Александр. Великий поход

АЛЕКСАНДР. ВЕЛИКИЙ ПОХОД — 1

Хроника Македонии.

Гегемон Эллады.

Пролог:

Задуманный македонским царем Филиппом великий поход против Персии во главе объединенных воинских сил эллинов был близок к воплощению. Его создатель был поистине великим человеком, ибо за короткий период сумел совершить подобно легендарным героям невозможное. Заменив погибшего на поле брани своего брата царя Пердикку, при помощи своих дипломатических навыков, Филипп смог отстоять целостность своей страны от посягательств соседей, не допустив растаскивания её по кускам.

Проявляя незаурядный ум и волю, младший сын Аминты III смог прекратить межклановые распри терзавшие Македонию со дня ее образования, создать мощную армию опираясь на которую значительно расширил границы царства. За короткое время Филипп смог превратить захолустную провинцию эллинского мира в молодого и агрессивного хищника, который смог подчинить своему влиянию Элладу. Некогда сильную и грозную страну, а теперь погрязшую в многочисленных противоречиях.

Ради воплощения своих планов царь жертвовал многим, в том числе и семьей, ибо большую часть своей жизни он провел в войнах, заговорах и интригах против своих врагов. Венцом своего творения Филипп, несомненно, считал поход в Ионию, для освобождения живущих там греков от персидского владычества. Подчинив себе Грецию, взяв под контроль проливы Геллеспонта и присоединив Ионию, он мечтал спокойно править до скончания своих веков. Но владевшие Ионией персы зорко следили за успехами Филиппа, и вовремя оценив его угрозу, начали контригру.

Именно персидское золото в свое время заставило отступить спартанского царя Агесилая, чье войско успешно сражалось с персами за свободу ионийских греков. Теперь же, золотые лучники персидского царя заставили Афины и Фивы выступить единым фронтом против македонского царя, временно забыв, обо всех прежних претензиях и обидах друг к другу.

С этого момента, будущее великого похода на Восток решалось на поле битвы, где македонский царь был вынужден сдавать жестокий экзамен на право реализации своих планов.

И так, Беотия, Херонея, август 338 г. до н. э.

Глава I. Крушение эллинских свобод.

Грозной черной тучей предвещающей мрачную гибель всего свободного мира Эллады, раскинулось македонское войско на полях Беотии. Против них в спешном порядке собрали свои силы двое из трех непримиримых врагов македонского царя Филиппа — Афины и Фивы. Третий враг — Спарта, не пожелал принимать участие в коалиции вместе с Фивами. Персы прислали в Лаконику недостаточное количество "дариков", которое позволило бы лакедемонянам позабыть давнюю вражду к родному городу Эпаминонда. Не сойдясь в цене с посланниками персидского царя, спартанцы решили занять позицию нейтрального наблюдателя, готовясь в случаи удачного исхода борьбы двух противников, взять выигрыш не обнажая меча.

Аттика и Беотия слишком поздно разглядели в энергичном Филиппе скрытую угрозу к своему доминирующего положению в Элладе. Ошибочно полагая, что смогут удержать под своим контролем молодого македонского воителя, два греческих гегемона совершили непростительный политический промах. Они позволили македонскому царю вести свою игру в общегреческой политике, намериваясь его руками обескровить конкурента, свято веря, что смогут контролировать молодого полководца.

Умело играя на разногласиях малых и больших городов Эллады, хитрый и дальновидный Филипп успешно извлекал для себя выгоду из их вечной грызни между собой. С каждым своим походом на соседние города и государства, он становился все сильнее и влиятельнее. Золотые рудники фракийской Пангеи позволили ему создать сильное войско, при помощи которого он не только раздвинул границы своего царства, но даже смог подчинить своему влиянию несколько малых греческих городов.

Подобная выходка, сильно встревожила столпы греческой демократии. Неблагодарный Филипп посмел показать им зубы, что было очень опасным прецедентом. Требовалось преподнести урок македонскому царю и персидское золото, пришедшее с той стороны Геллеспонта, оказалось как нельзя кстати. В Фивах и Афинах были объявлены военные приготовления и вскоре, объединенное греческое войско выступило в поход.

Грозное окрики фиванцев и афинян, и громкое бряцание оружия, не испугало правителя Пеллы. Войдя в Среднюю Грецию по приглашению местных греков для наказания Амфиссы, Филипп уже тогда был готов к войне с Афинами и Фивами, за право обладать верховной властью над всей Грецией.

К этой цели он шел всю свою сознательную жизнь, едва Судьба неожиданно очистила перед ним дорогу к престолу Аргидов. Лишенный от рождения права на верховную власть в Македонии, он с блеском сумел использовать выпавший ему шанс.

С малых лет познав горькую долю высокородного заложника, Филипп всегда умел извлекать выгоду из своего незавидного положения. Пробыв год заложником у иллирийцев, он познал силу и слабости этого грозного народа постоянно досаждавших македонцам своими набегами, а пребывание в Фивах познакомило царевича с эллинской культурой, привило вкус ко всему высокому и прекрасному, что в ней было.

Однако больше всего, юного македонца поразило знакомство с двумя героями легендарного города; полководцами Пелопидом и Эпаминондом. Победители грозных спартанцев благосклонно отнеслись к желанию знатного заложника познать основы их мастерства и многому обучили Филиппа за время пребывания в его Фивах.

Молодой, хваткий царевич оказался достойным учеником своих великих наставников. За короткий срок он в совершенстве постиг азбуку войны, чтобы потом применить свои познания для защиты Македонии. И как это часто бывает, Филипп не только сравнялся со своими учителями по уровню военного мастерства, но намеривался превзойти их. Не только стать новым гегемоном Греции, но и подчинить себе греческие города, расположенные на восточном берегу Эгейского моря.

С давних времен идея о всеобщем греческом гегемоне, витала по обе стороны моря. Эгина, Мегары, Эвбея, Крит, Микены, Аргос, Самос и Милет, были не прочь стать главным полисом Эллады, но из этого ничего не получалось. Едва только один из городов становился на голову выше остальных, как остальные делали все возможное, чтобы зазнавшийся полис, стал равным между равных.

Междоусобная драка среди греческих полисов продолжалась несколько веков, и только их столкновение с персидской державой помогло решить эту проблему. Лишь появление внешнего врага, заставило греков объединиться и создать благоприятные условия для появления общегреческого гегемона.

Покорение персидским царем Киром Лидийского царства было лишь знакомством свободной Европы, с новым азиатским деспотом. Главные проблемы начались, с царем Дарием, который не только покорил все прибрежные города Ионии, но переправившись через Геллеспонт, захватил Фракию и привел к покорности Македонию.

После скифского похода настал черед греков и тут из общей массы полисов выделились два города Спарта и Афины, отказавшиеся признать над собой власть Дария.

Победа при Марафоне, ожесточенное сопротивление армии персидского царя Ксеркса и блестящий разгромом его флота у Саламина, вывели в общегреческие лидеры Афины. Благодаря энергии и упорству своих вождей, они не только быстро залечили раны нанесенные городу персами, но и шагнули далеко вперед, создав Делосский союз греческих городов. Сделав главную ставку на флот в отличие от своего главного конкурента за лидерство Спарты, Афины объединили вокруг себя все приморские города Эллады. Свои претензии на звание гегемона Греции, афиняне успешно подтвердили, сначала приняв участие в изгнании персов из Греции, а затем руками Кимона, сына победителя при Марафоне Мильтиада окончательно разгромив флот персов у берегов Ионии, вблизи мыса Микале.

Напрасно спартанцы пытались оспорить первенство Афин в Греции, напоминая о своих победах при Фермопилах и Платеях. Бессмертные боги обратили свои взоры в сторону столицы Аттики. Её главенство в общегреческих делах было признано всеми областями и городами Эллады и как знак подтверждения этого факта, казна Делосского союза была перенесена в Афины.

Окончательно, Афинами укрепились в роли общегреческого гегемона после блистательной победы Кимона в двойном сражении у побережья острова Кипр. Разгром персов был столь сокрушителен, что новый царь Артаксеркс I был вынужден просить мира у Афин.

Согласно ему, Персия отказывалась от своих владений во Фракии и протектората над Македонией. Была готова разделить пополам Геллеспонт и даровать свободу прибрежным городам Ионии, которые немедленно перешли в сферу влияния Афин.

После такого военно-политического успеха уже никто не мог соперничать с Афинами за лидерство в Элладе. Начался период золотого расцвета города под управлением стратега Перикла, но ничто, не вечно под луной. Отдав малое, но сохранив главное, персы незаметно перешли в контрнаступление, причем сделали это чужими руками.

Хитрые азиаты оказали значительную денежную помощь обиженным спартанцам. Те охотно взяли деньгу у своего прежнего врага и начали знаменитую Пелопоннесскую войну за право стать новым греческим гегемоном.

Благодаря персидскому золоту, лакедемоняне заставили смотреть богиню Удачи в свою сторону. Они разгромили на суше и на море все вооруженные силы афинян и их союзников. При помощи осады добились сдачи Афин и распустили Делосский союз.

С этого момента, в Греции появился новый гегемон — Спарта. Ничто не могло противостоять её ударной силе в виде тяжеловооруженной фаланги. Никто из греков не рискнул спорить с Лаконикой, опасаясь её меча, но и этот гегемон не был долговечным.

Охваченные угаром от одержанной над Афинами победы, спартанцы потеряли голову и совершили серьезную ошибку. Став греческим гегемоном, они решили вмешаться во внутренние дела персидского государства, вступившего в привычный для себя период заговоров и мятежей.

Не желая признать право на престол своего брата Артаксеркса II, персидский царевич Кир младший решил свергнуть его при помощи греческих наемников. Набрав в Сардах десятитысячный корпус гоплитов, большей частью состоявший из выходцев Лаконики, Кир поднял мятеж и двинулся в поход на врага.

Пополняясь отрядами сторонниками Кира, армия царевича благополучно достигла берегов Евфрата, и приблизился к зимней столице персидских царей — Вавилону. На подступах к нему, Кир встретил персидское войско под командованием Тиссаферна. Полностью уверенный в своих силах, царевич дал сражение, которое плачевно закончилось для обеих сторон.

Противостоявшие грекам персидские отряды были на голову разбиты и позорно бежали с поля боя, однако сам Кир, возглавлявший персидскую часть войска, был царским оруженосцем, во время попытки прорваться к Артаксерксу. Его гибель вызвала панику в рядах его приверженцев, они трусливо разбежаться, чем обесценили успех греческих гоплитов.

Лишившись своего предводителя, греки оказались одни, в чужой стране, за многие стадии от моря. Используя это положение, коварный сатрап Тиссаферн заманил старших греческих командиров на переговоры и предательски перебил их. Обрадованные успехом персы атаковали воинов, но жестоко просчитались. Оставшиеся в лагере гоплиты успешно отбили нападение персов и после короткого совещания решили вернуться на родину.

С непрерывными стычками и боями, они совершили этот тяжелейший поход, пройдя через Армению и Малую Азию к Трапезунду, вырвавшись из лап неминуемой смерти. Разгневанный участием греков в мятеже Кира, Артаксеркс решил отомстить своим обидчикам и, собрав огромные силы сам напал на Ионию, нарушив тем самым условия мирный договор.

Не желая ронять престиж общегреческого гегемона, спартанский царь Агесилай высадился на малоазийском побережье и нанес персам серьезное поражение под стенами Сард. Ободренный успехами спартанец решил продвинуться вглубь полуострова, но золотые персидские "лучники" дарики остановили наступление прославленного полководца.

На посланное в Грецию царское золото, в ней вспыхнула новая война. На деньги персидского владыки, Афины построили новый флот, разгромили спартанцев, и стали совершать морские набеги на территорию Лаконики. Для защиты родины от вражеских ударов, Агесилай был вынужден оставить Ионию и вернуться в Грецию.

Началась ожесточенная междоусобная борьба между Спартой и Афинами, в которой главный выигрыш достался персидскому царю. Не вынимая меча из ножен, он вернул под власть Персии все приморскими городами Ионии и часть островов.

Изнуренная затяжной войной, Спарта была вынуждена признать власть персов над греческими городами восточного побережья, в обмен на прекращение денежной поддержки афинян. Мирный договор с Артаксерксом позволил спартанцам укрепить свое пошатнувшееся влияние в Греции, но ненадолго.

Фивы стали тем камнем, о который Спарта споткнулась и навсегда лишилась своих воинственных амбиций. Два фиванских стратега Пелопид и Эпаминонд разгромили доселе непобедимую спартанскую фалангу, применив против неё новый вид построения, косой клин. Создав на одном конце фаланги численное превосходство, они смогли за короткое время прорвать строй бившихся насмерть спартанцев и опрокинули их общий строй ударом во фланг.

В двух сражениях при Левктрах и Матинеи, фиванцы навсегда похоронили былую воинскую славу Спарты и поспешили занять освободившееся место греческого гегемона. Следуя примеру своих предшественников, Фивы приступили к созданию Беотийского союза, в котором стали играть главную роль.

В отличие от Афин и Спарты, фиванцы оставила малоазийских греков персам, сосредоточив свое внимание на внутригреческие проблемы. Причина заключалась в скорой гибели стратегов Эпаминонда и Пелопида, а равных им героев у фиванцев не появилось.

Все это очень устраивало Персию. Ловко стравливая греческие полисы между собой при помощи золота, персы ослабляли их и одновременно удерживали греков от вооруженного вмешательства в свои собственные проблемы. Заговоры и мятежи продолжали сотрясать их царство и любое вторжение извне, могло стать роковым для него.

Активно вмешиваясь в греческие дела, персы надеялись, что сумеют воплотить давнюю мечту Дария и Ксеркса о покорении Эллады, как вдруг на политической арене появился македонский царь Филипп.

Сначала его никто не принимал всерьез. Мало кто верил, что у представителя захудалой окраины эллинистического мира, вдруг появятся замашки гегемона. Выше хищника готового стянуть с господского стола все, что плохо лежит, он не поднимался в глазах "главных городов" Греции.

Лишь когда по приглашению амфиктионов, Филипп вторгся в Среднюю Грецию и разрушил Амфиссу и Элатею, столпы демократии озаботились не на шутку. Они начали собирать войска, но македонский царь не стал давать им фору. Совершив молниеносный бросок, он свободно прошел Фермопильский проход и вступил в Беотии, чем ещё больше заставил себя уважать и бояться.

Неистовый рупор афинской демократии Демосфен, своей новой "филиппикой" сумел поднять всех греков Беотии, Аттики и Пелопоннеса против коварного македонца, решившегося посягнуть на их свободу.

Встав у Херонеи, Филипп с нетерпением дождался подхода главных сил противника, будучи охваченным азартом предстоящего сражения. И пусть фиванцы выставят против него свой непобедимый "священный отряд", чей знаменитый клин всегда приносил им победу. У македонского царя есть свое грозное оружие в виде фаланги сариссофоров, при помощи которой он намеривался стать новым греческим гегемоном.

Фаланга, вооруженная длинными пиками сарисами была любимым детищем Филиппа. На её создание и обкатку, у него ушло много сил и времени, но доведенная до воинского совершенства, она была способна сокрушить любого противника. Что и предстояло сделать на поле боя под Херонеей. Именно здесь, в трех днях пути от Афин, предстояло решить очень важный вопрос; удержат ли Фивы за собой титул греческого гегемона или он достанется македонцам.

Внимательно рассматривая построение вражеского войска, Филипп сразу заметил, что у его противников не было единства. Извечная болезнь греческих полисов продолжала господствовать в их рядах даже перед лицом надвигающейся опасности.

Лазутчики уже донесли царю, что занявшими левый фланг общегреческого войска афинянами командует Лисикл, тогда как союзными силами эвбейцев, мегарцев и коринфян руководил стратег Харикл. Эти сборные отряды были поставлены в средину, тогда как правый фланг достался фиванцам со стратегом Феагеном. Именно там, со времен Пелопида и Эпаминонда, косой клин "священного отряда" прорывал вражеские ряды, принося победу всему войску.

В противовес греческому войску, Филипп решил разыграть свою комбинацию, также приносящую ему неизменный успех. Против афинян и отрядов Харикла, он поставил фалангу сариссофоров, отдав свой левый край греческим наемникам под командованием Антипатра. Это были опытные воины, и Филипп надеялся, что они смогут сдержать натиск фиванцев, пока он не разгромит фронт афинян.

Однако не только один Филипп размышлял и строил планы предстоящей битвы. Вместе с отцом, поле боя внимательно изучал восемнадцати летний царевич Александр. Наследник престола и горячий поклонник всех стратегических замыслов царя, он полностью расходился с ним в тактике. Если отец был ярым поклонником пехотного строя, то сын в противоположность ему, был влюблен в конницу.

Присутствуя на объявлении Филиппом стратегам своего решения по диспозиции войска, Александр с большим трудом упросил отца отдать под его начало всю македонскую кавалерию, желая сделать из нее один мощный кулак.

Услышав предложение сына, Филипп сначала только хмурил брови и недовольно хмыкал, но затем согласился с Александром. Его идея нисколько не противоречила главному замыслу македонского царя по разгрому афинян. Более того, она дополнительно усиливало опасное для Филиппа направление, появлением против фиванцев сильного конного соединения.

Филипп искренне любил своего сына, хотя на самом донышке сердца у него лежали сомнения в своем отцовстве.

Он хорошо помнил тот короткий период своего пребывания в Пелле, когда государственные заботы вернули его с полей войны под своды домашнего крова. Тогда, истосковавшийся по телесной любви, Филипп решил приобщить свою молодую жену ко всему тому, чему когда-то сам познал в Фивах, будучи заложником.

Желая угодить своему супругу, молодая Олимпиада была согласно ознакомиться со всеми формами любви, предложенными ей мужем. Она старательно изображала бурную страсть от близости с Филиппом, но были вещи, которые представительница царского рода никогда не смогла принять. Перед тем как сблизиться с женой, Филипп имел контакты с рабынями и служанками, которые происходили в спальне прямо на глазах Олимпиады.

Испуг и стеснения в широко раскрытых глазах жены только еще больше будоражило Филиппа. И вместо одного раза планируемого вначале, он стал с упоением втягивать Олимпиаду в эти порочные игры. Царица не смела, противиться воле мужа, но с каждой ночью, трещины разлада между супругами становилась все больше и больше.

Неизвестно чем бы это все кончилось, но вторжение иллирийцев с севера, положило конец мирному отрезку жизни царя, и он выступил в поход. Когда же Филипп вернулся домой, то Олимпиада встретила его с округлившимся животом, что вызвало у царя подозрение.

Имея богатый опыт общения с женским полом, он смутно подозревал, что от того образа соития, которыми заканчивались его последние близости с женой, детей не должно было быть. Однако юная царица, смело глядя в глаза мужа, уверяла, что это плод его любви. Гордо подняв свою красивую голову, в ответ на упреки в прелюбодеянии, она заявила, что сам Зевс громовержец подтвердит правоту её слов.

Возникший конфликт между супругами, очень быстро погасила мать царя, Эвридика. Мудрая женщина сумела развеять сомнения сына, поведав Филиппу о многочисленных курьезах в жизни женщин связанных с их беременностью. Слова матери, а так же отсутствие прямых улик подтверждающих измену жены заставили царя смирить гнев.

Кроме этого у Филиппа была своя, кровная заинтересованность в скором появлении у него наследника. Это было крайне важным для прочного удержания за собой права на македонский трон, при живых детях погибшего брата Пердикки.

Созерцая за планомерным увеличением живота супруги, не до конца поборовший сомнения Филипп хмурил брови, но молчал, ожидая окончания беременности.

Когда наступило время родов, Олимпиада громко рыдала, пребывая в полном одиночестве. Рядом с ней не было ни мужа, которого она несмотря не на что продолжала любить, ни того гадателя, что хитрым змеем вполз в покои эпиротки во время отсутствия мужа, соблазнив предсказанием великого будущего её ребенка. Глотая горькие слезы обид и разочарований, молодая царица шла навстречу тому моменту, который должен был либо погубить её, либо вознести к небывалым высотам могущества.

Роды начались точно в тот день и час, который был предсказан гадателем согласно гороскопу, составленному им царице. Без единой кровинки на лице, изнывая от страха и терзавших живот схваток, Олимпиада возлегла на родильный стол и уперевшись ногами исторгла из своего чрева на руки повитухам крепкого младенца, будущего покорителя Ойкумены и потрясателя Вселенной.

Когда Александр появился на свет, все вздохнули с облегчением. Олимпиада, от того, что своими чертами младенец был очень похож на неё и даже чем-то напоминал изображения легендарного Ахиллеса. Кроме того, цветом волос он походил на Филиппа и это, очищало царицу от подозрения в измене.

Сам царь, больше радовался не схожести цвета волос, а мужскому полу родившегося ребенка, что очень сильно усиливало его положение на престоле Аргидов. Но больше всего его поразил тот факт, что Александр, появился на свет в день, когда македонцами было одержано три важных победы, в разных точках македонского царства. Филипп, как и всякий просвещенный эллин, с почтением относился ко всему таинственному и непонятному, что подпадало под расплывчатое обозначение "воля богов". Тройная победа была воспринята македонским царем как знак Зевса, о котором говорила ему Олимпиада и вопрос об отцовстве, был закрыт раз и навсегда.

Царь принял мальчика и полностью воспитал по-своему желанию и пониманию, сделав из него отличного бойца, образованного человека и истинного наследника своего дела и царства. Глядя как быстро и великолепно, он владеет копьем, мечом и конем, царь полностью позабыл свои былые сомнения, ибо законная гордость за сына наполняла в этот момент его порядком огрубевшее от войны сердце. Александр получился именно таким, каким и желал видеть Филипп продолжателя своего дела, полностью отданного войне и нуждам государства.

Едва царевичу минуло шестнадцать, царь велел Аристотелю завершить его образование. С этого момента Александр начал активно участвовать в государственной жизни Македонии, как полноправный помощник отца. В этот год он совершил свой первый поход против восставших медов, решивших воспользоваться отсутствием царя Филиппа в столице. Как только гонцы принесли эту тревожную весть, Александр немедленно выступил в поход с оставленными для защиты Пеллы солдатами. Правда, в этом походе царевича сопровождал верный Антипатр, который негласно контролировал любой приказ юноши, но к чести Александра, опытному стратегу не пришлось употреблять свой опыт для исправления его ошибок.

Совершив быстрое передвижение, македонцы неожиданно напали на бунтовщиков и, взяв штурмом ворота города медов, подавили опасный мятеж. Александр, несмотря на протест Антипатра, находился в первых рядах штурмующих, надежно прикрытый большим щитом Черного Клита, своего молочного брата.

Провожая сына в поход, Олимпиада просила его присмотреть за Александром и Клит, с честью выполнил данное ей обещание. Ни одна стрела, ни одно копье не ударилось о доспех наследника престола, все они были отражены щитом его телохранителя.

В честь одержания своей первой победы, Александр приказал назвать занятый город Александрополем и, уходя, оставил в нем крепкий македонский гарнизон.

Ободренный столь удачным началом сына, Филипп на следующий год взял его в свой поход против приморских городов Перинфа и Византия, желая полностью перекрыть Афинам очень важные поставки черноморской пшеницы. Македонский царь был уверен в успехе этого похода, но на этот раз удача отвернулась от Филиппа.

Перинф был укреплен крепкими каменными стенами и располагался на высоком холме. По этой причине городские дома располагались в несколько рядов, один выше другого, подобно амфитеатру, что создавало дополнительные трудности при штурме города.

Сначала македонцы подтянули к городским стенам осадные башни и стали забрасывать защитников Перинфа стрелами и камнями. Одновременно, в дело были пущены мощные тараны, что принялись методично крошить в пыль наружную часть стен.

Находясь в передних порядках, Александр с нетерпением ожидал момента падения твердынь города. Молодой царевич рвался в бой, но когда тараны пробили пролом в стене, выяснилось, что к этому времени защитники успели возвести вторую стену, такой, же высоты, что и прежняя стена.

Рельеф местности не позволил Филиппу разрушить её при помощи тарана, и македонцам оставалась только метать с осадных башен стрелы и копья, в каждого кто только возникал у зубцов и бойниц крепостной стены.

Неудача не охладила Филиппа. Получив отпор, он немедленно разработал новый план взятия Перинфа, решив взять город при помощи обмана. С этой целью, он приказал перебросить осадные машины к другому участку стены, а сам, сосредоточил штурмовые отряды своего войска, в совершенном противоположном месте.

Когда осажденные жители города собрали все силы в месте предполагаемого штурма, македонцы атаковали в совершенно другом месте, взойдя на стены города с помощью штурмовых лестниц. Александр вместе с другими воинами уже праздновал успех, когда смертельный дождь из стрел и копий охладил их радостный победный пыл.

Не желая сдаваться на милость македонцам, горожане отступили внутрь крепости, завалив улицы камнями и бревнами, столами и кроватями, колесницами и телегами. Прячась за домами или на их крышах, перинфийцы обстреливали из луков, находившихся на открытом месте македонцев. Присланные персидским царем в помощь городу греческие наемники, значительно пополнили поредевшие ряды защитников Перинфа, одновременно вселив бодрость в их усталые души.

Опасаясь потерять своих лучших воинов в длительных уличных боях, Филипп приказал отвести воинов и начать полную блокаду города. Он надеялся, что голод сделает осажденных греков сговорчивее, но и здесь фортуна отвернулась от македонского царя. Афиняне послали в помощь Перинфу свой морской флот, который разбил корабли царя Филиппа, и разорвали организованную македонским царем блокаду. Проклиная все на свете, Филипп отступил, до этого проведя, неудачный ночной штурм Византия.

Желая поддержать свое положение, Филипп в это же год организовал поход против скифов к устью Истра. Вот здесь Александр смог в полной мере опробовать свои солдатские качества, когда в конном строю, он сначала отразил атаку легкой скифской кавалерии, а затем вместе с катафрактами опрокинул врага, успешно зайдя им в тыл.

Ещё раз блеснуть своим мастерством Александр смог на обратном пути, когда трибаллы из засады напали на растянувшуюся походную колонну македонского войска и попытались отбить их скифскую добычу. Тогда, в самом разгаре боя под Филиппом пал конь, и молодой царевич смог защитить от вражеских копий и мечей потерявшего от сильного удара по голове сознание отца.

Чем лучше и прочнее складывались отношения у отца с сыном, тем хуже они были с царицей. Филипп и Олимпиада стали отдаляться друг от друга, и даже рождение Клеопатры не смогло сблизить супругов.

Конечно, в возникшем процессе охлаждения были виноваты обе стороны. Родившая сына Олимпиада стремилась принять участие в управлении царством как полноправная властительницы, а не быть скромной хранительницей очага.

