Царевич

— Сейчас. А уши нам отец всё-таки оборвёт. И за Моссовет, и за красноармейцев, и за ЧК. А особенно за сейф. Он нам для чего пароль сказал? Чтобы если что, в самом-самом крайнем случае... Мы же не успели до Москвы добраться, как у нас уже этот "крайний случай" произошёл.

— А разве не так? По-хорошему, всё это ещё полгода назад нужно было делать.

— Но отец-то не знает об этом! Ох, уши, мои уши!

— Да ладно тебе, уши. Борис Владимирович за такое вообще в Сибирь запросто загреметь может.

— Ну и пусть. Лучше в Сибирь, чем то, что с ним у вас случилось. Ему же меньше года осталось. Хотя, конечно, если в тюрьму не посадят его, может и дольше протянуть.

— Надеюсь. Хороший он человек. И сейф открыть разрешил, и Эдмундыча уболтал. Даже указы сам писал.

— Петь, может, он из-за этого так легко и согласился, а? Может, он всю жизнь мечтал императорский указ написать?

— Чего он, мальчишка, что ли, столь глупые мечты иметь? Хотя... Чёрт его знает. А батька твой, Лёш, всё-таки совсем безбашенный. Такого я не ждал от него. Десять бланков с подписями! Вороти, что хочешь! И ведь отвечать за всё, что мы наворотим, будет он. Подпись-то там его.

— Наверное, он не ожидал, что это не Штюрмер будет уговаривать меня открыть сейф, а я его. Помнишь, сколько раз он повторял перед нашим отъездом, чтобы на уговоры не поддавался я? Чтобы ему звонил, если что. А пустые подписанные бланки — это когда уже всё, край. Оружие последнего шанса. Сколько там их осталось у нас? Шесть, вроде?

— Угу. Зря мы четвёртый испортили. Можно было тремя обойтись.

— Ничего не зря! Ты что, не заметил, что ли?

— Чего не заметил?

— А того. Вспомни, когда Дзержинский сказал всё же, что согласен собрать и возглавить Моссовет и ЧК?

— Эээ... Когда внимательно прочитал указ из второй папки.

— Вот! Именно этот указ и стал последним пёрышком, что сломало спину верблюда. А как он вычислил то, что мы ему не все бумаги отдали, а?

— Да, блин, могуч. Шерлок Холмс, блин. По одному моему взгляду понял! Раз, говорит, приоткрывал папку, прежде, нежели мне передать, значит не уверен в содержимом. Ещё, значит, одна есть, похожая. А в ней что? Я только не понял, нафига ему эта бумажка. Мы ведь сжечь её предлагали. Он же с собой забрал. Переложил в первую папку, в самый низ, и унёс.

— Наверное, на память сохранить хочет. Думаю, очень у немногих людей дома хранится Высочайшее повеление об их собственной незамедлительной казни. Возможно, таких и вовсе нет.

— Возможно. А станет персонажем Истории, она и для музея сгодится.

— Так что не жалей о бланке, Петь. Не зря мы его потратили, ой не зря. Дзержинский понял, что играть мы будем серьёзно. Если понадобится — грязно. Ты же с Борисом Владимировичем три часа вокруг него хороводы водил, наизнанку выворачивался, уговаривая. А тебе достаточно было протянуть руку, и через десять минут Дзержинского к стенке прислонили бы. Прямо в Кремле.

— Дык, я хоть и пионер и в комсомол лишь из-за увечья вступить не успел, но не осёл же! Пионерский галстук на шее отсутствия мозгов не означает. Понимаю, что оставлять в живых враждебного Железного Феликса — глупость великая. Или он идёт с нами или... уже пришёл.

— Вот и он тоже понял сие. Он же, если разобраться...

— Лёха!! Задолбал! Хватит в носу ковыряться! Быстро, встал и пошёл мыться! Ты долго собираешься мокрым сидеть? Мало того, что неприятно, так ещё и простудиться можно.

— Ладно, ладно. Не шуми, Петь. Пошли мыться. Мне же и самому в мокром противно...

