Нет и ненадо

Название: Нет и не надо

Автор: buttonly(Пуговка)

Бета И Гамма: Лимбо

Персонажи(пейринг): Гарри Поттер

Рейтинг: PG

Тип(категория): джен

Жанр: AU, дамбигад

Размер: миди

Статус: закончен

Дисклаймер: Все Ей, все Ей!

Аннотация: Санта Клауса не существует. Ну, нет его — и не надо?

Необходимое предупреждение Автора: Этот фик был написан под влиянием рекламного баннера на Фанфикшен.нет, в котором на протяжении недели мерцали следующие

слова:"Иисус любит тебя. Бог любит тебя. Бог даст тебе новую жизнь". Через неделю надпись трансформировалась в призыв покупать "неавторизированную версию

библии". Если упомянутая надпись, а так же выводы из нее могут задеть ваши религиозные чувства — не читайте фик!

Кроме того, на упомянутом ресурсе появилась масса фиков на вызов "Хогвартс читает книги о Гарри Поттере". Автор посчитал, что исполнение уже написанных

фиков его не устраивает, и написал свой.

Пролог

Не помню, сколько мне было лет, когда я понял, что Санта Клауса не существует. Пять?  Шесть? Нет никакого доброго волшебника с длинной бородой, что приходит

через камин раскладывать подарки по носкам. Не бывает и эльфов, что помогают ему упаковывать игрушки для детей в сверкающий  целлофан. Потому что вся эта

упаковка делается уставшими продавщицами в битком набитых перед Рождеством магазинах. И как бы хорошо я не вел себя весь год, все подарки достанутся Дадли.

Потому что у Дадли есть родители, а у меня их нет. Ведь подарки приносит не Санта Клаус, а дядя Вернон. А с чего бы дяде Вернону заботиться обо мне — я

ему никто, лишний рот в семье, бремя, подброшенное на порог, напоминание, что у разумной и чопорной тети Петунии была сестра-алкоголичка и наркоманка.

Скелет в шкафу. Помню, я страшно удивился, что "скелет в шкафу" — это общее выражение, а не мое собственное обозначение: ведь я был ужасно тощий и жил

в шкафу под лестницей. Впрочем, когда я узнал точное значение этих слов, обозначать они меня не перестали. Я и в самом деле был неприятным семейным секретом.

Ненормальным уродом, который мог вырастить волосы за ночь, попасть неведомым способом на крышу школы, спасаясь от Дадли с компанией или уменьшить свитер,

который ужасно не хотел надевать. А главное, все эти мои ненормальности от меня не зависели, поэтому я никак не мог их "искоренить", что бы там ни думали

дядя с теткой.

Примерно тогда же я понял, что меня не любят. И я ничего с этим не могу сделать. Если Дадли разбивал коленку, тетка устраивала целый ритуал: всплескивала

руками, мазала его йодом, дула, чтобы быстрее прошла боль, целовала и обнимала, утирала ему слезы... Ко мне она старалась не прикасаться вообще. Если с

ободранной коленкой приходил я, то тетка молча тыкала пальцем в направлении аптечки, мол, возьми, что нужно. Я научился не плакать по пустякам. Не задавать

вопросы — на них все равно не отвечали. Не попадаться на глаза лишний раз: мало приятного, видеть, как и без того кислую физиономию тетки пересекает брезгливая

гримаса при виде меня.

Когда дядя Вернон закатил истерику из-за моего табеля с оценками, я понял еще одну вещь: я не просто не нужен Дурслям, я им не нужен лучшим, чем их сын.

И неважно, что быть лучше, чем Дадли мог любой из наших одноклассников — Дадли был ужасно ленив, несобран и вообще, туп, как пробка. Меня же терпели только

если я оттенял Дадлика в "лучшем свете".

Вообще-то мне тогда повезло. Я попытался понизить свою успеваемость, но был сразу же пойман нашей учительницей мисс Хантер. Не знаю, как у нее это получилось,

но она сумела меня разговорить. А когда она узнала, почему я не делаю домашнее задание и плохо отвечаю на уроках, она предложила мне другой выход из ситуации.

Она пообещала, что в следующем табеле поставит мне оценки ниже дадлиных, но только если я буду стараться изо всех сил и учиться лучше.

— Подумай сам, Гарри, кому нужна твоя учеба? Разве твоим родственникам? — спросила она меня. — Ты сирота. Чтобы выбиться в люди тебе нужно прилагать вдвое

больше усилий, чем Дадли, ведь за тебя никто не будет платить. А если ты закончишь школу с хорошим аттестатом, у тебя есть шанс на стипендию в колледже.

Через десять лет дядя и тетя могут выставить тебя из дома, ведь ты будешь взрослым. И что ты будешь делать — без образования, без знаний? Пойдешь в мусорщики?

В мусорщики я не хотел. Каждое утро по Прайвет Драйв проезжала громыхающая машина-мусоровоз, а сзади, прицепившись за поручни, на ней держались мужчины

в ярко-оранжевых жилетах. Машина останавливалась возле мусорного бака, мусорщики его цепляли за подъемник и с грохотом опрокидывали в нутро мусоровозки.

Воняло от машины просто ужасно. А ведь мусорщики в этой вони работали целый день... Нет, я определенно не хотел быть мусорщиком.

После разговора с мисс Хантер я задумался о будущем. Она была права: кроме меня самого никто не мог это будущее построить. Дурслям я не был нужен, но ведь

и Дурсли-то мне были не нужны, разве только ради крыши над головой... Значит, решил я, к восемнадцати годам я должен найти себе другой дом. И работу. На

большее я не замахивался, просто потому, что слабо себе представлял, что еще нужно человеку для самостоятельной жизни. Что же касается родственных чувств

— нет и не надо, подумал я. Это был мой собственный ритуал, который я придумал, когда убедился в отсутствии Санта Клауса: отбирал ли Дадли у меня игрушку,

поджимала ли губы тетка, рычал ли дядя Вернон из-за плохо отмытой машины. Нет — и не надо.

Глава первая

Лето моего одиннадцатого дня рождения было богато на события.

Я поговорил с удавом в зоопарке — и не просто поговорил: он меня понял и ответил! Если бы не дядюшкина оплеуха, я бы не обратил на это внимания, мало ли

что причудилось. Оказалось — не причудилось. Раз уж дядя Вернон отреагировал, значит, это было в самом деле.

Потом налетели стаи сов с письмами. Письма мне родственники прочитать не дали, хоть и были они адресованы мне, в чулан под лестницей. Зато из чулана меня

переселили во вторую спальню Дадли. Дадли ныл, но впервые не получил желаемого: из его второй спальни меня так и не выселили.

Мои "странности и ненормальности" объяснялись тем, что я, оказывается, волшебник! Так сказал мне человек-гора по имени Хагрид. Он поведал мне о мире магии

и о том, что я в этом мире — знаменитость. Потому что тот тип, который убил моих родителей, почему-то не смог прикончить меня, что-то у него на мне переклинило

и он развоплотился сам. Что ж, это многое объясняло. Неприязнь Дурслей к "странностям и ненормальностям", их отношение к моим родителям — ну, а как они

могли еще объяснить себе непохожесть моих родителей на себя-нормальных? И в ту же корзинку — мои выхлопы неконтролируемой магии: перелет на крышу школы,

отросшие волосы, разговор с удавом... Я понял, почему не вписывался в благополучную и порядочную семью Дурслей. Я бы и не вписался туда никогда. Но, может

быть, я смогу вписаться в мир магии и волшебства? "Помни, Гарри, твое будущее — в твоих собственных руках". Я помню, мисс Хантер. Спасибо.

Будущее  оказалось намного светлее, когда я выяснил, что родители оставили мне счет в банке гоблинов. Все-таки не с нуля придется начинать, это радовало.

Не радовала моя известность и популярность. Я просто не умел быть на виду и совершенно не представлял себе, как я должен себя вести. Я привык держаться

в тени — в школе из-за Дадли, дома — из-за тетки. А за день в Косом переулке я пожал, наверное, сотни рук, а сколько получил хлопков по спине и щипков

за щеки! К концу дня я уже мечтал о своем чулане, и чтоб непременно с замком и на внешней, и на внутренней стороне двери!

Глава вторая

Вписываться в новый мир было очень тяжело. Особенно учитывая странное свойство волшебников озвучивать свои ожидания, невзирая на объект этих ожиданий. И

я даже не говорю о себе — если бы я попытался соответствовать общим ожиданиям, меня бы просто порвало на сотню маленьких Поттеров, такие они были разные.

Герой, прибивший сильнейшего черного мага, гений, красавец,  сильномогучий маг — и тут я. Тощий, маленький, в очках, склеенных скотчем... Очки мне, правда,

починили еще в поезде. Очень возбужденная, и оттого очень говорливая лохматая девочка с бобриными зубами. Она мне понравилась тем, что быстро пересмотрела

свои представления о герое, столкнувшись с реальностью — мной. Правда, потом я понял, почему: она была из маггловской семьи, ей не читали сказок на ночь

о великом Гарри Поттере, как остальным. С волшебниками было хуже. Они говорили со мной, а видели кого-то другого, сам по себе я не соответствовал образу,

установившемуся в их представлении. Сначала я дергался, а потом привык. Нет — и не надо, повторял я себе, пусть их, смотрят и не видят. Все равно, мое

будущее зависит только от меня.

Невилл Лонгботтом тоже не соответствовал ожиданиям своей родни. Его бабушка хотела, чтобы он походил на отца, дядя Элджи хотел, чтобы Невилл был сильным

волшебником, а самому Невиллу нравилось возиться с растениями. Но, в отличие от меня, Нев пытался соответствовать ожиданиям и очень расстраивался, когда

у него не получалось. На мой вопрос, а зачем ему так старательно ломать себя под чьи-то ожидания, он неожиданно четко ответил:

— Чтобы семья мной гордилась.

И я крепко задумался. Семьи у меня не было — ну не Дурслей же считать семьей. Тем более, что я все равно не сумел бы им соответствовать. Картине Великого

Героя магического мира я тоже не соответствовал, и прекрасно это понимал. Рвать жилы и пытаться вылепить из себя этого самого героя... было в этом что-то

очень неправильное и мерзкое, как истерика Дадли. С другой стороны существовало и напутствие мисс Хантер: стараться и учиться изо всех сил, чтобы построить

себе будущее, жизнь с домом и работой, самостоятельную и достойную. Я не хотел думать о себе, как Рон Уизли, который махнул на себя рукой — в сравнении

с братьями он изначально считал себя проигравшим. Меня же подстегивало то, что я проиграл заведомо больше, чем Рон, и не мог положиться на других в поисках

запасного аэродрома.

Первый урок Зельеварения показал мне, что у волшебников существует не только образ Великого Героя Гарри Поттера.  На лице профессора Снейпа змеилась брезгливая

усмешка тети Петунии.

— Ну что же, Поттер, известность — это еще не все! — припечатал он мои потуги ответов на вопросы, которых не было в учебнике Зельеварения. Гермиона показала

мне вечером книжку, в которой они были: это оказался томина, купленный ею "для легкого чтения", под названием "Секреты зельеварения" под авторством Дамоклуса

Белби. Пришлось книжку одолжить, она не входила в списки учебников. Рону мое рвение к учебе не понравилось, о чем он не преминул громко высказаться, в

духе "героям это не нужно!" Правда, на Роновы ожидания мне сразу было плевать: он не знал, что с собой-то делать. А его попытки стать моим оруженосцем

были смешны и нелепы. Становиться Дон Кихотом магического мира я не хотел. Через "Секреты зельеварения" я продирался с трудом еще пару месяцев, очень сложно

было  запоминать реакции компонентов друг с другом, а системы Менделеева,  как в маггловской химии, у волшебников не было. Да и не очень-то мне помогло,

если честно — Снейп уже поставил меня на нужную полку в своем мозгу, а доказывать ему, что я не верблюд мне было не интересно: с Дурслями я к такому отношению

привык, было бы для чего рыпаться. Нет — и не надо. Знания же о зельеварении нужны были лично мне, не Снейпу. Старшие ребята рассказывали об экзаменах

на Сов и Тритонов, их принимала отдельная комиссия из Министерства. Значит, можно было к ним подготовиться, даже невзирая на профессора и его заниженные

оценки.

Вообще Рон служил мне неплохим ориентиром, как не надо поступать. Его зверский застольный этикет с чавканьем и брызгами во все стороны, его отношение к

учебе, к окружающим людям — все в Роне было таким ярким плакатом: "Посмотри на него и сделай наоборот!" При этом он не был похож на Дадли, который греб

все под себя и истерики устраивал очень расчетливо. Нет, Рон был совершенно искренним, простым и туповатым даже, без единой задней мысли. У него все было

проще некуда — только черное или только белое, как в его любимых шахматах. Мне иногда казалось, что и шахматы он любит именно за их цвета, с которыми не

надо напрягать воображение: здесь ты, а вон там — противник. Драко Малфоя Рон зачислил в противники еще в поезде, и любое действие или слово только укрепляло

его в правильности первого выбора. Гермиона тоже Рону не нравилась с самого начала, что и привело нас по цепочке совпадений в туалет девочек и борьбе с

троллем. То, что Гермиона предпочла соврать учителям, выгораживая Роново поведение, потрясло его до глубины души. Было видно, как в голове у него скрежещут

шестеренки, меняя черный цвет "невыносимой заучки" на белый "девчонка, что надо". А я подумал тогда, как немного надо Рону, чтобы вот так поменять мнение.

И поскольку делать надо было наоборот, я и решил для себя, что мнение буду составлять тщательно, не бросаясь, как Рон, из крайности в крайность.

Поэтому после первого своего квиддичного матча я не поверил, что угробить меня хотел Снейп. Уж очень в этом был уверен мой рыжий приятель. Да, я прекрасно

знал, что Снейп меня на дух не переносит. Но — проклинать мою метлу? Чушь какая! Зачем ему так утруждаться, если он может запросто меня отравить, он ведь

зельевар! И потом, тетя Петуния, например, меня тоже не переваривает, это еще не значит, что она хочет меня убить...

А вот кто хотел бы меня убить, было не очень понятно. Зачем меня убивать? Что я сделал такого, чтобы кому-то захотелось меня убить? Роновы рассказы о Волдеморте

и его Пожирателях Смерти вызывали у меня сомнения — не то в адекватности Пожирателей, не то в здравомыслии самого Рона. Представить себе, что вот, есть

взрослые люди, которые гоняются с палочками за магглами, чтобы их замучить и убить, я не мог, и дело было не в злобности Пожирателей, а в количестве магглов.

Специально уточнил у Гермионы число волшебного населения Британии. И понял, что я совсем ничего не понимаю. Спрашивать у взрослых было бесполезно: задавать

вопросы меня еще Дурсли отучили, а официальную точку зрения, пусть и в очень примитивном изложении, я уже слышал от Хагрида. Пришлось закопаться в библиотеку,

в подшивки Пророка за последние двадцать лет. Правда, что именно я ищу, я представлял довольно смутно. Поэтому читал все подряд, впитывая историю магического

мира через передовицы и объявления о свадьбах, помолвках, крестинах и похоронах.  Потому что никаких описаний военных действий в Пророке не было.

За этим безусловно полезным, но довольно бесперспективным занятием, я и не заметил, как наступила зима, а с ней и рождественские каникулы.

Глава третья

Первые в моей сознательной жизни рождественские подарки потрясли меня до безмолвия. Нет, в Санта Клауса я, конечно же, давно не верил. Просто не мог понять,

почему мама Рона вдруг решила связать мне свитер. Роново сумбурное объяснение, мол, он догадывался, что мне никто ничего не подарит, отдавало неискренностью:

про Дурслей я не особо распространялся. Похоже, что мой Санчо Панса прекрасно знал, на что я мог рассчитывать от родственников. Это было интересно. Еще

интереснее стало, когда он собственноручно открыл пакет с мантией-невидимкой и очень быстро растолковал мне, что это такое. Оставалось только цеплять на

лицо восторженную улыбку и шумно радоваться.

Весь первый день каникул мы с Роном и его братьями провозились в снегу. Строили снежные бастионы, устраивали ледовые побоища, кто-то из близнецов умудрился

залепить снежком прямо в тюрбан профессора ЗОТИ. От свежего воздуха и прыжков в снегу кружилась голова, поэтому после ужина я не стал задерживаться у огня

в гостиной, а сразу ушел спать.

Приснился мне странный сон.

Ночью, когда все уснули, я встал с кровати и натянул на себя мантию-невидимку. Палочку в карман, ботинки не стал надевать, чтобы не слышно было шагов.

Тенью выскользнув из гостиной  Гриффиндора, мимо спящего портрета Полной Дамы, я целеустремленно направился на седьмой этаж. Как бывает во сне, я прекрасно

знал, что я сплю. И сам себе во сне удивлялся: зачем меня туда понесло? Когда сзади раздались чьи-то шаги, я подпрыгнул от ужаса, совсем забыв про свою

невидимость. Из-за поворота коридора по полу двигалась тень, похожая на экзотический гриб — профессор Квиррел! А впереди по коридору в неверном освещении

факелов виднелась еще одна фигура — директор! Вот тут-то меня и отчислят, подумал я. Ночные прогулки после отбоя... В ужасе я заметался, то вправо, то

влево, надеясь на чудо, и когда прямо перед носом увидел дверь, то недолго думая, просочился за нее и тихо-тихо, чтобы не хлопнуть замком, закрыл ее за

собой. Отдышавшись, я наконец посмотрел вокруг, чтобы понять, куда меня занесло. Похоже, какой-то склад. Сломанные парты и швабры без щетины, покосившиеся

шкафы со школьным инвентарем. На шкафу — бюст волшебника,  в длинном лохматом парике, а на шее у него какое-то украшение с синими камнями.

В коридоре бубнили голоса Квиррела и Дамблдора, наверное, директор выяснял, почему его преподаватель не спит в такое позднее время.

Тело внезапно перестало мне повиноваться, как будто я превратился в каменную статую. Жила только правая рука, с палочкой. Вот палочка прикасается к моему

шраму, тянется вверх, будто вытягивая из шрама невидимую нить, описывает круг над головой, точно удочка у рыбака — голоса в коридоре звучат все громче

— и с силой тыкает в сторону украшения на гипсовом бюсте. Губы шепчут какую-то считалку на незнакомом языке. Шрам прошивает болью, как огнем. В коридоре

кто-то визжит, голос директора громыхает:

— Квиринус, НЕТ!

Тело постепенно отмирает от своего каменного состояния, ноги у меня дрожат и подкашиваются, и я сажусь с размаху прямо на пол. Мне снится, что замок трясется,

как при землетрясении, а за дверью грохочут взрывы. Синие камни взблескивают алым цветом.

