Аромат лимонной мяты. Книга вторая

ПРОЛОГ

На островке ничего не росло: ни деревца, ни травинки. Да и островком то этот клочок земли назвать можно было с большой натяжкой. Так, скала, одиноко торчащая посреди моря. Голая, как единственный зуб во рту Элиота Дугласа. Лишь камни и узкая вьющаяся тропа, ведущая к вершине, на которой приютилась самая убогая хижина, какую только можно себе было представить.

Каким образом на этом обрывке суши кто-то смог построить пусть маленькое, но все же вполне полноценное жилище, было загадкой для старожилов небольшой приморской деревушки. А самое главное, часто возникал вопрос, зачем это кому-то надо было делать?

Другое 'зачем' — а по правде говоря, это было даже не 'зачем', а 'на хрена' — у них возникло летом 1991 года и еще долго обсасывалось и кумушками в Теско(1), и мореманами в местном пабе.

Первым с этим самым 'зачем' столкнулся тот самый беззубый Элиот Дуглас, старый рыбак, давным-давно уже оставивший это ремесло и ушедший на заслуженный отдых. После выхода на пенсию он жил в небольшом, но уютном коттедже на берегу моря. В хорошие дни сидел в кресле-качалке на террасе, наслаждаясь солнечными лучами и лимонадом, а в плохие — дома, у камина, баюкая артритные пальцы и колени.

Но и в плохие и в хорошие дни он окучивал приехавших на пленер городских, сдавая в аренду 'Бетси'. 'Бетси' звали его старую лодку. Несмотря на возраст, посудина была еще хоть куда. В хорошие дни, которые случались все реже и реже, он старался обиходить старушку. Вон — дай Бог памяти! — в марте, он даже перекрасил ее в зеленый цвет с красной полосой на корме, и сейчас, в июле, она еще и не слишком пообтрепалась. Так что этим мистерам Лаковые штиблеты, укатывающим в лодочке своих дамочек, грех жаловаться! Хотя это, конечно, баловство, выходить в море без сетей. Ну, да что уж...

То утро выдалось на редкость поганым. Еще с ночи его пальцы и колени ныли так, что глаза лезли на лоб и хотелось выть волком. Кряхтя, Элиот поднялся с кровати, закинул в рот горсть таблеток, с трудом дополз до гостиной и, из последних сил растопив камин, плюхнулся в кресло. Уже сидя он бросил взгляд в окно: пасмурно, ветрено, дождливо. Неудивительно, что его персональный барометр — Элиот бросил усталый взгляд на собственные скрюченные руки — упал, предвещая шторм. Аккурат, к вечеру начнется.

'Да, сезон не удался. 'Бетси' себя не окупит', — подумал старик, и в этот момент раздался настойчивый стук в дверь.

С трудом оторвав себя от мягкого кресла, Элиот пошаркал в коридор. Стук повторился. Еще более нетерпеливо.

— Я тебе не Баггз Банни, чтоб допрыгнуть одним прыжком. Торопишься — иди к дьяволу! — зло прошамкал Элиот тени, видной сквозь белую занавеску входной двери.

Тем не менее, тень никуда не делась, видно, дождаться Элиота было важнее, и через несколько минут старик распахнул дверь и уставился на своего нежданного посетителя. Им оказался полный усатый мужчина, лет тридцати шести, какой-то нервный и дерганный.

— Чего? — грубо спросил Элиот.

— Мистер Дуглас? Говорят, вы сдаете лодки?

Старик нахмурился и сделал шаг на крыльцо, окидывая взглядом окрестности, вдруг он чего не понял, глядя в окно: стекло-то уже хороших дней Бог знает сколько не видело.

Нет, не показалось: серое небо, с которого сыплется ледяная морось, пронизывающий ветер, поднимающий на отливающих сталью волнах высокие гребни. Это ж какого крокодила усач собрался очаровывать в такую погоду?

— Мой тебе совет, парень, просто пошли ее. Дешево и сердито. А кататься в такую погоду... Брр...

Элиот передернул плечами, кряхтя развернулся и уже собрался вернуться в дом, когда мужчина, опешивший от его слов, пришел в себя:

— Нет, вы меня не так поняли. Мы с семьей просто хотим провести пару дней в хижине.

Элиот посмотрел на покосившееся строение, продуваемое всеми ветрами, и выпалил:

— На хрена?

_________________

(1) Tesco — британская компания, крупнейшая розничная сеть в Великобритании.

ГЛАВА 1

Маленькие истории маленького города

Алан и Берта Полкиссы купили коттедж в Литтл Уингинге перед самым рождением их сына, Пирса. Городок им понравился, и очень. Тихий и зеленый, с церквушкой, небольшой больницей, неплохой начальной школой, парой магазинчиков, приличным пабом и маленьким кафе на заправке у поворота на Лондон. Да, кстати, и до столицы было недалеко. Полчаса и вот они — все блага цивилизации. Свежий воздух, хорошее образование, безопасность и достойные друзья — что еще нужно для нормального развития ребенка?

С последними двумя пунктами в Литтл Уингинге все было замечательно. Городок небольшой, все друг друга знают, поэтому за играющих на улице детей можно не опасаться. Да и живут здесь исключительно представители среднего класса, такие же, как и Полкиссы. В основном белые воротнички, которые, вооружившись зонтиками и портфелями, ежедневно стекаются в Сити. Так что их ребенок легко сможет найти себе приятеля из приличной семьи. Да и ходить далеко не надо: вон, Петуния Дурсль на таком же сроке!

Нет, разумеется, не обошлось без традиционных достопримечательностей пейзажа: местного пьяницы и городской сумасшедшей. Но даже в этом Литтл Уингинг отличался в лучшую сторону.

Пожилой мистер Фоули, бывший учитель литературы, после смерти жены нырнул в бутылку да там и остался. Тем не менее, дойдя до кондиции, он ничего не крушил, не ломал, а главное, не портил вид своим бренным телом, валяющимся на земле в луже из нечистот. Он лишь шел к церкви, садился на лавочку и читал стихи каждому желающему его слушать. Знал он их огромное количество, да и учителем, видимо, когда-то был неплохим, потому что даже Берта Полкисс, по ее собственным словам, ненавидящая поэзию, слушала, и с интересом. Тот же 'Потерянный рай'(1), который в школе она так и не осилила, засыпая через несколько страниц, в исполнении Фоули просто потряс.

Что же до городской сумасшедшей, то история была прямо-таки детективная: кошатница миссис Фигг, поселившаяся в бывшем доме Майлзов, возникла буквально из ниоткуда. Никто из жителей городка и понятия не имел, что Майлзы собираются переезжать. Не было никаких внешних признаков: ни агентов по недвижимости, ни покупателей, осматривающих дом, ни грузчиков, выносящих и приносящих мебель. Да что там говорить: даже традиционная табличка 'Продается' на лужайке никогда не появлялась. Складывалось ощущение, что Майлзы — пуф! — испарились.

Просто в одно хмурое ноябрьское утро дверь их дома открылась, но вместо привычного соседям детского вопля: 'Мам, купи мне шоколадку с изюмом и печенье!' — раздалось разнокалиберное многоголосое мяуканье, а на пороге появилась не красивая и элегантная Клер Майлз, а сухонькая невысокая женщина неопределенного возраста — на первый взгляд, вокруг сорока пяти, — в коричневом пальтишке старомодного покроя, такой же шляпке с потрепанным перышком и с большой клетчатой сумкой в руках. Осмотревшись по сторонам, миссис Фигг, а это была именно она, посеменила в продуктовый магазин, где смела с полок почти весь кошачий корм, имевшийся в наличии.

На вопрос местных кумушек, куда делись Майлзы, она лишь склонила голову на бочок, благообразно улыбнулась и пожала плечами: 'Переехали'. Доморощенных мисс Марпл(2) подобный ответ и отсутствие пикантных подробностей удовлетворить, разумеется, не могли, поэтому они бросились в полицию и по соседям.

Нельзя сказать, что констебль(3) Майкл Перкинс, сорокадевятилетний вечный холостяк, страдающий избыточным весом и одышкой, прямо-таки горел желанием разбираться в истории, которая, по его мнению, и пенса ломаного не стоила. В конце концов, никого же не убили! Трупов Майлзов никто не видел, не так ли?

Тем не менее, под давлением общественности в лице собственной престарелой матери, которая всю плешь ему проела, угрожая в скорости махнуть на свидание с апостолом Петром и оставить сына без чистых трусов и свиных отбивных с хрустящей корочкой, он все же оторвал свой немаленький зад от не слишком удобного стула в полицейском участке и навестил эту новенькую. По слухам, вдову.

Дом, принадлежащий теперь уже миссис Фигг, порадовал констебля полным отсутствием мистера Фигг и озадачил наличием шести, нет, семи, нет... — да Бог знает, сколько их там было! — котов. Сама хозяйка приветливо его встретила и предложила чашечку чая. Перкинс согласился и через пять минут... проклял все на свете.

Дама говорила без умолку. И исключительно о своих котах. От душещипательных историй о том, как мистер Царапка порвал гардины, мистер Лапка прищемил хвост, а мистер Страшила загулял со статной британкой(4) и испортил ей генофонд, у Перкинса начал дергаться глаз. Вклиниться в монолог полицейский решился, только когда миссис Фигг ойкнула, всплеснула руками и, пробормотав 'Да что ж это я!', предложила посмотреть кошачьи фотографии.

— Там немножечко, — успокоила она своего гостя, — семнадцать альбомчиков. Где же у нас фоточки котяток мистера Страшилы? А! Вот они. Взгляните, констебль. Не правда ли, исключительные уродцы?

Поперхнувшись чаем и с трудом откашлявшись, Майкл плюнул на чистые трусы и свиные отбивные с хрустящей корочкой и, перебив говорливую миссис Фигг, перешел к официальной цели своего визита. Несмотря на все подозрения и домыслы городских сплетниц, документы на дом у кошатницы оказались в полном порядке. Судя по всему, Майлзы действительно продали коттедж со всей обстановкой и отбыли в неизвестном направлении.

Что же до соседей, то семья, живущая от Майлзов справа, ясности не внесла: последние о переезде никогда не заикались. А соседям слева хватало и собственного детектива с элементами дешевой мелодрамы. В ночь, когда исчезла семья Майлзов из трех человек и появилась Арабелла Фигг, Вернону и Петунии Дурсль подкинули младенца.

Как будто им своего собственного не хватало!

* * *

Подброшенный ребенок оказался их племянником Гарри. И похоже, кормить, поить и воспитывать детей беспутных родственников Петунии — становилось дурной традицией семьи Дурсль. Во всяком случае, так полагала сестра Вернона Марджори, которую тот срочно вызвонил, чтобы она присмотрела за Дадли, пока сам он носился по инстанциям, оформляя опеку над вновь обретенным родственником, а Петуния дежурила в больнице у кроватки племянника.

А уж если Марджори что-то полагала, то она отнюдь не считала нужным держать свое мнение при себе. Резала правду-матку громко и уверенно, невзирая на лица и обстоятельства. За те три недели, что она провела в доме брата на Тисовой улице, только глухой или полоумный мог остаться не в курсе семейных обстоятельств Дурслей.

Марж попомнила все. И как Лили, распутная сестрица Петунии, вне брака родила старшую дочь, и как перебрасывала малышку от родителей к сестре, туда-сюда-обратно, словно шарик для пинг-понга, и как, после всего, что старшие Эвансы для нее сделали, даже не приехала на их похороны. А то, что она забрала уже любимую Верноном и Петунией девочку и подсунула другого ребенка, — вообще за гранью добра и зла! И почему, собственно, Вернон должен сажать себе на шею очередного спиногрыза? Ладно бы своего, запланированного и желанного. Так нет же! А где гарантии, что завтра и этого не обменяют на кого-нибудь третьего? И наконец, это он Петунии племянник, а ее брату — никто и звать его никак.

В общем, информации к размышлению она выдала предостаточно: в тот год о Дурслях сплетничали все. И на следующий. И еще через год. И пять лет спустя. Да и жалели, чего уж тут говорить. И Вернона, вынужденного перекраивать семейный бюджет, и Петунию, которой предстояло вкусить радости материнства полной ложкой.

А вот Линда Купер, мать Джонатана и Джошуа, семилетних на тот момент близнецов, сочувствовала только и исключительно Петунии. Потому что она как никто другой представляла себе, что такое растить сразу двоих мальчишек, здоровых, шумных и подвижных.

Когда за завтраком один начинает плеваться кашей, второй подхватывает, а после этого в расписании дня появляются три новых интересных и творческих занятия: внеплановое купание, стирка и мытье полов.

Когда не знаешь, за кем в первую очередь бросаться, кого ловить и что отбирать сначала. У Джо — голубенькую вазу покойной матери мужа, которую его не менее покойный отец подарил ей на двадцать пятую годовщину их первой драки у туалета начальной школы после рождественского спектакля, на котором он пребольно дернул ее за косу, потому что ей несправедливо досталась роль красноносого северного оленя Рудольфа(5), которую он хотел сыграть сам, ведь был аллергиком и ему даже нос не надо было мазать помадой, он у него и так всегда был красным. Или любимую пивную кружку супруга с символикой Манчестер Юнайтед, которую он купил, когда первый раз попал на игру, у Джоша.

Потому что если эти 'бесценные' реликвии разобьются, то... В общем, проще самой повеситься, чем выслушивать стенания об утраченном на каждую годовщину битвы при Ватерклозете(6) и при трансляции матчей 'лучшего-клуба-всех-времен-и-народов-и-ныне-и-присно-и-во-веки-веков-аминь'.

А болезни? Сопли, понос и рвота в двойном объеме.

А обычные прогулки, становящиеся подвигом? Даже спустя десять лет Линда помнила — и не просто помнила, а регулярно видела в кошмарах, — как однажды, забыв дома бутылку с водой, она стояла в нескольких футах от торгового автомата с минералкой и умирала от жажды. Потому что близнецы категорически не желали сидеть в коляске. Они желали вылезти и разбежаться. Причем в разные стороны. С четверть часа женщина ловила и утрамбовывала то одного, то другого, пока, наконец, не сдалась и просто не разрыдалась от отчаяния.

— Как же не повезло Петунии! Я так ее понимаю! — вздыхала Линда.

Впрочем, если бы кто-нибудь рассказал самой Петунии Дурсль о сочувствии миссис Купер, она бы только рассмеялась:

— Да что бы вы все понимали в невезении!

И правда, в сортах и оттенках невезения Дурсли с недавних пор стали разбираться профессионально. Пожалуй, впору даже было заказывать значки с гравировкой: 'Спроси меня, что такое не везет и как с этим бороться?'

В первую же ночь, когда они забрали племянника из больницы, в их доме вылетели стекла во всех окнах, осыпалась часть кровли и взорвались все уличные светильники и фонари. А ведь Петуния только-только приобрела новые. Изящные, под Тиффани(7). Зеленоватого мозаичного стекла.

Нет, конечно же, по радио объявляли штормовое предупреждение, и пострадали не только Дурсли. Те же Полкиссы не досчитались окна в гостиной и в мансарде. А у миссис Фигг на лужайке рухнул клен. А у Куперов качели. Но во всем Литтл Уингинге только Вернону и Петунии повезло попасть на такую очаровательную и круглую сумму.

Вообще, Дурсли медленно, но верно превратились в постоянных и любимых клиентов всевозможных подрядчиков, строителей и ремонтников. До такой степени, что стали получать от них открытки с поздравлениями на дни рождения и праздники.

В тот год в доме Дурслей осыпалась штукатурка, прорывало трубы, лопались стекла, горела проводка и электроприборы. И все это происходило с такой завидной регулярностью, что стекольщик и электрик, независимо друг от друга, посоветовали Вернону один раз крупно потратиться на медиума. Ну, или хотя бы пригласить священника. Ясно же, что в доме нечисто!

Но даже эти неприятности не были единственными. Лужайку перед домом Дурслей неожиданно полюбили змеи всех мастей. Заметив их в первый раз, Вернон в панике метался по всему Литтл Уингингу, не зная, что предпринять и кого вызвать: пожарных, полицейских или сотрудников Службы защиты животных. А может, ученых? Или существуют какие-нибудь частники? Соседи даже представить себе не могли, что корпулентный Вернон способен передвигаться с такой впечатляющей скоростью. С другой стороны, кто бы ни запаниковал, обнаружив перед домом целое семейство Vipera Berus(8), греющихся на нежарком мартовском солнце! Дурсли, до того дня с полным пофигизмом относящиеся к высоте травы на лужайке, стали рьяными фанатами газонокосилок. Теперь в их газоне, напоминающем стрижку новобранца морской пехоты, казалось, не смогла бы спрятаться и божья коровка.

Соседи с опаской поглядывали на дом четыре по Тисовой улице — этакий местный аналог Бермудского треугольника — и делали ставки, у кого первого сдадут нервы. У Вернона или у Петунии. Надо сказать, в тотализаторе с огромным отрывом лидировал Вернон. У полного краснолицего мужчины, по мнению окружающих, были все шансы заработать гипертонический криз. Однако банк сорвали Линда Купер и констебль Перкинс, поставившие по двадцатке на Петунию. И если мотивы Линды были ясны и прозрачны, то Майкл руководствовался совсем другими соображениями.

Петуния просто достала Перкинса, требуя начать, продолжить и активизировать поиски их с Верноном племянницы. Констебль же делать ничего не хотел, да и, по большому счету, не мог. Официально ни Вернон, ни Петуния опекунами Мелиссы Эванс не были. Девочку забрала родная мать, и если она ничего не сообщает ни о себе, ни о малышке, значит, не считает нужным. Это ее право. Законное право!

Петуния же словно не слышала доводов Майкла. Или просто не желала их слушать. В течение года она ежедневно звонила или возникала на пороге кабинета Перкинса, и с каждым днем ее состояние внушало ему все больше опасений: у нее все чаще появлялись на глазах слезы, срывался голос, дрожал подбородок и дергалась бровь, да и косметику она, похоже, с недавних пор накладывала в темноте. А глядя на ее руки, судорожно вцепившиеся в сумочку, констебль понимал, что отпусти она ее, они будут трястись похлеще, чем у больного Паркинсоном.

Нет, как честный человек, он предупредил Вернона, чтобы тот приглядывал за супругой, а еще лучше сводил ее к мозгоправу.

— Ты пойми, приятель, над ней и так уже все смеются! — говорил он вспыхнувшему от возмущения Дурслю. — А если, не ровен час, у твоей благоверной крыша окончательно отъедет, и она похитит первую попавшуюся черноволосую и черноглазую девочку подходящего возраста. Тогда под вопросом будет опека не только над племяшом твоим, но и над родным сыном.

В общем, по мнению констебля, нервный срыв Петунии был делом времени. И очень недолгого. Тем более что на Дурслей столько всего навалилось. И племянник, и племянница, и с домом черт знает что происходит. А вчера, вдобавок ко всему, еще и сын свалился с лестницы и переломал руки-ноги. Теперь пацану пару недель в больнице на растяжке отдыхать и пару месяцев восстанавливаться.

Именно поэтому Перкинс и сделал ставку на Петунию. И именно поэтому не удивился, когда на следующий день ему позвонили из одного из Лондонских полицейских управлений и сообщили, что Петунию Дурсль нашли в невменяемом состоянии. Она бродила по улицам Сити, недоуменно озиралась и приставала к прохожим с вопросом:

— Вы не знаете, что я здесь делаю? Я ведь точно помню, что мне куда-то нужно, но вот куда?

Звонок Дурслю не занял и минуты. А вечером, решив перед сном размять кости и подышать свежим воздухом — а самый свежий воздух был, разумеется, на Тисовой улице! — Перкинс наблюдал, как пепельно-бледный Вернон выгружает из своего пикапа как-то разом осунувшуюся жену.

— Ну, все, — пробормотал тогда Перкинс, заметив остановившийся взгляд Петунии. — Клиника!

В течение нескольких дней Дурслей не было ни видно, ни слышно. А потом, когда они снова вышли из дома, это были уже совсем другие люди. Словно постарев за одну неделю лет на двадцать, они полностью сменили манеру общения, привычки, распорядок дня и даже собственный гардероб. Во всяком случае, священник церкви Литтл Уингинга рассказывал приятелям за чашкой чая, что Петуния и Вернон приволокли ему для нуждающихся чуть ли не всю свою одежду и часть вещей Дадли.

Вернон, по которому теперь можно было буквально сверять часы, упаковал себя в классический, даже старомодный, костюм-тройку, темный, в тонкую полоску, и уже его не снимал. В зависимости от погоды и времени года менялась только верхняя одежда, тоже неизменно темных, приглушенных тонов, и появлялся или исчезал зонтик.

