Замок Пастыря

Багаж оставили в купе, но саквояж с исландским манускриптом Георгий предпочел держать при себе. На скорую руку вывел на боку отводящий глаза символ. От воришек вокзальных хватит, а если кто посерьезнее объявится — тут уж придется самому защищаться. Хотя... вряд ли кто-то будет атаковать среди такой толпы. Таинство было свято для всех — даже для тех, кто человеком быть давно перестал, а то и вовсе никогда им не был.

Тихон отпросился сходить до рынка, на что Георгий строго наказал ему явиться не позднее половины первого, а сам спустился в ресторан. Там он заказал черный чай и, попробовав принесенный напиток, проклял того, кто его заваривал. В переносном смысле, конечно, потому что даже самый дурной чай — это не повод накладывать настоящее проклятие. Развернул перед собой утреннюю газету, и принялся делать вид, что читает. Мысли же его были далеко, и крутились отнюдь не вокруг еврейских бесчинств в Одессе или ограбления купца Крупенникова в городе Симбирске.

Думал Георгий преимущественно о том, в какой переплет он умудрился угодить на этот раз. В том, что Яцек Томашевский — Апостол, он уже не сомневался. Если на приеме у Базилевской это была лишь одна из возможностей, то под фонарем на улице все сомнения развеялись. Запах отказывающейся умирать мертвечины Георгий бы ни с чем не перепутал. Густо пронизанная эфирными каналами сетчатка глаз, создающая видимость красного свечения зрачков, только была лишним подтверждением. Как и то, что Томашевский упомянул Кровожора — того, про кого вообще ни одна живая или мертвая душа знать не должна.

А в Петербурге остались Бладберг и Стальная Ведьма, и если от последнего спасет расстояние и ритуал Небытия, то вторая... если хотя бы половина того, что про нее рассказывают, правда, от этой дамы и на Луне не спрячешься. Остается только надеяться, что он произвел правильное впечатление, отведя от себя любые подозрения. Но это дело не столь важное. Важно то, что он как-то ухитрился перейти дорогу древнему и крайне сильному кровососу, который сохранял инкогнито даже в сердце чужого поместья. И тут возникает риторический вопрос...

'Что толку от умения видеть будущее, если предсказуемые проблемы просто сменяются непредсказуемыми?'

Георгий задал себе этот вопрос, но ответа не нашел. Отпил гадкого чая, перелистнул газету, и погнал прочь все экзистенциальные мысли. С каждым годом они возникали все чаще, и каждый раз ему почему-то хотелось спалить к чертям магические книги, сломать об колено зачарованный клинок — и просто забыть обо всем. Провалиться в счастливое неведение, в котором пребывали окружающие люди, ничего не подозревать о накатывающейся на мир волне ужаса. Забыть обо всем, что он видел в своих пророческих грезах.

Вот он идет по городу. Городу, где старинные улицы полны мертвецов. Он видит перед собой кого-то и останавливается. Это девочка, лет десяти-двенадцати. Она замотана в какое-то драное тряпье, лицо — одни кости.

Вот он держит в одной руке мастерок, а в другой — кирпич. Он должен как можно скорее начать работу, чтобы успеть построить стену до того, как станет слишком поздно. Только эта стена послужит спасением, только на нее вся надежда. Подгоняемый необходимостью, он пытается зачерпнуть из корыта, но мастерок лишь шкрябает по дну — нет цементного раствора.

Ноздри щекотнул запах духов. Нет, 'щекотнул' — слишком мягко сказано. Скорее, ударил в нос с размаху, не хуже заправского боцмана, перебив собой все прочие запахи вокзала, и даже запах не успевшего остыть чая. Георгий отвлекся от газеты и собственного самоедства, и прислушался к аромату.

'Гортензия, клевер и самшит. Крайне странное сочетание, такие духи наверняка делались на заказ. Но зато ни с чем не спутаешь, даже не имея звериного нюха'.

Запах усилился еще сильнее, предвещая появления своей обладательницы. Стук каблуков по плотному деревянному полу резвый — значит, возраст невелик. Рядом шаги ног в сапогах — более тяжелые, мужские. Слышатся чуть дальше — значит прислуга, не сопровождающие. Подводя итог, барышня молодая, небедная, путешествующая в сопровождении нескольких слуг — а значит еще и эксцентричная. Занятное сочетание...