Посидев какое-то время, и убедившись, что из коридора больше не доносится ни звука, медленно подползаю к двери. Сил вставать на ноги нет, но во сне я не

придаю этому значения: ползком мне даже удобнее. Потихоньку приоткрываю дверь. В коридоре темно, факелы потушены. Ползу на четвереньках, шлепаю ладонями

по полу и левой ладошкой напарываюсь на что-то острое, расцарапавшись до крови. Машинально хватаю это "что-то": палочка. Зажигаю люмос. Подпрыгиваю от

страха. И только осознание, что все это мне снится, мешает мне завизжать, как девчонке: на полу, раскинув руки, лежат два моих профессора, Квиррел и Дамблдор.

Тюрбан Квиррела откатился на несколько метров и размотался, он кажется мне огромной змеей, тянущей свои клыки к профессору. Дамблдор лежит лицом вниз,

из-под домашнего халата торчат тощие ноги со вздутыми венами. Кажется, они оба не дышат.

"Я сплю. Я сплю. Это все идиотский сон" повторяю себе всю дорогу до гриффиндорской башни. Снимаю мантию-невидимку и прячу на самое дно сундука. Мне жарко

и я решаю умыться холодной водой. Может, проснусь наконец?

Просыпаюсь я в Больничном крыле, куда меня принесли испуганные близнецы Уизли. Утром они нашли меня в душевой без сознания, горящего в лихорадке. Мадам

Помфри, школьная медиведьма, диагностировала пневмонию, напоила меня зельями и оставила в кровати до вечера. Когда я проснулся, меня ждала долгая лекция

о недопустимости переохлаждения — вчерашние игры в снегу обошлись мне дорого. Правда, вечером выбраться из Больничного крыла мне так и не удалось. Снова

поднялась температура, шрам зудел, как заживающая болячка на коленке, и я расцарапал себе весь лоб. В бреду я снова видел наливавшиеся алым цветом синие

камни.

В Больничном крыле я провалялся почти все зимние каникулы. Испуганная моей непрекращающейся лихорадкой, мадам Помфри вызвала колдомедиков из больницы Св.Мунго.

В промежутках между бредом и сверканием ярко-алых камней, я слышал, как вокруг моей кровати переговариваясь, движутся люди.

— ...пература сорок...

-...Смотрите, это обручи?...

-...три... четыре... кто его так опутал...

— ...на счет "три!"...

— есть... давление... пульс...

-...ный мальчик...

— ...держим, держим, не от-пус-ка-ем...

— Готово! Спасибо, коллеги!

Глава четвертая

— Гарри, Гарри, просыпайся. Гарри, ты меня слышишь?

Свет. Слишком яркий, глаза моментально наполняются слезами. Вот это светлое пятно перед глазами — мадам Помфри. Морщусь, пытаюсь ладошкой прикрыть глаза

от света. Медиведьма неожиданно всхлипывает:

— Как ты нас напугал, молодой человек!

— А что со мной такое было? — не узнаю собственный голос, хриплый и задыхающийся.

— Воспаление легких, — перечисляет медиведьма, — старое проклятие, закукленные подавители магии. Если бы не лихорадка, мы бы их не увидели. А если бы мы

их не сняли сейчас, то годам к двадцати ты оказался бы сквибом. 

— А сейчас? — шепчу я.

— А сейчас — все будет хорошо, малыш. Попьешь зелья и будешь абсолютно здоров. У тебя даже твой шрам заживает! Правда, пришлось тебе голову перевязать,

ты его расчесывал. Если хочешь, можем снять повязку, только не трогай руками лоб.

Киваю, закрываю глаза и проваливаюсь в темный сон без сновидений.

Пока я метался в бреду, посетителей ко мне не пускали. Но стоило мне немного очухаться, как мою кровать тут же оккупировали неугомонные рыжие близнецы.

Поначалу они пытались за что-то передо мной извиняться — видно, решили, что моя пневмония на их совести. Я только отмахнулся,  в снегу мы возились все

вместе, надо было самому думать о теплой одежде, не маленький. А вот то, что они меня нашли в душевой и позвали мадам Помфри удостоилось моей самой горячей

благодарности. Еще они приволокли целую груду свежих хогвартских сплетен. Главная сплетня была о профессоре ЗОТИ, который наконец-то снял свой вонючий

тюрбан.

— И никакой лысины он под ним не прятал, — сверкая глазами, рассказывал то ли Фред, то ли Джордж. — Обычная стрижка, даже обидно... Он, кажется, даже заикаться

меньше стал, может, это тюрбан на него так влиял?

— Понятно, походи в чесночном духе, еще не так заикаться будешь! — хихикал то ли Джордж, то ли Фред.

Профессор снял тюрбан после несчастного случая с директором. Квиррел нашел бессознательного Дамблдора в коридоре и пока нес его в Больничное крыло, оступился

на лестнице с исчезающей ступенькой. В результате сильно приложился головой о перила( и как только директора не уронил!), потерял память о последних событиях

и очень удивился, когда очнулся: сам на лестнице, Дамблдор, как невеста — на руках. Дамблдора забрали в Мунго, сказали, что у него случился удар ("о перила

или раньше?"— "если о перила, то от перил ничего не осталось бы, Фордж"), а с Квиррелом все в порядке, только тюрбаном отделался. Сейчас вместо директора

профессор Макгонагалл, но это, наверное, временно, потому что Дамблдор старичок крепкий, а в Мунго — лучшие врачи. Рон потерял Коросту, ищет по всему замку.

Зато нашел Тревора: лягушка Невилла решила впасть в спячку под Роновой кроватью, закопавшись в его грязные носки. Через три дня начнутся занятия...

— Ох, — взвыл я, -  я же не сделал домашнюю работу! Гермиона меня убьет...

— Не переживай, ловец...

-... мы тебя не сдадим...

-...всяким злым ведьмам!

Братцы приволокли в Больничное крыло все мои учебники, вытащили из Рона задания на каникулы и попеременно диктуя, помогли мне настрочить свитки нужной

длины по всем предметам. Рон дулся и говорил, что ему они так никогда не помогали. На что близнецы, перемигиваясь, отвечали хором:

— Это потому что ты не болел.

— Или потому что тебе никто не мешал сделать все самому.

— Или потому что ты — наш брат.

— И мы в тебя верим, Ронникинс, у тебя все получится!

— А еще нам нужен ловец в команде, а если он пролетит с домашкой, то и с командой может пролететь!

Глава пятая

Выписали меня к самому началу семестра. Мадам Помфри долго колдовала над моими очками — выяснилось, что с  глазами у меня творится что-то странное, зрение

тоже начало восстанавливаться. Теперь стекла у меня в очках подстраивались под глаза сами. Шрам на лбу остался тоненькой ниточкой, и с собой медиведьма

дала мне банку с мазью — мазать его по вечерам перед сном, чтобы избавиться от него навсегда. Радости моей просто не было предела — всю жизнь он меня раздражал.

Рон вполне предсказуемо огорчился: ему казалось, что мой шрам — что-то вроде национального достояния. Предложил ему нарисовать себе на лбу такой же, чем,

кажется, обидел его еще больше. Похоже, потеря крысы подействовала на Рона угнетающе, был он какой-то рассеянный и задумчивый, а уж дулся по разным поводам

хуже, чем Дадли перед днем рожденья. В общем, когда приехала Гермиона, я с радостью переключился на нее: слушать про домашние задания и новые книги мне

было куда интересней, чем тоскливые вздохи Рона о старой крысе.

Мы продолжали сидеть с ней в библиотеке за подшивками Пророка, просто ради интереса, хотя и поняли уже, что ничего стоящего в старых газетах нет. Зато

у Гермионы появилось новое хобби: она отслеживала объявления о найме работников. Сказала, что это посоветовал ей папа, мол, рынок труда волшебников может

отличаться от маггловского, поэтому стоит заранее озаботиться нужной специальностью.  Пока что она завела себе отдельный блокнот, куда записывала названия

волшебных специальностей. Некоторые вызывали у нас, воспитанных в маггловском мире, истеричное хихиканье: дезинсектор привидений и садовых гномов, например.

Каждую неделю после каникул я приходил к мадам Помфри за зельями. Со временем я даже начал немного в них разбираться: темно-зеленое — зелье роста, розовато-лиловое

— для иммунной системы, голубовато-зеленое — общеукрепляющее. Медиведьма сказала, что они мне необходимы, потому что Дурсли не озаботились моими прививками.

Я и правда, немного подрос, обогнав в росте Гермиону, но до мальчиков из нашей спальни мне было далековато, я был самым мелким на курсе.

Ближе к весне я заметил, что не только поправился в весе и росте, но и уроки стали даваться мне проще и легче. Иногда я ловил себя на дежавю, казалось,

что все это я уже проходил когда-то. Еще я научился пропускать мимо ушей нытье Рона и догнал Гермиону по успеваемости. Учиться, конечно, приходилось от

зари до зари, ведь еще был квиддич и злющий капитан Вуд, который перед матчами сходил с ума и гонял нас на тренировках до полусмерти. С моей метлой ничего

больше не происходило, и я решил, что это была чья-то идиотская шуточка для новичков. Профессор Квиррел действительно стал меньше заикаться, а его уроки

стали гораздо интереснее. Директор все еще лежал в Мунго, видно, близнецы преувеличили то ли крепость его здоровья, то ли способности колдомедиков.

День, когда Рон нашел свою крысу, был солнечным и ярким. Казалось, весь Хогвартс высыпал на переднюю лужайку перед замком, чтобы погреться в лучах ясного

майского солнышка. Старшекурсники, сбившись в компании, оттачивали движения палочек для разнообразных чар — готовились к СОВам и ТРИТОНам. Что интересно,

компании не делились по факультетам: серебристо-зеленые галстуки слизеринцев попадались и в грффиндорских кучках, а хаффлпаффцы о чем-то азартно спорили

с рейвенкловцами. Даже преподаватели расслабленно нежились на травке, словно отдыхающие на пляже. Мы с Невиллом наблюдали, как рисует Дин. Наш сосед по

комнате оказался удивительным художником, умело схватывающим движение и оттенки настроений лиц. Его картины можно было даже не оживлять — они и так казались

живыми и настоящими. Сейчас он набрасывал в альбоме портрет близнецов Уизли, которые сидели неподалеку от нас и что-то колдовали над потертым листком пергамента.

— Эй, эй, Гарри! Я нашел ее! Ребята, это Короста! — вопль Рона вознесся над мерным бормотанием толпы. Стискивая несчастную крысу в руках, Рон, спотыкаясь,

мчался к нам  от хижины Хагрида. — Смотрите, это Короста!

Близнецы смотрели на свой пергамент.

Потом один из них( я все еще не умел их различать) резко вскинул палочку:

— Ступефай!

— Фред, ты чего, с ума сошел? — возмутился Рон, когда крыса в его руках обмякла.

— Постой, Рон, это не шутка, — сквозь зубы процедил второй близнец. — Петрификус Тоталус! Дай-ка ее сюда...

Выхватив крысиную тушку у Рона из рук, он обвел взглядом людей на лужайке:

— Профессор Макгонагалл! Профессор Макгонагалл, у нас тут... проблема.

Глава шестая.

Все, что происходило дальше, можно было назвать одним словом: балаган. Крыса Рона оказалась анимагом и Пожирателем Смерти. Срочно вызванные в Хогвартс авроры

допросили его с сывороткой правды и узнали, что именно он предал моих родителей Волдеморту. А за его предательство расплачивался невинный человек, который

к тому же был моим крестным. Когда выяснился этот факт, аврор Кингсли, который вел допрос удивился:

-Как же так, почему Блэк не сказал об этом? Магия не позволила бы ему предать крестника, это всем известно.

Потом оказалось, что Блэка не только не спрашивали ни о чем, его вообще не судили. Десять лет он сидел в самой страшной магической тюрьме — Азкабане, без

суда и следствия... Блэка выпустили, конечно. С извинениями и компенсациями от Министерства. Только как можно компенсировать деньгами утерянное здоровье?

А у меня внезапно появился опекун. Я был счастлив: не надо возвращаться к ненавистным родственникам! Месяц, который Сириус провел в Мунго, оправляясь от

последствий Азкабана, мы переписывались почти ежедневно.

Сириус в письмах иногда казался мне ровесником, ну, может быть, чуточку старше. Письма он писал коротенькие и веселые, хотя веселья в его жизни сейчас явно

не хватало. Но описания строгих колдомедиков, которые заставляют его ежедневно пить литры зелий и заниматься физкультурой, доводили меня просто до икоты.

Я представлял себе здорового лохматого мужика с фотографии Пророка, который прячется под кроватью от медиведьм и хихикал, иногда невпопад, даже на уроках...

А еще я сильно зауважал крестного, когда мне рассказали, кто охраняет заключенных в Азкабане. Десять лет провести в аду, рядом с демонами, высасывающими

любую радостную мысль, и остаться оптимистом — не каждый сможет.

Экзамены конца года не показались мне сложными, хотя Гермиона нервничала страшно и повсюду таскала с собой стопку учебников и толстенный блокнот с записями.

При любом удобном случае она тянула нас в библиотеку, прерываясь только на обед и ужин. Да что там, я закрывал глаза ночью и снова оказывался в библиотеке

с бесконечными рядами книг... И даже после сдачи последнего экзамена сны не изменились. Я ходил между стеллажами, наугад вытаскивая книгу из ряда. Иногда

попадались школьные учебники, иногда — приключенческие книжки, например, в одной из них в картинках было нарисовано, как у Хагрида завелся дракон. Маленький,

зеленый, пыхающий огнем, он Хагриду бороду подпалил. А мы втроем под мантией-невидимкой зачем-то тащили его в корзине на Астрономическую башню. Утром рассказал

сон Рону и Гермионе, посмеялись вместе.

— Сны, — важно задрав указательный палец вверх, говорила Гермиона, — это потоки информации бессознательного.

— Почему бессознательного? Хагрид мне еще прошлым летом говорил, что хочет дракона. Вполне сознательный сон. И даже, наверное, понятно, почему мы во сне

от дракона избавлялись: кто ж Хагриду разрешит его в школе держать?

— А вот интересно, кому мы дракона сплавляли, — задумчиво сказал Рон. — Если бы это было все на самом деле, я попросил бы Чарли — он работает в Румынии,

в драконьем заповеднике...

— Ты его попроси, чтоб он Хагриду экскурсию в заповеднике устроил. А то ведь и впрямь придумает драконов разводить, что мы тогда делать будем?

— Ну как что — таскать их на Астрономическую башню, конечно!

Мы похихикали и на этом тему закрыли. Но теперь в моей "сонной библиотеке" я специально искал такие книжки с картинками, пытаясь догадаться, о чем говорит

мое бессознательное. Книг оказалось много, несколько полок. Открывались из них не все, только те, что стояли в самом нижнем ряду. Первые ничем не отличались

от реальных событий: Косой переулок с Хагридом, распределение, напоминалка Невилла и Макгонагалл, вызывающая Вуда с урока. А вот потом пошли различия.

Малфой, например, вызвал меня на дуэль — этого не было в реальности. А вместо дуэли мы обнаружили жуткую трехголовую собаку в Запретном коридоре. На самом

деле после рождественских каникул запрет на посещение коридора на третьем этаже был снят: профессор Макгонагалл сказала, что там обвалилось перекрытие,

а теперь его починили и все в порядке, можно туда ходить не опасаясь обвала. Еще в одной книге было посещение Запретного леса — я долго ржал — на отработке!

Да ни один учитель не позволил бы первокурсникам шариться в темноте по лесу, в поисках убитых единорогов! Собственно, и единорогов никто не убивал, да

и кто осмелился бы на такое чудовищное преступление? Единорогов мы мельком иногда видели, когда они выходили на открытую поляну у самой кромки Леса. Дивные

создания, совсем не похожи на приземленных лошадей. Тонкие ножки, витые, почти прозрачные рога, светлая, почти белая шерсть. Как на такое чудо может подняться

рука? Старшекурсники потом обходили вместе со Снейпом поляну, в поисках случайно зацепившихся за кусты волос: волосы и шерсть единорогов использовались

в зельеварении.

Самая забавная и страшная книжка была о том, как мы втроем с Роном и Гермионой полезли спасать Философский камень Николаса Фламеля от Волдеморта. Волдеморт,

судя по книжке, убивал единорогов и пил их кровь, чтобы продержаться в теле нашего профессора ЗОТИ. Камень же был спрятан в Запретном коридоре за полосой

препятствий-ловушек. Рон утром мне сказал, что я ржал во сне, как кентавр. Немудрено: ловушки, которые должны были остановить самого Темного Лорда современности,

были рассчитаны на пятилетних идиотов, причем, идиотами были я, Рон и Гермиона. Казалось, что мое подсознание вытащило самые утрированные наши черты —

мою любовь к полетам, ронову — к шахматам, Гермиона в сне была не просто заучкой, а супер-нудной заучкой, поучающей нас на каждом шагу. Волдеморта я сжег

голыми руками — это что же, моя "героическая сущность" так развлекается? Рону я сон пересказывать не стал, еще обидится. Он и так с большим напрягом принял,

наконец то, что я не хочу быть героем. Мне очень помогло то, что когда у Рона случалось "обострение оруженосца", я обычно уходил к Невиллу или к Дину с

Симусом, делать уроки или играть в плюй-камни. Они вполне мою тактику одобряли и оттирали разбушевавшегося Рона в сторонку, пока не остынет. Постепенно

Рон осознал, что делает из себя фанатичного дурачка, над которым смеется весь Гриффиндор и поползновения свои прекратил. Правда, близнецы, таинственно

закатывая глаза, пообещали мне в следующем году продолжение:

— Это ты еще с нашей сестрой незнаком, бедный мальчик.

— Рон по сравнению с ней — невинная ромашка...

— Будешь ходить по струночке и махать мечом!

Мне заранее стало очень неуютно.

Глава седьмая

Первое лето с крестным... Ну, оно во всем было первым. Впервые меня ждали дома. И неважно, что дом был старый и темный, натуральное логово темных магов,

как сказал Сириус. Зато в этом доме у меня была своя комната! Не просто койка и обшарпанный стол, как во второй спальне Дадли. Это была моя собственная

комната и даже с отдельной ванной!

Кровать с пологом, как в гриффиндорской башне, огромный шкаф для вещей, в котором пока сиротливо покачивались на вешалках мои школьные мантии, громадный

письменный стол, а за ним — книжные полки. Сириус только хмыкал довольно, когда я с визгом прыгал на своей(!) кровати до потолка.