* * *

Глава 15

(Алексей)

Господи, помоги. Петя, не упрямься, пожалуйста. Знаю, что не веришь, но... Попроси и ты Его. Пожалуйста, Петя. Давай вместе. Кроме Него уже никто не поможет. Господи, что же натворили-то мы! Какие же мы ещё дети. Глупые дети. Помоги, господи!

Свечка. Ещё одна. Молиться. Мне больше не остаётся ничего. Как я глуп!

Отец едет. Что будет. Ой, что будет! Как же я боюсь за него! Папа. Бедный, несчастный папа. Я так люблю его. И пусть вчера он накричал на меня по телефону. Пусть. Я заслужил. Всё равно я очень его люблю и боюсь за него.

Но как же я глуп! Ведь чувствовал, чувствовал я, что эта Петина идея со "встречным палом" — дурость. Но позволил уговорить себя. И Борис Владимирович тоже хорош. Согласился с бестолковым мальчишкой. Ведь даже если мои и Петины годы сложить, то и тогда у меня возраст меньше тридцати лет будет. А он человек пожилой, опытный. И не остановил меня. Вот и сидит теперь тут вместе со мной.

В Лавру Петька сбежать собирался. Ага, сбежишь тут. Да и толку-то туда бежать? Что в Кремле сидеть, что в Лавре. Какая разница?

Революцию я до лета задержать пытался. Идиот. В результате, похоже, лишь ускорил её. Всего лишь четырнадцатое февраля, а уже началось. Только у нас тут пожар гражданской войны занялся не в Питере, как в мире Петьки, а в Москве. Москва горит.

Не буквально горит, не как при Наполеоне. Но... вскоре может и буквально загореться. Власть в городе сейчас не пойми чья. Отец отставил меня от генерал-губернаторства и вернул обратно должность губернатора Московской губернии Никите Татищеву. Вернее, издал указ об этом. А ещё приказал арестовать Штюрмера за измену. Оба приказа исполнены не были.

Татищева ещё до указа о возвращении ему губернаторства посадили в тюрьму. Вместе с некоторыми его ближайшими помощниками. И городского голову Челнокова. И бывшего командующего округом Мрозовского. До кучи ещё и предводителя дворянства Базилевского замели, хотя тот и вовсе ни при чём был.

Кто посадил? ЧК, кто же ещё. Эти две буквы рядом у нас постепенно начинают приобретать примерно тот же смысл, что и в мире Петьки. Уже и слово "чекист" возникло. Во всяком случае, в Москве его уже знают.

А вот Штюрмера арестовать не смогли, несмотря на указ императора. На свободе Борис Владимирович. Если это можно так назвать. Ибо покидать Кремль ему, равно как и мне, без предварительного уведомления о том руководства ЧК, настоятельно не рекомендуется. А ЧК — это не та организация, чьи настоятельные рекомендации можно игнорировать.

Красная гвардия вообще как-то удивительно быстро возникла. После того нашего разговора с Дзержинским прошло всего чуть больше недели, и на улицах Москвы появились вооружённые люди в красных нарукавных повязках. Причём сразу много. По-моему, там уже и без меня их появление готовилось.

Первое время всё было довольно мирно. У предводителей красногвардейцев имелись мандаты, подписанные товарищем губернатора Штюрмером. Так что видимость некоторой законности была. Во всяком случае, как-то препятствовать деятельности Красной гвардии полиция не пыталась. Но вот потом... Потом этот чёртов Моссовет появился.

П: Не ругайся. Мы, вообще-то, в храме. Меня прорабатываешь, а сам в храме ругаешься.

Ох. Прости, господи. Тут такие дела творятся, что свою голову того и гляди забудешь где-нибудь. На плахе, например. Хотя, конечно, ругаться в Успенском соборе нехорошо. Тут Петя прав, безусловно. Господи, прости меня, грешного.

Да, а председателем Моссовета Дзержинский так и не стал. У них там бардак страшный сейчас творится. Дзержинский создал свою ЧК и крепко сел на ней. Там у него в руководстве одни его старые знакомые бандиты.

