Туманность дракона 1. Дорога в никуда

* * *

Швейцария. Кантон Берн. Тунское озеро

По серебрящейся росой траве лужайке стремглав несся сияющий ураган счастья. Длинные темно-рыжие волосы развихрились от быстрого бега, ленты улетели.

— Дэв! Дэв! Дэв! — ураган налетел и уткнулся в него носом, изо всех сил обхватив руками, прижавшись хрупким тельцем.

Он нерешительно обнял малышку и на мгновение замер, с изумлением рассматривая такое родное и такое незнакомое. А потом все-таки рассмеялся, радостно и облегченно, подхватил маленькое сокровище на руки. Напряжение, тисками давившее грудь на протяжении всей поездки, немного отпустило.

— Ну, давай знакомиться?

— Дэв, я так рада! Так рада! Ты вернулся! — с восторгом повторяла девочка, обнимая его за шею и прижавшись кудрявой головкой к щеке. Ласково гладя сестренку по мягким рыжим волосам, он подумал, что мама вот точно так же бросилась бы навстречу, обняла бы и целовала, а по щекам ее текли бы слезы радости. Если бы она была жива. Если бы все тогда сложилось по-другому... Он сильнее прижал ребенка к себе и немного развернул ее лицо. Как удивительно похожа на нее: такие же красивые глаза с пушистыми темными ресницами, и ямочки от улыбки на щеках — она будет редкой красавицей, когда подрастет.

— Мира! — он пробовал ее имя на вкус, и в душе что-то менялось, будто появилась еще одна новая конечность, целая новая часть его самого. 'Я так долго думал, что я один, совсем один, ослабленный, отбившийся от стаи, и вдруг оказалось, что меня много больше, и я сильнее, а моя родная кровь щедро вливается мне в вены, увеличивая мою мощь в сотни, нет, в миллионы раз'.

Продолжая держать девочку на руках, он стремительно шагал по просторной стеклянной оранжерее, утопающей в зелени экзотических растений. Какое все непривычное. Кажется все не на своих местах. Показалась впереди невысокая худощавая фигура. Мануэль? Встречает? Ну, конечно же! Бессменный секретарь отца, преданный друг. Умные глаза со слегка опущенными вниз уголками, хронические тени. Постарел и высох, как благородный пергамент. Открытое и обаятельное лицо трогательно скривилось в непривычной улыбке, и он тоже расцвел в ответ. Эту глубинную радость не удержать, не спрятать, да и скрывать не хочется.

— Я дома, старина. Я дома!

— Мой принц, — неуверенно сказал Мануэль, делая шаг навстречу, — неужели я имею радость видеть вас? Я не могу поверить такому счастью.

Он попытался было тяжело опуститься на колено, но Дэв подхватил его свободной рукой, крепко сжал за локоть: — Прости, друг мой. Прости за эти годы.

— Он ждет, мой принц. Приготовьтесь. Встреча будет, вероятно, тяжела для него.

Знакомый жемчужный кабинет отца, где он всегда любил проводить свое свободное время. Эта привычка не изменилась. Он и сейчас задумчиво сидел в кресле около огромного окна, сильные руки расслабленно опущены на подлокотники, на коленях позабытая книга. Усталый родной взгляд желтых глаз не зол, не разъярен. Почти угасший костер, лишь уголья кроваво тлеют под слоем пепла. — Iishvar`a, — Дэвиан глубоко вдохнул и бережно опустил сестренку на пол. Сделал шаг, другой, чувствуя, как невидимая грань разделяет тех, с кем он пришел и их с отцом. Сколько лет они не виделись, сколько нескончаемо-долгих лет. Для него они пронеслись единым мгновением, но отец... Как он постарел... И вина лишь на нем. Блудный сын. Отродье. — Я вернулся, pit`ar.

Можно ли свыкнуться с болью, не потерять самое себя и все идти и идти, сжав зубы, напролом. Вопреки всему. Отец был против его бредовой идеи, он всегда был против. Ибо как можно равнодушно смотреть на помрачение твоего единственного ребенка, на родство с презренным, отверженным родом. Тогда он был единственным. Избалованным. Испорченным. Мнилось, что все дары этого мира ничтоже сумняшеся падут к его ногам... Жизнь воздала ему все причитающиеся блага щедрыми пригоршнями. По деяниям, по заслугам.

