Любовь в мегабайтах

— О'кей. Нет вопросов. Я готов.

— Нужна полная конфиденциальность. Дело серьезное.

— Тогда к Пауку. Жди здесь, я позвоню ему на мобильный.

Артём оставил меня на площадке второго этажа и вошел в зал кафе. Я не снимала солнечных очков и не разглядывала уставившихся в мониторы людей. Через минуту Артём вернулся и, подхватив меня под руку, устремился к вычурной резной двери лестницы на бельэтаж. Охранник пропустил нас, и через два пролета мы очутились на бельэтаже. Пол был устлан кремлевской ковровой дорожкой: на пролетарском красном зеленые полосы. Вдоль стояли напольные вазы с цветами, и было ощущение, что ты попал в Исполком времен СССР. Картину дополняли художественные полотна, отображающие комсомольские будни.

— Кому раньше принадлежало это здание? — шепотом спросила я у Артёма.

— Городской комсомольской организации.

— Теперь ясно, здание досталось Пауку со всем содержимым.

— А куда девать было? Это сейчас считается раритетом, а тогда комсомольским вожакам хотелось по-быстрому от всего избавиться. Вот Паук и подсуетился. А что, ему нравиться.

— Мне тоже, — согласилась я.

Паук вышел из своего кабинета и дружески пожал руку Артёму.

— Паук, — представился он.

— Сандра, — сократила я свое имя на половину.

— Очень приятно.

— Рада знакомству, — промямлила я, отчаянно боясь, что он меня узнает, но, видимо Артём был прав насчет моей матери.

— Друзья моих друзей мои друзья, — витиевато начал он, приглашая нас в святая святых, свой кабинет. — Прошу, пока вы решаете свои проблемы, я спущусь вниз.

— Так любезно... — заторопилась я, но Артём меня одернул.

— Спасибо, чел. Буду перпендикулярен.

— А на здоровье, — хмыкнул Паук и вышел за внушительные двери.

Мы посмотрели вслед ему. Я опустошенно опустилась в огромное кожаное кресло.

— Уф! Я все время боялась, что он меня разоблачит!

— Тяжела жизнь шпиона, — кивнул головой Артём.

Я поднялась из поглотившего меня кресла и уступила место Артёму. Он присел к компьютеру и размял пальцы как пианист перед концертом.

— Ну что там у нас? — спросил он нетерпеливо.

— Вот, — я вынула из сумочки диски и положила их на стол перед Артёмом в порядке приобретения, ткнув в первый пальцем — сначала эта.

— О'кей, — сказал Артём, установив диск в дисковод. От жидкокристаллического экрана шел свет и отражался в его очках. По стеклам очков пробежали цифры, графика, схемы, глаза за стеклами расширились и решительно сжатые губы свернулись трубочкой и присвистнули.

— Что? Что это? — затрясла я его за короткий рукав рубашки.

— По-моему мы сделаем Глоуб! — сказал он громким шепотом.

— Это точно их разработки, не наши?

— Идем в одном направление, но у них ...принципиально другие, проще, ...более мощные что ли...

— Это для нас важно? Есть ли смысл в промышленном шпионаже, если у нас есть подобное?

Но Артём, похоже, не слышал меня.

— Теперь я вижу свои ошибки. Боже как просто! — простонал он. — Он гений!

— Кто?

— Тот, кто сидит в Глоуб!

— А кому собственно принадлежит компания?

— Черт его знает! Всем известно, что совет директоров это кучка марионеток, вот только кто режиссер неизвестно никому.

— Ерунда. Акции распределены четко, у кого большинство, тот и кукловод.

— Подставное лицо, и вся недолга, — отмахнулся Артём.

Я подала ему следующий диск. Теперь Артём взял его бережно, будто он драгоценный, ни о каком панибратском отношении ни шло и речи. Снова побежали цифры, непонятные знаки, куски текстов. Однако ожидаемой реакции от Артёма не последовало, он спокойно просмотрел файл до конца и вынул диск.

— Ну, что? — удивленно спросила я.

— Абсолютно ничего интересного для нас. Немного отличий, но результат схож.

— Но это Глоуб?

