Волчица и пергамент. Том 7

Если бы эту историю записал бы бродячий менестрель, всегда тихо появлявшийся в таверне, он смог бы ею увлечь выпивавших там посетителей так, что они и за десять лет не устали бы её слушать, но сейчас историю записывала Миюри. Она сосредоточилась на завершающем её Великом Приключении.

События начались с бывшего землевладельца Нордстоуна, одинокого аристократа, которому слухи приписывали использование корабля-призрака для торговли с дьяволом. Многие его действия, включая великое деяния превращения бесплодных земель в пшеничные поля, имеющие ключевое значение для страны и кормившие много людей, привели к плохим отношениям между ним и епископом местной церкви. В ночь, завершившую волнения в Рабоне, епископ решил, наконец, отомстить аристократу, в котором видел вероотступника, и повёл к его жилищу вооружённых людей.

Этот факельный поход через пшеничные поля был сродни походам служителей Церкви и рыцарей под Святым церковным символом, предпринимавшихся ради отвоевания Святой земли. Одинокому Нордстоуну противостояли те, ради которых он всю жизнь потратил на обеспечение урожаев пшеницы, чтобы накормить живших на его землях людей. Нордстоун собирался умереть от рук тех, кому он посвятил жизнь.

Коул, желавший предотвратить трагедию, бросился с Миюри на выручку к дому старого аристократа, чтобы поддержать его хотя бы вдвоём. Но пред ними предстал не старик с отчаявшимся, опустошённым сердцем, а неукротимый старый воин, который во всеоружии ожидал неблагодарных, чтобы преподать им урок. Увидев Миюри в её истинной форме, он принял её за прирученного волка и, одолжив силу её клыков, бросился с ней из леса, в котором стоял его дом, навстречу противнику.

Однако обычные люди встали стеной за своего благодетеля и защитили старого аристократа от епископа и его подручных, в результате удалось избежать трагедии человекоубийства. Но было то, что глубоко врезалось в сердце Миюри. То особенное волнующее напряжение, которое возникает, когда выходишь на поле боя. Миюри в волчьей форме прежде уже нападала на противника, однако впервые она была на настоящем поле боя, где противостоящие стороны сталкивались в соответствии с убеждениями. Когда-то в Ньоххире она в поисках приключений размахивала палкой, произошло достаточно многое, прежде чем она, наконец, не получила звание рыцаря. Подобно щенку, готовому весь день мусолить добытую косточку, она с утра до вечера делилась с братом своим первым боевым опытом и потом до утра размышляла о том же в постели.

Однако, перебрав много раз свои впечатления, вызванные волнением и гордостью, она стала ощущать, что что-то не так. Ненасытность её духа поразила саму Ив, и эта ненасытность заставила её взять в руку перо. Она пыталась представить, не мог ли её замечательный опыт быть ещё замечательней и как это могло бы быть. К тому же это было её первое сражение в ранге рыцаря, оно имело особое значение, ей хотелось, чтобы всё прошло безупречно. Например, кем должен быть тот, с кем плечом к плечу она пошла бы на цепь врагов.

Старый аристократ как воин был неплох. Но на мече, висевшем на поясе Миюри, был изображён герб, который могли носить лишь двое во всём мире. Вот почему она сказала с сердитым лицом:

— Было бы хорошо, если бы в этот первый раз я была вместе с моим братом.

Излишне говорить, что Коула так встревожили её слова, что он тут же прикрыл её рот ладонью и огляделся. А потом настоятельно попросил её не говорить больше подобного на людях, чтобы не вызвать ненужных недоразумений. Хвост Миюри тут же задёргался, она освободила свой рот. Ньоххира — место, в котором наслаждаются в многочисленных горячих источниках, и там танцовщицы с увлечением наполняли голову этой девочки огромным количеством всякой ерунды. Пар источников в этой деревни заполнял всё, в нём легко тонуло даже почтение к богам, что позволило многому ненужному насытить её уши. А их, к тому же, у неё четыре, ей было трудно не услышать всё, что было эхом её ночных грёз.

