|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Александр Уралов (Хуснуллин), Светлана Рыжкова
МАГИЯ. НАЧАЛО
"...и семижды-семь народов по всей земле! Помнить всегда надо — первейшие из них атэлы — аяков, звездных странников дети.".
(из Учений)
ПРОЛОГ
Я часто смотрю в прошлое. Оно течет и колышется в волнах такого переменчивого, извилистого и беспорядочного потока времени, — меняясь, дробясь, распадаясь на мимолетные отблески... закручиваясь в спирали и вновь извергая из своих глубин наружу целые миры бытия...
Я очень стар.
Я хожу среди людей, — это так просто! — то мальчиком с задумчивыми синими глазами, то старцем с морщинистым, исполосованным шрамами лицом. Жизнь... её величество Жизнь кипит и переливается через край, как это было всегда. Матери поднимают своих детей к солнцу, нежно лепечет дождь, вспышка молнии раздирает небеса... я видел это миллионы раз.
Я вижу, как вы рождаетесь и умираете, как вы воюете и примиряетесь...
И как среди грязи и трупов расцветают мимолётные цветы любви, прощения. Как создаются и уничтожаются те прекрасные вещи, которыми только и можно оправдать человеческий род.
Я думаю, что только это и оправдывает вас... нас... перед богами.
Иногда мне кажется, что я вечен...
Мы... мы — люди — вечны.
В своих книгах, — о, я помню, как вы учились наносить охру на влажные стены пещер! — в своих книгах вы теперь много пишете о магии. В вашем представлении мы существовали и будем существовать всегда... но забываете, что вечны лишь боги. Вечны и неизменны.
В этом их природа — быть всегда.
А мы... мы начинали, как и вы — с первых неуверенных шажков, широко растопырив ручонки, ещё не умея говорить, но уже смехом и лепетом узнавая маму... и отца...
Эта книга о том, как начиналась МАГИЯ.
Ведь всё на свете имеет Начало.
Двенадцать тысяч лет назад огромные пласты льда покрывали большую часть вашего мира. Но прежде — они уничтожили нашу жизнь. И если вы сейчас смеетесь и плачете, дышите и любите, плодитесь и размножаетесь на просторах огромных материков, то наша родина, наши земли, всё ещё спят под многокилометровой страшной тяжестью льда. Льда, пропахавшего ваши страны, уничтожившего почти все следы нашего мира.
"Почти" — потому что всё ещё живы Мы.
Мы — первые маги Земли.
* * *
Имена и названия, а также социальные и иные понятия, я изменил. Однако в какой-то степени они соответствуют ныне принятым терминам.
Там, где это было возможно, я сохранил естественное звучание слов.
Я сделал это, чтобы хоть немного приблизить вас и ваш мир к тому миру, что давно исчез.
Впрочем, быть может, мне просто приятно услышать эти имена вновь.
Глава 1
ВОРОН
— И не проси, — отрезал отец.
Отложив в сторону меч и точильный брусок, он хмуро взял в руки флягу. Сделав глоток, отец утёр усы и, глядя куда-то вдаль, где уже начало теплиться зимнее солнце, похожее на бледную полную луну, твёрдо сказал:
— Воином быть хорошо, конечно, но нам, атэлам, жить не в небесных угодьях приходится, а здесь, на земле. Князьям каждый охотник, каждая работящая душа нужна. Он и сам-то из рода бортников.
— Аяки... — начал, было, Ворон.
— Много ты, я погляжу, аяков знаешь, в свои-то шесть лет! — оборвал его отец. — Аяк в двух мирах живёт, аяку звёзды небесные — братья родные. Мы для них, как комары-подёнки. Короток для аяков людской век, понял?
— Оте-е-ец, — уныло протянул Ворон, — но я же с аяком Тха дружу-у-у. Он говорит, что я волен сам выбирать...
— Тха смеётся над тобой.
— Да нет же! — рассердился Ворон и даже топнул ногой. — Он хороший, он мне всякие премудрости рассказывает!
Летнее солнце подкатывалось к лесистой вершине горы, краснея всё больше и больше. Мамонты вздыхали, мерно жуя свою жвачку. От башни Великой Матери тень подобралась ещё ближе к загону. Совсем прозрачная слабая тень от зимнего солнца робко жалась к подножию камня.
— Пора домой собираться, — вздохнул отец. — Расстроил ты меня.
Аяк возник, как всегда, из ничего. Вспухали в воздухе какие-то огромные горбы и суставы, плавно ужимались в точку, а рядом из таких же точек возникали и раздувались другие части. Внезапно всё замысловато поменялось местами и прямо перед ними возникло "лицо" Тха, как обычно, выбравшего голову чёрного ворона, но телом уподобившись переливающейся цветами и формами змее.
— Тха! — обрадовано завопил Ворон. — Забыв поздороваться, он, торопясь, чтобы не прервал отец, выпалил. — Меня отец воином делать не хочет!
В клюве у Тха что-то смешно пискнуло, клюв приоткрылся и, как обычно, застыл в этом положении. Голос у Тха твердый, все слова просто по каждому звуку отчетливо выщёлкивающий, но слушать его всегда приятно. Во всяком случае, маленькому Ворону.
— И тебе отец Ворона, и сыну твоему Ворону здравствовать желаю!
Ворон уловил легкую насмешку в черных глазах. Ах, да! Опять поздороваться забыл! Ну что же ты будешь делать — забыл от радости! Вот сейчас отец-то и скажет, что таким растяпам в дружине не место!
— И тебе вечного здравия, аяк Тха! — довольно холодно, как огорчением уловил Ворон, ответил отец. — Никак, важное дело привело тебя ко мне и к моему невоспитанному сыну на закате летнего светила!
Аяк перелился в странное существо с туловищем не то человека, не то йети, торчащим на теле лося, там, где у сохатого шея и голова растут. Смешно-то как! Ворон хихикнул, но отец кашлянул и Ворон, сделав серьёзное лицо, прижал руку к сердцу.
— Тысячу тысяч лет странствий! — звонко прокричал он аякское приветствие и отмахнул рукой так, как если бы в ней был короткий воинский меч. Как на грех, именно в этот момент, кто-то из мамонтов вывел своей огромной задницей звучную руладу, — точь-в-точь Главный Рог загремел, — и теперь уже отец с трудом сдержал смех. Ворон покраснел и надулся, мысленно пожелав мамонту колючку в хобот. Зовите тогда Ворона, зовите! Вот фигушки он вам всем придёт, да! Пусть тогда Великую Мать просят или Нину из-за такого пустяка — мамонту хобот "замораживать", да сон-дрёму на лохматую мамонтову башку наводить!
— Воином, говоришь? — не моргнув, промолвил Тха. Глаза его затянулись белёсой пленкой, голова застыла, — лишь под верхним слоем почти призрачной плоти продолжали плясать тугие клубки не то мышц, не то внутренностей. Вот хвост отделился от туловища и свернулся сам в себя, мгновенно стянувшись в точку... а вот и она пропала... зато у аяка появились три хвоста, еще красивее первого. Теперь надо затаить дыхание и ждать...
— Воин, князь, охотник, врачеватель, маг, — непонятно протянул, почти прокаркал Тха и снова замолчал.
— Вот-вот, — сказал отец. — По мне, так у нас каждый, кто и с людьми, и со зверями ладит, тому прямая дорога к врачевателям. У нас в роду только я и есть воин.
Тха молчал. Эх, пробило его в молчанку играть... в самый неподходящий момент! Ворон нетерпеливо переминался с ноги на ногу, но вставить слово побоялся. Кто его знает, вот так вякнешь не вовремя, и аяк не тот совет даст. Пусть из Великих он и не самый главный, но всё же...
— Как только зимнее солнце, — благодарение аякам! — разгорится на второй урожай, Великая Мать, княжья жена, молодняк благословлять будет, — упрямо гнул своё отец. — Вот пусть и укажет Ворону его жизни дорогу, как и положено!
Аяк наконец-то открыл глаза и по-птичьи повернул голову вбок, глядя поверх спин мамонтов:
— Близится время нового ледника, — сказал он. — Время оскудения народа атэлов, время их исхода в земли южные.
Ворон, затаив дыхание, слушал.
— Всё им понадобится... новые земли, новые навыки, новые обычаи... — он повернул голову к отцу. — Новые знания. Учи сына всему, что знаешь. Голова у него светлая, тело сильное.
— Сильное, сильное! — не в силах больше сдерживаться, отчаянно закивал головой Ворон. — Смотри, как я могу теперь!
Он мгновенно перевалился через бок, сделав обманное движение, отвлекшее суровый взгляд отца, и торжествующе оказался за его спиной. Отец огляделся. Ворон ловко уворачивался, оставаясь за его спиной, пока отец, вдруг сам не обманул его, внезапно оказавшись сбоку и схватив сына за ухо. Ах, как обидно! Прямо на глазах у Тха!
— Неплохо, — вдруг сказал Тха, перелившись в цепочку неправильной формы мохнатых не то бурдюков, не то огромных мшистых камней, висящих в воздухе, не касаясь друг друга. Ну, точь-в-точь мамонты в тихое озеро залезли — горбы, да головы над гладью торчат, а всё остальное от взора скрыто!
— Неплохо для шестилетки, — буркнул отец. Он совсем не больно, а, скорее, ласково крутанул ухо, и отпустил раскрасневшегося Ворона.
— А там, на юге, у людей тоже будут два солнца? — спросил Ворон, но Тха не ответил, причудливо свивая и развивая кольца, неустанно перетасовывая части своего нового тела. Они вновь сжались в точку и исчезли. Осталась лишь воронья голова, как-то искоса поглядывавшая на маленького Ворона.
— Ну, ладно, беги в замок. Скоро ужин, жареная рыба будет, твоя любимая, — сказал отец. — А мы с аяком Тха посидим, потолкуем. И скажи маме, что тётя Маара через три дня в гости к ней собирается — из тех краев сегодня весточка пришла.
Ворон хотел заупрямиться, но внезапно со страхом подумал, что в глазах Тха он будет выглядеть всего лишь маленьким, глупым и капризным ребенком. Он молча прижал к груди левую руку, на мгновение заколебался и, так и не решив, кому кланяться первому, поклонился сразу обоим. Поэтому поклон пришёлся как раз посередине — в пространство, разделяющее отца и аяка.
