Хогвартс. Альтернативная история. 6

— В феврале походите на занятия, — сказал мне Двукрест после урока, — и если все пройдет хорошо, попробуете в начале марта сдать на права. Я поговорю с замдиректора и вашим деканом... вы у нас откуда?

— Слизерин.

Инструктор кивнул. К нам подошла Макгонагалл.

— Эйдетик, — сказал ей Двукрест, указав в мою сторону. — У них обычно проблем не возникает.

Зато возникают с ними, говорил весь вид Макгонагалл. Вместе они удалились из зала, а я, посмеиваясь, направился к Пирсу, Полине и Нотту, поджидавшим меня у выхода.

— Ты уже аппарировал раньше, — заявила Полина обвиняющим тоном. — Тебя кто-то учил.

— Никто меня не учил, — отмахнулся я. — Просто пару книжек в свое время прочитал. Между прочим, тебе тоже не на что жаловаться — подумаешь, мантия осталась.

— Я и не жалуюсь, — смилостивилась Полина. — Только вот половину урока пришлось сосредотачиваться. Если так будет каждый раз, когда мне понадобится куда-то попасть, стану летать на метле. В конце концов, я ведьма или кто?

— Это все из-за историй, — хмуро сказал Нотт. — У меня тот мужик в дереве просто из головы не выходит. Я как подумаю, что занесет меня, например, в Смита...

Мы расхохотались.

— Ничего смешного! — возмутился Нотт. — Это психологический блок. Знаете, как он мешает?

— Тогда вообрази, что тебя преследует твой боггарт, — посоветовал я. — Создашь стимул и сам не заметишь, как аппарируешь.

— Или приручи боггарта, — сказал Пирс.

— Или таскай с собой бульдога, — усмехнулась Полина.

— Да ну вас! — обиделся Нотт и после этого дулся на нас до следующего утра.

Из-за субботних уроков аппарации Флитвик перенес наши встречи на воскресенье, и теперь мы с Добби занимались по вечерам. Сперва мне пришлось осваивать аппорты с помощью палочки, а этому в Хогвартсе не учили. Мадам Пинс снова хваталась за сердце, левитируя нужные книги, но уже не комментировала мои необычные пристрастия. Аппорты относились к древней магии, применявшейся в те времена, когда свойства материи были изучены плохо, и создавать предметы из подручных материалов либо не умели, либо делали это не так хорошо, как сейчас. Путем экспериментов мы выяснили, что Добби легко вызывает предмет, находящийся в пределах трехсот метров. На более далекие расстояния его сил не хватало. С палочкой дистанция не играла роли, однако научиться перемещать к себе вещь так, чтобы во время перехода она не сломалась, не превратилась в нечто бесформенное, не утратила своих качеств, оказалось трудно. Как-то раз, призывая из своей комнаты тюбик с краской, я получил в руки липкий зеленый сгусток с острыми фрагментами тубы, разрушившейся в процессе перехода. Восстановлению и трансформации это месиво не подлежало — внутренняя структура предмета оказалась настолько искажена, что я даже не смог удалить его при помощи Evanesco, и краску пришлось выкинуть в кухонную помойку.

Худо-бедно освоив перенос простых предметов, я приступил к изучению эльфийского аппорта. Поначалу Добби ставил передо мной на коврик чашку, а я должен был переместить ее себе в руку. Только через два занятия мы поняли нашу ошибку — аппорту поддавались не любые предметы, а только те, которые были хорошо знакомы волшебнику, принадлежали ему, либо часто им использовались. В книгах объяснению этого явления уделялось не так много: авторы писали, что часто используемый предмет формирует с магом связь, благодаря которой тот может вызвать его, и предмет откликнется. Я пожертвовал еще одним тюбиком, уже почти пустым, и несколько недель пытался воплотить в жизнь ту схему движения магической энергии, векторы которой мы с Добби начертили после исследования его работы с аппортами.

Однажды, когда я пришел на очередное занятие, у самого входа в кухню меня остановили несколько эльфов.

