Волчица и пергамент. Том 7

Исуна Хасэкура

ВОЛЧИЦА И ПЕРГАМЕНТ

Том 7

Перевод с японского на китайский — У Сунъянь, перевод с китайского — GOOGLE

Интерпретация перевода — О.М.Г.

Иллюстратор: Дзю Аякура

ПРОЛОГ

В этот день Коул взял камень размером в ладонь и принялся затачивать кинжал, который всегда носил с собой. Вдали от дома, посреди моря ему оставалось одно занятие. Для этого надо было сначала, умеряя нажим пальцев, чтобы не порезаться, заняться очень обыденным и нудным делом, быстро отвлекавшим от своих проблем. Если перестараться, лезвие слишком истончится, и любой кузнец с улицы сможет над ним поиздеваться.

Коул взял тряпку и вытер холодную сталь кинжала, его взгляд окинул кожаную чернильницу и три пера, разложенные на столе. Три мощных молочно-белых гусиных пера, длиной от локтя до кончиков пальцев, все три — маховые перья, их всего несколько в каждом гусином крыле, каждое неустанно трудилось когда-то по воле своего хозяина. Коул нередко безотчётно поглаживал такое перо, когда задумывался о чём-то.

У гуся два крыла, левое и правое, и перья на них изогнуты зеркально относительно друг друга. Спорам людей о том, которое направление изгиба удобнее, чтобы перо держать в правой руке, никогда не суждено закончиться. Коула этот вопрос не занимал, для него была важна лишь толщина пера — чем меньше, тем лучше. Он зажал перо левой рукой, заточенным кинжалом срезал наискосок кончик и лёгкими движениями стал править. Кончик подрезался до тех пор, пока срез не примет подходящий угол, но Коул всегда срезал очень много. Ему нравилось, когда перо тонкое, ему казалось, что это придаёт почерку какую-то торжественность, а кроме того, чем убористей почерк, тем больше текста помещается на лист бумаги, это позволяло сэкономить.

Правда, острое перо набирает в чернильнице меньше чернил и легче ломается, а для людей с крепкими руками такое перо вообще непригодно. Особенно для тех, сила плеч которых делает их почерк размашистым, с сильным наклоном вправо.

Коул чуть улыбнулся и в завершение прорезал в кончике пера канавку. В неё наберутся чернила, чтобы создать для него на бумаге целый мир. Затем зажёг свечу, чтобы при её свете удостовериться в результатах своих усилий, вытер перо и опустил в кожаную чернильницу.

Подумав о том, что все книги мира, практически вся мудрость мира созданы усилиями многих людей, слившихся в единый поток, Коул ощутил, что сам он тоже является частицей этой великой реки.

Он дотронулся пером до края чернильницы, давая стечь лишним чернилам, и поднёс его к бумаге.

Перо без сопротивления заскользило по бумаге, оставляя за собой вязь изящных изгибов.

Глава первая

Через две недели после того, как разрешилась, наконец, ситуация в торговом городе Рабон, в котором слухи о кораблях-призраках породили череду событий, завершившихся серьёзными волнениями, Коул и Миюри отправились обратно в Раусборн. В море, зажатом между берегами острова Уинфилд и большой земли, круглый год течение несёт воды на север, и перемены в погоде слабо на него влияют. Сейчас же погода стояла отличная, так что на верхней палубе под лучами солнца, светившего с бескрайнего голубого неба, было даже жарко.

Череда событий и волнения в Рабоне привели к тому, что Коула свалил с ног сильный жар, из-за которого пришлось несколько дней пробыть в постели, и сейчас для него было правильным погреться под горячим солнцем.

Глядя на пронзительно-голубое чистое небо, трудно поверить, что корабль-призрак действительно существует, ощущение было таким, что он растворился где-то высоко-высоко или остался в прошлом сном, навеянным лунным светом.

Золотое солнце сияло в безоблачном небе, и Коул, щурясь и глядя на ослабленный ресницами солнечный диск, поднял руку, чтобы заслонить его. Ему приходилось слышать, что некоторые моряки с хорошими глазами способны на противоположной от солнца стороне разглядеть днём не только бледную луну, но и тусклые звёзды.

После этих шумных событий Коул стал чаще смотреть в небо. Потому что небо всякий раз напоминало ему о той металлической сфере, которую он увидел в доме старого аристократа. В последнюю ночь той суматохи он из дома старого Нордстоуна посмотрел на небо в окно и увидел жемчужно-золотую луну, и сфера показалась ему похожей на ночное светило.

Когда-то в доме Нордстоуна жила женщина-алхимик, не страшившаяся запретов Церкви, было бы естественно предположить, что сфера подпадала под один из самых строгих из них.

Эта сфера отражает истинное лицо мира? — пробормотал Коул, схватившись за символ Церкви на груди. Есть немало причудливых представлений, вроде мира, поддерживаемого огромной черепахой, или обрыва, которым кончается море по другую его сторону, и об этом можно прочитать в древних книгах. Вся эта история походила на сказку, которой обманываются лишь дети, взрослые же верят уже во что-то иное, каждый во что-то своё, но, тем не менее, эта история обладала странной убедительностью. Та металлическая сфера, вероятно, отображала строение мира, исходя из извечного представления о сферичности мира.

По слухам, алхимик, жившая в доме Нордстоунов, много лет искала новую землю и однажды вдруг исчезла. Если она последовала за новой землёй, она должна была узнать, как устроен мир на той стороне моря на западе. Было бы нелепо пройти путь до другого края моря и упасть там с обрыва, угодив в огромный водопад.

Но если бы об этом узнала Церковь...

Есть то, о чём нельзя говорить никогда, то, что не может существовать. Вроде не-людей, понимавших человеческую речь и иногда способных принимать вид людей. Коулу было стыдно за Церковь, но сфера могла доставить немалые неприятности. Так что отсутствие сферы в доме во время второго посещения старого Нордстоуна, когда вся суматоха получала своё разрешение, можно было счесть большой удачей среди неудачных обстоятельств. Потом из-за жара у Коула не было возможности расспросить о сфере Нордстоуна, а её саму можно было принять за дурной сон или просто какую-то ошибку.

Забыть обо всём этом должен был верный служитель Бога, каким считал себя Коул. Но если всё же когда-нибудь придётся устремиться на поиски новой земли, это может оказаться затруднением, которое придётся разрешать. Что делать тогда, когда у него не найдётся ответа? Коул не мог себе представить, что бы он сделал, обнаружив факты, угрожавшие поставить содержимое Святого писания, в которое он всецело верил, с ног на голову.

Как бы то ни было, ему нужно себя духовно подготовить к любому результату, иначе он будет страшиться любой мелочи. И даже настроив себя подобным образом, Коул всё ещё не мог освободить свой разум от плотного тумана, ухватиться за какие-либо зацепки, отчего его желудок ощущал томление, напоминавшее морскую болезнь. И в тот момент, когда у Коула вопреки прекрасной погоде было пасмурно на душе, его из мрачной бездны его раздумий вырвали резкий крик альбатроса и девичий голос.

— Эй! Перестань метаться! Не... Всё хорошо! Не удирай!

Коул привычно вздохнул, ничуть не удивлённый непоседливости обладательницы знакомого голоса, и перевёл взгляд на Миюри, которая как раз поймала птицу, метавшуюся среди моряков на палубе.

— Мне нужны только перья! Эй, брат, брат! Где твои гусиные перья для образца?

Птицам не присуще то, что у людей называется "выражением лица", но у этого альбатроса соответствующая лицу часть головы явственно выражала ужас. Но Миюри, невинно улыбаясь, не обращала внимания на отчаянное сопротивление птицы.

— Эти перья называются маховыми... Если ты их вырвешь, она не сможет летать.

— Правда? — Миюри посмотрела на зажатую под мышкой птицу. — Если не сможешь летать, будет плохо. Тебя даже съесть нельзя.

Альбатрос, пролетающий над кораблём в море или над портом, выглядит красиво, но характер у них довольно скверный. Они даже иногда пикировали на Коула, пытаясь украсть у него еду. Судя по тому, как напугана эта птица, власть повелителя леса распространялась и на море.

— Бедняга... Знаешь, отпусти её. Нам же птицы много раз помогали, разве нет?

Последствия лихорадки Коул всё ещё ощущал во всём теле, но, благодаря суматохе, устроенной Миюри, ему удалось отвлечься от размышлений, связанных с алхимиком. Ощущая слабость, он поднялся, с некоторым усилием распрямил спину и сказал:

— Кстати, о перьях, кажется, ты мне сломала предыдущее? Которому я очинил кончик?

Миюри не без внутренней борьбы отпустила бедного альбатроса. Обычно они летят, неторопливо взмахивая крыльями, парят в воздушных потоках, с жалостью поглядывая сверху на нелетающих двуногих тварей, но этот лихорадочно забил крыльями, пища и щёлкая клювом, будто цыплёнок.

Миюри подняла выпавшее из крыла птицы перо:

— Это подойдёт?

— Ну, не то чтобы его нельзя было использовать, но для твоей руки оно всё же маловато.

Она попробовала перехватить перо, даже для руки юной девушки оно оказалось слишком коротким, чтобы им писать.

— А гусиные — не слишком большие и не слишком маленькие, поэтому их все применяют.

— Гусятина — это вкусно, — Миюри похлопала себя по животу. — Уже почти полдень, а я не знаю, что буду сегодня есть.

Она была неугомонной, словно маленькая девочка, Коул похлопал её по голове.

— Относись бережней к письменным принадлежностям.

— А я и так бережно! Я просто могу не уследить, когда сосредоточусь на чём-то.

Её аккуратность походила на перо, которое легко поломать.

За дни, прошедшие после волнений в Рабоне, стали заметны некоторые изменения в них двоих, если Коул стал чаще смотреть на небо, то Миюри начала засиживаться за столом с пером в руке.

— Ты слишком сильно надавила на перо.

— Я старалась получше написать!

Да, вполне возможно, что за последние несколько дней она написала больше слов, чем за всю свою жизнь прежде. Это при том, что Миюри прежде иногда приходилось привязывать к стулу, когда её учили писать, настолько ей не нравилось это занятие. Но однажды вечером после этих событий со старым Нордстоуном она с серьёзным видом и со всем необходимым для письма в руках предстала перед ошеломлённым Коулом, сказала, что ей надо кое-что написать, и попросила научить её хорошему письму.

Даже спустя годы Коул прекрасно помнил, какого труда стоило научить маленькую Миюри письму. И если честно, наверное, нет слов, чтобы описать чувство облегчения, испытанное Коулом после этой просьбы.

Столкнувшись с противоречащей учению Церкви идеей сферического устройства мира, отлежав после этого с жаром в постели, Коул тут же воспрянул духом и основательно принялся учить Миюри правильному написанию и грамматике. Излишне экспрессивные слова, многочисленные ошибки, неряшливый почерк — всё это одно за другим подвергалось исправлению. От природы умная девушка не могла позволить себе сдаться, когда был разожжён её боевой дух.

Коул как её старший брат был просто счастлив этому, а ещё его очень тронуло, когда Миюри назвала его широко распространившийся перевод Святого писания образцом письма. Коул столько раз представлял себе, как Миюри без пререканий читает Святые тексты и переписывает их. Убеждённость в вере и беглость письма — неотъемлемые качества будущей невесты. Миюри, с улыбкой сидящая за столом под ярким светом из окна, негромко читающая о жизни апостолов Святого учения, непременно очаровала бы любого.

Будучи тем, кто заботился о ней с самого рождения, он чувствовал, что, наконец, наставил её на путь истинный, отчего глаза Коула просто светились.

Однако продлилась его радость совсем недолго. Миюри выслушала его наставления два или три раза, потом ей это наскучило, и она стала отмахиваться — да ладно, действительность была похожа на морской отлив.

Собственно говоря, Коулу следовало раньше задаться вопросом, что же могло заставить эту девушку заинтересоваться улучшением своего письма. Миюри несколько дней просидела за столом с перепачканным чернилами лицом, сражаясь с текстом с помощью пера, к которому не часто прикасалась её рука. Более того, перевод Святого писания, сделанный её братом и взятый в качестве образца, был ею забыт в углу комнаты. И засыпая, она держала в руках уже не писание, а маленькую книжечку, обёрнутую потрёпанной бумагой и содержащую записи, обращённые отнюдь не к Богу.

— Брат, брат, есть ещё пару слов, которые я не знаю, как написать, — тянула Коула за рукав Миюри.

Прежде он о таком мог только мечтать. Но теперь с каждым разом его всё меньше интересовало, что она пишет.

— Как называются клещи, которыми вытаскивают острие стрелы из тела? А "кровавый цветок" правильно написано?

Всё, о чём она спрашивала, ничего общего не имело с интересами девушки, готовившейся к замужеству. Что собиралась написать, выучив эти слова, девушка-сорванец? В конце концов, Коул не выдержал и спросил её саму, в ответ Миюри сказала:

— Чем больше я думаю о том, чем кончилась эта заварушка в Рабоне, тем меньше мне это нравится.

Рыцарский герб, меч с выгравированным на нём волком озаряли её своим сиянием. Вот почему эта девушка взялась за перо, о чём обычный человек вроде Коула даже не задумался бы. Часто говорят, что человек сам творит свою судьбу.

Когда корабль из Рабона добрался до Раусборна, Лоуренс с Миюри, сойдя с корабля, наткнулись на Ив, обсуждавшую в порту какие-то дела. Миюри воспользовалась случаем и заказала у неё бумагу и перья, чтобы возместить то, что она истратила. Прежде чем она предупредила Ив не тратиться понапрасну, та просто записала заказ на вощёной дощечке и пожала сребровласой девушке руку в подтверждение договора. Потом Ив улыбнулась и спросила Миюри, зачем ей перья и бумага.

— Иногда можно переписать саму судьбу, вот для этого в буквальном смысле.

Когда Ив ответила радостной улыбкой, Коулу оставалось только вздохнуть. Заметив это, Ив почесала подбородок пером и, видимо, из жалости произнесла:

— Деньги на бумагу и перья... что ж, пойдёт в счёт новостей о Нордстоуне. Если я знаю заранее, что цена на пшеницу у них вырастет, значит, смогу заработать немало денег.

Маленькая рука Миюри была довольно сильной и не слишком красиво писала, зато почерк Ив отличался изысканностью во всём.

— О, ты стала, как и мечтала, рыцарем Предрассветного кардинала и теперь пишешь легенду о лучшем рыцаре? Воистину ты ненасытнее меня.

Похоже, Миюри восприняла слова Ив в качестве похвалы и с гордой улыбкой выпятила грудь. Она после бурных событий, связанных с Нордстоуном, попросила заново научить её письму и записала всю эту историю. В общем, тут ничего странного не было. Мир, двигаясь вперёд, оставлял без числа истории событий и приключений, каждый город вёл свои летописи, великие правители заставляли записывать их жизнеописания.

Волнения в Рабоне, свидетелями которых стали Коул и Миюри, корабль-призрак, полный человеческих костей, алхимик при землевладельце, который приносил коз в жертву при лунном свете ради урожая, юноша и девушка из благородных семей, которых свела вместе давно случившаяся война. Эта история, думал Коул, способна заставить людей грустить и волноваться, она ничем не уступала древним легендам.

Если бы эту историю записал бы бродячий менестрель, всегда тихо появлявшийся в таверне, он смог бы ею увлечь выпивавших там посетителей так, что они и за десять лет не устали бы её слушать, но сейчас историю записывала Миюри. Она сосредоточилась на завершающем её Великом Приключении.

События начались с бывшего землевладельца Нордстоуна, одинокого аристократа, которому слухи приписывали использование корабля-призрака для торговли с дьяволом. Многие его действия, включая великое деяния превращения бесплодных земель в пшеничные поля, имеющие ключевое значение для страны и кормившие много людей, привели к плохим отношениям между ним и епископом местной церкви. В ночь, завершившую волнения в Рабоне, епископ решил, наконец, отомстить аристократу, в котором видел вероотступника, и повёл к его жилищу вооружённых людей.

Этот факельный поход через пшеничные поля был сродни походам служителей Церкви и рыцарей под Святым церковным символом, предпринимавшихся ради отвоевания Святой земли. Одинокому Нордстоуну противостояли те, ради которых он всю жизнь потратил на обеспечение урожаев пшеницы, чтобы накормить живших на его землях людей. Нордстоун собирался умереть от рук тех, кому он посвятил жизнь.

Коул, желавший предотвратить трагедию, бросился с Миюри на выручку к дому старого аристократа, чтобы поддержать его хотя бы вдвоём. Но пред ними предстал не старик с отчаявшимся, опустошённым сердцем, а неукротимый старый воин, который во всеоружии ожидал неблагодарных, чтобы преподать им урок. Увидев Миюри в её истинной форме, он принял её за прирученного волка и, одолжив силу её клыков, бросился с ней из леса, в котором стоял его дом, навстречу противнику.

Однако обычные люди встали стеной за своего благодетеля и защитили старого аристократа от епископа и его подручных, в результате удалось избежать трагедии человекоубийства. Но было то, что глубоко врезалось в сердце Миюри. То особенное волнующее напряжение, которое возникает, когда выходишь на поле боя. Миюри в волчьей форме прежде уже нападала на противника, однако впервые она была на настоящем поле боя, где противостоящие стороны сталкивались в соответствии с убеждениями. Когда-то в Ньоххире она в поисках приключений размахивала палкой, произошло достаточно многое, прежде чем она, наконец, не получила звание рыцаря. Подобно щенку, готовому весь день мусолить добытую косточку, она с утра до вечера делилась с братом своим первым боевым опытом и потом до утра размышляла о том же в постели.

Однако, перебрав много раз свои впечатления, вызванные волнением и гордостью, она стала ощущать, что что-то не так. Ненасытность её духа поразила саму Ив, и эта ненасытность заставила её взять в руку перо. Она пыталась представить, не мог ли её замечательный опыт быть ещё замечательней и как это могло бы быть. К тому же это было её первое сражение в ранге рыцаря, оно имело особое значение, ей хотелось, чтобы всё прошло безупречно. Например, кем должен быть тот, с кем плечом к плечу она пошла бы на цепь врагов.

Старый аристократ как воин был неплох. Но на мече, висевшем на поясе Миюри, был изображён герб, который могли носить лишь двое во всём мире. Вот почему она сказала с сердитым лицом:

— Было бы хорошо, если бы в этот первый раз я была вместе с моим братом.

Излишне говорить, что Коула так встревожили её слова, что он тут же прикрыл её рот ладонью и огляделся. А потом настоятельно попросил её не говорить больше подобного на людях, чтобы не вызвать ненужных недоразумений. Хвост Миюри тут же задёргался, она освободила свой рот. Ньоххира — место, в котором наслаждаются в многочисленных горячих источниках, и там танцовщицы с увлечением наполняли голову этой девочки огромным количеством всякой ерунды. Пар источников в этой деревни заполнял всё, в нём легко тонуло даже почтение к богам, что позволило многому ненужному насытить её уши. А их, к тому же, у неё четыре, ей было трудно не услышать всё, что было эхом её ночных грёз.

Эхо ночного сражения, пропитанного неведомым ей прежде и неповторимым напряжением, пробудило в ней желание записать всё на бумагу. Записать историю той ночи, которая заставила закипеть её кровь рыцаря в преддверии первого сражения.

— Она на самом деле несколько раз переписывала эту историю, — не найдя ничего лучшего, произнёс Коул.

Его беспомощность доставила удовольствие Ив, судя по её виду.

— А что такого? Когда я закончу какую-нибудь большую сделку, я всегда размышляю о возможных упущениях. Так и должно быть, так можно увидеть, что где-то было бы хорошо сделать то или это.

Миюри выпятила грудь и, пока говорила Ив, слова которой вполне соответствовали её герою, много раз кивнула.

— Ничего достойного она не написала, просто ерунда какая-то. Я вчера немного почитал, так у неё написано, что мы с ней вдвоём сражаемся с войском в десять тысяч человек, — Коул с недоумением покосился на Миюри, делавшей вид, что его не существует. — Я ругал её за то, что она просто переводит бумагу, но она не слушает. Какое-то время я могу ещё с этим мириться, пока это нужно, чтобы научиться лучше писать, но потом...

И в самом деле, она не просто много написала, она ещё и справилась с неправильным наклоном букв. Поняв, что крупный почерк не даёт возможности поместить многое на один лист, она научилась писать убористо. Прежде её писанина была отвратительной, неразборчивой, теперь она писала гораздо красивей.

Хотя большая часть написанного ей выглядило вызывающе, есть там и немало сцен молитвы рыцаря Богу на поле боя. Время от времени Миюри открывала Святое писание либо спрашивала, как следует молиться в том или ином случае. Можно было сказать, что её увлечение заронили семена веры в её душу. Коул не испытывал неловкости от своей улыбки, он был очень рад видеть, что кто-то в такой степени полагается на веру и знания, которым он посвятил свою жизнь.

Учитывая всё это, следовало признать, что хорошее в увлечении Миюри перевешивало плохое. Так сказал себе Коул, и слова некоторой горечью отозвались в его душе.

— Как бы то ни было, я получила новый заказ.

Для торгового дома Ив, ведущего дела с землями через несколько океанов, заказ на бумагу, даже не пергамент, не принесёт сколько-нибудь значимого дохода, так, развлечение просто, но для Коула это было расходом, которым нельзя пренебречь.

— Если она станет без разбора делать заказы за моей спиной, я платить не стану.

— Чего боишься? Я просто уточню у Хайленд. Ведь, если посмотреть, деньги не из твоего кошеля, так? А эта аристократка — добрая душа, и особенно она балует эту маленькую девочку.

Коул жалобно посмотрел на неё, торговца до мозга костей, Ив ответила небрежной улыбкой.

— Наверное, ты бы смогла просто купить нужные вещи у людей на рынке? — спросил тогда Коул у Миюри.

Но та даже не взглянула на него, её внимание привлекла разгрузка товаров с корабля. Вероятно, она воображала, что её брат должен был защищать дело веры независимо от того, насколько сложной будет ситуация, а она будет самоотверженно сражаться по приказу своего брата, находя в этом истинную добродетель.

Впрочем, на неё ещё произвело впечатление устройство, напоминавшее клюв и служившее для разгрузки и погрузки судов. Коул ткнул её пальцем в голову и поднял её вещи.

— Да, кстати, господин Язон нам очень помог в этой поездке.

Это Ив приставила Язона к Лоуренсу с Миюри в качестве охранника, он же обучал Миюри фехтованию и занимался повышением её силы и выносливости, став фактически её вторым наставником.

— Он и сам весьма неплохо провёл время. Обычно у него такая кислая мина на лице, но после возвращения он заметно повеселел, — улыбнулась Ив.

У Язона после нескольких дней плавания на корабле сразу же нашлось какое-то дело, стоило ему увидеть Ив, а куда он пошёл, Коул не знал. Коул был бы рад его поприветствовать при следующей встрече, например, в доме Ив, но было обидно, что Язон после такого приключения ушёл и даже не попрощался. Впрочем, Ив поторопилась разъяснить это:

— Он поспешил сбежать, потому что застенчив от природы и не любит прощаться с теми, с кем не хочет расставаться.

А ведь Коул думал, что Язон был сделан из железа и почти не имел чувств, почему и выполнял без лишних слов всё, что ему поручено. Но люди могут неожиданно обнаруживать свою незащищённость перед другими. Либо же всё дело заключалось в способности Миюри поладить даже с таким человеком.

— Как бы то ни было, давайте пойдём домой и немного отдохнём, — предложила Ив. — Слышала, у вас было весьма захватывающее приключение...

Миюри тут же перебила её:

— А, да, именно. Мы на большой земле встретились с одним человеком по имени Киман...

— Мм? — Ив, явно не ожидавшая услышать это имя, открыла шире глаза, и Миюри, прищурившись, улыбнулась.

— Он сказал, что из него торговец хуже, чем ты, сестрица Ив.

"Хуже" могло относиться как к хитрости торговца, так и к его значимости. Возможно, Киман испытывал нечто вроде страха. В торговле островного королевства Уинфилд с большой землёй у Кимана с Ив могло быть соперничество за территорию. Упоминание Миюри о её старом сопернике вызвало у Ив сухую улыбку.

— Что бы он там ни говорил, этот малый всегда следит за каждым моим шагом.

Глаза Миюри широко раскрылись, она пришла в восторг от того, что хитроумные торговцы готовы ожесточённо драться, как мальчишки.

Когда они подходили к знакомому особняку, оттуда вышли молодые служанки и поприветствовали их с большим воодушевлением. Конечно, не потому что они были настолько набожными, чтобы дожидаться, наконец, возвращения Предрассветного кардинала, на самом деле они были рады снова увидеть Миюри. Они всегда были рады её побаловать и накормить, а она ела что угодно и сколько угодно. Они любили Миюри, словно она была большим щенком.

Кстати о щенке: доставшийся Миюри щенок, с которого по весне сыпалась шерсть того же цвета, что росла у Миюри на волчьих ушах и хвосте, выбежал из особняка первым и тут же стал путаться в ногах хозяйки. Коул постарался выпрямить спину, чтобы показать, что ему любой груз нипочём, и к нему немедленно подошёл немолодой слуга и взял у него вещи. Коул с этим слугой нередко молился в часовне особняка.

— С твоим уходом утренние молитвы стали такими холодными, — произнёс он.

Не только Бог с небес наблюдает за мной, но и люди тоже, подумал Коул. Полный горячей благодарности он тут же пообещал завтра же утром встретиться со слугой. Слуга сообщил, что Хайленд отправилась ко двору, но она уже посылала сообщить, что её гости могут вернуться раньше, а пока советовала им смыть с себя дорожную пыль и немного отдохнуть.

Обратное плавание на корабле проходило спокойно, но даже так долгий сон на твёрдой деревянной палубе при непрерывном морском ветре неотвратимо утомляет, не говоря о том, чему Коул стал свидетелем у Нордстоуна. Ему хотелось опустить свою голову в разогретую воду, чтобы растворить в ней усталость своего разума, и вообще расслабиться. Хотя особо предаваться он купанию не собирался, просто вымыть тело до пояса и ноги приготовленной служанками водой. Это, конечно, нельзя сравнивать с купанием в горячих источниках Ньоххиры, но вполне достаточно, чтобы почувствовать себя освежённым и словно заново родившимся на свет.

Зато Миюри залезла в лохань с горячей водой голышом, в полной мере использовав свою привилегию ребёнка. Она разделась с такой невинностью, что Коулу оставалось лишь покачать головой, впрочем, разбирая вещи, он поглядывал на Миюри не без зависти.

Большую часть вещей из его объёмистого мешка составляли книги и подарки нынешнего землевладельца Стефана, их Коул с Миюри должны были передать Хайленд. Остальное состояло из отчёта Коула о произошедших событиях, нескольких сломанных — и, увы, безвозвратно — перьев, попавших в руки Миюри, и перевода Священного писания, интерес к которому она быстро потеряла.

Вид слов, выводимых рукой Миюри, вызывал в нём щемяще трогательное чувство, но сейчас, глядя, как Миюри, напевая, намыливалась губкой, Коул мог лишь вздохнуть и задаться вопросом, когда же семена веры прорастут в её сердце.

— Миюри, своими вещами займись сама.

— Мм? Конечно... — беспечно ответила она.

Её мешок тоже был достаточно большим, набитым и на вид тяжёлым. Его содержимое составляли повествование об идеальном рыцаре, повествование, стоившее Миюри усердного труда, и целая гора фруктов в сахаре, полученная от Стефана, нового землевладельца из Рабона. Став рыцарем, она перестала держать за руку старшего брата, но не утратила ни капли своей любви к сладкому.

Удовлетворённо вздохнув, Миюри несколько вызывающе улыбнулась и произнесла:

— Брат, помоги отмыть от пены мою шерсть.

Она тряхнула волчьими, вечно скрытыми от посторонних, ушами, избавляясь от попавшей в них воды, и выставила обычно пушистый, а теперь полный мыльной пены хвост.

— Гордый рыцарь нуждается в отдыхе? — спросил Коул и поймал себя на том, что начал закатывать рукава.

Он надеялся, что звание рыцаря быстро приучит Миюри к самостоятельности, и при этом вечно, не задумываясь, следовал её желаниям. Это вошло у него во вредную привычку за годы заботы о ней.

— Рыцарство подразумевает дух взаимопомощи, ты не знал об этом? — конечно, в такие моменты голова Миюри работала лучше всего. — Ещё у меня рука болит, с такой рукой я не отмою свою голову дочиста.

— У тебя рука болит? — спросил Коул, опускаясь на колени за спиной Миюри.

— Кисть руки болит, когда в ней что-то долго держишь, — ответила покрытая пеной девушка, медленно двигая тонкими пальчиками.

Коул поднял ведро и начал лить воду ей на голову.

— Я же говорил тебе не сжимать перо слишком сильно? Его надо держать легче.

— А когда ты очень долго пишешь, у тебя рука не болит целыми днями.

Как Коул заботился о Миюри с самого её рождения, так и она всё время наблюдала за ним.

— Но странно, — добавила она, — меч настолько тяжелее пера, а мне не составляет труда его держать.

— Значит, перо важнее меча, — проворчал Коул.

Миюри, привыкшая к его ворчанию насчёт того, что девушке не пристало держать меч в руке, с недовольным лицом повернулась к нему.

— Рано или поздно ты всё равно привыкнешь к перу. Ты пишешь уже намного красивее.

Вода держалась на волчьих ушах Миюри намного слабее, чем на её шерсти. Коул после своих слов начал выдавливать воду из её ушей, и в этот момент она резко повернулась, обрызгав ему лицо.

— Не шутишь? Действительно красивее? — радостно воскликнула она.

Коул усмехнулся и утёрся рукавом.

— Твоя беда со строчками, которые лезли вверх в угол, ушла. Раз у тебя болит рука, давай я разотру её тебе, как ты прежде растирала мне.

Это было, когда Коул работал и изучал Священное писание в купальне в Ньоххире, она тогда часто разминала ему болевшую руку. Миюри была ещё маленькой, её пушистый хвост был с неё саму размером. Весила Миюри тоже мало, ей было достаточно просто наступить на больную руку, её вес тогда как раз подходил для этого.

— Хочешь, чтобы я снова наступила тебе на руку, — наивно спросила Миюри, вспомнив, конечно, то время.

— Наступишь сейчас — поломаешь кости.

Миюри, издав низкое рычание из глубины горла, нахмурилась.

Коул ответил, вымывая пену из густой шерсти раскрасневшейся Миюри, машинально, просто для поддержания разговора. Думал же он о том, что смывать пыль путешествия сродни облупливания яйца. И о том, сколько ещё он сможет заботиться об этой пышной шерсти, когда-нибудь она останется лишь приятным воспоминаем. Он улыбнулся в душе, надеясь, что это время скоро придёт. В этот момент Миюри, уперев подбородок в коленки, вдруг сказала:

— Брат, писать — это, оказывается, очень трудная работа, тебе поэтому пригласили людей, чтобы переписать много книг?

Это случилось в самом начале их совместного путешествия, когда они только-только покинули Ньоххиру и ещё не привыкли быть вдвоём. Коул тогда противостоял Церкви и должен был переписать много копий Священного писания, поэтому ему в помощь прислали трёх человек, занимавшихся переписываем документов. Это позволяло распространить среди людей переведённое на общеупотребительный язык слово Божье, чтобы люди могли противостоять Церкви, познав его.

— Переписать... Переписывание Священных текстов на самом деле это настолько тяжёлый труд, что монахи часто выполняют его в качестве епитимьи при покаянии.

В душе Миюри всё ещё жил сорванец, при слове "покаяние" её хвост резко дёрнулся. Она несколько раз неловко, вероятно, из-за боли, сжала и разжала правую руку, а потом согласно кивнула:

— Книги в книгохранилищах запирают на замки не просто так.

— Это хорошо, когда ты узнаёшь о тяжёлом труде других.

Миюри выслушала наставление Коула и поджала губы, кажется, она собиралась вступить с ним в пререкания.

— Ладно, я сейчас буду смывать. Прикрой уши.

Миюри ненавидела, когда вода попадает в уши, она тут же прижала остроконечные волчьи уши к голове обеими руками. Коул вылил на неё три ведра воды, мыльная пена была смыта.

— Хорошо, мы закончили, — объявил он.

— Помоги мне отжать волосы.

Коул опешил, но маленькая ладонь Миюри снова сжалась и разжалась, показывая, как ей больно, и умоляя помочь. Конечно, он, вздохнув, принялся выкручивать её волосы, и девушка, умевшая ладить с людьми, рассмеялась.

— А, ещё, брат...

— Своим хвостом займись сама. Иначе, думаю, тебе будет щекотно, и вода будет по всему полу.

— Я не о том! Я про того дедушку!

— Про достопочтенного Нордстоуна? Ну, с волосами всё, остальное вытри сама.

Действительно, большую часть воды из волос Коул отжал, после чего взял белое хрустящее льняное полотенце и накрыл им голову Миюри. Она, вероятно, ожидала, что Коул поможет ей вытереться, и недовольно повернулась к нему, но всё же потом стала с шуршанием вытираться.

Коул накрыл голову Миюри полотенцем отчасти для того, чтобы она не могла в этот момент читать по его лицу. Потому что при упоминании Нордстоуна Коул не мог не подумать о той сфере. И он даже не осмелился поделиться с Миюри своими мыслями по этому поводу.

— Сестрица Иления уплыла на одном корабле с ним. И я так по ним скучаю... — произнесла Миюри, не разгадав, что происходило в душе Коула, и в её словах прозвучали нотки одиночества.

Иления, воплощение овцы, стремилась создать страну для не-людей и потому хотела найти новую землю намного сильнее, чем Миюри. Волнения в Рабоне завершились изгнанием старого Нордстоуна, и Иления уплыла на корабле вместе с ним. Старик был связан с женщиной-алхимиком, которая верила в существование новой земли, поэтому Иления поплыла с ним, чтобы разузнать обо всём, прежде чем будет отправлена туда флотилия королевства. Илению можно было назвать первой подругой Миюри с того дня, когда она покинула Ньоххиру, поэтому её ощущение покинутости было неизбежным.

— Какие-то новости могут быть у госпожи Шарон. Насколько я помню, она говорила, что ей с ними будет по пути, так что она поплыла на том же корабле, чтобы вернуться сюда быстрее нас.

— Хм... даже не знаю. Чувствую, она сошлётся на дела или что-то ещё и улетит вперёд.

Шарон, управлявшая детским приютом в Раусборне, была воплощением птицы, что давало ей большую свободу перемещения, чем у других. А так как она была знакома с Иленией намного дольше, чем Коул и Миюри, ей могло быть известно больше о пути девушки-овцы.

Миюри надула порозовевшие от купания в горячей воде губы и произнесла:

— Брат, ты должен пойти к ней и разузнать всё для меня.

Миюри и Шарон злились и нелепо препирались, стоило им только встретиться. По мнению Коула, однако, они хорошо понимали друг друга, и их отношения были неплохими.

— Она нам очень помогла в этом деле, и ты не потеряешь куска мяса [русский аналог — "от тебя не убудет", прим. интерпретатора] , если поблагодаришь её. И заодно, может быть, сделаешь что-нибудь для её монастыря, а?

— Какого!.. — крикнула Миюри с выражением крайнего отвращения на лице.

Испуганный криком щенок обиженно заскулил.

— Рыцарству присущ и дух самопожертвования.

— Ууррг... — низко прорычала Миюри, и щенок недоумённо посмотрел на неё.

Миюри вытянула из лохани ноги и посмотрела в потолок, её плечи ещё оставались по-детски худенькими и острыми.

— Как же так, с тех пор, как я стала рыцарем, у меня не было ни одного красивого момента?

— Истинное рыцарство основано на том, чтобы творить добро шаг за шагом.

Выслушав поучение, Миюри надула щёки, встала и закрутила хвостом. Разумеется, капли полетели Коулу в лицо.

Служанки принесли немного хлеба с мёдом, чтобы умерить недовольство животов гостей до ужина. Миюри, перекусив, прикорнула. Кажется, плаванье на корабле, во время которого она любовалась живописными берегами, всё же утомило её. Несомненно, будет лучше, если Миюри, вернувшись, наконец, в Раусборн, послушно поспит, чем начнёт сломя голову взбудоражено бегать по городу.

Коул мечтал отоспаться в мягкой постели, но, похоже, долгое вылёживание на палубе сыграло свою роль, и, вопреки ожиданию, в сон его не клонило.

Солнце стояло ещё высоко, и Хайленд, отправившаяся ко двору обсуждать политические вопросы, должна была вернуться нескоро. Коул ещё на корабле решил, как ей доложить о случившемся. А пока он мог бы действительно навестить Шарон, вопреки тому, что он говорил Миюри, навестить и узнать, куда направилась Иления, возможно, ему удалось бы удивить Миюри какими-то сведениями. Кроме того, Коул хотел узнать о ситуации со старым Нордстоуном ещё от кого-то, помимо Миюри. Помимо остального, его интересовало, не уплыл ли старый землевладелец, пока Коул не мог встать с постели, чтобы избежать расспросов о предназначении сферы.

Коул осторожно погладил по голове громко сопевшую Миюри, поправил сползшее одеяло, немного поиграл с прибежавшим щенком и написал на вощёной табличке, что идёт к Шарон. Выходя из комнаты, он сказал проходившему мимо слуге, что пройдётся, по лицу слуги можно было подумать, что он плохо расслышал, но в итоге слуга почтительно проводил Коула до выхода.

Собственный детский приют Шарон размещался в особенно запутанной части Раусборна. Коул обычно полагался на чутьё Миюри, когда надо было отыскать путь, и опасался, что не сможет сам пройти к цели. К счастью, ему встретилось несколько местных жителей, которые его помнили, они охотно указали, как пройти.

Всё же Коул успокоился только тогда, когда увидел массивную железную дверь со смотровым окошком. Несколько голубей следили за ним с крыши. Все птицы Раусборна подчинялись Шарон, воплощению орлицы. Четыре к одному, что она уже знала, что идёт Коул, причём в одиночку, известно ей было, скорее всего, и то, что Миюри поймала альбатроса на корабле. В общем, окошко открылось прежде, чем Коул успел постучаться.

— Что-то случилось с этой глупой собакой? — поинтересовалась Шарон, не успев даже поздороваться, кажется, у них действительно неплохие отношения.

— Она разоспалась у нас в комнате. Мы только-только сошли с корабля, должно быть, она очень устала от путешествия на корабле.

— А ты в хорошем состоянии, — слегка фыркнула Шарон, закрывая смотровое окошко и открывая дверь. — Этот юноша Кларк очень бы хотел увидеться с тобой, но сейчас он не может.

Проходя в дверь, Коул ощутил запах кислого молока, обычный для мест, где живёт много маленьких детей. Это невольно напомнило ему о детстве Миюри. Он задался вопросом, заняты ли сейчас дети работой, или они сейчас спали, как Миюри.

— Он занят на строительстве монастыря?

Коул познакомился с Шарон, когда волнения, вызванные противоборством гильдии сборщиков налогов, которую она возглавляла, и торговцев из дальних стран, подходили к кульминации. Кларк, молодой священник, бывший на несколько лет моложе Коула, являлся помощником Шарон в приюте и служил посредником между ней и собором Раусборна. В ходе разрешения ситуации Кларк получил важную привилегию — разрешение на строительство монастыря с правом быть его настоятелем — и вместе с Шарон приступил к его возведению. Ему было чуждо высокомерие, он продолжал неустанно работать на благо этого монастыря.

— Он разбирается с тамошними развалинами, чтобы создать из них монастырь. За это время он стал сильным.

— Сейчас мы, похоже, должны быть немного свободнее и сможем ему помочь.

Лёгкое удивление отразилось на лице Шарон, потом она кисло улыбнулась:

— Что ж, вряд ли ты уступишь прежнему Кларку, верно?

Миюри тоже сравнивала Коула с Кларком, имея в виду предпочтение работать пером, а не заниматься тяжёлым трудом.

— Но если бы выбирала я, — продолжила Шарон, — то предпочла бы использовать твоё имя для решения проблем с деньгами.

— С деньгами? Но это не по моей...

Шарон с Кларком имели разрешение от собора и поддержка Хайленд, члена королевской семьи, а также деньги, предоставленные Ив, разве этого мало? Уловив эти мысли, Шарон вздохнула и произнесла тоном, с каким разговаривают с несмышлеными подчинёнными:

— Никаких денег не хватит. Хотя Хайленд и передала нам дом, в котором прежде жили аристократы, но это настоящие развалины и, пока с ними немного не разобрались, их нельзя было использовать. Мне столько головной боли доставило найти средства только для оформления. Или ты считаешь, что достаточно отремонтировать здание и положить Святое писание на алтарь, чтобы открыть монастырь? Прежде я собирала налоги и насмотрелась достаточно плохого, чтобы моя голова была сейчас набита плохими мыслями.

При виде гнева, полыхавшего в глазах Шарон, Коул невольно втянул голову. Он вспомнил, как Миюри кружила в поисках необходимых для монастыря материалов, сверяясь со списком умопомрачительной длины. Он понятие не имел, во что может обойтись ремонт дома, который выглядит, как развалины, и сколько потребуется, чтобы его поддерживать в надлежащем состоянии. Присмотревшись, он заметил тёмные пятна под глазами Шарон и её перепачканные чернилами руки. Ему несложно было представить, как она каждый вечер, уложив детей спать, садится за стол и, щурясь при свете сальной свечи, пытается составляет перечень работ, необходимых для открытия монастыря и детского приюта при нём. Неудивительно, что она была раздражена до глубины души, когда к ней обратились за помощью в деле с Нордстоунами. И то же время она, погружённая по горло в свои насущные проблемы, выкроила время, чтобы помочь Коулу с Миюри разобраться с теми событиями, проявив себя добрым, справедливым человеком.

— Будут нас святые мощи, к нам повалят бесконечные толпы паломников, у монастыря с деньгами не будет затруднений, — произнесла Шарон и посмотрела на Коула.

Это был не взгляд друга, так пастух смотрит на овцу, оценивая, насколько отросла шерсть. Нет, скорее, так смотрела Миюри, когда кричала, что ей нужны кости святого, чтобы сделать легендарный меч.

Сейчас Коула называли Предрассветным кардиналом, пусть это не может сравниться со святыми реликвиями, но, вероятно, его звание смогло бы привлечь немало людей. Скажем, сейчас он мог только пообещать переписанное им Священное писание, может быть, было бы лучше дать что-то, что имело бы признаки святой реликвии. Поделиться своими зубами или костями — это вряд ли, а вот одеждой — проблем не было бы.

Шарон серьёзно обдумала соображения Коула, потом пожала плечами и сказала:

— Забудь. Если я воспользуюсь тобой, я стану противна этой глупой собаке.

— Я... это... — замялся Коул, будучи не в силах опровергнуть последнее.

— И у Хайленд просить деньги не слишком хорошо, вот уж воистину головная боль.

Коула это удивило.

— Я сам могу попросить за тебя досточтимую принцессу Хайленд.

Слова Коула вызвали у Шарон неловкую улыбку.

— Я знаю, и она не откажет. Вот почему я этого не хочу, — она вздохнула и приложила ладонь к груди. — Она добрая аристократка. В этом мире, полном себялюбивых подобий людей, сможет ли земля, которой управляет добрый хозяин, приносить доход?

Коул, конечно, не мог представить себе, чтобы Хайленд обложила народ обременительным побором. Что будет, если Шарон попросит её о помощи?

— Она наверняка выжмет деньги у людей, даже если придётся выжимать последнее...

Шарон с силой пожала плечами.

— Небезопасно щедро жертвовать монастырю во время противостояния Церкви и королевства, разве нет? Так что перечень возможностей ограничен.

И Коул тоже быстро прикинул, что ещё оставалось.

— Госпожа Ив, конечно, захотела бы переговорить с тобой.

К тому же Ив уже внесла немалый вклад в создание монастыря. Однако лоб Шарон не разгладился.

— Конечно, она захотела бы переговорить со мной, но — небеса! — этот человек напоминает ворону, ожидающуюся, когда прервётся дыхание её жертвы. При мысли одолжить у неё денег, когда я не знаю, во сколько крат выльется погашение, голова у меня болит уже смертельно.

Коул думал про Ив не так плохо, возможно, из-за её доброго к нему отношения, когда он был ребёнком.

— Кроме того, для неё опасно давать монастырю в долг, потому что монастырь может не продержаться, и тогда всё, что она уже дала и ещё даст, пойдёт прахом. Если была бы настоятельная необходимость, можно было бы постараться отследить ход её торговых действий. Там отыскалось бы немало грязи, которая могла бы быть оплачена, чтобы её покрыть.

Шарон была настоящей сборщицей налогов.

— Это выше моих сил. Бог слишком любит испытывать людей. Так, ладно, как твои дела, ты же пришёл поговорить?

Под пристальным взглядом усталых глаз Шарон Коул невольно выпрямил спину.

— А, да, я просто... просто... — замялся Коул, он чувствовал, что странно и глупо задавать свой вопрос после разговора о реальных денежных проблемах, но не задать было бы ещё более странно. — В общем, я хотел узнать, как там дела у достопочтенного Нордстоуна и госпожи Илении.

Шарон, зачерпнув воды из бочки, презрительно усмехнулась:

— Кажется, ты слишком часто гладишь эту глупую собаку, не находишь?

Оправдываться Коулу было нечем.

— И опять же, с чего она так любит Илению? Потому что она пахнет овцой?

Действительно, при каждой встрече Миюри тепло обнималась с Иленией.

— Иления и старик сказали, что отправятся на север, ко двору, чтобы собрать деньги на плавание к новой земле.

— Госпожа Иления тоже собирается плыть?

Шарон с безразличием пожала плечами. Хотя она и была воплощением птицы, страстное желание Илении создать страну для не-людей не находило отклика в её сердце, для себя она давно решила оставаться в человеческом обществе и вместе с Кларком заботиться о сиротах.

— Смешно и глупо стремиться плыть куда-то на корабле, полагаясь лишь на зыбкую мечту найти новую землю на той стороне моря.

Раз так сказала Шарон, повелевавшая птицами в Раусборне, значит, даже перелётные птицы никогда не видели новой земли за морем.

— Иления и сама расспрашивала птиц, — подтвердила Шарон этот вывод.

— А Миюри расспрашивала кита размером с остров.

Шарон издала гортанный смешок, быстро сменившийся вздохом.

— Тут можно упомянуть алхимика, связанного с Нордстоуном. Я не беспокоюсь за эту глупую собаку, в отношении Илении лишь надеюсь, что она скоро очнётся, но в этом как-то замешана эта беспокойная особа.

У Нордстоуна была спутница, которая по слухам создала корабль-призрак для торговых дел с самим дьяволом, она же была алхимиком и сумела превратить бесплодную землю в основную житницу королевства, а ещё она стремилась отыскать новую землю. Шарон говорила так, будто женщина-алхимик была ведьмой, способной внушать другим кошмарные видения, и Коул, сам переживший мучительный кошмар, хорошо понимал её опасения.

— После этих событий ты слышала что-то новое от господина Вадена или достопочтенного Нордстоуна?

Шарон вдруг сощурилась и пронзила Коула взглядом, словно пытаясь увидеть то, что он пытался скрыть.

— Я тебе не сова, чтобы подглядывать в окна врагов.

Коул пригнул голову в знак того, что ничего подобного он не имел в виду, и Шарон, фыркнув, проговорила:

— Не думала, что тебя будет интересовать что-нибудь вроде новой земли... Ну, ладно. Всё, что я слышала, сводится к тому, что алхимик искала подсказки насчёт новой земли, собирая сведения о пустынной стране, а Ваден и его крысы ей подчиняются.

Ваден — не-человек, его истинный облик — крыса, он со своими соплеменниками составляли команду корабля и по приказу алхимика помогали Нордстоуну. Теперь Ваден распоряжался кораблём с впечатляющими возможностями.

— О пустынной стране... — задумчиво повторил Коул.

Шарон пожала плечами.

— Насколько я слышала, знания, полученные алхимиком, включая способы выращивания пшеницы, практически полностью принадлежали древней империи, с падением империи знания были утрачены. Издавна знания утрачиваются на землях, подпадающих под господство Церкви.

Большой остров, на котором образовалось королевство Уинфилд, изначально был страной, заложенной древней империей и отвоёванной войсками Церкви. Разрушение империи в потоке истории мира превратилось в простую запись на странице пергамента. В период господства империи Церковь была не столь внушительным явлением, как ныне, и мир был наполнен языческими мифами. После падения империи власть Церкви распространилась на многие земли, дав ей возможность искоренить мифы и культуры, не соответствовавшие её учению, во имя борьбы с еретичеством. Исчезновение гербов с изображением волка на знамёнах аристократов, чему так возмущалась Миюри, — это пример такой борьбы.

Коул полагал, что вместе с исчезновением древних мифов и суеверий пропали и многие знания.

Если замысел поиска новой земли навеян древними знаниями эпохи древней империи, эти знания имело смысл искать в пустынных землях. Более того, если эти знания были опасны для Церкви, они могли сохраниться только в таких землях. А значит, можно предположить, что и сфера могла быть обнаружена тоже там.

— Кстати, господин Ваден с его народом набрал в пустынях немало рукописей, — заметил Коул.

— В самом деле? Что ж, их корабль вполне мог плавать на юг, а сами они, должно быть, весьма искусны в краже подобных вещей.

Истинный облик не-людей может собой представлять животных огромной величины, с которыми люди не решатся вступить в бой, но подобные Вадену могут проникать сквозь стены через небольшие отверстия. К тому же прогрызть стену насквозь — это то, в чём крысы особенно сильны и являются непревзойдёнными ворами. Однако Коул имел в виду иное.

— Это, конечно, так, но я хотел сказать, что выяснить местонахождение ценных книг непросто.

— Мм?.. Это верно, не думаю, что они знали это. Но ведь алхимик — воплощение кошки, так? Я слышала, что кошки происходят из южных краёв. Возможно, она с самого начала об этом знала... Если она пережила эпоху крушения империи.

— Да, верно. Справедливо предположение...

Продолжительность жизни не-людей превосходит воображение людей. Если Ваден с командой нашли что-то в пустыне, кто-то должен был навести их, и не-человек из этого места родом вполне годился для такой роли. Особенно, если сам жил в ту эпоху.

— В общем, — чуть раздражённо произнесла Шарон, — кроме этого, я больше ничего достойного внимания не услышала. Иления слушала очень внимательно, но почти не проявила к услышанному своего отношения.

Было похоже, что сам Нордстоун не знал, почему алхимик была уверена в существовании новой земли. Может быть, она устремилась в плавание лишь для того, чтобы убедиться в сферичности Земли, а поиск нового мир был просто попутной целью.

— Значит, достопочтенный Нордстоун мало, что знал о новой земле, так?

Даже если кошка-алхимик как-то и могла узнать о существовании новой земли, Нордстоун вряд ли в этом разбирался, ему оставалось лишь поверить ей.

— Или он мог не доверять Илении, которая так стремилась к новой земле, и он утаил что-то от неё. Нордстоун — один из самых параноидальных людей из тех, кого я когда-либо повстречала, не стоит удивляться, если он утаил самые потрясающие тайны, не сделав каких-либо намёков.

Лицо Коула застыло от предположения, что сферу с выгравированными землями мог сделать сам Нордстоун. Шарон устало опёрлась о стену спиной и скрестила руки на груди.

— Если кто-то хочет пуститься по морю, за которым ничего нет, чтобы обгореть на солнце до пузырей или пойти на корм рыбам, пусть поступает, как хочет. Не стоит гоняться за необъяснимыми вещами, доверь себя и всё остальное заботам Хайленд.

Коул понимал, что её слова вызваны не восхищением перед Хайленд, а тем, что приют для сирот, которых опекала Шарон, будет состоять при монастыре, опекаемом принцессой. Если Хайленд лишится власти, над монастырём нависнет угроза.

— Конечно, — серьёзно ответил Коул, но, судя по выражению лица Хайленд, это было так же вероятно, как выполнение обещания Миюри не есть много.

— Ладно, тогда просто позволю тебе помочь с развалинами для монастыря. Чем больше людей, тем проще будет Кларку.

— Договорились.

— Но... — Шарон криво усмехнулась. — А глупая собака в курсе этого?

Чаша, из которой Коул хотел отпить воды, замерла у его рта. Как верный служитель Бога он не мог лгать.

— Она рыцарь.

Долг рыцаря — помочь нуждающемуся в помощи... По крайней мере, так думал Коул.

Шарон пожала плечами и попросила голубя проводить Коула, чтобы он не заблудился.

Ни Осень, воплощение кита, считавший море своим домом, ни Иления, расспрашивавшая перелётных птиц, не имели достоверных сведений о новой земле. Пока это же относилось и к Нордстоуну.

Новая земля, так привлекавшая Миюри, страстную любительницу приключений...

Она стремилась к новой земле не только потому, что поддерживала мечту Илении создать свою страну для не-людей. Волчья кровь текла в её теле, разрывая Миюри между лесом и человеческим обществом, и она очень хотела помочь Илении осуществить мечту.

Но Коул был лишь человеком и агнцем Божьим, чьё учение он изучал.

Мощь королевства Уинфилд и мощь Церкви противостояли друг другу уже несколько лет. Никто не мог найти шага к победе, им оставалось лишь начать открытую войну в этом безвыходном положении. А Коул предполагал, что существование новой земли даст выход из тупика, предоставив повод сотрудничать. Коул хотел помочь Нордстоуну не только из-за просьбы Хайленд, но ещё из-за того, что тот по слухам стремился к новой земле.

Из своей встречи с Шарон ему удалось кое-что подчерпнуть, но ничего решающего в разговоре не прозвучало. Наоборот, пришло понимание, что тайн в мире больше, что они сложнее, чем казалось прежде. Вот, например, как упомянутые Шарон древние знания, оставшиеся в пустынных местах. Коул вздохнул — ещё одна тайна, достойная вызвать волнение Миюри, — и не мог не спросить Бога, который должен был быть где-то в небесах, какие ещё тайны сокрыты в этом мире?

Так, угрюмо раздумывая об итогах этой встречи, он дошёл до знакомого особняка. Голубь, указывавший дорогу, сел на каменную ограду.

— Спасибо, что показал мне путь, — поблагодарил Коул и погладил голубю горлышко тыльной стороной пальцев.

Голубь выпятил грудь, проворковал и улетел. Коул поднял к небу глаза, Бога он там не увидел, зато увидел кое-кого, высунувшегося из окна.

— Ты так и не выспалась?

Миюри сонно поморщилась и отвернулась, похоже, она только-только проснулась. Наверное, проснувшись, она осталась недовольна по двум причинам: тем, что не было Коула, и тем, что он пошёл к Шарон. Когда он вошёл с немного страдальческой улыбкой, она сразу отбросила своё достоинство рыцаря и крепко обняла его.

— Я не уйду, — негромко сказал Коул.

Возможно, именно это было кошмаром Миюри. Коул погладил её влажный со сна лоб, и её хвост несильно, медленно завилял. Её настолько одолевала сонливость, что она в смущении захихикала. Было бы неплохо попросить у слуг приготовить обед, но Миюри беспрестанно зевала, так что лучше было ей ещё поспать, а беспокоить лишний раз людей Хайленд Коулу не хотелось.

Он хотел отнести почти засыпавшую у него в руках Миюри обратно в кровать, но она стала противиться и даже наступила ему на ногу.

— Будь хорошей девочкой, Миюри.

Миюри уткнулась лицом ему в грудь, продолжая хихикать и вилять хвостом. Щенок, похоже, проникся игривостью момента и, катаясь на спине по полу, стал играть с её хвостом. Возвышенное настроение Миюри, с которым она перестала брать Коула за руку, кажется, растаяло без следа вместе его надеждой, что она всё же отпустит своего брата.

— Хватит, хватит, а то твоему рыцарскому достоинству останется...

...Только плакать, не успел договорить Коул, потому что заметил, что шерсть на ушах Миюри встала дыбом. За окном послышался шум подъезжавшего к дому экипажа, повернувшись к окну, он увидел знакомую карету.

— Ты хочешь лишиться рыцарского звания, кажется...

Миюри могла узнать, кто был в карете, благодаря своим волчьим ушам. Она нехотя произнесла:

— Брат... давай поспим вместе до обеда...

Её приглушённый голос вызвал в памяти Коула недавнюю встречу с Шарон.

— У госпожи Шарон уже тёмные круги под глазами, так много она занимается подготовкой детского приюта.

Миюри, не отвечая, наступила ему на ногу.

— Ладно. Только не создавай проблем. Переоденься и поспеши.

И опять ни слова.

— Я заплету тебе косы.

— Хорошо...

Заплетая в последнее время Миюри косы, что ей очень нравилось, Коул задавался вопросом, не балует ли он её таким образом? Но она казалась такой довольной, что ему не хотелось искать ответа.

Когда он заботился о причёске девушки-сорванца, вошла служанка и сообщила о возвращении Хайленд. Наследница хотела, чтобы Коул сначала зашёл к ней, что было немного странно. Миюри с удовлетворением тряхнула своими косами, похожими на хвостики, повернулась к нему и сказала:

— Между прочим, звук от кареты был тяжеловатым.

Несмотря на ленивый настрой Миюри её волчьи уши не упускали ничего важного.

— Это значит, что в карете был ещё кто-то, кроме высокочтимой госпожи Хайленд?

— Я думаю, что там целая карета подарков.

— В этом случае она не сказала бы придти к ней.

Тогда бы встреча точно была бы в таверне.

— Может, что-то случилось, пока нас не было. Мы не можем вести переговоры с Церковью или что-то такое.

Чтобы придать сил Коулу, всё ещё утомлённому после плавания по морю, Миюри кое-что положила на сундук:

— Брат, возьми это.

С невыразимым чувством Коул взял Священное писание, в то время как Миюри принялась прилаживать к поясу меч. Она казалась взволнованной, но у Коула поникли плечи.

— Тебе спросонья кажется, что ты видишь сон?

— Мм? Чего? Что ты делаешь? — встрепенулась Миюри, когда Коул забрал у неё меч и вместе со священным писанием положил на стол.

— Пойдёшь без меча, — пояснил Коул, а так как она хотела что-то возразить, продолжил. — Помимо меча ты же можешь ещё и перехитрить врага, верно?

Когда Коул встречал противника, затаившего что-то в своём сердце, Миюри всегда была наголову выше.

— Управлять ситуацией, полагаясь на свой разум и хладнокровные суждения — это тоже свойство героя-рыцаря.

Миюри на миг опешила, но потом заиграло её воображении, глаза загорелись, а хвост заходил из стороны в сторону.

— Положись на меня!

— Ладно, обращусь к тебе.

Сколько бы раз Коул ни проигрывал этой девушке-сорванцу, он всё ещё не мог выпустить поводья из рук. Возможно, хотя бы рыцарство ещё сможет её сдерживать какое-то время.

Вскоре он шёл вслед за Миюри, косы которой виляли, будто были настоящими хвостиками, Коул и Миюри направлялись к Хайленд. Глядя на гордо приосанившуюся и задравшую нос Миюри, Коул облегчённо улыбнулся. Право же, эта спина перед ним, доставившая многим волнения, в какой-то момент стала ему надёжной опорой.

— Слушай, брат, — тихо произнесла, подумав о чём-то, Миюри. — Такое чувство, что было бы намного приятней взять меч, так?

Она приглушила голос, потому что они уже подходили к дверям комнаты Хайленд, перед дверями стояли двое мужчин. Один был им известен как рыцарь, подчинявшийся Хайленд, он давал Миюри уроки фехтования. Вторым был крепкий, насторожённый от макушки до пят мужчина с телом, закалённым длительной подготовкой, его глаза были наполнены подозрительной враждебностью. А значит, внутри присутствовал кто-то, кого он должен был охранять. Он с такой бесцеремонностью разглядывал подходивших, что Коул забеспокоился, не раскричится ли Миюри.

— Досточтимая принцесса Хайленд ожидает вас двоих, — сообщил рыцарь, обучавший Миюри фехтованию, и Коул медленно кивнул, стараясь не замечать колючий глаз сбоку.

Рыцарь постучал в дверь, заглянул в комнату и сказал хозяйке:

— Господин Коул здесь.

— Открой дверь, — послышался ответ изнутри, дверь открылась почти одновременно с приказом. — Извините, что ваш отдых пришлось потревожить.

— Заходите, — пригласил рыцарь.

Посетитель Хайленд поднялся и выпрямился. Кем же мог быть этот важный гость? Коул поднял опущенную в знак почтительного приветствия голову и ощутил, будто пытался подняться по лестнице без ступеней. Потому что этот человек не оказался ни высокомерным аристократом, ни алчным богатым торговцем.

По первому впечатлению Коула, человек являлся священнослужителем, причём ещё учеником, он был чуть постарше Миюри и совсем не походил на рыцаря-ученика Родоса из ордена святого Крузы, подчинявшегося прежде самому папе. Коул познакомился с рыцарями ордена, когда они приплыли и устроились в соборе Раусборна. У юноши были светлые мягкие волосы, ясный взгляд глаз цвета сапфира, опрятная одежда хорошего покроя, весь его вид соответствовал образцовому юноше и резко контрастировал его враждебному на вид охраннику перед дверями.

— Ты Предрассветный кардинал? — спросил с доброй улыбкой юноша, не замечая сомнений в душе Коула.

Впрочем, Коулу было понятно, что эта улыбка не отражала искренней сердечности, этот юноша просто привык так держаться. Если поддаться влиянию впечатления от юноши, тогда никакая волчица-помощница потом не поможет.

Коул пристально посмотрел юноше прямо в лицо и пожал его руку.

— Меня зовут Тот Коул. Предрассветным кардиналом прозвали меня люди, явно переоценивая меня.

Юноша с улыбкой ответил:

— Я Ханаан Йоханем, можешь звать меня Ханааном.

Только Коул успел почувствовать, что эта фамилия имеет, похоже, долгую историю, как последовавшие слова Ханаана поразили его, как гром.

— Я работаю в совете распорядителей книгохранилища святого престола и являюсь пока учеником.

Рука Коула невольно дёрнулась, будто ладонь юноши была из раскалённого железа, глаза Ханаана блеснули ребячеством, и он быстро пояснил:

— Я тебе не враг. Напротив, некоторые служители Церкви считают меня предателем.

Миюри неодобрительным вздохом дала понять, что Коул плохо владел собой, однако кривая усмешка Ханаана была вызвана не испугом Коула.

— Всё в порядке. Когда я впервые так представлялся, я сам был потрясён.

Ханаан имел в виду слова "святой престол". Даже ученик, входя в этот круг, приобретает особую значимость в глазах служителей Церкви. И если Ханаан появился во время противостояния Церкви и королевства, его появление должно быть сокрыто. Последняя мысль открыла Коулу глаза на роль охранника у входа. На такой встрече Ханаану была необходима очень сильная охрана.

