Когда самовар начал петь, я поставила заварник сверху, чтоб он нагрелся. После насыпала кипрея в туда, а также добавила сушенных листочков малины, несколько сушенных ягодок калины, земляники и малины, залила кипятком и поставила всё это настаиваться, накрыв бабой (тряпичной куколкой в длинной широкой сорочке). К тому времени подошли отец с братом. Я занесла в дом самовар.
Сёстры уже переоделись и, хотя в последнее время сразу убегали после страды* на гулянки, тут вдруг пожаловали к столу. Мне было несколько неуютно. Словно оценивали моего любимого.
Вообще мужчин чужих не принято было в дом приглашать до сватовства, но поскольку мы с Финистом гуляли вместе, я обязана была познакомить его с моими родителями. Он в свою очередь, будь он местным, тоже должен был пригласить к себе в дом.
Карина выставила пироги и земляничное варенье на стол, которое, кстати, пару месяцев назад я сама варила. А вот с пирогами тоже свои заморочки.
Мы сладкое почти не едим, а тем более выпечку, да ещё и в жаркое время лета — стоять у печи лишний раз не хочется. Супы, щи не варим, а окрошку с квасом делаем. А когда брат женился, первым делом попросил жену пироги испечь. И так они ему понравились, что пока тепло и есть ягода, пироги у нас почти каждый день бывают, не смотря на жару. И вся наша семья на них налегает, а я вот лишь на некоторые гляжу, в зависимости от начинки. Люблю вишнями да земляникою. Вот такая я привереда.
Все расселись, Финиста отец пересадил по свою правую руку, меня по левую. Рядом с НИМ сел Ратибор с Кариною. Подле меня разместились Весняна и Любава. Они очей с моего любимого не сводили, пожирая очами и всячески стараясь обратить на себя внимание. А я бросала смущенные взгляды на суженого и опускала очи долу*.
На удивление разговор вели в основном отец с Финистом, да ещё так, словно были давно знакомы. Обсуждали в основном собранный урожай, какая будет зима и какое следующее лето. Отец интересовался ЕГО мнением и внимательно слушал ответы. Мне это льстило. Финист уплёл всё варенье, но даже не прикоснулся к пирогам. Вежливо извинившись перед Кариной, когда узнал, что пекла их не я. Не обиделась ли она? Но он тут же сказал ей несколько одобряющих слов об уюте, ведь она его в доме поддерживала, она покраснела и улыбнулась.
Я чувствовала его внимание к себе и лишь изредка встречалась с ним взглядом. За столом не принято было говорить женщинам, исключением было только если мужчина обращался к ней. Поэтому мы с сёстрами тихонько сидели. Когда самовар опустел, Финист поблагодарил нас за гостеприимство и испросил разрешения у отца погулять со мной. Отец согласился, и мы ушли на прогулку.
Сидим мы на берегу того самого ручья, где недавно дерево посадили. Не слышно людского говора. Где-то в лесу, что недалеко, ухает сова. Журчит пробегающая мимо нас водичка, тихонечко так, словно шепчет и не желает нам мешать. Месяц светит в окружении маленьких звёздочек.
Поговаривают, что раньше над землёю* было три луны*: Фатта, Леля и Месяц. Потом Лелю захватили тёмные силы. Боги уничтожили луну, но осколки упали на нашу землю. Возникли бедствия, всемирный потом, землетрясения и прочее. Тогда-то и погибла Даария. Потом люди вздумали играть со своими силами, боги вновь разгревались на них. Фатта тоже погибла. На этот раз природа поглотила Атлань, люди которой всё это устроили. Тогда-то и наступил ледниковый период. Нашим народам пришлось уходить в полуденные* земли. Вот и живём теперь в теплых землях, хотя льды уже давно ушли. Теперь вот лишь Месяц освещает нашу ночную жизнь.
— У тебя хороший отец и брат, жаль, что не могу того же сказать о твоих сёстрах, — прервал мои размышления Финист. — Они завидуют тебя, особенно Весняна. Она ведь старшая и имеет право первой выйти замуж — будь осторожна с ней. К тому же она тебя не любит, никаких сестринских чувств. Любава хоть и прислушивается к ней, но не обидит тебя осознанно.