Соседи сначала посмеивались, полагая, что дрели — дело настолько невыгодное, а бесконечный ремонт так ударил Вернона по карману, что ему денег даже на второй костюм не хватает. Но как-то раз Берта Полкисс, выбирая галстук супругу в одном из лондонских магазинов готовой мужской одежды, столкнулась с Верноном. Он купил три абсолютно одинаковых костюма. Разумеется, темных в тонкую полоску.

Спустя несколько месяцев любопытство окружающих достигло критической массы, и Линда Купер, сунувшись было в гости к Дурслям, натолкнулась на несвойственные Петунии холодность и чопорность.

Да, ее пригласили войти. Да ее провели в гостиную, надо сказать, разительно переменившуюся: в комнате не осталось ни одного цветного пятна, стены были перекрашены в светло-бежевый, исчезли причудливые фарфоровые статуэтки, яркие гардины и диванные подушки. Да, ей даже предложили чая с печеньем. Но сидящая перед Линдой дама в строгом сером платье с гладкой, волосок к волоску, прической и полным отсутствием макияжа была лишь тенью прежней Петунии. От любящей яркие и красивые вещи двадцатипятилетней молодой женщины, с которой можно было посидеть на кухне, поджав под себя ногу, выпить бокал вина и посмеяться над какой-нибудь дурацкой историей или неприличным анекдотом, не осталось ничего.

И да, Петуния больше ни разу не побеспокоила констебля Перкинса, да и вообще ликвидировала все неформальные отношения с соседями. Впрочем, как и ее муж. А если в доме четыре по Тисовой улице по-прежнему происходили непонятные эксцессы, то их либо стало на порядок меньше, либо Вернон переквалифицировался в мастера на все руки, научившись справляться самостоятельно, поскольку ремонтники там хоть и появлялись, но уже не так часто. А потом и вовсе перестали. Как отрезало.

* * *

Если бы кому-нибудь из знакомых Вернона Дурсля вдруг сказали, что он ведет дневник, это стало бы шуткой года. Солидный бизнесмен, чуждый излишней сентиментальности, был похож на юную трепетную мисс, начинающую каждую запись словами 'Дорогой дневничок!', как еж на ужа. Но, тем не менее, факт оставался фактом: дневник он вел.

И хотя большой гроссбух в коричневом коленкоровом переплете внешне кардинально отличался от разрисованных цветочками и котятками розовых тетрадок, с которыми упомянутые юные мисс делятся своими сокровенными тайнами и мечтами о каком-нибудь особенном человеке, этот дневник тоже был посвящен конкретной персоне, а точнее, как выражался Вернон, 'бомбе замедленного действия'. Впрочем, у 'бомбы' было имя: Гарри Поттер.

Первую запись в дневник, самую длинную, Вернон сделал в ночь после того, когда ему позвонил Перкинс и сообщил, что Петуния в полиции.

За день до этого Дадли упал с лестницы. Ну, как упал? Прыгнул. Сам. Верхом на метелке для смахивания пыли. Эту метелку на один из Хеллоуинов подарила Петунии Мардж. Она была как две капли воды похожа на настоящую, ведьминскую. Так похожа, что некий трехлетний Гарри Поттер вспомнил, что на подобных метлах можно летать. И не просто вспомнил, а убедил некоего трехлетнего Дадли Дурсля попробовать. И Дадли попробовал: перелом руки и ноги со смещением.

После того, как в больнице Дадли пришел в себя и рассказал родителям, что произошло, Вернон в первый раз в жизни наорал на Гарри. Громко, от души. Перепуганный мальчишка выдал очередной магический выброс, а Петуния, обозрев гостиную, которая вновь превратилась в свалку из поломанных вещей, вылетела из дома со словами:

— Хватит! Нам нужна помощь, Вернон! Я в 'Дырявый котел'!

М-да, а ведь в тот день, когда Дурсли принесли найденного на пороге племянника в больницу Литтл Уингинга, они даже подумать не могли, что жить будут отныне в условиях, максимально приближенных к боевым.

Особенно в подобный расклад не смог бы тогда поверить Вернон. От ребенка-мага он подвоха не ждал абсолютно. От взрослого — да, ждал. А от ребенка — ни в коем разе. Жизнь в одном доме с Мелиссой наглядно доказала, что детское волшебство красиво и очаровательно. Что может быть милее, чем летающие конфеты и плюшевые медведи и куклы, кружащиеся в танце.

В жизни Петунии же, в отличие от Вернона, была не только любимая племянница-колдунья, но и Лили, развлекавшаяся на школьных каникулах тем, что запихивала в карманы платьев сестры лягушачью икру и превращала ее любимую чашку в крысу. Исходя из этого, оптимизм мужа Петуния не особо разделяла, но и не слишком боялась. Противно, да, но не опасно.

Теперь они оба могли в голос посмеяться над собственной наивностью. Не опасно? Ха! Три раза ха!

Вот уже почти десять лет они жили, как на полигоне, не зная, когда бомба по имени Гарри Поттер рванет в следующий момент. А взрывов за это время было предостаточно.

Первый произошел в той самой больнице. Гарри, очнувшийся в странном месте, среди незнакомых людей, которые сначала совали ему в рот какую-то стеклянную штуку, потом стучали по его ручкам и ножкам резиновым молоточком, а затем и вовсе собрались колоть его иголками, перепугался насмерть и закатил истерику. После которой ему и другим маленьким обитателям больничной палаты пришлось спешно оказывать медицинскую помощь и переводить в другое помещение. Ну, а что прикажете делать, если неожиданно произошел скачок напряжения и все лампы на потолке взорвались сами собой, засыпав все вокруг мелкими осколками?

Петуния, поняв, что мальчик довел себя до магического выброса, только мысленно перекрестилась, молясь, чтобы никто не связал это происшествие с ревущим, вырывающимся, красным от натуги мальчишкой. Как бы она ни относилась к Лили и Джеймсу, ей абсолютно не улыбалась открывающаяся перед ее племянником перспектива стать подопытным кроликом где-нибудь в секретной лаборатории. Или куда там обычно правительство запирает всяких телепатов, экстрасенсов, людей-магнитов и иже с ними?

Следующий выброс произошел в первую ночь Гарри на Тисовой улице. То ли Гарри не понравилось у Дурслей, то ли он был слишком смущен, но весь тот вечер он капризничал по полной программе: дичился, вырывался, когда его пытались взять на руки, отпихивал тарелку, отказываясь есть, не желал знакомиться и играть вместе с Дадли, а под конец просто разревелся.

В этот момент Дадли, который долгое время лишь наблюдал за концертом кузена, хмуря белесые бровки, опомнился и со вкусом присоединился. Дурсли, смертельно уставшие от беготни и нервотрепки последних дней, переглянулись и, молчаливо придя к выводу, что утро вечера мудренее и всем надо отдохнуть, уложили детей спать и мгновенно вырубились сами.

Проснулись они от грохота, звона стекла и двухголосного рева. Вскочив с кровати и не обращая внимания на разбитое окно в собственной спальне, Петуния и Вернон бросились в детскую, распахнули дверь и замерли на пороге.

В зеленоватом свете качающегося за окном мозаичного фонаря — того самого, изящного, под Тиффани! — картина, открывшаяся перед ними, вызвала оторопь. Задувающий сквозь разбитое стекло и покосившуюся раму ветер поднимал шторы и гонял по комнате вылетевшие из разорванных подушек перья. Комод был перевернут, настенное зеркало треснуло, а игрушки Дадли и его лошадка-качалка были разломаны в щепки.

Вернон пришел в себя первым, схватил орущего сына на руки и принялся лихорадочно его ощупывать, а Петуния бросилась к соседней кроватке. Гарри бился в истерике, тыча пальцем в фонарь за окном и крича на одной ноте что-то непонятное: 'Дада! Дада! Дада!'

Через секунду фонарь оборвался и рухнул на землю.

Естественно, что после ремонта в доме, вставшего в копеечку, мальчиков расселили по разным комнатам. Гарри выделили детскую Мелиссы, но спокойные дни канули в Лету. Почти месяц в доме никто не спал, Дадли постоянно капризничал, Петуния клевала носом на ходу, Вернон стал ездить на такси — боялся заснуть за рулем, а Гарри каждую ночь продолжал будить всех этим своим 'Дада! Дада!'

Разобраться в том, что творится с племянником, не было никакой возможности: говорил он еще очень и очень плохо. Дурсли могли лишь надеяться, что это пройдет, хотя и подозревали, что не в этой жизни. Именно поэтому, когда однажды они проснулись не в ночи и не от грохота и криков, а от солнечных лучей, скользящих по подушке, Петуния какое-то время молча лежала, прислушиваясь к гробовой тишине, царящей в доме, а потом задумчиво спросила:

— Кто из нас умер, Вернон? Мы или он?

Секунду они осмысливали эту фразу, а затем, не сговариваясь, бросились в комнату к Гарри. В кроватке его не было. Они перерыли весь дом и уже собирались звонить в полицию, когда Вернон по какому-то наитию открыл дверь гардероба. Гарри был там: мирно спал на зимнем пальто Петунии, сдернутым с вешалки.

— У него что, агорафобия? — удивился Вернон, сам понимая, как же это глупо: фобия у полуторагодовалого ребенка.

Однако с того дня, если у Дурслей вдруг выдавалась спокойная ночь, это означало, что Гарри вновь спал в шкафу. Или на полу под кроватью. В конце концов, Вернону надоела эта мебельно-половая жизнь племянника, и он, осмотрев внимательно собственный дом и заглянув в каждый уголок, решил, что чулан под лестницей вполне можно переоборудовать в нормальное спальное место. В конце концов, он куда больше шкафа! Сделать деревянный подиум, бросить хороший матрац, несколько подушек и одеяло — и вуаля! Только нужно сначала укрепить лестницу, обить ее ковровой дорожкой, а изнутри какой-нибудь плотной материей, чтобы на голову ничего не сыпалось. Да туда и электричество можно провести. И повесить несколько полочек с книжками. Да и вообще, Гарри же там только спать. А перерастет этот свой страх, так добро пожаловать на второй этаж. Комната от него никуда не убежит.

Тем не менее, если вопрос с ночным сном был более-менее решен, то вопрос с магическими выбросами оставался открытым. Всякий раз, когда мальчик испытывал сильные эмоции, не важно, положительные или отрицательные, происходила какая-нибудь чертовщина.

Не нравится новый свитер, который ему купила тетя, слишком колючий? Или костюмчик слишком яркий? Или картинка на рубашке не такая? Раз! И одежда не налезет и на кошку. Нравится мультфильм по телевизору? Два! И телевизор моргнул и приказал всем жить долго и счастливо. Не нравится новый золотистый цвет волос Петунии. Три! И она становится такой жгучей брюнеткой, что любой испанец удавится от зависти.

Дурсли хотели было начать заниматься с Гарри так же, как с Мелиссой. Но ожидаемого результата это не принесло по одной простой причине: Гарри еще не мог целенаправленно управлять собственной магией. Все его выбросы были спонтанными. Несколько месяцев подряд Вернон и Петуния садились перед Гарри на ковер и по полчаса повторяли на все лады, как попугаи:

— Подними кубик! Подними кубик! Подними кубик!

Все без толку. Однажды, выйдя из себя, Вернон в сердцах выдохнул:

— Ну, в кого ж ты бестолковый такой! Даже кубик поднять не можешь!

Вот тут кубик и поднялся. И не просто поднялся, а полетел. И не просто полетел, а прямехонько в глаз Вернону.

А через несколько дней Дадли упал с лестницы и терпение Петунии лопнуло.

* * *

— Я же точно помню, что мне куда-то было нужно? Вернон, ты не знаешь?

Именно этот вопрос слетел с губ Петунии, когда Вернон уже забрал ее из полицейского участка в Сити и усадил в машину.

— Знаю, Туни, — мягко сказал он. — Ты собиралась в 'Дырявый котел'.

Петуния затрясла головой и удивленно сказала:

— Нелепое название! Ты ничего не путаешь?

Вернон ошарашенно уставился на жену.

— Но-но-но... — начал заикаться он, — ты... мы... Дадли и Гарри... и помощь... И Косая аллея... Туда можно через 'Дырявый котел'...

При этом словосочетании, 'Косая аллея', Петуния резко подняла руку, прислушиваясь к себе, а потом глубоко выдохнула, откинувшись на спинку сидения:

— Не помню я про 'Дырявый котел', Вернон. Про Косую аллею помню, про волшебников помню, а про 'Котел' не помню. На какой улице проход?

— Ты никогда не говорила, а я не спрашивал, — признался Вернон, чувствуя себя настоящим идиотом. — Ты думаешь, они стерли тебе память? Ты вроде рассказывала, что есть какие-то такие заклинания.

— Похоже, — согласилась Петуния. — Надо было записать. Вообще надо все записывать. Мало ли что они захотят, чтобы мы забыли в следующий раз? Ладно, Вернон. Поехали. Все дома. И кстати, куда ты дел Гарри?

— Отвел к миссис Фигг, — буркнул Вернон, выруливая со стоянки. — Эта святая женщина согласилась с ним посидеть. Очень надеюсь, что он не превратит ее дом в атолл Бикини(9).

Как ни странно коттедж Фигг устоял, сама она рассыпалась в комплиментах маленькому ангелочку, который так замечательно игрался с мистером Лапкой, а вот ангелочек, вернувшись домой, был непривычно мрачен и подавлен. Вернон, подумав, что племянник все еще злится за то, что он накричал на него, хотел было обнять в знак примирения, но Гарри вывернулся и побежал прямиком в чулан, где рухнул на свой лежак и с головой накрылся одеялом.

— Оставь, Вернон, — холодно сказала Петуния. — Его капризы сейчас не самое главное. Нам надо решить, что делать дальше.

Они поднялись к себе в комнату, даже не подозревая, что сегодня 'маленький ангелочек' не только играл с мистером Лапкой, но и слушал сказку. Миссис Фигг, эта святая женщина, прочитала ему 'Золушку'. И не просто прочитала, а провела аналогию с маленьким мальчиком-сиротой, живущим в чулане у нехороших родственников:

— Мама Золушки умерла... Вот как у тебя, Гарри, бедный ты мой сиротка. А сама она жила за печкой. Как это за печкой? Ну, это такое маленькое темное место... Вот ты где спишь, Гарри? В чулане? Ну, прям, как Золушка, бедная ты моя сиротинушка. И злая мачеха... Мачеха — это не родная мама, как вот тетя твоя... Она заставляла бедняжку Золушку трудиться. Не любила она ее...

А Дурсли проговорили всю ночь, обсуждая сложившуюся ситуацию, и пришли к следующим выводам.

Во-первых, надо вести дневник, записывая в него все, связанное с Мелиссой, Гарри, Лили и Джеймсом Поттерами и волшебным миром.

Во-вторых, если спусковым крючком для магии Гарри становится практически любой раздражитель, нужно постараться полностью исключить таковые из его жизни. Никаких ярких вещей, никаких страшных фильмов, никаких походов в кино, цирк, зоопарк. Убегать от вырвавшихся на свободу львов, конечно, великолепное спортивное упражнение, но, спасибо, это без нас!

Четкий режим дня, здоровое питание, а через несколько лет и несложные домашние обязанности. Пришить себе пуговицу и поджарить яичницу должен уметь каждый. В конце концов, в восемнадцать лет он уйдет, так что для всех будет лучше, если он сможет сам себя обслужить.

И наконец, в-третьих! Полностью исключить упоминание волшебства и вообще любого аналогичного слова на букву 'В'. Пусть он уж лучше не знает о том, на что способен, чем будет бесконтрольно экспериментировать.

На том они и порешили. И утром с кровати встали новые Дурсли. Дурсли, чье изменившееся поведение и спокойная, даже холодная, манера общения с племянником окончательно убедили Гарри Поттера, что они чужие люди, а между ним и Золушкой очень много общего.

Нет, его не заставляли часами перебирать горох, сажать под окнами двенадцать розовых кустов и познавать самое себя, но когда ему исполнилось семь и тетя попросила его подмести пол на кухне, он понял, что началось: он будет работать на Дурслей, как Золушка. А все потому, что он им не родной. Вон, Дадли не подметает! Правда, Дадли посылают в магазин за молоком и хлебом... Но ведь это не подметать!

* * *

В любом случае новая стратегия Дурслей принесла некоторые плоды: выбросов, действительно стало меньше. Но даже те, что происходили очень и очень раздражали. Особенно, если происходили в общественных местах. Особенно, когда Гарри пошел в школу.

В первый же день он настроил против себя всех детей своего класса. А ведь он всего лишь хотел поближе рассмотреть косички Мэри Джонс, сидящей впереди него. Они у нее были очень красивые: гладкие, с большими бантами. Он же только руку к ним протянул, даже не дотронулся, когда они вдруг отвалились от ее головы и упали на его парту. Естественно, девчонка подняла крик и обвинила во всем его. А кого еще? Он сидел один.

И хотя ножниц у него не нашли, общаться с ним перестали все, сразу и навсегда. Никому не хотелось оказаться на месте Мэри. Тем более что от растерянности Гарри, вспомнив старый анекдот, который Пирс Полкисс рассказывал Дадли, очень неудачно пошутил, сказав, что, может, их просто плохо прибили?

Да и с учительницей отношения у него не заладились. Ей не понравился почерк Гарри, а ему ее прическа. Нет, краски у него опять не нашли, но синеволосая мисс Уайт искренне невзлюбила мистера Поттера, что сказалось и на его успеваемости и на отношении к учебе.

Дурсли отбивали племянника от нападок учителей и регулярно опустошали собственный банковский счет, вставляя в очередной раз стекла в классе мисс Уайт или меняя очередную соковыжималку на собственной кухне. Однако, несмотря на постоянные расходы, им даже в голову не приходило запустить руку на счета, где лежали деньги за дом Эвансов в Коукворте. Один по-прежнему дожидался Мелиссу, а деньги со второго они собирались отдать Гарри в день его совершеннолетия. В качестве выходного пособия во взрослую, самостоятельную жизнь.

И все же, выписывая очередной чек, Вернон частенько говорил Петунии:

— Может, и в правду надо было вызвать медиума или священника? Может, обряд экзорцизма — это то, что доктор прописал?

Но, как ни странно, окончательно решить вопрос с магическими выбросами смогли не медиум и не священник. Это сделала секретарша Вернона.

___________________

(1) 'Потерянный рай' — эпическая поэма Джона Мильтона о грехопадении.

(2) Старушка-детектив, героиня серии романов Агаты Кристи.

(3) Констебль — административная должность в англоязычных странах (как правило, в правоохранительных органах). В современных США, Великобритании, Канаде, Австралии и Новой Зеландии — низший полицейский чин.

(4) Имеется в виду порода кошек.

(5) Рудольф — красноносый олененок. Один из оленей Санта Клауса.

(6) Ватерклозет — туалет (устар.)

(7) Тиффани и Ко — компания, выпускающая предметы роскоши и ювелирные украшения.

(8) Vipera Berus — гадюка обыкновенная (лат.).

(9) На атолле Бикини с период с 1946 по 1958 гг. США провели 67 ядерных испытаний.

ГЛАВА 2

Фрик фрику рознь

Чуть больше двух лет назад, после неожиданного ухода на пенсию миссис Килпатрик, секретарши 'Граннингс', Вернон долго не мог найти ей замену. Приходящие на собеседование девушки были как одна молоденькие, улыбчивые и — что скрывать? — очаровательные, но какие-то легкомысленные и глупенькие, что ли. А кроме того, все только-только после секретарских курсов. Уж неизвестно, как их там учили и чему они учились сами, но ни одна из кандидаток не смогла дословно застенографировать, правильно расшифровать и без ошибок напечатать даже самое немудреное письмо.

Нет, разумеется, Вернон прекрасно понимал, что он далеко не Ротшильд и на то жалование, которое он предлагает, на мисс Манипенни(1) рассчитывать не приходится, но все же. Уж элементарная грамотность, минимальные организаторские способности и божеский кофе в эту сумму прекрасно укладываются. В конце концов, он что, многого просит?

Оказалось, многого. Переговорив с уймой девушек, мистер Дурсль совсем было отчаялся, когда на собеседование пришла Кэтрин.

Честно говоря, сначала и она произвела на него не самое лучшее впечатление: спутанная грива распущенных волос, платье в пол с каким-то этническим орнаментом, в ушах массивные, похоже, самодельные серьги со странными узорами, такой же медальон на шее и необычные, плетенные из кожи, браслеты на руках и на ногах. Этакий хипповатый фрик богемного разлива. Один в один поддельные ясновидящие и медиумы из телевизионных шоу. Или... настоящие волшебники?

