Нет и ненадо

Глава третья

Первые в моей сознательной жизни рождественские подарки потрясли меня до безмолвия. Нет, в Санта Клауса я, конечно же, давно не верил. Просто не мог понять,

почему мама Рона вдруг решила связать мне свитер. Роново сумбурное объяснение, мол, он догадывался, что мне никто ничего не подарит, отдавало неискренностью:

про Дурслей я не особо распространялся. Похоже, что мой Санчо Панса прекрасно знал, на что я мог рассчитывать от родственников. Это было интересно. Еще

интереснее стало, когда он собственноручно открыл пакет с мантией-невидимкой и очень быстро растолковал мне, что это такое. Оставалось только цеплять на

лицо восторженную улыбку и шумно радоваться.

Весь первый день каникул мы с Роном и его братьями провозились в снегу. Строили снежные бастионы, устраивали ледовые побоища, кто-то из близнецов умудрился

залепить снежком прямо в тюрбан профессора ЗОТИ. От свежего воздуха и прыжков в снегу кружилась голова, поэтому после ужина я не стал задерживаться у огня

в гостиной, а сразу ушел спать.

Приснился мне странный сон.

Ночью, когда все уснули, я встал с кровати и натянул на себя мантию-невидимку. Палочку в карман, ботинки не стал надевать, чтобы не слышно было шагов.

Тенью выскользнув из гостиной  Гриффиндора, мимо спящего портрета Полной Дамы, я целеустремленно направился на седьмой этаж. Как бывает во сне, я прекрасно

знал, что я сплю. И сам себе во сне удивлялся: зачем меня туда понесло? Когда сзади раздались чьи-то шаги, я подпрыгнул от ужаса, совсем забыв про свою

невидимость. Из-за поворота коридора по полу двигалась тень, похожая на экзотический гриб — профессор Квиррел! А впереди по коридору в неверном освещении

факелов виднелась еще одна фигура — директор! Вот тут-то меня и отчислят, подумал я. Ночные прогулки после отбоя... В ужасе я заметался, то вправо, то

влево, надеясь на чудо, и когда прямо перед носом увидел дверь, то недолго думая, просочился за нее и тихо-тихо, чтобы не хлопнуть замком, закрыл ее за

собой. Отдышавшись, я наконец посмотрел вокруг, чтобы понять, куда меня занесло. Похоже, какой-то склад. Сломанные парты и швабры без щетины, покосившиеся

шкафы со школьным инвентарем. На шкафу — бюст волшебника,  в длинном лохматом парике, а на шее у него какое-то украшение с синими камнями.

В коридоре бубнили голоса Квиррела и Дамблдора, наверное, директор выяснял, почему его преподаватель не спит в такое позднее время.

Тело внезапно перестало мне повиноваться, как будто я превратился в каменную статую. Жила только правая рука, с палочкой. Вот палочка прикасается к моему

шраму, тянется вверх, будто вытягивая из шрама невидимую нить, описывает круг над головой, точно удочка у рыбака — голоса в коридоре звучат все громче

— и с силой тыкает в сторону украшения на гипсовом бюсте. Губы шепчут какую-то считалку на незнакомом языке. Шрам прошивает болью, как огнем. В коридоре

кто-то визжит, голос директора громыхает:

— Квиринус, НЕТ!

Тело постепенно отмирает от своего каменного состояния, ноги у меня дрожат и подкашиваются, и я сажусь с размаху прямо на пол. Мне снится, что замок трясется,

как при землетрясении, а за дверью грохочут взрывы. Синие камни взблескивают алым цветом.

Посидев какое-то время, и убедившись, что из коридора больше не доносится ни звука, медленно подползаю к двери. Сил вставать на ноги нет, но во сне я не

придаю этому значения: ползком мне даже удобнее. Потихоньку приоткрываю дверь. В коридоре темно, факелы потушены. Ползу на четвереньках, шлепаю ладонями

по полу и левой ладошкой напарываюсь на что-то острое, расцарапавшись до крови. Машинально хватаю это "что-то": палочка. Зажигаю люмос. Подпрыгиваю от

страха. И только осознание, что все это мне снится, мешает мне завизжать, как девчонке: на полу, раскинув руки, лежат два моих профессора, Квиррел и Дамблдор.

Тюрбан Квиррела откатился на несколько метров и размотался, он кажется мне огромной змеей, тянущей свои клыки к профессору. Дамблдор лежит лицом вниз,

из-под домашнего халата торчат тощие ноги со вздутыми венами. Кажется, они оба не дышат.

"Я сплю. Я сплю. Это все идиотский сон" повторяю себе всю дорогу до гриффиндорской башни. Снимаю мантию-невидимку и прячу на самое дно сундука. Мне жарко

и я решаю умыться холодной водой. Может, проснусь наконец?

Просыпаюсь я в Больничном крыле, куда меня принесли испуганные близнецы Уизли. Утром они нашли меня в душевой без сознания, горящего в лихорадке. Мадам

Помфри, школьная медиведьма, диагностировала пневмонию, напоила меня зельями и оставила в кровати до вечера. Когда я проснулся, меня ждала долгая лекция

о недопустимости переохлаждения — вчерашние игры в снегу обошлись мне дорого. Правда, вечером выбраться из Больничного крыла мне так и не удалось. Снова

поднялась температура, шрам зудел, как заживающая болячка на коленке, и я расцарапал себе весь лоб. В бреду я снова видел наливавшиеся алым цветом синие

камни.

В Больничном крыле я провалялся почти все зимние каникулы. Испуганная моей непрекращающейся лихорадкой, мадам Помфри вызвала колдомедиков из больницы Св.Мунго.

В промежутках между бредом и сверканием ярко-алых камней, я слышал, как вокруг моей кровати переговариваясь, движутся люди.

— ...пература сорок...

-...Смотрите, это обручи?...

-...три... четыре... кто его так опутал...

— ...на счет "три!"...

— есть... давление... пульс...

-...ный мальчик...

— ...держим, держим, не от-пус-ка-ем...

— Готово! Спасибо, коллеги!

Глава четвертая

— Гарри, Гарри, просыпайся. Гарри, ты меня слышишь?

Свет. Слишком яркий, глаза моментально наполняются слезами. Вот это светлое пятно перед глазами — мадам Помфри. Морщусь, пытаюсь ладошкой прикрыть глаза

от света. Медиведьма неожиданно всхлипывает:

— Как ты нас напугал, молодой человек!

— А что со мной такое было? — не узнаю собственный голос, хриплый и задыхающийся.

— Воспаление легких, — перечисляет медиведьма, — старое проклятие, закукленные подавители магии. Если бы не лихорадка, мы бы их не увидели. А если бы мы

их не сняли сейчас, то годам к двадцати ты оказался бы сквибом. 

— А сейчас? — шепчу я.

— А сейчас — все будет хорошо, малыш. Попьешь зелья и будешь абсолютно здоров. У тебя даже твой шрам заживает! Правда, пришлось тебе голову перевязать,

ты его расчесывал. Если хочешь, можем снять повязку, только не трогай руками лоб.

Киваю, закрываю глаза и проваливаюсь в темный сон без сновидений.

Пока я метался в бреду, посетителей ко мне не пускали. Но стоило мне немного очухаться, как мою кровать тут же оккупировали неугомонные рыжие близнецы.

Поначалу они пытались за что-то передо мной извиняться — видно, решили, что моя пневмония на их совести. Я только отмахнулся,  в снегу мы возились все

вместе, надо было самому думать о теплой одежде, не маленький. А вот то, что они меня нашли в душевой и позвали мадам Помфри удостоилось моей самой горячей

благодарности. Еще они приволокли целую груду свежих хогвартских сплетен. Главная сплетня была о профессоре ЗОТИ, который наконец-то снял свой вонючий

тюрбан.

— И никакой лысины он под ним не прятал, — сверкая глазами, рассказывал то ли Фред, то ли Джордж. — Обычная стрижка, даже обидно... Он, кажется, даже заикаться

меньше стал, может, это тюрбан на него так влиял?

— Понятно, походи в чесночном духе, еще не так заикаться будешь! — хихикал то ли Джордж, то ли Фред.

Профессор снял тюрбан после несчастного случая с директором. Квиррел нашел бессознательного Дамблдора в коридоре и пока нес его в Больничное крыло, оступился

на лестнице с исчезающей ступенькой. В результате сильно приложился головой о перила( и как только директора не уронил!), потерял память о последних событиях

и очень удивился, когда очнулся: сам на лестнице, Дамблдор, как невеста — на руках. Дамблдора забрали в Мунго, сказали, что у него случился удар ("о перила

или раньше?"— "если о перила, то от перил ничего не осталось бы, Фордж"), а с Квиррелом все в порядке, только тюрбаном отделался. Сейчас вместо директора

профессор Макгонагалл, но это, наверное, временно, потому что Дамблдор старичок крепкий, а в Мунго — лучшие врачи. Рон потерял Коросту, ищет по всему замку.

Зато нашел Тревора: лягушка Невилла решила впасть в спячку под Роновой кроватью, закопавшись в его грязные носки. Через три дня начнутся занятия...

— Ох, — взвыл я, -  я же не сделал домашнюю работу! Гермиона меня убьет...

— Не переживай, ловец...

-... мы тебя не сдадим...

-...всяким злым ведьмам!

Братцы приволокли в Больничное крыло все мои учебники, вытащили из Рона задания на каникулы и попеременно диктуя, помогли мне настрочить свитки нужной

длины по всем предметам. Рон дулся и говорил, что ему они так никогда не помогали. На что близнецы, перемигиваясь, отвечали хором:

— Это потому что ты не болел.

— Или потому что тебе никто не мешал сделать все самому.

— Или потому что ты — наш брат.

— И мы в тебя верим, Ронникинс, у тебя все получится!

— А еще нам нужен ловец в команде, а если он пролетит с домашкой, то и с командой может пролететь!

Глава пятая

Выписали меня к самому началу семестра. Мадам Помфри долго колдовала над моими очками — выяснилось, что с  глазами у меня творится что-то странное, зрение

тоже начало восстанавливаться. Теперь стекла у меня в очках подстраивались под глаза сами. Шрам на лбу остался тоненькой ниточкой, и с собой медиведьма

дала мне банку с мазью — мазать его по вечерам перед сном, чтобы избавиться от него навсегда. Радости моей просто не было предела — всю жизнь он меня раздражал.

Рон вполне предсказуемо огорчился: ему казалось, что мой шрам — что-то вроде национального достояния. Предложил ему нарисовать себе на лбу такой же, чем,

кажется, обидел его еще больше. Похоже, потеря крысы подействовала на Рона угнетающе, был он какой-то рассеянный и задумчивый, а уж дулся по разным поводам

хуже, чем Дадли перед днем рожденья. В общем, когда приехала Гермиона, я с радостью переключился на нее: слушать про домашние задания и новые книги мне

было куда интересней, чем тоскливые вздохи Рона о старой крысе.

Мы продолжали сидеть с ней в библиотеке за подшивками Пророка, просто ради интереса, хотя и поняли уже, что ничего стоящего в старых газетах нет. Зато

у Гермионы появилось новое хобби: она отслеживала объявления о найме работников. Сказала, что это посоветовал ей папа, мол, рынок труда волшебников может

отличаться от маггловского, поэтому стоит заранее озаботиться нужной специальностью.  Пока что она завела себе отдельный блокнот, куда записывала названия

волшебных специальностей. Некоторые вызывали у нас, воспитанных в маггловском мире, истеричное хихиканье: дезинсектор привидений и садовых гномов, например.

Каждую неделю после каникул я приходил к мадам Помфри за зельями. Со временем я даже начал немного в них разбираться: темно-зеленое — зелье роста, розовато-лиловое

— для иммунной системы, голубовато-зеленое — общеукрепляющее. Медиведьма сказала, что они мне необходимы, потому что Дурсли не озаботились моими прививками.

