Держа пистолет в руке, под полой курточки, Мёрси тихо выскользнула в коридор.
Волкодав был там. Он покачивался в полумраке, глядя на Мёрси мёртвыми глазами. На животе и бёдрах его темнели кровоподтёки. Мошонка посинела и страшно раздулась. Из члена, похоже, недавно текла кровь.
— Мёрси-и-и... — прошептал он и пошевелил в воздухе отдавленными скрюченными пальцами. — Мё-о-орси-и-и... возьми его в рот...
АННА
Что есть время? Точнее сказать, не время само по себе, а его движение? Люди придумывают хронометры, календари... минуты отсчитывают часы, сутки... день-ночь... времена года... смена погоды, дождь, солнце, ветер. Так жизнь идёт, перетекает из одного состояния в другое...
Что есть безвременье? Покой, остановка; стоп, машина! Вот так, как сейчас, здесь. Здесь — оно самое и есть. Безвременье. Оно чувствуется в тишине, в отсутствии ветра, в странном, неменяющемся, безвкусном запахе этого непонятного города. Листья на деревьях не двигаются, пыль не метёт вдоль замершей улицы. Хотя, вроде, время как-то движется: ведь на смену сумеречному дню приходит вязкая ночная темень. Но уж очень странно это. Как пелось в песне: "И вечная весна"? Вечный май...
Но листья всё-таки растут! Вытянулась трава. И именно там, где она всегда вымахивала по весне. И даже упрямая крапива, которую годами не могли извести бесконечным скашиванием под лоджией первого этажа, зловеще торчала в полумраке. А как же фотосинтез и прочие мудрёные штучки, о которых так много говорилось на уроках ботаники?
Господи, цветы в тёмной комнате и то постоянно чахнут, а здесь-то — вечные сумерки! "Это тени того, что живёт где-то там, где светит солнце!" — мелькнула в голове тревожащая мысль.
Анна заводила механические часы на кухне каждый раз после пробуждения. На циферблат она даже не смотрела. Стрелки показывали ерунду, запутывая и без того непонятные ощущения. Часы насмешливо поглядывали на Анну маленькими выпуклыми циферками, отбивая свой собственный ритм. Словно капризные злые дети они выкидывали свои фокусы тогда, когда Анна отворачивалась. Иногда ей казалось, что они прокручивают свои стрелки назад, а то и вовсе останавливаются... продолжая назойливо тикать в душной тишине комнаты.
Но Анна всё равно жила по своему внутреннему времени! Часы ей были нужны для того, чтобы слышать хоть какой-то привычный звук из прошлого. Тиканье часов — это голос её дома. Сколько прошло дней и ночей, — по большому счету теперь уже и неважно!
Как странно всё же... на смену страхам пришло непонятное состояние основательности. То, что происходит — навсегда. Гнёт неизбежности происходящего. И... пожалуй, впервые за многие годы, Анна почувствовала, что свободна от всех обязательств — она никому ничего не должна. Её работа, деньги, зависимость от существующих условностей — всё исчезло... простой процесс ЖИЗНИ, простые цели: вода, еда, сон, чистота, спокойное течение мыслей, ложащихся строчками на бумагу. Не об этом ли она мечтала всю жизнь? — вырваться из тисков этих страшных слов "ты должна"? Иногда она чувствовала себя почти счастливой.
Обо всём этом Анна размышляла сидя на маленькой скамеечке посреди детской площадки во дворе. На одиноком американском клёне распустившаяся зелень радовала душу — эти майские листочки, ещё не потемневшие от пыли и не отмытые дождями от жёлтой клейкости распустившихся почек. Здешние клёны всегда выпускают листочки позже других городских деревьев. А осенью отпускают на капризный ветер тысячи маленьких смешных "вертолётиков".