Домового эльфа я тоже увидел впервые. Оказывается эти странные существа жили в старых волшебных домах, помогая по хозяйству и питаясь излишками магии хозяев-волшебников.

— Нет, Гарри, блюдечко с молоком им ставить не нужно, — рассмеялся Сириус, когда я спросил его, как волшебники заботятся о своих домовиках. — Это маггловские

сказки. Впрочем, магглы очень точно описали, как от домовиков можно избавиться: нужно всего лишь дать им одежду. Только магглы не понимают, что выброшенный

из дома домовик быстро умрет без магии...

— Ох, а как же... я ж Кричеру отдавал свои мантии постирать и носки? Он теперь умрет?

— Нет, конечно, не переживай. Чтобы отпустить эльфа, недостаточно просто сунуть ему носок, надо еще и отказаться от него. А это может сделать только его

хозяин. А хороший хозяин ни за что не выбросит своего эльфа.

И Сириус потрепал Кричера за ухом, как кота. Старый эльф совешенно по-кошачьи довольно жмурился. Крестный рассказывал мне, что пока он сидел в тюрьме, домовик

чуть не сошел с ума от одиночества в пустом доме Блэков. Так что сразу после выписки из Мунго крестному пришлось Кричера лечить и подпитывать своей магией,

чтобы он поскорее пришел в себя. Теперь эльф носился шутихой, изводя пыль и грязь в старинном особняке и начищая старинное серебро на кухне.

Еще тем летом я впервые увидел лица своих родителей, пусть и на колдографиях. Я весь год слышал от учителей, как я похож на отца, и что у меня мамины зеленые

глаза, теперь я в этом убедился. Правда, когда я снял очки, сходство с отцом немного уменьшилось, теперь поттеровского, как сказал крестный, во мне была

только швабра на голове вместо волос. А вот когда он услышал историю с петуньиной стрижкой, крестный вдруг подобрался и почти приказал мне попробовать

отрастить волосы силой желания.

— Тебе мог достаться дар метаморфа, — объяснил он, — попробуй, если получится, я познакомлю тебя с человеком, который поможет тебе его развить.

Я закрыл глаза и надул щеки, но так и не смог вызвать рост своей шевелюры.Сириус хохоча, сполз на пол:

— Нет! Не надувайся! Улетишь, как шарик!

Потом, уже успокоившись, он сказал, что будет учить меня размышлению. Это поможет упорядочить мысли, а возможно, и подскажет, как управлять метаморфмагией.

Если, конечно, она у меня есть.

В один из дней Сириус о чем-то пошептался с Кричером и вытащил меня на прогулку. По магазинам. И это тоже было впервые — покупать себе одежду по размеру.

Я, правда, надолго зарекся ходить с крестным за покупками, покупатель он дотошный и нудный, в отличие от обычной жизни. О, как он перебирал ткани, прощупывая

не только мягкость материала, но и качество швов, как прикладывал ко мне разные рубашки, в поисках "идеального оттенка, подходящего под цвет глаз", как

долго объяснял, какими именно должны быть брюки и костюмы, и почему то, что есть — его не устраивает...

Много позже он объяснил мне, что так мстил "общественному мнению", которое из наследника Рода Блэков сотворило чудовище и темного мага. Вот он и показал,

каким должен быть настоящий Блэк. Продавцы бледели и зеленели, когда он скучающим жестом отсылал их прочь, так ничего и не купив. И нос он при этом задирал

выше, чем Малфой.

А Малфой, оказывается, приходился Сириусу племянником. Это я выяснил, когда наткнулся на огромное родословное древо Блэков. Я на нем тоже был, потому что

Дорея Блэк была моей бабушкой, папиной мамой. Помню, я тогда не знал, то ли злиться, то ли радоваться, что меня отдали маггловской родне мамы: с одной

стороны, жизнь с Дурслями нельзя назвать хорошей, но с другой — жить с какими-нибудь Малфоями мне бы, наверное, было еще тяжелей.

С Сириусом жить было легко и весело. Он рассказывал мне о шуточках Мародеров, иногда демонстрируя заклинания прямо на мне. Он превращался в огромного черного

пса и носился по дому, повизгивая и хлопая ушами, как Кричер. По вечерам у камина его пробивало на ностальгию и он описывал мне жизнь в поместье Поттеров,

куда он сбежал в шестнадцать лет от своей грозной мамаши. Ее портрет висел в коридоре на первом этаже, это был единственный портрет в доме, который молчал.

Не потому, что не умел говорить — все портреты умели, просто Сириус наложил на него какое-то супер-силенцио. Вальбурга Блэк и при жизни орала, как базарная

торговка, а уж на портрете могла дать фору пароходной сирене. Сириус подозревал, что сумасшествие Кричера напрямую было связано с голосящим портретом,

мол, и здоровый бы чокнулся от таких воплей.

Библиотека Древнейшего и Благороднейшего Дома Блэков была чудовищно огромна. Почти, как хогвартская. К нескольким шкафам крестный даже приближаться мне

запретил: на книгах могли быть проклятья или просто "допуск по крови", то есть, не-Блэк мог схватить что-нибудь малоприятное. А еще она очень походила

на библиотеку из моих снов. Только в "сонной" была еще пара проходов, которых не было здесь.

В библиотеке Сириус начал учить меня окклюменции, защите разума от взлома. То есть, начал он меня учить размышлению, что-то типа медитации. Это потом он

сказал, что размышление — это первый этап подготовки разума к защите от постороннего влияния. Он ставил передо мной свечу, а за спиной у меня включал метроном.

И я должен был глядя на пламя заставить себя не слышать перестука метронома. Иногда у меня получалось, и я проваливался в пустоту и безвременье, мысли

тянулись, как резиновые, отдаваясь эхом где-то наверху? Внизу? В общем, где-то в пространстве. Пару раз я просто закрывал глаза и оказывался в своей "сонной"

библиотеке. Сириус сказал, что это значительный успех, и что я таким образом выстраиваю свое пространство мышления. А потом надо будет построить вокруг

стенку. Еще он сказал, чтобы я непременно перед сном пытался "закрыться в своей библиотеке" и разложить по полочкам все свои дневные впечатления.

Впечатлений было много. Однажды нас посетил оборотень. Ну, то есть, посетил-то нас Ремус Люпин, еще один Мародер, друг моего отца. То, что он оборотень,

я знал по рассказам крестного: именно из-за "пушистой небольшой проблемы" Люпина его друзья-однокурсники стали анимагами. Вечером крестный с Ремусом закрылись

в гостиной и, судя по неодобрительному ворчанию Кричера, здорово наквасились. Песни из-за двери доносились препохабнейшие. Утром мои почтенные "воспитатели"

радовали глаз нежно-зеленоватыми оттенками лиц и призывами "никогда не пробовать эту гадость!" Я, в общем-то, и не собирался.

Ремус, узнав, что Дурсли не баловали меня экскурсиями, устроил нам с Сириусом поход в парк развлечений. Я не знал, что было веселее: кататься на русских

горках или удерживать крестного, которому вздумалось пострелять в тире, и он возомнил себя крутым ковбоем. Оттащить его от тира нам удалось не сразу и

с огромными усилиями. И хотя все его пульки ушли "в молоко", он нам целый вечер потом хвастался, как классно он стрелял.

Глава восьмая

Еще в школе мы с Невиллом договорились отметить наши дни рожденья вместе. И 31-го июля мы встретились в кафе Флориана Фортескью — мы с Невом, Дин, Симус,

Рон с близнецами. Гермиона была во Франции с родителями, она прислала мне открытку с сожалениями, что не может прийти. Сириус сказал, что у него дела в

Гринготтсе, оставил мне кошелек с золотом и исчез. А мы накинулись на мороженое. Вместо тостов поднимали ложечки: за одного именинника, за другого, за

Симуса-молодчину-приехавшего-аж-из-Ирландии, за Дина-умницу-который-наконец-то-узнал-заклинание-расширения-для-своего-альбома, за близнецов — просто так,

и за Рона, вдогонку. За нашим весельем мы не заметили Малфоя, пока он не подошел прямо к нашему столу.

— Ну, и что тут у нас, львятник на выезде? — скучающе протянул Малфой. — Или вы празднуете назначение своего декана на высокий пост?

Рон, конечно, тут же надулся и побагровел. Сейчас плеваться начнет, подумал я и повернувшись к Невиллу незаметно ему подмигнул. Система знаков у нас еще

в Хогвартсе была отработана.

— Привет, Малфой, садись, не маячь привидением. Можешь нас с Невиллом поздравить, если хочешь, конечно.

— Мы празднуем, да, но не назначение профессора — а куда ее назначили? — спросил Дин, потихоньку двигаясь, чтобы перекрыть Рону угол обзора. Близнецы переглядывались

и тщательно скрывали улыбки.

Малфой не упустил возможности похвастаться:

— Ну как же, Попечительский Совет утвердил ее директором Хогвартса. А вы не знали?

— Ну, за это надо еще по ложечке! — бодро потер руки то ли Джордж, то ли Фред. — Малфой, ты какое мороженое любишь?

— Клубничное, с шоколадной крошкой, — не стал церемониться Малфой.

Тут, наконец, прорвало Рона:

— Гарри, — полузадушенно прохрипел он, — это же... Это же Малфой!

— Ну да, это Малфой, — спокойно ответил я, — у него, между прочим, мама из Блэков, у меня — бабушка, а у тебя — прабабушка, если я не ошибаюсь. Так что

прекрати плеваться, все мы тут немножко родня. Тебе что, для Малфоя мороженого жалко? Ты кушай, Драко, не стесняйся. Ложечку за Невилла, ложечку за Макгонагалл,

можешь за меня ложечку...

Рон диким взглядом обвел стол: все, даже его родные братья, мерно кивали, подсчитывая ложечки-тосты. Малфой уписывал мороженое, наслаждаясь, как я подозревал,

не столько вкусом, сколько видом поверженного противника. Он даже не начал свою обычную волынку о предателях крови, наверное, еще и потому, что нас было

банально семеро на одного.

— Теперь надо будет ждать изменений среди преподавателей, — важно сказал он. — Макгонагалл не сможет и вести уроки и быть деканом. Так что, господа гриффы,

ждите перемен.

— Интересно, а Квиррел так и останется на ЗОТИ, — задумчиво спросил Невилл, — или проклятие все еще действует?

— Он мог его сломать своим тюрбаном, — пробормотал Дин. — Тюрбан был очень крепкий...

— А уж какой дух от него крепкий шел! — прыснул Симус. Мы все заржали, даже Рон.

— Драко, — холодный голос отрезвил нашу веселую компанию, — что ты здесь делаешь?

Лицо Малфоя немного потеряло в красках. Он медленно встал и развернулся к говорящему:

— Отец. Ты сказал подождать тебя.

— Здесь? — презрительно искривленные губы, ледяной взгляд, руки на трости. Не думал, что могу пожалеть Малфоя — а вот поди ж ты... За спиной Малфоя-старшего

переминался потрепанный домовой эльф в наволочке. — Идем.

Отец Малфоя эффектно развернулся на каблуках... и споткнулся об эльфа. Удержать равновесие ему помогла только трость.

— Добби, дрянь ты эдакая!  — он судорожно пошарил по карманам, вытащил носовой платок и кинул эльфу, — видеть тебя не желаю больше! Безмозглое создание!

Свободен!

Он схватил за руку сына и вихрем вылетел из кафе. Эльф рухнул на пол в крике.

— Добби плохой эльф! Хозяин не хочет Добби!

Мы переглянулись. Надо было что-то делать, но что? Я вспомнил, как переживал за Кричера. Видеть, как умирает эльф, мне не хотелось.

— Добби, — осторожно обратился я к нему. — Может быть, ты найдешь другого хозяина?

— Никто не хочет плохого эльфа, — причитал Добби, колотясь головой о ближайший стул, — никому не нужно безмозглое создание!

— Ты или я? — беззвучно спросил Невилл и внимательно посмотрел мне в глаза. — Лучше ты.

— Ну хорошо, — вздохнул я, — только я не знаю, как принимают эльфов на работу.

— Просто скажи ему это, — прошептал Невилл.

— Добби, я возьму тебя своим эльфом, ты согласен?

Черт. Если раньше рыдания были просто душераздирающими, то теперь они перешли в ультразвук.

— Добрый волшебник Гарри Поттер! Великий добрый волшебник Гарри Поттер берет никчемного Добби!!!

— Добби, а потише можешь, — прикрывая ладонями уши, спросил я.

Ультразвук переключился на восторженный шепот:

— Добби будет хорошим эльфом для Великого Гарри Поттера!

— Гарри, отправь его домой, а то нас сейчас отсюда попросят, — взмолился Невилл.

— Отправляйся в дом Блэков, на Гриммуальд-Плэйс, скажи Кричеру, что ты теперь работаешь на меня. Понятно? — взмах ушей, легкий "чпок" и блаженная тишина.

-Да-а-а, ребята, умеете вы праздновать, — расхохотались близнецы. — Как тебе, Гарри, подарочек от Малфоев на день рожденья?

— Мне еще про него Сириусу рассказывать, а еще хуже — Кричеру. Ой, что будет...

Рон вдруг вызверился на братьев:

— Не могли к себе эльфа привязать? Зачем Гарри второй эльф?

— Рон, ты идиот? — ласково спросил один из братьев, — в нашем доме эльфы не заводятся. Одного упыря на чердаке тебе мало? Так было бы два.

— Тогда Дину или Симусу, — продолжал настаивать Рон.

— А Дин и Симус живут с магглами.

— А у нас дома трое эльфов, на нас двоих с бабушкой — многовато, — ответил на невысказанный вопрос Невилл.

Ясно, у Рона сегодня особенно плохой день: и Малфоя мороженым накормили, и эльф не ему достался. Будет теперь дуться до сентября, не иначе. Близнецы перемигнулись

и потянули его из-за стола.

— Нам пора, господа, приятно было провести с вами время...

-...будете еще что-нибудь праздновать, зовите нас, не стесняйтесь!

— Ронникинс, шевели копытами, а то мама нас потеряет.

Рон хмуро попрощался. Отодвинув стул, он внезапно наклонился и поднял с пола потрепанный черный блокнот:

— Дин, твой?

— Не-а, — лениво ответил Томас. — А что в нем?

— Пусто. Наверное, давно тут валяется, вон какой потертый. — Рон бросил блокнот на стол и ушел за братьями. Симус повертел блокнот в руках, перелистнул

странички и положил обратно.

— Надо и нам двигать потихоньку, — сказал он, — Нев, ты с нами, на Рыцаре или камином?

— А пожалуй, с вами, — подумав ответил Невилл. — Втроем веселей будет. Давай, Гарри, счастливо. Вон и крестный твой уже идет.

Мы помахали друг другу на прощанье. Ни за что на свете я не объяснил бы, почему сунул этот блокнот себе в карман. Просто потянулась рука, напомнив мне мой

странный рождественский сон. Словно это и не я стоял в кафе Фортескью. А в памяти снова полыхнули алые блики на синих камнях.

Сириус был задумчив. Он рассеянно похлопал меня по плечу и на мой сбивчивый рассказ о новом эльфе почти не обратил внимания. Казалось он сосредоточен на

чем-то не особо приятном. Пока мы добирались до дома, он явно что-то просчитывал в уме, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, а уже перед дверью

как-то по-собачьи встряхнулся и выдохнул сквозь зубы:

— Ну и пусть!

А на мой вопросительный взгляд только хмыкнул:

— Дела семейные, дела противные. Не обращай внимания, все устаканится.

Вечером к нам нагрянули гости. Ремус и Тонксы: Андромеда, кузина Сириуса, ее дочь "Не называйте меня Нимфадора!" и Тэд, муж Андромеды. Дочь Тонксов и была

тем метаморфом, с которым меня обещал познакомить Сириус, она забавно меняла черты лица и цвет волос. Мы очень душевно посидели в столовой за праздничным

банкетом, который устроили мне Кричер и Добби, Тонксы весело смеялись над моим "подарком от Малфоев", хотя Андромеда все же посоветовала Малфоям об эльфе

не упоминать.

— Люциус... сложный человек, — сказала она.

— Скажи проще, мстительный, — вставил крестный.

Это я уже понял. Драко явно отца опасался.

После десерта Сириус увлек взрослых в кабинет, оставив меня развлекать Тонкс. Или наоборот? Он уже рассказал ей о моих отросших в детстве волосах и попросил

проверить меня на метаморфмагию. Тонкс радостно загорелась идеей и замучила меня проверками. Когда взрослые появились в гостиной, я уже пытался прятаться

под диван от ее радостного: "А давай вот это попробуем!". Максимум, который я смог выжать из себя — удлиннявшиеся и укорачивающиеся на пару сантиметров

волосы. Ни цвет волос, ни цвет глаз изменить у меня так и не получилось. Правда, Тонкс не теряла надежды и пуляла в меня все новыми и новыми заклинаниями-определителями.

Наконец, печально вздохнув, она сказала:

— Неполный дар, увы. Не быть тебе с пятачком, — и в самом деле вырастила свиной пятачок вместо носа.

— Нет — и не надо, — пожал я плечами.

Мне почему-то совсем не улыбалось отращивать пятачки. Зато управлять своей шваброй я очень хотел научиться, надоело ходить дикобразом. Правда, я мог просто

отрастить волосы подлиннее.

Глава девятая

Всю следующую неделю крестный озабоченно хмурился, а однажды я услышал, как он орал на кого-то по каминной связи:

— Нет, Цисс, и не проси меня! Я вернул двоих, а выкинул только одну, не нравится, могу и тебе поспособствовать! Плевать мне на Лестранжей, они оттуда выйдут

только вперед ногами! Могли бы и своей головой подумать, прежде чем прыгать!

Лестранжи, вспомнил я свои бдения над Пророком, это семья Пожирателей смерти, всем составом сидят в Азкабане. Два брата и жена старшего, Беллатрикс. А Беллатрикс

— это кузина Сириуса, родная сестра Андромеды Тонкс и Нарциссы Малфой, вот на кого крестный кричит. "Дела семейные" он сказал... ну, это явно не мои дела.

Я, конечно, где-то Блэк, но очень номинально. Впрочем, с последним утверждением мне пришлось быстро распрощаться: вечером Сириус позвал меня к себе в кабинет

и объявил, что сделал меня своим наследником.

— Если я когда-нибудь решу остепениться и заведу детей, — сказал он, — то, конечно, наследниками Рода будут они. Но пока их нет, ты  — мой наследник. В

любом случае тебя уже пора обучать делам Рода Поттеров, добавим чуть-чуть Блэков, ты парень крепкий, выдержишь.