— Ты также понимаешь и то, что его появление в королевстве вызовет серьёзные проблемы, если об этом станет известно, — предупредила Хайленд. — Простите, что я не дала вам немного отдохнуть, но, полагаю, вам нужно было встретиться как можно скорее, до того, как что-то пронюхают другие.

И потому, надо полагать, обед в таверне по случаю возвращения Коула с Миюри из Рабона наследница Хайленд отложила, равно как и рассказ Миюри о приключениях в этой поездке.

Потом Ханаан сказал следующее:

— Я приплыл в королевство, чтобы быть посредником в его противостояние с Церковью.

Сказав, он сощурился и чуть улыбнулся.

Церковь возглавлял папа, священнослужитель, наиболее приближённый к Богу. Церкви, разбросанные по всему миру, имели строгую иерархию, но все подчинялись папе. При святом престоле папы состояло немало помощников-кардиналов, решавших различные вопросы, относившиеся ко всей Церкви в целом. Святой престол являлся сердцем Церкви, священники, состоявшие при нём, воплощали в себе всемирную веру. Присутствие Ханаана, члена этого круга избранных, в королевстве являлось предательством всей организации Церкви, и юноша сам сказал об этом.

— Скажу прямо, Церковь не вполне едина, — так пояснил свою позицию Ханаан.

Затем Хайленд пояснила ситуацию с древним родом, к которому принадлежал Ханаан:

— Семья Йоханем известна тем, что она была среди отцов-основателей Церкви, она внесла большой вклад в её создание во времена древней империи. Из самой семьи пап не было, но несколько пап происходили из побочных ветвей семьи. Личность его подтверждена клятвой пред Богом.

Даже у папы, пред которым должны преклонять колени короли, правящие миром, у этого самого папы тоже есть родственники. Пока Коул пытался переварить столь невероятную вещь, Ханаан скромно улыбнулся в ответ на пояснение Хайленд.

— Это лишь маленькая ветвь большого дерева. В наши дни имя нашего рода пригодно разве, чтобы заслужить доверие одной принцессы, и это в лучшем случае.

Коул не ощутил в голосе юноши чувства унижения из-за нынешней ситуации, Ханаан просто сообщил факт, как он был, без преувеличения или преуменьшения, он действительно отчётливо видел ситуацию, проявляя чуть ли не ледяное хладнокровие. Продолжение разговора подтвердило впечатление Коула.

— Но маленькая веточка имеет и свои преимущества. Если моё предательство будет раскрыто, я смогу выпутаться, поскольку предстану просто как дитя, сошедшее по своему невежеству с пути истины.

Ханаан, похоже, воспринимал себя как изгоя. Однако многие священнослужители, независимо от их происхождения, отрывались от привычной жизни, чтобы проповедовать в новых землях, и они не чувствовали себя несчастными.

— Это предложение исходит от подтверждённого члена семьи Йоханем. Если способ примирить Церковь и королевство существует, нам следует рассмотреть его. Если сведения, представленные семьёй, подтвердятся — тем более.

— Сведения?

Ханаан, кивнув, ответил:

— Всё больше людей Церкви теряют терпение в сложившейся тупиковой ситуации и склоняются к скорому началу открытой войны. Если ничего не предпринимать, не удивлюсь, если решение будет принято к следующему урожаю пшеницы.

— О, Боже, Боже! — воскликнул Коул.

Он знал, конечно, что, если противостояние будет обостряться, дело кончится войной, поэтому он пытался спасти ситуацию с помощью новой земли, о которой грезила Миюри. Возможно, время было спрессовано сильнее, чем Коул себе представлял.

— Но это же странно? — прозвучал удивлённый голос.

Все посмотрели на Миюри, которая, вопреки её тону, смотрела удивлённым взглядом не на Коула, а на хаднокровно улыбавшегося Ханаана.

— Ты сказал "посредником", так? — уточнила Миюри, и Ханаан медленно кивнул. — Вся ссора состоит в сохранении лица. Если бы ты мог сказать: "Стоп, прекратить", тебе не нужно было бы так усердствовать.

Коул не стал говорить Миюри, что дети не должны вмешиваться в разговоры взрослых, потому что она хорошо разбиралась в ссорах, а ещё потому, что вспомнил слова Ив. Алчный торговец, она рассматривала противостояние королевства и Церкви не как соперничество из-за веры, а как более простую и грязную борьбу за территорию.

— Как это называется, десятина, да? Первоначально её собирали на войну с язычниками, но когда война закончилась, её продолжали собирать, теперь для вознаграждения тех, кто отличился в сражениях, так? А раз Церковь считает, что она хорошо потрудилась над благополучным завершением войны, значит, она заслуживает вознаграждения, а прекращение сбора этого налога нарушает выплату вознаграждения, поэтому Церковь и прекратила исполнять ритуалы в королевстве, так?

Возможно, из-за своей волчьей крови Миюри в знак презрения всегда произносила слово "Церковь" издевательски-слащавым тоном, но сейчас она проговаривала его очень чётко. И её краткое описание сути противоречия, кажется, произвело на Ханаана хорошее впечатление.

— А я всё удивлялся, зачем здесь эта юная прекрасная госпожа...

Если Ханаан казался, немного удивлённым, то Хайленд, судя по её виду, испытывала гордость, причём даже большую, чем сама Миюри, так что Коулу лучше бы этого было не видеть.

— Да, ты права, всё дело в сохранении лица, верно... Всё дело в лице, — со вздохом подтвердил Ханаан.

В чём-то было право королевство, требовавшее отмены налога после завершения войны, в чём-то Церковь, видевшая в десятине заслуженное вознаграждение, и чтобы их примирить, нужно было нащупать путь не нанести ущерба обеим сторонам. Вот почему Коул хотел переключить внимание сторон с десятины, которая одну из них оставляла бы победившей, а другую — проигравшей, на поиск новой земли, которая могла бы принести новые золотые монеты обеим сторонам. Пусть больше не борются за величину налога, а возобновят сотрудничество, чтобы рука об руку ступить на новую землю.

Может, Ханаану тоже пришёлся по душе путь к новой земле?

Когда Коул подумал так, Миюри произнесла:

— Проблема с лицом может принести немалые хлопоты. Что ж, ты говоришь о возможном примирении, так что мне трудно не догадаться, что вы замыслили.

Иначе говоря, Миюри интересовалась, не собирался ли Ханаан манипулировать её глупым барашком для решения своей задачи. Ну, прежде всего так не стоило говорить тому, кто ради мира углубился на враждебную территорию, однако Ханаан спрятал свою особенную улыбку, похожую на маску, на его лице появилось выражение, подходившее обычному юноше.

— Путешествие действительно может подарить людям неожиданные впечатления. Возблагодарим Господа за его дары, — он усмехнулся и продолжил. — Конечно, у нас есть план. И да, во имя сохранения авторитета Церкви мы не пойдём на односторонние уступки и не собираемся сдаваться королевству.

Глаза Миюри, учуявшей тайные мотивы Ханаана, горели, как два факела, она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, глядя на юношу искоса, примерно так выслеживают добычу в лесу, улавливая её положение двумя ушами.

— Однако победа Церкви, как её определяем мы, отличается от той, которую видят главные группы, среди которых и группа папы. Поэтому я думаю, что нашей группе может найтись место для совместной борьбы вместе с королевством.

Миюри нахмурилась и посмотрела на Коула, словно желая что-то сказать. Ей было непонятно внутреннее устройство Церкви. Но Коул, не обращая внимания на её взгляд, задал вопрос:

— Значит, папа не знает об этом? — будь так, слова Ханаана о его предательстве получат основание. — В конце концов, некоторые могущественные кардиналы Церкви непримиримо жаждут войны с королевством до победы. Сам же его святейшество папа, человек сведущий и мягкосердечный, мог принять суждения всех кардиналов, стараясь вынести справедливое суждение.

Как бы Миюри ни высмеивала ограниченность Коула, он не стал, по крайней мере, принимать слова Ханаана полностью. Кардиналы по своему уровню в Церкви уступали только папе, и избирали нового папу из числа кардиналов. Отношения папы и кардиналов отличались от отношений короля и его придворных. Иногда кардиналы выступали в роли подчинённых, иногда они сотрудничали с папой на равных, а иногда, поговаривали, кардиналы могли использовать папу, как марионетку. В общем, в этом круге многое решают личности людей, и нынешний папа был сравнительно слаб перед лицом кардиналов.

— Итак, победа Церкви, о которой говорил господин Ханаан, это?..

Ханаан, прищурившись, ответил:

— Это очищение и преображение Церкви.

— Очищение, преображение?

— Верно. Можешь меня считать еретиком-инквизитором.

Лицо Миюри вытянулось, Коул ахнул. Ханаан, кажется, с нетерпением ждал этого, он картинным жестом махнул рукавами плаща и улыбнулся.

— Но то, что я хочу исправить, это не ложные представления людей о Боге, а порядки в самой Церкви. Особенно это должно коснуться тех, кого завораживает блеск золота.

Ханаан сказал, что он работал в совете распорядителей книгохранилища святого престола. В книгохранилище собрано множество документов Церкви, говаривали, что их там так много, что книгохранилище превратилось в огромный лабиринт, и некоторые посетители, не сумев найти выход из него, так там и погибали. Конечно, эти книги и документы таили очень многое.

— Господин Ханаан, ты занимался денежным учётом?

Церковь распространилась по всему миру, поэтому доход от пожертвований также был очень большим. Денежные ручейки со всего света сливались в большой водоворот, собиравший доход для святого престола, сердца Церкви.

— При совете распорядителей книгохранилища имеется подразделение по учёту денег. Оно записывает все денежные потоки, поступающие волей Господа в Церковь, и направляет их по нужным направлениям. Но направлять денежные потоки так же трудно, как и обычную реку. Мы бы не хотели беспомощно смотреть, как река пробивает дамбу и покрывает прекрасную землю илом, — Ханаан упёрся руками в столешницу и наклонился вперёд. — Но теперь ты, Предрассветный кардинал, явился, чтобы вылечить недуги Церкви.

Он замолчал и посмотрел на Хайленд.

— Ты в нескольких городах разоблачил мошенничество и хищения Церкви, но не умаляя при этом авторитета Церкви, а проявляя к людям доброе отношение, ты этим, можно сказать, восстанавливал дискредитированную репутацию Церкви, — сказала она.

— Мы видим в этом нашу надежду, — добавил Ханаан, и спокойная улыбка, полная решимости, покинула его лицо.

Заметив своё волнение, он невольно откашлялся и откинулся на спинку стула. Хайленд тоже решила дать ему время успокоиться и снова заговорила:

— До того, как началось противостояние, наша страна имела отношения со святым престолом в связи с борьбой с продажным духовенством. Как ты знаешь, у нас было немало церквей, которые прибрали к своим рукам торговлю внутри страны, чтобы нажить на этом несметные богатства.

— Вот почему мы искали встречи с досточтимой принцессой Хайленд, — произнёс Ханаан, из чего можно было заключить, что его предложение не было отчаянной попыткой сменить папу на нового, целью его было — продлить долгую историю Церкви. — Однако богатство, накопленные падшими представителями духовенства, зачастую может создать впечатление, что оно более истинно, чем слово Божье. Блеск золота может многих ослепить и сделать соучастниками. Сколько бы мы ни уверяли верующих в правильном использовании сделанных пожертвований, наши слова для них лишь шум ветра в ушах. Хуже того, мы, честно следуя Божьему слову, не можем использовать золото, как оружие, подобно тому, как поступают падшие. Когда нет золота в руках, нет и веса в словах, и никто не хочет слушать.

Коул не мог не кивнуть с энтузиазмом, девушки, увивавшие за ним прежде в Ньоххире, не воспринимали всерьёз его советы придерживаться более простой жизни. Они, носившие яркие одежды и жившие красочными праздниками, высмеивали глупость и излишнюю честность того, к чему он их призывал.

Даже если поведение Ханаана являлось частью его переговорного лицедейства, его возмущение Коул посчитал искренним.

— После победы над еретиками огромные доходы от десятины засияли золотом монет в руках падших служителей Церкви с особой силой. И многие стали использовать эти доходы как расходные средства для расширения и усиления своей власти любыми, пусть самыми грязными, способами. Что тут говорить о том, чтобы потребовать от них отказаться от этих доходов, они предпочтут скорее развязать войну между королевством и Церковью, чтобы ещё ярче засияли их хранилища богатств.

Перед внутренним взором Коула возникло лицо женщины-торговца с алчной душой, желавшей заработать деньги на войне. Пока война будет способна приносить деньги, она сможет привлекать злодеев вновь и вновь. И потому Коул мог понять, что думал Ханаан и люди, стоявшие за ним.

— Таким образом, вы собираетесь отменить десятину, перекрыть приток денег и этим ослабить власть нечистоплотных служителей и одновременно очистить Церковь, что позволит положить конец противостоянию мирным путём.

То есть план предусматривал, что Церковь должна в противостоянии с королевством уступить, что выглядело бы её поражением, но на самом деле это стало бы победой веры, принесённой Церкви группировкой Ханаана.

Через миг прогрохотал стул, опрокинутый вставшим человеком.

— Это просто взрезать им брюхо и переломать кости! Не иначе!

Вскочила, конечно же, любительница историй о сражениях Миюри, услышав про такую стратегию и не сдержавшись. Ханаан от возбуждения дважды моргнул и радостно улыбнулся.

— Ныне твои действия, — заявил он, — заставили людей поставить под сомнение всё течение реки денег Церкви. Но это отпугивает, пусть и на время, некоторых людей, которые жаждут извлечь доход из этого течения. Лучшего времени, чтобы восстановить берега этой реки и пустить её воду на поля истинной веры, не найти.

Что ж, для не особо сильной и прямолинейной группировки Ханаана время действительно было лучшим, но подобное решение было бы своевременным и для королевства, завязшего в противостоянии и не имевшего путей к победе в нём.

Однако Коулу надо было ещё кое-что уяснить.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду... — заговорил он, не видя пока, какую роль отводили в этом ему, ничего толкового в этом смысле в его голову не пришло. — Значит, ты хочешь, чтобы я занялся разоблачением пороков Церкви и на большой земле? В общем, я с твоими целями полностью согласен, но разве нет кого-то более подходящего на эту роль?

Миюри, поднявшая стул, с прищуром посмотрела на Коула — мой брат опять говорит такие трусливые вещи. Но Коул спросил не только потому, что недостаточно верил в себя, у него был и вполне здравый резон.

— Разве рыцари святого Крузы не действуют на стороне королевства, борясь с пороками Церкви?

— О! — ошеломлённо вскрикнула Миюри.

Не так давно Миюри и Коул имели дело с этими рыцарями, потерявшими средства к существованию, но, к счастью, рыцари уже обрели дело, подобающее их чести, и цель существования. Цель как раз и состояла в разоблачении пороков Церкви, вызывавших негодование жителей страны.

— Этот орден, — продолжал Коул, — известен как орден наёмников самого папы, если предоставить дело им, может быть, тогда удастся в значительной степени снизить плохое отношение Церкви к исполнителям.

— В определённом смысле это так, — ответил Ханаан, однако предложение он воспринял не очень хорошо.

— Это действительно правда, — вмешалась Миюри, откинувшись на спинку стула. — Они рыцари, которые сохранятся в легендах. Разве у них может не получиться?

Прежде чем Коул успел понять сам, Ханаан подтвердил:

— Именно. Как только папа отдаст им приказ, они должны будут ему подчинить. Даже если это будет приказ немедленно прекратить их борьбу, так что их использование может не иметь смысла.

Если скажут: "Это белое", тогда и чёрное будет белым. Таковы отношения верного рыцаря и его господина. Раскрытие злоупотреблений в Церкви на большой земле в большинстве случаев отразится на кошелях высших иерархов Церкви. Нетрудно представить, что из этого следует.

— Мы должны сломать их порочную привычку ставить золото выше учения Бога и дать должное направление мыслям папы и кардиналов. Но самим нам с этим не справимся, нам понадобится, чтобы кто-то ещё надавил на них извне, — негромко произнёс Ханаан.

Вероятно, здесь можно вспомнить часто встречаемое "враг врага есть друг". Хайленд попыталась проследить за ходом мысли Ханаана:

— Но давление не должно быть слишком сильным, если наше королевство под знаменем веры станет давить слишком сильно, стараясь очистить Церковь, это лишь подольёт масла в огонь.

Это было действительно так. Тупиковая ситуация во многом была связана с нежеланием королевства ввязываться в настоящую войну.

— Ещё я думаю, что продолжать противостояние Церкви и королевства больше невозможно, как невозможно и покончить с ним. Как сказала эта юная госпожа, всё дело в сохранении лица, поэтому мы хотим дать вмешаться третьей силе, — продолжил излагать свою позицию Ханаан.

Третьей силе? Коул не знал, о чём и думать, но Хайленд не выглядела такой же озадаченной, как он. Она встала, подошла к роскошному шкафу, занимавшему в её комнате больше всего места, и достала книгу. Коул увидел, что она ещё не была переплетена, только увязана шнуром.

— Помощники, которых мы ищем, это люди рассвета, научившиеся из вот этого верным убеждениям.

Толстая стопка листов пергамента в руке Хайленд была переводом Священного писания на обычный язык, эта работа велась усилиями многих умных людей под её руководством.

— Изложение простое... То есть...

Пока Коул старался понять, к чему клонила Хайленд, заговорил Ханаан:

— Одна эта книга может донести Знание до такого большого числа людей, до какого не достучится ни один ревностный проповедник. Переводы, подготовленные преподобным Коулом и досточтимой принцессой Хайленд и переданные жителям портового города Атиф, пользуются действительно большим уважением, они были несколько раз скопированы и распространены в других городах. Это должно оказать влияние, которое не сможет не взять в расчёт папа.

В тексте перевода были подобраны простые, обычные слова, которые поймёт каждый. Когда люди прочтут учение Бога, они поймут весь обман, использованный Церковью, что обязательно подтолкнёт её к самоочищению. Простой и понятный путь, не считая того, что Коул с Хайленд сами хотели, чтобы это произошло. Но когда они покинули Атиф, это намерение не было осуществлено по одной причине.

— Коул, меня не оставляет чувство стыда за то, что выполненный тобой перевод я так и не смогла распространить по всему свету, — сказала Хайленд, она посмотрела на Коула и прикрыла глаза, будто испытывая неловкость. — Отец счёл, что он больше не может давить на Церковь и что распространение перевода на большой земле должно быть остановлено. Сама я не хотела полномасштабной войны с Церковью, а без помощи дворца для тайного распространения просто не хватает средств, чтобы заплатить за материалы и людям за работу по переписыванию рукописи. Я не смогла это сделать ни открыто, ни тайно.

Хайленд, стыдясь своего бессилия, закусила губу и печально улыбнулась.

— Таким образом, — после короткой паузы заключила она, — в лучшем случае мы можем рассчитывать на то, что приверженцы перевода своими силами будут переписывать выдержки из текста, распространённого в Атифе.

— Значит, ты собираешься просить Ханаана и его сторонников распространять рукописи от их имени?

Ни королевство, ни Церковь не могли одержать победу или сдаться. Королевство Уинфилд сочло, что продолжение давления на Церковь может привести к войне и поэтому приостановило свои действия, включая распространение Священного писания на общедоступном языке.

Но сможет ли группировка Ханаана, эти люди внутри самой Церкви, выйти за пределы тупика? С этой мыслью Коул взглянул на Ханаана и увидел на его лице неловкую улыбку вместо решимости.

— Мы, как и вы, хотели бы сделать это, но сталкиваемся с тем же препятствием, что и досточтимая принцесса Хайленд. Весьма ощутимым препятствием.

Эти слова напомнили Коулу недавнюю сценку в порту. Если Миюри хотела перенести на бумагу свою героическую мечту, ей надо было сначала эту бумагу с перьями и чернилами купить у Ив.

— То есть у вас не хватает денег?

— Именно. Если хотеть сделать столько, что хватило бы распространить по всей земле, потребуется много людей для этого, одних капитанов кораблей понадобится с тысячу. Помимо этого, столь масштабную работу по переписыванию будет крайне сложно скрывать от глаз и ушей папы и кардиналов долгое время. Для того чтобы проделать на большой земле всю работу, одних нас недостаточно, — ответил Ханаан.

— И даже опытному переписчику потребуются месяцы на такую толстую книгу, как Священное писание, но будет ещё дороже, если книгу красиво переплести. Кроме того, портами располагает всего несколько десятков городов на большой земле, а всего достаточно крупных городов, включая удалённые от моря, насчитывается одна-две сотни, и всюду надо обеспечить распространение, — добавила Хайленд.

Миюри попыталась что-то подсчитать, но быстро сбилась и теперь сидела и ошарашено переводила взгляд с одного сидевшего за столом на другого. Но числа превосходили и воображение Коула. И поскольку он не думал, что Хайленд способна всё это оплатить, он не мог не спросить:

— Тебе нужно будет задействовать короля?

Ради осуществления своей мечты — пуститься в плавание на поиски новой земли — Нордстоун однажды пришёл во дворец с просьбой о помощи. А это предложение выглядело реалистичней, чем у Нордстоуна.

— Нет... Этого сделать нельзя, — произнесла Хайленд, и её лицо напряглось. — Во дворце немало тех, кто вступил в сговор с продажными представителями духовенства, всё нужно делать самим.

Ханаан сказал, что его называют предателем Церкви. Так же, как и Хайленд не подчинилась распоряжениям короля. Возможно, она убедила себя тем, что распространение рукописей руками группировки Ханаана было бы просто внутренним делом Церкви. Коул сочувствовал Хайленд, которая в борьбе с собой решила скорее не подчиниться королю, чем отказаться от действий. При святом престоле есть союзники, есть и желание искоренить пороки Церкви, как ни думай, такова воля Божья.

— Помимо отца при дворе нет аристократа, на чью денежную помощь можно было бы рассчитывать. Поэтому нам надо скопировать как можно больше Святых писаний своими силами.

Коул представил себе последствия использования имени Предрассветного кардинала для сбора денег, в этом случае все узнали бы, кто занимается распространением писаний. Это не заставит Церковь очистить себя, это лишь углубит раскол между королевством и Церковью и начнёт настоящую войну. Коул в своих размышлениях шёл по замкнутому кругу, но ведь Ханаан зачем-то пришёл сюда! Возможно, он и его единомышленники что-то нашли, что-то, что выведет на дорогу, о которой Коул и Хайленд подумать не могли.

— Преподобный Коул, — сказал Ханаан, — в этом мире есть один способ, уничтоженный Церковью и объявленный еретическим. Если ему обучиться, невозможное станет осуществимым, можно будет сотворить чудо.

— Способ? — переспросила Миюри.

Возможно, при её увлечении легендарным мечом она была удивлена несколько меньше, чем Коул, но она учуяла дух приключений и не могла пропустить его.

— Мы хотели попасть в королевство по двум причинам. Первая — получить помощь тех, кто создал общедоступный текст Священного писания. А вторая... — Ханаан глубоко вздохнул. — Восстановить способ уничтоженный Церковью в прошлом. Мастера, унаследовавшие его, должны были сохраниться в вашей стране.

Если бы волчьи уши Миюри были бы открыты, шерсть на них поднялась бы дыбом. Хайленд, не обратив особого внимания на возбуждение Миюри, сообщила:

— Ремесленники, использовавшие этот способ, изначально находились на большой земле, но после обвинения в ереси их мастерские были уничтожены. Инквизиторы стали повсюду искать и хватать ремесленников, лишь одному из них удалось бежать к нам на остров, — под сиявшим нетерпением взглядом Миюри лицо Хайленд напряглось ещё сильнее, так, что это даже казалось странным. — Инквизиторы не переставали искать рыбку, ускользнувшую из их сетей, поговаривают, что противостояние Церкви и королевства обострилось, когда стало известно, что тот человек сел на корабль, отплывавший в королевство. Инквизиция отступилась, и дело пылилось на полке, пока через несколько лет достопочтенный Ханаан со своими людьми не наткнулись на записи об этом в книгохранилище.

— Да, судя по записям инквизиторов, они пока не нашли последнего ремесленника.

Наверное, они не ожидали, что противостояние так затянется, и поиск приостановится на несколько лет. В любом случае нетерпеливое любопытство юной волчицы могло прорваться её хвостом и ушами в любой момент, и Коулу пришлось поспешить перейти к самой сути:

— А простите, что это был за способ?

Разговор о чём-то, запрещённом Церковью, напомнил ему о металлической сфере, которую он увидел в доме Нордстоуна.

Ханаан, волнуясь, сделал короткий вдох-выдох и начал рассказ.

Глава вторая

— Возможно, сейчас будет очень трудно найти этого ремесленника, а возрождение этого опасного способа может встретить препятствия, которые трудно себе представить. Но мы верим, что этот путь указал нам Бог, — сказал в завершение рассказа Ханаан, подробно описав перед этим, в чём состояла суть способа.

Противостояние Церкви и королевство уже несколько лет пребывало в состоянии тупика, обе стороны силились как-то выйти из него, в то время как грозовые тучи войны продолжали сгущаться. Если бы противостояние удалось решить мирным путём, продажность в Церкви, собиравшаяся годами, возможно, тоже была бы сметена.

Если этот путь не указан Богом, в какого бога тогда верить?

Способ, о котором рассказал Ханаан, действительно мог невозможное сделать осуществимым.

— Ради истинной веры, — произнёс Ханаан, встал из-за стола и, подойдя к Коулу, протянул ему руку.

На его лице больше не было спокойного, уверенного выражения, это было полное решимости лицо юноши, осознававшего, что впереди ждёт много трудностей. Хайленд, ещё сидевшая немного позади, чуть кивнула Коулу. Ханаан отважился проникнуть на вражескую территорию, чтобы предложить удивительный путь, решавший судьбы мира. Ради мира и истинной веры, разве у Коула была причина не принять эту руку?

— По воле Господа, — произнёс Коул и пожал руку Ханаану.

Лицо Ханаана немного расслабилось, он наклонился и осторожно поцеловал Коулу руку, как священнику, а потом приложил её к своему лбу, чтобы выпрямиться и сказать:

— Благодарю Господа и высокочтимую принцессу Хайленд за встречу с тобой.

Хайленд тоже поднялась и горячо пожала Ханаану руку.

— Достопочтенный Ханаан, пока мы будем действовать заодно, мы преодолеем все препятствия.

— Несомненно. Помолимся же вместе за мир на земле Господа.

Может быть, несколько неуместно говорить подобное от имени других людей, но сейчас, когда они втроём стали плечом к плечу, такого ощущения не было. Одна лишь Миюри осталась сидеть на стуле с угрюмым лицом.

Если бы время позволило, Коул поговорил бы ещё с Ханааном о вере, но если Ханаан задержался бы в доме, неизвестно, кто мог бы его увидеть. К тому же главный разговор состоялся, и юноша поспешил уехать на карете наследницы, чтобы другие думали, что в карете едет сама Хайленд. Приехал он с такими же предосторожностями.

Проводив карету, Коул с Миюри вернулись в свою комнату. Девушка плюхнулась на кровать и воскликнула:

— Какая скукотища!

Выпущенные хвост и уши недовольно шевелились. Миюри подхватила беспечно приблизившегося щенка и играючи стала его трясти.

— Да уж, какая жалость, — хмыкнул Коул.

— Люди такие счастливые! — Миюри бросила щенка на кровать, тот, сделав несколько неуверенных шагов, завилял хвостиком и попытался снова приблизиться к руке девушки. — Сказали о легендарном способе, запрещённый Церковью, я и подумала, что это очень могущественное волшебство!

Ханаан, конечно, избегал каких-либо преувеличений в своём рассказе, но Миюри, которая была ближе к действительности, чем многие люди, в других вопросах, начинала слушать, вероятно, во все четыре уха, стоило прозвучать её любимому слову.

— Это больше, чем волшебство, — возразил Коул, наполовину прикрывая окно.

За окном было ещё светло, но солнце уже зашло, и ветерок стал ощутимо прохладным. Игры Миюри со щенком завершились его возмущённым "Ваф!"

— Что такого чудесного в способе сделать много книг?

Миюри, должно быть, ожидала чего-то наподобие легендарного меча. Но Коул считал, что способ, про который рассказал Ханаан, ничем не уступал таким предметам.

— Это практически чудо, если можно быстро сделать книгу. Ты же сама знаешь, как утомительно писать?

Если её рука болела так сильно, что нельзя было вымыть волосы, она должна была это знать.

Ханаан говорил о новом способе изготовления книг — о книгопечатании и мастерах этого дела: "Это просто ужасающий способ, способный устранить тяжёлый труд и обеспечить выпуск большого числа книг за короткое время".

Нужны месяцы, чтобы подготовленный писец переписал толстый том Священного писания. Если использовать способ, о котором рассказал Ханаан, можно силами всего нескольких человек, а может, даже одного, за месяц изготовить большое количество книг.

— Вот уж чудо — загонять на бумагу слова со своими мыслями, — буркнула, не раздумывая, Миюри и отвернулась, резкость её поведения отражала степень разочарования. — Кроме того, я видела этого мальчишку в Ньоххире и слышала, что он рассказывал.

Она назвала "этим мальчишкой" Ханаана, который служил при святом престоле, а некоторые папы выходили с ним из одного рода. Коул ответил, пропустив пока что подобную бесцеремонность:

— Ты о гравюрах, которые сначала вырезают в дереве, покрывают краской и отпечатывают на бумаге?

— Вот именно. Там ещё была изображена битва рыцаря с драконом, верно?

В Ньоххиру съезжалось много гостей, большинство — каждый год, и они привлекали немалое число тех, кто приезжал в горы развеивать их скуку. Миюри рассказывала об отличительной особенности одного менестреля, который отпечатывал и продавал картинки с текстом своих песен.

— И что в этом опасного? — не унималась Миюри.

— Это разные вещи.

Миюри пренебрежительно пожала плечами, однако на самом деле речь шла о способе, ускорявшем изготовление книг даже не в десятки, а в сотни раз. Любой, кто много читает, мог понять, почему Церковь боится этого. Однако, когда Ханаан долго рассказывал о книгопечатании, а Коул и Хайленд почти торжественно его выслушивали, одна Миюри лишь недоверчиво поглядывала на них троих. Её недовольство было вызвано, вероятно, ощущением, что она единственная не сумела оценить пользу сообщения и в этом отстала от всех.

— Только то, что нащёлкать букв вместе и тиснуть это на бумаге, — проворчала Миюри.

— Это... в этом всё дело и есть... — запнулся с ответом Коул, не зная, как донести смысл до Миюри.

Каким мощным ни был способ, он многое терял в её глазах после объяснений, Коула это удивило.

А Ханаан рассказал об этом запрещённом способе вот что. Сначала в соответствии с подготовленным текстом готовится большое количество текстовых наборов, потом наборы покрывают краской и, наконец, прижимают к бумаге. На первый взгляд это действительно мало отличалось от изготовления гравюр оттиском с вырезанных из дерева шаблонов, но металлические элементы набора позволяют получить мелкий текст, недоступный для деревянных шаблонов. Если этим всё и ограничивалось, Миюри имела бы право на пренебрежительное отношение. Но систему печати переворачивало именно использование текстовых наборов из отдельных элементов, что позволяло набрать любой текст, используя тот же самый набор инструментов, а не вырезая для каждой страницы отдельный шаблон. И самое главное — эти элементы можно было просто отливать из металла в любом количестве.

Деревянным шаблоном можно отпечатать несколько десятков оттисков, замена дерева на металл во много раз увеличивает долговечность. Молот для чеканки монет может отчеканить на металлических монетах тысячи оттисков, а свинцовый элемент набора при печати на бумаге может использоваться десятки тысяч раз.

Ханаан говорил, что этот способ соединил вместе несколько приёмов, использовавшихся в разных целях, что дало неожиданный результат.

— Речь идёт о том, что один готовый набор может за месяц дать столько книг, что они заполнят целую комнату. И при этом не будет появляться ошибок, текст на каждом листе будет таким же, как и на всех остальных. Это действительно... действительно ужасает.

Способ выглядит таким простым, а результат просто до смешного великолепен, чем больше Коул думал об этом, тем крепче чувствовал, влияние способа на мир будет огромным.

Однако Миюри, кажется, была не готова согласиться.

— Полагаю, что способ добавляет удобства, но стоит ли так всё преувеличивать? — её уши и хвост одного цвета с шерстью щенка недовольно подёргивались. — Ты слишком преувеличиваешь.

Миюри с нарочито недоверчивым выражением лица приложила голову к спине щенка.

— Подумай вот о чём, какую бы чепуху кто-нибудь бы ни набрал, он без труда смог бы распечатать в любых количествах.

— Что?..

Церковь должна была всерьёз опасаться печати еретических книг, кто-нибудь может их печатать и распространять быстрее, чем Церковь успеет найти и сжечь. Сейчас, когда переписывать еретические книги долго, их содержание передавалось от человека к человеку чаще всего устно, и обычно не выходило за пределы круга родственников и друзей, поэтому Церковь могла отслеживать и искоренять ересь. Если печатать книги станет легко, ситуация полностью переменится. Книги, напечатанные простыми словами, запросто могли бы храниться долгое время в домах людей, как же Церкви в таком случае искоренять неверные представления у народа? А книги эти могли бы ещё и легко распространяться.

Коул решился привести пример, который Миюри было бы проще понять.

— Помнишь, появилась история приключений влиятельного торговца, путешествовавшего по всему свету?

— Что? Э... мм. Папа прочитал её в купальне, лицо у мамы было очень недовольным, когда она слушала.

Папа Миюри Лоуренс оставил своё занятие странствующего торговца и открыл купальню в деревне горячих источников, полагаясь на помощь её мамы, мудрой волчицы Хоро. Вряд ли было бы хорошо, если они снова пустились в странствие, наслушавшись подобных историй. Представив себе это, Коул усмехнулся половинкой рта и продолжил объяснять:

— Как думаешь, что было бы, если пребывание автора той истории в Ньоххире оказалось неудачным, и он остался бы недоволен и написал бы очень плохо о деревне горячих источников, а потом книга об этом распространялась бы быстрее, чем устные отзывы других гостей, прославлявших Ньоххиру?

Теперь Миюри, похоже, осознала ужасающие возможности этого способа книгопечатания.

— Так значит, этот мальчишка собирается атаковать, используя подобный яд в качестве противоядия?

Используя страх Церкви перед распространением еретических книг, осуществить быстрое распространение правильного учения Бога. Вот, что задумали люди, которых представлял Ханаан.

— В таком случае находится ли в королевстве человек, унаследовавший этот способ книгопечатания?

Миюри прижала подушечку лапы щенка к своему носу, словно её вынуждали что-то понюхать.

— Хочешь, чтобы я помогла его найти?

Она была, без сомнений, в восторге от любых приключений, но здесь у неё заинтересованности не проявлялось. И не только из-за разочарования, связанного с книгопечатанием. Пропутешествовав с Миюри так много, Коул не мог сомневаться в её уме. Сребровласую охотницу разочаровывало не то, что Ханаан рассказал о книгопечатании, а то, что было сказано о месте пребывания ремесленника.

— Королевство такое большое... Куда нам пойти, чтобы найти ремесленника, если он бесследно пропал?

Королевство — это не маленькое островное государство на отдельном островке в море. Прекрасная охотница Миюри хорошо видела сложности настоящего мира.

— Я всё же могу найти его, — произнёс Коул.

Миюри, касавшаяся кончиком носа пуговки-носа щенка вдруг широко открыла рот, делая вид, что собиралась его укусить, а потом посмотрела на Коула.

— Думаю, это невозможно.

Коул ожидал такого ответа, но сдаваться он не собирался:

— А как ты собиралась найти легендарный меч?

Сарказм Коула заставил задёргаться уши Миюри. Она глянула на него щёлками сощуренных глаз и легла на кровати со щенком в обнимку.

— Это же легенда. Легенды ходят от человека к человеку, меч можно найти, проследив до источника.

Это прозвучало глупо и самонадеянно.

— Ну, ремесленника, думаю, найти будет легче, он же на самом деле существует.

— Этот легендарный меч на самом деле существует!

Коул не знал точно, насколько серьёзно она говорила про поиск легендарного меча, но по практичности это могло поспорить с поиском иголки в стоге сена или ремесленника в огромном королевстве.

— И его, наверное, легко узнать с первого взгляда. Но является ли обычным, когда ремесленник наследует странный способ книгопечатания? Я бы могла сказать, если бы это был алхимик, одетый подобно сестрице Диане.

Вряд ли он стал бы выделяться одеждой, раз за ним гналась инквизиция.

— А глаза брата такие красивые, что я, боюсь, не смогла бы найти того...

Но Коул не мог отказаться. Это разрушило бы планы Ханаана и разбило бы надежду противостоявших сторон на выход из тупика. Если упустить эту возможность, останется полагаться лишь на фантастическую возможность поиска новой земли. Все остальные пути вели к прямому военному столкновению.

Замысел Ханаана чудесным образом пробил бы путь в будущее. Возможность мирного разрешения противостояния и исправления пороков Церкви может больше не представиться.

На чашах весов колебалось так много, что сдаться Коул просто не мог. Чтобы найти этого ремесленника в огромной стране, ему нужно было разжечь боевой дух в Миюри.

— А брат так любит книги, что его, возможно, удалось бы найти по запаху чернил, — хихикая и играя со щенком, съязвила Миюри, вероятно, в отместку за сомнение Коула в существовании легендарного меча.

Коул не мог не помолиться Богу, прося простить его за то нехорошее, что он намеревался сейчас сделать.

— А ты знаешь, что означает помочь Ханаану и его людям?

— Мм? — переспросила Миюри, наморщив лоб и прижимая лапку щенка к своей щеке.

Не может быть, чтобы не нашлось того, чем можно заинтересовать Миюри помочь ему, ведь слишком очевидна разница, скажем, между усилиями Коула научить её писать ещё в Ньоххире и её добровольными недавними занятиями письмом. Коул надеялся, что Бог простит ему это небольшое мошенничество.

— Господин Ханаан работает в управлении книгохранилища святого престола, известном как "лабиринт".

— Мм?.. Брат, ты же не думаешь, что сможешь одурачить меня лабиринтом?.. — Миюри вдруг остановилась на полуслове и разжала руки, в которых высоко над собой держала щенка, тот, взвизгнув, упал на кровать. — Так ты можешь пойти в то книгохранилище? Кажется, это пахнет приключением!

На крючке.

— Церковь боролась с язычниками сотни лет, и закончилось это совсем недавно. По крайней мере, в разных чудесных историях там недостатка не будет. То есть...

— То есть может быть и история о легендарном мече!

Коул умышленно не стал отвечать. Кроме человеческих ушей у Миюри на макушке имелась пара остроконечных волчьих ушей. Она их прятала, когда не хотела ими слушать. Когда хотела, от них не укрылся бы шёпот феи, спрятавшейся за камнем. В моменты, подобные этому, она, возможно, что-то услышала бы за ответом Коула "так и есть" или чем-то в этом роде. Он не дал утвердительного ответа и не обещал, что Ханаан допустит их в книгохранилище в благодарность за их помощь. Господи, я же не солгал, — обратился он к Богу в своём сердце, а вслух сказал:

— Может, там отыщутся и ключи к новой земле. Слышал, там хранятся запрещённые книги из тех, что сжигали у ворот церквей. Я недавно это слышал.

Коул специально выделил слова "запрещённые книги", обращаясь к маленькому сорванцу, продолжавшему жить в душе Миюри. И действительно, хвост Миюри стал толще раза в два. Кажется, Коул сумел перехватить поводья. Эта девушка только казалась беспомощной, управиться с ней было нелегко.

— А кроме книг... — Миюри куснула нижнюю губу и торжествующе улыбнулась. — Этот мальчишка ведь работает у папы, верно? Значит, можно будет посмотреть, нет ли там каких-нибудь медведей.

— Что?!

Древняя эпоха не-людей, какой была и Миюри, была завершена медведем-Лунобивцем. Он был таким огромным, что, казалось, мог достать лапой до Луны. Не было в мире его сильнее, но, победив всех, вставших на его пути, медведь вдруг бесследно исчез. По древней легенде он исчез в западном море, на дне которого встречаются места, которые можно было принять за следы огромных лап медведя, и это соответствовало слухам о земле за западным морем, оставить это без внимания было невозможно.

Однако воображение вело Миюри дальше этих легенд и слухов. Её волновал вопрос: если тот, кто мог повелевать миром, внезапно исчез, кто же тогда стал повелителем? Никто из живущих на земле не смог дать ответ. Оставалась только Церковь.

— Ладно, значит, кое-кого найти, да? — сказала Миюри, переводя себя на кровати в сидячее положение, Коулу показалось, что она при этом опиралась своим распушившимся хвостом.

Коул подумал, что он мог бы попросить у Ханаана доступа в книгохранилище святого престола, но дать Миюри увидеть папу будет непросто. Интересно, смогла бы она распознать сущность папы на расстоянии? Какой бы дикаркой ни была Миюри, она не стала бы бросаться к нему и срывать свой капюшон, чтобы рассмотреть получше, чтобы проверить свою причудливую фантазию. Что папа и его кардиналы — это медведи в одеждах священников.

В любом случае сейчас надо было сосредоточиться на непосредственно стоявшей задаче.

— Да, нам надо найти этого мастера. Каких-либо зацепок у нас пока нет, но...

— Хорошо! — вскочила, выронив щенка, с кровати Миюри.

Щенок, кувыркнувшись на кровати, с ошеломлённым видом поднялся на лапы. Слова Коула "у меня есть пара соображений" остались при нём.

Миюри схватила свой не очень большой меч, подходивший её телосложению, и прикрепила к поясу, она сейчас больше всего походила на разбойницу.

— Брат! Пойдём, отыщем этого мастера!

Она была как хворост, политый маслом. Либо хладнокровная и молчаливая, либо жарко пылающая.

— Ещё совсем светло, идём сначала на площадь! Там куча народа, может, сразу и найдём! Просто поймаем всех, от кого пахнет чернилами, как от моего брата, и расспросим, верно? Пошли, пошли, пошли!

Миюри дёрнула Коула за руку, чуть не повалив на пол, он сжал руку девушки, удерживая её на месте, и опустил взгляд на щенка, следившего за ними.

— Нет нужды ловить таких людей, и ты хочешь пойти не на ту площадь.

— А куда ж тогда идти? — спросила Миюри, глядя на него ярко-красными, излишне возбуждёнными глазами.

— Надо сначала расспросить госпожу Ив.

Миюри резко повернулась, махнув своей серебристой косой, будто хвостом, и мечом, который она непременно решила взять, и вышла в дверь. Коул последовал за ней.

Пожилой слуга, заметив, что они уходят, с какой-то тревогой доложил им, что скоро будет ужин. Вероятно, Хайленд распорядилась приготовить настоящее пиршество. Чтобы успокоить его, Коул задержался, обещал вернуться до темноты и поспешил догонять девушку-сорванца.

Миюри была неукротима, и, догоняя её, Коул успел пожалеть, что не выкроил времени на короткий сон. Впрочем, на половине пути до него дошло, что пункт назначения не изменится, и он прекратил попытки её догнать.

До вечернего колокола ещё оставалось немного времени, но небо уже начало краснеть, и напряжение стало покидать лица людей. Особое оживление проявляли лишь владелец таверны с прислугой, готовившиеся к началу работы, носильщик, доставлявший последнюю партию товара, и худенькая девушка-волчица, в которой разгорелся охотничий инстинкт.

Эти мирные сумерки зальёт до краёв багровый цвет пожаров и крови, если разразится война королевства и Церкви. Коул невольно ускорил шаг и вскоре добрался до старой части Раусборна. Подойдя к нужному дому, он увидел, что Миюри в своём нетерпеливом ожидании коротала время, упражняясь в фехтовании с кем-то на краю улицы.

— Медленнее! — крикнул этот человек.

Коул узнал Язона, сопровождавшего их к Нордстоуну. У Коула не было времени выговаривать Миюри, что девушка, которой предстоит замужество, не должна размахивать мечом на улице. Язон встретил Коула непроницаемым выражением лица, под которым угадывалась лёгкая улыбка.

— Госпожа Ив здесь?

— Ты мёртв! — крикнула Миюри, взмахнула мечом и отправила его в ножны на поясе.

— Очень важно уметь замедлять меч, удели внимание этому движению к следующему разу.

— Да! — ответила Миюри с таким серьёзным видом, какого Коул у неё ещё не видел.

— По крайней мере, могла бы упражняться в зале, — проворчал он.

Если он попытается наставить её, она просто пожмёт плечиками и выкинет его нотацию из головы. Даже если она обучится фехтованию, чтобы стать настоящим строгим к себе рыцарем, ей понадобится не один год.

Миюри с Язоном повели Коула внутрь, где на первом этаже раньше перегружали пшеницу.

— О-о! — восхищённо воскликнула Миюри.

Это прежде пустое место было завалено горой товаров, рядом стояла Ив с книгой записей.

— Сейчас я очень занята, — сообщила она.

Вернувшись, Коул с Миюри уже встретились с ней, а теперь, спустя лишь несколько часов, они снова заявились к Ив, отчего ей приходилось ждать, скорее всего, новых неприятностей и беспокойства.

— Возможно, в этот раз можно будет заработать, хотя я не совсем уверен, — произнёс Коул.

Предполагается напечатать много книг, значит, потребуется много бумаги и чернил, а также немало другого — от нити и кожи на переплёт до перевозки готовых книг. С учётом тайного характера всего дела найдётся немало возможностей добавить в цене, кроме того, Ив весьма хороша в делах, требующих сокрытия, наконец, у неё было, где взять для этого достаточно немалое количество рабочих рук.

Ив почесала мизинцем руки с пером заднюю часть уха и вздохнула.

— Что там у вас опять? — нетерпеливо поинтересовалась она.

Шарон относилась к Ив откровенно настороженно, да и сам Коул не чувствовал восторга от мысли быть обязанным Ив, хотя и считал её хорошим человеком. Её раздражение могло быть вызвано тем, что всё это она прочитала на его лице.

— Я хочу попросить тебя помочь мне связаться кое с кем.

— Что? — растерянно спросил голос, принадлежавший, конечно, не Ив. — Брат, ты знаешь, где тот ремесленник?

Вопрос заставил Ив поднять бровь, а Коула криво усмехнуться.

— Нет, не знаю. Госпожа Ив, я хочу кое о чём поговорить с господином Ле Руа.

Глаза Ив на мгновение расширились, чтобы потом озадачено сузиться.

Ле Руа — это торговец книгами, с которым Коул познакомился больше пятнадцати лет назад, путешествуя с Лоуренсом и Хоро.

— Если бы ты назвал это имя где-нибудь в горах, в Ньоххире, например, я бы подумала, что ты хочешь купить Священное писание, чтобы перевести его. Но сегодняшний ты можешь обращаться к членам королевской семьи или епископам. Ты можешь прочесть, кажется, что угодно.

Тем не менее, она могла предположить, что Коул ищет какую-то книгу, которую нелегко получить. И, скорее всего, связанную с вопросами веры.

— Это, наверное, не доставит тебе... неприятностей?

— Фах! — фыркнула Ив и, ткнув пальцем в нос Коула, заговорила резким тоном. — Ле Руа возится с книгами, которые стоят дороже золота, ты хочешь, чтобы я была тебе посредником с таким человеком, и всё равно говоришь, что это не доставит мне неприятностей? Всё равно, что я бы поставила улей перед своим домом и говорила бы, что я не приваживаю медведей. То же самое.

Довольно своеобразное сравнение, но Коул всё же понял, о чём речь.

— Неужели ты не поможешь нам? — спросила Миюри, глядя в лицо Ив своими красноватыми глазами.

Выражение отвращения на лице Ив казалось искренним, исходящим от самого сердца, возможно, она увидела сейчас перед собой образ мудрой волчицы.

Но потом Коул подумал, что это не так. Ведь каждый раз, когда Миюри приходит к ней в дом, там почему-то оказывается что-нибудь вкусненькое.

Меж тем Ив всё с тем же глубоким отвращением произнесла:

— Чем дать вам искать и раскапывать ходы у меня за спиной... Возможно, лучше держать вас на виду...

Миюри пару раз моргнула и улыбнулась.

Ив уделяла внимание своим взаимоотношениям с родителями Миюри, сделкам с Хайленд, перспективам своего дела, но Коулу казалось, что главной побудительной причиной для Ив было то, что она ещё и несколько беспокоилась о Миюри и Коуле.

— Но... — лицо Ив изменилось. — Я прошу вас всей душой, многие книги должны оставаться невидимыми миру, не прикасайтесь к этому миру бездумно.

Возможно, такой вывод мог сделать алчный торговец, купивший и продавший несчётное число товаров и много раз переходивший по опасному мосту. Книги полны идей, а идеи могут и отравить душу, и исцелить мир, поэтому Церковь запретила способы, позволявшие бесконечно размножать идеи. Коул понимал ту опасность, вероятно, Хайленд и Ханаан тоже. Поэтому Коул даже не представлял, как отнеслась бы Ив, узнай она про его желание возродить способ неограниченно множить книги. Миюри со своей стороны, вероятно, уже представляла себе это, поэтому Коул ответил, стараясь выглядеть спокойным:

— Я хочу расспросить его о том, как делают книги.

Коул не думал, что можно всё утаить от Ив. И полагал, что Ив знает, что кое о чём могут не сообщать, чтобы делать того человека сообщником. Даже Ив, привыкшая сомневаться в каждом, не должна была подумать, что Коул и Миюри что-то таят от неё, желая сделать что-то плохое. Коул и в самом деле не хотел никаких неприятностей Ив.

Взвесив опасность знания и незнания, Ив, судя по всему, выбрала второе.

— Я свяжусь с Ле Руа для вас. Если он скажет, что это не опасно, я подумаю о возможности помочь вам, в противном случае я ничего не видела и не слышала. Так устроит?

То, что она сообщила о своих условиях, являлось проявлением своего рода доверия.

— Тогда... Конечно.

Ив некоторое время пристально разглядывала Коула, потом почесала затылок мизинцем.

— Ты всё больше и больше становишься похожим на того странствующего торговца. Он очень походил на ягнёнка, но был достаточно смелым, чтобы рисковать жизнью в странных ситуациях.

Коул ответил кривой усмешкой, но это сравнение воспринял как комплимент.

— Ле Руа очень известен среди некоторых эксцентричных аристократов, кто-нибудь из них должен знать, где он находится, чтобы я могла связаться с ним побыстрее. Самое быстрое — дня три, может, неделя или около того.

— Благодарю тебя.

Ив так тяжело вздохнула, словно ей пришлось сесть на пиратский корабль.

— Ладно, может, поужинаете у меня?

— А, нет... досточтимая принцесса Хайленд уже...

— Я так и думала. Когда я услышала, что кто-то на рынке покупает отборные деликатесы из баранины и из сладостей, я догадалась, что это она покупает. В городе полно слухов о приезде высокопоставленного человека, я вся обсмеялась чуть не до смерти.

— Тебе не стоило развлекаться, смеясь над рыцарем, который хорошо себя проявил, — заявила Миюри, гордо выпятив грудь.

— Насколько я слышала, вы оба действительно хорошо поработали.

Похоже, Язон уже доложил ей о бурных событиях в Рабоне.

— Но никто, кроме Бога, никто не знает, как долго удача будет тебе сопутствовать. Если сейчас провалишься... — Ив рукой с зажатым пером приподняла Коулу подбородок, — может, придёшь и будешь работать на меня?

Миюри деликатно убрала в сторону руку Ив.

— Если дашь много фиников и мёда, мы можем подумать об этом.

— Хмм... Тогда, если я добавлю лимонного мороженного, может, придёте прямо сейчас?

— Лимонного? Что это? Но звучит восхитительно.

— Нет, ты ещё не пробовала этот восхитительно-кисловатый вкус? Жалко...

Коул, беспокоившийся о том, чтобы Ив не получила ненужных сведений, после её согласия связаться с Ле Руа почувствовал облегчение. Когда речь идёт о Ле Руа, можно смело считать, что дело связано с чем-то опасным, ведь он книготорговец, занимающийся опасными запретными книгами, и Ив это прекрасно известно.

— Брат, брат, я хочу съесть это лимонное мороженное, — узнав о новом лакомстве, Миюри схватила Коула за рукав и начала трясти.

Ведьма, наделившая её ненужным знанием, довольно захихикала.

— Принцесса Хайленд приготовила нам роскошный ужин, — заметил Коул.

— Но у неё нет лимонного мороженного! А люди рассказывают, лимонная кожура испускает лёгкий аромат, в этом мороженном соединяются лимонная кислинка, сладость мёда и прохлада колотого льда!

Кажется, Коул слышал, как богатые аристократы, приезжавшие на горячие источники Ньоххиры, говорили об этом. Есть тысячи разновидностей еды, которые никогда Коул не видел. Точно так же он не обладал знаниями о бесчисленных способах делать что-то в больших количествах, или легче, или быстрее. А запрещённые книги — это целый мир, которого опасалась даже Ив, и Коулу было страшно представить, каким может стать мир, воспользовавшись этими знаниями.

Женщина-алхимик, жившая с Нордстоуном, вероятно, постоянно обращалась к этому миру. Так удалось найти удобрение для пшеницы, которое раньше не использовалось, узнать, что за морем на западе есть земля, или даже...

— Брат? — прозвучал голос, вернувший Коула к действительности.

— А... прости...

— Просто признай, что лучше бы ты подремал со мной.

Похоже, она решила, что её брат устал так, что начал засыпать на ходу. Если бы Коул сказал, что Земля похожа на шар, она решила, что это ему приснилось.

— А теперь, брат, давай вернёмся и поужинаем!

Достойно поистине восхищения то, с какой ловкостью Миюри могла передумать. С другой стороны, эта ловкость может понадобиться при поиске во всём королевстве ремесленника, которому удалось ускользнуть даже от инквизитора.

А пока Коул надеялся, что когда они уйдут из дома Ив, Миюри по дороге не будет тянуть его за рукав и уговаривать.

В аптеках, торговавших сахаром и другими сладкими деликатесами, и в мясных лавках Раусборна были куплены товары лучшего качества, породив пересуды насчёт того, какой высокопоставленный сановник мог появиться в городе. Трудно представить, насколько все были бы потрясены, если бы узнали, что покупалось это для девушки из купальни, построенной в деревне горячих источников, затерянной глубоко в горах.

Хайленд, организовавшая этот роскошный ужин, была счастлива увидеть реакцию Миюри.

— Вы двое отправились в путешествие с миссией и отлично с ней справились.

В поведении Хайленд обычно не ощущалось её аристократическое происхождение, но эти слова были сказаны истинно королевским тоном. Конечно, она так просто поддразнивала Миюри, настоявшую на том, чтобы присутствовать на ужине в официальном рыцарском наряде.

Миюри в соответствии с этикетом сняла меч, чему она научилась у настоящего рыцаря, и в знак своей преданности преклонила колено. Выглядело это достаточно торжественно, но на столе ещё шипела и пузырилась маслом свежеприготовленная ягнятина. Когда голова Миюри поравнялась с мясом, у тут же неё выступила слюна, торопливо вытертая ею рукавом. Глядя на это, Коул вздохнул.

— Наверное, непросто найти горячую еду на корабле, да? Давайте, приступайте.

Миюри, в достаточной степени сыгравшая роль рыцаря, передала меч служанке, повела плечами и села за стол, чтобы немедленно схватить нож и отхватить им большой кусок мяса.

— Пожалуйста, будь немного... — начал было Коул при виде такого неподобающего поведения, но ему было неловко продолжать, тем более что Хайленд выглядела при этом счастливой.

Кроме того, у Коула было лёгкое подозрение, что Миюри пренебрегла правилами поведения специально, чтобы порадовать Хайленд, и он ограничился лишь просьбой не откусывать от большого куска, и Миюри тут же нарезала мясо на кусочки поменьше.

— С проблемой семейства Нордстоунов удалось справиться действительно хорошо, — сказала Хайленд, поднимая бокал, письмо от Стефана с отчётом Коула она получила раньше. — Работа была нелёгкая.

Пришлось достаточно посуетиться, чтобы скрыть ненужные подробности, и горло Коула невольно перехватило, когда он чокался с наследницей.

— Предыдущий землевладелец, достопочтенный Нордстоун, не отличался разборчивостью в средствах, и с ним было непросто ладить. Однако достопочтенный Стефан, унаследовавший землю, является истинно верующим, так что в будущем беспокоиться о его землях нужды не будет.

— Да, я это поняла из письма. Что называется — "видеть за текстом", сразу видно человека, — улыбнулась Хайленд, вероятно, письмо всплыло перед её глазами, учитывая, насколько ответственным был Стефан, можно себе представить, что он написал. — Но меня удивило, что несколько слухов, совершенно нелепых и бессмысленных, оказались имевшими основания.

— А, насчёт этого. У меня ноги подкосились, когда я увидел гору костей на корабле! — радостно объявила Миюри, поливая говяжью лопатку соусом с орехами, перцем и чесноком, и ей явно не терпелось отправить это в рот.

— Бывший землевладелец — человек, переживший смутное время. В том, как ради поставленной цели он пренебрёг своим положением и условностями, с этим связанными, есть нечто, чему стоит поучиться.

— Мм. Этот дедушка очень симпатичный!

Хайленд согласно улыбнулась, понаблюдала, как Миюри зачерпывает широкой миской чечевичного супа, и повернулась к Коулу.

— Теперь, когда из-за меня вам выпало столько беготни, я ещё и прошу вас заняться делом преподобного Ханаана, пожалуйста, простите меня.

— Да чего там, не говори так, — ответила Миюри и похлопала по плечу Коула, сжавшегося от такой фамильярности. — Потому что ты вознаграждаешь нас таким количеством вкусной еды, что мы можем съесть, сколько захотим.

— Миюри!

Бесполезно, Миюри схватила рукой баранье ребро и впилась зубами в мясо, с которого закапал жир.

— Накормить ужином за сделанную работу — это почти что даром. А ведь дело преподобного Ханаана может оказать огромное влияние на мир, — произнесла Хайленд с улыбкой, но лицо её казалось печальным.

Коул просто получал распоряжения и что-то делал, чтобы их исполнить, в то время как Хайленд должна была разрываться между дворцом, Ханааном и другими заботами. Успешно она справлялась или нет, на её плечах всегда лежала ответственность, которую обычной не назовёшь.

— Преподобный Ханаан пошёл в собор?

— Нельзя. В соборе может оказаться кто-то из противостоящих группировок, кто мог бы его узнать, поэтому он предпочёл последовать примеру Ив Болан и снял дом в старом городе.

Почти все города с долгой историей пережили несколько ожесточённых войн. В старых, опалённых войнами домах часто можно встретить потайные ходы или комнаты. В случае чего так было безопасней.

— По соображениям безопасности я вообще была против его приезда в королевство. Представители высокопоставленного духовенства, выступавшие посредниками, передали: "Преподобный Ханаан настаивает на том, что, если он не встретится лично с Предрвссветным кардиналом и не оценит его личные качества, этот замысел никак не сможет быть реализован".

Коул удивился. Похоже, Ханаан был не изгоем, а тем, кому принадлежит важная роль. И очень известным, несмотря на свою молодость.

— Он, кажется, известен как очень способный юноша. С одного прочтения запоминает даже тяжёлые богословские книги.

Коул вспомнил уравновешенность Ханаана в ситуации, в которую по молодости лет вряд ли попадал прежде, и его умное лицо, когда он излагал суть запретного способа. Имея высокое происхождение, он и способностями обладал соответствующими.

Если говорить о манере себя держать, то девушке, сидевшей рядом с Коулом, было бы трудно с ним тягаться. Глядя на Миюри, восторженно укладывавшей толстый кусок сыра на пшеничный хлеб, он почти хотел увидеть её радостно вилявший хвост.

— Значит, я прошёл его проверку? — уточнил Коул.

Хайленд с улыбкой пожала плечами:

— Полагаю, его условие было предлогом, чтобы встреться с человеком, которым он восхищался и с которым, возможно, у него больше не будет возможности встретиться.

Коул смутился и не нашёлся с ответом, Хайленд легко кивнула, будто была удовлетворена подобной его реакцией.

— Когда я его провожала, ему явно не терпелось увидеть твой перевод Священного писания на общеупотребительный язык. А на встрече в моей комнате он слишком нервничал.

На встрече Коул изо всех сил старался не поддаться влиянию спокойной манеры поведения Ханаана и не имел возможности рассматривать его чувства. Услышав иную оценку его образа, Коул подумал, как забавно, что оба они на самом деле изо всех сил старались сохранить лицо.

— Я увидела это сразу, — заявила Миюри, успевшая почти мгновенно расправиться со своим хлебом с сыром, потом она, прищурившись, улыбнулась, показав клыки, словно волчонок. — Будь он девушкой, я бы оттолкнула его, когда он целовал тыльную сторону твоей ладони.

Хайленд, пившая в этот момент вино, пожала с улыбкой плечами:

— Я тоже должна опасаться.

Коул посмотрел на Хайленд — что за шутки? А Миюри широко улыбнулась и впилась зубами в следующий кусок мяса.

— Э-э... я больше не могу двигаться...

Коул подумал, что это зрелище ему немного знакомо, потому что Миюри вела себя так же, как и её мама, мудрая волчица Хоро. Хоро, которую когда-то почитали как богиню, представала в подобном неприглядном виде, когда ей доводилось слишком много выпить. С другой стороны, это было связано не только с недостаточной самодисциплиной, сказывалось ещё и то, что её любимый муж был всегда готов прийти к ней на помощь. Таким образом, во имя добродетельности Миюри Коул должен был взять на себя ответственность за то, что так её разбаловал.

Миюри смела гору еды, после чего ей оказалось трудно добраться даже до её с Коулом комнаты, поэтому она улеглась животом вверх прямо на длинную каменную скамью в коридоре рядом с залом.

— Брат... трудно... ох...

— Тебе точно не надо позвать врача? — обеспокоенно спросила Хайленд.

— Обычное дело, — вздохнул Коул. — Просто дай ей полежать.

В любом случае завтра утром её живот снова будет урчать.

Коул поблагодарил служанку, которая поспешно принесла одеяло и накрыла им Миюри.

— Чревоугодие — страшный грех, и я сейчас расскажу об этом.

— У-у-у... — простонала Миюри так отчётливо, как она делала, когда давала понять, что не будет слушать.

Коул ткнул рукой в голову девушку-сорванца, встал со скамьи и повернулся к наследнице.

— Кстати, досточтимая принцесса Хайленд.

— Мм? — повернула к нему голову наследница, готовая, кажется, хоть всю ночь заботиться о Миюри.

— По поводу того ремесленника я хочу сначала расспросить знакомого книготорговца.

— У тебя есть даже знакомый книготорговец?

— Он заботился обо мне во время моего прошлого странствия, у него тогда была запрещённая Церковью книга по рудному делу. У него есть не только знания и связи, у него и денежное положение солидное.