Сегодня было почти солнечно. Во всяком случае, нечто похожее на солнечный свет пробивалось сквозь затянутое неподвижной дымкой небо. Потрескивали дрова. На краю невысокого мангала в уже закоптившейся кастрюльке варился суп из тушёнки с перловкой. Рядом, на шампурах, рядком повиснув над побелевшими углями, пеклись небольшие картофелины.
Из глубины двора, со стороны детского садика, до середины окон окутанного плотным туманом, к мангалу подошёл большой добродушный пёс. Он смотрел сквозь Анну, но как будто прислушивался к её присутствию. Они встречались не первый раз.
— Привет! — Анна протянула ему банку, в которой осталось ещё немного тушёнки. — Да, есть ты не будешь, я знаю. Ты же меня не замечаешь, — или не видишь? — но я всё равно тебе рада. А знаешь, у меня всё получается! Я думала, что не получится, а — смотри — всё-таки кое-что могу, да?.. А что тут такого сложного? Сходила в супермаркет. Воды, вот, натаскала в пятилитровках — у них там ещё полным-полно осталось. Консервы всякие, — деликатесные даже! Крупа, макароны, сок, газировка... Представь, на сколько мне тут хватит! До конца жизни. Да... до конца... или до начала. Может, я уже умерла? Ты не знаешь, собака?..
Пёс вальяжно уселся возле ног Анны, по-прежнему игнорируя её присутствие.
— Вот, смотри — полевую кухню себе устроила. Не в квартире же костры разводить?! Да, я всё могу, а куда деваться-то?
(из дневника Анны)
...Шок после внезапного развода с мужем подкосил Анну. Целый год она жила как в тумане. Механически выполняла работу в офисе и по дому, старалась больше внимания уделять сыну (на которого, кстати, уход отца не произвёл большого впечатления) Помимо того на неё свалились чисто бытовые проблемы и материальные трудности. Помощь мужа деньгами была ничтожной, а потом и вовсе прекратилась. А уж что касается всего остального — Анна вообще никогда не дружила с техникой и электроникой. А уж в том состоянии у неё вообще всё валилось из рук! Протекающий кран и нагревающаяся розетка становились настоящей проблемой. Приходилось приглашать мастеров по объявлениям, платить им деньги за смешную работу. Периодически отваливающиеся кафельные плитки в ванной Анна прилепляла на место универсальным клеем "Момент" из тюбика...
Господи, неужели это всё было когда-то? И ведь что получается? — Тогда она умудрялась всё делать сама, как-то справляться с ежедневными проблемами. А сейчас куда деваться-то?
Нет, не поддаваться воспоминаниям. Жить сегодняшним днём. Существует только сегодня, сейчас, вот этот двор, готовящийся обед, вечером — стопка листов, тиканье часов — и это правильно...
Анна рассмеялась, вспомнив свой первый поход за самым необходимым. Пёс поднял одно ухо и слабо тявкнул. Он упорно смотрел куда-то в сторону, в туман.
— И не хихикай, — сказала Анна. — Это было страшно!
* * *
Конечно — страшно и даже жутко. Но — последний стакан воды она мужественно вылила в горшок с жасмином и решилась. Не умирать же ей от жажды!
Анна шла строго посередине улицы, держась подальше от туманных сгустков, которые (похоже на то!) тоже не проявляли к ней большого интереса. Такой своеобразный нейтралитет: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя. Нервно усмехнувшись, Анна вошла в помещение супермаркета. Вот оно — решение проблем: море продуктов, напитков, воды, всяких нужных съедобных вещей. Мясные и колбасные изделия — лучше не рисковать, а вот консервы и сырые овощи — это хорошо, очень хорошо. Вместительные тележки на колесиках — можно загрузиться и прикатить прямо к подъезду.
И всё бесплатно, без ограничений. Чем не жизнь?! Темновато только... но нам теперь не привыкать.
