Железный Ветер

Сквозь мутное, подернувшееся паутиной трещин стекло узкого иллюминатора рубки Савелий увидел мгновенную вспышку во тьме. Он сразу же подумал, что это орудийный залп и инстинктивно сжался, ожидая нового взрыва. Но ничего не произошло — первый залп холостым зарядом лишь прогрел ствол.

Металлические когти транспортера захватили новую болванку, поршень вдвинул ее в зарядную камору.

'Сынок', неожиданно спокойно подумал Савелий Таланов.

Вокруг него кричали люди, пронзительно заливались сирены. Судовые машины оглушительно завывали, надрываясь в попытке вынести 'пассажира' из-под огня. За дверью, перекосившейся в поведенном взрывом косяке, кто-то надсадно, монотонно вопил от боли. Но шестидесятилетний старик был спокоен, отчетливо понимая, что это конец.

'Сынок, пожалуй, мы больше не увидимся...'

Первый же стандартный снаряд 36.dm с радарным взрывателем точно поразил мишень, обрушив в море пылающие останки пассажирского дирижабля и похоронив в холодной пучине всех, кому выпала несчастливая судьба оказаться на его борту.

Глава 7

Айвен и Ютта

Барнумбург, самоуправляющийся вольный город на границе между Священным Пангерманским Союзом и Францией, раскинулся почти правильной окружностью в излучине реки Нид, на западном берегу. Его история насчитывала более шестисот лет, и если у городов есть свои божества, то они, несомненно, благоволили 'вольному городу печатников, шпионов и золота'. Расположившийся между голландским Саарбрюкеном и Люксембургом, севернее французского Бузонвилля, он счастливо избег многочисленных европейских войн и усобиц. Исторически, еще с семнадцатого века, город стал центром европейского книгопечатания. В веке девятнадцатом, на фоне длительных франко-англо-германских усобиц, сюда стали стягиваться и финансы, ищущие тихой гавани посреди бурного моря большой политики и разрушительных войн. Окончательно статус одного из мировых финансовых центров за Барнумбургом закрепила общеевропейская война тысяча восемьсот семидесятых годов, положившая конец французской гегемонии, возвысившая союз германских земель и сильно подрубившая мощь Британии.

Деньги и печатные услуги — вот, что предлагал Барнумбург миру. Десять процентов финансового оборота и половина всей печатной продукции Западной Европы приходились на город с населением в неполных два миллиона. Вольный город стал Меккой отделений крупнейших банков и известнейших издательств, в том числе 'Фалькенштейн и полиграфические услуги', которое издавало книги Айвена Тайрента.

Ютта ожидала, что они возьмут такси, возможно, поедут на машине из проката, но небольшая парковочная площадка перед домом была пуста — обитатели уже разъехались по работе, остался лишь трехцветный микрофургон службы быта.

— Господин Айвен? — она слегка повернулась к нему, выразительно приподняв бровь.

— Я подумал, а почему бы нам не полюбоваться красотами города? — безмятежно ответил он, вежливо, но твердо увлекая ее к калитке, отделяющей небольшой, поросший карликовыми акациями дворик от улицы, — заодно мы с вами несколько познакомимся.

— Немного познакомимся, — автоматически поправила она.

— Да, мой немецкий нуждается в улучшении, — с той же безмятежностью продолжил он. — В самом деле, госпожа ... Карлссон, вы давно последний раз проходили по утреннему городу? Ведь он очень красив, оглянитесь вокруг!

Ютта жила в Барнумбурге уже четвертый год, понемногу, маленькими шажками перемещаясь снизу вверх по лестнице дохода и географически — от окраин к центру. Начав мелким референтом в небольшом литературном агентстве, она в конечном итоге стала ассоциатом в одном из крупнейших издательских домов мира. Пусть и очень маленьким юристом, на подхвате у настоящих мастеров дела, но все же это был очень хороший старт, обещавший большие перспективы. Однако, правоведов много, а доходных мест — мало и множество не менее, а положа руку на сердце, и более грамотных специалистов так и не смогли перешагнуть этот порог. Айвен Тайрент обратил на нее внимание, повинуясь неким своим причудам и, соответственно, заставил и старших партнеров 'Фалькенштейна' заметить молодую и перспективную работницу. Это был шанс, который нельзя было упустить, и который целиком зависел от сумасбродства Тайрента.