— Книготорговец, скупающий и перепродающий редкие книги. Человек, кормящийся этим, должен быть чувствителен к ветрам, исходящим от инквизиторов, равно как и к шелесту травы под этими ветрами, он может знать, что происходило в то время, — произнесла Хайленд, потом широким движением кивнула, подпёрла подборок ладонью и задумалась.

— Прости, что-то случилось? — спросил Коул, но выражение лица Хайленд осталось неопределённым.

Казалось, ей было трудно что-то сказать.

— Предложение господина Ханаана — просто Божий промысел для королевства, — сказала она через некоторое время несколько напряжённым голосом, таким не говорят про удачу, дарованную Господом. — Но, думаю, будут ещё вопросы с оказанием помощи в осуществлении их плана.

— Вопросы у тебя?

План Ханаана, можно сказать, весь состоял из вопросов. Надо было, не мешкая, опуститься на самое дно мира, связанного с книгами, с которым даже Ив не желала связываться. При том, что сам король Уинфилда приостановил распространение на большой земле Священного писания на доступном языке.

Однако, принимать всё это или нет, разве само решение не принято уже давно?

Коул подумал, может, ей, как и Миюри, тяжело подступиться к поиску ремесленника? И в этот момент Хайленд сказала ещё об одной прорехе в плане:

— Для изготовления книг понадобится место.

Священное писание — это толстая книга, а копий нужны сотни и тысячи. И это количество могло сделать всего несколько ремесленников, используя способ, о котором рассказал Ханаан. А при обычном копировании, если речь идёт только о бумаге, а не пергаменте, и без учёта переплетения в кожу, цена определяется в основном стоимостью работы переписчиков.

Коул думал, что достаточно овладеть способом, предложенным Ханааном, но, похоже, Миюри права, говоря, что он может видеть лишь половину мира.

— Место... правильно... имен... именно так.

Одна бумага потребует много места, и нужен кто-то, кто её будет доставлять. А раз изготавливать много книг надо скрытно, придётся выбирать уединённое, отдалённое от людей место, что усложнит доставку материалов. Кроме того, повозки с бумагой и краской, время от времени въезжавшие в глухие места и покидающие их, всё равно привлекут внимание.

Кроме того, способ Ханаана даст лишь оттиск на бумаге, но потребуется много людей на то, чтобы обрезать, протыкать отверстия, продевать нить, добавлять обложку, всё это нужно, чтобы получить книгу, которую можно читать. Если работники будут собраны в одном месте, надо будет организовать их проживание, и им для повседневной жизни понадобится покупать то и это. Конечно, скрыть это от ближайших городов не удастся.

Коул задохнулся, осознав свою слепоту, и тут Хайленд сказала:

— Итак, мне потребуется твоя помощь, твоё заступничество.

— Моя... моё?..

Что это пришло ей в голову? Коул увидел, как вздохнула и слегка ссутулилась.

— Моё сердце хранит одно место, и... оно подходит для нашего плана... Новый монастырь, который мы поддерживаем.

— Что!? — не удержался от крика Коул.

Монастырь, создаваемый для сирот Шарон и Кларка, действительно хорошо подходил для изготовления книг.

— Это место достаточно удалено от города, там можно разместить много людей, обеспечить их кровом и питанием, частый въезд и выезд не должен вызвать пересудов. Что-либо лучше я придумать не смогла.

— Для монастыря действительно не будет странным, если туда часто привозят бумагу и чернила. Это замечательно, — поддержал Коул, но потом он припомнил один момент. — Но почему тебе нужно моё заступничество?

— Ну, дело, в общем, в том... — Хайленд в смущении потёрла лоб. — Монастырь мы подобрали для преподобного Кларка и госпожи Шарон. Они изо дня в день готовят его. Вот уж, действительно... занять чужое место, потому что оно тебе удобно...

Коул чувствовал себя оглушённым. Не тем, что Хайленд колебалась. А тем, что та Хайленд, которую он сейчас видел, отличалась от её аристократического образа в его сердце.

— Конечно, мы не станем забирать его надолго. Как только план будет завершён, я согласно моему слову верну им то, что должна.

Попытки Хайленд оправдаться заставили Коула слегка улыбнуться.

— Досточтимая принцесса Хайленд, то, как ты это сказала, только укрепило моё доверие к тебе.

— А? Что? — растерянно захлопала глазами Хайленд.

Коул выпрямил спину и приосанился.

— Как бы то ни было, но ты имеешь право прямо приказывать господину Кларку или госпоже Шарон. Но ты избегаешь использовать эту власть, ты всегда внимательна к ним, как и к другим тоже.

Коул вдруг увидел перед собой не наследницу, на которую он всегда смотрел снизу вверх, а обычную девушку, какими они бывают в её возрасте. Хайленд прикрыла глаза.

— Это действительно дорогого стоит. Досточтимая принцесса Хайленд, я бы хотел идти об руку с тобой...

— Коул, Коул, ты...

— Не смущайся, меня это действительно тронуло.

— Да нет, всё в порядке.

Благородство Хайленд, похожее на поэзию, больше всего подходило её королевской крови. Коулу, чтобы дать выход переполнявшему его чувству, хотелось взять её за руку, но была ли она нерешительной или застенчивой...

— Грру-у-урр! — раздалось низкое рычание, словно выходившее из ада.

— Коул... — произнесла Хайленд, покорно поднимая ладони к плечам — прости, прости, не сообрази она быстро, её руки могли украсить следы глубоких укусов. — Твой рыцарь — настоящая железная стена.

Миюри отступила на шаг, рычание, наконец, прекратилось.

Кажется, надо снова объяснить этой дикарке, кто здесь господин.

Есть рыцарский орден только для двоих — Коула и Миюри, орден был создан благодаря привилегии Хайленд, так что формально она стала их господином, однако юная девушка-волчица следовала законам леса и не обращала особого внимания на всякие формальности.

— Вернёмся к делу. Досточтимая принцесса Хайленд, насчёт монастыря...

Коул сказал это, потому что Хайленд не хотела портить хорошие отношения с Миюри, чьё угрюмое выражение лица очень беспокоило наследницу. После попытки Коула Хайленд пришла в себя и неловко улыбнулась.

— Господин Кларк и госпожа Шарон должны отнестись с пониманием. Я сам им объясню. Можно ли им рассказать о плане?

— Да, конечно, им следует доверять. И если это не будет неудобно, когда начнётся выпуск книги, попроси их тоже вычитать отпечатанный текст.

— Как скажешь, — ответил Коул и перешёл к довольно болезненному моменту. — Однако, если мы собираемся занять земли монастыря, возникнет один требующий решения вопрос.

— Вопрос?

Было немного забавно, что Коул вдруг спросил, хотя само затруднение не было ни забавным, ни интересным.

— В действительности место под монастырь оказалось настолько заброшенным, что это трудно было себе представить. Сейчас господин Кларк каждый день туда приходит, пытаясь что-то сделать своими силами, но фактически дело идёт медленно, да и средств на ремонт пока нет.

Хайленд была так этим ошеломлена, что шагнула к Коулу, забыв о Миюри.

— Вот, значит, как...

— Э-э, да, так, — пробормотал Коул, пытаясь оценить реакцию Миюри.

Миюри продолжала лежать на каменной скамье, но лоб её был нахмурен, а губы поджаты.

— Кажется, я слышала, как они говорили, что ситуация хуже, чем ожидалось... А если дело обстоит настолько плохо... — чувствуя свою вину, Хайленд подняла взгляд к небу. — Вечно я так — не проверю, как следует... Ладно, понятно. Тогда я заплачу за ремонт. Только я не хочу, чтобы это выглядело платой за использование места, так что, пожалуйста, не мог бы ты попросить их предоставить нам место?

Хайленд была такой светлой личностью, что Кларк и Шарон подчинились бы, даже если бы она им лишь приказала. Это заставило Коула ощутить, что лучше Хайленд ему не найти того, с кем вместе бороться с пороками Церкви. Но под бдительным взглядом Миюри он не осмелился взять её за руку.

— Я понял. Постараюсь должным образом объяснить им.

— Да, пожалуйста.

Хайленд, погрузившись в обдумывание последующих действий, отошла на пару шагов. Коул воспользовался паузой, чтобы посмотреть на Миюри и увидел ухмылку на её лице — поворкуйте тут мне.

— Но, в самом деле, почему они не сказали об этом раньше... О, нет, неужели... — печальная улыбка появилась на полном самоиронии лице Хайленд. — Шарон раньше была сборщиком налогов и, вероятно, знает глубину моего кармана.

Шарон как-то сказала, что добросердечные аристократы не способны зарабатывать деньги. Если наследница и была способна оплачивать дорожные расходы, ей было далеко до аристократов, возводящих соборы на свои деньги.

— Начальник не должен при подчинённых беспокоиться о средствах, — самоуничижительно произнесла Хайленд.

— Не говори так, — постарался утешить её Коул.

Хайленд улыбнулась, слегка пожала плечами и повернулась к Миюри.

— Я слышала, что твой отец Лоуренс — прекрасный и умный торговец, каких в мире встретишь нечасто, пожалуйста, не могла бы ты его попросить его показать мне парочку трюков?

Миюри фыркнула и ответила:

— Спрошу его, когда у меня настроение будет получше.

— Как бы то ни было, давайте сначала найдём того ремесленника. Я ещё проверю записи о появлении инквизиторов во всех портах.

— Хорошая мысль.

— Наш план должен положить конец противостоянию королевства и Церкви, — сказала Хайленд и положила ладонь на плечо Коула, тот поспешно покосился на Миюри.

— Грру-у-урр! Я больше не намерена злиться! — прорычала та.

Поистине, лгунья с острова лжецов, Миюри протиснулась между Коулом и Хайленд, упёрлась каждому рукой в грудь и отодвинула друг от друга.

— Прощу тебя, если заплетёшь мне косы, — сказала она Коулу и повернулась к Хайленд. — Прощу тебя за инжир в меду.

Как ни страдала только что Миюри из-за своего обжорства, но тяга её к еде была, очевидно, слишком сильной. Хайленд не стала возражать, и Миюри удовлетворённо кивнула.

План Ханаана был связан с трудностями. Но, может быть, всё пройдёт хорошо. Так можно было сказать, надеясь на лучшее этим тихим вечером.

Выторговав вечером у Хайленд за прощение кое-что для своего ненасытного желудка, Миюри уже с утра поупражнялась с мечом, пока Коул молился в часовне в доме, потом они вдвоём отправились к Шарон, чтобы поговорить о вчерашнем решении.

— От тебя слишком чесноком несёт... — помощилась Шарон, встречая их.

Обычно Шарон принимала недовольный вид при встрече с Миюри, но на сей раз гостям действительно было неловко, Миюри даже смутилась. Тем более, что, проснувшись, она сама почувствовала, насколько пропахла чесноком вся комната.

— И что, по-твоему, я должна делать? — негромко произнесла Миюри, вероятно, чтобы скрыть свою неловкость.

Коул нажал ей на голову и рассказал Шарон о сути дела. Шарон была поражена планом Ханаана и запретным способом, о котором он поведал, также она проявила интерес к возможности мирного разрешения противостояния. Ей было всё равно, что будет с обеими сторонами, для неё было главным, чтобы не было войны, которая делает детей сиротами, и поэтому она очень надеялась на мир.

— Мне безразличны цели Церкви и королевства. Но если это поможет в постройке монастыря, то оно, конечно, только к лучшему. Кларк обладает действительно сильным духом.

— Сильным духом?

Шарон, вздохнув, пожала плечами и ответила:

— Работы по ремонту двигаются не слишком хорошо, но он настаивает, что это его работа, он даже стал там жить и не слушает, когда я прошу его вернуться. Кажется, эта проблема свойственна истинно верующим, — со сдержанным унынием поделилась Шарон, и Миюри кивнула, словно откликаясь на её настроение, а потом перевела взгляд на Коула.

— Если я воспользуюсь этим предложением, чтобы дать ему передохнуть, он, вероятно, послушается.

Взгляд Миюри — брат, ты такой же — пронзил Коула, и он успокаивающе сказал ей:

— Понял, я понял.

— Опять же, способ изготавливать столько копий документа, сколько хочешь, — Шарон сложила руки на груди и вздохнула. — Была бы такая штука у нас, когда я налоги собирала, просто не выразить, насколько это облегчило бы работу.

— Правда? — посмотрела на неё Миюри.

— В налоговых бумагах полно одинакового шаблонного текста, предписанного "велением Господа и Совета". Если это скопировать на бумагу, можно будет избавить многих людей от тяжёлой работы.

Миюри не особо поняла всю мощь этого способа, но реальные проблемы, упомянутые Шарон, нашли горячий отклик в её душе.

— Но можно в больших количествах копировать и подложные бумаги. В этом способе можно увидеть и хорошее, и дурное, — заметил Коул.

Шарон негромко фыркнула, посмотрела на него и Миюри и сказала:

— Но серьёзны ли ваши поиски пропавшего ремесленника? Найти ремесленника, который скрывается всего лишь от уплаты налога — уже задача несказанно сложная.

— Не волнуйся, мы способны даже раскрыть истинное лицо корабля-призрака, — гордо выпятила грудь Миюри.

Коул усмехнулся с изрядной долей скепсиса. Шарон тоже криво усмехнулась, должно быть, сравнение показалось ей занятным.

— К слову о корабле-призраке, — произнесла Шарон, опустив руки и глядя Миюри в глаза. — Когда вы возвращались на корабле, ты поиздевалась над птицей, верно?

— Чего! Как бы я могла...

— Верно?

Коул тогда впервые увидел альбатроса в такой панике. Что же до Шарон, то её глаза с таким ледяным холодом смотрели на Миюри, что та пригнула голову и с мольбой о помощи посмотрела на Коула.

— Этот долг ты оплатишь помощью Кларку, глупая собака.

— Чего? Ах, ты...

Она не произнесла "...противная курица", потому что от её движения звякнул рыцарский меч на её поясе, напомнив, кем она является. Рыцарь должен защищать людей, а не оскорблять их. Пусть она так и не смогла поверить в Бога, но понятие о рыцарстве в ней жило с детства.

— Я попрошу прощения у госпожи птицы.

Этот ответ заслуживал бы высшей оценки, если бы Миюри при этом смотрела в глаза, но готовность извиниться — это уже большой шаг вперёд.

— Встретишь морских птиц в портах, не забудь оторвать им несколько кусочков хлеба.

— Хорошо...

Если бы её волчьи уши и хвост не были спрятаны, они бы уныло повисли. Коул потянулся рукой к её голове, чтобы одобрительно похлопать, но Миюри, нетерпеливо оттолкнув руку, прижалась к нему и обхватила руками. В конце концов, она же не хотела навредить тому пойманному альбатросу, так же?

— О, наши дети такие разумные, — поддразнила её Шарон.

Миюри повернула к ней лицо и показала язык — чтобы не сдавать всех позиций.

Шарон, узнав, что Коул собрался отправиться к монастырю, чтобы помочь в его подготовке, передала через него кое-какую одежду на смену и еду. Еда состояла из поджаренного с двух сторон для лучшей сохранности хлеба, сыра и сала, это должно было восполнить затраты тяжёлого физического труда. А мяса Кларк как ревностный верующий обычно не употреблял.

Сменная одежда изобиловала следами починки, швы были неровными. Нетрудно было представить, как Шарон вместе с приютскими детьми сидели за этой работой, Коул увидел это, будто воочию. Монастырь и приют, где они будут жить, должны стать очень приятным местом.

Вернувшись от Шарон в дом Хайленд, Коул немедленно отчитался перед наследницей, и та сразу взялась организовывать работы. В первую очередь надо было, чтобы с ситуацией в монастыре ознакомились плотник и садовник, чтобы составить перечень всего необходимого. Чтобы их найти потребуется пара дней, поэтому с учётом договорённости с Шарон Коул решил доставить Миюри к Кларку. Девушка-рыцарь собиралась отправиться пешком, немедленно, с мечом на поясе, но Хайленд воспротивилась этому и настояла на своём после короткого препирательства. Коулу с Миюри была предоставлена повозка, это было сделано не только потому, что они недавно вернулись в город, но и потому, что обстановка с подготовкой здания была неясной, к тому же Хайленд хотела отправить Кларку немного вина и фруктов в качестве своего рода извинений.

В итоге Коул взял на время повозку, использовавшуюся в доме. При виде этого Миюри бросилась в дом за бумагой и чернилами, а когда вернулась и увидела, что Коул устраивается на козлах, оторопело спросила:

— Слушай, брат... ты что, действительно можешь управлять повозкой?

— Разве ты не знаешь, что я несколько лет провёл в странствиях?

— Я боюсь, что... — пробормотала Миюри с застывшей улыбкой на лице, она, вероятно, думала, что её брат был ни на что не способен.

Хайленд поспешила ответить за него:

— Я видела, как он запрягал и распрягал лошадь в Ньоххире, он хорошо с этим справлялся.

— Что? Ему даже курицу на ужин полдня ловить надо?

Пожалуйста, не надо, как мне тягаться с маленькой девочкой-волчицей, под взглядом которой куры застывают от страха? — подумал Коул и произнёс вслух:

— Ладно, не мешкай, садись в повозку.

— Хорошо... — и Миюри полезла в грузовую часть повозки.

День был солнечный, дул слабый ветерок. Коул вздохнул и повернулся к Хайленд:

— Я возьму на время повозку, вернусь, скорее всего, завтра, самое позднее — послезавтра.

— Хорошо, не усердствуй слишком.

Коул был одет не в свою одежду из Ньоххиры, похожую на одежду священника, и не в одежду торговца, взятую в торговом доме, на нём была грубая льняная одежда помощника садовника, в которой можно было поработать на строительстве монастыря. Он тронул повозку под внимательными взглядами служанки, принёсшей им еды, и пожилого слуги, постелившего на козлы шерстяную ткань.

Вопреки своим словам Коул чувствовал себя на козлах не слишком уверенно, правда, он немного заранее поупражнялся в вождении, и на улицах Раусборна довольно хорошо справлялся. Но это, скорее, не из-за его умения, а просто потому, что в аристократических домах лошадей лучше обучали.

Когда копыта лошади застучали по мостовой уже у ворот города, Миюри перегнулась через спинку козел и хихикнула:

— Хе-хе, это так странно.

— Мм?

— Брат чувствует себя неуютно в любых занятиях за исключением чтения.

Коул с небольшим недовольством покосился на неё.

— Но я даже не знала, что ты можешь вести повозку, даже если не очень этого хочешь, — кажется, Миюри не устраивало, что ей приходилось в чём-то оценить Коула выше, чем она думала прежде. — В Ньоххире ездить приходилось редко, а теперь в дороге ты всегда рядом.

Коул даже несколько раз ездил на Миюри-волчице. Это было настоящим безумием. Если к такой езде привыкнуть, самая норовистая лошадь будет нипочём.

— Хмм... — неопределённо ответил он.

Кажется, Миюри пыталась изобразить безразличие, но уголки её губ выдавались рвавшуюся из неё радость. В конце концов, она повернулась в повозке, легко перескочила на козлы и сказала:

— Ты выглядел таким одиноким, я буду здесь, рядом с тобой.

С бумагой, пером и чернильницей она собиралась продолжить свою нелепую рыцарскую историю. Козлы были узковаты для двоих, но если ей сказать вернуться в повозку и писать там, она, скорее всего, не послушается и разозлится, так что лучше забыть об этом.

— Мама и папа чувствовали в дороге то же самое, правда?

Когда повозка проезжала городские ворота, Коул показал стражникам разрешение от Хайленд, и повозку пропустили. Когда на повозке столько еды, проехать без такого разрешения можно только после уплаты пошлины.

— Моя мама говорила, что ей каждый очень трудно проходить ворота, потому что она не может прятать свой хвост.

— Я ещё слышал от господина Лоуренса, что она несколько раз злилась из-за этого.

— Мама? Непонятно.

— Она делала вид, что её хвост — это просто мех, чтобы защищаться от мороза, и её хвост часто называли "дешёвым волчьим мехом".

Коул опасался, что Миюри может рассердиться из-за такой несправедливости, но она с довольным видом рассмеялась.

— Я бы очень хотела увидеть в тот момент сердитое лицо мамы, это было бы так смешно.

Какая нехорошая дочь, — не мог не усмехнуться Коул.

— Мм... может, и так. Тоже неплохой пример... — пробормотал он.

— Чего там неплохого?

Проехав ещё немного, они добрались до места, где во все стороны тянулись поля. Миюри быстро повернулась всем телом влево-вправо, освободила волчьи уши и выпустила пушистый хвост. Хвост прошёл у неё между ног, сдвинув в сторону бумагу и опрокинув чернильницу. Коул обеспокоился, не перепачкает ли она хвост в чернилах, но Миюри не уделяла ему такого же внимания, как её мама, мудрая волчица Хоро.

"Когда прекрасная девушка-рыцарь завершила ожесточённую битву в заснеженных горах, другие рыцари закутались в роскошные норковые меха, чтобы согреться, и лишь девушка была той единственной, которая была укрыта простой серебристой волчьей шкурой".

Прекрасная девушка-рыцарь никак не могла приспособиться писать, сидя на козлах, но упрямо водила пером по бумаге.

"Её соратникам стало очень интересно, почему она носит такие потрёпанные вещи, и лишь священник, направлявший рыцарей, смог заметить, сколь прекрасна была волчья шкура".

Миюри прочитала предложение вслух и улыбнулась.

Её с самого начала не устроило, как закончилась попытка епископа города Рабона схватить Нордстоуна, и она переписала всю сцену по-своему. Но как это могло превратиться в ожесточённое сражение в заснеженных горах? Коул этого совершенно понять не мог.

Прочитав ещё немного, Коул увидел, что Миюри описывала себя как девушку-рыцаря героического типа и героического сложения, на две головы выше себя нынешней. Судя по её маме, такой она вряд ли когда-либо станет, но написано всё было на полном серьёзе.

"Потом брат проявил действительно большую заботу о её хвосте, коснуться которого его всегда влекло. Но он скрывал это желание, потому что боялся быть осмеянным".

Персонаж, именовавшийся прежде священником, вдруг обернулся братом. И на правах старшего брата Коул должен был кое-что сказать:

— Я всегда заботился о твоём хвосте из опасения, что ты, бегая по лесу, наберёшь на него грязи. И мне приходилось каждый раз о нём заботиться, хотя это и очень утомительно.

— Замолчи уже! — закричала Миюри, и Коул закрыл рот и беспомощно вздохнул.

Она последнее время не спорила с ним о желании выйти за него замуж, но её романтические чувства проявлялись со всей прямотой и, кажется, приобретали странные формы.

— Когда твои родители путешествовали вдвоём, они, похоже, чувствовали то же самое, — произнёс потом Коул, вспоминая картинки, увиденные им на той повозке из детства.

Очень странно, что он повторил слова Миюри. Происходившее сейчас казалось очень похожим на то время, но было совершенно иным.

— "Но на самом деле брату нравится не хвост, а длинные волосы. Блеск волос..." Брат, брат, — задёргала Коула за рукав Миюри, — как бы ты написал это слово?

Коул взял перо и написал ей требуемое слово на краю листа. В её тексте, оказавшемся рядом, описывалась сцена с одержимым аккуратностью и обделённым умом священником, которого волновали и расстраивали серебристые волосы прекрасной девушки-рыцаря. Коулу больше не хотелось высказывать своё мнение, он крепко сжал в руках вожжи.

Миюри некоторое время пристально разглядывала слово, которое сейчас выучила, и вписала в свой текст. Выглядела она при этом весьма довольной.

В детских воспоминаниях Коула те двое выглядели очень счастливыми в той повозке. Но, пожалуй, он и Миюри проводили время в пути не хуже. С этой мыслью Коул продолжил путь, который он делил со своей спутницей.

Шарон говорила, что по дороге им должна встретиться небольшая каменная часовенка, построенная, чтобы путешественники могли помолиться о счастливом пути. От неё следовало повернуть налево, пересечь по мосту ручей, и через некоторое время среди полей должен появиться лес, резко выделявшийся своим диким видом. Здание монастыря размещалось в глубине леса.

Впрочем, для выросшей среди гор Миюри это был всего лишь лес.

— Преподобный Коул! — закричал работавший во дворе Кларк, увидевший повозку и узнавший ехавших в ней, потом он, чуть не прыгая от радости, бросился бежать навстречу по вившейся среди травы тропинке.

— Почему вы так вдруг приехали? Неужели у Шарон опять что-то стряслось?

Коул полагал, что отношения Кларка и Шарон сводились к тому, что Шарон беспокоилась о более слабом Кларке и вела за собой, но прозвучавшие слова заставили его внести некоторые исправления в своё впечатление. По крайней мере, Шарон ухватила за хвост волчицу Миюри.

— Это... госпожа Шарон сказала нам привезти тебе эти вещи, — сказала Миюри, доставая порученные ей сменную одежду и прочие вещи.

Обычно она называла Шарон "противной курицей", теперь же даже сказала "госпожа Шарон".

— Мне так жаль, что вам... — начал было извиняться Кларк.

— Я хотела проявить благодарность госпоже Шарон! Немного столь сильных людей на свете!

Не только Кларк, но и Коул был поражён. Кларку, однако, не нужно было задумываться над поведением Миюри, и на его перепачканном лице появилась улыбка.

— Хе-хе. Она просто любит принимать такой вид перед вами обоими, отсюда и это впечатление.

— Что, правда? А выглядит она сильной.

У Миюри загорелись глаза, так её захватила эта тема. Коул слегка ткнул её в голову и вмешался:

— На этот раз мы приехали к тебе поговорить о работе.

Миюри, недовольная, что её прервали, наступила ему на ногу.

Кларк растерялся, но, несмотря на это, повёл себя, как подобает священнику.

— Это... Простите, что здесь некуда присесть. И... кажется, Шарон передала мне что-то не вполне обычное?

— А, чуть не забыл. Здесь ещё есть то, что просила передать наследница престола высокочтимая принцесса Хайленд.

Узнав, что в повозке много еды, Кларк прикоснулся рукой, только что занимавшейся тяжёлой работой, к символу Церкви на его шее и возблагодарил Бога.

На большой территории будущего монастыря разместилось не одно здание, а целых четыре — главное и ещё три, на севере, западе и юго-востоке от главного. Здания соединяли мощёные камнем и кирпичом галереи с колоннами по сторонам, увитыми виноградом и заросшими травой. Тропа, ведущая к зданию, полностью заросла травой, а то, что Коул принял за дорогу, было очищено от травы Кларком.

— Ты здесь всем один занимаешься?

— За столько времени мне удалось сделать так мало, что можно только смеяться.

Коул направил повозку к дому, там Миюри слезла, прошлась, раздвигая траву, по территории, чтобы осмотреться, а потом вернулась и, пожав плечами, сказала:

— Одного человека совершенно недостаточно.

Коул подумал то же самое. Кларк изобразил сухую улыбку, он выглядел усталым и истощённым:

— Внутри тоже нечем похвастаться.

Дверные петли на входе в главное здание проржавели, покоробившиеся двери висели косо, впрочем, подход к дверям не слишком сильно зарос благодаря мощению камнем. Похоже, Кларк устроил себе жильё в комнате сразу за дверями, там было разложено несколько грубых одеял, ещё кое-какие припасы и утварь. Если бы не свечи и Священное писание, разложенные около подушки, это место можно было принять за логово разбойников.

— Главный дом — каменный, его состояние получше, а деревянные в очень плохом состоянии. Кажется, в северном завелась какая-то живность... по ночам слышен шорох.

Хотя на этой земле всё разваливалось, никто не поручится, что вторжение в частные владения останется безнаказанным, так что местные жители сюда не ходили. Что вполне позволяло каким-то животным устроить себе убежище.

— Когда придут люди, животные уйдут, а с двором хуже. Выглядит так, что там надо будет много потрудиться.

Для имений землевладельцев это место было не таким уж большим по площади, но для выросшей в горах Миюри территория представлялась весьма солидной.

— Похоже, устье источника совершенно заросло травой. Достаточный кусок работы.

Представляя себе территорию монастыря, можно увидеть дорожки, посыпанные гравием, чистый журчащий ручей, аккуратные огороды и газоны, полезные для созерцания. Этому месту до такого состояния было очень далеко.

— Если прополкой будет заниматься один человек, то место, с которого он начнёт, успеет зарасти, прежде чем он дойдёт до конца. Его усилиями нет никакой возможности привести место в должное состояние.

Пусть Кларку и свойственно гораздо более высокая ответственность, чем другим людям, но при виде положения дел Коул стал что-то понимать. Кларк мог принять свои мучения здесь за испытание, ниспосланное Богом, принять и, возможно, даже наслаждаться ими? Должно быть, так оно и было, и потому Шарон с подавленным видом сказала, что Кларк стал сильным.

Прекрасные священники часто обладают странностями, в частности, им нравится страдать. Коул мог понять состояние души Кларка, как и беспокойство Шарон, которая хотела, чтобы Кларк вначале оценил возможную результативность своих усилий, прежде чем погнаться за призрачной целью. Представляя, как они вдвоём спорили и ссорились, Коул подумал, насколько же хорошими были их отношения, и не смог сдержать улыбки.

Однако если Кларк будет пытаться делать всё в одиночку, совершенно очевидно, что он никогда с этим не справится. Под строгим испытывающим взглядом Миюри Коул был обязан прервать его наслаждение погружаться в свои мучения и объявить свои намерения.

— Мы с госпожой Шарон поговорили и приняли решение принять поддержку досточтимой принцессы Хайленд, чтобы провести ремонт монастыря на одном дыхании.

— Что? — переспросил, смутившись вдруг, Кларк.

Он был помощником священника в небольшом приходе и повидал в жизни всякие стороны, возможно, ему сейчас представились плохие последствия из-за этого.

— Нет, не надо беспокоиться. Это место будет быстро отремонтировано, чтобы и дальше использоваться людьми на благо их веры, просто часть площади будет на время позаимствовано для наших целей, когда это понадобится.

— Это, это так...

Тогда вмешалась Миюри, она повернулась к ошарашенному Кларку и заявила:

— У нас есть тайный план!

Кол посмотрел на своевольную Миюри, вздохнул и рассказал Кларку то, что уже рассказывал Шарон.

Вечернее солнце садилось, после ужина, приготовленного на костре среди развалин, Миюри посетило вдохновение, она взяла гусиное перо и начала писать при свете костра. Коул в городе попенял бы ей по поводу бессмысленного расхода дров, но здесь, среди леса, недостатка в них не было.

Кларк, выслушав план Ханаана, готовый подобно Шарон способствовать прекращению противостояния Церкви и королевства, горячо поддержал его и выразил готовность помочь с подготовкой перевода Священного писания.

Когда разговор о деле был исчерпан, разговор переключился на богословскую тему, благо время позволяло, костёр ещё не прогорел, а вино, переданное Хайленд, было превосходным. Обычно шумная Миюри молчала, а Коул и Кларк наслаждались беседой.

— Так и есть, твоё пояснение выдаёт твою проницательность.

— Нет, я не могу претендовать на это. Я лишь следовал за словами, восстанавливая их смысл и сочетая с моими мыслями благодаря знаниям, услышанным мной от других. В то время как твоё объяснение, господин Кларк, основанное на твоих принципах пастыря, имеет настоящую глубину и принесло мне большую пользу.

Священное писание, захваченное сюда Кларком, не было, конечно, изысканно переплетённой, изящно отделанной дорогой книгой, Кларк сам переписал его на дешёвой, сделанной из старых тряпок бумаге. С его праведностью помощник священника маленького городка был не в состоянии купить достаточно перьев и бумаги. При мысли о людях с такой силой веры, исчезающее редко встречавшихся в городах, Коул засомневался, нет ли среди них тех, кто более его достоин переводить Святое писание. Возможно, перед отправкой текста на большую землю для печати его следует дать для вычитки и правке ещё нескольким людям.

Услышав об этом, Кларк на миг растерялся, а потом улыбнулся, его улыбка светилась, будто пламя свечи:

— Странно говорить об этом, — он раскрыл Священное писание, лежавшее перед ним. — Я читал Священное писание на церковном языке, запечатлевая его в своей памяти. Используя церковный язык, я могу говорить на его темы даже со священнослужителями-иноземцами, языка которых я не знаю вовсе.

Возможно, прекрасное вино, переданное Хайленд, немного разговорило Кларка.

— Но другое дело, если надо что-то объяснить обычным людям, нередко неграмотным и, в любом случае, не читавшим Священного писания полностью.

Хворост, недостаточно сухой, сильно дымил и, время от времени, громко трещал в костре.

— Прежде многие переводили на простой язык, но, когда пытаешься пересказать их перевод людям, язык просто каменеет. Благочестивые слова религиозного текста содержат очень много смысла, и я не знаю, как это можно передать простыми словами. Это как пытаться прямоугольный камень протащить в треугольное отверстие, его для этого придётся распилить. Но, столкнувшись с объяснением сложного слова, я не могу понять, какую часть камня мне отбросить... И вот, — Кларк с долей зависти посмотрел на Коула. — твой перевод, преподобный Коул, удивительно точен и искренен. Когда я впервые читал его, я очень нескоро заметил, что читаю на простом языке.

Он бережно поднял уже почти пустой стакан и допил вино.

— Я действительно не понимаю, как ты это сделал.

То ли из-за усталости, то ли от выпитого вина Кларк не мог удержать взляд на лице Коула.

— Преподобный Коул, Господь послал тебе редкое дарование. Распространять Священное писание — это твоё призвание. Не сомневайся... ик... — икнул он. — Смело вперёд. Словом своим пробуди продажную Церковь.

Теперь опьянение явственно обозначилось на лице Кларка, зато его глаза полностью сосредоточились, наконец, на Коуле. Помощник священника беднейшего прихода под Раусборном, Кларк должен был увидеть многие несправедливости мира и во всей полноте ощутить развращённость Церкви и бессилие духовенства. Однако помощник священника низшего уровня мог сделать ничтожно мало, ему оставалось лишь смириться.

Людей, подобных Кларку, было великое множество. В этот миг Коул осознал, что он не только создавал возможности для высокопоставленных священнослужителей вроде Ханаана, но дарил надежду таким, как Кларк.

Однако сомнения в возможности сделать перевод объяснялись не только неуверенностью Коула, в большей степени это объяснялось чувством вины в его душе. Причиной его было то, что позволяло Коулу ответить на вопрос Кларка, каким образом он сумел точно перевести этот текст.

— Если бы моё дарование было послано Господом, он наполнил бы меня и уверенностью в себе.

Кларк, наливавший ещё вина, бросил странный взгляд на Коула. Тот глотнул для храбрости вина и продолжил:

— Если я и смог перевести Священное писание на общеупотребительный язык, то это благодаря ей.

Кларк проследил, куда указала рука Коула, и увидел Миюри, уткнувшуюся носом в бумаги.

— Это невыносимо... Действительно невыносимо то, насколько ей безразлична вера. Она всё ещё та девочка-дикарка, которая сбегала в горы, как только выпадал случай. И сколько бы я ей ни говорил, она выслушивала не больше двух-трёх предложений. А потом она могла показать мне особенно крупную лягушку, только что ею пойманную, или просто разом крепко зажать свои уши.

Если бы её волчьи уши были бы сейчас открыты, от них не ускользнул бы этот разговор, но сейчас Миюри была целиком погружена в свой мир. Кларк посмотрел на неё какое-то время и мягко улыбнулся.

— Хм, да, вот именно, вот именно... — он сделал паузу. — Это любовь... ик...

Он икнул, прикрыл рот кулаком, потом снова улыбнулся.

— Твоя вера напоена любовью.

Коул на миг застыл. Он не смог ответить не из-за смущения, причина была в том, что кто-то впервые сказал ему об этом, а он не увидел в том ничего плохого.

Миюри никогда не выслушивала его нотаций, но, навострив уши, прислушивалась к каждому его слову. Ещё противнее то, что скорость её ума позволяла ей замечать любой изъян в его нотациях, давая возможность "куснуть" едким замечанием. Однако глаза Коула оставались прикованными к ней, и когда они задержались в этом городе, он добился герба только для них двоих в этом мире и делал это только потому, что хотел, чтобы она была счастлива.

Слова более подходящего, чем "любовь", у него не находилось.

— Кажется, это неправильно... — произнёс Коул, почему-то выбрав слово, противоположное своему чувству, чтобы лучше его выразить.

Кларк, похоже, тоже понимал сложность чувств этих брата с сестрой, он улыбнулся, как простой городской парень.

— Ты произнёс это слово, не подумав, — добавил Коул. — На самом деле мы постоянно ругались.

— Это тоже проявление любви. Это значит, что твоего прекрасного намерения передать веру той, которую любишь, достаточно, чтобы изменить даже целый мир, — сказал Кларк с очень серьёзным видом, а потом от души расхохотался.

Миюри заметила изменение в их настроении и выглядела озадаченной, впрочем, она, кажется, не прислушивалась прежде.

Коул тоже рассмеялся, потому что Кларк был совершенно прав.

Если план Ханаана пройдёт успешно, книги с переводом Священного писания распространятся по всей большой земле, книги с теми же словами, которые Коул бросал Миюри в Ньоххире во время их споров. Но если Миюри от них не дрогнула, то весь мир придёт в движение. Коулу действительно оставалось лишь смеяться. Какой иронией пропитана вся эта история.

Миюри настойчива и последовательна. Как только её цель определена, она хватает её и никому не даёт вырвать у себя. Коул не знал, сколько раз он страдал душой либо телом из-за неё, но так и не смог отпустить её. И всё потому, что это... правильно.

Потому что он любил Миюри. Это, конечно, была не та любовь мужчины и женщины, о которой мечтала Миюри. Она заставляла бросать на неё мимолётные взгляды, улавливая каждое движение, до каких бы неприятностей она его ни доводила, как жёстко ни вышучивала. И найти более подходящее, чем "любовь", слово для этого он не мог.

От этих мыслей его смех угас и завершился вздохом удовлетворения, почти желанием сдаться.

У Миюри, знавшей лишь, что речь шла о ней, но не содержание разговора, был очень несчастный вид. И Коул продолжил говорить. Ни для Миюри, ни для Кларка. Он не нашёлничего, что бы сказать, кроме этого:

— Похоже, любовь — это нечто не слишком счастливое.

У Миюри было такое лицо, будто она могла съязвить в любой миг по этому поводу, но в его высказывании она, вероятно, нашла некоторое очарование. Её глаза увлажнились, спина выпрямилась, ей не терпелось записать высказывание на бумагу. Кларк важно кивнул, он был, как растрескавшаяся от засухи земля, на которую пролились капли дождя.

— О волшебном способе, про который ты говорил... — вдруг сказал он потом. — Надеюсь, вам удастся без проблем найти того ремесленника.

Коул не стал переспрашивать. Церковь запретила печатание из опасения, что оно позволит быстро распространяться еретическим идеям, но из слов Кларка было видно, что он не разделял этого мнения. Коул, глядя сбоку на лицо Кларка, видел того, кто верит, что мир полон историй, которые можно распространять с той же улыбкой, с которой они сейчас разговаривали.

Отношение к печатанию — это отношение к миру вообще. Церковь его запретила, потому что не верила миру, но Кларк желал верить в доброту мира. И одним из её примеров для него могла быть история Предрассветного кардинала и девушки с серебристыми волосами, бывшей с ним рядом.

Кларк прикрыл глаза и снова громко икнул.

— А-а, как же я хочу вернуться к Шарон...

Причиной этих слов могла быть усталость от работы, или крепость отличного вина, или любовь людей, которая способна менять мир.

Коул взял одеяло, Кларк одобрительно закивал головой. Коул его заботливо прикрыл, а Миюри, собиравшаяся углубиться в свои бумаги, вдруг бросила настороженный взгляд поверх листа. Впрочем, на этой окружённой лесом территории с развалинами могли встретиться лишь мелкие звери вроде лисиц.

Коул усмехнулся и протянул ей руку, Миюри почему-то с несчастным лицом потянулась к нему и пристроилась на сгибе его руки. Закрывая глаза, она перевернула ножны, признак своего рыцарского достоинства, скрывая герб с волком.

Коул был уверен, что проснулся рано, но Кларк уже сражался с местной растительностью — срывал с каменных столбов виноградник, выдёргивал кусты, в общем, сражался за внешний вид будущего монастыря. Пусть даже размер места был таким, что, когда дело дойдёт до конца, начало снова зарастёт — он не сдавался.

— Что ж, Миюри, и твой меч пригодится, — сказал Коул, глядя, как Кларк пытался справиться с несколькими деревцами, вырвать из земли которые не удалось.

Девушка-сорванец холодно посмотрела на него сонными глазами и вытащила из мешка хлеб.

— Меч нужен рыцарю не для того, чтобы косить им траву, — проворчала она.

— Тогда помоги руками, — ответил Коул, вставая и направляясь к Кларку.

Миюри, не желая отставать, сунула хлеб в рот и с неохотой пошла за ним. Однако, несмотря на жалобы из её рта, если руки Миюри брались за дело, она прилагала все свои способности и быстро втягивалась в работу.

— Ладно, выдёргиваем! Раз, два, три!

Она не только раздавала указания двум глупым агнцам, но и сама показывала пример. Куча выдранных из земли кустарников и кустов росла, и когда люди останавливались отдышаться, они вдыхали запах свежей земли.

— Если так посмотреть, с этим можно управиться где-то за неделю.

Когда они, устроив очередную передышку, смотрели, как вокруг прыгали кузнечики, лишившиеся своего обиталища, Миюри вдруг вытянула свою тонкую шею и стала поворачивать голову в разные стороны, прислушиваясь к чему-то.

— Слышите? Кто-то едет. Слышен топот копыт.

Рыцарский турнир не окончен, она по-прежнему готова обнажить свой меч.

— Может, это высокочтимая принцесса Хайленд? — предположил Коул.

Возможно, она была готова взяться и за тяжёлую работу, если заботилась о своих подчинённых. Но Миюри так не считала. Скоро истина раскрылась и мужчинам, когда из-за деревьев показался всадник на лошади.

— Господин Ле Руа?

Округлых форм мужчина на лошади увидел их, улыбнулся и с воодушевлением замахал рукой.

Когда Коул был ребёнком, он недолгое время провёл вместе с этим человеком. Точнее, с ними были и другие люди, с которыми Коула свели его странствия. Знакомство с ним раскрыло Коулу истинный смысл слова "эрудиция". Вместе с тем Ле Руа произвёл на Коула впечатление не столько эрудицией, сколько бесстрашием и готовностью пойти на всё.

— Меня позвала госпожа Ив. Так, значит, Предрассветный кардинал, о котором везде говорят, на самом деле это Коул! Я, конечно, не мог этого так оставить и ночным кораблём — сюда!

Его коротко остриженные волосы наполовину поседели, но его объёмы и манера говорить остались такими же. Точнее, его размеры даже возросли, и, казалось, с возрастом он стал сильнее.

— Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз, господин Ле Руа.

— Последний раз — это когда я был на свадьбе господина Лоуренса. О, неужели это их дочь!

Встреча Миюри с воплощением барана Хаскинсом вызвало в ней трепет от присутствия Золотого барана, сейчас же список страшных людей в её сердце пополнился.

— Одно лицо, только блондинка!

Ошеломлённая Миюри пожала Ле Руа руку и немедленно спряталась за спину Коула.

— К слову сказать, — произнёс Коул, — это я должен был приехать к тебе.

— Не говори так! Как я слышал, ты хотел поговорить со мной о книгах, верно? Для любой книги встреча человека с ней происходит только один раз. Не сосчитать, ко скольким книгам я потерял возможность дотронуться, опоздав к встрече с ними на каких-то полчаса!

Когда говорят о книготорговцах, покупающих и продающих книги из тех, что дороже золота, представляют себе кого-то, похожего на аристократа в белых перчатках, но, похоже, подобные Ле Руа также не являются исключением среди книготорговцев. Если речь идёт о книготорговцах, гоняющихся за ценными книгами, то для них голос не может быть недостаточно громким, а отношение недостаточно жёстким, чтобы достичь цели.

— А, как неуважительно, — воскликнул Ле Руа и протянул руку Кларку. — Моё имя Ле Руа, я странствующий книготорговец. Если тебе понадобится книга по теологии, просто найди меня!

Кларк пожал протянутую руку, его глаза округлились даже сильнее, чем у Миюри.

— Итак, какую книгу ищет наш Предрассветный кардинал? Или... — так громко поинтересовался Ле Руа, что мог распугать всех кротов вокруг, затем он вдруг заговорил тихо и вкрадчиво. — Ты написал книгу, в которой изобличаешь Церковь?

— Что?

— Такие книги продаются очень хорошо. Есть немало истинно верующих аристократов, поссорившихся с Церковью. Если эти люди жаждут острых ощущений и собирают опасные книги, то они могли бы удовлетворить с помощью таких книг сразу и жажду мести, и верность Божьему учению, и своё чувство собственности. Просто замечательно!

Коул был намного выше книготорговца, но ощущал, что тот относился к нему со снисхождением и подавлял его. Ле Руа буквально пылал жадностью, его улыбка, какой не было даже у Ив, и с которой он к ним подходил, заставила Миюри, стоявшую за спиной Коула, в панике схватиться за рукоять меча. Опасаясь последствий, Коул набрался храбрости и остановил Ле Руа рукой.

— Нет-нет-нет, господин Ле Руа, я не писал такой книги.

— Не писал?

Коул помотал головой, на лице Ле Руа отобразилась обида обманутого подростка.

— Но ты собираешься?

— Ни то, ни другое.

— В самом деле? — давил книготорговец, но Коул снова покачал головой, заставив Ле Руа вздохнуть. — Когда соберёшься, пожалуйста, обязательно дай мне знать.

Впервые Коул встретил его с мешком Священных писаний для наёмников, пропахших сражениями, чтобы они могли на поле боя просить благословения Божьего. Похоже, с возрастом Ле Руа лишь округлил свои формы ещё больше.

Однако в основе плана Ханаана действительно лежала непримиримая критика Церкви, нюх у Ле Руа был хорош.

— Ладно, о чём же ты тогда хотел со мною поговорить?

— Мне очень жаль, но совершенно не о покупке или продаже книг.

Коул надеялся связаться с Ле Руа и в будущем к нему приехать. Из этого Ле Руа заключил, что у него есть возможность заполучить потрясающую книгу, и потому, ради не менее потрясающей прибыли, немедленно примчался сам. А если он нанял судно для ночного плавания, то обошлось это ему недёшево.

— Не говори так. Ты искал именно меня, а не обратился в какой-нибудь торговый дом, значит, у тебя была такая необходимость. Да и госпожа Ив, судя по её письму, пребывала в немалом смущении, что весьма небезынтересно.

Говоря о смущении Ив, Ле Руа захихикал, держась за свой живот. Ив как-то выразилась: "всё равно что поставить улей перед домом". Этот книготорговец был медведем, привлечённым запахом.

— Я хотел поговорить о том, как делаются книги.

— Что? — округлил глаза книготорговец, который время от времени тайно перепродавал запретные книги.

— Например, о запрещённом Церковью способе, позволяющем легко изготавливать много книг.

Сказав, Коул обнаружил, насколько богатым бывает выражение лица.

— Я знаю о таком... — неохотно выдавил Ле Руа, и всё его лицо выражало нежелание. — Вот как... Действительно, не обратишься в книжные лавки или к ремесленникам в городе.

Он тут же яростно почесал голову и, скривив губы, тяжело вздохнул. Круговертью своих чувств книготорговец обставил даже Миюри, настроение которой меняется быстрее зрачка кошачьего глаза.

— Но где ты это услышал? Этот способ придумали много лет назад в переплётной мастерской самого святого престола. Потом святой престол признал этот способ еретическим, и ремесленников схватили, прежде чем способ начал распространяться. Господи, об этом очень немногие слышали.

— Э-э... в общем, это... — произнёс Коул, сомневавшийся в том, что можно рассказывать Ле Руа о Ханаане.

— О, нет, это неуважительно, — поднял перед собой ладони Ле Руа. — Я не должен был задавать лишние вопросы.

В мире есть книги, владельцев которых будет преследовать Церковь за простое хранение их. Ле Руа, занимавшийся перепродажей таких книг, естественно, знал меру допустимого.

— В таком случае, преподобный Коул, я не буду спрашивать, зачем тебе этот способ, — Ле Руа приложил пухлую руку к груди, как бы обращаясь к Богу, а потом посмотрел на Коула. — Но я надеюсь, что ты сможешь мне пообещать...

Коул хотел было сказать, что не желает Ле Руа ничего плохого, но тот заговорил первым:

— Когда захочешь написать книгу, в которой изобличаешь Церковь, прежде всего, прежде кого бы то ни было уведомь меня.

— Э-э... я, это... — пробормотал Коул, не зная в замешательстве что ответить.

Но во взгляде Лк Руа он прочёл, что книготорговец никогда станет помогать, если не будет утвердительного ответа. Такой взгляд он встречал у Миюри, когда заботился о ней в Ньоххире.

Сама же Миюри из-за спины Коула смотрела на Ле Руа, потому что встретила человека сильнее её.

— Я обещаю, — произнёс он, наконец, слова, похожие на клятву на венчании.

Кларк, понимая, что ему лучше не слушать разговор между Коулом и Ле Руа, отвёл их в помещение, в котором был устроен прошлый ночлег, а сам вернулся к работе. Миюри последовала за Кларком. Сравнив увлекательное исследование развалин и скучный разговор о технике печатания в придачу к Ле Руа, подавлявшему её при вроде бы безобидном облике, она предпочла первое.

— То, что мы ищем, это единственный ускользнувший от инквизиторов ремесленник, — сообщил Коул, наливая Ле Руа вино, переданное Хайленд.

Ле Руа выпил половину одним глотком.

— Да. Помнится, после его побега в королевство никаких вестей о нём больше не поступало.

Коул был удивлён его осведомлённости, и Ле Руа шутливо вытер лоб.

— Прежде я работал в лабиринте библиотеки святого престола, поэтому у меня есть с ними связь. Кроме того, книготорговцы вроде меня уделяют много внимания новостям на такие темы.

Эрудиция Ле Руа неожиданно получила твёрдую почву — библиотеку святого престола. Возможно, и с Ханааном он встречался.

— Уделял много внимания, чтобы помочь ремесленникам в изготовлении книг? — спросил Коул.

Он ожидал, что способ быстрого изготовления книг был бы лакомым кусочком для книготорговцев, заставившим их исходить слюной. И потому Ле Руа мог знать, где искать ремесленника.

Ле Руа даже не улыбнулся.

— Напротив, почти все те, кто сообщал инквизиторам о местах, где скрывались ремесленники, были книготорговцами, перепродающими редкие книги — вроде меня, — Ле Руа со значением посмотрел на открывшего от изумления рот Коула. — В конце концов, они превратили бы единственную книгу во множество.

— Что!..

Что ж, выигрыш одной стороны должен принести потери другой.

— Ещё до признания способа еретическим против него ополчились гильдии переписчиков и гильдии изготовления перьев — сразу, как только узнали о нём. Они стали преследовать эту мастерскую. А с другой стороны, чем больше изготавливается книг, тем больше работы ремесленникам, изготавливавшим пергамент и бумагу, пастухам, художникам, рисующим тонкие миниатюры, они бы зарабатывали больше и больше денег, а потому они с нетерпением ждали его использования. Те из книготорговцев, которые торгуют редкими книгами, относятся к первым.

То есть в изготовлении книг задействовано много людей, имеющих несовпадающие интересы.

— В результате, если коротко, Церковь, сначала сама требовавшая от ремесленников изучить способ быстрого и дешёвого изготовления книг, вдруг объявила их вероотступниками и запретила это.

Для Коула стало новостью, что Церковь стала инициатором нового способа, возможно, Ханаан не хотел говорить об этом крайне несправедливом деянии по отношению к ремесленникам, что могло указывать на упомянутые им разногласия в Церкви. Может, те, кто при книгохранилище составлял и переписывал документы, поддержал изучение способа, чтобы облегчить работу, а те, кто преследовал еретиков, расценили способ как бедствие?

— Даже сбежав, ремесленники не ушли от опасности. Прокормить себя они могли, используя свои знания и умения, но грамотных в мире немного. Если кто и хочет купить себе книгу, то это или аристократ, или благочестивый священнослужитель. Круг весьма узок, и все они на виду.

Коул вспомнил, что только по тому, что кто-то покупал лучшие сладости и баранину, торговцы пришли к выводу о приезде высокопоставленных особ. Делать дешёвые книги — это как разжечь в темноте костёр, далеко видно.

— Поэтому, когда ремесленники отчаянно бежали, те из них, кто продолжил делать книги, быстро попались. Кого-то некоторое время скрывали аристократы или алхимики, но, рано или поздно, с ними случилось то же самое. При них были инструменты и навыки, и даже зная об опасности, они не могли не рискнуть. Такова трагическая природа этого рода ремесленников, она заставляла их проявлять себя, и их ловили.

— А как поступил ремесленник, сумевший скрыться?

— Возможно, был осторожней других, а может, был так напуган, что его не тронули.

Коул, разумеется, лишь по слухам знал, как охотятся инквизиторы. Рассказывают, они преследуют свою добычу подобно теням, если настигали, становились петлями на шеях жертв, лишая их сна и покоя.

— Но более всего вероятно, что ремесленника здесь вообще нет.

— Что? — спросил Коул, недоумевая, зачем Ле Руа сказал это, но лицо того было совершенно серьёзным.

— Даже если словить всех ремесленников, они могли уже успеть передать знания и умения кому-то ещё. Но этих людей можно будет в определённой мере сдерживать, пока они будут думать, что инквизиторы продолжают поиск тех, кто владеет этими умениями.

Упорство и хитроумие. Вот оружие Церкви против ереси и вероотступников ради защиты правильного учения о вере.

— Кстати говоря, я не слышал об этом всём уже много лет, оно практически вылетело у меня из головы. И вот ты заговорил об этом, — чуть вкрадчиво произнёс Ле Руа, будто боялся возвращения своего кошмара. — Ты же не просто по дороге услышал об этом, так?

Возможно, он по доброте душевной хотел предостеречь Коула от неосторожной игры с огнём.

— Прости... — сказал Коул, следовало учесть, что кто-то вроде Ле Руа, желая узнать источник сведений, мог просто спросить об этом. — Полагаю, что я знаю про опасности этого способа, но у меня есть причины найти этого ремесленника.

Одна из них — осуществление плана Ханаана, другая вытекала из ночного разговора с Кларком.

— Ты что-нибудь об этом знаешь?

Этот способ — настоящий кошмар книготорговца. Но, лицо Ле Руа, когда он покачал головой, похоже, не лгало.

Коул был не настолько наивным, чтобы верить, что Ле Руа знает местонахождение ремесленника. Но он надеялся, что людям его рода занятий может быть известно что-то, неведомое инквизиторам.

А вот про что Коул бы никогда не подумал, так это про то, что книготорговцы могли деятельно отыскивать таких ремесленников, чтобы выдавать их инквизиторам. И что для книготорговцев ремесленники, владеющие этим способом, являются не просто соперниками в их деле, а теми, кто может полностью разрушить их род деятельности. И как бы изо дня в день ни старались эти книготорговцы, сами скрывавшиеся от Церкви и торговавшие опасными книгами, найти ремесленников, последний из них не попадётся.

Когда и Шарон, и Миюри сказали, что поиск ремесленника — трудная задача, Коул и сам это знал, но он не ожидал, что так прочно сядет на риф. Возможно, Коул стал несколько самоуверенным после того, как его предыдущие задания естественным путём перетекали одно в другое. В этом море поисков корабль покрупнее и получше плавающий, чем судёнышко Коула, будет натыкаться в долгом плавании на скалы. Да и экипаж судёнышка не чувствует впереди острова.

Переговорив с Ле Руа, Коул беспомощно сел рядом с дверью главного здания, будучи не в силах что-либо сделать. Все его мысли крутились вокруг Ханаана.

Ханаан должен был знать о действиях книготорговцев и быть в достаточно близких отношениях с инквизиторами. Он, вероятно, мог догадаться, что ремесленник, выскользнувший из сетей инквизиторов, мог быть вымышлен, чтобы предотвратить деятельность существовавших людей, знакомых с этим способом.

Таким образом, он мог знать, что найти ремесленника невозможно, и у Коула возникло подозрение, что где-то может быть ловушка. Однако вряд ли Хайленд оказала бы Ханаану такое доверие, не проверив его, и Коулу не казалось, что волнение Ханаана было наигранным.

Может, такому истинно верующему священнослужителю, готовому сотворить чудо превращения невозможное в возможное, кажется неправильным думать о плохом, и потому он не упомянул об такой возможности?

Но даже Коул понимал, что крепкая вера оборачивается силой, способной решать какие-то проблемы, только в легендах, которые так любит Миюри. А вот если найти ремесленника, упомянутого Ханааном, не удастся, план Ханаана так и останется на бумаге.

— Какие-нибудь подсказки бы сейчас от преподобного Ханаана... — в который уже раз пробормотал Коул.

И вдруг мимо пронеслась Миюри.

Миюри? Что за срочность? — успел лишь подумать Коул, а девушка уже спешила обратно, ведя за собой двух лошадей, за ними спешил всполошившийся Кларк.

— Эй, брат! Ты тоже иди! Быстро!

Коул часто видел её такой в Ньоххире. Когда её забава или выходка приводила к ситуации, с которой она не могла справиться, она просто приходила и просила помочь. И потому Коул поднялся и пошёл к центру двора, посмотреть, что там у неё не так. Когда он подошёл к ещё не очищенному от травы и кустов месту, кровь отлила у него от лица, делая его, вероятно, таким же бледным, как и Кларк.

— Господин Ле Руа?

— О... Коул? Господин Коул?..

Какое-то мгновение Коул не мог понять, что происходит.

Здания между собой были соединены мощёными дорожками с декоративными каменными колоннами по краям дорожек, расположенными через равные промежутки. За многие годы колонны тоже пришли в негодность и кое-где даже попадали. Между двумя половинками упавшей и разбившейся колонны из земли торчали ноги Ле Руа.

— Брат! Привяжи эту верёвку к столбу! Господин Кларк! Поддень столб той палкой, как рычагом и приподними! — быстро распорядилась Миюри и легко, как кролик, запрыгнула на опрокинутую колонну посмотреть состояние Ле Руа. — Можешь немного продержаться? Или пролезть вниз?

— Подземный ход очень узкий, не выбраться... Стены, похоже, очень прочные, разрушаться не будут. Но... кровь приливает, меня скоро хватит удар!

Кажется, это не каменные колонны рухнули на Ле Руа, а он по какой-то причине попытался пролезть между упавшими колоннами и застрял. Возможно, он хотел попасть в подземный ход между ними, но его живот прочно застрял, так что книготорговец не мог и на палец сдвинуться. Как бы там ни было, если не убрать колонны, помочь ему было нельзя.

В итоге, руководствуясь указаниями Миюри, мужчины заставили лошадей осторожно и неуклонно, шаг за шагом оттаскивать колонны, пока, наконец, не справились с ситуацией.

— Фух... как морковку тянуть, — выдохнул Кларк.

— А разве не репу? — уточнила Миюри.

Да, репа — в точку, кивнули друг другу Коул и Кларк.

— Что произошло? — спросил Коул.

— А, если я попадаю в такое место, как я могу не осмотреться? — ответил Ле Руа с кривой усмешкой на сине-багровом лице.

— Ты очень напугал нас, прямо до смерти. Не ранен?

— Всё в порядке, всё в порядке, просто немного поцарапал живот.

Коул вздохнул про себя — ни дать, ни взять, ещё одна Миюри. Меж тем Ле Руа отряхнул брюхо и мельком оглянулся, словно пытаясь заглянуть в подземный ход.

— В домах знати всегда устраивают подвалы. У одних там просто хранится вино, но некоторые прячут там золото, которое не могут держать в городе. Если владелец несколько раз меняется, о подвале могут и забыть. В таких местах иной раз попадаются опасные книги, как поступить с которыми владелец не знал. Поэтому, заметив под упавшей колонной что-то вроде подземного хода, я не мог удержаться, чтобы не заглянуть туда.

Это был действительно человек из другого мира. Коул с Кларком обменялись лёгкими улыбками.

— Действительно, — заметил Коул, — такое происходило в старых монастырях.

— А, верно, верно, верно, особенно в старых монастырях. Предприимчивые торговцы часто укрывались там, а рыцари использовали в качестве бастионов против язычников, что облегчало монастырям сохранять тайные комнаты, которые со временем наполнялись интересными и ценными вещами.

Чтобы потом привлечь людей вроде Ле Руа к поискам сокровищ в подобных местах. А в результате он попал в ситуацию, настолько смахивавшую на жертвоприношение демону, что это не требовало никаких слов. К счастью, он отделался достаточно легко.

В этот миг Коулу показалось, что стало как-то слишком тихо.

— Так, а где Миюри?

Этой дикарки, которую больше всего увлекали всякие безумные вещи, не было видно. Не может быть!

Коул тут же опустился на колени рядом с треснутой плитой и заглянул в дыру, пытаясь что-то увидеть.

— Миюри!

То, что было внизу, нельзя было назвать проходом, не только объёмистому Ле Руа, но и просто взрослому человеку там можно было двигаться лишь ползком, чтобы пролезть. Но щуплую девушку, способную спокойно купаться в своё удовольствие в маленькой лохани, это не остановит. И Коул разглядел в темноте подошвы обуви Миюри и её задок.

— Немедленно возвращайся! — крикнул Коул, у него дыхание перехватывало при мысли, что проход мог обрушиться.

К счастью, Миюри уже продвигалась назад и вскоре на четвереньках выползла из дыры.

— Ну, наконец, и ты! Нельзя же так сбегать!

Возможно, из-за пыльного воздуха Миюри подняла голову и с силой потёрла нос, словно борясь с желанием чихнуть, а потом осторожными движениями потихоньку стала выбираться. Тогда Коул подхватил её под мышки и вытащил наверх, словно кошку.

— Ну, вот же ж... Всю одежду перепачкала!

Прекрасную одежду, бывшую на Миюри, дала Хайленд, в ней эта девочка-сорванец отправлялась с Коулом в Рабон и удостаивалась рыцарского звания. Коулу и думать не хотелось, сколько золотых стоит каждый предмет этого наряда.

Неподвижно сидевшая Миюри чихнула, встала и огрызнулась:

— Грр... расшумелся тут!

Пока Коул подыскивал слова для очередной нотации, прогуливавшийся рядом Ле Руа с улыбкой спросил:

— Ну, там что-нибудь есть?

Потом он посмотрел на Коула и подмигнул, предлагая Коулу не ругаться. Это заставило Коула напомнить себе, что не следует дать этим двоим сойтись слишком близко.

— Нет, ничего такого, и это вообще не похоже на потайной ход. Там слишком сильный звериный запах, а в конце я увидела глаза лисёнка. Думаю, там прячутся лиса с лисёнком, — ответила Миюри и попросила Коула отряхнуть её одежду.

