Аромат лимонной мяты. Книга вторая

В любом случае вопрос был риторическим, поэтому не успела смутившаяся миссис Дурсль на него ответить, как Мелисса глубоко вздохнула и покачала головой:

— Полагаю, нам одинаково неловко. Я тоже не знаю, как себя с вами вести и чего ждать, поэтому давайте так: мы, — девочка кивнула в сторону своих сопровождающих, — рассказываем вам одну историю, вы отвечаете на пару вопросов, а потом мы помогаем вам быстро и безопасно вернуться домой. И чтобы нам всем было проще... Тетя, вам известно о магических клятвах?

Действительно, о волшебных обетах, нарушение которых карается потерей магии или даже смертью, Петуния знала еще от сестры, поэтому облегченно выдохнула, когда после ее кивка Мелисса дала клятву, что ни она, ни один из ее людей, присутствующих в хижине, не имеют намерений причинять вред семейству Дурслей. А уж когда после этого девочка прямо из воздуха наколдовала несколько удобных на вид — куда лучше старого скрипучего дивана, стоящего в комнате! — кресел, и вовсе заметно расслабилась. Правда, в следующую минуту снова напряглась, услышав вопрос Вернона.

— А эти? — кивнул ее муж на мутантов за спиной Мелиссы. — Почему они не дают такую клятву?

— Они не волшебники, — коротко ответила девочка и, заметив промелькнувшее на лице Петунии беспокойство, пояснила. — Тетя, я не знаю, рассказывала ли вам Лили о магическом вассалитете и была ли в курсе, что подобное явление вообще существует, но если кратко: эти люди магически связаны со мной. Если я ручаюсь за них, а они нарушают данное мной обещание, то во время моей мучительной кончины их накрывает моим же магическим откатом, и наша развеселая компания в полном составе оказывается в аду на раскаленной сковороде. Так что...

Мелисса развела руками, словно демонстрируя весь масштаб незаинтересованности ее спутников в подобного рода эксцессах, затем уселась в одно из трансфигурированных кресел и взмахнула рукой. На кособоком столике перед ней появилась шахматная доска и фигуры. Через секунду в соседнее кресло опустился Финбар Уилан — тот самый человек, которого Вернон в свое время встретил в собственном же офисе, — и внимательно посмотрел на Дурслей:

— Итак. Уже много лет в магическом мире играют странную партию с неясной целью. Казалось бы, куда проще: цель — победа. Белые против черных. Добро против зла. Но все далеко не однозначно. Несколько лет назад, находясь в заведомо выигрышной позиции, черные, зевнув лишь одну фигуру, — Уилан картинно занес руку над доской и щелкнул пальцем по ферзю, который, упав, сшиб несколько рядом стоящих фигур, — пусть и самую сильную, растерялись, допустили множество ошибок и отступили, но белые при этом почему-то так и не поставили мат.

— Но... — запнулась Петуния, указывая на все еще перекатывающегося по небольшой дуге ферзя, — разве он был не игроком? Сестра говорила, он — главный.

— Сами себе ответьте на два вопроса, миссис Дурсль. Первый! Много ли знала... — он сделал небольшую, но многозначительную паузу, — пешка, пусть и самая что ни на есть белая? И второй! Полагаете, у черных была такая нехватка кадров, что 'главный' лично побежал давить мешающую ему мелочь? И кстати, в шахматах главный не ферзь, а король. Фигура слабая и за пешками через всю доску не охотящаяся.

— Да к чему вообще весь этот шахматный этюд? — вмешался Вернон, перебивая открывшую было рот жену. — И какое отношение он имеет к моей семье?

— Прямое: игра продолжается, на доске появляются новые пешки.

— Гарри?! — воскликнула Петуния.

— И он тоже.

— Кто еще? — глядя на Мелиссу, хором спросили Дурсли, подозревая, что сейчас прозвучит ее имя, поэтому ответ Финбара застал их врасплох.

— Вы.