— Простите, офицер, могу я присесть?

У Георгия на загривке встала дыбом шерсть. Пока еще образно. Он приспустил край газеты.

'В десятку'.

На вид ей было лет двадцать или чуть больше, очень светлые волосы, голубые глаза. Платье — какого-то новомодного покроя, облегающее фигуру. За спиной — не то камердинеры, не то лакеи, в одинаковых костюмах, держат массивные чемоданы. Как-то странно они их держат... пустые что ли?

— А что, больше нигде... — он на всякий случай огляделся, и закончил уже утвердительно, — нет свободных мест. Нет, не возражаю. Если конечно вы не против общества грубого солдафона.

— Благодарю вас, — незнакомка ловко устроилась на стуле и подняла пальчик, подзывая официанта.

— Не заказывайте тут чай, — посоветовал Георгий. — Он просто ужасен.

— Насколько ужасен? — деланно удивилась та.

— Как жизнь бедняка.

— Но вы его пьете.

— Не хочу привыкать к нежностям.

Незнакомка тихо рассмеялась. Мага передернуло вторично.

'Польский акцент. Второй раз за сутки — польский акцент. Такая доза поляков для меня слишком велика'.

— Простите, я не представился. Георгий Летичев, инфантерии штабс-капитан, в отставке.

— Мария Вишневская. Кажется, в отставке вы уже давно.

— Почему вы так решили?

— Вы сначала назвали имя, а потом уже звание. А положено наоборот.

— А вы разбираетесь в таких тонкостях?

— У меня папенька в жандармских чинах, тонкостями с малых лет все уши прожужжал.

'Жандармская дочка, путешествующая с несколькими слугами и носящая самые модные наряды? Видимо, папенька не в последних чинах и бюджет ведомства считает собственным кошельком. Как обычно'.

— Вы не из Варшавы случайно?

— Нет, из Москвы. А почему вы спрашиваете?

— У вас мягкий акцент, похожий на польский.

— Правда? — Мария удивленно вскинула тонкую бровь. — Мне казалось, тут так все говорят.

— Может быть, мне просто показалось.

— Зато вы точно не местный.

— Как вы догадались?

— Сидите на вокзале с багажом — значит, собираетесь ехать. Багажа у вас мало — значит там, куда вы едете, у вас и так все есть. А раз вы в отставке — значит, не в казарме будете жить. Ну как, я угадала?

— Я восхищен вашей прозорливостью.

Обычный разговор ни о чем, просто чтобы скоротать время ожидания, заставлял Георгия нервничать все больше и больше. Факты говорили о том, что перед ним просто миловидная дворянка, тревожный же звоночек интуиции больше походил на соборный колокол. На всякий случай маг бегло проверил возможные ветки событий. Опасность нигде не просматривалась даже на двое суток вперед. Но мягкий акцент, польская фамилия... Томашевский, кем бы он ни был на самом деле, не стал бы подсылать за ним кого-то из своего выводка под такой броской личиной, перед этим появившись лично. Это было бы слишком очевидно. Он сам идиот или считает идиотом Георгия? Оба варианта исключаются, не та порода. Апостолы не доживают до таких лет, совершая примитивные ошибки. А Томашевскому никак не меньше пятисот лет.

Блеф? Попытка сыграть примитивно именно потому, что это неожиданно? Чушь, предсказателя на такой финт не поймаешь. Кроме того, если Томашевский знает, кто такие Летичевы, то должен понимать, что посылать одного детеныша, даже первенца, рискованно. Слишком велики шансы вместо трупа неугодного мага получить упокоенный молодняк.

'Зазнался ты, братец. Да кому ты нужен? Не разводи паранойю'.

Старый кровосос опознал потомка в каком-то там поколении одного из своих старых недругов и решил пошутить. Чувство юмора у древней мертвечины специфическое, это да. Но тратить силы просто, чтобы поквитаться за стычку, которая была минимум триста лет назад? Нет, это идиотство — а Яцек кто угодно, не идиот. Получается, Мария Вишневская — это просто Мария Вишневская?

— Собрались в Европу? — спросил он, просто чтобы поддержать беседу.

— Нет, что вы. Там совершенно нечего делать осенью. Вот на Рождество — другое дело, — Вишневская мечтательно закатила глаза. — Вы когда-нибудь проводили Рождество в Париже?