Всё это или почти всё я и сама знала. Вот только я всё же думала, что какие-то добрые чувства Весняна ко мне испытывает. Обидно.
— Ты это увидел по одному посещению моего дома?
— Да, больше пересекаться с ними не желательно. У тебя была замечательная мама, они её любили очень сильно. Но когда ты родилась, все суетились лишь около младенца со стороны отца, и старшая любимица приревновала к тебе. И она тебя никогда не любила. Вначале это было из-за отца, а потом и матери. Ведь последнее лето перед её уходом всё внимание принадлежало тебе. Возможно Весняна и не пойдёт на причинение телесного вреда тебе, но гадость мне сделать может запросто. Точнее гадость тебе, чтоб сделать тебе больно.
Какое-то время мы молчали. Я обдумывала его слова. Он подтвердил мои догадки. Интересно, он ещё и чувства может читать или это мыслями ограничивается?
А дальше — больше. У нас состоялся ещё странный разговор, словно он прощался. Финист спросил, если бы вдруг пришлось уйти на войну, ждала ли б я его? Я утвердительно кивнула.
— А если б я не давал каких бы то ни было обещаний вернуться?
— В смысле?
— Ну, не обязывая тебя ни к чему, ты свободна и можешь выйти замуж за кого угодно?
— Не юли. Скажи прямо.
— Не могу.
— Ну вот, вновь загадки.
— Если б я мог сказать, я бы сказал.
— Прости. Я люблю тебя. Я … я не могу тебе пообещать ждать тебя, потому что не знаю, сдержу ли слово, вдруг от замужества будет зависеть судьба моих близких. Но я постараюсь дождаться тебя.
— Благодарю тебя за честный ответ. Я тоже люблю тебя. Сохранишь этот гребень?
В моих глазах стояли слёзы. Я молча кивнула и взяла его. Мы долго стояли просто в обнимку и любовались звёздами. И я знала, он прощался.
— Сегодня Месяц светит не особенно ярко. Не застилает свет звёзд. Давай, покажу. Вот видишь большой ковш — это Чертог Макоши.
— А Чертог Финиста тут виден?
— Нет, не видно его, он в полуденных местах иногда виден, — хотела уточнить. Ведь мы находимся в полуденных местах, но он опередил мои слова: — Нет, это на другом материке можно увидеть. До того, как Фатта и Леля погибли, эта земля по отношению к Яриле-солнцу находилась под другим углом. Тогда было видно, а сейчас нет.
— Твоё имя ведь не Финист.
— Да, малышка. Но это подсказка.
Больше я не стала ничего спрашивать. Мы проболтали до утра, он проводил меня к дому, нежно поцеловал и ушёл.
— Я буду ждать, — прошептала я вслед.
Вспомнилось гадание. Удивительно, что после той ночи, я ни разу о нём не думала. Но как встретила Финиста сразу поняла, что ОН — тот единственный мой, дарованный Макошью суженный. Конечно, в гадании был именно он, но пока я была с ним ни разу об этом не возникла мысль.
Даша
Проснулась, лежу с ещё пока закрытыми глазами, ощущая сильную тоску в сердце. Вспоминаю, что выходные кончились, надо идти на работу. Что ж я такая впечатлительная? Всего лишь пару дней Лёшу не видела, а уже скучаю.
Вчера родители приехали, я и похвасталась, что устроилась на работу. А всё равно грустно. И чего я себя накручиваю, даже сны схожие снятся. Интересно всё же, Травинка и Финист — к чему это привязывается, просто такая фантазия у меня или что-то в этом есть? Прошлая жизнь?
Беру телефон, включаю Wi-Fi, ищу Финист. Вываливается куча всего, от названий кафе до магазинов интима. Уточняю поиск: “Сказка про Финиста”. Уже лучше. Просматриваю сказку, про Марьюшку. Ничего схожего. Ищу дальше. Натыкаюсь на “Сказ про Финиста”. Читаю. Девушку звать Настенька. Это уже больше похоже на сон. Прерываюсь — будильник. Всё, некогда читать, пора собираться...
