Посветлело, словно за ее спиной поднялось полотнище света, и сквозь лицо мужика вдруг проступили жестокие черты зверя, вкусившего крови беззащитной жертвы.

— В логове — мое право! — прохрипел он. — Творю, что хочу!

— Логово выжгу!

Голос прозвенел негодующим хором — и вдруг все кончилось. Мужик качнулся и рухнул на порог. Тихо истаял и улетучился свет. Она носком туфельки шевельнула голову упавшего и равнодушно отвернулась.

— И что это было? — откашлявшись, спросил сосед.

— Не что, а кто, — устало сказала она. — Оборотень это, просто оборотень. Вроде человек, но как попадет ему в руки кто беззащитный — сразу зверь... Маскируются так, что не враз разглядишь. Не углядишь такого — а он семью вырежет. И стоит потом, сам не может объяснить, для чего сделал...

— Лада, так Витюня по пьянке выключился, или с ним чего серьезное? — опасливо поинтересовался сосед. — Как бы полиция тебя за это...

— Какая разница? — вздохнула она. — Больше сюда не вернется, это главное. Успела. Только не моя это работа, мужская. А мужчины нет.

— Лада, ты меня глазами не оглаживай! — поспешно сказал сосед. — Я после своей кикиморы ко всем женщинам с ненавистью. Да и не ровня я тебе, сам понимаю.

— И я понимаю! — буркнула она раздраженно. — Только на всё рук не хватает, ведмаки потребны!

— Кто?!

— Ведмаки. Мужи, ведающие Правду и призванные по ней направлять род людской... неважно. Все равно их нет. С мужиками всегда так: когда надо, никого не найти. А как в постель, так сразу толпа...

Она махнула рукой и ушла на репетицию.

По дороге она сердито размышляла. Курица — птица, и вполне себе летает, если ей крылья не обрезать! И научное мышление при ней, и могучий умище никуда не делся. И пусть не сразу, но разобралась же с загадками! Поняла, что требуется от нее богам. Общность, вот что. То, что некогда придало великую силу обычному во всех остальных отношениях народу. Даже не народу — группе народов. Объединенных в нечто неделимое, родственное. И в дар от умирающей богини к ней перешли некие качества, помогающие эту общность вокруг себя создавать. Она все уверенней объединяет людей. Как? Ну... песней, личным примером, голосом своим чудным... харизмой, вот!

Она недовольно прищурилась. От харизмы попахивало богами. А богов нет. Последняя при ней искрами рассыпалась. А то, что иногда из людей лезет, страшное и неодолимое — то не боги, а отзвуки их. Их идеи кровавые, бесчеловечные. По сути — те же искры. Только черные.

Не харизма, сердито решила она. Просто общество созрело. Надоело людям хамство вокруг, и маты, и продажность. Сопротивляться начали неуверенно. А тут она. Здоровенная, уверенная, красивая, наконец — воздействие славянских форм никто не отменял. Да еще голос ее многотембровый волшебный. Вот и потянулись, как к центру кристаллизации. Начали вспоминать, что когда-то на Руси заходи в любой дом с краю — и найдешь там ночлег и приют. И путешествовать тогда можно было с одной лишь котомочкой — люди добрые помогали. Что люди были — добрые. И стали подражать потихоньку. За детьми соседскими стали присматривать. И — одергивать их, когда пакостят или матерятся. Ведь мат — это унижение матери, это оскорбление любого присутствующего. И порог своего дома начали защищать — робко, но начали. Потому что достало, что лезут все! А тут она. И НИКАКОЙ ХАРИЗМЫ!

И вновь ей стало легко и просто, как всегда бывало, когда она приходила к простому и понятному выводу. И репетиция прошла чудно и чудесно. Она пела попсу! Уломал все же рыжий, уговорил, черт языкатый. Ах, какую попсу она пела! И "Мальчика Витю с нашего двора", и "Короля и Анжелику", и "Городских бродяг"! Ребята в ансамбле аж светились от вдохновения! Только рыжий все ворчал, зануда. Может, потому, что не только она — все пели? Но ведь хор завсегда красивее соло, разве не так? Ну... да, грузинское многоголосие как-то ярко смотрится на эстраде... но ведь красиво!

