Русская богиня

— Явился, кровавый божок? — презрительно усмехнулась она. — Куда лезешь на святую землю, мелочь пузатая? Пшел вон.

И мужчина пришел в себя.

— Страшная ты женщина, — криво улыбнулся он. — Страшнее меня. Отдам я девчонкам, на что договаривались, честно отдам. Честно концерт отработают — честно отдам, ты меня знаешь.

она вспомнила, как лезло что-то нечеловечески жестокое сквозь личину мужчины, и покачала головой. Знала она Лешу по прошлой жизни, неплохо знала — но, получается, не до конца. Главного не замечала.

— Вот именно, что знаю, — внушительно намекнула она. — Работай, гуран, работай.

Похлопала массовика по плечу и отправилась работать сама. Завлекать людей, протягивать невидимые ниточки, объединять, связывать в прочную неразрывную сеть — тяжкий труд, лишь богам по силам.

После концерта рыжий звукооператор замахал ей руками. Она подумала и подошла.

— Предупреждать надо! — сердито сказал рыжий. — Чуть не ослеп с твоими спецэффектами!

Она не поняла. Какие спецэффекты? Это у него в аппаратуре что-то коротнуло, она при чем?

— Богатый голос! — без перехода сказал рыжий. — Первый раз в жизни встречаю. И не слышал, чтоб что-то похожее где-то было. Четыре октавы возьмешь?

— Я возьму две, — внушительно сказала она. — Но так, что у вас уши лопнут.

На самом деле она могла взять и четыре, почему-то была в этом твердо уверена.

Рыжий уважительно кивнул:

— Монетизировать думаешь?

— А есть варианты? — заинтересовалась она.

— Без тебя не было, а с тобой есть, — честно сказал рыжий. — Так-то я из Свиридовки. У нас там этно-группа, сильные ребята, с идеями, но ничего особенного. А с твоим голосом уже будет нечто! Есть тема раскрутиться в сети. Подойдешь?

Они быстренько договорились. Он ей понравился, рыжий. Так забавно хлопает ресницами, няшка!

Она шла домой и улыбалась. И словно облако теплой силы укутывало ее, и ноги едва касались бренной тверди. Она из любопытства даже прошла по газону, посмотрела — ни одна травинка не примялась...

И тут словно обухом дали по башке. Туфли прочно вдавило в асфальт всеми ее семью десятками килограмм. И всплыл беспощадный вопрос: что с ней происходило с утра и до сего момента? Что? И как все это объяснить?!

10

— Господи! — изумилась она. — Это что?!

— Цыганский табор! — ухмыльнулся от своей двери сосед.

Она осмотрела коридор. Конечно, это не был цыганский табор... и богов, кстати, нет тоже! Просто валяются кучей рюкзаки, несколько велосипедов с туристическими обвесами прислонены к крашеной стеночке... и компания сидит на подоконнике торцевого окна, зубы скалят, как будто они им мешаются. Ну и?..

— Сказали, ты их пригласила! — охотно сообщил сосед.

— Когда?!

— А когда в центральном сквере зажигала! Так и звала: мол, приходите в мой дом, мои двери открыты!

Сосед радостно скалился и забавлялся. Ну-ну, видно, фингал поджил? Так на старый новое украшение налепить несложно!

Она тяжело повспоминала. Хм. А ведь действительно что-то такое несла.

Она подошла к пришельцам. Бородатые парни неуверенно ей улыбнулись.

— Чьи будете? — осведомилась она.

— Разные, но вроде все свои, — пожал плечами один из парней. — Мы вот блогеры-путешественники, еще автостопщики есть... А Коле — эй, тебя Коля зовут, верно? — ему просто переночевать негде.

Видимо, у нее как-то изменилось лицо, потому что улыбка у парня угасла, словно задули.

— Нам сказали, — неловко пояснил он, — наши сказали, что есть место, где можно бесплатно перекантоваться. Но если мешаем...

— Не мешаете, — легко ответила она. — И не можете помешать. Ищи приют в любом доме — так исстари заведено! Людям заповедано помогать друг дружке, мы не упыри какие-то. Но воняет от вас ото всех...