— Ха-ха-ха, — расхохотался Ле Руа, глядя в дыру. — Думаю, что, если бы вы задержались с моим спасением, мне могли бы откусить нос.

В дыре был виден любопытный лисёнок, вероятно, его напугало неожиданно появившееся перед ним лицо, и теперь он, дрожа, выглядывал наружу.

— Похоже, это не проход, а сток для воды. Вон там есть купальня, заросшая травой.

— Купальня! — в предвкушении закричала родившаяся в Ньоххире Миюри.

Коул опасался, что поплескаться в купальне здесь удастся не раньше, чем через несколько месяцев.

— Вероятно, воду грели сначала в северном здании, — предположил Ле Руа, размашистыми жестами указывая направления, — а дальше она направлялась по этому стоку.

Его слова, похоже, натолкнули Кларка на мысль:

— Тогда шорохи ночью издавали, наверное, лисицы.

Он, священник диких развалин, вероятно, ожидал встречи с кем-то вроде ангелов, и казался несколько расстроенным.

— Кстати говоря, это сооружение с купальней под открытым небом — весьма старое. Госпожа Ив говорила, что оно будет перестроено под монастырь, верно?

— А, да. Знаешь высокочтимую принцессу Хайленд? Она из королевской семьи и очень набожна, она и решила так, — произнёс Кларк.

Ле Руа, улыбнувшись, кивнул ему и огляделся.

— Это могло быть построено... очень давно. Возможно, когда войско древней империи вторглось на большой остров, ещё до основания на нём королевства.

Спокойное и будто немного опьянённое этими следами минувшего лицо Ле Руа освободилось от прежнего лицедейства и стало лицом мудрого человека, увлечённого историей.

— Вы не хотели бы исследовать, что здесь было прежде? На этом можно было выстроить торговлю монастыря, — уточнил Ле Руа, и его лицо приняло прежнее выражение.

— Дядя, дядя, это ты о тех, кто остался в королевстве, а потом стал рыцарем?

Миюри была любопытней того лисёнка и попалась на крючок Ле Руа, к которому прежде не решалась даже приблизиться.

— Ты интересуешься историей рыцарей?

Глаза Миюри расширились, она быстро закивала.

— Очень хорошо, я могу кое-что тебе рассказать.

Ле Руа прочитал огромное количество книг и узнал так много историй, что продавцу изображений рыцарских гербов на площади перед собором и не снилось. Даже Коулу это было интересно. Однако Коул хотел бы порасспросить и о ремесленнике.

— Господин Ле Руа, я бы хотел бы спросить ещё кое-что.

— О-о?

— Нет, не надо! Опять хочешь расспрашивать по делам этого прогнившего Бога, так? — и Миюри схватила Ле Руа за рукав и потащила к себе, давая понять, что это её добыча.

Ле Руа, центр раздора Миюри и Коула, довольно потирал своё брюхо.

Кларк, который затруднился бы сказать, сколько раз он видел такое в приюте, устало улыбнулся и сказал:

— Эй, все, вы не хотите немного передохнуть?

Взрослые, которые вели себя, как дети, и ребёнок, наконец, на чём-то сошлись.

В итоге все остались среди развалин ещё на ночь. А утром Коул, наконец, уговорил Кларка не оставаться среди развалин, расчищая место от травы и кустов, а вернуться на несколько дней в Раусборн восстановить силы. Незадолго до обеда они оставили Кларка у приюта, где Шарон тут же осыпала его упрёками, а радостные дети обступили и затащили внутрь.

— От тебя ещё бывает польза время от времени, — саркастически улыбнулась Шарон, глядя на Миюри.

Та состроила гримасу и отвернулась. У них были действительно хорошие отношения.

Ле Руа, судя по всему, хотел переночевать у Ив, поэтому от приюта они заехали в старый город. Ив перед домом занималась приёмкой товаров. Коул с Миюри не без удовольствия понаблюдали, как Ле Руа пытался липнуть к Ив, а та уклонялась от этого.

Когда Коул с Миюри вернулись в дом, снятый Хайленд, та встретила их и была поражена тем, насколько грязной оказалась Миюри. Посему девушка отправилась в комнату отмываться, а Коул рассказал наследнице о разговоре с Ле Руа в комнате главного здания. О книготорговцах, ради защиты своего дела помогавшим инквизиции преследовать ремесленников вплоть до последнего, местоположение которого неизвестно, а также о предполагаемом замысле инквизиторов сдерживать ремесленников.

— Выходит, книготорговцы тоже выслеживали ремесленников? — резюмировала Хайленд.

— Именно... Я прежде действительно не думал о людях так плохо, а на самом деле это возможно.

— И что ты думаешь теперь?

Конечно, Коул не отказывался от поиска нужных ремесленников, но, честно говоря, зацепиться пока было не за что. К тому же, если многолетние поиски Ле Роя и других книготорговцев не дают результата, вряд ли Коул мог справиться лучше. Более того, он уже успел заподозрить, что Ханаан тоже это понимал. Тогда для чего нужен план Ханаана, если он понимал? Если сам Ханаан ни в чём не виновен, вызывают подозрения мотивы людей, стоящих за ним. В таком случае...

— Преподобный Ханаан, возможно, знает об этих деталях, — произнёс Коул и с удивлением поднял взгляд на Хайленд, заметив мягкую улыбку на её лице. — Тем не менее, он оказался готов приехать сюда, несмотря на опасность быть объявленным предателем Церкви. За этим должны стоять веские причины. Маловероятно, что он появился у нас со своим безнадёжным планом, полагаясь на Божье правосудие.

Хайленд, глядя на недоумевающего Коула, пожала плечами и сказала:

— Способ, о котором сообщил преподобный Ханаан, — это настоящее чудо, но отнюдь не волшебство. Наши собственные руки способны его заменить, — она подняла перед собой руки и, передразнивая Миюри, несколько раз сжала и разжала кисти. — Мы продолжим план, пока не найдём должное число писцов. Возможно, в этом и состоит истинное предназначение плана.

Они намеревались заново запустить в работу способ изготовления книг, запрещённый из-за высокой опасности. Может быть, Коул слишком много времени провёл с Миюри и даже не усомнился в абсурдности ситуации. А хладнокровная Хайленд, возможно, с самого начала насквозь видела всё это.

— Прибыли в этой ситуации не видно, так что к дельцам обращаться нет смысла. Если преподобный Ханаан и члены его группы были бы обычными высокопоставленными священнослужителями, они могли бы с помощью своих возможностей наскрести средств из входящих в их подчинение храмов и монастырей, но они те, кто борется за устранение священнослужителей, использующих власть ненадлежащим образом. Даже если обратиться к светской знати, интересы земель и Церкви в наши дни слишком тесно переплетены, так что не определить, где враг, а где — друг. А потому они пришли к нам, явно враждебным Церкви.

Хайленд, будучи незаконнорождённой, всё же была признанным членом королевской семьи. Это позволяло Коулу с Миюри не заботиться о дорожных тратах и жить в этом доме в роскошных условиях. Так что если бы Ханаан и его сподвижники верили, что, даже не справившись с запуском легендарного способа печати, они бы всё же нашли средства на распространение Священного писания по большой земле, то плохого в этом не было бы ничего, понятное дело. В конце концов, они сами с самого начала подняли вопрос о средствах.

— И кроме того, нам не надо своими силами копировать тысячи книг. Дело в том, чтобы суметь создать ситуацию, которая в должной мере напугает инквизиторов.

Это напоминало загадку, но Коул сразу ухватил суть.

— Чтобы книги распространялись быстрее, чем мы их смогли бы копировать?

— Для этого. Люди, знающие ценность Священного писания на общеупотребительном языке, снимут с неё копию, а получившие копию сделают это ещё раз, освобождая нас от лишней работы и трат. Конечно, это потребует больше времени, и у нас ситуация будет недостаточно управляемой. Способ преподобного Ханаана сделал бы её устойчивей, но даже если этот способ сильнее наших объединённых усилий, у нас будет достаточно большая мощь. Они могут так подумать.

Если слабым пламенем лучины пытаться поджечь полено, можно лишь закоптить маленький участок, но полено не загорится. Нужно сначала заготовить должное количество растопки. И Коул чуть не задал весьма неуважительный для члена королевской семьи вопрос: "Может, есть проблемы с деньгами?"

Шарон, та стыдилась даже заговаривать насчёт стоимости ремонта монастыря.

Собиралась ли Хайленд привлечь компанию Дива или обратиться к Ив Болан... Как бы то ни было, наследница, кажется, поняла, что Коул не решился сказать.

— Просто подготовь достаточно писцов. Монастырь — подходящее место. А это не проблема.

Потом она кивнула: предоставь это мне. У неё действительно имелись свои возможности. Коула это не могло полностью успокоить, но попытка настаивать была бы выражением недоверия к Хайленд, и он не стал открывать рот.

— Хе-хе-хе, — хихикнула наследница, — выражение твоего лица такое серьёзное, что заставляет меня нервничать... Однако твой рыцарь всё ещё купается в вашей комнате.

Слова наследницы указывали, что предыдущая тема закрыта. Коул мог лишь беспомощно улыбнуться и подчиниться.

— Сначала занимаемся ремесленником... Кстати, когда перевод Священного писания был передан Ханаану, у него тут же возникло несколько вопросов. Тебе удобно будет их глянуть?

— Это... хорошо, без вопросов. Просто это меня немного страшит.

— Когда он записывал свои вопросы, он пребывал в том же состоянии.

Разговаривая с ним у Хайленд, Коул думал лишь, как бы не попасть под его влияние, оказывается, Ханаан испытывал примерно то же. Эта мысль заставила Коула почувствовать себя лучше.

— А, вот ещё что, — вспомнил Коул, когда он с Хайленд направлялись к ней за письмом. — Старое имение, что переделывается в монастырь, имеет долгую историю? Я слышал, что его стиль такой древний, что напоминает о временах древней империи.

— Ну, это встречается не так уж и редко... А что?

— Господин Ле Руа, книготорговец, к которому я обратился, сказал, что на этом можно было бы выстроить торговлю монастыря.

Хайленд неловко улыбнулась.

— Будь я аристократкой, более сведущей в умении зарабатывать деньги, мне не пришлось бы беспокоить столько людей.

Но она была аристократкой из простых и строгих аристократов.

— По крайней мере, из-за того, что ты, досточтимая принцесса Хайленд, такая, какая есть, и я здесь тоже, — сказал с улыбкой Коул. — Говорю со всей искренностью, пока нет рядом Миюри.

На эту шутку Хайленд добродушно пожала плечами, словно была не в силах тягаться с Миюри.

— Я проверю предыдущую историю того имения, — радостно пообещала она и повернулась к Коулу. — Я верю, что с вашей помощью удастся преодолеть любую трудность, какой бы она ни была.

Были ли основания для её веры, но натура наследницы заставила Коула с улыбкой согласиться с ней.

Когда, попрощавшись с Хайленд, Коул вернулся в комнату, Миюри уже закончила купаться и занялась расчёсыванием волос. Отложив пока разговор с девушкой, Коул развернул письмо Ханаана и сел за стол. Коул не мог не открыть его ещё по пути сюда, но, перечитывая письмо, он снова покраснел.

— Любовное письмо? — спросила Миюри, заглянув сбоку.

Несмотря на неудобную позу, она удивительным образом сумела взглянуть Коулу прямо в глаза.

— Это прос... просто личное, — сбивчиво произнёс Коул, вероятно, потому что строки письма почти светились от восторженных похвал, ему даже показалось, что перед ним всплыло лицо Ханаана.

— Пахнет приятно, — сообщила Миюри и стала внимательно, с раздражением принюхиваться к письму. — Оно, что, действительно написано не девушкой?

Стараясь её успокоить, Коул с грустной улыбкой ответил:

— Так редко встречаются люди, с которыми я могу поговорить на богословские темы, это как встретить старого друга из родного города где-то в далёкой, экзотической стране.

— Говорить о твоих необъяснимых вещах?.. — протянула Миюри и махнула ещё не высохшим хвостом в знак того, что темы, на которые она не могла разговаривать, в любом случае скучные и бессмысленные.

— Будто ты сама не болтала так безудержно с господином Ле Руа.

Действительно, в повозке по дороге в город разговорам не было конца. И хотя Коул и Кларк обсуждали трактовки Священного писания с большим увлечением, их разговор не мог соперничать в оживлённости со второй парой в той же повозке. Коул знал, с какой страстностью Миюри говорила о своей любви ко всему рыцарскому, и он смог увидеть, насколько великолепен Ле Руа, оказавшийся в состоянии переговорить Миюри настолько, что девушка даже охрипла.

— И мы ещё договорились встретиться вечером, чтобы пойти в городское книгохранилище. Надо хорошенько изучить прежнюю историю монастыря.

Городской совет собрал в книгохранилище летописи разных мест, гербы знатных родов и описания крупных сражений. Оказаться там с Ле Руа для такой девушки, как Миюри, это как побывать в раю.

— Не создавай другим проблем.

Скажи он ей не ходить, она всё равно бы не послушалась. К тому же карман Хайленд не был бездонным, будет хорошо дать ей сосредоточиться на помощи монастырю. А пока наследница ищет средства, Миюри тоже что-то может отыскать, что поможет Хайленд. И потому Коул не стал сильно ворчать.

Однако Миюри посмотрела на него с большим недовольством. И причина её недовольства оказалась хуже, чем он мог предположить.

— И что, для тебя всё в порядке? — возмутилась Миюри. — Я же собираюсь пойти с другим мужчиной?

Коул успел несколько раз моргнуть, прежде чем до него дошло. А когда понял, то не смог удержаться от смеха. Миюри часто с ним играла, держась в разговоре на два-три шага впереди него, а тут заговорила с такой девчачьей прямотой. Конечно, не стоило беспокоиться о том, что Миюри и Ле Руа побудут вместе.

— Если вы с господином Ле Руа поужинаете, я боюсь только, что ты переешь.

В последние пару дней они столько услышали о том, сколько нужно есть Ле Руа ради сохранения его округлой формы, что Миюри уже не могла этого больше слушать. Если Миюри тоже хорошенько перекусит, ничего страшного.

— Такого не будет...

Конечно, Коул знал, что расстроило девушку. Её напористость, с которой она последнее время добивалась замужества с Коулом, никуда не делась, а лишь приняла иную форму.

— У нас есть это, — Коул указал на вышитый на поясе Миюри герб с изображением волка, который смотрел в сторону. — Разве этого мало?

Во всём мире лишь двое могли носить этот герб.

Миюри опустила взгляд на герб, вздохнула и снова подняла взгляд.

— На сей раз я кусаться не стану.

Письмо Ханаана вызвало её ревность, ей захотелось поиграть с Коулом.

Обладай Коул чутьём Миюри, он бы учуял тот же запах в её записях, которые запечатлели мечты девушки. Если бы стопка исписанной ею бумаги попала в руки мудрой волчицы, её матери, она, скорее всего, рассмеялась бы и назвала это самым толстым любовным письмом.

— Надеюсь, ты сможешь проявить столь же похвальную выдержку перед жареной бараниной.

Услышав это, Миюри скривила губы и хлопнула Коула по плечу.

— Брат, ты очень плохой, — она засмеялась, будто закашлялась, и снова хлопнула его по плечу. — На самом деле ты просто хочешь узнать от Ле Руа что-нибудь о ремесленнике, так?

Безмозглые бараны тоже способны чему-то учиться.

Перекошенные губы Миюри надулись, ноздри расширились. Может, она не хотела, чтобы Коул учился.

— Хмм... Просто знай это.

Коул, притворившись, что не замечает её вилявшего из стороны в сторону хвоста, почтительно склонил голову и произнёс:

— Спасибо.

Миюри пожала плечами, придвинула стул, села спиной к Коулу и многозначительно положила на стол гребень.

— Если у него такая умная голова, пусть он и знает, где найти ремесленника, расспросить его об этом будет непросто.

Труд должен оплачиваться, и Коул, вздохнув, взял гребень и бережно погрузил его в волосы Миюри, и тогда на губах девушки, наконец, появилась удовлетворённая улыбка.

— Кстати, блондинка что-то говорила о ремесленнике? Разве ты не за этим ходил к ней?

— Она тоже думает, что ремесленника может не быть. И должно быть, она так думала с самого начала.

Волосы Миюри, ещё влажные и холодные, были великолепны на ощупь. Неудивительно, что она так заботилась о своих прекрасных волосах. Пока Коул думал об этом, прозвучал неожиданный вопрос:

— Блондинка не выглядела слишком подавленной?

Миюри повернула к нему лицо, и Коул не был уверен, что отвечать.

— Нет, точно нет. Но, может быть, я знаю причину, — и Коул дотронулся до плеча девушки, чтобы она вернулась в прежнее положение, но Миюри решительно повернулась к нему. — Даже без этого способа план в целом можно осуществить.

Было бы намного печальней, если бы утерянный способ надо было обязательно снова задействовать. А если учесть возможность примирения Церкви и королевства, а также возможность очистить Церковь, то такой случай может выпасть один раз в жизни, и потому Коул должен работать ещё больше.

— Если проблема лишь в деньгах для тех, кто будет делать книги, то тут будущее не беспросветно. Найти много денег, конечно, непросто, но у досточтимой принцессы Хайленд, кажется, есть какие-то соображения, я чувствую, она продолжит двигаться вперёд со всей решимостью, даже если ремесленник не отыщется.

Коул осторожно провёл гребнем по волосам Миюри и вдруг ощутил, как она вся сжалась. Это она так вздохнула, взгляд глаз девушки был холоднее её влажных волос.

— Полагаю, что брат действительно не сможет обойтись без меня.

— Че... чего вдруг ты это сказала?

Миюри ответила не сразу, она повернулась вперёд и показала рукой — продолжай заниматься волосами. Она сидела к нему спиной, игривое настроение полностью покинуло её.

— Между тобой и целью, к которой ты стремишься, имеется препятствие. У этой блондинки есть способ справиться с ним, поэтому такой человек, как блондинка, не впадёт в уныние. Позволь сказать с облегчением на лице... — Миюри пожала плечами, — если она сможет справиться с ним, пожертвовав собой, то сделает это достаточно легко.

Коул, застыв, смотрел, как Миюри поворачивает к нему лицо.

— И будет продолжать улыбаться, да?

Коул не находил слов, так легко ему было это представить.

— Я не знаю, сделает ли она это в действительности, но она может пойти на какой-нибудь ужасный способ найти денег, так что тебе лучше быть внимательней.

Даже Шарон беспокоилась, что Хайленд из-за высокой своей ответственности могла совершить какую-нибудь глупость, и потому не просила у наследницы денег напрямую. А Коул доверял Хайленд как раз из-за её высокой ответственности. И он не мог не подумать о выражении лица наследницы, когда речь зашла о прежней истории монастыря, которая могла помочь с покрытием расходов. Будь я аристократкой, более сведущей в умении зарабатывать деньги, сказала тогда она.

— Мне не нравится, когда брат заботится о блондинке, — без колебаний заявила Миюри и пожала плечами. — Но если она не сможет добыть мне десерт, я буду расстроена.

Миюри сидела спиной к Коулу, какое могло быть у неё лицо? Конечно, он мог себе это вообразить. Она всё-таки оставалась доброй девушкой, даже если изображала невозмутимую отвагу.

— Я действительно был очень невнимательным.

Если бы Хайленд вдруг притащила огромное количество денег и сказала, что сможет теперь нанять писцов, ни малейшего сомнения не закралось бы в душу Коула. Почти наверняка улыбка на её лице была бы для него просто улыбкой, и он бы ни о чём не спросил бы.

В лесу, полном опасных ям, на несколько шагов впереди своих товарищей шла волчица, чтобы они шли, не проваливаясь.

Рука с гребнем снова пришла в движение, расчёсывая волосы ещё бережней. Расчесав светло-пепельные, словно присыпанные серебряными блёстками, волосы, Коул произнёс:

— Ты действительно прекрасный человек, мой рыцарь.

Миюри не повернула головы, но движение её ушей и хвоста передали выражение её лица лучше, чем что-либо иное.

Миюри с расчёсанными волосами упросила Коула ещё и косы ей заплести, после чего надела одежду рыцаря-ученика, не до конца отчищенную от земли, и бегом отправилась на встречу с Ле Руа. Коул не стал просить её оставить висевший у неё на поясе меч, но не потому что Миюри раскрыла ему глаза на что-то важное. Просто оказалось, что Хайленд как раз собиралась поехать на обед в городской совет, а поскольку это она, пользуясь своей привилегией, вручила рыцарский герб Миюри, это делало принцессу госпожой, охранять в пути которую было долгом верного рыцаря. Конечно, Хайленд с радостью приняла сопровождение маленького рыцаря и предложила Миюри место в карете.

И Коул мог лишь проводить глазами карету, со стуком отъезжавшую в сопровождении слуг по мощёной улице.

Хайленд улыбалась, как обычно, и не было заметно, чтобы она притворялась, что общество Миюри её развлекает. Но если всё было так, как сказала Миюри, улыбка наследницы скрывала опасную решимость. План Ханаана и его сподвижников обещал оказать такое влияние, которое могло поправить отношения Церкви и королевства, и Коулу было понятно их стремление достичь успеха любой ценой. Но он всё же надеялся, что Хайленд не станет совершать ничего опрометчивого и жертвовать собой втайне от остальных. Даже при её гранитной ответственности она проявляла должную сдержанность в отношении членов королевской семьи, занимавших более высокое положение.

— Характер, определённый Богом...

Своего рода оковы. Единственной осмелившейся противостоять этому оказалась девушка-сорванец с чудного цвета волосами — пепельными, с серебристыми блёстками.

— Преподобный Коул, что-то случилось? — спросил старый слуга с таким видом, будто он хотел узнать, долго ли Коул намерен ещё торчать у ворот.

— Я просто о чём-то задумался. Дурная привычка.

Старик улыбнулся, продемонстрировав, как много зубов у него не хватает, и взялся за железные ворота, чтобы их закрыть. В этот миг его взгляд переместился на улицу, Коул проследил за ним и увидел человека, появление которого ошеломило его.

— Как?.. Родос?.. досточти...

Коул сбился, потому что был не совсем уверен. Этого парнишку он увидел впервые в жалком состоянии, замерзавшим, лежавшим без сознания на обочине дороги, сама жизнь юного ученика рыцарей была тогда под вопросом. А сейчас перед Коулом стоял чуть растерянный от неожиданности высокий рыцарь в полном, хоть и не роскошном облачении, и плащ развевался от ветра за его спиной.

— Это гость? — поинтересовался старый слуга, придержав створку ворот: Родос относился к рыцарям святого Крузы, он вряд ли случайно проходил мимо.

Родос собрался, поднял подбородок, выпятил грудь и решительно шагнул вперёд. Коул решил, что парнишке действительно надо было прийти, но природная его застенчивость на миг взяла верх, когда он вдруг увидел знакомое лицо, и заставила его застыть на месте. Однако Родос был рыцарем святого Крузы, каким бы застенчивым он ни был, стесняться ему не пристало, поэтому парень шагнул вперёд и надлежащим образом поприветствовал Коула.

— Преподобный Коул, удачи в начинаниях, — и Родос, прижав руку к груди, начал опускаться на колено.

Коул поспешно схватил его за плечи и удержал.

— Давно тебя не видел, пожалуйста, давай без формальностей.

Под плащом у Родоса были кожаные доспехи, на поясе висел меч, на ногах — сапоги до колен. Полный комплект дорожного одеяния от макушки до сапог с налипшим весенним снегом.

— Пришёл прямо с дороги, не переодевшись, да? Может, зайдёшь в дом, посидишь, отдохнёшь?

— Я очень благодарен за твою заботу.

Рыцарская манера держать себя казалась для Родоса немного странной, вероятно, из-за его юности.

Они вошли в дом, служанка отвела Коула и Родоса в комнату, окна которой выходили на улицу. Солнце хорошо освещало комнату, озаряя по пути изображения ангелов на витражах.

— Мне жаль, но досточтимая принцесса Хайленд только что покинула дом.

Коул выглянул из комнаты, принял у служанки вино и поставил перед Родосом. Похоже, витражи на солнце сияли так ярко, что парнишка невольно щурился. Всего за несколько дней с их последней встречи Родос внешне заметно повзрослел. Если бы Миюри его сейчас увидела, она могла бы сильно разозлиться на то, что он в большей степени походил на рыцаря, чем она сама. К слову о рыцарях, Родос ещё, вероятно, не знал, что Миюри посвящена в рыцари, и Коул сомневался, стоит ли ему это сказать или дать Миюри рассказать самой. Он подумал о том, что у Родоса сложились хорошие отношения с Миюри, если дать им возможность больше общаться...

— Пожалуйста, — заговорил, наконец, Родос, перебивая его мысли, он, должно быть, старался выбрать момент получше, — поприветствуй досточтимую принцессу Хайленд от моего имени. Я здесь сегодня, чтобы передать тебе срочное послание от командира отряда.

— Что, передать мне? — переспросил удивлённый Коул.

Родос протянул ему послание. Оно было перевязано конским волосом, красная печать ордена рыцарей святого Крузы придавало посланию официальный статус. Это несколько обеспокоило Коула, он даже уточнил, в самом ли деле Родос может показать ему письмо, на что тот кивнул. То, что последовало дальше, удивило Коула ещё сильней.

"При помощи преподобного Коула и под Господним руководством мы вернули свою рыцарскую честь".

Произнеся это, Родос бросил взгляд на письмо и снова поднял голову.

"Но нам не хватило способностей, несколько раз мы всё же столкнулись с тем, смысла чего не могли понять. Что всякий раз давало нам ощутить твоё величие".

В письме угадывался стиль рыцаря среди рыцарей, седобородого контура ордена, описывавшего, как рыцари повсюду разоблачали неправедность представителей Церкви, подменяя собой королевство, боявшееся обострить противостояние с Церковью. Возможно, рыцари святого Крузы пользовались таким уважением и приязнью людей, что о них слагали сказания, воспевающие их, но, похоже, не всегда всё у них выходило гладко.

"В крупных городах сложностей не возникало. Достаточно было прийти рыцарям святого Крузы и показать Священное писание, чтобы отвергнуть любые оправдания неправедных служителей. Однако, когда мы приходили в старые маленькие городки и деревни, особенно если там епископами становились по наследству, в тех местах священнослужители даже не понимали Священного писания на церковном языке, и Господь не мог оказать нам защиту. Там ситуация складывалась иная".

Епископы, обязанные соблюдать безбрачие, передавали должность по наследству, от такого противоречия голова кругом пойдёт. А священники, которые не могут понять церковный язык — это могло прозвучать как шутка, но, тем не менее, существовало.

"В таких случаях нас называли шайкой разбойников и иными подобными названиями, брызгали на нас водой и предавали анафеме. Однако..."

В письме рассказывалось, что, когда рыцари заявляли, что их послал Предрассветный кардинал, все сразу успокаивались. В таких церквях, во всех без исключения, находились какие-то части Священного писания на общедоступном языке.

"Даже если они не понимали Божьего языка, они всё же знали, как прислушиваться к изменениям в мире. Они слышали имя преподобного Коула от торговцев и простых людей, ездивших в города продавать урожай и домашний скот и получивших там переписанные тексты из Священного писания, переведённого на общедоступный язык. Хотя некоторые из них переписывались с большим количеством ошибок, эти люди таким образом впервые соприкасались с учением Божьим".

Коула до глубины души потрясло, что он имел такое влияние, в то же время он почувствовал сильную надежду на будущее. Если поступать действительно по справедливости, кто-нибудь это непременно заметит.

Похвалы в письме самому Коулу и прекрасному его переводу заставили его почувствовать себя немного неловко. В завершение письма выражалась надежда, что в деле направления невежественных священников на путь истины Предрассветный кардинал будет идти вместе с рыцарями. "Вместе" подразумевало, конечно, духовное единение. Если его самого не будет с рыцарями, с ними будет его слово.

— В таком случае твой мешок, господин Родос...

— Командир отряда рыцарей приказал мне как можно быстрее переписать переведённое тобой Священное писание.

Родос раскрыл свой заплечный мешок и достал хорошо известные Коулу вещи: гусиное перо и другие письменные принадлежности. Коул уже видел, как пишет этот молодой человек — почерк у него действительно ровный и аккуратный.

После Ханаана ещё и Родос пришёл к Коулу, чтобы переписать Священное писание на доступном языке. Коул полагал, что это не было просто совпадением, движение по правильному пути стало приносить свои плоды. Сейчас, когда всё вокруг расцветает, все с нетерпением ждут появления Священного писания на понятном всем языке.

— Мне надо спросить у досточтимой принцессы Хайленд, перед тем как я отвечу, но за часть ночи изо дня в день я могу ручаться.

В конце концов, Священное писание за ночь переписать нельзя.

— Нет, я не могу доставить тебе столько забот. Я просто пойду в собор и немного побеспокою их.

Рыцари святого Крузы были известны как беспощадные воины Церкви, и это соответствовало действительности. Хотя отряд рыцарей, в котором состоял Родос, состоял из выходцев королевства Уинфилд, их всё равно номинально следовало относить к стороне Церкви и врагам королевства. Родос вдруг ощутил что-то вроде чувства вины и опустил голову, теперь у него было лицо не истинного рыцаря, а просто юноши, почти мальчика.

— Но всё же у меня есть просьба.

— Да, что же?

Коул не мог понять по лицу юноши, что его беспокоило, и этим Родос напоминал Миюри. Миюри как-то сказала, что она нравится Родосу.

Некоторые рыцари придерживались безбрачия, но оно не было для них обязательным. Для Коула как для брата было бы большим облегчением увидеть сближение Миюри и Родоса. Или же он просто принимал желаемое за действительное. Меж тем Родос набрался решимости и произнёс:

— Когда я буду переписывать, пожалуйста, не мог бы ты меня направлять?

— Э? — Коул растерянно заморгал, и дело было не только в неожиданности, но и в напряжённом ожидании ответа во взгляде юноши. — Нет, но... Ладно, хорошо.

— Благодарю! Наше рыцарство действительно было спасено тобой, и в какое новое место мы бы ни приходили, мы всюду могли убедиться в твоём величии. Я сам был спасён тобой, когда валялся в грязи, и это определённо промысел Божий, сомнений быть не может. Если я о чём-то сожалею... — Родос продолжил говорить упавшим голосом. — Я единственный не понял тебя, и мне стыдно, что я не сверялся с тобой прежде. В самом начале я нанёс тебе большую обиду... Честно говоря, я принял на себя обязательство переписать Священное писание, потому что прежде пренебрегал чтением его. Но теперь я буду искренне, всей душой изучать писание!

— Это... я... Ладно. Я не смею претендовать...

Коулу стало стыдно за свой вывод, что Родос пришёл из-за Миюри. То, как человек говорит, позволяет судить о человеке, и Родос, похоже, действительно таков, каковы его слова — прямые и сильные.

— До тех пор, пока ты не сочтёшь меня невежественным, я готов помочь тебе, — сказал в итоге Коул.

Лицо Родоса просияло так ярко, что чуть не слепило глаза, он опустил голову в знак благодарности.

Потом, поскольку Хайленд дома не было, а юноша ещё не переоделся с дороги, ему надо было идти в собор отдохнуть и переночевать. Коул тоже встал, чтобы проводить его, и уже взялся за ручку двери, когда Родос вдруг обратился:

— Преподобный Коул.

Коул обернулся, и юноша подошёл к нему вплотную.

— Контур хочет передать тебе одну тайну.

— Твой командир?

Родос не ответил, и Коул, посмотрев ему в глаза, понял, что это и есть истинная причина того, что юноша бросился сюда, как только прибыл в город, даже не переменив одежды. Коул чуть кивнул, открыл дверь и оценил взглядом обстановку. Казалось, весь дом лениво дожидался скорого полудня, из людей был виден лишь старик-слуга, подрезавший фруктовые деревья и позволявший щенку играть у его ног в другом конце галереи.

— Никого.

Родос кивнул, приблизился ещё на шаг и произнёс:

— Некоторые нечистоплотные люди в королевстве замышляют спровоцировать столкновение Церкви и королевства.

Коул молча смотрел на юношу, ожидая продолжения.

— Кто-то хотел напасть на нас, возложив ответственность на трон. Мы успешно отразили нападение и захватили кое-кого из них, чтобы допросить. Они похожи на просто разбойников и довольно плохо экипированы, но у них были эмблемы Золотого Барана. Скорее всего, если тайное нападение прошло бы успешно, эти эмблемы должны были найти на месте происшествия.

Рыцари святого Крузы являлись рыцарями даже среди рыцарей, о них сложены легенды. Столь безрассудное нападение разбойников должно было изменить отношение людей к ним.

— Их наняли, но оказалось невозможным узнать, кто им приказывал. То ли Церковь пыталась подставить королевство, то ли кто-то со стороны королевства пытался использовать нападение, чтобы заставить всех думать, что это заговор Церкви...

Отряд рыцарей, в котором состоял Родос, состоял из выходцев из Уинфилда, поэтому его положение было щекотливым. Считать этих рыцарей врагами могли и Церковь, и королевство. Но если на месте нападения должны были остаться эмблемы с королевским гербом, не будет ошибкой предположить, что цель нападения состояла не только в уничтожении рыцарей.

— Как бы то ни было, но желание одной стороны подлить масла в огонь противостояния Церкви и королевства не вызывает сомнений.

— Именно, — подтвердил Коул

Родос кивнул и со смущённым видом добавил:

— Многие от королевства и от Церкви, и даже от каких-то третьих сил готовы начать войну.

Например, торговцы, зарабатывавшие на торговле оружием или продовольствием, либо подобные рыцарям комтура Уинтшира, для которых битвы давали возможность выжить, а окончание войны с язычниками делало их ненужными. Новая война — новая работа.

— Кроме того, кое-кто из отряда видел в порту неподалёку отсюда представителей папского престола. С учётом ночного нападения не приходится удивляться возможности существования заговора.

Слова представители папского престола заставили Коула обеспокоиться возможностью прочесть его мысли по лицу. Ведь первым ему на ум пришёл, конечно, Ханаан. Поскольку приход его был равносилен предательству Церкви, ему следовало бы поскорей рассказать о делах отряда Уинтшира.

— Понятно. Вот что... Не мог бы ты рассказать об этом досточтимой принцессе Хайленд?

— Конечно, теперь досточтимая принцесса Хайленд стоит рядом с тобой на переднем крае противостояния с Церковью. Если существует заговор, она может стать следующей мишенью. Для общей безопасности мы даже обсуждали, стоит ли нам оставаться здесь, если бедствия из-за нашего появления могут оказаться большими.

Королевство и Церковь пребывали в тупике, если позволить рыцарям святого Крузы стоять и дальше на страже веры, это может породить немало искр. Но, по крайней мере, Хайленд будет легче, если ей расскажут об их намерениях.

— Я верю, Господь видит благочестие каждого из вас и вашу заботу о нас. Спасибо тебе, что ты мне сообщил это.

— Что ты, этого недостаточно, чтобы отблагодарить за твою доброту.

Человек, неуклонный в соблюдении правил приличия и в праведности. Увидев истинного рыцаря, Коулу было трудно не подумать, что его подопечной девушке сорванцу не хватает основополагающих свойств для того, чтобы стать полноценным рыцарем.

— Да направит нас Господь на путь наш, — произнёс Коул, и Родос низко поклонился.

Проводив взглядом Родоса, Коул вернулся в свою комнату и первым делом вздохнул.

Не только Ханаан и его единомышленники, но и рыцари святого Крузы узнали силу Священного писания, переведённого на доступный язык, и это действительно радовало. Но их противники также могли это увидеть. К тому же это нападение на отряд рыцарей можно было пытаться объяснить вновь открывавшимися возможностями на пути очищения веры, этот процесс противная сторона могла воспринимать как свой кризис.

Родос сказал, что кто-то из рыцарей видел людей от святого престола и заподозрил, что Церковь готовит какой-то подвох, но Коулу было трудно в это поверить. Он, скорее, мог представить иную силу, которая могла усугубить разлад между сторонами противостояния действенней, чем Церковь. Лучше всех с этой силой была знакома Хайленд, и ей придётся разузнать о ней побольше. Если противостояние раскололо мир надвое, человек, стремящийся удержать мир от падения в пропасть, незаменим.

Взгляд Коула упал на целую стопку бумаги, на которой Миюри, взяв перо в руки, расписала свою рыцарскую историю. Хорошо бы, чтобы всё шло так гладко, как в истории Миюри, — невольно вздохнул он, но, сколько ни сетуй, это ничего не даст.

То, что после Ханаана и Родос обратил внимание на перевод Священного писания на общедоступном языке, — это добрый знак. До тех пор пока книги не будут изготовлены в огромном количестве и распространены по большой земле, истинная вера будет распространяться от искр, как огонь в степи.

Восторг Ханаана от перевода Священного писания, казалось, можно было потрогать рукой. Был тот, кто мог вложить все свои знания без остатка, чтобы позаботиться о переводе Коула. Слова, отточенные, чтобы одна девушка-сорванец поверила в Бога, уже совсем скоро затронут сердца сотен и тысяч людей. Когда Миюри услышит, она будет гордиться этим, словно собственной заслугой. Коул печально улыбнулся, представив себе её гордое лицо.

В итоге перевод Священного писания на доступный язык внесёт решающий вклад в разрешение противостояния Церкви и королевства.

Итак, если Коул хотел сделать всё возможное, он мог отыскать лишь одну возможность. Поэтому он сел на стул перед письмом Ханаана, в котором тот так восторженно отзывался о переводе, что Миюри приняла письмо за любовное.

Затем он взял гусиное перо и жаром принялся за составление ответа.

Оторвав глаза от работы, Коул обнаружил, что в комнате заметно потемнело. Ещё у него было ощущение, будто он вынырнул из озера, в которое погрузился, надолго задержав дыхание, поэтому ему пришлось активно выдохнуть и вдохнуть. Колокол, оповестивший о вечерне, сообщил Коулу, как долго он был сосредоточен на своей работе. Он с удовольствием распрямил спину и подумал, что Хайленд с Миюри должны скоро вернуться. И, словно в ответ, за дверью раздался знакомый топот торопившихся ног. Дверь с грохотом распахнулась.

— Брат, брат! — жизнерадостно прокричала Миюри и, подскочив к нему, без объяснений что-то сунула ему в руки. — Давай, быстро одевайся и на выход!

— В чём дело? Ничего не понимаю...

Миюри ушла в одежде, пропахшей землёй, теперь от неё исходил дух старых пыльных книг, то, что она дала Коулу, оказалось одеждой, которая подошла бы хозяину небольшой торговой лавки, сама же девушка скинула свой рыцарский наряд, собираясь облачиться в одежду подмастерья из той же лавки.

— Приказ блондинки!

— Досточтимой принцессы Хайленд?

Миюри считала совершенно нормальным не называть принцессу по имени.

Коул решил не тратить силы на пререкания, а сначала просто пойти с Миюри. Кроме того, если они встретятся с Хайленд, можно будет ей рассказать о Родосе.

Однако Миюри, раздевшись, успела лишь натянуть через голову верхнюю часть одежды и, остановившись, начала принюхиваться. Затем, так и не надев штанов, прошлась по комнате.

— Знакомый запах, не помню, откуда я его знаю.

Она осмотрелась, то ли как рыцарь, высматривавший язычников, то ли как девушка, заподозрившая любимого в измене.

— Родос... господин Родос был здесь, — пояснил Коул.

От этого имени уши Миюри заходили взад-вперёд.

— Это от него такой запах? Такое впечатление, что...

— Мы не видели его всего несколько дней, но он уже успел стать весьма приличным молодым рыцарем.

Хвост Миюри резко дёрнулся.

— Но я теперь тоже стала рыцарем, — заявила она, гордо выпячивая грудь.

Коулу было не совсем ясно, с чем сейчас спорила эта девушка-сорванец. Ходить так, одетой в одну лишь рубаху и с голыми ногами, это ничем не лучше, чем встать и небрежно одеться, предавшись до того всласть лени на мягкой кровати. Как ни смотри, Родос был рыцарем намного более серьёзным.

— Рыцарь не станет разгуливать в столь небрежном виде.

— Эй, поспеши, переодевайся же, — поторопила его Миюри, не обратив никакого внимания на замечание Коула, и сама, торопясь, вернулась к этому занятию.

Коул поспешил последовать её примеру.

Выйдя на улицу, они увидели Хайленд, поджидавшую их с довольной улыбкой. Она была одета в платье служанки, которое они однажды видели на ней в Атифе.

Молодому торговцу, приплывшему с товарами на корабле, приглянулась попавшаяся ему на глаза служанка, он предложил ей составить компанию и вместе с ней, своим слугой и рыцарем охраны направился в уличную таверну выпить и перекусить. Примерно так чувствовал себя Коул, стараясь проникнуться подобными добродетелями и смиренно отказывая себе в праве быть самим собой.

— Иногда это забавно, — сказала одетая служанкой Хайленд и взяла у рыцаря охраны в наряде подмастерья кружку вина.

— Ягнятина в "Золотом папоротнике" по-прежнему прекрасна, — ответила Миюри.

Таверна, о которой она говорила, располагалась на площади перед собором Раусборна, туда часто захаживали видные горожане. Лестница в центре таверны, по которой можно было подняться в номера, размещавшихся на нескольких этажах, была увешана большими красочными занавесями. Это место было настоящим собором мяса и вина.

Сейчас же они находились в районе Раусборна, где большинство людей составляли ремесленники, перед небольшой таверной с не самой изысканной едой. У входа бродячие собаки ждали объедков, слуга за прилавком со стуком выставлял чаши, служанка горячилась, пытаясь отделаться от какого-то выпивохи. Среди всеобщей суеты подозрительного вида посетитель с мрачным выражением лица тихо потягивал своё вино, приглядывая, судя по всему, за кошелями выпивавших.

— Почему встречаемся в таком месте? — спросил Коул.

Он хотел поскорее рассказать о встрече с Родосом, особенно о том, что есть силы, желавшие раскачать противостояние Церкви и королевства, будто лодку, ещё надо было поговорить о деле Ханаана, но обстановка здесь казалась действительно неподходящей. Вообще-то похожих заведений вокруг полно, а здесь ко всему прочему ещё и засорился дымоход, и дым разъедал глаза.

— Мы с дядей Ле Руа прочитали много книг в книгохранилище, — сообщила Миюри, поглощая содержимое деревянной миски, хотя мясо было обжигающе горячим.

Миски были наполнены с горкой бараньими рёбрышками, местами подгоревшими, но сочными. Возможно, местным посетителям навился вкус этого блюда, щедро приправленного густым чесночным соусом, распространявшим соответствующий аромат. Хайленд запросто взяла кусок рукой и деликатно откусила мяса, явно понравившегося ей.

— И потому я знаю, что было раньше в монастыре, — заявила Миюри, проглотив очередной большой кусок.

— В самом деле? — переспросил заинтересованный Коул.

Впрочем, он не смог увязать эту её фразу с предыдущей и захотел уточнить, но тут заговорила Хайленд:

— Когда я пришла в городской совет, я встретила старого друга человека, продавшего эту землю со строениями на ней. Он рассказал, что там с давних пор жили рыцари Арона, приехавшие туда ещё во времена древней империи.

Сказав, Хайленд в замешательстве посмотрела на перепачканные в бараньем жире пальцы и, решившись, просто облизала их. Увидев это, рыцарь охраны с трудом сохранил молчание.

— Но раз этот рыцарский орден очень древний, официальных записей о нём в книгохранилище нет, так? — добавила наследница, передавая слово Миюри.

Это напомнило Коулу, что Миюри вместе с Хайленд отправилась в книгохранилище при городском совете, где наследница должна была встретиться с городскими сановниками.

— Мм. Дядя Ле Руа тоже слышал об этом, но в книгохранилище не оказалось герба этого отряда рыцарей, так что я думаю, что эти рыцари были вроде отряда наёмников.

— То есть... мы знаем достаточно много, так что ли?

И кстати, пока остаётся неясным, зачем надо было переодеваться. Коул подумал, не стоит ли сделать Миюри замечание по поводу её поведения за столом, но в этот момент служанка с небрежным стуком поставила на стол миску с вяленой треской столь заманчивого вида, что он взял одну и стал ждать, что прозвучит дальше.

— Хи-хи-хи-хи! И всё же эти рыцари на самом деле достаточно знамениты, и было бы неплохо ухватиться за эту возможность и разузнать о них побольше историй, чтобы как-то использовать их для ремонта. Как думаешь, сколько стоит ремонт? А места, где стоит монастырь, привлекают людей, и мы сможем заработать больше денег.

Коулу как человеку, противостоящему одержимости Церкви деньгами, было действительно трудно кивнуть, но дело обстояло именно так. Среди источников доходов монастырей самым солидным являлось разведение овец, но на пожертвования многих паломников немногие осуществляли крупные покупки. Если эти старые строения действительно связаны с рыцарями Арона, использование их имени для привлечения внимания было бы неплохим шагом.

Но Миюри делала упор на доходности не столько, чтобы не дать Хайленд пойти на опасные способы поиска денег, сколько, чтобы уменьшить её бремя. Хотя она обычно не выказывала тёплых чувств к наследнице, но в действительности относилась к ней как к подруге.

Однако Коул всё равно не понимал, зачем они пришли в это место поговорить о рыцарях, почему они знамениты, но пропущены в записях, он чувствовал, что что-то ускользало от него.

В этот момент шум в зале изменился так же неожиданно, как стая птиц меняет направление полёта.

— А, идут, идут! — закричала Миюри.

Некоторые посетители встали, некоторые подняли свои чаши, кто-то захлопал в ладоши, все взгляды устремились к дверям. Коул тоже вытянул шею, чтобы увидеть, что происходило. Оказалось, что в зал вошла группа лицедеев, без которых нельзя было бы обойтись в деревне горячих источников, да и в таверне "Золотой папоротник" тоже, но эти лицедеи были другими. Похоже, их отличало то, что они давали представления в небогатых, ремесленных частях города.

— О Боже, всевидящий и всезнающий! Благодарим тебя за то, что ты даровал нам вино, которое мы пьём сегодня! — перекрикивая всеобщий шум, воззвал менестрель и ударил по струнам.

Вслед за этим зазвенела песня, совершенно не похожая на те, под которые врачевали разум и тела гости горячих источников в Ньоххире, или те, что должны были помешать посетителям "Золотого папоротника" подслушивать тайные переговоры важных особ. Необузданная героическая песня, заставлявшая людей поднимать чаши с вином и вставать на ноги, чтобы выплеснуть все тревоги прошедшего дня.

Несколько выпивавших в таверне посетителей встали в круг на свободном месте у дверей, взялись за руки и начали танцевать, двигаясь по кругу, некоторые при этом подпевали песне. Возможно, это было обязательным ритуалом в такого рода заведениях.

Конечно, Миюри понравилось такое бесхитростное веселье, а Хайленд с удовольствием покачивала головой в такт мелодии. Рыцарь охраны удвоил бдительность, следя, чтобы воры не приблизились к его подопечным.

— Ты не услышишь такой песни в "Золотом папоротнике", — сказала Хайленд, приблизив к ошеломлённому происходившим Коулу раскрасневшееся и немного пьяное лицо. — Тебе для этого надо прийти сюда.

Не успел Коул подумать, зачем всё-таки наследница пришла сюда, как заметил Миюри, начавшую возиться у его пояса.

— Брат! Дай пару медных монет! — сказала она, роясь в его кошеле подобно карманному воришке. — Лицедеи, заглядывающие в такие места, должны знать песни рыцарей Арона.

Наскоро пояснив свои действия, она с зажатыми в руке монетками бросилась в эту огненную сутолоку. Следя за ней, Коул, наконец, понял, что не все эпосы и приключения записываются на бумагу, переплетаются в книги и хранятся в книгохранилищах. Истории, красиво обработанные ради развлечения людей, поют поколениями, так они и плывут по потоку времени. Возможно, это касалось и историй о рыцарях Арона.

— Трудно сказать, подойдёт ли это монастырю, — произнесла Хайленд, наблюдая, как Миюри что-то обсуждает со свирепого вида лицедеем, который собирал деньги и принимал заказы на песни. — Этот рыцарский орден знаменит легендарными любовными похождениями своего предводителя. И потому трудно решить, стоит ли оставлять там купальню под открытым небом.

Здания соединены мощёными галереями с декоративными каменными колоннами по обеим сторонам. Это архитектурный стиль древней империи, современный взгляд увидит в этом даже явные эротические мотивы. Что будет, если недавно обнаруженная купальня упоминается в распространённых песнях как купальня общего пользования?

Во всяком случае Коул несколько лет проработал у особенного странствующего торговца, когда тот открыл купальню в объятой серным паром Ньоххире — деревне горячих источников. Так что он мог бы увидеть в этом возможности заработать. Пусть это и купальня, оставшаяся от предводителя весёлых рыцарей, но омовение в монастыре остаётся одним из важных ритуалов, вопросов с точки зрения веры возникнуть не должно. Как раз, когда Коул дошёл до этого места в размышлениях, Миюри, наконец, договорилась с лицедеем.

Песня умерила героический накал, в ней проклюнулись нежные и сладостные нотки. Танцовщица остановилась за спиной менестреля и положила руки ему на плечи, а другая девушка запела о любви рыцаря и прекрасной женщины. Слушая слова песни, Коул чуть не подавился вяленой треской.

В тихом пасторальном местечке королевства стоял красивый особняк, а в нём был проложен до купальни путь для воды, вода же по пути бежала горячая и с ароматом роз. Великий предводитель рыцарей принимал ванну, пил вино и служил прекрасной даме. Путь для воды в песне был, должно быть, тем, что вёл к обнаруженной купальне, в которой рыцарь приносил себя в жертву демону сладострастия.

Коул слушал, как девушка пела про любовь мужчины и женщины в открытой купальне среди бела дня, и ещё лицо наливалось жаром, хотя он и не был пьяным.

— Это в самом деле непереносимо, — с печальной улыбкой произнесла Хайленд.

В этот момент, словно ожидая её слов, песня изменилась. Мелодия набрала силу, девушка прижала ладонь к груди и запела в полный голос.

Я пошёл на поле битвы убивать врагов и совершать подвиги, чтобы быть достойным говорить о своей любви к тебе. Но, возлюбленная моя, подвигам, свершённым мною в сражениях, нет числа, и их, как и моей любви, хватит на всех.

То есть, в перерывах между битвами этот рыцарь был вечным любовником. Один из выпивох от этой песни распалился до того, что грубо облапил служанку, и та угостила его мощной оплеухой. Пьянчуга рухнул без чувств на объедки, брошенные собакам.

Эта песня воспевала времена, когда сражения были уделом знати и предприимчивых искателей приключений. Власть Церкви тогда была ещё не так велика, и часто встречалось изображение волка на гербах. Записи о таких событиях действительно не могли попасть в переплетённые книги, хранящиеся в шкафах книгохранилищ, это сразу пресекла бы Церковь. Только безродные лицедеи и менестрели могли выскользнуть из церковной длани и передавать в песнях такие истории. Возможно, здесь перед Коулом предстал мир, недоступный даже познавшему очень многое Ле Руа.

Песня сменилась другой, весёлой. Коул съел половину слегка горчившей вяленой трески, заедая послевкусие прозвучавших слов и с особой глубиной ощущая, как много в мире оставалось неизведанного. У него невольно вырвался вздох.

— Если не говорить о содержании песни, то меня беспокоит, что эта девушка, кажется, может набраться чего-то плохого, — пробормотал Коул, глядя на Миюри, пустившуюся в танец на пару с лицедейкой, как только зазвучала более оживлённая музыка.

— О чём тебе беспокоиться? Она танцует так грациозно. Это потрясающе.

Хотя Коул знал, что Миюри слишком нравится наследнице, точность её движений в танце с лицедейкой выглядела просто непередаваемо. А ведь не так давно, когда они только-только покинули Ньоххиру, Миюри на постоялом дворе рядом с таможней танцевала перед гуляками, получив взамен гору еды. Более того, когда-то её мама, мудрая волчица Хоро тоже на его глазах танцевала со странствующей лицедейкой, Коул тогда был ещё ребёнком. Неудивительно, что сценка, которую он увидел, показалась немного знакомой.

Что ж, кровное родство было несомненным, и Коул потёр заболевшую голову. В этот миг он заметил, что взгляды всех в таверне сошлись на причудливой паре танцовщиц, и решил воспользоваться этой возможностью.

— Досточтимая принцесса Хайленд, пока этой дикарки нет рядом, я хочу тебе кое-что сообщить.

— Мм? — уже привычно облизывая пальцы, посмотрела на него наследница.

— Во время твоего отсутствия появился посыльный от рыцарей Крузы. Помнишь господина Родоса?

Лицо Хайленд приняло обычный вид, она, глядя на Коула искоса, показала ему сказать ей на ушко. В таверне было достаточно шумно, никто не услышит шёпота. А если на него обратят внимание, просто подумают, что это парень, не умеющий общаться с девушками, перегнулся через стол, чтобы пошептаться с приглашённой им служанкой.

В целом Родос сообщил о трёх вещах: о данном ему приказе переписать Священное писание, об увиденных рыцарями людях от святого престола и о силе, напавшей на рыцарей, чтобы спровоцировать обострение противостояния Церкви и королевства. Рассказав вкратце об этом, Коул посмотрел на наследницу с молчаливым вопросом — всё ли она поняла? Её опущенные низкие ресницы выдавали её знатное происхождение, которое должно было скрыть платье служанки.

— По первому вопросу — я это только приветствую. Но простое переписывание Священного писания может навлечь на него неприязнь священников, возможно, ему лучше заниматься этим у нас.

После ряда событий и совместной хитрой уловки можно было причислить Ягине, архиепископа собора в Раусборне, к сторонникам королевской стороны. Однако священников в соборе могло быть больше, чем работников в торговом доме, и их позиции по отношению к противостоянию Церкви и королевства были различными. Они могли отказать Родосу в месте в соборе.

— По второму... Это одна из причин, по которой мы собираемся встречаться на большой земле...

Хайленд надо скрывать Ханаана, если с ним что-то случится, ответственность за это ляжет на неё. Однако Коул думал, что всё зависело от того, на какой чаше весов окажется человек.

— Если мы все отправимся на большую землю, столкнёмся с обыденными проблемами преподобного Ханаана.

Кажется, если Коул с Миюри возьмут это на себя, на душе будет легче, чем браться всем вместе. Хайленд некоторое время смотрела на Коула, прежде чем её губы тронула слабая улыбка.

— Кажется, я слишком зависима от вас.

— Что?

Улыбка Хайленд стала чуть заметней, она посмотрела куда-то вдаль, потом снова на Коула.

— Прежде всего, сказать им, что их заметили. И тогда... Тогда, возможно, проще предложить им пожить у нас.

— У нас?

— Преподобный Ханаан тоже переписывает Священное писание, так что, если у него возникнут проблемы, он всегда сможет к тебе обратиться, или если понадобится выйти и купить что-нибудь необходимое, в общем, ты сможешь решить для него многие проблемы. Хотя встречи с Родосом из рыцарей Крузы будет не избежать, однако не сам Родос узнал людей от святого престола, верно? Он и не подумает такого про Ханаана при встрече.

Весьма разумное суждение.

— И даже если что-то всплывёт, можно будет объяснить в подробностях Родосу, и он нас поймёт. Полагаю, он сможет поставить праведность на первое место и не проявит лишнего упрямства.

Упрямство Родосу было в какой-то степени присуще, но в целом мнение Коула было схожим.

— А третий вопрос — это проблема, — Хайленд картинно пожала плечами и вздохнула, потом взяла чашу с вином, но пить не стала. — В глубине души ты это знаешь и сам?

Коулу не было смысла уклоняться от ответа.

— Боюсь, что это досточтимый второй принц.

Речь шла о втором в очереди престолонаследия принце Клевенде, участью которого было заменить первого принца, если с ним что-то случится. Преемственность трона имеет установленный порядок, и теперь по завершении войны с язычниками возможность наследования для Клевенда выглядит призрачной. Вряд ли первого принца вдруг поразит стрела, а второй совершит подвиги в сражениях. В оставшейся жизни у Клевенда почти нет надежды сыграть главную роль, ему суждено лишь передать следующему поколению собственные земли и титул. Он рычащий во тьме участник циничной аристократической системы. И несмотря ни на что не отказавшийся, по слухам, от возможности унаследовать трон. Клевенд привлёк на свою сторону знатных сыновей, оказавшихся в аналогичном положении, и, не колеблясь, поджидал случая развязать междоусобную войну. И него была весомая причина обострить противостояние Церкви и королевства, напав на рыцарей святого Крузы, боровшихся за справедливость в королевстве.

Даже Хайленд, такая добрая и великодушная, каких редко встретишь среди людей, никогда не скрывала неприязни к принцу Клевенду. Коул полагал, что это как-то связано с тем, что наследница хранила преданность королю, хотя её место при дворе было не слишком почётным.

— Он был первым, о ком подумала и я. Если бы нападение было совершено по приказу Церкви, такой путь обострения ситуации был бы слишком окольным. Кроме того, ни у короля, ни у двора для этого причин нет.

Хайленд, наконец, отпила вина и перевела взгляд на площадку у дверей таверны. Теперь оттуда доносилась древняя и страстная рыцарская баллада, завсегдатаи и музыканты смешались, притоптывая в ритме весьма вольного танца, Миюри продолжала танцевать с лёгкостью пузырька воздуха.

— Я доложу моему отцу и обращу его особое внимание на движение вокруг рыцарей святого Крузы. Если появятся доказательства попытки Клевенда устроить беспорядки, отец, возможно, сможет принять меры. Наконец-то возникла возможность отсечь проклятье королевства.

Нечасто у Хайленд можно было увидеть такие холодные глаза, направлены они были на миску, и обглоданные кости отражались в них, вызвав у Коула невольное подозрение, что она сделала это намеренно. Заметив его пристальный взгляд, она подняла голову.

— Кажется, я слишком много выпила.

Она давно не ладила с Клевендом, и сохранять спокойствие ей было непросто.

Коул не мог вымолвить ни слова, он лишь опустил взгляд и склонил голову, сочувствуя ей.

— Может, пойдём, потанцуем? Встряхнём таверну? — предложила Хайленд, встав со стула.

— Это недопустимо, юная госпожа, — испуганно произнёс рыцарь охраны, до того терпеливо дожидавшийся окончания ужина.

Хайленд, должно быть, ожидала этих слов.

— Орландо, разве я не говорила не называть меня "юной госпожой"? В наказание ты потанцуешь вместе со мной.

Похоже, этот рыцарь, как и старый дворецкий, много лет служил семье Хайленд. Сама наследница состроила рожицу, передразнивая Миюри, адресовав её Орландо, сидевшему с серьёзным лицом, и похлопала его по плечу. Всегда спокойный и невозмутимый, Орландо без устали наставлял Миюри в фехтовании, его можно было счесть образцом рыцаря, но сейчас по его лицу пробежало детское выражение отвращения.

— Давай, вставай, пошли.

При виде того, как Хайленд пыталась поднять упиравшегося Орландо, Коул не смог не рассмеяться. Возможно, у каждой юной госпожи есть подобный пожилой страдалец. Но возлагать на неё всю вину Коул не мог.

— И я пойду.

Вот так Коул присоединился к шумной толчее у дверей таверны вместе с поражённой этим Хайленд и готовым кого-нибудь убить Орландо. Танцевать — занятие весёлое, но Коул занервничал, когда Миюри, заметившая, что он присоединился к танцевавшим, с радостью бросилась к нему. Мало того, что толчок получился сильным, так ещё и Миюри, уже долго танцевавшая, была вся мокрой, как собака под дождём.

Голосили музыкальные инструменты, возбуждённо лаяли бродячие собаки, разгорячённые шумной сутолокой, от звука шагов танцевавших улеглось беспокойство в душе. Коул попросил у Господа прощения за проявленную слабость, но даже луна не смогла бы заглянуть в такие узкие улочки, на одной из которых стояла эта таверна. Глядя на улыбку Миюри и счастливое лицо Хайленд, Коул простил себя сам. Даже если бы сейчас было полнолуние, Бог, наверное, всё равно бы ничего здесь не разглядел.

Глава третья

Проснувшись следующим утром, Коул не мог пошевелиться. Танцы в таверне вчера вечером так разошлись, что пришли городские стражники утихомиривать разгулявшуюся толпу. Коулу и рыцарю охраны пришлось тащить домой двух девушек, которые от смеха и количества выпитого сами идти были не в состоянии. Конечно, одной из них была Миюри, а другой — Хайленд. Помогая друг другу, Коул и Орландо дотащили их до того места в коридоре, откуда пути в свои комнаты расходились, там мужчины обменялись взглядами, которые не описать и тысячью слов. Если коротко — "пришлось изрядно потрудиться".

— Воды бы... ммм... и спина...

Хотя Коул практически не танцевал, сейчас у него болело почти всё тело. Вероятно, из-за того, что он заснул, не выбирая позы, попросту провалившись в сон, он сейчас увидел, что спал без подушки на скосе кровати. Такая странная поза только усилила нагрузку на тело, и от этого требовалось ещё больше усилий, чтобы подняться. О, нет! Вся одежда Коула была в волосах из хвоста Миюри, похоже, были ещё причины, по которым он не выспался. Вчера вечером он, разумеется, положил Миюри на её кровать, а среди ночи она, должно быть, пробралась к нему.

— Вот уж...

Ко всему прочему у Коула и голова болела, возможно, из-за сна без подушки. Он приподнял голову и обвёл комнату взглядом — ни девушки-сорванца, ни её меча видно не было. То ли она, полная сил, с утра опять махала в зале мечом, то ли снова отправилась беспокоить Ле Руа. В любом случае надо сначала выпить воды. Коул не знал, хотела ли та захудалая таверна скрыть не очень хорошее качество продуктов или пыталась побудить посетителей заказывать больше вина, но чеснока и соли в каждом блюде было много.

Однако бутылка, естественно, оказалось пустой. Было нетрудно вообразить, как Миюри её осушает, не поднимаясь с кровати. Коул вздохнул, взял бутылку, собираясь пойти за водой, и вдруг увидел на столе что-то странное.

— Книга?..

Просто листы грубой мятой бумаги, перевязанные верёвкой. Но это была книга.

"О некоем рыцаре повесть, как это было".

Слово "повесть" было написано неправильно. На первом листе, как на обложке, имелись не только эти, подобные заголовку слова, было ещё и нечто вроде орнамента с профилем рыцаря. Почерк принадлежал не Миюри, возможно, различные элементы оформления дополнялись при передаче книги из рук в руки. Перевернув первую страницу, Коул сразу ощутил затхлый запах бумаги плохого качества.

