Русская богиня

— И какая? — вдруг подал голос Константин.

Капитан заинтересованно развернулся.

— Майор Пронин, — мрачно сказал мужчина и предъявил удостоверение. — КГБ.

Капитан несдержанно хрюкнул.

— И вот так всегда, — заметил Константин Ладе. — Навеселился, капитан?

— И что забыл у нас "старший брат"? — поинтересовался капитан, не сдерживая улыбки. — И, кстати, где ваша спецбригада палачей?

— Хочешь, вызову? — серьезно предложил Константин.

Улыбка капитана потухла.

— А ведь ты наш, Левон! — удивленно сказала Лада. — Наш, русич. Я тебя на концерте видела в Свиридовке.

— Супруга концертмейстером, — пояснил капитан.

— Левон, отпусти ребят, — серьезно сказала она. — Они за вас работу сделали, благодарить должен, а не в обезьянник закидывать!

— У меня закон, — хмуро заметил капитан. — Там материальный ущерб, протокол пишем.

— Ну и пиши. Ребят только верни на родную землю. Мы с земли никуда не денемся.

Капитан молчал и думал.

— Хочешь, запою? — тихо предложила она.

— "Барабаны войны"? — как-то кривовато усмехнулся капитан. — Красиво, но спасибо, лучше не надо. Вы же тогда райотдел разнесете, а люди старались, строили... Хорошо. Десять минут. Заполнят протоколы и отпустят.

— И больше мы патрульных к себе не пустим! — честно предупредила она. — Они нам враги получаются, не нас защищают, а непонятно кого... Левон, а можно посмотреть на пострадавших?

— Можно, — усмехнулся капитан. — В коридоре стоят.

Константин подарил капитану вопросительный взгляд. Армянин по-восточному тонко улыбнулся и отвернулся к окну.

Пятеро парней и девица при них выглядели вызывающе, агрессивно, немного потрепанно, побито, но в целом обычно.

— Выродки, — озадаченно сказала она. — Надо же. Что ни день, то открытие. Что-то вы задержались на белом свете. Уезжайте к себе, если хотите жить.

— А мы у себя, — сказал сквозь губу один.

— Ошибаешься, — бросила она равнодушно. — Чужие вы здесь. Уезжайте. И заявления свои заберите. Земля вас не примет, убьет.

Лицо говорившего внезапно заблестело от пота.

— Пожалуй, уже поздно, — так же равнодушно отметила она и отправилась к выходу.

Константин шел следом, и она спиной чувствовала его вопросительный взгляд.

— Выродки, — вздохнула она. — Есть род, а есть выродки. Чужие родной земле. Родину ненавидят, чужбину любят. А чужбина их — нет, потому что и ей — не родные. Таких гнать положено, чтоб по ненависти не навредили. Да ты сам видел.

— Метисы? — осторожно уточнил мужчина.

— Выродки, — снова вздохнула она. — Ты чужой, не понимаешь, я все время забываю. Левон сразу понял.

Она подошла к толпе, коротко сообщила новости, и люди с шумом начали расходиться.

— Вот так и живем, — сказала она. — Мирно, тихо. А нам не дают. Много их всяких, а мужчины — нет. Отвези меня за город, а, Костя? Свежего воздуха глотну, тяжело мне. Не женским делом занимаюсь.

Город сиял далеко внизу. Теплый воздух нагретого за день склона перемежался струями прохлады от реки.

— Покажи еще раз, как ты по воздуху ходишь, — усмехнулся Константин. — Тебе же нетрудно, да? Я попробую понять, в чем фокус.

— Не о том просишь, — тихо сказала она. — Я на настоящую просьбу ответ дам. Ты чужой в семье. Решишься изменить жизнь — приди сюда. Там, на поляне, найдешь березку. Не нашу, сибирскую корягу, а белоствольную, стройненькую. Она одна такая будет. Найдешь, косы ей завьешь, лентой одаришь. И она скажет, где твоя суженая. Или сам поймешь.

— Как в песне? — уточнил он.

— Как в нашей песне. Ее извратили в веках, испачкали. А на самом деле там... Во поле береза стояла, Лада-Лета стояла...

