Хогвартс. Альтернативная история. 6

Все еще всхлипывая, Тонкс продолжала вытирать глаза, и я спросил:

— Ты не в Снейпа случайно влюбилась? С ним действительно могут возникнуть сложности.

Тонкс оказалась настолько сражена этим предположением, что ее серые волосы побелели до самых кончиков.

— В Снейпа? — изумленно переспросила она. — Ты издеваешься? В этого крокодила?

Я расхохотался. Тонкс тоже слабо улыбнулась, и ее волосы обрели легкий каштановый оттенок.

— Просто не могу представить себе идиота, который целый год будет динамить такую девушку, как ты, — объяснил я. — А Снейп вполне на это способен, просто чтобы позлить.

Тонкс, наконец, перестала плакать.

— Однако, — усмехнулась она. — Ты уже научился говорить комплименты.

— Колись, — сказал я. — Кто этот счастливчик-идиот?

Тонкс подумала пару секунд и ответила:

— Ты ведь никому не разболтаешь?

— Кому, например? — спросил я. Тонкс пожала плечами.

— Ну не знаю... кому-нибудь.

— Не разболтаю. Давай, не тяни, ты меня уже заинтриговала!

Тонкс грустно вздохнула:

— В общем, это Ремус. Только прошу тебя, никому ни слова...

— О, — сказал я, слегка озадаченный таким ответом. — Люпин? И что же Люпин?

— Ремус считает, что поскольку он оборотень, мы не можем быть вместе; оборотни, мол, живут только с себе подобными, и он представляет для меня опасность... — Тонкс снова была готова расплакаться. — Он такой... — она быстро вытерла глаза, — такой дурак!

— Ну, знаешь, — нерешительно сказал я, исполненный легких сомнений в искренности Люпина — слишком уж его возражения напоминали те отмазки, которых я за свое криминальное прошлое наслушался в разговорах между взрослыми ("Детка, ты для меня слишком хороша, я тебе никак не подхожу: меня ждет не дождется Пентонвилль, а моя единственная подруга — вот эта пушка"). — У него всегда были непростые отношения со своей волчьей природой. Но ты все равно не должна так убиваться. От этого только хуже: Люпин понимает, что из-за него ты страдаешь, и чувствует себя виноватым. Если бы ты оставалась веселой и фиолетовой, у тебя бы появилось гораздо больше шансов. Он бы видел, что тебе хорошо, что ты радуешься, следишь за собой, не опускаешь руки, а так... — я пожал плечами. — Получается, он вгоняет тебя в депрессию, испытывает из-за этого чувство вины и единственное решение видит в том, чтобы ты выкинула его из головы. Это замкнутый круг. Тебе надо его как-то разорвать.

Тонкс слушала меня внимательно, а потом сказала:

— Ты уж извини, Линг, но сразу видно, что ты ни разу не влюблялся. Я не могу радоваться, даже если умом понимаю, что так будет лучше и для него, и для меня. Во мне просто нет радости, а притворяться я не могу. Но все равно спасибо, что хотел помочь.

Она развернулась и зашагала к воротам, у которых все еще торчал Филч. Пока я смотрел ей вслед, мне в голову пришла мысль еще об одном средстве, правда, довольно радикальном — она сама могла бы стать оборотнем. В конце концов, если Тонкс принесет на алтарь любви такую жертву, чувство вины Люпина зашкалит за все красные отметки, и он будет вынужден остаться с ней, любит он ее или нет. Однако я понимал, что отчаявшаяся Тонкс вполне могла бы ухватиться за такую идею и воплотить ее в жизнь, найдя кого-нибудь, кто ее укусит, что приведет к непредсказуемым последствиям, в том числе и для меня. Возвращаясь в библиотеку, я порадовался, что эта опасная мысль не пришла мне в голову раньше, когда мы разговаривали, иначе я мог бы не удержаться и поделиться ею с безнадежно влюбленным аврором.

51.

В этом году я не только не заглядывал в Выручай-комнату, но и редко навещал Хагрида. С самой осени, когда заболел его паук Арагог, все разговоры лесничего сводились только к здоровью своего любимца. Даже самая далекая тема вроде гнезда бурых крыс, которое Хагрид обнаружил в сарае для инструментов, в конечном итоге перетекала в историю рождения, воспитания, жизни и болезни Арагога.