И рассмеялся лающим смехом, встряхивая кудрявой гривой и до ужаса напоминая собственную анимагическую форму.

Мое обучение делам Рода Сириус начал с посещения банка гоблинов. Старый поверенный Поттеров, гоблин Гришнак, разложил на столе несколько фолиантов и свитков,

а еще открыл две сафьяновые коробочки с перстнями.

— Это родовые перстни Поттеров и Певереллов, — сказал он. — Завещание ваших родителей, мистер Поттер, не предусматривает ограничений по возрасту, поэтому

попытайтесь надеть перстни: если они вас примут, быть вам Лордом Поттером и Певереллом в двенадцать лет.

Перстни поболтались на моих тощих пальцах, а потом сжались до нужного размера. Гоблин облегченно перевел дух:

— Поздравляю, милорд.

— А что могло случиться, если бы они меня не приняли? — спросил я.

— Могли просто упасть с рук. Если бы было ограничение по возрасту, оделись бы в 17 или в 25 лет. Могли — вместе с руками. Это если вы оказались бы бастардом,

например. Родовая Магия — это вам не шуточки из Зонко.

— А почему мне никто не сказал про завещание родителей?

У гоблина глаза полезли на лоб:

— Как никто? После первого посещения вами Гринготтса, банк отправил вашему магическому опекуну сообщение, на которое... да вот, смотрите, — он раскатал

один из свитков, где ровным почерком было написано: "С завещанием ознакомился. По распоряжению Г. Дж. Поттера, А. П. В. Б. Дамблдор". Я растерянно глянул

на Сириуса:

— Директор был моим магическим опекуном? А ты? А почему я жил у Дурслей, если у меня был магический опекун?

Сириус скрипнул зубами.

— Что-то Альбус намутил. Жаль, сейчас его не спросишь... Твоим магическим опекуном он был номинально, только как директор школы. Я, как ты понимаешь, из

Азкабана тебя опекать не мог. Мордред, я и представить не мог, что тебя пошлют к магглам, в завещании Джима был целый список людей, которым он мог тебя

доверить!

В списке были Тонксы, Эбботы (я припомнил Ханну Эббот из Хаффлпаффа), Боунсы, Лонгботтомы. Отдельным параграфом оговаривалось, что ни при каких условиях

нельзя отдавать меня Дурслям, предпочтительнее был приют. Так же в завещании было четко прописано имя секретного Хранителя, Питера Петтигрю. Дамблдор знал

об этом, как минимум, еще год назад и ничего не сделал, чтобы помочь Сириусу хотя бы получить расследование его дела. Мысленно я пожелал директору никогда

не выходить из комы.

Поскольку я стал полноправным наследником состояния, для меня открыли все сейфы Поттеров, не только школьный. В фолиантах были записаны не только хранившиеся

в сейфах артефакты и драгоценности, но и акции разных компаний, которые принадлежали теперь мне. Акциями управлял поверенный Гришнак, мне оставалось только

ставить подпись под его решениями. Не то, чтобы я ничего не понимал — он вполне доступно объяснил мне правила гоблинской игры на бирже: пока акция приносит

доход, от нее не избавляются — но это было довольно скучно и уныло. Сириус же, наоборот, оживился, тыкая пальцем то в один пункт, то в другой и азартно

выспрашивая у Гришнака котировки. Гоблин радостно скалил зубы и столь же азартно отвечал. Я понял, что обучение делам Рода — дело тяжелое, почти как История

Магии у профессора Бинса: знать необходимо, но выучить, не засыпая — невозможно... Гришнак и Сириус толковали о каких-то быках и медведях, а я просматривал

список артефактов, принадлежащих Поттерам. Иногда попадались очень смешные вещицы. Вот, например, золотое обручье, с аметистами и бриллиантами, подарок

на свадьбу какому-то Поттеру от семьи невесты, с указанием, с невесты обручье не снимать до самой смерти, дабы не пробудить крови зеленого змия (в скобочках

было расшифровано: а не то сопьется раньше срока). То ли семья невесты была сплошь горькими пьяницами, то ли они так жениха пугали, поди теперь разберись.

А вот деревянный кулон со свойствами затворяющими разум, меня заинтересовал. Получается, что окклюменция, которой меня учил Сириус не так и нужна? Достаточно

было носить деревянную безделушку? Подумав, я понял, что умение — важнее. Кулон и сорвать могут, и тогда весь ты для противника, как на ладони.

Рассматривать описания различных безделушек было очень интересно. Чего только не вкладывали в них древние маги. От удачи для финансовых сделок, до равнодушия

к бросивших их любовникам. Еще в родительском сейфе обнаружился старый папин школьный рюкзак, вместительностью с небольшую квартиру. Его я тут же захотел

забрать себе: чемоданы и сундуки были ужасно неудобными, а одежды мне крестный накупил столько, что пришлось бы на поезд собирать армию носильщиков. Поэтому,

дождавшись затишья в разговоре Сириуса с Гришнаком, я свое желание быстренько озвучил. И мы спустились в сейфы. Сначала к Поттерам, потом к Блэкам.

В сейфе Поттеров был идеальный порядок. Золото ровными стопками, артефакты на полочках по стенам. Крестный задержался у одной полки, хмыкнул:

— Смотри, какая штучка. Это мешочек для супер-воров, гасит любую магию. Спер артефактик, сунул в мешок — и никакие проверки не определят, что внутри. Экие

Поттеры затейники были!

Мешочек тут же прыгнул в рюкзак. Зачем? А пригодится, подумал я.

В сейфе Блэков был бардак. Огромная гора золота, словно созданная для того, чтобы на ней катался какой-нибудь сумасшедший Скрудж Мак-Дак. Кое-где в куче

попадались ожерелья с драгоценными камнями, золотые блюда и кубки, жемчужные нитки и просто жемчуг и камни россыпью.

— Это кто у тебя здесь валялся, крестный? Слон из посудной лавки?

Сириус посмурнел, потом пожал плечами:

— Так бывает, когда несколько сейфов объединяются. Со временем гоблины все разложат по местам, а пока... вот такая драконья пещера. И я тут самый главный

дракон. Закопаюсь в золото и буду девственниц жрать! — Он дурашливо оскалился и помахал руками, имитируя злобного дракона. Подумав, я не стал спрашивать,

чьи сейфы втянуло в себя хранилище Блэков, видно было, что крестному это радости не доставило. Я присел на груду золота и стал выбирать из нее ограненные

камни.

— Ну, раз ты дракон, я тут Золушкой побуду, ладно? Разобрать рис и чечевицу прикажете?

— Не стоит. Напорешься еще на что-нибудь темное, придется тебя в Мунго волочь. Я ж зачем-то сюда шел... — задумался он вслух. — Что-то такое в голове крутилось,

про школу... А! Вот! Держи, это тебе точно пригодится. — Он вытащил из старого школьного сундука с инициалами "С.Б." толстую книгу в мягкой обложке.

— Хроники Мародеров, написанные господами Сохатым, Бродягой, Лунатиком и Хвостом. — Потом взмахнул палочкой и последнее имя стер. — Тут не только наши шуточки,

тут еще и всякие разработки, и упражнения по анимагии. Учись, наследник, не посрами имени отцов, — и утер поддельную слезу.

Глава десятая

Дома я вытряхнул все вещи из своего старого сундука, чтобы переложить их в рюкзак. Учебники пошли на книжную полку — вдруг пригодятся. Старые вещи Кричер

давно выбросил. В сущности, в рюкзак можно было сложить только мантию-невидимку. Когда я ее встряхнул, из кармана мантии вывалилась палочка. Чужая. У меня

вдруг затряслись ноги и сердце ухнуло куда-то вниз. Это что же... это получается, не сон был? Взрыв в коридоре, трясущийся замок... Лежащие навзничь Квиррел

и Дамблдор... Я как-то не сопоставил зимой рассказы близнецов о несчастном случае с директором и моей болезнью, тогда все казалось логично: простудился,

попал к мадам Помфри, а когда именно директора увезли в Мунго, и совпадало ли это с датой моей болезни, прошло как-то мимо сознания.

Я сел и задумался. Должен ли я сказать кому-то о произошедшем? И что именно говорить? То, что я в припадке лунатизма шлялся ночью по школе, а в это время

что-то произошло между директором и учителем ЗОТИ? Я же не видел ничего конкретного. А что именно я видел? Что после шума в коридоре (кто его, кстати,

устроил?) обоих выбило в бессознательное состояние? И попутно я случайно спер волшебную палочку у одного из них? М-да... хорош я буду с такими признаниями.

Герой Магического Мира — клептоман и лунатик! Хоть в Пророк пиши... Нет, ничего я никому говорить не буду.

Палочка ушла в воровской мешочек, к ней же отправился черный потертый блокнот из кафе Фортескью. Не то, что я что-то там в нем подозрительное увидел, он

ведь был пустой... Просто показалось, что так будет правильно. А интуиции своей я доверял, она у меня на Дурслях заточенная, ни разу меня не подводила.

Эта самая интуиция привела меня в подвал дома Блэков. Там Сириус приказал Кричеру сделать склад и поместить в него всякие темные и подозрительные вещи.

Потом Сириус собирался их то ли уничтожить, то ли еще что-то с ними делать — точно не знаю. В подвал меня тянуло с самого начала каникул. Бывает такое:

знаешь, что нельзя, знаешь, что дело может плохо кончится, а все равно лезешь, потому что просто невозможно мимо пройти. Сириуса как раз дома не было,

а Добби и Кричер отмывали чердак. Так что в подвале мне никто не мешал рассмотреть все темные сокровища Блэков. Я закрыл глаза и представил себя лозоходцем.

Ощутимо тянуло вправо, к витрине с золотыми безделушками. Может, я и правда, клептоман, подумал я, когда золотой медальон с выгравированными змеями на

крышке оказался в моем кармане. В своей комнате я перепрятал его в воровской мешочек к палочке и блокноту.

Что-то странное со мной творится. Вроде, никакие демоны в меня не вселялись, третьим непростительным меня никто не проклинал... Или я просто этого не помню?

Может, я и впрямь чья-то марионетка на ниточках? Но почему такое жуткое предположение вызывает у меня только довольную улыбку? Мне не страшно, не неуютно,

не противно, в конце концов! Может, я просто тихо сошел с ума и сам этого не заметил?

Я закрыл глаза, и как учил Сириус, попытался разложить впечатления по полкам в своей умственной библиотеке. Впечатления были... странными. С одной стороны,

я понимал, что действую нелогично и почти безумно. С другой было полное ощущение правильности происходящего, словно хорошо выполненная программа, которую

кто-то (кто?) заложил в меня. И чувство хорошо сделанного дела, будто кто-то (кто же?) меня при этом похвалил. Я рассеянно обратил свой взгляд к полкам:

открылся второй ряд книг с картинками, тех самых, что так веселили меня в прошлом году. Ну-ка, посмотрим, что там...

Там был полный бедлам. Ну, во-первых, я все еще жил у Дурслей, никаким Сириусом и не пахло. Зато был Добби, который сначала воровал у меня почту, а потом

и вовсе уронил пирог на клиентов дяди Вернона. В ответ дядя Вернон вполне предсказуемо запер меня в комнате на семь замков, а на окна пришпилил решетку.

Потом меня спасли братья Уизли, прилетев на летающем автомобиле. Что-то такое Рон рассказывал, помнится, про этот автомобиль. Вроде его отец, который,

по идее, должен бороться с заколдованными маггловскими вещами, сам себе позволил небольшое послабление. Ну, понятно, кто работает на кухне, тот и пробует

еду...

На этом автомобиле мы с Роном почему-то летим в школу. А в школе начинается еще больший дурдом: надписи кровавые на стенах, окаменевшие ученики, увольнение

Дамблдора. Но, позвольте, директором уже назначили Макгонагалл! Какой Дамблдор, к Мордреду? Похоже, эти книжки — такие своеобразные страшилки, вот так

могли бы развиваться события, если я был бы... Тут мысль ускользает и я выпадаю из транса.

Есть еще одна вещь, которую мне срочно требуется проверить. Я вызываю Добби и прошу его принести мне садового ужа. В той книжке было описано, как от меня

шарахались, потому что я говорил на парселтанге. Оказывается, волшебники считают это Темным умением. Добби приносит мне маленькую серую змейку и исчезает.

— Прости его, — прошу я змею, — мне надо было поговорить с кем-то из твоего рода, потом он унесет тебя обратно, если хочешь.

— Говорящий, — удивленно шипит змея. — Чем я могу тебе помочь?

— Видишь ли, мне сказали, что говорить со змеями могут только Темные Маги. Я не думаю, что я Темный, но почему-то умею говорить по-вашему.

— Глупые двуногие просто забыли, что говорить с нами могут лишь те, у кого нет предубеждений против змеиного племени! — сердится змея. — Разве ты станешь

говорить с тем, кого боишься?

Ну да, в природе человеческой — либо убежать от страха, либо убить его. Вряд ли кто-то будет разговаривать со своим страхом... Но я все равно не понимаю:

получается, все волшебники могут говорить со змеями? Или нужно что-то еще, кроме отсутствия предубеждений? А если парселтанг считается Темным даром, значит

ли это, что я стану Темным магом? Даже если сейчас я... а какой я сейчас — Светлый? Или уже нет?  Есть о чем подумать...

Добби уносит змею, а я иду в библиотеку и ищу книги о змееустах. Над ними меня застает Сириус. Ему я и вываливаю все свои вопросы, о Темных и Светлых магах,

о парселтанге и о том, стоит ли мне уже сейчас готовиться к Азкабану, куда непременно попадают все Темные... Сириус хохочет.

— Посмотри на меня, — говорит он. — Я Блэк из Блэков, Темный маг из Темного Рода. Тебе страшно?

Я мотаю головой. В Сириусе нет ничего страшного. В нем и темного-то только волосы...

— Темный — не значит, злой. Темный — это как... группа крови. Есть положительный резус, а есть отрицательный. Только у магов есть еще третий "резус" — нейтральный.

Блэки всегда были Темными. Лонгботтомы — всегда Светлыми. А вот Поттеры, например — всегда были нейтральными. По крови, не по убеждениям. То есть, они

могли принимать в Род и Темных, и Светлых, без особого напряжения для магии Рода. Видно чей-то дар тебе и достался.  Если хочешь остаться нейтральным —

попробуй параллельно развивать в себе какой-нибудь светлый дар, например, исцеление. Но один парселтанг не делает тебя Темным, и уж подавно, не делает

тебя злым! Хотя я не стал бы кричать об этом умении с Астрономической башни. Дураков хватает всегда, найдутся такие, что тут же обвинят тебя Мерлин знает,

в чем...

Я тут же обещаю сам себе никому больше не рассказывать про свою змееустость.

Глава одиннадцатая

Лето заканчивается. И опять-таки — впервые! -  меня провожают в школу. Сириус стоит на перроне рядом со мной, обнимает меня за плечи и я — впервые! — чувствую,

что кому-то нужен. В прошлом году я завидовал Рону, потому что его мама махала ему с перрона. Теперь мне тоже помашут. В горле стоит горячий ком, на глаза

наворачиваются слезы. Я не плакал... да я уже не помню, когда я плакал-то! И сейчас не буду.

— Ну, малыш, давай прощаться, — говорит Сириус, и я все-таки шмыгаю носом.

В поезде мое сопливое настроение развеивается. Налетают Дин и Симус, тащат меня в купе к Невиллу, рассказывают в оба уха о своем лете — в общем, все хорошо.

Проходящий мимо Малфой склоняет подбородок в приветствии, я киваю в ответ. Друзьями мы с ним вряд ли станем, а вот врагами стать уже не сможем, ну, по

крайней мере, я на это надеюсь. Не могу видеть врага в человеке, которого мне было жалко. Интересно, наказал ли его отец за то мороженое...

Невилл в этом году везет Тревора в школу в аквариуме с сетчатой крышкой. Хедвиг я отправил в школьную совятню еще вчера, а ее клетка прекрасно уместилась

в моем новом рюкзаке. Дин, едва усевшись, достает свой знаменитый альбом и показывает последние рисунки. Они с Симусом провели последнюю неделю каникул

в Ирландии, на ферме дедушки Финнигана, который выращивает пегасов для Национальных скачек. Крылатые кони в различных ракурсах надолго поглощают наше внимание.

Симус тыкает пальцами в альбом, называет имена коней и их возможности на Гран-При. Дин спорит, похоже, он всерьез увлекся новым для себя спортом. Поэтому

появление на перроне семейства Уизли проходит мимо нас. Только когда поезд трогается, а в купе вваливается раздраженный Рон, до нас доходит, что Уизли

почти опоздали.

— Иди отсюда! — вопит кому-то в коридоре наш сокурсник, — вот же достала, липучка приставучая! — и от души хлопает дверью купе. — Сестра наша, — объясняет

он нам. — Первокурсница. Все лето нудела про школу и про героя Гарри Поттера, за которого выйдет замуж, дайте ей только с ним познакомиться.

— Опа, — ржет Симус, — Гарри, ты осторожнее теперь, а то тебя женят, ты и очухаться не успеешь!

— Что, вот так прямо  и замуж, — спрашивает Дин, — а ей не рановато про замужество думать?

— Да Мордред их разберет, этих девчонок, — фыркает Рон, — они, кажется, с рождения замуж хотят!

На этой ослепительной фразе в купе заходит Гермиона и все моментально превращается в базар. Наша подруга — упертая феминистка, для нее слова Рона, как красная

тряпка для быка. Полчаса они вдохновенно орут друг на друга, а мы с пацанами тихо стекаем под стол: Рон не понимает и половины умных слов, которыми в него

швыряется разъяренная Грейнджер, но искупает это своей святой убежденностью чистокровного волшебника, в том, что место женщины на кухне, в окружении выводка

детей. Наконец, после вопля Гермионы "А Макгонагалл!" — мы наконец видим, за что можно зацепиться в погашении конфликта.

— Кстати, о Макгонагалл, — говорит Невилл. — Кто-нибудь слышал, кого она приняла на место учителя трансфигурации? И кто будет нашим деканом теперь?

Гермиона захлебывается следующей фразой.

— Почему у нас должен быть другой декан?

— Потому что Макгонагалл — теперь директор, — объясняет ей Нев.

— Вот видишь, Рон, я же говорила...

— Нет, стоп, не начинай по новой, — неожиданно сдувается Рон, — давайте лучше про нового  декана!

Иногда я думаю, что у Рона все-таки неплохой потенциал. Научится вовремя промолчать  — будет потенциал просто громадный...