Хотя, положа руку на сердце, фриков в Лондоне хватает и без магических легионеров. Да и не только в Лондоне. Вон, даже в их тихом Литтл Уингинге они видели целых двух! И это не считая кошатницы Фигг!

Правда, первый — рыжий, грязный и кривоногий — больше походил на обычного бомжа. Он периодически появлялся на Тисовой и ошивался в основном у дома упомянутой кошатницы, где, распространяя вокруг себя запах табака и перегара, гонял ее котов. Сама Фигг на вопросы соседей и их предложения вызвать констебля отвечала, что это лишь безобидный, слегка тронутый побродяжка, которого она подкармливает по доброте душевной.

— У него привычки, как у мистера Лапки! — восклицала она, не обращая внимания на стремительно зеленеющие лица собеседников. — Тоже любит Вискас для котиков постарше со вкусом говядины!

А вот второй — восторженный коротышка в высоком, в половину его собственного роста, фиолетовом цилиндре — подходил под определение 'фрик' стопроцентно.

Дурсли с детьми столкнулись с ним в супермаркете. Недомерок, замерев, стоял у полки со сладостями и перебирал шоколадные батончики, когда Гарри случайно налетел на него, ойкнул и пробормотал извинения. А коротышка отколол номер. Подскочив чуть ли не на полметра, он стащил с головы цилиндр, явив миру гладкую розовую лысину, окруженную легкими, словно пух одуванчика, волосами, и, блаженно улыбаясь, церемонно поклонился их племяннику. Гарри от неожиданности спрятался за спину тети и вцепился в ее юбку. А Петуния тоже испугалась: она напряженно замерла, выставив перед собой магазинную тележку, словно щит. Недомерок же, переведя на нее взгляд, весь как-то съежился, а потом попятился и засеменил к выходу, бормоча что-то вроде: 'Простите, уважаемая! Правила и вообще... Ну, Дингл, ты и учудил! Но кто бы мог подумать? Я же хотел как лучше!'

— Ты его знаешь? — Вернон потряс жену за плечо.

— Нет, — вышла из ступора Петуния, — но почему-то стало страшно...

Причину своего страха она поняла той же ночью: к ней вернулся старый кошмар. Сон этот она видела регулярно с того самого дня, как поехала в 'Дырявый котел', хотя с каждым годом все реже и реже. Ей снилась рука с волшебной палочкой, и тонкий голос, бубнящий что-то неразборчивое, словно через слой ваты. А вот в тот день кошмар оброс новыми деталями: над рукой, держащей палочку, теперь парил фиолетовый цилиндр, а голос стал звонче настолько, что можно было разобрать:

— Простите, уважаемая заблудившаяся магла! Но у нас правила и вообще... По-хорошему, конечно, нужно вызвать обливиэйторов, но это так долго! Да не бойтесь! Я же хочу как лучше...(2)

И хотя Дурсли вовсе не были уверены, что все это не выверты подсознания Петунии, наложившего одну картинку на другую, но на всякий случай записали об этой встрече в дневник и пару месяцев ездили за продуктами в другой пригород. Впрочем, человечек этот в Литтл Уингинге больше не появлялся, и они решили: показалось.

В конце концов, цилиндр — прекрасная возможность и роста добрать, и плешь спрятать. Это все же лучше, чем отращивать дли-и-инную прядь, перебрасывать ее с одной стороны лысины на другую и считать себя гением маскировки, как профессор математики в колледже, где учился мистер Дурсль. Стоило этому закомплексованному фрику от науки погрузиться в сладостный мир уравнений, забыться и начать метаться у доски, покрывая ее формулами, как прядь обретала относительную свободу, развеваясь за спиной профессора и гипнотизируя студентов, размышляющих, чем же он ее так фигово приклеивает? Слюнями, что ли?

В общем, чудаков полно. Нельзя же, в конце концов, каждого считать волшебником!

Именно поэтому Вернон и решил дать Кэтрин шанс. И не прогадал. Тем более что в тот момент ему было уже все равно, с кем 'собеседовать'. Хоть с дрессированным медведем. Лишь бы косолапый верно расставлял апострофы и был знаком с делопроизводством на уровне несколько более высоком, чем: 'Мишка, это — делопроизводство! Делопроизводство, это — мишка(3)!' А внешний вид? Что ж, причесать и переодеть можно всегда!

Кэтрин оказалась сообразительной и весьма способной молодой особой. Намек на респектабельный внешний вид тоже поняла правильно. Каждое утро в дамском туалете она вылезала из своего богемного тряпья, переодеваясь в деловой костюм и утягивая волосы в пучок. Ее экзотические серьги перекочевывали в верхний ящик стола, а медальон под блузку. После этого девушка занимала свое законное место в маленькой приемной 'Граннингс' и уже не уходила до самого вечера. Даже в обеденный перерыв частенько оставалась за своим столом, лишь на полчаса отвлекаясь от журналов регистрации, телефона и пишущей машинки, погрузившись в очередную книжку. Вернон как-то раз полюбопытствовал, чем именно зачитывается секретарша. Оказалось, какой-то эзотерической мутью.

Впрочем, на работе эти ее странности не отражались. Работала Кэтрин быстро и качественно, в офисе царил идеальный порядок, а кроме того, к редким, но все же иногда поступающим просьбам Вернона чуть задержаться в офисе она относилась с пониманием, без каких-либо дополнительных условий и требований. Единственное, о чем она в свою очередь его попросила, что называется, 'еще на берегу', — раз в месяц отпускать ее на час-два пораньше. День она сообщала заранее, так что Вернон не возражал.

Несколько месяцев спустя, зимой, когда небо было ясное, а темнело достаточно рано, мистер Дурсль сообразил, что отлучки Кэтрин почему-то всегда выпадают на полнолуние. Он даже весело поинтересовался у девушки: не оборотень ли она часом? Сначала Кэтрин шутку поддержала, а потом, потупившись и запинаясь через слово, сообщила, что у нее есть нестабильный родственник, несколько бурно реагирующий на полную луну, и в такие дни лучше быть рядом, чтобы вовремя купировать агрессию. Тема Вернону была знакома не понаслышке, поэтому больше он ее и не муссировал: мало ли какие личные обстоятельства у этой странной девушки?

Впрочем, вскоре он столкнулся с этими самыми личными обстоятельствами. Произошло это ранней весной.

Накануне поздно вечером его собственный нестабильный родственник вместо того, чтобы, как все порядочные девятилетние дети, мирно спать, решил побродить ночью по дому. В гостиной негромко работал телевизор. Вернон с Петунией, из последних сил смотревшие разрекламированный документальный фильм о тоталитарных сектах, не выдержали и задремали прямо на сюжете о сатанистах.

Естественно, мальчик, которого практически не подпускали к телевизору, не преминул воспользоваться ситуацией и приник к неплотно прикрытой двери. Сколько Гарри там простоял и что заставило его несколько бурно — как в свое время выразилась Кэтрин — отреагировать, Дурсли не знали, но они сами проснулись, когда на каминной полке взорвался очередной светильник, а телевизор, моргнув несколько раз, вырубился.

Разрушения были не велики, но полночи и все утро Дурсли в четыре руки обрабатывали порезы, искали разлетевшиеся по всей комнате осколки, пылесосили, мыли полы и отвозили в ремонт телевизор. На работу Вернон приехал только к двум часам. Невыспавшийся, голодный, с пластырем на носу и в стремящемся к нулю настроении. Которое, разумеется, никак не могло улучшиться от того, что у дверей собственной компании Вернон столкнулся с высоким, крепким, опасного вида мужчиной, выходящим из его офиса. Проходя мимо замершего Дурсля, незнакомец пронзительно взглянул на него, хищно втянул в себя воздух, чуть оскалившись, и на секунду прикрыл глаза, словно запоминая запах. Настроение жахнуло в минус.

Надо сказать, за последние несколько месяцев у мистера Дурсля это был уже третий или четвертый случай, когда воздух рядом с ним так бесцеремонно нюхали. И каждый раз это были крепкие спортивные парни: ни морду набить, ни объяснений потребовать. А подобное внимание напрягало. И очень сильно. Потом всякий раз Вернон старательно обнюхивал сам себя, не воняет ли от него, и даже одеколон поменял от греха подальше, мало ли что. И вот опять!

От неожиданности мистер Дурсль выронил портфель. Незнакомец тут же развернулся, плавным, слитным, каким-то животным движением перетек в его сторону и наклонился. В этот момент у мужчины из-за пазухи змейкой выскользнул и повис круглый массивный медальон. На металлическом кругляше был выгравирован извращенного вида крест, окруженный странными символами. Вспомнив вчерашний сюжет, Вернон побледнел. А мужчина уже поднял портфель, сунул его мистеру Дурслю, одновременно убирая свой медальон обратно под куртку, и стремительно удалился.

Ворвавшись в приемную и заметив, что Кэтрин в очередной раз уткнулась в свою околомагическую дребедень, Вернон вызверился. Красный как помидор, он минут пятнадцать громко и в сопровождении визуальных эффектов рассказывал недоуменно моргающей девушке о том, что ему плевать на личную жизнь своей сотрудницы, но только в том случае, если она, эта самая жизнь, не появляется в его офисе. Да еще увешанная сатанинскими символами. И что в следующий раз эта жизнь отправится прямиком в полицию.

Как ни странно, по мере того как мистер Дурсль говорил, лицо Кэтрин разглаживалось, а когда он окончательно выдохся, девушка, дернув за цепочку на своей шее, вытащила из-под блузки собственный медальон.

— Такой крест? — поинтересовалась она и, дождавшись кивка, сказала. — Барри — мой друг и друг моего жениха, сэр. И мы вовсе не сатанисты. Просто находимся в схожих обстоятельствах, потому и защитные амулеты у нас одинаковые. К слову, мы и не нацисты тоже. Некоторые подразделения СС использовали этот же символ(4). Это руны. И в зависимости от угла начертания они имеют кучу различных значений и толкований. То, что вы приняли за крест, в основном положении выглядит вот так.

Девушка повернула медальон на девяносто градусов. Теперь пораженный Вернон видел не крест, а молнию, перечеркнутую посередине вертикальной линией. Очень знакомую молнию. А Кэтрин тем временем продолжала говорить:

— А насчет Барри... Вы не беспокойтесь, он законопослушный и правильный до зубовного скрежета. Бывший военный. Сейчас начальник службы безопасности в одной компании. Ей тут недалеко принадлежит небольшой антикварный магазинчик. Барри был там с проверкой и просто заглянул ко мне по дороге. Но... если это проблема, он больше не придет.

— Похоже. Очень похоже. Только в другую сторону. И без этой фигни в центре, — практически не слушая, бормотал себе под нос Вернон, внимательно рассматривая гравировку на медальоне, а потом, словно очнувшись, перевел взгляд на Кэтрин. — Ты действительно веришь, что подобные рисунки на что-то влияют?

Девушка лишь пожала плечами, будто удивляясь, как можно сомневаться в само собой разумеющемся факте.

Вернон хмыкнул, взял со стола секретарши стенографический блокнот с торчащим из пружины карандашом и на секунду склонился над ним. А когда тетрадка вернулась к своей законной хозяйке, на первом же чистом листе красовалась не слишком ровно нарисованная молния. Точно такая же, как на лбу его племянника.

— Это на что-то влияет? Такое... хм... — Вернон замялся, — носит мой родственник.

— Я же не специалист, — заметив, что начальник вновь набирает воздуха в грудь, девушка улыбкой пресекла его возмущение, пояснив. — Да, я постоянно читаю эту, как вы ее называете, муть. Если бы вы знали, сколько там нюансов! Но я могу проконсультироваться у человека, который сделал нам с Барри эти амулеты.

Вернон лишь покачал головой: мол, делай, что хочешь.

* * *

На самом деле, мистер Дурсль и не думал, что Кэтрин озаботится этой проблемой. Однако через несколько дней девушка влетела в его кабинет с какими-то бумагами в руках и, взволнованно комкая их, засыпала Вернона странными вопросами:

— Простите, сэр, у вас дома все нормально? Может, посуда разбивается чаще обычного? Или трубы прорывает? Или необычные перепады напряжения? — а потом, глядя в шокированные глаза мистера Дурсля, принялась оправдываться. — Нет, я понимаю, это все не мое дело... Просто рунолог... Ну, тот человек, которому я показала ваш рисунок, утверждает, что подобная чертовщина просто обязана происходить. И если она ошиблась...

— Она? — ошарашенный подобным напором, Вернон неожиданно для себя перешел на шепот.

— Ну, да. Это девушка... В общем, если она ошиблась, то я...

— Допустим, — мистер Дурсль взмахом руки остановил словесный поток, прокашлялся и принялся осторожно подбирать слова, словно пробираясь на ощупь через болото, — все это... ну, то есть... кое-что имеет... место... быть.

— А вы можете избавиться от этого символа? — уточнила девушка.

Вернон живо представил, как он, нацепив на голову индейский роуч(5) и взяв в руки томагавк, скальпирует(6) племянника. Осознав, насколько привлекательной показалась ему подобная мысль, он передернулся от отвращения к самому себе и обреченно покачал головой. А Кэтрин неожиданно просияла и плюхнула перед мистером Дурслем листочки, которые держала в руках.

— Тогда вот! Варианты рунескриптов, которые помогут решить вашу проблему! — радостно зачастила она, но вдруг резко остановилась и поправила саму себя. — Ну, или хотя бы немного ее уменьшить.

— И что я должен с ними делать? — Вернон с опаской, словно перед ним была ядовитая змея, смотрел на незнакомые символы.

— Как что? — удивилась девушка. — Выбрать тот, который не вызывает отторжения. Для амулета. Понимаете, символы правильного рунического талисмана обязаны не просто находиться в эстетическом равновесии и гармонии, но и не должны вызывать в вашем подсознании никаких негативных образов или ассоциаций. Только тогда амулет будет по-настоящему эффективен.

Может, в другой день мистер Дурсль и отказался бы от подобных псевдомагических игрищ, но в то утро он опять не смог выпить кофе, потому что за завтраком Дадли случайно или не случайно — разбираться не было ни сил, ни времени — наступил на ногу Гарри. Слово за слово, но в результате обычных, с точки зрения Вернона, мальчишеских разборок кофемолка велела жить долго и счастливо. Поэтому сейчас, скрипнув зубами, мистер Дурсль уставился на схемы, а Кэтрин тараторила:

— Лучше выбрать несколько вариантов. Потом методом проб найдем наиболее эффективный. Нет, все они защитные, но действуют по-разному. Например, рунескрипт на основе символа Тейваз — это щит, поглощающий энергию, с руной Хагалаз — зеркальный, отражающий, а со знаком Беркана...

— Что из всего этого Хагалаз? — перебил ее мистер Дурсль и отрезал. — К дьяволу Хагалаз!

Не то чтобы он безоговорочно поверил в эффективность этих нелепых картинок, просто... Ну, а вдруг? Ему совершенно не улыбалось вместо перегоревшего телевизора или кофемолки получить перегоревшего племянника. Разборки с социальными службами, полицией, да еще и кровь отмывать — брр!

'Боже, — мысленно простонал Вернон, поймав себя на очередном проявлении черного, как его собственная жизнь, юмора. — Я окончательно свихнулся! Как же он меня допек!'

А Кэтрин убрала из-под его ладони один из листков и спросила:

— Кстати, у вас в семье никто не страдает хроническими заболеваниями? — мистер Дурсль открыл было рот, чтобы высказать все, что думает, по поводу этого неуместного любопытства, но девушка в успокаивающем жесте выставила перед собой ладони. — Нет-нет, это не праздный интерес, сэр. Пробные амулеты будут из дерева. Допустим, кипарис и иву мы исключаем сразу. Вы женаты, а кипарис — это исключительно мужское дерево, а ива — женское. А, например, у дуба очень мощная аура. Но она хорошо воспринимается только здоровыми людьми.

Мистер Дурсль был гипертоником, поэтому вместе с кипарисом и ивой в полуфинале отпал и дуб.

В конечном итоге Вернону приглянулись две формулы, а несколько дней спустя Кэтрин принесла ему штук двадцать деревянных плашек из рябины(7) с нарисованными коричневой краской(8) рунами и велела разложить их там, где чаще всего случаются неприятности.

'То есть везде!' — раздраженно подумал Вернон, уже жалея, что связался со всей этой ересью. Словно почувствовав его скептический настрой, девушка заметила:

— Попытка не пытка. Хуже-то в любом случае не станет. Только в каждую комнату кладите оба варианта. Нужно же понять, что эффективнее.

Действительно, хуже не стало. Правда, выяснилось это только через три месяца. Именно столько пришлось ждать очередного магического выброса. Как ни странно, в прихожей Дурслей, а именно там их застиг новый удар 'урагана Поттер', не пострадало ни одной вещи. Чего нельзя было сказать о двух деревянных плашках, лежащих на полке с головными уборами. Обе они почернели, а одна и вовсе рассыпалась в прах, как только Вернон до нее дотронулся.

В общем, наскальная живопись — так мистер Дурсль про себя называл руны — сработала так показательно, что на следующий день, отдавая Кэтрин результаты экспериментов, Вернон не стерпел и как бы в шутку заметил:

— Хорошо, что времена инквизиции прошли. Признавайся, Кэтрин, ты же ведьма.

— Ну, сэр, — протянула девушка и, аккуратно убрав пепел и поврежденную плашку к себе в сумку, невозмутимо посмотрела в глаза начальнику, — мы же уже выяснили, что я оборотень.

Какое-то время они сверлили друг друга взглядами, а потом не выдержали и одновременно прыснули со смеху.

Почему-то именно такой ответ окончательно убедил Вернона, что, даже если где-то и сидит колдунья, строящая из себя обыкновенную гадалку, то сама Кэтрин — просто странноватая девушка с заскоками и никакого отношения к магическому миру не имеет. Кстати, по словам этой самой обыкновенной гадалки, с которой консультировалась Кэтрин, идеально сработал именно уничтоженный талисман. С формулой в виде двусторонней вертикальной стрелки(9), окруженной дополнительными символами.

Поэтому через пару недель, заплатив какие-то смешные пятьдесят фунтов, Вернон и Петуния стали счастливыми обладателями десятка небольших амулетов из серебристого металла и смогли, наконец, немного расслабиться.

* * *

Любой мальчишка мечтает о славе. Гарри Поттер исключением не был. Но, к сожалению, в школе Литтл Уингинга сложно было найти более непопулярного мальчика. Его не любили учителя, у него не было друзей, а девчонки после случая с Мэри Джонс вообще обходили его десятой дорогой. Даже на физкультуре, когда нужно было разбиться на две команды, назначенные учителем капитаны всегда выбирали его в последнюю очередь.

Причем даже не так:

— Ну, ладно. Поттер ко мне.

А вот как:

— Деннис, возьми очкарика.

— Сам бери, Малкольм.

— Нет, ты бери.

— А чего я-то? Твоя очередь.

Да, выдающимся спортсменом он не был. Слишком маленький и худенький для своих лет. И вдобавок носил очки. С виду этакий типичный лузер-очкарик. Нет, он, разумеется, знал, что не все очкарики неудачники. Вот, например, Кларк Кент(10).

Когда Гарри было лет пять, он нашел в гостиной под креслом комикс про Супермена, брошенный Дадли, и... пропал. Это же все, как про него, Гарри! Вот кто его знает, откуда он взялся в доме Дурслей и куда делись его родители? Нет, Дурсли говорили, что мама и папа погибли в автокатастрофе, а сам он чудом выжил, но он-то этого не помнит. Вот не помнит он никакой машины, а ослепительную вспышку зеленоватого света и боль помнит. А что если это был криптонит(11)? Что если какой-нибудь суперзлодей лишил его силы? Вот почему такого не может быть? Очень даже может.

Несколько дней он всерьез мечтал, что когда-нибудь в какую-нибудь телефонную будку зайдет он, просто Гарри, а вылетит из нее кто-то совсем другой, крутой до невозможности. Но в жизни это почему-то не срабатывало. Наверное, будки в Литтл Уингинге были неправильные.

Днем, когда дядя Вернон был на работе, Дадли с приятелями гулял в парке, а тетя Петуния ложилась соснуть часок-другой после обеда, Гарри набрасывал на спину теткину шаль, натягивал поверх джинсов собственные красные плавки и прыгал по диванам и креслам, воображая, что он в Метрополисе(12), перелетает с небоскреба на небоскреб и борется со злом.

Суперменом он увлекался долго, года четыре.