— Молодой господин должен повлиять на Добби, — сказал один из них. — Он ведет себя недостойно и оскорбляет честь всех эльфов Хогвартса.

— Недостойно? — переспросил я. — И что же он делает?

— Добби дерется с новым эльфом.

— Дерется? — поразился я. На Добби это было непохоже. — Ладно, я с ним поговорю.

Добби поджидал меня в подсобке с нетерпеливым выражением лица.

— Добби должен сообщить Лингу что-то очень важное! — начал он, как только меня увидел. Я сел на коврик и сказал:

— Тут на тебя жалуются, вроде ты с кем-то дерешься...

Уши Добби поникли.

— Здесь теперь работает нехороший эльф. — Добби сделал движение, будто собрался вскочить, но потом все же сумел совладать с эмоциями. — Добби не должен такого говорить, но и молчать не может! Кричер плохой эльф, злой, из злой семьи!

— Кричер? — удивленно проговорил я. — Откуда он здесь взялся?

Добби вскинул голову.

— Линг знает Кричера?

— Встречались, — подтвердил я. — Но это же эльф Блэков, как он оказался в Хогвартсе?

— Теперь это эльф Гарри Поттера! — произнес Добби с нескрываемой гордостью, будто в том, что после смерти Блэка хозяином Кричера стал Поттер, была и его заслуга.

— А зачем ты с ним дерешься? — поинтересовался я. Добби возмущенно воскликнул:

— Кричер говорит злые, нехорошие вещи! Он плохой эльф, он оскорбляет Гарри Поттера, а Добби не может позволить, чтобы кто-то оскорблял человека, который сделал его свободным! И пусть остальные говорят, что хотят.

Я не представлял, как можно убедить Добби прекратить драки — в конце концов, свободе, к которой он так стремился, эльф действительно был обязан Поттеру. Добби распространялся на тему отвратительного характера Кричера еще с полминуты и продолжал бы дальше, если б я его не перебил.

— Слушай, Добби, ты ведь давно уже не просто эльф, — попытался объяснить я, — ты учитель, а потому должен вести себя в соответствии со своим статусом. Разве это достойно учителя — бить морду другому эльфу, что бы он там ни вытворял? Если ты действительно не в силах вытерпеть того, что говорит Кричер, постарайся убедить его словами, а не кулаками.

Добби печально кивнул.

— Линг прав, — вздохнул он. — Добби вел себя невоспитанно. Но это уже не важно. Гарри Поттер запретил нам драться.

— И правильно, — одобрил я.

— Наверное, Линг сейчас расстроится, — продолжил Добби столь же печально, — но мы не сможем дальше заниматься аппортами.

— Почему? — спросил я. Эльф покачал головой.

— Добби не может сказать, почему, он обещал молчать. Просто у Добби нет теперь времени на занятия.

— Ясно, — сказал я, подозревая, что это отсутствие времени как-то связано с Поттером и его очередными авантюрами. — Что ж, ладно. Схема у меня есть, остальное сам как-нибудь изучу.

Добби выглядел виноватым и расстроенным куда больше моего. Я похлопал эльфа по плечу.

— Не огорчайся, — сказал я. — Это не могло продолжаться вечно. В конце концов, мы же останемся друзьями?

Добби схватил меня за руку.

— Конечно! — с жаром воскликнул он. — Добби останется другом Лингу Ди, и он всегда сможет обращаться к Добби, если ему понадобится помощь!

Вечером, перед сном, в тишине и темноте спальни, я признался себе, что, как ни странно, действительно немного расстроен. Однако это чувство было связано не столько с прекращением наших уроков, сколько с тем, что моя жизнь давно уже стала скучной и лишенной вдохновения. Я вспоминал тот азарт, с которым на первом курсе исследовал библиотечную картотеку, радость от обнаружения Выручай-комнаты, ежедневные тренировки и опыты, которые я на себе ставил. Я вспоминал, как впервые вызвал патронуса, как начинал заниматься с Добби, и понимал, что всё в те времена казалось мне другим — интересным и необыкновенным. Сейчас, в конце шестого курса, Выручай-комната была забыта, патронуса я не видел уже много месяцев, а новую магию осваивал только на уроках под руководством профессоров.

