Доледниковый период. Магия

— Живое дитя — не игрушка, — строго сказала Элона, поджав губы. — Если две луны подряд не придет за ней из леса родня, оставишь у себя и будешь воспитывать, как полагается.

— Как пожелаешь, моя повелительница, — ответил за Нину отец, улыбаясь. — Не сердись, краса моя, ничего плохого дикая охотница Нине не сделает. Слышишь, Нина, вечером к волчатам пойдём, если мама позволит. Надо их успокоить и полечить немного. — Он вопросительно глянул на Элону и та молча наклонила голову в знак согласия.

Толпа окружила прибывших. Соскучившиеся по отцам дети визжали и прыгали у них на руках. Плетёнку с волчатами и закутанную в шкуры малышку-йети понесли в замок.

В клетке из деревянных кольев сидели, прижавшись друг к другу, три серых волчонка и крошечная йети, покрытая бурой шерсткой. Дружинник Горт решил держать их пока вместе — очень уж скулила йети, рвалась к своим "братьям". Нина глубоко вздохнула, задержала на секунду дыхание, успокаивая бьющееся от радости сердце, и смело откинула щеколду. Горт настороженно стоял рядом со входом, сжимая в руках крепкий жезл погонщика мамонтов.

— Вот, бедовая! — пробормотал он и невольно погладил недавно зашитый рукав куртки, который два дня назад, в дремучей чаще, порвала своими крепкими зубами маленькая йети. — Великая Мать, совсем девчонка не боится!

Волчата, принюхавшись, заскулили и кинулись к девочке. Усевшись у ног пятилетней принцессы, звери настороженно оглядывались. Мохнатая йети на четвереньках выползла из клетки и выпрямилась на коротких косолапых ножках.

— Иди сюда, Етя! — Нина протянула руку и улыбнулась. Дикарка заколебалась, ощетинилась... и вдруг протянула волосатую руку-лапку. — Давай, Етя, с тобой дружить. Я — Нина, ты — Етя. Будем жить вместе и зверей лечить.

— Она не умеет говорить, Нина, — вошедшая Элона подошла ближе к дочери.

— Научится, мама! Етя — не зверь. Она — девочка. Ты сошьешь ей одежду, и Етя будет жить с нами в доме. Правда? — Нина обняла волосатую малышку и стала смотреть ей в глаза.

— Осторожнее, Нина! — мягко предупредила мать. — Будь очень осторожной.

— Да, мама, — прошептала девочка, вглядываясь в маленькие карие глаза, уже затуманившиеся её магией. Надо очень-очень осторожно... как с волчатами... как с оленями... только бережнее! Перед глазами Нины пролетели немудреные картинки-мысли маленького испуганного существа: кто-то большой и лохматый... ах, да, это её мама... какие-то блуждания в тёмном ельнике... голод... большая волчица, внимательно смотрящая на плачущую малышку... кусачие и вечно неугомонные волчата... сердитый Горт, крепко держащий перепуганную Етю за руки... запах его куртки, прокушенной острыми зубами...

Вот так... успокоить, заглянуть далеко-далеко, прямо в душу... погладить... согреть... любить...

— Я осторожно, мама! — повторила Нина. Етя вдруг заурчала и обняла Нину мохнатыми ручонками. Надо её помыть, покормить и убаюкать. Отец обещал отдать Ете старую колыбель, да только она, наверное, в ней не поместится! Ах, как много впереди приятных хлопот!

Волчата уже прыгали вокруг, их тоже нужно было погладить. Нина вздохнула от счастья и сказала, стараясь подражать спокойному ровному голосу матери:

— Надо бы нам для волчат хороший загон сделать. Добрые будут охотники, — и вдруг неожиданно для себя дрогнувшим голосом протянула. — Ну, ма-а-ама?

Элона невольно улыбнулась:

— Пойдём-ка все трое в дом. Будет твоим волчатам загон. Отец к ужину ждёт, проголодались все.

Нина топала по ступенькам, прижимая к себе тяжёлую Етю и думала — что же сильнее подействовало на маму: говорить, как взрослая, или всё-таки то, что пришлось немного поканючить?

