Брошен, забыт... И это называется великая дружба! Знаю: идут сейчас по тайге и перемывают все мои косточки. Люська, конечно, рядом со Степкой. Она трясет своими рыжими косами и говорит:

"Хорошо, что Генка остался в яме! Теперь он окончательно аннулирован".

Я сказал мысленно своим друзьям: "Не поминайте лихом" — и приготовился к смерти. И вдруг стальной канат натянулся, дернул клеть и понес ее вверх.

— Ты чего не звонил? — спросил буровой мастер. — Умер там, что ли?

Я хотел ответить, но вместо слов изо рта вылетали какие-то непонятные звуки — "ава-ва-ва-ва". Я невольно вспомнил "малого", то есть отца Комара. Но было, конечно, не до смеха. Ведь возвратился я к друзьям почти с того света. А это не шутка, когда бывший покойник приходит на землю.

— Я на-на-на-жимал, — сказал наконец я и показал на кнопку электрического звонка.

Буровой мастер и ребята, вместо того чтобы посочувствовать мне, начали хохотать. Оказывается, я нажимал не на кнопку, а на самую настоящую железную гайку.

— Ты зачем стучишь зубами? — спросила Люська. — Для полного аффекта?

Не хватало еще таких вопросов! Если бы я умер, она наверняка сказала бы: "Зачем ты умер? Это абсурдно!"

Я нашел что ответить:

— Ты бы еще не так постучала! Мороз там... сорок градусов...

Буровой мастер усмехнулся. Но ребята не заметили этой улыбки. А если бы и заметили, все равно не поняли бы, в чем дело. Они ведь не знают, жарко там, как в духовке, или холодно, как на Полюсе холода в Оймяконе.

Мы простились с буровым мастером и пошли дальше. Люська, Комар и Степка с завистью посматривали на меня и надоедали вопросами. Я рассказывал о подземном царстве и все время думал — вдруг Люська взмахнет руками, сделает страшные глаза и скажет: "Посмотрите, что с ним случилось! Он абсолютно седой!"

Но Люська шла рядом и ничего не говорила о моих волосах. Все было в порядке. Кто-кто, а Люська сразу бы заметила. У нее не очки, а четырехкратный бинокль.

Глава двадцатая

КЛАД. РАЗБОЙНИКИ. В ОХОТНИЧЬЕЙ ИЗБУШКЕ

В тайге тихо, спокойно. Сквозь сосны и лиственницы просачивается вниз зыбкий свет. В ускользающем тепле греют свои нарядные коричневые шапочки маслята, рыжики, выглядывают бусинки красной смородины.

Но что же это я описываю какие-то грибы и ягоды! Может быть, в тайге ничего особенного не произошло? Нет, это неверно. В этот день с нами произошли такие истории, о которых можно написать не только дневник, но даже роман с тремя продолжениями.

Так вот. Едва мы вошли в самую гущу тайги, Степка остановился, понюхал воздух и озабоченно сказал:

— Однако, мне это уже не нравится.

— Что тебе не нравится? — испуганно спросила Люська и побледнела как полотно. — Тут медведь?

— Не, — ответил Степка. — Дымом пахнет!

— Ну и пусть себе пахнет, — сказал я. — Подумаешь, какая важность!

Степка строго посмотрел на меня:

— Как это — пусть? А вдруг пожар!

Степка перешагнул через сосну, вывороченную бурей вместе с корнем, и быстро зашагал к небольшой ложбинке. Оттуда и в самом деле тянуло горьковатым дымком. Мы побежали за Степкой. В ложбинке, неподалеку от крохотного прозрачного ручья, горел костер. Желтое пламя уже перебрасывалось на траву, карабкалось на высокую сухую березку. Возле костра валялись консервные банки и пустая водочная бутылка.

Мы погасили огонь и стали обсуждать, кто мог раз— жечь в таком далеком, глухом месте костер.

— Может, охотники? — сказал Комар.

— Тоже выдумал! — возразил Степка. — Охотники порядок знают, не будут безобразничать.

— Наверно, это дачники, — сказал я. — Дачники всегда разводят костры.

— Ерунда! — резко отрубил Степка. — Дачников в тайге не бывает. Это тебе не Марьина роща.