П: Не бандиты, а соратники.

Ага, "соратники". Ещё сподвижниками их назови. Карбонарии. И председателем исполкома он тоже своего знакомого пропихнул, Виктора Ногина. А вот председателя всего Моссовета действительно честно выбирают. Петька жутко удивился этому факту. Отчего-то Дзержинский не пытается сам занять это место. Но поскольку выбирают честно, то и выбрать никак не могут. Моссовет уж почти две недели существует, а председателя у него так и нет. Вот я и не пойму, у кого в городе в настоящее время власть.

Назначенный императором губернатор сидит в тюрьме. Моссовет всё ещё на стадии формирования. Губернатор, которого этот Моссовет недоделанный вроде бы формально признаёт (потому что в ходу всё ещё мандаты с подписью Штюрмера), этот губернатор снят с должности указом императора.

В общем, анархия полная. Реально, как мне кажется, Москвой управляет сейчас странный и уродливый в своей неестественности триумвират. Первую скрипку играет в нём мой недавний знакомый и вчерашний арестант — товарищ Феликс Эдмундович Дзержинский. Со своей Красной гвардией он де-факто стал чем-то наподобие военного коменданта Москвы.

Мой папа командующим Московским военным округом назначил генерала Келлера. Я сам просил его об этом. Вот только в полном объёме исполнять обязанности командующего Фёдор Артурович сейчас не в состоянии. Он даже и в Москву-то опасается сейчас въезжать, иначе запросто может сесть в соседнюю камеру с Мрозовским. Да и Бориса Владимировича арестовать не смог Келлер. Хотя и пытался. Но посланная с именным высочайшим указом об аресте казачья полусотня к центру города не прошла. Её остановили и развернули отряды вооружённых рабочих. Дело едва до стрельбы не дошло. Впрочем, даже если бы казаки и прорвались к Кремлю, это ничего бы не изменило. Внутрь их всё одно не пустили бы.

Спина болит. И ноги гудят. Я с самого утра молюсь в Успенском соборе. Я вообще последние дней десять очень много молюсь. Неоднократно пытался убедить помолиться и Петю, но тот не может. Искренней, от души, молитвы у него не получается. Хотя мне молиться он никогда не мешает и не торопит меня. Очень может быть, что я со своими ежедневными многочасовыми молитвами — это последнее, что удерживает огромный город от сползания в кровавый хаос.

Ситуация усугубляется тем, что когда люди Дзержинского с липовыми высочайшими помилованиями ринулись освобождать из московских тюрем политзаключённых, то они, мягко говоря, несколько увлеклись. Фактически, получилось что-то вроде стихийной амнистии, причём на свободе оказались не только политзаключённые, но также и довольно большое число уголовников.

Здорово помог патриарх Тихон. Именно он был автором идеи попытаться отвлечь на меня внимание части горожан. Даже если я и не губернатор больше (хотя Моссовет считает губернатором именно меня), то и в этом случае я всё равно остаюсь Наследником. От этой должности меня никто не освобождал. И церковь в Москве начала кампанию по частичному отмыванию от грязи российского самодержавия.

В целом, поскольку отмывали меня, а не моего папу, то дело шло достаточно успешно. Со мной у народа ничего плохого пока не ассоциировалось. А то, что я разоблачил Колдуна и был чудесным образом Исцелён, очень сильно помогало, как говорит Петя, приклеивать мне к спине крылышки и привинчивать к голове нимб.

Честно говоря, слушать в церкви восхваления в свой адрес было достаточно неприятно. Какой я весь из себя такой-растакой замечательный. Но приходится терпеть. Да и газеты московские тоже будто бы внезапно вспомнили, что в стране, вообще-то, есть вполне законный Наследник.

Дополнительно масла в огонь подлила Петина выходка с телеграммой Циммермана. Это я её нашёл, без меня бы Петя и не вспомнил о ней. Наташа ему эту телеграмму передала, из Германии-1941. В мире Пети ведь во время Второй Мировой войны многие документы оказались утраченными, а в Германии 41-го года они всё ещё существовали. Вот Наташа, пользуясь своим высоким допуском, и лазила по закрытым немецким архивам. Она Пете старые документы передавала целыми папками и подшивками, не читая. А в одной из соседних с Петиной квартир был оборудован небольшой копировальный цех. Там аж двадцать человек занимались лишь тем, что непрерывно фотографировали и копировали все подряд старые документы из немецких архивов.