"Наверное, вот так и взрослеют, — думал я. — Перестают интересоваться новым, следуют по накатанной дорожке, развивают пару-тройку навыков, которые доставляют хоть какое-то удовольствие, и превращаются в узких специалистов с каким-нибудь эксцентричным хобби вроде рисования чудовищ или коллекционирования дохлых насекомых. И что мне эта физика чар? Засяду в лаборатории, обрасту бородой, как Дамблдор, заведу круглые очки и буду до конца жизни искать какое-нибудь X-поле или Y-искажение..."

От этой мысли мне стало настолько страшно, что я вскочил с кровати, испытав настоящий приступ паники. Казалось, будто я уже сижу в проклятой лаборатории, что она, словно хищник, коварная мухоловка, поджидает меня с тех самых пор, как я решил, что физика чар — это мое, и отныне я обречен заниматься одним и тем же до самой смерти. Такая детерминированность была невыносима, я буквально задыхался, впервые в жизни почувствовав клаустрофобию. Натянув джинсы, я вышел из спальни в полутемный коридор, и прохладный воздух слегка привел меня в чувство.

Подойдя к камину, я уселся в кресло напротив и кинул туда пару волшебных дров. Сердце колотилось как сумасшедшее, но я постарался убедить себя, что все не так ужасно, как кажется. Меня никто не обязывал заниматься физикой, я ничего никому не обещал, а значит, имею полное право передумать и делать, что захочу. Весь вопрос в том, чего же именно мне хочется.

В голове снова всплыли слова Волдеморта: "Я скажу тебе, зачем ты здесь, иначе ты и дальше продолжишь себя обманывать..." Судя по всему, я действительно был склонен к самообману, действительно не знал, чего хочу, или просто боюсь себе в этом признаться. Вот уж не думал, что существует подобного рода трусость.

Чья-то тень упала на стену рядом с камином, дрожа в неровном свете огня, и рядом со мной возник всклокоченный Нотт.

— Ты чего? — мрачно спросил он, остановившись у соседнего кресла.

— А ты чего? — спросил я, удивленный его появлением. Нотт плюхнулся в кресло и вытянул ноги к огню.

— Тебе что, кошмар приснился? Вскочил как угорелый, ушел куда-то...

— Вроде того, — ответил я и неожиданно для себя сказал:

— Достало всё. Так иногда тошно, что не знаешь, куда деваться.

Нотт молчал, глядя в огонь.

— Я здесь как в тюрьме, — продолжал я. — Меня никуда не отпускают, кроме Хогсмида, и даже туда не всегда, особенно летом, когда здесь Макгонагалл распоряжается. А Хогсмид я уже видеть не могу... Это мой Азкабан, — я обвел руками темное помещение. — И мне еще год с лишним сидеть.

— Ну ты же не просто так сидишь, с охранниками переругиваешься, — ответил Нотт. — Ты учишься. А когда выйдешь, то сможешь делать все, что захочешь.

— Да не знаю я, чего хочу!

— А мне кажется, знаешь, — спокойно возразил Нотт. — Точнее, знаешь, как в этом разобраться, как понять, чего тебе хочется. И если ты этого еще не сделал, значит, боишься ответа.

— Да, наверное, — сказал я, помолчав. — И все равно... уехать бы отсюда подальше, увидеть что-нибудь другое, кроме этих стен!

— Еще увидишь, — пообещал Нотт. — Еще надоест.

Ранняя весна означала не только теплую погоду, таяние снегов и всеобщее воодушевление, но и конец учебного года, тревоживший меня весенне-летними неприятностями. Неприятностей хватало и на зельях. Несмотря на внешнее дружелюбие и непосредственность, Слагхорн задавал мне такие составы и письменные работы, материал к которым приходилось выискивать не в учебниках и справочниках, а в специальной периодике за последние несколько лет. С одной стороны, это было полезно, но с другой я не собирался связывать свою жизнь с зельями, и такое рвение со стороны Слагхорна тяготило и раздражало.