При чем здесь Марьина роща! Говорит таким тоном, как будто бы все на свете знает! Не был в Москве, так лучше бы молчал. Это только раньше в Москве была Марьина роща, а сейчас там обыкновенные и, по-моему, даже не озелененные улицы.

— Я знаю, кто это, — сказала Люська и сделала страшные глаза. — Разбойники. Авторитетно вам говорю.

Вы думаете, Степка ответил ей "ерунда", "чепуха"? Ничего подобного! Он посмотрел на нее без всякой злости и сказал:

— Нет, Люся, откуда тут разбойники возьмутся!

Так мы и не решили эту странную загадку. Постояли

около пепелища, подумали и махнули рукой. Не разыскивать же этих хулиганов! Еще по затылку надают.

Степка облюбовал высокий кедр и начал быстро карабкаться. Я снял сапоги, поплевал на руки и полез на другое дерево. Забрался метра на полтора, а дальше не могу — тянет вниз, как магнитом. А тут еще Люська каркает:

— Гена, ты абсолютно не умеешь лазать!

— Вот я тебе дам "абсолютно"!

Я поднатужился, пролез еще несколько сантиметров, и остановился как приклеенный. Повисел немножко и позорно сполз вниз.

— А ты не лазь, — участливо сказала Люська. — Пойдем лучше цветы собирать.

— Уходи со своими цветами!

Я посмотрел вверх. Степка и Комар уже срывали шишки и швыряли их на землю. "Все равно залезу! — решил я. — Все равно". Я подошел к дереву, как к своему врагу, подпрыгнул и... полез... Люська стояла внизу и хлопала в ладоши.

Я сорвал штук двадцать шишек и спустился вниз, руки и колени горели, будто обожженные. А Степка, видно, и не думал слазить. Швырял и швырял шишки одну за другой. Наверняка с Люськой поделится! Люська даже готовые не подбирала. Она ходила от одной полянки к другой, срывала осенние цветы, веточки багульника, вереска и все восторгалась: "Ах, какой прекрасный ассортимент для букета!"

Стоило идти в такую глушь за цветами! Их на Падуне хоть отбавляй!

Едва я подумал о Люське, и тут же, в эту самую минуту, в тайге раздался страшный, или, как еще говорят, душераздирающий, крик:

— Ой, мамочка родная, идите все сюда!

Конечно же, это была Люська. Кто еще будет кричать "ой, мамочка родная"?

Степка и Комар быстро сползли с деревьев и побежали вслед за мной к Люське. Что там с ней случилось? Змея укусила или алчного медведя увидела? Нет, поблизости не было видно никаких медведей. Люська стояла возле сосны и смотрела страшными глазами на холм свежей, присыпанной листьями земли.

— Там человек лежит... мертвый...

Откуда она взяла, что там человек? Может, это просто дохлая кошка похоронена!

Мы подошли к холму. Из земли и в самом деле выглядывал рукав серого мужского пиджака с зелеными пуговицами. Но почему только рукав? Может, убитый был с одной рукой?

Рассуждали мы, конечно, не так спокойно, как я рассказываю. Даже Степка перетрусил. Лицо и губы побелели, глаза округлились и стали совершенно черные, как уголь. О Люське же и говорить нечего — стучит зубами, как телефонный аппарат: тук-тук, тук-тук-тук.

Не скажу, что я какой-то особенный герой, но и трусом я никогда не был. Вы же сами знаете, в каких переделках бывал: и в шлюпке, как в старом ботинке, ехал, и с фальшивым добровольцем сражался... Но рисковать зря никогда не стоит. Я подумал хорошенько и сказал:

— Знаете что? Давайте возьмем ноги в руки и удерем отсюда, пока не поздно.

Степка, как и всегда, не согласился с моим предложением. Он подошел к холму, осмотрел его со всех сторон и сказал:

— Надо раскопать.

Оглядываясь по сторонам, мы начали разгребать палками и руками страшный холм.

Как ни странно, но мертвеца в могиле не было.

Как не было? А что же там такое? А то же самое, что и в приключенческих книжках: клад.