— Я бы сказал, что похоже на сборную солянку из наших и глоубовских. Фигня.

Я была в замешательстве, ведь из-за этого диска убили Еремеева! Из-за фигни! Станислас не похож на профана. Отличить зерна от плевел он способен.

— Скажи, Артём, а Станислас разбирается в этом? Он мог бы почувствовать разницу между информацией на первом диске и на втором?

— Станислас? Станислас мог бы отличить информацию, не читая диск, по запаху!

Вот это характеристика, я даже испытала чувство гордости за любимого. От самого Артёма! Сложив руки ладошками, я умоляюще взглянула на него, и он взял в руки третий диск, который я скопировала дома с карты памяти. Я отвернулась к окну, меня более не интересовали цифры, пробегающие по лицу Артема, но звук, который он издал, привлек мое внимание снова. Звук был подобен звуку воздуха, выходящего из прохудившегося шара надутого гелием.

— Откуда это у тебя? — шепотом спросил Артём.

— Да, так...

— Мне моя жизнь еще дорога. За это Ставицкий со товарищи попарят мне ноги в тазике с бетоном, а ополоснуть привезут к Веретёнке. Веретёнка хоть и мелкая, но мне хватит.

— За глоубовский файл? — ошарашено спросила ничего не понимающая я.

— Какой к чертям глоубовский! Это то, над чем мы паримся вот уже который год! Это единственное, что может дать нам отрыв от Глоуб! И это гуляет по рукам... Владелец Глоуб родную маму продаст, чтобы заполучить это...

— Тсс! — успокоила его я. — Не переживай, все будет о'кей.

— Александра, я всегда знал, что ты умница, но теперь я в этом сомневаюсь. Это копия, а где оригинал?

— Не волнуйся, ничего такого, чтобы мы ни смогли пережить. Всё в моих руках, и я контролирую ситуацию.

— Хотелось бы верить, — он устало закрыл глаза. Я убрала все диски в сумку и проверила, не остались ли следы нашего пребывания в компьютере Паука.

Затем Артём позвонил Пауку, и тот обеспечил нам беспрепятственный выход из бельэтажа. У двери интернет-кафе я взяла Артёма за руку и, гладя в глаза за стеклами очков, сказала:

— Прости, что втянула тебя. Мне не к кому было обратиться. И не беспокойся, наше свидание останется тайной. И ты ни с кем не делись. Поверь мне, ничто не будет во вред 'Хадраш текнолоджи'. Ты много сделал для этого проекта, я знаю.

— Да уж, руки чешутся отнять, но это всего лишь копия... — сказал успокоившийся Артём, — береги себя, и, если что, обращайся.

Глава восьмая

Вернулась я поздно. Совесть мучила, хотелось всё рассказать Станисласу, но я понимала, что сегодняшний вечер последний мирный в нашей жизни. Если я ошибаюсь, и завтра мы не будем по разные стороны баррикад, то все равно Станислас не простит мне мое самовольство и умолчание. Он встретил меня у калитки, помог донести нетяжелую сумку. Нетерпеливо спросил:

— Ну?

— Всё о'кей.

Похоже 'о'кеем' я заразилась от Артёма. Станислас не стал наседать на меня, подождал, когда я сниму туфли, вытащу из сумки привезенные продукты и положу на стол. Увидев бутылку шампанского, присвистнул:

— У нас сегодня праздник?

— Да, завтра ты зарегистрируешь авторские права, и в нашей игре в прятки не будет смысла. 'Глоуб Коммьюникейшн' прикажет долго и счастливо жить. Давай отметим это радостное событие.

Я достала с полки чашки и дунула в одну и в другую. Станислас снимал фольгу с горлышка бутылки.

— Что-то ты не весела... — спросил он с подозрением. — Уж не случилось ли чего?

— Нет, что ты! — заверила я его и улыбнулась печальною улыбкой.

— Ну нет, ты меня не обманешь, рассказывай! — приказал он и плеснул пенящийся напиток в чашки.

— Просто грустно, что заканчивается наше приключение. Вернемся к жизни, в которой нас нет друг у друга. Ты будешь занят и не найдешь даже времени поболтать со мной по телефону. Тем более Наталья Леонидовна...