В центре зала громоздилась майская выставка садово-огородно-туристических товаров. Ух, ты! Это то, что надо! Анна придирчиво выбрала невысокий складной мангал, комплект шампуров, готовые дровяные поленья, — по въевшейся многолетней привычке она поглядывала на ценники, озабоченно прикидывая, влезут ли эти покупки в семейный бюджет. Если на мангал сверху положить решетку для барбекю — то на неё можно поставить кастрюлю. Неплохо получится! Чем не плита? Что ещё? Ах, да — уголь и... отличное решение! молодец, Анечка!.. походные спички — солидные, длинные такие, в большой коробке. Вот и замечательно. Даёшь обустройство быта в новых экономических условиях! (надо же, я ещё и шутить могу?)
Рядом Анна увидела небольшой садовый прудик — искусственную ёмкость причудливой изогнутой формы размером с богатое джакузи... да, примерно два на полтора метра. Прудик был почти доверху заполнен прозрачной водой. На поверхности плавали искусственные кувшинки и детская пластиковая уточка с наивно-хитроватым взглядом круглых глаз. Анна задумчиво попробовала воду рукой — а ничего... не холоднее, чем летом в озере.
...Ты, Анечка, следи — самое главное, чтобы голова, да задница чистыми были! — говорила бабушка, лукаво улыбаясь и ошпаривая кипятком скамью в бане. — Что "от сюль — до сюль и от сюль — до сюль" — мужик тебе простит, — сам, как правило, не шибко большой чистюля. А вот волосы и это самое... это — да! Это - чистым должно быть.
Кто бы ей раньше сказал, что можно испытать наслаждение, зачёрпывая прохладную воду и моясь без мыла и мочалки, сидя нагишом в пластмассовой "корыте", предназначенном для дачного участка какого-нибудь продвинутого садовода? И плевать было на сверхъестественное подглядывание из-за спины, и на клубы тумана на улице, и на таинственную пустоту огромного суперзала суперсовременного супермагазина.
Ах, водичка!!! Анна зажмурила глаза и погрузилась в воду вся, целиком, как в ванной. Хорошо, что здесь не плавают золотые рыбки. Их было бы жалко... а так — хорошо!
А потом она (в чём мама родила!) неторопливо прогулялась до соседнего ряда с банными принадлежностями, выбрала большое махровое полотенце и халат. И ещё долго сидела на складном стульчике рядом с прудиком, вытирая волосы и размышляя о том, что всё-таки происходит.
* * *
— И вот, — представляешь? — я теперь каждый день после завтрака хожу в этот магазин. Это прогулка у меня такая, и персональное купальное место имеется. Вот только вода уже не очень свежая, хотя я и оставила запас в вёдрах и белом тазике, и теперь в синем тазике я моюсь, а мыльную воду на улицу выливаю. Да... так и купаюсь я... А ты живёшь в подсобке в киоске, правда? Там всегда закрыто! Ты выходишь сквозь стену и гуляешь, где вздумается. Ищешь кого-то, или просто так?
Нежное ощущение легкого дружелюбия коснулось кожи Анны. Пёс лениво поднялся, потянулся, припадая на передние лапы, и пошёл по направлению к старому тополю.
— Ничего, ты вернёшься, я знаю, — сказала ему вслед Анна. — Они... вы... вы всегда все возвращаетесь, время от времени! Или кто-то новый появляется. Но я совсем не боюсь. Мне даже жалко всех — им страшно, и меня не замечают, а я — вижу и не боюсь. Я же дома — поэтому НЕ БОЮСЬ!!!
Первой была девочка лет десяти в детском ситцевом купальнике, стоящая на углу дома. Анна кинулась к ней, на секунду представив: вот они — привычные заботы, радость, хлопоты быта, разговоры вечерами, счастье, защиту, жизнь! — ребёнок повернулся и... но девочка освещена ярким солнцем! Вокруг сумрачная тень, а у неё лучи золотятся в волосах, отблёскивают в глазах! Девчушка прикладывает ладошку ко лбу, щурится, смеётся и бежит. Мимо Анны, не замечая её. Бежит куда-то...