Впрочем, сам текст книги был написан очень тщательно, Коул начал читать и понял, что это была история о том самом рыцаре-любовнике периода древней империи, о котором он вчера узнал в таверне. В песне рыцарь представал любовником и героем, здесь же описание рыцаря включало много трудных для понимания мест, заставлявших разум читателя невольно скользить мимо слов. Зачитавшись, Коул опомнился только от звука шагов, заставивших его вспомнить о вчерашних событиях.

— Фух... как я устала... — сообщила вернувшаяся Миюри, отрывая дверь. — Эй, брат, ты встал, наконец?

Обычно Коул упрекал её за поздний подъём по утрам, теперь с удовольствием заплатила ему той же монетой. Потом она сняла с себя меч с ножнами и прислонила его к стене.

— И у меня спутались волосы, — добавила девушка

Она выпустила уши с хвостом и потрясла ими, будто стряхивала ощущения, оставшиеся от упражнений с мечом.

— Что это значит? — спросил Коул, беря в руку книгу.

Значимость книги обычно находит отражение в её размерах. Священное писание переплетают в книгу такого размера, что её надо поднимать обеими руками, такое значение придают её содержанию. А для истории древнего рыцаря взяли тонкую бумагу такого размера, что книга умещалась на ладони, её и книгой назвать можно с натяжкой.

— Я одолжила её, когда была с лицедеями вчера вечером. Забыл, что ли?

Коул полагал, что он вчера позаботился о Миюри и Хайленд, но после этих слов он ощутил, что идти прямо вчера не могли не только девушки. Он не помнил, чтобы много пил накануне, но, может быть, поддавшись общему настроению, он действительно мог выпить две-три лишних чаши. Тогда головная боль могла быть вызвана не тем, что Миюри залезла к нему в постель и заставила спать в неудобной позе, а вином.

— Ты, брат, здорово напился, от тебя вчера ещё здорово разило.

Разумеется, она не чувствовала за собой вины в том, что без спросу залезла в его кровать. Но, опасаясь, что этот вопрос сейчас мог привести лишь к неприятной перепалке, Коул вернулся к существу дела.

— Зачем ты одолжила эту книгу?

— Чтобы переписать, лицедеи не станут петь тебе всю историю. Если хочешь привлечь в монастырь побольше посетителей, надо разузнать подробности.

В монастырях следует размышлять и молиться, это не место для развлечений. Но вместе с тем Коул не мог обвинить Миюри в недальновидности, вспоминая вчерашнее радостное веселье выпивших посетителей.

— Если получить от этого немного денег, тогда досточтимой госпоже Хайленд не придётся идти на неприятности ради того, чтобы их достать...

— Верно, да? И раз это место имеет давнюю историю, оно может привлечь много людей, и сестрица Ив, которая больше всего любит зарабатывать много денег, сможет немного пополнить свой кошель.

Коул вспомнил, что Ив действительно учитывала возможное развитие монастыря и предоставила средства на её строительство, оговорив условием своё право на торговлю при монастыре. Если сюда хлынет толпа, ей будет, отчего облизываться при подсчёте доходов и расходов. Но даже с учётом ума Миюри такой меркантильный вывод был для неё необычен.

— Тебя этому дядя Ле Руа научил, так?

Миюри притворилась, что не услышала, но это походило на правду. Впрочем, вряд ли она особо задумывалась о готовности Хайленд к самопожертвованию ради денег для монастыря.

— Ладно, я собираюсь вернуть эту книгу сегодня вечером, поэтому мне нужно её быстро переписать. Брат, ты мне поможешь?

Переписать даже такую книгу — задача утомительная, но просто купить — это потратить больше денег. Если книгу одолжить и переписать, надо заплатить лишь за бумагу и за время, на которое её одолжили.

Коул быстро перелистал книгу, чтобы определиться с объёмом работы — действительно, можно успеть, если браться за работу вдвоём и прямо сейчас. А судя по множеству странных значков, а также отметин, размещённых, кажется, через равное число слогов, эта книга была важным средством зарабатывать деньги для вчерашних лицедеев.

— Лицедеи создают свои песни по этой книге.

— Мм. Вчера я слушала этих лицедеев, пока ты не напился так, что не мог стоять. Они многое рассказали.

Коул не мог сделать вид, что не услышал кое-что, сильно его обеспокоившее. Судя по её тону, она вовсе не собиралась его дразнить, что прибавляло её словам достоверности.

Ладно, пусть будет так: Коул вчера должным образом соблюдал меру во всём, ночь провёл без каких-либо отклонений от требований веры, а воспоминание, как Миюри обнимала его пред сном, тоже было сном.

— Они рассказали, что есть книжные лавки в городе, которые составляют книги из разных историй и продают их менестрелям или лицедеям. Поскольку в разных городах и вкусы разные, люди из лавок записывают известные им истории в книги всякий раз, когда едут другие города, чтобы поменять их на книги с песнями, которые нравятся в тех городах.

Коулу тоже доводилось слышать, что довольно много людей обменивается таким способом ценными рукописями. Переписывание — работа тяжёлая, и её стоимость не может быть низкой. Копия может либо продаваться непосредственно, либо быть передана другим людям в обмен на те, что могут предоставить они, и в результате любимые книги всегда останутся под руками и будут появляться новые. Так что само это явление удивительным не было, но явно заслуживало восхищения.

Ив говорила, что основой деятельности таких книготорговцев, как Ле Руа, являются книги, которые стоят дороже золота равного веса. Мало того, что читать умели немногие, покупать книги для себя могли только аристократы или богатые торговцы. Но в мире историй и сказаний был ещё и такой скромный рыночек.

— Итак, мой старший брат... бра-ат, — прервала размышления Коула Миюри, она заложила руки за спину и наклонилась вперёд и посмотрела на него, словно избалованный ребёнок, такое поведение можно было счесть милым, но у Коула появилось нехорошее предчувствие. — Я очень хочу пойти в книжную лавку, очень.

Неудивительно, что после этой просьбы Коул вздохнул. Даже его болевшая с похмелья голова знала, насколько бесполезно предлагать ей сходить самой.

— Я слышала, там есть много-много разных историй.

И их можно было либо одолжить, либо купить.

И ещё для переписывания книги потребуется место.

— Ну, чего ждёшь, может, удастся найти разгадку насчёт того ремесленника.

Запахло нелёгкой работой, но в мире действительно продают и покупают истории, до которых не дотянулся Ле Руа. И коль скоро сейчас не было никаких подсказок, куда мог деться ремесленник, спросить в книжной лавке было не самым плохим занятием. Коул неохотно кивнул, и Миюри, обняв его, крикнула:

— Брат, я люблю тебя аж до смерти!

Вот подлиза, — вздохнул Коул и легонько стукнул её оловянным кувшином по голове.

— Не забывай заполнять водой, когда всё выпьешь.

Волчьи уши, прижатые кувшином, зашевелились, пытаясь распрямиться. Эта девушка-непоседа, только что сказавшая, что его любит, надулась, схватила кувшин и показала Коулу язык.

Прежде чем Миюри потащила Коула в лавку, ему пришлось заглянуть к Хайленд, чтобы уточнить, помнит ли она вчерашний разговор о Ханаане и Родосе. Заглянув к ней в комнату, он увидел наследницу с болезненно-бледным лицом, сидевшую за столом и подписывавшую какую-то бумагу. Коул удостоверился в том, что она всё помнит, и сообщил, что он и Миюри идут в книжную лавку, Хайленд ответила такой высушенной улыбкой, что, казалось, наследница может разлететься пылью от дуновения ветра. Даже Миюри не стала зубоскалить по этому поводу и тихо вышла из комнаты, пробормотав что-то под нос насчёт вчерашнего перебора.

Затем Миюри повела Коула по полным жизни улицам Раусборна. Он обратил внимание на уверенность, которой она шла, как оказалось, ей показывала путь бродячая собака. Вскоре они вошли в северную часть города, имевшую не самый благополучный вид и особенный запах, висевший в воздухе, здесь размещались мастерские по обработке кожи и изготовлению клея. В них для работы использовали огонь, требовавший постоянный утомительный присмотр, и малейшая небрежность грозила бедой. Право же, это место было не из тех, куда ходили книготорговцы вроде Ле Руа, чьи книги стоили дороже золота.

— Запах напоминает время, когда я делала свечи.

Сальные свечи, о которых вспомнила Миюри, действительно очень отличались запахом от восковых. Иногда проказы Миюри в Ньоххире кончались тем, что Коул в качестве наказания заставлял её делать такие свечи.

— Сюда.

Они прошли за худой бродячей собакой по улице Ремесленников, пока не дошли до мастерской, перед которой были свалены горы старого тряпья. Стены, выходившей на улицу, у мастерской не было, можно было легко увидеть, что происходило внутри. Там несколько ремесленников, разбившись попарно, били деревянной колотушкой в рост человека по содержимому огромного чана. В углу кучка детей рвала тряпьё в клочья, в центре мастерской стоял на огне невероятно большой котёл, в который могла бы поместиться корова, и там что-то булькало и пузырилось.

— Это потрясно! — воскликнула Миюри под впечатлением от процесса изготовления бумаги.

Однако не было похоже, чтобы здесь продавали книги.

— В чём дело? — раздался сзади вопрос.

Они обернулись, подошедший сзади мужчина снял плеча шест, концы которого были нагружены тяпками, должно быть, собранными со всего города.

— А, прошу прощения. Я слышал, что здесь можно найти несколько книг для лицедеев.

Подозрительность по отношению к незнакомцам — обычное дело для таких мест, где упорно трудятся ремесленники. Но пояснение Коула несколько смягчили мужчину.

— Тогда вы пришли не туда, поверните налево — то место там. Выйдете на площадь с колодцем, и на углу будет мастерская по изготовлению бумаги.

А здесь, должно быть, лишь осуществляли предварительную обработку тряпья, чтобы отдать туда.

— Спасибо, что подсказал.

Среди этих людей "спасибо", вероятно, воспринимается как надуманная формальность, и мужчина, усмехнувшись, кивнул и пожал плечами. И Коул с чувством некоторой неловкости последовал за Миюри, двинувшейся в указанном направлении мимо мастерской.

Они быстро нашли мастерскую по изготовлению бумаги, при ней была лавка, и они заглянули в открытую дверь.

— Вся бумага продана, — заявил с серьёзным выражением лица владелец.

— И книг для лицедеев тоже нет? — высунувшись из-за спины Коула, спросила Миюри.

Владелец в грязном фартуке, посмотрев на неё, с удивлением поднял густые брови:

— Юная госпожа, ты поёшь в таком возрасте? Или танцуешь?

— Я могу и петь, и танцевать, не беспокойся.

Ему, вероятно, понравилось бесстрашие Миюри, он фыркнул, улыбаясь, вытер руки и сделал знак подойти. Может быть, содержание книг для лицедеев может сделать лавку мишенью для Церкви, и поэтому такие лавки выбирают себе покупателей среди посетителей.

Позади владельца дело шло полным ходом, всюду виднелись сетки из железной проволоки, в них лежало замоченное сырьё. Работники умело набирали сырьё на прямоугольные деревянные рамки с тонкими ситами, замачивали, встряхивали и, наконец, помещали для отжима в деревянный ящик, на крышку которого помещали камень. Если отпустить Миюри посмотреть, как делают бумагу, она, наверное, вернётся дней через десять, подумал Коул. Он подтолкнул девушку в сторону соседней комнаты, где их ждал владелец. Там на стене была пристроена полка с различными маленькими книгами.

— Если покупаете, два серебряка королевства, одалживаете — пять медяков за ночь.

Стоимость серебряной монеты зависит от её разновидности. Та, что выпускается королевством, не слишком ценная, но и её хватит семье ремесленников, чтобы несколько дней питаться, ещё немного и на одежду останется. Такие маленькие книги не несут духовного совершенствования, как Священное писание, их нельзя, скажем, съесть, да и бумага в них плохая. Два серебряка королевства — слишком дорого для них. Скорее всего, эта цена нужна не для продажи, а чтобы показать, насколько дёшево одолжить.

— А если поменять книгу на ту, которой тут нет?

— Тогда сможешь одолжить любую здесь бесплатно, но бумагу для переписывания ты должен будешь купить тоже здесь. Однако я не думаю, что у тебя найдётся что-то, чего здесь нет.

Ему хватило решимости, если не нахальства сказать это. В мире для комедиантов и менестрелей написано столько всего, что вопрос Коула действительно мог показаться глупым.

— Брат, сколько книг на переписывание я смогу одолжить?

Глаза Миюри, обращённые на Коула, горели огнём нетерпения, её хвост и уши были готовы вырваться наружу. Он не сомневался, что она состроит недовольное лицо, какое количество он бы ни назвал, поэтому Коул напряг свою голову и выдал такой ответ:

— Возьми сначала одну, а когда скопируешь, мы сможем вернуться.

Он решил, что она быстро поймёт, как трудно переписывать текст и насколько это отличается от записи того, что просто придёт в голову, а, поняв, скоро сдастся. И у неё всё ещё была история о рыцарях Арона, которую она взяла у лицедеев. Должно быть, она не заметила его хода мыслей, её взгляд обратился к полке:

— Лучше выбрать самую толстую.

Владелец следил за их разговором.

— О, ты умеешь писать в столь юном возрасте? — воскликнул он, глядя на Миюри.

— Её приходилось привязывать к стулу, чтобы научить.

Владелец рассмеялся, кивая головой. Должно быть, такой способ ему был знаком.

— Значит, твой брат... значит, ты служишь кому-то из аристократов, да?

Одежда владельца небольшого торгового дома, которая была вчера на Коуле, пропахла дымом жарившейся баранины и пропотела от его пьяного танца, так что надеть её было невозможно. Поэтому он надел обычный свой наряд, а чтобы не походить на священника, перепоясался довольно ярким поясом. И раз он в таком изысканном наряде ищет книги для комедиантов и менестрелей, значит, решил владелец, он мог быть писцом, нанятым аристократом для записи доходов с земель и составления писем знатным особам.

— Да, можно сказать, что да, — ответил Коул ровным тоном, такая догадка его собеседника была ему удобна с учётом того, о чём он хотел расспросить. — Я каждый день молю Господа дать мне больше рук.

И когда владелец ожидаемо рассмеялся, Коул задал вопрос:

— Я слышал, как люди говорили о способе печати на бумаге единым духом, так что не надо каждый раз писать рукой. Если бы такое действительно было, просто не представляю, насколько стало бы легче.

Ле Руа говорил, что печатный способ копирования книг был объявлен еретическим ещё до того, как он заработал, и о нём никто не узнал. Однако, если бы мастер этого способа действительно ускользнул из сети Церкви и применил его, какие-то слухи распространились бы. Тем не менее, после вопроса, на который Коул возлагал надежды, владелец расхохотался ещё громче.

— Будь у меня такое волшебство, я б расширил свою мастерскую вдвое и быстро разбогател!

Смеялся он от души, вряд ли за таким смехом можно было что-то утаить. Да и Миюри, куда более чувствительная в таких делах, продолжала рыться в книгах, не обращая внимания на разговор.

— К слову сказать, с тем, что бумага хорошо продаётся, у меня есть одна проблемка. Не могу же я заставить соседей ходить голышом из-за нехватки тряпья для бумаги, — сказал владелец и пристально посмотрел на Коула. — Что, если бы ты поговорил с твоим хозяином, чтобы собрать на его землях старую одежду и тряпьё? Ты бы тогда смог переписывать, сколько захочешь.

Возможно, он пригласил войти Коула и Миюри, чтобы сделать это предложение.

— А, да, ты же вроде сказал, что бумага распродана?

— Несколько дней назад её скупил один прилично одетый человек, и они, — ремесленник кивнул на работников, — пока не смогли её восполнить.

Коул сразу подумал про Ханаана, столь восторженного Священным писанием на общедоступном языке, что Коулу даже становилось неловко. Ханаан мог пожелать дополнительно к своему плану переписать писание и для себя.

Но, как бы то ни было, сказать, что ничего не осталось, было бы сильным преувеличением. Бумагу, сделанную из тряпок, использовали обычно в торговых домах для записи ежедневных операций. Когда Коул прикидывал, могло ли недавнее опустошение бумажных запасов лавки оказаться столь радикальным, до его ушей донеслось ворчание владельца:

— Посмотреть бы, чьё аристократическое тщеславие выплеснулось в таких скучных, плохоньких стихах, просто стыд один.

Он основательно потянулся и с шумом вздохнул. Слова "аристократическое тщеславие" стали неожиданностью для Коула и серьёзно его озадачили. В тот миг вмешалась Миюри:

— Вроде этой? — она подняла руку, сжимая в ней книгу. — "Приключения рыцаря Дагуфока".

Услышав название, владелец, хмуро улыбнувшись, подтвердил:

— Да, точно такая же, как эта. Чистая скукота.

Глядя на Миюри, он пожал плечами.

"Выстояв против тысяч наёмников, он в одиночку отстоял крепость и с победой вернулся невредимым под защитой Господа. Небо осыпало его лепестками цветов, все были благодарны своему правителю, церкви встречали его по пути звоном колоколов. О, храбрый рыцарь Дагуфок, храбрый воин, милосердный и мудрый повелитель".

Миюри, подражая вчерашней певице, пропела это торжественно-хвалебно, и владелец восхищённо воздел брови. Коул понял, почему он ворчал, и тихо сказал:

— Это такая же самая история, которую ты пишешь ночами.

Миюри поджала губы и наступила ему на ногу.

— В последнее время создали ещё немало бессовестных стихов, над которыми даже и посмеяться нельзя, — владелец подошёл к полке и взял одну из книг. — Конечно, отважным рыцарям или аристократам всегда противостоят полчища в сотни тысяч врагов, сподвижники мужественны и отважны, никогда не предают, никогда не трусят. Господь вечно на стороне главного героя, а дисциплина строга и справедлива. Пшеница у него растёт быстрее, чем бороды у селян. Сплошная Божья благодать.

Говоря о бородах селян, владелец специально почесал свою косматую бороду, насмешив Миюри.

— Но когда эта история попадает к талантливому поэту, она превращается в поэму, которую можно слушать. Сверх того, даже если аристократ напьётся, он не утратит совсем стыд, и немногие станут петь эти глупые стихи при его жизни. Но теперь... Может, потому что страна начала процветать, и у знати завелась в карманах лишняя монета, аристократы стали находить низкопробных поэтов, чтобы они пели повсюду эти стихи, неважно, что они не участвовали когда-либо в сражениях и не знали сами воинского искусства. Должно быть, они считали достаточным, чтобы их имена стояли рядом с теми утончёнными аристократами, о которых пели поэты, — возмущение владельца вызывали не столько неудачные стихи, сколько то, что бумага, которую он с таким усердием производил, уходила на эти скучные произведения, если бы он прочёл историю про идеального рыцаря, которую то и дело продолжала дописывать Миюри, его бы мог хватить удар. — Меня разрывает на части, когда я смотрю на это. И писал это не мастер-писец, а просто безграмотный ученик-миниатюрист. Повсюду слова с ошибками, некоторые вообще попутаны с другими, что особенно плохо.

Художники-миниатюристы добавляют в рукописи рисунки, в большинстве своём они просто неграмотны. Но буквы тоже можно рассматривать как рисунки, и их можно срисовать с образца. Поэтому торопливые или оставшиеся без заработка художники нередко берутся за переписывание, при этом, будучи неграмотными, не могут исправить уже имеющиеся ошибки и вносят новые сами.

— Вот эти паршивые книжки для вас будут по три медяка, — сказал под конец владелец.

— Два, — немедленно попыталась сбавить Миюри.

— Две на переписывание за пять монет.

— Три книги за семь.

Владелец еле слышно простонал: "Ммм..."

Коул перевернул страницу и вздохнул, чувствуя неловкость от торговых навыков Миюри, прочитанные строки показались ему действительно слабыми. Он взял книгу, лежавшую рядом, и обнаружил, что её содержание совпадало с первой.

— Эти книги как-то очень похожи?

Может, это потому, что при слабом содержании описанная история всё же пользуется спросом? Владелец, расстроенный Миюри, обернулся и сказал:

— А, эти... Должно быть, этот аристократ был так доволен своей историей, что заказал её по разным городам, а комедианты привезли их в Раусборн для обмена на новые песни.

— Понятно.

Даже на плохую книгу надо потратить немало труда и денег. Это кажется ненормальным, но что-то вдруг зацепилось в голове Коула.

Требует немало труда и денег?

Коул глядел на книгу в его руке и пытался ухватить какую-то мысль, когда прозвучал задорный голос Миюри:

— Тогда, значит, три книги за семь и сверх того уборка мастерской!

— Хочешь подмести? Мм... А обнять тебя не дашь?

— Только посмотреть!

Владелец, не сдержав улыбки, потрепал Миюри голову и пожал ей руку, заключив тем самым сделку.

Коулу бы хотелось, чтобы она читала поменьше таких бесполезных книг и побольше изучала толкования Священного писания, но, возможно, он хотел слишком многого. К тому же, каким бы ни было содержание, книги были написаны аккуратным почерком, что послужило бы девушке хорошим образцом. Возможно, те, кто много пишет, привыкает писать некоторые слова нечётко, что может вызывать неудовольствие у людей.

— Хозяин, хозяин, какие книги ты мне посоветуешь?

— Что? Ты уже называешь меня хозяином? Ты, кажется, действительно хорошая девочка.

— Мм, да, точно, точно, — радостно подтвердила Миюри, нетерпеливо оттесняя застывшего Коула от полки и собираясь вместе с владельцем отобрать книги. — Гррр, брат, уйди, уйди.

Однако Коул продолжал стоять несмотря на её усилия. Его внимание было сосредоточено на книге, которую он держал в руке.

— Брат?

Коул пропустил её обращение мимо ушей и обратился к владельцу:

— Я хочу взять эту.

— Мм? — немного растеряно протянул владелец.

Брови Миюри полезли на лоб.

— Эй, не надо помогать мне!

— А ещё две — эта и эта.

— Что!..

Миюри возмущённо заколотила кулачками по плечу и руке Коула, но он, не обращая на это внимания, отсчитал семь медных монет и отдал владельцу.

— Ээ... Э, слышь, ты не ошибся? Кажется, две эти совершенно одинаковые? — пряча монеты, спросил крепкий бородатый владелец, вероятно, обеспокоенный тем, что Миюри не находила себе места и от переполнявших её чувств была похожа на вытащенного на берег осьминога.

— Не беспокойся. Кстати... — Коул похлопал по плечу Миюри, возможно, прикидывавшей, не стоит ли ей заплатить из денег, собравшихся у неё на мелкие расходы за время путешествия. — Ты не знаешь, о каком аристократе написаны эти стихи?

На сей раз на Коуле сошлись взгляды не только владельца, но и Миюри. И в этот момент Миюри заметила, что у Коула подрагивают руки.

Коул с Миюри вышли из лавки под пристальным взглядом владельца, теперь уже Коул шёл на шаг впереди.

— Господин Ле Руа у госпожи Ив? — спросил он, не оборачиваясь.

— Он сказал, что давно не был в королевстве Уинфилд, — ответила Миюри, догоняя Коула, — и собирается провести несколько дней в книгохранилище. Зачем, вот, только? И ещё...

— Тогда ты не могла бы пойти в хранилище к господину Ле Руа и с ним посмотреть, что это за аристократ?

Он протянул девушке одну из трёх одолженных книг, и она неуверенно пошевелила губами.

— Ну, ладно. Но, братик, а что?..

— А я спрошу у госпожи Ив. На самом деле, такие вопросы следует задавать досточтимой принцессе Хайленд... — с сомнением в голосе произнёс Коул.

Он действительно не был достаточно уверен. Хайленд, услышав о плане Ханаана, преисполнилась решимости его выполнить даже ценой своей жизни. Было бы грешно подать ей ложную надежду. Ему следовало разузнать настолько тщательно, насколько это ему удастся, и лишь потом рассказать наследнице.

— Эй, брат! — требовательно обратилась Миюри, дёргая его за рукав.

Коул повернулся к ней и встретил взгляд, который был у неё в детстве, когда её шалости так всех рассердили, что её заперли в кладовке.

— Куда спешишь, что за срочность? Разве не надо сначала?..

— У меня появилась подсказка.

Все эти дрянные истории, которыми комедианты и менестрели обменивались в той лавке, были запечатлены на дешёвой бумаге из тряпок, которые по исполнению не шли ни в какое сравнение с тяжёлыми книгами Священного писания, тексты которого были написаны на листах пергамента, а твёрдые обложки обтянуты воловьей кожей. Но в любом случае изготовление книг — занятие не из дешёвых. Тем не менее, плохонькие истории распространились, по словам владельца, во многих городах. Сначала Коул подумал, что это выходки очередного ненормального аристократа с деньгами, которые ему некуда было девать, при этом текст был в его книгах такой ровный, что даже возникла мысль, а не привлечь ли его к переписыванию Священного писания.

Но кое-что развернуло ход его мыслей в иную сторону. В книге были места, где текст разбирался с трудом, а кое-где понять его было невозможно.

— Чего?.. Снова про это?

Объяснение, брошенное Коулом на ходу, было ею воспринято с явным скепсисом.

— Вспомни про способ, о котором рассказал преподобный Ханаан.

— То есть, э-э-э... А!

— Именно. Это печать, набранная отдельными буквами, — и Коул передал Миюри книгу, которую та стала поспешно листать.

— Хотя и не везде, но во многих местах одни и те же буквы видны одинаково неясно. Я подумал, что этими буквами часто печатали. Тогда я стал внимательно всматриваться и увидел, что очертания букв повторяются в самых мелких деталях, причём на разных страницах. Конечно, если пишет хороший писец или миниатюрист, он сможет выписать буквы одинаковыми.

Миюри прищурилась, услышав это, вероятно, она недостаточно хорошо усвоила начертание букв, чтобы видеть различия в буквах.

— Такое ощущение, что вроде так и есть, но...

— И эти буквы написаны очень правильно. Сделано так точно, причём надо было сделать в разных городах... Вряд ли писец бы смог так сделать.

Миюри, потрудившаяся уже над собственным почерком, ещё какое-то время присматривалась к тексту и, поняв, похоже, насколько трудной была бы задача переписчика, уныло кивнула.

Улица Ремесленников завершилась разветвлением.

— Возможно, конечно, что я слишком много себе вообразил, но подумай вот о чём... — сказал девушке Коул, остановившись на перекрёстке. Это мир плохих стихов, мир, в который Ле Руа и подобные ему не сунут своего носа и не прочтут такие книги.

Миюри, затаив дыхание, недоверчиво смотрела на него своими красноватыми глазами.

— Если тот ремесленник действительно существует, не будет ли этот мир ему лучшим прибежищем?

Губы девушки сжались — надо же, как всё сошлось, она внимательно посмотрела на серьёзное лицо Коула и книгу в его руке. Её брат был глупым бараном во всём, за исключением книг.

— Может, аристократ из этой поэмы что-то знает, во всяком случае, стоит разузнать.

Миюри больше не стала спорить, она лишь беспомощно кивнула:

— Если тебе нужна моя помощь, то помоги и ты мне с переписыванием книг. Перепиши мне эти плохие книги!

— Конечно, всё в порядке. Тогда встретимся потом перед собором.

Миюри, не дослушав, убежала по левому ответвлению улицы.

Когда серебристые волосы девушки исчезли из виду, Коул неторопливыми шагами пошёл от перекрёстка направо.

Коул, запыхавшийся после пробежки по улицам Раусборна, нашёл Миюри сидящей на каменных ступенях у собора, девушка с мрачным видом жевала кусок баранины. Её пасмурное лицо резко контрастировало с весёлым оживлением на площади.

— Бесполезно, совсем ничего, — сообщила она.

— У меня — то же самое, — ответил Коул.

Уйдя с улицы Ремесленников, он невольно всё ускорял шаг и к дому Ив практически прибежал. При виде книги озадаченная Ив, в прошлом аристократка королевства, а ныне глава торгового дома, имеющего широкие торговые связи, лишь пожала плечами и показала книгу Язону и другим своим охранникам. Ответ получился таким: об аристократе из книги никто не слышал, а описанной там битвы не происходило, всё было просто вымыслом.

— Однако лицо дяди Ле Руа просто позеленело.

— Что?

— Он сказал, что никогда бы не подумал, что этот ремесленник мог спрятаться в мире таких книг.

Вероятно, Ле Руа не мог предположить, что такой ценный способ, запрещённый Церковью, мог найти применение в столь бесполезной области. Однако Коул хотел пойти дальше.

— Он изменился в лице, может быть, потому что заметил особенности, характерные некоторым буквам?

Пусть Ле Руа и искушён в торговом деле, он оказался перед серебристой волчицей, способной вынюхать добычу, чей след засыпан палой листвой. Пусть Миюри и не могла разглядеть особенности начертания букв, но увидеть изменения выражений лица человека она была должна.

— Разве Ле Руа не враг тому ремесленнику, разве не говорил ты мне не показывать книгу, в которой мог быть ключ к тайне ремесленника? Всё это странно как-то.

Красноватые глаза Миюри буравили Коула.

— Моё собственное суждение может быть ошибочным, поэтому я хотел позаимствовать его знания.

Коул не лгал, но и не был полностью откровенен. Если бы Ле Руа нашёл след ремесленника там, куда он раньше не смотрел, он сразу бы оценил огромное влияние этого на его торговые дела. Узнав о существовании этой книги, Ле Руа отчаянно захотел бы найти ремесленника.

Миюри усмехнулась, показав клыки:

— Я попросила бродячих собак и противную курицу проследить за ним. Если он выйдет, она сразу узнает.

Пусть у Ле Руа есть свои опыт и навыки, у Миюри есть свои помощники в деле поиска. Впрочем, прежде чем Коул продумал следующие шаги, серебристая волчица, требуя награды за уже сделанное, потянулась к нему, и он со словами "вот и умница" погладил её по голове.

— Кстати, история эта, кажется, действительно выдумана.

— Госпожа Ив и её охранники решили так же.

Если бы удалось установить личность аристократа, от него можно было бы проследить след к ремесленнику, но всё оказалось сложнее. Хотя эта книга вызывала у Коула ощущение, что ремесленник может существовать, как воспользоваться ею для поиска, было неясно.

— Может быть, он знал, что его собирались схватить, и потому придумал аристократа?

— Вообще-то это в основном верно.

Но когда они уже отправились обратно, Коул обнаружил, что теряет смысл в своих рассуждениях.

— Как сказал владелец бумажной лавки, если бы не тщеславие свихнувшихся аристократов, никто бы не заплатил за изготовление книг со стихами столь низкого пошиба, так? — сказал он, и будь у Миюри выпущены волчьи уши, они бы сейчас встали торчком. — Но каким простым ни стало бы печатанье текста, бумага бесплатной не сделается.

— Хочешь сказать, что аристократу странно платить за книгу, рассказывающую неизвестно о ком?..

— Именно.

Миюри, подняв перед собой книгу, посмотрела на неё, чуть склонив набок голову.

— Тогда зачем эту книгу создали?

Изначально Коул предполагал политические мотивы заказчика, но по здравому размышлению решил, что это не так. В книге изложена скучная, напыщенная история, прославлявшая искусность героя в сражении, повествование истории преувеличенно суровое, а слова и выражения выдавали, что автор не ведал, что такое торжественность стиха. Это крикливое повествование каждым предложением провозглашало: "Моя поэзия — лучшая!"

Если такое было сделано намеренно, можно было бы сузить число возможных авторов до опытных придворных поэтов, но, скорее всего, это не так.

— Прежде чем потащить в бумажную лавку тебя, я пошла сама и спросила, откуда взялись книги, — сказала Миюри, её вопрос не принёс ответа, книги обменивали лицедеи, источник остался неведом. — И у меня возникла мысль, а вдруг там какой-то шифр?

— Шифр?

Миюри принялась листать книгу, пытаясь считать по первой букве из каждой строки.

— Разве на ремесленника, а может, и его товарищей не охотятся плохие типы? Тогда ведь можно сделать такие книги и вставить в них шифр, чтобы он распространился бы повсюду с книгами и дал найти потерянных товарищей? Они получат книгу, прочтут послание и придут к месту встречи!

Кажется, Коул слышал истории о поиске потерявшихся во время войны товарищей. Кроме того, преследователям ещё надо догадаться, что эти обычные книги имеют особое значение в силу того, что они такие обычные.

— Либо наоборот, книги должны создать у людей впечатление, что в них есть шифр, чтобы заставить купить.

Мысли у Миюри летали быстрее призраков, как ни у кого в Ньоххире, эта мысль просто ошеломила Коула. Особенно если вспомнить, как его самого одурачили, когда он был чуть младше её нынешней.

— Ты напомнила мне о неприятном случае из моего прошлого. Встретился мне тогда один мошенник, так он примерно таким же образом заставил меня купить много бумаг.

Коул был тогда нищим, бездомным маленьким школяром, и к этому всему его ещё и обманули. Мошенник сказал, что ему отрубили руку за то, что он проник в важные тайны. А в итоге он всучил мальчику копии торговых сделок, подтверждения уплаты налогов и прочие, ничего не стоившие бумаги, которые прихватил какой-то юнец в торговом доме, когда сбежал оттуда, не выдержав издевательств, но в глазах Коула это было чуть ли не всеми тайнами мира.

— Мои родители вроде бы подобрали тебя, когда ты встрял с этой кипой бумаг и не знал, что делать.

— Именно. И, судя по всему, я этого заслуживал.

Миюри хихикнула и, подтянув колени к груди, обняла их.

Давным-давно Коул сидел на обочине дороги и так же, как и сейчас Миюри, отчаянно вглядывался в бумаги, пытаясь найти в них что-то значимое. Он покинул родные места, был теперь один во всём мире, ему не на кого было положиться, и он отдал все деньги за ворох бумаг и с замиранием сердца, еле сдерживая слёзы, воздевал их к небесам в надежде, что однорукий продавец не обманул его. Вспоминать это было очень грустно.

Грустно принимать как должное, что никаких тайн нет, а если что-то и есть, то только отблески на бумаге в лучах солнца. Может, в слезинках, упавших на бумагу.

Коул вздохнул, так живо было в нём то воспоминание и так сильно он вырос с тех пор. И вдруг застыл на месте.

— Что? Брат, что?

Коул посмотрел на Миюри, и него не было ответа. Что же? Что же он не мог взять из своей памяти?

Странствующий школяр? Не то... Мошенник? Или момент, когда он в полном смятении сидел с ворохом бумаг у речной таможни? Нет, нет и нет. Коул надолго задумался.

Вот. Тот момент, когда он воздевал бумаги к небу.

— Да, это оно!

Коул раскрыл книгу и поднял её к солнцу. Его резкое движение распугало птиц, выклёвывавших что-то между булыжниками. Но его глаза не отрывались от бумаги, потому что это сохранила его память.

— Возможно, это действительно шифр.

Девушка, сидевшая на каменной ступени, уперев подбородок в колени, забеспокоилась, глядя на странное поведение брата.

— Но ведь... э-э-э... это же относится к моменту, когда делали бумагу, — сказала она, широко раскрыв глаза.

Когда Коул работал в Ньоххире, деревне горячих источников, он сам готовил свои письменные принадлежности, так как место это было затеряно в горах. Он не смог бы даже сосчитать, сколько раз он записывал истории, которые рассказывали гости купальни, сколько раз брал книги, чтобы переписать их, а потом переплести. Так что представление о написании и изготовлении книг он имел. В отношении изготовления бумаги его познания были скромнее. Но Коул никогда не забудет тех волшебных знаков на бумаге, которые возникли, когда он со слезами на глазах смотрел, направив бумагу на солнце. Когда Коул вырос, он постарался разузнать, что это за знаки.

Вернувшись к действительности, Коул увидел, что Миюри уже стояла рядом с ним, сердито надувшись.

— Возможно, мы сможем узнать, откуда взялась книга.

Миюри посмотрела на книгу в своей руке, потом в руке Коула и нарочито пожала плечами:

— И что?

Два попутчика, один по какой-то причине возбуждён, другой — холодно бесстрастен. Коулу показалось, что он уже много раз видел такое. Миюри, стоявшая, слегка наклонив голову и уперев руки в бока, походила на одну мудрую волчицу с волосами льняного цвета.

— Бумага — это тоже след, тоже своего рода шифр.

Случай с мошенником направил Коула навстречу родителям Миюри, тот опыт осветил его путь сейчас. Тот однорукий, продавший ему ворох бумаг, сыграл в его жизни роль ангела.

— Значит... значит, этот шифр... Да, верно. Если разгадывать этот шифр... — Коул возбуждённо повернулся к Миюри и привычным движением взял её за руку. — Для начала пойдём к госпоже Шарон.

Недовольство на лице Миюри было вызвано её нежеланием держаться с ним за руку на людях или встречаться с Шарон, называвшей её глупой собакой? Однако оно сменилось радостным выражением, и Миюри, вместо того чтобы вырвать руку, охотно побежала рядом с Коулом.

— Шифр? Ты сказал шифр, так?

В её красноватых глазах, доставшихся от матери, было ещё много детского блеска.

— Это не то же самое, что и карта сокровищ, — заметил Коул, опасаясь её излишних ожиданий.

Но Миюри чуть втянула шею, словно от щекотки, и ускорила шаг, а потом и вовсе побежала, таща его за собой.

— Поспеши, брат! Ощиплем противной курице шею!

Коул подумал, что это было бы ужасно, но не смог удержаться от смеха.

Бог послал очередное испытание. Но Бог посылает лишь такие испытания, которые можно преодолеть.

Какое-то время Коул бежал, подгоняемый приподнятым состоянием духа, но ему быстро стало не хватать воздуха. И то, если подумать, он ещё не отошёл от утреннего похмелья. Миюри, полная энергии, как всегда, обычно не упускала такого случая поддразнить Коула, но сейчас она просто бежала, не переставая со всех сторон пронзать книгу взглядом.

Миюри сначала была невинным образом захвачена мыслью о якобы спрятанном в книге шифре, а потом её мягконогий, как креветка, брат, не способный толком бежать, взял и открыл какую-то тайну на бумаге, которую она не поняла, отчего она сердилась всё больше.

— Дело не в том, умён я или нет, а в том, знаю или не знаю. Понимаешь, на бумаге...

— Кончай болтать, — прикрикнула Миюри, желавшая сама докопаться до тайны и оттого всё упрямее изучавшая книгу.

Когда она сдалась, Коул взял у неё книгу, чтобы подтвердить своё предположение.

Бумага всех трёх книг была, похоже, сделана в одном месте. Миюри спрашивала о происхождении книг, но не получила ответа из-за, в первую очередь, неправильного вопроса. Если бы она спросила о происхождении бумаги этих книг, то владелец, даже если он не знал этого сам, смог бы рассказать ей, как это определить.

Свернув несколько раз на перекрёстках одной из самых запутанных частей города, Коул с Миюри увидели Кларка, работавшего на дворе перед дверью вместе со своими маленькими подопечными.

— Преподобный Коул?

— Извини, что помешали работе.

— А, нет, ничего.

Они стирали бельё. В большую лохань с бельём и водой Кларк насыпал пепел травы, перетирая его ладонями, а дети топтались в лохани. Конечно же, детям просто нравилось топтаться по воде, разбрызгивая её, размазывать пепел по лицам, в общем, веселиться. На щеке Кларка тоже красовалось нечто вроде водоворота.

— Что случилось? Что-то с монастырём? — спросил он, отстраняя ребёнка, который хотел ещё поиграть.

— Новости, скорее, хорошие... Но нужна помощь госпожи Шарон, чтобы кое в чём удостовериться.

Судя по лицу Кларка, он сомневался в возможности хороших новостей, но он кивнул:

— Шарон внутри.

Шарон обычно выглядывала в дверное окошко, прежде чем впустить.

Детям быстро наскучил разговор взрослых, прыгать в лохани им показалось намного веселее, они довольно хихикали, брызгаясь водой.

Заходя внутрь, Кларк пояснил:

— Очистка монастыря дала много пепла.

Значит, это веселье у входа стало возможным после того, как сорняки были вырваны и пережжены на пепел для стирки.

— Прости, а что это? — спросил Кларк, недоумённо глядя на книгу в руке Миюри.

Когда бельё, которое стиралось в лохани, дойдёт до состояния, когда его нельзя будет не только чинить, но и использовать, как тряпки, оно получит новую жизнь в качестве бумаги.

— Он говорит, — Миюри показала книгой на Коула, — что эти книги мог сделать тот таинственный ремесленник, и по ним можно будет узнать, где он находится.

— Что!

— Но я в этой книжке вообще ничего не вижу... — Миюри бросила на Коула укоризненный взгляд. — Но брат сказал, что там есть ключ, чтобы узнать, откуда взялась книга.

— С помощью госпожи Шарон я смогу это узнать.

— Шарон?

Шарон до сих пор не раскрыла Кларку, что она была воплощением орлицы.

Правда, сейчас необходимость возникла не в орлице, повелевавшей птицами, а в той Шарон, которая двумя ногами стояла на каменной мостовой Раусборна и следила за тем, что происходило в обществе людей.

Они прошли по дому, пока не добрались до зала, через который была протянута верёвка с сохнувшим бельём. Белья было слишком много, вероятно, пепла после очистки двора монастыря оказалось столько, что его хватило на стирку белья соседей.

— Шарон, — произнёс Кларк.

Она сидела с иголкой с ниткой и чинила одежду, тут же суетились дети, развешивая бельё.

— С чем пожаловали сразу втроём?

— Преподобный Коул сказал, что нуждается в твоей помощи.

Шарон, конечно, подумала об использовании возможностей воплощения орлицы и нахмурилась из-за присутствия Кларка. Коул взял книгу из рук Миюри и протянул её Шарон.

— Я нашёл подсказку, которая возможно разрешит некоторые трудности монастыря.

— Эта книга сделана тем таинственным ремесленником, мы нашли её! — возбуждённо выпалила Миюри, заставив Шарон нахмуриться ещё сильнее.

— И?..

— Нам надо выяснить, откуда взялась эта книга, — ответил Коул.

Шарон взяла книгу, посмотрела на неё спереди и сзади и пожала плечами.

— Хмм... Вот оно что, вот почему вы пришли ко мне. Для меня это на самом деле лишь неприятные хлопоты.

— Прошу тебя.

Когда ответа не последовало, глаза Миюри расширились от злости.

— Эй, кажется, противная курица не может даже просто посмотреть!

Шарон, которую Миюри обозвала по своему обычаю, встала с видом "ничего не поделаешь" и хлопнула девушку-дикарку книгой по голове.

— Очень хлопотно разыскивать ремесленников или торговцев, которые не платят налоги в срок. Хлопотно, но можно, есть немало способов.

Прежде Шарон в портовом городе Раусборне занималась работой, вызвавшей недовольство некоторых людей, она была заместителем главы гильдии сборщиков налогов и распоряжалась другими сборщиками.

— Будь это торговец из любой части света, если есть разрешение на сбор налога, его найдут, где бы он ни был.

Неприятная усмешка выглядела очень естественной на её лице, но в левой руке она держала не книгу, а иголку с ниткой и одежду, нуждавшуюся в ремонте, а маленький мальчик, с любопытством прислушивавшийся к разговору взрослых, обнимал её ногу. Это было так красиво: сборщик налогов, не проливавшая чужих слёз и крови.

— Мне нужно кого-нибудь помочь мне здесь, совсем немного, — сказала Шарон старшей из работавших здесь девочек, смышлёная девочка кивнула и выбежала. — Кстати, вы не пошли ни к Хайленд, ни к этой женщине торговцу Ив, вы пришли сразу ко мне. Я не ожидала, что вы знаете, как работает общество людей.

Коул чуть пожал плечами и ответил:

— Я признателен моим детским скитаниям. Тогда мне попался один мошенник, который продавал страницы торговых книг, поддельные разрешения и всё такое. Он бессовестно меня обманул.

— Вот, значит, как.

— Но благодаря тому случаю я встретил её родителей, и они приняли меня к себе, — Коул положил руку Миюри на голову, девушка была недовольна, что ей не удавалось поучаствовать в разговоре, она сердито сбросила его руку. — Сейчас же это дало мне хорошую подсказку.

— Опыт определённо напоминает еду, а умение есть целиком зависит от человека. Обидно быть братом глупой собаки.

Шарон использовала обычную дразнилку, и Миюри, поправив рукой растрёпанные волосы, оскалила зубы и отвернулась. В этот момент вернула посланная с поручением девочка, с ней пришло ещё несколько детей того же возраста.

— Ладно, а сейчас мы пойдём в зал гильдии сборщиков налогов, — сказала им Шарон.

— Хорошо! — радостно ответили дети.

Лишь Миюри была тихой и имела несчастный вид.

Девять из десяти, что книга, найденная в бумажной лавке, была изготовлены не обычным способом. Но кем был упомянутый в ней аристократ, откуда взялась книга, не было известно. Миюри искала подсказок в миниатюрах в книге, но на самом деле суть состояла в особенностях бумаги, сделанной из тряпок, у пергамента такой особенности не бывает. Шарон знала, как это выглядит.

Кларк остался завершать стирку и присматривать за приютом, в то время как странная группа из взрослых и детей проделала путь до великолепного здания гильдии сборщиков налогов неподалёку от оживлённого порта Раусборна. Хотя Шарон, в прошлом заместитель главы гильдии, оставила работу в ней, её с радостью встретили бывшие товарищи. И даже когда она попросила дать ей посмотреть налоговые отчёты, они с готовностью согласились.

А когда она сказала, что ей нужно не содержание документов, а бумага, на которой они были записаны, сборщики один за другим вытащили из подземного хранилища бесчисленные документы и разложили их у окон, там, где хорошо освещало солнце.

Когда приготовления были завершены, Шарон призвала:

— Давай найдём сокровище!

Коул не знал, оставалось ли что-то детское в душах сборщиков налогов или же просто эта гильдия была такой сама по себе, но в ответ лицедейский призыв Шарон все засучили рукава и взялись за дело. И сборщики, и дети поднимали бумагу и направляли на солнце. Будто верили, что на бумаге возникнет длань ангела.

— Гм... откуда я могла знать это? — всё ещё недоверчиво ворчала Миюри, разглядывая запись отдалённого торгового дома с просьбой о провозе через таможню Раусборна крупной партии фруктового вина.

Конечно, тайных знаков с указанием контрабандного пути доставки ожидать не приходилось, но другой след остаться был должен.

Тряпки рвут руками в клочья, перемешивают с водой, вываривают, пока масса не загустеет, прессуют до толщины бумаги и охлаждают водой. На последнем этапе используют сито из железной сетки, которая и являлась ключом. Форма сетки в разных мастерских тоже разная, и если внимательно присмотреться, можно увидеть различия её следов на бумаге в зависимости от места изготовления. Таким образом, если удастся найти на каком-то документе такой же след, можно будет осведомиться у компании, составившей документ, насчёт происхождения бумаги, а потом у изготовителя бумаги узнать о тех, кто её покупал в больших объёмах.

Лицедеи говорили, что встречали эти книги везде, куда б они не направлялись, значит, ремесленник напечатал их в большом количестве, бумажная мастерская должна была помнить такого покупателя. А чтобы проверить бумагу сразу из многих мест, лучшего места, чем гильдия сборщиков налогов, не найти.

Но мастерские, изготавливающие бумагу, имеются почти в каждом городе, так что найти не так-то просто. К тому же и документов очень много. Тем не менее, нудное сравнивание отпечатков сетки на документах и книгах рано или поздно должно было дать результат.

— Если найду тебе, дашь мне ягнятины пожирнее, — сказала Миюри, просматривая на солнце бумагу за бумагой.

Сборщики налогов, похоже, привыкли делать подобную работу, преследуя недобросовестных неплательщиков налогов, и дело у них шло очень быстро.

Коул просто придумал способ поиска следов, но сам практически раньше этим не занимался. Если, скажем, попадутся разные, но столь схожие следы, что их не различить... А если листы из-за спешки не сложены должным образом, то некоторые невольно проходят проверку не по одному разу. Миюри в таких случаях справляется хорошо, потому и ему надо отбросить пустые сомнения и просто проверять лист за листом, как это делала она. Всё же в какой-то момент Коул подумал, что следовало бы уже проверенные документы вернуть в подземное хранилище.

— Нашла! — радостно закричала девочка года на три моложе Миюри. — Эта, вот она где!

Она протянула бумагу Шарон, которая ещё раз сверила её с книгой, а потом с ласковой улыбкой легко погладила девочку по голове.

— Нашлась, — сказала Шарон Коулу и посмотрела, что это за документ. — Можете найти, в каком городе эта бумажная мастерская?

Вопрос был адресован сборщикам налогов. Текущие документы обычно пишут на бумаге местного изготовления.

— Это запись о торговой сделке с шерстью торгового дома Вадер. Они ведут крупные дела в центральной и восточной частях королевства, их главное отделение — в городе Сарендон. Если эта бумага используется всеми их отделениями, найти будет непросто...

— У нас тоже есть их отделение — рядом с портом. Я сейчас кого-нибудь пошлю проверить.

— Хочу уточнить, меня интересует только изготовитель бумаги, — чётко произнесла Шарон.

— Я загляну проверить, нет ли какой-то контрабанды.

После этого краткого разговора Шарон со сборщиками налогов несколько мужчин вышли.

Сборщики, похоже, сосредоточились на документах того же торгового дома, и новые бумаги, соответствовавшие книге, ложились на стол одна за другой. Шарон просмотрела их и обречённо вздохнула:

— Во всех отделениях есть копии, так что установить место можно будет быстро.

Коул думал, что они будут искать сегодня, по крайней мере, до вечера, а удача им улыбнётся где-то через неделю, но результат был получен почти молниеносно. Когда он и Миюри приплыли в Раусборн, гильдия сборщиков налогов и торговцы из дальних из других стран пребывали в напряжённом противостоянии. Теперь Коул понимал, почему торговцы так ненавидели сборщиков. Потому что сборщики были прекрасными охотниками.

— Хм... Эти люди вообще не напрягались, — сердито и уныло произнесла Миюри, переплетая вновь книгу лицедеев, её разобрали на листы для образца, Коул погладил её по спине.

— Это ты навела меня на поиск подсказки в книге. Ты моя богиня удачи, точнее, волчица удачи.

Миюри не выглядела радостной, но она коротко обняла Коула и присоединилась к остальным, разбиравшимся с бумагами.

Сборщикам налогов, отправившимся в торговый дом Вадер, пришлось немного поспорить там, но в итоге источник бумаги удалось узнать. Сборщикам сказали, что бумагу закупило главное отделение в Сарентоне в местной бумажной мастерской.

Сарентон был одним из центров торговли шерстью, туда поступала шерсть со всей центральной части королевства. Если ехать на лошади, можно было обернуться за два дня. Миюри с пренебрежением заявила, что ей на дорогу туда и обратно хватит и половины дня, но Коул не мог её просто так отпустить. Сказав "спасибо" Шарон и с особой торжественностью поблагодарив девочку, нашедшую первое совпадение, Коул с Миюри направились в особняк, снятый Хайленд.

Служанка, протиравшая в коридоре настенные подсвечники, сказала, что Хайленд у себя принимает гостей. Вторгаться к ним было неучтиво, но Коул хотел поскорей приступить к следующему шагу в поисках. У дверей стояли удивлённый Орландо и могучий охранник, которого они видели пару дней назад. Орландо сказал, что, если есть что-то чрезвычайное, они могут открыть дверь и зайти.

В результате Коул с Миюри увидели в комнате не только Хайленд, сидевшую перед грудой пергаментов, и Ханаана, который что-то хотел обсудить, но и Родоса. Миюри от дверей крикнула:

— Мы поймали за хвост нашу добычу!

Не стоит говорить, что все были поражены. Миюри явно не терпелось похвастаться результатами, но Коул её остановил, и Ханаан, заметив его опасения, поспешил пояснить:

— Я посчитал необходимым, чтобы господин Родос присоединился к нам.

Вероятно, Ханаан уже сообщил Родосу кто он и зачем пожаловал в королевство.

Родос немедленно встал и в знак приветствия опустился на колено, и Коул не успел его остановить.

— Преподобный Коул, ради осуществления этого плана я, Родос, пойду в огонь и воду.

Родос опустился на колено и даже дал торжественную клятву. Командир отряда рыцарей святого Крузы однажды с грустной улыбкой сказал, что Родос был большим рыцарем, чем кто-либо ещё в его отряде, так что этой клятве можно было верить.

— Господин Родос в самом деле заслуживает особого доверия как рыцарь ордена святого Крузы, — произнёс Коул.

— Вымести злоупотребления из Церкви — это долг, возложенный на нас Господом.

Не так давно этот паренёк, от голода рухнувший в беспамятстве в грязь, первым делом, как только пришёл в себя, приосанился и торжественно поблагодарил за помощь. Сейчас, когда он был полон сил, его душа, возможно, пылала ярче, чем даже у Миюри.

— Верю, с твоей помощью мы добьёмся успеха.

— Буду рад исполнить свой долг.

Когда Коул сумел, наконец, поднять Родоса, преклонившего колено перед ним, как перед своим господином, молодой рыцарь так пылко пожал Коулу, что тому стало больно. И потому Родос имел весьма сконфуженный вид, пожимая руку Миюри.

— Итак, какие чудеса вы совершили на сей раз? — спросила Хайленд.

Судя по выражению её лица, у неё стало легче на душе. Должно быть, они прежде обсуждали, что делать, если найти ремесленника с его волшебным способом печати не удастся.

Миюри, вероятно, не ощутила торжественности момента и стала всё рассказывать с таким восторгом, будто это было целиком её заслугой.

Книги, найденные в мастерской по изготовлению бумаги, почти наверняка были напечатаны с использованием запрещённого способа. Теперь надо было отправиться в Сарентон и разузнать всё в мастерской, продававшей бумагу торговому дому Вадер.

Хайленд, выслушав Миюри до конца, без лишних слов позвонила в колокольчик, чтобы вызвать служанку и передать через неё распоряжение подготовить лошадей.

— У меня есть странная просьба, и я надеюсь, что вы согласитесь, — сказал Коул, когда всеобщее внимание переключилось с поиска мастерской по изготовлению бумаги на вопрос, удастся ли в Сарентоне найти след ремесленника. — Могу ли я взять с собой в поездку в Сарентон книготорговца Ле Руа?

Миюри несколько раз моргнула. Она прочла книгу и очень хотела найти ремесленника, а тут Коул захотел взять с собой Ле Руа, являвшегося ремесленнику врагом, она не могла этого понять.

— Господин Ле Руа — торговец, который покупает и перепродаёт редкие книги. В отношении ремесленника его и наши интересы противоположны. Но если говорить про его знания о книгах и о том, что с ними связано, то тут с ним никто не сравнится. Не только ради поиска ремесленника, но и во имя будущего я думаю, что необходимо оставить возможность сотрудничества с ним.

Коул не лгал, но это было ещё не всё. Немного помолчав, он продолжил:

— Господин Ле Руа многому меня научил в моих детских скитаниях, он был мне вроде наставника. И сейчас в поисках ремесленника он был первым, к кому я обратился. Пожалуйста, простите, если это было себялюбивым с моей стороны.

Если удастся найти этого ремесленника, Коул хотел, чтобы Ле Руа знал об этом. Потому что некоторые книги, которые перепродал Ле Руа, могли быть отпечатаны именно ремесленником.

Первой ответила Хайленд:

— Раз ты ему доверяешь, меня это не беспокоит.

— Уважать врага, доверять врагу — это ещё и основополагающие принципы рыцарского ордена, о которых забывать нельзя.

Даже омывшись кровью на поле боя, истинный рыцарь останется благородным.

Миюри с силой кивнула, услышав эти слова.

А Ханаан улыбнулся и произнёс:

— Я знаю господина Ле Руа, он является распорядителем нашего книгохранилища.

— Что? — Коул с удивлением посмотрел на Ханаана, тот пожал плечами.

— Мир книг на самом деле узок. Много лет назад один торговый дом послал мудрого господина Ле Руа разобраться в книгохранилище святого престола. И он составил огромный каталог книг этого похожего на лабиринт места, среди нас этот каталог известен всем.

Ле Руа как-то сказал, что он работал в папском книгохранилище, но Коул не знал, что составил каталог этого места этот торговец. Нечего удивляться невероятной обширности его познаний.

— Но в таком случае, если ты заговорил с ним о ремесленнике, знающем о запрещённом способе печати, он, вероятно, уже догадался о моём присутствии. Ведь очень немногие знают про этот способ, — добавил Ханаан.

В памяти Коула всплыл разговор с Ле Руа на земле будущего монастыре, и теперь в нём возникло ощущение, что это действительно так.

— Тогда что касается нашей совместной поездки...

— Я совсем не против. Для таких людей, как Ле Руа, всегда будет самым важным поддержание хороших долгосрочных отношений.

Ханаан судил с позиции интересов и в то же время как будто пытался польстить Коулу. Хайленд говорила, что Ханаан всегда робел в присутствии Коула, но в планировании борьбы, включавшей в себя наступления и отступления, Коулу было не превзойти его.

— Если решение взять его с вами принято, будет лучше предложить ему это как можно быстрее. Не будет странным, если такой выдающийся человек уже пришёл к тем же выводам и собирается в Сарентон, — сказал Ханаан.

Коул подумал, что это могло быть преувеличением, но в то же время Ле Руа не побоялся отплыть на корабле в ночь, чего боялись даже бывалые моряки. Нельзя исключить, что он мог начать со следа на бумаге и с помощью Ив выйти на торговый дом Вадера.

Коул взглядом подал знак Миюри, и девушка, недовольно пожав плечами, нехотя встала с видом ну что тут поделаешь?

— Так что, отправитесь завтра утром? Если погода не помешает в дороге, вечером можете быть на месте.

У Коула не было причин возражать Хайленд.

— Да благословит вас Господь, — произнесла наследница.

Её слова заставили Коула низко наклонить голову.

Ранним утром, когда ещё не померкли звёзды в небе, было ощутимо холодно. Приготовленные к поездке лошади были окутаны белам туманом, образованных их дыханием. Все ждали последнего участника поездки. Вскоре он появился.

— Много времени прошло с нашей последней встречи, господин Ле Руа.

— А, это на самом деле ты.

Пока Ханаан и Ле Руа обменивались любезностями, Родос, Орландо и охранник Ханаана в последний раз проверяли готовность лошадей. Коул с Миюри должны были ехать на одной лошади, ещё на четырёх — Ханаан, его охранник, Родос и Ле Руа, кроме того, Хайленд настояла, чтобы группу сопровождал Орландо для обеспечения её безопасности. Группа получилась довольно внушительной, шесть лошадей заняли весь двор.

Миюри, кажется, была способна управлять лошадью, даже не умея управляться с поводьями. Однако не так давно у неё после верховой езды так болела задняя часть, что её жалобам не было конца. Если она немало наездила в повозке, это не значит, что у неё всё получится и верхом. Будет плохо, если на половине пути она от боли не сможет больше держаться на лошади, поэтому Коул и решил ехать вместе с ней. Он ожидал, что Миюри станет возражать, кричать, что рыцарю следует ездить верхом самостоятельно, но спорить она не стала. Впрочем, причина этого была для него очевидна: вчера Миюри очень поздно легла.

Эта девушка-сорванец настолько не выспалась, что, сев на лошадь, она опустила голову на её гриву и тут же заснула. Беспомощно вздохнув, Коул устроился поустойчивей в седле и обнял покрепче её худенькое тело, чтобы она не упала во сне. В таких случаях её рыцарский меч сильно мешал. Вполне возможно, что она сейчас во сне мчалась на лошади по полю сражения, размахивая этим мечом.

— Надеюсь, ваши поиски будут успешными, и вам удастся убедить его, — сказала провожавшая их Хайленд, улыбнувшись при виде спящей Миюри. — Я продолжу заниматься здесь ремонтом монастыря. Даже если с этим таинственным ремесленником постигнет неудача, терять время нельзя.

— Мы вернёмся с хорошими новостями, — заверил Коул.

Хайленд снова улыбнулась, похлопала лошадь по морде и шагнула назад.

— Они полагаются на тебя, — добавила она, обращаясь к Орландо, её личному охраннику.

Коул не думал, что в дороге будут какие-то опасности. Но с учётом подозрения наследницы, что это принц Клевенд устроил нападение на рыцарей святого Крузы, Коулу не следовало пренебрегать безопасностью.

— Тогда едем.

— Да благословит вас Господь, — ответила Хайленд, внимательно наблюдая со своими стражниками за отъездом группы из семи человек на шести лошадях.

Проскакав по пустым ещё улицам, они проехали городские ворота, где дневная смена стражников заступала, а ночная отправлялась на отдых. На широкой дороге за городом всадники прибавили ход. Топот и тряска, должно быть, разбудили Миюри, она выпрямилась и зевнула так широко, что чуть не стукнулась головой о подбородок Коула.

— Фух... А, уже за городом?

Родос двигался первым, за ним следовали Ханаан и Ле Руа, занятый изучением карты, потом Коул с Миюри. Завершали процессию то и дело оглядывавшиеся по сторонам Орландо и охранник Ханаана.

— Ух, настоящий рыцарский строй, — восхитилась Миюри, посмотрев вперёд и назад.

Она горделиво выпрямила спину, но всё испортил новый зевок.

— Слушай, говорил же тебе лечь раньше, а ты легла так поздно, что сейчас всё зеваешь.

Но Миюри не стала слушать ворчания Коула, она похлопала по шее лошадь, будто поздоровалась с ней.

— Когда я узнала, что в бумаге скрыт такой код, как я могла удержаться? — всё же сказала она чуть позже в своё оправдание.

Правда, это оправдание никак не извиняло её в глазах Коула. После вчерашнего обсуждения ситуации и решения взять с собой Ле Руа Миюри поспешила со снятием копии с книги лицедеев и, конечно, она привлекла к этому и Коула. Потом она, не переведя дыхания, помчалась в таверну отдавать книгу, после чего с одержимостью взялась запродолжение бессмысленной рыцарской истории. В ней союзное рыцарю войско было окружено врагами и отправило ему письмо с просьбой о помощи. Чтобы не привлечь внимания врагов, в письме не назывался город, но его можно было узнать по знакам на бумаге. Причём разгадал это не серьёзный священник, а сребровласый рыцарь, причём совершенно запросто, безо всяких усилий.

— Ремесленник, насчёт него... — колеблясь между сном и явью, иногда даже посапывая, бормотала Миюри, — пха... пха... пфф... Не понимаю его, что он за человек...

Теперь она не лежала на лошадиной шее, а предпочтя вместо того прислониться спиной к Коулу.

— И что, рыцари могут так кокетничать? — спросил Коул, не решившись сделать ей явное замечание.

Тогда Миюри просто поёрзала в поисках удобной позы для сна и удовлетворённо вздохнула, расслабленная, как собака в своём логове, в котором она не боится открыть свой живот.

— Рыцари на марше двигаются днём и ночью, и те из них, которые в этот момент отдыхают, всецело полагаются на бодрствующих, неужели ты не знаешь этого?

