Любовь в мегабайтах

Глава первая

'Переливающийся каскад длинных волос, сверкающие бриллианты глаз, кораллы сияющих губ' — это не про меня.

В мои двадцать пять я выгляжу на тридцать с хвостиком. Даже в шестнадцать лет у меня не было непосредственного очарования юности, присущего особам женского пола в столь нежном возрасте. Я родилась серой мышкой — неопределенный овал лица, размытые черты... трогательные у любой другой девушки веснушки, у меня казались засиженные мухами. Ни один художник, не смог бы определить какого природного цвета волос на моей голове.

О своем отличии от других я узнала в первых классах начальной школы. Мальчики неохотно соседствовали с девчонками, и когда двоечника Сашку Селиверстова посадили ко мне и посоветовали брать пример, он, показав язык в спину Кларе Михайловне, презрительно процедил в мою сторону:

— Уродина.

С самого детства я понимала, что моя внешность и определение красоты две вещи несовместные. Мне хотелось быть красивой, но я представляла это по-своему: белоснежные воротнички на идеально выглаженном школьном платье. И сегодня я выгляжу идеально, если не брать в расчет мою голову. Я с удовольствием ухаживаю за кожей лица и волосами, считаю должным покупать дорогие кремы и эффективные шампуни, но благодарности пока не дождалась. По советам моих подруг я старалась приучить себя пользоваться декоративной косметикой. Результат убивал меня своей ужасающей реальностью — я становилась похожей на уродливую куклу, разрисованную злой детской рукой. Решив, что лучше иметь неприметную внешность, чем привлекать внимание яркой раскраской, я оставила эксперименты с макияжем.

Тотальное отсутствие личной жизни и развившиеся от этого комплексы привели к тому, что в свои двадцать пять лет я все еще девственница. Шутки своих подруг я сношу с мученическим терпением, но не собираюсь лишиться этой преграды с первым встречным, так как отличаюсь здравомыслием и порядочностью.

Я осталась без родителей в раннем возрасте и воспитывалась теткой Анастасией, сбывшей меня со своих натруженных рук по достижении совершеннолетия, и продолжавшей воспитывать и поднимать на ноги своих четырех детей.

От отца и матери мне досталась однокомнатная квартира. До моего шестнадцатилетия её сдавали: деньги, получаемые с аренды, шли на мое содержание. Теперь там проживаю я и единственное близкое мне существо мужского пола — сиамский кот Базиль. Любит он меня беззаветно, не за щедрость и ласку, а за то, что спасла его от голода и холода в подмосковном городе Красногорске. В сравнении со мной, Базиль по-кошачьи красив — бесконечная грация, голубые глаза, мягкая палевая шерстка с темными островками на мордочке, хвосте, и лапах. От сиамской братии его отличает миролюбивый характер, и боязнь чужих людей, как остаток воспоминаний о своем нелегком отрочестве. Базиль верен мне и не отвечает взаимностью любвеобильным соседским кошкам.

Когда мои подружки напропалую устраивали свою личную жизнь, крутя романы и разбивая сердца, я без устали училась. В итоге, у них за плечами разводы, шаткие браки, подрастающие эгоистами дети, у меня — высшее образование, два иностранных языка, большое, как целина, сердце и одиночество.

У меня хорошо оплачиваемая работа — секретарь-референт. Мой босс, имеет молодую жену совершенно не возражающую против моего нахождения около ее, слишком привлекательного для охотниц, мужа. Клиенты, коллеги и просто мужчины, заглядывающие в наш офис, в первое время удивленно разглядывали меня, угадывая, какого дьявола Владимир Станисласович держит при себе такое пугало? Это совершенно не мешало мне работать, я привыкла не реагировать на мужское 'внимание' и следующее за ним безразличие.