— Да, конечно, вы правы, — ответила она, стараясь правильно смешать необходимую вежливость и проявление любопытства. Полчаса назад она представляла себе будущие карьерные успехи, к которым приведет ее работа с самим Тайрентом, теперь же назойливо вспоминался отвод ее предшественнику.

'Он мне не нравится', так, кажется, он тогда сказал?

— Да, Айвен, очень красивый город, я с вами согласна! — попробовала она снова и почувствовала, как невыносимо фальшиво это прозвучало. Ютта окончательно смутилась и закусила губу, совсем как в детстве, когда долго, мучительно зазубриваемое стихотворение неожиданно забывалось. Обида охватила ее — на Айвена, сумасброда, который лишь парой действий полностью выбил ее из колеи и еще больше — на себя. Она отвернулась, стараясь сдержать невольно навернувшиеся на глаза слезы.

— Ютта... — Айвен крепко, но в то же время как-то очень легко, очень мягко взял ее под руку. Она посмотрела ему прямо в глаза и увидела, как легкая, очень доброжелательная улыбка осветила его простоватое лицо.

— Ютта, — повторил он. — Наверное, мне следовало объясниться сразу, чтобы не вводить вас в смущение.

Он сделал паузу и сбавил шаг. Теперь они неспешно шли, почти брели по улице окаймленной каштанами. По бокам трех— четырехэтажными коробками поднимались доходные дома, типовые строения, но каждое было украшено по-своему, где-то вимперги и ажурные окна, где-то мансардные крыши с фронтонами. И, конечно же, зелень, много зелени. Дворы, окаймленные традиционными тонкими решетками 'под бронзу' были декорированы в соответствии со вкусами и возможностями владельцев и жильцов — аккуратно подстриженные деревца, красивые экзотические кустарники — детища французских генетиков от ботаники. Много цветов и разного вьюна. Всемирный 'Экологический кодекс' очень строго ограничивал промышленное загрязнение жилых зон и прямо запрещал в городах любой автотранспорт кроме общественного. Он же поощрял всевозможное озеленение. Городской совет Барнумбурга, управлявший городскими делами, ревностно соблюдал положения 'Кодекса', дополняя собственными нормами, благодаря которым 'город печатников' был самым чистым и 'зеленым' в Европе.

— Должно быть, мне следовало сразу предупредить вас о двух вещах — продолжал Айвен. — Во-первых, я не сумасброд с туго набитым бумажником, которому нравится унижать людей...

Ютта вздрогнула, он словно читал ее мысли.

— ... во-вторых, вам не следует меня бояться. Я могу показаться эксцентричным, но это оттого, что я долгое время прожил в достаточно дальних краях, в совершенно иной культуре. Поэтому многое из того, что кажется вам естественным, для меня до сих пор необычно. И наоборот — привычные мне вещи иногда кажутся... странными для окружающих. Вас испугал мой отказ работать с тем законником?

Ютта молча склонила голову, едва-едва, но он понял.

— Дело в том, — серьезно продолжал Айвен, — что его имя, Генрих Гиммлер, оно будит у меня очень неприятные воспоминания, которые мне не хотелось бы вспоминать. Не очень радует работать с человеком, который каждый раз заставляет вспоминать... скверное.

Вероятно, тема и в самом деле была ему неприятна, немецкий Тайрента ухудшался с каждым словом. И Ютта решила, что следует перевести разговор с этой темы, неприятной и болезненной для них обоих.

— А мое имя ничего вам не напоминает? — уже смелее спросила она.