— Мы-ы-ы? — протянули Дурсли и расхохотались, нервно поглядывая на своих собеседников, словно полагая, что они рассмеются следом, осознав, как нелепо звучат их предположения, и, не дождавшись, возмутились. — Бред! Кому мы вообще сдались? А главное, для чего?

Финбар, неопределенно улыбаясь, слегка наклонил голову в сторону продолжающей невозмутимо молчать Мелиссы и ответил:

— Для того чтобы вернуть на доску эту юную леди.

* * *

То, что она уже не на доске, Мелиссе стало понятно после истории с министерством магии после первого курса.

Тогда она очень долго думала, зачем нужно было так ее подставлять? Мелисса крутила и так, и этак, но вывод напрашивался неожиданный: она весьма неудобный для Дамблдора персонаж, поскольку не связана никакими долгами, клятвами, ничем ему не обязана и, несмотря ни на какие ритуалы, обладает свободой выбора. Ритуал ведь не пистолет, прижатый к виску. Скорее, хроническая болезнь. Неоперабельная аневризма, способная прорваться в любой момент, но не рычаг давления. Если поразмыслить, Дамблдор даже не мог быть уверен, что она умрет в нужный момент, а не отравится мышьяком на фоне какой-нибудь гипотетической несчастной любви в будущем, а значит, стоило ожидать новых попыток вернуть своевольную пешку на шахматную доску.

Они не заставили себя ждать.

Следующая попытка была предпринята в конце второго курса, когда директор Хогвартса, в силу своей прошлой профессии традиционно присутствовавший на экзамене по трансфигурации, заметил, что мисс Эванс явно переросла своих сверстников и предложил ей официальное ученичество.

Предложение было из тех, от которых здравомыслящие люди, особенно маглорожденные, обычно не отказываются: ученичество у Верховного чародея означало, что звание мастера, теплое местечко в магическом мире и хлеб с маслом и икрой в будущем были обеспечены. А клятва полного послушания, которую любой ученик должен давать своему мастеру... Ну, это же такие мелочи по сравнению с открывающимися перспективами!

Разумеется, Мелиссе подобное счастье и даром было не нужно.

Кроме того, с недавнего времени она вступила в переписку — спасибо Гризельде Мэрчбэнкс за протекцию! — с прусским светилом трансфигурации профессором Шульцом, отправив ему написанную с подачи Снейпа статью о трансфигурации еды в еду и результаты химического анализа стейка, полученного из черствой горбушки. Теорию, казавшуюся достаточно стройной, немец ухитрился разрушить всего лишь одной единственной коротенькой запиской:

'Вы полагаете, фройляйн, живому организму пойдет на пользу, если усвоенные из подобного мяса белки прямо в клетках вновь превратятся в углеводы? Или вы смогли составить формулу, меняющую вещество на атомном уровне? Тогда мне хотелось бы ознакомиться с расчетами и результатами вскрытия хотя бы одного существа, питавшегося подобным образом'.

Только тогда, а не после двух лет посещения уроков трансфигурации у Макгонагалл, до Мелиссы стало доходить, почему они в школе пользовались уже готовыми формулами превращения и почему их не учили составлять новые. Все было элементарно: и профессору Макгонагалл, и ученикам Хогвартса не хватало образования. И не магического, а магловского. И не школьного, а высшего.

Достаточно было провести простой эксперимент: трансфигурировать из камня двух лягушек — одну по зубодробительной формуле из учебника, а другую просто потоком магии — и препарировать обеих.

Первая лягушка полностью совпала с картинкой из учебника по зоологии, а вот о вторую, несмотря на то, что она также прыгала и квакала, как и первая, затупился скальпель. Видимо, маг, составивший сотни лет назад формулу по трансфигурации чего бы то ни было в жабу, убил не один десяток лет и умучил не одну сотню лягушек, чтобы в конечном итоге получить не правдоподобный и подвижный муляж, а вполне себе реальную квакушку, способную даже откладывать икру.