Владимир Станисласович считал меня толковым и в некоторых случаях незаменимым работником. В нашей совместной деятельности бывали случаи, когда моя смекалка и развитая интуиция спасали, казалось, гибнущую сделку. Тогда я получала щедрое вознаграждение, хотя делала это не ради денег, а из профессиональной гордости и чувства товарищества. Получив премиальные, я устраивала праздник и угощала Базиля горячо любимыми им креветками.

Босс любил начинать работу рано. Частенько, предугадывая безмолвные жалобы своих подчиненных, говаривал, наставительно покачивая указательным пальцем: 'Кто рано встает...', 'тому Бог дает!' — блестели сонными глазами, в порыве верноподданнических чувств, бедные канцелярские души.

В то раннее и ничего не предвещающее утро Владимир Станисласович был доставлен своим водителем к подъезду современного здания нашей фирмы. Кофейный аппарат уже выплевывал последние ароматные капли. Я расставила на подносе любимую чашку босса, сахарницу, блюдце с крекерами и положила свежую почту. Любил он утреннюю чашку кофе зачитывать новостями и, если (редкий случай) не было почты, я всегда заменяла ее газетой.

Доставив поднос в кабинет, я устроилась за компьютером и начала набирать первые строки письма. Звонок телефона разорвал тишину офиса.

— 'Хадраш текнолоджи', — представилась я раннему просителю.

Для женского пола, по старому поверью, если первый клиент мужчина, то день сложится удачно и прибыльно. Но в трубке зазвучал встревоженный женский голос.

— Володеньку, — и тут же оговорилась, — Владимира Станисласовича, пожалуйста...

— Простите, как мне доложить о вас? — спросила во мне любопытная женщина.

— Я его сестра... Варвара.

Скорее прозвучало как Барбара.

— Соединяю, — привычно проговорила я.

За минуту, после того, как положила трубку, я успела напечатать лишь 'Уважаемый Альберт Вениаминович', но наши дальнейшие отношения с ним так и остались тайной. В кабинете босса раздался звериный рык, распахнулась дверь, и он предстал на пороге с багровым лицом, разрывая классический виндзорский узел своего галстука. Я рванулась с места. Зная, что босс страдает ишемической болезнью сердца, у меня всегда под рукой имелись капли и пилюли.

Владимир Станисласович рухнул в кресло для посетителей, в то время как я дрожащей рукой наполняла бокал с водой. В офисе кроме нас никого не было. Телохранитель Казбек за неимением в столь ранний час дел, отлучился на первый этаж 'выпить кофею с народом'.

Оказав Владимиру Станисласовичу первую помощь, я спросила, чем еще могу быть полезной. И тогда босс доверительно поведал мне:, что его единственный сын от первого брака попал в ужаснейшую автокатастрофу и сейчас в реанимации со множественными переломами и сотрясением мозга.

— Руки, ноги, ребра, понимаешь Александра! Весь переломан! Бедный мальчик!

Босс крупным телом раскачивался в кресле, по-бабьи обхватив руками голову. Всегдашний лоск слетел с него, как сухая шелуха с созревшей луковицы. Сейчас он был только отцом, страдающим от горя. Я попыталась остановить затянувшийся плач:

— Владимир Станисласович, но он ведь жив! И в доброй памяти, как я поняла, несмотря на сотрясение мозга!

— Но он совершенно беспомощен... Прикован к больничной койке! — вскричал он.

И схватив меня за руку просительно, но, не принимая возражений, приказал:

— Поезжай к нему. Он работает на 'Хадраш', но в другой сфере, наши производственные и финансовые интересы не пересекаются. Он вполне самостоятелен и независим. Но сейчас ему нужна помощь специалиста, что-то продиктовать, написать, что-то посоветовать, в конце концов!

Я хотела было возразить боссу, что сейчас ему нужна помощь других специалистов, но он опередил меня.

— По медицинской части ему обеспечен лучший уход и наблюдение, ему нужна ты!

Босс снова стал хвататься за сердце, и я поспешила успокоить его.

— Когда приступить? — по-деловому спросила я.

— Немедленно.