Горт с гордостью смотрел им вслед:

— Таких женщин даже у нас, у атэлов, раз-два и обчёлся. Истинная будущая Великая Мать у здравствующей Великой Матери растёт, благодарение аякам!

Увы, уроков сегодня никто не отменил! Пришлось вместе со всеми детьми, которых в замке было немало, отсидеть скучный час в малом зале, выслушивая одну из пожилых Матерей. Прошлый раз из Совета Матерей смешливая Отава приходила учить, так весело было. А нынче — просто ноги сами рвутся удрать!

— ...и семижды-семь народов по всей земле! — гудела старуха. — Помнить всегда надо — первейшие из них атэлы — аяков, звездных странников дети. Восточные люди зовут нас атэла-ат-лант, а южные, за Великим Заливом — народом аэлфьи, или эльфами. Хотя все люди — суть народы единые, хотя и живем мы рядом, хотя и рождены все Богиней-матерью, но только эльфов, суть атэлов, благодать Небесных Странников коснулась.

Нину стала одолевать зевота. Сидящий рядом Ворон сосредоточенно ковырял пальцем стол, найдя слегка поддававшийся сучок.

— Как нас кличут южные охотники, Нина? — вдруг спросила старуха и Нина поперхнулась зевком, даже как-то клацнув зубами от неожиданности.

— Этими... эльфами! — звонко ответила она.

— Ну, а ты, друг Ворон, эльф растущий, что ответишь на вопрос о том, почему атэлы зимнее солнце Аяком зовут?

— Ну... это же всегда так было, — неуверенно сказал Ворон. — Аяки нам его зажгли, чтобы ночь не по полгода длилась...

— Дать бы вам обоим взбучку, — проворчала старуха, но более, видимо, по привычке. — Один пальцем в столе дыру провертел, вторая зевает так, что чуть соседу ухо не откусила...

Дети дружно засмеялись. Сын Горта, которому было уже почти десять лет — совсем взрослый! — поднял голову от деревянной таблички, на которой писал заданные старшим детям руны, и солидно сказал. — Так ведь третьего дня им то же самое учили! Вот они и зевают.

— Не помрут! — отрезала старуха. — Есть вещи, которые по семьсот семьдесят семь раз повторять надо, чтобы вас зимой из теплого дома ночью сонных вытащили, спросили, а вы бы так и оттарабанили, как по писаному... без этих ваших "э-э-э" и "ну-у-у".

Все опять засмеялись, включая Нину и насупившегося было Ворона. А ничего сегодня, оказывается, учительница, весёлая!

Вечером вдоволь нашалившаяся Нина уснула в своей кровати. Для мохнатой Ети няня Бригита постелила кусок мамонтовой шкуры на пороге спальни — так и не втиснулась Етя в старую колыбель, слишком мала та оказалась. Етя покрутилась на шкуре, свернулась клубком и заснула, немного не то поворчав, не то порычав перед сном.

Тор и Элона сидели у старого очага-камина, потрескивающего еловыми поленьями. Пытался Тор расспросить жену о здоровье, но Элона спокойно переводила разговор на дочь, на хозяйство, да на княжеские заботы.

— Элона, — насупился, наконец, Тор, — ты таешь на глазах, как летнее солнце в эту пору. Роды Нины и хлопоты Великой Матери вытянули из тебя все силы. Давай обратимся к аякам — упросим помочь тебе... глядишь, и вылечат. И магию твою укрепят. Любовь моя, ты должна стать сильнее... я поговорю с Тха, со всеми Великими!..

— Оставь, милый мой. Я рассталась со своим народом, зная, на что иду. Неужели мне нужно было отказываться от сана Великой Матери? Бремя велико, но и счастье ещё более огромно — у меня есть ты, есть Нина. Никого мне сейчас более не нужно. Пока я с вами — я живу. Слабею, ну что ж... такая судьба значит. Пока есть силы, стараюсь научить дочь всему, что могу. А тебя согрею нежностью.

— Да тебя саму греть нужно... греть и лечить! Надо попросить Великую Мать На Озёрах — вы же были подругами в юности...

— Прекрати, Тор! Лучше послушай меня. Я с Ниной была в Совете Матерей... ну, это вроде предварительного смотра, только Нина подумала, что мы просто в гости пришли... — Элона мельком глянула на мужа. — Понимаешь, это не экзамен, а обычай такой...