Чтоб подразнить рыжего, она специально под конец спела "Во поле береза стояла". Да, да, ту самую, набившую всем оскомину дубово-народную! Только с другими словами, с настоящими. С немножко другими ритмами. Совсем с другой, переливчато-журчащей, аранжировкой, с грустными колокольчиками. С мужским многоголосием ансамбля. И с ее ликующим соло в финале, таким, что по стеклам радуги засияли! И получилось НЕЧТО. Ребята так и сказали. А рыжий все равно остался недовольным. Но это понятно: кому из руководителей ансамбля понравится, когда солистка в постели отказывает? Эх, мужчины.

И когда Сережа Дудак позвал ее к себе домой, как он выразился, поговорить, она про это и подумала. Ну, а о чем еще может говорить мужчина с женщиной вечером в квартире без свидетелей? То-то и оно.

Она согласилась сразу. Вопрос с личными отношениями назрел, пора решить раз и навсегда. А то действительно, как так: солистка, а не в постели с руководителем? Непорядок. Ну а после того, как вопрос решится раз и навсегда, а это быстро вообще-то, можно будет вдумчиво и о делах ансамбля поговорить, у нее много задумок в последнее время появилось, как прорвало.

Она шагала рядом с рыжим и поглядывала на мужчину искоса. А ведь хорош. Сильный, уверенный в себе. Уникально талантливый и знающий цену своему таланту. И рыжий! Кавай-й... Может, он и есть тот, кто встанет рядом с ней — отныне и навсегда?

В квартире Сергея она уселась в кресло, скромно сложила руки на коленях и приготовилась слушать. Мужчина понял правильно, расслабляющих-задуряющих выпивок предлагать не стал, сразу перешел к делу.

— Я устал от твоих капризов! — резко сказал он. — Или ты меняешь стиль, или мы расстаемся.

— Сережа!.. — только и смогла выговорить она.

— Мы каждый день из-за тебя теряем деньги! — с жаром принялся объяснять рыжий. — Каждый день! Мы для чего группу раскрутили? Чтоб о березке петь?! Выкинь свою языческую дурь из головы, слышишь? Мы сейчас мегапопулярны, так надо использовать момент, пока прет!

— Сережа... — беспомощно сказала она снова, не находя слов.

— Чтоб я тебя больше в брюках не видел! — ожесточенно сказал Сергей. — На эстраде выступают в шортах или мини! Топик и шорты, к твоей фактуре в самый раз! И что за сентиментальное старье вы сегодня вытащили?! Даже я его ни разу не слышал! Не дури парням головы, мы собрались вместе, чтоб зарабатывать!

Он ходил вокруг нее и кричал, и она видела, как неумолимо проступает сквозь облик рыжего знакомое наглое, бесцеремонное, неукротимо-агрессивное нечто.

— Явился, чужой бог, за златом, — прошептала она.

И встала. Она давно уже не была той слабой женщиной, которая противостояла когда-то чужой силе на пороге общаги. Сейчас рядом с ней незримо стояли и узкоглазая женщина-лейтенант, и мужички из общаги, и бдительные бабушки, и велосипедисты-путешественники, тянущие и тянущие нити единства по огромной стране, и все те, кто на просьбу остаться в зале только своим — оставались... Сейчас она могла сказать Слово — и не станет Сергея.

— Сережа... — сказала она и не выдержала, расплакалась.

Мужчина неуступчиво смотрел на нее. Его бог требовал капитуляции, и никак иначе.

— Сережа, как ты можешь?! — воскликнула она со слезами. — Ты же из истинных, из скоморохов — о том сама фамилия поет! Ты — Дударь! Ты Правду призван нести по свету, а ты на деньги соблазнился... предатель! Предатель!

