Спираль времени

И под кончиком тисовой палочки расцветает темный узор. Лестрейндж тихо стонет, закусывая губы. Из его глаз текут слезы, и Лорду приходится удерживать его руку, чтобы он ее не отдернул. Постановка Метки — достаточно болезненная процедура.

Оказаться первым — труднее всего. Дальше — проще. Следом за Ральфом Лестрейнджем клятву верности приносят Нотт, Эйвери, Мальсибер, Руквуд и трясущийся крупной дрожью Бэгмэн.

"... — Анна, — кончик тисовой палочки касается моего подбородка, заставляя поднять голову. — Ты осознаешь, что после этого я уже не буду для тебя отцом, а стану твоим единственным Лордом и Повелителем?

Вместо ответа соскальзываю со стула и склоняюсь перед сидящим передо мной магом.

— Да, мой Лорд.

— Хорошо. Протяни левую руку, Анна..."

Смаргиваю.

— И да... С сегодняшнего дня Тома Риддла больше нет, — говорит Лорд, и над его головой повисают огненные буквы "I am Lord Voldemort".

* * *

После сдачи СОВ Том едет в гости к Лестрейнджам.

— Это ненадолго, на неделю, — ободряет он меня. — К тому же со мной хотел встретиться Раймонд.

— Я буду вас ждать, мой Лорд, — улыбаюсь.

Том на секунду замирает, глядя на меня пронзительным взглядом, затем кивает.

— Я знаю, Анна.

Через четыре дня после его отъезда в Хогсмиде появляется Долохов. Он отправляет мне записку тамошней совой. Точнее, нам с Томом — но Тома все равно нет, поэтому на встречу иду я.

Долохов сидит в "Кабаньей голове", цедит огневиски. Заросший, грязный и злой.

— Гадость какая, — бурчит он по-русски в кружку. — И градусов-то нет...

— Коньяком могу угостить, — сажусь рядом. — Здравствуй, Антон.

— Здравствуйте, мадам, — парень подскакивает, пытается изобразить поклон.

Прищуриваюсь. В этикете Долохов никогда не был силен. Вот в Боевой Магии он великолепен, как и в умении вести допросы.

— Сядь, — фыркаю. — Все свои.

— А... — облегченно выдыхает дурмстранговец и плюхается обратно на стул.

— Рассказывай.

Но Долохов молчит. Лицо его становится жестким. Сейчас он абсолютно не похож на того школьника, которого я встретила в прошлом году. Неуловимые нити протягиваются из будущего — такое выражение лица я помню у Антонина Долохова, одного из верных сторонников Лорда.

— Рассказывай, — повторяю.

— Возьмите мне, пожалуйста, чего-нибудь покрепче, я вам потом деньги отдам, — хрипло говорит Антонин, переворачивая кружку из-под огневиски. — Не могу эту мочу пить... жаль, водки нету...

Киваю, прохожу к стойке. Владелец паба косится на меня, затем на дурмстранговца и достает из-под прилавка бутылку коньяка.

— Самый крепкий, — доверительно сообщает он мне. — Ваш знакомый ведь русский?

Долохов присасывается к коньяку, едва открыв бутылку, занюхивает рукавом.

— Я в этом году школу закончил, — сообщает он мне. — Восемнадцать пятерок из двадцати двух. Домой ехал, гордый до ужаса. А приехал...

Молчу.

— Мадам... Я с вашим сыном говорил в том году. Он... он сказал, что вы собираетесь поддержать Гриндевальда. Я с вами.

ЧЕГО?!

— Так... Антон, успокойся. Давай по порядку. С чего ты взял, что мы собираемся поддерживать Гриндевальда?

— Вы же тоже ненавидите магглов, — уверенно говорит Долохов. — И я их ненавижу. Так бы... стер нахрен... взял бы и... — он пьяным жестом сжимает кулак. — Нахрен...

— И с чего ты так их вдруг возненавидел? — откидываюсь на стуле. — В прошлом году...

— В прошлом году все живы были, — вдруг глухо говорит Антонин. — А в этом... Мадам, я домой ехал... А знаете, что меня дома ждало? Ничего. Ничего не ждало. Мертвые ждали. Отец, мачеха, брат младший, две сестренки... Всех убили. Я столько крови даже на уроках по Темным Ритуалам не видел. И запах...

