— И он может готовить? — спросила я. Голова Лаэдона дернулась, что могло означать кивок, и я попятилась, как от собаки, которая лежала перед очагом и грызла кость, похожую на маленький череп.
Орло подошел к железному котлу над огнем.
— Может. Взгляни сама.
Я последовала за ним, и глаза старика проследили за мной или за звуком моих шагов. Орло поднял деревянную ложку, и я попробовала то, что в ней было.
— Очень вкусно, — громко сказала я (это действительно было вкуснее всего, что я когда-либо ела).
— Он слепой и немой, — заметил Орло, — но не глухой. Не нужно повышать голос.
— Ладно, — я покосилась на Лаэдона, подумав, как он может выносить жар очагов и летнее тепло в такой одежде.
— Он служил на дворцовой кухне, правда, Лаэд?
Теперь его губы дернулись. Я увидела два почерневших зуба.
— Он подружился со мной, когда я был новичком и скучал по дому. Его кухня напоминала мне кухню моей таверны, хотя они были совершенно непохожи. Возможно, ты это понимаешь, Нола.
Я кивнула. Орло махнул рукой, приглашая меня занять свое место. Я села, и он поставил передо мной миску с тушеным мясом. Я была голодна, но ела медленно и аккуратно, чтобы с ложки не упала ни одна капля. В этом доме было время для шуток и острот, но иногда наступали моменты практики.
— Когда Лаэдон потерял зрение, а потом голос, — говорил Орло, пока я медленно ела, — кухни замка стали для него слишком велики. Тогда его перевели на кухню провидцев. Место поменьше, но его труд весьма ценился студентами. Недавно даже эта работа стала для него слишком сложной. Хорошо, что я могу привести его сюда.
— Значит, его никто не хватится? — спросила я. Орло говорил, что об этом доме никто не знает, как не знают и обо мне.
Он улыбнулся грустной, мягкой улыбкой.
— Вряд ли. Я единственный, кто в последние годы уделял ему внимание.
Я посмотрела на Лаэдона — точнее, уставилась, уверенная, что он действительно ничего не видит.
— Ты говорил, он поможет нам с уроками. Как?
Орло помешал жаркое и постучал ложкой о край горшка.
— Я объясню это, когда...
— Объясни сейчас, — сказала я. — А еще лучше покажи.
"Вино в бульоне развязало мне язык", подумала я, не сводя глаз с Орло. Он не разозлился — хотя он никогда на меня не злился, и я не знала, как это должно выглядеть. Долгое время он молчал. Единственными звуками было потрескивание поленьев и хруст черепа в зубах Борла.
— Сейчас, — наконец, сказал он. — Ты уверена?
Я отодвинула стул и поднялась. Из-за ушей выскользнули пряди волос. (Теперь они росли и становились такими же непослушными, как у Бардрема).
— Да. Я здесь уже долго, но только и знаю, что читаю или говорю с тобой. Это хорошо, — быстро продолжила я, увидев, как он прищурился, — на самом деле даже здорово, но я готова. Я хочу что-то делать.
Еще один момент неподвижной тишины, и он медленно улыбнулся. Мое сердце замерло.
— Ты напоминаешь мне самого себя, — сказал он. — Как я могу отказать? — Он положил ложку поперек горшка и указал на стол. — Выбери инструмент для прорицания.
— А как же зеркало или воск...
— Ты сказала сейчас, госпожа Торопыга, и это будет сейчас. Выбирай.
Кости на тарелке, сушеные трав в котле, вино в низком глиняном кувшине.
— Помни, — добавил Орло, — одни предметы вызывают более сильные видения, чем другие.
— Да. Вещи, которые совсем недавно были живыми, сильнее...
— Те, что истекали кровью, — негромко сказал он.
Я хотела взглянуть на него, но не стала и вместо этого протянула руку к тарелке.
— Значит, ты хочешь силы, — сказал он легко. — Прекрасный выбор. Лаэдон, подойди к нам.
Ноги старика зашаркали по полу, и он приблизился к Орло. Он был ниже и выглядел довольно плотным. (Я подумала, что это из-за слоев одежды, поскольку его щеки были впалыми).