Эхо ночного сражения, пропитанного неведомым ей прежде и неповторимым напряжением, пробудило в ней желание записать всё на бумагу. Записать историю той ночи, которая заставила закипеть её кровь рыцаря в преддверии первого сражения.

— Она на самом деле несколько раз переписывала эту историю, — не найдя ничего лучшего, произнёс Коул.

Его беспомощность доставила удовольствие Ив, судя по её виду.

— А что такого? Когда я закончу какую-нибудь большую сделку, я всегда размышляю о возможных упущениях. Так и должно быть, так можно увидеть, что где-то было бы хорошо сделать то или это.

Миюри выпятила грудь и, пока говорила Ив, слова которой вполне соответствовали её герою, много раз кивнула.

— Ничего достойного она не написала, просто ерунда какая-то. Я вчера немного почитал, так у неё написано, что мы с ней вдвоём сражаемся с войском в десять тысяч человек, — Коул с недоумением покосился на Миюри, делавшей вид, что его не существует. — Я ругал её за то, что она просто переводит бумагу, но она не слушает. Какое-то время я могу ещё с этим мириться, пока это нужно, чтобы научиться лучше писать, но потом...

И в самом деле, она не просто много написала, она ещё и справилась с неправильным наклоном букв. Поняв, что крупный почерк не даёт возможности поместить многое на один лист, она научилась писать убористо. Прежде её писанина была отвратительной, неразборчивой, теперь она писала гораздо красивей.

Хотя большая часть написанного ей выглядило вызывающе, есть там и немало сцен молитвы рыцаря Богу на поле боя. Время от времени Миюри открывала Святое писание либо спрашивала, как следует молиться в том или ином случае. Можно было сказать, что её увлечение заронили семена веры в её душу. Коул не испытывал неловкости от своей улыбки, он был очень рад видеть, что кто-то в такой степени полагается на веру и знания, которым он посвятил свою жизнь.

Учитывая всё это, следовало признать, что хорошее в увлечении Миюри перевешивало плохое. Так сказал себе Коул, и слова некоторой горечью отозвались в его душе.

— Как бы то ни было, я получила новый заказ.

Для торгового дома Ив, ведущего дела с землями через несколько океанов, заказ на бумагу, даже не пергамент, не принесёт сколько-нибудь значимого дохода, так, развлечение просто, но для Коула это было расходом, которым нельзя пренебречь.

— Если она станет без разбора делать заказы за моей спиной, я платить не стану.

— Чего боишься? Я просто уточню у Хайленд. Ведь, если посмотреть, деньги не из твоего кошеля, так? А эта аристократка — добрая душа, и особенно она балует эту маленькую девочку.

Коул жалобно посмотрел на неё, торговца до мозга костей, Ив ответила небрежной улыбкой.

— Наверное, ты бы смогла просто купить нужные вещи у людей на рынке? — спросил тогда Коул у Миюри.

Но та даже не взглянула на него, её внимание привлекла разгрузка товаров с корабля. Вероятно, она воображала, что её брат должен был защищать дело веры независимо от того, насколько сложной будет ситуация, а она будет самоотверженно сражаться по приказу своего брата, находя в этом истинную добродетель.

Впрочем, на неё ещё произвело впечатление устройство, напоминавшее клюв и служившее для разгрузки и погрузки судов. Коул ткнул её пальцем в голову и поднял её вещи.

— Да, кстати, господин Язон нам очень помог в этой поездке.

Это Ив приставила Язона к Лоуренсу с Миюри в качестве охранника, он же обучал Миюри фехтованию и занимался повышением её силы и выносливости, став фактически её вторым наставником.

— Он и сам весьма неплохо провёл время. Обычно у него такая кислая мина на лице, но после возвращения он заметно повеселел, — улыбнулась Ив.