Но однажды Дадли и его приятели — то ли проголодались, то ли на улице пошел дождь, — неожиданно появились в комнате в самый разгар его воображаемой битвы с суперзлодеем. Увидев, в каком виде Гарри скачет по гостиной, они ржали так, что разбудили тетку, которая, поджав губы, долго и занудно объясняла племяннику, что он вовсе не Супермен, а самый обычный мальчик. Что если он сиганет с крыши, то разобьется. А если захочет остановить собой пулю, то умрет. Как будто он сам этого не знает! Как будто он ненормальный!

Нет, может, он и ненормальный, но обычным он точно никогда не был. Происходит же вокруг него вечно какая-то чертовщина: то косички Мэри Джонс, то прическа мисс Уайт, то его собственные волосы, отрастающие за ночь, то свитер, стремительно уменьшающийся в размерах за какие-то две-три секунды. А эта разбивающаяся посуда, текущие краны и лопающиеся лампочки. И дома, и в школе. Правда, Дурсли всегда говорили, что в доме просто старая проводка, хотя и смотрели на него при этом так, будто он виноват в том, что у них вечно руки не доходят ее поменять.

В общем, на следующий день он стал посмешищем всего класса: кто-то из прихвостней Дадли, а может, и он сам, растрепал, каким манером Гарри носит нижнее белье. Подкалывали его весь день и достали до такой степени, что он в сердцах крикнул:

— Да чтоб все твои панталоны увидели, Дадс!

Через секунду все узнали, что Дадли Дурсль любит мультфильм про Винни-Пуха: брюки Дадли исчезли. А еще через одну Гарри удирал по школьному двору от разъяренного кузена и его приятелей, и, когда казалось, что они вот-вот его схватят, он завернул за угол и... необъяснимым для себя образом оказался на крыше. От неожиданности он поскользнулся, громыхая, проехал вниз по черепице и лишь чудом не упал, ухватившись за антенну.

— Держись, фрик придурочный! — заорал с земли Дадли и, сверкая Тигрой и Пятачком, со всех ног помчался за школьным сторожем.

Снять его сняли, но мисс Уайт долго билась в истерике и все повторяла:

— А если бы он упал! Вы представляете, что бы со мной было?!

Ее успокаивали, обнимали и отпаивали какими-то каплями. Ребята из класса наперебой обвиняли в случившемся самого Гарри, а директор школы все допытывался у мальчика, зачем тот залез на крышу.

— Я не лазил! — возмутился такой вопиющей несправедливостью Гарри. — Я взлетел! Да-да, взлетел! Почему бы вам не спросить у Дадли, как было дело!

Уже переодевшийся кузен, которому кто-то из старших ребят дал свои спортивные штаны, лишь фыркнул и закатил глаза, словно поражаясь, как можно быть таким идиотом. Разве что пальцем у виска не покрутил.

— Конечно, сэр. Он взлетел, — язвительно подтвердил Дадли, а потом помахал руками, изображая крылышки, и с ехидным смешком добавил. — Как Супермен!

Дома Гарри выслушал очередную нотацию о том, что волшебства не бывает, в школе его, разумеется, наказали, а в классе он стал еще более непопулярен и одинок, чем раньше. С ним теперь просто больше никто не разговаривал.

Именно тогда, после этой истории, он попытался окончательно забросить мечты о сверхспособностях и смириться: он — Гарри, просто Гарри.

Спустя несколько месяцев странные события, которые постоянно его преследовали, сами собой сошли на нет. Вещи больше не ломались, а Дурсли, похоже, сподобились на ремонт проводки.

Свой последний долг Супермену он отдал на десятый день рождения, когда тетя — а она всегда дарила ему только полезные вещи — привела его в оптику за новыми очками. Он выбрал круглые, как у Кристофера Рива на постере к 'Борьбе за мир'(13), хотя и не такие большие. Очки тетка все же купила, хотя, похоже, была не слишком довольна его выбором и долго убеждала взять что-нибудь посовременнее. А дядя Вернон так вообще остолбенел, когда увидел племянника в обновке. Гарри потом случайно услышал, как они ругались:

— Петуния, какого черта ты купила ему это? Я что, теперь вечно должен любоваться на маленькую копию этого говнюка?

— Какого говнюка, дядя Вернон? — любопытство было сильнее Гарри, и он сунул голову в спальню к Дурслям.

— Какого-какого... — пробурчал дядя Вернон, покраснев и как-то беспомощно взглянув на тетю Петунию, а потом выставил мальчика за дверь, со словами, — Джона Леннона.

Фотографии Джона Леннона и его биографию Гарри нашел в библиотеке Литтл Уингинга. Мисс Сандерс — она рулила в этом храме знаний — была страстной поклонницей 'Битлз'. Мальчик внимательно сравнил свое отражение в зеркале с фотографией известного музыканта и понял: похож. А будет просто вылитый, если надеть шмотки на пару размеров побольше — например, те, из которых Дадли уже вырос, а он сам еще не дорос, — отрастить волосы подлиннее и взлохматить их, а не прилизывать, как заставляют Дурсли. А может, и впрямь сменить имидж? Вдруг он действительно вовсе не Гарри Джеймс Поттер, а Гарри Джон Леннон? Может, поэтому Дурсли никогда не рассказывали ему про родителей, да и фотографий у них нет: детские фотки матери не в счет.

Нет, чушь, конечно. Но вдруг у него все же есть не только Дурсли, но и другие родственники? Которые в один прекрасный день появятся на пороге и заберут его. Кто-нибудь вроде Йоко Оно(14). Азиатка показалась ему прикольной и очень симпатичной. И она вряд ли стала бы занудничать, как тетя Петуния, заставляя его есть брюссельскую капусту, подметать пол, учить уроки или читать.

Он же ненавидит овощи, и все равно, что там витамины. А от пыли чихает. И заучкой не был, а с мисс Уайт никогда и не станет — она вечно придирается ни за что! Да и читать не особо любит. Он любит слушать истории. И, пожалуй, только это обстоятельство могло примирить его с необходимостью сидеть в пропахшем кабачками и кошками доме миссис Фигг — единственного человека, с которым он общался помимо Дурслей, — когда тете нужно было отлучиться. Уж что-что, а сказки и истории старая кошатница в перерывах между рассматриванием альбомов с кошачьими фотографиями рассказывала ему постоянно. И кстати, во всех этих историях к сиротам всегда кто-нибудь приходил и забирал их в новую жизнь. И к Золушке, и к Козетте(15), и к Седрику Эрролу, и к Саре Кру(16). Чем он, Гарри, хуже? Да, ничем! Надо лишь дождаться, как говорила миссис Фигг.

И Гарри ждал. Почти каждую минуту.

Иногда ему казалось, что вот-вот что-то должно произойти. Порой совсем незнакомые люди вели себя так, будто знают его, будто он какая-то известная личность. Хотя, надо признать, все они были настоящими чудиками.

Например, в магазинчике Литтл Уингинга ему вежливо поклонился какой-то крохотный человечек в фиолетовом цилиндре. Гарри тогда немного испугался, и даже подумал, что его с кем-то перепутали. Но через несколько месяцев какая-то безумно выглядящая женщина вся в зеленом весело помахала ему в автобусе. А недавно лысый человек в длинном странном пурпурном плаще подошел, пожал ему руку и ушел, не говоря ни слова.

Наверное, Гарри даже не слишком удивился, когда в его одиннадцатый день рождения за ним действительно пришли.

* * *

Почти полтора года Дурсли жили настолько спокойно, что Вернон уже не был уверен, действительно ли срабатывают амулеты, которые он разложил по всему дому и вшил в дно школьного рюкзака Гарри, или мальчик просто стал контролировать свою силу. А может, вообще лишился ее?

Их банковский счет весьма неплохо ушел в плюс и, получив, наконец, такую возможность, они принялись усиленно баловать Дадли. Даже, кажется, немного перестарались. Хотя это поправимо. Дадли скоро отправится в 'Вонингс', и там ему будет не до капризов. А что касается Гарри...

Честно говоря, Петуния Дурсль не горела желанием отпускать Гарри Поттера в Хогвартс.

Во-первых, мир, в котором убили ее сестру и пропала племянница, вовсе не казался ей волшебной сказкой, землей обетованной, да и вообще хоть сколько-нибудь безопасным местом. То, что она не слишком любила своего племянника, вовсе не означало, что ей все равно, что с ним будет.

Во-вторых, она была абсолютно не в восторге от качества волшебного образования. Нет, разумеется, она не могла оценить его магический аспект, но то, что с общим у волшебников огромные проблемы, знала наверняка. Лили, в одиннадцать лет практически оставившая магловский мир и наплевавшая на магловское образование, писала с ужасающими ошибками и почти не ориентировалась в окружающем мире. Словно сознательно сузила свой кругозор до размера десятипенсовика. Учиться дальше она не стала, да и работу себе не нашла. Ладно, ей повезло выйти замуж. Хотя учитывая ее печальный конец, повезло или нет — это вопрос спорный.

А в-третьих, гарантий, что Гарри после Хогвартса сможет нормально пристроиться среди волшебников, не было никаких.

Связей у него там нет, живых родственников тоже, а учитывая малочисленность магов и закрытость их мира, можно предположить, что все давным-давно поделено, застолблено, а приличные должности распределяют между детьми еще в утробах матерей. Как говорится, внук полковника генералом не будет — у генерала свои внуки. А чтобы стать чернорабочим вовсе не обязательно учиться магии.

Да и в устройстве его личной жизни Петуния тоже сомневалась. Судя по тому, что ей когда-то рассказывала Лили, 'принцесс' там мало, на всех их явно не хватит, и порядочные семьи сговаривают детей чуть ли не с колыбели. Вот, честное слово, связаться с какой-нибудь профурсеткой племянник без проблем сможет и в обычном мире.

Короче, положа руку на сердце, желания проверить, не получится ли так, что лет через пятнадцать у них на пороге появится необразованный, неустроенный в жизни детина, который снова взгромоздится к ним на шею и свесит ноги, у Петунии не возникало.

Всесторонне обсудив вопрос, Дурсли решили: ни в какой Хогвартс Гарри не поедет. Поступит в 'Хай Камерон' в соседнем городке. Эта школа привлекла Дурслей в первую очередь тем, что в ней были курсы машинописи и замечательные мастерские, где на дополнительных занятиях ученики старших классов могли получить рабочие навыки. Большинство выпускников 'Хай Камерон' с закрытыми глазами левой ногой получали профессиональный сертификат начального уровня и легко устраивались в какую-нибудь автомастерскую или машбюро. В общем, отучившись там, Гарри получил бы верный кусок хлеба.

Нет, если он захочет учиться в колледже, чтобы положить на этот кусок масло и колбасу, — пожалуйста. Деньги на образование у него будут, его банковский счет они не трогали, а ради такого дела можно и потерпеть племянника лишние пару-тройку лет.

В общем, таков был план. Вот только он совершенно не совпадал с намерениями волшебников.

* * *

Громко хлопнула входная дверь. Кэтрин повернула голову к источнику шума и... подавилась своим утренним чаем. На пороге ожидаемо стоял мистер Дурсль, но в каком виде! На его пиджаке и портфеле то тут, то там виделся размазанный птичий помет, а на полях шляпы еще и перья.

Вернон же, не обращая внимания на задыхающуюся от кашля секретаршу, швырнул портфель на стул для посетителей и попытался, смешно подпрыгивая и нелепо дергая плечами, без рук стряхнуть с себя пиджак.

Придя в себя, девушка подошла к нему сзади и осторожно, стараясь не испачкаться, потянула за рукава вниз. Затем, вытащив из стола стратегический запас влажных салфеток, Кэтрин принялась оттирать пиджак начальника. Сам же Вернон сопел рядом, очищая портфель и шляпу. Через несколько минут напряженного молчания Кэтрин осторожно заметила:

— Не повезло вам, сэр.

— Это ты еще мою машину не видела. Еле отмыли, — тихо сказал он, на секунду замер, а потом, уставившись куда-то в сторону, быстро заговорил. — Слушай, передай этой своей ведьме-гадалке. У нее же наверняка есть выход на своих? Он никуда не поедет. Пусть они прекратят это все. Он, конечно, та еще заноза в заднице, но пусть уж лучше он будет живой занозой в заднице. Родителей его они уже угробили. И девочку нашу. Мало им? Могут же они понять, что он даже не осознает, что сам все это вытворял. Мы все всегда списывали на то, что дом старый, вот проводка и искрит, и трубы прорывает. У нас же почти полтора года все было спокойно. Удав этот — просто мелочь. Мы сами виноваты — расслабились. Нужно было взять амулет в зоопарк.

Кэтрин хотела вклиниться в его беспорядочную речь, но Вернон даже не смотрел в ее сторону. Он выплескивал из себя все, что наболело за эти годы, и не мог остановиться.

— Что они вообще творят? Эти чертовы совы заполонили все деревья, все столбы в округе. Дом нам загадили, лужайку. Машину мою. К нам на Тисовую даже журналисты приезжали — снимали репортаж о необычной миграции птиц. Да даже если бы мы согласились, где я должен взять сову, чтобы ответить? В лесу поймать?

Голос мистера Дурсля неожиданно дал петуха, и он умолк. Потрясенная, молчала и Кэтрин. В этот момент неожиданно зазвонил телефон. Вернон, опередив Кэтрин, снял трубку.

— Да, Петуния... Опять? Сколько? Нет, не выпускай его пока... Вы, вот что... Соберите вещи и ждите меня.

Положив трубку, он какое-то время задумчиво на нее смотрел, а потом перевел взгляд на Кэтрин.

— Сэр... — пролепетала она. — Боюсь, я не совсем понимаю...

— Не важно, — покачал головой мистер Дурсль. — Просто передай этой своей гадалке-мошеннице: мы уедем на пару дней, и когда вернемся, я хочу, чтобы все кончилось. Он никуда не поедет. Точка!

И, схватив вещи в охапку, он стремительно вылетел из офиса.

Кэтрин подождала какое-то время, опасаясь, что мистер Дурсль может вернуться, а потом, заперев дверь, вытащила из сумки пудреницу, открыла ее и произнесла:

— Барри, началось.

________________________

(1) Мисс Манипенни — персонаж романов и фильмов о Джеймсе Бонде, секретарь М, главы МИ-6.

(2) Встреча в магазине с Дедалусом Динглом была. И по канону Петуния очень испугалась. Чего? Факта наличия фиолетового цилиндра? Чудаков полно, а она была реалисткой, и бояться чего-либо эфемерного не в ее характере. Далее, родственники маглорожденных знали, как пройти на Косую аллею, и бывали там. Вспомните Грейнджеров. Как Петуния, родная сестра волшебницы, могла оказаться не в курсе до такой степени, что Дадли удаляли хвост хирургически, когда можно было всего лишь зайти в магическую аптеку? Думаю, попытка связаться с магмиром по поводу Гарри все же была, как и стирание памяти как раз о месте прохода. А учитывая подсознательный страх Петунии перед Динглом, полагаю, именно он, заметив в 'Дырявом котле' одинокую маглу, не разбираясь, приложил ее Обливиэйтом.

(3) Перефразированная цитата из романа Л.Кэрролла 'Алиса в Зазеркалье': 'Алиса, это — пудинг. Пудинг, это — Алиса'.

(4) Речь идет о 'Вольфсангеле', внеалфавитном руническом символе. Wolfsangel (нем.) — волчий крюк. В горизонтальном положении символизирует защиту, пленение противника, а в некоторых толкованиях вервольфа. Используется в геральдике, присутствует на гербах многих городов. Кроме того, этим же знаком помечали пограничные камни. В разных вариациях был символом дивизий СС (в первое время даже служил эмблемой НСДАП). Сейчас используется рядом неофашистских организаций и Церковью Сатаны.

(5) Индейский головной убор из перьев.

(6) Скальпирование — удаление с головы куска кожи, обычно вместе с волосами, было принято в Европе, Азии и Африке. Но чаще всего этот обычай ассоциируется с Войной за линию границы в Северной Америке, а также был принят у североамериканских индейцев, белых колонизаторов и пограничных жителей во время их многовековой вражды.

(7) На древесине рябины обычно резали защитные руны, поскольку рябина была известна своей способностью оберегать от колдовства. Кроме того, считалось, что рябина может защитить от сглаза, порчи и злой воли.

(8) Рунескрипт можно нарисовать любым нейтральным цветом (черным, серым, белым или бежевым), однако, если подобрать правильный цвет, его воздействие усилится. Коричневый усиливает защитные свойства.

(9) Имеется в виду рабочая комбинация из прямой и перевернутой руны Тейваз. Защитное заклинание, полностью поглощающее энергетический удар без вреда для жертвы.

(10) Человеческое имя Супермена.

(11) Криптонит — вымышленное кристаллическое радиоактивное вещество из комиксов про Супермена. Кусочки зеленого криптонита упоминается чаще всего, так как его кусочки проследовали вслед за ракетой с Кал-Элом на Землю. Это вещество ослабляет Супермена и даже может его убить.

(12) Придуманный город, где жил Супермен.

(13) 'Супермен. Борьба за мир'. Фильм 1987 г. с Кристофером Ривом в главной роли.

(14) Вторая жена Джона Леннона, хиппи и авангардная художница.

(15) Козетта — персонаж романа 'Отверженные' В.Гюго.

(16) Седрик Эррол, Сара Кру — персонажи романов 'Маленький лорд Фонтлерой' и 'Маленькая принцесса' Ф.Бернетт.

ГЛАВА 3

Дьявол в деталях

Мелисса ненавидела летние каникулы. Именно июль и август были щедры к ней на разного рода неприятные новости и подставы. Все началось с самого первого лета, когда она вернулась в приют Святой Анны. Что называется, 'на передержку'.

Впрочем, странности возникли еще в Хогвартс-экспрессе. Как выяснилось, в сторону Лондона поезд едет куда быстрее. На вокзале 'Кингс Кросс' они были уже в полдень. Путь занял какие-то несчастные пару часов. Что, разумеется, подтвердило подозрения Мелиссы: все это бесконечное путешествие в первый учебный день преследовало вполне конкретную цель. После пешей прогулки по темному лесу, наполненному ночными шорохами и звуками, древняя громада Хогвартса, приветливо сияющая огнями, воспринималась как некий оплот безопасности, стабильности и покоя. Как дом. Разумеется, этот светлый образ намертво впечатывался в подсознание вымотанных, проголодавшихся и замерзших детей, добравшихся, наконец, до места назначения, на всю оставшуюся жизнь и обеспечивал определенную лояльность даже у людей, исповедовавших несколько радикальные взгляды.

Однако в тот день Мелиссу больше волновала не эта добавочная деталь в копилку поклонников теории вселенского заговора, а то, что столь раннее прибытие на вокзал означало, что ее никто не встретит — Макнабб она еще зимой ориентировала на семь-восемь вечера, — и до приюта придется добираться самой. Воспользовавшись тем, что в магловской части вокзала было полно волшебников, она вызвала 'Ночного рыцаря' и через пятнадцать минут уже имела счастье лицезреть самодовольную физиономию директрисы.

Хотя нет, самодовольством там, как ни странно, и не пахло. И, похоже, уже давно. Мисс Коулман как-то посерела и сдулась, словно растеряв львиную долю своего апломба, однако, надо отдать ей должное, случая нагавкать не упустила. Но как-то утомленно, без огонька.

Удивленная Мелисса хотела уже было подняться к себе, когда столкнулась на лестнице с Бет — какой-то зашуганной и почему-то без Дженни. Она-то и рассказала, в чем причина усталости директрисы: приют был переполнен, на западе Лондона закрыли очередное казенное заведение, а оставшихся воспитанниц, тех, которых не удочерили, перевели сюда.

— Ты же понимаешь, кто остался за бортом? — горячо шептала Бет, озираясь. — Уж точно не добрые христианки. У некоторых привод, и не один. Начали тут наводить свои порядки. Дженни порезали. Не до смерти, но лицо попортили хорошо. Шрам жуткий — от глаза до подбородка. Полдюйма в сторону и доброе утро, адмирал Нельсон(1).

— А мисс Пугало что?

— Какое она Пугало! Болонка домашняя! Обгадилась, естественно. Одно дело нас чморить, другое — приструнить этих уголовниц. В общем, Джен после больницы сунули в приемную семью. В какую-то дыру в Уэльсе. Марлу — ну, козу эту, которая ее порезала, — в исправительное. Можно подумать, одна коза делает погоду. А сама по инстанциям носилась, задницу свою прикрывала.

— Как Дженни?

— Как-как, плохо. Новая мамаша религиозна до невозможности. Чуть что — падает на колени и молится до посинения. А от приемного папаши только шрам на полморды и спасает. Дженни на всякий случай еще и мыться перестала, и зубы чистить. Чтоб, если вдруг присмотрится, принюхаться уж точно не смог. Говорит, как только шестнадцать стукнет, свалит оттуда, только ее и видели.