Свою роль в этом деле сыграли и друзья Филиппа стратеги Антипатр и Аттал, что постоянно нашептывали царю на его супругу, боясь потерять свое влияние на Филиппа. Не остался в стороне и бурные страсти царя, который не мог долго принадлежать только одной женщине и все чаще и чаще предпочитал ей других.

Все это ставило Александра в трудное положение. С одной стороны он преклонялся перед гением и могуществом своего отца, с другой стороны не мог простить унижения своей матери. По воле Филиппа, она согласилась на присутствие во дворце Эвридики. Дочери одной из любовниц Филиппа, скончавшейся вскоре после её рождения и по желанию царя привезенной в Пеллу.

Боль за мать постоянно терзала сердца Александра, но в день битвы у Херонеи, она ушла далеко на второй план. В этот момент, молодой царевич бушевала жажда победы. Это чувство было вскормлено в нем рассказами матери о подвигах её легендарного предка Ахиллеса и постоянными воинскими успехами отца.

Последнюю каплю в эту гремучую смесь внес Аристотель, что умными речами философа пояснил и обосновал причины стремления просвещенного греческого мира к мировому господству над дикими варварами. Независимо от того, кто к ним относится; скиф, перс, египтянин или халдей.

Слушая его речи с одной стороны и рассказы своей матери с другой, Александр все больше и больше приходил к выводу, что великие Мойры предначертали ему большое будущее. Возможно более блистательное и грандиозное, чем у его отца и первым шагом в это будущее, должна стать эта битва с объединенным греческим войском.

В ней, он собирался показать отцу, его стратегам и всем воинам, не только личную отвагу и мужество воина. Слушая обсуждение плана грядущего сражения, он увидел возможность иного решения по разгрому фаланги противника. Не как намеривался сделать его отец при помощи фаланги и с ним, были согласные его стратеги.

Царевич хотел разгромить врага при помощи конницы, которой греки обычно отводили в своих битвах второстепенную роль, по прикрытию флангов. Собрав разрозненные отряды в один кулак, Александр намеривался воплотить свою идею в жизнь, на деле доказать свою правоту. И делать это, ему предстояло на фиванцах, самых грозных и опасных экзаменаторов, собравшихся под Херонеей.

Из рассказов царя Филиппа, он знал, что ударную основу косого клина Эпаминонда составляет "священный отряд", чья численность варьировалась от трехсот до четырехсот человек. В него входили только профессиональные воины, имевшие богатый боевой опыт, который и позволил им попасть в это закрытое подразделение фиванского войска.

Каждый вступивший в отряд воин, проходил специальный религиозный обряд посвящения в братство "священного отряда". Прошедший посвящение, становился членом одной единой семьей, с правом ношения на руке особой голубой повязки. Кроме этого многие из воинов являлись половыми партнерами, посвящая свое оружие и подвиги близкому человеку.

Подобное явление было очень развито среди греческих воинов, поскольку каждый старший воин имел под своей опекой одного или нескольких молодых оруженосцев. Среди молодежи считалось за честь иметь своим патроном партнером прославленного в боях героя, обратившего на него свое внимание. Сражаться рядом со своим кумиром было для них высокой наградой, и разбить, этот сплав профессионализма и фанатизма было очень трудным делом.

Александр все это отлично понимал, но в сердце его не было, ни капли страха или тени боязни. Опираясь на помощь и преданность своих молодых друзей, составлявших костяк его тяжелой кавалерии, он намеривался решить эту трудную задачу.

Гефестион, Филота, Птоломей, Гарпал и Эригний, все они вместе с царевичем выросли под присмотром строгого воспитателя Лиссимаха. Долгими тренировками и занятиями он создал из детей знатных македонцев достойную подмогу и смену их отцам.

— Мои волчата — с гордостью говорил царю Филиппу Лиссимах и в словах воителя, не было и грана бахвальства. Молодые, азартные, жадные до воинской славы, собранные вместе они могли свалить любого противника, если тот не окажется проворнее и расторопнее их.

Обученные опытным наставником, они прошли жестокую проверку в стычках и походах, где сразу было видно, кто что стоит и к гордости воспитателя, никто из воспитанников его не подвел. Теперь молодым македонцам предстояло сдать свой не первый, но очень важный экзамен в жизни воина.

Заняв свое место в первых рядах агемы, Александр стал перебрасываться словами со своими товарищами и сдерживать рвущегося в бой коня. Букефал громко фыркал, рыл землю копытом, подобно наезднику настраивался на предстоящее сражение.

Подбадривая друзей, царевич не забывал поглядывать на стоящих рядом с ним гоплитов. Сумрачно с затаенным страхом, смотрели они на "священный отряд" фиванцев, развернувшийся в свое излюбленное построение. Они много были наслышаны о сокрушающей силе клина Эпаминонда и среди стоявших под началом Антипатра наемников, было мало желающих испытать правоту разговоров.

Сам стратег тоже сильно нервничал в душе, но старательно скрывал свои чувства за напускной строгостью и требовательностью к подчиненным. Проведя вместе с Филиппом многие годы жизни в войнах и походах, Антипатр был полностью согласен с планом своего царя на сражение и нисколько не сомневался в возможности македонской фаланги прорвать строй вражеских гоплитов. Но при этом ему очень хотелось дожить до этого сладостного мига победы, а не пасть на сухую землю Беотии под сокрушенным ударом это фиванского клина.

Первыми на врага двинулись афиняне в рядах, которых находился Демосфен и полном обличии гоплита. Под громкое пение и пронзительные звуки флейт, пошли в бой защитники демократии, увлекая за собой все остальные греческие отряды.

Стоящие впереди македонской фаланги изогнутой цепью критские стрелки первыми вступили в бой с противником. Дав по наступающим рядам фаланги несколько залпов, они проворно укрылись за спинами сарисофоров, чтобы оттуда продолжить свою губительную работу.

Критяне проворно опустошали свои колчаны, но их стрелы не могли остановить натиск греческой фаланги. С громкими криками гоплиты обрушились на македонцев, и закипела яростная схватка не на жизнь, а на смерть.

Зазвенело, загудело, загрохотало смертоносное железо в этом безжалостном рукопашном бою, где ставкой с одной стороны была свобода и права городов-полисов, а с другой звание греческого гегемона. Ради этого, били копьями и рубили мечами друг друга люди собранные со всех сторон и окрестностей Эллады.

Немного раньше гоплитов, в отчаянном бою схлестнулись македонская кавалерия с фиванской конницей, и сразу обозначилось преимущество катафрактов над дилмахами. Вооруженные тяжелыми копьями в шлемах и панцирях агема Александра обрушилась на конных меченосцев противника и потеснила их.

Фиванцы ничуть не меньше македонцев стремились к победе и мало в чем уступали им в умении и опыте. Они ловко отражали удары врага и смело бросались на него в атаку, стремясь во, чтобы то ни стало достать его своими мечами. По смелости и упорству в этом бою конные мало чем уступали гоплитам, но верх оказался за македонцами.

Трудно, очень трудно сражаться с врагом, который превосходит тебя в вооружении. С которым ты бьешься не единым, а расколотым напополам строем. Когда сражаешься не один на один, а отражаешь удары нескольких противников. Когда видишь, как падают на землю твои друзья и товарищи, а полностью уверенные в своих силах македонцы все атакуют и атакуют тебя, норовя либо выбить тебя из седла и затоптать копытами коней, либо пробить твой панцирь или легкий щит своим тяжелым копьем.

Яростно и настойчиво бились в этом бою молодые гетайры, и первым среди них был царевич Александр. Охваченный азартом боя, он без устали разил своим тяжелым копьем в горло, грудь или шею возникавших на его пути противников.

Не отставал от своего хозяина и Букефал. Своей широкой грудью он уверенно прокладывал себе путь в ожесточенной толчее людских и конских тел, яростно грызя своими мощными зубами всех до кого, только мог дотянуться.

Никто из фиванцев не собирался показывать врагу своих спин, но Александр сначала расколол могучим ударом конный отряд врага напополам, а затем принялся его уничтожать по частям. Быстро и неотвратимо, как казалось фиванцам и слишком медленно, как находил это Александр.

Не все удачно получилось в этом дебюте у гетайров Александра. Некоторые из них во время атаки были отброшены назад, другие не смогли удержаться в рвущемся сквозь боевые порядки врага строю. Однако основная масса гетайров выполнила свою задачу, враг был опрокинут и обращен в бегство.

Преследуя отступающих врагов, катафракты отдалились на значительное расстояние от сражающихся друг с другом гоплитов. Стороннему наблюдателю могло показаться, что царевич Александр собирался продолжить преследование фиванцев. Следуя канонам тактики боя того времени, роль кавалерии сводилась к надежному прикрытию флангов строя гоплитов и преследования отступающего противника. Никаких иных активных действий против войска противника, тактикой не предусматривалось, независимо от вооружения всадников.

Появление на поле боя сильного конного кулака, было довольно смелым и удачным шагом, но сделав его, Александр собирался сделать и другой. Молодой царевич решил в корне изменить пассивное положение любимой им кавалерии, уравняв всадников с гоплитами по задачам разгрома пехоты противника.

Атакуя фиванцев, он применил построение катафрактов в виде конного ромба, что заметно увеличило их ударную силу. Застав противника врасплох, кавалеристы Александра уверено пробили строй фиванской кавалерии и теперь, царевич намеривался испытать его силу на фаланге противника, которая к этому времени успешно теснила македонцев.

Гоплиты царя Филиппа спокойно встретили атаку афинян, быстро и дружно выставив вперед свои длинные копья сариссы. Прикрывшись щитами, македонцы пытались нанести ими максимальный ущерб противнику, неся при этом минимуме потерь.

Изобретение царя Филиппа было безупречным; но только против фракийцев, иллирийцев и трибалов, которые плохо держали строй и, как правило, имели легкое или среднее вооружение.

С греческими гоплитами справиться было гораздо труднее, в чем сарисофоры убедились в первые минуты битвы. Имея равную броню и уступая македонцам лишь в плотности рядов и длине копий, раззадоренные речами Демосфена о спасении родины, афиняне яростно атаковали врага, подобно легендарным львам.

Наткнувшись на плотный лес тяжелых копий противника, греки принялись метать в воинов Филиппа дротики и копья, стремясь создать брешь в их стройных рядах. Одновременно с этим передние ряды фаланги, принялись давить на солдат противника, прикрываясь большими прочными щитами.

— Вперед, вперед! — азартно подбадривал своих воинов стратег Лисикл, заметив как под их напором, македонская фаланга начала колебаться. — Еще немного и мы погоним их обратно в Македонию.

Афиняне, слышавшие призывы стратега, радостно выкрикивали свое согласие с ним и продолжали атаковать ряды противника, но наметившийся успех было очень трудно развить. Отваге и четкости действию македонцев в обороне, позавидовал бы любой стратег.

Невзирая на потери, гоплиты уверенно и неторопливо продолжали атаковать афинян своими длинными копьями. Выверенными и точными ударами, пробивали они греческие щиты и шлемы, нанося врагу урон и при этом удерживая единство своих рядов.

Стремясь как можно быстрее опрокинуть Лисикла, Филипп двинул на помощь сарисофорам пельтеков. Они принялись забрасывать афинских гоплитов своими дротиками, медленно, но верно прорежая ряды противника.

Яростная атака афинян серьезно осложнило положение македонского войска. Царь все чаще с волнением поглядывал на свой левый фланг, который медленно прогибался под фиванским клином, постоянно напоминая полководцу об угрозе прорыва.

Македонская фаланга тратила гораздо больше времени на прорыв афинского строя, чем было необходимо фиванцам для разгрома гоплитов Антипатра.

— Атакуйте, атакуйте! Заставьте их бежать!— яростно кричал Филипп своим солдатам, прекрасно понимая, что они меньше других виноваты в этой затяжке. Острый спор между македонской сариссной фалангой и фиванским клином подходил к неминуемому разрешению.

Прекрасно понимал это и Феаген. Он безудержно атаковал ряды наемников, энергично разваливая их благодаря численному превосходству. Бойцы "священного отряда" запели свой победный гимн, с которым на устах они гибли, но уверенно приближали миг своей общей победы. Будь у македонского царя чуть больше времени, победа осталось бы за ним, но судьба не желала дать этот шанс, обрекая Филиппа на поражение в этом очень важном для всех споре.

Он уже со страхом прикидывал свои возможные действия на случай разгрома своего левого фланга и не видел ничего кроме как быстрого бегства. Горечь и обида захлестнули сердце македонского царя. Филипп уже стал сетовать на несправедливость великих Мойр, как в ход сражения вмешалась новая сила.

Именно ей богини судьбы вручили лавровый венок победителя и этой силой, был царевич Александр. Отказавшись от преследования бежавшего противника, он приказал катафрактам вновь перестроиться в ударный клин, чье острие он обрушил на тыл и фланг "священного отряда" фиванцев, что уже мысленно праздновали свою победу.

Подобное развитие событий для фиванцев было подобно грому среди ясного неба. Их натиск на фалангу Антипатра моментально ослаб. Сломав свой строй, атакованные Александром гоплиты, пытались перестроиться, чтобы защитить свои жизни, но для этого у них не хватало времени. Македонские катафракты убивали, ранили или просто опрокидывали их, безудержно рассекая правый фланг греков.

Стратег Антипатр моментально уловил изменение рисунка боя и незамедлительно бросил все свои силы к месту атаки катафрактов. Теперь уже фиванцы оказались в крайне опасном положении зажатые меж двух огней. Их ряды заколебались, готовые в любой момент обратиться в бегство. Паника захлестнула всех, кроме воинов "священного отряда".

Связанные узами любви и верности, они оказался камнем преткновения на пути македонцев к победе. Члены "священного отряда" мужественно гибли под мечами и копьями македонцев, но не отступали, хотя их судьба была предрешена. Окруженные спереди и фланга, они все полегли на поле брани, обильно напоив своей кровью беотийскую землю.

Как только пал последний воин "священного отряда", правый фланг греческого войска рухнул. Под напором македонцев бежал Феаген, бежали отряды Харикла, едва стало известно о гибели "священного отряда".

Впервые за все время греческих войны, гоплиты фаланги бежали под ударами конницы и вновь, Александр вновь удержал своих воинов от соблазна преследования. Предоставив это дело Антипатру, он в третий раз построил порядком уставших товарищей в боевой порядок и ударил по афинянам.

Исход сражения к этому моменту был ясен, но юный потомок Ахиллеса и Геракла спешил атаковать афинян, желая лично продемонстрировать отцу силу своего конного кулака.

За время схваток и боев, молодые македонцы уже лишились части сил и боевого задора, что был у них в начале сражения. Однако для афинян оказалось достаточно вида атакующей кавалерии под знаменем македонского орла. Они сломали строй еще до столкновения с катафрактами, и битва при Херонеи была завершена.

Оратор Демосфен бежал с поля боя в числе первых. Бросив в кусты свои боевые доспехи, полностью полагаясь на быстроту своих ног, он направился в Афины с горькой вестью для своих сограждан.

Более шести тысяч греков, нашли свою смерть в этой битве, тогда как потери царя Филиппа едва превышали пятьсот человек. Празднуя победу, царь устроил пир на поле брани, пригласив на него пленных греков.

На радостях от достигнутого успеха, Филипп даровал им свободу. Ведь отныне он становился всегреческим гегемоном и должен был заботиться обо всей Элладе, что лежала у ног македонского владыки.

Глава II. На той стороне Геллеспонта.

Персидский царь Артаксеркс III Вахауха, был последним великим правителем огромного царства раскинувшегося от берегов Срединного моря на западе и берегов реки Инд на востоке.

С раннего детства он полностью впитал в себя все необходимые для лидера качества, наблюдая со стороны за слабовольным правлением своего отца Артаксеркса II. При нем дурные вести, одна за другой обрушивались на персидское царство и не спешили покидать малый тронный зал, в котором обычно происходило обсуждение положения в государстве.

Некогда гордая и могучая Персия с трудом отбила вторжение спартанцев в Лидию и не смогла предотвратить появления новой правящей династии в Египте. Ранее послушные данники шахиншаха Хорезм, саки и массагеты вышли из-под его властной руки, и стали союзниками, сохранив за собой вассальную обязанность, поставлять в ряды персидского войска свою кавалерию.

Дух мятежа постоянно перелетал одной сатрапии Малой Азии в другую, попутно смущая умы мидийцев, сирийцев и киприотов. Гордые горные племена кадусиев отказались платить дань великому царю, прислав Артаксерксу в полосатых курджумах головы царских сборщиков податей, приехавших к ним из Вавилона.

Ноздри благородного лица Вахауха раздулись от бешенства, когда он увидел этот кровавый ответ горцев. Напрасно он взывал к своему отцу с требованием покарать оскорбителей царского достоинства, Артаксеркс недовольно сдвинул брови и бросил своему нелюбимому младшему сыну:

— Это не твоего ума дело Вахауха, ступай к своей матери и не смей тревожить меня своими советами.

Принц навсегда запомнил смех двух своих старших братьев Дария и Ариаспа, оказавшихся вместе с ним в малом тронном зале дворца. Именно в это день, он решил стать полноправным владыкой, даже для этого переступив через жизни своих братьев. И кроме этого, Вахауха поклялся непременно отомстить кадусиям за их наглую выходку.

Отныне все стало раздражать принца в его отце, который, отрешившись от государственных дел, полностью погрузился в наслаждение женской любви от своих многочисленных наложниц гарема.

Имея официальную жену царицу Статиру, Артаксеркс с неудержимой силой пополнял свой гарем всеми красивыми женщинами, имевшими неосторожность понравиться ему. Не избежали этой участи даже его собственные дочери Атосса и Аместрида; сначала покоренный их красотой отец вступил с ними в связь, а затем женился на них, хотя это вызвало глухой ропот во дворце. Всего у царя было триста шестьдесят наложниц, но страсть по-прежнему не утихала в его сердце.

Сумев по воле богов удержать свой престол в борьбе с Киром младшим, Артаксеркс полностью забросил все дела, перепоручив их решение своим фаворитам и близким знатным персам, которые с переменным успехом управляли огромным государством.

Конечно, среди, несомненно, них были достойные люди, такие как Антаклид или Ариобарзан. Первый сумел вернуть персам Ионию с ее городами, а второй привести к покорности царя Кипра Эвагора и восставших сатрапов Каппадокии и Фригии Датама с Оронтом.

Вахауха прекрасно помнил тот день, когда оба предателя предстали перед персидским царем и были публично казнены, Сузы гуляли тогда три дня, славя царя и его верного полководца. Но ровно через год достойнейший Ариобарзан попал в опалу и его место занял хитрец Багамбухш, купивший эту должность сладкой лестью и прелестным телом своей пятнадцатилетней красавицы дочери Парасиды. Она, вместе с малоазийской рабыней Аспасией, сыграла роковую роль в судьбе наследного принца Дария.

Однако больше всего будущему царю было жалко смельчака Фарнабаза, который возглавил персидское войско во время похода на взбунтовавшийся в очередной раз Египет. Набрав греческих наемников и погрузив их на финикийские корабли, Фарнабаз умело обошел, крепкие укрепления Пелусия надежно прикрывавшие страну со стороны Синая, и высадился в дельте Нила.

Египетская стража проспала высадку персидского войска. Путь к Мемфису, был полностью открыт, чем Фарнабаз не преминул воспользоваться. Смяв малочисленные заслоны египтян, наемники вплотную приблизились к их столице, намериваясь взять её внезапным приступом.

И удача вновь улыбнулась талантливому военачальнику. Застав защитников Мемфиса врасплох, греки с помощью штурмовых лестниц взошли на стены города, перебили слуг фараона Нектанеба и открыли ворота для остального персидского войска.

Из всех важных построек в руках египтян осталась лишь хорошо укрепленная цитадель Белые стены, в которой успел укрыться гарнизон города во главе с фараоном Нектанебом. Казалось, победа близка, но все изменилось в один момент благодаря проискам Виштаспы, нового царского фаворита.

Позавидовав столь большим успехам полководца, он сумел пробудить в сердце царя подозрительность к этому герою. Фарнабаза срочно вызвали в Сузы, отдав командование войсками родственнику Виштаспы Артобану, который полностью провалил все дело.

Чехарда с заменой командующего армии персов оказалась роковой. Получив столь важную для себя передышку, Нектанеб проявил себя грамотным воином. В спешном порядке он оголил восточную границу царства, перебросив от Пелусия все находящиеся там войска. Одновременно к дельте Нила был, подтянут египетский флот. Умело маневрируя в узких и опасных рукавах реки, он сумел разгромить часть персидских кораблей, что привело к нарушению снабжения войск осаждавших цитадель Мемфиса.

Успехи египтян на море не позволили новому командующему персидского войска вступить в командование сухопутными силами. Опасаясь возможного нападения египетских кораблей в дельте Нила, Артобан курсировал вблизи морского побережья с остатками флота, передавал свои приказы солдатам через гонцов.

От подобного образа командования, надежды на победу у персов таяли с каждым днем и быстро возрастали у осажденных египтян. Собрав в единый кулак все свои силы, египетский фараон сам атаковал персидский десант с двух сторон, предварительно переправив в тыл персам часть своих сил.

Греческие наемники стали главными героями по отражению внезапного нападения египтян. Своим мужеством и стойкостью они не допустили полного развала персидского войска, дрогнувшего под натиском противника.

Теперь персы отошли в хорошо укрепленный лагерь, заняв вынужденную оборону. Добившись успеха на поле боя, Нектанеб показал себя и хорошим дипломатом. Он сумел вступить в тайные переговоры с греческими наемниками, пообещав заплатить им большую сумму денег, чем заплатили им персы.

В сложившихся условиях, греки недолго колебались. Видя полную неспособность персидского командующего серьезно повлиять на положение вещей, они под покровом ночи перешли на сторону фараона.

Сразу после этого, Нектанеб атаковал лагерь персов и быстро разгромил застигнутых врасплох воинов. Никто из них не смог вырваться к побережью моря, где продолжали бесцельно курсировать корабли Артобана.

Весть о разгроме войск, царю принесли десять человек, которых Нектанеб милостиво отпустил к Артаксерксу через синайскую границу. Персидский владыка грозно гневался на столь неудачное окончание похода сулившего покорение Египта, но вскоре Артаксеркс сменил гнев на милость. Хитрый Виштаспа подарил царю полтора десятка финикийских танцовщиц, умевших дивно исполнять зажигательные танцы и тем самым поднимать настроение правителя.

Так закаливал свой характер младший из принцев Персии, чтобы в тридцать лет захватить престол с помощью ловкой дворцовой интриги.

Чувствуя приближающуюся старость, владыка персов провозгласил своего старшего сына Дария соправителем и разрешил при его жизни носить прямую царскую тиару. Тогда Вахауха ловко стравил отца с братом умело, распалив его страсть к отцовой наложнице Аспасии. Не желая уступить просьбе сына отдать ему Аспасию, правитель сделал её главной жрицей в Экбатанах, обрекая на обет безбрачия.

Ослепленный отказом, ради прелестей своей возлюбленной, Дарий составил заговор против отца, о чем Артаксерксу стала известно благодаря шептунам Вахауха. Разгневанный царь, несмотря на просьбы царицы Статиры пощадить Дария, приказал его схватить и после скорого суда обезглавить.

После этого наследником короны стал второй сын царя Ариасп, которого Вахауха путем угроз, запугивания и шантажа сумел довести до самоубийства. Казалось, что теперь наследником должен стать третий царский сын, но не любивший Вахауху за его жестокий нрав, дряхлеющий Артаксеркс, назначил своим приемником Аршама — своего сына от наложницы.

От такого упрямства отца принц пришел в ярость, которую с трудом смог скрыть во время объявления в большом троном зале царского решения о назначении приемника. И здесь на помощь Вахауха пришла царица Статира оскорбленная таким решением своего мужа.

Под видом примирения с решением царя Артаксеркса, она пригласила выбранного им наследника к себе, угостила его спелыми яблоками, специально поданными к столу. Аршама сам выбрал себе яблоко из множества других лежащих на блюде, после чего в знак примирения, Статира разрезала его ножом. При этом одну половинку она съела сама, а другую попробовал наследник, который вечером того же дня скончался.

Весь секрет отравления заключался в том, что одна сторона ножа была чистой, а другая была покрыта сильным ядом. При умелом разрезании яблока яд проникал на одну его половину, совершенно не касаясь второй половины.

Таким образом, хитрая персиянка устранила ненавистного ей принца в присутствии множества людей и отвела от себя все подозрения в отравлении.

От подобного удара судьбы с владыкой персов случился удар, и он вскоре скончался. Неотлучно находившаяся у постели Артаксеркса царица Статира, объявила сановным персам, что свою корону царь завещал третьему сыну и с ней никто не посмел спорить.

Едва вступив на престол и короновавшись тиарой, Артаксеркс Ох решил обезопасить себя от возможных заговоров. На радость своей матери, он приказал полностью истребить всех своих близких родственников мужского пола, оставшихся после умершего царя.

За три дня были убиты сто пятьдесят четыре сына Артаксеркса II от всех его многочисленных жен и наложниц. Новый владыка не пощадил даже детей от танцовщиц, не имевших никаких шансов на верховную власть в стране. Твердой рукой он отдал все потомство своего сластолюбивого отца во власть палачей.

Также, по желанию Статиры, были умерщвлены все царские наложницы, что в той или иной форме, в то или иное время, посмевшие оскорбить величие и честь царской матери. Те, кого миновала петля палача, были отданы в храмы жрицами, так как вызывали стойкое раздражение у великого царя. Единственное исключение было сделано для сестры, двадцатипятилетней царевны Атоссе. Только её, Ох взял к себе в наложницы из огромного гарема отца.

Наведя порядок во дворце, новый монарх решил наказать своих старых врагов кадусиев. За время правления его отца они настолько обнаглели, что стали совершать набеги на равнины Мидии. Собрав войско и пригласив греческих наемников, Артаксеркс навалился всей этой мощью на горцев, привыкших к своей безнаказанности.

Огнем и мечом прошлись воины персидского владыки, с радостью исполняя приказ своего полководца, вымещая на кадусиях свои застаревшие обиды. В числе отличившихся в этом походе был, дальний царский родственник Дарий Кодоман, сумевший разгромить часть горцев в ожесточенной битве.

Этот удачный поход внес новую струю в затхлую атмосферу царских покоев, давно отвыкших от победных реляций над врагами. Ободренный хорошим началом, царь принялся за сатрапов царства, ставших за годы правления его отца маленькими царьками в своих землях. Сразу после завершения похода на кадусиев, Артаксеркс издал указ, в котором требовал от своих сатрапов немедленно распустить имевшиеся у них наемные армии.

На столь неприкрытый диктат немедленно ответили восстанием сатрапы Фригии и Миссии, Артабаз и Афтофрадат. Едва весть о мятеже достигла Вавилона, как царь незамедлительно выступил против мятежников со своей армией.

Три долгих года шла эта война. Не всегда все было гладко у молодого полководца. Однако именно в этом горниле трудностей он обрел те навыки полководца, что позволили ему восстановить державу персов в ее прежних границах.

В течение пяти лет воля царя становилась все крепче и жестче, приводя в трепет врагов и наполняя радостью сердца простых персов, видевших в нем возродившегося Кира или Камбиза. Целыми толпами выходили они к царской дороге, по которой Артаксеркс провел взятых им в плен мятежных сатрапов, и громкими криками славили его деяния и желали царю многих лет жизни.

Точно также кричали и радовались жители Суз и его окрестностей, когда сатрапы Артабаз и Афтофрадат были казнены при огромном стечении народа. Когда палач насадил отрубленные головы сатрапов на специальные колья перед помостом, где проходила казнь, град камней обрушился на них.

Добившись мира внутри страны, Артаксеркс стал готовиться к походу на Египет, но новый фараон Нектанеб II сумел опередить своего опасного соседа. При помощи денег и обещания помощи, он подбил на восстание против персов финикийские города во главе с Сидоном.

Момент для восстания был выбран очень удачно. Главные силы персидского войска находились в Бактрии и Согдиане, чьи правители пожелали подобно сакам и Хорезму сменить свой статус данников на союзников.

Две небольшие персидские армии отправленные царем в Финикию, были разгромлены восставшими, после чего мятеж стремительно перекинулся на Киликию, Кипр и Иудею.

Видя как быстро разрастается опасность нового раскола державы, царь постарался побыстрее закончить дела на востоке и вернуться к западным проблемам. Для ускорения дела Бактрии и Согдиане были даны некоторые поблажки в самоуправлении, после чего Ох, двинулся на мятежные сатрапии, вбирая по пути все новые и новые силы. Когда войско под командованием царя приблизилось к ним, оно представляло собой серьезную силу.

Первой под сокрушающие жернова царской армии попала Киликия, чьи мятежные города персы разрушали до основания, не давая пощады никому из жителей. Тысячи людей были убиты по приказу царя, не желавшего брать их в плен и обращать в рабство.

Столь показательный пример жестокости отрезвляюще подействовал на Кипр. Он поспешил выразить персидскому владыке свою покорность, послав в помощь против Финикии двести кораблей.

Приведя к покорности Киликию, Ох подступил к Сидону и взял город в плотное кольцо осады. Видя то огромное число персидских воинов, что расположилось под городскими стенами и сильный морской флот, блокировавший гавань порта, царь города Теннес решил купить себе жизнь ценой предательства.

Заранее договорившись с Артаксерксом, он ночью открыл ворота города, благодаря чему персы взяли мятежный Сидон без боя. И вновь царь продемонстрировал всем свою безмерную жесткость. Он приказал казнить сорок тысяч мятежников, а сам город разрушить до основания.

Именно тогда судьба свела его с Багоем, или беглым египтянином Менкауром, поменявшего в угоду царю свое настоящее имя на персидское прозвище. Грамотный и умный человек, бритоголовый египтянин быстро сделал карьеру возле трона грозного владыки, беспрекословно выполняя любой отданный им приказ.

Вскоре о его жестокости и исполнительности среди персов стали ходить различные слухи и легенды. Слушая их, египтянин только снисходительно улыбался, чем ещё больше подогревал к себе интерес.

Его манеры держаться и образованность выдавало в нем благородное происхождение. Знающие люди говорили, что прежде, но наверняка был жрецом, но что-либо более конкретное сказать не могли.

Жестокий урок Сидона быстро вразумил остальные финикийские города, которые разом прекратили сопротивление и сдались на милость победителя. Даровав финикийцам свою милость и казнив наиболее одиозных лиц, Ох наконец-то смог исполнить свою давнюю мечту и зимой 344 г. выступил против Египта.

Нектанеб уже ждал своего противника у Пелусия, решив проучить зарвавшегося соседа при помощи греческих наемников. Он собрал стотысячную армию, состоявшую большей частью из египтян, остальными были ливийцы и греческие наемники. Фараон был уверен в неприступности своих укреплений и твердо верил в свой успех.

Однако Артаксеркс продемонстрировал свой воинский талант. Он не бросил на гибельный штурм свои лучшие части, приказав только имитировать его бурную подготовку. Сам же царь, повторил давний маневр Фарнабаза, высадившись с частью войска в дельте Нила, в тылу у египтян.

Прекрасно помня прежний неудачный поход, персидский владыка приказал не спускаться своим кораблям в дельту коварной реки, а лишь надежно блокировать морское побережье. После этого, не останавливаясь ни на один день, Артаксеркс вышел к Мемфису и осадил его, выдвинув вперед своих греческих наемников.

И здесь судьба сыграла с египтянами злую шутку, полностью переиначив былую историю во времена правления отца Оха. Находившиеся в рядах противоборствующих армий греки, вновь завязали переговоры между собой. И если предыдущий персидский монарх, пожалел денег для своей ударной части войск, то его сын превзошел своего отца щедростью.

Командовавший обороной города родосец Ментор, быстро согласился на уговоры своего землякам из числа греческих наемников Оха, едва ему была предложена двойная цена за смену хозяина. Так, новый монарх персов смыл прежний позор с их оружия, взяв Мемфис с помощью измены его защитников.

Это известие сильно поколебало решимость и желание других греческих наемников сражаться за египетского фараона под стенами Пелусии. Напрасно Нектанеб взывал к их чести и достоинству. Получив заверение в милости со стороны Артаксеркса в виде двойной платы, они спокойно перешли на сторону персов, оставив египтянина один на один со своим старым врагом.

Заняв Мемфис, Артаксеркс двинулся к Пелусии, где в кровавой схватке разгромил главные силы преданного греками фараона. В этой битве, Ох полностью утвердился в верности и преданности ему евнуха Багоя. Египтянин наравне со всеми сражался в этом бою, твердой рукою убивая своих соотечественников во славу персидского владыки.

Фараону Нектанебу удалось бежать с поля боя. Прихватив большую часть своих сокровищ, он отправился вглубь страны.

Вступив в мятежную страну, Артаксеркс вновь показал свою жестокость, начав карать египтян за все ими содеянное зло в отношении персидской державы. Многие города Египта были преданы разграблению, храмы опустошены, а укрепления вокруг городов были срыты.

И вновь Багой верой и правдой служил своему повелителю, лично возглавив гонения на непокорных царю египтян. Без колебания разрушал он их жилища, опустошал и разрушал храмы, предавал смерти всей тех, кто только не пожелал принести покорность новому владыке страны.

По приказу царя, Багой возглавил войско, отправившееся на юг для поимки беглеца Нектанеба. Разбитый фараон укрылся в Фивах, но едва стало известно о приближении персов, как он поспешил укрыться за нубийскими порогами не дожидаясь, погони.

Судьба изгнанника была печальной. Радушно приняв беглеца у себя во дворце, местный правитель поспешил избавиться от Нектанеба обычным для тех времен способом.

Во время очередного пира в честь дорогого гостя, черные стражники ловко накинули шелковую петлю на потерявшего осторожность беглеца, доверчиво развалившегося на мягких подушках, созерцая возбуждающие танцы нубийских девушек. Обмякшее тело было незамедлительно сброшено в один из потайных колодцев дворца нубийского правителя. В его глубине находились нильские аллигаторы, в чьих желудках нашел свое последнее пристанище фараон Нектанеб.

Вместе с ним тот же путь совершили его два сына и ближайшие слуги, которых для нубийского владыке не было никакого смысла оставлять в живых. На другой день было официально объявлено, что дорогой гость отбыл на юг, где его следы полностью затерялись.

Таким образом, все египетские сокровища достались нубийцам, за исключением той части, которую предусмотрительный Нектанеб, отправил вместе со своим побочным сыном Мефреном в Грецию, много лет назад. Молодой человек совершил длительное путешествие по городам Эллады, прежде чем осел в Амфиополе, дожидаясь вестей с далекой родины.

Узнав о покорении Египта, он с нетерпеньем стал ждать своего отца, но так и не дождался его. Мефрен вскоре погиб под мечами солдат Филиппа македонского взявшего штурмом этот богатый портовый город.

Узнав через шпионов о подлинной судьбе беглого правителя Египта, Багой с чистой совестью покинул Фивы, стремясь поскорее принести эту радостную весть Артаксерксу, но по прибытию в Мемфис его ожидал страшный удар.

Пока египтянин отсутствовал, гоняясь за фараоном, к которому у того были свои личные счеты, персидский владыка продолжал репрессии в отношении своих новых подданных и в своей жестокости перегнул палку. Стремясь унизить религиозные чувства египтян, он посягнул на их живого бога, быка Аписа.

Выехав из своего дворца, Ох столкнулся с процессией жрецов и людей, ведущих живого бога в его храм. Узрев оскорбление царского величия в том, что процессия перекрыла ему дорогу, Артаксеркс пришел в ярость и, схватив у оруженосца секиру, раскроил нечастному животному его правое бедро.

Ободренные столь смелым поступком своего царя в отношении чужого бога, телохранители из числа 'бессмертных', немедленно добили бьющегося от боли поверженного идола, вместе с сопровождавшими Аписа жрецами.

Негодующие крики участников процессии и сопровождавших их людей, Артаксеркс расценил как начало бунта и отдал приказ сопровождавшим его секироносцам и греческим гоплитам об истреблении мятежников. Пожелания царя было незамедлительно выполнено, благо большинство сопровождавших процессию людей были безоружны.

К пролитию крови своих единоверцев, Багой отнесся спокойно, но вот унижение и убийство живого бога, потомок блистательных фараонов простить царя не смог.

Сводный брат уничтоженного Нектанебом I претендента на египетский трон, Багой бежал из страны, поклявшись жестоко отомстить всем своим обидчикам и вернуть себе власть над страной. Единственной силой способной помочь ему исполнить свою клятву были персы, и он без долгого раздумья пошел в прислужники к Артаксерксу. Так начался его долги и непростой путь отмщения.

Пока интересы персидского царя полностью совпадали с интересами египтянина, он был его самым преданным слугой. Трудно было найти среди окружения царя человека, который выполнял волю царя также быстро и решительно, чем египтянин Багой. Благодаря этому, он быстро возвысился и стал близким царю человеком.

Оказавшись в Египте, Багой легко мирился с жестокостью Артаксеркса, умело извлекая из неё свою выгоду из обрушившегося на Египет несчастья.

Умело играя на чувствах царя, он подставил под мечи персов многих обидчиков его семью. За короткий срок погибли все, кто когда-то приложил руку к поражению его брата в борьбе с Нектанебом за верховную власть над Египтом.

Во многих репрессиях, ради укрепления доверия царя он принимал участие лично. Без малейшего сожаления он убивал мужчин и женщин, жрецов и сановников, военных и начальников тайной стражники, их родных и близких. Все они испили чашу мук и страданий, как некогда их испил молодой Менкаур, спешно покинувший страну через Синай.

Решимость Багоя в пролитии крови своих соотечественников укреплял тот факт, что все его близкие были казнены или убиты по приказу фараона Нектанеба II, стремившегося полностью обезопасить себя от возможности появления новых претендентов на престол.

Ради утоления своей мести он, не колеблясь, отправил бы на плаху палача половину страны, но вот убийство живого бога, в уважении и почитании к которому он был воспитан с детства, Багой простить не мог. С этого момента, Артаксеркс Ох был обречен на смерть.

Благодаря своему высокому положению вблизи царя, Багой мог вполне устроить нападение на Артаксеркса религиозного фанатика или отравить владыку Персии. Однако у евнуха были более масштабные планы и замыслы. К тому же он предпочитал подавать месть в холодном виде.

Приняв столь важное и бесповоротное для себя решение, царский советник позаботился, о своем побочном сыне. Его мать, танцовщица, скончалась в родах и Багой, оставил младенца накануне своего бегства из Египта в надежной и верной семье.

Пользуясь своим высоким положением, он отдал мальчика в жреческую школу при храме бога Тота. При этом действовал Багой хитро, через третьи руки, что не позволяло жрецам понять, чья высокая воля стоит за этим решением.

После египетского похода прошли годы, но желание Багоя отомстить Оху за смерть Аписа лишь только укрепилось. Оставаясь по-прежнему внешне верным и преданным своему господину, он с каждым днем все отшлифовывал и отшлифовывал свой тайный инструмент возмездия, стремясь создать его все более и более ужасным и изощренней.

По прошествию лет он сделался правой рукой шахиншаха. Вместе с ним, Багой внимательно слушал доклад своего тайного персидского осведомителя, прибывшего в Сузы с сообщением о положении дел в Греции после победы македонского царя при Херонеи.

Артаксеркс принял шпиона в малом тронном зале, гордо откинувшись на резную спинку кресла и властно уперевшись ногами в маленькую тронную скамеечку. Его мощные руки, грозно лежавшие на ручках трона, украшали два массивных золотых браслета, искусно оправленные большими сапфирами, любимым камнем повелителя.

В отличие от своего отца, правитель персов терпеть не мог колец и перстней, и единственная золотая печатка, украшавшая его указательный палец, была данью традиции. Ею, персидские цари утверждали свою царскую волю написанную писцами для подданных.

Черные густые волосы пятидесятилетнего правителя, аккуратно уложенные на голове вместе с тщательно расчесанной бородой, уже имели отметки седины, но они его нисколько не портили. Вместе с пронзительным энергичным взглядом, они составляли образ, который, по мнению, как самих персов, так и прочих народов персидской державы, олицетворял подлинного властителя этого огромного царства.

Царь Артаксеркс давно внимательно наблюдал за активностью македонского владыки, раньше греков признав в нем, не только нового кандидата в гегемоны Эллады, но и опасного для Персии человека. Слова тайного осведомителя полностью подтвердили самые худшие опасения персидского владыки.

Доверенное лицо царя, он долгое время находился в Греции под видом малоазиатского купца и вот явился в Сузы с важным известием. Коринфский союз греческих полисов избрал македонского царя Филиппа верховным главнокомандующим всех эллинских сил для борьбы с персами.

— Ты понял, о чем идет речь, Арша? — испытующе спросил Артаксеркс своего двадцатилетнего первенца. Его ему подарила любимая жена и сводная сестра, персидская царица Атосса. Похожий на царя не только лицом, но и духом, он был достойным наследником своего отца. Властно сдвинув подобно Оху, густые темные брови, царевич уверенно произнес:

— Греки намерены вернуть себе Ионию отец, и потому сбиваются в единую кучу перед большой войной.

Монарх одобрительно кивнул головой:

— Ты правильно говоришь о новой войне мой сын, но сбиваются они не по своей воле. К этому их понуждает македонский царь Филипп, хитрый и очень опасный для нас противник. Что тебе известно о его войске, Гарпал? — спросил владыка своего шпиона.

— У македонца очень сильное войско, царь. Самое лучшее во всей Элладе, — убежденно заявил Гарпал. — В битве при Херонеи его вооруженные сарисами воины, наголову разбили афинскую фалангу, а молодой царевич Александр своей кавалерией полностью уничтожил 'священный отряд' фиванцев. Я был на этом поле после битвы, и оно представляло собой ужасное зрелище.

При упоминании о наследнике македонского царя, лукавая тень пробежала в глазах Багоя. Он примерно догадывался, кто в свое время, мог наставить рога царю Филиппу. Стоя по левую руку от царя, ибо по правую руку располагался царевич Арша, Багой внимательно слушал рассказ Гарпала готовый в любой момент сказать свое мнение по обсуждаемому вопросу. За годы общения с царем, он полностью изучил привычки повелителя и прекрасно знал, когда и что он может спросить.

Внимательно выслушав мнение шпиона о силе войске македонского царя, Ох поинтересовался у Гарпала, почему же Филипп так мягко обошелся с Фивами и Афинами, удовлетворившись изгнанием из городов своих противников, не потребовав денег и покорности своей воле. Из Фив по его требованию было изгнано чуть больше ста человек, а из Афин вообще никого не изгнали. Не пострадал даже злейший враг царя — Демосфен.

Захваченный врасплох вопросом царя, Гарпал не смог сказать ничего путного, тогда как Багой дал уверенный ответ:

— Он не желает иметь у себя в тылу тлеющий очаг мятежа, на фоне готовящегося похода в Ионию, мой господин. Кроме этого македонцу необходим флот для переправы через Геллеспонт, а он в нужном для этого количестве, имеется только у афинян.

— Ты как всегда трезво мыслишь Багой, — похвалил царь своего советника. — Я полностью согласен с подобным выводом, и лишь добавив к сказанному, что кроме флота царь Филипп нуждается и в греческих воинах. Как бы, не были сильны его свирепые сариссофоры, они все же нуждаются в поддержке гоплитов. Не так ли, Гарпал?

— Совершенно верно, государь. В битве при Херонеи, весь левый фланг македонца состоял из греческих наемников, которыми командовал полководец Антипатр.

— В том, что македонец намерен напасть на нас в ближайшем будущем, я не сомневаюсь. Сможем ли мы остановим царя Филиппа и его союзников? Твое мнение Арша — обратился к царевичу Артаксеркс.

— Я ни минуты не сомневаюсь, наше славное войско, руководимое тобой государь, разгромит врага, едва только он ступит на землю Ионии. За все годы своего правления, с благословения великого Ахумуразды, ты блистательно показал всем друзьям и недругам нашего царства, как умеешь громить своих врагов — гордо произнес царевич, чем вызвал восхищенный взор у Гарпала.

— В твоих словах я слышу голос истины но, к сожалению, он ложен, — решительно не согласился с сыном царь. — Я всегда смотрел правде в глаза, и она не совсем такова, как ты говоришь, сын. У македонца сильная и опытная армия, воюя с который, даже имея тройное превосходство, я полностью не уверен в благоприятном для нас исходе битвы. Поэтому воевать с ним нужно очень осторожно, помня, любая случайность может решить исход всего дела. По этой причине не следует давать врагу решающего сражения у самых границ. Необходимо оборвать его связи с Элладой, увести от побережья вглубь страны. Навязать войну на истощения, когда, даже одержав победу над нашим войском, он не сможет в полной мере воспользоваться её плодами.

Ох, говорил твердо, уверенно и с его словами было трудно не согласиться.

— Если греки так сильны, тогда для борьбы с македонцем надо набрать как можно больше греческих наемников — быстро внес предложение царевич, чем вызвал радостную улыбку у самого царя.

— Дельная мысль, мой сын. Я тоже об этом думаю, когда размышлял о возможном вторжении греков в наши земли. Мы создадим три корпуса наемников по десять тысяч человек. Вместе с нашей тяжелой конницей и конными стрелками саков, думаю, смогут сражаться на равных с македонцами и их союзниками. У меня даже есть толковый командир этого войска — родосец Мемнон. Он прекрасно зарекомендовал себя в египетском походе, и у меня нет причин не доверять ему этот пост. Ты согласен с этим предложением, Багой или у тебя иные мысли?

Египтянин сдержанно поклонился царю в ответ на его желание узнать мнение своего советника и неторопливо произнес.

— Конечно, мы сможем создать такое большое наемное войско и мнение нашего владыки полностью верно, но есть более короткий путь в отражении вражеского нашествия.

Все с интересом обратили свои взоры в сторону бритоголового советника, но тот только сдержанно кашлянул и царь понял его скрытый намек. Евнух не хотел говорить в присутствии Гарпала, и царь велел ему удалиться.

— Говори — потребовал Артаксеркс после того как двери за шпионом закрылись и в зале остались всего три человека. Ещё раз, с почтением склонив перед монархом голову, Багой изрек:

— Можно избежать войны с греками путем устранения македонского царя при помощи заговора. Коалиция греков держится только на воле и энтузиазме Филиппе и если он умрет, она непременно распадется из-за склок.

Откровенная тень брезгливости пробежала по лицу принца после слов Багоя, ибо он видел в них подлое бесчестие. У самого царя также дрогнул уголок рта, но он сдержался и дал египтянину знак продолжать свою речь.

— Македонское царство быстро взлетело при правлении Филиппе, но также быстро может рухнуть в случаи его смерти. Я так уверенно говорю об этом, потому что, знаю. Несмотря на блистательные успехи македонского оружия, в армии царя Филиппа нет единства. Там по-прежнему много недовольных им. И, несмотря на то, что он одерживает победу за победой, в его спину постоянно дышат те, кого он лишил их маленькой, но вполне реальной власти.

— У тебя есть люди, которые готовы его убить? — к огромному огорчению царевича сказал Артаксеркс.

— Да государь, мой помощник Бесс, в течение нескольких лет сумел наладить контакты с македонской аристократией и нашел тех, кто может сделать это дело.

— Кто они?

— Наследные владыки горных македонских земель, братья Линкестийцы: Аррабей и Геромен, — с готовностью открыл свои карты Багой. — Оба ненавидят Филиппа из-за того, что он силой заставил их признать свою власть над ними. Благодаря своей знатности, они входят с число близких к царю полководцев и горят желанием расквитаться с царем до начала его похода против нас.

— И что они хотят от нас, взамен оказанной нам услуги? Конечно же, денег и власти — уверенно определил монарх и Багой позволил себе улыбнуться.

— Ты абсолютно прав светлейший царь. Македонцы просят тридцать талантов золотом для организации заговора, сто пятьдесят талантов после его исполнения и признание одного из них на троне Македонии в качестве союзника нашей державы.

— А есть ли другие кандидаты в заговорщики? — включился в разговор Арша желавший показать свое присутствие при решении столь важного государственного вопроса.

— Нет, дорогой принц. Линкестийцы наиболее подходящие люди из окружения Филиппа способные на деле осуществить этого заговор, а не заниматься болтовней как другие. Рассматривая возможность устранения Филиппа, я с самого начала рассматривал на роль заговорщика его жену Олимпиаду. Она понесла много обид и унижений от своего мужа, но она очень властная и решительная женщина. Она вряд ли согласиться быть марионеткой в наших руках, хотя кое-какие рычаги воздействия на нее имеются — честно признался Багой.

— Значит, ты рекомендуешь сделать ставку на братье заговорщиков — подвел итог разговору Артаксеркс.

— Да государь. Им вполне по силам совершить убийство своего царя, а затем захватить и удержать власть с помощью послушной им части войска.

— Хорошо, пусть будут братья, — после секундного размышления изрек Багою царь, — они получат власть и деньги, но вместе с этим, я намерен создать корпус наемных греческих гоплитов. Я не собираюсь связывать судьбу своего царства с успехом заговора. Крепкое войско никогда не было помехой особенно в наше сложное время.

Ударом в золоченый гонг царь вызвал своего писца и приказал подготовить указ о начале формирования особых корпусов наемников во главе с Мемноном.

Все собравшиеся в малом тронном зале люди согнули свои головы в знак согласия с волей царя и неспешно покинули его, спеша исполнить решение владыки. Это было одно из последних решений могучего Артаксеркса, ибо против него самого был уже подготовлен заговор руками преданного ему Багоя.

Имея изощренный ум, египтянин, отвергал простое убийство, как слишком малую плату за оскорбление живого бога. Зная, что у импульсивного персидского владыки в последнее время бывает сильное раздражения головного мускула, он вплотную занялся царским лекарем, чьему искусству Артаксеркс безоговорочно доверял.

Путем долгих угроз, шантажа и запугивания, египтянин сумел подчинить этого человека своей воли и готовился в самое ближайшее время совершить свою месть.

Прагматичный потомок фараонов, имел далеко идущие жизненные планы, и египетские боги благоволили его планам.

Глава III. Отец и сын.

Молодой Александр с интересом рассматривал храм дельфийской пифии, куда прислал его отец для получения предсказания относительно предстоящего похода. Как истинный сын своего времени и потомок Геракла, македонский царь пожелал узнать божественный прогноз своему важному предприятию от самого, почитаемого в эллинском мире и далеко за его пределами дельфийского прорицателя.

Сам он не имел возможности посетить Дельфы, ибо был полностью занят подготовкой к войне, которую сам же выдавил из прижатых к стене греков на Коринфийском конгрессе. Напуганные страшным разгромом под Херонеи и ободренные милостью победителя, они были на редкость сговорчивы и послушны, благо Филипп брал все расходы будущего похода на себя.

Поговорив для общего вида, многочисленные греческие полисы провозгласили Филиппа верховным командиром объединенного войска греков и македонцев, которым предстояло смыть давний позор Антаклидова мира и вернуть Ионию в лона греческой цивилизации. После этого, все свободное время македонского царя было полностью отдано подготовки похода за свободу ионических городов и малоазиатских царств от гнета персов.

Поэтому, поездка к пифии была поручена Александру. Наследник македонского престола по всем рангам подходил для главы посольства, и отец ни минуты не задумываясь, поручил ему эту почетную и важную миссию.

Дельфийский храм сильно пострадал в последней 'священной войне', когда неистовые фокейцы во главе с их царем Ономархом полностью разграбили сокровищницу храма, обильно пополнявшуюся подношениями в течение многих веков.

Тогда основной добычей фокейцев стали сто двадцать золотых литых досок, весом в два таланта каждая, подаренные храму легендарным царем Лидии Крезом, золотая статуя Афродиты в натуральную величину, изготовленную скульптором Аристипом со знаменитой гетеры Лаисы. Кроме этого захватчикам досталось ожерелье легендарной Елены Троянской из драгоценных камней, двести золотых чаш весом около килограмма и множество дорогих серебряных сосудов с женскими украшениями.

Из захваченной в храме меди и железа Ономарх приказал изготовить оружие, а золото и серебро было пущено на изготовление монет. На них фокеец нанял множество солдат и обрушился всей своей мощью на Фессалию, которая моментально обратилась за помощью к Филиппу.

Тогда македонский царь с трудом разбил воинство Ономарха, прижав его к морскому побережью, возле которого курсировали дружественные фокейцам афинские триеры. Едва македонцы прорвали вражеский строй, как многие войны бросились в морские волны, пытаясь, вплавь добраться до спасительных кораблей.

Для хорошо плавающих греков это была простой задачей, но дорогу им заступили лучники царя Филиппа. Выстроившись у кромки воды, они принялись расстреливать плывущих фокейцев, мстя тем за осквернение общегреческой святыни.

Сам царь Ономарх нашел смерть в морских волнах, когда был всего в шаге от спасения. Стрела мстителя угодила ему в ухо, когда ухватившись за брошенный канат, он стал забираться на борт триеры. Подобная печальная участь постигла солдат попавших в плен к македонцам. Все они были сброшены с высокого обрыва на острые морские камни по приказу Филиппа, не желавшего проявить милость к этим нечестивцам, посягнувшим на общегреческую святыню.

Благодаря пожертвованиям со всей Греции, последствия разбоя и разорения удалось ликвидировать. Однако следы постигшего святилище бедствия все еще угадывались на древних камнях храма.

Согласно сказаниям, святилище оракула было установлено на том самом месте, где бог Аполлон умертвил дракона Пифона, никого, не допускавшего к расселине дающей человеку дар пророчества. Повелению бога, люди воздвигли на месте гибели Пифона храм, где главными служителями были молодые девушки от двадцати до тридцати лет. Все они носили звание пифий, и после совершения очистительного ритуала занимались предсказанием.

Омытую и принявшую паровую ванну, девушка спускалась в подземелье храма, где располагалась заветная каверна, из узкой пасти которой извергался поток пневмы — божественного дыхания недр, дарующий возможность предсказания. Одетая в белые одежды, девушка садилась на медный треножник, установленный, на самом краю пропасти. Держа в одной руке ветку лавра, священного дерева Аполлона, а в другой руке чашу с родниковой водой, она впадала в транс от вдыхания потоков пневмы и в сбивчивой форме начинала вещать, глядя на изображение в чаше с водой.

Стоящая рядом старшая жрица, тщательно записывала слова пифии, что бы в дальнейшем дать более или менее вразумительный ответ. Далее глиняные таблички, с текстом предсказания, обильно залитые воском, что бы никто из посторонних не мог прочесть его, выносились к главному храмовому входу, где уже с нетерпением стояли вопрошающие пифию люди в ожидания ответа на свой вопрос.

Александр подобно многим просителям принес щедрые дары храму, которые расторопные жрецы, моментально унесли в сокровищницу расположенную сразу за святилищем.

В день пророчества, очередь спрашивающих людей у пифии была очень длинна. Александр смиренно занял свое место в этой цепочке просящих, ибо никто не мог отнять у пришедших за советом к Аполлону их место, не боясь навлечь гнев бога.

В этот день, одна за другой сменились три пифии, так как было невозможно длительное время вдыхать пневму и находиться в трансе. Всех их поднимали из подземелья храма под руки, поскольку предсказания отнимали у них почти все силы. Глядя на изнеможенные лица молодых девушек, Александр начинал понимать, почему служение богу ограничивалось десятью, самыми лучшими годами жизни.

Для самых влиятельных и богатых лиц, жрецы делали исключение и вместо длительного стояния у дверей храма, разрешали им спуститься в подземелье. Воспользовавшись своим исключительным правом, царевич осторожно спустился по широким лестничным ступенькам в подземелье храма и с трепетом в груди стал взирать на белую фигуру на треножнике, четко выделявшуюся на темном фоне в свете храмовых светильников.

Наклонив голову вперед, она нараспев пела слова, смысл которых Александр никак не мог уловить. Однако для стоявших по бокам трех жриц, все было ясно и понятно. Они дружно кивали пифии в ответ, словно играли в одну им понятную игру.

Вот, наконец, отошел, получив искомое пророчество, знатный толстый соломинец и наступил черед Александра. Он уже приготовился услышать откровение великого бога, но богини Мойры приготовили царевичу маленький сюрприз. Сразу после того как стоявшая рядом с пифией жрица задала привезенный Александром вопрос, у сидевшей на треножнике пифии закружилась голова, она уронила гадальную чашу и начала быстро сползать вниз.

Царевич первым поспешил подхватить бесчувственное тело предсказательницы и вовремя движения почувствовал сладкий аромат воздуха восходящего из трещины. Передав потерявшую сознание пифию на руки подоспевших к нему жриц, Александр вопросительно посмотрел на оставшуюся рядом с ним служительницу, покорно ожидая замены оракула.

Однако жрица не собиралась проводить гадание, справедливо пологая, что труда трех прорицательниц на сегодня вполне хватит. Запахнувшись в темный плащ, и гордо тряхнув своими витыми темными волосами, девушка произнесла:

— Я очень огорчена, но на сегодня пророчеств больше не будет. Мы полностью исполнили возложенный на себя долг, и тебе придется подождать до завтрашнего утра.

Возможно, Александр и согласился бы отступить, находясь в шаге от получения божественного предсказания, но его очень разозлил тот повелительный тон, которым было произнесены эти слова. Пифия явно демонстрировала, что не собирается делать поблажек никому из смертных людей, какое бы высокое положение в обществе они не занимали.

От подобного обращения к нему служителей бога у молодого человека взыграла кровь и славный потомок Ахиллеса и Геракла начал действовать. Крепкой рукой он ухватил девушку за её открытую правую руку и рывком притянул к себе. Не привыкшая к подобному обращению, пифия обиженно пискнула но, уступая грубой силе, приблизилась к царевичу. Властно обхватив другой рукой девушку за талию, Александр прижал ее к своему бедру, приятно ощущая гневный трепет стройного тела.

Пронзительно глядя македонцу в глаза, пифия отчаянно пыталась вырваться из рук царевича, но без особого для себя успеха.

— Я хочу получить предсказание сегодня — грозно глядя в широко раскрытые от удивления и гнева серые глаза жрицы, изрек Александр властным голосом.

— Ты же прекрасно видишь, что предсказание сегодня уже некому совершать. Некому! — гневно прокричала ему в ответ жрица, безуспешно пытаясь вырваться из рук Александра. Ей на помощь попытался прийти храмовый писец, но едва он затрусил в сторону Александра, как тут, же остановился. Царевичу было достаточно метнуть в него одного гневного взгляда, чтобы он отказался от своих намерений и застыл на месте.

— Тогда ты сама мне его сделаешь — быстро нашел выход Александр, для убедительности стряхнул жрицу.

— Я не готова к таинству. Бог не станет разговаривать со мной — яростно выпалила та своему мучителю прямо в лицо, отчаянно не желавшая уступать неистовому напору молодого македонца.

— А я считаю, что готова. Чтобы решить наш спор тебе остается только присесть на треножник. Не бойся, твой грех перед Аполлоном полностью ляжет на мои плечи, и я обязательно попрошу прощение для тебя у светлого бога, которому ты так верно служишь — непреклонно молвил Александр. И, не желая терять время на дальнейшие препирания, он схватил девушку за густые волосы и потащил к треножнику.

Не слушая протесты жрицы, царевич привел её к краю пропасти и рывком усадил в стоящее там кресло. Как не сопротивлялась служительница бога сильным рукам македонца, он намертво припечатал стан жрицы к сидению, а затем пригнув голову пророчицы к восходящим из недр земли воздушным потокам.

От творимого над ней насилия девушка застонала, но вскоре от вдыхаемой всей клокочущей грудью воздуха успокаиваться и смиряться с судьбой. Все напряженное до этого тело жрицы расслабилось. Угрозы и негодования перестали слетать с её губ, Александр убрал её головы свои руки, и она покорно взяла поданные служкой лавровую ветвь и гадальную чашу.

Широко раскрыв глаза и слегка, порозовев лицом, жрица принялась пристально всматриваться в водную гладь, пытаясь увидеть в ней только ей понятные изображения скорого будущего. Так продолжалось некоторое время, но вот глаза пифии радостно блеснули, загоревшись азартным огоньком.

— Вижу, — торжественно запела она сильно измененным голосом, медь которого была готова открыть потревожившему ее человеку всю правду скрытого бытия. — Вижу жертвенного быка, рога которого увенчан венком победившего его человека, у которого вскоре исполниться главное событие его жизни. Готов и свершитель этой жертвы, а боги внимают и благосклонны ему.

Услышав это пророчество, Александр радостно поклонившись лику бога на золотом барельефе адона. Он собирался покинуть подземелье, как сидевшая на треножнике жрица повернула к нему свое искаженное гримасой лицо и насмешливо произнесла, глядя в спину царевича:

— Куда же спешит нарушитель воли Мойр, чьему напору невозможно противостоять. Для него у меня тоже есть предсказание, за которое я не возьму плату. Опустела твоя сладкая чаша побед и славы, настало время вкусить чашу невзгод и страданий. Горький жребий вытащили тебе великие богини. Одержав победу над женщиной, скоро ты получишь от неё поражение. Оно откроет перед тобой череду страшных потрясений и испытаний, пройдя через которые ты сможешь получить то, что принадлежит тебе по праву. Очень многие близкие тебе люди предадут тебя, очень многие будут желать твоей смерти. Судьба изгнанника ожидает тебя, изгнанника которому нет пути назад, только вперед. Спеши покрепче ухватиться за ступицу колеса Судьбы, иначе оно раздавит тебя.

Произнеся свое предсказание больше похожее на проклятье, жрица победно фыркнула, давая понять, что последнее слово осталось за ней. Кровь вновь ударила в лицо молодому царевичу, но боязнь совершить святотатство в храме удержало его от каких-либо действий по отношению к пророчице.

Радостный от того, что везет своему отцу положительный ответ бога и грустный от предсказания о собственной судьбе Александр покинул Дельфы. Но прежде чем оказаться на родине, ему предстояло посетить Афины, где ему следовало передать архонту городу письмо своего отца. Верховный гегемон Эллады писал о необходимости предоставить к весне следующего года корабли для перевозки македонского войска в Азию. Филипп четко оговаривал количество кораблей, их грузоподъемность, а так же требовал суда охраны на случай появления персидских триер.

Оказавшись в Афинах, Александр познакомился с достопримечательностями главного города Эллады, в числе которых было знакомств со знаменитой гетерой Фриной. Очаровательная соблазнительница мужей, она не устояла перед соблазном увидеть истребителя 'священного отряда' фиванцев, о котором с придыханием говорила вся афинская молодежь.

Урожденная феспийка, при рождении она получила имя Мнесарет, но из-за желтоватого оттенка своей кожи была прозвана Фриной. Обладая прекрасным телом, сводившим с ума афинскую элиту, она тщательно оберегала его, как от жарких лучей солнца, так и от завистливого взгляда. По этой причине, гуляя по улице, она всегда ходила в плотно запахнутом хитоне, а любовью занималась в закрытых помещениях, при свете лишь одной лампой.

Лишь дважды в году, в период Элевсинских и Посейдоновых мистерий, она позволяла простому люду Афин лицезреть свою наготу. Подойдя к берегу моря, она сбрасывала с себя одежду и шла сквозь восхищенную толпу к воде, чтобы воздать благодарность богам.

Стоит ли говорить, что ради такого зрелища к берегу моря собиралась добрая половина Афин, а также их гостей. Все это только увеличивало известность гетеры, делая её знаменитой далеко за пределами Эллады.

Однако не только любопытство толкнуло Фрину к знакомству с Александром. Среди афинской молодежи, упорно ходил навязчивый слух о том, что македонский царевич холодно относиться к женщинам, предпочитая им, близость со своим верным другом Гефестионом.

Узнав об этом, Фрина поспорила с друзьями, что сможет добиться любовной ласки от македонца, и поэтому сама пригласила его в свой дом, но только ночью. Александр был польщен столь неожиданным вниманием к себе со стороны столь легендарной женщины Афин и в ночь перед отъездом нанес визит гетере.

Желая поскорее выиграть спор, Фрина после недолгой беседы, разогрев себя и гостя чашей хиоского вина, решила приступить к делу. Обольстительно улыбнувшись, девушка медленно, открыв взору Александра, точеное колено встала на лавку.

Поймав в глазах македонца явный мужской интерес, Фрина решительно скинула с себя легкий хитон, и впервые в жизни изменив своим принципам, предстала перед своим гостем, ярко освещенной несколькими светильниками. Забросив назад свои пышные, мелкозавитые пепельного цвета волосы, она грациозно закинула руки за голову, и чуть выставив вперед бедро, предстала перед Александром во всей красе.

Перед царевичем действительно стояла богиня, чье тело не имело никаких изъянов. Красивая шея плавно переходила в покатые плечи, затем в упругую сферическую грудь и аккуратно выпуклый живот. Мимолетное движение и Фрина повернулась спиной к Александру, как бы стыдясь своей наготы и одновременно продолжая демонстрировать свою телесную красоту. Напряженная действием спина была прямой как стрела, без единой складки. Тонкая талия призывали ладони обнять себя, а четкая линия мышц ягодиц просто завораживали своим изгибом. Они не прилегали слишком плотно к костям из-за худобы и не расплывались в чрезмерной полноте и тучности. Всю прелесть ягодиц дополняли ямочки, что упруго колыхались в такт движения ног, стройных и упругих от начала и до конца.

Однако если тело Фрины, несомненно, принадлежало богине любви Афродиты, то ее красота лица была явно позаимствована у воительницы Афины или у самой Горгоны, до того как её обратили в чудище.

От завораживающего своей красотой лица, в сочетании с его точеными чертами облика, изящными бровями и притягательными янтарными глазами; в этот момент веяло не столько холодом, сколько надменностью олимпийской богини позволившей простому смертному видеть свою красоту.

Александр сразу уловил это олимпийское превосходство, несмотря на то, что девушка искренне и приветливо улыбалась своему гостю. Глядя в это прекрасное лицо, Александр ощущал явное чувство мужской неполноценности от самого факта нахождения рядом с живым божеством красоты. Видя совершенство творения природы, македонец был в сильной растерянности и смущении.

Сказочно прекрасное тело Фрины непреодолимо манило к себе мужское естество Александра, но при этом его ущемленное эго сопротивлялось, боясь, что проявляя желания обладать ею, он покажет свою недостойность в отношении любви этой богини.

Неизвестно как долго бы ещё покрывался пятнами и бледнел будущий покоритель Ойкумены, как долго бы изнывало его мужское естество не способное прийти к окончательному решению, пока в дело не вступила сама Фрина. Прекрасная Горгона, видя какое затруднение, испытывает её ночной гость, решила помочь ему с возникшими затруднениями, благо опыт в действиях подобного рода у неё имелся.

Ловко погасив все светильники кроме одного, плавной неторопливой походкой она подошла к седевшему на скамье Александру и призывно прильнула к нему своим божественным телом. Мгновение, и естество сделало свое дело, но глубоко засевшие мысли в голове продолжали терзать царевича.

От ласкового прикосновения ладоней, он неожиданно вспомнил свою первую любовь скифянку Эриду. Пленная рабыня своей красотой и царственной статью покорила неопытное сердце четырнадцатилетнего Александра, навсегда став для него женским эталоном красоты.

Тогда испуганная мать поспешила разлучить сына с его первой любовью, сделав это не очень искусно, но весьма решительно, быстро продав её на невольничьем рынке. Чем-то Фрина имела определенное сходство с Эридой, но на этом все и заканчивалось. При всей своей гордости дочь скифского вождя дарила себя Александру, тогда как гетера властно им пользовалась. Уверенно взяв бразды власти в свои руки, она до самого конца не отпускала их, делая то, что хотелось ей, а не Александру.

В эту ночь, Фрина по всем статьям выиграла свой спор, но при этом, нанесла душе царевича тяжкую рану, чем на долгое время вызвала у него стойкую неприязнь к представителям прекрасного пола.

Но это будет потом, а пока разбитый женщиной Александр прибыл с благим предсказанием в Пеллу, куда день в день с ним прибыли гонцы с того берега Геллеспонта. Яростно нахлестывая измученных коней, они везли македонскому царю важную весть о внезапной смерти персидского владыки Артаксеркса Оха.

Ничто не предвещало столь быстрой кончины царя. В день, когда случилось несчастье он, как и прежде был здоров и весел, посвятив большую часть своего времени решению государственных дел. С самого утра он заседал в малом тронном зале, разбирая жалобы людей на действия сатрапов Бактрии и Согдианы, которые обвинялись в превышении своей власти.

От жаркой погоды и от длительного сидения в душной комнате у царя заболела голова, и верный лекарь как всегда приготовил свой настой. Артаксеркс без колебания осушил поданную ему чашу и даже почувствовал некоторое облегчение, однако через час приступ боли повторился снова и с такой силой, что царя разбил паралич.

У владыки моментально отнялась вся правая половина тела, и возникли сильные проблемы с речью. Грозный царь царей мог только несвязно бормотать и все старался приподняться на ковре, но все его попытки были напрасны. Крепкое и сильное тело оказывалось служить своему владыке, безвольно лежа на полу.

Когда с царем случился удар, Багой оказался невдалеке от тронного зала. Он первый явился на зов перепуганных насмерть слуг, приказал им поднять владыку и отнести в одну из спален дворца. Вслед за этим, своей властью египтянин приказал закрыть все имеющиеся во дворце двери и выставить возле них усиленную стражу.

Едва ему доложили об исполнении приказа, он послал слугу за Гобрией и привел в малый тронный зал наследного принца Аршу. Царский советник быстро обрисовал ему всю сложившуюся ситуацию и ради спасения страны от династических смут предложил ему свой план действий.

Как и ожидал Багой, захваченный врасплох царевич, после недолгих колебаний принял предложение главного советника своего отца. Учтиво поблагодарив принца за доверие, Багой в его присутствии вызвал в зал начальника дворцовой стражи и приказал запереть всех младших принцев в своих покоях.

Как только прибыл Гобрия, египтянин вместе с ним и принцем подошел к лежащему на постели царю и предложил ему временно передать управление царством старшему принцу, под присмотром Гобрии и Багоя. Артаксеркс не нашел в словах египтянина скрытого подвоха и своим взглядом выразил согласие на произнесенное им предложение. Воля царя была торжественно зафиксирована писцами в присутствии специально приглашенных Багоем и Гобрией свидетелей.

Когда эта важная процедура была закончена, как лекарь потребовал оставить больного в покои и все немедленно вышли из комнаты. Осмотрев больного, лекарь дал ему целебный отвар, твердо пообещав царице и вельможам, что сможет вылечить владыку, если у него не будет повторного приступа.

Ободренный словами лекаря и лекарством персидский владыка устало закрыл глаза и задремал. Прошло некоторое время, прежде чем один из гобеленов покрывавший стены слегка качнулся и из-за него показался Багой. Хитрый египтянин заранее приказал принести больного в спальню с потайным ходом, которым он и воспользовался. В этот момент рядом с задремавшим царем никого не было. Врач был занят приготовлением нового лечебного отвара с мазями, и никто не смог помешать египтянину, поговорить с владыкой персов.

Уснувший под действием лекарства Артаксеркс, проснулся от резкого толчка в плечо и с трудом раскрыл свои глаза. Стоявший рядом с царем Багой наслаждался беспомощным видом грозного властелина Азии, но будучи человеком практичным не опустился до долгих разговоров и издевательства над ним, а сразу взял быка за рога.

— Ну, как? — ласково произнес он тихим голосом, в самое ухо властелина, опасаясь быть услышанным стоящей у дверей стражей, — ты готов предстать перед своим создателем, которая состоится очень скоро? Так скоро, как ты себе представить не можешь.

Гримаса ярости, что исказила лицо шахиншаха, в этот момент была для Багоя самой лучшей наградой за долгие годы ожидания.

— Ведь это по моему приказу лекарю добавил в твой настой метакорна, от которого у тебя отнялся язык и правая половина тела. Это благодаря мне ты полностью обездвижен и не можешь говорить. Все это — моя месть тебе за казненного тобой в Мемфисе моего бога Аписа. Помнишь?

От этих слов глаза царя налились кровью, в его богатырской груди начало что-то клокотать, а парализованное тело начало дергаться.

— Вижу, что помнишь — с удовольствием констатировал Багой, легко придерживая бьющееся на ложе тело царя. — Напрасно ты себя мучаешь, господин. Тебе уже никогда не подняться с этого одра, а вскоре, твоей державой будет управлять принц Арша под моим руководством с твоего прямого согласия.

Артаксеркс выкинул вперед левую руку, целясь в лицо Багою, но египтянин умело уклонился от этого броска отчаяния.

— И знаешь, что я сделаю своим первым приказом, как только ты закроешь свои глаза? Во имя спокойствия в государстве, прикажу вырезать всех твоих младших щенков, к которым уже приставлена моя стража.

Царь вновь задергался, пытаясь во, чтобы то ни стало встать, но все было напрасно. Из его глаз брызнули слезы, чем вызвали блаженную улыбку на лице египтянина. Махнув Артаксерксу на прощание рукой, Багой неторопливо подошел к гобелену и исчез за ним.

Когда в спальню вернулся лекарь, он застал царя лежащего на боку, изо рта которого обильно вытекала серая пена, местами окрашенная кровью. Прошло несколько минут и Артаксеркс, скончался от повторного инсульта. Вслед за этим Арша был объявлен царем Персии, а его младшие братья достались палачу.

Доставленная гонцами новость великолепно ложилась на привезенное Александром предсказание пифии о жертвенном быке и его победителе. Ободренный божественной поддержкой, Филипп приказал начать ускоренное приготовление к скорому походу на восток. Все складывалось в его жизни как нельзя лучше.

Олимпийские боги явно благоволили македонскому царю, но они отвернули свои лица от царевича Александра, которого в Пелле ждали горестные известия. Пока его не было дома, с его матерью царицей Олимпиадой произошел крайне неприятный случай.

Дворцовые шептуны донесли царю Филиппу, что царица Олимпиада имеет тайную связь. Разгневанный царь вошел в покои жены и после непродолжительного досмотра, в одном из чуланов обнаружил молодого мужчину. Его присутствие на женской половине послужило поводом царю уличить Олимпиаду в греховной связи, несмотря на все её уверения, что это чьи-то злые происки. Филипп остался глух к её словам и объявил о своем разводе.

Энергичный, желавший взять все от жизни человек, македонский царь не был создан для спокойной мирной семейной жизни. У него были женщины до Олимпиады, естественно были и после. Некоторые из них даже рожали ему детей, которые по воле царя воспитывались во дворце, вместе с Александром и Клеопатрой.

Стоит ли удивляться, что иногда царица платила мужу той же монетой. Как главная менада, во время наступления трехдневных вакханалий, она предавалась любви с выбранным ее мужчиной, скрытым под маской сатира.

Все это, конечно, не способствовало развитию теплых семейных чувств между Филиппом и женой. Угроза развода постоянно висела в воздухе, но к счастью для Олимпиады, ни одна из возлюбленных царя не могла соперничать с ней знатностью своего происхождения и, следовательно, не могла претендовать на титул и место царицы.

Однако знатные македонцы имели свои взгляды на место в царской постели, и ждали подходящего для себя момента. Всех опередил Аталл, близкий соратник царя по его походам, у которого имелась красивая племянница Клеопатра, одного возраста с Александром. Аталл воспитывал ее вместо дочери, когда девочка лишилась своих родителей. Выждав удобный момент, он пригласил царя к себе в гости и после первого выпитого гостем кубка, позвал юную деву.

Хитрый прохиндей, вдоволь познавший представителей обоего пола, попал в самую точку, предложив македонскому царю свою воспитанницу. Тихая и милая, умная и общительная Клеопатра была совершенной противоположность энергичной и деятельной, напористой и властной Олимпиаде. Обладая красотой молодого распустившегося бутона, она по всем статьям переиграла эпиротку, с её красотой тридцатипятилетней женщины. Большего её никто не давал.

Покорно став любовницей Филиппа, Клеопатра смогла убедить царя, что только она является его давней мечтой о прекрасной женщине. Сорокашестилетний царь обрел с ней вторую молодость, и едва узнав, что девушка беременна, решил жениться.

Узнав о намерении царя получить свободу от брачных уз с Олимпиадой, Антипатр и Аталл составили заговор против царицы, и их замысел удался на славу. Вся Пелла только и гудела о скорой свадьбе своего царя с юной македонкой. Больше всех об этом говорил дядя, царской невесты; который всякий раз подчеркивал, что теперь македонцы будут иметь чистокровную царицу.

Олимпиада мужественно перенесла этот коварный удар судьбы, которого она со страхом ждала всю жизнь, и который случился как всегда неожиданно. Давняя жреческая закалка, полученная в школе менад, помогла ей и на этот раз. С лицом полным достоинства она находилась на людях и позволяла дать волю горьким слезам, лишь на груди верной Ланики.

Через дворцового слугу, Филипп передал послание теперь бывшей жене. Ради общих детей он позволил ей остаться во дворце на правах содержанки, с сильно урезанными правами.

Узнав волю царя, Олимпиада покорно переехала в гостевое крыло царского дворца, оставив столь привычные для себя покои молодой претендентке.

Эта скорбная новость, разом охладило молодой задор царевича, который уже видел себя в числе македонского авангарда собиравшегося в поход за Геллеспонт. Обида за мать, грязные слухи об ее измене и неприкрытая радость торжествующего Аталла, все это отдалили его от отца и его замыслов.

Получив приглашение на свадьбу, Александр без особой радости отправился на этот праздник. Все торжество царевич был очень сдержан и мало улыбался во время свадебного торжества, искоса поглядывая на своего отца и его новую жену. Возможно, что Александр так и просидел бы в окружении своих друзей, но подвыпивший Аталл испортил все дело.

Когда молодожены в золотых свадебных венцах уже восседали на троне, новый царский родственник поднял чашу вина и провозгласил новый тост.

— Молите богов македонцы, что бы они даровали нашему царю законного наследника.

Еще не все из присутствующих до конца осознали слова Аталла, как тот получил сильный удар в лицо чашей, которой в приступе ярости швырнул в него Александр.

— А кто, по-твоему, я, негодяй! — звенящим от гнева голосом вопрошал царевич Аталла с разбитого лица, которого обильным ручьем струилась кровь.

Хмельное веселье мигом слетело с гостей и в первую очередь с царя Филиппа. Под гробовую тишину замершего зала, он соскочил с праздничного ложа и, выхватив меч у воина, стоявшего в почетном карауле, бросился к Александру.

В предчувствии ужасной развязки, пронзительно заверещали приглашенные на торжество музыканты и танцовщицы но, ни один мускул не дрогнул на лице царевича. С гордо поднятой головой Александр ждал идущего к нему с обнаженным мечом отца.

Возле самого ложа Александра, Филипп споткнулся о ковер и с грохотом упал на пол, что вызвало новый визг, стремительно разбегавшихся прочь женщин.

— Ты хочешь покорить Персию, но не можешь пройти через зал — язвительно бросил Александр лежавшему у его ног отцу. Ярость подбросила македонского царя на ноги и он, изрыгая проклятия, бросился к сыну с явным намерением убить его, но на пути царя уже встали Гефестион, Неарх и Птоломей. Они закрыли своими телами Александра и их примеру последовали другие гости.

— Щенок! — громко кричал Филипп, — ты испортил мне мой самый дорогой праздник и клянусь Зевсом, ты мне дорого заплатишь за это.

Александр собирался ответить отцу, но подскочивший Эригний, ухватил царевича за руку мертвой хваткой и буквально выволок его из главной залы дворца, под гневные крики Филиппа, которого гости продолжали удерживать от непоправимого поступка.

Когда царь успокоился, и торжество смогло продолжиться, к Антипатру утирая свое разбитое лицо, подошел Аталл. Верный царский советник с сочувствием смотрел на своего боевого товарища получившего рану не на поле битвы.