— До лучших времён! — сказал Ворон и побежал по широкой, утоптанной мамонтами дороге прямо к замку, где надо обязательно-обязательно увидеть Нину и всё-всё ей рассказать.
Несколько тысячелетий спустя он проснулся с мокрым от слёз лицом.
Ворону только что виделось, как пламенеет летнее солнце сквозь щетину сосен на верхушке горы. Он видел, как чётко очерченным черным силуэтом вырастает перед ним замок. Он чувствовал, как быстро бегут его ноги... он остановился... обернувшись, вновь увидел сидящего на нагретом камне отца и огромную, отливавшую сизым отблеском, воронью голову аяка Тха.
И над ними обоими, медленно, неуловимо глазу, наливалось светом зимнее солнце, — ещё не горячее, похожее на бледный лик полной луны.
Ворон откинул полог яранги и вышел в жгучий морозный мрак. Слезы на лице стали ледяной коркой. Откуда-то из-под снега поднял голову вожак упряжки и снова нырнул носом в тепло собачьего клубка.
— Нина, — прошептал Ворон. — Моя Нина...
Там, на севере, разворачивались бесстрастные волны необъятного северного сияния.
Там, на севере, далеко-далеко отсюда, в колоссальных толщах льда, уходящего вглубь на несколько тысяч длин копья, все ещё стынут камни, стесанные пришедшим ледником. Камни гор, камни гранитного ложа плодородной когда-то земли, камни замка. И камень, на котором вечерами любил сидеть со своим шестилетним сыном огромный и сильный отец...
Он почти видел их... раздробленные в щебень неимоверной тяжестью, впаянные в нижний слой льда, камни былого мира...
Утром Ворон повернул назад. Здесь, на окраине мира, его тысячелетний путь был уже завершён. Впереди долгое странствие на прогретый светом единого солнца, сияющий остров Крит.
Глава 2
НИНА
В широко распахнутые ворота на княжеский двор въезжала кавалькада верховых воинов и охотников. Впереди на крупном сильном олене — сам князь Тор. Следом — слуги, друзья и несколько дружинников. На обозах, которых тащили могучие лоси-двухлетки — добытые в пятидневном лесном походе туши дичи, шкуры, бочонки с диким мёдом, напиленные куски стволов низкорослой карелы — редкой по красоте древесины — бережно завёрнутые в тканые холсты.
Толпа атэлов приветственными криками встречала прибывших. Со всех окрестных поселений, считай, собралась! Какой-то парень перебежал дорогу прямо перед князем и, зазевавшись, споткнулся на самом, что ни на есть ровном месте.
— Никак, аяку на хвост наступил, — весело заорали в толпе.
Красный, как рак, парень поднялся, подхватил выпавшую из-за пазухи сухую лепёшку дорожного хлеба и, втискиваясь в толпу, смущенно бормотал:
— На княжну-принцессу засмотрелся... чисто луна в ясную ночь...
— Ты, милок, почаще падай у неё на глазах, глядишь, лет через десять в мужья выберет! — пропищала чья-то ехидная старушонка.
— Да не мудрено и заглядеться, — гудел дюжий мужичина, размахивая руками. — Благодарение аякам, красавицей вырастет! Глянь, глянь, Великая Мать рукой князю машет, матушка наша, заступница! Ура!
— Ура! — подхватили крутившиеся в первых рядах девчонки, специально принарядившиеся по этому случаю. — Слава Великой Матери, слава дочери её, княжне!
— На меня заглядишься ли так же, как на княжну? — кокетливо спрашивала вконец смутившегося парня смазливая вертлявая девчонка из дальнего хутора бортников. — Смотри, не обожгись о княжескую красу, уж по себе долюшку выбирай!
На крыльце княжеского замка приветствовали вернувшихся жена и дочь князя — Великая Мать, прекрасная Элона и пятилетняя Нина. Обе, как в песнях о них поющихся, с серебристыми волосами и пронзительными синими глазами.
— Моя княжна-принцесса! — князь подхватил Нину на руки, высоко подбросил и закружил. Девочка счастливо засмеялась, невольно высматривая в толпе Ворона — видит ли? Тор посадил дочь в седло, но непоседа ловко перебралась через холку оленя и закачалась на ветвистых рогах. Могучий зверь повернул голову и довольно хоркнул.
— Вот так с самых пелёнок — любой зверь ей друг! — с гордостью шептались в толпе. — Подрастет, помяните моё слово — изберут её в наши Великие Матери.
— Ой, пусть уж Элона тысячу лет живёт! — ответил кто-то из женщин. — Лучше её, старухи говорят, уже много лет никто не правил.
Князь нежно обнял жену. От него пахло хвоёй, острым оленьим духом и медом.
— Как ты, Элона?
— Всё в порядке, мой дорогой. — Элона улыбнулась. Но от взгляда князя не укрылись ни тёмные круги под глазами, ни болезненная прозрачность и без того бледной нежной кожи. — Что ты привёз забавного для нашей принцессы на этот раз?
— Представь себе, на обратном пути наткнулись на логово волчицы. Мать давно не появлялась, — не иначе, погибла в лесу. Сидят у логова трое волчат голодных, уже почти без сил, на солнце выползли. Забрал с собой. Попробуем приручить. Но самое главное, среди щенков — чудо, даже аяками неслыханное — маленькая йети. Сосёт палец и рычит, как зверь. На Горта кинулась, еле он от себя её отцепил.
Элона нахмурилась:
— Не годится атэлам принимать к себе детей мохнатых охотников!
— Да что ты, Элона! Ей всего-то года три, одичала совсем. Наверное, давно потерялась и прибилась к волчице на запах молока. Вырастим её, будет живая игрушка для Нины.
Принцесса, услышав рассказ отца, ловко раскачалась, как на ветке, и спрыгнула на землю.
— Я хочу посмотреть, отец! Ой, где она? Там, в плетёнке? А можно её купать и в рубашку наряжать?
— Живое дитя — не игрушка, — строго сказала Элона, поджав губы. — Если две луны подряд не придет за ней из леса родня, оставишь у себя и будешь воспитывать, как полагается.
— Как пожелаешь, моя повелительница, — ответил за Нину отец, улыбаясь. — Не сердись, краса моя, ничего плохого дикая охотница Нине не сделает. Слышишь, Нина, вечером к волчатам пойдём, если мама позволит. Надо их успокоить и полечить немного. — Он вопросительно глянул на Элону и та молча наклонила голову в знак согласия.
Толпа окружила прибывших. Соскучившиеся по отцам дети визжали и прыгали у них на руках. Плетёнку с волчатами и закутанную в шкуры малышку-йети понесли в замок.
В клетке из деревянных кольев сидели, прижавшись друг к другу, три серых волчонка и крошечная йети, покрытая бурой шерсткой. Дружинник Горт решил держать их пока вместе — очень уж скулила йети, рвалась к своим "братьям". Нина глубоко вздохнула, задержала на секунду дыхание, успокаивая бьющееся от радости сердце, и смело откинула щеколду. Горт настороженно стоял рядом со входом, сжимая в руках крепкий жезл погонщика мамонтов.
— Вот, бедовая! — пробормотал он и невольно погладил недавно зашитый рукав куртки, который два дня назад, в дремучей чаще, порвала своими крепкими зубами маленькая йети. — Великая Мать, совсем девчонка не боится!
Волчата, принюхавшись, заскулили и кинулись к девочке. Усевшись у ног пятилетней принцессы, звери настороженно оглядывались. Мохнатая йети на четвереньках выползла из клетки и выпрямилась на коротких косолапых ножках.
— Иди сюда, Етя! — Нина протянула руку и улыбнулась. Дикарка заколебалась, ощетинилась... и вдруг протянула волосатую руку-лапку. — Давай, Етя, с тобой дружить. Я — Нина, ты — Етя. Будем жить вместе и зверей лечить.
— Она не умеет говорить, Нина, — вошедшая Элона подошла ближе к дочери.
— Научится, мама! Етя — не зверь. Она — девочка. Ты сошьешь ей одежду, и Етя будет жить с нами в доме. Правда? — Нина обняла волосатую малышку и стала смотреть ей в глаза.
— Осторожнее, Нина! — мягко предупредила мать. — Будь очень осторожной.
— Да, мама, — прошептала девочка, вглядываясь в маленькие карие глаза, уже затуманившиеся её магией. Надо очень-очень осторожно... как с волчатами... как с оленями... только бережнее! Перед глазами Нины пролетели немудреные картинки-мысли маленького испуганного существа: кто-то большой и лохматый... ах, да, это её мама... какие-то блуждания в тёмном ельнике... голод... большая волчица, внимательно смотрящая на плачущую малышку... кусачие и вечно неугомонные волчата... сердитый Горт, крепко держащий перепуганную Етю за руки... запах его куртки, прокушенной острыми зубами...
Вот так... успокоить, заглянуть далеко-далеко, прямо в душу... погладить... согреть... любить...
— Я осторожно, мама! — повторила Нина. Етя вдруг заурчала и обняла Нину мохнатыми ручонками. Надо её помыть, покормить и убаюкать. Отец обещал отдать Ете старую колыбель, да только она, наверное, в ней не поместится! Ах, как много впереди приятных хлопот!
Волчата уже прыгали вокруг, их тоже нужно было погладить. Нина вздохнула от счастья и сказала, стараясь подражать спокойному ровному голосу матери:
— Надо бы нам для волчат хороший загон сделать. Добрые будут охотники, — и вдруг неожиданно для себя дрогнувшим голосом протянула. — Ну, ма-а-ама?
Элона невольно улыбнулась:
— Пойдём-ка все трое в дом. Будет твоим волчатам загон. Отец к ужину ждёт, проголодались все.
Нина топала по ступенькам, прижимая к себе тяжёлую Етю и думала — что же сильнее подействовало на маму: говорить, как взрослая, или всё-таки то, что пришлось немного поканючить?
Горт с гордостью смотрел им вслед:
— Таких женщин даже у нас, у атэлов, раз-два и обчёлся. Истинная будущая Великая Мать у здравствующей Великой Матери растёт, благодарение аякам!