Какое-то время они молчали, а Бет торжественно добавила:

— А к тебе подселили Джун Ньютон.

Нахмурившаяся Мелисса, пытавшаяся понять, почему не сработал рунный вариант маглоотталкивающих чар, который она перед отъездом нанесла на дверной косяк, все же уточнила:

— Кто это, Джун Ньютон? Внебрачная внучатая племянница сэра Айзека(2)?

— Она теперь тут главная, — просто ответила девочка. — И у нее нож.

Нельзя сказать, что Мелисса очень боялась незнакомой, но вооруженной мисс Ньютон, но правила элементарной безопасности еще никто не отменял. Поэтому перед тем, как войти в свою старую комнату, она вытянула руку и несколько раз сжала и разжала кулак, словно пробуя воздух на ощупь.

Данному приему из арсенала некромантов ее научил Халид. Это был некий невербальный аналог заклинания Гоменум Ревелио(3), но с дополнительными бонусами. С помощью этих нехитрых манипуляций можно было не только понять, есть ли в комнате кто-нибудь, но и маг ли он. Прием был хорош еще и тем, что колдун, выполняющий его, как бы втягивал в себя крупицы магической и жизненной энергии, а не излучал их. В случае Мелиссы это было очень важно. Про надзор за несовершеннолетними она не забывала ни на секунду, хотя Халид был убежден: невербалку министерство засечь не должно. Конечно, если девочка не станет вызывать демонов или проводить кровавые ритуалы с жертвоприношениями.

По ощущениям, за дверью находилось одно живое существо. Кроме того, явственно ощущался и магический импульс. Вряд ли незнакомая ей девочка была магом или сквибом, а это означало только одно: руны Мелиссы оставались на месте. Так какого черта тут происходит? Какие, к дьяволу, соседки?

Мелисса решительно открыла дверь и закашлялась: в каморке стоял сигаретный дым, такой густой, что топор можно было вешать. Девочка пересекла комнату, подошла к окну и настежь его распахнула. Только минуты через полторы, когда дым немного рассеялся, она смогла наконец осмотреться.

В каморку, загаженную до свинского состояния, действительно ухитрились втиснуть еще одну кровать. И на этой кровати, внаглую дымя сигаретой, валялась крупная девица лет пятнадцати — видимо, та самая упомянутая Джун.

* * *

Надо сказать, мисс Ньютон о Мелиссе Эванс была наслышана, и заочно Золушка местного разлива с каким-то аномальным количеством — две штуки! — фей-крестных не вызывала у нее добрых чувств. Не вызвала она их и при встрече: этакая девочка-ромашка в школьной форме с гольфами. Первой мыслью Джун было: 'Дай мне повод!'

Ромашка не разочаровала: открыла окно без разрешения. Разумеется, Джун популярно, на английском разговорном, разъяснила выскочке, кто здесь леденец, а кто кусок отходов, и предложила дышать ушами, если что-то не нравится. Слово за слово, в общем... хорошего отношения ромашка не поняла, и мисс Ньютон прибегла к своему самому весомому аргументу. Правда, реакция на аргумент была не вполне ожидаемой: прижатая к стене ромашка ножа, как все обитательницы приюта после случая с Дженни, не испугалась, а лишь как-то нехорошо улыбнулась и через секунду резко толкнула Джун.

Споткнувшись о неизвестно как оказавшийся за спиной стул, мисс Ньютон рухнула на пол и, сильно ударившись затылком, видимо, на пару минут потеряла сознание, потому как, очнувшись, неожиданно обнаружила, что роль Дженни в этом дешевом ремейке исполняет теперь она сама: лезвие было в опасной близости от ее левого глаза.

— Не дергайся, — раздался голос ромашки. — А то в лучшем случае отправишься в Уэльс, а в худшем сможешь играть роли пиратов без грима.

— Ты психопатка! — прошипела Джун. — Твое место в дурдоме!

— А твое на кладбище, — констатировала Эванс. — В следующий раз звездану кирпичом по башке, и каждый займет свое место. Как расклад?

С точки зрения Джун, расклад был не ах, поэтому она заткнулась и принялась сверлить взглядом эту психованную ромашку, обдумывая планы мести. Эванс опять странно усмехнулась:

— Да уроешь ты меня, уроешь! Как — спланируешь чуть позже, а сейчас ты вот что скажи, — в голосе зазвучали металлические нотки, — тебя сразу тут поселили?

— Нет, пару месяцев, — от неожиданности вполне мирно ответила Джун вместо того, чтобы послать эту Эванс куда подальше.

— С чего вдруг?

Джун открыла было рот, как вдруг в окно влетела сова. Самая настоящая взъерошенная сова. Она подлетела прямо к Эванс и сбросила ей на голову... конверт? Прочитав послание, Эванс вскочила, на секунду о чем-то задумалась, а затем, прошептав: 'А, семь бед — один ответ', — вытащила из рукава черную палку с серебряной окантовкой и принялась обмахивать ей все стены, внимательно в них вглядываясь. Джун понятия не имела, что эта психическая там выискивала, но, очевидно, рядом с входной дверью все же что-то обнаружилось, поскольку резко побледневшая Эванс застыла, уставившись на абсолютно пустую стену. Через пять минут она отмерла, развернулась и, посмотрев в глаза Джун, которая, наконец, смогла соскрести с пола свое бренное тело, спросила:

— В приюте были посетители?

— Как грязи, — фыркнула Джун и, ойкнув, потерла шишку на затылке. — Особенно после разборок Марлы и Дженни: и копы, и проверяющие из департамента образования, и какие-то благотворители...

— Перефразирую, — перебила ее Эванс, — странные посетители.

Джун глубоко задумалась:

— Разве что... ну да, недель пять назад приперся один дедок, кажется, из какого-то фонда. Вроде хотел профинансировать ремонт или закупку новой мебели. Реально, чудик: костюм вырвиглазного цвета, борода до пупа. Шлялся тут, везде нос сунул. В каждый угол залез, в каждый унитаз заглянул, — сказала Джун и без перехода добавила. — Ты же понимаешь, что ты труп?

— Мой ход, — странно пробормотала Эванс, не обратив внимания на угрозу, подхватила свою сумку и вылетела из комнаты.

Появилась она только поздно вечером. И в компании трех амбалов.

Почему Джун об этом знала? Потому что мисс Ньютон и — как бы это сказать? — ее группа поддержки весь день ждали эту психованную ромашку в переулке недалеко от приюта, чтобы тепло поприветствовать. В итоге поприветствовали их самих. Эванс лишь мельком взглянула на амбалов, мотнув головой в сторону слегка спавших с лица встречающих, мол, это они, и направилась прямиком в приют, бросив на ходу:

— Джун, если... — и поправилась. — Когда вернешься, не шуми. Я устала.

* * *

Письмо, которым наглая птица приласкала Мелиссу по голове, гласило:

'Отдел злоупотребления магией

Министерство магии

Дорогая мисс Эванс!

Нам стало известно, что в месте Вашего проживания сегодня в двенадцать часов тридцать три минуты было применено заклинание Акцио.

Как Вам известно, несовершеннолетним волшебникам не разрешено использовать приемы чародейства вне школы чародейства и волшебства 'Хогвартс'. Еще одна такая провинность, и Вас исключат из упомянутой школы согласно параграфу 'С' Указа, предусматривающего разумное ограничение волшебства несовершеннолетних, от 1875 г.

Напоминаем, любой акт волшебства, способный привлечь внимание не умеющего колдовать сообщества (маглы), является серьезным нарушением закона согласно Статуту секретности Международной конфедерации магов.

Счастливых каникул!

Искренне Ваша,

Муфалда Хмелкирк'.

Ну, разумеется, стул возник за спиной Джун не сам по себе. Однако скорость реакции министерства напрягала не на шутку, ведь заклинание было невербальное и — что уж греха таить? — особых магических затрат у Мелиссы не потребовало. А если учесть, что почему-то не сработали маглоотталкивающие формулы, честно позаимствованные прошлым летом из учебников по рунам для старшекурсников, когда девочка еще не подпадала под действие этого самого параграфа 'С', то возникало стойкое ощущение грандиозной подставы.

В общем, решив, что перед смертью не надышишься, Мелисса вытащила палочку Грегоровича и принялась методично исследовать стены своего временного жилища.

Сюрпризов было целых два. Во-первых, все ее формулы были дополнены новыми символами и фактически поменяли направление действия. Они больше не отталкивали внимание, а привлекали. А во-вторых, в комнате появился еще один рунескрипт. Весьма простой в исполнении, поскольку даже скромных знаний Мелиссы хватило, чтобы понять, что знак призван усиливать любое магическое излучение в разы, но от этого, похоже, не менее действенный.

Кто приложил к этому палочку, выяснилось просто. Джун сказала ей правду. Хотя, даже если бы она и попыталась солгать или вообще промолчать, ничего бы не изменилось: читалась девица на раз. А вот чего добивался Дамблдор?

Если он действительно сунул нос в каждый угол, логично предположить, что подобный рунескрипт в каждом углу и обнаружится. Значит, любой магический чих, и уже завтра Мелиссу либо просто исключат, либо — и это более вероятно! — появится Дамблдор в сияющих доспехах и спасет бедную заблудшую девочку силой своего авторитета.

Одна мысль о том, что она будет должна Дамблдору, заставила Мелиссу похолодеть. В общем, надо было действовать. И действовать быстро и нестандартно. Придется обострять. И если все получится...

— Мой ход, — пробормотала она, подхватила сумку и, скатившись вниз по лестнице, пробежала несколько кварталов, прежде чем вызвать Кричера и перенестись на Косую аллею к банку Гринготтс.

Оглаф к счастью был на месте. Правда, в кабинете оказался не один: напротив стола поверенного в мягком кресле обнаружился Финбар Уилан.

— Что вы здесь делаете? — удивленно спросила Мелисса.

— Общаюсь. Никак не могу наговориться. Десять лет молчал, — улыбнулся Финбар. — А заодно проясняю кое-какие мелочи, необходимые для лучшего исполнения моих служебных обязанностей. Дьявол, как известно, в деталях.

* * *

Если бы Финбара спросили, что за десять лет сидения в уютном креслице на колесиках было самым невыносимым, он бы ответил: неспешное, до одури неспешное течение времени. Он ощутил каждую секунду этих десяти лет и мог с уверенностью заявить: это не просто срок — это пытка!

А ужаснее всего было то, что он не мог общаться. Ни с кем. Ни в каком виде. Даже банально: 'да' — моргни один раз, 'нет' — два раза. С его-то тиками! На него махнули рукой все: врачи, коллеги, друзья, невеста. Остался только отец. И вот он-то сдаваться не собирался.

— Я уверен, Барри, — говорил он сыну практически ежедневно, — ты по-прежнему в здравом уме и твердой памяти. И наша основная задача сохранить твой разум до того момента, когда наука сможет помочь телу.

И профессор бросился в дело сохранения разума Финбара с одержимостью настоящего ученого. Он читал ему газеты, книги, лекции по — куда же без нее! — средневековой истории, разгадывал с ним кроссворды и даже играл в шахматы, пытаясь по малейшему движению бровей понять, какой ход хотел бы сделать его сын. И надеялся. Надеялся сам и заставлял верить Финбара. Если не в науку, то хотя бы в чудо.

Чудо помогло. Симпатичное одиннадцатилетнее чудо в джинсах, имевшее на Финбара, как позже выяснилось, вполне определенные виды. Чудо собиралось создать карманное королевство. А королевству требовались столь же карманная армия и не менее карманная служба безопасности. Вот организацию последней и собирались скинуть на Финбара.

И он в претензии не был, прекрасно понимая, что если бы еще хоть пару лет провел в изучении паркетных трещин и обойных узоров, то свихнулся бы непременно. Поэтому сказать, что Финбар Уилан был благодарен Мелиссе Эванс, — это не сказать ничего. Да за одну только возможность снова говорить, он продал бы душу дьяволу, не раздумывая. А тут полное выздоровление, и душа осталась при нем! Финбар всего лишь должен будет поработать по 'специальности'. Впрочем, работу предложили и его отцу. Профессор Уилан с головой окунулся в оценку ассортимента для вновь создаваемого антикварного магазинчика: книг, украшений, оружия и монет.

Тем не менее, чтобы приступить к работе новой, Финбару нужно было вернуться в мир живых и относительно здоровых и окончательно расплеваться с работой старой. В конце концов, он был отнюдь не охранником супермаркета.

Укус оборотня пришлось отложить почти на полгода.

В течение первых нескольких месяцев очухавшийся и заговоривший, но практически неподвижный Финбар играл стойкую потерю памяти: ничего не знаю, ничего не помню, я не я, лошадь не моя. А его чуть ли не рвали на части: и врачи, и бывшие коллеги. Какие только вопросы ему не задавали, какие только анализы у него не брали, в какие только аппараты не запихивали, результат был один: причина ремиссии не известна.

Конец этой вакханалии положил отец, решительно топнувший ногой:

— Хватит! Как вы поймете, почему Финбару стало лучше, если вы даже диагноз ему не могли поставить?

В общем, из своей квартиры Уиланы временно съехали. Официально, в Тибет: нюхать цветочки, пить травки и лечиться массажем и акупунктурой. Неофициально, в Шотландию. Старый профессор снял домик в маленькой горной деревушке, в нескольких милях от огромного леса. Именно в этом лесу обреталась стая Фенрира Сивого. И именно там Финбар провел первые месяцы после обращения, учась заново владеть собственным телом и пытаясь справиться со своей звериной половиной.

Перед министерством магии Уилан-младший был чист, как слеза младенца: первая трансформация произошла в волшебном мире, на территории стаи, поэтому выделить ее среди десятков подобных превращений было невозможно. А значит, ничто не мешало Финбару периодически выбираться на Косую аллею и в магические поселения по всей Англии, впитывая всеми порами новый для себя мир. И именно этим он и занимался: сидел в кафе, толкался на рынках, заходил в магазины, смотрел на обитателей волшебного мира и слушал их разговоры.

В целом, мир этот его вполне устраивал: люди везде одинаковы, а наличие теплого сортира и кафельной плитки в ванной не являлось для Финбара после десяти лет подгузников каким-то особым мерилом благополучия. Однако некоторые всплывающие в разговорах с тем же Сивым детали определенно требовали, чтобы их прояснили. Тем более, они напрямую касались его новой работы. Именно поэтому он и явился к Оглафу.

Гоблин его принял, хотя и был несколько удивлен.

— Не ожидал, что ты так быстро примешься за работу.

— Засиделся, — пожал плечами Уилан, стараясь не особо пялиться на Оглафа — все же внешний вид гоблинов не для слабонервных! — и перешел к делу. — У меня несколько вопросов. Как я понял, успех нашего начинания зависит от того, примет ли девочку магия рода?

— На девяносто процентов, — согласился гоблин.

— И какова вероятность того, что это произойдет?

— Она — истинный первенец. Так что очень высокая.

— Это очень не конкретно, — покачал головой Финбар, — но допустим. Тогда, во-первых, что такое истинный первенец? И во-вторых, что мы сделали для того, чтобы повысить шансы с очень высоких до почти абсолютных?

— Истинный первенец — это... — начал было гоблин и осекся. — В смысле, что мы сделали? Мы ничего не можем сделать, никто за нее не пройдет испытание магией рода.

— Но узнать, что за испытание ей предстоит, и хотя бы направить мозги в нужное русло, мы можем? Банально подстелить соломки в месте возможного падения.

— Обычно требуется просто примерить кольцо рода. Для этого не нужно быть семи пядей во лбу.

Финбар усмехнулся и с выражением продекламировал:

'Не было гвоздя — подкова пропала.

Не было подковы — лошадь захромала.

Лошадь захромала — командир убит.

Конница разбита — армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого что в кузнице не было гвоздя(4)'.

Заметив недоумевающий взгляд гоблина, Финбар пояснил:

— Дьявол в деталях. Иногда самый совершенный план может рухнуть из-за того, что кто-то не предусмотрел влияние на него бабочки, машущей крыльями где-то в Гималаях. 'Обычно' вовсе не означает 'всегда'. Что, если нужно будет сразиться с драконом, а она придет на битву с перочинным ножиком? Девочка ведь претендует не на ведерко в песочнице, а на что-то более серьезное.

Некоторое время гоблин молчал, а потом медленно произнес:

— Ты прав. Что касается Певереллов и Гонтов, я точно знаю: там именно кольца. А вот Великий змееязыкий... О, это самый большой куш! И уж он-то свои тайны наверняка постарался оградить от недостойных... Тут весь расчет именно на то, что она истинный первенец.

— Тогда мы возвращаемся к моему первому вопросу: что такое истинный первенец?

— Ты слышал о Мерлине? — вопросом ответил гоблин.

— Очень раскрученный среди маглов колдун, — не стал отрицать Финбар.

— Я читал ваши книжки о нем. Весьма забавны, — хмыкнул гоблин. — И происхождение Мерлина из книги в книгу описывается по-разному.

Согласно одной легенде, мать его была прелестной юной девушкой, самой чистой и доброй за всю историю существования рода людского. Настолько чистой, что дьявол всеми силами пытался ею завладеть. Однажды девушка разгневалась на свою сестру, которая несправедливо оскорбила ее, и открыла свою душу злу. Этим и воспользовался сатана, и именно в тот момент был зачат Мерлин. По другой версии, его мать была очаровательной молоденькой монахиней. В один прекрасный день, гуляя по берегу реки, она устала и прилегла отдохнуть. Злой дух, давно следивший за ней, воспользовался ситуацией и... В общем, проснувшись, девушка поняла, что случилось недоброе. Она поспешила к своему духовнику, который, упрекнув ее в неосторожности, поведал ей, что она понесла от Черного духа. И наконец, последняя известная мне версия: он был внебрачным сыном темного мага, зачатым опять-таки юной чистой девушкой.

Что повторяется из версии в версию? Правильно, мать непорочна и юна. Скажу больше, на пороге совершеннолетия. И однозначно ведьма. Согласно магловским верованиям, понести от духа может только колдунья. Отец — темное создание, видимо, гораздо старше. Кроме того, в каждой легенде младенец практически сразу же начинает разговаривать. И весьма разумно. В частности, в легенде о монахине Мерлин, только родившись, сказал своей матери: 'Не бойтесь, матушка, я не причиню вам никакого зла'. В общем, с младых ногтей Мерлин был развит не по годам: искусно колдовал, схватывая все на лету, а кроме того, окружающие довольно часто спрашивали у него советов и, что характерно, следовали им.

— То есть раннее магическое и психологическое развитие?

— Именно. В общем, истинный первенец — это ребенок, зачатый юной невинной ведьмой, почти достигшей семнадцати лет, и темным колдуном. Разумеется, с соблюдением определенных, довольно энергозатратных, надо сказать, ритуалов рунной и кровной магии. Кроме того, в расчетах учитывается буквально все: разница в возрасте между родителями — не менее двадцати пяти лет, время года, положение звезд, даже сторона света, на которую повернуто изголовье брачного ложа. Некоторые исследователи также полагают, что невинность обоих родителей является обязательным условием.

Почему именно 'почти достигшей семнадцати лет'? В этом возрасте наступает волшебное совершеннолетие, идет мощная магическая перестройка организма и полностью формируется энергетическое ядро. В теории волшебник становится сильнее в разы. Разумеется, в зависимости от происхождения. Маглорожденные — в полтора-два раза, потомки древних родов — в четыре-пять. Если в этом возрасте девушка понесет, ее магические силы останутся на прежнем уровне, а вот потенциал плода увеличится на тот самый коэффициент.

— Вряд ли какая-нибудь волшебница пойдет на это добровольно, — Финбар с сомнением покачал головой. — Какая-то магическая кастрация матери. Они после такого вообще смогут родить еще одного ребенка-колдуна?

— Маглорожденных обычно пользуют втемную, а вот чистокровные знают о подобном эффекте и идут на этот шаг только при угрозе гибели рода. Ребенок рождается с уже мощным и развитым магическим ядром, которое продолжит формироваться еще до его собственного совершеннолетия. И если принять обычного маглорожденного за условную магическую единицу, сильного маглокровку и полукровку за тройку, а сильного полукровку и чистокровного колдуна за пятерку-шестерку, то истинный первенец — это семерка-восьмерка. Что же касается следующих детей, то мать же не становится сквибом. Они, разумеется, будут волшебниками, — подтвердил гоблин. — Однако их магический потенциал будет зависеть в основном от отца. Существует, правда, некая теорийка, что потенциал последнего в роду колдуна по определению выше среднего. Будто бы магия дает ему шанс спасти и возродить свой род.