— И что? — хмуро спросил Тор. Вот, опять Элона на Нину разговор переводит. Однако и новость, похоже, серьёзная.

— Наша дочь давно интересует Совет Матерей, — Князь невольно нахмурился, тоже мне, новость. — Не сердись. Знаю, что ещё рано. Но хочу, чтобы ты не препятствовал их встречам. Если со мной что случится, — князь попытался возразить, но эльфийка протестующее подняла руку, — если что случится, новая Великая Мать, которую выберет Совет, поможет тебе вырастить дочь. Она присмотрит за Ниной. Аяки даровали ей великие силы, что пугает меня, если уж говорить честно, перед священным огнем очага этого дома...

Элона лежала, глядя, как сквозь ставни пробивается лунный луч, медленно подбиравшийся к её изголовью. Мысленно она продолжала утешать и уговаривать мужа, неспокойно похрапывающего рядом.

"...милый, любимый мой муж, выбранный мною по праву женщины и Главной Великой Матери в князья славного народа атэлов! Прими мою близкую смерть спокойно! Помогай будущей Великой Матери растить Нину... а будет выбрана, всё-таки Лорава... ей не так уж много лет, на прошлую весну семьдесят исполнилось, но замуж за тебя она всё равно не пойдёт... таков уговор... будете вместе править..."

Мысли Элоны стали путаться. Сон охватывал её своими мягкими меховыми лапами, убаюкивая и унося куда-то далеко... нет, не далеко, а в заросший густыми лесами Великий Озёрный Край, где когда-то маленькая Элона бегала по оленьим тропкам, играя со смешными новорожденными лосятами и успокаивая огромного вожака лосиного стада, с недоверием относящегося к ней... ах, как же это было давно!

Нина... дочурка, которую так долго ждали! Совет уже решил, что линия Элоны прервётся на ней, когда сообщила она Матерям, что носит ребёнка. И страшная зима, когда двухлетнюю Нину, только-только начинавшую говорить, бегающую со смешными считалками по каменным коридорам, свалила непонятная злая немочь. И аяк, внезапно возникший в малом зале, где три самых искусных врачевательницы из Матерей уже качали головами, отчаявшись спасти девочку...

— Да, это был Тха... — слабо прошептала Элона на безмолвный вопрос её мужа, донесшийся к ней из глубин его сна. — Я уверена в этом, хоть аяк и не показал нам свою личину...

"Слава Великим!" — сказал вдруг совсем взрослый Ворон и скрылся в грозовых облаках. Большой мамонт осторожно ступал по осенней траве, а на загривке его, в детском седле-сиденье хохотала весёлая Нина. "Будь спокойной и милосердной! — сказала ей Элона, смутно понимая, что видит сон, где прошлое и будущее переплелись в спутанный клубок. — Помни, что нельзя дарить животным мир, не ломая их природу..."

А вот и старый волк, проковылял мимо, волоча задние лапы, и Элону снова охватило жгучее чувство стыда. Она так торопилась показать свою силу! Ей, восьмилетней Элоне, очень хотелось, чтобы волк стал совсем ручным... и где-то в глубине души она уже кичилась своей магией, дарованной ей, как и всем, не для зла. Волк, рвущийся из пут охотников, заскулил, дёрнулся... и стал ручным.

"Эх, девчонка ты ещё! — сказал один из охотников. — Что теперь с него толку? Одна шкура! Ему же словно хребет переломили! Видишь, задние лапы не держат!" Элона ревела не переставая, прощения у Озёрной Матери просила, а та сказала ей, чтобы она к волку шла и с ним, а не с Матерью, говорила...

Пять лет она волка выхаживала. Ласковый был. Бывало, положит голову на колени и слушает, как Элона песенки напевает. И ушёл тихо-тихо. Лёг и уснул... и не проснулся. Элона рядом до последнего была... вела его душу по лесам светлым, где солнышко сквозь листу горячими лучами радует... а потом вздохнул волк, последний раз мысленно лизнул её в щёку и угас... как огонёк задули...