— Ты будешь прорицать ему, — сказал Орло.
— Но... он же немой. Он не сможет произнести слова.
Орло склонил голову набок, как Уджа, когда слушала меня.
— Вспомни Ченн, — сказал он.
— Ченн? Я помню, но...
— Ченн была мертва, когда вы с Игранзи ее нашли. Что ты сделала?
— Я... у нас обеих были видения. О ней.
— И она произносила слова?
— Нет, конечно нет.
— Как это объяснила Игранзи?
Золотистый свет, глубокая, изогнутая рана.
— Она сказала, что есть вещи, которых я еще не знаю, тайны. Я никогда не спрашивала ее об этом. Я была слишком... Это же Ченн. Мне не хотелось знать.
— Как это на тебя непохоже, — произнес Орло, и на его губах, словно тень, мелькнула улыбка. — Позволь тебе объяснить, раз уж этого не сделала она. Когда кровь только пролилась, даже если человек умер, ты можешь увидеть его Узор, если кто-нибудь произнесет слова. Иной мир близок, пока есть кровь или части тела. Лаэдон тебе покажет.
Я сглотнула.
— Но он не умер, и он... он...
В руке Лаэдон держал маленький нож. Блестящий, чистый и острый, явно не для резки мяса и овощей. Подернутые пленкой глаза поднялись к потолку. Он приблизил ладонь к лезвию и остановился.
— Бросай кости, Нола.
Я смотрела, как мои пальцы хватают кости и поднимают их над тарелкой. Кости были маленькими, неровными и влажными. "Большие в супе", подумала я, однако часть моего сознания была ясной и обособленной. Я держала их и представляла, как они пульсируют, отдаваясь в коже, сквозь которую проступали вены. Я держала их и вспоминала.
— Моя мать, — сказала я. Я уже рассказывала ему об этом, но теперь это казалось чем-то большим. — Она произнесла слова, когда у нее текла кровь. Я смотрела, как она льется на стол, и в этот момент у меня случилось первое видение. Без всяких инструментов. — Я облизала пересохшие губы. — Получается, крови достаточно?
Орло медленно выдохнул.
— Крови достаточно. Молодец. Как ты думаешь, что произойдет, если провидец использует и то, и другое? Что случится, если ты посмотришь на формы, созданные кровью Лаэдона и костями?
— Думаю... это будет очень сильное видение. — Он кивнул, хотя я не смотрела на него, просто знала, что так есть. "Может, стоит подождать, — подумала я. — Может, это слишком сложно или слишком быстро?" Но я вспомнила его слова: "Значит, ты хочешь силы", и поняла, что он прав.
Я раскрыла пальцы и бросила кости от себя. Слышала, как они рассыпались, застучав по дереву. Слышала, как Орло сказал: "Смотри на Лаэдона", и я посмотрела. Лаэдон резко провел лезвием вниз и от тела и встряхнул рукой. Я увидела брызги крови, крупные капли, которые падали на кости.
— Скажи ему, Нола. Скажи, что его ждет.
Кухня уплывает прочь. Остается огонь, два бледных голубых огонька — глаза Лаэдона. Они далеко, и я толкаю свое Иное Я вперед — я двигаюсь, как это было в видении о Ченн. На этот раз я не птица, а нечто меньшее, и нахожусь на земле: возможно, змея или полевка. Я скольжу, бегу сквозь тьму, которая раздвигается, словно вода. Глаз становится больше — два, четыре, шесть, — и они начинают кружиться. Я поворачиваюсь, чтобы ничего не упустить и увидеть то, что в них находится, ибо там есть образы, созданные из голубого пламени. Мальчик, сжимающий арфу, беззвучно поет; череп на куче разноцветных тканей; поле высокой желтовато-коричневой травы. Кружится голова, но я стараюсь заглянуть и в другие глаза. У меня получается. Я вижу орла на стене, его клюв в чем-то красном; обнаженная женщина спит на животе, как ребенок, держа в руке прядь темных волос. В последних глазах я вижу волка. Мое Иное Я отступает, я поворачиваюсь, чтобы увидеть мальчика или пустое красивое поле, но все глаза пролетают мимо, и я знаю, на кого должна смотреть. Волк рыжевато-коричневый. Его зубы блестят, как острые ножи, но глаза тусклые и плоские. Я приближаюсь, потому что глаза — самое важное; может, еще один круг, еще одно усилие, и я сумею их рассмотреть. Я тянусь к ним пальцами или когтями, которых не вижу. Зверь делает стремительный прыжок. На миг мои глаза наполняются пламенем, а потом оно уступает место тьме, которая заползает мне в нос, в рот и превращает мои крики в тишину.