— В этом есть некая логика. Как говорится, цветет больное все сильней!

* * *

Выслушав рассказ Мелиссы и ее соображения по выходу из сложившейся ситуации, гоблин и Финбар в целом с ней согласились. Единственное, чем не был доволен Уилан, так это тем, как девочка провела разговор с Джун.

— Раннее психологическое развитие! Жизненный опыт ничего не заменит. В той среде есть правило: взял нож — бей, не бьешь — умри! Именно поэтому Марла и порезала твою подружку. Если бы она не пустила ей кровь, потеряла бы авторитет. То, что ты угрожала этой девахе ножом, большая ошибка! — ворчал он. — Ладно, вопрос решим. К тому же подобный контингент тоже весьма может пригодиться. А ты — дуй в министерство!

Мелисса, сидящая за столом и покрывающая обрывки пергамента рунными аналогами заклинаний, только кивнула.

— Лучше всего через 'Дырявый котел'. Адрес камина — Атриум. В любом случае, госпожа, громко и взволнованно спросите у бармена, как вам попасть в министерство. А я пока свяжусь с Аргом, — Оглаф бросил взгляд на часы. — Так, раньше чем через час вы все равно ни к кому не прорветесь. Пожалуй, ему стоит навестить ваш приют с колдокамерой. Под чарами отвода глаз, разумеется. Представится каким-нибудь пожарным инспектором, пройдется по этажам, активирует руны и запечатлит их для истории.

— Кстати, я слышал, у магов есть какая-то технология сбора воспоминаний? — поинтересовался Уилан и, дождавшись кивка гоблина, продолжил. — Было бы неплохо собрать воспоминания о визите в приют мистера Дамблдора. Уж если мы начали собирать на него компромат, будем делать это основательно.

Мелисса еще раз кивнула и вызвала Кричера. Домовику были вручены обрывки пергамента с рунограммами. Предполагалось, что эльф под чарами невидимости через разные промежутки времени станет активировать их по всему приюту, пока девочка будет сидеть в кабинете этой самой Муфалды Хмелкирк — или к кому там она сможет попасть! — и убирать за собой пепел.

— Одно хорошо, — уже стоя в дверях кабинета, вдруг усмехнулась Мелисса. — Они шьют мне Акцио.

— М-да, — согласился гоблин и пояснил недоумевающему Финбару. — Ступефай или Петрификус считаются боевыми. Тут бы уже задействовали Аврорат.

— Не только поэтому, — покачала головой Мелисса, улыбаясь еще шире, и вышла из кабинета, так и не объяснив недоумевающим собеседникам, что она имела в виду.

* * *

Муфалда Хмелкирк ежегодно рассылала десятка два писем маглорожденным волшебникам, наивно полагавшим, что закон о разумном ограничении волшебства к ним не относится. Чистокровных студентов, живущих в магическом мире, отследить было практически невозможно, а вот из маглорожденных мало кому удавалось удержаться и не продемонстрировать свое искусство родителям. Однако еще никто не нарушал Статут в первый же день каникул! И всего лишь через тридцать три минуты после прибытия Хогвартс-экспресса на вокзал! Рекорд, Мордред побери!

Судя по использованному заклинанию, колдовала какая-то пятикурсница(5). Муфалда даже представить себе не могла, что там эта лентяйка к себе приманивала, но это что-то было явно тяжелее шоколадки или книжки. Акцио получилось достаточно сильным.

А еще через два часа в кабинет Хмелкирк осторожно постучали. На пороге появилась милая, аккуратно одетая, но почему-то заплаканная девочка лет одиннадцати-двенадцати, лихорадочно мнущая в руках конверт со штампом ее отдела.

— Добрый день, мэм. Вы мисс Хмелкирк? — робко начала она и, увидев ободряющую улыбку Муфалды, продолжила уже более уверенно. — Мое имя Мелисса Эванс. Я сегодня получила от вас письмо.

Девочка вытащила из мятого конверта лист пергамента и, безуспешно попытавшись его разгладить, протянула его Муфалде. Мисс Хмелкирк бросила недоумевающий взгляд на послание, узнавая письмо, которое отправила буквально пару часов назад и изумленно посмотрела на свою посетительницу.

— Это какая-то ошибка, мэм, — твердо продолжала девочка. — Я не колдовала и готова предоставить свою палочку для официальной проверки.

Разумеется, это не могло быть ничем, кроме ошибки. Первокурсники не способны на такие затратные заклинания, как Чары призыва. Но отменить официально вынесенное предупреждение просто так Муфалда, разумеется, не могла. Поступивший сигнал необходимо было проверить.

Поэтому успокаивающе погладив девочку по голове и налив ей чая, мисс Хмелкирк быстро выяснила ее факультет и имя декана и отправила приглашение профессору Снейпу. И только она это сделала, как в кабинет влетел бумажный самолетик из центра контроля.

Сообщение центра гласило, что в месте проживания некоей Мелиссы Эванс были зафиксированы множественные магические всплески. Слабые, чуть сильнее статистической погрешности. Еще через семь минут с помощью такого же самолетика выяснилось, что там же было применено заклинание зеркального щита. И все бы ничего, если бы это не были чары шестого курса, а упомянутая мисс Эванс не сидела бы на стуле перед Муфалдой, хрустя карамелькой.

Злой и раздраженный Северус Снейп явился через полтора часа. За это время мисс Хмелкирк получила уже с десяток сообщений из центра контроля, продолжавшего фиксировать нарушение Мелиссой Эванс Статута секретности.

— Мисс Эванс, — рявкнул профессор Снейп. — Вы так сильно по мне соскучились, что отличились в первый же день каникул? Учитывая, что я вашей тоски не разделяю, следующий год начнете с отработки!

Муфалда была потрясена подобной несправедливостью и нечуткостью и львицей бросилась на защиту бедной девочки, не заметив мелькнувшую на ее лице улыбку.

Тем не менее, проверку провели быстро. В присутствии декана Слизерина мисс Хмелкирк исследовала палочку Мелиссы с помощью Приори Инкантатем. Естественно, набор сохранившихся заклинаний был стандартной ерундой первокурсника: Репаро, Люмос, Вингардиум Левиоса и так далее. С девочки официально сняли предупреждение, а на ее робкий вопрос, как такое могло случиться, мисс Хмелкирк лишь развела руками. Единственное объяснение, которое приходило ей в голову, что в том же районе развлекался какой-то старшекурсник.

— Но это же нечестно, мэм! — воскликнула девочка.

Муфалда была с ней категорически согласна. Все же чары контроля за малолетними волшебниками были весьма и весьма несовершенны.

Настолько несовершенны, что уже на следующий день Муфалде, не имеющей право нарушать установленный регламент, пришлось направить Мелиссе Эванс очередное официальное предупреждение за применение заклинания отпугивания полтергейста. За то время, что мисс Эванс, очевидно, добиралась до министерства магии, в месте ее проживания также были зафиксированы несколько заклинаний из арсенала седьмого курса Хогвартса. Через два часа мисс Эванс снова сидела на стуле в кабинете мисс Хмелкирк и, пригорюнившись, ждала визита своего декана. Проверка, разумеется, снова ничего не показала.

Когда же на третий день все повторилось с точностью до детали, а эта история стала в министерстве магии просто притчей во языцех, профессору Снейпу, судя по всему, до чертиков надоело, что его отвлекают по пустякам. Окончательно озверев, он спустил собак на всех в порядке общей очереди: на Мелиссу Эванс, на Муфалду Хмелкирк и остальных сотрудников отдела злоупотребления магией до кучи — и потребовал вмешательства Аврората.

Видимо, в затхлом болоте министерства подобный оживляж был струей свежего воздуха, поскольку в отдел мисс Хмелкирк явился лично глава Аврората Руфус Скримджер. Ознакомившись с материалами дела и бросив короткий взгляд на сидящую на стуле с несчастным видом девочку, он потрепал ее по голове и пообещал разобраться и примерно наказать виновных.

Пока тройка авроров проверяла приют, директору школы чародейства и волшебства Альбусу Дамблдору была отправлена сова с соответствующим уведомлением об инцидентах. Дамблдор, сверкающий улыбкой, не замедлил явиться и чуть ли не с порога заявил, что не сомневается: его ученица все осознает и исправится, а он сам готов взять ее на поруки.

— Да не нужно ничего этого, Альбус! — махнул рукой Скримджер, изучая отчет авроров. — Девочка законопослушна, как вы или я! Там все здание исписано рунами, как гробницы фараонов иероглифами. А в ее комнате рунескрипт усиления магического излучения. Да если бы она просто прошла мимо него с учебником по чарам — мы бы и то сигнал получили. Ее явно хотели подставить. Интересно, детка, у кого это на тебя такой зуб?

И прежде чем директор Дамблдор успел вмешаться, Мелисса Эванс сделала большие и круглые глаза и заметила:

— Да, я вроде со всеми в хороших отношениях. Разве что... — она замялась, словно не зная, продолжать ей или не стоит.

— Говори-говори, — подбодрила ее Муфалда.

— Билл Уизли, — выпалила девочка, потупившись, а потом подняла глаза на Скримджера и быстро-быстро заговорила. — Нет, вы не подумайте, что я его обвиняю. Мне казалось, мы все выяснили. Но просто он единственный, с кем я ссорилась.

— Проверим! — бодро сказал главный аврор. — А пока, поскольку все руны мы можем и не найти, а малышка ходит сюда каждый день, как на работу, предлагаю единственное возможное решение проблемы: снять наблюдение с указанного квадрата. Ты же не будешь колдовать?

Он с притворной суровостью посмотрел на девочку, а та улыбнулась:

— Сэр, колдовать в приюте — верный способ попасть в какую-нибудь научную лабораторию. На опыты. А мне еще жить хочется.

— Ну, вот и чудненько. Все, я к себе, — Скримджер снова потрепал девочку по голове и направился к выходу. — Надо еще провести работу с сыном Артура

Дамблдор поспешил было за главой Аврората, когда их обоих остановил звонкий голос:

— Мистер Скримджер, сэр, профессор Дамблдор, спасибо вам огромное! Вы оба так мне помогли! Как бы я хотела, чтобы у меня был такой отец и такой дедушка!

Со старшим сыном Артура Уизли Руфус Скримджер, разумеется, поговорил. Уж неизвестно, что там произошло во время беседы и до чего они в конечном итоге договорились, но Билл, принятый по протекции директора Хогвартса на работу в Гринготтс, пришел к Аргу, главе отдела ликвидации проклятий, и попросил перевести его в египетский филиал.

Самому же Дамблдору все же пришлось брать на поруки одного своего ученика. Этим учеником оказался Чарли Уизли, которому после разговора Билла с главой Аврората тоже почему-то перестала светить работа на Альбионе. Чарли даже пришлось тем летом брать дополнительные уроки по уходу за магическими существами у профессора Кеттлберна, чтобы через год сдать ЖАБА по этому предмету и уехать в Румынию, в драконий заповедник.

Впрочем, Мелиссе было не до трудностей рыжеволосого семейства. Единственное, что ее в данном вопросе волновало, не обидится ли на нее Перси. Перси не обиделся: отношения со старшими братьями и без Мелиссы Эванс были не слишком радужными. Успокоившись, девочка вплотную занялась собственными проблемами. А они продолжали множиться.

* * *

Оглаф, по совету Финбара, вышел на хранителя сейфов рода Слизерин. Наладить диалог со стариком Гнарлаком оказалось не так-то просто, но регулярные встречи с обильными возлияниями, во время которых Оглаф стоически и не по одному разу выслушивал историю жизни старого гоблина все же принесли определенный результат.

Проверка магией рода Слизерин оказалась действительно испытанием. И проходила она не в банке Гринготтс, а на самом севере Шотландии, в развалинах замка Салазара, где единственным сохранившимся на протяжении веков помещением оказался ритуальный зал: настолько мощным был краеугольный камень рода Великого змееязыкого.

Подробностей самого испытания Гнарлак не знал, но одно он мог сказать определенно: оно было связано с магическими способностями рода Слизерин и ни один современный маг не был в состоянии его пройти. Ведь даже если предположить, что где-то по магической Англии и бродит неучтенный Авроратом некромант, активно практикующий рунные ритуалы, у этого самородка просто не будет подходящего инструмента.

На вопрос Оглафа, что Гнарлак имеет в виду, тот ответил:

— Гвоздь можно забить и лопатой, но лучше молотком. С немертвым можно справиться и палочкой, но посох — надежнее будет!

Суть была ясна: магические дары рода Слизерин требовали посоха.

По большому счету, Мелисса могла об этом догадаться и сама. Халид с самого начала их занятий утверждал, что посох — лучшее и единственно подходящее некроманту-демонологу орудие, однако, тем не менее, создавать его для своей ученицы арабский маг не спешил. Дело это было весьма долгим и кропотливым.

По правилам, магические посохи делались из целого молодого деревца или ветви большого дерева. В первом случае у дерева просили согласия отдать свою жизнь и стать соратником мага. А во втором — разрешения срубить одну ветвь. Однако эти действия должны были сопровождаться определенными ритуалами и символическими жертвоприношениями.

После деревцу обрубали ветви и вершину, а затем, завернув его в натуральную ткань — лен, хлопок или шелк — приносили домой, где и укорачивали по росту нового владельца, а потом, в течение полугода-года разговаривали с ним, наполняя своей магической силой. И только после этого с посоха можно было снять кору, покрыть его рунами и лаком и украсить камнями и металлическими вставками так, как велело магу его сердце. На самом последнем этапе проводился ритуал привязки и наречения посоха.

В принципе, ничего сложного. Но проблема возникла еще на стадии поиска материала для посоха, ведь, учитывая официальное отношение правительства магической Британии к ритуальной магии, найти подходящее деревце на Альбионе не представлялось возможным. Однако если этот вопрос еще можно было решить, просто предприняв заграничный вояж, то следующий был из разряда головоломок: Мелисса, хотя и была гораздо выше большинства своих сверстников, тем не менее, продолжала расти и определить высоту посоха, вершина которого в идеале должна была быть на уровне от носа мага до двенадцати дюймов выше макушки, представлялось проблематичным.

Помог, как ни странно, банальный магловский ортопед. Профессор Снейп силой своего обаяния убедил эскулапа наморщить лоб и что-нибудь придумать. Оказалось, зная рост родителей, с помощью ряда определенных формул(6) можно попытаться, что называется на коленке, прикинуть возможный рост ребенка. Ортопед, впрочем, предупредил, что конечный итог будет весьма приблизительным, но все же даже такой результат был лучше, чем ничего.

В общем, собеседник — этакая личинка Пиноккио — на последний семестр второго курса и добрую половину третьего был найден в ботаническом саду одной теплой страны. Молодое деревце черной акации выразило свое желание весьма четко: там ему было скучно и оно было готово пойти с Мелиссой Эванс.

Тогда же, памятуя о словах Гнарлака об умертвиях, она с головой окунулась в изучение некромантии. Сначала, пока создавался посох, лишь в теории: Халид обладал огромным количеством книг по данной тематике и, несмотря на то, что всегда оставался ярым приверженцем южной школы некромантии, синтезировавшей арабские и иудейские достижения, владел и наработками северной, объединившей в себе прогерманские и скандинавские шаманские традиции.

В любом случае обе эти школы выделяли две большие группы немертвых: оживших мертвецов и обитателей могил и жертвенных курганов, находящихся в состоянии относительного покоя(7).

Оживших мертвецов в свою очередь делили на телесных призраков, людей, которые стали немертвыми из-за сильной любви(8) или крайней ненависти к живым(9), пробужденных колдунами умерших(10), модификацией которых и являются упоминаемые в учебниках ЗОТИ инфери, и немертвые, преследующие определенных людей или целые семьи(11).

Но, несмотря на то, что становились ожившими мертвецами по-разному, у всех видов умертвий было много общего. Например, по мнению ученых, все они отличаются невероятной физической силой и выносливостью. Взгляд любого умертвия таит в себе большую опасность, так как способен подчинить человека и увести его в могилу, вызвать общий упадок физических и духовных сил и просто свести с ума. Огромную опасность представляют и нанесенные немертвыми раны, поскольку у пострадавшего начинается процесс внутреннего гниения, да и сломанные ими кости срастаются весьма медленно, даже при приеме костероста.

К практике они приступили, когда Мелисса перешла на третий курс. В тот год она первый раз на рождественских каникулах уехала из Хогвартса и прокляла все на свете. Вместо того чтобы как все нормальные люди вешать носки у камина и есть рождественского гуся, она почти две недели шлялась по пустыне Аравийского полуострова в компании Халида, Снейпа и нескольких оборотней и поднимала труп за трупом, скелет за скелетом.

Арабский маг, живущий не первую сотню лет, прекрасно помнил, где на его родине отгремели кровопролитные сражения и осталось множество трупов, погребенных под вековыми песками.

Первое умертвие не вызвало ничего, кроме рвотных позывов. Мелисса просто упала на колени и рассталась с собственным завтраком, а вырвавшегося из-под ее контроля инфери упокоил Халид. В следующий призыв она явно перестаралась: все же посох был куда мощнее палочки. Вместо одного немертвого поднялся целый десяток. От неожиданности она вновь потеряла контроль, а когда стая озверевших инфери бросились на первого попавшегося человека, на нее саму, перепугалась до смерти, схватила посох и выдала огненный смерч такой силы, что Халиду и Снейпу пришлось ставить щиты, чтобы не сгореть самим и не дать поджариться оборотням.

Впрочем, с каждым разом получалось у нее все лучше и лучше. Однако к концу их небольшого путешествия она вдруг поняла, что начала воспринимать людей, как покорные куски мяса. Появившееся чувство напугало ее куда сильнее, чем все трупы вместе взятые, увиденные за это время.

Халид ее проблему понял и успокоил, сказав, что большинство некромантов проходит через подобные терзания. Единственный способ сохранять баланс — чаще общаться с друзьями и близкими людьми и принимать близко к сердцу их проблемы, какими бы мелкими и смешными они не казались.

Что же касается близких людей, то поисками дяди и тети Мелисса озаботилась еще после первого курса.

Надо сказать, Финбар, постепенно подбирающий себе людей из недавно обращенных маглов и волков из стаи Фенрира, разыскал их достаточно быстро. Но вот просто навестить их оказалось невозможным.

Первым к коттеджу Дурслей отправился Арг, увешанный гоблинскими артефактами, украшенными разноцветными магически заряженными камнями, которые были способны определить целый спектр наложенных чар и заклятий. Уходить ему пришлось практически сразу и порталом: сработала установленная на доме магическая сигнализация. Кстати, никаких защитных заклинаний артефакты не обнаружили.

Уже потом, когда по Литтл Уингингу с магловским фотоаппаратом и гоблинскими артефактами несколько раз погуляли Джун и ее девочки (Финбар все же наладил с ними определенный контакт, основанный на материальной заинтересованности последних), выяснилось, что Тисовая улица и ряд других, примыкающих к ней, — одна большая сигнализация, настроенная, очевидно, на кровь. Судя по всему, на кровь рода Поттер. Потому что единственным волшебным существом, на которого она никак не реагировала, был маленький черноволосый мальчик в очках. Сигнализация слабо реагировала на женщину, живущую по соседству, оказавшуюся сквибом, чуть сильнее на ее котов, книззлов-полукровок, но в полную силу на потасканного и пропитого бродягу, периодически ошивающегося на лужайке сквибки.

Естественно, Джун, проинструктированная Финбаром, сфотографировала всех подозрительных личностей. И если на женщину по большому счету всем сначала было наплевать, то в пьянчужке и Снейп, и Мелисса узнали Мундунгуса Флетчера. После Северус внимательно пересмотрел фотографии, запечатлевшие сквибку, и опознал в ней Арабеллу Фигг.

— Они оба были членами Ордена Феникса, — пояснил он.

В общем, было понятно: Дурслей опекали. И плотно. Финбар аккуратно подшил фотографии в досье на Альбуса Дамблдора и принял решение подсадить в офис Вернону своего человека. Это была, пожалуй, единственная возможность хоть что-то узнать о частной жизни семейства. Кроме того, девушке рекомендовалось играть роль увлеченной эзотерикой особы. В конце концов, к кому пойдет нормальный человек, столкнувшись с чем-то необычным? Уж точно не к медиуму по объявлению. А тут — фактически свой человек.

Кэти играла настолько убедительно и ненавязчиво, что никто не удивился, что через год мистер Дурсль все же попросил о помощи.

* * *

— Знаменитый шрам в виде молнии выглядит вот так? — Мелисса ладонью припечатала на столе лист из блокнота, переданный Кэти через Финбара.