На работе поставили Скайп. И с кем мне общаться? Ага, понятно, по работе. Связываться с редакторами и сотрудниками с другими городами. А что — не тратиться на межгород, бесплатно по интернету болтать — выгодно. Начальство молодец!
День насыщенный, некогда передохнуть. Вечером ухожу с работы и радуюсь, что, наконец-то, от компьютера оторвалась. Вот тебе и любовь к вычислительной технике. Любимое занятие, переходя в разряд работы, уже радость не приносит. Хотя я всё же пока в восторге, правда, работа монотонна, но скучать не приходится.
Захожу в метро. Жарко. Ну вот неужели в зимнее время года не могут отрегулировать кондиционирование. Ведь люди приходят в зимних куртках, шубах, и попадают в жару. И куда девать вещи, если раздеваться? Расстегиваюсь. Высчитываю, где надо становиться, в каком проёме, чтоб экономить время.
В субботу ходила на консультацию, в воскресенье делала контрольную, вроде и скучать некогда, а всё равно, тоскливо. Телефон звонит.
На определителе снимок Лёши. Покрасовался он чуток на камеру, выбрала наиболее подходящую, там фотография обрезается, а вот этот кадр мне особенно нравится. Тут он без очков, и волосы распустил. Волосы у него очень красивые, вьющиеся.
— Привет, — здоровается он.
— Привет. Поздно ты, уже поезд подходит.
— Давай как приедешь, набери мне.
— Хорошо, пока буду идти от метро, наберу.
Кладу трубку, прячу телефон.
Толпа народа. И когда только успели набежать? Только ведь никого не было. Час-пик. Заталкивают меня в вагон и едем. Не контролирую ни телефон, ни сумку. Плохо. Хотя может лучше, что я в зимней одежде, прятать удобнее ценные вещи. С другой стороны, если будут обшаривать в толпе, то и не заметишь. Пожалуй, дома сменю телефон на простенький, этот пусть валяется дома. А то карманники наверняка есть в вагоне. Станция, ещё одна, чуть можно вздохнуть. Проверяю телефон — прощупывается. Хорошо. Хорошо для меня, но плохо тоже для меня. Села, прижала к себе сумочку. Вижу девушку, ощущение, что она беременная. Встаю, уступаю место. Она благодарит, садится, гладит живот. Вот иногда чёткие ощущения чего-то, а иногда не могу угадать и всё. И отчего это зависит?
Прибыла. Поднимаясь по эскалатору, я задраиваю все люки. Жаль, что надела короткую куртку, не особо тепло, хотя с этим метро может и не зря.
Иду от метро. на душе словно кошки скребут. Прислушиваюсь к интуиции, она идти дальше не советует. А что делать? В обход не пройдешь, дорогу перекопали всю, даже движение закрыли. Другого пути нет. Домой надобно. Иду. Всё больше убеждаюсь, что зря пошла. А что делать? Поворачиваю за угол, иду. Тишина, слово перед бурей, не слышится ни одного звука. Сжалась в комок, передвигаюсь дальше.
— Эй, иди к нам! — мужской грубый голос. Молчу. Нельзя говорить. В пререкания с такими личностями лучше вообще не вступать. Некоторых наоборот раззадоривает отказ. Лучше вообще не общаться. Иду. Хватают меня за руку. — Пойдём!
Сердце бешено колотится. Глаза закрыла. Только не смотреть. Паника захлёстывает целиком, но я пытаюсь бороться со страхом. Меня толкают и начинают задирать юбку. Вот кого-то даже не останавливает мороз. Внезапно в сознании всплывает образ падающего вниз сокола.
“Сокол!” — кричу мысленно. В тот же миг раздаются крики, матерщина, меня отпускают. Открываю глаза и бегу, сломя голову. Уже жарко, вся в мыле. Расстегиваюсь. По дороге никто не встречается, выбегаю на оживлённую улицу, переход, через него быстро спускаюсь с толпой народа, поворачиваю на свою улицу, потом в свой двор. Забегаю в родной подъезд. Вбегаю по лестнице, доставая ключи, долго не могу попасть в замочную скважину, потом, наконец, открываю замок и пулей влетаю домой. Быстро замыкаю и, облокотившись, съезжаю по двери вниз. Слёзы текут по щекам. А в горле до сих пор комок. Что ж за жизнь такая? Меня всю колотит от пережитого страха.
