Александр. Великий поход

— Он сделал не меньше подвигов в своей жизни, чем Ахиллес, Леонид или Архелай — произнес молодой владыка вельможам, когда те только заикнулся об обычных похоронах. Клеандр моментально уловил пожелания Александра и теперь гордо наблюдал за своим творением.

Отдавая последние почести своему любимому полководцу, мимо погребального помоста церемониальным шагом, в полном молчании проследовало всю македонское войско, начиная от легкой пехоты и заканчивая сариссофорам. Смотря на яркое пламя костра, солдаты стали стучать своим оружием и выкрикивать слова брани в адрес заговорщиков.

Едва костер догорел, как останки царя, были тщательно собраны в большую урну из слоновой кости, которую украшала золотая четырех угольная звезда по бокам, и под многочисленные крики стенания плакальщиц были неторопливо опущены в могильную камеру. Рядом с урной Филиппа положили его боевые доспехи, любимую сариссу, меч, шлем и шит; все оружие воителя, которое долгое время служившие ему верой и правдой.

Вместе с царем в землю опустили тела Клеопатры и Европы, которых удавили глубокой ночью по требованию Олимпиады, с молчаливого согласия Александра. Молодая женщина отчаянно сопротивлялась палачам, но ловко накинутая кожаная петля удавки прервала ее земной путь, перед этим прервав жизнь и крошки Европы.

Увидев их мертвые тела Олимпиада обрадовалась, но радость её была короткой. Уже на следующий день, по столице поползли слухи, что царевна Европа жива, так как в самый последний момент её подменила преданная царице нянька.

Эпиротка попыталась разобраться в этом вопросе, но все концы оказались обрублены. У схваченной по ее приказу няньки было слабое сердце, и она скончалась на первом же допросе, едва на нее обрушился кнут палача.

Вместе с Филиппом положили также его оружие и все предметы, необходимые царю в загробной жизни, после чего мастера похоронного дела водрузили на могиле каменную плиту. Когда каменная крышка навеки отгородила умершего воителя от мира живых, Александр первым бросил на нее горсть земли, а вслед за ним бойко заработали лопаты могильщиков.

Однако этим похоронный ритуал еще не закончился. По кивку царской головы, стражники вывели на могильный холм всех арестованных ранее заговорщиков. Именно на могиле убитого царя, предстояло им получить свое возмездие.

Царский палач вместе с подручными выкатил большую дубовую плаху и воткнул в неё топор. Перед казнью, глашатай громко объявлял стоящему войску вину каждого казнимого, и каждый раз из солдатских рядов неслись крики одобрения вынесенным царем приговором.

В числе первых казнили Геромена Линкестийца. Окровавленного его принесли к месту казни на носилках, где поставив главного заговорщика на колени перед плахой, палач свершил свое дело. Рядом было воткнуто копье с насажанной на него головой брата Арабея, которого Александр так же приказал казнить уже мертвого.

Ужасов казни избежал их третий брат — Александр Линкестиец. Доставленный во дворец, он валялся в ногах у молодого монарха, умоляя даровать ему жизнь, поскольку никакой вины за ним нет. Александр недолго колебался. Слова Линкестийца были чистой правдой, и проявляя царскую милость, он отпустил подозреваемого, зачисли при этом молодого человека в свою свиту.

Вслед за главными заговорщиками шли все остальные, кто особо рьяно выступал против Александра в тот злополучный для них день или имел несчастье поддерживать братьев Линкистийцев.

Благородная кровь широкой рекой лилась на могилу царя под улюлюканье солдат, которых вид казни только распалял все больше и больше. В один момент Пелла как бы на время перенеслась в легендарные времена, когда предки македонцев, желая умилостить душу умершего царя, обильно приносили человеческие жертвы.

Твердо, досмотрев до конца казнь своих врагов, Александр сел на своего верного коня Букефала и поскакал во дворец, где его уже ждало много важных дел.

Глава VI. Защита наследия.

По морским просторам Геллеспонта в сторону Абидоса плыл легкий кораблик, несший на своем борту несколько человек. Отправленные несколько дней из Пеллы по секретному приказу царя Александра, они стремились как можно скорее попасть в лагерь Пармериона, чьи войска отошли за стены города под непрерывными ударами наемников Мемнона.

Во главе плывущих македонцев был Эригний. Старый друг молодого царя, который вместе с другими царскими товарищами, ранее высланными из страны царем Филиппом, был спешно призван обратно.

Вернулся Гефестион, Гарпал, Неарх и всем им Александр нашел дело в своем неспокойном царстве. Именно неспокойное, поскольку сразу после смерти Филиппа, его молодому наследнику пришлось доказывать силой, свое право занимать престол Аргидов. Многие, из соседей посчитав его молодость за слабость, заявили, что не собираются выполнять ранее принятые перед царем Филиппом обязательства.