В яме или могиле, называйте ее теперь как хотите, был не один, а все три пиджака. Кроме пиджаков, мы вытащили много другого добра: новенькие мужские рубашки, свитеры, брюки. В руки нам даже попался огромный пылесос с длинным резиновым шнуром. Но на пылесосе дело не закончилось. Когда мы решили, что в яме больше ничего нет, Степка еще раз ковырнул палкой и вынул деревянную шкатулку с красным цветком на крышке. Мы заглянули в шкатулку и ахнули. Она была почти до краев набита часами, серьгами, кольцами. Сверху лежал гигантский золотой паук с ядовитыми зелеными глазами и проволочными усами.

— Что же мы будем делать с кладом? — спросила Люська.

— По-моему, надо разделить, — сказал я. — Степке — пиджаки, Комару — пылесос, а я могу взять часы. Пиджак мне не нужен, отец обещал купить.

— А мне, значит, ничего! — возмутилась Люська. — Это я нашла клад, а не вы!

— Как — ничего? А паук с проволочными усами!

— Не нужен мне твой паук! Он антипатичный. Справедливо разделить клад помешал Степка.

— Никаких дележек! — сказал он. — Вещи отдадим в милицию.

Люська и Комар тут же присоединились к Степке.

— Это жулики ограбили магазин и спрятали вещи здесь, — сказал Комар. — Надо отдать в милицию. Все честные люди так поступают.

Степка отряхнул с пиджака землю, вытер рукой пылесос и приказал:

— Грузите вещи в мешки. Пора идти домой. Грузить так грузить. Я взял шкатулку с драгоценностями, два пиджака и пошел к своему мешку. Степке показалось, что я взял очень мало вещей. На самом деле это было не так. Если весь клад разделить на четверых, у каждого получится поровну. Я уж не говорю о том, что шкатулку надо нести особенно бережно. Споткнешься — и разыскивай потом часы и серьги в траве. Степка не подумал об этом.

— Отдай шкатулку Люсе! — крикнул он. — Пусть она несет. Она женщина.

Пожалуйста! Очень мне нужны часы и паук с проволочными усами! Я отдал Люське шкатулку и поднял с земли несколько рубашек. Но Степке как будто бы на пятку наступили. Он сердито вырвал рубашки и сказал:

— Нечего хитрить! Если ты такой умный, бери пылесос.

Я не предполагал, что Степке вздумается брать с собой и пылесос. Впрочем, сделать это он решил в последнюю минуту, чтобы насолить мне.

— Пылесос я не возьму, — твердо сказал я и поднял несколько рубашек.

Тут-то Степка и вступил со мной в страшный, небывалый спор:

— Так ты, значит, не возьмешь?

— Не возьму!

— А я говорю, возьмешь!

— А я говорю, не возьму!

Степка подскочил ко мне и толкнул в грудь. Удар был такой сильный и такой неожиданный, что я не устоял на ногах и полетел в яму, которую мы только что вырыли.

— Ага, так ты так!

Я выбрался из ямы и пошел с кулаками на Степку. Степка применил запрещенный прием. Он дал мне подножку и снова свалил на землю.

— Сдаешься, хвастун?

Он лежал на мне, как на матраце, и не давал двинуться ни вправо, ни влево. Не знаю, как это случилось... Я до сих пор не могу простить себе этого... Я колотил ногами по земле, пытался достать Степку задником сапога, вывернуться из-под него быстрым, неожиданным рывком. Все было тщетно. И вдруг я почувствовал возле своего лица жаркое тепло Степкиной руки. Я быстро повернул голову и впился зубами в твердую, соленую от пота кисть.

— Ай! — крикнул Степка.

Он вскочил на ноги и смотрел на меня сверху вниз незнакомым, чужим взглядом, как будто бы не узнавал или впервые видел меня. По его руке текла тонкой струйкой и капала на траву кровь.

Люська подбежала к Степке, вынула из-за рукава белый платочек:

— Дай я перевяжу, Степочка... Тебе больно?

Она перевязала рану и обернулась ко мне. За стеклами очков сверкали маленькие злые слезы:

— А ты уходи! Сейчас же уходи, противный агрессор!

К Люське присоединился Комар.

— Уходи, ты мне не товарищ, — сказал он.

Проклиная себя, я бросил мешок с шишками на плечо.