Коул вздохнул при виде такой беззастенчивости, потом, когда она в ответ захихикала у него на груди, он вздохнул снова и посмотрел вперёд. Ещё не все звёзды растворились в рассвете.

— Но я больше хочу понять его цель, а не его самого.

Используя способ, запрещённый как еретический, ремесленник напечатал немалое количество книг, которые не могли принести прибыли. Это настолько неразумно, что Коул и сам задумался, не могло ли быть в книгах ремесленника какого-то шифра, и он в поисках его снова перечитал книгу. Найти ничего нового не удалось, но что бы ремесленник ни замыслил, Коул не был бы удивлён.

— Пока что всё идёт хорошо, — произнёс он.

— Ага... — откликнулась практически из сна Миюри.

По дороге всадникам попадались пастухи, они в то время уже вели стада пастись. Вскоре, когда всадники уже ехали через обширные поля, ночное небо, наконец, приобрело цвет рыбьего брюха. Вид окружавшего мира создавал у Коула ощущение, что им от этой поездки можно ждать достаточно многого.

Миюри, проснувшись на короткое время после выезда из города, снова засопела и вновь открыла глаза, когда солнце начало припекать ей щеку. Вид бескрайних лугов взволновал её до глубины души.

Естественных препятствий на дороге в Сарентон не было, путников больше беспокоило, не будет ли дорога слишком грязной, но, похоже, она уже подсохла несколько дней назад. Проезжая лугами, путники вдруг оказались посреди моря весенних цветов, таких свежих и нежных, что это зрелище заставило улыбаться не только Миюри.

Они двигались из Раусборна на север, пока к полудню не добрались до небольшого порта, оттуда всадники поехали на запад вглубь королевства. По дороге всадникам попадались огромные, словно реки, стада овец, а в одном месте им попалось большое количество крупных камней, которые путешественники здесь нагромоздили, молясь о благополучном пути, тут была сделана остановка для короткого отдыха и молитвы, а потом путешествие продолжилось.

Начало вечереть, погода оставалась ясной, и окружавшие виды были просто потрясающими.

До места они добрались незадолго до рассвета, как и ожидалось. Сарентон походил, скорее, на большую деревню, чем на город, здесь было спокойно, у въезда не стояли докучливые стражники.

Коул мог бы проехать верхом и намного дольше, а вот Миюри, едва войдя в комнату на постоялом дворе, тут же рухнула лицом вниз на кровать.

— Мой зад... больно...

Похоже, в верховой езде вес не имел особого значения, уже после полудня Миюри едва держалась на лошади, на спину которой она легла животом, пытаясь приподнять болевшее место. Хотя Коулу было её жаль, он не мог не подначить её:

— Это только в сказках рыцари запросто скачут днями напролёт.

— Ууу... брат такой плохой!.. — плаксиво воскликнула Миюри и словно собиралась куснуть Коула.

Но из-за сильной боли она лишь отдала ему свой меч в ножнах, и ему стоило немалых усилий и меч нести, и удерживать Миюри на лошади. Так что теперь Коул, сняв дорожную одежду, имел право назидательно сказать:

— Как бы то ни было, тебе следует привыкнуть ездить верхом.

Хвост Миюри тут же описал широкую дугу справа налево.

— Хм. Другими словами, я должна научиться верховой езде?

— Что-что?

— Навыки владения мечом и копьём верхом на лошади — отличительная черта рыцаря. Если брат дал согласие, я должна всерьёз этим заниматься! — она, лёжа животом на кровати, попыталась приподняться и придать себе по возможности победный вид, что выглядело достаточно нелепо. — А-а, я очень-очень хочу участвовать в верховых состязаниях с копьями. Не знаю, участвовал ли в них когда-либо Родос, поэтому не забудь спросить у него.

Коул попытался представить себе, как Миюри с мечом и в доспехах, гордо восседая на лошади, возвращается в купальню в деревне горячих источников. Мудрая волчица, её мама, скорее всего, просто рассмеялась бы, но господин Лоуренс, её папа, получил бы сильнейшую головную боль и больше не мог бы позволять дочери дикое поведение.

Хотя у Миюри было две пары ушей, она не услышит, если ей скажут, что девушки не должны ездить верхом до замужества, поэтому Коул решил сыграть на её слабости к рыцарским романам.

— Всадники обычно облачаются в полный доспех. Ты такая тоненькая и невысокая, где ты найдёшь доспех, который сможешь носить?

Не говоря уже об оружии, копья у всадников большие и тяжёлые, а мечи — чуть не в рост человека. Пусть у Миюри и есть способности к фехтованию, но не хватит сил на оружие обычного размера.

— Так что даже если ты научишься ездить верхом, ты сможешь быть лишь глашатаем.

— Это верно...

Волчьи уши и хвост безвольно опустились. Что дано от природы, например, телосложение, того не переменить. Коул ожидал, что её иллюзия, в которой она мчится на коне, размахивая огромным мечом, развеется, как дым, но Миюри вдруг вскочила с криком "Отлично!".

— Тогда я должна больше есть, чтобы позволить моему телу вырасти!

— Чего?

— Ладно, хорошо, давай, брат, идём! Разве здесь на первом этаже нет таверны? Я одним глазком заглянула на кухню, там в ушате такие большие угри!

Миюри схватила Коула за руку и потащила из комнаты. Он-то думал, что взял над ней верх на сей раз, но в следующий миг проиграл. Эта волчица сама скользкая, как угорь.

— Ты действительно каждым годом всё больше и больше становишься похожей на госпожу Хоро...

— Мм? На маму?

Всё, о чём Коул мог про себя молиться, это чтобы с любовью к выпивке это было не так.

В итоге все сытно поужинали угрями, а на следующий день отправились в торговый дом Вадер.

Сарентон в основном обменивал шерсть из внутренних районов королевства на морепродукты и прочие товары, получаемые через морские порты, а торговый дом Вадер являлся крупнейшим продавцом шерсти. Местоположение торгового дома Коул узнал от владельца постоялого двора. Потом все обсудили предстоящее посещение торгового дома, где предполагалось узнать происхождение бумаги. Поскольку цель расспросов раскрывать было нельзя, решили притвориться сборщиками налогов из Раусборна, иначе их интерес к бумаге мог вызвать подозрение, что они на самом деле являлись инквизиторами. Те, кто изучает знаки на бумаги для своего расследования, могут быть либо сборщиками налогов, либо инквизиторами. И Коул с Ханааном были больше других похожи на сборщиков налогов. Любительница приключений Миюри, конечно, не переставала оспаривать это решение.

— Почему брат с Ханааном?! — возмутилась она. — Это несправедливо!

— Госпожа Миюри, если ремесленник узнает от торгового дома, что его ищут, он может сбежать, — ответил Родос, и Миюри вздрогнула. — Так часто случалось, когда мы приходили наставлять на путь веры погрязшие в грехах церкви. Поэтому помоги мне постеречь задний выход.

Осознав, что приключение ещё не завершено, Миюри прекратила спорить. Она поблагодарила Родоса, и тот застенчиво улыбнулся, став на миг обычным подростком.

— Она такая бойкая с утра, — с радостным видом сказал Ханаан, подходя к торговому дому.

— Не могу дождаться, когда её характер избавится от дикости... — ответил Коул и Ханаан улыбнулся.

В торговый дом Вадер въезжали и выезжали из него груженные шерстью повозки. Коул глубоко вздохнул, готовясь к действиям, и тут Ханаан вдруг сказал:

— Преподобный Коул, большое тебе спасибо.

Коул решил, что он не расслышал. Но Ханаан, разглядывавший вывеску торгового дома в виде овцы, повернулся к нему и пояснил:

— В действительности мы не думали, что сможем найти этого ремесленника.

— То есть...

Ханаан опять улыбнулся и опустил взгляд, потом он посмотрел в сторону, где шли к заднему выходу торгового дома довольная Миюри и Родос, кажется, чувствовавший себя не вполне уютно.

— Мы всегда лишь прятались в полумраке книгохранилища, сетуя на своё бессилие. А потом мы услышали о том, кого называли Предрассветным кардиналом, который там, за стенами книгохранилища, боролся за очищение Церкви. Лишь тогда мы, наконец, набрались мужества не поддаваться злу и оставили святой престол, готовые умереть.

Однажды Хайленд пошутила, что Ханаан воспользовался переговорами, как поводом, чтобы встретиться со своим героем.

— Деньги на мою поездку моим товарищам удалось собрать с большими усилиями. Когда я встретился с досточтимой принцессой Хайленд и рассказал о плане, который мы составили в книгохранилище, я ощутил, что мы действительно боремся с целым миром. Вот так...

Трое крепких мужчин протащили мимо них повозку с горой шерсти выше роста человека и затянули её на разгрузочную площадку торгового дома.

— Я даже и мечтать не мог, что ты найдёшь след ремесленника и настолько далеко продвинешься в поисках.

Ханаан на самом деле не надеялся найти ремесленника. Он и его сподвижники привыкли к мысли, что они лишь пешки, бессильные перед этим миром. И потому даже один их шаг из своего полумрака стоил дорогого.

— И поэтому, когда я узнал о досточтимой наследнице королевского трона Хайленд, мудрой и решительной, мне стало очень стыдно.

Наверное, он с наследницей говорил о своих сомнениях, когда Коул и Миюри вошли в комнату Хайленд сообщить, что они напали на след ремесленника. В тот момент сомнение так пропитало самый воздух в комнате, что она казалась завешенной тюками хлопка, и Хайленд обсуждала с Ханааном возможности изготовления Священных писаний, вовсе не полагаясь на ремесленника и используя труд переписчиков, а потому и поиск денег на оплату их работы.

Ханаан посмотрел на Коула и выдал очередную улыбку, немного грустную.

— Досточтимой принцессе Хайленд не следует приносить в жертву саму себя. Я предложил план, и ответственность должен нести я. Я должен предотвратить это, даже если надо будет сговориться с господином Ле Руа, — заявил Ханаан.

Торговый дом Вадер, похоже, занимался торговлей во всём, что имело отношение к шерсти. Странствующий торговец вышел с разгрузочной площадки с несколькими парами больших ножниц для стрижки овец. Когда он отошёл достаточно далеко, Коул спросил:

— Ты собираешься вытащить и продать книги из книгохранилища?

Ле Руа торговал книгами, стоящими дороже золота равного веса, а в книгохранилище святого престола имелись книги любых видов. При наличии злого умысла Ханаан со своими сподвижниками мог заработать сколько угодно, но они выбрали путь истины и сохранения чистоты помыслов.

Ханаан молча посмотрел на Коула, не подтверждая и не опровергая. Коул знал, что "не лгать" являлось заповедью для священнослужителей, это молчание было красноречивым. Если бы Коул лишь вчера оставил Ньоххиру, он бы схватил Ханаана за плечи и стал бы убеждать отказаться от этой губительной затеи. Но путешествие оставило на нём свой след.

— Всё будет в порядке, если удастся найти ремесленника, — произнёс Коул то, что, как ему казалось, сказала бы сейчас Миюри, он даже попытался воспроизвести её интонации, всё равно было так шумно, что она от заднего выхода его не услышит. — А если не удастся, подумаем о других возможностях.

Потом, после некоторых колебаний, он ободряюще хлопнул Ханаана по спине. Тот был ростом лишь чуть выше Миюри и легко от толчка двинулся вперёд и сделал шаг.

Но не остановился и сделал второй шаг.

— У меня всё ещё есть... — сказал он, силясь выдавить улыбку, — у меня ещё есть вера!

Коул вошёл в ворота торгового дома вслед за ним, отставая на шаг.

При первой встрече в комнате Хайленд Ханаан почти ошеломил Коула спокойствием, но сейчас он казался простым ранимым юношей, какими бывают в его возрасте. Чтобы помочь ему успокоиться, Коул прошептал:

— Ты же веришь в Бога?

Ханаан, вытягивая шею, повернул к Коулу голову, посмотрел на него искоса широко раскрытыми глазами и, улыбнувшись, как мальчишка, ответил:

— Конечно!

Потом он выпятил грудь и прокричал в сторону разгрузочной площадке, где все с шумом сновали туда-сюда:

— Прошу прощения! Мы из Раусборна! Владелец торгового дома здесь?

Голос Ханаана прозвучал очень чисто и ясно для подобного места. Торговцы, покупавшие продававшие шерсть, в любопытстве тянули шеи, а грузчики и работники торгового дома растеряно моргали.

— Я владелец... Что у тебя за дело ко мне? — произнёс с некоторой настороженностью доброжелательного вида мужчина, вышедший на разгрузочную площадку, когда какой-то юноша ворвался на территорию торгового дома.

Ведь Коул и Ханаан были, кажется, одеты не так, как торговцы.

— Благодарю тебя, что нашёл время встретиться. Мы приехали по распоряжению гильдии сборщиков налогов в Раусборне.

Последние слова Ханаан произнёс еле слышно, чтобы люди вокруг не услышали. Владелец торгового дома Вадер, продававшего овечью шерсть в Раусборн, ахнул и спросил:

— Эй, в чём дело? Мы не сделали ничего плохого...

Торговцы не бывают совершенно невинными. Однако Коул с Ханааном были здесь не для выявления попыток подсыпать песка к шерсти для веса или выдать дешёвую шерсть за более качественную и дорогую.

— Мы знаем, то ваш торговый дом ведёт торговлю честно. Но сопроводительный список ваших товаров входит в число свидетельств, требующих изучения. Мы просто хотим попросить тебя о помощи, — Ханаан вынул бумагу, найденную в гильдии сборщиков налогов. — Где была приобретена бумага для этого перечня?

— Прости мою невежливость, — произнёс владелец, облегчённо вздохнув, раз дело касалось не его, и взял бумагу. — Тут, значит... ага, это отправлено нами и отгружено отсюда... Эй, тащи вон оттуда записи по учёту!

Последнее владелец крикнул пареньку, пытавшемуся тайком подслушать разговор. Потом он сравнил бумагу с записями отгруженных тюков шерсти. Даже днём на разгрузочной площадке было довольно темно, но опытному глазу это не составляло труда сравнить бумаги.

— Да, точно такая же. Изготовлено в мастерской по изготовлению бумаги, хозяин там — Сиато, мастерская здесь, прямо городе.

— Хозяин Сиато... — повторил Ханаан, взглянув на Коула. — А не подскажешь, как их найти?

— Конечно-конечно, мастерская Сиато находится на улице Ремесленников к северу от церкви. Так вышло, что там рядом несколько мастерских по бумаге и пергаменту, там уже спросишь.

Ханаан забрал у владельца бумагу и пожал ему руку:

— Благодарю за помощь, и процветания вашей торговле!

Владелец чуть улыбнулся — зря беспокоился — и последил, как уходят Коул и Ханаан. Когда они вышли из затенённого разгрузочного двора, по их глазам сразу ударило солнце. Орландо, наблюдавший за происходящим из переулка напротив, поднял руку, интересуясь состоянием дел.

— Преподобный Коул сохранял полное спокойствие, благодаря чему всё быстро выяснилось.

Самому Коулу было очевидно, что он ничего не делал, просто стоял, так что Канаан, наверное, так сказал, чтобы Коул не чувствовал себя бесполезным. Он поманил Ханаана пальцем и сказал:

— Это преподобный Ханаан справился со всем.

— Не стоит. Ты, преподобный Коул, оказал мне большую поддержку, стоя рядом со мной.

Ханаан, с такой утончённостью державший себя перед Хайленд, так спокойно улыбавшийся, на самом деле очень нервничал. И Коул решил не воспринимать его слова лишь как проявление вежливости. К тому же Ханаан говорил с большой искренностью, возражение Коула было бы для него сейчас чем-то вроде ледяного душа, вряд ли стоило это делать.

План Ханаана был подобен мечте, это значит, что, даже если мечта не сбудется, она останется камнем на пути мирового потока. Он вышел из сумрака, который не смогла осветить своим блеском Церковь, и пришёл в королевство, чтобы увидеть солнечный свет. Коул не чувствовал себя униженным тем, что Ханаан сделал намного больше его, это вселило в него уверенность, что Ханаан добьётся успеха.

Собравшись, они все вместе пошли, как им подсказали в торговом доме Вадер, в часть города к северу от церкви. В этом месте, перенаправлявшем потоки овечьей шерсти, сосредоточились выстроившиеся в длинный ряд мастерские по производству бумаги и пергамента, впрочем, найти среди них ту, владельцем которой был Сиато, оказалось нетрудно. Владельцы мастерских часто бывали вспыльчивыми, и Миюри решила, что на сей раз пришёл её черёд действовать. Она с книгой лицедеев в руках метнулась в мастерскую, в то время как охранник Ханаана с Родосом зашли сзади, чтобы отрезать владельцу путь к бегству.

Коул, Орландо, Ханаан и Ле Руа стояли в стороне, наблюдая, как Миюри показывала книгу преисполненному достоинства и имевшему занятой вид владельцу. Было распространено довольно много экземпляров книг, и владелец должен был помнить человека, который купил бумагу для них, так что у Миюри были неплохие позиции, чтобы пробить защиту владельца, если бы он покрывал ремесленника. Однако ожидания Коула были перекрыты с лихвой почти мгновенно.

— Что, этот дурень, наконец, вляпался в беду? — пророкотало над улицей так, что Миюри, сжавшись, на полусогнутых ногах шагнула назад.

Орландо, оставив на месте ошеломлённого Коула, бросился через улицу вперёд. Коул, чуть придя себя, последовал за ним.

— Хозяин, знаешь, кто сделал эту книгу? — спросил Орландо.

Владелец увидел приближавшегося рыцаря, а за ним и Коула, и скривился, словно предвидел, что всё кончится плохо.

— Что тут поделаешь... Слышь, слышь, мне без разницы, какому аристократу нанёс оскорбление этот дурень, но это не касается моей мастерской. Я хочу сразу это прояснить!

Несколько ремесленников за спиной владельца тихо переговаривались, с тревогой поглядывая на нежданных гостей. Владелец, похоже, решил, что какой-то аристократ счёл, что тот ремесленник нанёс ущерб его чести, и послал людей закрыть мастерскую.

— Так ты знаешь, кто сделал эту книгу? — снова спросил Орландо, приближаясь к владельцу и не собираясь развеивать его заблуждение.

Рыцарь держал себя величественно, сурово вперив во владельца орлиный взгляд верного пса аристократа, таким его не доводилось видеть в доме Хайленд. Но владелец при несколько меньшем росте был достаточно плотным, тяжёлый труд сделал его тело сильным. То же можно было сказать и о ремесленниках за его спиной, и некоторые из них в глубине уже начали подбирать подручные средства в качестве оружия. Родос и охранник Ханаана подошли ближе из переулка, готовые обнажить мечи.

Коулу хотелось бы разрядить возникшее напряжение, но он был одет, как писарь или советник на службе аристократа, если он не будет вести подобающим образом, то может всё испортить. Однако, учитывая поведение Орландо и владельца, первыми сдавать назад охраннику Хайленд явно не следовало. Поэтому Коул решился приблизиться вплотную и попытаться остановить это противостояние. В этот момент его остановила чья-то рука. Он повернул голову и увидел Миюри.

— Вы, вы, не надо драться, — сказала она нежным голосочком, потупившись и прижимая рукой книгу к груди.

Коул опасался, что владелец рассвирепеет и скажет ей убираться вон, но вместо этого прозвучал звук, похожий на низкий стон — "ууу... у-у-у". Стон облегчения. Невинные глаза Миюри заставили отвернуть взгляд и Орландо, и владельца.

— Хм, — сказал владелец, — нельзя из-за такой ерунды пугать ребёнка до слёз.

Орландо расслабил стойку и кивнул, после чего ремесленники за спиной владельца тоже облегчённо вздохнули. Коул понял, что эти слова позволили понизить уровень и его волнения. Кто бы сейчас не вмешался в это противостояние, он бы не смог заставить его участников отступить, показать свою слабость, но отказать такой милой девушке было бы слишком жестоко.

— Мы просто ищем человека, создавшего эту книгу, мы не причиним вам беспокойства, — сказала Миюри, и Коул кивнул в знак согласия.

Владелец вздохнул, почесал затылок и ответил:

— Я, конечно, знаю этого парня, он здесь проработал некоторое время.

Вот он, решающий след, на который не вышли ни книготорговцы, ни инквизиторы.

— И где он? — тут же спросила Миюри. — Где нам его найти?

Владелец пожал плечами.

— Он пришёл и устроился сюда работать года два назад, но, прости, недавно он ушёл отсюда. Потом он по всему городу подрабатывал писцом... После этого, как я слышал, он отправился в одну из ближайших деревень пасти скот или что-то в этом роде... Эй, есть кто-нибудь знает, где искать Жана?

Один из ремесленников, издали наблюдавших за происходившим, парень лет двадцати, робко вышел вперёд:

— Если вы ищете Жана, он вернулся в город, когда растаял снег. Заниматься овцами ему не хватило терпения. Я несколько раз видел его напившимся до беспамятства в дешёвых тавернах.

— Я тоже видел его в "Вытянутой таверне".

— Точно, там. Говорят, что эль там прокисший — самое место для Жана.

Теперь ремесленники говорили один за другим, выслушав их, владелец потёр подбородок.

— Слышали? "Вытянутая таверна" стоит на дороге, что идёт от северо-западного выезда из города. Таверна очень старая, на её вывеске нарисована вытянутая повозка, узнать легко... Это устроит? — спросил владелец, глядя Орландо в лицо.

— Всё понял, извини, что забрал у всех вас время, — ответил Орландо и перевёл взгляд на Коула.

Владелец, похоже, тоже счёл Коула главным над остальными шестью членами этой группы и посмотрел на него неприятным, но смутно заискивающим взглядом. У людей, стоявших позади него, были свои жизненные обстоятельства, и он должен был о них заботиться.

— Да, прости, нам нужен был лишь человек с именем Жан, — заверил владельца Коул.

Владелец сложил руки на груди и вздохнул. Неприязнь на его лице, возможно, вызывал не приход этой группы людей, а ремесленник по имени Жан. Когда все семеро покидали мастерскую, владелец провожал их настороженным взглядом, а его ремесленники смотрели им вслед с любопытством.

Отойдя от от мастерской, Коул оглянулся и увидел, как владелец гонит своих работников обратно на работу, и тогда он смог сказать:

— К счастью, обошлось без драки.

К его удивлению, ремесленник был не только знаком владельцу, но и не пользовался симпатиями ни у кого в мастерской.

— Преподобный Коул, прошу меня простить. Но для упрямых владельцев это лучшее средство.

— А, не беспокойся, пожалуйста.

— Да и мой голос подоспел идеально, правда? — добавила Миюри.

Она и Орландо посмотрели друг на друга и улыбнулись. В доме Хайленд Орландо казался добрым молодым человеком, преданным своему долгу. Но он был не только добрым.

Сам Коул чувствовал себя неуютно, сталкиваясь с подобными сценами, а эта его так утомила, что он чувствовал слабость во всём теле.

— Пока ты рядом, я чувствую, что любые препятствия можно преодолеть, — восторженно заявил Ханаан, переполненный радостью от того, что удалось сделать ещё шаг в поисках.

— Теперь об этом ремесленнике, — сказала Миюри по дороге в "Вытянутую таверну". — Кажется, что-то не так.

— Владелец сказал что-то об оскорблении аристократов, что это значит? — спросил Родос.

— В эту книгу поместили ужасные стихи, — ответил Ханаан. — Думаю, владелец и его люди знали, этим занимался Жан, и думали, что однажды это спровоцирует аристократов на ответные действия.

— Прямо придворный шут, — заметил Ле Руа, и глаза Миюри загорелись любопытством. — Это лицедей, который служит королю, и один только он может при дворе смеяться над королём и его глупостью. Обычно это кончается тем, что в один прекрасный день, когда у короля случается плохое настроение, он приказывает схватить и обезглавить шута.

Коул, ничего не поясняя изумлённой Миюри, задал Ханаану свой вопрос:

— Между прочим, мог ли кто-либо из аристократов попросить ремесленника бумажной мастерской напечатать такие стихи?

— Возможно, ремесленник хотел стать придворным поэтом у кого-то из аристократов, чтобы при его поддержке его поэзия получила известность. Ну, вроде тех странствующих учёных, которые время от времени появляются при дворах, чтобы найти средства на их исследования.

Это сделало бы для него возможность напечатать много книг, но не объясняло причин, по которым он делал книги. Был и ещё один непонятный момент.

— Странно то, что вроде бы тот аристократ в книге придуманный, разве нет? — озвучила его Миюри, помахав книгой, будто веером.

В тот момент заговорил Родос, до того размышлявший о чём-то, опустив голову:

— Может, кто-то заказал ему высмеять некоего аристократа?

— Высмеять?

Родос беспокойно кивнул под пристальным взглядом пяти пар глаз.

— Поле боя — это место, где рыцари показывают себя, особенно аристократы, заслуги на боле боя отражаются на репутации всего рода. Если в стихах напишут про него плохо, это для аристократа потеря лица. Иными словами, возможно, на поверхности его восхваляют в стихах, а по сути — злонамеренно стараются опорочить.

— Что ж, вполне возможно. Даже если имя выдумано, достаточно, чтобы местные его узнавали с первого взгляда, и цель достигнута, — отозвался Ле Руа.

Его слова заставили Коула вспомнить о позиции владельца бумажной лавки в Раусборне. Он возмущался наглым тщеславием аристократов, породившим столь плохую поэзию. Смысл, понятный всем посвящённым, неуклюжее стихосложение при широкой распространённости — прекрасный приём сатирического осмеяния. Расходы на печать переставали казаться нелепыми, если за этим стоял другой аристократ.

— Ммм... Но в таком случае он уже давно разозлил бы аристократа, давно был бы схвачен и повешен, так?

Владелец Сиато недавно сообщил, что ремесленник, покинув его мастерскую, некоторое время работал писцом. Потом покинул город и какое-то время пас овец. Вполне возможно, кто-то оказывал ему неплохое покровительство, позволявшее не заботиться о еде и одежде. Но потом Жан бросил пастушество, вернулся в город, чтобы напиваться в "Вытянутой таверне". Это как-то не слишком похоже на знающего себе цену человека, который не побоялся ворваться в мир аристократов и заработал немалые деньги.

— Узнаем, когда увидим, — сказал Орландо, указывая вперёд рукой.

На самом краю города сплошную застройку сменили отдельно стоящие дома, а людей здесь можно было увидеть меньше, чем кур и свиней. Одно из зданий, похожее на бывшую овчарню, было отмечено вывеской с изображением длинной повозки.

— На самом деле, — добавил Орландо, — отвечая за вашу безопасность, я бы не хотел, чтобы вы приближались к такому месту.

Вид строения и впрямь, мягко говоря, не радовал. В стенах от ветра и дождя появились щели и дыры, крыша была столь ветхой, что не падала вниз лишь честным словом. Городская стража вряд ли сюда заглядывала. В самый разгар дня прямо у дверей дремал старик с красным лицом.

— И это таверна? Скорее воровской притон. Когда мы с нашей миссией ходили по королевству, люди просили нас очистить их землю от подобных мест, — сказал Родос, отстёгивая крепление длинного меча и принимая настороженный вид.

Однако слова "воровской притон" заставили глаза Миюри так заблестеть, что Коул даже опешил.

— Пожалуйста, постараемся решить всё миром, — попросил он.

Ремесленник долгое время скрывался от преследования инквизиторов и преднамеренно распространял книги, которые, как подозревалось, должны были очернить репутацию представителей знати. Он не мог где-нибудь долго работать. Он ходил напиваться в отдалённую таверну. Если всё сделать слишком жёстко, он может отказаться от предложения сотрудничать.

Орландо и охранник Ханаана, обладавшие боевым опытом, переглянулись и пожали плечами.

— Я тоже на это надеюсь, но всё зависит от противоположной стороны, — ответил Орландо.

Он в особняке, снятом Хайленд, никогда не оставлял сомнений в своём рыцарском благородстве, но сложившаяся ситуация ему, кажется, нравилась. Рядом с двумя храбро улыбавшимися охранниками и Родосом с напряжением на лице появилась Миюри, готовая атаковать.

Коулу очень хотелось сказать ей не входить рядом с ними в такой раж, но Ханаан и Ле Руа с улыбкой ей кивнули, и Коулу пришлось сдержаться.

— Просто выбить дверь, да? — крикнула Миюри.

— Так делают воры! — не сдержался Коул, Орландо не удержался от смеха.

— Ладно, пошли, — сказал потом он и осторожно открыл хлипкую дверь "Вытянутой таверны".

"Вытянутая таверна" была среди захудалых таверн самой захудалой. Даже пол в ней прогнил настолько, что было видно землю. В углу, завернувшись в одеяла, сидело несколько человек, возможно, таверна служила и постоялым двором. Это место назвать таверной можно было с немалой натяжкой. За двумя длинными столами сидели похожий на крысу торговец, резавший кинжалом край медной монеты, голый по пояс жилистый мужчина, лежавший грудью на столе и храпевший, и ещё четверо мужчин, одетых, словно какие-нибудь воры. Коул ни за что бы не зашёл с Миюри в такое заведение.

— Хозяин поблизости? — отрывисто спросил Орландо мужчину, враждебно смотревшего на вошедших.

Мужчина решил не связываться и отвернулся.

— Внутри, — ответил вместо него торговец, резавший монету. — Вы здесь ловите вора? У какого-то аристократа упёрли драгоценности?

Что ж, естественный вопрос при виде Орландо, явно выглядевшего важным лицом и мастером меча.

— Было бы так, я не стал бы тратить время на вопросы, а отрезал бы тебе правую руку для начала.

Крысоподобный торговец онемел и одним движением правой руки сгрёб медяки и прижал её к груди левой рукой.

— Я поищу хозяина, — тихо сказал Орландо, вернувшись к охраннику Ханаана.

Пока он осматривал таверну, Ханаан вышел вперёд и сказал:

— Мы ищем ремесленника по имени Жан.

Ханаан, всегда отличавшийся учтивостью и вежливостью, усилил плавность речи, что было свойственно людям, чьей работой было думать. Его слова заставили половину тех, кто притворялся спящими, чтобы не влипнуть во что-нибудь плохое, выглянуть из своих одеял.

— Я слышал, — сказал один из них, — что он работал на мастера Сиато, а недавно пошёл пасти овец.

Эти люди жили в Сарентоне как нищие или перебивались случайными заработками, они пришли в волнение, почуяв, вероятно, запах награды. Тем не менее, они или не хотели говорить, или сомневались, стоит ли говорить, причину этого Коул не понимал.

— Тот, кто подскажет, как его найти, будет вознаграждён, кто-нибудь что-то знает?

Тогда раздалось нарочитый стук ног о пол, это один из воровского вида типов, сидевших тихо, будучи неспособными тягаться с Орландо, освободил стул от своих ног, громко топнув ими.

— Если ты не несёшь какую-то чепуху, вытащи для начала деньги.

Коул не сразу понял, что происходило, меж тем Ханаан без лишних слов достал несколько медяков, смело подошёл к тем людям и положил монеты на стол.

— Пойдёт освежить память. Это он, — и, показав на голого по пояс человека, спавшего на столе, тип сгрёб медяки со стола.

Родос с шумом выдохнул через нос, а Ханаан стал подходить сзади к мужчине без рубахи. В этот момент:

— Ты, ты хочешь забрать его... — послышался надтреснутый голос, будто кто-то попытался заиграть на инструменте, которого не касались так давно, что он успел пропылиться и потрескаться. — Он настоящий певец, он относился к нам, как к друзьям. Он хотел приходить сюда и петь таким, как мы... Просто петь плохие песни...

Коул не уловил момент, когда все те люди, что лежали в темноте, устремили на пришельцев взгляды.

На их грязных, потемневших лицах были видны одни глаза.

— Мы просто хотим его расспросить, — произнёс Ханаан, невольно попятившись под давлением их глаз.

Тогда вперёд выступил Орландо. Он потряс предполагаемого Жана за плечи, но жилистый мужчина даже глаз не открыл, только пробормотал что-то невнятное. Тогда Орландо, вздохнув, присел, взвалил мужчину на плечи и разом поднялся грузом. Затем спросил:

— Здесь есть колодец?

Мужчина, показавший Жана, захихикал:

— Этого парня трудно разбудить, когда он вырубится.

— Есть один позади, но он почти высох, — сказал другой мужчина.

Орландо поблагодарил его и быстрыми шагами вынес крепкого мужчину из таверны, будто охапку сена. Ле Руа, Родос и охранник Ханаана завершили разговор с хозяином таверны и вышли следом. Миюри посмотрела на Коула и тоже вышла.

— Преподобный Ханаан, — позвал Коул.

Ханаан, словно зачарованный взглядами людей из угла таверны, вернулся к действительности.

— Да, прости меня, — пробормотал он и направился к выходу.

Вероятно, ему впервые довелось попасть в такое место.

Коул пропустил его вперёд, жестом руки попрощался с людьми в таверне и пошёл за ним.

— Почему я такой глупый?.. — произнёс, идя к задней части таверны, погрузившийся в раздумья Ханаан. — Я как-то видел очень авторитетного теолога, признанного святым.

Ханаан медленно перевёл взгляд на Коула.

— Я тогда был поражён тем, насколько обычно он выглядел.

— Он мог не слишком отличаться от тебя, — предположил Коул, и Ханаан кивнул, напряжённо улыбнувшись.

— Возможно, я так волнуюсь, потому что я могу, в самом деле, отыскать этого ремесленника. Я словно становлюсь героем легенды.

Ты знаешь только свои книги, ругала Коула Миюри. Он сейчас будто услышал это.

Они зашли за таверну и увидели, как Орландо вылил воды на голову пьяного мужчины, отчего тот в испуге вскочил.

— А!.. Ва-а...

Оглянувшись, он понял, что стоит не в таверне, а у колодца в окружении незнакомцев.

— Ну, силён, а? — сказал Орландо.

Голый по пояс мужчина глотнул так, словно пытался проглотить собственный кадык.

— Инкви... зиторы?..

Вопрос, дававший понять, что этот худой мужчина — именно тот, кого они искали. Ханаан побледнел от нахлынувших чувств, он и не думал, что это случится.

— Так ты последний ремесленник-книжник, бежавший в королевство? — спросил молчавший до того Ле Руа.

— А? О-о... Не знаю, последний или... но... да. Ты... книготорговец? Пахнет книгами так сильно, что почуешь издалека, — сказал мужчина, напрягаясь, он казался решительным и при этом словно уставшим от жизни, хотя был немногим старше Коула.

— На самом деле... зачем ты пришёл сюда сейчас?..

Этот ремесленник освоил опасное искусство, способное заставить Церковь потерять лицо и вообще исчезнуть. Он рухнул на мокрую землю, раскинув руки.

— Хотите меня схватить — хватайте... И повесьте... или что вы там захотите?..

Он громко рыгнул и устало закрыл глаза.

Ле Руа посмотрел на Коула и развёл руки, спрашивая, что делать.

— У нас есть для тебя работа, — ответил Ханаан, он опустился на колени на грязную мокрую землю, не обращая внимания на то, что его одежда испачкается, и поднял руку Жана.

Он был похож на капеллана, который молится над умирающим.

— Что?.. — приоткрыл глаза Жан.

— Прошу тебя, помоги нам. То, что ты умеешь, сможет изменить весь мир.

Церковь, почувствовав силу книгопечатания, попыталась её уничтожить. С помощью этой силы можно распространить переводы Священного писания на доступный язык по всей большой земле и перетряхнуть всю Церковь до самых её основ. Даже заставить папу изменить свою позицию и тем самым прекратить противостояние Церкви и королевства.

Необычная и страстная просьба Ханаана заставила раскрыться шире слипавшиеся глаза Жана.

Но потом эти глаза затянуло безразличием, и Жан забрал руку у Ханаана.

— Это меня не касается, — сказал он и, не обращая внимания на грязь, перевернулся на живот, спрятав лицо в ладони.

Это было похоже не на отказ по какой-то причине, а просто на усталость от мира.

Миюри явно не могла справиться с подобными ситуациями, Орландо и охранник Ханаана, растеряно моргая, смотрели на Коула. Чувство справедливости, присущее Родосу, заставило его отвернуться с такой силой, словно он собирался взглядом пересчитать позвонки своего хребта. Праведный Ханаан собирался что-то ещё сказать, но его остановил Ле Руа. Остановил и сказал то, чего никто не ждал:

— Ну, так что, может, выпьем для начала?

Это было самое бесчувственное приглашение, какое мог себе представить Коул в этот момент. Но оно затронуло сердце Жана куда сильнее, чем полное пафоса и решимости предложение Ханаана.

— Это здешнего пойла, что ли?

— Чистого вина без каких-то там добавок.

Жан тут же вскочил и махнул рукой Орландо:

— Давай, лей ещё.

Орландо, стоявший со скрещёнными на груди руками и раздумывавший, что ещё выкинет этот человек, вздохнул и выплеснул на Жана ещё ведро колодезной воды.

Они вернулись в центр Сарентона, нашли приличного вида таверну, Жан немедленно уселся за стол на улице. Похоже, его знали во всех тавернах, потому что служанка поставила перед ним чашу с раздражённым стуком, давая понять, что лучше его самого скормить свиньям, чем поить хорошим вином.

По поводу отсутствия рубахи Жан сказал, что, может быть, он её так облевал, что её нельзя было носить, а может, её забрали за долги.

Бульк-бульк-бульк...

— Фухх! Хорошее вино! — сообщил, наконец, Жан.

Коул хлопнул по голове Миюри, пристально смотревшую, как он пьёт, и делавшую безотчётные глотательные движения.

— Красиво пьёшь! — с доброй улыбкой сказал Ле Руа.

— А вы, что, не будете пить? — спросил Жан, принявшись за вяленое мясо, появившееся вслед за вином.

— Лады, выпью с тобой. Красотка, ещё вина!

В этом необычном положении Ле Руа сохранил спокойствие и сосредоточенность. Коул вспомнил слова Ив о медведе, который придёт, если поставить перед домом мёд.

— О, ты тоже хорош в выпивке!

— Напоить пришедшего ко мне — это часть моей работы.

Похоже, Жан оценил Ле Руа должным образом.

Орландо и охранник Ханаана, кажется, решили, что драка не предвидится, и, отпустив рукояти мечей, сели за другой стол, немного подальше. Они позвали к себе мрачного, недовольного поведением Ле Руа Родоса и заказали еды. Ле Руа и Жан сидели напротив друг друга, а Коул, Миюри и Ханаан сели за соседний стол.

— Между прочим, я кое-что не понял, — сказал Жан, глядя, как Ле Руа ещё выпил и заказал тушёной баранины и колбасок, тоже бараньих. — Почему вы не связали мне рук?

Он криво улыбнулся, намекая на последнюю трапезу осуждённого.

— Ты, кажется, сделал неверный вывод, — вмешался Ханаан. — Те твои товарищи, которых поймали, не были отправлены на виселицу.

— Точно, — подтвердил Ле Руа. — Они просто не могут покинуть город святого престола, а в остальном у них всё хорошо.

Но лицо Жана помрачнело:

— Там им убивают души.

Не зная, кем был Жан, просто встретив его в таком месте, как "Вытянутая таверна", Коул бы решил, что перед ним просто грубый и невежественный негодяй. Но то, что он сказал, выдавало в нём человека, не чуждого к образованию и воспитанию.

— Нам нужна твоя сила, — серьёзно сказал Ханаан.

Жан было рассмеялся, но икота прервала его смех.

— Кажется, ты уже говорил это.

— Это действительно важно! — возвысил голос Ханаан, опершись о стол и поднявшись. — Я верю, что то, что ты умеешь, сможет изменить мир.

Но Жан непочтительно отвернулся и выпил вина.

— Это меня не касается, я больше не хочу прикасаться к книгам, — с ожесточением сказал он и, набив рот только что поданной горячей бараньей колбасой, принялся месить её, будто глину.

— Тогда зачем ты распространял книги в большом количестве?

Вопрос Ханаана не заставил Жана поднять взгляд.

— Ты работал в бумажной мастерской, чтобы получить дешёвую бумагу, верно?

Жан в два движения челюстей дожевал, сделал мощный глоток, запил вином и взглянул на Ханаана своими серыми глазами.

— Вот не знаю, задушу ли я тебя, схватив за шею, или тот длинный меч меня опередит.

Ханаан в изумлении сжал губы, зато Миюри не замедлила вмешаться:

— У меня тоже есть меч.

Похоже, Жан только сейчас обратил внимание на Миюри. Он с вызовом посмотрел на неё, но в его глазах вдруг промелькнул испуг.

— Что не так?.. — не поняла Миюри.

Жан дважды прочистил горло, прежде чем смог опомниться и спросить:

— С чего это у юной госпожи длинный меч?

— Я рыцарь.

— Что?! — вскричал Жан так громко, что Родос, наблюдавший немного со стороны, поднялся на ноги.

Однако Коул не считал Жана угрозой для Миюри, он подал взглядом знак Родосу и слегка кивнул.

— Юная девушка-рыцарь? В последнее время аристократы стали поигрывать в странные игры.

Пока Коул пытался сообразить, как ему вести себя в этой пропитанной вином ситуации, у Миюри, первой забияки-заводилы Ньоххиры, сердито приподнялись брови.

— Что? — она вскочила, с громким стуком подняла на стул левую ногу и так яростно схватилась за рукоять меча, что Ханаану пришлось дёрнуть её за рукав. — Ты, что, не видишь этот герб? Я настоящий рыцарь!

Выгравированный на ножнах герб с изображением волка был обеспечен привилегией королевской семьи королевства Уинфилд, и только двое во всём мире могли его носить.

— О... что? Герб? И с тем прежним волком... — ошеломлённо выдавил Жан.

Он сейчас напоминал бессовестного мошенника, продававшего путешественникам сомнительные снадобья и вдруг нарвавшегося на аристократа-рыцаря в столь неудобных обстоятельствах.

Миюри была поражена его состоянием и словами.

— Э... эй, ты знаешь о гербах с волками?

После вопроса Миюри глаза Ханаана забегали по сторонам, будто он пытался ухватить суть.

— Надо же... герб с волком есть в королевстве... Не на большой земле, нет, я только в книгах читал про них. Неужто, правда? — бормотал Жан.

Распространённость тех или иных гербов может возрастать и сходить на нет, волков на гербах стали в последнее время избегать, их почти совсем не осталось. Это оказалось очень неприятным открытием для Миюри, унаследовавшей волчью кровь, и теперь она была довольна встретить ценителя гербов с волками.

— А как этот, разве он не красивый? — гордо спросила она.

— О-о! — ответил Жан и выпил ещё вина.

Но настроение его уже переключилось от отказа от всего на любопытство, всё более овладевавшее им. И, наконец, оно победило.

— Так что же... ты... твоя семья сохранилась до наших дней от древней империи?

В его голосе чувствовалось волнение, капелька лести и смутное восхищение. Довольная его тоном волчица Миюри ответила уже дружелюбно:

— Хотела бы я надеяться на это, но это слишком не так, — она убрала ногу со стула, села и показала пальцем в потолок. — Эту привилегию дал нам один очень могущественный аристократ, чтобы воздать должное уважение приключениям моего старшего брата вместе со мной.

Миюри воспринимала это не совсем верно, хотя и не соответствующим истине это нельзя было назвать.

Теперь, когда завязался разговор с Жаном, надо было его продолжить, чтобы пробиться к его сердцу. С этой мыслью Коул вдруг обнаружил, что лицо Жана было весьма серьёзным.

— Приключениям?

— Ага, приключениям!

Родос, охранник Ханаана и Орландо при виде улыбки Миюри также ощутили изменение настроения и продолжали следить за ситуацией с выражением некоторого недоумения на лицах.

— Я бы тоже хотел это услышать, — заявил Ле Руа, уже успевший опустошить все миски, и махнул пустой чашей в сторону прилавка в ожидании добавки. — Пересказ госпожи Ив был весьма обрывочным.

Коулу было трудно представить, что с ним будет, если разговор продолжится в той же форме. Потом он подумал о том, какого рода книги распространял Жан, и почувствовал себя весьма неловко...

— Эй, брат, что будем делать? — спросила Миюри.

Гораздо более проницательная, чем Коул, она уже ощутила любопытство Жана, сейчас волчица расчётливо распаляла любопытство своей добычи, она повернула голову и подала незаметный остальным знак глазами с просьбой подыграть ей. Если Коул даст неверный ответ, она будет ругаться до самого рассвета.

— Господин Жан, если ты готов внести свой вклад... — сказал он. — Нет, поделись с нами твоей историей, и мы расскажем о нашем потрясающем приключении.

— Хочешь услышать о корабле-призраке, полным человеческих костей? — тут же вставила Миюри. — Хотя демонов не существует, эта история — правда.

Жан, моргнув пару раз, направил взгляд к Коулу и Миюри. В его глазах светилось сильное любопытство. Но он поджал губы с таким видом, будто его заставили жевать сильно подгоревшее мясо.

— Я больше не хочу прикасаться к книгам...

Я что-то не так сказал? — подумал Коул, чувствуя, как от холодного взгляда Миюри у него холод пробежался по спине.

— Однако если таким путём я смогу получить эту великую историю, это другое дело... — добавил Жан, не отрывая глаз от меча Миюри.

Если подумать о содержании книг, которые распространял этот худой, уставший от жизни человек. Разве это не скучные истории о вымышленных аристократах, сметавших на полях сражений многотысячные армии?

— Значит, ты действительно...

Жан отвёл взгляд и поднял чашу с вином. То ли в знак сдачи позиций на всю жизнь, то ли прося помощи.

— Проклятье... придурок... — всхлипнул он и перевёл взгляд на Миюри. — История приключений маленькой девушки-рыцаря... с ума сойти, как интересно!

В "Вытянутой таверне" люди, одетые, как нищие, спавшие в углу в своих лохмотьях, беспокоились о безопасности Жана и пытались что-то сказать в его защиту. Потому что он был готов петь для них в этой заброшенной таверне. Но даже они называли его песни плохими, Коул опасался, что они были безнадёжно плохими. Вероятно, в этом и содержалась разгадка всех тайн книг ремесленника.

На самом деле не стоило и пытаться думать в направлении, подсказанном Родосом, в книгах не было высмеивания аристократов, не нужно было искать секретного послания для сбора единомышленников или участия в чьём-то политическом заговоре.

Если исходить из чистой страсти, некоторая причудливость поведения не будет удивительной. Кроме опыта долгого знакомства с Миюри, Коула этому научил и случай с Нордстоуном.

Жан просто предан собственным восторженным чувствам, его сила заключена в них.

— У меня на самом деле нет способностей к написанию стихов...

Что бы ни делал этот человек, ему не удавалось заслужить одобрение общества.

История, которую рассказал Жан, повествовала о человеке, посвятившем большую часть жизни своей страсти.

Будучи подростком, он, подобно каждому сверстнику, был охвачен настроением выйди на поле боя, сокруши врага и добьёшься славы. Однако он родился с таким хилым сложением, что никакими тренировками этого было не исправить, как ни старайся, и на поле боя он мог попасть только с грузами припасов, обслуживая рыцарей или наёмников. Он не мог не то что сражаться, со своим телом он чуть не помирал просто от ходьбы.

Даже познав реалии поля боя и расставшись с мечтой мчаться по полю боя с мечом в руке, он не мог вырвать из души страсти к яростному сражению на поле боя. И то, что он не мог выйти на него сам, разбивало его сердце.

Потому Жан крепко задумался, что имело бы отношение к войне, но не требовало от него телесных усилий, и додумался до мысли воспевать мир сражений и войны. Тогда он постучался в двери мастерской, изготавливавшей книги, там он научился читать и писать. Именно эта мастерская и придумала новый способ изготовления книг.

Потом Жан рассказал со своей позиции о том, о чём Коул уже слышал от Ханаана и Ле Руа, то есть о преследовании со стороны инквизиторов и торговцев книгами.

— Та книга, что ты держишь, я их сделал так много и разослал повсюду, потому что... да пёс с ними.

— Пёс с ними, — с серьёзным видом повторила Миюри, словно давала понять — я внимательно слушаю.

Но на самом деле ей, наверное, понравилась грубость выражения. Под пристальным взглядом этой девушки-сорванца Коул вздохнул и вывел на столе бараньим жиром, как это выражение правильно писать.

— Начав работать в этой мастерской, я стал ходить по домам аристократов, которые искали себе придворного поэта, чтобы петь им стихи, но каждый раз меня выгоняли со злыми лицами, а я называл их тупыми слепцами, — рассказывал Жан, с пугающей скоростью поглощая вино. — Так продолжалось какое-то время, а потом началось преследование святого престола, и мне пришлось бежать. К счастью, в мастерской все надо мной смеялись как над поэтом самого низкого уровня, у меня с ними сложились очень плохие отношения, и я не мог попасться на пересечениях с ними. Когда я поработал немного в бумажной мастерской в этом городе, я всё ещё не сдался и хотел дать прочесть мои стихи как можно большему числу людей, поэтому я не мог не достать инструменты, которые я прихватил в первой мастерской, с их помощью я создавал свои книги.

Через некоторое время Жан обошёл таверны города, чтобы узнать, насколько его произведения стали известными. И оказалось, что его стихи исполнители пели просто на потеху посетителей, оправиться от такого Жан не смог. Его, полного мечтаний, постигло второе разочарование, и он в итоге отказался от своих замыслов, забросил инструменты, стал напиваться и желать себе смерти.

— Мои стихи плохие, наверное, потому что я всё придумал... Всего разок... в самом деле, один-единственный разок по-настоящему... хочу прочитать историю, чтобы она по-настоящему затронула моё сердце. Когда я прочту её, все захотят слушать мои стихи, у меня просто не было хорошей истории. Но ты...

Говоря это, Жан был уже ошеломляюще пьян.

В течение второй половины дня дул тёплый южный ветер и темнело небо. Коул не думал, что Господь хотел пролить слёзы сочувствия к Жану, но и оставлять его под дождём было нельзя. Орландо с Родосом втащили Жана на второй этаж таверны, чтобы устроить его в комнате, и чтобы было проще присмотреть за ним. Остальные допили остатки тёплого вина у дверей таверны, которая с наступлением темноты словно наливалась усталостью.

— Его глаза, как свечи в ненастную ночь, — произнёс Ле Руа.

Это сравнение напомнило Коулу пламя свечи, колебавшееся из-за ветра, задувавшего в щели в стене в заброшенном доме у дороги, в котором он как-то переночевал во время своих детских скитаний. Пламя от ветра всё время было готово погаснуть, но иногда вспыхивало ярким светом. Так свеча горит, когда от неё уже мало что осталось, когда она готова встретить свой последний миг.

— Путь, по которому идёт каждый, проложен свыше, — сказал, как подобает священникам, Ханаан и вздохнул. — Я глубоко сочувствую его невзгодам.

— Но и у него, и у нас впереди ещё есть свет, — отозвался Коул.

— Хм... Он сказал, что хочет услышать историю, которая затронет его сердце, — сказала Миюри, намазывая горчицы на кусок угря, поджаренного на хлебе.

За время предыдущего разговора она ничего не съела и сейчас откусила большой кусок.

Жан терпел неудачу за неудачей в попытках войти в мир своей мечты — мир сражений. Обделённый физически, он и пел плохо, даже по меркам нищих из "Вытянутой таверны". И даже самые известные его стихи, с которыми удалось познакомиться во время его поиска, были настолько плохи, что вызывали лишь сочувствие.

Тем не менее, он постучал в двери мастерской и проработал там несколько лет. Значит, вопрос состоял не в том, знает ли он дело, а в том, пригоден ли он для своей мечты. Жан неохотно признал, что его стихи плохие, но настаивал, что просто ещё не наткнулся на подходящую тему. Может быть, он открыл для себя правду, и это упрямство было его последней опорой.

— Он был так пьян, можно ли верить в то, что он рассказал? — спросил Ле Руа.

Его слова напомнили Коулу, как Жан со стоном безвольно повалился на стол, будто у него позвоночник подломился.

— Это можно назвать и криком из глубины души, — с убеждённостью сказал Ханаан, впрочем, для осуществления его плана требовалась серьёзная подмога. — И к счастью среди нас есть, кому удовлетворить его желание.

Коул непроизвольно обратил взгляд к торговцу редкостными книгами Ле Руа и увидел, что тот смотрит на Ханаана, работавшего в папском книгохранилище, прозванным "лабиринтом", сам же Ханаан с ожиданием в глазах смотрел на Коула. И только Миюри не стала ни на кого смотреть, а самодовольно выпятила грудь.

— Похоже, нас троих объединяет скромность, — расхохотался Ле Руа, заставив Миюри смутиться.

— Я думаю, господин Ле Руа должен знать кое-какие необычные истории, — произнёс Коул.

— Преподобный Ханаан держал в руках немало книг, прикоснуться к которым у меня не было возможности, — возразил Ле Руа.

— Среди того, что мне доводилось слышать, трудно найти что-то, что действительно было. Но именно преподобный Коул перевёл Священное писание на доступный язык и сотряс до основания огромную организацию Церкви. Это большое количество стихов и гимнов, правда? Что может быть более поразительным?

Трое смотрели друг на друга. Миюри, оставшись без внимания, надула губы, и Коул, заметив это, похлопал её по спине.

— Нет времени на светскую болтовню, не так ли? — прозвучал вдруг странный голос, он принадлежал охраннику Ханаана, наблюдавшему со стороны. — Жертвы неизбежны. Преподобный Ханаан, оставив книгохранилище, ты забыл свою решимость?

Этот человек был молчаливее даже Язона, охранника Ив, и когда он заговорил, слова вываливались из его рта подобно камням. Сказанное им чуть приоткрывало обстоятельства, при которых Ханаан, который всегда держал себя с такой непринуждённостью, покидал книгохранилище.

— Сейчас не время праздно болтать, пришло время решать, — заключил охранник.

— Хм... но... но Жан научился этому способу ради своей мечты, а потом его мечта была разбита, и он больше не хочет прикасаться к этому способу. Если мы будем помогать другим, продолжая разбивать его сердце, вряд ли это можно будет счесть праведным поступком.

Лицо охранника продолжало выражать железную непреклонность, но его скрещённые ноги показывали готовность сдаться. Снова опустилось молчание.

Сколь сильной ни была мотивация, но боль одного конкретного человека способна заставить сдаться даже в сопоставлении с благом для целого мира.

— Нет проблем! — заявила тогда Миюри, вставая. — Потому что сердце этого человека дрогнуло, когда он услышал о нашем с моим братом приключении.

Миюри имела в виду, что возможность пробудить сильную мотивацию Жана лежала прямо перед ними. Однако, поскольку ситуация связана с противостоянием Церкви и королевства, разделившим, можно сказать, мир надвое, следовало тщательно отобрать истории, которые могут быть озвучены. При этом следует признать, что его очень заинтересовали меч Миюри и рыцарский герб с волком.

И поскольку Миюри была убеждена, что её с братом приключение являлось самой лучшей историей, Коул, чтобы убедить её, решил прибегнуть к приёмам богословских споров.

— Я тебе не отказываю. Просто на вершину горы ведёт несколько тропинок, и мы обсуждаем, как подниматься.

Миюри сразу уловила, что он её уговаривает, и хотела что-то возразить, но первым вмешался Ле Руа:

— По своему опыту я знаю, что у каждого есть свои предпочтения. Другими словами, не надо ставить всё на что-то одно. Было бы лучше каждому подобрать историю, которую он сочтёт достаточно хорошей. На самом деле люди в большинстве своём не знают, что им понравится, пока они с этим не встретятся.

Опыт торговца редкими книгами придавал словам Ле Руа неоспоримый вес.

Миюри, судя по её лицу, хотела что-то ответить, но смолчала и, сжав губы, откинулась на спинку стула.

— Тогда, когда господин Жан проснётся, давай расскажем ему несколько историй, которые могли бы затронуть его сердце... Так будет хорошо? — предложил Коул.

— Да, так и сделаем, — задумчиво ответил Ханаан, глядя куда-то вдаль.

В этот момент что-то холодное коснулось их щёк, все посмотрели на небо.

— Начало сыпать.

— Возвращаемся в таверну. Миюри, заканчивай.

Пробурчав, что можно было сразу рассказать её историю, Миюри набила рот едой и только потом подозвала служанку.

Если окно закрыто, в комнате очень темно. Свет свечи делает тени ещё гуще, создавая гнетущее ощущение.

— В самом деле, вон оно как всё обернулось... — пробормотал Коул.

Он ждал, что с обнаружением ремесленника всё трудности разрешатся. Он полагал, что отыщет нужные доводы, даже если его предложение будет сразу отвергнуто. Но то, что после неоднократного крушения замыслов ремесленник не захочет больше применять своё мастерство, Коул предвидеть не мог.

— Просто расскажем ему мою историю, — снова сказала Миюри, сидя со скрещёнными ногами на кровати и обгрызая мясо с бараньих рёбрышек, которые ей завернула служанка в таверне.

Хвост и уши у неё, конечно, были выпущены.

— И ему нельзя рассказывать про госпожу Илению и господина Осень, — заметил Коул.

Если Церковь схватит не-человека, она тут же отправит его на костёр и сожжёт заживо. На самом деле они в большинстве своём, как и так называемые ведьмы, были обычными людьми и совершенно невинными жертвами. А тут дело касалось настоящих не-людей. Если Жану понравилась бы история про них так, что он бы повсюду раструбил об этом на весь свет, это могло бы плохо кончиться.

— Я не буду ему рассказывать про них.

— Тогда, значит, о досточтимом Нордстоуне?

Рассказанная Миюри история о корабле-призраке, полном человеческих костей, действительно может легко завладеть вниманием пьянчуг в таверне. Но даже если Нордстоун покинул королевство, на его землях продолжали жить люди, и им, тем более новому землевладельцу Стефану, история о призраках могла доставить серьёзные неприятности. Или... Посреди его раздумий Миюри, зажав рёбрышки в зубах, потянулась к вещам, вытащила стопку бумаг и бросила её на кровать.

— О нём было бы хорошо, но я лучше поговорю с ним об этом.

Коул не сумел скрыть выражения своего лица, потому что Миюри говорила о своей придуманной рыцарской истории, которую он считал худшей из историй такого рода.

— Ты, что это у тебя за лицо? — спросила Миюри, мрачно посмотрев на Коула.

Ему не хотелось распространяться на эту тему, но если он позволит ей разозлить Жана этими глупостями, получится неладно. Поэтому Коул ответил с осторожностью овцы, избегавшей попадать копытом в выбоины.

— Это... это ведь всё плод твоей собственной фантазии? Есть же старая поговорка о вчерашней мечте писателя?

Коула очень беспокоило, что Миюри была в том возрасте, когда хочется рассказать людям обо всём, что видишь и слышишь. Он боялся, что явно выраженный запрет лишь разозлит Миюри, и потому прибег к иносказанию, теперь он с опаской ожидал её ответа. Но Миюри лишь пожала плечами.

— Моя цель не в том, чтобы показать ему мою историю.

— Что? — застыл в недоумении Коул.

Влажный воздух с улицы, врываясь в открытое окно, норовил загасить пламя свечи.

Миюри, которая в таких случаях вечно фыркала и язвила, обняла свои колени и схватилась руками за пальцы ног, её хвост недовольно раскачивался, а лицо было мрачным не из-за хмурой погоды за окном. Её глаза сузились, когда она со вздохом посмотрела на озадаченного Коула.

— Это мечта, — произнесла она тихо.

Стук проезжавших под окном повозок напоминал отдалённые раскаты грома. Небо потемнело настолько, что вот-вот должно было разродиться сильным дождём. Что-то вроде тени легло на лицо Миюри.

— Брат, ты же тоже знаешь, что такое мечта, которая не может осуществиться, верно?

Начиная с происшествия в Рабоне, душу Миюри захватила её рыцарская история. Её не удовлетворяла ночная встреча с епископом, который вёл своих людей к лесному дому. Вооружённый до зубов неукротимый старый рыцарь и серебристая волчица вышли из лесу им навстречу. Такая пара послужила бы основой длинной истории сражений и приключений, но Миюри осталась недовольна. Она хотела, чтобы рядом с волчицей был другой персонаж.

— Но...

...разве твоя история не была наполнена тем прекрасным будущим, которое ты смогла себе представить? — хотел сказать Коул, но осёкся, увидев неловкую улыбку Миюри, смотревшей на него.

— Когда я бежала с дедушкой по лесу, чтобы встретиться с врагами, я была на самом деле очень... очень взволнована, и мне было очень весело.

Её плечи поникли, из-за чего её шея показалась тоньше обычного, что заставляло думать, насколько же она была худенькой.

— Когда дедушка остановился и вынул свой меч, мне открылась одна вещь.

— Что же?

Миюри то ли кивнула, то ли втянула голову в плечи. Ещё в Ньоххире она бегала, размахивая палкой, будто мечом. Потом она получила, наконец, звание рыцаря и каждый день усердно упражнялась в фехтовании на мечах. И эта девушка, прищурившись, будто только-только проснулась и не могла ещё хорошо видеть, улыбнулась ему.

— Одна простая вещь — мой брат не позволит мне размахивать мечом.

Конечно, Коул не имел права удивляться этим словам. Это он всегда выговаривал ей, чтобы она стала менее дикой и более достойной. Однако он тут же убедился, что у неё была и другая причина заговорить об этом.

— О, нет, точно, может быть, позволит. Но в любом случае мой брат сильно отличается от того, что я себе воображала, — Миюри вытянула вперёд руку и сжала рукоять воображаемого меча, сам меч, неотделимый от герба с изображением волка, стол, прислонённый к стене. — Подумай сам. Если ты увидишь, как я рублю в сражении людей, как мой меч плюётся их кровью, забрызгивая меня с головы до ног, тебе от этого, наверное, было бы больнее, чем если бы резали тебя самого.

Это Коулу было легко представить. Сражение на поле боя это не аристократический бал во всём его великолепии. Эта умная девушка давно поняла смысл и результат ситуации, когда она стояла бы рядом с Нордстоуном и сражалась на мечах.

— Если я кого-то раню, если я кого-то убью... Я уже не смогу улыбаться вместе с моим братом. Тогда, что бы я ни делала, это больше не будет иметь смысла. Так что это лишь мечта, мечта, которая никогда не сбудется, — она крепче обняла себя левой рукой, а правую протянула к своей рыцарской истории и погладила страницу указательным пальцем. — Тебе не кажется, что это лучшее, что можно сказать этому ремесленнику?

Она сказала это с неожиданной лёгкостью, чуть наклонив голову, её длинные волосы рассыпались по плечам. И сейчас она казалась совсем взрослой.

Под неизмеримо ясным и невинным обликом Миюри скрывалось несколько острых граней реальности. И она медленно шла по ним босыми ногами, бредя по ледяной воде. Реши она поспешить, и грани прорежут её подошвы, окрасив воду в красный цвет крови.