— Нет, — Айвен вновь улыбнулся, — только фамилия. Но с ней связаны хорошие вещи, поэтому вам нечего опасаться.

— И что же это?

— Позвольте, пока я оставлю в тайне, — с этими словами Айвен подмигнул ей, снова выбив из равновесия, настолько несерьезным выглядел его поступок. Не давая опомниться, он продолжил уже совершенно иным тоном, задумчивым и чуть отстраненным. — Лучше посмотрите на этот прекрасный город новым взглядом, так, как его вижу я. Представьте, что вы проделали очень долгий, трудный путь, на котором вас поджидало немало опасностей. Вы устали, одежда износилась, и вот перед вами открывается... он.

Они как раз вышли на бульвар имени Вильгельма Айзенштайна, второго канцлера Пангерманского Союза, который в свое время отстоял независимость Барнумбурга в сложной политической игре с французами, действуя по принципу — 'если не мне, так никому'. Городские банкиры, уже тогда оперировавшие немалыми средствами, отблагодарили канцлера очень выгодными займами, которые немало поспособствовали послевоенному подъему объединенной Германии. А спустя десять лет после 'грамоты вольности', когда город пережил самую большую и капитальную перестройку, один из красивейших бульваров 'новой планировки' обрел имя немецкого реформатора.

Порыв Айвена, искренность его слов поневоле захватили Ютту, как будто некто сильный и добрый убрал стекло ежедневной суеты, забот и тревог, сквозь которое она привыкла созерцать окружающий мир. И она действительно увидела тот самый Барнумбург, что так восхитил четыре года назад молодую выпускницу Датского Колледжа Правоведения, приехавшую покорять Европу и мир.

Город поднимался от окраин подобно волне или пирамиде, от маленьких одно и двухэтажных зданий к многоярусным небоскребам делового центра. В Барнумбурге осталось не так много по-настоящему старинных зданий, Городской Совет всегда стремился идти в ногу со временем и прогрессом. Но при этом, архитекторы, определяющие лицо города, приложили немало усилий, чтобы здания и комплексы, входящие в список 'тысячи памятников', были органично вписаны в общий архитектурный ансамбль. Публичная Библиотека, одна из первых в мире, первая печатная фабрика, здание Товарных Договоров — памятник тому времени, когда Барнумбург был помимо прочего еще и торговыми вратами между Францией и германскими княжествами. Эти памятники старины, солидные, капитальные постройки из тесаного камня и потемневшего от времени кирпича, соседствовали с устремляющимися ввысь многоэтажными центрами и жилыми домами. Высокие, хрупкие на вид, но невероятно прочные и стойкие конструкции из супернапряженной арматуры были еще одним подарком моря, точнее металлургии глубоководных аппаратов. Здесь можно было увидеть современнейший монорельс, бесшумно скользящий бесконечной металлической струной мимо скромного домика девятнадцатого века под стрельчатым сводом и маленький скверик, скромно уместившийся между громадами корпоративных зданий. Огромные дирижабли подобно грузным жукам с царственной неспешностью проплывали в небесной глади, перенося тонны грузов и тысячи человек. И, словно механические кузнечики, пассажирские гиропланы стремительно прыгали ввысь с посадочных площадок на крышах небоскребов.

Это соседство старого и нового, приземисто-широкого и ажурно-высотного, мрачных, древних тонов и всевозможных оттенков белого, небесно-голубого и зеленого создавало тот неповторимый ансамбль, ту ауру волшебства, которая принесла Барнумбургу славу красивейшего города мире.

На планете хватало мегаполисов больше, богаче, населеннее. Гигантские города Старого и Нового Света, восточной части Южноамериканского Анклава, Азиатского Объединения и Российской Империи кипели деловой активностью, стройками, миллионами жителей. Они захлебывались богатством, стягивали регионы и целые страны серыми нитями автодорог и сверкающими нитями стремительно развивающегося железнодорожного транспорта.

Но второго Барнумбурга не было на свете.