— Есть, — я подхватила свой ноутбук и обернулась к нему около двери, едва не прищелкнув по-гусарски каблуками. Он с уважением посмотрел на меня, оценив мое рвение. Устало взмахнул рукой, словно благословив, и попросил:

— Послужи ему Александра, а я уж тебя не забуду, ни в молитвах, ни в ... — при этом он многозначительно потер пальцами.

Чтобы полностью соответствовать выбранному стилю я по-лошадиному тряхнула гривой, в моем случае это была стильная стрижка, сделанная у лучшего мастера, и все-таки прищелкнула каблучками пятисот долларовых туфелек.

Припарковав свою бирюзовую малолитражку у здания больничного комплекса, я надела заранее припасенный белый медицинский халат. Пропуск на мое имя уже дожидался в регистратуре.

— Его перевели из реанимации... в палату-люкс, — сказала молоденькая сестричка, — травматология, второй этаж, лифт налево.

— Спасибо.

Подхватив поданную карточку пропуска, я пошла по блестящей от новизны и хорошего ухода плитке пола. Отметив справа лестничный пролет, я вошла в слабо гудящую кабину лифта. В отличие от многолюдного первого, на втором этаже было тихо и уединенно. Лифт находился в отдалении сестринского поста, ординаторской и других служебных помещений. Палаты наоборот соседствовали с лестничной клеткой, лифт отделяли от них лишь несколько метров. 'Все сделано для того, чтобы не мешать докторам отдыхать!' — с усмешкой подумала я.

За полукруглой стойкой сестринского поста виднелась округлая шапочка медсестры. Женщина увлеченно листала интернетовские странички. Никем незамеченная я прошла по коридору. Шаги заглушал ворс ковролина.

— Восемь утра, через час заступит новая смена, а эти попросту устали за ночь и мысленно уже дома, — шепотом успокаивала себя я, неприятно удивленная равнодушием персонала.

Я остановилась около светлого дерева двери и резонно подумала войти без стука. 'Он прикован к больничной койке!' — вспомнила я истеричные всхлипы Владимира Станисласовича. Дверь бесшумно открылась, и моему взору предстал скорее гостиничный номер, чем больничная палата. Белизну стен, жалюзи и мебели оттеняли цветы, стоящие в вазах и мелькание ярких цветных кадров на жидкокристаллическом экране телевизора.

— Наконец-то! — воскликнул сердитый голос из белоснежной горы белья, бинтов и гипса. — Скорее дайте мне судно! Это преступление оставлять надолго человека нуждающегося в помощи! Что вы стоите как вкопанная? Судно!

Оглохшая от такого яростного нападения, я бросила ноутбук, схватила требуемый эмалированный предмет и сунула его вглубь бинтово-гипсовой кучи.

— Идиотка! А дальше что? Я сам не могу! — взвыл голос.

Просунув руки под крахмальные простыни, я пыталась на ощупь найти то, о чем старалась не думать. Я только выполняла приказ.

— Вы абсолютно профнепригодны. — был вердикт, уже с интересом наблюдавшего за мной больного.

Этого я вынести не могла. Чтобы доказать свою полезность в любом деле, я смело приподняла шуршащую простынь. Заставляя себя не зажмуриться, взяла рукою напрягшуюся мужскую плоть, и сунула ее в носик судна. Теперь, сделав то, что в других обстоятельствах я ни за что бы не сделала, я выпрямилась и застыла, глядя в лукавые зеленые глаза, смотрящие на меня из-под бинтов окружающих голову.

— Теперь выйдите, я позову вас, когда закончу, — сказал он, и глаза его смеялись над моей неловкостью и смущением.

Я выскочила в коридор и, дрожа, прислонилась спиной к стене. Прохлада пластиковой поверхности принесла облегчение.

'Боже мой! — думала я. — Как я смогу общаться с ним, смотреть ему в глаза после того, что между нами было!'.

Это был мой первый сексуальный опыт, хоть и вызванный чужой физиологической потребностью. Руки мои словно ощущали тепло его органа. Я с ожесточением принялась тереть их о полы своего халата, лихорадочно соображая, где можно найти дамскую комнату.