— Мой наследник, — тяжелые слова падали, как гранитные валуны, впечатывая в землю, уничижая, — если бы я когда-либо мог подумать, что ты сможешь так сильно уязвить меня — я бы проклял день, когда ты появился на свет.

— Прости... за всё...

— Самая большая трата, какую только ты мог совершить — это столь бездарно тратить отпущенное тебе время! — этот взгляд, продирающий насквозь, выворачивающий наизнанку. Коронный взгляд властителя.

Дэв выпрямился, прямо посмотрел в глаза отцу. 'Мне нечего возразить. У тебя своя правда, у меня — своя'. Промолчал, а что тут скажешь.

— Ты был не одинок в своих бедах, — сир Регин жестко сжал деревянные поручни. Сминая их в труху, он начал подниматься. Львиная сущность проступала все сильнее: безудержная мощь, огненные штрихи гривы, зрачки сжались в лезвие бритвы. Боль, многолетняя обида душили, и он продолжал говорить и говорить, уже чувствуя, как неудержимый дух сминает грани реальности. — Тогда я потерял свою жену и твою мать. И все это случилось из-за тебя, из-за твоего безрассудства: ее подкосила не кровь, пролитая на твоей свадьбе, а твой исход. Понимаешь, сын? Ты разменял свою кровь на ничтожество и остался ни с чем. Ты принес зло в наш дом... Знаешь, зачем я искал тебя столько лет? — звериный рык клокотал в горле. Зверь с человеческим еще торсом стоял перед Дэвианом, скалился ему в лицо. — Чтобы сказать тебе в лицо, что проклинаю. Мне плевать, рок то вмешался или так несчастливо легли звезды — большего урона мне не причинял ни один из врагов. И твое счастье, что я не нашел тебя раньше — тогда я задушил бы тебя собственными руками.

— Iishvar`a... — Мужчина, стоявший сейчас перед сиром Регином был похож на его сына. Те же черты, та же фамильная мощь. Но взгляд, упрямый злой взгляд был другим. Вырос. Заматерел. Заледенел в своем одиночестве и вечном поиске. — Все мы в этой жизни должны нести свое бремя и принимать уготованный svargapatha[18]. Я однажды выбрал свой путь... В твоей воле принять меня ... и простить. Но я приму твою мудрость, pit`ar, что бы ты не решил.

— Ты говоришь, что примешь мою мудрость? — грозно рыча, начал было сир Регин, но вдруг замер, схватившись за грудь. Вновь обретая человеческие черты, мертвенно-бледный, он начал клониться набок, будто бы какой-то внутренний стержень вдруг выдернули из него.

ГЛАВА 4. УТРАЧЕННОЕ, НЕ ПОТЕРЯННОЕ. VARIATIO.

В кругосветье нет ничего постоянного, и каждый рассвет всегда внове, ибо видеть в чудесном чудесное — вот ключ ко всем тайнам...

Япония. Токио

Кеншин расстарался. Не представляю, каким образом ему это удалось, но уже к концу дня одна из страниц в загранпаспорте украсилась визой с цветками сакуры и моей же фотографией, что немного озадачило: зачем, в самом загранпаспорте ведь уже есть одна. Миновала еще одна ночь, в течение которой я проспала, как убитая. Пасмурное хмурое утро грозило разродиться снегопадом, и я, наверное, уже в пятый раз перетряхивая чемодан на предмет тщательной проверки 'не забыла ли чего туда положить?', нервно поглядывала в окно и переживала, что если вдруг поднимется ветер и начнется вьюга, то вылет, скорее всего, отменят. Погода для середины зимы стояла теплая — всего каких-то шесть-семь градусов мороза, однако же снег шел довольно часто. Как мне казалось, даже чаще, чем в предыдущие годы, и это было в общем то здорово. Свежевыпавший снег, укрывавший на какое-то время весь город белоснежным покрывалом, делал все вокруг сказочно-хрупким, искрящимся и нарядным и становилось очень жаль, когда он все же таял, обнажая серые стены зданий и асфальт.