Когда немного пришла в себя, разделась и полезла в душ. Стала с мылом и мочалкой отдраивать руку, за которую меня хватали, и мыть, и мыть, и мыть себя. Немного успокоилась. А ведь я была в куртке и варежках, контакта с моей кожей не было.
Вылезла, взглянула на красную руку с содранной кожей. Разодрала, блин!
Беру куртку, варежки, юбку, забрасываю всё в стиральную машинку. Хорошо, что одна цветовая гамма. И куртка — тоже хорошо, её можно стирать. Запустила программу стирки. Выхожу в кухню, ставлю чайник и понимаю, что руки дрожат. Вот тебе и успокоилась. Налила чай, сижу, держу горячую чашку и невидящим взором куда-то смотрю. Пытаюсь согреть руки горячим напитком. В душе так и колотит всё.
Пытаюсь проанализировать случившееся. Судя по всему, меня пытались обидеть, скорее всего изнасиловать. Точнее это бы удалось, если бы не что-то или кто-то. Похоже, мои обидчики с кем-то стали драться, и мне удалось уйти. Даже не посмотрела, кто меня спас, кого благодарить. Что дальше? Что-то вертится на языке, не могу поймать мысль. Ладно, может сама вспомнится. Дальше...
Бессмысленно не выходить из дома. Я немного по-плутала по улице, прежде чем прийти домой, так что где я живу, они наверняка не знают. Но как мне идти на работу, пусть не завтра, а послезавтра, если дорога лежит через тот переулок. Обойти можно, но очень далеко. И маршрута я толком не знаю. Дворы близлежащие — не сквозные. Попрошу папу подвезти на работу, хотя он не ездит так рано. Наверное, не буду говорить ему о просьбе. Так как мне попасть на работу — не знаю. Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Если что — возьму такси. Дорого, но я могу себе позволить, правда надеюсь, что не долго буду пользоваться их услугами и обходной путь скоро откроют. Надо теперь найти телефоны такси. Достала справочник и стала выписывать. Вспомнила про телефон, принялась забивать в старенькую трубку номера контактов, продублировав в новую. Так, в старую ещё надо перенести текущие номера из телефонной книги — мамин, папин, Лёшин, Надин и ещё с десятка два знакомых и друзей.
Резкая мелодия. Поначалу не понимаю, что за звук. То ли в дверь, то ли ещё куда. Похоже, я задремала. Потом понимаю, что это телефон.
— Да, — поднимаю трубку.
— Ты цела? — не совсем врубилась, кто звонит. Телефон, когда звонок поступает, высвечивает номер телефона зачем-то, а не имя из телефонной книги.
— Это кто?
— Лёша. Что с тобой? Даша!
Сознание вновь уплывает, а глаза застилают слёзы.
— Даша! Я приеду, скажи куда.
Я на автомате что-то говорю и перестаю что-либо чувствовать.
Звонок. Вновь не понимаю, кто, где и чего. Встаю, иду на звук. Домофон.
— Да.
— Это Лёша.
Открыла. Стою, прислонившись головой к стене. Раздаётся треньканье. В глазке, и правда, Лёша. Открываю. Зашёл, закрыл за собой дверь, подхватил меня. А меня словно отключили.
...Резкий запах. Фу, какая гадость! Даже мёртвого поднимет. Открываю глаза, пытаясь отмахнуться от вони. Меня тошнит. Беру протянутый мне таз. Слёзы бегут по щекам и кажется я обмочилась. Голова трещит по швам. Падаю обратно на подушку. Глаза закрыты, не могу открыть, тошнота подступает.
— Лёша, — шёпотом говорю я.
— Даша, — он держит меня за руку. Чувствую тепло, которое просачивается в меня. — Спи.
Сознание начинает ускользать, но я не даю ему меня покинуть.
— Лёш, погоди, мне надо выговориться.
— Хорошо, тогда слушаю.
— Я шла домой, а потом... — не договорила, рыдания захлестнули меня. Он обнял, прижал к себе.