— Входите! — раздался призыв, слегка заглушаемый звукоизоляционной обивкой двери.

Я вздрогнула и попятилась, бросив измятые полы халата. Двери лифта открылись, и в сторону палаты заторопилась молодая женщина, на ходу натягивая белую медицинскую шапочку. Она посмотрела на меня, я посторонилась, и женщина стремительно открыла дверь в палату.

'Сестра! — подумала я — Надо вернуться и исправить возникшее недоразумение... Профнепригодна! Посмотрим, что ты скажешь, когда я буду заниматься своими прямыми обязанностями!'.

Постояв еще три минуты в коридоре, я решила, что вопрос с судном уже урегулирован, но все-таки постучала в закрытую дверь.

Сестра открыла и удивленно подняла брови. Я вошла в палату. Под направленным на меня взглядом я подняла с пола свой ноутбук, и подошла к больному, гордо подняв голову.

— Как я понимаю, вы не моя медсестра? — последовал вопрос.

— Я ваша помощница, если угодно, — строго сказала я.

— Интересно началось наше знакомство, — усмехнулся он, — его можно смело охарактеризовать как близкое.

Я была готова провалиться сквозь землю. Он приподнял голову от подушки и представился:

— Станислас Хадраш. Извините, не могу подать вам руки.

— Александра, — ответила на любезность я, и добавила: — Исаева.

— О, знаменитая Александра! Отец расщедрился, остался без правой руки. Хотя, как видите, он прав, мне ваша помощь нужнее, у меня нет обоих! — пошутил он.

Он оглядел меня с ног до головы. По выражению его глаз я не поняла, остался ли он доволен увиденным? Вряд ли.

— У меня к вам первая просьба, — улыбаясь, сказал он, — не надевайте больше белого халата.

Я почувствовала, как краснею. Положив ноутбук на стул, и отвернувшись от моего нового шефа, я начала расстегивать пуговицы злосчастного халата. Справившись с задачей, повернулась к Станисласу. Он снова оглядел меня и сказал:

— Милый костюмчик.

'Что бы ты понимал — 'Шанель', — подумала я.

Может, он ничего не понимал в брэндах, но в цене ориентировался отлично.

— Дорогой, — добавил он, и прямо спросил о происхождении моего достатка. — Получили наследство?

— Нет... — я была ошарашена вопросом, и промямлила: — Владимир Станисласович...

— Вот как... — сказал он.

— Ничего личного! — поторопилась оправдаться я, хотя заподозрить его отца в интимной связи со мной может лишь человек, потерявший здравый смысл. — Владимир Станисласович доволен моей работой.

— Надеюсь, я тоже останусь вами доволен, — и, перейдя к делу, сказал: — прошу вас в личной беседе называть меня Станисласом, в иных случаях господином Хадраш. Никакого отчества.

'Отцы и дети. Не знала, что у босса проблемы с сыном', — подумала я.

— Как предпочитаете называться? — обратился он ко мне.

Я, оставив свои мысли о причинах разлада в семействе Хадраш, ответила:

— Просто Александра. Так меня называет ваш отец.

Он еле заметно поморщился и сказал:

— О'кей. Итак, приступим. Для начала нужно оборудовать ваше рабочее место. Я продиктую список необходимых, на мой взгляд, вещей, вы имеете возможность добавить то, что считаете нужным. Но... обойдемся без 'Шанель', — добавил он.

'Очевидно, он думает, что я слишком дорого обхожусь компании! Да он скряга! — про себя чертыхалась я. — Владимир Станисласович никогда не скупился и оценивал мои услуги и знания весьма достойно. Видно зря говорят, что яблоко от яблони...'.

Работой я была загружена на целый день. Внушительный список того, что было нужно приобрести, ложился на мои плечи, плюс несколько писем, и планирование по материалам, которые предстояло забрать из квартиры Станисласа.