Тихо прозвенели колокольчики в ночи, и повеяло нежными запахами березовой рощи. Она легко пошла вперед. Обернулась.

— Пойдем со мной, покажу! — позвала она звонко.

Мужчина сделал шаг... и не решился. Она украдкой смахнула слезы и вернулась.

— Тогда будешь искать сам, — прошептала она. — Захочешь — найдешь.

15

Богов нет, и Константин не бог! Вот что за мужчина, а? Его женщина с собой зовет на всю оставшуюся жизнь, а он в ответ приглашает ее в ресторан. Всего лишь! Надо же, облагодетельствовал. Чиновник, он и в КГБ чиновник. Внедорожник, статусная помощница под два метра ростиком и ежевечерние рестораны — предел мечтаний.

Она язвительно фыркнула и призадумалась. Боги. Которых нет, м-да. Не верила, не верит и не поверит никогда. Мелькнуло, правда, озарение недавно насчет богов, но как мелькнуло, так и пропало, аж зло берет. Курица не птица, баба не ученый! Она же тогда о мужчине мечтала, мозги, видите ли, заняты были, на богов места не осталось!

Но все же, чисто гипотетически: в парадигме поставленной задачи возвращения богов — они кто? Понятно, что не Белбог и Чернобог, еще б она дуализмом страдала! На земле дуализма нет, следовательно, нет его и на небесах. Единый, Творец Сущего? Э, нет. Пусть атеистка, но в религиях она ориентировалась на профессиональном, можно сказать, уровне. Будучи диалектологом, в деистические манифестации она упиралась своим немалым шнобелем чуть ли не ежедневно. И не захочешь, да запомнишь. Вся ее предыдущая жизнь в науке свидетельствовала: людишки всех рас и вероисповеданий упорно разделяют Единого на несколько конкретных сил, обладающих уже личностными качествами, на чуть ли не людей...

Озарение снова мелькнуло перед ней пушистым лисьим хвостом, она только поморщилась и отмахнулась. Не дано ей прозревать мгновенно, не дано! И нечего тут мелькать! Она свое возьмет упорным трудом, упрямством ослиным!

Так вот, о боге: даже в христианстве он множится у всех стран и народов! И помимо собственно бога вдруг появляются то Никола-Угодник, то целый выводок местечковых Богородиц, каждая со своей специализацией. Одна от бесплодия лечит, другая по любовным узам профессионалка, а Казанская Богоматерь вроде как охрану государственных границ курирует, не больше и не меньше. И сама она в свое время записывала поверье о Богородице-троеручице, была и такая в роду красноярских казаков Лалетиных! На иконе ее третья рука пририсована, и ведает соответственно прибавлением богатства — еще бы, в три руки хапать легче... Да что Богородицы — а Георгий-Победоносец? А толпы святых, и каждый со своим личным даром? Что об этом нам говорит наука?!

Она хмыкнула. Наука... наука говорит — пережитки. Но это для школьников проходит, а она всю жизнь в этой самой науке. Какие пережитки в двадцатом, а теперь уже в двадцать первом веке, ау? Забыли всё, плюнули и растерли! Давно уж конокрадов на кол не сажают, и ведьм в бочажке не притапливают, о чем вы, ау? А бог как множился в головах людских, так и продолжает. Следовательно, чисто гипотетически — их много. Исходя из самой сути жизни — много. Так же, как много людей. И одновременно — мало. Потому что людей много, а склонностей, характеров, да тех же профессий и увлечений — не так чтобы и густо. И если в шутку, вот чисто гипотетически, провести грубые такие, черновые аналогии, в виде первой прикидки... то вот она, Дарья Олеговна — несомненно разносторонняя и разноплановая, противоречивая даже личность, но в целом — кто? Со своими могучими бедрами, да с грудью, которой стены можно пробивать? С голосом певучим, с характером язвительным, но где-то глубоко как бы и нежным? Да мама она, жена, хозяйка и хранительница дома. Лада. Лада-Лета, юность и любовь... Или вот Константин. И чиновник, и кэгэбэшник, и трусливый гад, как все мужики, и много кто еще, но в целом-то кто, э? Верный, постоянный, надежный...