Теперь очень сомнительными казались утверждения некоторых хогвартских фанатов от трансфигурации, что мастер превращений, вроде Макгонагалл, не говоря уже о Дамблдоре, куда опаснее того же Флитвика, чемпиона Европы по магическим дуэлям, так как сможет убить противника, превратив его сердце, скажем, в камень.

Во-первых, им просто не хватило бы знаний по анатомии. А во-вторых, возможно, тот самый талантливый маг-вивисектор, исследовавший жаб, и смог бы, потратив полсотни лет и вскрыв пару тысяч трупов, вывести формулу трансфигурации человеческого сердца в... ну, во что-нибудь, вот только состояла бы она из такого количества слов и взмахов палочкой, что ни один противник не стал бы досматривать эту пантомиму до конца, а просто отправил бы незадачливого трансфигуратора к праотцам с помощью простенькой, но весьма эффективной Авады.

В общем, учитывая все это, а также то, что клятва послушания Дамблдору не укладывалась в ее идеальную картину мира, Мелисса, включив 'режим принцессы', от предложения директора вежливо отказалась.

В конце концов, стереотипы еще никто не отменял, и если у хорошеньких девочек окружающие и допускают наличие каких-никаких способностей, поскольку почти все они, не желая расстраивать маму-папу, учатся неплохо, то хорошеньким девушкам в мозгах частенько отказывают. А подросшая и начавшая оформляться, Мелисса была как раз где-то между 'какая умная девочка' и 'прелесть, какая дурочка'. Именно поэтому она смотрелась вполне органично, когда, мило покраснев, поблагодарила директора за высокую оценку и сообщила ему, что наука ее не интересует вообще. В конце концов, не все хотят перебирать пробирки и открывать радий(3). А для ее будущей карьеры... супермодели куда полезнее чары, чем трансфигурация.

— В каком смысле? — опешил Дамблдор.

— В буквальном. Видите ли, сэр, мода на женскую красоту постоянно меняется. Например, во времена Рубенса(4) были популярны дамы в теле, Кранахи(5) воспевали рахитичную красоту, Буше(6) восхищался изящными женщинами. Двадцать лет назад в моду вошли худенькие девочки-подростки, вроде Твигги, а сейчас спортивные, как Синди Кроуфорд. Постоянно поправляться и худеть только потому, что стандарты опять изменились, никакого здоровья не хватит. Так что чары — это то, что доктор прописал: волосы перекрасить, создать иллюзию пухлых или тонких губ, маленькой или большой груди.

— Колдовать при маглах запрещено! — возмутилась присутствовавшая при разговоре Макгонагалл.

— А дефилировать перед ними под чарами иллюзии нет, — пожала плечами девочка. — Да я со своими возможностями лет сорок буду востребована! Твигги удавится от зависти!

— То есть вы, — начала закипать профессор трансфигурации, — действительно хотите стать ходячей вешалкой для магловской одежды?

— Да! — радостно подтвердила Мелисса, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, и затараторила. — Всемирно известной и высокооплачиваемой вешалкой для изумительной красоты одежды, а не для этих маскировочных халатов, которые здесь по ошибке называют мантиями. Вешалкой-музой какого-нибудь кутюрье. Например, Валентино, или Армани, или Ив Сен-Лорана. Возможно, Дольче и Габбана. Но только не Готье! Нет, не Готье! Готье для меня слишком футуристичен, а я в душе все же консерватор. Хотя, если он когда-нибудь решит изменить себе, то...

Что бы именно произошло в случае измены Готье самому себе, договорить ей не дали, а выставили за дверь, порекомендовав на прощанье еще раз подумать над предложением профессора Дамблдора, ибо зарывать такой талант в землю — грех. Мелисса думать отказалась, возразив, что зарывать такую красоту в пергаменты — грех вдвойне, ибо красота спасет мир.

Снейп, узнав о произошедшем разговоре, откровенно смеялся, а вот Халид как-то неодобрительно хмыкнул и сказал то, что заставило их обоих окаменеть от изумления:

— Зря, мой недальновидный цветок.