Хуже всего приходилось с застрявшим в Азии македонским авангардом под командованием Пармериона и Аталла. Едва до них докатились известия о смерти царя и казни заговорщиков и Клеопатры, Аталл принялся налаживать тайные переговоры с противником, подбивая македонцев перейти на сторону персидского монарха.

Пармерион спешно донес об этом в столицу и Александр решил незамедлительно принять меры, что бы ни потерять часть армии. Эригний вез царское письмо стратегу с приказом, что следовало Пармериону предпринять в этой сложной ситуации.

Все спутники Эригния были крепкие и сильные люди, один вид которых полностью выдавал их профессию. Они специально вышли в открытое море с тем расчетом, чтобы прибыть в Абидос глубокой ночь. Подобная осторожность была вызвана необходимостью, сохранить сам факт прибытия царского посланника в глубокой тайне.

Стоя на открытой палубе, Эригний с нетерпением вглядывался в морской горизонт, желая как можно скорее увидеть противоположный берег моря, однако он упорно не желал показываться. Македонец был горд царским поручением, горячо заверив Александра, что выполнить его поручение любой ценой.

Пробыв около года на чужбине, Эригний страшно обрадовался, когда царский гонец разыскал его в приграничной Фессалии, вручив изгнаннику письмо Александра и кошелек с деньгами для его быстрого возвращения. В тот же день, уладив все свои дела, Эригний отправился в Пеллу, внимательно слушая и наблюдая за всем тем, что только попадалось и встречалось на его пути.

Македонский царь был очень рад возвращению своего друга. Его появление во дворце было светлой искрой радости в ворохе тех мрачных новостей, что подобно снежной лавине обрушились на молодого царя. И самой грозной из них было нежелание греков признать Александра греческим гегемоном. Гордая Эллада склонила голову перед силой Филиппа, но она упорно не хотела передавать это звание его сыну.

Узнав от старого друга, что в прежде дружественной македонцам Фессалии началось опасное брожение способное перетянуть страну в стан его врагов, Александр действовал решительно и смело. Для противодействия тайным замыслам врагов, он собрал лучшие силы своего войска для марш броска на Фессалию. Вскоре войско покинуло Пеллу, но за день до начала похода, Александр отправил в Абидос старого друга с тайным посланием.

Пармерион встретил Эригния с двойственным чувством. С одной стороны он испытал облегчение, поскольку понимал, что опасная проблема для македонского войска будет решена, но с другой стороны стратег боялся, что решение это будет сопряжено с большой кровью.

Очутившись в покоях полководца, посланник царя вручил ему одно из трех привезенных им писем от Александра. Пармерион внимательно прочитал царский приказ, вменявший ему в обязанность, как можно скорее взять под стражу стратега Аталла и всех тех людей кто подозревался в сношениях с врагами Македонии. Убедившись, что стратег закончил чтение, Эригний произнес тихим голосом: — А на словах царь Александр велел передать тебе, чтобы ты не спешил сохранить жизнь изменнику Аталлу. Если он будет убит, наш правитель не особенно огорчиться от этого происшествия.

Полководец понятливо опустил свои темные густые брови, прекрасно догадываясь о причине столь необычного приказа монарха. Аталл имел много друзей и сторонников в рядах македонского войска, и вносить дополнительный раскол в уже потревоженные ряды командиров и солдат было очень рискованно, при столь неспокойном положении на границах царства.

— Царь Александр поступает очень мудро, желая устранить столь опасного смутьяна как Аталл, — важно произнес Пармерион, — но, кто осуществит волю монарха?

Эригний прекрасно понял подобную щепетильность стратега. Пройдя множество войн и походов, старый полководец не желал вешать на себя сомнительный титул палача, даже по желанию царя.

— Ох, эти старики вечно они видят проблемы там, где их совершенно нет и в помине — недовольно подумал молодой посланник и был совершенно не прав, поскольку на жизнь в пятьдесят шесть лет смотришь гораздо по иному, чем в двадцать.

— Я сам свершу волю царя, главное чтобы изменник явился к тебе во дворец без охраны.

Пармерион облегченно перевел дух и, склонив голову в знак признания царской воли, сказал. — Я сейчас же пошлю за ним доверенного человека с просьбой явиться ко мне на важный разговор.

В том, что Аталл явиться к нему один и без охраны, Пармерион нисколько не сомневался. Стратег уже не один раз вел с ним тайные беседы, открыто сказав о назревшей необходимости сменить владыку. Заговорщик дал стратегу десять дней на размышление, после которых он собирался поднять бунт в рядах македонского войска. Сегодня начинался восьмой день и Пармерион был уверен в успехе дела.

Все получилось, так как и предполагал старый лис. Начальник кавалерии и бывший царский родственник очень обрадовался приглашению от Пармериона, поскольку ему страшно не хотелось применять насилие над своим старым товарищем. Персидский сатрап Артобазан уже клятвенно подтвердил македонскому воителю царские гарантии достойной жизни в Персии, если он вместе с македонским войском перейдет на сторону царя Аорта.