— Айвен, откуда вы? — повинуясь внезапному порыву, спросила она. Молва, слухи, подогреваемые бульварными журналами, глянцевыми собраниями грязных сплетен давно приписывали Тайренту темное и преступное прошлое. Недаром, писали они, русский по происхождению обосновался в европейском вольном городе, наверняка на родине или в ином месте его ожидали большие проблемы с законом и охраной правопорядка. Как юрист, притом хороший, со знанием криминологии, Ютта понимала, что настоящий злодей таким и должен быть — обаятельным, вызывающим расположение, умеющим быстро раскрыть внутренний мир собеседника и войти в доверие.

Но сдержанный, чуть старомодный человек, равномерно вышагивающий рядом с ней, немного ироничный, но с некой печалью, скрытой глубоко в душе никак не походил на злодея, бандита и афериста, скрывающегося от правосудия на территории самоуправляющегося города со своей полицией.

— Из очень далеких мест, — произнес он, наконец, когда она уже решила, что ответа не будет. Простите, госпожа Карлссон, я не очень люблю говорить об этом...

Они шагали дальше, в тени зеленых насаждений бульвара. Прохожих было немного — рабочий день уже начался, и большая часть горожан покинула свои дома и улицы. По проезжей части в обоих направлениях двигались частные паромобили, в основном открытые легковые машины. Изредка проезжал громыхающий двигателем общественный автобус, громыхая двигателем, оставляя после себя неприятный запах. Ютта каждый раз морщилась и про себя молилась, чтобы Городской Совет наконец-то запретил эти самобеглые вонючки, воплощенное оскорбление 'Экологического Кодекса'. Впрочем, оскорбление, увы, пока необходимое. А вот Айвен слегка кивал, словно провожая шумного и вонючего монстра как доброго знакомого.

— Надо спешить, — как ни в чем, ни бывало, сказал Айвен, когда стрелки часов отмерили пять минут десятого, словно это и не он предложил пешую прогулку. — здесь рядом поезд, давайте проедем пару остановок? Как раз будем вовремя.

Электропаровоз, с котлом, нагреваемым от контактной сети, бесшумно скользил по сверкающей в солнечных лучах стальной струне. В вагоне было непривычно малолюдно, они сели, и Айвен снова углубился в созерцание городской панорамы, так, словно видел ее первый раз.

Монорельс поднялся на опорах, выбежал на верхний уровень череды приземистых офисных зданий, скрывающих множество крупных и мелких фирм, ищущих в Барнумбурге богатой клиентуры и прибежища от налогов. Солнце атаковало широкие окна состава, запрыгало шаловливыми зайчиками, отражаясь от полированных поверхностей, пряжки на портфеле-несессере Ютты и больших часов Айвена, непривычной прямоугольной формы, с очень сильно исцарапанным стеклом.

Несколько минут состав двигался вдоль дорожной магистрали — шестиполосная скоростная трасса пронизывала город и предместья насквозь, от французской до германской границы, а в пределах городской черты она была еще и закрыта армстеклом. Под ней, в тоннеле на глубине десяти метров пролегала дорога-близнец для тяжелого автотранспорта, обеспечивающая транзит и снабжение самого города. По причудам экономических законов тоннель с вентиляционными системами и углепоглотителями оказался проще и экономнее чем длинный объезд по границе черты 'природной безопасности'.

Монорельс выпустил их на станции в деловом центре, у 'башен-близнецов'. Собственно, 'близнецами' Банковский Консорциум Барнумбурга и Издательский Дом Фалькенштейна не были. В обоих было по восемьдесят этажей, на уровне шестидесятого оба небоскреба соединялись крытой галереей, на этом сходство заканчивалось. Банкиры обосновались в здании представлявшем в поперечном разрезе правильный равносторонний крест. Сам по себе 'консорциум' был белым, но этот цвет терялся под напором мозаики синих стекол, похожих на чешую небесного дракона. Сверкающие армстеклом капсулы внешних лифтов сновали вверх-вниз как маленькие жемчужины.