Степка не дал мне уйти. Он подошел ко мне вплотную и зловеще сказал:

— Сейчас же бери пылесос! Понял?

Нет, со Степкой лучше, пожалуй, не связываться. Я бросил мешок и взял в руки пылесос. Ладно, пусть пока командует...

Когда все нагрузили свои мешки, Степка сказал:

— Пошли. Только по дороге ни одного слова. Может, бандиты уже идут сюда...

Прислушиваясь к каждому шороху, мы молча шли по лесной чаще. Больше всех волновалась и пугала нас своей подозрительностью Люська. Свалится с дерева шишка или отломится и упадет на землю сухая ветка, Люська уже дрожит от страха, и шепчет:

— Ой, мамочка родная! Это бандиты!

Говорят, будто сердце человека чувствует беду. Теперь, после всего, что произошло с нами, я верю этому. Иду я по тайге, смотрю по сторонам, и вдруг сердце — тук-тук— тук. "Что такое? — подумал я. — Почему оно так странно стучит? Неужели что-нибудь предчувствует?"

Оказалось, что сердце стучало не зря. Справа от нас совершенно неожиданно послышался шум шагов. Освещенную солнцем полянку пересекли две быстрые тени. Мы присели на корточки и затаив дыхание стали ждать.

— Это бандиты? — шептала Люська синими, трясущимися губами. — Они нас убьют?

С вершины высокого кедра сорвалась и полетела вниз, сбивая на пути тонкие сухие ветки, огромная шишка. Люська не разобралась, в чем дело, вскочила с земли и закричала страшным голосом:

— Убивают! Мама!

"Ну, теперь все пропало, — леденея, подумал я. — Прощай жизнь! И зачем я пошел за этими проклятыми кедровыми орехами!"

Вы знаете, как я отношусь к Степке: сколько было у меня из-за него неприятностей, горя, обид... Но здесь не могу быть несправедливым. Лесной человек Степка не растерялся и этим, быть может, спас нам жизнь.

— Вперед! — кратко приказал он. — За мной!

Спотыкаясь и падая, мы помчались за Степкой. Он бежал по новой, незнакомой дороге. Не к Пурсею, откуда мы недавно пришли, а значительно левее. В чем дело? Может, он заблудился, забыл дорогу? Нет, пожалуй, это неверно. Степка прекрасно знал тайгу и мог ходить по ней с завязанными глазами. Впрочем, и рассуждать было некогда. Жулики заметили нас и понеслись буквально по пятам.

— Бросьте мешки, негодяи, бросьте мешки! — летело нам вслед.

Черный длинный шнур пылесоса путался под ногами, мешал бежать. Неужели погибать из-за этой машины? Судьба моя решалась. Еще несколько минут — и грабители настигнут меня, схватят за шиворот и беспощадно расправятся. Я швырнул пылесос в сторону и легко побежал вперед, обгоняя Люську, Комара и Степку. Только сейчас я понял, куда вел нас лесной человек Степка. Меж деревьев прямо передо мной радостно сверкнула, засеребрилась на солнце Ангара.

— Вперед! — крикнул я. — Вперед!

Мы скатились с кручи на пологий, зализанный волной берег Ангары и увидели неподалеку лодку, или, как ее называют в Сибири, ветку. Столкнуть лодку в воду было делом одной минуты. Степка сел на весла и быстро погнал ветку на стремнину. Теперь нам уже ничто не угрожало. Спасены! Спасены!

Грабители стояли у самой воды и грозили нам кулаками. Но что они могли сделать? На всем берегу, как утверждал Степка, была всего-навсего одна лодка. Хозяина у лодки не было, и она считалась бесхозной, или ничейной. Впрочем, лодка всегда была в образцовом состоянии. Плавали на ветке и чинили ее безвестные охотники-скитальцы.

Ветка стремительно неслась вниз. Фигуры грабителей быстро удалялись и вдруг исчезли совсем.

Степка греб изо всех сил на ту сторону реки. Рубашка на нем взмокла и прилипла к телу. Нелегко было преодолевать такое течение. Вода яростно била в тонкий борт ветки, тащила ее вниз. И все же лодка упрямо, метр за метром, продвигалась вперед, наперекор большой воде.