Она развернулась и порывисто вышла на балкон. Вскочила на ограждение, развернулась. Сергей смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Ну да, сумерки, это чтоб лучше видеть...

— Ты же мог летать по небу! — горько сказала она. — Тебе богами дарован талант! А ты — что же ты наделал!

Рыжий шагнул вперед. Она отступила.

— Иди за мной! — страстно сказала она. — Иди со мной! Будь со мной! Еще не поздно!

Мужчина внезапно кинулся на нее и обхватил.

— Что творишь, дура? — прошипел он. — Третий этаж, ноги поломаешь!

Она печально посмотрела на него сверху. Отступился. Предатель...

— Отпусти.

Прозвучало настолько холодно и отстраненно, что Сергей невольно разжал руки. Она легко спрыгнула на балкон. Посмотрела рыжему в глаза — вплотную, в последний раз. И отвернулась.

— Деньгами твой новый бог тебя одарит, он любит предателей, — сказала равнодушно. — А таланта ты недостоин. Боги дали — боги забрали. Не летать тебе по небу.

Развернулась и ушла, и ни одного шага не прозвучало на лестнице.

— С богом!

— Богов нет! — привычно огрызнулась она.

Ребята из ансамбля посмотрели на нее... странно. Она могла бы поклясться — недоверчиво.

— И чего уставились? — буркнула она. — Я хотела сказать — наш успех зависит лишь от нас, не надейтесь на помощь свыше!

— А я вообще-то хотел сказать — поехали, — неуверенно сказал парень. — С богом — это же в смысле поехали? И да, мы едем или нет?

— На гастроли? — уточнила она. — Конечно! Для чего еще мы тут в машину набились, как селедки в банку? И еще полный прицеп барабанов нагрузили?

— А Сережа где? — осторожно поинтересовался кто-то. — Он как бы наш руководитель, клавишник, и вообще...

И снова на нее посмотрели очень странно, как будто "и вообще" означало ее мужа. Как минимум.

— Сережа... — вздохнула она. — Вы видели, как он в последние дни играл?

— Никак он не играл! — раздались голоса. — Лажал по-крупному! Пальцы ему оттоптали, что ли?

— Или голову!

— Последнее! — отрезала она. — Музыканта-виртуоза, гениального импровизатора Сергея Дудака больше нет. И забыли. Кстати, в связи с этим: у нас будут проблемы по деньгам.

Парни тут же насторожились, она заметила и поморщилась. Деньги. Чертово лавэ, сгубившее множество талантов.

— По платным концертам Сергей договаривался, — объяснила она. — У него это здорово получалось. Но ему поставили условие — петь попсу. А он — мне. А я отказалась. И в этот раз наши гастроли — смех на палочке. Только называются громко. На самом деле мои знакомые договорились где-то в Зажопинске на свободную сцену в доме культуры. Бесплатно. Вот такие дела. Так что действительно — едем на таких условиях или нет? Мишаня, Петенька, Стас, Гриша? Подумайте и скажите.

Все ребята тут же открыли рты, кто бы сомневался. Чтоб музыканты, да подумали? Это против музыкантской природы!

— Ладушка, а вот то, что с нами творится в последнее время... — замысловато покрутил своими тонкими пальцами скрипача Мишаня, — вот это вот всё — оно как-то связано с денежками, да?

Ребята разом замолчали и уставились в ожидании ответа.

— Напрямую, — с трудом призналась она. — Сергей... он мог бы по небу летать! Но его золото вниз тянуло. И утянуло.

— М-де-е! — протянул Стас. — Как-то оно не очень как-то... у меня ж семья. И представляешь — кушают каждый день! Каждый! Эй, орлы! На еду займете?

— Да займем, не вопрос, — откликнулся кто-то с заднего сиденья. — Ты у нас один семейный, тебя беречь надо.

— Ну тогда поехали, чего ждем?

— Ну, с б... в общем, поехали, — заключил Гришаня.