— Нужно просто захотеть рассказать ему пару историй, которые помогут ему видеть будущее в лучшем свете и стать деятельным ради этого будущего, — произнесла Миюри, отводя взгляд и поворачиваясь к открытому окну, за которым моросящий дождик, к счастью, так и не перерос в настоящую весеннюю грозу, теперь девушка имела самый беззаботный вид. — Сладкий хлеб очень хорош с солёным мясом. Рассказать пару грустных историй будет ему в самый раз.

Миюри соскользнула с кровати и закрыла окно. Будто захлопнула какую-то важную дверь.

— Менестрель ещё говорил, что весёлые песни нравятся больше других, но самый большой доход приносят те, от которых у людей киснут носы, — она снова повернулась к Коулу, на её лице уже играла её обычная насмешливая улыбка. — Ой, или, может, это папа говорил.

— Миюри.

— Как бы то ни было, но так и есть, — произнесла Миюри и, смущённо пожав плечами, взяла с кровати стопку бумаги и постучала по её торцу, чтобы подровнять листы. — А после того как я уговорю ремесленника, дайте мне награду.

Коул удивлённо посмотрел на неё.

— Например, доспехи, специально под меня, или что-то ещё. Я серьёзно!

При гибкости Миюри носить доспехи означало затруднить её движения, замедлить их. Но она знала, что такое сражаться на мечах, и понимала, что это невозможно. Чтобы проявить себя в качестве рыцаря, ей оставалось лишь соревноваться в церемониальной верховой езде с копьём.

Коул не находил слов, которые можно было ей сказать. Он мог днями уговаривать её вести себя хорошо, но она уже осознавала рамки, за которые не могла выйти. Он всё ещё продолжал молчать, когда Миюри направилась к двери.

— Эй, ты... Куда ты собралась?

Миюри, уже протянувшая руку к ручке, повернулась к Коулу и пожала плечами.

— Не делай такое лицо. Не волнуйся, я больше не буду убегать из дома, — ответила она, имея в виду прошлые времена, когда она ещё несмышлёнышем в Ньоххире сбегала из дома в горы, за что её всегда ругали. — Кто-то уже давно бродит по коридору, так что мне нужно освободить столь востребованного брата.

Миюри хищно улыбнулась и спрятала волчьи хвост и уши. Кто бы ни был там за дверью, ей не хотелось оставаться в комнате с таким настроением.

— В такое время моя мама обычно пьёт много вина.

— Ни в коем...

Миюри перебила его, громко рассмеявшись с довольным видом.

— А поскольку я не могу пить, я пойду к дяде Ле Руа, чтобы он угостил меня чем-то вкусненьким.

Её намерение казалось преувеличением с учётом того, сколько она недавно съела. Но после её предыдущей реплики эти слова, решил Коул, должны были означать: не беспокойся.

Миюри не нравилось, когда с ней обращаются, как с ребёнком, но на самом деле она незаметно взрослела.

Она изобразила улыбку — не фальшивую, но колючую, — махнула своей маленькой ручкой и вышла.

Для Коула эта девушка — смеющаяся, ноющая, шумливая и прожорливая — всегда была вроде большого щенка. Теперь же он остро почувствовал себя одиноким, но не потому что остался один в комнате. Незаметные и бесшумные шаги её взросления создали в нём ощущение покинутости. Её взрослению ему следовало только радоваться, но он не ожидал, что от этого почувствует себя таким одиноким.

Не всё в мире идёт так, как хочется. Нет, просто сам Коул ещё недостаточно взросл. Только сейчас он заметил, что из комнаты исчез её рыцарский меч. Миюри много говорила и при этом тайком прихватила его. Она следила за действительностью, но при этом не забывала играть со своими мечтами.

То, что Коул может в итоге проиграть Миюри, было всегда для него чем-то само собой разумеющимся.

Душа его постепенно успокаивалась, как ложится на землю потревоженная кем-то пыль.

Возможно, человек за дверью уловил что-то из происходившего в комнате и тихо постучал в дверь. Открыв её, Коул увидел Ханаана, о чём он уже догадался по интонациям Миюри.

Ханаан был не из тех, кто стал бы подслушивать под дверью. Но при его уме он вполне мог понять настроение разговора Коула с Миюри. Конечно, он не стал задавать неучтивых вопросов, однако мог ощущать себя неловко из-за этого.

— Если у тебя есть что сказать... просто сядь и скажи, — подбодрил его Коул.

Этот постоялый двор был не из лучших, стулья оставляли впечатление сделанных небрежно, так что Ле Руа они вряд ли бы выдержали. Ханаан посмотрел на стул, покачал головой и произнёс:

— На самом деле у меня есть о чём попросить.

То, что было использовано именно это слово вместо "обсудить", вызвало у Коула неприятное предчувствие. К тому же Ханаан продолжал стоять, что усиливало напряжение, и Коул решил подать пример и сел на край кровати, тогда Ханаан перестал упорствовать и сел на стул.

— Ты сказал, что у тебя есть о чём попросить.

— Да, точнее, речь идёт о своего рода сотрудничестве, — отозвался Ханаан и сам ощутил послевкусие последнего слова. — Не мог бы ты мне помочь, когда я буду рассказывать господину Жану свою историю, чтобы убедить его?

Коулу казалось, что у него, у Ле Руа и у Ханаана есть достаточно убедительные истории, и история Ханаана о Предрассветном кардинале — самая подходящая. И ему было непонятно, чего просил Ханаан, тем более, что последний не торопился вдаваться в подробности.

— Ты хочешь, чтобы я... сочинил пару историй или что-то в таком роде?

Коулу не хотелось бы что-либо выдумывать, но он чувствовал, что речь шла примерно об этом. Ханаан, уже открывший рот для ответа, снова его закрыл и опустил взгляд, подбирая слова.

— Ты был прав, сказав про сочинение историй.

Коул был удивлён, он не ожидал, что Ханаан мог так поступать.

А потом вспомнил, что охранник Ханаана высказался за то, чтобы заставить или вынудить ремесленника использовать его способ печати. Ханаан и его сподвижники составляли в Церкви меньшинство, они думали и действовали праведно, поэтому, несомненно, будут вытеснены большинством. При таком раскладе действия по их плану на территории королевства неизбежно вызовет споры и может сопровождаться непредвиденными опасностями.

— Но это не есть нечто сочинённое, это просто... — Ханаан глубоко вздохнул и посмотрел на Коула. — Я думаю, что эта возможность представилась нам по воле Господа. Я чувствую, что сам Господь меня направил меня в этот момент, чтобы задать тебе этот вопрос, преподобный Коул.

Если бы такое сказал кто-нибудь другой, Коул счёл бы это преувеличением. Но Ханаан, смотревший в его лицо, напрямую происходил из рода, связанного с папским престолом, а чистота веры в его сердце не уступала чистоте его рода.

И этот Ханаан спросил его:

— Преподобный Коул, ты согласен пройти канонические формальности канонизации?

— Что?..

Коул не был уверен, что на его лице не появилась улыбка.

— Проведение процедуры посвящения. Преподобный Коул... нет, Предрассветный кардинал, — Ханаан прямо со стула опустился на пол на колени и посмотрел Коулу прямо в глаза. — Ты согласен быть святым?

Это не было похоже на шутку.

Однако Коул не мог это себе представить чем-то иным, кроме шутки. Он на миг растерялся.

— Нет, что... я... — поспешно забормотал, протягивая руки к плечам Ханаана, попытавшегося обнять его ноги. — Тише, постой, пожалуйста. Я не совсем понял, не понял, что ты имеешь в виду.

Ханаан нахмурился, словно слова Коула обожгли его сердце. Может, Коул не расслышал? Ведь Ханаан спросил, согласен ли он быть святым.

— Я не шутил тебе, — ответил Ханаан, не поднимаясь с колен, он говорил так, словно был перед алтарём и открывал душу Богу. — Это после встречи с досточтимым Родосом у меня возникла эта мысль.

Имя, которое Коул не ожидал услышать.

— С досточтимым Родосом?

— Да, с досточтимым Родосом, который в таком юном возрасте ведёт себя, как подобает истинному рыцарю ордена святого Крузы. Его уважение и любовь к тебе столь велики, что это меня немного удивило.

Ханаан слегка улыбнулся при последних словах. Его шутка добавила ему решимости.

— Расскажу по порядку, — сказал он, поднимаясь и становясь похожим на молодого богослова, стоящего за кафедрой. — Непосредственно сейчас отряд рыцарей святого Крузы в королевстве Уинфилд искореняет недостатки той части церковной организации, которая размещена на территории королевства. Понятное дело, что досточтимый Родос и остальные рыцари — люди истинной веры, они знают каноническое право лучше обычных священнослужителей и могут достаточно действенно бороться со злоупотреблениями церковных организаций, обогащавшихся различными неправедными способами.

Вооружённые и обученные, опирающиеся на поддержку простых людей, рыцари могли бесстрашно выполнять свою задачу.

— Но есть те, — продолжал Ханаан, — на которых каноническое право не действует. Они подобны варварам, отвергающим учение Господа.

Коул вспомнил, что говорил Родос о наследовании звания епископа, о сельских церквях, управляемых неграмотными священнослужителями, неспособными даже читать Священное писание, о тех случаях, когда рыцари святого Крузы испытывали затруднения.

— И если их удавалось убедить, то это благодаря использованию твоего имени, преподобный Коул.

Сколь бы невежественными священниками они ни были, им была свойственна определённая чувствительность тенденциям в мире, о которых становилось известным от странствующих торговцев и других путешественников. Поэтому даже те, кто осмеливался противостоять товарищам Родоса и их действиям, называл рыцарей святого Крузы разбойниками и обливал их водой, выказывали готовность к серьёзному общению, заслышав имя Предрассветного кардинала. И всё из-за того, что...

— К настоящему времени твоё имя распространилось по всему миру.

Коул, конечно, давно понял, что бесполезно сетовать на это и оспаривать свою значимость. Потому что, покинув Ньоххиру и войдя в эту битву рука об руку с Хайленд, он сам столкнул с горы этот камень. У него не было другого выхода, кроме как принять результат этого.

— То, о чём рассказал досточтимый Родос, согласуется с нашим планом.

До Коула стало доходить, к чему клонил Ханаан.

— Некоторые люди могут заподозрить, что Священное писание на доступном языке — это поддельное писание. Нет, это непременно произойдёт, особенно на большой земле, где Церковь сплочена и организована, этот довод будет использован, чтобы упорнее сопротивляться.

Что ж, перевод есть перевод, а не оригинал.

— Пока авторитетный священнослужитель в городе будет говорить, что перевод — это подделка, люди, неспособные отличить правду ото лжи, будут к нему прислушиваться. Однако если правду подкрепить твоим именем, ситуация переменится.

Утверждения вроде "истиной является вон то и вот это" обладают силой, которую в этом мире нельзя не принимать во внимание. И сила одного и того же убеждения будет различной в устах Ханаана или Миюри.

— Постой, погоди чуток, успокойся. Я действительно участвовал в переводе значительной части Священного писания на общедоступный язык, но это же не то же самое, что распространять этот перевод моим именем? Это не только углубит противостояние Церкви и королевства, но ещё и вызовет недовольство Церкви на большой земле.

Коул говорил это не из-за того, что он, в отличие от Миюри, был слишком скромен или недостаточно в себе уверен, просто подобное будущее легко предсказать, и его нужно было избегать.

И Ханаан, способный, по его словам, запомнить толстую книгу Священного писания с одного прочтения, конечно, должен был обдумать последствия, прежде чем обратиться с просьбой к Коулу.

— В этом самом и заключается роль святых, — ответил он.

Коул бросил на Ханаана смятенный взгляд.

— Став святым, признанным Церковью, ты будешь иметь авторитет Церкви.

Коул не сводил с Ханаана взгляда, будучи не в состоянии что-либо сказать.

Искренние глаза Ханаана были полны решимости и рассудочности.

— Став святым, признанным Церковью, ты сможешь преодолеть любые трудности. Опираясь на авторитет Церкви, ты даже можешь пересмотреть суть противостояния Церкви и королевства. Потому что будешь воплощать власть Церкви!

Коул видел смысл в его словах, но не мог их принять, перед его внутренним взором предстало изображение змеи, пожирающей себя с хвоста.

— И что ещё важнее, в Церкви должно быть много людей, мысли которых близки твоим, но которые не могут поддержать тебя открыто из-за существующего положения дел. Как только тебя успешно канонизируют, они смогут всей душой поддержать тебя, не опасаясь запретов. Пожалуйста, только представь себе это, твоя канонизация станет столь великим событием, что она может полностью изменить мир!

Словно зима за окном вмиг стала бы весной.

— Но... Но таким святым...

— Невозможно стать, думаешь? — Ханаан улыбнулся жёсткой улыбкой мальчишки, вставшего на край утёса, похоже, он понимал, сколь бескомпромиссным было его предложение. — Мы отвечаем за казначейство папского престола, и все бумаги будут приходить сюда и исходить отсюда.

С самого начала деятельности Церкви во всём мире появлялись священнослужители, прославленные своими деяниями. Продвигая веру, Церкви было необходимо сплачивать верующих в борьбе с язычниками и еретиками. Одно из средств для достижения этого состояло как раз в том, чтобы этих прославленных священнослужителей причислить к лику святых и далее поддерживать их славу и влияние.

Однако в процессе канонизации Бог не спускается лично с неба объявить свою волю и не посылает ангела, чтобы он протрубил на весь мир и объявил именем Божьим святым этого избранного. Избранный становится святым согласно документу, написанному рукой человека после выполнения определённых формальностей. И потому не иссякает поток жертвователей, пополняющих церковную казну, чтобы канонизировать местных священнослужителей ради своего престижа и влияния. А сама канонизация, и это уже давно известно, стала дойной коровой для Церкви.

Конечно, Ханаан прекрасно знал, откуда приходит и куда уходит этот поток протухшего золота. Ведь его работа состояла в том, чтобы принимать и сдавать в соответствующее подразделение книгохранилища бумаги, написанные чернилами, в которые превратилось то гнилое золото. Сколь сложными и необычными ни были процедуры, он и его сподвижники смогут перечислить и описать их на одном выдохе, знаком он и с запутанной сетью отношений держателей власти папского престола.

Такие дерзновенные слова в устах самых великих и могущественных аристократов не могли бы вызвать того доверия, какое они получали у Ханаана и его сподвижников, с которыми могли бы потягаться разве что папа или сам Бог.

— А в процедуре канонизации нельзя обойтись без жизнеописания святого.

Чтобы подобраться к лестнице на небо, надо хладнокровно перепрыгнуть все лужи на пути. Коул сразу понял Ханаана.

— Ты хочешь возложить составление жизнеописания на господина Жана?

Ханаан кивнул с неспешностью моросившего за окном дождика.

— Верно. Хотя господин Жан не показал себя, как поэт, но он пишет очень старательно. Я даже думаю, что его старательность и мешает ему слагать стихи.

Когда Коул увидел в бумажной мастерской книги Жана, они оставили впечатление излишне пафосных и страстных. А если речь идёт не о лирике или эпосе, а о жизнеописании? Может, это лихорадочно-страстное, величественное изложение подойдёт для составления официального документа с учётом его назначения?

— Он сейчас опустившийся поэт, на которого никто взглянуть не захочет. Но если он будет знать, что силой его пера будет рождён святой, благодаря которому изменится весь мир, ничто уже не помешает вдохновить его боевой дух, — кулаки Ханаана крепко сжались.

Тематика Жана не вызывала особого доверия у Коула, но он знал, что слова Ханаана не были просто попыткой подбодрить его, Ханаан всем сердцем верил в то, что он говорил.

— Господь расставляет всё в мире по своим местам. Преподобный Коул и я оказались сейчас здесь ни по какой иной причине, кроме как по провидению Божию.

Каковы бы ни были истинные намерения Ханаана, его слова, несомненно, не рождались прямо сейчас, они были продуманы. Коул не видел явной причины для немедленного отказа, однако это не означало, что следует сразу согласно кивнуть.

— Но назваться святым — это...

Это казалось таким далёким от действительности. Кроме того, если бы Коул и признал, что его качества позволяли бы признать его святым, то к стоявшему перед ним Ханаану это бы относилось в большей степени. То же самое можно было сказать даже о Родосе и Кларке.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — Ханаан шагнул к Коулу и пожал ему руку. — В конце концов, те, кто считает себя достойным звания святого, вообще не имеют права быть святыми.

Возможно, поэтому канонизированные святые воспринимались миром почти как уже мёртвые, — мелькнула необычно спокойная мысль в ошеломлённом разуме Коула.

— Кроме того, если тебя действительно канонизируют, — Ханаан отпустил руку Коула, словно боялся заразить его чем-то, — могут быть решены денежные проблемы не только досточтимой принцессы Хайленд, но и монастыря твоего друга. С твоим пониманием мира веры ты понимаешь, о чём я.

Его печальная улыбка, которую он, похоже, считал неподходящей для здравомыслящего человека, добавляла к его словам больше правдоподобия.

Чудеса являлись атрибутом святых, и к их могилам стекались потоки паломников, надеявшихся увидеть новые чудесные проявления. Клок облачения святого, страница из его Священного писания, обломок пера, даже деревянный обломок его жилища или камень, лежавший на пути святого, — всё становилось святыми реликвиями, за которые люди отдавали большие деньги. Мёртвые святые в одежде не нуждаются, в отличие от живых. Куда бы ни пошёл живой святой, он будет на своём пути оставлять новые святые реликвии, он сможет создавать бесчисленные сокровища и продавать их за деньги. Коул, уподобляясь легендарному правителю древности, обладавшему даром золотого прикосновения, мог превратить монастырь Шарон, нуждавшийся в деньгах на ремонт, в знаменитое в королевстве место паломничества.

— Конечно, я не буду заставлять тебя согласиться... — произнёс, опуская голову Ханаан.

Если б он был способен на такое, он бы просто посадил бы Коула в мешок и увёз бы в Раусборн.

Нет, будь он способен прибегать к таким средствам, он не стал бы приезжать в королевство, а воспользовался бы своим положением в Церкви, чтобы создать в ней новую структуру, чтобы загрести побольше денег, заодно стараясь уронить в глазах людей престиж Предрассветного кардинала, который был бы препятствием к осуществлению этого.

Предложенный им ошеломляющий план возник только потому, что он прибыл в королевство.

— Это всего лишь возможность.

Но возможность, таившая мощь, которую трудно даже оценить.

Коул стоял перед этой невероятной возможностью, чувствуя неловкость от взгляда Ханаана, и не мог шевельнуться.

— Холодает... — отвернувшись от застывшего Коула и глядя в окно, сменил тему Ханаан, за окном везде повсюду было мокро, чуть помолчав, он с самой естественной улыбкой продолжил. — Госпожа Миюри сказала, что пойдёт в лавку напротив выпить и поесть с господином Ле Руа. Преподобный Коул, увидимся позже.

Карта сокровищ вручена, теперь Коулу выбирать путь. И Ханаан, махнув на прощанье рукой, вышел.

— Стать... святым...

Сколь неестественным ни казалось соотнести с собой это слово, Коул ощущал, что ступает по зыбкой почве. Даже в написанной Миюри истории о рыцаре не предвиделось столь абсурдного развития событий.

Однако в этом мраке действительность уже мостила дорогу. Карта сокровищ Ханаана обещала, что, следуя дороге до её конца, Коул сможет решить всё.

Коул не знал, сколько времени он грезил наяву, пришёл он в себя, когда погасла догоревшая свеча. Дождь за окном не только не прекратился, он из туманной измороси превратился в настоящий ливень.

Королевство Уинфилд, славившееся своими овцами, нуждалось в отменных лугах для прокорма несметных овечьих стад, а значит, в обильных дождях. В Ньоххире всю зиму лежал снег, но летом дождей выпадало на удивление мало, гораздо чаще просто стояли туманы.

Коул, испытывая неясную тоску по ясной погоде, приоткрыл шире окно и посмотрел вверх, сквозь густые тучи не могло пробиться ни лучика солнца. Он перевёл взгляд вниз, там, в таверне напротив, горели огни, звучала музыка вперемешку со смехом.

Пусть людям не было дано видеть будущее, но они могли наслаждаться сегодняшним вечером.

Коул повторил про себя эти невесть откуда взявшиеся слова, словно пробуя их на вкус. Уже собираясь закрыть окно, он увидел молодую девушку с кружкой пива в руке, со скучающим видом выглянувшей из приоткрывшейся двери таверны. Она посмотрела вверх и заметила Коула, и тогда её лицо оживилось, похоже, девушка не хотела кричать через улицу, но она энергично замахала рукой, призывая его поторопиться. Коул тоже махнул рукой, показывая, что понял. К тому же, оставаясь в комнате, Коул всё равно не смог бы ни к чему прийти.

Нет, хорошее решение отыскать трудно, вопрос стоит сейчас в выборе.

Если удастся овладеть мощью печати книг, можно будет не тратиться на наём большого числа писцов. Но и в этом случае изготовление толстых книг Священного писания обойдётся недёшево. К тому же Коул не знал, справится ли Жан с работой сам, не придётся ли нанимать ему помощников и изготавливать какие-либо инструменты, что может повлечь за собой новые расходы. Всё это ляжет на плечи Хайленд.

Если Жан не поможет, расходы могут оказаться непреодолимым препятствием. А предложение Ханаана предназначено не только для поднятия духа Жана, если канонизация пройдёт успешно, звание святого, скорее всего, решит и все будущие денежные проблемы. И ещё звание святого поможет поднять доверие к переводу Священного писания на общедоступный язык, о чём Коул даже не задумывался, пока не услышал об этом от Ханаана. Неграмотные священнослужители, о которых рассказывал Родос, сподвижники Церкви, которые никогда не имели дела со священными текстами, всех их очень много по всему свету. Чтобы они приняли Священное писание на простом языке, потребуется поддержка авторитетного человека. В этом смысле звание святого наделяет его носителя особенной мощью.

Подразумевается, что святые могут творить чудеса, Коул полагал, что это являлось одной из причин того, что канонизацию чаще всего осуществляли уже после смерти.

Некоторые из пап были канонизированы ещё при жизни, а потом были уличены в неподобающем поведении, и Ханаан этот опыт истории тоже должен был учесть.

Возможно ли это осуществить? Разумеется, у Коула были сомнения. Но если он не кивнёт, ничего не изменится. Если же канонизацию удастся провести, результат сразу перевернёт всю ситуацию.

Возможно, детский опыт путешествия со странствующим торговцем заставлял Коула так сомневаться. Следуя за ним, Коул усвоил, что чаши весов должны быть уравновешены. Если стать святым — это на одной чаше, что будет на другой? Чем-то придётся пожертвовать. И Коул не знал, достаточно ли сильным было его сердце, чтобы это вынести.

От предложения Ханаана нельзя просто отшутиться и не только из-за тех больших выгод, что оно сулило. В первую очередь, Коул чувствовал, что дух Жана действительно воспрянет, как только Коул даст согласие. Какого поэта не очаровала бы столь абсурдная история?

Кроме того, если Жана удастся убедить написать эту нелепицу, Миюри не придётся рассказывать ему свою грустную историю. Для того, чья мечта разбита, кто из-за этого впал в уныние, история о чьей-то мечте, которая не может осуществиться, может обладать мощной силой утешения. Но Коул надеялся, что Миюри всегда сможет невинно улыбаться, быть деятельной и ждать от будущего хорошего, ему не хотелось, чтобы она, несчастно улыбаясь, делилась несбыточными мечтами. Пусть бы она лучше, в крайнем случае, продолжала бы подтрунивать над ним и своевольничать.

Процедура канонизации, думал Коул, не только привлечёт внимание Жана, но и сможет заставить Миюри оторваться от своих записей и порадоваться, что её ограниченный брат вытворяет такую нелепицу. Неважно, с какими затруднениями придётся ему столкнуться, пока Миюри будет ему улыбаться.

При всей нелепости предложения Ханаана, думал Коул, надо отправить письмо Хайленд, чтобы серьёзно обдумать этот путь. Хотя он не знал, сколько времени уйдёт на уговоры Жана, который, кажется, не выказывал желания убежать, всё же потребуется время и на обсуждение с Хайленд осуществимости затеи с канонизацией. Кстати говоря, неизвестно, будет ли текущий момент удачным для канонизации. Хайленд спешить с выводами не станет, даже если она найдёт замысел хорошим, окончательное решение должен был принять всё же Коул. Да и вообще, чем больше времени обдумывать, тем больше оснований для нерешительности может отыскаться. Лучше как можно скорее обсудить всё с Миюри и сделать вывод. Если она сочтёт замысел Ханаана достаточно интересным, этого хватит, чтобы Коул сделал первый шаг.

Решив так, Коул закрыл окно, удостоверился, что свеча точно погасла, и вышел из комнаты. В коридоре постоялого двора из-за дождливой погоды было очень темно, тишина заставляла думать, что постояльцы куда-то вышли или тихо занимались своими делами. Таверна на первом этаже, в которой Миюри вчера ела угря, была закрыта, на кухне стояла тишина. Вероятно, эти тишина и мрак вызвали в душе Коула чувства опустошения и одиночества, заставив его ускорить шаг. Стулья, поставленные на столы для уборки, походили сухие стволы деревьев в зимнем лесу.

Проходя через молчаливую таверну к выходу, чтобы пройти в шумную лавку через дорогу, Коул услышал из кухни звук падения. Это не было похоже на крысу, шарившей в поисках еды, или на кошку, гонявшуюся за крысой. Обычно подобное Коула не волновало, но в эту ветреную, дождливую погоду окно лучше будет закрыть. Он прошёл на кухню, словно его влекла тишина, и огляделся. Конечно, очаг был потушен, никого не было, стояла полная тишина. У заднего выхода не хватало створки двери, открытый зал за ним был залит водой.

В этот момент внимание Коула привлекли следы на утоптанной земле — словно волокли что-то тяжёлое. След тянулся от самых его ног до какой-то комнатки вроде кладовки. Может, кроме угря на кухне имелся большой живой сом, который, пытаясь выбраться, и издал услышанный Коулом звук. Убегать из-за этого было бы глупо, кроме того, там могло оказаться что-то, что заинтересовало бы Миюри. Улыбнувшись, Коул пошёл посмотреть, но когда он заглянул внутрь, улыбка застыла на его лице.

— Какого?..

Коул увидел перед собой крепко связанного владельца постоялого двора. Затем слева и справа мелькнули какие-то тени, и полный мрак оказался перед глазами Коула. Ему на голову надели мешок, понял он, и в следующий миг его сильно ударили в грудь, сбив дыхание. Задыхаясь, он рухнул на колени и ощутил, как верёвка стала обвивать его тело. Он успел ещё подумать, что так должно было чувствовать себя вяленое мясо. Ему сейчас следовало вопить во всё горло, но он сумел лишь еле слышно прохрипеть, ощутив спазм в животе и кислый вкус во рту. Ему не хватало воздуха, руки и ноги стали ватными, красный мрак перед глазами был вызван не мешком, а удушьем.

Миюри! — воззвал он гаснущим сознанием к спутнице-рыцарю, или это почудилось в последний миг перед уходом в небытие.

Глава четвёртая

Коул, вздрогнув, открыл глаза. У него было ощущение, что он спал долго-долго, и в то же время ему казалось, прошло лишь одно мгновение. В голову ударила кровь, и память проявилась, будто капли чернил впитывались в бумагу. Сначала он подумал, что нападение осуществили грабители, проникшие на постоялый двор благодаря ненастью и отсутствию людей. Но грабителям не было нужды оставлять его в живых, а тем более куда-то уносить. Просто оставили бы в одной кладовке с хозяином.

Значит, они пришли... чтобы его похитить? В голове всплыл рассказ Родоса о странном нападении на рыцарей святого Крузы.

Потом чуть издалека донеслись чёткие шаги и не менее чёткие слова:

— Связать не того человека, что это такое!

Кто-то виновато забормотал что-то, вероятно, в своё оправдание.

— Довольно, хватит! Кончайте бегать, стойте там!

Грохочущие шаги приблизились, потом открылась и захлопнулась дверь. В этот момент Коул понял, что он не видит не потому, что у него что-то с глазами, а потому что мешок был всё ещё надет на его голову.

— Это невыносимо... о, Боже, кого это они захватили?

Тон был грубым, но построение предложений и произношение слов были очень правильными. Возможно, поэтому Коул не ощутил особого страха и не слишком удивился приказу его развязать. Когда мешок грубо сорвали с головы, Коула ослепил свет свечи, впрочем, его глаза быстро привыкли к свету. Осмотревшись, он увидел не какую-нибудь разбойничью берлогу, а чистую комнату с хорошей мебелью и даже гобеленами на стенах с изображениями на военные темы. Окно было открыто, дождь закончился.

— Господи, вот ублюдки.

Это ругательство заставило Коула, наконец, перевести взгляд на человека, его произнёсшего. Высокий, широкоплечий мужчина в плаще стоял посреди комнаты, на поясе у него висел длинный меч. Изображение барана на мече тут же отозвалось подозрением в голове Коула.

Отпрыск королевского рода?

У Коула мелькнула догадка, кем мог быть этот человек с таким выражением лица, словно он потерял или упустил что-то очень ценное.

— Кто сказал, что это простой слуга? — грозно нахмурился мужчина, глядя на жавшихся к стене людей, одетых вполне прилично и совсем не походивших на разбойников.

— Вы не только поймали не того человека, но и притащили за ним хвост проблем. Я как-то видел его издали.

Коул перевёл на него взгляд — мужчина смотрел на него карими глазами, в которых не было видно враждебности, в них читалось — вот, ведь, неприятность какая.

— Ну, это, как сказать... — произнёс он, яростно скребя рукой затылок, а потом упёр руки в бока. — Мы ошиблись.

Тогда дайте мне вернуться, — подумал Коул, и мужчина, угадав его мысль, очень тяжело вздохнул.

— Мы не хотим тебе вреда, но... тебя утащили с постоялого двора, трудно сделать вид, что ничего не произошло.

У Коула от удара в груди чувствовалась свинцовая тяжесть, каждый его натужный вдох отзывался в нём тошнотой. Тем не менее, в голове у него достаточно прояснилось, сомнения оставили его. Достаточно немногие знали его в лицо, и у немногих при его виде могло быть такое недовольное лицо, так что понять было не слишком сложно.

— Ты... это... — с трудом выдавил он, превозмогая тошноту и противное ощущение липкой кислоты во рту.

Мужчина выставил ладонь, словно хотел остановить Коула, и кивнул.

— Ты Предрассветный кардинал, так ведь? — уточнил он.

— ...Клевенд... принц...

Мужчина игривым жестом широко развёл руки.

— Моя сводная сестра должна была дать мне нелестную характеристику, а уж теперь мне и вовсе не оправдаться.

Затем принц, бывший вторым в очереди на престол, посмотрел на своих людей так, словно хотел их стереть взглядом, после чего неглубоко вздохнул и опустил взгляд.

— Что случилось, то случилось, давай забудем об этом и хорошенько поболтаем. Если ты будешь готов помочь, тогда всё будет иначе, — Клевенд жестом подозвал одного из людей и уселся на принесённый стул. — Ты голоден?

Он был похож на командира наёмников, его манера говорить вполне ему подходила.

Коул после удара есть не мог и попросил просто воды, чтобы смыть вкус во рту и промыть горло.

Клевенд получил кусок хлеба с мясом и проглотил его в несколько глотков. Потом он надавал оплеух людям, стоявшим у стены с опущенными глазами, и прогнал из комнаты.

Покончив с едой, принц запил её не вином, а простым элем. Однако, ведя себя так запросто, он очень аккуратно подбирал слова.

— Прежде всего, давай внесём ясность. Они, кажется, пытались поймать людей, посланных папским престолом.

— Сказано так, будто ты тут не при чём...

Хитрый, словно змея, предатель по своей натуре, тот, кому нельзя доверять, так принца охарактеризовала Хайленд.

Клевенд пожал плечами и рассмеялся.

— Что? А, да... Каждый день во дворце все, кому не лень, ловят каждое неосторожно брошенное слово. За многие годы я привык говорить осторожно.

Миюри могла бы понравиться его ожесточённая, но несколько смущённая улыбка.

— Хочешь — верь, не хочешь не верь, но я ничего не приказывал. Парочка моих друзей после нескольких выпитых чаш решила кого-то поймать. А когда они проспались, постеснялись взять слова обратно и, в конце концов, осуществили это, — сказал принц, попутно выковыривая мизинцем застрявшее в зубах мясо, что выглядело у него достаточно естественно. — Мы все знаем о появлении высокопоставленных гостей из святого престола, вот они и приняли по ошибке за него того, кто меньше остальных казался кровожадным и вообще имел непривычный вид.

Коула не удивило, что кто-то знал о появлении Ханаана, но, кажется, сведения о нём были у них неполными, они не ожидали такой молодости от высокопоставленного человека из святого престола, а среди остальных Коул, в самом деле, походил на такого в наибольшей степени.

— В дождливый день на улицах мало людей, да и оба крепких на вид охранников не появлялись. Так сложилось, что и постоялый двор опустел, а хозяин к обеду уже набрался и даже посуду не убрал. Лучшая ситуация для тех, не хотел терять лица и старался доказать, что не берёт своего слова обратно.

Коулу тоже выпадали времена, когда оставалось лишь, стискивая зубы, обращаться к Богу с молитвой. И он не мог не признать, что если его решили похитить, то лучшей возможности нельзя было придумать.

Но кое-что его всё же интересовало.

— Вы знаете всё о наших действиях?

Клевенд, сузив глаза, некоторое время вглядывался в лицо Коулу, будто пытался что-то найти, потом кивнул и произнёс:

— Я бы очень хотел сказать, что мы видим вас насквозь, но в действительности я не понимаю, что вы делаете. Я узнал, что прибыл кто-то от святого престола, узнал от моих товарищей среди рыцарей святого Крузы. Это странно, но что более неожиданно, люди от святого престола связались с моей сестрой.

Узнав, что кто-то из рыцарей проговорился о приезде Ханаана, Коул помрачнел. Родос не должен был предать. Но учитывая, что принц сплачивал силы, чтобы устроить мятеж, не стоило удивляться, что у него были свои глаза среди рыцарей Крузы.

— Среди рыцарей святого Крузы есть те, кто хочет, чтобы началась война Церкви и королевства, так?

Клевенд пожал плечами — не из пренебрежения, просто не было нужды отвечать. В конце концов, рыцари святого Крузы были боевым отрядом, которому было сложно найти место в мирное время, поэтому они могли найти взаимное понимание с аристократами вроде Клевенда, теми, кто не мог наследовать родовые земли и власть, и кому оставалось полагаться на войну, чтобы отвоевать себе место в мире.

Таким образом, нападение на рыцарей Крузы, о котором рассказал Родос, могло быть подготовлено такими людьми среди рыцарей самостоятельно или же во взаимодействии с принцем Клевендом.

— Они терпеливо следили за домом моей сестры, они знали, что вы что-то замышляете, но не могли понять что. В итоге вы повскакивали на коней и целой группой отправились в Сарентон. По их отчёту вы искали людей по бумажным мастерским, но зачем?

Постоянная слежка за домом — это чистая похвальба, способ давления, уж Миюри точно бы это заметила. Коул мог предположить, что в доме имелась одна-две пары любопытных глаз, но этого было недостаточно для утверждения принца. Ещё в дом захаживали торговцы, ремесленники по ремонту и другие люди, приглашаемые по необходимости. Хайленд не могла не обращать на это внимание, но какие-то упущения вполне могли иметь место, так что Клевенд не был просто бездумным бунтовщиком.

— То, что мы делаем... Я не могу рассказать об этом.

— Ну, я так и думал, — сказал принц, сделав такое движение, что Коул невольно сжался в ожидании удара, но принц просто нагнулся к нему, и при виде реакции Коула лицо Клевенда болезненно скривилось. — Эй, ты не мог бы доверять чуть-чуть больше? Проклятье, что такого понарассказывала тебе моя сестра?

По рассказам Хайленд, Клевенд был опасным мятежником, провоцировавшим междоусобицу ради захвата трона. Но Шарон видела в нём предводителя изгоев-аристократов, старавшимся спасти тех, кто угодил в ловушку аристократической системы наследования. Сидевший перед Коулом рослый принц с грубоватой манерой поведения, осторожно подбиравший слова в разговоре, не противоречил ни одному из этих образов.

— Моя сестра очень озабочена своим происхождением, из-за чего мне трудно понять её преданность отцу и старшему брату. Мне на самом деле трудно вынести её натуру, требующую безупречности во всём мире и непримиримую к малейшему пятнышку на ней. Это только из-за того, что ты такой, ты можешь иметь дело с ней так долго.

Вообще-то у Коула было насчёт Хайленд иное мнение, но, возможно, между родственниками складываются отношения особого рода. Например, Предрассветный кардинал для Миюри был лишь не слишком умным, во многом ограниченным братом.

— Однако чем бы вы ни занимались в Сарентоне, это не имеет особого значения. В конце концов, у нас с ней разные цели, при каждой встрече мы не можем не ссориться, и конца этому не будет.

Коул уже не мог считать принца просто недальновидным тираном. Так что последовавшие слова его не удивили.

— Что ж, Божьим промыслом мы встретились, так, может, ты сможешь помочь мне?

Коул увидел, как его большое тело, ещё больше приблизившись, нависло над ним, словно пытаясь его поглотить, но на самом деле принц смущённо протянул руку, чтобы осторожно пожать руку Коула.

— Ты имеешь в виду помочь примириться с досточтимой принцессой Хайленд?

На самом деле Коул так не думал, он просто хотел дать понять, что не покорится Клевенду. И никогда не предаст Хайленд.

— Это было бы... трудно... — в таком смущении пробормотал принц, что Коул невольно улыбнулся. — Она ненавидит меня, вероятно, это потому что она презирает свою семью.

Коула поразили его слова, что, похоже, удивило Клевенда.

— Эй, слушай, чему удивляешься? Из-за чего ещё, если не из-за этого?

— Это...

— Какой бы хорошей она ни была, но из-за её происхождения у неё нет голоса при дворе. Но, несмотря на всё, что ей пришлось претерпеть, она осталась честной до самых костей. Под сахарной оболочкой её верности королю скрывается её гнев, от которого ей не избавиться, несмотря на все её старания. Иначе говоря... — Клевенд погрустнел, в его голосе проскальзывали нотки сочувствия. — Одним словом, она мне очень завидует. Завидует моей свободе, тому, что я осмеливаюсь выдвигать жалобы по поводу разных сторон жизни и потом действовать в соответствии с этим. Она сама в этом никогда не признается, но другой причины нет. И человек с таким добрым сердцем, как у неё, вообще говоря, должен сочувствовать моим друзьям, разве нет?

Второй принц был как бы наследником про запас, чтобы иметь уверенность в том, что какой-то из сыновей короля унаследует трон. И пойдут за вторым принцем подобнее ему вторые-третьи сыновья аристократических родов, для которых они также служили запасом, поддержкой на случай смерти первенца. Если учесть их положение, картина, на которой Хайленд протягивает им руку, не покажется слишком противоестественной.

— Однако ей ещё может просто не нравиться мой принцип жизни.

— То, что ты хочешь начать войну?

Клевенд с виноватым видом пожал плечами.

— А что я ещё могу? Управлять крестьянами со всеми моими людьми? На землях, по которым отец и старший сын будут ездить на лошадях?

Собственно, это, кажется, никому и не нужно, кроме самих аристократов принца. Но сам он, похоже, давно рассматривал такую возможность.

— Да, я знаю, большинство людей смирились бы с действительностью. Если не хочешь, чтобы твой труп выставили на всеобщее обозрение, это единственный путь.

— В таком случае... — начал отвечать Коул, но споткнулся о горькую улыбку Клевенда.

— Один лишь раз... хочу блеснуть славой и я. Я хочу слишком многого?

Он верил, что даже если и не унаследует трон, то сможет совершить достойные деяния на полях сражений. Он с детства занимался фехтованием и верховой ездой, но лестница, по которой он хотел лезть вверх вдруг исчезла. Недавно он казался весёлым, немного грубоватым молодым человеком, сейчас же его глаза горели гневом.

— Я и сам знаю, что мир лучше войны. Мы не наёмники, которые просто хотят сражаться и убивать. Но если бы не мечта обрести блеск славы в бою, мы бы не смогли долгое время перебиваться холодной едой. В конце концов, мир стал меняться раньше, чем мы успели вступить в игру. Даже если мы знаем, что сетовать бесполезно, нам нужны хорошие побудительные причины, чтобы отказаться от своей мечты и свернуть на иной путь.

Его карие глаза были похожи на глаза Жана, только у ремесленника огонь в душе давно потух, но по сути эти двое были очень схожи.

Коул вдруг подумал, что и Миюри могла быть такой же. Она похожими глазами смотрела на порт Рабона, пока Коул валялся в лихорадке. Её проницательный взор разглядел, что ему было бы больнее увидеть, как её меч режет кого-то, чем если бы меч резал его самого. Эта умная, сильная девушка сама себе отрезала этот путь. Конечно, это решение повлияло на её безудержную тягу к перу.

А Жан, тоже не забыв своей мечты о военной славе, без колебаний использовал опасный и запретный способ печати, чтобы наготовить книг, воспевавших военные подвиги. Повстречав принца, Коул, кажется, понял, почему Жан оставил мастерскую Сиато и даже занялся таким делом, как выпас овец. Видеть, как менестрели выставляют его песни на посмешище, действительно достаточно обидно, чтобы заставить отказаться от способа, которому Жан выучился, но ведь он же отчаянно пытался нащупать свой новый путь, когда отказался от своей мечты, разве нет? И истинная его беда состояла не в разбившейся мечте, а в том, что он не смог найти свой новый путь, и вместо этого ему осталось лишь напиваться в захудалой таверне, так же?

Это же справедливо и для Ханаана с его сподвижниками. Порядочные люди, не зачарованные блеском золота, они могли бы, стоило им только захотеть, загребать деньги, манипулируя документами, проходившими через их руки, но они этого не делали. Они отправили Ханаана в королевство Уинфилд, потому что не могли более выносить творившееся вокруг них.

Ханаану не было позволено сойти с пути, следовало лишь оставить свидетельства мученичества. А в итоге, перед тем как броситься в чёрный поток, он увидел появившуюся над ним ступеньку, которую невозможно было предвидеть. Однако это случилось. Было ли это удачей или чьей-то благой волей, но Ханаан ступил на неё и, оттолкнувшись изо всех сил, сделал ещё шаг, положившись на замысел создания святого. Коул был поражён его волей и устремлённостью.

Подумав обо всём этом, Коул обнаружил, что в мире есть немало людей, которые попались в ловушку своей судьбы, но продолжали неистово бороться. Каждый отчаянно протягивал руку, нуждаясь помощи, и Коул мог бы дотянуться до их рук.

Но теперь он не мог взять за руку даже Миюри.

— Как только сила твоей руки соединится с моей, — сказал Клевенд, вернув Коула к действительности, — мы сможем, как я предчувствую, отлично позаботиться о многих людях, как думаешь?

Принц Клевенд мало знал о Предрассветном кардинале, о Жане, Ханаане и Миюри, но Коул мог понять, почему были сказаны эти слова. Противостояние Церкви и королевства зашло в тупик, такое положение дел никому не шло на пользу. Пока стороны будут видеть всё в чёрных и белых тонах, противостояние будет продолжаться в стремлении перекрасить противную сторону в свой цвет, что можно сделать, только победив в войне. Многие, так же, как и Хайленд с Коулом, продолжали бороться, стремясь избежать этой трагедии, что в то же время стало препятствием для перехода к следующему этапу развития общества.

Чтобы прорвать липкое состояние тупика, Клевенд пытался найти ещё какой-нибудь путь.

— Конечно, я не прошу тебя предать мою сестру. Ты и она можете следовать истинному учению Бога, никто из нас не будет против. Мы последователи истинной веры, не какие-то разбойники или язычники, мы время от времени приходим исполнить наш духовный долг.

— А трон? Ты же не постеснялся разжигать междоусобицу?

Клевенд, расширив глаза, поднял руки.

— Если говорить об этом... Мы долго и упорно пытались что-то сделать, но в итоге смогли прийти только к войне в качестве решения. Мы действительно хотим прожить славные деньки, прежде чем поставить на себе крест и зажить обычной жизнью в городах или сёлах. Вот только способ, как это сделать, совершенно не обязательно должен вызывать беспорядки в обществе. Мы не так сильно стремимся к власти, чтобы приносить кровавыми жертвами собственные семьи. Так что мы относимся к междоусобице не так, как про нас думает моя сестра, которая, похоже, считает меня жаждущим крови узурпатором.

Потом Клевенд помолчал несколько мгновений. Коул решил, что это было с его стороны проявлением поведения члена королевской семьи.

— Ясно, что на большой земле есть великое множество людей, разделяющих наше недовольство. Чем сражаться с собственными семьями в нашем маленьком островном королевстве, лучше присоединиться к этим людям и вызвать на открытый бой Церковь. Так? Подумай, не снизит ли это опасность для людей? Не уменьшит ли их недовольство? Вот почему мы хотим, чтобы королевство вступило в войну с Церковью.

Беспорядки в обществе опустошили бы королевство, Клевенд рассматривал их лишь как последнее средство. Но беды у аристократов схожи по всему миру, потому лучше всего начать войну с другим названием.

Таким будет итог редкостного для истории противостояния Церкви и королевства.

Клевенд смотрел так широко, словно он мог, как Шарон, взлетать высоко над землёй.

— Твоё мышление отличается практичностью торговца... — заметил Коул.

Клевенд с довольным видом пожал плечами. Однако Коул, хоть и находил его рассуждения разумными, испытывал беспокойство из-за войны, грозившей распространиться по всему свету подобно степному пожару. Чем мировая война против Церкви будет лучше междоусобной войны в королевстве?

Клевенд, словно уловив беспокойство Коула, выдохнул и вроде даже стал меньше.

— Конечно, мы не думаем, что просто воевать — это превосходно и плевать на всё остальное. Королевство и Церковь не осмеливаются запросто говорить о большой войне, зная о трагичности последствий войны. Живо ещё немало облысевших стариков, которые на каждом шагу рассказывают о былых временах, когда войны сменяли одна другую почти беспрерывно. Поэтому я хочу, чтобы мы взялись за руки и посмотрели, можем ли мы что-нибудь придумать.

Коул с подозрением посмотрел на Клевенда, и тот в очередной раз пожал плечами.

— Пока ты по твоему желанию размахиваешь флагом недовольства Церковью, недовольные, независимо от стран, в которых они живут, будут идти за тобой. Затем, как я надеюсь, ты поговоришь с высокопоставленным церковным сановником, чтобы подыскать место для битвы, такой же грандиозной, как в эпоху древней империи. После стольких лет затяжных войн с язычниками сейчас никто не воспринимает всерьёз сражения за территорию. Помимо таких, как мы, пламя войны могут раздувать только торговцы, желающие нажиться на войне, да ещё те, кто наобещал лишнего и уже не в состоянии взять слова обратно. Знаешь, в Церкви тоже есть люди, подобные тебе и готовые следовать за тобой, но они не знают, что делать, они слёзно обращались ко мне за помощью. Более того, сам папа и кардиналы также связаны собственными интересами.

Взгляд Коула упал на сапоги Клевенда — они были заляпаны грязью. Не приходилось сомневаться, что, если бы принц повернулся, его спина тоже была бы в грязи, вылетевшей из-под копыт лошади. Это означало, что он сюда примчался спешно, сразу, как только получил известие от своих людей.

Коул попытался взглянуть на общую картину глазами Клевенда, чтобы увидеть, нет ли в ней недостающих деталей.

— Однако, что будет, если состоится великая битва, которая будет внесена в летописи всех стран и земель? Обойдённые и объятые гневом дети аристократических родов найдут удовлетворительный для них перелом судьбы, который позволит им далее жить своим мечом. Более того, Церковь и королевство смогут, не теряя лица, отступиться, используя великую битву в качестве предлога, и ситуация успокоится на многие годы.

Этими словами обрисовывалась картина в случае идеального исхода, однако эти слова заставляли Коула чувствовать, что она в итоге обернётся правдой. Ив и Миюри тоже говорили, что королевству и Церкви для прекращения противостояния нужно дать яркий символ, который послужил для них поводом отступиться.

И в этой ситуации появился Ханаан со своим планом, который мог бы послужить для сторон решением без войны. Пока имеется Жан, его план реалистичен. Конечно, нельзя быть уверенным, что всё пройдёт, как надо, но на случай провала остаётся предложение Клевенда.

— Трудность в том, что всё не идёт само собой. Не все в этом мире обладают разумностью Хайленд, которая может проглотить всё и говорить, что всё в порядке, как бы ни болел у неё живот. К тому же я не думаю, что это правильно. Если ты хочешь что-то сделать, так и скажи, что хочешь, а не хочешь — скажи, что не хочешь.

Клевенд сказал уже не "моя сестра", что повышало в его устах её статус, а просто "Хайленд". А её описание показалось Коулу весьма точным.

— И раз уж Господь привёл нас в этот мир, он должен был предоставить нам хотя бы один случай засиять перед другими. Разве нет?

Коул мог бы небрежно отмахнуться словами "детская мечта, надо взрослеть", но что такое счастье на земле?

Конечно, прямо сейчас он не мог принять предложение Клевенда, но не мог и сделать вид, что не слышал его, и знал, что потребуется какое-то время, чтобы тщательно обдумать его и решить, принять или отвергнуть. Он внимательно посмотрел в глаза принца, и тот медленно их закрыл, как бы благодаря Коула за то, то он всё выслушал.

— Чтобы ты мне поверил, я обязательно позабочусь в ближайшие дни о своих друзьях. У нас действительно нет намерения развязывать междоусобицу и калечить собственных людей, — сказал Клевенд, после чего некоторое время рассматривал свои руки, прежде чем продолжить. — Но не забывай, что в этом мире есть не только мы. Подобных нам групп на большой земле больше, чем гор, они оказывают на Церковь куда большее воздействие, чем мы. Времени остаётся меньше, чем мы думали.

Ханаан говорил нечто подобное. Поэтому, прежде чем ситуация свалится в хаос, кто-то должен был взять на себя инициативу и возглавить тех людей. Но в любом случае война казалась Коулу ничем не оправданной. Если идти этим путём, то, как считал Ханаан, нельзя было рассчитывать, что война сожжёт все прегрешения Церкви. Сам Коул полагал, что план Ханаана — лучшее решение, поэтому он и искал Жана. Узнав, что Клевенд не такой плохой, как о нём говорила Хайленд, он мог даже надеяться на помощь людей принца этому плану. Ведь как отпрыски аристократических семей они должны были хорошо читать и писать.

Подумав об этом, Коул понял, что нужно сначала кое о чём спросить Клевенда.

— Если нам удастся разрешить противостояние королевства и Церкви без войны, что ты будешь делать?

Казалось, этот вопрос не застал принца врасплох, он лишь сухо, спазматически засмеялся.

— В таком случае... мне останется только драться в последний раз.

И в этой битве, вероятно, ему будут противостоять толстые ворота и каменные стены королевского дворца. В этом случае Коул должен будет держаться стороны Хайленд и противостоять принцу.

— Ты и в этом случае будешь сражаться?

Коул чувствовал, что задал бы этот вопрос, даже уже оказавшись на поле боя.

— А как иначе? Это островное государство, если не идти на большую землю, остаётся лишь направиться внутрь.

Коул вздрогнул, будто ему шило в зад воткнули.

— А? Чего это ты? — удивился Клевенд.

Клевенд и его люди не ненавидели короля и не хотели видеть мир в пламени войны, это оставляло ещё одну возможность. Надо было рассказать принцу о лучшем исходе.

— Ты сказал, что хочешь найти место, где ты сможешь размахивать мечом ради славы?

— А?

— Я имею в виду, что пока у тебя будет место, где ты сможешь размахивать мечом ради славы, тебе не надо будет убивать в междоусобице, так? — уточнил Коул и, когда Клевенд пожал плечами, продолжил. — На самом деле ведь не имеет значение, будет ли противником Церковь, король или кто-то третий.

— Ну, верно... Но есть ли такое поле битвы? Или что, хочешь, чтобы мы сражались с призраками?

Коул покачал головой. Сражаться мечом можно не только на поле боя.

— Я говорю не о поле боя, а о приключениях.

— Мм?..

— Ещё до создания королевства Уинфилд разве рыцари Церкви и воины древней империи не высадились на этот остров как союзники?

Принц Клевенд молча задумался на несколько мгновений, потом его лицо приняло озадаченное выражение.

— Это было очень давно, когда остров никому не принадлежал, так? Вернее, он принадлежал язычникам... Мм? — лицо этого неглупого принца приняло такое выражение, словно он набрёл в темноте на труп.

У него были соглядатаи по всему королевству, и он, навострявший уши, чтобы улавливать любые новости, недоверчиво посмотрел на Коула.

— Ты говоришь о легендарной земле по ту сторону западного моря?

О ней с восторгом говорила Миюри, о ней говорил Нордстоун, слывший во дворце кем-то вроде безумца-лунатика, нужно было определённое мужество, чтобы переступить через общее мнение.

— Я слышал, один человек распространялся об этом во дворце... Эй, ты что, вправду веришь в это?

Принц Клевенд напрягал свой практичного склада ум и нашёл лишь один более-менее надёжный путь — развязывание войны. Посчитав Коула необходимым для себя партнёром, принц предложил ему присоединиться. Иначе говоря, имея схожие с Коулом и его соратниками цели, Клевенд придерживался иных методов их достижения. Если план по урегулированию противостояния сорвётся, он может оказаться очень полезным в предотвращении плохого развития ситуации. Но если Коул сказал бы прямо, что верит в существование новой земли, Клевенд мог бы решить, что Предрассветный кардинал не имеет глубокой веры, а просто является легковерным дурачком, который верит всему, что услышит. Тогда эта ценная, случайно возникшая связь между Коулом и Клевендом будет оборвана.

Но, увидев выражение лица Клевенда, когда он задавал свой вопрос, Коул понял, что просто уйти от ответа он не мог. Надо было то-то решать. Ему на ум пришёл Ханаан, который пришёл к нему со сногсшибательным предложением канонизировать Предрассветного кардинала. И ещё Миюри, его спутница, готовая прыгнуть за ним в ледяную воду, чтобы попытаться спасти или умереть вместе.

— Ты говоришь об аристократе Нордстоуне, это он приходил во дворец?

Клевенд, похоже, не ожидал, что Коул продолжит эту тему, очень удивлённый он неохотно кивнул.

— Верно, он. Об этом землевладельце ходили странные слухи... Кстати, я слышал, тебе как-то пришлось разыскивать его.

— О новой земле я услышал ещё до этого, — Коул не врал, но всё же сам не слишком верил в неё, впрочем, это не имело значения, если Миюри не было рядом. — Я думаю, что, если появится подтверждение существования этой земли, это может позволить остановить противостояние. Потому что королевство борется за десятину, которую Церковь собирает в качестве вознаграждения за победу над язычниками. Так что, я полагаю, пока Церковь и королевство будут думать об открывшихся возможностях новых доходов, им не будет нужды думать о сравнительно ограниченном налоге, что смягчит противостояние.

Похоже, молчание Клевенда означало, что он обдумывает сказанное Коулом. Он мог показаться варваром, который следует непродуманному плану, построенному на чутье и чувствах, но на самом деле его отличали дальновидность и практичность.

И Коул решил прощупать практичность своей идеи, отталкиваясь от точки зрения Клевенда.

— Слухи о новой земле могут оказаться просто бреднями моряков. Но что, если... — Коула потянуло сглотнуть, но он обнаружил, что у него совершенно сухо во рту. — Что, если обнаружится достаточно доказательств, которые заставят людей поверить в существование новой земли?

У Клевенда должны быть связи с инакомыслящими на большой земле, беспокоившими Церковь, им можно было подбросить мысль о путешествии к новой земле. Если удастся совершить такой подкоп под основание их позиции, тем, кто принимает решения в Церкви, также придётся подправить своё отношение к вопросу о войне, и это хорошо бы сочеталось с планом Ханаана.

Да, план Ханаана прекрасен, но видеть в нём единственный путь к вершине было бы глупо.

— Может, если ситуация позволит, ты бы захотел пойти этим путём?

Коул не знал, намерен ли был принц его отпустить. По крайней мере, Клевенд не пытался на него давить без надобности, напротив, проявлял явную обходительность и, как минимум, выражал надежду, что Предрассветный кардинал поймёт его мысли. Однако принц явно не ожидал, что человек, похищенный его подручными, вдруг предложит другое направление движения.

Клевенд прикрыл ладонью рот и издал тихий стон.

— Я, конечно, сумасшедший, но ты... — произнёс он с видом человека, увидевшего лягушку с пятью лапками, но, похоже, этому принцу с грубоватыми замашками было любопытно посмотреть, как далеко может уйти эта диковинная лягушка. — Э-э, новая земля — это действительно...

Противостояние Церкви и королевства можно было назвать лепестком пламени от пожара минувшей войны с язычниками. Клевенд с его последователями могли искать славы только на поле боя, и они были теми, кто своими мечами ворошили ещё не остывшие угли, чтобы они разгорелись снова.

Однако война с язычниками завершилась, и Коул считал, что решение должно было соответствовать ценностям новой эпохи, а не времени войны.

— Кажется, я слишком недооценил тебя, — проговорил Клевенд.

— Как любителя мечтать, полагаю, — отозвался Коул.

Принц на мгновение опешил, а потом сконфуженно рассмеялся.

— По этой части я не могу тебе проиграть.

Замысел побудить Церковь и её противников начать войну вызывал у самого принца истинную досаду. Пусть он и его сподвижники продумали этот путь и придерживались его, но они знали, что радикальность его вызывала у других насмешки и презрение.

Клевенд вжался в спинку стула, его взгляд устремился куда-то в пространство, словно он увидел паутину, свисавшую с потолка.

— Всё это с новой землёй так надумано... и нелепо... Но кто не рискует, тот не будет смеяться.

Коул подумал, что Клевенд, как и у Миюри, мог весьма образно выражаться.

— И если идти этим путём, мне не придётся сталкиваться лбами с упрямицей Хайленд. А?

Коулу не сразу удалось примириться с шарообразной формой мира, выразившейся в металлической сфере Нордстоуна. Если такое строение мира являлось ключом к поиску новой земли, учение Церкви придётся серьёзно пересмотреть, что приведёт к кризису веры. Коул не знал, сможет ли истинная последовательница веры Хайленд согласиться с этим. Но поиск новой земли, как и план Ханаана, может помочь избежать полномасштабной войны и не дать Церкви растоптать королевство.

Главным для Коула являлось то, что, если сфера Нордстоуна в самом деле вызовет кризис веры, она породит и поле боя для Коула. На этом поле брат-недотёпа Миюри, несомненно, окажется храбрее её.

— Я уверен, что всё обернётся ко благу, — ответил Коул.

Это был ответ священнослужителя, который не осмелится утверждать ничего, что не соответствовало Божьей воле, он вызвал у Клевенда лёгкую усмешку. Но Коул продолжил:

— Её воля твёрже скалы. Противостоять ей труднее, чем переубедить Бога.

Клевенд расхохотался, отсмеявшись, он перевёл дух.

— У меня свои заботы, а у тебя... а, нет, у моей сестры заботы моей сестры.

Не только Ханаан составлял свой план, принц и его последователи тоже продумывали свои шаги. Многие люди в мире, без сомнения, делают всё возможное, чтобы справиться со своими собственными заботами.

— Мои заботы и заботы моей сестры всегда были, как чёрное и белое, не имеющие ничего общего. Может быть, твои собственные, неподражаемые заботы позволят тебе чернилами начертить мост между нами.

— Надеюсь, что так, — ответил Коул и почувствовал, что обязательно должен сказать ещё кое-что. — Но это зависит от того, какие доказательства существования новой земли мне удастся найти...

— Вот именно. Однако, как бы то ни было, это лучше, чем вообще ничего. А?

В этот миг Коулу вспомнилось, что Миюри, когда она писала рыцарскую историю, рассказывала о своей недостижимой мечте. Именно так. Он надеялся, что для девушки это было не печальной мечтой, достойной лишь горько посмеяться над ней, а забавным сном.

У Коула были основания полагать, что Клевенд может стать ценной боевой силой для них. И он очень хотел, чтобы принц видел, что их всех связывало.

— Есть больше одного пути к вершине.

— Надеюсь на это, — ответил принц, наклоняясь Коулу, затем он игриво подмигнул, отчего Коул в изумлении округлил глаза, и протянул руку. — Здесь некому засвидетельствовать наше рукопожатие. Это и впрямь не клятва какая-то, но, по крайней мере, отражение того, что мы не ненавидим друг друга.

То, что называют доверием, существует.

— Конечно, — ответил Коул и пожал мощную ладонь принца.

Ему было действительно жаль, что здесь нет свидетелей, но пока что достаточно и этого.

— Тогда... отложим светлое будущее и займёмся сложившейся тревожной ситуацией.

— То есть?..

О чём ты говоришь? — непонимающе посмотрел на принца Коул, Клевенд ответил недоверчивым взглядом, так знакомым Коулу по общению с Миюри.

— О, пожалуйста, мы же тебя похитили. И до сих пор не разобрались с этим.

— Разве?..

— Конечно, похитив тебя, мы похитили не того. Среди нас десятки сопляков, видевших, как их старшие братья женились на прекрасных невестах, чтобы хвастаться потом своей аристократической жизнью, в которой им самим места не нашлось. Им не на что надеяться, если к ним, в конце концов, не придёт нечто исключительное. К тому же между ними то и дело завязываются споры об их положении друг относительно друга, каждый хочет, чтобы его воспринимали всерьёз. Они не осмелятся отступиться, даже если этого захотели. Исполнение их надежд всё отдаляется, и они начинают торопиться и, если не найдут чем заняться, просто сходят с ума. Вот почему они решили захватить человека святого престола, не сообразуясь с ситуацией, рассчитывая, что это отразится на противостоянии Церкви с королевством.

Однако их безрассудный план прошёл достаточно гладко. Если не считать, что захватили они не того.

— Я добился хороших результатов от разговора с тобой. Но что произойдёт, если я, извинившись, просто отпущу тебя? Я знаю, что Хайленд меня ненавидит, ненавидит как опухоль на теле государства, и у неё есть на то основания. Если дело коснулось Предрассветного кардинала, кто и для чего, по её мнению, стоит за этим?

Если увидят кого-то, размахивающего кинжалом и яростно выкрикивающего проклятия и угрозы, его заподозрят в убийстве, даже если не будут свидетелями самого убийства.

— Ну, тогда отпусти меня с миром. Мирный исход здесь позволит мирно отреагировать с нашей стороны.

Как бы силён ни был Клевенд, пока Хайленд, придерживавшаяся сидевшего на троне короля, не найдёт с ним понимания, принц с его людьми просто так уйти не сможет. Сражение с дворцом — это самая последняя мера, когда не станется больше никакого выхода. Кроме того, стоило вспомнить, какой лёд появился в её взгляде, когда она услышала о нападении на рыцарей святого Крузы и предположила, что за этим стоял Клевенд. Нетрудно представить, какое направление примут её мысли, когда ей сообщат о пленении Коула.