— В целом неплохо, неплохо, — одобрительно говорил Слагхорн, глядя на формулу, выведенную мной после получаса мозгового штурма. — Вот только выделить-то у вас получится, а нейтрализовать — нет. Посмотрите, — он ткнул толстым пальцем в формулу. — Зельеварение, Линг, точная наука, и вы должны подбирать составляющие исходя не из их общей категории, а из конкретных свойств каждого вещества. Кровь бармалейки здесь не годится, поскольку она не обладает нейтрализующими этот яд антителами — бармалейки не водятся в местах обитания прыгающего скорпиона, и у них нет к нему иммунитета. Вы перепутали их с рыжей подковочницей.

Я не знал, кто такая рыжая подковочница, и уже давно сомневался, что за год мои познания в искусстве зельеварения хоть немного возросли: после уроков Слагхорна в голове скапливались лишь разрозненные факты, поскольку многие зелья я не успел доваривать, а многие формулы так и оставались на бумаге. Вряд ли Снейп был в курсе происходящего, но идти жаловаться я не собирался, хотя иногда очень хотелось.

В одно из воскресений я отправился в библиотеку писать очередную работу, посвященную реакции Абрамелина и общим принципам приготовления зелий из категории лунных. Через час напрасных попыток разобраться в слоге и терминологии древних трактатов мой мозг не выдержал нагрузки, и я, оставив книги на столе и наложив на них охранное заклятье, пошел искать Флетчера, чтобы стрельнуть у него пару сигарет, которые он умудрялся доставать даже в обстановке тотальной проверки почты.

Замок оказался почти пустым. Большинство учеников были в Хогсмиде, за исключением студентов пятого и седьмого курса, пребывавших в обычной панике из-за близости экзаменов, так что я отправился на улицу. Выйдя во двор, я заметил медленно бредущую к воротам знакомую фигуру в аврорской мантии.

— Привет, — сказал я, догнав Тонкс у самого выхода. — Что-нибудь случилось?

— А, привет, — ответила она и остановилась у ворот. — Да так, ничего... к Дамблдору заходила, а его нет.

— Выглядишь кошмарно, — продолжил я, испытав внезапную досаду из-за ее унылого вида и затянувшейся депрессии. — Сколько же можно страдать! И кто тебя довел до жизни такой?

Неожиданно глаза у Тонкс заблестели, и через секунду по щекам покатились слезы. Она отвернулась и начала судорожно шарить по карманам мантии в поисках палочки, чтобы открыть ворота.

— Значит, я прав! — разозлился я. — Значит, это какой-то придурок тебя целый год доводит!

— Он не придурок! — захлебываясь слезами, выкрикнула Тонкс, дергая руку и пытаясь достать застрявшую палочку. — Ты ничего не знаешь! Ты не поймешь!

— Стой! — раздался хриплый голос, и за нашими спинами возник задыхающийся от быстрой ходьбы Филч. — Ты куда это собрался? А ну покажи бумагу!

Тонкс обернула к нему заплаканное лицо, а я раздраженно ответил:

— Да никуда я не собрался! Нужен мне ваш Хогсмид.

Однако Филч остановился у ворот, вознамерившись пресечь любые попытки покинуть территорию без письменного разрешения, и Тонкс, которой так и не удалось вытянуть из кармана палочку, разрыдалась еще сильнее. Я гневно взглянул на скалящегося Филча и ухватил Тонкс за руку.

— Давай отойдем.

— Линг, мне надо в деревню...

— На пять минут.

Когда мы укрылись от пристального внимания Филча под темными ветвями раскидистого дуба, растущего у железной ограды, я спросил:

— И кто же этот "он", который не придурок?

— Ты не поймешь, — повторила Тонкс, утирая платком слезы. — Ты...

— ... еще маленький, знаю, — я кивнул. — Но я не претендую на понимание твоих чувств, зато могу помочь решить проблему. А судя по твоему чудовищному облику, проблема довольно серьезная.