Посмотрел направо, налево, на всякий случай назад и аккуратно вырулил на дорогу. Прицеп подскочил на рытвине, охнул, переживая за свои барабаны, ударник Петенька — действительно, поехали.

— Да, а что вы меня спрашиваете, как будто у меня на всё ответ в кармане? — спохватилась она.

Парни переглянулись, усмехнулись и отвели глаза.

— А мы, Лада, три года вместе играем, — спокойно сказал за всех Гришаня, не отрывая взгляда от дороги. — Три сраных года. Чего только не перепробовали. Даже Баха в этно-обработке шпарили, представляешь? Так-то прикольно, ценители были — но и всё. А с тобой как прорвало. Действительно — как будто по небу летаем. Все получается. Мы, Лада, вот эти глаза горящие в зале ни на какие деньги не променяем. Ни на какие. Хотя кушать иногда хочется. Но вы меня своими глупыми разговорами от дороги отвлекаете, а я права два месяца назад получил. Как привезу куда-нибудь... Лучше спойте.

И кургузая машина с огромным прицепом под веселые песни покатилась на гастроли.

Они проехали через леса и поля. Заправились. Проехали через городок, другой объехали, миновали широкую реку и две поуже. Заправились. Поели в придорожной столовой — за Стасика честно заплатили, как и обещались, хотя он орал, что пошутил. Потом забрались на пару горок, миновали городок и один объехали — и снова заправились.

— Гришаня! — не вытерпел наконец Петенька. — Да сколько она жрет, твоя машина?!

— Да примерно сколько семья Стасика, — невозмутимо ответствовал Гришаня. — А что?

— Что ж ты сразу не предупредил?!

— Не наговаривайте на мою семью! Сколько на бензин истратили, моим на месяц хватило бы!

— А что, у нас есть какая-то другая машина? — вздернул брови Гришаня.

— Нету! Но мы бы поездом поехали!

— У Лады документов нет, — напомнил Гришаня.

— А... тогда чего стоим? Поехали!

— Щас, заправимся только...

Они заправились. Они поругались. Два раза закипели на подъемах-тягунах. И наконец приехали. У кольца на въезде в очередной город невзрачная иномарка приветственно мигнула, в окошко высунулась рука и махнула — следуйте за мной.

— Щас! — процедил Гришаня. — Заправлюсь только.

Переждал шквал возмущенных воплей и невозмутимо сообщил, что пошутил.

У солидного, еще сталинских времен, заводского Дворца культуры они еле вылезли из машины.

— Я стоять не могу! — простонал полный Миша. — Я сидеть не могу! Я ничего не могу! А нам еще выступать!

Его дружно поддержали все. Потом живенько подкатили прицеп ко входу и принялись разгружаться. Ну, музыканты, изнеженное племя, лишь бы поплакать.

Зал встретил их прекрасной акустикой, прохладой — и морем голов. Свободных мест не было видно.

— Здесь так любят этно-музыку? — недоуменно вопросил Миша в пространство.

— Здесь любят бесплатные концерты знаменитостей, — пояснил кто-то из местных. — Только они редко бывают. Вот и набежали на халяву.

— А мы знаменитости? — польщенно уточнил Миша.

— А вот и посмотрим. И если не оправдаете ожиданий... Мы, шахтеры, ребята простые, если что не нравится — так и говорим...

И местный задумчиво оглядел свой немаленький кулак.

Так что перед выступлением всех потряхивало.

— Да пошутил я, пошутил! — сказал местный, но никого не успокоил.

— Выход! — нервно сказал Петя и ударил своими страшными колотушками...

Зря они волновались — приняли их прекрасно. И "Витю с нашего двора", и "Пыль над терриконами", и особенно "Девочек на асфальте". Еще бы — это же про них песни!

— Лада, я, конечно, дико извиняюсь! — сказал за кулисами Гришаня. — Но вот как ты с ходу придумываешь песни для каждого? Если это не чудо, тогда я даже не знаю, что! Или все же?..

И снова неопределенно покрутил своими тонкими, чуткими, такими выразительными пальцами.