Опытный царедворец прекрасно понимал, что своим пассажем о законном наследнике Аталл специально стравил отца с сыном, в тайне надеясь, что захмелевший царь убьет оскорбителя, и чуть было не преуспел в этом деле.

— Мои поздравления Аталл, — произнес стратег, поднимая чашу с вином, — теперь ты полноправный царский родственник.

Македонец зло сверкнул глазами, но промолчал и гордо прошел мимо Антипатра, всем своим видом подтверждая самые темные догадки стратега. Началась большая игра, и ставки в ней были как никогда высоки.

Глава IV. Исполнение пророчества.

До чего же порой бывает, несправедлива судьба к человеку. Как часто бывает, человек казалось, достиг своей самой сокровенной мечты в жизни, и вдруг появляются какие-то досадные помехи, которые не только начинают ставить под сомнение ценность и значимость достигнутого успеха, но и угрожают существованию самого человека.

Так рассуждал египтянин Багой, оценивая результат своего возведение на трон молодого царя Аршу, которого греки в своих летописях называли Аорсом. Как радовался поначалу египтянин покорности, с которой новый царь персов прислушивался к его советам. Но проходили дни и с каждым из них, Багой все явственней убеждался в том, что Арша являлся, подлинным сыном своего отца.

Быстро оправившись от первых потрясений и трудностей, связанных с вступлением на царский трон, молодой царь быстро показал египтянину, что обладает способностями постичь всю премудрость в управлении государством. И это очень насторожило Багоя.

Все труднее и труднее становилось опытному царедворцу управлять своим избранником, который постоянно стремился сам вникнуть в суть дел, не собираясь полностью полагаться на мнение египтянина. Только отсутствие опыта в столь важных делах как управление государством, не давало возможности Арше разобраться во всех хитросплетениях доставшегося ему от отца наследства без посторонней помощи.

После страшной казни своих братьев в день своего восшествия на престол, что свершилась благодаря исключительно настойчивому требованию Бардии, царь интуитивно перестал доверять своему главному советнику. Он закрыл свои глаза и уши перед его словами и стал искать поддержку и опору своих дел среди персов.

Первым в их числе был Гобрия, который всячески выказывал свою радость по поводу вступления на трон именно Арша из прочего числа детей Артаксеркса. С помощью его советов, молодой царь все уверение и уверение чувствовал себя на троне шахиншахов. Вот и сегодня, обсуждая в малом тронном зале текущие дела, Арша очень часто не стал спрашивать мнение Багоя, а принялся диктовать ему свои приказы.

— Как продвигается дело с созданием греческого корпуса? — вопрошал шахиншах, оторвав свой взор от маленького листа с заранее составленными вопросами.

— Воля твоего великого отца исполняется царь, — радостно отвечал Гобрия. — Мемнон уже полностью создал свой первый корпус из греческих наемников и надежно прикрыл им большую часть побережья Геллеспонта. Именно туда по данным наших разведчиков собирается высадить царь Филипп свои войска этой весной.

— Когда будут готовы остальные корпуса моего войска?

— Мемнон уверяет, что в скором времени соберет и второй наемный корпус, а к лету будет готов и третий. Его помощник Харидем активно обучает правилу нового боя наших секироносцев и 'бессмертных' из числа тех войск, что успели собрать ионийские сатрапы.

Арша удовлетворенно кивнул Горбии и обратил свой взор к Багою:

— Я помню, как ты обещал моему отцу заговор против Филиппа, который сорвет все его планы. Отец согласился с твоим предложением и даже выделил для этого золото и что же? Филипп жив, здоров и вот-вот вторгнется со своей мощной армией в наши земли. Как ты сможешь объяснить Багой или это дело оказалось тебе не по зубам? — насмешливо спросил царь и присутствующие при разговоре персы, попытались скрыть свои улыбки.

От столь откровенно оскорбления кровь прихлынула к щекам египтянина но, ни один мускул не дрогнул на его лице:

— Если бы все в нашем мире было бы так просто государь, то в истории стран цари гибли бы один за другим, — с достоинством ответил бритоголовый человек, смотря твердым много знающим взглядом прямо в лицо персидского монарха — деньги отправлены нашим людям, и они ждут удобного момента, чтобы выполнить приказ твоего отца. Кроме этого в семье царя наметился раскол, который, несомненно, если не сорвет планы македонца, то порядком расстроит их.

— Меня больше обрадовало бы не твои красивые рассуждения, а весть о смерти этого ненавистного для нас человека.

— Я обещаю тебе повелитель, что Филипп македонец никогда не пересечет живым Геллеспонт — заверил царя египтянин твердым голосом.

— Мой отец всегда ценил твою службу Багой, и у меня нет повода сомневаться в твоих талантах, но если нога Филиппа ступит на нашу землю, то ты лишишься своей головой — властно произнес царь и грозно сдвинул свои смоляные брови как доказательство своей решимости и твердости.

С этого момента, Багой окончательно удостоверился, что жестоко ошибся в своем выборе, возведя на престол вполне самостоятельного человека. Будучи практичным человеком, он быстро признал свой промах и с неукротимой энергией принялся искать выход из сложившегося для него опасного положения.

Египтянин никогда бы не добился должности главного советника, если бы не имел запасного варианта в столь сложной и мало предсказуемой игре как дворцовые интриги.

Уничтожив всех прямых потомков Артаксеркса прикрываясь заботой о крепости трона, Багой все же имел запасного кандидата на царский престол. Им был дальний родственник правящей династии — Дарий Комадан, с которым египтянин познакомился в походе против кадусиев. С подачи Багоя Артаксеркс в награду за успешное подавление этого опасного очага подарил Дарию целую сатрапию и благополучно забыл про него, полностью поглощенный проблемами Египта и Финикии. Багой же запомнил этого простодушного человека, которым можно было легко манипулировать, и он обладал призрачными шансами на персидский трон.

Уловив шаткость своего положения возле трона нового шахиншаха, Багой без всякой заминки начал свою новую игру, в которой ставка была сделана на Дария, а царь Арша был обречен на смерть. Приговор ему был вынесен окончательный и пересмотру не подлежал.

Но не только главный советник персидского царя скорбел о превратностях судьбы. Сходное с египтянином чувство испытывал и македонский царь Филипп. Он, так же как и Багой, споткнулся с проблемой, что возникла, когда ему оставалось сделать последний шаг к исполнению своего заветной мечты.

Горьким похмельем обернулся для Филиппа злосчастный инцидент на его свадьбе. Когда на следующее утро протрезвевший Филипп потребовал к себе сына для объяснений, выяснилось, что наследник вместе со своей матерью покинул Пеллу в неизвестном направлении.

От этих новостей царь пришел в ярость. Зная ум Олимпиады и решительность Александра, он прекрасно понимал, что могут сотворить эти два человека в его отсутствие в Македонии. Достаточно было только небольшого ветра раздора, как с таким трудом приведенная к покорности знать Верхней Македонии, тут же поднимет голову. В один момент в стране возникнет могучий междоусобный пожар, к огромной радости персов, греков, фракийцев и прочих племен, которым царь Филипп нанес обиду. Ведь нет ничего приятней картины, когда видишь, как горит дом твоего грозного и опасного соседа.

Одна только мысль, что персидский поход, столь долго и тщательно им подготовленный, может быть отложен на неопределенный срок, приводила Филиппа в ярость. Злой и раздраженный, македонский правитель нервно ходил из угла в угол по своему дворцу в ожидании вестей по розыску беглецов.

Это сложное и деликатное дело, он поручил Антипатру, который занимал в этом деле нейтральное положение и старый друг не подвел своего царя.

— Что нового об Александре и Олимпиаде!? Куда они могли бежать, и кто помог им в этом деле? — забросал вопросами царь Антипатра, едва тот пришел с докладом.

— Не думаю, что у них были сообщники как и заранее составленного плана бегства, государь. Все говорит о том, что они бежали в страхе за свою жизнь.

— Александр не трус! Я видел его при Херонеи — гневно бросил царь в защиту своего сына.

— А я этого и не говорил. Александр мог сделать это, поддавшись на уговоры Олимпиады, — уточнил Антипатр. — Что касается места, куда они направились, то это — Эпир. Там у Олимпиады большая поддержка в виде родного брата, царя Александра.

— Александр эпирот полностью обязан мне своим троном. Без моей поддержки он бы вряд ли получил бы его в борьбе со своим дядей Аррибой.

— Это так, но неизвестно возьмет ли чувство долга вверх над зовом крови.

— Я немедленно напишу ему письмо и попрошу содействия в этом деле, — решительно заявил Филипп — позови писца и приготовь лучшего гонца.

Вслед за Антипатром к царю явился Аталл, которого Филипп обещал назначить своим главным помощником в предстоящем походе. Царь с трудом заставил себя улыбнуться своему новому родственнику, столь некстати заварившего всю эту кашу.

— Повелитель, воины в тревоге из-за слухов о возможной задержки начала похода, — произнес Аталл, который больше всех был заинтересован в нем, — что мне сказать им?

— Скажи македонцам, что наш поход состоится в объявленные сроки. О его отмене не может быть и речи, — твердо заверил Филипп своего стратега. — И чтобы слово не расходилось с делом, ты и Пармерион отправитесь к Геллеспонту с авангардом моего войска.

— Без тебя?

— Пока да. Я не знаю, как быстро смогу решить возникшую по твоей вине проблему с Александром и Олимпиадой.

— Может, было бы проще лишить их всех прав особ царской крови и сделать их обычными изгнанниками?

Аталл весь напрягся, ожидая ответа царя, ибо он был очень важен для него. Клеопатра была на третьем месяце беременности, и по всем приметам у нее должен был родиться мальчик. Согласись Филипп на предложение Аталла и тогда, препятствий к трону у его племянника не было, но царь Филипп не спешил полностью становиться на его сторону.

— Мой сын Александр по-прежнему будет именоваться моим наследником Аталл, таковая моя воля. К тому же снятие с Александра титула наследника должно утвердить воинское собрание — напомнил обычаи родины Аталлу Филипп, но это его не остановило.

— Я это знаю царь, но всякие обычаи можно поменять? Разве мало тому примеров у твоих любимых греков или ионийцев.

— Примеры есть но, как правило, все они заканчивались большой кровью, а мне она сейчас, ни к чему, — осадил Аталла Филипп, не желавший продолжения этого разговора. — Я отдаю тебе командование над конницей авангарда, а пехотой займется Пармерион.

Тень разочарования мелькнула на лице царского родственника, но сейчас Аталл не посмел упрекнуть царя в лишении его главенства над отправляемым против персов войском. Слишком ещё малы были его возможности влиять на македонского царя. Вот когда Клеопатра родит наследника, тогда можно будет потребовать с него и большего. Аталл покорно склонил свою голову перед решением царя и поспешил исполнить полученный приказ.

Вслед за Аталлом к Филиппу вошел Арабей Линкестиец. Выходец из влиятельного и знатного семейства Верхней Македонии, он зарекомендовал себя как верный сторонник Филиппа в борьбе со знатью горной части страны. В числе первых он встал на сторону македонского царя, когда он железной рукой принуждал местную знать к покорности, включив их земли в состав своего царства на правах подданных, а не союзников как это было ранее. Арабей сопровождал царя во всех его походах, и у Филиппа не было причин быть им недовольным.

Если бы не его происхождение, царь бы с радостью оставил бы его вместе с Антипатром управлять Македонией и Грецией в свое отсутствие, но родственные корни стратега вынуждали Филиппа вести его с собой в поход.

— Какие вести у тебя Арабей? Твои воины тоже в растерянности в отношении сроков нашего похода, и тебе трудно убедить их оставаться спокойными?

— Нет, царь. Вверенные тобой под мое руководство солдаты полны уверенности в том, что в этом году мы обязательно перейдем Геллеспонт и разобьем персов. Мои пельтеки готовы к походу и могут выступить по твоему приказу в любой момент.

— Рад слышать хоть от тебя радостные вести Арабей. Но что тогда привело тебя ко мне?

— Жалоба твоего телохранителя Павсания, царь — спокойно произнес Линкестиец, заметив как дрогнуло лицо Филиппа при упоминании о юноше.

Павсаний был довольно красивым молодым человеком и во время долгих походов Филипп, и сам имел на него определенные виды, но здесь царя опередил Аталл. Истосковавшись по плотским утехам, он коварно заманил юношу к себе в шатер, напоил вином, а затем овладел им.

Напрасно царский телохранитель потом взывал к царю за поддержкой в столь щепетильной ситуации. Филипп, будучи сам неравнодушный к мужчинам, не пожелал дать ход этому делу против Аталла и в приватной беседе потребовал от Павсания свидетелей его позора. Тот не смог пережить подобного унижения и попросил отставки.

Видя страдания молодого македонца, Арабей проникся к нему участием и решил уладить это дело, получив согласие юноши.

— Ты зря тратишь время по этому вопросу Арабей. Я не могу, да и не хочу наказывать Аталла за его слабость. Пойми меня правильно, сейчас он мой родственник и я не желаю выносить сор из моей семьи на всеобщее обозрение.

— Но Павсаний считает, что свершенное над ним насилие без его согласия позорит его честь.

— Пусть привыкает к будням жизни, в которых розы перемешаются с шипами, — насмешливо бросил царь, — и чем быстрее он все это поймет, тем будет только лучше.

— Будь он из простой семьи, он должен бы гордиться близостью с Аталлом. Однако Павсаний из благородной семьи, Аталл совершил над ним насилие, и он должен получить определенную компенсацию — не сдавался Линкестиец. Со стороны казалось, что он разочарован упрямством царя, но на самом деле, все шло именно так, как он того хотел.

— Хорошо защитник лишенных невинностей мальчиков, — озорно подмигнул Арабею Филипп, — давай увеличим ему вдвое жалование, и он снова сможет быть моим телохранителем.

— Думаю, это будет самым лучшим выходом из этой ситуации. Я немедленно сообщу Павсанию о твоем решении — радостно согласился с царем Арабей и довольный собою стратег исчез из комнаты.

Вскоре состоялась его встреча с юношей, который в нетерпении ожидал результата своей судьбы. Многие из его друзей откровенно насмехались над ним, что доставляло Павсанию невыносимые душевные муки.

— Ты говорил с царем Арабей!

— Да Павсаний, я только что от него — произнес Арабей, положа руку на плечо юноши.

— И? — вскинул на него полные надежды глаза Павсаний.

— Он не желает наказывать Аталла и восстанавливать твое доброе имя.

С горьким стоном отчаяния Павсаний отшатнулся от стратега, но тот удержал его твердой рукою.

— Царь предлагает тебе двойное жалование против прежнего и место в своей охране, если ты согласишься забыть о своем позоре.

Павсаний вновь попытался вырвать свое плечо из твердых пальцев Арабея и вновь стратег удержал его.

— Я понимаю, что все это крайне унизительно для твоей чести настоящего македонца, но здесь ты никогда не найдешь справедливости.

— А где она есть, где? — с горестью воскликнул юноша.

— Если ты хочешь её получить, то приходи сегодняшней ночью в мой дом, я постараюсь добыть тебе ее более точный адрес — доверительно произнес Арабей и, отпустив плечо Павсания, двинулся по своим делам, оставив молодого человека в полной растерянности.

После злосчастного случая на свадьбе, Судьба улыбнулась Филиппу. Александр эпирот не посмел забыть добрых дел своего покровителя и превзошел все ожидания македонского царя. Он не только не поддался на уговоры и увещевание своей беглой сестрицы, но и самыми энергичными мерами пресек ее всяческую агитацию против Филиппа.

Едва Олимпиада появилась в царском дворце, Александр немедленно закрыл под замок в одной из комнат своего дома, приставив к дверям крепкую стражу. К царю Филиппу был немедленно отправлен гонец с вопросом о дальнейшей судьбе царственной пленницы.

Получив столь важную новость, бывший муж решил, что для Олимпиады нет лучшего места в мире, чем нахождение под стражей, но в его дворце. Об этом он немедленно отписал своему царственному союзнику, приглашая его приехать в Пеллу вместе с сестрой.

Добившись изоляции Олимпиады, царь приобретал великолепный рычаг давления на Александра. Его пронырливые разведчики македонского царя отыскали в Иллирии, где молодой царевич приступил к набору собственного войска. Правда, пока его дела шли не очень хорошо, и число его солдат едва приближалось к пятидесяти но, зная энергию и напор своего сына, Филипп мог не сомневаться в реальности воплощения его замыслов.

Поэтому, как только стало известно о задержании Олимпиады, к Александру был отправлен его старый друг Филота, с приглашением от царя вернуться домой. Филипп изъявлял желание помириться и одновременно извещал сына, что его беглая мать задержана царем Эпира и в скором времени прибудет в Пеллу.

Отправляя Филоту для переговоров с Александром, царь не сомневался в успехе. И дело было не только в сильной любви сына к матери. Просто Филипп и Филота быстро нашли общий язык, несмотря на то, что последний был другом царевича.

Филота осуждал Александра за его желание породниться с ионийским сатрапом, чью дочь сватали за Аридея. Считая, что брак наследника престола с нечистокровной персиянкой опозорит Александра, он тайно сообщил Филиппу о намерениях его сына и брак не состоялся.

Приписав этот случай дурному влиянию на наследника престола его старых друзей, Филипп приказал изгнать их из Македонии. Эринний, Гарпал, Неарх, Эвмен, Гефестион все они покинули Македонию, в которой остался только один Филота.

Все посчитали это результатом заступничества перед царем его стратега Пармериона, попросившего Филиппа за сына и факт предательства Александра остался тайной

Посланник прекрасно справился с порученной ему задачей. В долгих и задушевных беседах с Александром, Филота сумел убедить своего друга в необходимости возвращения в Пеллу.

Умело, играя на озабоченности царевича за судьбу Олимпиады, на возможности его участия в персидском походе, а так же на необходимости своему отцу в качестве действующего наследника. Не последнюю роль при этом сыграло полученное из Пеллы известие о рождении у Клеопатры девочки, которую Филипп нарек Европой.

Хитрый Филота предвидел подобный вариант родов и поэтому попросил царя Филиппа обязательно сообщить ему о результатах разрешения от беременности царицы Клеопатры. Великие Мойры подсластили столь важное известие сыну Пармериона, и у него появился веский аргумент давления на Александра.

Царевич не торопился с ответом несколько дней, давая возможность Филоте проявить свои ораторские способности, хотя сам все решил еще в первый день, едва узнал о пленении матери. Обладая от природы гибким умом, он моментально просчитал все возможные варианты дальнейшего развития событий и, не раздумывая, принял решение возвращаться.

Однако ученик Аристотеля не торопил события, решив извлечь из предложения отца максимальную выгоду для себя. Обстоятельно выяснив в беседах с Филотой истинные намерения отца, Александр утвердился во мнении, что его возвращение не связано с риском для его жизни. Филипп действительно нуждался в нем в этот очень непростой период своей жизни.

Тем временем Аталл и Пармерион успешно высадились в азиатском берегу Геллеспонта, сумели захватить Абидос, но дальше продвинуться не смогли из-за активного сопротивления корпуса греческих наемников. Стратег Мемнон оказался для македонцев крепким орешком. Умелый стратег, он ловко уклонялся от попыток Пармериона дать генеральное сражение, предпочтя ему тактику малых боев и малых стычек, в которых неизменно добивался успеха над противником.

Раздосадованные этими мелкими укусами, стратеги решили атаковать наемников, навязать им сражение и угодил в умело расставленную Мемноном ловушку. От неминуемого разгрома пехотинцев Пармериона спасла конница Аталла. В решающий момент сражения, она неожиданно совершила обходной маневр, и атаковал корпус Мемнона с фланга. Наемники были вынуждены отойти и схватка, завершилась в ничью.

После этого боя, македонцы решили подождать прибытия царя Филиппа с главными силами македонского войска. Временно устранившись от активных действий, они стали хорошо укрепленным лагерем.

Получая невеселые донесения из-за моря, Филипп буквально разрывался между двумя важными для себя делами. Царское войско уже было собрано в Пелле для похода на персов, но перед этим, Филипп намеривался женить Александра эпирота на своей дочери Клеопатре.

Этим браком, он не только еще больше укреплял свои родственные отношения с царем Эпира и расплачивался с ним за помощь против Олимпиады, но и укреплял тылы на время своего отсутствия в Элладе.

Александру эпироту также был очень выгоден подобный шаг. С одной стороны он ещё больше укреплял свое положение на эпирском престоле, с другой приобретал вес не только среди греческих полисов Эллады, но и за её пределами.

Оба царя были кровно заинтересованы в этой свадьбе, и их совершенно не смущал тот факт, что 34-летний Александр приходился 17-летней Клеопатре родным дядей. К чему такие предрассудки, если великий Зевс был женат на своей сестре, а родные дочери имели потомство от любвеобильного папаши. Главное соблюсти интересы государства в виде прочного тыла на время похода, а там будет видно.

Вернувшегося от иллирийцев Александра, Филипп радостно принял, всем своим видом давая понять, что полностью позабыл о досадном случае на свадьбе. Видя, как его отец стремиться к скорому миру, царевич принялся энергично подыгрывать ему, благо рядом не было так ненавистного ему Аталла.

Вместе с Филиппом Александр ежедневно участвовал в смотрах собранных для похода войск. Придирчиво инспектируя македонских солдат, он получал поддержку и одобрение, ранее всегда скупого в его адрес на похвалу отца.

Зная, что Александр очень беспокоится о своей матери, Филипп даровал привезенной из Эпира Олимпиаде относительную свободу. Теперь она не сидела взаперти, а могла под надзором передвигаться по царскому дворцу и его паркам.

Все постепенно налаживалось в жизни македонского царя. Он уже видел себя в походе и потому объявил, что свадебное торжество будет совмещено с прощальным пиром, в честь выступления македонского войска против персов. Стремясь подчеркнуть важность свадьбы и предстоящего похода, Филипп решил не ограничивать праздник одним днем, а приказал продлить его на целых три дня.

В первый день торжеств после принесения в храме Геры искупительных жертв и проведения обряда очищения, золотоволосая Клеопатра закрыла свое лицо белой фатой и, встав вместе с женихом в свадебную колесницу, отправилась во дворец.

Все время торжества, она как подобало обычаям, тихо сидела среди женщин, а когда настало время, позволила снять жениху с себя фату и увести в спальные покои. Утром следующего дня, слуги торжественно показали гостям простыню со следами крови. Это делало брак свершившимся делом, после чего продолжили веселье.

На третий день, Филипп, желая щегольнуть культурой македонского двора, решил показать гостям настоящий греческий театр, чьи актеры были спешно доставлены в Пеллу из Эллады.

Наскоро подновленное здание театра Пеллы, построенное еще при старшем брате царя Александре любившего все эллинское, не было готово к столь массовому наплыву любителей Мельпомены. Поэтому в его узком проходе, с прибытием царя и его гостей образовалась небольшая пробка.

Как учтивый хозяин, он встал в стороне от входа, любезно давая дорогу гостям. По желанию царя актеры должны были порадовать зрителей его любимой драмы Аристофана 'Антигона', после чего был назначен прощальный пир.

Неожиданно, сбоку от царя со свитком в руке возник молодой Павсаний. Многие македонцы, стремясь использовать удачный момент жизни, спешили обратиться к царю со всевозможными просьбами. В честь праздника Филипп принимал эти прошения, и царские телохранители уже успели привыкнуть к подобным просителям.

Увидев юношу, Филипп моментально напрягся, ибо считал его дело законченным, и недовольным голосом сказал: — Я тебя прошу Павсаний не сейчас, мы заняты.

К удивлению царя Павсаний легко смирился с его отказом: — Хорошо, я подойду позже, — смиренно молвил он и больше не показывался на глаза царю.

В этот день артисты были в ударе. Великолепно вел свою партию хор, блистали на выходах актеры в масках, умело играли музыканты. Не искушенные подобными зрелищами, македонцы остались довольны сюрпризом своего царя, оживленно обсуждая и комментируя все действия представленной им трагедии.

Темные сумерки прочно заполнили улицы Пеллы, когда зрители стали покидать театр. На этот раз Филипп покинул его первым, но как учтивый хозяин, остался стоять у входа, слушая благодарные слова в свой адрес за доставленное удовольствие. Рядом с ним стояли два Александра, сын и зять.

Царь находился в благодушном состоянии и когда из темноты вновь возник Павсаний, он не посмел отказать просителю и протянул руку к его свитку. Дальше все произошло в один момент. Вместо того, чтобы подать свой свиток, юноша бросил его на землю и в его руке появился маленький, но острый кинжал. Короткий взмах и новый гегемон Греции, а также будущий освободитель Ионии, рухнул на землю с пробитым сердцем.

От испуга, стоявший рядом с царем зять отпрянул в сторону, помешав Александру поддержать стремительно падающего Филиппа. Он успел подхватить его почти у самой земли. От сильного толчка изо рта царя выплеснулась струйка крови и, не прожив на руках у сына и минуты, Филипп умер, так и не осуществив своей главной мечты жизни.

Сжимая в руках умирающего отца, Александр метнул гневный взгляд в сторону зазевавшихся телохранителей и, вскинув руку, в след убегающему убийце пронзительно крикнул: — Держите его!

Ударив царя кинжалом, Павсаний бросил окровавленный клинок на землю и бросился прочь, стремясь найти спасение в темноте наступивших сумерках. Ему нужно было пробежать всего несколько шагов, чтобы затеряться среди узких улочек и переулков, окружавших театр.

Павсанию едва не удалось ускользнуть, но на его беду в числе стоявших у входа гостей был Арабей Линкестиец. Он раньше других оправился от шока и, выхватив у ближайшего воина копье, проворно метнул его вслед беглецу.

Пущенное умелой рукой копье настигло юношу как раз на пороге спасительной тьмы. Мощный удар в спину сбил Павсания с ног. С развороченной грудью он рухнул в дорожную пыль, отчаянно перебирая обутыми в сандалии ногами и надсадно хрипя пробитыми легкими. Когда царская стража подбежала к нему, он уже был мертв, навсегда унося с собой все тайны этого заговора.

Так закончилось царствование одного великого деятеля Эллады и началось царствование другого. Который своими деяниями смог превзойти всех вместе взятых греческих героев, что были до него и появившихся после. Ему были неведомы нити судьбы, что соткали для него великие богини Мойры, но он явственно чувствовал, что смерть отца открывала ему дорогу к великим деяниям.

Глава V. Защита своего престола.

Все что случилось в театральном проходе, сначала буквально выбила из колеи, наследника македонского престола. Отец буквально несколько минут назад был жив, здоров и с нескрываемым интересом поглядывал на молоденьких хористок прибывших вместе с греческими актерами, теперь грузной колодой лежит на земле у ног беснующих от страха и растерянности македонцев.