Я стояла на коленях. Из горла вылетали низкие ворчащие звуки. Нет, не из моего — рычал Борл. Он застыл рядом с моей головой, слишком близко. Я придушенно всхлипнула, и Борл опять зарычал, щелкая челюстями так, что я почувствовала движение воздуха и запах мяса.
— Борл! — Руки Орло схватили пятнистую шерсть на загривке собаки. Шерсть казалась зеленой, кожа Орло — оранжевой, а поверх всего этого, словно стая потревоженных рыб, метались тонкие черные формы.
Борл заскулил и отошел; его длинный тонкий хвост опустился между задних лап. Орло поднял меня, словно ребенка, и усадил на табурет. Сунул мне в руки чашку и помог поднести к губам. Вино было резким, кислым, и я чуть не поперхнулась, пролив его прежде, чем успела проглотить.
— Не говори, пока не будешь готова. Если...
— Там было шесть вещей, — прохрипела я. — Шесть пар глаз с разными... сценами. — Слова плохо описывали видения, и сейчас было еще хуже, чем обычно. Я стиснула кулаки.
— Лаэдон, — сказал Орло, словно напоминая мне.
Я посмотрела на старика, который стоял там, где и прежде. Его глаза были закрыты, на веках извивались маленькие черные мушки.
Я начала рассказ — сперва с трудом, потом стало легче. Когда я закончила, все вокруг обрело правильные цвета, хотя головокружение осталось.
— Были какие-нибудь отличия? — спросил он.
— Мне казалось, что я могла двигаться, как будто была внутри видения, а не просто смотрела на него. Так происходило с Ченн, когда я как птица летела над ней и Пранделом.
— Ты видела Прандела? — Голос Орло стал резким, и я вздрогнула.
— Я... да. Не слишком ясно, он был далеко внизу. Я пыталась приблизиться, как сейчас к волку, но не получилось. Или получилось подлететь к Ченн, но Игранзи меня остановила. Я не помню.
Орло улыбнулся, хотя его улыбка была натянутой.
— Что еще? Какие отличия ты заметила?
— Здесь было больше видений. Шесть вещей, шесть частей его Узора; думаю, я смогла бы выбрать, на что смотреть, если бы была в себе уверена. — Мне хотелось, чтобы Орло вновь стал прежним, и я добавила:
— Откуда такая разница?
Это сработало. Он выпрямился и прищурился, как делал всегда, начиная что-то объяснять.
— С возрастом видения становятся сложнее. Иногда внутри Видения тебе действительно приходится выбирать то, за чем следовать. Этот выбор — искусство, как и умение рассказывать об увиденном. Ты никогда не должна рассказывать человеку все. Ты должна говорить четко, ясно и так, словно перед тобой был только один Путь.
Он помолчал и наклонился ко мне через стол. Наши пальцы почти соприкоснулись.
— Когда начнутся месячные, ты будешь видеть и чувствовать сильнее. Это видение подарило мне надежду. Время уже близко.
— Сила крови, — сказала я медленно. — Моей.
— Да, — сказал он и улыбнулся так, что мне стало одновременно жарко и холодно. — Тебе еще столько предстоит узнать, Нола. Что мы... что ты сможешь сделать, когда придет время!
— Да, — выдохнула я, и это короткое слово заполнило меня без остатка.
Что-то рядом со мной зашевелилось, и я повернулась. Лаэдон поднял руку; его кисть указывала на потолок. Кровь из раны на ладони все еще текла, образуя дорожку на бледной морщинистой коже и скрываясь под одеждой, которая висела на нем, липкая и промокшая.
— Лаэдон, — бросил Орло, — хватит. Перевяжи рану и останови кровь.
Но старик стоял неподвижно и не сводил с меня слепых голубых глаз.
Глава 11
Сегодня у меня болит голова. Слишком много слов написано и слишком много еще придется написать. Все они подавляют и восхищают в равной степени (а они могут быть восхитительны, даже те, которых я страшусь).
Я не думала, что помню так много. Часть меня в нетерпении: доберись до них, Нола! Доберись до слов, которые значат больше всего! Но мне кажется, без других они не будут такими важными.
А потом я думаю: "Ты откладываешь, льешь воду в океан, который никогда не наполнится. Ты боишься, потому что за пределами этих страниц есть то, что ты должна сделать".
Верно, хватит откладывать. Еще один кусок фрукта с тарелки, которую оставил мне Силдио, и я продолжу наполнять океан.
* * *
Видения на крови были как лихорадка. Они начинались с мурашек по коже, которые не пропадали несколько недель, и я думала, смогу ли почувствовать что-то еще. Но я знала, что смогу, когда Орло произносил слова, а Лаэдон резал себя ножом (иногда он только колол палец, и я старалась игнорировать свое разочарование). Я знала, что смогу, когда меня подхватывала круговерть образов, когда я возвращалась обратно к странным цветам, головокружению и ужасной жажде. Но когда я не занималась видениями, мое желание было спокойным и скрытым. Оно пряталось в моей крови, как лихорадка, в ожидании слабости.
Я не подходила к Лаэдону, когда мы с Орло его не использовали. Я говорила себе, что не хочу вторгаться глубже, но на самом деле он меня тревожил. Я видела его детство и юность. "У людей такого возраста легче увидеть Путь, который они уже прошли", говорил мне Орло. Я видела странные, иногда загадочные сцены, которые явно принадлежали будущему, но ни одна из них на самом деле меня не беспокоила. Беспокоили незначительные вещи: его болезненная сероватая кожа, его ногти, желтые и такие острые, что он мог использовать их вместо ножа. А его кожаная шапка! Он никогда ее не снимал (или я не видела), и мысль о том, какими под ней могут быть волосы и череп, вызывала во мне дрожь.
Когда я ела, он не появлялся. Я не знала, где он был, но всегда чувствовала облегчение, когда входила в кухню и видела только еду, всегда свежую, аккуратно разложенную на тарелках или в мисках.
Но я помню, как однажды за ужином подняла голову и увидела его. Он стоял у двери в сад. И смотрел на меня. Его ладонь лежала на дверной ручке.
— Вообще-то она закрыта. — Не знаю, почему я с ним заговорила. Может, чтобы доказать, что я его не боюсь, хотя я боялась. Уджу было не обмануть — она потянула меня за юбку и издала низкий успокаивающий звук, словно я была ее птенцом. Когда Уджа выпускала себя из клетки и шла вместе со мной вниз, я понимала, что Орло будет не скоро.
Рука Лаэдона сжалась. Я подумала, что он поцарапает себя своими ногтями.
— Вы не сможете выйти, — сказала я, думая: "Он ведь должен это знать... а может, он действительно так глуп, как кажется?" Лаэдон не шевелился. Несколько минут я гоняла еду по тарелке. Есть больше не хотелось, и скоро я встала и ушла, надеясь, что он не услышит, как я тороплюсь.
Несколько раз, когда мы с Орло проводили уроки без Лаэдона, я видела, как он за нами наблюдает. "Наблюдает" своими слепыми глазами, стоя у окна кухни, пока мы бродили по саду, или у окна второго этажа, прижимая руки к стеклу. Я никогда не говорила об этом Орло.
Но когда Лаэдон был с нами, в классной комнате, он меня не тревожил. Там он был наш.
* * *
Я сидела в библиотеке, и в тот день моя лихорадка, вызванная видениями на крови, превратилась из озноба в жар. Стоял дождливый день конца лета. Я в тревоге слушала дождь, стучавший в окна, и представляла его на своей коже и босых ногах. Я не знала, зачем пришла в библиотеку — мне не хотелось читать. Я села в свое любимое кресло, но оно казалось бугристым; тогда я начала ходить взад-вперед, поворачиваясь в углах комнаты так, чтобы юбка поднималась колоколом.