Она мечтательно улыбнулась... и уколола палец, да так, что чуть не взвыла. Приласкала всех гадов-мужиков соответствующими определениями, Константина отдельно, предназначенными только ему словами, потрясла рукой... и залюбовалась собственной работой. Всю первую жизнь любила вышивать. Стыдилась, таилась, выдавала собственные изделия за заказы у секретных мастериц-художниц, но вышивала с перерывами до смерти. И в следующую жизнь увлечение перетащила. Не, ну красиво же, а?

По вороту рубашки переплетались узорчатые, словно прозрачные, листья. Ясень, дерево света и пляшущих теней. Очень, очень прозрачный намек тем, кто понимает. Но Константин не понимает ничего. И прямо в ухо говоришь — не слышит. Пойдем, говорит, в ресторан, отдохнем по-человечески. Как будто устал! Как будто только в ресторане — отдых! Ну и пусть сидит в своем люксовом отеле до вечера, а она пойдет петь!

И она действительно отправилась в Свиридовку.

Небо в просвете между домами встретило ее какой-то удивительной ясностью и прозрачностью. И всплыло в памяти: у августа, мой друг, спокойные дела... Август. За всеми ее необычными делами и заботами уже, оказывается, пришел август.

У входа она подняла голову. Высоченное светлое дерево приветливо качнуло ей листьями. Ясень. Как попал в промерзлый сибирский город — непонятно. Центральные улочки таили много вот таких маленьких неприметных странностей. Здесь, на светлом холме у Стрелки, издревле жили люди, и многое сотворили своими теплыми руками...

Внутри главного корпуса было тихо, только где-то далеко чирикали, свиристели птичьими голосами скрипки. Скоро им на юг...

Она тихо подивилась собственному настроению, саркастически хмыкнула и вошла в репетиционный зал. И остановилась. Ребята-музыканты смотрели на нее очень странно, и вдруг непослушными стали губы.

— У августа, мой друг, спокойные тона, — сказала она грустно. — В гнезде уже птенцы поднялись на крыло...

И отвернулась к стене. Еще не хватало, чтобы кто-то видел ее глаза.

— Ну вот! — сказал Гришаня неловко. — Ты уже знаешь. А откуда знаешь? Не скажу за остальных, но вот мне, старому, много пожившему человеку, иногда рядом с тобой страшновато!

Она удивленно уставилась на скрипача. А ведь действительно — уже далеко не молодой. А она его всегда воспринимала как юношу.

— Ну, ты все же расскажи, что я уже знаю! — попросила она. — Чтоб знать, все ли я знаю.

— Эк завернула! — оценил Гришаня. — А... да что рассказывать? Уезжаем мы, Лада. На гастроли. Как-то потянуло всех к югу... ну и вот.

— На машине?!

— Ты что? — испугался Гришаня. — Как скажешь чего. Она нас сожрет! А не сожрет, так заблудимся! Или разобьемся! Не, только экологичным железнодорожным транспортом!

— Ну, что ж в этом такого-растакого трагического? — через силу улыбнулась она. — Вам надо окрепнуть, а крепчают в полете. Летите, птенцы земли русской.

— А как мы без тебя? — жалобно сказал ударник. — Как вспомню: две минуты до концерта, а мы сидим и не знаем, о чем петь будем — аж на душе сладко! Ладушка, что мы петь будем без тебя?!

— Пойте мое, — серьезно сказала она. — За меня. От меня.

Прошла и поцеловала каждого, легко и нежно.

— Доброго вам пути, скоморохи. Не упадет в пути обережный круг, удержу.

— Не, что говоришь непонятно, это все понятно, — пробормотал Мишаня и моргнул. — Как бы девушке положено... а вот мне кажется — или стало светлее? Со светом же все должно быть просто, это ж электричество... или уже нет?

— Миша, прошу тебя — не думай, а? Ты музыкант, у тебя все равно не получится! — язвительно сказала она. — Давайте лучше споем! Петя?..

Ударник замахнулся своей страшной колотушкой... и задумался. Отложил оружие оглушения мамонтов, поднял стойку с колокольчиками, нежно взял светлую, как будто наполненную теплом палочку... и по залу поплыли легкие, прозрачные звуки. И запели тихими голосами скрипки. И вздохнул печально бас-гудок.