На лодках в школу перевозят только первокурсников. Мы же идем к каретам, в которых запряжены странные костлявые лошади с кожистыми крыльями.

— Что это за звери, — спрашиваю я у Рона.

Тот пожимает плечами:

— Какие звери?

Невилл сумрачно смотрит на него, потом с жалостью — на меня.

— Гарри, он их не видит. Это тестралы. Их могут видеть только те, кто встречал смерть. Ну, если кто-то умирал при тебе...

Настроение стремительно ползет вниз. Я не помню этого, но знаю, кто при мне умирал. Мама и папа.

Глава двенадцатая

Макгонагалл в кресле директора выглядит маленькой и сухой. Первокурсников в Большой Зал заводит Флитвик, он едва ли не ниже всех детей, поэтому кажется,

что толпа первогодков вваливается в Зал самостоятельно. Легко угадать, кто из них магглорожденный: к нам за стол влетает белобрысый мальчишка и тут же

начинает трещать, как сорока. В прошлом году так болтала Гермиона — прятала свое смущение и нервозность. Мальчишку зовут Колин Криви и он страстно мечтает

познакомиться с гриффиндорским героем — Гарри Поттером. Я прячусь за широкой спиной Невилла: похоже, отработанные навыки борьбы с оруженосцами мне пригодятся

и в этом году. Сестра Рона, Джинни — ярко рыжая, веснушчатая, садится к Перси, что-то ему шепчет, и получив ответ, смотрит в мою сторону и заливается алым

цветом от смущения. Не зря меня, похоже, близнецы предупреждали, Колин, да Джинни — буду от них бегать, как от банды Дадли. Рон хотя бы был один, а теперь

их двое...

Директриса представляет нам новых учителей. Квиррел вернулся к маггловеденью, профессором ЗОТИ назначен Стивен Джонсон, старший брат нашей Анжелины. Он

аврор, вообще-то, но сейчас в отпуске по ранению. Трансфигурацию Макгонагалл пока собирается вести сама, а нашим новым деканом становится мадам Хуч, учитель

полетов. Вуд радостно потирает руки: теперь у нас не будет проблем с тренировками. Соседние столы разочарованно гудят, кажется, эта мысль посетила одновременно

всех квиддичных игроков.

На выходе из Зала меня ослепляет вспышка фотоаппарата: Колин нашел-таки своего героя и теперь стремится его увековечить для потомков. Рычу. Белобрысого

папарацци подхватывают под локотки близнецы и уносят куда-то в сторону, видно для прочистки мозгов. Хорошо, что им можно это доверить, надеюсь, колиново

"обострение оруженосца" все-таки явление временное, он ведь из магглов. Невилл хлопает меня по плечу и бормочет что-то утешительное. Как здорово, что у

меня есть такие друзья, что бы я без них делал...

Ночью перелистываю книжку с несбывшимися картинками и понимаю, что мог бы сейчас жить гораздо хуже. Почти как у Дурслей: без друзей, зато с кучей обвинений,

и в том, что вечно в чем-то виноват и в том, что просто существую. Книжка кончается эпической борьбой со здоровенной змеюкой, я машу мечом, который вытащил

из сортировочной Шляпы, невдалеке лежит зеленоватая с лица сестра Рона. Ох, как были правы близнецы: мне действительно с ней мечом махать пришлось бы!

Нафиг-нафиг, обойдемся без крайностей, постановляю сам себе, Джинни надо обходить за пару миль. Я вам не Годрик, с чудовищами бороться. А вот блокнот,

который я протыкаю клыком василиска меня порядком напугал. Потому что это тот самый блокнот, из кафе Фортескью. Что же, интересно, это за книжки-то такие?

Моя больная фантазия? Компенсация героизма, который наяву мне даром не нужен? Вот, кстати, а очень любопытно, почему я с таким остервенением отказываюсь

играть роль Героя. Ну, поначалу-то понятно было — я не сделал ничего героического, просто остался в живых. Но ведь волшебный мир упорно считал меня героем,

чего ж я не воспользовался славой, которая не то, что сама шла в руки, а просто навязывалась внаглую. Того же Рона вспомнить, на первом курсе, как он мне

в глаза заглядывал, каждое слово ловил... Нет, противно все это. Я и так себя клептоманом иногда чувствую, а воспользовался бы случаем — и вовсе... Нет

уж. Нет — и не надо.

Через пару недель колинов энтузиазм несколько поувял. Нет, он все еще стрекотал о "герое", но уже как-то на заднем плане, а с фотоаппаратом и вовсе не навязывался.

Понятно, после того, как я самым зверским образом пообещал его расколотить. Очень мне помогла наша новая декан, мадам Хуч. Она ведь когда-то играла в профессиональный

квиддич и с такими сумасшедшими поклонниками встречалась не понаслышке. После того, как я взорвался от очередной вспышки колиновской адской машинки, она

назначила ему отработку с Филчем, за сталкерство. Над этой формулировкой гриффиндорцы ржали еще неделю, а Колин не то понял что-то, не то просто за фотоаппарат

испугался, но от меня отстал. Джинни же и вовсе ко мне не приставала, только щеками полыхала издалека, так что я вздохнул облегченно, похоже, "обострений

оруженосцев" можно было больше не опасаться.

Глава тринадцатая

Постепенно школьная жизнь набирала ритм. Уроки, домашние задания, квиддичные тренировки, письма домой. В таком приблизительно порядке мы без тревог и потрясений

и жили. Малфой стал ловцом команды Слизерина. Мы ходили смотреть на отборочные полеты и Вуд уважительно сказал, что Флинт — настоящий зверь. Оскал у капитана

слизеринцев и впрямь был зверский. Да и методы его тренировок особой нежностью не отличались. Правда, наш Олли на тренировках тоже выжимал из нас последние

силы, разве только не скалился, как Маркус. Поскольку преподаватель полетов стала деканом факультета (и наверное, стукнула кулаком по столу в нужное время),

Попечительский Совет обновил школьные метлы. В командах-то все равно летали на своих, но за первогодков радовалась вся школа.

Профессор Джонсон открыл школьный Дуэльный клуб. На открытии Клуба они с профессором Снейпом устроили показательную дуэль, продлившуюся полчаса, и закончили

ее вничью. Комментировал дуэль профессор Флитвик — когда-то он был профессиональным дуэлянтом.. 

Говорил он не только о заклинаниях, которыми обменивались Джонсон и Снейп, но и о значении их жестов. Как оказалось,  существует не только Дуэльный Кодекс,

в котором прописаны правила проведения различных дуэлей, как учебных, так и боевых, но и целая книга условных знаков для дуэлянтов. 

А я снова почувствовал, себя странно, как будто не в первый раз слышу все то, что рассказывал Флитвик и даже могу сам, без его помощи, объяснить, что значит

тот или иной жест. На занятия Клуба тут же записалась большая часть учеников.

Глухой ночью Хэллоуина снова проснулся мой лунатизм. Я опять шел на седьмой этаж, только в кармане мантии-невидимки на этот раз лежал воровской мешочек.

Попытки выяснить, снится мне все это или нет, не привели ни к чему: сколько  ни щипал себя за запястье, боли я не чувствовал. Вот и знакомая дверь. Захожу,

аккуратно призываю к себе бюст неизвестного волшебника, переворачиваю его над мешком и встряхиваю. Украшение с синими камнями оказывается в мешке, бюст

я отправляю обратно на шкаф.

С чувством выполненного долга иду в спальню.

Утром запястье болит и на нем наливается огромный синяк. Использованные ночью заклинания прекрасно помню и могу повторить, но точно знаю, что мы их еще

не проходили. Воровской мешок, не открывая, запихиваю в самый дальний угол рюкзака.

Мне по-прежнему не страшно быть марионеткой.

Постепенно я выработал для себя нужное отношение к этой своей странности. С одной стороны, я понимал, что управляться кем-то, кого я даже не знаю — ненормально,

и вероятно, неправильно. И можно было бы рассказать об этом кому-нибудь... ну, хотя бы Сириусу. Но детство с Дурслями намертво выбило во мне не только

уважение к авторитетам (хотя ту же мисс Хантер я всегда тепло вспоминал), но и любое доверие к взрослым, какими бы добрыми и хорошими они ни были. Не попадалось

мне пока добрых и хороших взрослых. И крестный не в счет, я хорошо помнил фразу аврора Кингсли, о том, что магия не допустила бы ничего плохого по отношению

к его крестнику. Да и о чем я мог рассказать? О смутных неправильных ощущениях? О странных дежавю на уроках? О неизвестных заклинаниях, которыми была переполнена

моя голова? Я представил себе, как Сириус гладит меня по этой самой голове и говорит, что я заучился вконец...

С другой стороны была моя интуиция. Я не раз чувствовал разнообразные пакости, которые пытался сотворить Дадли, еще до того, как он их творил. Или, скажем,

я точно знал, когда я могу высунуть нос из чулана, а когда надо сидеть тихо, как мышь под метлой, даже до того, как дядя Вернон возвращался домой злой

от сорвавшейся сделки. Хагрида я воспринял, как абсолютно безобидного, несмотря на его внушительный рост и разбойничью бороду — и оказался прав. В общем,

на свою интуицию я привык рассчитывать, и она меня еще ни разу не подводила. И вот теперь, когда, казалось бы, я должен дергаться и кричать "Помогите-спасите!",

моя интуиция велела мне расслабиться и плыть по течению. Как будто, все происходящее не просто закономерно и правильно, а еще и к лучшему. И вообще, чем

удивляться всяким дежавю, стоит сделать полную ревизию в своей "библиотеке" и поучиться еще чему-нибудь интересному и захватывающему. Тем более, что кроме

хорошего, я от этой "библиотеки" ничего не видел, вспомнить хотя бы экзамен по Истории Магии: вряд ли я его сдал бы так легко, если бы не прочитал нужную

книжку. Кстати, "чтение" там очень сильно отличалось от нормального. Достаточно было открыть книгу и перелистать, как все, что было в ней написано, отпечатывалось

в памяти, как после долгой зубрежки. Не все книги открывались, некоторые просто пропадали из рук, но и тех, что оставались, хватало для учебы на отлично.

Даже на уроках Снейпа я варил зелья на "Выше ожидаемого". Снейп кривился, но оценки ставил хорошие. Он даже баллы с меня перестал снимать, как в прошлом

году: "за несчастные вздохи" или "за излишнюю самоуверенность". Правда, после рассказов Сириуса об их школьной вражде, я начал понимать, почему Снейп меня

так невзлюбил. Это не добавило мне уважения к взрослым, конечно, но теперь было не так обидно выслушивать, что я "такой же, как мой отец". Я уж точно никого

не гнобил, что бы там себе Снейп ни думал. Да что там, ни один гриффиндорец из наших не стал бы так докапываться до слизеринцев. Даже Роново возмущение

Малфоем постепенно перетекло в ехидное фырканье при виде соперника. Кажется, мои генеалогические экскурсы принесли пользу.

Синим декабрским вечером зал наполняется шорохом крыльев: совы приносят срочный выпуск "Ежедневного Пророка". "Альбус П.В.Б. Дамблдор, бывший директор Хогвартса,

бывший Верховный Маг Визенгамота, и т.д. и т.п, скончался сегодня вечером в больнице Св. Мунго не приходя в сознание". Меня неожиданно переполняет мстительное

торжество, я с трудом подавляю желание вскочить и заорать что-то вроде "Сдох, туда тебе и дорога, ублюдок!" Чувства явно не мои — я с Дамблдором даже не

разговаривал никогда. То есть, я конечно, желал ему всяких пакостей, когда узнал о его участии в моем детстве и судьбе Сириуса, но такую радость от его

смерти может испытывать только кровный враг. Моим кровным врагом Дамблдор точно не был. Поднимаю глаза на стол преподавателей: учителя негромко переговариваются,

лица у всех растеряно-скорбные и только Снейп сидит, точно аршин проглотил, а в глазах его полыхает торжествующее пламя. Интересно...

Глава четырнадцатая

Рождество мы встречаем в доме Блэков большой компанией взрослых и детей. Уизли всей семьей, Дин (правда, он приехал один, его мама доктор в больнице Эдинбурга,

и как раз на Рождество у нее смена), Симус с мамой, Невилл с бабушкой, Тонксы и Ремус, Сириус позвал даже родителей Гермионы, для которых пришлось искать

специальные маггловские амулеты, чтобы они смогли увидеть волшебный дом. Наши два эльфа сбились с ног, устраивая такую кучу народа в доме.

Грейнджеры ходят по дому, как по музею, шарахаясь от реплик портретов и изумляясь отсутствию электричества. За ними, такой же изумленный, бродит Артур Уизли,

выспрашивая про "маггловские штучки" и громко восклицая, какие эти магглы затейники. Августа Лонгботтом величественно сидит в гостиной и светски общается

с миссис Финниган и Тонксами, и мне кажется, что Тонксам при этом не очень уютно. Мама Рона попыталась было предложить свою помощь на кухне, но была оттуда

изгнана обидевшимся Кричером, который при этом размахивал какой-то поварешкой — Сириусу пришлось гасить конфликт и уговаривать обе стороны не совершать

глупостей. Кричер-то остыл, а вот миссис Уизли еще полдня фыркала. Теперь я знаю, в кого Рон такой упертый уродился.

Пока не пришло время Рождественского ужина, мы, "дети", сидим в Зеленой гостиной и развлекаемся кто во что горазд. В "детей" записаны не только самые младшие:

с нами сидят и Дора Тонкс, и старшие братья Рона, которые уже давно вышли из школьного возраста. Симус пытает Чарли, того самого драконолога, о котором

рассказывал Рон, выспрашивая его о драконах и драконьих повадках. Чарли отвечая, старается не размахивать руками  и беречь левое плечо, куда пришелся на

днях язык драконьего пламени. Драконьи ожоги не лечатся быстро и Чарли по этому случаю в отпуске. Дин лихорадочно зарисовывает что-то в альбоме, предвижу

серию картин о храбрых драконологах и страшных драконах. Гермиона, конечно же, сидит носом в книжку, иногда она поднимает глаза с извиняющейся улыбкой:

когда наша подруга увидела библиотеку Блэков, с ней чуть инфаркт не приключился — столько книг, которых она не читала! Тонкс и Билл  вспоминают школьные

годы, они учились вместе, только Тонкс с Хаффлпаффа. А остальная толпа рыжих сидит на полу, собравшись в кружок — играют в плюй-камни, и побеждает наш

староста, Перси. Вот уж на кого бы в жизни не подумал, что он может быть таким азартным! В школе Перси очень деловит и спокоен, кажется, я ни разу не видел,

что он улыбается.

Когда появляется Добби, звать нас на ужин, я протягиваю руку Гермионе:

— Мисс Грейджер, разрешите сопроводить вас?

Это меня Сириус подучил, когда я ему рассказал про Джинни и ее планы замужества. Крестный хихикал, как девчонка, изредка взлаивая "Жених! Жених и невеста!",

а потом сказал, что если я не хочу связываться с девчонкой и не давать ей повода к обидам, лучше всего демонстративно оказывать внимание другой. А еще

он сказал, что Поттеры никогда не женились по брачным контрактам, только по любви. Поэтому у меня есть целая куча времени до свадьбы. Мысленно я представил

себя древним старцем с бородой — примерно в таком возрасте люди должны влюбляться (слово-то какое идиотское!). Не раньше.

Но любовь любовью, а хорошие манеры Сириус в меня вдалбливал половину лета: как здороваться и прощаться, как кому и когда кланяться, когда дамам руки целовать

можно, а когда — Мерлин упаси. "Потому что", воздевая указательный палец к небесам, говорил крестный, "наследнику дома Поттеров и Блэков неприлично не

знать элементарных вещей!"

Поэтому сейчас я церемонно склоняю голову и жду, когда Гермиона оторвется, наконец, от книжки. Кавалеры разбирают оставшихся дам: Билл, ухмыляясь, кивает

Тонкс, а Джинни достается Симусу. Близнецы кривляются и выясняют, кто из них кого поведет к столу.

Стол выглядит по-королевски и троны у каждого конца стола тоже королевские. На одном троне сидит крестный, на другом, как почетная гостья и самая старшая

леди — Августа Лонгботтом.  Всех остальных перемешали так, чтобы рядом с детьми сидели взрослые. Эльфы разносят перемены блюд, какое-то время слышен только

звон вилок о тарелки, да громкое чавканье Рона. Видимо, чтобы его заглушить, взрослые начинают негромкую беседу. Мистер Грейнджер интересуется, почему

волшебники отмечают христианский праздник и страшно удивляется, услышав в ответ, что волшебники празднуют вовсе не день рождения древнего мага, а Йоль.

То есть, удивляется он тому, что Иисус из Назарета был обыкновенным магом, про Йоль он и сам знает. Тед Тонкс рассказывает, как копался в книгах по истории

магии в Хогвартсе, когда об этом услышал, как выяснил, что большая часть пророков и различных сыновей божьих — волшебники. Тогда ведь не было Статута о

Секретности, маги и магглы жили вместе. Сириус поддерживает разговор, упоминая про маггловские сказки — почти все они написаны о живых людях. Или домовых

эльфах. Ну, и прочих волшебных существах, вроде единорогов или драконов.

— А у волшебников есть сказки? — спрашивает миссис Грейнджер, — ведь маггловские они читают, как документалистику...

— Есть, конечно, — отвечает ей леди Августа, — вот, "Сказки барда Бигля", например. Но вы правы, — внезапно добавляет она, — сказок у волшебников мало.

— Мы и сами сказки, — смеется Тонкс и меняет цвет волос с ярко-фисташкового на ультра-фиолетовый.

— Куда же вы сбегаете в приступе эскапизма, — говорит мистер Грейнджер, — у нас хотя бы сказки есть!

— Наверное, к магглам, — предполагает Ремус, и все смеются.

Тут в столовой гаснут огни и эльфы вносят горящий пудинг. Все жуют очень осторожно, ведь каждому в пудинге есть сюрприз: мне достается подковка, на удачу,

Перси — монетка, Рону — еще одна. Кольцо добывает из своего пудинга Ремус и возмущенно смотрит на крестного:

— Только после вас, мой лорд Блэк!

Сириус делает вид, что совершенно  не при делах.

Новый год мы впятером встречаем у Дина в Эдинбурге. Шотландцы вообще не празднуют Рождество, празничными днями у них считаются первое и второе января. Днем

Невилл тащит нас в Королевский Ботанический сад, в магическую его часть, и часа три, захлебываясь от восторга, рассказывает нам об отличиях мухоловки Петерсона

от мухоловки обыкновенной. Смотреть на радостный энтузиазм Невилла гораздо приятнее, чем на гигантские зеленые пасти с шипами. К моему стыду я так и не

понял, чем там они отличались. Ну, зеленые, ну, в колючках. Кажется, у одной были зубы кривые, а у другой — нет, но до конца я не уверен.