— Вхожу и слышу — пищат, — рассказывал Хагрид, сидя за столом и периодически подвигая ко мне блюдо с наваленными на него черными сухарями. — Ну, думаю, значит родила. Посмотрел я за лопаты, вижу — копошатся... голые, слепые, холодно им, бедняжкам... — Тут на глаза его набежали слезы. — Холодно... — с болью в голосе повторил он. — Холодно ему сейчас, Арагогу моему, одиноко...

— Хагрид, у него же целое племя — дети, внуки, правнуки, — начал я, понимая, впрочем, что любые аргументы вряд ли будут услышаны. — Они рядом с ним, поддерживают его... как это принято у пауков. И потом, ему не может быть холодно, у него паутина, и живет он в норе.

Хагрид кивнул, утирая слезы, а потом вдруг проговорил:

— Привязался я к нему, Линг, за столько-то лет. Ты, наверное, думаешь — вот, мол, сколько страданий да переживаний из-за какого-то паука, а он мне как родной, понимаешь? Как родной!

Я молча смотрел на Хагрида, неприятно удивленный его словами. На рациональном уровне его привязанность была понятна, но сам я никогда не испытывал ничего подобного даже к людям, тем более к животным. Это не казалось мне каким-то недостатком — скорее, наоборот, — однако такая точка зрения была характерна лишь для очень небольшого числа людей и оставляла меня в явном меньшинстве.

— Ты что, — сказал я, — действительно считаешь меня бездушным? С Арагогом я не знаком, поэтому у меня нет к нему какого-то личного отношения, но это не значит, что я не понимаю твоих чувств.

— Да я ж тебя не упрекаю, — вздохнул Хагрид. — И вообще, Линг, не обращай внимания. Я сейчас сам не свой, думаю об одном и том же, накручиваю себя. Ты пей чай-то, печенье вот бери... — И снова подвинул ко мне тарелку с сухарями.

В один из весенних вечеров я отправился пообщаться с питонами. Солнце уже почти село, но было еще светло, и я опустился в траву, положив рядом кучку мелко нарезанного мяса и намереваясь в очередной раз просить змей не посягать на соблазнительных крысят, что обитали у Хагрида в сарае.

"Избалованные стали, — думал я, глядя на то, как пара питонов с неторопливым изяществом глотает принесенное мной угощение. — Наверное, и охотиться-то разучились... Как будут жить, когда я закончу Хогвартс?"

— Слышал новость? Бейн навещал отшельника Сильвана, — сообщил мне один из питонов, закончив трапезу.

— Отшельника? — удивился я. — Тут еще и отшельники водятся?

— Сильван — единственный отшельник в этих лесах, — продолжил питон. — Он кентавр, и вожди племени ходят советоваться с ним, если не понимают небесных знаков.

— Вот как? — заинтересовался я. — Значит, Бейн увидел что-то непонятное?

— Значит, увидел, — ответил питон. — Только не спрашивай, что. Мы не любим открыто ползать в местах, где живут кентавры, а к логову Сильвана вообще не подступишься — туда даже комарам путь закрыт.

— Надо же. — Я задумался. — Может, поговорить с Фиренцем? Он ведь астролог, тоже, наверное, что-то заметил.

— Поговори, поговори, — сказал питон. — А если будет что важное — дай знать, мы в долгу не останемся.

— Само собой, — ответил я и уже собрался возвращаться в замок, как тут подал голос второй питон:

— Кстати, умер тот паук, которого ваш лесник навещает.

— Ну и дела, — проговорил я. — Хагрид теперь с ума сойдет.

— Он сойдет с ума, если решит еще раз сунуться в их логово, — сказал второй питон. — И что он нашел в этом страшилище?

— У него и крысы в сарае живут, — как бы между прочим заметил первый.

— Не трогайте их, — предупредил я.

— Да не трогаем мы ваших крыс, — усмехнулся питон. — Мы подождем, пока они подрастут и сбегут в лес — там-то мы их и встретим.