Столь стремительный уход того, перед кем трепетала вся Греция вместе с многочисленными соседями, кого опасалась Персия, и вся варварская Ойкумена никак не укладывалось в голове у Александра. Все было дико, неправильно, неверно и от горького осознания, что исправить ничего нельзя, царевича охватил гнев, и с каждой секундой он становился все больше и больше, затмевая в его душе все остальные чувства.

Быстрая смерть Павсания, отнявшего у него близкого и родного человека, ничуть не принесла Александру чувство облегчения или справедливости. Наоборот, от осознания того, что убийца не будет, подвергнут пыткам, не будет от них страдать, и не назовет имена своих подлых сообщников, гнев царевича ещё больше усилился.

— Ты слишком поторопился убить его! — раздосадовано выкрикнул он Линкестийцу смотревшему, как воины подняли с земли мертвое тело убийцы македонского царя. Арабей не ожидал столь явного и быстрого упрека в свой адрес, и лицо его предательски дрогнуло от страха разоблачения.

Разгоряченный Александр буквально интуитивно почувствовал неладно и буквально впился глазами в Линкестийца.

— Он мог бежать и тогда царь Филипп остался бы неотомщенным — твердо ответил стратег, но царевич подобно охотничьей собаке ощущал запах страха исходивший от Арабея Линкестийца.

— Ты поторопился убить его! — продолжал обвинять стратега Александр, но тот уже полностью взял себя в руки и уверенно произнес:

— Он мог убежать и скрыться! И я ничуть не сожалею, что убил эту мерзкую гадину. Эй, стража унесите прочь эту падаль! — приказал стратег воинам и, не поворачивая голову в сторону Александра, Арабей удалился.

На эту маленькую перепалку никто из присутствующих людей не обратил никакого внимания, так как с каждой минутой крик, гам и стенания на площади перед театром становились все больше и сильнее.

Кто-то уже догадался пригнать рабов с носилками, на которых во дворец было отправлено два тела; убитого царя и молодой царицы Клеопатры. Молодая царица упала в обморок, едва узнала о гибели своего супруга.

Во всей этой суматохи лишь один Антипатр сохранил ясный ум. Он подошел к Александру, и крепко взяв его за руку, отвел в сторону.

— Это заговор, — уверенно сказал стратег, глядя прямо в глаза царевичу, — и в нем замешан не один Павсаний, поверь моему опыту.

— Я это тоже чувствую Антипа, что делать?

— Немедленно отправиться к нашим солдатам, собрать военный совет и попытаться получить для тебя македонский престол. Если не сделать это сейчас, утром боюсь, будет уже поздно.

— Ты абсолютно прав Антипа, идем седлать коней — быстро согласился Александр, но в это время к ним из взбудораженной толпы выскочил Филота.

— Александр, тебе нужно срочно собирать воинское собрание — скороговоркой выпалил друг детства, едва только оказался рядом с царевичем.

— Именно этим мы с Антипатром и собираемся заняться. Ты со мной Филота? — взгляд Александра пытливо воззрился на своего друга, как бы проверяя его на прочность.

— Всегда и везде — с гордостью ответил македонец, протянув другу свою руку, которую тот с радостью пожал. Через несколько минут, черные кони уже уносили троицу из объятой горем и тревогой Пеллы в походный лагерь, раскинувшийся вблизи столицы.

Стоявший на часах караул безропотно пропустил через лагерные ворота Александра и двух стратегов, которые разорвали мирный сон спящих в палатках воинов громкими криками: — Тревога, тревога!

Прошедшим хорошую выучку многочисленными войной и частыми нападениями, македонским солдатам не понадобилось много времени, на то чтобы собраться с оружием в руках на центральной площади лагеря.

Там в свете ярких факелов стоял Александр, уже успевший сменить свою повседневную тунику на легкие боевые доспехи. Глаза царевича были наполнены огромной тоской и скорбью, но вместе с тем вся его фигура просто пылала решительностью довести до конца начатое им дело.

Чуть далее, за спиной македонца стояли стратег Антипатр и начальник конницы Филота, так же блистая металлом своих доспехов, сжимая в руках гривастые шлемы. Вся эта троица, ярко освещенная огнем пылающих факелов, на фоне мрака ночи была похожа на спутников ночной богини Гекаты, которая решила за что-то покарать людей, прислав к ним своих мрачных глашатаев.

От подобного зрелища страх и тревога моментально сжали сердца воинов заполнивших лагерную площадь в этот неурочный час. Александр терпеливо дождался тишины, и властно подняв вверх правую руку, заговорил своим громким звенящим от негодования голосом.

— Македонцы, мои боевые товарищи и братья. Я прибыл сюда к вам со страшным известием. Всего час назад в Пелле, от руки подлого убийцы Павсания погиб ваш царь и мой отец — Филипп македонский.

Крики горя и разочарования потрясли македонский лагерь от произнесенных слов Александра. Всех стоявших вокруг него людей, моментально захлестнула огромная волна лютой ярости и ненависти, выразившаяся в гортанном вое, топоте ногами и громыхания оружия о щиты или шлемы.

Солдаты действительно любили своего царя, вместе с которым смогли одержать множество побед, и кто собирался покорить для них самое богатое царство на земле Персию. Некоторые, из воинов узнав о смерти Филиппа, бросались на землю и принялись истерично биться об нее, но большинство кричали в лицо Александра лишь только одно слово: — Смерть, смерть, смерть!

Опытный ученик Аристотеля, очень обрадовался этим словам. Выждав еще некоторое время и убедившись, что воины продолжают требовать наказания, вновь поднял руку, прося тишины.

— Подлый убийца моего отца уже наказан. Его сразила царская стража когда, свершив свое черное дело, он пытался скрыться от правосудия и мести всех тех, кто любил царя Филиппа. Но остались ненаказанными те люди, которые подтолкнули этого человека к этому преступлению. Павсаний это только маленькая верхушка той огромной горы заговора, что был составлен врагами моего отца против него, против вас, против нашей Македонии. Его убили накануне большого похода, и нет сомнения в том, что это сделали те, кто не хотел его осуществления. Вину некоторых изменниках я твердо знаю, о многих лишь догадываюсь, но собираюсь обязательно покарать их. Поможете ли вы мне, верные друзья и соратники моего великого отца свершить священный долг мести, к которой меня призывает его коварно пролитая кровь.

Мощный рев из тысячи глоток был ответом Александру на этот вопрос, и царевич радостно вскинул руки в знак понимания и согласия с мнением, стоявших перед ним воинов.

— Но для того, что бы я смог выполнить вашу волю и справедливо покарать всех заговорщиков, мне необходима еще одна ваша поддержка. Я говорю об утверждении воинским собранием нового македонского царя на престоле моего отца. Сейчас стоя пред вами войсковым собранием я предъявляю свои права на этот высокий, но очень опасный для жизни трон и прошу вашего согласия! — выкрикнул в разгоряченную толпу Александр, и она одобрительно загудела в ответ. Никто из воинов не крикнул ему слова несогласия, и царевич продолжил свою речь.

— Все вы прекрасно знаете меня по войне с фракийцами и трибалами, фокейцами и локрами. Со многими из вас я скрепил кровное братство на поле Херонеи, прорывая железные порядки 'священного фиванского' отряда. По воле отца я должен был идти с вами против персов на чьи деньги, несомненно, и было организовано это убийство. Все с кем мне приходилось вместе биться против врага, знают, что я всегда держу слово. Сейчас, стоя перед вами, я клянусь бессмертными богами Олимпа продолжить поход против персов, сломить их и перенести их богатое счастье в нашу маленькую Македонию. Как того хотел мой отец и ваш царь — Филипп македонский.

От этих слов гул одобрения в рядах, стоявших перед царевичем солдат, ещё больше усилился и уверенно набирал силу. Видя столь благоприятную реакцию войска на слова Александра, стратег Антипатр решил ковать железо пока оно горячо.

— Кто за избрание царевича Александра македонским царем, пусть станут по мою правую руку! — зычным командирским голосом повелел стратег, обращаясь к собравшимся на площади людям.

— Кавалеристы не посрамите своего командира в этот скорбный для нас всех час! — громко добавил Филота, выступая рядом с Антипатром и демонстрируя свою поддержку претенденту, — я и мой отец стратег Пармерион очень надеемся на вас.

Сердце бешено стучало в груди у Александра. Оно подобно птице пыталась выпрыгнуть из его груди, в те минуты пока необъятная масса солдат шевелилась во мраке ночи, совершая свой выбор нового македонского царя.

Первыми по незримому сигналу Антипатра вперед выступили простаты и гоместы, уверенно встав по правую руку своего стратега. Вслед за ними тонкими ручейками потекли простые воины, чье число стало увеличиваться с геометрической прогрессией с каждой минутой.

Многих убедили слова и богатые посулы Александра, другие привычно повиновались своим командирам, наивно полагая, что они знают что делают.

Вскоре все находившиеся на площади македонские войны безоговорочно признали право Александра занимать царский престол Аргидов. Видя это, Антипатр поспешил закрепить успех, приказал воинам поднять избранного царя на большой царский щит.

Сноровистые солдатские руки ловко и быстро подняли вверх ритуальный щит, на котором, широко расставив ноги, стоял, новый македонский владыка. В ярком свете костров и факелов, войску и миру блистая металлом своих доспехов, явился человек, которого многие из собравшихся воинов в этот момент поневоле сравнили с богом Аресом, спустившимся с Олимпа на землю.

Так убедительно и властно взирал на них со своего импровизированного пьедестала Александр, что многие македонские воины были рады повиноваться ему в порыве страсти и восторга.

Антипатр прекрасно знал, что подобное провозглашение не совсем законно. Обычно кандидатура царя обсуждалась высшими командирами и только, затем выносилась на утверждение общевоинского собрания.

Ломая старые традиции, стратег очень рисковал своей головой но, заметив с какой твердостью, простые воины приняли кандидатуру Александра, он немного успокоился. Все-таки хорошо ощущать за своей спиной поддержку десяти тысяч человек, прошедших множество больших и малых войн.

Вместе со всеми славил Александра его старый друг Филота, на дне души которого был страх за своего отца Пармериона, накрепко застрявшего в Геллеспонте вместе с Аталлом. Для него кандидатура старого друга на македонском престоле была единственно приемлемой. Ни сам Аталл, как возможный регент Европы, ни братья Линкестийцы как регенты при Аминте, сыне старшего брата Филиппа царя Пердикки, не давали Филоте того, что мог дать ему Александр. Хоть он и донес на него покойному царю Филиппу, но ничуть не сомневался, что старый друг по достоинству оценит его поддержку в столь важном для обоих деле.

Александр остался в лагере до утра, грамотно и быстро раздавая приказы о подготовке к скорому движению на столицу, ни на минуту не смыкая усталых глаз. Едва солнце поднялось над горизонтом, как македонский царь уже покинул лагерь, взяв с собой надежный конный эскорт вместе с Антипатром, приказав Филоте вместе с частью войска немедленному выступлению на столицу.

Пелла встретила грустью и печалью своего нового монарха, ничего не подозревая об его избрании. Въехав в город, Антипатр сменил стражу, оставив часть конных у ворот, через которые вскоре должны были подойти основные силы молодого царя. Александр прекрасно знал, с кем предстояло бороться за власть, и не желал предоставлять врагу ни малейшего шанса.

Едва только Александр оказался во дворце, как приказал на правах наследника престола, немедленно собрать всех высоких вельмож в главном зале для обсуждения церемонии похорон царя Филиппа. Дворцовая челядь в испуге глядела на вооруженную толпу людей, моментально взявших под контроль все главные проходы здания.

Уверено чеканя шаг по плитам дворца, Александр направился в сопровождении эскорта в комнату, где находилось тело убитого отца. Похоронные плакальщицы уже обмыли погибшего царя от крови и умастили маслами, дабы тлен тела не был сильно слышан. Филипп был одет в простую белую тунику с незамысловатым узором, что очень покоробило Александра.

— Неужели мой отец не заслужил более богатой одежды!? — с гневом обратился он к слугам. — Царь умер и теперь его можно не бояться.

Голос пронзительно звенел под сводами комнаты нагоняя страха на находившихся в зале людей.

— Да славного Филиппа уже нет, но остался его сын Александр. Немедленно переоденьте царя в подобающие его сану одежды. Гармост проследи, что бы твой царь получил все то, что необходимо для достойных похорон — обратился Александр к одному из ветеранов своего отца. Его левую щеку пересекал ужасный шрам от вражеского меча и когда, услышав приказ, он криво усмехнулся, у всех находившихся в комнате людей по коже побежали противные мурашки.

— Будь спокоен государь, твой отец предстанет для прощания с войском в самом лучшем наряде — уверено произнес ветеран, многозначительно поигрывая своим клинком.

Молодой правитель благодарно кивнул ему в ответ и в этот момент, в комнату вошла царица Клеопатра, одетая в траурные одеяния.

Александр не стал поприветствовать молодую женщину, невольно разрушившую всю его прежнюю жизнь. Надменно подняв голову, он прошел мимо убитой горем царицы, так как будто ее не было и в помине, бесцеремонно растолкав всю ее свиту.

Он собирался посетить покои своей матери Олимпиады, но подбежавший к нему слуга сообщил, что члены царского совета уже прибыли во дворец и желают видеть его.

— Желают видеть? — многозначительно переспросил он и, не дождавшись ответа, направился в тронный зал в сопровождении своей свиты.

Сколько раз в своей жизни Александр заходил в этот зал как сын царя и наследник престола, но теперь он вошел, как полноправный властитель готовый с оружием в руках отстоять свое право на власть, врученную ему этой ночью солдатами отца.

Докладывавший о церемонии предстоящих похоронах управляющий двором Клеандр поперхнулся на полуслове, видя как вслед за Александром и Антипатром в распахнувшуюся дверь зала, бренча оружием, вошел эскорт кавалеристов.

Стоявший во главе стратегов и знатных македонцев Арабей Линкестиец, инстинктивно дернул щекой, увидев столь неординарное появление в собрании приглашенного им сына царя.

— В чем дело Антипатр? — недовольно спросил Линкестиец, намеренно не замечая присутствие Александра, стремясь с первых минут разговора поставить его в зависимое от себя положение. — Зачем явились сюда эти войны, тогда как мы обсуждаем важные государственные дела.

— Они явились сюда как мой почетный эскорт Ариба — опередил стратега с ответом Александр, решивший, не мудрствуя лукаво сразу обозначить свою позицию в столь важном для всех деле.

— С каких пор у простого македонского царевича появилось такое сопровождение, — язвительно бросил Арабей, — почетный эскорт положен царю, а ты, насколько мне известно, таким еще не являешься.

Гул одобрения и тихие смешки пронеслись за спиной, стоявшего перед Александром стратега. Арабей всю ночь потратил на обработку большей части влиятельной знати и военных для признания ими права наследования македонским троном Аминты, сына ранее погибшего в битве царя Пердикки.

Тогда, из-за малого возраста наследника и сложности положения в государстве, Филипп был провозглашен регентом. Благодаря грамотному управлению страной и громким воинским успехам, регент сумел полностью оттеснить Аминту в тень, и когда тот стал взрослым, по желанию войскового собрания был провозглашен полноправным царем Македонии. Теперь Арабей хотел сделать ловкий ход, опираясь на пострадавших от сильной руки покойного средних и крупных землевладельцев и посадить на престол послушного ему человека.

Около половины собравшихся в зале людей были готовы поддержать кандидатуру, предложенную Линкестийцем, стремясь ограничить набравшую силу при правлении Филиппа, царскую власть. Сегодня Арабей собирался дать решительный и бесповоротный бой филиппову наследнику, который должен будет окончательно похоронить права на престол любого из сыновей покойного.

— Ты совершенно прав Арабей Линкестиец, — громко и четко произнес Александр, глядя прямо в глаза противнику, — эскорт положен только македонскому царю, которым на сегодняшний день я и являюсь.

Новый гул потряс ряды стоявших за Арабеем людей, теперь это был гул удивления, непонимания и негодования. Все они прибыли сюда, что бы выгодно продать свои голоса претендентам на престол и вдруг им объявляют, что в избрании царя обошлись без них.

— Я не помню, что бы верховный совет и воинское собрание рассматривали твои права на македонский престол Александр, а уж тем более утверждали ее — нравоучительно произнес Линкестиец, обведя своим взором стоявших македонцев. Новый гул одобрения был ответом на слова стратега, знать не желала просто так уступать свои исконные права на утверждение нового царя. Она моментально сплотилась вокруг ответчика, едва почуяв реальную угрозу своим привилегиям.

— Отец не провозгласил тебя свои соправителем страны, — раздались гневные выкрики из толпы, — ты только числился его наследником, но кроме тебя есть и другие достойные кандидаты на царский венец.

Александр и бровью не повел, выслушивая подобные упреки знати в свой адрес. С невозмутимым лицом он внимательно отмечал реакцию собравшихся, стараясь запомнить всех им недовольных. А их становилось все больше и больше. Подобно гончим собакам, обкладывающим зверя, они стали приближаться к Александру, демонстрируя свое видимое превосходство.

Неожиданно царевич быстро вскинул правую руку, и гул голосов в зале моментально смолк, словно признавая право стоявшего человека командовать ими:

— Вы правы благородные македонцы, — насмешливо произнес Александр. — Мои права на царский престол не обсуждалась вами, но зато они были обсуждены этой ночью македонским войском, которое единогласно признало правоту моих притязаний на престол Аргидов и этой ночью провозгласило меня новым македонским правителем. Антипа подтверди!

Старый стратег выступил вперед и произнес: — Действительно, собранные в лагере воины, этой ночью подняли царевича Александра на священный щит, и теперь он наш новый правитель.

Вновь стены зала сотрясла буря негодования и несогласия с подобной кандидатурой на трон.

— Это грязное нарушение наших обычаев — надсадно гремел Арабей, и ему вторили многие из собравшихся аристократов. Они еще больше сплотились подле Линкестийца, негласно признав его своим вожаком, не желая отдавать Александру своего давнего права избирать себе царей.

— Не позволим нарушать традиции и заветы наших предков — яростно брызжа слюной, выкрикивал Антиох Орестид, и многие из его родни поддержали его гортанными киками и топтанием ног. Один тимфеец Полисперхон не торопился высказывать свое мнение. Он, терпеливо выжидая дальнейшей развязки столь важных событий, справедливо пологая, что у Александра есть ещё козыря в рукаве. И не ошибся.

От сильного и властного толчка раскрылась дворцовая дверь и, твердым шагом, в зал вошел, сверкая своим боевым доспехом, стратег Филота.

— Государь! — весело и звонко произнес он, — избравшее тебя царем войско стоит возле дворца и ждет твоих приказов.

Сквозь распахнутые Филотой двери, собравшимся в зале македонцам, были хорошо видны бронзовые шлемы гоплитов толпившихся перед тронным залом. Насладившись произведенным эффектом, Александр воскликнул: — Ко мне мои верные солдаты! Как ваш царь, я приказываю арестовать предателей и изменников, польстившихся на персидское золото.

И тут у Линкестийца не выдержали нервы. Пологая, что заговор полностью раскрыт и царевичу все известно, стратег выхватил кинжал и бросился с ним на Александра. Он успел пройти всего только четыре шага, как царь молниеносно выхватил копье из рук стоявшего рядом с ним солдата и коротким, но сильным взмахом буквально вогнал его в грудь предателя. Бросок был точен и сраженный ударом Линкестиец рухнул замертво к ногам Александра, так и не успев совершить свою месть.

Столь быстрая смерть Арабея, буквально парализовала до этого момента бунтовавших аристократов. Вид крови из пробитой груди Линкестийца, расползавшейся по белому полу буквально заворожил их, и они уже абсолютно не сопротивлялись солдатам которые, повинуясь указующему персту нового царя, арестовывали всех, на кого только он был обращен. Заломив руки и награждая их тумаками, солдаты грубо выволакивали цвет македонской знати прочь из зала.

— Арестованных обыскать и отвести в подвал для допроса — величественно бросил Филота, который буквально упивался своей возможностью уничтожить любого, из числа тех с кем раньше мог говорить только в уважительном тоне. Число присутствующих в зале вельмож быстро уменьшалось. У Александра была прекрасная память, да и Филота с Антипатром постарались под шумок свести старые личные счеты.

— Доставь во дворец Карана и Аминту, — приказал своему другу Александр желавший раз и навсегда избавиться от любых претендентов на трон, — немедленно поставьте крепкий караул у дверей покоев царицы Клеопатры. И уберите тело Арабея, он уже сильно утомил меня своим видом.

Получив приказы, воины поспешили очистить зал и едва за ними закрылись двери, в зале наступила звенящая тишина. Александр уверенным шагом подошел к трону своего отца и властно сел на него.

— Надеюсь, все одобряют выбор нашего воинского собрания — вопросительно произнес царь, обведя своим пронзительным пристальным взглядом оставшихся в зале македонян. Будь его воля, он бы отправил в подвал почти всех из общего числа стоявших перед ним вельмож, но это дало бы повод к большим смутам, которые надолго отодвигали персидский поход.

— Мы поддерживаем выбор нашего войска. Он самый разумный из всех возможных — поспешно проговорил Полисперхон. Стратег быстро сориентировался в новых обстоятельствах и теперь старался, как можно больше выиграть для себя, первым из стоявших в зале признав своим правителем Александра. Нестройный гул поддержки слов тимфейца, выдавили из своих рядов македонские аристократы, пораженные страхом возможной расправы над ними.

— Я нисколько не сомневался в этом друзья. Ну, раз все вопросы с престолонаследием разрешены, то пусть уважаемый Клеандр подробно расскажет мне, как он собирается хоронить моего отца Филиппа — произнес Александр, поудобнее устраиваясь на троне своего отца.

Так произошло вступление на трон молодого человека, который, проложив свою дорогу к отцовскому престолу с помощью оружия, окропив его пролитой кровью своих противников. Потом, ради соблюдения обычаев при стечении огромной толпы народа на его голову возложат корону Аргидов и дадут в руки символы царской власти, но сейчас сидя на царском троне, Александр понимал, что истинная власть стоит за дверями, готовая выполнить его любой приказ.

Похороны царя Филиппа состоялись на следующий день после описанных выше событий. Александр милостиво одобрил выбранное Клеандром место для последнего упокоения своего великого отца, приказав начать работу немедленно и к утру, первая воля нового владыки Македонии была выполнена.

Осмотрев выкопанную могилу, царь приказал добавить еще одну камеру для останков Аминты и Карана, которые были умерщвленных прошлой ночью по его приказу. Официально было объявлено об их причастности к заговору Павсания, но все прекрасно понимали истинную причину их смерти.

Расторопный стратег Филота арестовал сыновей Пердикки и Филиппа прямо в их домах, и доставил обоих царевичей в царский дворец, где их немедленно удушили, едва они переступили порог пыточной камеры.

Весь день и всю ночь, в царском дворце в полную силу работала следственная машина, задачей которой было выявить всех заговорщиков рискнувших уничтожить благородный дом Аргидов. Все арестованные по указу царя подверглись незамедлительным пыткам и избиениям.

Царские дознаватели хорошо знали свое дело и уже к вечеру появились первые подтверждения о причастности персов к убийству Филиппа. Проведший без сна вторую ночь, Александр узнал массу интересных подробностей заговора, о существовании которого мог только смутно догадываться. Взятые под стражу аристократы оказались людьми очень трусливыми и, стремясь спасти свои жизни, старались первыми рассказать дознавателям все, что знали о заговоре, при этом охотно оговаривали других и стремились выгородить себя.

Арестованные полностью подтвердили наличие в заговоре персидского золота, о котором многие из схваченной знати знали или догадывались, совершенно не заботясь о дальнейшей судьбе своей страны стремясь решить только личные интересы. Все они были сильно обиженны на Филиппа лишившего их части старых вольностей и не скрывали этого. С каждым часом, перед Александром все шире и полнее вырисовывался полномасштабный заговор в среде македонской знати организованный персами.

Филота только успевал относить царю, листы дознания заговорщиков и, тут же получив новый приказ, спеша произвести новые аресты или нажать на заинтересовавшего царя арестанта своими показаниями.

Вместе с царем листы допроса читала и царица Олимпиада, для которой этот день был лучшим за многие годы ее жизни. Допустив эпиротку к следствию, Александр на деле смог убедиться в проницательности и деловой хватке своей матери. Гневно сдвигая брови при прочтении листов, Олимпиада безошибочно отделяла главных участников заговора от второстепенных болтунов и изменников, настаивала на их новом немедленном допросе и каждый раз, Филота приносил царю подтверждение ее предположений.

Главой заговора против Филиппа были братья Линкестийцы Арабей и Геромен. Именно они уговаривали знать поддержать кандидатуру Аминты в обмен на золото, которое раздавали щедрой рукой направо и налево. Если первый из братьев заговорщиков пал от руки Александра, то второго брата Филота успел арестовать. Правда, едва увидев стражу, он попытался ударить себя мечом, но неудачно и наскоро перевязанного его доставили во дворец.

Подвергнутый усиленному допросу, арестованный Геромен Линкестиец, обильно истекавший кровью из широкой раны на животе, поспешил во всем признаться только бы поскорее прекратить свои невыносимые мучения. Он назвал всех, кроме своего брата Александра, упорно пологая что, сохранив ему жизнь, он сможет в дальнейшем отомстить наследнику Филиппа.

Геромен мужественно перенес все пытки, которым его подверг Филота стремившийся выведать как можно больше заговорщиков и сочувствовавших им, откровенно радуясь, когда всплывало имя человека чем-то обидевшего сына Пармериона.

Принимая активное участие в допросах и пытках, и Антипатра, который со своей честолюбивой натурой тоже был, не прочь свести старые счеты со всеми теми кто, по его мнению, ранее пытался оттереть стратега от македонского царя или подвергал сомнению его воинский талант. Однако старый стратег прекрасно понимал, что нельзя развязывать кровавую вакханалию перед предстоящим походом. Поэтому он решил ограничиться истинными заговорщиками и включить в них тех невинных македонцев, что были задержаны в зале по приказу царя.

По приказу Александра всех выявленных заговорщиков пригнали к свежевырытой могиле царя, дабы там над ними было свершено правосудие. Но перед этим состоялось прощание македонского народа с тем, кто совсем недавно праздновал свадьбу своей дочери. По приказу Александра для Филиппа был сооружен огромный деревянный помост, на который в великолепном убранстве было положено тело убитого. С миртовым венком на голове и возлегая на дорогом персидском ковре, по замыслу Клеандра, погибший царь символизировал посмертное попрание над своими врагами, с которыми злая судьба не позволила скрестить свои мечи.

Вся Пелла скорбела о безвременно ушедшем правителе, дружно облачившись в траурный наряд. По знаку жреца Алисандра, царь взял в руки просмоленный факел, и поджег хворост, сложенный возле основания костра. В одно мгновение языки пламени разбежались по всем концам помоста и устремились, вверх закрыв от зрителей тело умершего.