Симус стоически выдерживает Ботанический сад, но как только мы выходим оттуда, тянет нас в маггловский Музей виски. С некоторых пор Финниган загорелся идеей

собственной винокурни и теперь повсюду разыскивает рецепты спиртных напитков. Он и сам попытался было сотворить вино из воды, наслушавшись про деяния мага

из Назарета, но пока у него ничего не получается. Не то не доворачивает руку при пассах, не то на заклинание наложено ограничение по возрасту...

Вечером, плотно набив животы и от души поблагодарив маму Дина, мы идем гулять по улице Принцев.

— Есть примета, что пройтись по улице Принцев, значит, огрести себе славы, — говорит Дин.

— Я буду славным самогонщиком! — тут же определяется Симус.

— А я — славным травоведом, — хихикает Невил. — Лучшая трава — только в нашей курильне!

— А я... а я... — раздумывает Рон.

— Угу, а ты нам просто по мордасам настучишь, — хмыкаю я, вспоминая известный анекдот. 

Толпа на улице Принцев колыхается волнами, туда — сюда. Все что-то жуют, покупая фрукты и сладости в лавочках, открытых по случаю празднества. На каждом

углу маленькие концерты уличных музыкантов. Волынки, скрипки, гитары, свирели. Почему-то это не создает какофонии, а наоборот, кажется единственно верным

способом творить музыку. А над толпой мерно гудят колокола: во всех церквях идет праздничная служба.

На кованных воротах одного из храмов вижу огромный плакат: "Иисус любит тебя. Бог любит тебя. Бог может дать тебе новую жизнь" и внезапно разражаюсь истерическим

хохотом. Бедные магглы... ну какую новую жизнь может дать давно умерший назаретский волшебник? Даже Фламель, величайший алхимик, живет за счет эликсира

из Философского камня. Но эта жизнь — единственная для него. Никакой новой жизни не может быть, ведь так?

В глубине моего сознания раздается ехидный смешок.

В полночь город взрывается  салютом, заводскими гудками и сиренами автомобилей. Наступил Новый год. Нам пора по домам.  Завтра кончаются каникулы.

Глава пятнадцатая

Осознав, что использовать "сонную" библиотеку очень выгодно для учебы, прохожу по ней каждую ночь частым гребнем, перелистывая все открывающиеся книги.

Трансфигурация, Чары, Зелья, История магии, почему-то Нумерология и Руны. Два последних предмета начинают учить только с третьего курса. Так что чуствую

себя умнее Гермионы. В поисках новых книг забредаю в проход, которого не видел раньше. Там стоит такой же шкаф, как с моим несбывшимся. Книжки с картинками.

Только рассказывают они о мальчике по имени Том Риддл.

Мальчику по имени Том Риддл повезло в жизни еще меньше, чем мне.

У меня хотя бы были Дурсли. Нелюбимые, нелюбящие, но — родственники. Когда дядя Вернон пугал меня приютом, я действительно боялся, что они меня туда сдадут.

Теперь я увидел, что и в самом деле стоило бояться.

Том родился прямо в приюте, в новогоднюю ночь. Мать, измученная родами, успела только дать ему имя, а потом умерла. Честно сказать, пока я просматривал

эту книжку, я ждал истории Оливера Твиста: милый ребенок, в ужасных условиях, богатые покровители, найденные родственники... Ну, чтоб все было по дикенсовскому

сценарию. Три раза ха-ха. Времена были тяжелые, полуголодные, богатых покровителей на всех не хватало, а уж на приютских детей — и подавно. Дети выживали

сами, с переменным успехом. К десяти годам Том навидался всяких ужасов: умирающих от горячки малышей, просто потому что не хватало лекарств; сверстников,

забитых толпой до смерти — мальчишки пытались украсть еды на рынке; девочек из приюта, которые сознательно шли на панель, потому что не видели возможности

другого заработка. Выжить хотелось каждому.

Тому хотелось не только выжить, но и жить по-человечески. Тут я вспомнил себя и свои мечты о будущем — своем доме, хорошей работе... Том мечтал о большем.

Ему хотелось славы и денег. И славы, наверное, больше, чем денег. Он тоже был волшебником и змееустом. Но к нему с письмом из Хогвартса пришел не добродушный

увалень Хагрид, а профессор Трансфигурации Альбус Дамблдор. Хагрид первым делом наколдовал хвост Дадли, что само по себе, как я теперь понимаю, некрасиво:

у Дадли ведь не было палочки, чтобы расколдоваться. Ну, положим, Дадли заслужил немного побыть свиньей, он и впрямь свинья порядочная... И Хагрид вроде

как меня защищал. Профессор Дамблдор защищал не Тома. А якобы, пострадавших от него. С этой, несомненно, благой целью он поджег шкаф Тома. Вот интересно,

как бы я отреагировал, если бы Хагрид забирал меня не с острова в океане, а из чулана? И взял бы, в благородных целях, его и подпалил? Вряд ли я проникся

бы к нему благодарностью и доверием...

Вот и Том Дамблдору не доверял. И попал на Слизерин. А это факультет, у которого историческая к Дамблдору неприязнь, что уж там говорить. А еще — святая

убежденность в превосходстве чистой крови. В Слизерине Том попал, как кур в ощип. Нищий магглорожденный, да еще и приютский. Если бы не змееустость, которая

сразу его из разряда грязнокровок вывела, быть ему битым все семь хогвартских лет.

Я смотрел, как Том выживает на Слизерине, и тихо радовался, что в свое время попал на Гриффиндор. Да, Шляпа сказала мне о величии, которого я смогу достигнуть

у серо-зеленых. Но, в отличие от Тома, слава мне была не нужна. Она у меня уже была, и я ее стеснялся. Целый год я сопротивлялся попыткам Рона сотворить

из меня идола, и мне это, наконец, удалось, так что со своего пьедестала "Просто Гарри" я теперь в жизни не слезу. И уж подавно не стану перелезать на

другой пьедестал, повыше. Что бы там кто ни говорил.

Том был другим. Сначала он добился снисходительного интереса от слизеринцев — ну, как же, змееустом был основатель их факультета. Потом снисходительный

интерес сменился сдержанным уважением: Том не делал себе поблажек, вгрызаясь в учебу, как нюхлер в гранит, в поисках золотой крупинки. А вот потом все

пошло наперекосяк. С моей точки зрения, разумеется.

Том действительно оказался потомком Салазара. Он даже нашел в Хогвартсе Тайную комнату Слизерина и разбудил салазарова питомца — того самого василиска,

которого я в своей книжке убивал здоровенным мечом. Совершенно случайно василиск выполз в поисках нового хозяина наружу, и под его смертельный взгляд попала

посторонняя девочка. Несчастный случай, вроде бы? Но Хогвартс заполняют авроры, расследуя убийство, директор объявляет о возможном закрытии школы, и Том,

в ужасе от перспективы раннего возвращения в приют, делает следующую глупость. Довольно подлую, надо сказать. Он подставляет Хагрида. То, что у Хагрида

наличествует гипертрофированная любовь к "зверушкам", знают все. То, что "зверушки" эти, как правило, огромны и опасны — тоже не секрет. Ну, он и сам полу-гигант,

не с мышами же ему возиться. Вон, нашего Невилла взять и его любовь к эдинбургской мухоловке: да я близко к этому зеленому чудовищу не подойду, а Нев его

гладил! И зеленая тварь довольно выгибалась под его руками, разве что не мурлыкала! Так что найти компромат на Хагрида Тому труда не составило. Хагрида

с его акромантулом отчисляют из школы, василиск спит в Тайной комнате, а Том — в спальнях Слизерина. Спит, что характерно, сном младенца, безо всяких угрызений

совести. Я бы так не смог.

Вообще, как я понял, когда раздавали совесть, Том стоял в очереди за амбициями. Вот амбиций у него было выше крыши. После того, как шум с убийством немного

улегся, Том без зазрения... а, ну да, ее же и не было...  В общем, на уровне слухов в Слизерине шептались, что исключили Хагрида не за то, что он убийца,

а за то, что он чем-то Тому насолил. Том управлял слухами, как дирижер — оркестром, и теперь вместо сдержанного уважения однокурсники относились к нему

с неприкрытым страхом.

Это свойство волшебников я еще на первом курсе заметил: они рисуют себе картину вместо человека, а самого человека под ней не видят. Даже если ты не вписываешься

в воображаемые рамки, тебя туда впихнут, да еще и возмутятся, если тебе это не понравится. Рамки Тома впервые обозначил Дамблдор, когда увидел в приютском

мальчике возмутителя спокойствия и наглого воришку. Рамок добавили однокурсники-слизеринцы, со свойственным им снобизмом предполагая, что родословная важнее,

чем собственные достижения человека. Тут я вспомнил свой первый урок зельеварения и мою твердую решимость ничего не доказывать Снейпу. Похоже, Том шел

по тому же пути: вы хотите видеть страшного Темного мага? Смотрите, вот он я! Просто направления у нас с Томом были разные. Ну и цели, разумеется. Несмотря

на очевидное наше сходство: сиротство, парселтанг и обстановку нелюбви в детстве.

Знакомство с найденными родственниками у Тома обернулось тройным убийством. Теперь убивал он сам, без помощи василиска. Где-то в недрах моей библиотеки

попадалось мне описание Смертельного проклятия: чтобы убить человека недостаточно сказать "Авада Кедавра", надо человека искренне ненавидеть и от души

желать его смерти. Том, похоже, Риддлов ненавидел от всей души. И его даже можно понять: богатые, сытые, красивые аристократы — ну и что, что магглы. А

он, в то время как они приемы закатывали, выживал в приюте, иногда не то, что тарелки супа не видел, но и корки хлеба. Мое возмущение тоже было неподдельным:

да, тетка меня не любила. Но — приняла же к себе! Потому что кровная родня. Риддлы были не просто родней Тому: это были его (законный!) отец и бабушка

с дедом. Он не был ублюдком, нажитым со шлюхой в подворотне, а вполне официальным наследником. Да, матушка Меропа подмешала зелья красавцу-магглу, чтобы

выскочить за него замуж. Да, это было некрасиво и наверное, неправильно. Но ребенок-то не при чем!

А в завершение всего, Том еще и дядюшку Гонта подставил, по отработанной схеме с Хагридом. Чтобы уже считать месть окончательной. Кольцо, которое он сорвал

с пальца Морфина Гонта, показалось мне знакомым. Такой же странный рисунок был на моем перстне Певереллов, только детали различались: рисунок на моем перстне

был заключен в абрис герба. Ну и сам перстень выглядел немного иначе,  украшенный золотыми финтифлюшками и мелкими бриллиантами. Хорошо, что Сириус показал

мне в свое время заклинание, благодаря которому никто моих колец не видит — я бы со стыда умер, со всем этим ярким великолепием на пальцах, с обгрызенными

ногтями!

Тома я искренне не понимал, но не сочувствовать ему не мог. Убить в явном состоянии аффекта, а потом без истерик и быстро продумывать схемы спасения, все

указывало на блестящий ум и редкое самообладание. Жаль, конечно, что ни блестящий ум, ни самообладание не удержали его от убийства: однажды мне попалось

выражение "месть — это блюдо, которое подают холодным". Отомстить — вовсе не значит, убить. Даже, скорее, наоборот, убив врага, ты просто делаешь ему одолжение.

Нет, если уж мстить, то как граф Монте-Кристо — книжку Дюма я в свое время просто до дыр зачитал... Все представлял себе, как я, весь такой высокий и хорошо

одетый, проезжаю на лимузине по Тисовой и машу рукой Дурслям. Теперь, правда, детские мечты истаяли дымкой, и если я никогда больше в жизни не увижу Дурслей, 

буду вполне счастлив. Было бы кому рукой махать.

Книжку о Томе я поставил обратно на полку. Моя коллекция заклинаний пополнилась различными темными и запрещенными заклятиями, использовать которые я не

собирался. Памятуя о словах Сириуса о нейтральной магии, я стал рыться на полках в поисках книг по колдомедицине. Нарыл "Историю Колдомедицины от Гиппократа

до Парацельса" и, натурально, охренел. Первыми главами в ней шли три Непростительных, применяемых колдомедиками в особых случаях,  по согласию пациента

или его родственников. Эвтаназия, аналог маггловского электрошока для перезапуска сердца и предотвращение самоуйбиств или самовреда у больных. Вот так

Темная магия и пожизненное заключение в Азкабане! Оказывается, все не так просто... И колдомедик должен был испытывать не безграничную ненависть при Аваде,

а сострадание. В этом случае никакого отката в виде расщепления собственной души, он не получал.

Глава шестнадцатая

Мои занятия и в "сонной" библиотеке, и в обычной, плюс тренировки по квиддичу, плюс Дуэльный клуб, привели меня в несколько заторможенное состояние. Проще

говоря, я спал на ходу, выныривая из транса на уроках, когда профессора меня о чем-то спрашивали, или когда близнецы кричали: "Гарри, на метлу!" — тогда

становилось понятно, что пора на поле. В обычное же время я сомнабулой передвигался по коридорам (хвала Мерлину за друзей, которые тянули меня в нужную

сторону!) и совершенно автоматически закидывал в себя еду в Большом Зале. Первой тревогу забила Гермиона, когда я машинально ответил ей на вопросы экзаменационных

билетов. От Гермионы я трудом, но отбился, когда она поволокла меня к Мадам Помфри: я сказал, что просто перезанимался. А потом случился матч со слизеринцами,

и я феерически протаранил собой столб с кольцом. Нет, снитч-то я поймал, но сломал руку. А это для нашего капитана было почти преступлением: ну как я мог

нанести такое ужасное повреждение самому ценному игроку команды! То, что я и был этим самым ценным имуществом, Вуд как-то упустил в своей гневной речи

в Больничном крыле. Мадам Помфри прониклась речью, поставила мне диагноз "острое переутомление" и вызвала Сириуса. Так что я еще и от крестного получил

по первое число. А заодно — незапланированные пасхальные каникулы дома. Вообще-то я собирался провести их в Хогвартсе и готовиться к экзаменам.

— Слишком хорошо — тоже нехорошо,  — философски заметил Сириус, забирая меня камином на три дня раньше срока. — Эдак у тебя от учебы мозги спекутся. Нельзя

все время учиться, крестник, отдыхать тоже надо уметь! Я тебя научу...

Отдыхать Сириус учил меня с таким же размахом, как и делам Рода. Сначала крестный вызвал Ремуса и категорическим тоном объявил ему, что тот отправляется

с нами в путешествие по Озерному краю. На слабые возражения Ремуса он внимания не обратил. Рыкнул только, что почетные дяди могут и постараться для почетных

племянников, а полнолуние все равно уже прошло.

— И потом, Рем, у твоих учеников тоже каникулы, — добавляет он. Ремус — репетитор, готовит маггловских школьников к поступлению в университеты. В магическом

мире для оборотней работы нет.

Отполированный до блеска мотоцикл с коляской взлетает в воздух с разбега. С собой мы взяли только палатку, потому что везти с собой припасы, имея двух домовых

эльфов на подхвате — нелепо. Мотоцикл Сириус еще в прошлом году забрал у Хагрида и тогда еще удивлялся, в каком хорошем состоянии оказалась его крылатая

птица-конь. Всю зиму он встраивал в него новые примочки и расписывал мне их в письмах. За рулем мотоцикла крестный молодеет на глазах, да и широкая улыбка

Ремуса сияет ослепительнее раннего солнца. Мародеры возвращаются в юность. Правда Рем нечаянно проговаривается, что мой папа очень любил нарезать круги

на метле вокруг сириусова мотоцикла, соревнуясь в скорости реакции, за что тут же получает подзатыльник от крестного:

— Рем, я его отдыхать учу! От-ды-хать, а не рисковать! Угробишь мне ребенка!

А я раздумываю, каким безбашенным шалопаем был мой отец... Наверное, рассудительность мамы его немного сдерживала.

До Уиндермира мы добираемся всего через пару часов лета. Сириус ограждает палатку анти-маггловскими чарами, на всякий случай: палатка у нас волшебная, внутри

— три комнаты с ванной и большая общая столовая. Добби с Кричером сервируют стол: два часа на воздухе изрядно нагнали нам аппетит. А после обеда мы идем

гулять по окрестностям.  От магглов держимся подальше, чтобы можно было полетать: отдыхать, так отдыхать, на всю катушку.

Две недели прекрасного безделья промелькнули быстро. Мы ловили рыбу и жарили ее на углях, бегали наперегонки по узким тропкам между камней — Ремус кричал,

что это еще больший риск, чем полеты на метле вокруг мотоцикла. Вокруг мотоцикла я тоже полетал. Не понравилось. Если попадаешь под выхлоп, меняется направление

воздушных потоков и тебя сносит в сторону на кувыркающейся метле. Мне это напомнило мой первый квиддичный матч, больше я попыток не повторял. В Эмблсайде

мы попали на фестиваль эля, чем мои почтенные воспитатели не замедлили воспользоваться.  Обратно до палатки мы шли воплощением рисунка с перстня Певереллов:

Рем и Сири, как стороны треугольника, и я посередине. А уж какие лимерики они пели на пути домой... Самыми приличными в них были только предлоги.

Самым главным девизом этого отпуска было "никаких разговоров об учебе!", поэтому в Райдл-Маунт мы не пошли. Сири сказал, что лимериков достаточно, чтобы

иметь представление о высокой поэзии, Вордсворт еще сто лет никуда не денется, а с наркотиками нам не по пути. Да и кормят там, наверное, отвратительно,

соблюдая традиции великого поэта.*

К концу второй недели мы обгорели на весеннем солнышке, обветрились и пропахли копченой рыбой насквозь. В свою "сонную" библиотеку я не совался надолго,

только перед сном распихивал  воспоминания о прожитом дне в громадный альбом с фотографиями. Пришлось признать, что Гермиона была права, когда тащила меня

в Больничное крыло: переизбыток информации вреден для здоровья.

Обратно Сириус решил ехать по шоссе.

— Мы будем ночевать в мотелях, а днем останавливаться, там, где покажется интересно, — сказал он, азартно сверкая глазами. — Это почти приключение!

И мы покатили.