У Язона после нескольких дней плавания на корабле сразу же нашлось какое-то дело, стоило ему увидеть Ив, а куда он пошёл, Коул не знал. Коул был бы рад его поприветствовать при следующей встрече, например, в доме Ив, но было обидно, что Язон после такого приключения ушёл и даже не попрощался. Впрочем, Ив поторопилась разъяснить это:

— Он поспешил сбежать, потому что застенчив от природы и не любит прощаться с теми, с кем не хочет расставаться.

А ведь Коул думал, что Язон был сделан из железа и почти не имел чувств, почему и выполнял без лишних слов всё, что ему поручено. Но люди могут неожиданно обнаруживать свою незащищённость перед другими. Либо же всё дело заключалось в способности Миюри поладить даже с таким человеком.

— Как бы то ни было, давайте пойдём домой и немного отдохнём, — предложила Ив. — Слышала, у вас было весьма захватывающее приключение...

Миюри тут же перебила её:

— А, да, именно. Мы на большой земле встретились с одним человеком по имени Киман...

— Мм? — Ив, явно не ожидавшая услышать это имя, открыла шире глаза, и Миюри, прищурившись, улыбнулась.

— Он сказал, что из него торговец хуже, чем ты, сестрица Ив.

"Хуже" могло относиться как к хитрости торговца, так и к его значимости. Возможно, Киман испытывал нечто вроде страха. В торговле островного королевства Уинфилд с большой землёй у Кимана с Ив могло быть соперничество за территорию. Упоминание Миюри о её старом сопернике вызвало у Ив сухую улыбку.

— Что бы он там ни говорил, этот малый всегда следит за каждым моим шагом.

Глаза Миюри широко раскрылись, она пришла в восторг от того, что хитроумные торговцы готовы ожесточённо драться, как мальчишки.

Когда они подходили к знакомому особняку, оттуда вышли молодые служанки и поприветствовали их с большим воодушевлением. Конечно, не потому что они были настолько набожными, чтобы дожидаться, наконец, возвращения Предрассветного кардинала, на самом деле они были рады снова увидеть Миюри. Они всегда были рады её побаловать и накормить, а она ела что угодно и сколько угодно. Они любили Миюри, словно она была большим щенком.

Кстати о щенке: доставшийся Миюри щенок, с которого по весне сыпалась шерсть того же цвета, что росла у Миюри на волчьих ушах и хвосте, выбежал из особняка первым и тут же стал путаться в ногах хозяйки. Коул постарался выпрямить спину, чтобы показать, что ему любой груз нипочём, и к нему немедленно подошёл немолодой слуга и взял у него вещи. Коул с этим слугой нередко молился в часовне особняка.

— С твоим уходом утренние молитвы стали такими холодными, — произнёс он.

Не только Бог с небес наблюдает за мной, но и люди тоже, подумал Коул. Полный горячей благодарности он тут же пообещал завтра же утром встретиться со слугой. Слуга сообщил, что Хайленд отправилась ко двору, но она уже посылала сообщить, что её гости могут вернуться раньше, а пока советовала им смыть с себя дорожную пыль и немного отдохнуть.

Обратное плавание на корабле проходило спокойно, но даже так долгий сон на твёрдой деревянной палубе при непрерывном морском ветре неотвратимо утомляет, не говоря о том, чему Коул стал свидетелем у Нордстоуна. Ему хотелось опустить свою голову в разогретую воду, чтобы растворить в ней усталость своего разума, и вообще расслабиться. Хотя особо предаваться он купанию не собирался, просто вымыть тело до пояса и ноги приготовленной служанками водой. Это, конечно, нельзя сравнивать с купанием в горячих источниках Ньоххиры, но вполне достаточно, чтобы почувствовать себя освежённым и словно заново родившимся на свет.

Зато Миюри залезла в лохань с горячей водой голышом, в полной мере использовав свою привилегию ребёнка. Она разделась с такой невинностью, что Коулу оставалось лишь покачать головой, впрочем, разбирая вещи, он поглядывал на Миюри не без зависти.