Волчата... у Нины теперь тоже волчата... и здоровенькие все. Ах, какой редкий дар — приручать дикого зверя, да так приручать, что не ломается у него ничего внутри! Ни одна из Матерей не может так делать, ни одна! Только Ворон... но он уходит, окутанный грозовыми сполохами...

Элона вздохнула во сне. Дар приручения... страшный в своей непредсказуемости. То нюх у оленя пропадает, то головой он дёргает, то шерсть у мамонта клоками выпадает, то глаза кровью наливаются — слепнет... а вот у мужа в дружине все олени и лоси, и мамонты из молодняка, все Ниной и Вороном приручены — и все, как на подбор!

Что же дар их потребует взамен? Что заберет у них магия?

Потрескивали дрова в камине, на спинке кресла Элоны раскинулся небрежно брошенный фиолетовый плащ с несколькими длинными серебристыми волосками, прицепившимися к меховой подкладке. Элона спала... и только иногда на лицо её набегала лёгкая тень — это опять покалывало сердце.

Люди, обретая крупинки магии, тоже должны принести ей в жертву что-то от себя. И если ноша чересчур велика, то участь старого волка может показаться им желанной и легкой.

Тор видел во сне страшное прошлое, как умирала его дочь, как неизвестный аяк обвил задыхавшуюся в жару маленькую двухлетнюю Нину и проскрежетал металлическим голосом, словно приказал:

— Жить!

А когда, после невыносимо долгих минут, аяк растворился, Нина открыла глаза и весело сказала:

— А мама плакала!

Глава 3

ВОРОН (десять лет спустя)

Взмокший Царг с грохотом бросил на каменный пол оба клинка. По его потному лицу расплывалась тоненькая струйка крови. Царг медленно провёл ладонью по лицу, смахнув, казалось, целую ладонь драгоценной влаги. Сухой воздух жарко натопленного зала был наполнен запахами разгоряченных тел, отдавая кислым духом. Над жаровнями дрожали раскаленные струи. Казалось, Царг совсем обезумел.

— Мне не нужны мечи, чтобы драться с тобой! — заорал он. — Я одолею тебя голыми руками! Что, струсил, Ворон?

Ворон прищурился. Царг неплохо владеет искусством восстанавливать дыхание. Ещё немного и он придёт в себя, несмотря на то, что дружинник-учитель Горт сегодня устроил настоящее пекло. Из себя Царга вывело то, что Ворон "дрался не по правилам", а уж тем более, в тренировочном бою.

— Как ты это придумал? — спросил Горт, сидящий на полу в дальнем углу. На его теле играли неверные отблески огня.

— Просто в голову пришло, — сказал Ворон. — Осенило. Могу показать тебе ещё раз, Царг... и научить.

— Но... это же нечестно! — вдруг совсем по-детски возопил Царг и махнул рукой. Он как-то сразу обмяк и подобрел. — Разреши, Горт, я заверну ему голову к пяткам, свяжу и утащу на ночь наружу. Пусть мёрзнет... в наказание... — неуверенно добавил он и почему-то жалобно взглянул на Ворона, словно ища у него поддержки.

— Если сможешь — давай! — подбоченился Ворон. — Только я тебя самого скручу и оставлю валяться на траве до самого утра!

— Хватит на сегодня, — буркнул Горт, вставая. — Царгу убирать зал. Ворон, а тебе ему помогать.

— Но... — лицо Ворона вытянулось. — Я же победил, Горт!

— За это хвалю. А тебе, Царг, мозгов бы немного добавить... выпороть и в лес без дымного горшка за мёдом послать. Воины Бхагвы с тобой не по правилам будут драться. И медведи тоже. Поумнее быть пора, шестнадцать скоро стукнет...

И он ушёл, ворча что-то совсем уже неразборчивое.

-Вот как снесло ему пол челюсти, так совсем злой стал... — начал было Царг, но осёкся, увидев, как потемнело лицо Ворона. — Ладно... не злись. Раны в бою — почет мужчины. Слушай, — заторопился он перевести разговор на другую тему, — может, покажешь мне, как это ты умудрился мне лоб раскровенить? Эльф ты, вот что я тебе скажу! Ты меня, как лося, чарами опутал...