— Ну, как бы сказать...

Обстоятельства сложились так, что Рождество в декабре 1905-го года Георгий действительно застал в Париже. Только вот на круассаны, любование фейерверками и прогулки по набережной Орфевр времени не было. То было время сразу после войны, в России кипели революционные настроения — а Георгий, только-только уволившийся из армии, вороном кружил по континенту, встревая везде, где была возможность сорвать куш. В Париже он был проездом, возвращаясь из Монако с пятьюдесятью тысячами франков.

Чемодан с которыми у него сперли прямо из под носа.

В итоге рождественские каникулы превратились в довольно утомительные поиски вора, способного обойти охранные чары, каковым оказался один обитатель парижских трущоб — юрод, приспособивший свои врожденные сверхъестественные силы для воровства. Деньги он спустить не успел, так что Георгий, по внезапному капризу, пощадил его, наказав не попадаться на глаза. А на следующий день пошел в банк, чтобы обменять франки на рубли. И обнаружил в кармане на месте зажигалки только насмешливую записку, советующую не хлопать ушами.

В тот день маг сделал для себя три вывода. Во-первых, ушами хлопать действительно не стоит. Во-вторых, отложенные проклятия — не блажь, а необходимость. В-третьих, спички дешевле и не портят вкус сигарет бензином.

— Ах, простите. Наверное, у вас было не такое большое жалование.

'А вот это уже жестоко'.

— Ну почему, я там бывал. Правда, не на отдых ездил, а по делам. И еще позвольте поаплодировать. Вы так ловко ушли от ответа, куда направляетесь. Это такая тайна?

— Нет, не тайна. Я просто путешествую. Сейчас планирую пересечь всю Россию из конца в конец по Транссибирской магистрали, сяду в поезд здесь и сойду во Владивостоке. А потом, думаю, в Соединенные Штаты.

— Необычные у вас интересы, для юной леди.

— Мир вообще удивителен и прекрасен, если однажды дать себе осмотреться. Я, например, начала замечать столько новых вещей, о существовании которых раньше и не подозревала. Вы знаете историю этого вокзала?

'Господи, да откуда мне это знать?'

— Простите, нет.

— Первоначально он располагался не здесь, а у Покровской заставы(1), но одиннадцать лет назад железнодорожную линию в этой местности выкупило государство, а архитектор Николай Орлов построил новое здание.

— То есть, вы стараетесь расширить кругозор?

— Ну... — Мария задумчиво возвела глаза к потолку. — Не только. Мне очень нравится подмечать детали. Например, за то время, что мы разговариваем, вы ни разу не перелистнули свою газету, а когда я подошла, она была открыта на колонке объявлений. Вам так интересны средства для отращивания усов и калоши марки 'Треугольник'?

Она беззвучно хихикнула в ладошку. Георгий, стараясь не потерять самообладания, сложил газету и отложил на край столика. Выдержка у него имелась, но не железная, а эта чертовка определено вознамерилась вывести его из себя.

— Не вижу ничего дурного в средствах для отращивания усов, — с достоинством заметил он, пригладив собственные усы. — Знаете, турки так говорят: 'Мужчина без усов — все равно, что женщина с усами'. А без калош в нашей провинции нельзя. Чай не столица, о брусчатке только мечтать приходится.

— Ага, проигрывать вы не любите... а как ловко ушли от ответа, зачем закрылись газетой. Или это такая тайна?

— Вовсе не тайна. Просто когда я вспоминаю оборону Порт-Артура, эти заваленные тысячами трупов склоны, запах горелой плоти и разорванных кишок, отчаянные вопли смертельно раненых — то начинаю либо глупо хихикать, либо впадаю в прострацию. А окружающих это порой... смущает.

Эта отповедь должна была вызвать естественное отторжение и, как минимум, свести разговор на нет. Эффект получился прямо противоположным. Мария чуть не подскочила на стуле, и восхищенно прикрыла рот руками.

— Вы... вы правда участвовали в сражениях?! — почти благоговейно прошептала она. — Пожалуйста, расскажите побольше!

'Какая... разносторонняя леди. Ладно, бывало и хуже'.

— Кхм. Извольте. Вспоминается мне тут один забавный случай, когда перепутали эшелоны со снарядами, и флотские отправили на крепостные батареи, а сухопутные, соответственно, эскадре...

Несколько часов спустя