Увы, уроков сегодня никто не отменил! Пришлось вместе со всеми детьми, которых в замке было немало, отсидеть скучный час в малом зале, выслушивая одну из пожилых Матерей. Прошлый раз из Совета Матерей смешливая Отава приходила учить, так весело было. А нынче — просто ноги сами рвутся удрать!
— ...и семижды-семь народов по всей земле! — гудела старуха. — Помнить всегда надо — первейшие из них атэлы — аяков, звездных странников дети. Восточные люди зовут нас атэла-ат-лант, а южные, за Великим Заливом — народом аэлфьи, или эльфами. Хотя все люди — суть народы единые, хотя и живем мы рядом, хотя и рождены все Богиней-матерью, но только эльфов, суть атэлов, благодать Небесных Странников коснулась.
Нину стала одолевать зевота. Сидящий рядом Ворон сосредоточенно ковырял пальцем стол, найдя слегка поддававшийся сучок.
— Как нас кличут южные охотники, Нина? — вдруг спросила старуха и Нина поперхнулась зевком, даже как-то клацнув зубами от неожиданности.
— Этими... эльфами! — звонко ответила она.
— Ну, а ты, друг Ворон, эльф растущий, что ответишь на вопрос о том, почему атэлы зимнее солнце Аяком зовут?
— Ну... это же всегда так было, — неуверенно сказал Ворон. — Аяки нам его зажгли, чтобы ночь не по полгода длилась...
— Дать бы вам обоим взбучку, — проворчала старуха, но более, видимо, по привычке. — Один пальцем в столе дыру провертел, вторая зевает так, что чуть соседу ухо не откусила...
Дети дружно засмеялись. Сын Горта, которому было уже почти десять лет — совсем взрослый! — поднял голову от деревянной таблички, на которой писал заданные старшим детям руны, и солидно сказал. — Так ведь третьего дня им то же самое учили! Вот они и зевают.
— Не помрут! — отрезала старуха. — Есть вещи, которые по семьсот семьдесят семь раз повторять надо, чтобы вас зимой из теплого дома ночью сонных вытащили, спросили, а вы бы так и оттарабанили, как по писаному... без этих ваших "э-э-э" и "ну-у-у".
Все опять засмеялись, включая Нину и насупившегося было Ворона. А ничего сегодня, оказывается, учительница, весёлая!
Вечером вдоволь нашалившаяся Нина уснула в своей кровати. Для мохнатой Ети няня Бригита постелила кусок мамонтовой шкуры на пороге спальни — так и не втиснулась Етя в старую колыбель, слишком мала та оказалась. Етя покрутилась на шкуре, свернулась клубком и заснула, немного не то поворчав, не то порычав перед сном.
Тор и Элона сидели у старого очага-камина, потрескивающего еловыми поленьями. Пытался Тор расспросить жену о здоровье, но Элона спокойно переводила разговор на дочь, на хозяйство, да на княжеские заботы.
— Элона, — насупился, наконец, Тор, — ты таешь на глазах, как летнее солнце в эту пору. Роды Нины и хлопоты Великой Матери вытянули из тебя все силы. Давай обратимся к аякам — упросим помочь тебе... глядишь, и вылечат. И магию твою укрепят. Любовь моя, ты должна стать сильнее... я поговорю с Тха, со всеми Великими!..
— Оставь, милый мой. Я рассталась со своим народом, зная, на что иду. Неужели мне нужно было отказываться от сана Великой Матери? Бремя велико, но и счастье ещё более огромно — у меня есть ты, есть Нина. Никого мне сейчас более не нужно. Пока я с вами — я живу. Слабею, ну что ж... такая судьба значит. Пока есть силы, стараюсь научить дочь всему, что могу. А тебя согрею нежностью.
— Да тебя саму греть нужно... греть и лечить! Надо попросить Великую Мать На Озёрах — вы же были подругами в юности...
— Прекрати, Тор! Лучше послушай меня. Я с Ниной была в Совете Матерей... ну, это вроде предварительного смотра, только Нина подумала, что мы просто в гости пришли... — Элона мельком глянула на мужа. — Понимаешь, это не экзамен, а обычай такой...
— И что? — хмуро спросил Тор. Вот, опять Элона на Нину разговор переводит. Однако и новость, похоже, серьёзная.
— Наша дочь давно интересует Совет Матерей, — Князь невольно нахмурился, тоже мне, новость. — Не сердись. Знаю, что ещё рано. Но хочу, чтобы ты не препятствовал их встречам. Если со мной что случится, — князь попытался возразить, но эльфийка протестующее подняла руку, — если что случится, новая Великая Мать, которую выберет Совет, поможет тебе вырастить дочь. Она присмотрит за Ниной. Аяки даровали ей великие силы, что пугает меня, если уж говорить честно, перед священным огнем очага этого дома...
Элона лежала, глядя, как сквозь ставни пробивается лунный луч, медленно подбиравшийся к её изголовью. Мысленно она продолжала утешать и уговаривать мужа, неспокойно похрапывающего рядом.
"...милый, любимый мой муж, выбранный мною по праву женщины и Главной Великой Матери в князья славного народа атэлов! Прими мою близкую смерть спокойно! Помогай будущей Великой Матери растить Нину... а будет выбрана, всё-таки Лорава... ей не так уж много лет, на прошлую весну семьдесят исполнилось, но замуж за тебя она всё равно не пойдёт... таков уговор... будете вместе править..."
Мысли Элоны стали путаться. Сон охватывал её своими мягкими меховыми лапами, убаюкивая и унося куда-то далеко... нет, не далеко, а в заросший густыми лесами Великий Озёрный Край, где когда-то маленькая Элона бегала по оленьим тропкам, играя со смешными новорожденными лосятами и успокаивая огромного вожака лосиного стада, с недоверием относящегося к ней... ах, как же это было давно!
Нина... дочурка, которую так долго ждали! Совет уже решил, что линия Элоны прервётся на ней, когда сообщила она Матерям, что носит ребёнка. И страшная зима, когда двухлетнюю Нину, только-только начинавшую говорить, бегающую со смешными считалками по каменным коридорам, свалила непонятная злая немочь. И аяк, внезапно возникший в малом зале, где три самых искусных врачевательницы из Матерей уже качали головами, отчаявшись спасти девочку...
— Да, это был Тха... — слабо прошептала Элона на безмолвный вопрос её мужа, донесшийся к ней из глубин его сна. — Я уверена в этом, хоть аяк и не показал нам свою личину...
"Слава Великим!" — сказал вдруг совсем взрослый Ворон и скрылся в грозовых облаках. Большой мамонт осторожно ступал по осенней траве, а на загривке его, в детском седле-сиденье хохотала весёлая Нина. "Будь спокойной и милосердной! — сказала ей Элона, смутно понимая, что видит сон, где прошлое и будущее переплелись в спутанный клубок. — Помни, что нельзя дарить животным мир, не ломая их природу..."
А вот и старый волк, проковылял мимо, волоча задние лапы, и Элону снова охватило жгучее чувство стыда. Она так торопилась показать свою силу! Ей, восьмилетней Элоне, очень хотелось, чтобы волк стал совсем ручным... и где-то в глубине души она уже кичилась своей магией, дарованной ей, как и всем, не для зла. Волк, рвущийся из пут охотников, заскулил, дёрнулся... и стал ручным.
"Эх, девчонка ты ещё! — сказал один из охотников. — Что теперь с него толку? Одна шкура! Ему же словно хребет переломили! Видишь, задние лапы не держат!" Элона ревела не переставая, прощения у Озёрной Матери просила, а та сказала ей, чтобы она к волку шла и с ним, а не с Матерью, говорила...
Пять лет она волка выхаживала. Ласковый был. Бывало, положит голову на колени и слушает, как Элона песенки напевает. И ушёл тихо-тихо. Лёг и уснул... и не проснулся. Элона рядом до последнего была... вела его душу по лесам светлым, где солнышко сквозь листу горячими лучами радует... а потом вздохнул волк, последний раз мысленно лизнул её в щёку и угас... как огонёк задули...
Волчата... у Нины теперь тоже волчата... и здоровенькие все. Ах, какой редкий дар — приручать дикого зверя, да так приручать, что не ломается у него ничего внутри! Ни одна из Матерей не может так делать, ни одна! Только Ворон... но он уходит, окутанный грозовыми сполохами...
Элона вздохнула во сне. Дар приручения... страшный в своей непредсказуемости. То нюх у оленя пропадает, то головой он дёргает, то шерсть у мамонта клоками выпадает, то глаза кровью наливаются — слепнет... а вот у мужа в дружине все олени и лоси, и мамонты из молодняка, все Ниной и Вороном приручены — и все, как на подбор!
Что же дар их потребует взамен? Что заберет у них магия?
Потрескивали дрова в камине, на спинке кресла Элоны раскинулся небрежно брошенный фиолетовый плащ с несколькими длинными серебристыми волосками, прицепившимися к меховой подкладке. Элона спала... и только иногда на лицо её набегала лёгкая тень — это опять покалывало сердце.
Люди, обретая крупинки магии, тоже должны принести ей в жертву что-то от себя. И если ноша чересчур велика, то участь старого волка может показаться им желанной и легкой.
Тор видел во сне страшное прошлое, как умирала его дочь, как неизвестный аяк обвил задыхавшуюся в жару маленькую двухлетнюю Нину и проскрежетал металлическим голосом, словно приказал:
— Жить!
А когда, после невыносимо долгих минут, аяк растворился, Нина открыла глаза и весело сказала:
— А мама плакала!
Глава 3
ВОРОН (десять лет спустя)
Взмокший Царг с грохотом бросил на каменный пол оба клинка. По его потному лицу расплывалась тоненькая струйка крови. Царг медленно провёл ладонью по лицу, смахнув, казалось, целую ладонь драгоценной влаги. Сухой воздух жарко натопленного зала был наполнен запахами разгоряченных тел, отдавая кислым духом. Над жаровнями дрожали раскаленные струи. Казалось, Царг совсем обезумел.
— Мне не нужны мечи, чтобы драться с тобой! — заорал он. — Я одолею тебя голыми руками! Что, струсил, Ворон?