Кроме этого вельможа передал пожелание царя видеть именно Аталла на македонском троне в случае, если тот выступит против Александра и свергнет его. Для этого Аорт обещал предоставить Аталлу Мемнона с его наемников и большую денежную поддержку.

Вот поэтому Аталлу было крайне важно сохранить все македонское войско в целости и привлечь в свои ряды Пармериона, по праву считавшимся лучшим полководцем в Македонии после покойного Филиппа.

Аталл прибыл с большим эскортом конных но, не столько опасаясь за свою жизнь, сколько желая продемонстрировать свою силу. Да и кого ему было опасаться, Александр прочно завяз в приграничных дрязгах с соседями. Верные Аталлу македонцы сообщили, что молодой царь сумел привести к покорности Фессалию, куда сейчас спешно перебрасывалось часть македонского войска. О походе за Геллеспонт уже никто не говорил. Александр только слал Пармериону письма и прося продержаться до его прибытия, точной даты которого назвать не мог из-за сложной обстановки на границе.

Видно старый друг полностью созрел для принятия нужного Аталлу решения и решил, не дожидаясь десятого дня договориться с ним по-хорошему.

Уверенной походкой в сопровождении пяти человек, стратег подошел к дверям приемной своего друга и спокойно прошел мимо караула, бросив через плечо своим воинам: — Останьтесь.

Войдя в комнату, Аталл заметил своего друга сидевшего на скамье возле окна со свитком в руке.

— Здравствуй Пармерион, — ласково произнес прибывший гость, явно чувствуя себя полным хозяином положения, — льщу себя надеждой, что ты хорошо подумал и принял мое предложение.

— Да я принял решение Аталл, но сначала прочти письмо, которое мне доставили сегодня утром с той стороны моря.

Не подозревая подвоха, Аталл приблизился к сидящему другу и, повернувшись к нему лицом, стал быстро читать строки свитка. Письмо, якобы написанное от лица одного из хорошо знакомого стратегу человека, специально привез Эригний, желая отвлечь внимание Аталла и исполнить царский приказ. Погруженный в чтение послания соискатель македонского трона, совершенно не заметил, как за его спиной распахнулась портьера, и осторожно ступая из тени, вышел его убийца.

— В руках у Эригния находилась большая дубовая дубина, густо усеянная железными шипами. Незаметно подойдя к своей жертве со спину, он нанес быстрый и короткий удар по затылку стратега.

Ничего не подозревающий Аталл глухо вскрикнул и, выронив письмо, рухнул к ногам сидевшего на скамье Пармериона. Тело изменника несколько раз конвульсивно дернулось и затихло, так и не выпустив из рук подложного письма. Увидев, что изменник умер, Эригний бросил дубину и, выхватив меч одним ударом отсек голову лежащему человеку.

— Это излишнее Эригний — гневно вскричал Пармерион, но македонец даже и не посмотрел в его сторону. Схватив за волосы голову убитого предателя, он проворно засунул ее в кожаный мешок, заботливо приготовленный для этого случая.

— Зови охрану и прочитай царский приказ — бросил он трясущемуся от возмущения стратегу, протягивая третий из привезенных им свитков. Пармерион недовольно сверкнул очами но, пробежав взглядом по письму, кивнул вышедшему из-за портьеры своему порученцу и тот поспешил открыть дверь приемной.

Едва завидев обезглавленное тело своего начальника, македонцы дружно закричали:

— Измена! Измена! — но были остановлены словами старого полководца:

— Это приказ царя Александра!

Никто из охранников Аталла не пожелал остановиться, а все как один они бросились с мечами на Пармериона и Эригния стоявших возле убитого. Прибывший был готов к подобному развитию событий, и смело встретил их вместе со своими товарищами и стражей Пармериона заранее проинструктированной полководцем.

Атакованные с двух сторон, телохранители Аталла были быстро перебиты и, заливая пол своей горячей кровью, легли на холодный камень вместе со своим командиром.

С остальными сопровождавшими Аталла солдатами расправились без пролития крови. Все они были приглашены в дом якобы по приказу Аталла и в переходе разоружены лично Пармерионом. Стоя за спинами своих воинов, он зачитал приказ царя, объявлявший Аталла врагом Македонии со всеми вытекающими из него последствиями. Запертые с двух сторон лесом копий и мечей, прибывшие кавалеристы сочли разумнее сдаться, чем пролить свою кровь.

После этого стратег поспешил в казармы, где зачитал собравшимся послание Александра, скромно умолчав об убиении Аталла. В отношении него было сказано, что бывший начальник кавалерии, запятнавший себя связями с врагом, арестован для предания суду в Македонии.

Объяви все это собравшемуся войску Эригний или кто другой, без всякого сомнения, в войске был бы раскол, но Пармерион сумел своим заслуженным авторитетом задавить искры недовольства и угрозу бунта на корню.

После того как спокойствие было обретено, Пармерион приказал незамедлительно готовиться к отплытию из Абидоса. Это извести войны встретили с радостью, поскольку были сильно разочарованы неудачным началом похода, которого так долго ждали.