— Во поле береза стояла, во поле кудрявая стояла... Лада-Лета стояла...

Она кружилась по зале, пела, и светлые слезы переплавлялись в ясные, звонкие голоса девушек, летящие над покосами, над пашней, над жарким обрывом, шумели на ветру нежной листвой...

— Если что — вы знаете, где меня найти, — сказала она на прощанье. — Просите — помогу.

Друзья-музыканты смотрели серьезно, как будто расставались навсегда.

— Сколько раз пробовал записать наши песни, — сказал Стас. — Вы знаете, как я умею писать! Так вот — все пишется прекрасно, но... музыка есть, волшебства — нет! Да все это неважно! Лада, что у тебя вышито? Что-то не узнаю.

— Ясень, — сказала она. — Он у крыльца Свиридовки растет вообще-то.

— Ясень, понятно, — смутился гусляр. — А... почему не береза?

— Ясень — двудомный. А береза — однодомная, вот почему.

Она улыбнулась друзьям на прощание, гордо вскинула голову и ушла, пока ребята не заметили, чего не надо. Но они, кажется, заметили. Ну, музыканты, души чуткие, с даром богов.

Константин ожидал ее у Свиридовки. Сидел в своей люксовой иномарке со скучающим видом. Надо полагать, работал. И после этой работы ему требовалось отдохнуть в ресторане.

— Первой формы — будь достоин! — радостно брякнула она и втиснулась в машину. — Враг не дремлет! Майор Пронин.

— Не смешно, — беззлобно сказал Константин. — Можем ехать, да? Сережки-колечки нацепила, духами окропилась?

— Да езжай, куда тебе надо! — великодушно махнула она рукой.

И машина поехала как будто сама, потому что Константин вроде бы больше не за дорогой следил, а за ней. Она даже проверила одежду на всякий случай, вдруг чего расстегнулось.

— Хоть бы раз платье надела, — усмехнулся мужчина. — А то мне рядом с тобой даже неудобно. Ты в своем шелковом комплекте что одетая, что голая, сразу не разберешь.

— Не обращай внимания, это у меня зарок такой.

Константин хмыкнул, как будто предложение не обращать внимания на голую женщину показалось ему странным.

— И духами не пользуешься, — заметил он небрежно. — У тебя в комнате их просто нет. Но тем не менее пахнешь цветами. Каждый раз разными.

— Ну что ты за человек?! — рассердилась она. — Уже и комнату обыскал? Кэгэбэшник сраный! Выжгу твою печать к чертовой матери!

— Выжги, — сказал мужчина странным голосом и отвернулся.

И она замолчала, озадаченная крайне. Так в молчании и доехали до искомого ресторана, места отдыха настоящих мужчин.

— "Шато!" — развеселилась она. — Ты ведешь меня в "Шато"?!

— А что странного? — поинтересовался он. — Лучший ресторан вашего города при лучшем отеле города, в котором, кстати, я живу — что не так?

— "Шато", — сказала она, внимательно разглядывая фигурные столбики у входа. — Построен тремя братьями-дагестанцами. На деньги горских евреев. Здесь проводятся самые дорогие корпоративы. Здесь чужая земля, Костя, ты знаешь? Не моя. Чужая.

— В смысле? — уточнил он.

— Я чувствую, — просто ответила она и вышла из машины. — Ну, значит, "Шато". Ты меня сюда привел, тебе и защищать.

— Здесь очень хорошая служба охраны, — усмехнулся Константин.

— Еще бы, братики все трое мастера по борьбе, как у них принято...

Зал встретил их прохладой и заказанным столиком. И — посетителями. Она сразу почувствовала их внимание и остановилась, разглядывая.

— Вот оно что, — пробормотала она в результате и прошла к столику.

— И что же?

— Голливуд и мексиканские страсти! — раздраженно сказала она. — Сейчас здесь будут Голливуд и мексиканские страсти! Драки в песочнице, детство голожопое, честное слово! Да это не важно. Я поняла, почему здесь чужая земля. Они ее носят с собой.