...Оля! Вернись, вода холодная... мы уже собираемся уезжать!
...мама! я ещё разочек окунусь... ещё разочек... ещё один... последний разочек...
...ну, последни-и-ий...
Это было жутко, страшно, безнадёжно и... совершенно реально... и так чуждо — здесь!
Женщина в стареньком домашнем халатике с потерянным взглядом, измотанная жизнью, разочарованная, измученная. Она смотрится в витрину, расчёсывает изрядно поседевшие волосы щёткой.
Ах, если бы я была лет на десять моложе... Я всё сделала бы иначе, и он любил бы меня по-прежнему, и мы были бы счастливы... Жизнь так пуста...
Анна сочувственно гладит женщину по плечу, но та ничего не замечает.
Старик с трясущейся головой, мерзкий на вид, франтовато и совсем уж старомодно одетый. Почему-то в соломенной шляпе с низкой тульей. Солома нелепо торчит сбоку колючими иголками. Шаркая ногами, прогуливается вдоль по Московской улице, самодовольно ухмыляясь и постукивая тросточкой.
...девочки мои... такие сладенькие, аппетитные... длинные ножки, упругие попки, податливые грудки, розовые ротики... как люблю девочек... двоих, троих сразу... Деньги... я дам много, много денег... для вас это большие деньги, а для меня... девочки всё сделают за деньги... всё, что захочет папик, сделают мои сладенькие... как захочет, сделают... блондиночки... черненькие... рыженькие...
Гадливая похоть захлёстывает Анну, и она старается держаться от старика подальше и не слышать его бормотания. Как хорошо, что ему нет никакого дела до неё!
Молодая пара — красивая, счастливая. Новенькие обручальные кольца блестят, пальцы рук крепко переплетены. Они всегда сидят рядом где-нибудь — на скамейке, на бордюре, просто на траве. И всегда смотрят друг другу в глаза. Наискосок перекинуты ремни безопасности самолётных кресел.
...Ты любишь меня? — Да, а ты? — Конечно да! — Я так боюсь летать! — Ничего, милая, всё будет хорошо! — Мы всегда будем вместе? — Да, всегда, родная! — Вечно? — Вечно! До самой смерти. — Не говори так! — Нет, не буду, просто будем рядом
вечно... вечно... вечно...
Любовь, восторг, счастье, рев турбин, свист падающего лайнера... Юноша и девушка сидят рядом, вдвоём и им нет дела ни до кого. Анна с нежностью смотрит на молодых, и проходит мимо. Зачем мешать?
Неясные мимолётные тени, неожиданно появляющиеся то тут, то там. Они живут искорками своей жизни... сполохами. Анна пытается уловить их настроение и мысли, чтобы потом (вечером, при свете свечи!) перенести их на бумагу. Но всё настолько смутно, что иногда она задумывается — не её ли это мысли, придуманные в бреду одиночества?
Не дойдя до дерева пары метров, старый Пёс исчез, просто растворившись в воздухе...
Анна, вздохнув, подошла к мангалу. Сняла с шампуров готовые картофелины. Поставила миску с картошкой в пластиковый пакет-маечку. Побрызгала на огонь водой. Щурясь от дыма, прихватила полотенцем и убрала с решётки кастрюлю. Пристроив пакет на сгиб локтя, крепко ухватив обеими руками кастрюлю с супом, Анна по-хозяйски оглядела свою "полевую кухню". И пошла к себе, в квартиру, в тишину и домашний уют.
Вечером она привычно зажжёт свечи. Одну поставит на подоконник. Вторую на стол. Нальёт себе в кружку душистый персиковый сок. Возьмёт чистый лист бумаги и начнет писать. Писать о том, что произошло, о том, что помнит из прошлого, записывать свои мысли и ощущения. И это будет правильно...
Призраки сегодня не беспокоили, и взгляд этот отвратительный тоже исчез куда-то, только Пёс составил компанию (неужели он всё-таки меня видит?). Это был хороший день...