— Ну, да, — пожал плечами профессор зельеварения. — Его описание было во всех газетах. А в 'Пророке', кажется, еще и фотография. А что?

— Что?! — чуть ли не взвыла девочка. — А то, что это не молния! Это руна! Ты понимаешь, какая это руна?!

— Ну, тут есть варианты, — Снейп вновь склонился над столом. — Похоже и на повернутый, незаконченный вольфсангель...

— Если бы! — перебила его Мелисса и достала из кармана зеркальце. — Это чертова зеркальная Соулу!

— Не может быть! — профессор выхватил зеркало у нее из рук, посмотрел на отражение руны и грязно выругался. — Почему я раньше этого не замечал?

— Видимо, потому что в газетах он был растиражирован именно как шрам в виде молнии, а не в виде зеркальной руны Соулу, — подал голос Финбар и пояснил. — Обычная манипуляция. Кстати, для непосвященных, это что, очень плохо?

— Это хуже, чем я мог себе представить, — проговорил Снейп. — Руны помимо обычного начертания, могут быть перевернутыми, поворотными и зеркальными. Перевернутая руна полностью меняет свое значение. А зеркальная руна меняет вектор направления действия. Если в прямом значении руна Соулу — это щит, поглощающий энергию, абсолютная защита, то в зеркальном она выплескивает энергию вовне.

В нашем случае, это означает, что Гарри Поттер — стихийное бедствие, а в доме Дурслей взрывается все, что может взрываться, ломается все, что может ломаться и горит все, что может гореть. И сделать с этим сейчас ничего нельзя. Единственная возможность хоть как-то выправить ситуацию — подобрать ему правильную волшебную палочку. Желательно, нейтральную, которая в нашем случае сработает как корректор.

— Сочетание тис-феникс, остролист-феникс — абсолютный джокер, — медленно проговорила Мелисса, вспомнив давнюю беседу с Олливандером, а потом тряхнула головой и добавила. — То, что братец — ходячая катастрофа, еще полбеды. Я уже подобрала несколько вполне действенных рунескриптов, поглощающих магическую энергию. Настоящая проблема в другом.

Соулу — руна воли, руна победы, руна уверенности в себе. Она воплощает ту духовную энергию, что руководит всеми искателями истины. Человек, находящийся под влиянием Соулу, не приемлет лжи окружающих и ощущает сильнейший диссонанс, когда сам действует неправильно. В общем, Соулу — это мощная просветляющая сила, дающая энергию, вдохновение и задор. Она помогает, питает и обогащает, придает силы в трудное время. Это руна могущества, работающая до победного конца.

Зеркальная же Соулу(12) превращает человека из ведущего в ведомого, делает его зависимым от чужой воли и забирает силу, необходимую для борьбы за свою свободу. Это руна отказа жить своим умом, отказа от ответственности за свою жизнь, за свои действия и принятые решения. Она культивирует и подпитывает инфантильность, неуверенность в себе и собственных силах, комплекс неполноценности. Это рабство. Но за это рабство человек, находящийся под влиянием зеркальной Соулу, будет держаться до конца.

— То есть человек становится марионеткой, — констатировал Финбар и уточнил. — Марионеткой любого, первого, кто подсуетится?

— Боюсь, того, кто эту отметину поставил, — покачал головой Снейп.

— Можно ли эту руну как-то подправить? — поинтересовался Финбар и посмотрел на девочку. — Ты же смогла подобрать формулу и создать амулет, способный предупреждать оборотней о восходящей луне и на несколько минут сдержать превращение и позволяющий уйти подальше от людей, хотя бы и порталом.

Мелисса лишь хмыкнула, а Снейп озвучил ее мысли:

— Руна на лбу, Барри. Ластик тут не поможет, только пластическая операция. Полагаю, единственный способ что-то, как ты выразился, подправить — грохнуть мага, оставившего этот знак. По официальной версии, автором шрама на голове Гарри Поттера является Темный Лорд.

— И я в этом очень сомневаюсь. Чем дальше, тем больше, — Мелисса уставилась на лист с кривовато нарисованной руной.

— Учитывая, что Авада следов не оставляет, склонен согласиться, — кивнул Северус. — Шрам, похоже, рукотворный, и я как-то не представляю себе Лорда в роли малолетнего гопника, балующегося ножиком, типа вашей Джун. К тому же я давно подозревал, что в Хеллоуин в доме Поттеров был кто-то третий. Что ж, еще одно доказательство в пользу этой версии.

* * *

— Я сказал, не приближайтесь! — голос, раздающийся из продуваемой всеми ветрами хижины, был на грани истерики. — Еще один шаг, и я стреляю!

Раздался выстрел, и пуля срикошетила по гальке в нескольких шагах от Финбара Уилана и Йена Брауна, спрятавшимися за валуном.

— Послушайте, мистер Дурсль, мы не причиним вреда ни вам, ни вашей семье, — крикнул Финбар, стараясь, чтобы его голос звучал успокаивающе.

Хотя как крик к чертям собачьим может успокоить?

Йен Браун посмотрел вниз, на упакованного, лежащего мордой в гальку Мундунгуса Флетчера, и аккуратно, можно сказать, нежно пнул его кованым ботинком под ребра.

— Падаль, — почти ласково сказал он промычавшему что-то Флетчеру, — с хрена ли ты тут палкой размахался, людей расстроил? Вот как мы теперь с ними должны разговаривать? И главный вопрос, что теперь с тобой делать? Убить?

Флетчер вновь что-то замычал.

— Убить, — констатировал Финбар.

— Пожалуй, не стоит, — раздался за их спинами спокойный баритон. — Я с ним побеседую, и он забудет все, что ему помнить не положено.

Обернувшись, они увидели поднимающихся к ним по тропинке Северуса Снейпа и Мелиссу Эванс.

— Ну, что тут у нас? — спросила Мелисса.

— Окопались у двери с ружьем. Стреляют. На контакт не идут. В то, что мы от тебя, не верят.

— Поверят, — девочка оглядела хижину и, заметив в левом верхнем углу двери огромную дыру, вытащила из кармана две шоколадные конфеты.

_______________________

(1) Вице-адмирал Горацио Нельсон — командующий британским флотом. В боях на Корсике получил осколочное ранение глаза песком и каменной крошкой. Глаз не потерял, но стал видеть им гораздо хуже. Тем не менее, массовая культура тиражирует образ именно одноглазого адмирала с повязкой на глазу.

(2) Имеется в виду Исаак Ньютон.

(3) Говенум Ревелио — заклинание определяющее, есть ли в помещении живое человеческое существо.

(4) Английская народная песенка в переводе С.Маршака.

(5) Манящие чары по тете Ро проходят на четвертом курсе.

(6) Да, такие формулы действительно существуют, хотя они и очень (!) неточные. Также можно определить продолжит человек расти или рост уже закончился путем рентгенологического исследования лучезапястных суставов.

(7) Поединок Херда и Соти можно отыскать в 'Саге о Херде и островитянах'.

(8) Персонаж 'Саги о гренландцах' Торстейн, сын Эйрика, на краткий миг становится немертвым и успокаивает свою жену Гудрит.

(9) Глам в 'Саге о Греттире'.

(10) Гудрит из 'Саги об Эйрике Рыжем' поднимает зимой поочередно мертвецов и доводит с их помощью до смерти многих людей, живших с ней на одном хуторе.

(11) Наиболее известным представителем данного вида может считаться Храпп из 'Саги о людях из Лососьей долины'.

(12) Так действительно считается. Я перелопатила не одну книгу по рунам и не один форум рунологов. Мне иногда кажется, что Роулинг сама не поняла, что написала.

ГЛАВА 4

Совсем не Робин Гуды

Член Ордена Феникса Мундунгус Флетчер лежал лицом в гальку и, несмотря на неудобство, старался не шевелиться. Он прекрасно понимал, что если... Нет! Когда выберется из этой истории, его фотокарточка будет выглядеть так, словно на ней черти горох молотили. Но не бросаться же со связанными за спиной руками на вооруженных огнестрелом людей! Что-что, но ни героем, ни дураком он никогда не был.

Вот вором был. Везучим, надо сказать, поскольку мог пробраться практически в любой дом, а самое главное — выбраться оттуда живым и невредимым. Последнее доказывало, что хотя в Хогвартсе Флетчер и не учился, поскольку не был ни сиротой, ни маглорожденным, а с деньгами в семье было банально плохо, волшебником он был неплохим. В конце концов, он же не маглов обносил, как Артур Уизли, пользующийся своим служебным положением и тырящий у якобы спасаемых им от незаконного волшебства людей тостеры, миксеры, кабели, переходники и вилки для розеток.

Разумеется, до вора по имени Джеронимо Флетчеру было как до звезд пешком. Тот, настоящий гений чар и вообще талантливый маг, был способен взломать даже поверхностный Фиделиус и, по слухам, даже собирался грабануть Гринготтс. Слухи эти и годы спустя после смерти Джеронимо циркулировали по Лютному переулку и Косой аллее и стали уже настоящей городской легендой. Кто-то в нее верил, кто-то нет, но, пожалуй, только Мундунгус знал точно: старик Джерри действительно планировал поставить красивую точку в своей карьере. А главное, мог это сделать.

Почему Флетчер был так в этом уверен? Да потому что миллион лет назад вор-легенда поймал его, чумазого рыжего мальчишку, польстившегося на хороший твидовый пиджак, на своем кармане, и неожиданно взялся обучать, несмотря на то, что Мундунгус — лишь средний полукровка, а большинство наработок старика Джерри было рассчитано на сильного, чистокровного мага. Да еще и возился с ним добрый десяток лет, пока не отпустил в свободное плавание. Разумеется, в водоем по способностям. Куда жиже того, где обретался сам.

Уже будучи взрослым, за кружкой эля Флетчер как-то поинтересовался у старого вора, почему тот выбрал именно его?

— Что я спросил, когда ты грабку свою мне в карман сунул? — вопросом на вопрос ответил тогда Джеронимо.

— Зачем ты это делаешь, шкет, — пожал плечами Флетчер.

— И ты сказа-а-ал... — протянул старик Джерри.

— Жрать хочу... — наморщив лоб, неуверенно пробормотал Мундунгус, пытаясь припомнить все обстоятельства того дня.

— Это да, — согласно кивнул Джеронимо. — Но сначала ты брякнул: 'Мне это нравится'. А 'жрать' было только потом. Люблю таких! Увлеченных!

Сам старик Джерри был фанатиком своего дела. Он обожал сложные задачи и, казалось, воровал даже не столько для того, чтобы было на что вкусно поесть, сладко поспать и — куда без этого! — хорошо потрахаться, сколько из любви к искусству и... из каких-то собственных, хотя и далеко не робин-гудовских представлений о социальной справедливости. Флетчер частенько наблюдал, как Джеронимо мерит шагами очередную комнату в очередном трактире в Лютном и бормочет:

— Зажрался этот... — фамилия тут особого значения не имела, поскольку даже такие мастодонты, как Малфои или Блэки, не могли избежать внимания Джеронимо, а вот следующая фраза была основополагающей. — Пора ему напомнить, что на каждую хитрую задницу всегда найдется хрен с винтом.

Спустя некоторое время, упомянутая задница осознавала, что никакая она не хитрая: Джерри проникал в дом жертвы, какие бы серьезные чары там ни стояли, и брал одну вещь. Всего одну. Правда, вещью этой всегда был перстень главы рода, который снимался прямо с пальца. После этого в разделе объявлений 'Ежедневного пророка' стабильно появлялась заметка с предложением выкупить некий предмет за солидную, но не чрезмерно, сумму и номер анонимной ячейки — когда-то гоблины предоставляли и подобную услугу! — в филиале Гринготтс в какой-нибудь банановой республике.

Пожалуй, единственными не окученными таким образом оставались сами гоблины. Да старик Джерри и не тронул бы зеленомордых, если бы в середине семидесятых те под давлением аристократии не стали привязывать вновь открываемые счета к магии владельца, чем фактически перекрыли Джеронимо кислород.

Тогда старик Джерри, почувствовав себя ущемленным и оскорбленным в лучших чувствах, выдал в пустоту свою коронную, ставшую уже сакраментальной фразу и принялся искать управу на очередную хитрую задницу. Больше полугода занимавшийся своими делами Флетчер вообще его не видел и не слышал, пока однажды летом в окно мансарды, где он тогда обретался, не стукнулась неприметная бурая сова.

Джеронимо обнаружился в одном из известных только им двоим схронов. В ужасном состоянии. С многочисленными резаными ранами, залитыми бадьяном(1). С повисшими сосульками волосами и какими-то засохшими белыми пятнами на одежде. Цвет лица отдавал в зелень, будто он переболел слабой формой драконьей оспы, уши почему-то заострились, а во рту прибавилось зубов. Да и вообще, казалось, ни одна часть его тела не осталась прежней, словно старого вора неоднократно пытались трансфигурировать во что-то и каждый раз неудачно, прокляли пару раз в придачу, да еще и изрезали ножом.

— Я говорил, что на каждую хитрую задницу всегда найдется хрен с винтом? Говорил. А теперь ответственно заявляю: на каждый хрен с винтом всегда найдется задница с лабиринтом. Сам виноват, — прохрипел он на вопрос Мундунгуса, кто это сделал, и кивнул на мятый номер журнала 'Зельеварение сегодня' за декабрь прошлого года, валяющийся рядом с его топчаном в окружении пустых склянок от бадьяна и кроветворного.

Быстро пробежав глазами статью Горация Слагхорна, профессора зельеварения Хогвартса, об экспериментальном оборотном зелье, Флетчер, имеющий о зельеварении представление на уровне элементарных заживляющих и противопростудных составов, вопросительно поднял глаза на старика Джерри.

Оказалось, этот вариант оборотного позволял превращаться в волшебное существо, что раньше считалось принципиально невозможным. Разумеется, состав был новый, неапробированный, но Джеронимо, будучи неплохим зельеваром — не мастером, но крепким ремесленником, — прикинул на коленке свойства ингредиентов и, поняв, что не отравится, решил стать сам себе подопытным кроликом.

Позаимствовав у службы охраны Гринготтс сотрудника средней руки, — ну, да-да, похитив! — Джеронимо принял его облик и пару месяцев ходил вместо него на работу, составляя подробный план банка, с указанием охранных артефактов, контуров и ловушек. На больший срок не хватило ни редких бумслангов, шкурки которых всегда были в большом дефиците на рынке ингредиентов, ни заначки самого старика Джерри на черный день, которую пришлось угробить на заказ этих самых шкурок из-за границы, ни гоблина, служившего материалом для зелья.

Нет, разумеется, тогда гоблин еще не умер, просто для стабильного действия даже стандартного оборотного мало было пары волосков. Пары волосков хватало на глоток, который обеспечивал лишь несколько минут жизни в чужой личине. Для того чтобы тот же самый глоток действовал заявленный в классическом рецепте час, на пинту(2) основы необходим был уже хороший такой клок.

Спустя два месяца прическе позаимствованного гоблина позавидовал бы любой скинхед, длинные когти его были спилены под ноль, а его самого не разобрали на составляющие только потому, что у Джерри банально кончились деньги. В общем, в лучший мир охранник Гринготтса отправился практически целым. Ну, разве что создатель, если таковой вообще существует, в чем Джеронимо лично очень и очень сомневался, не досчитался бы у своего творения какой-нибудь пары лишних пальцев.

Остатков зелья вполне хватало еще на месяц. Как раз впритык, чтобы уточнить последние детали, прогуляться по облюбованным сейфам и, оставив на стене банка какую-нибудь по-мальчишески хулиганскую надпись вроде 'Здесь был Джерри', сделать ноги куда-нибудь в Аргентину или Бразилию. И так бы оно все и было, если бы экспериментальная оборотка не стала давать побочные эффекты.

Честно говоря, Джеронимо почти сразу заметил, что обратное превращение происходит как-то странно, хотя и грешил на собственную не слишком умелую варку. Например, пальцы выглядели как гоблинские даже спустя несколько часов после того, как все остальное принимало изначальный вид. А зубы уже после десяти приемов зелья так и остались острыми, как у акулы. Однако если с зубами старик Джерри еще мог смириться — гоблинский набор был куда лучше его собственного, — то начавшая выходить из-под контроля магия обеспокоила не на шутку.

Она то уходила, то возвращалась. Джерри то не мог наколдовать банальный Люмос, то вдруг без палочки творил сложнейшую трансфигурацию, то выдавал стихийный выброс, как в далеком детстве. Разумеется, проблемы с магией возникали еще не так часто, чтобы основательно испортить жизнь, но все же достаточно регулярно, чтобы стать системой. Джеронимо осознал: идти на дело с такой проблемой — подписать себе смертный приговор.

В общем, воспользовавшись тем, что в Хогвартсе как раз наступили летние каникулы, Джеронимо по уши накачался восстанавливающими и поддерживающими магию средствами, чтобы не сдуться в самый ответственный момент, и отправился в гости к хогвартскому зельевару, обитавшему тогда, как выяснилось, в Хогсмиде.

Там, не сказав приоткрывшему дверь Слагхорну ни 'Добрый вечер!', ни — что было бы более актуально, ведь это была их первая встреча! — 'Как дела!(3)', прямо с порога зарядил последнему Инкарцеро прямо в лоб и, любезно улыбаясь, толкнул плотно спеленатую тушку в первое попавшееся кресло. Затем помахал журналом со статьей перед лицом побледневшего то ли от ночной прохлады, то ли от акульей ухмылки визитера Горация и поинтересовался, какого собственно Мордреда этот знаток котла и поварешки тут понаписал и как — Джеронимо потыкал собственным пальцем с длинным, заостренным когтем собственный же треугольный зуб — вот это исправить.

— И как же? — нервно поинтересовался тогда Флетчер, вливая в Джеронимо очередное кроветворное: многочисленные порезы на теле плевать хотели на бадьян и продолжали кровоточить.

— А никак, — закашлялся старик Джерри, подавившись зельем. — Крысюка он. Вор. Пацанчик ему эссе сдал, а этот идейку стырил, вроде как доработал, сварил бурду, превратил школьного эльфа в русала да и тиснул статейку. Да ни дохлого флоббер-червя он не дорабатывал! Просто выдал краткий пересказ сочинения студента, присыпав словесной шелухой, чтобы объем получился побольше. У них там в 'Зельеварении сегодня' оплата пословная. А этот все пыхтел: какие, мол, ко мне претензии? Я же черным по белому написал: зелье не исследовано полностью. Я уж думал, лопнет от натуги. Ну, узнал я адресок пацанчика. А этого приложил — не поверишь! — Обливиэйтом, зенки его наглые черным шарфиком замотал, да и нашептал ему в ушную раковину, что я, мол, от Того-Кого. Мол, хочет его Тот-Кого, гения этакого, аж дрожит от нетерпения. Иди, говорю, мол, под руку Того-Кого. Будешь яды варить, грязнокровок травить, галеоны заколачивать. Жить будешь красиво и счастливо, правда, недолго. Этот аж с лица сбледнул.

— Ты прям поэт, шеф! — хмыкнул Мундунгус, действительно с трудом веря в то, что старик Джерри, ярый противник Обливиэйта, воспользовался этим заклинанием. — На фига такие оргии?

— А нечего ему в школе делать, плагиатору дешевому. Он детишек плохому научит. Пусть валит, — Джеронимо снова закашлялся, на этот раз кровью, и хрипло продолжил. — Не уверен, правда, что подействует сразу и навсегда. Не в форме я, шкет.

— Пацанчика-то навестил? — спросил Флетчер, промокая губы Джерри не слишком чистым носовым платком.

— Пацанчик — чума. Лет семнадцать всего. А меня — прикинь, МЕНЯ! — на тот свет определил! Целых два раза! — несмотря на многочисленные раны, восхитился Джеронимо.

Настоящего автора новой вариации оборотного Джерри нашел в магловской вонючей дыре под названием Коукворт. Нашел с трудом. Его развалюха — а судя по соседним домам, юный гений от зельеварения обитал именно в развалюхе! — была скрыта под маглоотталкивающими чарами и Фиделиусом такой силы, что Джеронимо не видел даже малейшего шва, соединяющего пространство, даже намека на неровность. Нет, разумеется, тогда он все списал на свое ухудшающееся с каждой минутой состояние, но после встречи лицом к лицу понимал, что и в лучшие свои дни вряд ли бы вскрыл этот дом.