— Бабские бредни, — определил Станислас с усмешкой, — никто не посмеет мне навязывать Натали.

Никто — это Владимир Станисласович, отец. Вот возможность вызвать его на откровение. Я протянула свою чашку навстречу его, они глухо содвинулись.

— За удачу! — провозгласила я.

— За любовь! — отозвался Станислас.

— Владимир Станисласович не обрадуется, узнав о наших отношениях, — продолжала я интересующую меня тему. — Кто ты и кто я?

— Не бери в голову, он мне не указ. А после всего...— он запнулся, но продолжил. — Я не советую тебе работать у него, хочешь, переходи ко мне? Хотя, когда мы вернемся, ты станешь очень богатой женщиной и можешь не работать вовсе. Откроешь свое дело, у тебя получится.

— Мне нравилось работать у твоего отца, — я сознательно разжигала страсти, — он никогда не относился ко мне как к стоящему ниже по иерархической лестнице.

— Всё изменилось, — я видела, как Станислас побледнел, и голос его приобрел ледяной оттенок. — Работать на него ты не будешь. Жить будешь со мной.

Моя чашка выпала из рук, плеснув по ногам холодной влагою. Удивительно, она даже не разбилась, несмотря на свою древность и щербатость. Станислас поднял ее, встряхнул и налил шампанского.

— За это и выпьем, — предложил он.

Я сунула нос в чашку, чтобы ни смотреть в глаза Станисласу. Он дождался, когда я сделаю глоток, и попросил:

— Ну, поцелуй же меня, или не рада?

Я поцеловала его поцелуем Иуды. Щеки мои горели от стыда и отчаяния. Отступать некуда. Я продолжила:

— А как же мы решим с твоим отцом...

Станислас взорвался.

— Пошел он к черту! Он нас не спрашивал когда женился на Натали! Никогда не прощу ему слёз моей матери! — глаза метали молнии, кулаки были сжаты, рот скривился от непереносимой ненависти. — Он ее убил! Убийца! Убийца не может рассчитывать на снисхождение!

— Успокойся Станислас! — я испуганно прижала руки к груди. — Не суди его, да не судим будешь.

— Не прощу, — сквозь зубы процедил он.

Это было страшнее, чем его крики. Похоже, права молва, что от ненависти к отцу он может решиться на отчаянные поступки. Ответ мы узнаем завтра. Я приблизилась к нему, взяла его лицо в свои ладони и, глядя в зеленые льдинки, сказала:

— Я люблю тебя. Помни об этом, чтобы ни случилось.

Он совершенно успокоился, мы пили шампанское, сидя на трухлявом крылечке и смотрели, как стремительно темнеет ночное небо, появляются яркие звезды и полная луна. Прохладный ветерок шевелил его светлые волосы, и мне ужасно хотелось поцеловать ямочку на его подбородке. Скоро кончится мое счастье. Нельзя сейчас думать об этом, а то мои последние, счастливые минуты обратятся в ожидание кошмара.

— Я хочу заняться с тобой любовью, — сказала я вставая.

— Боже, какое чудовище я создал! — засмеялся Станислас.

— Пойдем, Франкенштейн! — подтолкнула я его, шикнув на себя за то, что подумала как он прав!

С утра Станислас уехал в юридическую фирму, и я со страхом ждала его возвращения. В этой организации я была вчера и зарегистрировала авторские права корпорации 'Хадраш текнолоджи' на новейшие разработки в информационных технологиях. Каковы будут глаза у Станисласа и у патентного поверенного, когда они обнаружат, что Хадраш-младшего опередила шустрая девица, с крашеными волосами и раскрашенная жутко вульгарной красной помадой. 'Но Вы не беспокойтесь, господин Хадраш, интеллектуальная собственность принадлежит Вам', — скажет упитанный Уточкин.