Многие из македонцев предлагали предать останки Филиппа земле, как это делали со многими царями до него, но Александр настоял на их сожжении, уравняв, таким образом, своего отца с великими героями Эллады и Македонии.

— Он сделал не меньше подвигов в своей жизни, чем Ахиллес, Леонид или Архелай — произнес молодой владыка вельможам, когда те только заикнулся об обычных похоронах. Клеандр моментально уловил пожелания Александра и теперь гордо наблюдал за своим творением.

Отдавая последние почести своему любимому полководцу, мимо погребального помоста церемониальным шагом, в полном молчании проследовало всю македонское войско, начиная от легкой пехоты и заканчивая сариссофорам. Смотря на яркое пламя костра, солдаты стали стучать своим оружием и выкрикивать слова брани в адрес заговорщиков.

Едва костер догорел, как останки царя, были тщательно собраны в большую урну из слоновой кости, которую украшала золотая четырех угольная звезда по бокам, и под многочисленные крики стенания плакальщиц были неторопливо опущены в могильную камеру. Рядом с урной Филиппа положили его боевые доспехи, любимую сариссу, меч, шлем и шит; все оружие воителя, которое долгое время служившие ему верой и правдой.

Вместе с царем в землю опустили тела Клеопатры и Европы, которых удавили глубокой ночью по требованию Олимпиады, с молчаливого согласия Александра. Молодая женщина отчаянно сопротивлялась палачам, но ловко накинутая кожаная петля удавки прервала ее земной путь, перед этим прервав жизнь и крошки Европы.

Увидев их мертвые тела Олимпиада обрадовалась, но радость её была короткой. Уже на следующий день, по столице поползли слухи, что царевна Европа жива, так как в самый последний момент её подменила преданная царице нянька.

Эпиротка попыталась разобраться в этом вопросе, но все концы оказались обрублены. У схваченной по ее приказу няньки было слабое сердце, и она скончалась на первом же допросе, едва на нее обрушился кнут палача.

Вместе с Филиппом положили также его оружие и все предметы, необходимые царю в загробной жизни, после чего мастера похоронного дела водрузили на могиле каменную плиту. Когда каменная крышка навеки отгородила умершего воителя от мира живых, Александр первым бросил на нее горсть земли, а вслед за ним бойко заработали лопаты могильщиков.

Однако этим похоронный ритуал еще не закончился. По кивку царской головы, стражники вывели на могильный холм всех арестованных ранее заговорщиков. Именно на могиле убитого царя, предстояло им получить свое возмездие.

Царский палач вместе с подручными выкатил большую дубовую плаху и воткнул в неё топор. Перед казнью, глашатай громко объявлял стоящему войску вину каждого казнимого, и каждый раз из солдатских рядов неслись крики одобрения вынесенным царем приговором.

В числе первых казнили Геромена Линкестийца. Окровавленного его принесли к месту казни на носилках, где поставив главного заговорщика на колени перед плахой, палач свершил свое дело. Рядом было воткнуто копье с насажанной на него головой брата Арабея, которого Александр так же приказал казнить уже мертвого.

Ужасов казни избежал их третий брат — Александр Линкестиец. Доставленный во дворец, он валялся в ногах у молодого монарха, умоляя даровать ему жизнь, поскольку никакой вины за ним нет. Александр недолго колебался. Слова Линкестийца были чистой правдой, и проявляя царскую милость, он отпустил подозреваемого, зачисли при этом молодого человека в свою свиту.

Вслед за главными заговорщиками шли все остальные, кто особо рьяно выступал против Александра в тот злополучный для них день или имел несчастье поддерживать братьев Линкистийцев.

Благородная кровь широкой рекой лилась на могилу царя под улюлюканье солдат, которых вид казни только распалял все больше и больше. В один момент Пелла как бы на время перенеслась в легендарные времена, когда предки македонцев, желая умилостить душу умершего царя, обильно приносили человеческие жертвы.

Твердо, досмотрев до конца казнь своих врагов, Александр сел на своего верного коня Букефала и поскакал во дворец, где его уже ждало много важных дел.

Глава VI. Защита наследия.

По морским просторам Геллеспонта в сторону Абидоса плыл легкий кораблик, несший на своем борту несколько человек. Отправленные несколько дней из Пеллы по секретному приказу царя Александра, они стремились как можно скорее попасть в лагерь Пармериона, чьи войска отошли за стены города под непрерывными ударами наемников Мемнона.

Во главе плывущих македонцев был Эригний. Старый друг молодого царя, который вместе с другими царскими товарищами, ранее высланными из страны царем Филиппом, был спешно призван обратно.

Вернулся Гефестион, Гарпал, Неарх и всем им Александр нашел дело в своем неспокойном царстве. Именно неспокойное, поскольку сразу после смерти Филиппа, его молодому наследнику пришлось доказывать силой, свое право занимать престол Аргидов. Многие, из соседей посчитав его молодость за слабость, заявили, что не собираются выполнять ранее принятые перед царем Филиппом обязательства.

Хуже всего приходилось с застрявшим в Азии македонским авангардом под командованием Пармериона и Аталла. Едва до них докатились известия о смерти царя и казни заговорщиков и Клеопатры, Аталл принялся налаживать тайные переговоры с противником, подбивая македонцев перейти на сторону персидского монарха.

Пармерион спешно донес об этом в столицу и Александр решил незамедлительно принять меры, что бы ни потерять часть армии. Эригний вез царское письмо стратегу с приказом, что следовало Пармериону предпринять в этой сложной ситуации.

Все спутники Эригния были крепкие и сильные люди, один вид которых полностью выдавал их профессию. Они специально вышли в открытое море с тем расчетом, чтобы прибыть в Абидос глубокой ночь. Подобная осторожность была вызвана необходимостью, сохранить сам факт прибытия царского посланника в глубокой тайне.

Стоя на открытой палубе, Эригний с нетерпением вглядывался в морской горизонт, желая как можно скорее увидеть противоположный берег моря, однако он упорно не желал показываться. Македонец был горд царским поручением, горячо заверив Александра, что выполнить его поручение любой ценой.

Пробыв около года на чужбине, Эригний страшно обрадовался, когда царский гонец разыскал его в приграничной Фессалии, вручив изгнаннику письмо Александра и кошелек с деньгами для его быстрого возвращения. В тот же день, уладив все свои дела, Эригний отправился в Пеллу, внимательно слушая и наблюдая за всем тем, что только попадалось и встречалось на его пути.

Македонский царь был очень рад возвращению своего друга. Его появление во дворце было светлой искрой радости в ворохе тех мрачных новостей, что подобно снежной лавине обрушились на молодого царя. И самой грозной из них было нежелание греков признать Александра греческим гегемоном. Гордая Эллада склонила голову перед силой Филиппа, но она упорно не хотела передавать это звание его сыну.

Узнав от старого друга, что в прежде дружественной македонцам Фессалии началось опасное брожение способное перетянуть страну в стан его врагов, Александр действовал решительно и смело. Для противодействия тайным замыслам врагов, он собрал лучшие силы своего войска для марш броска на Фессалию. Вскоре войско покинуло Пеллу, но за день до начала похода, Александр отправил в Абидос старого друга с тайным посланием.

Пармерион встретил Эригния с двойственным чувством. С одной стороны он испытал облегчение, поскольку понимал, что опасная проблема для македонского войска будет решена, но с другой стороны стратег боялся, что решение это будет сопряжено с большой кровью.

Очутившись в покоях полководца, посланник царя вручил ему одно из трех привезенных им писем от Александра. Пармерион внимательно прочитал царский приказ, вменявший ему в обязанность, как можно скорее взять под стражу стратега Аталла и всех тех людей кто подозревался в сношениях с врагами Македонии. Убедившись, что стратег закончил чтение, Эригний произнес тихим голосом: — А на словах царь Александр велел передать тебе, чтобы ты не спешил сохранить жизнь изменнику Аталлу. Если он будет убит, наш правитель не особенно огорчиться от этого происшествия.

Полководец понятливо опустил свои темные густые брови, прекрасно догадываясь о причине столь необычного приказа монарха. Аталл имел много друзей и сторонников в рядах македонского войска, и вносить дополнительный раскол в уже потревоженные ряды командиров и солдат было очень рискованно, при столь неспокойном положении на границах царства.

— Царь Александр поступает очень мудро, желая устранить столь опасного смутьяна как Аталл, — важно произнес Пармерион, — но, кто осуществит волю монарха?

Эригний прекрасно понял подобную щепетильность стратега. Пройдя множество войн и походов, старый полководец не желал вешать на себя сомнительный титул палача, даже по желанию царя.

— Ох, эти старики вечно они видят проблемы там, где их совершенно нет и в помине — недовольно подумал молодой посланник и был совершенно не прав, поскольку на жизнь в пятьдесят шесть лет смотришь гораздо по иному, чем в двадцать.

— Я сам свершу волю царя, главное чтобы изменник явился к тебе во дворец без охраны.

Пармерион облегченно перевел дух и, склонив голову в знак признания царской воли, сказал. — Я сейчас же пошлю за ним доверенного человека с просьбой явиться ко мне на важный разговор.

В том, что Аталл явиться к нему один и без охраны, Пармерион нисколько не сомневался. Стратег уже не один раз вел с ним тайные беседы, открыто сказав о назревшей необходимости сменить владыку. Заговорщик дал стратегу десять дней на размышление, после которых он собирался поднять бунт в рядах македонского войска. Сегодня начинался восьмой день и Пармерион был уверен в успехе дела.

Все получилось, так как и предполагал старый лис. Начальник кавалерии и бывший царский родственник очень обрадовался приглашению от Пармериона, поскольку ему страшно не хотелось применять насилие над своим старым товарищем. Персидский сатрап Артобазан уже клятвенно подтвердил македонскому воителю царские гарантии достойной жизни в Персии, если он вместе с македонским войском перейдет на сторону царя Аорта.

Кроме этого вельможа передал пожелание царя видеть именно Аталла на македонском троне в случае, если тот выступит против Александра и свергнет его. Для этого Аорт обещал предоставить Аталлу Мемнона с его наемников и большую денежную поддержку.

Вот поэтому Аталлу было крайне важно сохранить все македонское войско в целости и привлечь в свои ряды Пармериона, по праву считавшимся лучшим полководцем в Македонии после покойного Филиппа.

Аталл прибыл с большим эскортом конных но, не столько опасаясь за свою жизнь, сколько желая продемонстрировать свою силу. Да и кого ему было опасаться, Александр прочно завяз в приграничных дрязгах с соседями. Верные Аталлу македонцы сообщили, что молодой царь сумел привести к покорности Фессалию, куда сейчас спешно перебрасывалось часть македонского войска. О походе за Геллеспонт уже никто не говорил. Александр только слал Пармериону письма и прося продержаться до его прибытия, точной даты которого назвать не мог из-за сложной обстановки на границе.

Видно старый друг полностью созрел для принятия нужного Аталлу решения и решил, не дожидаясь десятого дня договориться с ним по-хорошему.

Уверенной походкой в сопровождении пяти человек, стратег подошел к дверям приемной своего друга и спокойно прошел мимо караула, бросив через плечо своим воинам: — Останьтесь.

Войдя в комнату, Аталл заметил своего друга сидевшего на скамье возле окна со свитком в руке.

— Здравствуй Пармерион, — ласково произнес прибывший гость, явно чувствуя себя полным хозяином положения, — льщу себя надеждой, что ты хорошо подумал и принял мое предложение.

— Да я принял решение Аталл, но сначала прочти письмо, которое мне доставили сегодня утром с той стороны моря.

Не подозревая подвоха, Аталл приблизился к сидящему другу и, повернувшись к нему лицом, стал быстро читать строки свитка. Письмо, якобы написанное от лица одного из хорошо знакомого стратегу человека, специально привез Эригний, желая отвлечь внимание Аталла и исполнить царский приказ. Погруженный в чтение послания соискатель македонского трона, совершенно не заметил, как за его спиной распахнулась портьера, и осторожно ступая из тени, вышел его убийца.

— В руках у Эригния находилась большая дубовая дубина, густо усеянная железными шипами. Незаметно подойдя к своей жертве со спину, он нанес быстрый и короткий удар по затылку стратега.

Ничего не подозревающий Аталл глухо вскрикнул и, выронив письмо, рухнул к ногам сидевшего на скамье Пармериона. Тело изменника несколько раз конвульсивно дернулось и затихло, так и не выпустив из рук подложного письма. Увидев, что изменник умер, Эригний бросил дубину и, выхватив меч одним ударом отсек голову лежащему человеку.

— Это излишнее Эригний — гневно вскричал Пармерион, но македонец даже и не посмотрел в его сторону. Схватив за волосы голову убитого предателя, он проворно засунул ее в кожаный мешок, заботливо приготовленный для этого случая.

— Зови охрану и прочитай царский приказ — бросил он трясущемуся от возмущения стратегу, протягивая третий из привезенных им свитков. Пармерион недовольно сверкнул очами но, пробежав взглядом по письму, кивнул вышедшему из-за портьеры своему порученцу и тот поспешил открыть дверь приемной.

Едва завидев обезглавленное тело своего начальника, македонцы дружно закричали:

— Измена! Измена! — но были остановлены словами старого полководца:

— Это приказ царя Александра!

Никто из охранников Аталла не пожелал остановиться, а все как один они бросились с мечами на Пармериона и Эригния стоявших возле убитого. Прибывший был готов к подобному развитию событий, и смело встретил их вместе со своими товарищами и стражей Пармериона заранее проинструктированной полководцем.

Атакованные с двух сторон, телохранители Аталла были быстро перебиты и, заливая пол своей горячей кровью, легли на холодный камень вместе со своим командиром.

С остальными сопровождавшими Аталла солдатами расправились без пролития крови. Все они были приглашены в дом якобы по приказу Аталла и в переходе разоружены лично Пармерионом. Стоя за спинами своих воинов, он зачитал приказ царя, объявлявший Аталла врагом Македонии со всеми вытекающими из него последствиями. Запертые с двух сторон лесом копий и мечей, прибывшие кавалеристы сочли разумнее сдаться, чем пролить свою кровь.

После этого стратег поспешил в казармы, где зачитал собравшимся послание Александра, скромно умолчав об убиении Аталла. В отношении него было сказано, что бывший начальник кавалерии, запятнавший себя связями с врагом, арестован для предания суду в Македонии.

Объяви все это собравшемуся войску Эригний или кто другой, без всякого сомнения, в войске был бы раскол, но Пармерион сумел своим заслуженным авторитетом задавить искры недовольства и угрозу бунта на корню.

После того как спокойствие было обретено, Пармерион приказал незамедлительно готовиться к отплытию из Абидоса. Это извести войны встретили с радостью, поскольку были сильно разочарованы неудачным началом похода, которого так долго ждали.

Оставив в городе необходимы для обороны города гарнизон, Пармерион без особых затруднений смог переправить свои силы в Македонию, где в это время разгоралась не шуточная борьба с соседями.

Отвергнув советы Антипатра о примирении с соседями с помощью подарков, кротости и заигрывания, Александр сделал ставку на силу и неустрашимость своего войска. Желая еще больше поднять популярность службы в армии, он освободил от уплаты податей тех, кто служил в войске, предоставив такую же привилегию семьям тех, кто погиб сражаясь под его началом.

Главным возмутителем спокойствия как всегда была Греция, которая открыто, не выступала против Македонии, хорошо помня уроки Херонеи, но никак не могла удержаться от соблазна отложиться из-под руки молодого правителя.

Стремясь продемонстрировать свою силу, едва получив сообщение, что союзная Фессалия намерена переметнуться в стан врагов Македонии, Александр немедленно ввел в нее войско. Двигаясь вдоль берега моря в направлении Темпейской долины, македонское войско столкнулось с сильным фессалийским заслоном, который перегородил горное ущелье завалами, сделав его совершенно неудобным для атаки конным войском.

Некоторые командиры предлагали царю вернуться домой или дождаться подхода основных сил, но Александр с гневом отверг подобные советы, продемонстрировав всем совершенно новый подход к решению сложных задач.

Избегая кровопролитного боя с фессалийцами, он приказал кавалеристам спешиться и прорубить в пологом склоне горы Осса, что вместе с Олимпом с двух сторон подпирали проход, лестничные ступени и по ним, обойдя противника спуститься в долину Пенея. Когда фессалийцы не ожидавшие обходного маневра от кавалерии, с удивлением обнаружили в своем тылу македонские отряды, они очень испугались и, бросив позиции, поспешили скрыться.

После столь быстрого и неожиданного для всех вторжения, фессалийские города признали Александра гегемоном Эллады и обещали помощь в борьбе с остальными греками.

Ободренный успехом, через Фермопилы Александр выступил в Среднюю Грецию, где созванный в спешном порядке съезд амфиктионов, малых городов государств Эллады, подтвердил право македонского царя на звание греческого гегемона. На этот съезд не прислали своих послов только Фивы, Афины и Спарта.

Желая подтолкнуть несговорчивых греков к действиям, Александр подошел к границам Беотии, чем вызвал огромный переполох в среде отказников. Используя сложности внутренней жизни Фив, Афин и Пелопоннеса, Александр стал использовать не столько военное, сколько дипломатическое давление, от подкупа и обещаний, до шантажа и угроз. И здесь как нельзя лучше пригодился опыт Антипатра, который мастерски натравливая одну сторону на другую, смог быстро одержать вверх над греками.

Стратег ласково заверял эллинов, что македонский царь вовсе не намерен завоевывать греческие земли, а хочет только подтверждения тех прав, которые имел в Элладе его отец. Данная политика быстро принесла долгожданные плоды, фиванцы и афиняне получили милостивое заверение о мире и дружбе с обещанием незамедлительного вывода македонских войск из Греции.

Александр сдержал слово и немедленно отправил свою пехоту в Пеллу, оставив при себе катафрактов и дилмахов. Умиленные подобной честностью своего противника, греки поспешили собрать новый эллинский съезд, совершенно не зная об истинном положении дел в македонском царстве. Неспокойные северные соседи, используя занятость царя греческими делами, уже в полную силу грабили приграничные македонские земли, нисколько не опасаясь возмездия.

Прибыв в Коринф, Александр подобно отцу легко смог получить право быть гегемоном греков и возглавить предстоящий поход союзных сил против персов. Как и ранее, спартанцы отказались прислать своих послов под предлогом, что им от предков завещано не идти следом за другими, а самим быть предводителями.

Своими быстрыми и энергичными действиями по наведению прядка в Элладе, общительностью и обходительностью к послам греческих полисов, македонский царь продемонстрировал всем сомневающимся в нем качества полководца и государственного деятеля. Звание стратега — автократора вместе с золотым венком было первым боевым трофеем молодого полководца в его первом самостоятельном походе, который продлился менее чем полгода.

Добившись наведения порядка в Греции, царь незамедлительно вернулся домой для наведения порядка на северных границах, справедливо полагая, что перед восточным походом необходимо полностью укрепить свои тылы.

Весной 335 г. македонское войско покинуло пункт своего сбора Амфиополь и, двигаясь вверх по долине Несса, подошла к Филипполю. Этот город, на землях фракийцев, как главный форпост северной границы, основал сам царь Филипп, и он больше всех подвергался набегам со стороны фракийцев не желавших признавать право македонцев на эти земли.

Не задерживаясь в городе ни одного лишнего дня, Александр выступил к фракийским горам, желая первым напасть на противника. Одновременно предвидя длительные столкновения с северными соседями, македонский царь потребовал от Византия посылки кораблей в устье Истра для поддержки с моря действия своих сухопутных сил.

Как не стремился молодой царь добиться внезапности своего появления, фракийцы заранее укрепились на вершине Гема, установив наблюдение за узким проходом в горах. Не надеясь разбить врага в открытом бою, они придумали план уничтожения македонского войска. На вершину горы они подняли множество повозок, которые должны были служить им прикрытием от вражеских стрел и вместе с тем стать грозным оружием против вражеского войска. Фракийцы рассчитывали, что как только македоняне плотным строем взберутся по тропинке на гору, им на голову обрушиться вал смертоносных повозок.

Когда разведчики донесли Александру эти новости, многие из командиров предложили стать лагерем и попытаться выманить врага из-за столь оригинального укрытия в надежде разбить фракийцев на равнине. Но Александр вновь, как это было при Оссе, проявил неординарность своего мышления.

— Солдаты, мы немедленно атакуем противника, не страшась его повозок. Когда они начнут падать, расступитесь, чтобы они не задели вас, а где это нельзя сделать, лягте плотно на землю и прикройтесь щитами.

Гул недоверия прошел по рядам македонского войска и тогда Александр сам встал в первую шеренгу воинов готовых атаковать врага. Пристыженные столь отважным поступком своего царя воины, пытались отговорить Александра, но тот наотрез отказался покидать своего места.

Все случилось, как и предполагал македонский воитель. Убедившись, что противник начал подъем на гору плотным строем и выждав самого наилучшего момента, с громким криком спихнули свои повозки вниз. Со страшным грохотом понеслась эта смертельная лавина вниз, но к большому разочарованию фракийцев македонцы почти не пострадали.

Завидев движение огромных повозок, передние ряды гоплитов по команде царя, дружно легли на землю, прикрывшись сверху своими щитами. Деревянные колеса с грохотом пронеслись по крепкому металлу, не причинив воинам никакого вреда. Стоявшие внизу гоплиты не менее удачно разбежались в стороны, вжимаясь в скалы и освобождая, таким образом, смертельно лавине свободный проход. Серьезно пострадали те воины, кто находился у подножья горы и на кого щедрым дождем, обрушились деревянные сколки полностью разбившихся о камни повозок.

Воодушевленные столь чудесным спасением македонцы бросились вперед, страстно желая как можно скорее поквитаться с фракийцами за свой страх от перенесенного ими испытания. Осознав, что их хитрость не удалась, фракийцы смело бросились атаковать взбирающихся на гребень горы македонян. Легковооруженные пельтеки попытались опрокинуть солдат Александра, но едва они покинули свои укрытия, как сами попали под град стрел лучников, которых царь заблаговременно приблизил к передним рядам своих взбирающихся гоплитов.

Маленькие щиты фракийских пельтеков не могли служить им хорошей защитой и поэтому они не смогли выдержать мощную, слаженную атаку македонских щитоносцев которые атаковали их под прикрытием лучников. Схватка была яростной, но короткой и вскоре фракийцы обратились в повальное бегство, устилая своими телами горные склоны.

Всего было убито две тысячи человек, так как рассерженные македонцы преднамеренно не брали в плен. Особенно в этом избиении отличились критские лучники. Они буквально засыпал своими стрелами бегущих прочь фракийцев, не имевших даже легких доспехов.

Ободренный успешным переходом через горы, Александр приказал незамедлительно организовать преследование противника и вскоре царь одриссов запросил у македонцев мира. Это вызвало бурную радость в рядах воинов. Особенно радовался Кен и Мелеагр, чьи полки столь успешно противостояли фракийским хитростям.

Македонский царь сурово принял послов, но затем сменил гнев, на милость, заставив одриссов только соблюдать те условия мира, которые были при его отце. Даруя противнику столь выгодные для него условия, Александр вносил смуту, и смятение в души вождей тех племен, что еще продолжали воевать с ним.

Следующим противником македонцев были трибаллы, чей царь Сирм узнав о приближении македонского войска, торопливо отошел к Истру, укрепившись на одном из речных островков. Туда он свез все имущество, женщин, детей и часть воинов. Сам же царь с большей частью своего войска стал ожидать Александра у реки Лигин, намериваясь застать македонцев врасплох ударом с тыла.

Однако все вышло с точностью до наоборот. Македонские разведчики вовремя обнаружили лагерь трибаллов, и едва узнав об их месторасположении царь, перестроив таксис Пердикки и фалангу Филиппа тимфейца из походного порядка в боевой, атаковал лагерь врага.

Сирм не выдержал внезапного удара македонян, которые по его расчету должны были быть далеко впереди. Трибаллы не оказали особого сопротивления в своем лагере, спешно отойдя в лес, где роли могли полностью поменяться, учитывая неповоротливость фаланги среди деревьев. Моментально оценив это, Александр остановил атаку своего войска и выдвинул вперед лучников и пращников, которые обрушили град камней и стрел на заросли в которых находились воины противника.

Трибаллы не смогли долго вытерпеть подобный обстрел и вскоре они покинули свое укрытие, желая уничтожить своих обидчиков. Едва только вышли на открытую местность, как на них обрушилась фаланга, подкрепленная с боков конницей во главе с Филотой и Александром.

Отправляясь в свой первый поход, Александр не связанный теперь ни какими догмами и шаблонами, значительно увеличил в своем войске число конных воинов. И если царь Филипп с большим трудом признавал за конницей ударную силу, как это было в битве при Херонеи, оставаясь сторонником пассивного использования кавалерии для охраны флангов, то теперь Александр мог смело атаковать врага с центра и флангов, ведя при этом активные боевые действия.

Трибаллы оказались первыми из противников, кто в полной мере испробовал на себе нововведение македонского царя. Раньше они могли наравне сражаться с македонскими гоплитами и даже один раз смогли нанести Филиппу поражение, но сегодня боги отвернулись от них. Конные гетайры Александра буквально смяли фланговые прикрытия трибаллов и ударили им в тыл, вызвав там сильную панику.

Зажатые с двух сторон македонскими копьями и мечами, трибаллы с огромным трудом смогли вырваться из железных клещей александрова войска, оставив на поле битвы более трех тысяч человек. Сами победители потеряли одиннадцать всадников и сорок пехотинцев. В числе отличившихся был Александр Линкестиец, который в поединке зарубил брата Сирма, что вызвало сильное замешательство в рядах противника.

Спустившаяся темнота не позволила Александру в этот день преследовать противника до его полного уничтожения. Сирм спасся, бежав с остатками войска на остров посредине Истра, к которому через три дня подошли македонские войска.

Здесь его уже ждали пять военных кораблей из Византия, услужливо предоставленные тамошними греками. Александр с радостью погрузил на них лучников и гоплитов, приказав высадить десант, но быстрое течение реки в этом месте и крутые берега острова не позволили осуществить царский замысел.

Македонцы смогли только обстрелять прибрежный берег, но о высадке столь малыми силами не могла быть и речи. В это время царю донесли о появлении на противоположном берегу реки скифских всадников, которые демонстрировали явно не мирные намерения.

Их пригласил осажденный на острове Сирм, в надежде на помощь со стороны кочевников, пообещав им хорошую добычу. При появлении нового врага, Александр на время оставил осажденных трибаллов и после короткого обсуждения с товарищами отдал приказ о форсировании Истра. Воспользовавшись, что скифы не выставили вдоль реки сторожевые посты, македонцы, используя бурдюки из-под вина, сено и плоты, смогли быстро пересечь реку и укрыться в прибрежных зарослях.

Когда на следующий день скифское войско приблизилось к Истру, оно было атаковано фалангой гоплитов, под прикрытием пельтеков и лучников. Кочевник не выдержали мощного удара и обратились в бегство преследуемые катафрактами и дилмахами. На помощь бегущим скифам устремились новые силы, но и они разбились о колкую шеренгу копий и стрел македонской фаланги. Дилмахи забросали скифов своими дротиками и копьями, а гетайры принялись крушить легковооруженных врагов.

Почти тысяча человек полегло у скифов на прибрежном поле, тогда как у македонцев потери составили двадцать человек. Потрясенные столь убедительной демонстрацией силы, на следующий день степняки поспешили прислать посольство к македонскому царю для заверения Александра в своей дружбе и желании жить мирно со столь грозными соседями.

Юный монарх милостиво выслушал речи послов и заключил с ними договор, по которому македонская граница прошла вдоль Истра, до самого его устья. Побитые кочевники были очень рады, что могучая фаланга покинет их земли, и поспешили согласиться со всеми требованиями Александра.

Довольные удачным отражением некогда грозного соседа, македонцы незамедлительно переправились обратно, желая поскорее разделаться со Сирмом. Однако лишенный всякой поддержки извне, трибаллы поспешили сдаться противнику на почетных условиях, поскольку на острове среди бежавших на него людей уже начинался голод.

Сам зачинщик бунта царь Сирм, в начале осады был ранен при обстреле острова с македонских кораблей. Рана была очень серьезная и, не желая признавать свое поражение, царь трибаллов свел счеты с жизнью. Помня все старые обиды, нанесенные этим племенем его отцу, Александр потребовал у трибаллов большую контрибуцию и знатных заложников, что бы надолго отбить у них желание вредить македонцам в дальнейшем.

Сдавшиеся на милость победителя трибаллы вынуждены были подчиниться этим требованиям, иначе им грозило полное истребление на осажденном острове.

Едва мир был восстановлен, как Александр покинул свою северную границу и обратил свой взор на запад, где давние соперники македонцев иллирийцы вместе с пеонами отказались признать власть молодого владыки.

Главными зачинщиками этого бунта были Клит и Главкий, которые смогли привлечь на свою сторону племена автариатов. Вместе они представляли серьезную силу и поэтому, Александр решил разбить их поодиночке.

Первым из этого мятежного союза под удар македонского войска попал царь пеонов Лангар. Он быстро изменил своим союзникам, едва только победоносное македонское войско вступило в его земли, и запросил мира. Даруя ему желаемое, македонский царь принудил пеонов к совместному набегу против автариатов, чьи земли были полностью разграблены и преданы огню. Союзники получили богатую добычу, которая еще сильнее сплотила оба войска.

Однако с другими иллирийцами дело обстояло гораздо хуже. Клит захватил пограничную македонскую крепость Пелион, а Главкий занял горные подступы к городу. Первым побуждением царя было взять крепость приступом, но, оценив сложность своего положения, в тылу находилось войско тавлатов, он решил предпринять психологическую атаку на противника.

По команде Александра, македонские пехотинцы слаженно и четко производили перестроение своей фаланги, незаметно подбираясь к высоте занятой противником. Грамотно и верно выверив расстояние и место для атаки, македонский царь неожиданно для иллирийцев перестроил фалангу клином и двинул на застывших в изумлении врагов на занятой ими возвышенности.

Иллирийцы не выдержали одного вида неотвратимо наползавшей на них железной фаланги и в страхе бросились бежать, укрывшись в лагери подошедших союзников тавталов.

Преследуя врагов, македонцы ночью напали на лагерь иллирийцев и уничтожили множество врагов. Занявший крепость Клит посчитал свое дело проигранным и, желая отвлечь внимание Александра от своего бегства поджег Пелион. Вначале его план полностью сработал, бросившиеся тушить крепость македонцы не смогли остановить прорыв врага, но затем, разобравшись в ситуации, македонский царь оставил часть войск на тушении, сам ринулся в погоню вместе с пеонами.

Хорошо знавшие местность, союзники македонского царя смогли быстро догнать беглецов и навязать им сражение. Покинувший Пелион Клит был в полной растерянности, когда на него неожиданно напали македонские гоплиты и щитоносцы, которые, по его мнению, никак не должны были быть здесь. Эта растерянность быстро переросла в панику в рядах иллирийцев, которые за одно мгновение превратились из войска в простую вооруженную толпу людей спасающих свои жизни.

Александр преследовал бегущих до самых гор, по которым проходила македонская граница. Спасая положение испуганные энергией и напором молодого царя, а так же помня свои потери от ночного боя, тавталы поспешили заключить мир с Македонией ценой головы Клита, пытавшегося укрыться в их землях.

Только после этого Александр смог завершить свой поход, наведя порядок и покой на своей неспокойной северной границе. Войска с победой возвратились в Пеллу, где их ждала новая новость, страшнее и неприятнее всех прежних.

Глава VII. Защита царской чести и достоинства.

Непримиримый противник македонцев Демосфен вновь смог нанести удар против македонского господства в Греции. Страстно ненавидя с начало Филиппа, а затем и Александра, афинский демократ усердно плел все новые заговоры и интриги против северных 'варваров'.

Пока молодой царь был занят успокоением своих границ, Демосфен с неукротимой энергией подбивал эллинов на выступление против нового греческого гегемона. За короткое время, он сумел побывать в Спарте и Аркадии, взбудоражить демос Афин и тайно встретиться с персидскими послами привезших ему свое золото.

Опытный демагог и политик, он прекрасно почувствовал появившиеся колебания среди греческих полисов, едва македонское войско покинуло Элладу. Непостоянные греки были готовы поддержать любые антимакедонские выступления, но никто не желал быть первым. И тогда желая досадить Александру и сорвать его поход на восток, Демосфен сам создал этот бунт.

Выждав удобный момент, он пустил ложный слух о гибели македонского войска в горах Иллирии. Демосфен сам вывел на городскую агору раненого воина, который убедительно рассказал афинскому демосу, как ненавистные македонцы вместе со своим царем погибли под горным обвалом, который устроил иллириец Клит.

Подобное известие вызвало гул рукоплесканий в рядах македонских противников. Все наперебой поздравляли друг друга с гибелью тирана и обретением Аттики украденной им свободы. Вслед за Аттикой взбунтовались Аркадия, Элида, Мессения и Этолия. Все они требовали сбросить македонское иго со своих плеч и начать уничтожать и осаждать вражеские гарнизоны.

Первыми в этом деле оказались фиванцы, они выманили из городской цитадели начальников македонского гарнизона Аминту и Тимолая и вероломно убили их. Потом вокруг крепости был выкопан глубокий ров, обнесли его частоколом и начали осаду оставшихся без командиров македонцев.

Вся Греция, затаив дыхание, смотрела на Фивы, покоренные их смелостью и храбростью. Им с радостью помогали оружием и деньгами, но на деле присоединиться никто не спешил. Битые жизнью афиняне, несмотря на жар речей Демосфена, решили немного выждать и оказались правы.

Как снежный вихрь, слетевший с вершин гор, явился в Элладу встревоженный Александр, желавший как можно скорее погасить фиванский костер, пока он огромным пожаром не перекинулся на Аттику, Спарту и весь Пелопоннес. Поэтому он, не раздумывая, бросил еще не отдохнувших от похода воинов на восставшую Грецию.

Быстрым маршем они прошли через Элимпотиду и на седьмой день достигли Пелины в Фессалии, а спустя еще шесть дней, минуя Фермопилы, дошли до Беотии.

Увлеченные осадой цитадели, фиванцы узнали о надвигающейся опасности, только когда македонцы миновали Фермопильское ущелье. Вожди восставших успокаивали народ, говоря, что это войско послал Антипатр и ведет его Александр Линкестиец.

Действительно сын Аэропа, возглавлял македонский авангард, но через день эти надежды рухнули, когда во главе фаланги и кавалерии появился сам македонский царь, вставший лагерем вблизи Фив.

Остановив движение своего тридцати тысячного войска у самых стен города, Александр надеялся, что при виде такого огромного количество солдат фиванцы образумятся, запросят пощады и пришлют послов для заключения мира. Но Фивы думали иначе и на совете командиров, было единогласно принято решение продолжить бороться за свою свободу, объявив войну Македонии. Эта новость была оглашена под одобрительные крики и рукоплескание жителей города, которые собрались на агоре в ожидании решения своих вождей.

На следующий день, ободренные собственной смелостью и храбростью, фиванцы предприняли вылазку за стены города через ворота Ареса и, обстреляв македонские посты, убили при этом несколько человек. Подошедшие пельтеки македонского царя смогли легко загнать смельчаков обратно, но это только придало осажденным нового задора и куража. Теперь они с нескрываемым превосходством смотрели со своих стен на Александра, который продолжал выжидать, надеясь, что фиванцы возьмутся за ум, однако это не случилось.

Немедленно среди горожан стал распространяться очень ' достоверный' слух о том, что на помощь к ним идет сильное афинское ополчение во главе с Демосфеном и подкреплением из Аркадии. Подкрепление действительно подошло, но только не к фиванцам, а к македонскому царю. Воспользовавшись его приходом в Беотию, к нему дружно примкнули все обиженные ранее фиванцами их соседи, кому они раньше нанесли многочисленные обиды. Александр поспешил, незамедлительно заключил с ними союзный совет и пополнил свои ряды этими мстителями.

Не дождавшись подкрепления, фиванцы раззадоренные своим прежним успехом позабыли всякую осторожность, вновь совершили вылазку, но теперь через ворота Геракла.

На этот раз им противостояли фокейцы и локры поставленные Александром на данный участок осады многовратных Фив. Здесь союзниками командовал молодой Пердикка, который хорошо показал себя в северном походе и теперь был, выдвинут царем на командную должность. Вместе с отрядом македонских пельтеков, Пердикка стремился в числе первых взойти на стену мятежного города ради прочного закрепления своего статуса.

Хорошо вооруженные гоплиты союзников не спасовали перед атакующим противником, сначала остановили вылазку смельчаков, а затем погнали их обратно. Преследуя бегущих воинов врага, Пердикка прорвал первый защитный палисад противника и, развивая успех, предпринял попытку прорваться в Фивы по дороге, ведущей к храму Геракла.

В азарте боя, молодой командир не заметил что, углубившись за вторую линию укреплений, он сам попал в умело, расставленные клещи врага из которых сумел вырваться с огромным трудом, понеся при этом существенные потери. В числе убитых фиванцами, оказался командир фокейцев Эврибот знаменитый локр Тимолит.

Стремясь спасти Пердикку, которого теперь уже самого преследовали фиванцы, Александр приказал вывести из лагеря фалангу Мелеагра и гоплитов Филиппа, которых приберегал для основного штурма. Выросшие словно из-под земли, македонские сариссофоры моментально опрокинул потомков Кадма, оттеснил их сначала к стенам города, а затем, солдаты Александра ворвались в Фивы через открытые ворота на их плечах на плечах отступающих.

Запертые в городской цитадели македонцы, заметив с высоких стен, что характер схватки вновь поменялся, решили совершить вылазку. Перебив часовых и разломав частокол, они устремились на встречу ворвавшимся в город своим соотечественникам, которые храбро бились у храма Амфиона и агоре.

Завязалась отчаянная схватка, моментально разбившаяся на множество одиночных боев, не ведающих жалости и пощады. Теперь наступлением руководил стратег Мелеагр, стремившийся приписать покорение Фив в свою заслугу. Вдохновляя бойцов, он сам бился в первых рядах, сражая фиванцев своим вертким мечом одного за другим.

Воспользовавшись отсутствием стражи на стенах, македоняне проникли в город со всех сторон. Скованные натиском наседающего врага, фиванцы уже не помышляли об организованной обороне, с большим трудом отбиваясь от гоплитов. Вскоре их сопротивление было сломлено, и не видя никакого спасения, воины бросились в открытые ворота и бежали в окрестные поля.

Тогда началась жестокая расправа с мирными людьми. Особенно усердствовали при этом фокейцы, локры и беотийцы, вымещавшие на стариках, женщинах и детях свои прежние обиды. Никто из жителей Фив не был пощажен. Их убивали в домах, на улицах и храмах. Только наступление ночи прекратило бессмысленное уничтожение невинных людей. Всего было убито свыше шести тысяч фиванцев, тогда как у македонцев и их союзников погибло чуть больше пятисот.

Но, взяв Фивы, Александр решил преподать мятежникам такой урок, который надолго отбил бы охоту у всех греков к выступлению против македонской гегемонии. Действуя хитро и дальновидно, он собрал союзный совет, в который включил представителей тех городов, что наиболее пострадали от фиванского диктата.

Представители соседних полисов упрекали Фивы в жестокости и указывали на их приверженность персам во времена прихода Ксеркса в Грецию в ущерб свободе Эллады. Поэтому их надо наказать не только за вероломство, но и за порочащую их славу сообщников персов.

После бурного заседания союзного совета, греки пришли к царю со следующим предложением: ' Город срыть до основания, а землю разделить между союзниками; детей, женщин и фиванцев оставшихся в живых, кроме жрецов, жриц и сторонников македонян продать в рабство'.

Александр очень обрадовался этому вердикту, поскольку он как нельзя лучше отражал то, что он хотел услышать. Действуя руками самих греков, македонец жестоко наказал восставших, стерев с лица земли многолюдный город для устрашения тех, кто желал посягнуть на прочность его господства в Элладе.

На следующий день после оглашение приговора, к стенам города подкатили большие тараны, которые начали методично крушить и уничтожать все, что только находилось в граде Кадма. С грохотом и треском рушились дома, строения и храмы, простоявшие не одно столетие и уничтоженные врагами за один день.

Особенно радовались многочисленные соседи фиванцев; они открыто мародерничали, вынося из величественного города все, что только пожелали, начиная от домашней утвари до мраморных плит и колон, которые в спешки сваливали на площадях и улицах своих маленьких городов.

По просьбе царя от разрушения уцелел только дом поэта Пиндара, так же как его родственники, которым македонцы вернули все их имущество и освободили из рабства ранее отданных в него потомков лирика.

Все остальные жители города были проданы в рабство, общим числом в тридцать тысяч человек без различия пола и возраста. Пронырливые купцы моментально раскупили живую добычу, стремясь поскорее перепродать ее на невольничьих рынках цивилизованного мира. Особенно на них ценились молодые девушки, и девочки подростки которые никогда еще не появлялись там, в столь большом количестве. Вся эта операция принесла царю, доход в четыреста сорок талантов серебра, которые он раздал своим людям.

Последствия разрушение Фив сказался незамедлительно; аркадяне, уже готовые идти на помощь фиванцам, приняли постановление казнить тех, кто подстрекал их к этому. Элейцы поспешили вернуть обратно изгнанных ранее сторонников Александра, а этолийцы отправили к македонскому царю, посольство с просьбой о прощении, так как опрометчиво послушались послов из Фив, призывавших к восстанию. Александр любезно принял послов всех греческих полисов, проявляя милость ко всем, кто только поспешил покаяться.

Последними в этом списке были афиняне, которые были больше всех виновны в этом бунте. В начале, напугавшись, что их город постигнет участь Фив, они поспешно свезли все имущество из окрестностей в город, ожидая македонского штурма со дня на день. По прошествию недели паника понемногу улеглась и к Александру, было направлено посольство с поздравлением по поводу победы над иллирийцами и наказанию фиванцев.

Переговоры с Афинами шли не просто, поскольку македонский властитель хотел, как можно больше напугать главных зачинщиков беспорядка, чтобы затем, в самый последний момент переговоров, удовлетвориться только одним изгнанием из страны извечного врага Македонии стратега Харидема и подтверждение прежних союзных обязательств.

Столь мягкая позиция Александра в отношении мятежников обуславливалась его не желанием излишне раздражать греков репрессиями перед своим персидским походом, создавая в своем тылу очаг недовольства. Интересы большого похода требовали дружеских отношений с афинянами обладающих самым сильным морским флотом в Элладе, и царь поддержал их даже в ущерб своему престижу. Ловкий политик и стратег, он сделал уступку в малом, но приобрел в большем.

Афиняне, совсем недавно проклинавшие македонского гегемона, теперь славили его за мудрость и уважительное отношению к культурному центру всей Эллады. Демосфен, оплеванный на афинской агоре, теперь забился в своем доме, ожидая, когда Александр покинет Грецию, что бы вновь выступить против ненавистного им сына Филиппа.

Закончив все свои дела, Александр действительно не рискнул злоупотреблять 'гостеприимством' греков и, убедившись, что страх перед возмездием глубоко проник в души эллинов, повел македонские полки на родину.

Из всей Греции не усмиренным осталась только Спарта, но для ее сдерживания Александр умело натравил на Лаконику ее соседей, которые моментально припомнили ей свои старые обиды. И пусть царь Агис бренчал оружием, македонский царь прекрасно знал, что тот не решиться выступать против него в одиночку.

Вся Македония с радостью приняла вернувшихся с огромной славой и добычей своих могучих сыновей. Царица Олимпиада самолично вышла встречать своего горячо любимого сына, сумевшего доказать всем недругам, свое право наследовать македонский престол. Многие со смехом вспоминали то тревожное время, когда молодой царь выступал против фракийцев, и никто не мог полностью поручиться за благополучный исход похода.

Теперь же все уверяли, что заранее знали или были уверенны в быстрой и скорой победе Александра, который, по мнению многих если не превзошел в боевой славе своего отца, то, несомненно, сравнялся с ним. Этот поход как нельзя лучше сплотил в единое целое солдат, царя и командиров. Все они почувствовали себя полностью единым организмом, которому под силу решение любых проблем.

Осыпанные щедрой рукой различными царскими милостями, простые воины буквально боготворили Александра, и все в один голос требовали от него воплощения в жизнь отцовской мечты о походе в Азию. Этого желали все, кроме князьков из Верхней Македонии, еще не до конца похоронивших свои амбициозные планы по овладению царским престолом Аргидов. Подобно раненой змее, вельможи уползли в свои норы, чтобы непременно вернуться.

Великая держава персов же переживали отнюдь не самое лучшее время в своей многовековой истории. Только начавший быстро набираться государственного опыта управлением страной, молодой царь Аорса скоропостижно скончался.

Горе и плач стол в царском дворце в Сузах, где коварная смерть вырвала потомка великого Кира из рядов живых и навсегда перенесла в страну забвения. Многие из придворных подозревали отравление, поскольку все симптомы скоропостижной смерти молодого и энергичного царя однозначно указывали на это, но прямых улик свершенного преступления не было.

Все приближенные, с кем общался царь, приходили в царский дворец только по государственным делам, и почти никто из них не принимал участие в трапезах Аорта. За кушаньями и питьем персидского монарха очень внимательно следил Мегабиз, и всю еду трижды проверяли специальные рабы. Врача у молодого правителя не было, и лекарственное питье он не принимал.

Многие всерьез говорили о проклятье над царским родом со стороны погибшего Кира младшего, которое он наложил, умирая на поле битвы на своего царственного брата Артаксеркса и все его потомство. И они с какой-то степени были правы, поскольку такое проклятие действительно существовало в виде египтянина Багоя.

Отношение египтянина и царя ухудшались с каждой прошедшей неделей и многие из придворных всерьез поговаривали о скорой отставке всемогущего фаворита. Поэтому, не мудрствуя лукаво, визирь не стал дожидаться своего падения и устранил саму угрозу своей власти.

Прекрасно понимая, что второй раз царя с помощью врача не удастся отравить, Багой прибег к ловкому фокусу, который полностью повторял действия материи Артаксеркса Оха. Узнал ли Багой его, находясь в Персии, или его этому обучили в одной из жреческих школ неизвестно, но он сделал это.

Воспользовавшись, случаем своего дня рождения, египтянин преподнес Аорсе огромную корзину ароматных яблок. Из вежливости царь принял этот подарок, угостив при этом самого Багоя, Мегабиза и прочих вельмож находившихся во дворце. Желая услужить монарху, визирь разрезал ножом выбранный им плод и, отдав Аорсе одну половину яблока, сам съел вторую.

Все это происходило на глазах у многих зрителей, и никто из них не заподозрил коварного убийства их владыки, поскольку яд и попал внутрь Аорсы через яблоко. Весь секрет отравления заключался в ноже, одну сторону которого, египтянин смазал сильным ядом, оставив чисто другую часть лезвия. Разрезая яблоко, он смыл с клинка яд, и передал ядовитую половинку юноше сам, съев на глазах у всех безопасный остаток.

Едва только у царя появились признаки болезни, как Багой отправил своего верного помощника Камбиза за Дарием Кодоманом. Он был по подложной причине вызван визирем из своей сатрапии в Вавилон, дабы находился в нужный момент под рукой. Этот момент настал через день, и когда горестный плач только охватил царский дворец, Багой принял в своем дворце молодого соискателя персидского трона, подробно растолковав ему все что тому было необходимо знать.

В тот день, когда персидские вельможи только собрались, что бы обсудить возможного приемника, Багой торжественно представил Дария, объявив собравшимся о его исконных правах на великий трон Ахеменидов. Одетые в траур персы никак не ожидали подобной прыти от визиря, и никто из них не смог привести вескую причину против восшествия на престол дальнего царского родственника, чьи права на обладание верховной властью были очень и очень призрачны.

Однако претендент был чистокровным персом, имевший благородную осанку, приятный вид и густую темную бороду, в чьих жилах действительно текла кровь великих царей. Кроме этого знать однозначно расценила Дария как слабую фигуру, которой можно будет легко управлять, как это на их глазах сделал Багой или же легко поменять на другого при любом удобном случае. Поупиравшись для приличия некоторое время, персы единодушно признали Кодомана своим новым царем, льстя себя надеждой, что смогут легко устранить выдвиженца Багоя.

Получив трон, Дарий поспешил перевезти в Сузы свою семью, которая никак не могла поверить в столь фантастический взлет своего мужа, отца и сына. Багой поспешил полностью исправить свои ошибки, которые он допустил при провозглашении царем Аорсы, взяв под тесный контроль любых действий своего питомца.

Он полностью отсек Дария от Мегабиза и остальных персов оставив за собой право, вещать от имени нового царя при решении важных государственных вопросов. Дарий послушно выполнял волю египтянина, одновременно накапливая злость против своего благодетеля. Багой вновь не учел менталитет персов, которые охотно видели в нем важного и нужного для исполнения их желаний и нужд человека, чем умудренного жизнью учителя.

Такой 'медовый месяц' продлился полгода. Ровно через шесть месяцев, новый царь к великой радости своих подданных избавился от страшного визиря Багоя самым простым способом.

Зная что, опасаясь за свою жизнь, визирь всегда ходит с многочисленной охраной под командованием Камбиза, Дарий решился на самое банальное отравление египтянина. Пригласив Багоя во дворец для обсуждения греческого вопроса, царь всячески хвали своего советника за его действительные и мнимые заслуги перед державой.

Визирь очень насторожила подобная словоохотливость от несколько подавленного делами и его волей царя. Все разрешилось, когда после потока лести Дарий предложил египтянину испить из драгоценной царской чаши, чего удостаивалось очень малое число подданных. Один из слуг моментально преподнес царю литую посуду до краев наполненную ароматным вином. Дарий настоял на самом изысканном винном букете, опасаясь, что бритоголовый египтянин почувствует горечь растворенного в чаше яда. Но это оказалось излишним.

Ни один мускул не дрогнул на лице Багоя от осознания того, что он угодил в западню. Откажись он от этой чести и тогда Дарий с чистой совестью отдаст его стражникам за оскорбление царской чести.

Приняв из рук слуги тяжелую золотую чашу, обильно украшенную разноцветными драгоценными камнями, Багой за один миг пережил всю свою бурную жизнь и, не колеблясь, принял последнее для себя решение.

Смело, глядя в глаза своему царственному отравителю, он произнес.

— Благодарю тебя великий царь за оказанную тобой столь огромную честь за мои скромные заслуги. Я с радостью принимаю твой подарок и очень надеюсь на то, что в скором времени мой сын сможет отблагодарить тебя тем же.

После этих слов Багой одним глотком осушил отравленное питье. После чего брезгливо бросив чашу на пол, царственной походкой, не посмотрев в сторону изумленного монарха и его приближенных, покинул малый тронный зал, где все это происходило.

Через час всесильного визиря не стало. Его тело бросили в огромную яму, где обычно хоронили бродяг и нищих, но в этот момент Багою было уже все равно. Персы радовались падению всесильного египтянина, но у их владыки вместо радости от свершенного им смелого поступка, с этого дня в сердце поселились тревога и затаенная тоска, порожденная последними словами Багоя.

И напрасно Мегабиз и прочие вельможи наперебой уверяли царя, что это была предсмертная бравада, в которую египтянин ударился от чувства собственной безысходности и желания напоследок насолить Дарию. Что у египтянина никогда не было ни то чтобы жены, даже наложницы и многие с полным знанием уверяли царя, что умерший никогда не был способен на мужские победы.

Жесты, слова, а главное глаза Багоя убедили персидского властителя, что коварный египтянин приготовил какую-то пакость, стремясь оставить последнее слово в этом поединке за собой. Все чаще и чаще, Дарию стало казаться, что отравленный им визирь постоянно присутствует в его дворце, чуть слышно скользя по его коврам и дорожкам, сверля своим тяжелым немигающим взглядом царскую спину.

Напрасно Дарий обращался за помощью к жрецам, гадателям и врачам, никто из них не смог помочь владыке побороть этот душевный недуг, напущенный на него проклятым египтянином.

Так заканчивали свой последний мирный год два молодых правителя двух столь разных царств, которым через некоторое время предстояло сойтись в жестокой схватке за правом обладания власти над Элладой и Персией. В схватке, где всегда бывает только один победитель и проигравший, как правило, расплачивается своей головой.

Александр с огромным нетерпением дожидался окончания зимы, что бы самому исполнить отцовскую мечту, к которой он уже пристраивал собственные планы. Дарий со страхом встречал все новых и новых гонцов с берегов Геллеспонта доносивших, что македонская угроза продолжает жить и активно набирает обороты. Царь надеялся на силу своих огромных войск, преданность сатрапов и греческих наемников, доставшихся ему в наследство от Артаксеркса.

Пелла и Сузы зимовали. Одна столица была погружена в слякотные дожди, промозглый холод от снежных вихрей, сорвавшихся со снежных гор, вторая блаженствовала в прохладе и тепле циклонных дождей, перед тем как вступят в свои права жаркие ветры юга. Все наслаждались жизнью, только военные уже заранее подсчитывали возможные потери от предстоящих битв.

А впереди была Иония.

Конец первой части.