Я и правда, немного подрос, обогнав в росте Гермиону, но до мальчиков из нашей спальни мне было далековато, я был самым мелким на курсе.

Ближе к весне я заметил, что не только поправился в весе и росте, но и уроки стали даваться мне проще и легче. Иногда я ловил себя на дежавю, казалось,

что все это я уже проходил когда-то. Еще я научился пропускать мимо ушей нытье Рона и догнал Гермиону по успеваемости. Учиться, конечно, приходилось от

зари до зари, ведь еще был квиддич и злющий капитан Вуд, который перед матчами сходил с ума и гонял нас на тренировках до полусмерти. С моей метлой ничего

больше не происходило, и я решил, что это была чья-то идиотская шуточка для новичков. Профессор Квиррел действительно стал меньше заикаться, а его уроки

стали гораздо интереснее. Директор все еще лежал в Мунго, видно, близнецы преувеличили то ли крепость его здоровья, то ли способности колдомедиков.

День, когда Рон нашел свою крысу, был солнечным и ярким. Казалось, весь Хогвартс высыпал на переднюю лужайку перед замком, чтобы погреться в лучах ясного

майского солнышка. Старшекурсники, сбившись в компании, оттачивали движения палочек для разнообразных чар — готовились к СОВам и ТРИТОНам. Что интересно,

компании не делились по факультетам: серебристо-зеленые галстуки слизеринцев попадались и в грффиндорских кучках, а хаффлпаффцы о чем-то азартно спорили

с рейвенкловцами. Даже преподаватели расслабленно нежились на травке, словно отдыхающие на пляже. Мы с Невиллом наблюдали, как рисует Дин. Наш сосед по

комнате оказался удивительным художником, умело схватывающим движение и оттенки настроений лиц. Его картины можно было даже не оживлять — они и так казались

живыми и настоящими. Сейчас он набрасывал в альбоме портрет близнецов Уизли, которые сидели неподалеку от нас и что-то колдовали над потертым листком пергамента.

— Эй, эй, Гарри! Я нашел ее! Ребята, это Короста! — вопль Рона вознесся над мерным бормотанием толпы. Стискивая несчастную крысу в руках, Рон, спотыкаясь,

мчался к нам  от хижины Хагрида. — Смотрите, это Короста!

Близнецы смотрели на свой пергамент.

Потом один из них( я все еще не умел их различать) резко вскинул палочку:

— Ступефай!

— Фред, ты чего, с ума сошел? — возмутился Рон, когда крыса в его руках обмякла.

— Постой, Рон, это не шутка, — сквозь зубы процедил второй близнец. — Петрификус Тоталус! Дай-ка ее сюда...

Выхватив крысиную тушку у Рона из рук, он обвел взглядом людей на лужайке:

— Профессор Макгонагалл! Профессор Макгонагалл, у нас тут... проблема.

Глава шестая.

Все, что происходило дальше, можно было назвать одним словом: балаган. Крыса Рона оказалась анимагом и Пожирателем Смерти. Срочно вызванные в Хогвартс авроры

допросили его с сывороткой правды и узнали, что именно он предал моих родителей Волдеморту. А за его предательство расплачивался невинный человек, который

к тому же был моим крестным. Когда выяснился этот факт, аврор Кингсли, который вел допрос удивился:

-Как же так, почему Блэк не сказал об этом? Магия не позволила бы ему предать крестника, это всем известно.

Потом оказалось, что Блэка не только не спрашивали ни о чем, его вообще не судили. Десять лет он сидел в самой страшной магической тюрьме — Азкабане, без

суда и следствия... Блэка выпустили, конечно. С извинениями и компенсациями от Министерства. Только как можно компенсировать деньгами утерянное здоровье?

А у меня внезапно появился опекун. Я был счастлив: не надо возвращаться к ненавистным родственникам! Месяц, который Сириус провел в Мунго, оправляясь от

последствий Азкабана, мы переписывались почти ежедневно.