— Это Коля! — открестился блогер-путешественник. — Он уже неделю по подъездам шарахается!

— Ото всех! — отрезала она, и блогер понятливо заткнулся.

Она подумала. Открыла дверь. Показала пальцем:

— Там душ. Здесь плита. Уйдете — чтоб в чистоте осталось. Кто старший, калики перехожие?

"Калики" неуверенно переглянулись — старшего не было.

— Ты! — ткнула она пальцем в бородатого.

— Сколько нам будет стоить? — замялся старший.

— Расплатитесь историями, как издавна заведено. Многое видели? Вот и расскажете, этого довольно.

— Да уж впечатлений хватает, — криво усмехнулся бородатый, и вдруг оживился:

— В мире есть такое диво: море вздуется бурливо!..

— Перевраная история, как все наши летописи, — вздохнула она. — Правду расскажешь. Хоть узнаем, как мир живет.

Она огляделась. Слушают.

— Приходите в мой дом, мои двери открыты... — словно женский хор выговорил, мощный аккорд пронесся по пространству, мелко задрожали стекла.

Она внимательно заглянула в глаза каждому. Люди.

— Здесь друзьям рады, — выговорила певуче. — Приходите всегда, законы гостеприимства лишь с миром умрут!

Выкинула случившееся из головы и легко зацокала по лестнице вниз. Ну, как зацокала... все чаще стало случаться — идет, а шагов не слышно. Словно плывет над землей. Лебедушкой о семидесяти килограмм, блин.

Хотя понятно, почему ног под собой не чует. Сережа Дудак, чудо рыжее, пухлогубое. Такой няшка! Работать с ним — наслаждение, музыку чует безошибочно, дар импровизации просто божественный! Они с ходу записали несколько роликов и выложили в сеть. Сережа уверяет — популярность бешеная. Это у фольклорной группы. Чудо небывалое! И все чаще она себя ловит на размышлениях, что рыжий виртуоз неплохо так будет смотреться радом с ней на концертах... и вообще рядом. Взрослый, надежный, уверенный в себе и в своей команде. Точно знающий, чего хочет. Ну просто идеал мужчины! Ага, и ростом ей подходит, что немаловажно.

Свиридовка, старое трехэтажное здание на одной из тихих улочек центра. И рыжий вихрами на солнце сияет, ее ждет. Формально — чтоб провести через вахту, а почему на самом деле, весь коллектив давно догадался.

— Лада, посмотришь девочку? — озабоченно попросил рыжий, как только она подошла. — На солистку просится. Тебе, конечно, в подметки не годится, а что делать, если ты отказываешься попсу чесать? А на личико она ничего, вроде сценичная. Посмотришь?

И сам заглядывает в глаза искательно, стервец хитрый. Из-за попсы они с самого начала бодаются. Она не против петь попсу. Но только хорошую попсу — а где такую найдешь? Только самим сочинять. А некому. Сережа — композитор, без скидок — но кто идею даст, слова? У нее же самой рождаются весьма странные тексты, после которых, к примеру, ее общага переживает очередное нашествие гостей. Сережа классифицирует — этно-рок. Ну, ему видней, он профессионал. И так же ему видней, что деньги на этно не заработаешь, только на попсе.

— Посмотрю, — кивнула она, и рыжий облегченно просиял. Еще бы, группа на ней держится в основном, если упрется копытами, никакую солистку не возьмут.

Девица ждала в репетиционной комнате. Сидела свободно, внаглую закинув длинные ноги на стол. Непростое, кстати, умение, вот так свободно сидеть, требует тренированных мышц. Явно чем-то занималась, и серьезно. Вся в белом и нежно-голубом, и светлые волосы до талии — очень эффектно смотрится на темном дереве. Ну... сценичная, да. Фигуристая, и лицо резкое. Из тех, чья красота видна издалека — самое то для сцены. Вблизи грубовато смотрится, так зрителям с ней не целоваться. Годится. Осталось выяснить, что с голосом.