— Антон... — сочувственно гляжу на парня, стискивающего зубы. Но он меня не слышит.

— А выдал их грязнокровка один. Провел магглов. Те и... развлеклись. Отец, конечно, защищался. А что он сделает? Он у меня не боец ни разу. Траволог. Какие розы выращивал, загляденье... И мама Дарья... колдомедик. Они, конечно, бились...

Долохов опять прикладывается к бутылке. Жду терпеливо.

— А Мишке восемь было, — говорит он, вцепившись в несчастную стеклопосуду. — Тоже в Дурмстранге учился. В третий класс собирался... А Машеньке с Таней — по шесть лет. Красавицы. Вы на меня не смотрите, я страшный, как Кощей — в свою мать пошел. А они — в свою. Волосы светленькие, глазки ясные-ясные... Как две куколки... Я им книжки вез...

Вздыхаю.

— Мишка раньше меня приехал, я ж экзамены выпускные сдавал, — бормочет Антонин, поднимая на меня залитые слезами глаза. — А если бы я хоть на пару дней пораньше приехал... Так нет же... задержался, отмечали с ребятами... Черт... Мадам... Я, конечно, понимаю... простите. Я пойду... Простите за...

— Сядь, — останавливаю Долохова и оборачиваюсь к недовольно вслушивающемуся в наш разговор бармена. — Скажите, у вас есть свободные комнаты?

— Да, есть, мадам, — кивает тот. — Надолго?

— Пока на четверо суток.

— Четыре сикля.

Кладу на стойку галеон. Бармен выкладывает сдачу, но я качаю головой.

— Завтраки и обеды тоже считайте.

Бармен кивает.

— Идем, Антон, — говорю пьяному парню, клюющему носом. Тот вяло бурчит что-то.

Обреченно вздыхаю, подхватываю его Мобиликорпусом. Долохов дергается, но тут же засыпает, оказавшись в воздухе.

* * *

В "Кабанью голову" возвращаюсь утром, отослав Тому сову, где описываю ситуацию с Антонином, но упоминаю, что никакой срочности нет.

Долохов спит до обеда, а я все это время терпеливо жду рядом, перечитывая учебник по Артефакторике за одиннадцатый класс Дурмстранга. Хорошая книга. Правда, местное Министерство ее в запрещенные внесет, едва только первые два раздела прочитает. Разделы-то Темные...

— Доброе утро, Спящая Красавица, — приветствую парня, пытающегося разлепить то один глаз, то второй, и протягиваю ему флакончик. — Антипохмельное.

— Спасибо, — присасывается он к нему. — О... А...

Хорошее Антипохмельное, знаю. У Снейпа рецепт выцыганила.

— Фффух... Спасибо, мадам.

— Анна, — отвечаю. — И без отчества. Здесь не принято.

— А... Спасибо, Анна, — повторяет Долохов.

— Приведи себя в порядок, — киваю на хлипкую дверь в санузел. — Потом разбираться будем.

— А?

— Бэ, — отзываюсь. — В душ дуй.

Парень смущенно моргает, затем исчезает в ванной.

Пока он там возится, я спускаюсь вниз и забираю у хозяина "Кабаньей головы" приготовленный завтрак — глазунью из двух яиц, поджаренный бекон, два тоста и стакан тыквенного сока.

Долохов уже успел облачиться в относительно чистую форменную мантию Дурмстранга — Очищающее заклинание, конечно, штука хорошая, но многодневную грязь оно берет слабо. Банальная стирка с этим справится намного лучше.

— Ешь, — выставляю перед ним поднос.

— Рассолу бы...

— Нету рассола, — развожу руками. — Могу еще флакон Антипохмельного в тебя влить.

Долохов морщится, глядит на яичницу. Думает, затем кивает.

— Давайте.

Протягиваю второй флакончик.

— Спасибо, Анна, — благодарит дурмстранговец и залпом выпивает предложенное зелье.

— Не за что, Антон. Ешь.

Долохов кивает и набрасывается на еду.

Похоже, он уже давно не ел нормально.

* * *

Два оставшихся до возвращения Тома дня Долохов проводит в "Кабаньей голове". Он жутко смущается, что я оплачиваю его пребывание в этой далеко не самой хорошей гостинице, но я напоминаю, что тоже училась в Дурмстранге. И Антонин смиряется.