Мне от этого легче не будет. Я Иуда. Предатель. Может мне не дожидаться праведного гнева и убраться по добру, по здорову? Нет, уж больно хочется услышать, что в итоге готовил Станислас, надеюсь, он мне всё выложит. И в красках. От ужаса и долгого ожидания я озябла, несмотря на июльскую жару. Я сидела около стола и рассматривала разъехавшиеся нити старой скатерти, когда раздался рев автомобиля прорывающегося через колдобины на бешеной скорости. Я вжала голову в плечи и приготовилась к худшему. Мотор еще долго ревел, пока не заглох окончательно, захлебнувшись последним рыком. Зверски хлопнула дверь 'Волги'. Я разозлилась. Автомобиль-то тут причем! Я распрямила плечи и, гордо вскинув голову, ожидая своего палача.

— Где эта сука?! — хлопнула калитка, и Станислас взбежал на крыльцо.

Он был пьян. Боже, как в этом виде он добрался из города, умудрившись не наскочить на инспекторов ДПС?

— Ты что натворила, дрянь? Кто тебя надоумил?! На кого работаешь?!

— Думаешь, я сама сообразить не могу, что ты используешь меня? — сказала я спокойно. — Для этого не обязательно на кого-то работать.

— Придушу тебя! — в запале он откинул попавший под ноги старый венский стул.

— А что собственно произошло? 'Хадраш текнолоджи' является владельцем патента на изобретение согласно патентному закону. Ты наследник, всё твое. Ты чем недоволен?

— В гробу я видал это наследство! А 'Хадраш' я все равно разорю, разорву на мелкие части, продам и деньги пущу на ветер! — неистовствовал он.

— Тебе от этого какая корысть? — задала я вопрос вопросов.

— Растопчу, сотру с лица земли! — не унимался пьяный Станислас. — К чертям 'Хадраш', да здравствует 'Глоуб Коммьюникейшн'!

— Хочешь купить Глоуб? — вымолвила я.

— Купить? Я и есть его владелец. Приятно познакомиться! А ты маленькая, страшная сучка, которая не стоит того, чтобы прикоснуться и пальцем! Для кого ты старалась? Шпионила для моего папаши? Он что, трахает тебя?! Скажи, сука?!

Он схватил меня за ворот моей футболки и с силой притянул к себе. Он тряс меня и дышал мне в лицо водочным перегаром. Его черты были искажены злобой, болью и еще чем-то, чего я никак не могла угадать. Так вот кто владелец Глоуб... Вот это да! Он и вправду гений!

— Что молчишь? Я прав?

— Дурак, — сказала я. — Ты забыл, я была девственницей.

— Кому это мешает?

— Ты сумасшедший. Зачем твоему папаше какая-то пугало секретарша-девственница, когда рядом Натали?

— Значит это кто-то из 'Хадраш'. Казбек?!

— Ты ревнуешь или злишься на то, что я тебя провела?

— Я стараюсь понять твои мотивы!

— А то, что ты всё это время обманывал меня, мстил отцу моими руками это не мотив? Кстати, смерть Еремеева твоих рук дело?

— Не разбив яиц яичницу не приготовить, — Станислас немного убавил громкость, отпустил порванный ворот футболки, и, тяжело дыша, сел на табурет. Я села напротив.

Мы молчали. В желудке у меня было пусто и холодно, словно я проглотила кубик льда. От напряжения меня немного подташнивало. Я прижала руки к животу и наклонилась вперед, чтобы унять неприятные ощущения.

— Что с тобой? Я тебя не бил...

— Желудок разошелся...

— Понервничала, наверное.

— Наверное.

— Заживет, как на собаке. Нет, собака для тебя слишком хорошо. Собака это друг, — снова завелся Станислас. — А ты — гиена. Нет, падаль, которую жрет гиена.

— Ты поэт.

— Но не романтик. Ты убила во мне романтика. Убийца. Я окружен убийцами.

— От убийцы слышу, — огрызнулась я, меня ужасно обидели его слова.

— Кстати, Еремеева убили молодцы Ставицкого. Я тут абсолютно не причем.

— 'Рожа' сотрудник нашего департамента по безопасности?!

— Какая рожа?

— Ну, тот, кто караулил у твоего дома?

— После аварии Ставицкий усилил охрану не только меня, но и моей собственности, на всякий случай. Поэтому он и не заинтересовался твоими наблюдениями. Ставицкий из тебя душу бы вытряс, если ему б пришла нужда.