Она подошла поближе, склонила голову... и поняла, что голос можно не проверять. Какая неожиданная встреча с прошлым. Вернее — не с прошлым, а с древностью. Той, запредельной, о которой и памяти не осталось.

— Явилась, охотница на мужчин? — тяжело глянула она. — Русалкам нет ходу на святые земли! Боги на страже, не пройдешь!

Голос налился звучной силой, яркими тембрами, загремел, как будто дюжина голосистых женщин яростно выговаривают.

— Богов давно нет, — надменно сказала светловолосая.

— Я есть. Меня лишь народ убьет. Пошла вон.

Девушка неуловимо дрогнула. Убрала ноги со стола. Встала и молча ушла.

За спиной у нее прочистил горло рыжий. Ну да, и ему скользом прилетело, чтоб очарование нечисти выбило.

— И что это было, вот только что? — осведомился номинальный руководитель ансамбля.

— Русалка, — вздохнула она.

— Русалок не бывает...

— И я так думала, — хмыкнула она саркастично. — И вот, нарисовалась, дрянь бездушная. Урожденная, такие и раньше редкостью считались. Не жалей о ней, Сереженька, не плачь, не убивайся. Может, она хорошая певица, даже наверняка хорошая, природные русалки издревле славятся звонкими голосами. И на сцене смотрелась бы. Только она погубила бы группу. Русалки, они... на мужчинах живут. Околдовывают, лишают твердости духа, завораживают. А сами — циничные, бездушные твари. Она на тебя прицелилась, а без тебя ансамблю не жить. Извини. Я так понимаю, ты насчет нее уже планов настроил? Постельных?

— Ну, знаешь! — сказал рыжий и покраснел. — Ну... прогнала, сама попсу будешь петь!

— Буду! — вздохнула она покорно. — Куда мне деться? Петь буду, в постель к тебе — нет. Я — только всерьез, чтоб до конца жизни.

Рыжий покраснел еще сильнее. Понятно, значит, и постель планировал.

— Пойдем лучше, споем? — проникновенно предложила она. — В радости и горе — ничего сильнее песни нет! Ты в прошлый раз что-то об отчетном концерте говорил?

— Так... — глянул задумчиво Сергей. — Не готовились же?

— Сережа! Лучше хорошо подготовленного выступления может быть только импровизация!

Сергей погрузился в размышления. Если она и шутила, то совсем чуть-чуть. Диво дивное, но именно импровизации у них получались лучше всего. Они и ролики так записали — с ходу, ни о чем не сговариваясь, с первого раза. Ребята талантливые, могли подхватить и развить с лету любую мелодию.

— Пойдем, Сережа! — ласково сказала она.

Рыжий отчаянно махнул рукой, и они пошли.

Перед выступлением группу отчетливо потряхивало. Это Свиридовка, тут лажу не примут! Тут первые два ряда в зале — преподаватели!

— Ладка, хоть намекни, что играем! — в панике бормотал ударник-универсал. — Я хоть в уме ритмы прикину!

— Да не знаю я! — так же нервно отвечала она, и рыжий давился истерическим смехом.

А потом они вышли на сцену. Она глянула в зал, увидела в первом ряду немолодую высокую женщину, вспомнила себя в прошлой жизни — и поняла, о чем будет петь. О чем, как, для кого.

— Берегите детей... — тихо сказала она в зал, да так тихо, что призвуки заметались в задних рядах, отразились от стен и вернулись на сцену. И, чутко уловив, поняв что-то невообразимой поэтической своей душой, повел причудливый свой ритм ударник, нервно вслушиваясь в мельчайшие переливы мелодии, доступной пока что только ему... и вступили нежно и грустно древние струнные, впервые увидевшие свет еще тогда, под солнцем Руси Изначальной, и тонкими, щемящими голосами запел дуэт смычковых... И она запела — негромко, но так, что чуть сердце не разрывалось. О детях. О крохотной жизни в материнских руках. О великом счастье мамы — слышать заливистый детский смех...

— ... и там, за небесами, смеется не рожденный вами сын, — уронила она страшные слова в зал.