Том возвращается в Хогсмид вечером и сразу же приходит в номер к Долохову. Смотрю, как ребята обнимаются.

— Тони, рад тебя видеть, — по-русски говорит Том. С удовольствием отмечаю, что говорит он очень правильно.

— Я тоже, Том, — кивает Долохов.

— Что привело тебя в Англию?

Долохов смурнеет.

— Ты говорил, что собираешься на сторону Гриндевальда. Уничтожать магглов. Я с тобой, — выпаливает он.

Я это слышала, а вот Том — нет. Но Том прекрасно владеет своими эмоциями.

— Рассказывай, — садится он на колченогий стул. — С чего ты взял, что я собираюсь присоединяться к Гриндевальду, и зачем тебе уничтожать магглов...

Беседуют они долго. Я в который раз убеждаюсь, что Лорд — Мастер слова. Жутко подавленный после смерти своей семьи Антонин с каждой минутой разговора словно оживает, а в глазах зажигается огонь.

— Я... я буду с тобой, Том, — выдыхает Долохов под конец. — Пусть не Гриндевальд. Я... Ты говорил про свой Орден... Орден Рыцарей Вальпурги. Позволь присоединиться.

— Ты должен понимать, Тони, что дороги назад уже не будет. Я строго спрошу, если ты не сдержишь клятву.

— Мне нечего терять, — кривится дурмстранговец. — У меня нет ничего.

— Хорошо...

Хм. А Долохов хорошо переносит нанесение Метки. Ни единый мускул на лице не дрогнул. Вот что значит Дурмстранг.

— Любые вопросы в мое отсутствие решай с Анной, — Лорд кивает в мою сторону.

— Хорошо...

— "Да, мой Лорд", — поправляю Антонина. — И к Лорду обращаются на "вы". В английском языке, конечно, без разницы, но в русском изволь соответствовать.

— Так точно, — отзывается по-военному Долохов. — А к вам... как обращаться?

— А я тебе уже говорила, — улыбаюсь. — Я Анна. И без отчества.

— Понял, — кивает Антонин. — Анна, вы объясните мне порядки вашего Ордена, чтобы я... ну, не сморозил чего-нибудь?

— Разумеется, — встаю. — Пойдем, поужинаем.

— Кстати, Анна, — довольно говорит Лорд, когда Антонин уже покидает комнату. — Раймонд Лестрейндж тоже в наших рядах.

— Рада слышать, мой Лорд, — отзываюсь. — Он хороший юноша. И не боится Темных Искусств.

— Это да, — фыркает Том. — Он мне еще в Хогвартсе все уши прожужжал, прося принести какую-нибудь вашу Темную книжку. Я ему показал учебник из Дурмстранга по биологии для восьмого класса. Его очень впечатлила картинка, где изображена мускулатура человека.

Пару секунд пытаюсь удержаться от смеха, но не получается. Том прыскает вслед за мной.

* * *

О том, что Риддлы-старшие убиты, а Морфин Гонт в Азкабане, я узнаю еще через неделю.

— Я же говорил, что убью их, — равнодушно пожимает плечами Том.

Судорожно киваю, вспоминая, что же я упускаю... И вспоминаю.

Отец рассказывал, что в год, когда он убил магглов Риддлов, Гораций Слизнорт рассказал ему о Ритуале Бессмертия, который состоит из двух частей — Ритуале Создания крестража и Ритуале Возрождения. Если первую часть наш зельевар-умник поведал верно, то во второй части допустил жесточайшую ошибку. Если мой отец воспользуется именно этой версией, то...

В маггловском магазине покупаю неприметную черную тетрадку, на которую накладываю Охранные Чары Высшего Порядка, завязанные на кровь и Род. Три человека во всем мире смогут его открыть — мой Лорд, я и прозябающий в Азкабане Морфин Гонт. Но его можно не учитывать.

"...сейчас ты узнаешь мою самую главную тайну. И принесешь Непреложный Обет, что никогда и никому никаким образом не дашь знать, что ты в нее посвящена..."

Но я не могу не рассказать моему Лорду правильную версию Ритуала Возрождения. И пусть это повлечет за собой нарушение Непреложного Обета и мою смерть. Я обязана.