Большую часть вещей из его объёмистого мешка составляли книги и подарки нынешнего землевладельца Стефана, их Коул с Миюри должны были передать Хайленд. Остальное состояло из отчёта Коула о произошедших событиях, нескольких сломанных — и, увы, безвозвратно — перьев, попавших в руки Миюри, и перевода Священного писания, интерес к которому она быстро потеряла.

Вид слов, выводимых рукой Миюри, вызывал в нём щемяще трогательное чувство, но сейчас, глядя, как Миюри, напевая, намыливалась губкой, Коул мог лишь вздохнуть и задаться вопросом, когда же семена веры прорастут в её сердце.

— Миюри, своими вещами займись сама.

— Мм? Конечно... — беспечно ответила она.

Её мешок тоже был достаточно большим, набитым и на вид тяжёлым. Его содержимое составляли повествование об идеальном рыцаре, повествование, стоившее Миюри усердного труда, и целая гора фруктов в сахаре, полученная от Стефана, нового землевладельца из Рабона. Став рыцарем, она перестала держать за руку старшего брата, но не утратила ни капли своей любви к сладкому.

Удовлетворённо вздохнув, Миюри несколько вызывающе улыбнулась и произнесла:

— Брат, помоги отмыть от пены мою шерсть.

Она тряхнула волчьими, вечно скрытыми от посторонних, ушами, избавляясь от попавшей в них воды, и выставила обычно пушистый, а теперь полный мыльной пены хвост.

— Гордый рыцарь нуждается в отдыхе? — спросил Коул и поймал себя на том, что начал закатывать рукава.

Он надеялся, что звание рыцаря быстро приучит Миюри к самостоятельности, и при этом вечно, не задумываясь, следовал её желаниям. Это вошло у него во вредную привычку за годы заботы о ней.

— Рыцарство подразумевает дух взаимопомощи, ты не знал об этом? — конечно, в такие моменты голова Миюри работала лучше всего. — Ещё у меня рука болит, с такой рукой я не отмою свою голову дочиста.

— У тебя рука болит? — спросил Коул, опускаясь на колени за спиной Миюри.

— Кисть руки болит, когда в ней что-то долго держишь, — ответила покрытая пеной девушка, медленно двигая тонкими пальчиками.

Коул поднял ведро и начал лить воду ей на голову.

— Я же говорил тебе не сжимать перо слишком сильно? Его надо держать легче.

— А когда ты очень долго пишешь, у тебя рука не болит целыми днями.

Как Коул заботился о Миюри с самого её рождения, так и она всё время наблюдала за ним.

— Но странно, — добавила она, — меч настолько тяжелее пера, а мне не составляет труда его держать.

— Значит, перо важнее меча, — проворчал Коул.

Миюри, привыкшая к его ворчанию насчёт того, что девушке не пристало держать меч в руке, с недовольным лицом повернулась к нему.

— Рано или поздно ты всё равно привыкнешь к перу. Ты пишешь уже намного красивее.

Вода держалась на волчьих ушах Миюри намного слабее, чем на её шерсти. Коул после своих слов начал выдавливать воду из её ушей, и в этот момент она резко повернулась, обрызгав ему лицо.

— Не шутишь? Действительно красивее? — радостно воскликнула она.

Коул усмехнулся и утёрся рукавом.

— Твоя беда со строчками, которые лезли вверх в угол, ушла. Раз у тебя болит рука, давай я разотру её тебе, как ты прежде растирала мне.

Это было, когда Коул работал и изучал Священное писание в купальне в Ньоххире, она тогда часто разминала ему болевшую руку. Миюри была ещё маленькой, её пушистый хвост был с неё саму размером. Весила Миюри тоже мало, ей было достаточно просто наступить на больную руку, её вес тогда как раз подходил для этого.

— Хочешь, чтобы я снова наступила тебе на руку, — наивно спросила Миюри, вспомнив, конечно, то время.