— Даже если ты не станешь говорить ей обо мне плохое, она не обязательно прислушается к твоим объяснениям. Она может использовать это как повод приговорить меня к смерти.

— Досточтимая принцесса Хайленд — здравомыслящий человек, — выдавил Коул.

Но он не мог быть полностью уверенным в своих словах. И ещё, подумав о возможных действиях обеспокоенной об его безопасности Хайленд, Коул подумал о ком-то другом, кто будет больше за него беспокоиться. И если этот кто-то будет из-за него сходить с ума, последствий этого следовало опасаться куда больше, чем действий Хайленд. Коул лишь представил себе те красноватые глаза и ощутил такой ужас, словно он проваливался в глубокую яму.

— Да, точно, это не досточтимую принцессу Хайленд следует опасаться! — поспешно вскочил со стула Коул, и Клевенд от удивления даже рот приоткрыл. — Ч-что это за место? Насколько оно далеко от Сарентона?

Из-за дождя Миюри не могла выследить его по запаху. Но снег ещё не весь сошёл, дороги если не раскисли совсем, то уж точно очень грязные, копыта лошадей и колёса повозок оставят чёткие следы.

— Это дом моего друга, от Сарентона меньше часа езды... Тебя беспокоят следы копыт и колёс? Если до нас и могли бы добраться, то не раньше рассвета — луны нет, следов не увидят. А после рассвета стада ранних пастухов всё затопчут.

Так что, если иметь в виду людей, выследить похитителей было невозможно. С этой мыслью Коул бросил взгляд на окно. Королевство Уинфилд отличало обилие равнин, поросших значительным количеством лесов. Аристократы королевства часто оставляли леса вокруг своих имений — как источник дров и вообще на всякий случай. Рос лес, например, и вокруг монастыря Шарон и Кларка. Сейчас Коул молился изо всех сил, чтобы продолжал идти дождь, но он уже утих. Сглотнув, он стал вглядываться в темноту за окном, пока не увидел.

Среди шелестевших ветвей он увидел пару светившихся жёлтых глаз. Сова громко ухнула и улетела.

— Что случилось? — спросил Клевенд.

Коул молчал.

— Эй, ты чего так побледнел?

Место уже было раскрыто. Если Миюри побежала в форме волчицы, ей на путь от Сарентона до Раусборна понадобилось не слишком много времени. Скорее всего, она бросилась прямо к Шарон, чтобы попросить её помочь. После этого стая птиц сразу после дождя полетела в Сарентон, передавая по дороге приказ другим птицам присоединиться к поискам в окрестных местах. Скрыться от них можно было лишь под землёй подобно лисе с лисёнком в монастыре Шарон.

Теперь, когда Миюри с помощью птиц узнала место, оставаться здесь было небезопасно. Опасность грозила, конечно, не Коулу, а Клевенду. Но Клевенд был уже не врагом, а возможным сильным союзником в надежде предотвратить внутренние междоусобицы и разрешить противостояние Церкви и королевства.

— Надо скорее... — сказал Коул и остановился.

Бежать? Бежать ли на своих ногах или на лошадях — без разницы, их всё равно настигнут. С серебристой волчицей и орлицей, повелевающей птицами, людям тягаться в скорости не дано. Клевенду и его людям лучше оставаться в доме и оставаться вместе с Коулом.

Коул верил, что Хайленд согласится выслушать объяснения Клевенда, однако Миюри из-за похищения Коула может быть совершенно вне себя, куда сильнее, чем Хайленд. Если Миюри сегодня поймает Клевенда с его людьми, трудно будет поручиться за её благоразумие.

— Эй, да ты просто места не находишь. Ты что, сыпал хлебные крошки или что-то такое по дороге? — спросил с натянутой улыбкой Клевенд при виде странного поведения Коула.

Тот же, не зная, как объяснять ситуацию, сказал следующее:

— Среди моих спутников есть охотница, выросшая в глухих горах.

Для человека, прожившего всю жизнь на равнине, эти слова обладали особой силой. Вероятно, Клевенд вообразил себе отшельницу из горного леса, почти колдунью, одна из тем, на которые любят трепаться на пирах аристократов.

— Слушай, если твоей спутнице объяснить ситуацию, она может принять произошедшее как простое недоразумении? Хотя человек от святого престола, которого мы собирались похитить, тоже из ваших...

Даже если Коул станет защищать Клевенда, Хайленд может решить, что его принудили к этому. Более того, кое-кто мог оказаться так зол, что и слушать бы не стал. Миюри была очень умна, но не так выдержана, как её мать, мудрая волчица, прожившая несколько веков. Ещё до того, как Коул открыл бы рот, она принялась в темноте бы утаскивать людей в лес одного за другим. И дала бы себя обнаружить брату, лишь когда он остался бы один в доме. И что теперь делать Коулу?

Пусть сейчас говорить о союзе с Клевендом и его людьми было рано, уничтожать их как разбойников будет неправильно. Особенно, если учесть, что при провале плана Ханаана, им, скорее всего, понадобится Клевенд, чтобы сражаться с ним бок о бок во время поиска новой земли.

Здесь и сейчас лишь Коул мог помочь Клевенду и его людям.

— Бежать бесполезно, она обязательно вас настигнет. Если вы не останетесь со мной, вас не станут слушать, что бы вы ни сказали, и вас осудят на месте.

После нападения на рыцарей Крузы король уже издал определённые приказы. Даже если бы сам Клевенд был пощажён, его люди, вторые-третьи сыновья аристократических родов, поплатились бы головой на месте.

— Моя спутница была бы самым страшным для вас. Если что-то не придумать, она может выйти из темноты и втихую разобраться с твоими людьми.

Уголки рта Клевенда задёргались, он неосознанно посмотрел в окно, словно слова Коула стали его убеждать.

— Пожалуйста, позови всех людей в дом, и пусть забьют все окна и двери. Когда злость мой спутницы ослабнет, появится возможность начать разговор.

Лучше всего, если бы они все собрались в одной комнате. Лишь сейчас, оказавшись вместе с противниками Миюри, Коул смог оценить, насколько надёжной опорой она была.

— Значит, держать оборону в осаде... Но это же ничего не решит, верно? Разве захочет Хайленд меня отпустить, когда увидит? Твоё заступничество будет бессмысленным.

Коулу хотелось бы возразить, но и Шарон, и Хайленд точно так же не могут понять его отношений с Ив. Коул не мог утверждать, что худшие опасения Клевенда не осуществятся.

— Может, ты позволишь снова связать тебя, и мы разыграем "хочешь, чтобы он остался жив, веди себя хорошо"? Может, так удачный исход будет более вероятен? — предложил принц.

— В таком случае она уже никогда не будет тебе доверять...

— Ты-то, по крайней мере, доверять мне будешь, да?

Коул, глядя в карие глаза принца, ощутил, что, возможно, понял, почему за принцем идёт столько людей.

— Если тебя считают плохим, будь плохим до конца, это будет разумно.

Коул знал, что люди относятся к Клевенду и его последователям достаточно неплохо, так что последняя фраза принца, вероятно, была шуткой. Если бы они были настолько себялюбивыми, что могли бы без колебаний развязать междоусобицу, люди бы воспринимали их иначе.

— Итак, ценой твоего освобождения станет неприкосновенность моих людей, оставшихся в королевстве. Если моя сестра согласится, она как истинный приверженец учения Бога не отступится от договорённости.

Клевенд смотрел шире, чем Коул, и понимал, что в случае бегства зачинщика из королевства его последователей ждала расправа, но Коул всё равно считал, что такой путь будет неправильным. Он очень хорошо понимал, что принц не побуждал своих людей похитить Ханаана, но если бы им это удалось, Ханаану не сделали бы ничего особо плохого, его бы, как следует, припугнули бы и отпустили, чтобы этот случай до крайности ухудшил отношения Церкви и королевства. Если они и заслуживали наказания, то, во всяком случае, не обезглавливания.

С другой стороны, если драматическое представление с использованием Коула в качестве заложника было бы осуществлено, это настолько бы углубило трещину между Хайленд и Клевендом, что исправить это стало бы невозможным.

— Должен существовать лучший способ, — произнёс Коул.

Предводитель благородных разбойников, к которым благожелательно относились в народе, пожал плечами:

— Ты действительно хороший человек.

Его насмешливый тон означал для Коула, что решение было принято. Но Коула это не успокоило, напротив, подстегнуло ожесточённо искать дальше.

— Всё это только добавит недопонимания!

Действия последователей Клевенда диктовались их затруднительным положением, и они уж точно не заслужили, чтобы их кто угодно презирал. Противостояние Церкви и королевства охватывало людей независимо от занимаемых ими мест в обществе. Если бы Коул не умел ставить себя на место других людей, он давно бы утратил веру.

— Что же ещё я могу сделать?.. — спросил Клевенд.

По сути, верно. Сложившаяся ситуация во многом результат действий Клевенда и его людей. Коул был ими похищен, это факт, как и то, что их считали опасными для королевства. Это не было каким-то недоразумением, и винить больше было некого.

Тогда — что, если сказать, что всё это недоразумение?

— Как насчёт того, чтобы представить всё, как будто я пришёл к тебе поговорить?

— Хм?.. — густые брови Клевенда взлетели вверх. — Хм?

— Если бы я пришёл сам, досточтимая принцесса Хайленд могла бы отослать свою охрану.

Клевенд глубоко нахмурился и испытывающее посмотрел на Коула.

— А причина? Ты собрался предать мою сестру?

Но тогда... Если причина состояла бы в этом, значит, Коул уже давно тайком общался с принцем. Коулу, конечно, даже представлять не хотелось, каково было бы Хайленд только предположить предательство с его стороны... Может, это самонадеянно с его стороны, но Коул не думал, что наследница поверила бы в такое. Клевенд, кажется, имел о своей сводной сестре то же мнение.

Но это не обескуражило Коула, он чувствовал что-то обнадёживающее во внезапном повороте своей мысли. В потоке, который может снести в неблагоприятном направлении, существует какое-то количество ступенек.

— А может, чтобы поспособствовать твоему примирению с досточтимой принцессой Хайленд?

Бросить каменную плиту в поток и нащупать её, чтобы использовать, как ступеньку.

Никто не удивится, что такого рода инициатива была осуществлена тайно.

— Хм... А нужно ли было в таком случае избегать глаз и ушей твоих охранников? Даже если ты хотел скрыть место, где собирался со мной встретиться, ты должен был позаботиться о такой важной вещи, как безопасность. Особенно это касается твоей охотницы, которую даже ты опасаешься, разве тебе следовало держать её в неведении? Если она будет так торопиться, как ты опасаешься, разве это не свидетельствует о том, как она заботится о тебе?

— У-у...

Разумно. Коул исчез с постоялого двора внезапно, не сказав никому ни слова, сомнений быть не могло в том, что это заставит Миюри забеспокоиться — где он, что с ним... Клевенд не соглашался с предложением Коула, потому что не мог отказать спутникам Коула в праве заботиться о нём. В этом просматривалось явное родство между ним и его сводной сестрой.

— Просто у меня была достаточно веская причина проявить инициативу и прийти сюда самому! — сказал Коул, стараясь подстегнуть свою голову.

Что же можно было назвать в качестве причины?

Нельзя было допустить, чтобы принц и его люди ушли, потому что тогда они постарались бы устроить героическую войну, что сорвёт планы Хайленд, для того чтобы превратить их соперничество в союз, нужна была веская причина для их встречи. Этой причины было достаточно, чтобы Коул вдруг исчез с постоялого двора и встретился с занимавшим враждебные позиции Клевендом.

Правдоподобная причина для такой непростой встречи.

— Ты тоже подумай со мной насчёт причины! Ты же хочешь спасти своих друзей?

Клевенд никогда не называл своих последователей слугами или подчинёнными. Он, второй в очереди наследования трона и третий по значимости в королевстве после самого короля и первого наследника. Однако, когда его товарищи, желавшие сохранить своё лицо, похитили Предрассветного кардинала, он сам пришёл уладить последствия, несмотря на опустившуюся ночь, из-за чего он перепачкался в грязи. Плохой человек так бы не поступил. Голова у Клевенда явно пухла от собственных забот, но он лишь вздохнул.

— Я чувствую, что моя позиция заметно ухудшилась... Но, во всяком случае, ради друзей... — принц выдал беспомощную улыбку, сгорбился, а потом вдруг поднял голову. — Кстати, а зачем ваша группа приехала в Сарентон?

Коул от неожиданности моргнул.

— Вы сюда приехали, чтобы кого-то поискать, да? Это нельзя использовать в качестве причины? К примеру... У нас есть кое-какие важные сведения, поэтому ты хотел встретиться.

Мысль была неплоха, но она не годилась.

— Мы нашли этого человека.

— О, Боже, ты ублюдок.

Должно быть, он имел в виду что-то вроде "придурка".

— Но есть ещё затруднения. У этого человека есть свои собственные причины, по которым он отчаялся в своём будущем. Нам очень нужна его помощь, но он напрочь лишился воли к жизни.

— Хм... В смысле, у нас могло найтись решение его проблемы? — предположил Клевенд и пару раз моргнул, увидев, как Коул застыл на месте. — Ладно, это я зря. Забудь и сделай вид, что я не говорил этого.

Коул молчал, потому что он услышал стук небольших камней, падавших в чёрный поток.

— Неужели... — пробормотал, наконец, он.

— Мм?

— Возможно. Это действительно возможно.

Клевенд раздражённо посмотрел на Коула.

— Не говори ерунды, меня не нужно подбадривать.

— Нет! Это действительно возможно! Это действительно сработает! — прокричал Коул, вскакивая и тряся Клевенда за плечи. — Постой-ка... э-э... Да, правильно, это оно. Я почему-то не подумал об этом. Когда я услышал, как господин Жан говорит об этом, я сразу должен был подумать о тебе.

— Ты о чём?..

— Просто этот ремесленник, как и ты, хотел сиять на поле сражения.

Лицо Клевенда приняло весьма озадаченный вид, но Коул не решался рассказать подробней, он опасался, что посетившая его мысль может лопнуть, как пузыри на луже в дождь, прежде чем сможет оформиться в голове окончательно. Упадок настроения Жана, как и проблемы Клевенда, были связаны с понятием "война".

Но Коулу нужна была причина, по которой он должен был таиться от Ханаана и Орландо и по которой он даже не стал сообщать Миюри, что покидает постоялый двор. Нужно было подобрать слова, которые позволили бы всё это хорошенько увязать.

— Ремесленник очень хотел жить в мире сражений, но его телу для этого не хватало мощи, поэтому ему пришлось заняться стихами.

Коул опасался, что выразился слишком неопределённо, но Клевенд согласно кивнул и сказал:

— Среди моих друзей есть такие. Ведь душа аристократа испокон века привязана к битвам, а тем, кто слаб для них, остаётся лишь идти подобным путём. Итак... насколько я понимаю, ты бы хотел познакомить ремесленника с нами? Дать ему понять, что ему может представиться возможность побывать в битве? Но... как бы это сказать...

— Это странно.

Потому что Коул, идя под руку с Хайленд, должен был стараться предотвратить войну. Однако он чувствовал, что это правильный путь.

Коул дотошно продумывал условия для осуществления плана Ханаана, с этим всё было в порядке. Потом он, прежде чем план начал проводиться в жизнь, связался с Клевендом и его людьми, считавшимися противниками, чтобы подготовить для Жана убедительную историю. Вполне возможный ход событий.

Но это означало для Коула временный переход в стан сторонников войны, которую следовало предотвратить.

Если он был готов дойти до такого, не следовало ли ему поддержать предложение Ханаана о канонизации? Ведь при успешном её развитии будет решён вопрос с деньгами, а восстановление монастыря и его работа утратят остроту.

С другой стороны, с помощью Жана можно будет достаточно легко одолеть полный камней и выбоин путь к изготовлению книг со Священным писанием. В этом случае тайная встреча с Клевендом обретёт вескую причину, поскольку даст результат, намного превышающий тот, что принесла бы канонизация, хотя может привести к побочным последствиям.

Тогда останется вопрос с Миюри. Почему надо было покинуть постоялый двор, не предупредив её? И это, пожалуй, самое трудное. Одно дело утаить от неё тот кошмар, что был связан у Коула со сферой в доме Нордстоуна, совсем другое — обойти Миюри в таком важном приключении, как тайная встреча.

У Коула щемило сердце при мысли, как ей будет обидно и тоскливо. Но, даже если не считать этого, надо помнить, что Хайленд лучше кого-либо ещё знала цену отношений Коула и Миюри. Если Коул не сможет объяснить причину, по которой скрыл от неё тайную встречу, Хайленд тут же учует обман и откажется верить его объяснениям, что может привести Клевенда на плаху.

— Как бы то ни было, это должно выглядеть примерно так... — произнёс Клевенд. — Тебе нужна блистательная битва, чтобы удружить этому ремесленнику. Поэтому ты связался с нами, старающимися устроить войну.

Похоже, принц приводил мысли в порядок.

— Это похоже на попытку запихать большое яблоко в квадратную коробочку. Вроде бы должно поместиться, да не лезет никак. Кроме того, какого рода битва нужна?

Действительно, какого рода? Битва должна быть достаточно впечатляющей, чтобы убедить Жана, чтобы отказаться от канонизации, предложенной Ханааном, и чтобы оправдаться за то, что Миюри не была осведомлена. Что можно придумать, что бы удовлетворило все три условия?

— Более того, если исходить из ваших предыдущих действий, настоящей битвы определённо не получится. Всё достаточно сложно.

— То есть... то есть... — бормотал Коул.

История принца, изгнанного из-за чего-то из страны и после бесчисленной череды лишений и опасностей вернувший себе трон, пользуется успехом в тавернах, но в действительности выглядит очень неестественно и конфликтует с той целью, ради которой искали помощи Жана.

Может, лучше разыграть дурное представление, предложенное Клевендом, в котором Коул будет изображать заложника, а что до самого принца, то любые его отношения с Хайленд и королём будут разорваны? После этого Клевенд и его последователи никогда не смогут вернуться на родину.

Коул не думал, что это было бы справедливым.

— Преподобный Предрассветный кардинал, я уже неплохо знаю тебя. Сейчас и ты узнал меня и понимаешь однобокость суждений моей сестры обо мне, — сказал Клевенд, выпрямляя спину.

Огонёк надежды погрузился в тёмный поток.

— Если собираться что-то предпринять, надо делать это, пока это место не окружили. Если отец... король пошлёт войска, всё действительно будет кончено.

Это было правдой. Возможно из-за того, что Клевенд и его последователи оказались на грани жизни и смерти, в то время как Коул был в относительной безопасности, принц встал и начал собираться, а Коул продолжал методично перебирать в голове возможности в поисках лучшего выхода.

Тот, который предложил Клевенд не только объяснял всё, но и не причинял боли Миюри.

— Извини, тебя надо снова связать.

Коул попытался изобразить улыбку, но не был уверен в результате. Клевенд почесал затылок и направился к двери.

Этот принц с мощным телом был похож на рыцаря, который всех защищал и охранял.

Испытав благоговейный трепет, Коул встал и взялся рукой за символ Церкви, висевший у него на шее.

— Может, тебя это успокоит, я напишу сестре и сообщу, что теперь ты в безопасности... — произнёс Клевенд, открывая дверь и поворачиваясь к Коулу. — Эй, ты чего?

Коул не шевелился и смотрел в одну точку. Слова он словно слышал и не слышал одновременно и не мог отвести взгляд от того места. Там был предмет обстановки, присущий аристократическим домам. Он помогал сберечь тепло в доме и являл гостям то, что составляло гордость семейства.

— Эй, что не так с этим гобеленом?

Гобелен был соткан из цветных шёлковых нитей, на нём было изображено множество скакавших на лошадях рыцарей, с острыми копьями в руках сражавшихся под стенами замка. Но гобелен не повествовал о кровавом событии, он передавал необыкновенное великолепие. Позади рыцарей расположились трубачи, приложившие к губам трубы и рожки, вокруг них сгрудились женщины с цветами в руках. С городской стены за происходившим наблюдали члены королевской семьи и их приближённые. Везде на древках развевались разноцветные вымпелы.

Потому что эти рыцари не сражались, а изображали сражение.

В душе Коула прозвучали слова Миюри.

Верховые состязания с копьями.

Великолепное событие и блистательная битва.

Ответ на все вопросы.

— Это возможно.

— Чего?.. — взгляд Клевенда несколько раз перепрыгнул с Коула на гобелен и обратно.

— Всё в порядке. У меня была серьёзная причина прийти сюда и поговорить с тобой.

Коул не стал говорить, что это произошло по воле Господа. Ханаан мог так сказать, но сам он не стал, съёжившись, выжидать и глотать судьбу, которая сама потечёт ему в рот, он пошёл вперёд, чтобы самостоятельно найти выход. И Миюри, отказавшись от мечты скакать в сражении с оружием в руках, нашла новое место, где она могла дать крылья своей мечте.

Коул не мог им уступить. Если он всегда говорил об идеалах, значит, должен время от времени предъявлять их в действительности, чтобы другие могли это увидеть. Он должен запихнуть большое яблоко в квадратную коробочку с той же лёгкостью, с какой Миюри запихивала в рот вкусности со стола.

— У меня есть задача, которую я должен решить. В то же время раскол между тобой и Хайленд — это ущерб для королевства. Следуя учению Бога, я обязан помочь вам прийти к примирению и не дозволить когда-либо непоправимого разрыва между вами.

Клевенд вжал голову в плечи и произнёс странно тихим для такого крупного мужчины голосом:

— Если я с ней не могу ладить, то это из-за её мнения обо мне...

— Это не важно! — громко перебил его Коул и пересмотрел то, что предстояло сделать.

В центре всего — рыцарские состязания на лошадях с копьями. Во имя этого он мог оставить в стороне Жана, Ханаана и Миюри, добраться до Клевенда и увязать всё воедино.

— Мне было необходимо прийти сюда несмотря ни на что, — заявил Коул так, будто то было решать не ему.

Клевенд отпустил ручку двери, вздохнул и снова сел на стул.

— Пожалуйста, не мог бы ты объяснить мне яснее? — спросил он, откинувшись на спинку стула и подняв руку вверх, как, вероятно, делал подростком, задавая вопрос учителю.

Коул изложил в письме своё объяснение произошедшего.

Он писал, что в Сареноне последователи Клевенда, избежав чужих глаз, встретились с Коулом наедине на постоялом дворе. Поскольку эта встреча была опасна для положения и репутации Коула, люди Клевенда связали и похитили его, чтобы доставить своему лидеру, не вызывая неблагоприятных слухов.

Коулу было жаль до глубины души, что ему пришлось заставить всех так волноваться. Особенно Миюри, он готов три дня и три ночи выслушивать, как она его ругает.

Это письмо он передал с платком, оказавшимся при нём, одному из товарищей Клевенда, и тот отправился в Сарентон, не дожидаясь рассвета. Если Миюри бродила неподалёку, она должна была учуять его запах.

Когда Коул рассказал о своём замысле Клевенду, этот могучий воин поклонился, тихо пробормотал что-то, а потом сказал:

— Сейчас удачный исход вероятнее, чем при использовании тебя как заложника.

Когда Коул сказал, что Клевенд должен был спасти своих людей, даже если ему пришлось бы приставить кинжал к горлу Предрассветного кардинала, принц усмехнулся и похлопал Коула по спине.

Хотя Коул не ожидал скорого вторжения толпы королевских солдат и офицеров, заночевал он в зале на первом этаже с товарищами принца. Мысли, которые он не мог отогнать, вторгались в его дрёму, пока его уже на рассвете не поднял лёгкий шум. Коул поднялся на второй этаж, выглянул в окно, чтобы оценить ситуацию, и с облегчением вздохнул. Облачко пара, вылетевшее с выдохом, не успел ещё рассеяться во влажном после вчерашнего дождя воздухе, когда на фоне пурпурного неба мелькнула тень, и на подоконник села большая орлица.

— Лишние неприятности тебе из-за меня...

Тело Шарон, воплощения орлицы, чуть надулось и снова опало, будто она вздохнула.

— Миюри, она... Как она?

— Ты спрашиваешь в первую очередь об этом? — переспросила Шарон.

Коулу показалось даже, что её твёрдый клюв изобразил нечто вроде улыбки.

— Она, должно быть, до смерти переволновалась...

Шарон, раскрыв шире глаза, покрутила влево-вправо головой.

— Я не могу сказать, улыбалась волчица или злилась.

Иными словами, клыки, обнажившиеся из-под приподнятой губы.

— Хайленд приедет вскоре после полудня увидеть всё своими глазами, — Шарон заглянула внутрь. — Они обращались с тобой неплохо.

— Да, вполне любезно.

Шарон недоумённо посмотрела на Коула.

— Они собирались забрать другого человека.

— Насколько оправданно твоё объяснение?

По тону Шарон Коулу было легко понять, насколько серьёзно отнеслась к случившемуся Хайленд.

— Всё в порядке.

— Вот как?

— Это можно назвать так: когда намокшая от дождя земля высыхает, она становится только твёрже.

Шарон выглянула наружу, там как раз наступало утро после вчерашнего дождя.

— Как бы то ни было, ты не раз помогал нам.

— На этот раз это ты помогаешь мне, — ответил Коул, не пытаясь скромничать.

Шарон пронзила его взглядом.

— Это просто невыносимо. Я как раз собиралась ложиться спать, и тут прибегает эта собака. Мне большого труда стоило наплести что-то Кларку.

Ход событий немного прояснился.

— В любом случае я загляну с извинениями. На этот раз мы совместными усилиями должны справиться с проблемами монастыря. Ты простишь меня?

Шарон некоторое время смотрела на Коула, а потом раскрыла крылья.

— Буду ждать случая увидеть чудо Господне, - раздражённо ответила орлица и улетела.

В этот момент в дверь постучали, в комнату заглянул Клевенд.

— Прости, у тебя утренняя молитва?

— Нет, просто на окне сидел большой орёл.

— Вот как... — вытянул шею Клевенд, будто пытался увидеть орла, а потом вздохнул. — Словно из жития одного святого, священника, который повсюду проповедовал птицам, овцам и даже змеям с пауками.

Коул немного смутился, но шутка принца напомнила ему о замысле Ханаана.

Успех замысла Коула зависел от решения вопроса с остававшимся в нём белым пятном — предложение Ханаана о канонизации. Она, как бы то ни было, единственная оставалась в подвешенном состоянии. Не только из-за её значимости и сложности, но и потому, что у Коула попросту не было на это времени.

Он мог себе представить, как Клевенд и Хайленд пожимают друг другу руки, забыв о том, что их разделяло. Но чтобы стать святым, почитаемым людьми, этого Коул не только не мог себе вообразить, он не хотел даже двигаться в этом направлении. Он, конечно, понимал, что это не вопрос "нравится — не нравится", и когда эта заварушка завершится, ему придётся внимательно рассмотреть вопрос о канонизации.

— Так, я пока подыму своих людей внизу, чтобы они умылись. К тому времени, когда приедет моя сестра с войском, они успеют привести в порядок одежду, — сказал Клевенд.

При встрече с аристократами следовало вести себя, как положено аристократам, а не разбойникам в осаждённом городе.

— В битве очень важно и произвести должное впечатление, — прибавил он, в устах того, кто напоминал жеребца с нестриженной гривой или грубоватого предводителя разбойников, это звучало с особой убедительностью.

Принц похлопал Коула по спине, как старого приятеля, посмотрел в окно на пологий спуск и завершил:

— Впрочем, спешка нам сейчас ни к чему, давай поедим сначала.

Как и сказала Шарон, солдаты прибыли вскоре после полудня, первыми ехали конные воины, закованные в броню.

— Вы все, держите высоко головы. С нами поддержка Предрассветного кардинала! — постарался, натянуто улыбаясь, поднять дух своих людей Клевенд.

Речь в равной степени могла идти как о настоящем сражении, так и о том, что всех их отправят на виселицу. Все были настороже, среди прочих стояли и горе-похитители, выкравшие не того человека. Лица последних украшали синяки, оставленные пощёчинами Клевенда.

Клевенд сказал, что блеснуть один раз славой — это не слишком много, и Коул думал так же. Коул был напряжён не меньше других. Потому что он даже представить не мог, какие сейчас были лица у Хайленд и Миюри.

— Идём, — сказал Клевенд и распахнул обе створки дверей.

Внутрь разом ворвался яркий солнечный свет. Когда глаза людей в доме привыкли к свету, они вышли наружу и пошли вперёд, навстречу потоку солдат противоположной стороны.

— Он даже не сбежал, — произнесла Хайленд.

Она не была облачена в полный доспех, но всё же на ней был шлем, кольчужные рукавицы и тяжёлые сапоги со шпорами, на поясе у неё висел отнюдь не ритуальный, а широкий и длинный меч. За ней стояло несколько десятков пехотинцев.

— Зачем бежать, мы не сделали ничего плохого, — ответил Клевенд, убедившись, что все покинули дом.

— Приказ короля, — показала подбородком на Орландо Хайленд.

Орландо развернул пергаментный свиток.

Коул со своего места, конечно, не мог прочесть текст, но он видел большую красную печать.

— Немедленно разыскать и арестовать мятежников.

Конников в отряде было с дюжину, хорошо вооружённых пехотинцев — примерно втрое больше. Если бы они шли всю ночь, то могли бы прийти из Раусборна, но Коул полагал, что и всадников, и пехоту Хайленд набрала среди местных аристократов, воспользовавшись привилегией королевской власти.

Однако худенькой фигурки Миюри среди них не было. Коул думал, что она выйдет вперёд, сердито сжимая рукой рукоять своего меча, но он не мог её разглядеть. Не было и Ханаана с Ле Роем, что заставило Коула забеспокоиться.

— Мятежников? Прекрасно, — взглянув на Коула, ответил Клевенд. — Я действительно не ожидал, что всё может так закончиться, мы с Предрассветным кардиналом просто всю ночь очень мило побеседовали. Приношу извинения за то, что это было устроено тайно.

Хайленд, не меняя выражения лица, перевела взгляд на Коула.

— Ты в порядке?

Её голос, не обычный добрый, а жёсткий заставил Коула вытянуться в струнку. Но сейчас было не время тушеваться.

— Да, и у нас с принцем был долгий разговор.

Хайленд, берясь рукой за рукоять меча, кивнула.

— Сейчас и здесь я обвиняю тебя в похищении Предрассветного кардинала, находящегося под покровительством нашего королевства. Хочешь ли ты что-то сказать в связи с этим?

Солдаты Хайленд стали изготавливаться к бою. Люди Клевенда заметно занервничали, но сам он не подал вида, что обвинение произвело на него впечатление. Значит, и Коул должен был поступить так же. Он глубоко вдохнул и, сделав шаг, сказал:

— Похоже, здесь налицо определённое недопонимание.

— Недопонимание? — нахмурилась Хайленд.

Впервые она с таким выражением лица смотрела на Коула.

— Досточтимая принцесса, ты получила отчёт с описанием проблемы, с которой мы столкнулись в Сарентоне?

Хайленд с настороженным видом кивнула.

— Прочла. Вы нашли ремесленника, но вам нужно его убедить.

— Верно. Поэтому я встретился с досточтимым принцем Клевендом, что нам очень поможет.

В этот момент Клевенд кашлянул и произнёс:

— Я знаю, о чём ты спрашивала в Сарентоне, ещё, кажется, ты полагаешь, что мы несём ответственность за историю с рыцарями Крузы, поэтому ты привела людей поздороваться со мной.

Клевенд скользил в своём грубоватом заявлении на грани лжи, но смысл его слов был таков: "как бы то ни было, оставим историю с рыцарским орденом, толку от этого не будет".

— И что?

Предрассветного кардинала похитил тот, кто не стеснялся вызвать междоусобицу ради трона. Коул читал в глазах Хайленд, что при таких обстоятельствах Клевенда ничто не могло оправдать. И ею двигало не только и не столько беспокойство за Коула, главной причиной являлось её многолетнее предубеждение против Клевенда. И Коул должен был суметь должным образом прояснить ситуацию и примирить двух наследников.

Поэтому он глубоко вдохнул и произнёс:

— Чтобы убедить господина Жана, мне нужно содействие досточтимого принца Клевенда.

Недоумение промелькнуло в глазах Хайленд, потом она нахмурилась ещё сильнее, вызвав некоторый трепет у Коула. Он знал, насколько неразумно помещать большое яблоко в маленькую квадратную коробочку, но должен был найти способ это сделать.

— Нам необходимо рыцарское состязание с оружием на конях.

Настоящее боевое пиршество для рыцарей и тех, кто стремился стать рыцарем, место, где можно было показать результаты ежедневных тренировок. Сам Коул был далёк от всего этого, но держал в укромном уголке разума из-за Миюри.

— Состязание на конях?.. Постой, Коул, ты...

Это стало для неё неожиданностью. На лицо наследницы вернулось её обычное выражение, и Коул, облизнув губы, произнёс с преувеличенным пафосом:

— Это будет по-настоящему блистательное зрелище. Репутация принца Клевенда в стране известна всем. Если ему будешь противостоять ты или первый наследник трона, я просто не представляю, какой интерес это привлечёт.

Такой не слишком моральный замысел родился у Коула под впечатлением предложения Ле Руа, прикинувшего, что если широко известный Предрассветный кардинал напишет книгу, в которой он обвинял бы Церковь, её цена будет просто заоблачной. Мысль о чём-то подобном просто не могла сама возникнуть в голове Коула. Однако уши и глаза мира, если говорить прямо, более всего услаждаются как раз не слишком моральными вещами.

— Не один только принц Клевенд, все собравшиеся здесь — люди, учившиеся рыцарским навыкам и воспитывавшиеся как рыцари. И, похоже, им лишь не хватает места, где они могут показать свою силу?

Коул верил, что Хайленд знала о положении последователей Клевенда и не могла не сочувствовать им. Клевенд утверждал, что её предубеждение рождено неполноценностью происхождения её самой.

— Это будет блистательное событие, которое неизбежно войдёт в летописи королевства. Так что потребуется перо, которое запечатлеет на пергаменте героическое состязание собравшихся рыцарей!

Жан проявил такой живой интерес к Миюри, получившей рыцарское достоинство, что подобная затея наверняка должна будет увлечь его с головой. И если Хайленд попросит, чтобы он официально от имени королевской семьи получил право записать это событие, то в обмен на эту честь можно будет получить его способ печати книг.

Но даже если Жан не захочет помогать, рыцарское состязание всё равно продвинет вперёд изготовление книг Священного писания на доступном языке. Потому что...

— И давайте этим местом изберём строящийся монастырь.

Хайленд даже не смогла что-либо ответить. Только ошарашено посмотрела на Коула.

— Прежде там было имение, в котором жили известные рыцари древней империи. Это место подходит для столь блистательного события. События, которое привлечёт бессчётное число менестрелей, воспевающих битвы, и сделает это место известным всему королевству. Это место в итоге привлечёт не только толпы паломников, но и любителей поучаствовать в подобных событиях, которые будут готовы внести щедрые пожертвования.

Действительно, состязание, в котором сошлись бы принцы, один из которых считается в королевстве мятежником и предводителем мятежников, а другой — первый наследник, и к ним ещё принцесса, поддерживающая существующее престолонаследие, — это то, что может произойти один раз в жизни. К тому же в этом состязании будут цветы и гимны, трубы и песни, но не будет крови и смерти.

Короткий промежуток времени, когда можно радоваться всем вместе, забыв о повседневных заботах. Что может быть лучше! Видные аристократы будут рады стать здесь частью легенды.

— Даже если к этому времени монастырь будет приведён в порядок, найдутся те, кто проявит к нему свою благосклонность. Большие пожертвования станет денежной основой воплощения надежд в действительность.

Эти большие пожертвования дадут возможность изготовить большое количество Священных писаний даже без содействия Жана, просто наняв достаточно много переписчиков. А с помощью Жана можно было бы уверенно сказать, что никакая сила в мире не сможет остановить план Ханаана.

— Просто...

Тут Коул, наконец, приостановил свою трескотню. Приведённых объяснений должно было хватить, чтобы оправдаться, почему он провёл ночь в доме принца за беседой с ним, и чтобы доказать, что Клевенд не мятежник. Но Хайленд могла всё ещё упрямо считать, что коварный Клевенд обманул наивного Предрассветного кардинала, потому что Коул ещё не объяснил, почему он покинул постоялый двор, не уведомив Миюри.

Однако Хайленд и сама должна была почувствовать, что её уверенность ослабла. Ещё она должна была знать лучше Коула, как страстно относилась Миюри ко всему рыцарскому.

— Просто принц Клевенд был прав, сказав, что между вами остаются подозрения. Одному Господу известно, что получится с тем, о чём шла речь. Любое решение должно приниматься взвешено и рассудочно, а не под влиянием чувств. Даже если ваши позиции вас окончательно разведут, не держите зла друг на друга.

Лицо Хайленд стало строже, она понимала правоту Коула и знала, кто может не захотеть пойти правильным путём.

— Ну и, короче говоря, если бы всем было известно, какое занятное дело я буду обсуждать... — Коул услышал шорох из ближайших зарослей, но специально не стал обращать на это внимания. — Эта юная дикарка наверняка сделает это. Даже если бы оказалось, что досточтимый принц действительно меня не обманул.

Коул полагал, что Миюри не была столь ребячлива, но совершенно отрицать такую возможность с учётом её своевольного прошлого он не мог. Винить в том он мог только Миюри.

Было легко представить, насколько сложно было бы в её присутствии сохранять хладнокровие, обсуждая состязание или обмениваясь мнениями с принцем. Он так и видел, как горят сейчас её глаза, когда она на цыпочках подкрадывается, чтобы послушать, как шевелятся её уши и хвост, и она пытается их спрятать.

Хайленд должна была суметь представить, что, если Клевенд предложит условия, чреватыми ущербом для её стороны, Коул, не способный сохранять хладнокровие в присутствии Миюри, может поддаться, чтобы её не разочаровать.

— Досточтимая принцесса Хайленд, ты представила себе это, да? Мы собираемся отказаться от сотрудничества с Клевендом, и она начинает кричать и ныть без конца. А когда, наконец, сдастся, то просто будет кусаться, требуя, чтобы мы сами устроили верховые рыцарские состязания.

Тогда Хайленд, искренне любящая Миюри, взвалит на себя дополнительные дела в ситуации, когда средств и так не хватает.

Дело было не том, чтобы постараться избежать всего этого, Коул должен был оказаться достаточно убедительным, чтобы заставить Хайленд это представить. Можно было придумать много причин, по которым Предрассветный кардинал покинул постоялый двор так, чтобы этого никто не заметил. И раз, кроме Господа, никто не мог ясно увидеть истину, пришло время выбрать ту из них, которая покажется самой странной и заставит смеяться громче всего.

— Ты... — неуверенно произнесла Хайленд, когда немного пришла в себя, — ты... Это действительно...

Она не знала, как выразить все захлестнувшие её мысли. Но Коул не думал, что её охватили неприятные чувства.

— Я готов понести наказание за своеволие. Но как участник борьбы за распространение истинной веры, чьи помыслы схожи с твоими, я должен сказать одно.

Коул повернулся к Клевенду, чтобы взять его мощную руку, и двинулся вперёд. Хайленд и Орландо не шевельнулись, зато стоявшие за ними воины беспокойно заёрзали, лязгая и стуча доспехами. Коул подвёл принца к Хайленд, стоявшей с выражением недоумения на лице. Впрочем, Коулу показалось, что она изо всех сил пыталась принять торжественный вид.

Может быть, это было начало чего-то нового.

— Люди одной крови должны жить в мире.

Такие вещи не принято говорить взрослым людям, как не положено обсуждать происходящее в королевской семье тем, кто в неё не входит. Но эти двое должны были понимать, что, если бы они могли самостоятельно справиться, они бы давно что-то сделали для этого.

Следовало извлечь урок из того, как было разрешено противостояние хозяина Сиато и Орландо. Пусть Коул и не такой милый, как Миюри, он не сильно уступал ей по части невинности.

Как есть возможность примирения Церкви и королевства, так есть она и тех двоих, что стояли перед Коулом. И если он сможет стать такой возможностью, он будет рад сделать это, даже если доставит кому-то неприятностей или оттолкнёт кого-то от себя.

— Пожмите друг другу руки и примиритесь.

Коул нередко мирил поссорившихся детей в Ньоххире, деревне горячих источников. Выражения лиц Хайленд и Клевенда было сейчас почти таким же, как у тех детей, и они старались не смотреть друг на друга, а лишь бросали беглые взгляды. Коул смотрел на них, говоря про себя, что, если бы у него на их месте было бы какое-либо недовольство другим, он бы первым сказал об этом.

Прочёл эту мысль Клевенд или нет, но первым протянул руку он.

— Я ничего не имею против тебя, — его слова на миг принесли ощущение братской снисходительности. — Хотя, возможно, я никогда не буду тебе хорошим братом.

Коул не знал, как они ладили детьми. Но он знал, что нет такой расщелины, которую нельзя было преодолеть.

Хайленд посмотрела на Клевенда, потом перевела взгляд на Коула.

— Может быть, я буду винить тебя за это до конца жизни, — сказала она, её голубые глаза были серьёзны и искренны. — Дал бы хотя бы мне немного времени, чтобы подготовиться.

Они крепко пожали друг другу руки. Хайленд покачнулась, вероятно, это из-за разницы в их весе.

Наследница позволила себе искренне улыбнуться, и эта улыбка заставила Коула смутиться.

— Старший брат будет очень поражён.

— Значит, верховые состязания рыцарей... — улыбнулся Клевенд с таким удовольствием, будто ошеломить короля или первого наследника было развлечением для него.

Вероятно, в этом проявился его мятежный дух. Зато Хайленд выглядела очень серьёзно, похоже, она чувствовала слабость от одной мысли, как отнесётся король, когда узнает об этом.

— Чего испугалась? Пока я послушно склоняю голову, твоя репутация будет расти. Насколько большими делами ты бы не занималась, они лишь пойдут лучше.

От слов Клевенда Хайленд стала ещё мрачнее.

— Это то, что я в тебе ненавижу, — сказала она и немного ссутулилась, в то время как улыбка Клевенда стала шире.

Но рук они не отпустили, и стоявшие за ними люди, увидев, что нет нужды применять силу, облегчённо вздохнули.

— Тогда, досточтимая принцесса Хайленд, вот ещё что, — произнёс Коул, видя, что примирение состоялось, у него же оставалась ещё одна забота. — Где сейчас Миюри и остальные?

Возможно, Хайленд сейчас чувствовала освобождение от многолетнего гнёта, она смахнула слезинки из уголков глаз и улыбнулась Коулу:

— Эта твоя головная боль.

Коул мог лишь сухо улыбнуться. Орландо посмотрел на него с видом дяди, недовольного тем, что его племянник суетится по пустякам. Да и Шарон в разговоре так и не рассказала толком о состоянии Миюри.

Из зарослей снова донёсся шорох, ветки кустов качнулись. Коул посмотрел туда и выпрямил спину. Должно быть, так себя чувствуют, когда выходят на поле боя. Он подумал, что чувствовал бы себя уверенней, если бы Миюри была с ним, и грустно улыбнулся своей глупости. Но, собираясь на что-то опасное, он действительно очень хотел бы, чтобы Миюри была рядом. Рядом с ней он бы не боялся даже оказаться в гуще сражения.

У Коула мелькнула мысль, что желать такое, может быть, немного себялюбиво. Потому что с какого-то момента Миюри уже знала, что не пойдёт в сражение вместе с ним. Она представила себе, что будет с Коулом, когда она убьёт врага, забрызгавшись его кровью, этого было достаточно, чтобы навсегда отказаться от мечты сразить врага своей рукой. И, представив себя идущим на поле боя, Коул не ощутил чего-то неестественного от фантазии, что Миюри рядом с ним, и потому мог сказать, что в его душе что-то перекосилось.

Или же он, обладающий лишь знаниями и плохо разбирающийся в настоящей жизни, слишком пренебрежительно относится к битве? Пусть так, но верно и то, что его видение себя и Миюри, вместе выходящих на поле боя, обладало такой чёткостью, что его почти можно было потрогать.

Если они не могли идти вместе сражаться, то кем была эта сребровласая девушка рядом с ним?

Он видел её фигурку, её красивые бледно-пепельные волосы, присыпанные серебром, которые развивались на ветру, она шла рядом с Коулом с уверенной улыбкой на лице.

— А... Вот, значит, как выходит.

Возможно, Коул с самого начала полагался на Миюри. Вскорости состоится верховое состязание рыцарей, которому суждено войти в историю, и эта девушка-сорванец обязательно захочет участвовать в нём. Сдерживать её — это действительно его головная боль, и есть ответ, как это сделать.

Последний толчок к запихиванию большого яблока в маленькую квадратную коробочку на самом деле был сделан Ханааном. Это его невероятную прихоть канонизации совершенно невозможно втиснуть в коробочку. Но если по этому поводу ничего не придёт в голову Коула, то есть ещё один человек, с мечтой которого он не мог тягаться.

— На поле боя есть много различных занятий, — сказал Коул, поднимая голову и выпячивая грудь. — На рыцарское состязание на лошадях надо пригласить почётного гостя.

Большое яблоко плавно скользнуло в квадратную коробочку.

Если Коул мог сегодня сделать такой большой шаг, то потому, что он с нетерпением ожидал возможности увидеть ошеломление на лице Миюри. Или, может, это преувеличение?

Эпилог

Жан, опустившийся настолько, что не мог толком встать на ноги, когда его окатили водой за захудалой, обветшавшей таверной, надел новую, богатую одежду и преобразился в уважаемого летописца. В качестве официально объявленного королевской семьёй лица, ведущего хронику этого события, он проявил безграничный интерес к участникам состязания и их сторонникам, стараясь каждого упомянуть в своих записях. Жан так отчаянно старался встать на ноги, что чуть не валился с ног от этой лихорадки и переживаний.

Ремонт монастыря продвинулся не слишком далеко, но поскольку его история была связана с рыцарями древней империи, появившимися на острове когда-то давно, запущенный вид лишь добавлял интерес к состязанию. Так что надо было лишь убрать разросшиеся бурьян и кустарники, обновить повреждённое мощение и укрепить грозившие обвалиться части зданий, чтобы место для состязания было готово. В конце концов, сюда вот-вот прискачут рыцари в полной экипировке на лошадях в боевом снаряжении, устроителям состязания будет стыдно, если к их приезду всё не будет чисто и опрятно.

Немногим раньше Хайленд и Клевенд, пожавшие друг другу руки на глазах бывших с ними людей, вместе пришли к королю, чтобы объяснить ситуацию. Коулу рассказали, что король был этим так поражён, что у него чуть сердце не остановилось, он был невыразимо счастлив удачному разрешению подвешенного состояния в королевской семье.

Первый наследный принц был весьма рад представившейся возможности объявить всем, что является первым не только по рождению, и заявить своим младшим брату и сестре, что вполне способен по личным качествам взять на себя управление страной. А младший брат ответил, что упустил трон по порядку рождения, что всегда его подавляло, и что на самом деле старшему брату будет непросто взять над ним верх.

Заявления братьев подняли интерес к готовившемуся состязанию по верховой езде с копьями на невообразимую высоту ещё до его начала.

Находясь под угрозой со стороны Церкви, дворец спешил в это тревожное время как можно скорее провести в королевстве радостное мероприятие, и подготовка к нему шла с невероятной быстротой.

Со всего королевства стекались люди, они не только заполнили постоялые места, которые мог им предложить монастырь, но и наводнили окрестные селения. Коул слышал, что заполнены все постоялые дворы на расстоянии двух дней пути на лошади к монастырю и обратно, и беспокоился, не выгонят ли обитателей "Вытянутой таверны" в Сарентоне.

Конечно же, Ив, вложившая немало денег в монастырь, улыбнувшись, назначила большой приз для победителей состязания. А Кларк, несколькими днями ранее безропотно в одиночестве вырывавший траву, стал теперь владельцем не просто монастыря, а ристалища. Приём бесконечной череды высокопоставленных лиц вызывало в нём ощущение, что он грезит наяву.

Вся эта суета обошла стороной здание, стоявшее чуть севернее устья ручья и того подземного хода, из которого Ле Руа как-то торчал, подобно репе. На втором этаже Миюри сидела на полу и кормила маленького лисёнка. Коул хлопнул в ладоши, привлекая её внимание.

— Давай вставай, сядь на стул.

Миюри прижала к голове волчьи уши и недовольно дёрнула хвостом. Коул, разумеется, узнал, сколько всего она сделала, когда его похитили, Миюри поспешила предпринять всё, что было в её силах, опасаясь, что Коулу грозит смертельная опасность. В итоге оказалось, что он цел и невредим, что стало дополнительным топливом для огня её гнева. После их встречи сразу после рукопожатия Хайленд и Клевенда прошло уже две недели, но она продолжала злиться на Коула.

— Миюри, — снова негромко обратился к ней Коул.

Лисёнок понюхал её руку, дважды лизнул и выбежал из комнаты. Миюри, наконец, поднялась с пола, убрала хвост под подол длинного белого плаща и сказала:

— Я никогда не прощу старшего брата.

Коул не мог счесть, сколько раз Миюри говорила ему что-то подобное, оправдывая слова Хайленд — "твоя головная боль". Но, упрекнув Коула, она потом обычно льнула к его груди. Будто говорила своему праведному брату — ты не сможешь избавиться от своего демона, что бы ни случилось. И он должен был какое-то время терпеть её высказывания в свой адрес, какую своенравность она бы перед ним ни разыгрывала. Это он был должен сделать.

Как, например, сейчас с её торжественным облачением.

— Чем тебе не нравится железный шлем?! Разве не существует таких дев-воительниц?!

В северных языческих сказаниях действительно повествалось о них. Коул в ответ на протест Миюри коротко рассказал, что знал об этом, заставив её тем самым снова сесть на стул.

— Будет слишком странно носить такой шлем, правда? — заключил он.

— Тогда дай мне хотя бы носить меч!

Коул положил руку ей на голову и погладил её волосы. По слухам, этот красивый белый плащ из отличной шерсти, что был сейчас на Миюри, сегодня хотел бы получить каждый. Её выступавшая из воротника шея была припудрена, благодаря чему кожа на ней казалась более гладкой. Её изящные ногти были вчера вечером тщательно ухожены, после чего она, наконец, стала соответствовать всем требованиям и получила приглашение на сегодня.

— Прости, что я заставил тебя взять на себя такую большую ответственность.

— Хм! — мотнула головой Миюри и надулась.

На этом она пока остановилась, что позволило Коулу быстро расчесать ей волосы, оставалось лишь заплести их в косы. Но её спокойное поведение продлилось недолго, и она, дёрнув ногами, проныла:

— А-а... На самом деле я хочу участвовать в состязании...

— Не дёргайся.

— Фьить, — нарочно махнула хвостом Миюри, отчего подол плаща задрался, обнажив её капризно сучившие белые ноги. Похоже, она пыталась спровоцировать Коула на придирку, тем более, что он не мог возиться с ней всё время.

— Кроме того, сравни, как сложена ты и остальные, ты же видела настоящих рыцарей?

Миюри, конечно, быстра и ловка, но верховые состязания, когда в броню упрятаны и рыцари, и их лошади, — это соперничество в чистой силе и выносливости. При их недостатке оно, очевидно, ничем хорошим не кончится.

— Брат всегда любил так говорить...

Это означало, что рассудочность Коула — это сплошная скука.

У Миюри, гонявшейся за мечтой, как щенок за бабочкой, в последнее время почти всегда было недовольное лицо.

— Но в странных местах в голову приходят всякие глупые мысли.

И Миюри вдруг резко повернула голову, из-за чего её разобранные на косы волосы вырвались из его рук и снова слились в один серебристый поток.

— А! Что ты делаешь!

— Хмм! — издала Миюри, давая понять — ты заслужил это.

— Разве ты с самого начала не обещала сделать всё, что ты сейчас делаешь? Поэтому ты сейчас должна быть послушной.

С той минуты, как Миюри услышала про рыцарское состязание, она не переставала говорить о своём желании участвовать в нём. Коул знал, как ей пришлось переволноваться из-за него, и готов был нести ответственность за это. Однако у него была веская причина отказать ей, причина, о которой он пока умалчивал. Потому что ему было не вполне ясно, как она это воспримет. Своеволие Миюри начинало бить через край, а время уже подошло.

— В общем, так и есть, не стану отрицать, что осуществление умного замысла преподобного Ханаана создать святого нуждается в использовании твоего образа.

Вот почему Коул настаивал, чтобы Миюри не брала на состязание по верховой езде свой меч, надела белый плащ и напудрилась. Эти состязания нуждались в объекте поклонения, и Коул попросил Миюри стать им.

Выразить галантное почтение дамам видных аристократических семейств, выступавших в роли хозяев состязания рыцарей, — обязанность участников. Однако особой изюминкой этого состязания являлось участие первого наследника, имевшего неоспоримое право на трон, и второго наследника — принца-мятежника, поэтому выбор объекта поклонения требовал особой тщательности, чтобы избежать беды.

Ханаан мог увидеть в этом особую возможность для продвижения своего замысла и предложить, чтобы место почётного гостя занял Предрассветный кардинал, чтобы внимать боевым навыкам рыцарей, которые они продемонстрируют во славу Господа.

Первой ему бы возразила Ив, для которой состязания были просто уловкой ради дохода, она бы сказала, что пусть Предрассветный кардинал любим по всему королевству, но поклонение рыцарей мужчине наверняка не даст нужного накала настроения. Тем более что Коул и сам не любил быть в центре внимания и не сумел бы взбудоражить участников и зрителей, и тогда состязание в значительной степени утратит смысл.

Об этом подумал Коул, когда после примирения Хайленд и Клевенда он шёл к кустам, за которыми Ханаан и Ле Руа удерживали Миюри, прижав её к земле.

Лучше пусть Миюри будет почётной гостьей, пусть она создаст образ святой и станет лицом нового монастыря.

— Только представь себе. Десятки рыцарей скачут на твоих глазах с копьями только ради того, чтобы тебе угодить?

Это стало бы исполнившейся мечтой обычной девушки, но Миюри была очень недовольна.

— Лучше я бы сама была рыцарем! — и она стукнула Коула по рукам, которыми он пытался разобраться с её волосами между торчавшими волчьими ушами.

Тогда он вполголоса спросил:

— Но разве ты ещё не сдалась перед полем боя?

Коул вроде бы расслышал лёгкий вздох Миюри, её плечи поникли, она повернулась к нему с видом, словно собиралась заплакать.

— Как думаешь, почему я сказал так преувеличенно?

Миюри с детства видела себя рыцарем, а теперь она уже была возведена в рыцарское достоинство. Однако, представив себя в ситуации, в которой ей действительно придётся действовать мечом, она поняла, что эта мечта неосуществима. Миюри не пугала возможность получить ранение или пасть на поле боя, но она представила, как кровь убитого ею врага брызжет на неё, и поняла, что это произойти не должно. И это показало, насколько доброй и умной девушкой была Миюри.

Но вместо полного отказа от своей мечты она избрала обходной путь — взяла гусиное перо и стала переносить мечту из головы на бумагу в виде истории. Зная, что мечта не сбудется, она дала мечте хотя бы такую жизнь.

И своими словами Коул выделил это. Он подумал, что место почётного гостя и образ святой на состязании рыцарей Миюри получит ещё по одной, пока не высказанной причине.

Сама же Миюри упоминание о том, что так её печалило, почему-то восприняла как упрёк.

— Ты злишься, потому что считаешь, что я слишком своенравная?.. — спросила она, прижимая волчьи уши к голове.

Такое время от времени случалось и в Ньоххире. Эта умная девушка была ещё далека от звания мудрой волчицы, которое принадлежало её маме. И главным образом из-за того, что могла зайти слишком далеко, когда чему-то очень радовалась.

Коул улыбнулся ей и показал рукой повернуться вперёд. Она стала нерешительно поворачиваться, норовя снова посмотреть на него.

Он изначально собирался рассказать Миюри об этом после состязаний, когда она успокоится, но, к сожалению, намерения никогда не успевают за переменами.

Коул наполовину увязал её волосы, потом отошёл к окну.

— Миюри.

Она повернулась к нему с опаской и вопросом в глазах, он только что с бесцеремонной холодностью прикоснулся к её рыцарской мечте, Миюри думала, что он этим наказывал её за то, что она не знала меры, казалось, она даже меньше стала. Её печальные глаза навели Коула на мысль, что он был груб с ней.

— Есть причина, по которой я просил тебя надеть одежду святой девушки... Должен признать, что я хотел этого.

— Хотел?.. Этого?..

Состязания, вероятно, вот-вот начнутся, тяжело облачённые рыцари выезжали один за другим под нескончаемые приветственные крики и рукоплескания. Прислушавшись к доносившимся звукам, Коул кончиками пальцев стёр слезинки с глаз Миюри и сказал:

— Я думал об этом, когда, попросив досточтимую принцессу Хайленд пожать руку досточтимому принцу Клевенду, шёл к тебе.

Миюри, похоже, припомнила этот момент, но вопрос в глазах её не исчез.

— В тот момент мне было страшно, действительно страшно, и я хотел, чтобы ты была рядом со мной. И, конечно, ты потом меня бы ругала.

Глаза девушки прищурились, её губы прошептали:

— Ты чего?

— Это смешно, но я говорю правду. Каждый раз, когда я иду навстречу опасности, ты идёшь вместе со мной.

Миюри заморгала, не зная, злиться ей или смеяться.

— И это наверняка будет так, когда мы действительно выйдем на поле боя.

Её глаза широко раскрылись. Эти её прекрасные, похожие на драгоценные камни глаза, унаследованные от мамы, у которой они только были более глубокого красного оттенка.

— Тогда я подумал: это не обязательно, что нам никогда не придётся выходить на поле боя. И когда придёт время, ты обязательно будешь со мной, но я от этого ни в коей мере не чувствую себя неправым.

В этот момент Коул представил себе это и ясно увидел, какая она стоит рядом с ним. И это, несомненно, была Миюри.

— Мы с тобой на одной стороне и вполне можем вместе попасть на поле боя.

Миюри что-то хотела сказать, но прикрыла рот. Коул немного наклонился вперёд и взял её руку.

— То, что ты можешь сделать на поле боя, это не просто убить врага, рыцари это или ещё кто — неважно. Ты когда-нибудь слышала о военных священниках — капелланах?

Вера совсем не интересовала Миюри, но если что-то имело отношение к рыцарским историям, — дело иное.

— Для меня это неуместно, но если ты со Священным писанием в руке будешь воодушевлять рыцарей, то непременно сможешь вызвать у них священное чувство. Когда ты будешь лечить раны рыцаря, тебя, учитывая твой облик, примут за ангела, спустившегося на землю. Возможно, тебе надо отказаться от возможности выйти на поле боя с длинным мечом в руке, но...

Договорить Коул не смог, он почувствовал толчок и, когда мир опрокинулся, со стуком ударился затылком об пол.

— Брат, ты великий дурень! — Миюри схватила его за шею, будто хотела задушить. — Это мне было тяжело, так тяжело...

Она вцепилась ногтями в его одежду и уткнулась лицом ему в грудь. Коул положил руки на её худенькую спину и вздохнул.

— Мне было очень тяжело... Я просто сдалась...

— Это очень несправедливо, что я следую за своей мечтой в одиночестве, — произнёс Коул, и Миюри подняла с его груди заплаканное лицо. — Конечно, это не то же самое, что мир мечей под рёв толпы, который ты себе представляла.

Он вытирал большим пальцем ещё выступавшие у неё на глазах слезинки.

— В будущем наверняка будет ещё немало этих состязаний, в которых скачут с копьями на лошадях. Когда ты вырастешь, ты уже не будешь уступать другим рыцарям, сидя верхом. Тебе будет не поздно принять участие в состязании.

Учитывая телосложение мудрой волчицы в человеческой форме, трудно ожидать, что Миюри станет крупнее настолько, что её можно будет назвать девой-рыцарем, но кто знает...

— Одного раза мало.

По упорству Миюри нет равных в мире.

— Ладно, сможешь участвовать несколько раз, если не поранишься, — поддразнил Коул, изображая разговор взрослого с ребёнком.

Миюри, как ребёнок, надулась, опустила голову и крепче вцепилась в его одежду.

— Брат, ты... ты великий дурень! Злюка!

Коул похлопал её по спине, потом погладил. Волчий хвост бешено заходил верх-вниз, задрав её подол к поясу. Прилично ли это той, от которой ждут, что она будет изображать святую? Он хотел помочь ей вернуть подол на место, но тут в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли.

— Эй, вы заняты? — спросила Шарон, хладнокровно глядя на них.

— Полагаю, ты смогла понять, что это недоразумение.

Шарон, пожав плечами, вошла и стукнула костяшками пальцев Миюри по голове, та сделала вид, что воплощения орлицы в комнате нет, и крепко прижалась к груди Коула.

— Поспешите с приготовлениями, я пойду на церемонию открытия с Кларком.

Миюри, вцепившаяся ногтями в Коула так, словно грызла бараньи рёбрышки и не собиралась отрываться, пока не высосет костный мозг, вдруг вскочила и, пронзив взглядом Шарон, выкрикнула:

— Противная курица!

— Ладно, ладно, лай, сколько хочешь, только поторопись. А ты слишком балуешь эту глупую собаку. Забудь про её причёску, я сама разберусь.

— Нет! Лучше пусть брат!

— Не шуми. Я в приюте всё время помогаю детям и привыкла иметь дело с такими, как ты.

Шарон раздражённо отобрала гребень у Коула и занялась волосами Миюри. Та немного поартачилась, потом смирилась и позволила расчёсывать свои волосы.

— Ты ведь не окаменел, чтобы просто здесь торчать, верно?

Шарон была права, Коул поспешно поднялся и отряхнулся.

— Увидимся позже.

Миюри, сидевшая с надутым видом, медленно, чтобы не мешать Шарон, повернулась к Коулу:

— Так и прождёшь, пока сам не пожалеешь, что не женился на мне!

Если она может так цеплять его, значит, с ней всё в порядке, решил Коул.

— Я с нетерпением жду твоего появления в образе святой, — ответил он.

— Глупости!..

Миюри знала всю глупость Предрассветного кардинала, как Коул знал всю её ребячливость. С этой мыслью он вышел из комнаты и наткнулся в коридоре на лисёнка. Когда это место будет приведено в порядок, он уйдёт отсюда.

Коул не хотел разрушать его дом, и это относилось ко всем живущим в этом мире.

Противостояние Церкви и королевства должно быть разрешено мирным путём.

С верой в это Коул шёл от тихого северного здания к южному, где шумело множество людей в ожидании начала состязания.