Вот в одной из папок и нашлась эта телеграмма. Андрей Степанович, историк, который руководил из Москвы-2028 Наташей в Германии-1941, чуть не запрыгал от радости, когда этот клочок бумаги в руки взял. Вот она, кричит. Настоящая! Подлинник телеграммы Циммермана! А потом он полчаса объяснял Пете, что это за телеграмма такая и как она на ход Первой мировой повлияла.

Так что, когда я напомнил Петру о той бумажке, он сразу решил срочно опубликовать её. А заодно ещё и в американское посольство послать полный текст фельдъегерем. Вреда я том не увидел и согласился. Так мы и сделали. Фельдъегеря отправили, газетчиков позвали. В том числе четырёх иностранных корреспондентов. Причём один из них был американцем.

Газетчикам Петя сказал небольшую речь о коварстве кайзера и рассказал, что у нас в Кремле стоит очень хороший радиоприёмник. А антенна выведена аж на флагшток Большого кремлёвского дворца. Про приёмник Петя сказал правду, про флагшток наврал, но это неважно, так как проверить такое довольно трудно. И показал зашифрованную телеграмму, которую нам удалось перехватить. А потом скромно потупил глазки и сказал, что он не только боголепый, но ещё и талантливый. Так что он эту телеграмму за пол дня сам расшифровал. Вот, пожалуйста, расшифрованный текст. Ах, какой коварный кайзер!

Сначала не поверили, конечно. Но Петя прямо сказал, что текст телеграммы уже в американском посольстве. Его быстро передадут в Вашингтон и пусть тамошние криптологи сравнят свой вариант телеграммы с нашим. Они одинаковые. А затем они, имея перед собой две версии одного и того же текста — зашифрованную и расшифрованную, легко расколют немецкий шифр. Поэтому врать Цесаревичу совсем незачем.

Ой, что тут началось! Газетчики толпой попёрли к выходу. А впереди всех с текстами телеграммы на немецком и английском языках — толстенький американский репортёр. Едва дверь не снёс, носорог такой. Так спешил сенсацию отправить в свою газету.

Моссовет к тому времени уже успел издать декрет о полной отмене цензуры печати в городе. И уже к вечеру были напечатаны экстренные выпуски многих газет. "Телеграмма Циммермана", "Германия подстрекает Мексику напасть на САСШ!", "Коварство кайзера", "Царевич вскрыл германский шифр!". Такие примерно заголовки статей были.

Так я приобрёл славу удачливого криптолога-самоучки. А при отсутствии цензуры в печати достаточно скоро зазвучали пожелания увидеть на троне меня. Единственное, что несколько смущает сторонников этой идеи — мой юный возраст. Видеть же в качестве регента мою маму не желает, по-моему, совсем никто. Во всяком случае, московские газеты резко против этого.

Интересную позицию заняла наша церковь. Тихон, похоже, пытается сидеть на двух стульях сразу. С одной стороны, он признаёт законность власти моего папы, а с другой стороны его указы тихонечко саботирует. Так, церковь ни слова не пискнула против, когда ЧК арестовала старого губернатора и нескольких иных высших московских сановников. По-моему, Тихон опасается того, что если будет слишком громко возмущаться, то вполне может сесть рядом.

Хотя... Не знаю. Всё-таки, активность церкви в Москве в последние дни привела к заметному увеличению её влияния. Петя говорит, что попы бессовестно пользуются моим именем, размахивая им как знаменем, и пытаются заработать очки популярности этими бесконечными службами "во здравие боголепого царевича". Так что с арестом Тихона у ЧК могут возникнуть некоторые проблемы. Газеты писали, что позавчера, во время демонстрации, не менее четверти её участников вывела на улицы церковь.