Скиталец

Охотники окружили лощину, в которой скрывался олень вместе с тремя самками и двумя годовалыми телятами, составлявшими его стадо. Почуяв приближение людей, животные забились в самую гущу подлеска и затаились там, пережидая опасность. Согласно плану охоты, егеря собирались зайти в лощину с верхнего конца и гнать добычу на ардалаша со свитой, поджидавшего ее ниже. Бертрама поставили на холме неподалеку от опушки леса, проходившей по верхнему краю лощины. Ему, как и другим загонщикам, не входившим в число егерей, отводилась скромная роль — не выпускать оленя из лощины, если тому вдруг вздумается свернуть с намеченного охотниками пути.

Ближе к полудню звук рогов возвестил, что Трегор со свитой прибыл на место охоты. С места, где стояли Бертрам с Эрвином, была видна только ближайшая кромка леса, но перекличка рогов давала точное представление о расстановке остальных участников охоты. Когда с верхнего конца лощины разнесся сигнал, возвещавший начало гона, Бертрам забрал у Эрвина копье и приготовился следить за опушкой.

Звук рогов быстро спускался по лощине, приближаясь к ним. Со дна оврага донесся треск сучьев, создаваемый спугнутыми животными, затем лай собак и топот конских копыт. Все это облако шума и азарта пронеслось мимо них и умчалось вниз по лощине. Бертрам проводил его взглядом, хотя смотреть было решительно не на что.

— Кажется, все, — обернулся он к Эрвину, когда гон поравнялся со следующей парой загонщиков. — Дичь побежала прямо под копье Трегора.

Но они должны были оставаться на месте, пока за ними не приедут егеря. Вскоре шум охоты переместился далеко вниз по лощине. Эрвин за неимением лучшего занятия продолжал прислушиваться к нему — и вдруг услышал, что там что-то изменилось.

— Что-то случилось, — сообщил он Бертраму.

— Что?

— Визжала собака. И... — Эрвин насторожился. — Слышите, гон возвращается!

Действительно, звук рогов двинулся в обратную сторону. Вдруг из-под склона выбежал крупный олень, взобравшийся наверх со дна лощины. Промчавшись мимо ближайшей пары загонщиков, опоздавших ему наперерез, он понесся через пригорок в соседний овраг.

— Прорвался! — воскликнул Бертрам. — Теперь за ним не угонишься!

Следом из лощины выскочил всадник на великолепной белой кобыле, при виде которой у Эрвина почему-то остановилось дыхание. Он преследовал оленя с копьем наизготовку, и расстояние в три десятка шагов, разделявшее добычу и охотника, постепенно сокращалось.

— Это Трегор! — Бертрам подскочил в седле. — Давай туда!

Он рванул с места в карьер им наперерез, чтобы задержать бешено мчащегося зверя, но не успел. Олень достиг соседнего оврага и с разгона вломился в густые заросли на склоне. Всадник на белой кобыле нырнул в овраг вслед за ним. Бертрам придержал коня на верхушке холма и оглянулся на свиту, только что выехавшую на верхний край лощины. Придворные отстали от своего правителя и не видели, куда он поскакал. Они в растерянности остановились на опушке.

Бертрам снова глянул на овраг, в котором скрылись олень и всадник:

— Куда они свернули?

— Туда. — Эрвин махнул рукой вверх по оврагу.

Бертрам пришпорил коня и помчался вдогонку, Эрвин — за ним. Когда они ворвались в подлесок, со дна оврага послышался удар о землю и болезненный конский взвизг — и еще один звук, в котором нетрудно было признать рычание крупного зверя. Бертрам выругался и послал коня в головоломный спуск наискось по заросшему лесом склону. Каким-то чудом он благополучно достиг дна оврага, а еще через несколько скачков увидел бьющуюся на земле белую кобылу. В двух шагах от нее стоял огромный разъяренный медведь, примеривавшийся броситься на нее. Трегор, нога которого была придавлена телом кобылы, лежал рядом с ней, опершись на локоть. Он пытался выдернуть из кустов копье, застрявшее в них при падении.