За квартирой приглядят, пора ехать. Огромные, страдающие глаза Ярика так и стояли передо мной, когда я, скрепя сердце, передала чемодан Кеншину. В полном молчании мы спустились к такси. Регистрация на рейс прошла без заминок, хотя я почему-то отчаянно ждала чего-то такого. И вылет не отменили, поскольку снег так и не пошел. И вообще ничего больше не случилось — не сломался самолет, не закрыли аэропорт из-за каких-нибудь террористов, а я все не могла поверить, что все же делаю это.

Перелет на маленьком и некомфортном самолетике занял что-то около часа с небольшим, и вот, уже низкая туманная дымка приветствует нас в аэропорту Ниигаты — старого порта, находящегося на западном побережье острова Хонсю. Длинный серый коридор рукава и большой невероятно чистый зал паспортного контроля, забитый огромной толпой народа, мы прошли на удивление быстро. Бегло взглянув в документы, таможенники низко поклонились моему сопровождающему, не задавая никаких вопросов.

Кеншин оживился. Его миндалевидные, чуть вздернутые к вискам темные глаза весело щурились; прямые брови, будто силуэт птицы, распростершей крылья, взлетали вверх. Нас встречал незнакомый мне парень, ростом чуть ниже Кеншина, но намного выше меня, с забавным ершиком волос.

— Охаё, друг мой! Вот приятный сюрприз! — он покосился на меня, расцвел доброжелательной улыбкой, сразу безотчетно расположившей к нему.

— Яххо! Аврора-тян, познакомься, это Акира — мой друг еще со школьных времен, — и Кеншин весело подпихнул его.

— Авлола-сан, очень рад встрече! — картаво заявил его друг, не различая разницы между буквами 'р' и 'л'. Я радостно приветствовала его, и немного поправила произношение 'Аврора', понимая, что многие японцы не различают эти буквы, поскольку для них это один и тот же звук.

— Аврррорррра! — улыбаясь во весь рот, подтвердил Акира и мы вместе рассмеялись.

Мы уверенно проследовали к отдельно припаркованному лимузину, из которого при нашем приближении выскочил пожилой человек и, низко кланяясь Кеншину персонально и нам, в том числе, помог нам устроиться. Знать их обычаи — одно, но воочию наблюдать, как наш водитель продолжает кланяться, задом пятясь к своей двери, было очень и очень непривычно.

— А вещи? — запоздало спохватилась я.

— Не волнуйся, они уже в багажнике. — Какая все-таки обаятельная улыбка у Акиры.

— Ммм, и каковы дальнейшие действия? Мы едем на станцию и отправляемся в Киото?

— Ээээтоооо... Пусть это будет пока секретом, хорошо? Я хочу познакомить тебя с моей страной, — открытое лицо Кеншина стало загадочным, словно у сфинкса, и я прекратила расспросы: пусть будет сюрприз.

Ехали мы совсем недолго, и вскоре уже оказались на станции синкансен — железнодорожной системе скоростных экспрессов. Сам поезд по дизайну более всего напоминал 'Шаттл' и внутри было довольно таки удобно: расположившись на мягких сиденьях, мы следующие два, или чуть больше часа весело болтали и смеялись. Как вскоре выяснилось, приехали мы в Токио.

— Аврора-тян, — сказал мне Кеншин, сосредоточенно и смущенно нахмурив брови, — я подумал, что невозможно не посетить столицу, первый раз приезжая в Японию. Мы здесь побудем еще весь завтрашний день, а утром, 31 декабря отбудем в Киото. Новый год встретим у меня дома, там я познакомлю тебя с моей семьей!

Как странно, подумалось мне. Ведь вот только что, казалось бы, я и не предполагала, что нечаянно-негаданно окажусь в чужой стране с перспективой встретить праздник в незнакомой семье, по неизвестным мне традициям. А ведь могла бы быть вместе с совсем другим человеком... Таким ли уж чужим, как мне зло думалось недавно? Таким ли уж далеким?