Оба они засмеялись, развернули свои огненные кольца и исчезли в норах. Я встал и отправился к Хагриду, представляя, какая сцена меня сейчас ожидает.

— Линг? — удивился Хагрид, открыв дверь на мой стук. — Что-то ты поздновато — скоро девять, пора бы в замок.

— Слушай, тут такое дело... — начал я, стоя на крыльце, но Хагрид сказал:

— Да ты заходи, — и втолкнул меня в дом. Сопротивляться столь мощному аргументу было невозможно. Я сам не заметил, как оказался у стола, а Хагрид уже закрыл дверь и возвращался к очагу. Рядом стояло ведро с черными блестящими червяками, которых он насобирал на болоте.

— Вот, — сказал Хагрид, садясь у камина и кивая на ведро, — завтра с утра понесу Арагогу, очень он их любит.

— Хагрид, — продолжил я, чувствуя себя крайне неловко, — я сейчас говорил с питонами, и они мне рассказали... В общем, дело в том, что Арагог скончался.

Хагрид поднял голову, испуганно уставившись на меня, а потом вдруг вскочил и ринулся прочь из дома, опрокинув табуретку, едва не сорвав с петель входную дверь и до смерти перепугав Клыка.

— Стой! — заорал я и вылетел за ним на улицу. — Хагрид, погоди!

Но лесничий уже вбежал в лес и исчез в подступающей тьме. До меня донесся лишь яростный хруст ломающихся веток. Я бросился следом, на ходу вытаскивая палочку и пытаясь вспомнить, в какой части леса находится гнездо пауков.

Впрочем, потерять Хагрида было невозможно даже в темноте — треск от его передвижения слышался прямо по курсу, а спустя полминуты я увидел его самого, бегущего по тропинке, которую он протоптал за месяцы посещения Арагога. Я зажег Люмос и последовал за ним на расстоянии, решив не приближаться, пока мы не доберемся до гнезда — по крайней мере, там он уже не сможет отправить меня обратно.

Минут через пятнадцать мы достигли участка, где среди холмов и насыпей, в норах и оврагах жило племя Арагога. Тут Хагрид слегка снизил скорость, и я его окликнул. От неожиданности тот подскочил и замер на месте, обернувшись ко мне.

— Ты что ж это здесь делаешь, а? — возмущенно, но тихо проговорил он.

— За тобой пошел. Ты ведь хочешь с ним попрощаться?

— Я хочу его забрать, — буркнул Хагрид, — пока они его не сожрали.

— Как бы они и тебя заодно не сожрали, — заметил я, но лесничий отмел такую мысль.

— Пауки меня сроду не трогали, — сказал он, когда мы начали спускаться с холма, обходя повисшую на мертвых деревьях паутину. Свет палочки выхватывал из темноты все новые пряди толстых нитей, огораживающих гнездо, и серые, лишенные коры стволы и ветви, к которым они крепились. До сих пор мы не заметили ни одного паука.

— Это там, — глухо сказал Хагрид, указывая на проход между двумя невысокими холмами. — Из-за тебя, Линг, мне влетит. Нельзя сюда ученикам.

— А кто узнает? — спросил я. — Лучше пошли, а то мало ли...

Хагрид отправился первым, я — за ним. Было ясно, что если паукам вздумается напасть, Хагрид вряд ли позволит причинить им вред, а многие заклинания, годившиеся для человека и млекопитающих, на акромантул не действовали. Паутины вокруг становилось все больше, и вот над нами раскинулся непрозрачный полог, гасивший свет моей палочки плотным, насыщенным мраком. Со всех сторон начал доноситься сухой шорох и быстрое шуршание. Будь я один, я бы долго не раздумывал — в борьбе с такими существами годится только плеть, — но в присутствии Хагрида мне приходилось думать прежде всего о нем и его чувствах к этим созданиям.