Приключение началось на выезде из маленького городка под названием Литтл Хэнглтон. Мотоцикл Сириус зачаровал на все случаи жизни: в нем не кончалось топливо,

у него не протыкались шины, заводился он от взмаха волшебной палочки, в общем, ничего общего с маггловскими машинами он не имел. И все же на крутом повороте

у самой границы  Литтл Хэнглтона наш верный конь зачихал, закашлял и остановился. Сириус недоуменно почесал в затылке, попытался завести мотор снова —

глухо. Сириус пожал плечами и наложил специальные диагностирующие чары. Чары не показали поломок. Тогда уже вдвоем с Ремусом они стали накладывать чары

на окружающее пространство — и здесь ровным счетом ничего не нашли.

— Может, перепад линии Лея? — предположил Рем. — Я слышал о таком: вырубает все магические возмущения вокруг себя, а потом потихоньку восстанавливается

сам собой.

— И что прикажешь делать, если это так?

— Да ничего. Ты хотел останавливаться в мотелях? Вон там у дороги что-то похожее виднеется. Если к вечеру ничего не починится, пройдем пешком подальше,

и если сможем -  аппарируем в Лондон, только и всего.

Мы дошли до мотеля и сняли комнату на троих. Поскольку в маггловский мотель эльфов вызывать не стоило, бросили вещи и пошли искать какой-нибудь паб или

ресторанчик. Я шел по городу и с каждым мгновением понимал, что я здесь — не впервые. Нет, разумеется, я здесь никогда не был "во плоти", я кроме Суррея

до прошлого года нигде не бывал. Но именно этот захолустный городок был мне знаком. Вон в том доме на холме жили Риддлы, а если повернуть направо, то мы

наткнемся прямо на лачугу Гонтов. Если, конечно, она еще сохранилась.

За поворотом и впрямь обнаруживаются следы полуразрушенной хижины. К покосившейся входной двери прибита змеиная шкура. Сириус с Ремусом неспешно продолжают

идти впреред, когда я внезапно срываюсь с места и кричу им:

— Идите, я догоню!

Забраться в лачугу просто. Одна стена почти обвалилась и в образовавшемся проеме в лучах света кружатся пылинки. Меня опять ведет мой внутренний голос,

и повинуясь ему, я осторожно пробираюсь по сгнившему полу, стараясь не наступать на явно трухлявые доски. Балансируя на одной ноге, нажимаю руками на угол

каминной доски. Панель уходит в сторону, открывая маленький тайничок. Бормочу ругательства на парселтанге и просовываю руку внутрь. Пальцы натыкаются на

острый угол кованной шкатулки. Теперь осторожно потянуть... есть! Шкатулка маленькая, не больше моей ладони. Заглядывать в нее не хочется, а значит, и

не будем. Засовываю ее в карман куртки, жалея, что не взял с собой в дорогу свой воровской мешочек. Возвращаюсь на дорогу тем же путем, что и зашел. Сириус

недоуменно оглядывается в поисках заблудшего крестника, видит меня и облегченно улыбается.

Дело сделано, торжествующе приветствуют меня из глубины сознания.

В старинном пабе по случаю середины буднего дня пусто. Лишь какой-то забулдыга сидит в самом темном углу и сосредоточенно наливается виски. Мы заказываем

рыбу и чипсы, Сири с Ремом, переглянувшись, берут себе по пинте пива, мне — бутылку колы. Бармен, тоскующий в отсутствие клиентов, расспрашивает нас о

дороге, о причине нашей остановки в их неприметном городе. Услышав о заглохшем моторе, понимающе кивает:

— Такое прОклятое место, этот поворот. Уж сколько там машин побилось — не счесть. Все собираем петиции мэру, поставить там светофор или хотя бы "островок

безопасности", чтобы на встречную не вылетать. Вам еще повезло, что никого на встречной полосе не было, влепились бы с разгону. Старухи рассказывают, что

это старый Гонт место проклял, когда его арестовали. Сам-то я в бабьи сказки не верю, но... как ни крути, что ни месяц — авария. Поневоле начнешь задумываться.

— Гонт? — удивленно спрашивает Сириус. — Здесь жили Гонты?

— Да вы мимо развалин проходили, там и была их лачуга. Ох, и сумасшедшая семейка, скажу я вам. Я-то их уже не застал, а вот отец мой рассказывал много.

Он, отец мой, паб этот держал, и дед — до него. Мы, Стоуны, как камни в этой земле, вросли и держимся. Так говаривал отец, что странная та семейка была,

чисто колдуны какие. Черные, страшные, все со змеями возились. До сих пор у них на двери змея висит. Дочка ихняя, говорят, страшненькая была, да косенькая,

а отхватила лучшего парня в нашем городе — сына сквайра, из Дома На Холме. Да и года с ним не прожила, сквайровский сынок один вернулся, сказал, умерла,

мол. А о Доме На Холме и вовсе истории страшные ходят, — тут он оглянулся на забулдыгу в углу и понизил голос, — говорят, умерли они все в одночасье, и

старый мистер Риддл, и миссис его, и Том-младший. Схватили было их садовника, — он отчетливо скосил глаза в угол, — да улик не нашли. Коронер даже определить

не смог, отчего все трое умерли — тела, говорят, целехоньки, ни следов оружия или яда не было.

Пьяница в углу хлопнул ладонью по столу.

— Эй, Стоун, еще виски!

Бармен тенью метнулся к нему.

— Фрэнк, тебе не хватит на сегодня?

Пьяница что-то промычал в ответ.

Яркий свет солнца после полутьмы паба казался ослепительным. Мы не торопясь возвращались к мотелю, Сириус оглянулся на руины дома Гонтов и хмыкнул:

— Бесславный конец славного рода. Вот тебе и потомки Слизерина! Страшные сказки для магглов.

В Лондон мы аппарируем — мотоцикл упорно отказывается подавать признаки жизни. Но едва мы оказываемся дома, как железная скотина начинает фыркать и тарахтеть,

как ни в чем не бывало. Пока Сири с Ремом пытаются понять, чего ж ей, скотине, не хватало в Литтл Хэнглтоне, я мчусь в свою комнату, вытрясти из кармана

в воровской мешок свое последнее "приобретение".

* (п.а.: Райдл-Маунт (Rydal Mount), где с 1813 г. и до самой своей смерти в 1850 г. жил поэт-романтик Уильям Вордсворт, воспевавший красоты Озерного края.

Рядом, в поселке Грасмер (Grasmere), находится его особняк Dove Cottage, где он жил с 1799 по 1807 г. Сюда к нему часто приезжал Томас де Квинси, автор

Исповеди курильщика опиума. После отъезда Вордсворта он поселился в этом доме, где прожил 21 год.

В 1805 г. в гости к Вордсворту приезжал знаменитый шотландский романист сэр Вальтер Скотт. Рассказывают, что он уклонялся от скромного завтрака в доме

Вордсворта, ссылаясь на желание поработать. Сам же вылезал через окно и в харчевне The Swan отводил душу за щедрым английским завтраком. Через неделю Вордсворт

и Скотт встретили на прогулке хозяина харчевни, и тот спросил Скотта, что ему приготовить на очередной завтрак. Вордсворт был очень удивлен и обижен.

Информация из Сети.)

Глава семнадцатая

Последний школьный триместр проходит для меня под девизом "Режим, здоровый сон и поменьше читай!". Таким напутствием провожает меня Сириус на перроне. Иду

на поводу у крестного, тем более, экзамены я готов сдать хоть завтра, а вот "Хроник Мародеров" в моей библиотеке нет, поэтому "пролистать" их не получится.

С "Хрониками" меня ловят близнецы Уизли. Когда они видят название книги, с ними почти случается припадок. Братья синхронно падают на колени и подвывают:

— Мы недостойны!

А когда я в недоумении ловлю упавшую челюсть, вытаскивают старый пергамент и почтительно, на вытянутых руках, протягивают его мне.

— Папина карта! — радуюсь я.

Близнецы впадают в экстаз.

— Папина... Твой папа...

— Сохатый. А крестный — Бродяга.  А Хвоста вы поймали в прошлом году. И Лунатика вы знаете, Рождество мы вместе отмечали.

Как мало человеку надо для счастья! Двум конкретным рыжим — совсем ничего, достаточно одного обещания дать почитать "Хроники Мародеров"...

Но пока книгу читаю я. И поражаюсь разнообразию талантов моего отца и его друзей. Карта Мародеров — не единственное их изобретение. Есть еще сквозные зеркала,

которые они разрабатывали несколько лет, даже после школы. Не хватило времени, началась Первая Магическая. Пока что зеркала связываются только параллельно,

на каждого говорящего нужно отдельное зеркало. То есть, если у меня есть зеркало, то "позвонить" я могу только одному человеку. А если вдруг возникнет

необходимость в разговоре трех и более собеседников?

Анимагами отец с друзьями стали на пятом курсе. Ну что ж, у меня есть возможность их обогнать!

Тут меня внезапно прошивает молнией воспоминание:

"Зачем тебе это? — Чтобы семья мной гордилась". Мерлин, теперь я понимаю Невилла! Я тоже хочу, чтобы мной гордилась семья. Сириус. Ремус. Мама и папа.

В мае в Дуэльном Клубе проводят показательные дуэли. Сначала идут отборочные соревнования на параллелях — четвертьфинал, потом полуфинал между победителями,

и самыми последними выходят на дорожку чемпионы полуфинала. К своему удивлению, я добираюсь до третьего тура. А там меня срубает семикурсник из Рейвенкло.

Но я все равно чувствую себя победителем. Сириус присылает восторженный(и совершенно непристойный) лимерик. Наверное, он мной гордится?

Профессор Джонсон обещает провести для всех желающих экскурсию по Аврорату. Сроки, правда, еще уточняются, но предположительно, это будет в августе. Мы

с восторгом записываемся: очень интересно посмотреть на Аврорат изнутри. Да и на Министерство Магии тоже. Гермиона все еще собирает статистку занятости

в волшебном мире, похоже, в Министерство она пойдет со списком вопросов. И не все ответы, чувствую, ее устроят. Магглорожденным вообще очень тяжело найти

работу в магическом мире. Легче, чем оборотням, но тех вообще на работу нигде не принимают, разве что в Лютном переулке.

В начале июня мы собираем в теплицах урожай мандрагор. Весь год мы возились с этими человекообразными корешками, поливали их, пересаживали, удобряли. Теперь

пришла пора их выкопать и разложить на просушку. Вообще — странное ощущение у меня от них. Они так похожи на человечков, но цикл их жизни полностью противоположен

человеческому. Когда люди умирают, их закапывают в землю. А мандрагоры — наоборот, выкапывают. Кричать на воздухе  они перестают на третий день, поэтому

вокруг теплицы профессора накладывают специальные чары оповещения, а внутри теплицы — тройное силенцио.Чтобы случайный посетитель не оглох. Корешки извиваются

на стальных поддонах и широко разевают рты, только теперь их никто не слышит. Прохоже, в следующем году на зельеварении будем начинать с различных укрепляющих

бальзамов, с использованием корня мандрагоры.

Вспоминаю книжку о несбывшемся, и меня всего передергивает. Лучше уж на зельеварении, чем на практике — и по такому жуткому поводу. Еще я думаю о спящем

василиске из Тайной комнаты. Судя по всему, спит он там с салазаровых времен, и если его не будить, проспит еще тысячу лет. Девиз Хогвартса звучит, как

"Не будите спящего дракона". А дракона ли? Может, Основатели имели в виду питомца Слизерина? Что ж, его и в самом деле лучше не тревожить.

Джинни Уизли попадается на глаза и смущенно мне улыбается. Киваю, но прохожу мимо побыстрее. Я все еще полагаю, что от нее нужно держаться подальше. После

Рождества она пыталась пару раз со мной заговорить, но я старательно эти попытки пресекал. Есть что-то такое в младшей сестре Рона... не разберу — то ли

опасное, то ли омерзительное. И это никак не относится к ее внешности. Интуиция моя заходится благим матом, как только Джинни оказывается рядом со мной.

Для меня она — олицетворение того самого дракона, из девиза школы.

Симус продолжает практиковаться в чарах сотворения вина из воды. Однажды он заменил воду тыквенным соком и получил-таки стакан самогона с чудовищным сивушным

запахом. Попробовать симусов самогон никто не решился, потихоньку вылили его в горшок с очередным зеленым монстром Невилла, которого тот "подращивал" в

спальне. Монстру явно понравилось, а Нев долго не мог понять, какое именно удобрение так хорошо повлияло на "бедный цветочек".

Кстати, бабушка Невилла после нашей рождественской вечеринки повела его к Оливандеру за новой палочкой. Сириус мне потом пересказал их разговор о Неве,

его родителях и семейной гордости. Оказывается мой крестный вполне может быть дипломатом, когда ему этого хочется. Уговорить Железную Старуху, как ее называют,

не каждому удается. Сириус смог. Железная Августа Лонгботтом, конечно же, не раскаялась, что лепила из внука копию сына, но все-таки поняла, что из Невилла

не выйдет Фрэнка, сколько бы усилий она не прикладывала. А когда Сириус напомнил ей, как он сам уходил из семьи, пожалуй, даже испугалась. Ведь вздумай

Нев хлопнуть дверью — она останется совсем одна. Так что бабушка пошла на попятный, а Невилл расправил плечи. Он даже выглядеть стал по-другому, более

уверенно, и даже немного жестковато. А уж когда он возвращался из теплиц с доплнительных занятий с профессором Спраут, весь перепачканный в земле, с закатанными

рукавами — истинный лэрд, Лонгботтом из Лонгботтомов... Жаль, его бабушка не могла видеть, как ярко горели глаза ее внука в этот момент, какая искренняя

радость была написана на его лице.

Рон после безуспешных попыток возвести меня на пьедестал, наконец, бросил это безнадежное дело. Перси посоветовал ему сходить в Шахматный Клуб, который

открылся в этом году в школе.И  — о, чудо! — Рону там понравилось. В Шахматном Клубе собирались истинные любители шахмат, разыгрывались многодневные матчи,

а потом долго обсуждались ходы противников. В общем, тут-то наш Рон и пропал. Теперь мы виделись только на уроках или в Большом Зале. В спальню он приходил

поздно, а во сне шепотом передвигал фигуры.

Надо сказать, все жители нашей спальни были Перси безумно благодарны. Не то, что Рон нам мешал — нет, мы вполне хорошо уживались.Только вот гасить конфликты

нам всем немного надоело. А устраивать Рону бойкот было, вроде, не за что. Просто малоприятно постоянное ощущение пороховой бочки под задницей. Теперь,

слава Мерлину, весь ронов запал уходил в Шахматном Клубе. И даже если он взрывался там,  взрывная волна до нас не доходила.

Последний матч сезона мы играли с Хаффлпаффом. Барсуки, несмотря на тишайшую репутацию, играли жестко и стремительно. Снитч я поймал в самый последний момент,

когда на табло уже горело 180:40 в пользу черно-желтых. Радостный Оливер поднял меня на плечи и вот так, верхом на капитане, я совершил круг почета: Олли

на метле, я на Олли, а в вытянутых руках у меня кубок школы по квиддичу. Колин в восторге отщелкал чуть ли не целую пленку. Наша декан, мадам Хуч, прыгала

и свистела внизу, на поле.

Экзамены накатываются волнами и оставляют нас отсыхать на берегу — утомленных и освобожденных. Я опять обогнал Гермиону в Чарах и ЗОТИ, зато у нее первое

место по Трансфигурации. Ну а в Зельях, понятно, нам ничего не светит, звание лучшего ученика курса  достается Малфою. Невилл — лучший по Травологии.

Перед самым отъездом домой, мадам Хуч выдает каждому из нас список предметов по выбору, которые мы должны будем взять на третьем курсе. Будем над ним думать

до середины летних каникул, пока не прилетят совы с письмами из школы. Но я уже сейчас знаю, что выберу: Руны и Нумерологию. И, может быть, Уход за Магическими

Животными. Только не Прорицания. Видел я эту, с позволения сказать, пророчицу, в коридоре, хересом от нее несло, как из бочки. Зря только время потеряем

на ее уроках.

Глава восемнадцатая

В первый день каникул крестный ошарашивает меня восклицанием:

— Ну-с, молодой человек, побездельничали — и хватит!

Пока я пытаюсь переварить это заявление, крестный объясняет:

— В прошлом году ты занимался делами Рода Поттеров. Пришло время Рода Блэк!

Я только зажмуриваюсь, чтобы не выдать моего полного отчаянья: это же смертельно скучно! Опять эти бесконечные акции, транзакции, дебеты, кредиты, проценты!

Ко-ти-ро-о-ов-ки!!! Убейте меня кто-нибудь... Сириус фыркает, видно мои жмурки его не обманывают.

— Ты пойдешь в хранилище и сделаешь там полную инвентаризацию артефактов. Золото и драгоценности гоблины уже описали, старые описи тебе выдадут, останется

только сверить количество и записать то, что появилось нового. Справишься?

— Если не справлюсь — позову тебя. Ты же не бросишь меня одного?

Сириус крепко прижимает меня к себе.

— Я тебя никогда не брошу, малыш. Даже не думай...

И мы оба знаем, что он это говорит не о хранилище.

В хранилище Блэков я провожу почти две недели. Каждый день с утра дежурный гоблин отвозит меня к сейфу, открывает дверь и пропускает меня внутрь. Артефакты

уже расставлены по полкам, моя задача — поднести к артефакту палочку и произнести заковыристое заклинание на незнакомом мне языке. Я его на слух заучил.

После произнесения заклинания в специальном свитке отображается полная информация по предмету: кем сделан, для кого, какие функции выполняет, обременен

ли проклятиями — и какими. Работа нудная, скажу честно, но это лучше, чем разбираться в плавающих котировках акций магической фондовой биржи. А кроме того,

Сириус позволил мне в конце работы выбрать себе какую-нибудь безделушку в подарок. Поэтому я просматриваю свойства артефактов очень тщательно: мало ли,

что может пригодиться...

Утром тринадцатого дня моей работы в хранилище я неожиданно решаю взять с собой мой воровской мешочек. Работа заканчивается, подарок себе я еще не выбрал,

может быть, сегодня что-нибудь отыщется. И она отыскалась. Золотая чаша с рельефным барсуком по дну. Я даже не успел произнести заученное заклинание, как

моя рука дернулась к карману с мешком. Широко раскрываю горловину мешка, палочкой двигаю чашу внутрь, главное — не прикоснуться к этой пакости. Все. Семь.

Я закончил.

Вываливаюсь из хранилища почти невменяемый. Душу рвет напополам предчувствие беды. Что-то вот-вот произойдет, а я не имею никакой власти над происходящим!

Я и над телом своим... власти... не имею...

Дальше я могу следить за событиями только в качестве наблюдателя. Тело мое живет само по себе, двигается, принимает пищу, о чем-то перешучивается с крестным.

А я чувствую, будто меня задвинули за диван, когда пришли гости. Но в то же время, я спокоен: ситуацию взял под контроль более умелый, более сильный человек,

чем я. Он знает, что делает, надо только немного потерпеть...

Ночью я одеваюсь в темную одежду: черная рубашка и джинсы, мягкие кроссовки. Мантия-невидимка, палочка, мешочек с "сувенирами". Мое тело негромко зовет:

— Добби!

И когда эльф появляется с тихим хлопком, спрашивает:

— Ты можешь перенести меня к Арке в Министерстве?

Эльф опасливо смотрит на незнакомца в моем теле, потом расцветает совершенно сумасшедшей улыбкой:

— Да, Гарри Поттер, сэр! Добби сможет!

Эльф хватает меня за руку и мы переносимся в пространстве.Это совсем непохоже на аппарацию: никакой тошноты и дезориентации, секунду назад мы стояли в моей

спальне — и вот мы уже перед странной конструкцией в виде ворот, закрытых колыхающимся занавесом. Мой проводник? Хозяин? Симбионт? Широко размахивается

и запускает воровской мешочек прямо в середину занавеса. Оттуда доносится яростный вой неупокоенной души и обрывается, словно резко выключенный звук радиоприемника.

Тот, кто живет во мне, облегченно вздыхает и командует:

— А теперь в зал пророчеств, ряд девяносто семь.

Эльф кланяется и перемещает нас в огромный зал, где на стеллажах лежат сияющие стеклянные шары. Мы(?) тянемся к третьей полке сверху и достаем шарик, под

которым написано:

"С.П.Т. и А.П.В.Б.Д. Тёмный Лорд и Гарри Поттер (?)"

— Домой, Добби, — выдыхает Тот, кто занял мое тело.

В спальне Он кладет светящийся шарик на стол и касается его палочкой. Над шариком появляется изображение нашнего профессора Пресказаний. Гулким пустым голосом

она сообщает:

"Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца... и Тёмный

Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы... И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно,

пока жив другой... тот кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца..."

Тот, кто занимает мое тело, ложится на кровать, закрывает глаза(и я вместе с ним, понятно).

Я оказываюсь в своей библиотеке, только теперь в ней горит камин, а у камина стоят два мягких кресла. Одно из них занято.

— Садись, малыш, пришло время поговорить, — предлагает мне человек, похожий одновременно и на моего отца, и на меня. У него мои зеленые глаза, лохматые

поттеровские волосы, но очки я уже не ношу, а он в очках!

— Кто ты? — спрашиваю я.

— Гарри Джеймс Поттер, сын Джеймса и Лили, — отвечает он, и я почему-то твердо знаю, что это чистая правда.

Глава девятнадцатая

— Давай я расскажу тебе свою историю, а ты по ходу дела будешь спрашивать, если что-нибудь не поймешь, — предлагает он.

Я молча киваю.

— Собственно говоря, мою историю до второго курса ты уже знаешь. Все эти книги, — он небрежно машет рукой по направлению полки книг о несбывшемся, — про

меня. Мой третий курс... — книга вылетает с полки прямо в его руки, и он передает ее мне, — был довольно страшным. Летом в Азкабане Сириус увидел Пророк

с фотографией семьи Уизли в Египте. На плече Рона сидела знакомая крестному крыса. Сириус испугался за меня, ведь я учился с Роном, и сбежал из тюрьмы.

В это время к Дурслям прикатила тетя Мардж, — мы синхронно морщимся, — и я ее случайно раздул, как воздушный шар. Ну, достала она меня!

Я киваю. Прекрасно помню тетку Мардж, эта — кого угодно достанет...

Гарри(?) пересказывает мне события третьего года, а я смотрю иллюстрации в книжке. Дементоры в поезде, на квиддичном поле, ядовитые Снейп и Малфой, снова

дементоры, Ремус, превращающийся в зверя, дементоры, хроноворот, бегство Сириуса.

Краткая передышка летом, Чемпионат Мира по квиддичу, нападение Пожирателей Смерти, Темная Метка над стадионом.

Четвертый курс.Турнир Трех волшебников. Имя Гарри, вылетающее из Кубка. Задачи Чемпионов. Отступничество Рона. Смерть Седрика. Возрождение Волдеморта.

Лето в полном одиночестве у Дурслей. Нападение дементоров. Суд. Отступничество Дамблдора. Амбридж. Кровавое перо. Нападение на Артура Уизли в Министерстве

и взгляд со стороны Гарри. Окклюменция со Снейпом...

Тут меня прорывает:

— Но ведь так не учат окклюменции!

Он кивает:

— А Снейп меня ей и не учил. Дамблдор приказал ему сломать мои щиты. На всякий случай, вдруг я чего полезного угляжу... Только никто не удосужился мне сообщить,

как отличить поддельное видение от настоящего. А заодно попросить меня докладывать об этих видениях кому-то из старших. Старшим я, как ты понимаешь, и

до того не особо верил, а после того, как Альбус перестал смотреть мне в лицо, и вовсе решил, что не доверяют мне... Привело это к гибели Сириуса.

Я смотрю, как Сириуса втягивает в тот самый сводчатый проход с занавесом и вдруг понимаю, что сегодняшний крик принадлежал...

— Ну да, Волдеморту. Сегодня исполнилось Пророчество. Поздравляю.

Весь шестой курс директор вызывал меня на частные уроки. Поначалу я надеялся, что меня обучат чему-нибудь полезному, ведь о Пророчестве он рассказал мне

сразу после гибели крестного. Но нет, наш Светлейший маг пичкал меня воспоминаниями о Томе Риддле. О том, как он рос в приюте, о его первых шагах на поприще

Темного Мага. Мордред его знает, что он ждал от меня, что искал во мне — я тогда не понимал ничегошеньки. Но, по сравнению с тобой, я был глуп, туп и наивен

до идиотизма. Я так хотел любви и признания, что готов был душу заложить, только чтобы кто-то меня любил.

— А как же "Нет — и не надо"?

— Об этом меня быстро заставили забыть. Один-два Обливейта — и маленький мальчик жаждет друзей и семью... Все для Большей Пользы, как ты понимаешь.

Для Большей Пользы наш многомудрый директор провернул жестокую комбинацию. Волдеморт приказал Драко Малфою убить Дамблдора. Дамблдор к тому времени напоролся

на темное проклятие одного из "сувениров", которые мы сегодня угрохали в Арке. И уже умирал. Но чтобы умереть для пользы дела, он попросил Снейпа убить

его. Этакая эвтаназия от старого знакомого. К тому же так он повышал рейтинг Снейпа в рядах Волдеморта. И конечно же, чтобы не подвергать эту блестящую

комбинацию провалу, никто, кроме Снейпа и Дамблдора ни о чем не догадывался. Драко пытался пришить дедушку, но все время попадал в кого-то другого, слава

Мерлину, что без летальных исходов. Я следил за Малфоем, потому как он был очень подозрителен — и правильно следил, только вот не уследил до конца...

В день нападения Пожирателей, Дамблдор вытащил меня из школы, якобы за очередным "сувениром". Я так полагаю, он прекрасно знал, что вместо настоящего медальона,

нас ждала подделка. Он просто проверял меня в полевых условиях. Проверил, убедился и пошел умирать под палочкой Снейпа. Ты ведь читал "Историю Колдомедицины"?

Снейпу достаточно было пожалеть директора и Авада сработала, как надо. А мы, всем скопом, разом поверили в то, что Снейп — убийца и Пожиратель.

Всеь седьмой курс мы мотались по стране, в поисках отставшихся "сувениров" Волдеморта. Вокруг гибли люди, магглорожденных ловили на улицах и отправляли

в концентрационные лагеря. Пару раз мы чуть не попали в лапы к Пожирателям. Чашку, которую мы сегодня так спокойно вынесли из банка в мешочке, нам пришлось

добывать взломом Гринготтса... В самый тяжелый момент нас с Гермионой бросил Рон. Конечно, спустя какое-то время он вернулся, но доверия моего он так и

не вернул больше. Кстати, о мешочке: ни один из этих "взрослых", черт бы их всех подрал, не сказал мне, что мне принадлежит не только мой школьный сейф!

Я просто понятия не имел, чем я владею! Все могло быть иначе...

Он задумывается, глядя на огонь в камине, а я перелистываю страницы, вглядываясь в чужие и знакомые лица живых и мертвых.

— Это было больно, умирать? — спрашиваю я его.

— Это было страшно, — отвечает он. — Я ведь никогда не хотел быть героем. Я не хотел нести ответственность за весь этот гребанный магический мир. Он для

меня ничего не сделал. Только пинал при любом удобном случае, а потом взваливал мне на плечи Долг, о котором я не знал, и знать не хотел.

После Победы я попал в Мунго с сильным магическим истощением. Вот там-то и выяснилась до конца грязная игра нашего Светлейшего директора. Когда он передал

меня Дурслям, он опутал меня магическими ограничителями. Так и ему было спокойнее, что меня не найдут по магическим всплескам, и Дурслям жилось неплохо:

я не реагировал вспышками спонтанной магии, пока меня сильно не допекали. Он рассчитал, что к возвращению Волдеморта я еще буду в состоянии сражаться,

а после победы — хоть трава не расти. Мавр сделал свое дело, мавр может умереть. А чтобы состояние Поттеров не сгинуло в недрах Гринготтса, он подобрал

мне невесту. Из семьи верных сторонников. Джинни Уизли.

Меня передергивает.

— Вот-вот. Меня тоже от нее тошнило. Феерическая дура с большими амбициями. А чтобы герой не сопротивлялся Большей Пользе семьи Уизли, его надобно было

опоить зельями. Чтоб наверняка. Только они немного промахнулись: во-первых, я спас ее от василиска — у нее был передо мной Долг Жизни. Теоретически, она

могла его погасить, выйдя за меня замуж. Но практически — у нее не было ни единого шанса. А во-вторых, василисков укус обеспечил меня противоядием на все

случаи жизни. Зелья не сработали. И когда эта рыжая семейка попыталась выжать из меня женитьбу, я просто послал их к Мордреду. С Джинни к тому времени

переспала половина школы, а вторая половина была не того пола, чтобы с ней спать...

Но это все ерунда. Я стал катастрофически быстро терять магию. А поскольку за мою недолгую, но очень бурную жизнь, я нажил себе определенное количество

болячек, все они внезапно активизировались. Фактически, я умирал.

— И что же ты сделал? — всем корпусом подаюсь к нему, мне жутко интересно.

— Я положился на удачу, — усмехается он. — Терять мне было нечего. Я пошел к той самой Арке — и прыгнул в нее. Понимаешь, в одной из неясных книг мне попадалось

упоминание о ней, как о воротах в иные миры или времена. Меня выкинуло в виде духа примерно в районе 86-го года. И я — ты уж прости — прилепился к тебе.

Я помог тебе разговориться с мисс Хантер — со мной у нее этого не получилось. А жаль. Оказывается, она очень умная женщина. Кто бы мог подумать, что проблему

Вернона так легко решить! Поддельные табели — и всем хорошо... А ведь она вложила в тебя замечательную идею, о будущем. Если бы у меня была такая идея,

я может быть, потрепыхался бы еще.

Собственно, долгое время это было все, на что я был способен: небольшие мысленные толчки в нужном направлении, пара наведенных мыслей на обдумывание. Еще

я строил стены вокруг твоего мышления, эту библиотеку. Большая часть ее, кстати, из памяти Тома. Сам я читал мало, да и многих предметов в школе не проходил.

А многие просто под запретом уже лет тридцать, с тех пор, как умный мальчик Том Риддл стал Темным Лордом.

Самое сложное было вытянуть крестраж из твоего шрама. Только когда мне в руки попала мантия-невидимка, я смог частично овладеть твоим телом. Один из Даров

признал своего хозяина и подпитал его силой. Одновременно с твоим крестражем, я вытягивал Дух Тома из Квиррела. Ну, и заточил обоих в третьем крестраже,

диадеме Ровены.

— А почему Дамблдор впал в кому? У него-то не было крестражей?

— А по Дамблдору ударила магия нарушенных клятв. Видишь ли, как только крестраж покинул твое тело, тут же активизировались магические обручи, которыми когда-то

опутывал тебя директор. А кровная защита мамы с ними вступила в борьбу. И поскольку нарушитель был прямо за дверью, по нему врезало откатом. А ты еще подобрал

его палочку, тут и второй Дар меня признал. В общем, директор получил свое, и с прибылью. Для Большей Пользы,  — удовлетворенно хмыкает он.

— Это ты тогда радовался его смерти, — доходит до меня. — Интересно, а чему радовался Снейп?

— Да тому же самому. Альбус никогда не был добрым хозяином для Снейпа. Снейп, конечно, брюзга и язва, да и Пожиратель бывший, но... как бы объяснить...

Вот, здесь Сириус вернулся из Мунго и начал лечить Кричера. А мой Сириус к моменту своей свободы уже немного съехал с катушек. Нет, я его любил, конечно,

но объективно говоря... Увы, в общем, и ах. И с Кричером они сразу оказались в контрах.Один съехал крышей на почве одиночества и болтовни старой ведьмы,

второй — от дементоров (и никакого Мунго, заметь, два года — по лесам, по болотам, питаясь крысами).  Ну и в результате озлобленный эльф предает хозяина,

хозяина убивают, эльф достается мне. Ты не представляешь, как я его хотел придушить! Потом-то сообразил, что к чему, и Добби, опять же, многое рассказал,

про эльфов, про их магию...

Да, так я о Снейпе говорил. Если собаку кормить и иногда пинать — это дрессировка. А если собаку пинать часто и не по делу, вырастет озлобленный пес. Снейп

и был таким псом Дамблдора. Старик крепко держал его на поводке и ошейник у пса был с шипами вовнутрь. Тут и пророчество, которое он донес Волдеморту.

Тут и чувства к маме, и невозможность ее спасти. И Долг Жизни отцу. И метка, в случае чего — сразу Азкабан...

И представь, такая радость: хозяин сдох! И поводок никому не передал! Свобода!!!

— А на что ты еще влиял, ну, кроме поиска "сувениров"?

— Да в общем-то ты жил самостоятельно. Я только дернул за веревочку, когда Рон пакет с мантией-невидимкой открыл, да так уверенно начал расписывать, что

это такое... Не мог Рон Уизли, сын бедных родителей видеть где-то мантию-невидимку. А он ее с полувзгляда опознал. Значит, видел недавно. Где? Догадайся

с одного раза.

— Дамблдор приставил его следить за мной?

— Скорее всего. Поэтому он был в таких растрепанных чувствах, когда директор исчез. Инструкций-то ему не оставили! Его предупредили, что ты не дождешься

подарков на Рождество, он позаботился, чтобы Молли прислала тебе свитер. Но что делать с тобой потом? В моем варианте событий — тащить в запретный коридор,

воевать с Малфоем, забить на учебу — "героям это не нужно!" — очень похоже передразнил он Рона.

— А тут ты — по запретным коридорам не шляешься, с Малфоем не воюешь, учишься, опять же, лучше всех... Как такого под героя стесывать? Да еще и ребята помогли.

Меня-то Рон от них с первого дня оттирал. Хуже Дадли. Тот бил всех, кто ко мне приближался, а этот... гиена в сиропе. В лицо тебе льстит, а за спиной такие

сплетни распускает — куда там слизеринцам! А припрешь к стенке — "Гарри, это враги! Оболгали, оговорили!" Тьху, мерзость. С Невиллом я до пятого курса

тремя словами обменялся. А Невилл десяти таких, как Рон, стоит.

— А Гермиона, — почему-то затаив дыхание, спрашиваю я.

Он улыбается.

— Ты же сам сравнивал, когда смотрел книжку про Философский камень. Помнишь? "Все наши худшие черты"... Похоже, моей Гермионе тоже память подчищали. Во

избежание.

Он потягивается, скрестив пальцы в замок, хрустит суставами.

— Ну что ж. Дело мы сделали — и сделали хорошо. Волдеморта больше нет. Дамблдора — тоже. Дары Кадмуса и Антиоха я вернул владелице, теперь твоя мантия —

просто надежная мантия-невидимка, не больше.Ты свободен от любых пророчеств. Живи — и радуйся, малыш.

— А ты? Разве ты не останешься со мной? — пугаюсь я.

— А мне, наверное, пора, — качает он головой.

— Останься, — прошу я, захлебываясь слезами,  — останься со мной, не уходи!

Он прижимает меня к себе крепко-крепко и гладит по голове.

— Гарри, я тут, я никуда не уйду, — слышу я и просыпаюсь.

Меня обнимает и гладит по голове Сириус. Реву, отчаянно, так, как я никогда не ревел в детстве.

— Ну что ты, малыш, — шепчет Сириус, — кошмар, да? Тихо-тихо, все пройдет, все... Я с тобой.

Эпилог

Я тосковал по потерянному двойнику, как по самому близкому и родному человеку. В какой-то мере так и было: незримым хранителем он присутствовал во мне почти

всю мою жизнь, а к тому же — он и был мной, таким, каким я мог вырасти. Более смелым, более сильным духом, да даже более сострадательным, чем я. Он подарил

мне больше, чем свободу, он подарил мне семью и вторую жизнь, прожитую с исправленными ошибками первой.

Конечно, я был ему безумно благодарен, потом, когда все это понял. Сначала я тосковал, потом злился на него, за то, что он оставил меня одного. Много лет

спустя я нашел в самом дальнем уголке "своей" библиотеки ту неясную книгу, о которой он упоминал, и понял, что он пожертвовал своей "жизнью" в виде незримого

ангела-хранителя, чтобы встретиться со мной лицом к лицу и поговорить, расставив все точки над "и". Поскольку мы по сути, являлись одним человеком, отторжения,

как у Квиррела с Волдемортом, между нашими душами не случилось бы, но явиться "во плоти", даже такой, только в моем сознании, он мог только ценой своего

последующего существования. Таковы законы мира Духов.

Вот тогда — из печали, обиды, злости, непонимания, принятия — и выросла моя бесконечная благодарность ему. И тогда я решил, что раз уж живу второй жизнью,

то буду жить ее за двоих.

Ведь он — это я.

"Бог любит тебя. Бог даст тебе новую жизнь", вспомнил я плакат у церкви в Эдинбурге. Бог? — рассмеялся я, и вспомнил его ехидный смешок. Сверх-Эго, скорее.

Настолько эго-истичное, что решил подстелить соломки самому себе. Ай да я... просто Санта-Клаус какой-то.