И очнулась. В передних рядах — смятение. Немолодая женщина, для которой она пела — на полу. И в глубине зала — еще кто-то. И у выхода — тоже...

Она еще смогла развернуться, уйти со сцены. И только за кулисами разрыдалась — горько и безутешно.

— Лада, что с тобой? — подпрыгивал рядом ничего не понимающий, но страшно встревоженный рыжий. — Что с ними со всеми?! Лада!

— Оплакиваю свою жизнь! — хлюпнула она и улилась слезами. Опомнилась, только когда сообразила — ее обнимают. Понятное дело, рыжий и обнимает, не упустил момента. И от этого разом пришла в себя. Вытерла слезы, вдохнула глубоко, сказала уверенно:

— Ну, что со мной, понятно: оплакивала своих не рожденных деток. Дурой была по молодости, уже не исправить, только оплакать. Что в зале произошло, тоже понятно. В следующий раз перед древними гимнами предупреждать, чтоб в зале оставались только свои, только русичи. Я в песне сил не контролирую, так чужие и окочуриться могут.

Наградой ей был ошарашенный взгляд Сережи. И сама она вдруг застыла с открытым ртом. Дошло внезапно: ЧТО— ОНА — НЕСЁТ?!

11

— Богов нет! — сердито сказала она. — Есть люди — мы есть! Нам и творить! Понял ли?

Бородатый парень задумчиво кивнул.

— Я чувствовал что-то всегда, — признался он. — Только словами выразить не мог. Чувствовал, что не просто так тянет нас по свету. А сейчас ты разъяснила, и все встало на свое место. Три системы, скрепляющие воедино страну. Втройне прошитые швы добротной одежды под названием Русь Изначальная. Калики перехожие, чья ноша — нести по свету рассказы о дальних землях, соединять народы общностью знаний друг о друге, общностью судьбы; скоморохи, бродячее племя артистов, призванные нести по Руси Изначальной нравственные законы и представления о красоте, хранимые в песнях; да коробейники, жрецы честной торговли, распространители материальных благ. Нами крепится Русь, на нас держится. Так?

— Не крепится, будет крепиться, — настойчиво напомнила она. — Это еще надо совершить. Справитесь?

— Боязно, — признался глава "калик перехожих". — Вроде бы и ничего сложного; узнавать, как люди живут, да в блогах выкладывать, да вживую рассказывать — и все же боязно. Боязно, что сил не хватит. Мне же и остальным объяснять их предназначение, а поверят ли, последуют ли? Может, выберут оставаться, как и прежде, просто бродягами-путешественниками? Так оно и проще, и безопасней. Как убедить? Я кто? Простой, как рубль, со своими слабостями...

— Уже нет, — покачала она головой. — На тебе — благословение богини. Сил хватит.

Она склонилась над парнем. Полюбовалась, как вполне привычной картиной, бликами непонятно какого света, играющими на его лице. Поцеловала — легко-легко и нежно. И ничуть не удивилась, когда парень отошел, а свет вокруг него — не исчез. Слабый, почти невидимый — но свет. И ореол человеческого тепла вокруг.

— Интересно стало жить, — хмыкнул стоящий рядом с ней сосед. — Столько нового ребята рассказывают — заслушаешься. И люди у нас добрей, что ли, стали? Помогают друг другу, даже Борис твой, и то...

Сосед поднял голову на шум скандала, доносящийся через открытое окно на третьем этаже, и ухмыльнулся:

— Правда, не все добрей стали. Витюня семью гоняет. Так вроде мужик ничего, работящий, но буен во хмелю.

Она тоже подняла голову, прислушалась. И нахмурилась.

— Не хмель, — качнула она головой. — И бежим от древности в будущее вроде со всех ног, а никак не убежать...

Развернулась и направилась внутрь общаги. Заинтересованный сосед пристроился следом.

На третьем этаже она прислушалась — и уверенно пнула по одной из дверей.

— Выйди из логова, зверь, — с усмешкой сказала она.

Шум за дверью утих. Она пнула снова, уверенно и сильно. И еще. И еще.

— Выбью! — предупредила громко. — Под землей не скроешься!