Наконец, мы оказались в большом, изрытом черными норами чашеобразном углублении, со всех сторон окруженном холмами и поваленными деревьями. Моего скудного света не хватало, и я наколдовал светящийся шар, на секунду вспомнив похищенную лесными кентаврами Амбридж. "А нас похитят пауки", мысленно усмехнулся я. Шар взлетел к крыше-паутине и замер, слегка подпрыгивая в воздухе. Несколько секунд пространство перед нами было пусто, а потом из черных отверстий один за другим повалили огромные пауки. Увидев нас, они стали подбираться ближе, и скоро вся котловина оказалась заполнена их большими круглыми телами с волосатыми лапами и блестящими черными глазами. Один внушительных размеров паук приблизился к нам и остановился напротив Хагрида.

— Наш Отец скончался, — щелкая острыми жвалами, не слишком отчетливо произнес он. — Мы собираемся на поминальную трапезу.

— Я вам не позволю съесть Арагога! Мы его заберем и похороним честь по чести! — ответил Хагрид, и я встал рядом с ним, мысленно готовый произнести заклинание. Паук переступил всеми ногами.

— Наш Отец скончался, — повторил он, и хотя речь его была все такой же невнятной, интонации неуловимо изменились, обретя угрожающий оттенок. — И мы освобождены от данного ему слова. Мы обещали, что не тронем тебя, и не трогали, пока он был жив.

— Ну знаете! — Хагрид начал терять терпение. — Где Арагог? Или отойди с дороги, или я за себя не отвечаю!

Паук быстро приподнял свое черное волосатое тело и снова опустил брюхо на землю, явно недовольный тем, как разворачивается беседа.

— Мы даем вам возможность уйти, — произнес он. — В этот печальный день мы не будем на вас охотиться. Но больше не ходи сюда, Хагрид. Мы уважали волю нашего Отца, но перед тобой у нас нет обязательств.

— С дороги! — рявкнул Хагрид и шагнул к пауку. Замершая перед нами масса качнулась навстречу, словно единый организм, и в ту же секунду я выпустил патронуса.

Фиолетовая тварь возникла точно между разозленным Хагридом и напряженно застывшим пауком. Патронус угрожающе зашипел, увидев перед собой такую тьму врагов, а потом молниеносным движением схватил паука за голову и поднял над землей, будто это был не здоровенный арахнид в половину его роста, а крысеныш из хагридова сарая.

— Что за черт! — Хагрид замер, впервые увидев перед собой такое существо. — Линг! Это ты его наколдовал?

— Это мой патронус, — сказал я. Патронус держал паука, безвольно повисшего у него в лапе, а потом швырнул в толпу и издал пронзительный визг, вытянув голову вперед и сверкая алыми глазами. Пауки не шевелились, словно Бандерлоги, завороженные танцем Каа. Хагрид обернулся, желая мне что-то сказать, но потом передумал, перевел взгляд на многочисленных потомков своего любимца и угрожающе произнес:

— А ну прочь!

Патронус прыгнул вперед, и пауки отхлынули в стороны, образовав большой коридор. Делегат арахнидов, с которым патронус так невежливо обошелся, уже выбрался из толпы и подобрался к самому краю прохода. Хагрид последовал за патронусом, расчищавшим ему путь, а я остался у входа в котловину. Паук-делегат неловко попятился к одному из самых больших отверстий, и Хагрид, не мешкая, нырнул прямо туда.

Я не представлял, насколько Арагог большой, пока не увидел его, переместившись в сознание патронуса. Посреди огромной земляной пещеры вверх ногами лежал паучище размером со слоненка, и каким бы сильным Хагрид не был, вряд ли он смог бы поднять его и вынести наружу.

Я убрал патронуса, поскольку в пещере, кроме мертвого Арагога, никого не было, и устремился по проходу между пауками, чтобы помочь Хагриду.

— Ты что! — прокряхтел лесничий, пытаясь сдвинуть Арагога с места. — Зачем сюда пришел? Они ж могли броситься!

— Теперь не бросятся, — ответил я и направил на паука палочку. Через секунду тот оторвался от земли и повис в воздухе. — Идем.

Мы покинули логово с летящим, словно демоническое НЛО, Арагогом, однако пауки не шевелились, провожая нас в полном молчании. Когда мы вышли из котловины и покинули владения арахнидов, Хагрид, следивший за тем, чтобы лапы паука не цеплялись за ветки, спросил: