— Послушайте, Валентин, — сказал я, когда за директором закрылась дверь. — Вы не могли бы найти себе другого мальчика в Минске? Тогда никуда не придётся ездить.
— А что не так? — спросил он. — В чём дело, Вася?
— Молодой человек категорически против славы, — сказала она, закрывая свой блокнот. — Даже упрашивал написать о нём такую статью, чтобы меня после неё выперли из редакции.
— Садись, поговорим, — сказал он мне. — Скромность — это хорошо, она украшает человека. Но во всём нужно знать меру. Ведь что такое слава? Это не что иное, как признание твоих заслуг перед обществом. Иногда она может мешать, но пользы от неё гораздо больше. Всё зависит от самого человека. Если ты останешься самим собой, не изменится и отношение твоих друзей и близких. А завистники... они ещё долго будут, так что, из-за них не делать ничего выдающегося? Мне сказали в редакции, что хотят заключить с тобой постоянный договор, а это значит, что будут печататься и другие твои книги. А творческие люди у нас в стране самые уважаемые...
— После партийных работников, — вставил я.
— Ты что-то имеешь против партийных работников? — спросил он, и я увидел, как напряглась Лиса.
— Нет, — ответил я. — Инженеры человеческих душ, они цементируют наше общество.
— Хорошо сказал, — одобрительно кивнул Валентин. — Наше государство заботится о детях и вправе рассчитывать на их благодарность. Вот я смотрю на тебя и вижу коммунистическое будущее, когда все ребята будут такие, как ты: умные и талантливые, сильные и красивые! Ты — это первый росток, за которым последуют дружные всходы! Наш отдел занимается поиском таких парней. Людям нужны примеры, которым стоит подражать, а ты для этого подходишь идеально. Спортсмен, отличник, умеешь играть и хорошо поёшь, в четырнадцать лет написал хорошую повесть — всесторонне развитый человек!
— Допрашивали учителей? — безнадёжно спросил я.
— Пока я разговаривал только с вашим физруком и классной, — сказал он. — Встряхнись, Геннадий, всё равно от славы не убежишь!
Глава 9
Я напряжённо думал, а Валентин с Лисой смотрели на меня, ожидая ответ. Быть незаметным не получалось. Наверное, этого не хотела и младшая половина моей личности. И что теперь делать? Может, воспользоваться случаем и приобрести такую известность, чтобы не так просто было засунуть в психушку или прижать другим способом? К тому же я ещё долго буду полезным. Основные события записываю, а сколько было неосновных? А от их знания тоже многое зависит. Я хотел передать свои записи через Цуканова, бывшего бессменным ведущим помощником Брежнева по экономике и промышленности. В отличие от самого Леонида Ильича, к Георгию Эммануиловичу было намного проще подобраться. Я видел его фотографию и знал, что он часто ходил на работу пешком. Нетрудно отдать тетради, а в прикладываемой записке были изложены кое-какие факты, которые гарантировали, что мой труд не окажется в первой же московской урне. У этого плана были и недостатки. В случае с известностью можно было действовать по-другому. Я всё никак не мог решить. Если пойти по пути славы, мне и дальше придётся выдавать чужие вещи за свои. Моя совесть к этому уже притерпелась, и цель была важной для всех. И была большая вероятность, что украденное не будет создано из-за моих тетрадей. Я был уверен, что если когда-нибудь об этом узнают, то родители поймут и простят, поэтому решающим было мнение Люси. Она быстро вошла в мою жизнь и не собиралась из неё уходить. Если она скажет "да", я рискну.
— Ладно, уговорили, — сказал я, посмотрев на часы. — Через три минуты звонок. Вы ведь хотели поговорить с классом? Ну и у меня будет короткий, но важный разговор. Вы здесь что-нибудь планируете?
— Заберём тебя с собой и съездим к вам домой, — сказал Валентин. — Надо поговорить с твоими домашними.
— Дома одна мать, — предупредил я. — Отца нетрудно вызвать, если он никуда не уехал, но сестра учится.
— Мы уедем часа через два, — сказала Лиса. — За это время уроки закончатся. Угостишь чаем?
Мы подошли к классу перед самым звонком, но Валентин не стал ждать, постучал в дверь и вошёл. За ним вошла девушка, а за ней я. Наша учительница физики была знакома с гостями, поэтому кивнула Валентину, закрыла классный журнал и вышла.
— Я работник Центрального Комитета комсомола Белоруссии Валентин Петрович Дроздов, — представился Валентин, — а это собкор вашей газеты "Пионерская правда" Василиса Юрьевна Белецкая. Следующий урок будет у вас короче на пятнадцать минут, за счёт чего увеличится перемена. К вам будет просьба не разбегаться, а ответить на вопросы корреспондента. Давайте, чтобы не терять времени, начнём работать.
— Одну минуту, — вмешался я. — Наверное, мне не стоит здесь присутствовать. Заберу одного человека и подожду в коридоре, а остальных можете мучить.
Я подошёл к своей парте, забрал портфель и сказал покрасневшей от общего внимания Люсе, что нам нужно поговорить. Как раз зазвенел звонок, и мы единственные из всего класса вышли в коридор. Из соседних классов туда же повалили ученики, но возле наших дверей никого не было.
— Мне нужно с тобой поговорить, и от этого разговора будет зависеть моя жизнь, — сказал я, сжав её ладонь в своей. — Ты хотела моей откровенности, и я буду откровенен, хоть и боюсь, что это может изменить твоё отношение.
— Этого можешь не бояться! — ответила она. — Я хочу прожить с тобой всю жизнь, остальное не важно.
— Тогда слушай! — сказал я и минут за десять рассказал самое важное, не упоминая о развале Союза. Всему своё время, а ей тогда легче было поверить в инопланетян, чем в это.
— Чужие песни — это такие, как ты пел для меня или у Светы?
— Да, я знаю их не одну сотню, только не всё можно петь. Если изменится будущее, многие не будут созданы, потому что изменятся судьбы написавших их людей. То же самое и с книгами. Мне самому неприятно выдавать за свой труд чужие произведения, даже если здесь их не будет. Я хотел действовать со стороны, чтобы обо мне никто не знал, но нужно было как-то прикрыть свои записи, поэтому взял одну небольшую и далеко не лучшую повесть. А теперь за меня возьмутся всерьёз и начнут лепить идеал для подражания. Остаться в тени уже не получится. Если я начну реализовывать свой план, меня будет не так сложно найти.
— Ну и что? — не поняла она. — Ты же не делаешь ничего плохого! Наоборот, хочешь всех спасти!
— Не у всех руководителей государства чистые руки, и его интересы каждый понимает по-своему. а я знаю слишком много секретов, государственных и их личных. Если буду обычным мальчишкой, могу бесследно исчезнуть.
— Тогда прославься! Ты же сам сказал, что всё изменится и многого не будет! Если боишься, что я тебя из-за этого разлюблю, то зря! Буду женой великого человека. Ведь буду?
— Мне прямо сейчас тебя поцеловать? — спросил я. — Или подождёшь до вечера?
— Влепят кол по поведению и вызовут родителей! — счастливо засмеялась она. — И посадят за разные парты. Хотя можешь целовать, в коридоре уже никого нет.
— Точно! — Я с удивлением осмотрел пустой коридор. — Честное слово, не заметил звонка! Но целоваться не будем: по тебе сразу всё видно. Я сейчас уеду с гостями, а вечером к тебе прибегу. Заодно познакомишь с родителями, а то я только видел их издали. А сейчас иди в класс и постарайся даже намёком не выдать то, о чём теперь знаешь.
Я не догадался позвонить маме из учительской, это сделал директор, поэтому, когда мы подъехали к дому, отец уже был в квартире и помогал маме готовить стол к приёму гостей. На этот раз я настоял, чтобы водитель пошёл вместе с нами.
— Вас как зовут? — спросил я его. — Сергеем Александровичем? Ну а я Геннадий. Незачем вам мёрзнуть, пойдёмте в квартиру. Вашу машину никто не угонит.
В квартиру он пошёл, но перед этим запер дверцы. Мама редко готовила на один день, и всем хватило обеда, к которому Валентин добавил привезённые из Минска пирожные. После того как поели, родителей с полчаса мучили вопросами обо мне, а я должен был всё это слушать. Ничего, я отыгрался потом, когда меня попросили взять гитару. Отыгрался в прямом и в переносном смысле. Песню "Песняров" разучил уже полностью.
— Песни партизан, алая заря, молодость моя, Белоруссия! — допел я, и установилась мёртвая тишина.
— Что это было? — минуту спустя спросил Валентин.
— Да, ты нам такого не пел, — сказала мама. — Хотя, кажется, наигрывал что-то похожее.
— Естественно, — пожал я плечами. — Это моя новая песня.
— Так ты сочинил стихи и музыку? — поразилась Лиса.
— А что в этом такого? — сделал я удивлённое лицо. — Оно как-то само сочинялось.
— А что там было про детей? — опять спросила Лиса. — Какое-то название...
— Хатынь? Это небольшая белорусская деревня, которую фашисты сожгли вместе с жителями, — объяснил я. — Вот где я о ней вычитал, сейчас не вспомню. Кажется, в какой-то старой газете.
Гости выглядели растерянными, да и отец с матерью были не лучше, поэтому появление Тани было как нельзя кстати. Лиса сразу же ушла с сестрой в её комнату брать интервью, а Валентин начал допытываться, что у меня есть в репертуаре. Я сыграл ему "Вот так и живём", с учётом прошлого опыта стараясь не вкладывать в пение душу. Когда Лиса оставила в покое голодную сестру, ей с Валентином показали мои фотографии, после чего они попрощались и уехали.
— Ты поразил меня этой песней! — сказала мама. — Не подозревала в тебе таких талантов!
— А что он ещё выкинул? — спросила сестра.
— Написал новую песню, — ответила мама, — и спел нам. Песня просто замечательная! А почему ты сказала "ещё"?
— Об этом сейчас шумит вся школа! Знаешь, что он сделал? Корреспондентам отдали на растерзание седьмой класс, а он туда зашёл, забрал свою Люсю и всё время ворковал с ней в коридоре, наплевав и на нас, и на учителей. Сама видела их вдвоём, когда прозвенел звонок. Стоят рядышком и смотрят друг на друга! Был бы кто-нибудь другой, его родителей вызвали бы к директору, а с него всё как с гуся вода.
— Неужели правда? — не поверила мама.
— А что в этом такого? — пожал я плечами. — Я договорился с Валентином, а с Люсей у меня был важный разговор. Мы не обнимались, а просто стояли в коридоре. А если некоторым завидно... Шла бы ты, Танечка, обедать. Мы тебе и пирожные оставили.
— Я пойду, — сказала сестра, — а ты всё-таки подумай. Может, в вашем стоянии ничего и не было, но всем это не объяснишь. И Новиков не будет долго терпеть. Школа для учёбы, а личные дела решайте дома!
— Она права, Гена! — сказала мама. — Ты подаёшь дурной пример другим, и директор не может на это не реагировать. Ну вызовут не нас, а родителей Люси, ты этого хочешь?
— Учту. Мне нужно было срочно поговорить.
— Как у вас всё рано! — сказала мама. — Ещё не целовались?
— Я обещал думать головой? С Ленкой я был мальчишкой, поэтому вы знали о каждом моём чихе, сейчас я не собираюсь отчитываться. Или вы мне доверяете, или нет.
— Опять пишешь повесть? — спросила мама, чтобы сменить тему.
— Так, намётки, — ответил я. — Лиса сказала, что со мной хотят заключить договор о сотрудничестве, так что уже можно начинать писать, нужны только тетради.
— Купим мы тетради, — сказал отец. — Только ты бы больше отдыхал, работаешь на износ. А песня получилась душевная. Тебя раньше повезут в Минск из-за неё, чем из-за повести, а ты ведь не хотел никуда ехать.
— Я передумал, папа. Всё равно не отстанут, они мне так и сказали. У тебя, говорят, долг перед Родиной, будешь его отдавать, работая примером для подражания!
— Так и сказали? — удивилась мама.
— Это я пересказал своими словами. Сейчас сбегаю к Люсе, а потом займусь учёбой. Я пропустил уроки, заодно посмотрю, чем они занимались. Да и с её родителями нужно познакомиться, тогда они будут меньше верить сплетням.
На этот раз вся семья Черзаровых была в сборе. Я перед выходом позвонил, поэтому дверь открыла Люся.
— Папа, познакомься, — сказала она отцу, сидевшему в комнате у телевизора. — Это мой друг Геннадий.
— Очень приятно! — отозвался он. — Иван Алексеевич.
— Мама, ты можешь выйти? — спросила Люся мать через дверь кухни. — Гена пришёл.
— А, жених! — сказала славная невысокая женщина, выходя с кухни. — Я Надежда Игоревна.
— Очень приятно, — сказал я. — А почему жених? Я не отказываюсь, просто интересно.
— Даже так? — Она сняла передник. — Женихом и невестой вас называют в классе Ольги.
— Пока мы только дружим, до свадьбы ещё четыре года.
— А ещё он рассказывает анекдоты! — наябедничала с кухни девчонка лет восьми, очень похожая на Люсю.
— Правда, что ли? — сказал Иван Алексеевич, выключая телевизор. — Расскажешь?
— А вы в каком звании, Иван Алексеевич? — спросил я.
— Майор, — ответил он. — А что?
— Тогда о майоре и расскажу. Армейское подразделение окапывается. Рабинович тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина её уже два метра. Подходит майор и спрашивает Рабиновича, зачем тот копает так глубоко, он же не увидит неприятеля. "А вы думаете, — отвечает Рабинович, — что мне так интересно на него смотреть?"
— Смешно, — рассмеялся он. — Ты играешь в шахматы?
— Папа, Гена пришёл ко мне, а не играть с тобой в шахматы! — возмутилась Люся.
— Мы ещё сыграем, — обнадёжил я его. — Как-нибудь потом.
— Потом, так потом, — вздохнул он. — Дочь, ты поела? Закончишь с едой и иди ко мне, не мешай сестре.
Я следом за Люсей вошёл в её комнату.
— Кто-то обещал меня поцеловать, — напомнила она. — Выполняй обещанное, пока отец удерживает Ольгу. Надолго его не хватит.
На этот раз подруге не пришлось меня уламывать.
— Вот так целовалась бы и целовалась! — сказала она, слегка задыхаясь, когда мы оторвались друг от друга. — Мне этого мало!
— Хорошего понемножку, — остановил я Люсю. — Покажи, чем вы занимались на уроках.
— Эту поговорку придумали жадины, — засмеялась она, доставая из портфеля учебники. — Смотри, здесь мы закончили по физике...
Едва мы закончили с уроками, как вошла Ольга.
— А почему вы не целуетесь? — разочарованно спросила она. — Поцелуйтесь, а то расскажу маме!
— Что ты расскажешь? — спросил я.
— Что вы целовались!
— А если поцелуемся, не расскажешь?
— Не расскажу, честное слово!
— Ну раз ты так хочешь... — улыбнулась Люся, потянувшись ко мне. — Учти, только ради тебя! Попробуй потом рассказать родителям, сама же будешь виновата! А я не буду с тобой дружить.
На этот раз она долго не разрывала поцелуй, так, что у меня даже закружилась голова. У Люси, видимо, тоже.
— Счастливая! — с завистью сказала сестра. — Прям как в кино!
— Ладно, — сказала Люся, — ты играй с куклами или займись уроками, а нам нужно поговорить. Как всё прошло?
— Нормально прошло. Сыграл им и спел. Песня, как на заказ, патриотическая, о Белоруссии и слушать приятно. Плохо, что я ещё не довёл голос до нужной кондиции, хотя никогда не спою так, как пели "Песняры". Будет скоро такой популярный ансамбль. Думаю, меня из-за неё пригласят в Минск. Интересно, что эта Василиса обо мне состряпает. Материала она набрала много, даже взяла несколько моих фотографий.