Пишу долго. Тщательно указываю на отличия между верной и неверной версиями, обосновывая каждое из своих утверждений. Нынешний Лорд, конечно, доверяет Анне Монро, но вопрос этот очень уж серьезный.

Когда я заканчиваю писать, то тетрадь почти кончается. Заодно описываю клятву, которую я дала Поттерам, и указываю причины.

В Гринготтском сейфе, рядом с Перстнем Гонтов, она будет в безопасности. Если со мной что-нибудь случится, то мой Лорд получит ее. А тогда мне на Непреложный Обет будет уже плевать.

* * *

В конце августа проходит очередное собрание Ордена. Магглоотталкивающие чары — полезные чары. Всем жителям деревни становится абсолютно безразличен тот факт, что в дом, где месяц назад вымерла целая семья, стали шастать подозрительные личности. А магам, в том числе и аврорату, до дома дела нет вообще — посадили убийцу в Азкабан и забыли. Кто там и что делает в пустом маггловском доме, магической полиции плевать.

На новое место Рыцари Вальпурги добираются портключами, которые им доставляют совы.

Смотрю на детишек, самому старшему из которых едва девятнадцать исполнилось, а перед глазами встают они же, но другие — заматеревшие, посерьезневшие.

Ральфа Лестрейнджа, который сейчас похож на цыпленка с тощей шеей, я помню солидным мужчиной с пепельными волосами, неторопливыми движениями и пронзительным взглядом. Долохов с возрастом станет более циничным и равнодушным к чужой боли и смерти. Он сойдется с Уорреном МакНейром, потомственным палачом, и вместе они будут считаться самыми умелыми мастерами заплечных дел среди последователей Темного Лорда. Августус Руквуд же едва не погибнет в одной из стычек с аврорами в шестидесятых, и на лице его навсегда останется страшный шрам. Наверное, именно Руквуд преобразится больше всех, сумеет раскрыть в себе свой потенциал. У того Августуса, которого я помню, не будет ничего от туповатого увальня-пуффендуйца. Это будет мужчина с цепким умом и исключительной способностью просчитывать ситуацию. И он будет абсолютно предан Лорду. Но не той, безумной фанатичной преданностью Беллатрисы или Барти Крауча-младшего. Нет, он будет предан спокойной уверенной преданностью человека, выбравшего свой жизненный путь.

Эйвери... Через три года у Дункана Эйвери родится сын, которого он будет воспитывать один. На все вопросы о матери маленького Эйдена он будет отвечать моим способом — зажигать перед носом у спрашивающего салфетку. Или, за неимением таковой — его одежду.

Нотт. Теодор Нотт. Тоже отец-одиночка. Но его сын родится, когда ему будет за пятьдесят, и пойдет в школу вместе с Гарри Поттером.

Мальсибер. Вот кто изменится меньше всех. Такой же спокойный, немногословный, но очень исполнительный.

Бэгмэн. А вот Бэгмэна, несмотря на его трусость, Лорд будет ценить. Алфорд Бэгмэн будет работать в Министерстве, поставляя ценнейшую информацию, и никто никогда не заподозрит в нем Рыцаря Вальпурги. И даже его дружба с Августусом Руквудом не наведет на него тень. Алфорд умрет в конце семидесятых, оставив после себя туповатых сыновей — Людовика и Отто, которых Лорд откровенно будет презирать.

А вот Раймонда Лестрейнджа я не помню. Потому что в будущем его нет. И Перстень Главы Рода будет на пальце его младшего брата Ральфа.

Итого в Ордене на сегодняшний день десять человек, из которых семь человек должны подтвердить свое право на Метку. Долохову не обязательно — он поделился с Лордом своими воспоминаниями, как мстил магглам, убившим его семью. Лорд после этого смотрел на него любопытным взглядом, иногда точно таким же поглядывая и на меня.

Семь Рыцарей — и семь магглов, которых не пришлось долго искать. Из-за войны в Англии полно нищих бродяг.

* * *

Относительно неплохо справляется только Раймонд Лестрейндж — Авада получается у него с четвертой попытки. Остальные бледнеют, краснеют, зеленеют, но произнести заветных два слова не решаются... Долохов смотрит на это с усмешкой.