Ворон прищурился. Царг неплохо владеет искусством восстанавливать дыхание. Ещё немного и он придёт в себя, несмотря на то, что дружинник-учитель Горт сегодня устроил настоящее пекло. Из себя Царга вывело то, что Ворон "дрался не по правилам", а уж тем более, в тренировочном бою.
— Как ты это придумал? — спросил Горт, сидящий на полу в дальнем углу. На его теле играли неверные отблески огня.
— Просто в голову пришло, — сказал Ворон. — Осенило. Могу показать тебе ещё раз, Царг... и научить.
— Но... это же нечестно! — вдруг совсем по-детски возопил Царг и махнул рукой. Он как-то сразу обмяк и подобрел. — Разреши, Горт, я заверну ему голову к пяткам, свяжу и утащу на ночь наружу. Пусть мёрзнет... в наказание... — неуверенно добавил он и почему-то жалобно взглянул на Ворона, словно ища у него поддержки.
— Если сможешь — давай! — подбоченился Ворон. — Только я тебя самого скручу и оставлю валяться на траве до самого утра!
— Хватит на сегодня, — буркнул Горт, вставая. — Царгу убирать зал. Ворон, а тебе ему помогать.
— Но... — лицо Ворона вытянулось. — Я же победил, Горт!
— За это хвалю. А тебе, Царг, мозгов бы немного добавить... выпороть и в лес без дымного горшка за мёдом послать. Воины Бхагвы с тобой не по правилам будут драться. И медведи тоже. Поумнее быть пора, шестнадцать скоро стукнет...
И он ушёл, ворча что-то совсем уже неразборчивое.
-Вот как снесло ему пол челюсти, так совсем злой стал... — начал было Царг, но осёкся, увидев, как потемнело лицо Ворона. — Ладно... не злись. Раны в бою — почет мужчины. Слушай, — заторопился он перевести разговор на другую тему, — может, покажешь мне, как это ты умудрился мне лоб раскровенить? Эльф ты, вот что я тебе скажу! Ты меня, как лося, чарами опутал...
Наверное, в чём-то Царг был прав. Ворон почувствовал укол совести. Южанин по рождению Царг был совсем лишен какого-либо дара. "Атэлам повезло! — обычно разглагольствовал Царг, когда они укладывались спать в зале дружинников. — Им аяки тайные искусства передали. А ты бы родился, как я, в шалаше, зимою, да побегал бы с сородичами босиком по снегу, оленей загоняя — посмотрел бы я тогда, как бы ты запел!"
— Это не совсем чары, — сказал Ворон. — Вот, смотри!
Они еще немного потренировались. Ворон никак не мог добиться того, чтобы Царг правильно вывернул руку в момент ухода от рубящего удара, — не хватало Царгу гибкости, вот оно что!
— Да смотри же, дубина, на меня, — злился Ворон. — Вот так, вот так, понял? А у тебя получается, что вместо того, чтобы меня ударить, ты весь бок мне для удара открываешь!
— Ничего, — пыхтел Царг, — это я ещё отработаю. Непривычно как-то... аж мышцы сводит. Тебе хорошо, ты гнёшься в любую сторону, как дохлая рыба, а я... — он легко отбил полетевшее в него полено и закончил, — а я — человек мощный, сильный и твёрдый, как скала.
Это было верно. Царг, как и многие охотники-южане был коренаст и неимоверно силён. Временами он напоминал молодого медведя, особенно, когда в походах к снегам шёл впереди, закутанный в шкуры. Точь-в-точь осторожный йети, только не горбится.
— Слушай, а что это сегодня Горт нам такую парилку устроил? — спросил Царг, когда они шли к залу по длинному, крытому досками переходу. В щели задувал ветер, но это было даже приятно после ошеломляющей и выматывающей жары. — Нет, я понимаю, что воин должен в любых условиях уметь драться, но такой дурацкий жар может только у вулкана быть! Мы что, будем среди лавы биться? Кому это надо? Там и защищать, и завоевывать нечего!
— Не знаю, — беспечно ответил превосходно чувствовавший себя Ворон. — По мне, так это лучше, чем голым на снегу.
— На снегу как раз легче, — проворчал Царг. — И вообще, от холода много способов укрыться есть, а вот жару я не люблю. Это вам, эльфам без разницы, а мы, охотники...
Царг ворчал бы и ворчал, но они уже пришли. Пробравшись в потемках к своему углу, где опять нахально раскинулся маленький чернявый Сет, они дали ему тумака в бок, чтобы подвинулся, и блаженно растянулись на шкурах.
— Дурноцвета он объелся, вот его и пучит... — пробормотал так и не проснувшийся Сет и Ворон хихикнул. Опять Сет во сне с лосями и оленями возится...
— Лоб саднит, — тихо прошептал Царг. — Надо будет утром Нине показать, а то... — и уснул, так и не договорив.
Ворон лежал, думая о Нине. Сегодня утром она приходила к ним на утреннюю тренировку. Собирались на охоту, да что-то планы поменяли, отослав две трети взрослых дружинников по кордонам и заставам. Нина прошла к воронам и долго беседовала с ними, что-то шепча и поглаживая их по чёрным головам. Умные они, вороны! Никто её даже в шутку не клюнул. А потом один из них подлетел к Ворону и сев на безопасном расстоянии насмешливо прокаркал: "Вор-р-рон с др-р-ружком опять наказаны! Р-р-размазня!" — и сразу улетел к Нине.
— Наказан, наказан! — ехидно сказал Сет. — Это Нина правильно говорит! Из-за тебя и Царга наказали. Будете сегодня до глубокой ночи учебные бои на потеху ворчливому Горту разыгрывать. Он любит на драки смотреть, да поучать!
Царг с Вороном только вздохнули. Что верно, то верно. Дёрнуло их вчера вечером воинов Бхагвы изображать! Перепачкали лица сажей, нацепили старые шкуры и выскочили из кустов на водопое, куда девчонки олений молодняк пригнали. Ох, и завизжали же они! Ну, а потом, конечно, нажаловались своей наставнице, а та послала говорящего ворона с донесением к Горту... а в итоге два молодых гордых красавца сегодня весь день возились с мамонтовым навозом, а на ночь глядя, истекали потом в тренировочном зале.
Мысли Ворона стали путаться... он отходил в мир видений и снов...
— Это для вас они звёздные странники, а по-нашему — боги! — упрямо сказал ещё маленький Царг и насупился...
— ...воины Бхагвы с тобой не по правилам будут драться...
...Вот притянул его, перепуганного восьмилетку, к себе за плечи суровый отец: "Воин у нас, атэлов, убивает быстро! Если ты человека мучить хочешь, так иди к Бхагве!" — и, вырвав из рук Ворона окровавленный ореховый прут, вытянул его вдоль спины так, что Ворону небо чёрным стало...
...прошла, улыбаясь, Нина, держа на руках волчонка...
Когда Ворон уже спал, неслышно пришли волки Нины, призванные его сном. Покрутились, устраиваясь рядом, и тоже заснули...
Глава 4
НИНА
— Доброе утро, красоточка. Пора вставать! — Немолодая женщина отворила тяжёлые ставни и в спальню хлынул яркий солнечный свет.
Нина улыбнулась и, не открывая глаз, ответила:
— Доброе утро, Бригита. Мне сегодня снился удивительный сон.
— И что же тебе снилось, дитя? Наверное, прекрасный воин? Я даже догадываюсь, какой! — Бригита, подмигнув, поставила на стол серебряный кувшин с водой, тазик для умывания и старый ящичек-шкатулку.
— Ой, нет, ну что ты! — Нина открыла глаза и сладко потянулась. — Мне снилось... что-то из будущего, наверное! Представляешь, огонь в небе! Разноцветный, ослепительный, весёлый, как огненные цветы, и совсем-совсем не страшный — ярче любого северного сияния! И музыка играла, и я танцевала, и все-все танцевали! А цветы в ночном небе — всё время над головой, как звёзды ясной ночью. А потом все вокруг исчезли и я осталась одна, совсем одна. Но мне не было грустно — наоборот, очень радостно. И я кружилась, кружилась... вся в этих огнях...
— Это, наверное, потому, что всю ночь в небе полыхало северное сияние. Часто оно стало нас радовать. — Бригита налила в таз прохладной воды и, держа в руках полотенце, наблюдала за умывающейся девушкой. — Етя сегодня полночи просидела на балконе, любовалась.
— Как ты думаешь, Бригита, Етя скучает по своим родным?
— Вряд ли, княжна. — Бригита усадила Нину перед окном и взяла в руки резной гребень из кости мамонта... — Етя была слишком маленькой, когда твой отец нашел её и волчат. Впрочем, это ты можешь её мысли читать, а не я!.. Сон, говоришь, из будущего пришёл? Красивый. А скажи мне, княжна, как там горох в этом году будет? Опять ржа его поест? Давеча мои горох сеяли, так сестра у меня уревелась, вспоминая, как в прошлый урожай и десяти мешков на семью не собрали...
— Ты же знаешь, что я...
— Ну, ладно-ладно! Знаю, конечно. Не вольна ты в этом... от звездных странников тебе сны посланы. Просто, если тебе опять вещие сны начнут сниться, постарайся и про горох узнать, и про охоту на зиму, ладно?..
— Ладно, — невольно хихикнула Нина, представив себе, как она, окутанная небесными огнями, ворожит на горох.
— ...а Етя наша теперь сирота. Охотники говорят, племя её давно уже ушло далеко. И вовсе нет никого теперь. Мохнатые люди атэлов не любят, не хотят дружить. Благодарение аякам, они, правда, и с Бхагвой не в ладу. А сестра мне говорит, что им просто скучно и с нами, людьми, и с вами, эльфами. Да и огномов этих, с ихними пещерами, печами да молотами не жалуют! И то верно — огномы с огнём бесперечь возятся... того и гляди лес на горах запалят! А им что? Им и дела нет! Мне ли не знать, когда у меня троюродная сестра как раз огнома бородатого в мужья взяла! Морда вечно в саже, руки, как клещи. Но, и то сказать — добрый! Колечек ей наделал, браслетов...
— Етя очень хорошая, и ей совсем не скучно с нами, — не обращая внимания на сто раз слышанную историю, задумчиво сказала Нина, глядя на себя в полированное и смоченное водой медное зеркальце.
— Конечно, княжна! — подхватила Бригита. — Етя выросла с нами и теперь тоже в нашей семье! И вообще, хорошо, что она — девочка. Вот было бы прекрасно, если бы и мохнатые охотники у себя свою Великую Мать выбрали, да? Но они — народ дикий...
Непрерывно болтая, Бригита заплела длинные серебристые волосы Нины в две упругие косы и залюбовалась на девочку в зеркало. "Как хороша! Вся в мать — великолепную Элону. Ярко-синие глаза, серебряные волосы, женская магия красоты в каждом жесте. Только у покойной Элоны была бледная прозрачная кожа, как у древних атэлов, а Нина получила от отца нежный румянец на лице, кожу цвета мамонтовой кости и густые тёмные ресницы. Красивая девушка. Ослепительная будет женщина... немало мужских сердец томиться будут! Если только, если только..."
— Ждравштвуй, княжжна! — В дверях спальни появилась Етя, больше похожая на неуклюжего мальчика-подростка. Темно-русые, коротко подстриженные жесткие волосы топорщились на голове, смуглое лицо с красивой замшевой шёрсткой и широким приплюснутым носом весело улыбалось. Девочка была одета в широкие кожаные штаны и длинный жилет, вышитый бисером мастеровитой Бригитой ещё в прошлую зиму. Все открытые части тела — руки, плечи, шея, босые ступни были покрыты густым рыжеватым волосом, больше напоминающим красивую гладкую шерсть.
— Етя! — Нина радостно соскочила со скамьи. — Ты видела сияние сегодня, да? А я спала, как лентяйка!
Мохнатая Етя смущенно улыбалась. — Шмотрела, да. Холодно и крашиво. Потом спала и видела княжжну — Нина таншует. А Ети рядом нету, шовшем нету, — её маленькие тёмные глаза вдруг стали грустными и наполнились слезами. Етя всегда мгновенно переходила от одного настроения к другому.
— Девочки, девочки! — Бригита вдруг засуетилась — Давайте-ка завтракать. Оленье молоко парное, поспешим! Старый Ирти сегодня с утра наготовил лепёшек. Сегодня можете погулять после еды, а как со стен рог затрубит — бегом в школьный зал!
Девочки вприпрыжку бежали по расчищенным дорожкам. Раскрасневшаяся Нина в короткой, подбитой коротким мехом серебристого кроля, курточке, длинной легкой юбке и красивых сапожках с опушкой. Мохнатая Етя, собираясь, скинула безрукавку и, ворча, натянула на ноги кожаные мягкие сапоги. Три волка мелькали за деревьями, держась, как всегда, поодаль и иногда делали вид, что собираются загонять Етю, как оленя. Етя сердилась и брала в руки сухую ветку, чтобы самой гонять волков, но они бесшумно исчезали в кустах дикой малины.
Нина на ходу поучала подругу:
— Да не обращай ты на ни внимания, поиграть им захотелось! Я тебе говорю — вот опять наступишь на змею, если не будешь сапоги надевать!
— Жмея противная, — отвечала Етя и шипела. — Жмея — больно!
— Вот видишь!
Матовая от утреннего ветерка поверхность озера тускло отблескивала лучами утреннего солнца. Детвора шумной толпой уже скатывалась с крутой деревянной горки, выстланной мокрыми шкурами. Загорелые дочерна малыши плюхались в воду и снова с визгом карабкались наверх. Рядом куталась в шерстяную накидку молодая наставница, зевающая во весь рот.
— Не иначе Лата всю ночь на свидании была! — подмигнула подруге Нина, раздеваясь.
— Это хорошшо, — убеждённо сказала Етя, выдирая ногу из сапога. — Хорошшо!
Наставница Лата, видимо, поняла, о чём беседуют подруги и нахмурилась. Внезапно она махнула рукой и тихо рассмеялась. "Подождите ещё немного, девчонки! И вам, — дай то судьба! — также по утрам хорошо будет сонно и блаженно щуриться после сладкой ноченьки!" — подумала она и закрыла глаза, привычно вслушиваясь в многоголосый гомон.
Надо было поторопиться накататься вдоволь, пока солнце не стало припекать, да пока не позвали в замок. Нина хотела, в пример детворе, вести себя чинно, но ребятня подняла дикий визг, теребя девушек и вопя на все голоса:
— Нина, расскажи сказку! Нина, а князь завтра будет праздник устраивать? Нина, а правда, что в других местах, где зимнего солнца нету, сегодня снежные сугробы выше дома растут? Ой, Нина, а у меня твой волк лепёшку утащил! А пусть Етя на самую верхушку кедра заберётся! Там шишки — нам не достать!..
Накувыркавшись и нахохотавшись на горке, Нина заплыла подальше и легла на поверхности воды, раскинув руки. Етя довольно пыхтела рядом.
— Смотри-ка, Етя. — Нина задумчиво смотрела в небо. — У нас, благодарение аякам, тепло. Второй посев сделали. Яблони снова отцвели... а там, за горами, за Озёрным Краем, где владения атэлов заканчиваются, по утрам снег идёт. Отец говорит, что много-много лет назад, ещё до того, как звездные странники аяки с нами, атэлами, повстречались, здесь летом только трава росла, а озера иногда ото льда так и не освобождались. И люди оленей уводили на летние пастбища...
— Холод идёт — олень убегает, — Етя поскребла в затылке. — Пошему только у атэлов жжимой жарко?
— Тха сказал, что впереди снова — великое оледенение. — Нина рассудительно покачала головой. — Наставница тоже так говорит. Да только, я думаю, это будет нескоро. Наверное, уже после нас, или после наших детей, или ещё позже.
— То холод, то тепло. Так вшегда бывает. — Етя хотела пожать плечами, но хлебнула воды, уйдя под воду. Вынырнув, она смешно трясла головой и отдувалась.
— "Вшегда, вшегда"... опять сегодня с утра каша во рту! — засмеялась Нина, отворачивая лицо от брызг. — Когда говорить правильно станешь? Ты же умеешь!
— Зашем? Так хорошо. Правильно говорить — много думать надо, — рассудительно ответила хитрая Етя.
— Понятно... ой, Етя, у меня же подарок для тебя на берегу! Поплыли!
Выскочив на берег и попрыгав на одной ножке, вытряхивая попавшую в ухо воду, Нина достала подарок. Она ловко и умело вплела алую ленточку, прошитую золотистыми нитями в жесткие волосы Ети
— Нравится? Вот, посмотри в озеро!
— Нравитшя... шпашибо... спа-си-бо! — тщательно выговорила Етя. — Етя любит княжну! — и она обняла Нину. Ребятня зашепталась и захихикала:
— Етя покраснела! Етя покраснела!
— Держите орехи и брысь отсюда, — засмеялась Нина, доставая мешочек с кедровыми орехами, подвешенный к поясу и скрытый складками юбки. — Девочки, поделитесь с мальчиками! Не забывайте, что вы скоро будете взрослыми и должны уметь держать мужчин в руках!
Малышня прыснула. Голенастая девчонка лет семи схватила мешок и помчалась к полоске намытого волнами крупного песка, уже прогреваемого солнцем. Малышня дружно рванула за ней, голося и вопя на ходу.
— Ой, не красней так, Етя. У тебя всё равно плохо получается! — Нина обняла мохнатую подругу за мокрую могучую шею. — Ты такая хорошая, мы же подруги навсегда, правда?
— Правда. Вшегда, вшегда, — Етя осторожно погладила Нину по влажным волосам..
— Ну, побежали в замок! Вот-вот рог протрубит! Тебе нравится наставница Орги? Она новенькая, издалека.
— Боротьша, кувыркатша, лаз-з-зать по верёвкам и штенкам — хорошо! Орги говорит, што Етя должна быть шильной, и шмелой, и ловкой. Для зашиты княжжны от жлых человеков. Пишать руны и ш-ш-шч... чи-тать не нравитша. Шчитать нравитша, только много не нравитша. Княжжна будет умной, а Етя будет шмелой. Орги ошень хорошая, нравитша. Горт тоже говорит — Етя воином будет!
Со стороны замка донёсся звонкий голос малого рога. Опоздали! Девочки, не сговариваясь, вскочили и побежали. "Время для радости и время — для дел!" — так говорит князь атэлов Тор. А если он что-то говорит — то это не просто так, это очень важно!
Двое довольных волков трусили рядом, только старший мелькал впереди. Сидевший на вершине сосны в укрытом от глаз большом плетеном гнезде молодой дружинник сунул в рот причудливо сплетенные пальцы и длинно засвистел. В ответ донесся свист со стороны замка. Всё в порядке! Княжна возвращается, на берегу озера всё спокойно, от дальних кордонов тревожных вестей не поступало.
...Верхний Зал в Башне Великой Матери освещался тусклым светом факелов, зажжённых на стенах, да сполохом ночного небесного сияния за узкими окнами. Несколько женщин неопределенного возраста — строгих и величественных сидели в креслах, расставленных по периметру. В воздухе, казалось, сгустилось напряжение и какой-то безотчётный страх. Кто-то из женщин негромко кашлянул — звук показался слишком резким. В ставнях беспокойно посвистывал теплый ветер. Всё было готово.
Лорава негромко произнесла:
— Слава Великим! Тысячу тысяч лет странствий!
— Слава Великим! — нестройным негромким хором откликнулись женские голоса. Через несколько томительных секунд в центре зала появился полупрозрачный силуэт, переливающийся из формы в форму, непостоянный, как небесное сияние холодной ночью. Негромкий голос прощелкал:
— Великие Матери славных атэлов! Вечного здравия и тысячи лет странствий!
— С нами говорит Тха? — Лорава плотнее укуталась в пурпурную накидку из тонкой тканой шерсти с замысловатой вышивкой по подолу.
Резкий голос аяка с едва уловимой картавостью почему-то не оставлял эха. Лораве показалось, что голос его в этот раз был ещё более металлическим и жестким, чем обычно. Силуэт аяка сгустился, приняв неопределенный расплывчатый облик человеческой фигуры без лица.
— Можешь называть меня Тха, Лорава.
Лорава сдержала вздох. Аяки — не люди. Никогда нельзя сказать, угодно ли им что-то или нет, сердятся ли они или равнодушны... и, наконец, — самое главное! — волнует ли их то, что ты только что принял правильное решение... или же обрёк своих детей на страдания и нужду.
— Ты говорил о зимнем солнце, Тха, и смутил наши души. Быть может, в прошлый твой приход мы неправильно поняли тебя?
Аяк молчал. Лорава решила ничего не говорить до тех пор, пока в разговор не вступит сам Тха и не ответит на столь важный вопрос.
Она видела лишь колеблющуюся фигуру аяка, старые и молодые лица Матерей и смутно виднеющиеся грубые изваяния мужских и женских фигур с головами птиц и животных — память о первых встречах Звёздных Странников с народом атэлов, искавшим спасения от холода и снегов. Иногда ей казалось, что аяки — сплошь упрямые и заносчивые мужчины... а иногда, что холодные, едва терпящие своих приемных детей, женщины.
— Аяки никогда не обещали атэлам, что зимнее солнце будет гореть вечно, — произнес наконец аяк. Голова его наконец-то обозначилась, и — да! — это была голова чёрного ворона! Значит, Матери говорят именно с Тха, хоть и есть досадная поговорка о том, что "аяку голова, что человеку шапка — чью надел, тем и представляется". "Нет, это всё-таки Тха, — упрямо подумала Лорава. — Последние полвека только он и поддерживает с нами постоянную дружбу... то есть, знакомство. Какая уж в наши смутные дни дружба?"
Иногда Лораве рассказы о том, что в древние времена Звёздные Странники аяки считали людей младшими братьями и годами жили среди них в человеческом обличье, казались упорным стремлением людей выдать желаемое за действительное...
— Зимнее солнце аяков погаснет, — с горечью пробормотала Лорава. — Осталось год? Два? Чуть больше, Великий Тха? Великий холод покроет всю землю Атэлы. Аяки уйдут, — и над благословенной ныне землей раскинется Белая Мгла и смерть. Мы всегда знали об этом, но... но... — она не знала, что ей говорить дальше. Сердце болезненно сжалось. Кто-то из женщин испуганно охнул, юная Иро закрыла ладонями лицо... её ребенок должен появиться через месяц...
— Исход атэлов неминуем, — как-то нехотя проскрипел Тха. — Народ Бхагвы тоже уйдет на юг, ведь солнце одинаково светило всем.
— Тролли и демоны Бхагвы могут идти, а могут и оставаться! — неожиданно для самой себя выкрикнула Лорава. — Их мужчины отвергли власть Матерей и решили править сами! Нас не интересует их судьба, нам важно знать, что будет с нашим народом!
Одна из пожилых Матерей подняла руку, успокаивая Лораву:
— Тише, Лорава, тише! Не подобает так говорить с Небесным Странником...
— Да, — с горечью сказала Лорава, — да! Наши небесные покровители решили больше не оказывать нам своё благоволение... они решили бросить нас на растерзание обезумевшему Бхагве и его озверевшему народу, где женщины сидят на пороге и ловят объедки с мужского стола... — Лорава скривила губы.
— Не мы дали вам законы, — внезапно сказал Тха и его голова по-птичьи повернулась боком к Лораве — круглый чёрный глаз уставился на неё в упор. — Аяки дали человеку возможность выжить. Законы и правила человек выбирает себе сам. Солнце потухнет не завтра. Сколько ещё оно будет давать вам свет и тепло — аяки не знают. Что вы, мудрые женщины, заранее делаете для того, чтобы ваши дети и дети ваших детей не сгинули в годы печали?
По силуэту Тха пробежали яркие разноцветные искры. Лорава встала, собираясь с мыслями и постаравшись изгнать из своего голоса гневные, испуганные и крикливые нотки.
— Как только годы печали настанут, народ земли Атэлы пойдет на юго-восток — к Великим Водам...
— В Краю Великих Озёр умеем мы делать большие ладьи, — нараспев отозвалась Озёрная мать. — Много таких судов построят мастера, мы долгие годы запасали для этого всё.
Силуэт Тха вытянулся вертикально под сводчатый потолок и вдруг резко сжался до размера каменного шара, которым воины играют на травяном поле, а затем, приняв прежний облик, застыл.
— Князь Тор содержит и обучает славную дружину. В пограничных стычках воины обретают мастерство. Нам будет на кого положиться в исходе. В последние годы мы благословляем на служение воинами много хороших мальчиков... — Лорава запнулась, но потом мысленно махнула рукой и продолжила, — ...даже Ворона. Я до сих пор жалею о том, что...
— Ворон обучается всему, что необходимо для многолетних испытаний! — перебила её Иро. — Когда мой малыш родится, я тоже буду просить всех вас определить ему судьбу нескольких атэлов: воина, врачевателя, мастера...
— Я до сих пор считаю, что Ворон принес бы атэлам больше пользы, если бы стал просто хорошим врачевателем... но все мы тогда прислушались к мнению Тха — мягко остановила её Лорава. — Этот вопрос давно решён и ни к чему сейчас поминать его снова.
— Да, простите, — Иро сильно покраснела и села на место. Она славная девочка... хорошая со временем будет Великая Мать. — Итак, у нас есть защита, есть припасы, есть твердое стремление не сгинуть в объятиях холода и Белой Мглы. У нас нет только самого главного, Тха, нет срока! Год? Два? Десять?
— Забудь обо всём и делай, что должен, — ответил Тха, медленно закручиваясь в спираль багровых шаров, — совсем, как нить кровавых бусинок на тонкой невидимой нити. — Когда наступят плохие дни, вы сами узнаете об этом.
Лорава сидела у себя в комнате и пыталась успокоиться. Совсем ни к чему княжне, заменившей Нине мать, а народу Великую Мать и жену князя, злиться и дёргаться, как юной девчонке, потерявшей веру в своего ухажёра. Спокойно... вдох-выдох... вот так! Сдерживай свои порывы — ты уже немолода! Сдерживай и постарайся спокойно, отстраненно и взвешенно обдумать то, что сказал ей Тха, когда они остались по её просьбе вдвоём. Ну, ты готова?
— Когда-то Бхагву готовили к тому, чтобы стать князем атэлов, — сказал Тха. — Ну что же — он им и стал.
— Бхагва предал наши законы, — взорвалась Лорава. — Он... он основал своё царство, замешено на страданиях, на рабстве и на главенстве мужчин!
— Аякам важно сохранить человека, — отрезал Тха. — Человек волен сам выбирать, каким путем ему идти. Аяки не имеют к этому никакого отношения. Раскол атэлов на два народа — это не наша забота.
— Так вот оно как... — прошептала Лорава, собираясь с мыслями. — Вы, аяки, просто выращиваете молодняк, как мы — детенышей мамонтов, не заботясь о том, как они ведут себя в загоне...
— Это так! — самодовольно, как показалось Лораве, каркнул Тха. — Бхагва, Тор, Ворон или Великие Матери будут править атэлами, будут ли атэлы исповедовать Великую Богиню-Мать или главенство бога-мужчины — люди будут жить. Их ждут тысячи тысяч лет странствий, пока они не станут подобными нам, аякам, и мы не встретим их в глубинах пространства и времени, как равных нам друзей и братьев!
Всю свою жизнь, — Лорава сейчас отчетливо поняла это, — всю свою жизнь она жила под сенью веры в то, что милосердые и мудрые аяки, неизмеримо могучие и прекрасные Звёздные Странники пекутся над своими детьми, в бесконечной доброте своей принимая во внимание всё — крик новорожденного ребенка, плач заболевшего старика, радость охотника-мужчины и блаженные муки женщины, ожидающей ребенка...
Сейчас же она боялась поглядеть в окно в сторону загона для мамонтов, чтобы не разрыдаться...
Потому что, — принимая ужасную мысль о безразличии аяков к своему "молодняку", — лучшим мужем для маленькой Нины мог быть только ненавистный нестареющий Бхагва...
Именно их дети почти наверняка могут принять на себя трудное бремя править народом аяков в те годы, когда людям будет так легко опуститься в выматывающей, ежечасной борьбе за самое простое — еду, тепло, жизнь. Борьбе, в которой быстро исчезают понятия добра, человечности, помощи, любви... а остаётся только подлое: "Выжить любой ценой... и пусть все вокруг сдохнут!"
Лорава закрыла лицо накидкой, откинулась на спинку ложа и тяжело задумалась.
"В конце концов, чего ты так расстроилась? — сказала она сама себе. — Ты же знала обо всём этом с детства! Просто до последнего надеялась на то, что у аяков хватит могущества для вечного процветания атэлов".
Глава 5
НОЧЬ, УТРО И ДЕНЬ
Наставник Горт невнятно выругался. Сидя у костра, он перематывал повязку, закрывавшую лицо. Жутковато было смотреть, как поблескивают зубы, лишившиеся щеки. Нина, — пусть продлятся её годы в благополучии, — смогла выходить старого воина, но в одночасье новую щёку и стесанную острым мечом воина Бхагвы часть нижней челюсти не нарастить. Есть и пить Горт теперь мог, только повернув голову набок, а постоянно текущая слюна, от которой намокала повязка, раздражала его неимоверно.
"Он и так-то не подарок, — пожаловался однажды Царг, — а после этого ранения и вовсе стал невыносим в бессильной злобе своей. Придирается при каждом удобном случае!"
Вздохнув, Ворон присел рядом с наставником:
— Подожди, дай мне немного времени.
— Спи лучше, — невнятно пробормотал Горт.
— Это недолго. Всё равно много я сделать не смогу.
— Тогда незачем и браться.
— Не ворчи. Сейчас уже намного лучше, чем месяц назад, правда?
Горт не ответил, но повязку снял. Ворон прикоснулся к заросшему рыжей щетиной остатку щеки. Закрыв глаза, он ждал, когда кончики пальцев обретут чувствительность, как будто кожа на них истончалась до предела, оставляя обнаженными нервы, лучащиеся нежной аурой. Ворон глубоко вздохнул, сосредотачиваясь. Он начинал чувствовать изменение тепла, словно проводил пальцами над горячей медной сеткой, чувствуя раскаленные узлы пересекающихся проволочек и легкую прохладу остывших ячеек. Пальцы его словно удлинились, осторожно проникая вглубь тканей, касаясь среза ноющей челюсти, образующей новую, хрупкую, как у младенца, кость, оплетаемую тонкой тянущейся паутинкой кровеносных сосудов.
— Горячо, — пробормотал Горт.
— Сильно горячо? — спросил Ворон, не открывая глаз.
— Терпимо пока.
Снять боли растущих тканей кости и мышц было несложно. Труднее было суметь чуть-чуть "подтолкнуть" процесс этого роста, не натворив неприятностей. Ворон осторожно попытался ослабить деятельность слюнных желёз с повреждённой стороны. Здесь тоже надо было быть внимательным, иначе разовьется воспаление...
Царг поднял взлохмаченную голову. Ворон и Горт виделись ему сквозь языки пламени. Пляшущий свет костра сделал рельефным и выпуклым каждую складку одежды, каждую мышцу. Стволы сосен казались призрачными рыжими колоннами, уходящими вверх, в осязаемо тяжёлую, густую тьму. Звёзды были где-то там, за невидимым облачным покровом, рядом с зимним солнцем аяков, послушно погасившим на ночь свой пылающий лик.
Царг бесшумно поднялся, стараясь не отвлечь внимание Ворона от врачевания. Вот что всегда повергало Царга в благоговение — таинство излечения! Сам он смутно чувствовал в этом какой-то глубинный подтекст, затаившийся ужас. Тот, кто может успокоить боль и заставить сломанное и разорванное срастись — может и принудить твое сердце биться, как раненный зверь, переполняя вены и артерии, делая лицо красным от напора крови. Врачеватель может сделать тебя безвольным, плаксивым и расслабленным, пускающим по ногам вялую, горячую струйку мочи. Это казалось безумным, ведь врачеватели несли тебе облегчение от страданий, они, медведь тебя задери, помогали твоему покалечившемуся телу! Но страх был. Он сидел где-то внутри, как обломок стрелы и иногда этот проклятый обломок поворачивался, принося боль и тревогу.
"Мы не эльфы, — сонно подумал Царг, осторожно пробираясь от костра в сторону кустарника, которым заросла ближайшая ложбинка, — мы народ простой, лечить и выхаживать не умеем. Ну её, эту жуть... надо просто под меч не подворачиваться.."
В свои шестнадцать лет Царг был твёрдо уверен, что будет жить вечно. Да! Его минуют болезни и раны, он станет великим воином и аяки возьмут его с собой в небесные странствования, овеянного славой и всенародной любовью!
Царг поскользнулся и чуть было не рухнул сквозь кусты со склона. Держась за ветки, он чувствовал, как густо краснеет — хорошо, хоть, в ночной тьме этого не видно. Великий вождь и могучий воитель Царг, размечтавшись, чуть было не скатился в яму, куда только что сам же и хотел отлить. И куда до него уже не раз отливали все тридцать с лишним человек их отряда.
Поход не боевой, а так... серединка на половинку. Учебный, но в условиях, когда по границам бродят люди Бхагвы и просто шляются чужаки. Стибрить, выменять, выклянчить... увести в своё племя какую-нибудь зазевавшуюся девчонку — а девчонки иной раз такими глупыми кажутся, даром, что будущие Матери! — за этой пришлой шатией-братией нужен глаз, да глаз. Вот и отправились всей школой по южной границе пройтись. В смысле, старшие отправились — от тринадцати лет. Взрослым и так дел хватает, а здесь вам, сосунки, и учёба, и взаправдашняя служба. Однако на ночь Горт велел сбиваться всем в кучу и разбивать общий лагерь, как в учебных походах. Соответственно, отхожее место — общее, а не как в боевое время, когда все следы прячешь, в ямку мочишься и зарываешь за собой дерьмо.
"Кстати, о дерьме...", — Царг поднял ногу, вывернул её подошвой вверх и опасливо принюхался. Хвала аякам! Поскользнулся он всё-таки на мокрой траве, а не на... ну, в общем, пронесло. Царг вздохнул и пошёл досыпать. Судя по всему в дозор ему идти часа через два, есть ещё время. Зевая, он залез под шкуру и свернулся так, как привык спать с детства — поджав ноги и сунув руки подмышки. Ворон и Горт всё ещё сидели у костра. "Ворон молодец, — засыпая, подумал Царг. — И в учёбе ему равных мало, и друг он надёжный, и врачевать умеет..." — и, не додумав, заснул.
Разбудивший его Сет нырнул под шкуру, закряхтев от наслаждения. Он отдозорил своё по лагерю и теперь его сменил смешливый Зоха.
— Тепло! — прошептал он. — Давай, Царг, давай, иди, там уж заждались...
— Ага... — мрачно сказал Царг и пошёл в ночной дозор. Хотелось вернуться, вытащить Сета за ногу и блаженно плюхнуться обратно, чтобы сладко дрыхнуть где-нибудь до полудня. Так ведь нет! Надо идти и бдить... чтоб этого дурацкого Бхагву мамонт затоптал! Не живётся ему спокойно.
— Спать охота, — сказал Ворон, бесшумно догнав друга.
— Ага, — клацнул зубами Царг, зевая.
Через несколько минут они сменили заждавшихся товарищей, обозвавших их "копушами". Пока Царг спал, разыгравшийся ветер разогнал облака, очистив звездное холодное небо. С наблюдательного гнезда было видно, как на западе начала наливаться светом верхушка могучего Столпа — гигантского острого пика, первым встречающего встающее на востоке великое светило. Зимнее солнце ещё спало.
— Что-то у меня на душе тревожно, — тихо сказал Ворон.
— С чего бы это? — спросил Царг, вслушиваясь в мглу.
— Не знаю, — ответил Ворон. Он привык доверять своей интуиции.
— Не знаешь — не трави душу, — буркнул Царг.
...К утру совсем распогодилось. Зимнее солнце аяков наливалось теплом и светом, а родное светило ещё только висело над горизонтом, как и положено в это время года. Ворон вспомнил, как Матери объясняли им округлость земли, рассказывая, что во время походов на юг солнце поднимается днём всё выше и выше, в то время как солнце аяков, наоборот, опускается к горизонту. Горт в молодости заходил так далеко, что зимнего солнца совсем не было видно и вечерами тучи там, в стороне родного севера, светились, подсвеченные оставленным даром аяков. "Заря надежды" прозвали тогда ушедшие в поход атэлы... мол, ждёт нас родина, надеется, что вернёмся мы туда, где раскинулась под двумя солнцами вольная и обильная на дары земля...
— Заснул, что ли? — толкнул его локтем Царг. — Чёртов эльф! Разморило тебя на солнышке, да!
— Сам ты заснул! — возмутился Ворон. — Просто задумался.
— Думать в дозоре — самому себя гробить! — самодовольно сказал Царг. До окончания их дозора оставалось совсем немного. Вот-вот в лагере неугомонный старикан Горт поднимет всех на ноги, раздаст утренние подзатыльники, наорётся вдоволь на полусонных мальчишек и пришлёт смену всем дозорам, велев через полчаса-час бдения снимать посты и выдвигаться как раз в сторону Ворона и Царга. Ещё вчера Горт сказал старшим, что намерен сменить месторасположение, пройдя ближе к лесному становищу Оро, где дружная ватага угрюмых огномов помогала атэлам достраивать небольшую крепостцу, охранявшую дорогу по ущелью. Как-то не слыхали ни Царг, ни Ворон, ни Горт, ни даже всезнайка Сет, чтобы воины Бхагвы когда-либо пытались пройти этим проходом, — да только "раз в жизни и носорог летает" ответил на возражения князь, то есть, давайте-ка, братья, почешемся заранее — мало ли что?
— Подожди-ка! — оборвал его Ворон, прислушиваясь. Царг замолчал. Ему нравилось вот так, в дозоре, чувствовать себя опытным воином, обращающим внимание на малейшие изменения звуков, запахов, света и тени, — и он немного досадовал, что не он первым оборвал Ворона, а Ворон его.
А что случилось-то?.. Вот ведь, чёртов эльф, уши, как у лиса...
Внезапно он услышал оборвавшийся далёкий свист. Почти сразу справа от них отозвались свистом двое дозорных, не так уж и далеко занимавших позицию по другую сторону небольшого ручья.
— Драка! — воскликнул Царг. — Клянусь аяками, что-то неладно!
Они уже слетели со своего поста и на мгновение остановились — теперь уже отчетливо слышался шум боя... и слышался он как со стороны лагеря, так и со стороны соседского дозора.
— Я в лагерь, ты к ребятам, — приказал Ворон и рванул, как молодой лось. Царг на долю мгновения задержался. Ему казалось, что произошла ошибка — он и Ворон всегда должны быть вместе! В конце концов, в лагере без малого двадцать два человека... и все при оружии!
Додумывал он уже на бегу.
Ворон бежал легко. Взгляд его, казалось, стал каким-то пронзительно-острым. Он видел всё, что попадало в поле зрения чуть ли не с трех сторон разом, мгновенно взвешивая, анализируя, расставляя увиденное по каким-то потаённым полочкам внутри огромного зала собственного мозга. Вот скакнула вспугнутая им белка — это минус. В следующий раз надо было заметить её первым и чуть-чуть изменить направление. Сейчас тот, кто, возможно, сидит в засаде, понимает, что белка прыгнула не просто так...
Впрочем, какая уж тут засада... дикий рёв вымахнул ему навстречу, переполошив весь просыпающийся лес. Обогнув густые колючие заросли лесной малины, Ворон с размаху вылетел прямо в битву, чуть было не споткнувшись о тело полулежащего в луже крови Зоха, медленно подгребающего к себе вывалившиеся внутренности.. Он поднял голову и Ворон успел увидеть его недоумённый, словно обиженный, расплывающийся болью взгляд.
...КАЛИ... это и смерть, и обновление, и особое состояние воина...
У этого слова много значений. Это — всё. Одновременно.
Мир вокруг замедлился. Мышцы перестроились на состояние Кали, подстраиваясь под скорость восприятия. В детстве Ворон несколько раз подряд рвал сухожилия, когда в состоянии Кали его руки и ноги реагировали чуть быстрее, чем требовалось. Когда мышцы сокращались чересчур быстро... а сухожилия уже не могли выдержать этого.
Ворон увидел, как мечется Горт, окруженный чуть ли не десятком воинов, вымазанных с головы до ног чёрной грязью, к которой прилепилась сухая хвоя и ветки. Он успел понять, что воины Бхагвы сделали глубокий обход, появившись оттуда, откуда никогда не появлялись. Он увидел тело самого младшего юноши, упросившего Горта взять его в поход... и на долю мгновения душа Ворона отказывалась принять увиденное...
Рассыпая искры, в костёр упал измазанный грязью вражеский воин. Волчий хвост, прикрепленный к косице, с размаху угодил в угли. Над головами воинов, окруживших Горта, медленной россыпью красных, крупных, подсвеченных утренним солнцем, шариков вымахивала рассыпчатая струя крови, и спиной вперёд уже вываливался кто-то с размозженной головой...
Это был самый первый бой в жизни Ворона. Единственный, который он не мог вспомнить в подробностях, а вспоминал лишь обрывки... и они казались ему окрашенными в красный, чёрный и бурый цвета... и пахли горьким отвратительным дымом.
Бой распался на множество остервенелых схваток. Часть юношей кружила по лесу, отбиваясь от наседавшего врага. Слышно было, как звенит металл, глухо бухают дубинки и орут пронзительными голосами нападающие... и обороняющиеся. Вот, прямо сквозь колючие заросли малины ворвался кто-то окровавленный, крикнул что-то непонятное, вскинулся и вдруг упал, показав торчащий в позвоночнике бронзовый топор с витиевато разукрашенным резьбой топорищем...
Вот трое ребят выскочили на полянку, где уже нестерпимо воняло подгорающим в костре трупом, и попытались присоединиться к наставнику и Ворону, но нахлынувшая на них толпа заставила их отступить обратно в лес...
Пять воинов Бхагвы владели искусством Кали и двигались почти также быстро, как и Горт с Вороном. Двое из них упали к ногам наставника, когда он и Ворон стояли спина к спине, отбиваясь. Ворон сплюнул вязкую слюну и отметил, что она не окрашена кровью. Благодарение аякам, а то от удара по рёбрам в какой-то момент показалось, что обломки костей воткнулись ему в лёгкие.
— Ну, — переводя дух, — сказал он. — Может, хватит? Уматывайте отсюда, пока мы не сложили ваши тела в гору мертвечины для медведей.
— Вас воспитывают бабы! — насмешливо кинул Чарг-предводитель. Наверное, его имя Ворон услышал в бою, когда кто-то из воинов окликал его, как начальника. Сейчас Ворон не мог этого вспомнить... впрочем, это было абсолютно неважно. — Бабы командуют вами! Вы ползаете вокруг них и умоляете своих ведьмачек не приносить вас в жертву! Бабы!!
Чарг нарочито громко захохотал, плюясь и выкрикивая что-то неразборчивое. Слюни отвратительными вожжами повисали на его черной бороде, глаза безостановочно метались и взгляд их было невозможно перехватить.
"Он пытается отвлечь меня!" — подумал Ворон и едва успел отбить брошенную в него тяжёлую челюсть лося, отполированную до белизны и усеянную вставленными осколками кремня. Отбивая удар, он увидел, как сделав обманное движение, Чарг зашёл чуть слева, норовя ударить Ворона в приоткрывшийся бок. Ворон бы увернулся, но тогда проклятая дубина могла поразить Горта в открывшуюся спину — такие приемы они сами не раз отрабатывали. К тому же пришлось защититься и от двух стрел, которые он едва успел поймать на рукоять своего топора. Дубину Чарга он остановил, но зато справа получил такой удар по затылку, что перед глазами вскипели чёрные пузыри...
...Царг перерубил ноги одного из воинов... да, точно так! Когда он появился, Ворон не помнил, хотя бы и весь Совет Матерей вызнавал его скрытые думы. Не помнил — и всё. Неподалёку всё ещё умирал Зоха, пытаясь слабеющими пальцами выбирать из кишок налипшую к ним хвою. И некому было успокоить, усыпить его, дать ему время, чтобы выжить, когда юноши доставят его к Лораве, к Нине, ко всему родному и важному, что осталось там, далеко-далеко, по ту сторону равнодушного Столпа... и какой-то кривоносый уже подбирался к нему с ножом в руке...
...От удара в висок рухнул кривоносый воин, закатил глаза и дёрнул ногами, а Ворон, всё ещё не оправившийся, чуть было не споткнулся о тело Горта, отступив назад...
...Было скользко от крови...
...На поляну прорвались несколько друзей. Высыпавшая за ними орава визжала и улюлюкала. У нескольких Ворон заметил окровавленные скальпы, уже подвешенные к поясам. Нет, он не испытал гнева... время гнева и горя придёт потом... а пока надо было драться. Убивать и не дать этим дикарям убить себя. Не давать им убить Царга и всех.
...а потом он хотел открыть глаза и попытаться втолковать старому Горту, чтобы он помог ему выбраться из костра, но не смог. Всё тело горело огнём, а старый Горт сидел у этого огня и что-то монотонно говорил, роняя тяжёлые и страшные в своём равнодушии слова. Огненные стены, огненные облака, огненные руки, нестерпимо жестоко ковыряющиеся у него в груди...
ЦАРГ (УТРО)
"Я считаю лишь то, что запасается в кладовке на зиму, — мелькнула в голове Царга старая поговорка дружинников. — Врагов мне считать незачем!" Но, похоже, их было не меньше десятка, и они остервенело толклись вокруг ствола огромной расщепленной когда-то молнией сосны. Несколько трупов валялись под ногами, да двое раненых отползали в сторону, потеряв всякий интерес к бою. Двое мальчишек из школы были не видны из-за спин. Ускорившихся воинов, находящихся в состоянии Кали, Царг не видел — это уже хорошо! Он ещё только перепрыгивал через огромный подгнивший ствол, преграждавший путь, как сквозь вопли нападавших вдруг прорезался гневный вскрик... перешедший в стон. Кто-то из мальчишек был ранен. Нападавшие торжествующе взревели, топча убитых.
Царг медленно плыл в воздухе, отчаянно молясь, чтобы успеть. Ускорившись, он привычно плавно выхватил меч и теперь мог просто ждать, пока его тело опустится на землю. Он видел замедленные движения рук, вздымающиеся над косматыми головами, отблески на бронзе трех мечей, окровавленные шипы на дубине одного из нападавших и влетающие вверх щепки от сосновой коры — похоже, основную часть ударов принимал на себя ствол, к которому мальчишки прижимались спинами. Хоть бы успеть, о, великие боги, отцы аяков! Хоть бы успеть!.. сразить врагов и вернуться туда, где сейчас бьётся Ворон... и все остальные друзья...
Царг ударил в спины нападавшим, как ураган, разметав их в стороны. Он рубил и колол, полностью отдавшись чувству воина, не замечая, как кричит... а точнее ревёт, как раненый медведь. Ему хотелось иметь восемь рук и восемь острых клинков, чтобы успевать разить врага, едва бросив на него взгляд, ведь ускоренный, он успевал оценить ситуацию, направить клинок меча и удар топора... и уже высматривать следующую жертву, попутно изменяя положение тела так, чтобы не напороться на встречный выпад. Он видел двух израненных мальчиков и успел удивиться тому, что они ещё держались на ногах. Один из них, — пожалуй, самый младший из тех, кого взяли в дозор, — уже закатывал глаза, теряя сознание, второй утирал лицо, залитое кровью из рассечённого лба. Малыш ещё не успел осесть на землю, как Царг снёс голову последнему сопротивлявшемуся. Двое воинов медленно плыли, убегая. Один из них оглядывался на ходу и Царг успел подумать, что выражение лица удиравшего не столько испуганное, сколько оценивающее. Догнать обоих не представляло труда, но Царгу хотелось поскорее вернуться в лагерь, откуда доносились дикие вопли и какой-то совсем уж звериный рёв. Дробь сталкивающегося оружия безошибочно говорила о том, что в схватке сошлись несколько ускорившихся и равных в искусстве воинов.
— Хватай этого... как его... дружка своего хватай! Бежим туда! — замедлив восприятие до нормального, крикнул Царг, лихорадочно оглядывая поле боя. У одного из раненых хлынула кровь изо рта и он отплёвывался, с тупым изумлением глядя на свои зубы, выскальзывающие изо рта вместе со струйками. Раненых надо было вязать, отволакивать к старшему, допрашивать... но, великие боги, всё это потом, потом! Тащить их сейчас в лагерь было бы глупо.
— Оставим их здесь, — прохрипел Царг пересохшим ртом в ответ на немой вопрос оставшегося на ногах мальчика. Сурт! Вот как его зовут! Конечно же, Сурт! А второй — Хали.
— Сурт, не лезь в драку! — приказал Царг. После Кали всегда так — пить хочется, есть хочется, спать хочется... да только всё это пока ерунда. Царг может ещё много сил потратить, прежде чем свалится, — благодарение Горту и его тренировкам! Да вот бежать, жаль, ускоренным нельзя — это напрасная трата жизненных сил и соков тела.
Сурт взвалил на себя Хали и пошатываясь потрусил за Царгом, на бегу подхватившим бронзовый топор с крепкой дубовой рукоятью. Свой любимый боевой кремниевый он заткнул за пояс.
Так, с топором в левой руке и мечом в правой, Царг ворвался на поле боя, где Ворон уже упал на одно колено, с трудом отбивая сыплющиеся на него остервенелые удары. Из спины и груди Ворона торчали несколько стрел. Из надрубленной левой ключицы выплёскивалась кровь. Удар в затылок свалил его на спину и воин Бхагвы, обвешенный скальпами и отрубленными кистями рук, торжествующе заорал, отбрасывая дубину и выхватывая из-за пояса маленький топорик.
Царг развалил его голову пополам.
ЦАРГ (ДЕНЬ)
(продолжение следует)
19
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