Мгновенно оценив положение, Бертрам соскочил с упирающегося коня и вонзил копье в медвежий бок. Из-за раны он не смог нанести сильный удар и только отвлек зверя на себя, еще больше разъярив его. Бертрам рванул к себе застрявшее в шкуре копье, медведь дернулся и переломил древко пополам.

Рука Эрвина сама потянулась к голенищу и извлекла оттуда метательный кинжал. Стремительный замах — и острие вошло точнехонько в глаз медведя, погрузившись туда до половины. Смертельно раненый зверь продолжал двигаться на Бертрама, но тот без труда остановил его обломком древка. Мохнатая туша рухнула рядом с кобылой, забилась в предсмертных судорогах и вскоре затихла.

Бертрам оглянулся на Эрвина, который спешился и подходил к нему, затем на Трегора, пытавшегося высвободить придавленную ногу.

— Ну-ка, помоги, — скомандовал он Эрвину.

Вдвоем они приподняли круп кобылы и помогли правителю освободиться. Трегор был невредим, если не считать ссадин и ушибов. Он сам встал на ноги и отстранил предложенную руку Бертрама.

— Со мной все в порядке — лучше подними Ардалиту.

Бертрам зашел к кобыле спереди, чтобы взять ее за уздечку.

— Ваше величество, у нее сломана передняя нога.

— Тысяча проклятий!!! Такая лошадь — и пропала!

— Главное, что вы целы, ваше величество.

Эрвин впервые видел ардалаша Трегора так близко. Это был крупный, мощный мужчина, ростом чуть ниже Бертрама, но заметно шире в плечах, находившийся в возрасте, переходном от зрелого к пожилому. Его темноглазое лицо было широким и смуглым, с крупными чертами, из-под шлема выбивались прямые волосы до плеч, черные с проседью.

Правитель оглядел свой испачканный охотничий камзол и поморщился. Затем его взгляд перешел на медведя, на обломок копья в его боку, и наконец остановился на торчавшем в его глазу кинжале.

— Да... — Взгляд Трегора оторвался от кинжала и устремился к Бертраму. — Похоже, я кое-чем тебе обязан...

— Это мой долг, ваше величество.

— Ты ревностно несешь его, — продолжил правитель. — А мог бы и небрежно...

— Я не мог, ваше величество. Мой долг — моя честь.

На лице Трегора появилось неопределенное выражение. Пожалуй, оно было ближе всего к неловкости — насколько этот самоуверенный, привыкший к полновластию человек был вообще способен испытывать подобное чувство.

— Ты спас мне жизнь, — заключил он резко, словно отрубив нечто невидимое.

— Я уверен, вы справились бы сами, ваше величество.

— В любом случае ты оказался здесь дьявольски вовремя. — Трегор глянул вниз по склону оврага, где раздавался приближающийся треск сучьев. — Егеря сильно отстали.

— Возьмите моего коня, ваше величество — это хороший конь. Олень устал, он не мог убежать далеко.

Трегор обернулся к своей кобыле. Она перестала биться и лежала на боку, вздрагивая и тяжело дыша. Эрвину была видна ее морда, ее темно-карие глаза, в которых стояло почти человеческое страдание.

— Какая лошадь пропала... — с сожалением повторил ардалаш, кинув взгляд на ее сломанную ногу. — Придется избавить ее от мучений.

Он шагнул к кобыле, доставая из-за голенища охотничий нож.

— Нет!!! — вдруг закричал Эрвин.— Нет, не надо! Лучше отдайте ее мне!!!

Трегор гневно глянул на слугу, позволившего себе неслыханную вольность.

— Ваше величество! — поспешно сказал Бертрам. — Это кинжал моего слуги уложил зверя. Если бы не его бросок, пришлось бы нелегко и вам, и мне.

— Вот как? — Трегор вспомнил, что кинжал, действительно, пролетел мимо плеча Бертрама. — Что ж, такой великолепный бросок заслуживает награды. Пусть твой слуга забирает кобылу, если она ему нужна, а об остальном я подумаю.

В это время снизу по дну оврага подъехали егеря.