— Зря? — Мелисса отмерла первой. — И как бы я потом справлялась с той замечательной клятвой, которую мне пришлось бы дать?

— Это только в наше время противные стороны с пеной у рта обсуждают текст клятв, внося кучу различных пунктов и дополнений, чтобы хоть как-то гарантировать их выполнение, а официальное ученичество предусматривает стандартный обет, формулировка которого неизменна уже веков тринадцать. Так что при должной практике справилась бы. И с блеском. Так же лицемерно и изящно, как монахи общества Иисуса(7) с многочисленными грехами своей паствы, — ответил арабский маг и замолчал, словно ожидая, что они сами должны догадаться, что конкретно он имел в виду.

— Казуистика(8)? — недоверчиво поинтересовался Снейп.

— И пробабилизм(9), — кивнул арабский маг. — Именно поэтому почтенного директора вашего замечательного заведения, давшего при вступлении в должность клятву о непричинении вреда ученикам, до сих пор не размазало магическим откатом. Он не считает, что вредит. Не верит в это. Причем тут вера? Ну, например, заклинание Орхидеус. Движение палочки и словесная формула одна и та же, но у кого-то получается чахлая роза, у кого-то кактус в горшке, а у кого-то букет ромашек. Или Патронус. Различный итог при прочих равных. Вывод: магия — это выражение представлений волшебника о мире. Если хотите, его веры в мир. Так и здесь. Вред — понятие растяжимое. Возьмем... Чем там вас регулярно пытаются напоить? Зельем доверия? Из чего оно состоит?

— Вода... — начал было перечислять Снейп, когда араб прервал его.

— Вот! Разве вода вредна? Нет, жизнь без нее невозможна!

— Но корень мандрагоры ядовит, — вмешалась Мелисса.

— Но он входит в состав множества лекарственных снадобий, — парировал Халид. — Значит, полезен, как и остальные ингредиенты этого зелья.

— А сам факт воздействия на психику, — нахмурился Снейп.

— А с каких пор доверие — это плохо? — деланно возмутился Халид. — Все люди — братья, все должны помогать друг другу.

— А если бы это была амортенция? — попыталась возразить Мелисса.

— Любовь — самое прекрасное чувство на земле, — отбил арабский маг.

— Яд? — подхватил Снейп.

— Тут ты и сам мог бы ответить, друг мой, — развел руками Халид. — Достаточно вспомнить, что клятва директора не менялась со времен Основателей. А это были те самые благословенные времена, когда солнце было ярче, трава зеленее и не считалось вредным пороть детей розгами, ставить их на горох, а в магических школах еще и...

— ...поить ядами на уроках алхимии, — понимающе кивнул Снейп, — дабы стимулировать желание быстро и правильно сварить антидот. А еще травить горными троллями и драконами на занятиях по боевой магии, в общем, растить суровых бруталов, готовых ко всему.

— В точку, о догадливый! — театрально поаплодировал арабский маг. — А главное, в те времена люди не были знакомы с творчеством замечательных последователей старины Игнатия(10)!

— То есть вы утверждаете, что обеты — фикция? — изумилась девочка.

— Нет. Я сказал, что обет — это вопрос веры, а человек с... — Халид на секунду замолчал, а потом обезоруживающе улыбнулся, — пластичной совестью почти всегда сможет найти лазейку.

— Почему же вы придерживаетесь клятвы, данной Северусу в отношении меня? Ваша совесть недостаточно подвижна? — невинно спросила Мелисса.

— Нет, звездочка моя, не жалуюсь. Гнется во все стороны, — усмехнулся арабский маг и кивнул в сторону профессора зельеварения. — Просто твой дальновидный друг заставил меня поклясться единственным, во что я верю: перерождением и вечностью. Это как если бы оборотень клялся луной, вампир солнцем, кентавр звездами, а человек кровью. Но... вернемся к первоначальной теме нашего разговора: к вере. Скажи, вот ты веришь в то, что слушаться вашего почтенного директора — правильно?