Стоило выйти из синкансена, и меня поразил культурный шок. Каждую секунду на разных уровнях по какому-нибудь из путей с разной скоростью проезжали составы: метро, и электрички, и суперэкспрессы. Глаза просто не успевали следить за множеством одновременно перемещающихся объектов, как на железнодорожных путях, так и на перроне, а количество людей просто поражало. Мужчины, деловито проходившие по своим делам, в абсолютном большинстве своем были закованы в одинаковые черные костюмы, галстуки и ботинки — эдакие стандартно-унифицированные супер-солдаты научно-технической революции. Черные костюмы в незначительной степени были разбавлены мини-женщинами на больших платформах, и неформалами всевозможных цветов и оттенков. Радовали полосатые пиджаки, стратегически разорванные чулки, правильно обрезанные галстуки, широкополые ирокезы, солнечные очки с дворниками на солнечных же батарейках и прочие замечательные прикиды.

Сам город — строгий, противоречивый, как и его жители, и такой же неординарный. Громады небоскребов, возносящиеся к самому небу; правильные квадратики мерцающей рекламы; множество огромных экранов, закрывающих целые фасады зданий; футуристичного вида высоченные башни — трубы мусоросжигательных заводов; фешенебельные магазины. Шумный город будущего в потоке машин и безумстве красок, кокетливо украшенный к новогодним праздникам. Елки и Санта-клаусы отсутствовали — они уже убраны после рождества, как мне объяснили. Вместо этого везде замысловатые конструкции из сосны, бамбука, рисовой соломы и сливы. Новый год для японцев — празднование не середины, а конца зимы — и слива символизирует этот конец, а точнее начало весны.

День кончался, но мне не терпелось увидеть еще и еще, поэтому Кеншин устроил небольшую обзорную экскурсию. Мы побывали на О-Дайбе — искусственно созданном клочке суши из спрессованного мусора, рождающем более живое ощущение, чем самые зеленые, самые разукрашенные районы Токио. Прошлись по Гинзе — главной улице Токио, гигантской витрине, протянувшейся на 1200 метров, а затем на протяжении часа заседали в 'жемчужине национальной архитектуры' — театре 'Кабуки-дза', где мне, в общем-то, даже понравилось. Я честно пыталась проникнуться духом происходящего перед нами действа, однако высидеть там более четырех часов, а именно столько идет представление, было выше моих сил — и мы удрали, чтобы поужинать перед сном.

— 'Тот, кто развлекает, несёт земле мир, тот, кто правит, — порядок', — сказал про театр Кеншин, процитировав один из синтоистских постулатов. — Тайна мастерства в любом деле зависит от правильного соотношения инь-ян. Наше с тобой оживленное настроение — ян, Аврора-тян, могло бы быть уравновешено игрой инь, навевающей грусть, но просмотр комедии сегодня для нас с тобой — не более чем трата драгоценного времени.

Я не согласилась. Пусть лучше будет комедия, и я буду смеяться, пусть будут шоу и аттракционы, магазины и ночные клубы, где я буду танцевать до упаду, пусть... Но усталость уже брала свое и я украдкой подавила зевок.

Как начать разговор, чтобы не обидеть и не оскорбить утонченную щепетильность моего друга? Нет, я решительно не знала, как приступить к этому. Слова пришли сами, когда мы прощались на ночь, и, возможно, они были не самыми правильными.

— Я очень ценю все, что ты делаешь для меня. Действительно ценю, но... моя скромная персона совсем не стоит этого. Я могу только догадываться — чего тебе стоило все так чудесно организовать, поэтому позволь мне самой за все платить — это важно для меня!

Он смущенно посмотрел в ответ, полуприкрыв глаза тяжелыми веками.

— Аврора-тян, мне приятно заботиться о тебе, и мне жаль, что я заставил тебя почувствовать себя неловко. Прошу извинить меня. Деньги в данном случае не имеют никакого значения, потому что это ничего не стоит для меня. Ведь я делают приятно не только тебе, но и себе — я так давно не отдыхал, просто гуляя по городу. И мне еще столько хочется показать.