— Наконец-то мы нашли вас, ваше величество, — с облегчением сказал старший.

— Оставь здесь двоих, чтобы занялись добычей, — распорядился Трегор, кивнув на медведя. — Остальные пусть ищут оленя. Ты, Бертрам, поедешь со мной.

Он подобрал свое копье и вскочил на коня Бертрама. Тот взял коня у Эрвина, и оба поскакали в ту сторону, куда убежал олень. Эрвин остался с егерями, которым было велено освежевать тушу. Он вынул свой кинжал из глаза медведя, тщательно вытер о землю и вернул на прежнее место за голенищем. На расспросы егерей он ответил, что его величество, видимо, наскочил на зверя, когда гнался за оленем.

Один из егерей прошел по следу медведя и обнаружил неподалеку его лежку. Затем он вернулся, и они начали свежевать зверя, между делом обсуждая происшествие. Из их разговора Эрвин мог бы многое узнать о повадках медведей, но он был слишком занят лечением кобылы. Он успокоил ее, насколько мог и умел, затем нарезал стволиков для лубка и пожертвовал свою рубашку на перевязку. Обезболив с помощью слова ногу кобылы, он установил сломанную кость на место и наложил повязку.

Когда егеря сняли шкуру и уложили в мешки сочную темно-красную медвежатину, он попросил их помочь ему вывести кобылу из оврага. Вместе они поставили ее на ноги и, поддерживая с обеих сторон, помогли ей выбраться наверх. Затем егеря навьючили добычу на коней и ускакали, оставив его с кобылой.

— Без толку все это, парень, — бросил ему один из них на прощание. — Она все равно будет хромать.

— Может, она еще на племя сойдет, — сказал его практичный напарник. — Как-никак, лучшая кобыла из конюшен его величества. Ардалита, да и только.

Эрвин уже знал, что этим словом называли дочерей ардалаша. Он остался на бугре с кобылой, державшей правую переднюю ногу на весу. Она смотрела на него жалобно и доверчиво, словно и впрямь была девочкой, попавшей в беду.

— Пойдем, малышка, пойдем, — зашептал он ей, взявшись за уздечку. — Нам бы до лагеря дойти, а там я о тебе позабочусь...

Они добрались до лагеря поздно вечером, когда на кострах дымилось жаркое, а слуги откупоривали бочонки с вином для ужина. Бертрама не было поблизости, и Эрвин занялся кобылой. Он принес ей воды и овса, вычистил ее, расчесал ей хвост и гриву. Когда она легла, он устроился рядом с ней и стал залечивать ее ногу тем же методом, которым накануне лечил хозяина. Здесь он и заснул от усталости, привалившись к ее серебристому боку.

Ему снилась белая кобыла. Нет, не злополучная Ардалита, сломавшая ногу на сегодняшней охоте. Эта кобыла была несравненно прекраснее ее, она отличалась от нее, как красавица-дочь ардалаша отличается от корявенькой сельской дурнушки. Ее белизна была особенной, алмазно-сверкающей, ее изящные копыта искрились серебром и были крепче самого прочного металла. Белое облако ее ослепительной гривы состояло из тончайшего волоса, клубившегося по низу мягкими кольцами.

Длинноногая, грациозная, она была потрясающе стройна и совершенна. Ее глаза цвета весенней зелени смотрели на Эрвина, и в них светился не животный и даже не человеческий — надчеловеческий разум. Они сияли любовью, от которой к его горлу подкатила удушающая волна слёз...

У нее было имя — нежное, певучее, вертевшееся где-то около его сознания, но ускользавшее от него.

И самое невероятное — у нее были крылья.

Грубые рывки потянули его прочь от этого удивительного создания. Он сопротивлялся изо всех сил, но видение дрогнуло и исчезло, а его выбросило в реальность.

Его и в самом деле трясли. Его щека терлась о шелковистый кобылий бок, его нога онемела, а тело затекло от неудобной позы. В его плечо впивались крепкие мужские пальцы. Он открыл глаза — было темно, но не настолько, чтобы он не различил фигуру, присевшую над ним.

— Эй, парень! — произнесла она голосом Бертрама. — Проснись же наконец!

Фигура расплывалась, и Эрвин протер глаза тыльной стороной кулака. Мокрые.

— Ваша милость... — пробормотал он, почти машинально вживаясь в привычную роль слуги.

— Проснись же, говорю! — в голосе Бертрама слышалась настойчивость, но гнева не было.

— Да, ваша милость... Сейчас... Уже...

Эрвин сделал над собой усилие и сел. Образ крылатой белой кобылы все еще витал в его сознании, понемногу тускнея и отступая. Вокруг была глухая ночь, отогнанная от лагеря огнями костров. Отсветы отдаленного пламени ложились на лицо Бертрама, осунувшееся от усталости, но пьяное и веселое.

— Я насилу нашел тебя, парень, — заговорил он, убедившись, что слуга проснулся. — Ты уже поужинал?

— Я? Кажется, нет. — Эрвин встрепенулся. — Ваша милость, а как ваша ра... простуда? Вам же нужно беречься!

Бертрам дружелюбно усмехнулся.

— Ну и ретивый ты лекарь! Хоть я и не в лучшем здравии, но не настолько плох, чтобы валиться с ног. И уж конечно, не настолько, чтобы пропустить такую пирушку! Идем, его величество хочет тебя видеть.

Остатки сна мгновенно слетели с Эрвина.

— Трегор? Зачем?

— Мы же с тобой сегодня здорово выручили его.

— Да, наверное... Ну и что?

— Как "ну и что"?! А что ты сделал бы на его месте?

— Спасибо сказал бы.

Бертрам зашелся раскатистым, хрипловатым смехом.

— Как, по-твоему, ардалаш благодарит своих подданных? — поинтересовался он.

— А-аа... — до Эрвина наконец дошло. — Я, кажется, еще не проснулся, ваша милость.

— Так просыпайся и идем.

Эрвин поднялся на ноги, и Бертрам повел его через лагерь. Шатры были расставлены вдоль подножия склона долины, по дну которой протекала небольшая речка. Ближе к воде догорали костры егерей, у которых уже никого не было. Только посреди лагеря, у шатра ардалаша, пылали два больших костра. Между ними было разостлано длинное полотнище, заменявшее пиршественный стол.

Ардалаш Трегор сидел во главе пиршества, остальные участники охоты разместились вокруг полотнища в сидячих и полулежачих позах. По полотнищу были в беспорядке расставлены блюда и подносы для хлеба, сыра и мяса, бочонки и кружки. Пиршество подходило к концу — блюда почти опустели, грубая серая ткань была завалена объедками, большая часть бочонков валялась вверх дном за спинами пирующих, а придворный бард уже заметно похрипывал. Пьяная разноголосица, состоявшая из нестройной песни и громких обсуждений сегодняшней охоты, разносилась по всей долине.

Только сейчас, почуяв запах жареного мяса, Эрвин осознал, насколько же он голоден. Бертрам провел его мимо пирующей компании к ардалашу. Трегор, с раскрасневшимся, лоснящимся от сытного ужина лицом, выглядел трезвее многих, хотя наверняка пил наравне с ними, и был в отличном настроении — видимо, все-таки завалил своего оленя.

— Вот мой слуга, — сообщил Бертрам, остановившись рядом с ним в почтительной позе.

Трегор повернул голову и смерил Эрвина оценивающим взглядом. В овраге ему было не до того, чтобы разглядывать какого-то слугу, но теперь он рассмотрел его с головы до ног, словно нового коня для конюшни. При пляшущем свете костра он принял Эрвина за подростка, обманувшись его невзрачной внешностью и щуплой фигурой.

— Совсем еще мальчишка, — выдал он свою оценку. Бертрам так не считал, но промолчал. Взгляд Трегора остановился на светлых волосах Эрвина. — Северянин?

В голосе ардалаша почти не слышалось вопроса, и Эрвин воздержался от кивка. Правитель воспринял это, как должное.

— Этот парень — идаш? — поинтересовался он у Бертрама.

— Нет, он из простых, — ответил тот. — Мне больше не положено иметь оруженосца.