Если бы черноволосый подросток в застиранных джинсах и ковбойке не выполз в ближайший супермаркет за продуктами, Джерри, несомненно, так и окочурился бы, обозревая заводские окрестности. Дальше пришлось импровизировать. Проводив пацанчика до магазина и прикинув маршрут, Джеронимо пристроился за углом заброшенного здания, а когда пацанчик с пакетом молока и пачкой хлопьев в руках возвращался домой, резко схватил его за плечо и воспользовался порталом. На аппарацию сил уже не хватало.

Впрочем, портал тоже сработал некорректно — магия опять выкинула коленца. Вместо того чтобы очутиться прямо в одном из лесных схронов, их выбросило на поляне, недалеко от входа.

Едва Джеронимо почувствовал твердую землю, как на его голову обрушился сильный удар, сбивший с ног, а следом полилась какая-то белая жидкость. Проморгавшись, старик Джерри поднял голову и обнаружил, что его держат на прицеле волшебной палочки, а на земле валяется треснувший пакет молока. Подняв руки в примирительном жесте, Джеронимо швырнул пацанчику под ноги 'Зельеварение сегодня'.

Тот, не опустив палочки, на кончике которой огоньком повисло какое-то заклинание, и не сводя настороженных глаз с Джерри, свободной рукой невербально притянул к себе журнал, посмотрел на статью и выругался:

— Вот козел! Мало того, что поставил мне за эссе 'Слабо'. Это все ненаучно и бездоказательно! — передразнил он, судя по всему, Слагхорна. — Мало того, что присвоил себе мой состав! Так еще и заключение опустил. А ничего, что там побочных эффектов как блох на оборотне?

Потом подросток, словно сообразив что-то, внимательно посмотрел на Джеронимо, препарируя каждую черту лица собеседника, отмечая и необычный цвет кожи, и изменившуюся форму ушей и зубов, и длинные узловатые пальцы зеленоватого цвета. Через несколько секунд глаза подростка изумленно расширились:

— Вы это пили? Вы идиот? Сколько раз? Колдовали при этом?

— Колдовал. Держал личину по восемь-десять часов в день в течение почти двух месяцев, — ответил старик Джерри, даже не возмущаясь, и лишь спросил. — Почему?

— Да потому что у каждого вида волшебных существ своя магия. Эльфы, русалки, гоблины, люди — все колдуют совершенно по-разному. Можно сказать, фонят в своем диапазоне. Многократными превращениями вы изнасиловали собственное магическое ядро, извратили его. Это все равно, как... — подбирая сравнение, подросток сбился с менторского тона. — Вы знакомы с магловскими автомобилями? Как если бы вы залили солярку в бензиновый двигатель. Да, пару метров проехали бы, а потом кранты. То, что вы продержались столько, говорит лишь о том, что вы были очень сильны. И вот так! Своими руками!

Подросток потрясенно покачал головой. Какое-то время они молчали, а потом пацанчик вновь кивнул на журнал и продолжил:

— В отличие от Слагхорна, я однократным экспериментом не удовлетворился и мучил не эльфа, как этот вивисектор, а руноследа. Поил змею зельем на основе волос домовика ежедневно в течение недели. На большее мне бы все равно не хватило денег, бумсланг — дело затратное. Так вот, через три дня каждая голова руноследа обзавелась остроконечными ушами, которые отказывались исчезать, через пять — головы срослись, а хвост превратился в некое подобие рудиментарной левой ноги, спустя же неделю этот мутант попытался аппарировать на манер домовиков и его просто разорвало на несколько неаппетитных кусков. Скажу больше, теперь я почти уверен: маги, злоупотребляющие оборотным зельем с частицами маглов, рискуют в конечном итоге стать сквибами. Правда, — тут он несколько замялся, — я не знаю, смогу ли это доказать. Вряд ли кто-то из волшебников рискнет здоровьем во имя науки. Я бы, например, не стал.

— Обратимо? — спросил побледневший Джеронимо одними губами. — Любые деньги!

— Единственное растение, которое, по моему скромному мнению, теоретически может, ну, или не может — тут надо экспериментировать! — хоть как-то стабилизировать ваше состояние, цветет раз в восемь лет. И использовать его надо в течение пяти часов, после того, как цветок был сорван. Все экземпляры этого вида учтены, а очередь на них расписана на сто миллионов лет вперед. Да и цена соответствующая. Так что, не ваш случай. К тому же вам осталось... — подросток вновь оценивающе посмотрел на Джерри и уточнил. — Когда пальцы перестали возвращаться в первоначальное состояние?

— Дней пять как.

— Тогда неделя или дней десять, — скучающим тоном констатировал подросток. — Точнее не скажу, но конечности — основные проводники магической энергии, и если они изменились, то...

Джеронимо, взбешенный тем, с каким спокойствием собеседник говорит о его скорой кончине, договорить ему не дал и швырнул в подростка Круцио, а через секунду его словно разрезала сотня ножей одновременно и он рухнул на землю, истекая кровью.

А пацан... Пацан аппарировал в неизвестном направлении.

— И чем он тебя так, шеф? — спросил Флетчер, приманивая очередной флакон с бадьяном.

— Самопал. На слух что-то вроде Секусепра Минима. Как-то так. Минима, мать его! Прикинь, что бы сделала Максима! — протянул старик Джерри, отпихивая руку Мундунгуса, и возмутился. — Да перестань ты поливать меня этим бадьяном, шкет! Я ж тебе не фикус. И вообще, я тебя не за этим звал.

— А зачем? Глазки тебе закрыть? — Флетчер попытался за грубостью спрятать собственную тревогу за жизнь старика.

— И глазки тоже.

Оказалось, позвали Мундунгуса за тем, чтобы вручить ему ключ от сундука, стоящего в том же самом схроне. Там Флетчер нашел дневники Джерри и планы почти всех когда-либо посещаемых стариком мэноров с указанием слабых мест, слепых зон, реальных и возможных мест размещения ловушек, а также подробнейший чертеж системы безопасности Гринготтс.

— Тебе гоблинов ломануть не по силам, знаю, — слабеющим голосом произнес старик Джерри. — Но пообещай, что найдешь какого-нибудь самородка, который покажет этим зеленомордым, что на каждую хитрую задницу...

— ...всегда найдется хрен с винтом, — закончили они хором.

Джеронимо вновь закашлялся, но все же успел прохрипеть между приступами:

— Главное, напишите там на стеночке: 'Здесь был Джерри!'

* * *

В дневниках Джеронимо, помимо всего прочего содержались весьма полезные примечания ко многим заклинаниям. Включая и те, которые старик Джерри маниакально вдалбливал и в Мундунгуса. Учителем он был, как и все талантливые люди, плохим, потому что искренне недоумевал, как можно не понимать то, что ему лично ясно как день. Тем не менее, к концу обучения в арсенале Флетчера все же были и снимающие охранные чары заклинания, и защитные, и даже парочка ментальных.

Да, ментальных. А что еще остается, если ненавидишь кровь, крики, насилие? Не легилименция, нет, и не — Мерлин упаси! — Империо с Обливиэйтом. Флетчер в принципе не понимал магов, которые считали заклятие, стирающее память, чем-то безобидным и частенько применяли его хотя бы даже и к маглам.

Тот же Джеронимо объяснял ему, что относительно безопасно использовать Обливиэйт сможет только легилимент, способный выделить нужный фрагмент памяти, иначе это будет не точечный удар, а ковровая бомбардировка, и далеко не факт, что попадешь, куда планировал. И вообще, зачем отягощать себе карму и уголовную статью, если и с помощью разрешенного законом Конфундуса, который, если честно, не запретили только потому, что он не влиял на свободу воли, можно горы свернуть!

И Флетчер сворачивал. Из всех передряг и неудач, которых, кстати, было так немного, что хватило бы и пальцев одной руки, чтобы их пересчитать, он выбирался с помощью этого заклинания.

Конфундусом Мундунгус выводил из строя охранные магические артефакты домов, в которые забирался. Почти всегда срабатывало, и почти всегда он приходил в щенячий восторг и изумление, не понимая, почему вообще ментальное заклятие действует на какой-нибудь медальон или барельеф. Только после смерти Джеронимо, прочитав пояснения в его дневнике, он понял: Конфундус действует лишь на артефакты, обладающие неким подобием разума и сортирующие людей по какому-либо признаку. Хотя бы по половому. Или 'свой-чужой'.

Тем же Конфундусом Флетчер вносил сумятицу в мысли волшебников, ненароком заставших его в своих спальнях или кабинетах, иногда даже получалось убедить ограбленных в том, что они сами пригласили Мундунгуса, а теперь просто жаждут презентовать ему безделушку-другую. Все зависело лишь от силы заклятия, актерского мастерства Флетчера и его умения убедительно нести чушь в те несколько минут, пока чары действуют.

Основная же прелесть этого заклинания заключалась в том, что, хотя оно считалось сложным и не входило в школьный курс, его — и его беспалочковый вариант, кстати, тоже! — при должной практике прекрасно осваивали даже маглорожденные, не говоря уже о полукровках — таких, как Флетчер. Что-что, а свободные руки в его профессии значили очень много.

Кроме того, Конфундус выгодно отличался от тех же Империо и Обливиэйта тем, что ни авроры, ни колдомедики не могли определить, подвергался ли человек его воздействию. Применение Конфундуса можно было лишь предположить, но не доказать. Если, конечно, кто-то вообще захочет довести до сведения общественности, что его облапошили.

Разумеется, некоторые ограбленные Флетчером пытались разобраться с ним своими, не всегда законными средствами, вроде нанятых головорезов, но Мундунгус словно чувствовал, когда следует сделать перерыв и залечь на дно. Хотя, конечно, было до слез обидно: он же к своим клиентам относился так, как его учил Джеронимо, — по-человечески, можно сказать, с душой. Даже бардака после себя никогда не оставлял и, хотя сам чистюлей не был, взял себе за правило перед уходом минуты две-три махать палочкой, рассылая во все стороны Репаро и очищающие заклинания.

Флетчер исходил из того, что ему не сложно, а людям не так обидно. В конце концов, магическая Британия — это большая деревня, где особо не зажируешь, поэтому определенная, где-то положительная, репутация вежливого и аккуратного вора будет не лишней, когда ему придется отправляться по второму, а то и по третьему — если доживет! — кругу.

В общем, так и жил: не слишком шикарно, но на маленькие радости хватало всегда. За многолетнюю трудовую деятельность на криминальной ниве лишь один провал он сам считал фатальным. Самое смешное, что именно с него и началась его карьера в Ордене Феникса.

Произошло это во время первой войны с Тем-Кого, через пару лет после смерти старика Джерри. Надо сказать, то время Флетчер всегда вспоминал с чувством светлой ностальгии. Как же тогда легко работалось! Одна половина достойных внимания волшебников — к этой категории нетребовательный Мундунгус относил всех, у кого было больше трех мантий и наручные часы, — закрыла свои дома и рванула на континент. Другая же хоть и осталась на Альбионе, но весьма основательно покопалась в своих гринготтских сейфах, резонно опасаясь, что, кто бы ни пришел в итоге к власти, начнет он с экспроприации столь необходимых после войны денежных средств. И неизвестно, как себя поведут гоблины: сразу поднимут лапки вверх или еще минуты две будут пафосно рассказывать о независимой политике банка.

Разумеется, монеты — это не бумажные купюры маглов, все не унесешь, да и в носке под матрасом их держать неудобно: ни носков не напасешься, ни матрасов. А вот фамильные драгоценности, дорогие безделушки и антикварные вазы дружно, как журавли осенью, перекочевывали в домашние сейфы и тайники, а некоторые даже в буфеты, гардеробы и чуланы, запиравшиеся лишь щеколдой и Коллопортусом.

Тогда же Флетчер, оценив масштаб этого броуновского движения, вихрем пронесся по информаторам в Лютном, составил полный список волшебных и смешанных населенных пунктов и двинулся по алфавиту. На седьмой букве Мундунгус очень неудачно зашел в гости в один брошенный с первого, и со второго, и с третьего — да он неделю наблюдал за этим коттеджем, не было там никого! — взгляда дом в Годриковой Впадине(4).

Очевидно, — и это минус! — кто-то там все же находился, поскольку сознание Флетчер потерял через несколько секунд после того, как, с трудом обнаружив артефакт, поддерживающий довольно мудреный защитный контур, и жахнув по нему со всей дури Конфундусом, вошел внутрь и аккуратно притворил за собой дверь. И также очевидно, — а это плюс! — этот кто-то был не слишком агрессивен, так как Мундунгус все же очнулся, очнулся на клетчатом диванчике, а перед собой на небольшом столике увидел чашку ароматнейшего чая с поднимающимся над ней паром и нежнейшие на вид плюшки с корицей на фарфоровом блюде.

Правда, на этом плюсы и заканчивались. Флетчер осознал, что у него изъяли обе его палочки, официальную, производства Олливандера, и левую, собственных ног он не чувствует, да и в комнате находится не один. По другую сторону столика обнаружились узловатые колени сидящего человека, острым углом выпирающие из-под ярко-лимонного банного халата.

Посмотрев чуть выше, Мундунгус встретился взглядом с обладателем этих самых коленей и не узнать растиражированный 'Пророком' образ великого волшебника, победителя Гриндевальда, единственного мага, которого боится Тот-Кого, и просто хорошего человека, разумеется, не мог. Перед Флетчером сидел Альбус Дамблдор собственной бородатой персоной.

— Чему обязан? — дружелюбно улыбнулся директор Хогвартса, взмахом палочки придвигая чашку поближе к своему нежданному гостю, испуганно щипавшему себя в этот момент за ногу, и, взглянув на настенные часы, развел руками. — Ну, а что было делать? Вдруг бы вы бросились на старика или решили вдруг удалиться, не оценив этот превосходный напиток? Да не волнуйтесь вы так! Скоро все пройдет, мальчик мой!

Флетчера за его тридцать с хвостиком лет называли по-разному. Он был и пацаном, и шибздиком, но чаще всего шкетом. А вот 'мальчиком' до того вечера лишь однажды: в день, когда акушерка шлепнула только что родившегося Мундунгуса по заду и громко констатировала его пол. И сейчас это несколько странное в подобной ситуации, но какое-то по-отечески теплое обращение давало определенную надежду на то, что сидящий напротив старикан — человек, действительно, неплохой, а значит, выкрутиться удастся.

Мгновенно сориентировавшись, Флетчер принялся безостановочно молоть языком, на ходу придумывая историю о каком-то не существующем в реальности, но очень дорогом друге детства, пригласившем его в гости. И то ли приятель дал ему неправильные координаты для аппарации, то ли он сам что-то напутал, но вот он здесь. Говорил Мундунгус долго, эмоционально жестикулируя и периодически восклицая: 'И как я мог так лохануться? Словно после Конфундо, чес-слово!' Дамблдор внимал ему достаточно благосклонно, кивая и задумчиво улыбаясь каким-то своим мыслям.

В эти полчаса Флетчер почти любил старикана. Казалось, великие волшебники не такие уж и небожители и Конфундус действует и на них, но, когда к ногам Флетчера стала возвращаться чувствительность, а он сам уже представлял себе, как через некоторое время просто встанет, поблагодарит за угощение, распрощается и уйдет, директор Хогвартса пристально посмотрел на него и усмехнулся:

— Какая фееричная чушь! Да еще экспромтом! Удовлетворите мое любопытство, почему Конфундус? И кстати, вы не представились.

После этих слов профессор Дамблдор Мунгунгусу резко разонравился. Заклинание не сработало, а это значило, что либо на директоре блокирующий подобную магию амулет, либо — а это гораздо серьезнее! — он ментальный маг. И хотя в официальной биографии директора Хогвартса подобного пункта не было, рисковать Флетчер не стал: максимально задержав дыхание и дождавшись, пока его щеки не запылают настолько, чтобы изображаемый стыд казался более реальным, он медленно опустил голову и, уставившись на собственные колени, принялся смущенно ковырять пальцем штанину. Теперь даже взрыв не заставил бы его поднять глаза.

— Как всегда, — печально вздохнул его визави, — все сам, все сам!

Вопреки опасениям Флетчера легилименцию к нему применять не стали, а вот имя его Дамблдор выяснил через четыре минуты тридцать восемь секунд. Именно столько времени ему понадобилось, чтобы связаться по камину с Гарриком Олливандерем, который явился на зов почти сразу, тоже в банном халате, правда, более традиционного, белого, цвета и с мокрой головой, видимо, выдернули его прямо из ванны. В темпе осмотрев обе палочки Мундунгуса, Олливандер узнал в одной из них собственное произведение, мимоходом опознав и самого Флетчера, и отбыл домываться, напоследок попеняв Мундунгусу:

— Плохо вы ее полируете, молодой человек!

Пока Флетчер мысленно клялся отполировать творение Олливандера до состояния порошка, если выберется из этой передряги, Альбус Дамблдор вновь склонился к камину, и через четверть часа из вспыхнувшего зеленью пламени в комнату шагнул злой, как голодная мантикора, Аластор Муди. Для разнообразия в цивильном. В руках у него была тоненькая картонная папочка с эмблемой Аврората. С содержимым этой самой папочки Мундунгусу и предложили ознакомиться.

Чтение было презабавное: досье на него самого.

Разглядывая редкие колдографии, листая немногочисленные заявления, жалобы и свидетельские показания, Флетчер понял: Азкабан на постоянной основе ему обеспечен, если... Если он не согласится на все, что ему сейчас предложат. В том, что некое предложение будет озвучено, он почти не сомневался, иначе его упаковали бы сразу, а не вели пространные беседы о возможном печальном будущем.

— Значит, взлом и попытка ментального воздействия... А что я всегда говорил? — громыхал Муди.

— Да-да, Аластор, постоянная бдительность! Как видишь, я бдителен, но вот мальчик — увы! — запутался, — сокрушался директор Хогвартса.

— Учитывая предыдущие подвиги 'мальчика', тянет на пожизненное.

А если предположить покушение, заказанное, скажем, последователями Того-Кого, возможен и поцелу-уй, — издевательски вытягивая губы трубочкой, протянул Муди, а потом, резко перестроившись, деловито спросил Флетчера. — Каяться будем?

Обдумав свое незавидное положение, Мундунгус припомнил советы старика Джерри, говорившего: если тебя прихватили на чем-то и задают неудобные вопросы — выкладывай то, на чем попался, и козырного туза. Тогда будут шансы сохранить козыри поменьше. Собственно, Флетчер так и поступил. Он собрал весь актерский талант, отпущенный ему природой, и, пустив слезу, несколько минут демонстративно бил себя в грудь, посыпая главу пеплом. В общем, прибеднялся по полной, рассказывая о своей тяжелой жизни, попутно удовлетворив любопытство Дамблдора по поводу Конфундуса и сдав план ограбления банка Гринготтс.

Последнее обоих его визави впечатлило особо, если судить по их ярко вспыхнувшим и мгновенно потухшим глазам. И хотя больше они свой интерес ничем не выдали, но шутки-прибаутки оставили и перешли к делу.

Выяснилось, что Альбусу Дамблдору и его ордену благородных рыцарей в белом пригодился бы человечек неприметного вида для делишек определенного сорта и того цвета, который на белый тянет весьма слабо. В основном, по специальности Флетчера: взломать, залезть, вынести или, напротив, подложить. В обмен на согласие папочку ему, разумеется, не презентовали, хотя Мундунгус и намекал изо всех сил, однако обещали изъять ее из авроратской канцелярии, а заодно предложили 'крышу', что было более чем щедро.

Флетчер согласился, ухитрившись, однако, выторговать для себя еще одно условие: его никто, никогда и ни при каких остоятельствах не отправит на передовую. Украсть он был готов хоть сморканный носовой платок из кармана пижамных штанов Того-Кого, но скрестить палочку с ним или с кем-нибудь из его ПСов — увольте. И вообще, он — пацифист!

Пик общественно полезной активности Флетчера пришелся сразу на окончание войны. Тогда он неделями не спал, существуя на одних зельях, а потом, во время процессов над ПСами и сочувствующими Волдеморту, простой обыватель удивлялся: какие идиоты, оказывается, эти темные, даже компрометирующие письма и те сжечь не удосужились! По итогам его деятельности, те, кому следовало сесть, сели, остальным же пришлось ополовинить свои банковские счета, чтобы их оставили в покое.

Их оставили. Как и Флетчера. На какое-то время.

* * *

Однако около пяти лет назад Мундунгус снова, что называется, встал в строй. Ему рекомендовалось начать периодически появляться на улицах Литтл Уингинга. Основной целью было примелькаться и стать если не постоянной, то привычной деталью пейзажа. Второстепенной — быть на подхвате у сквибки Фигг, присматривающей за проживающим там героем магической Британии и его семейкой.

Просто мотаться по городу было скучно до челюстного вывиха, поэтому почти все время, что Флетчер проводил в Литтл Уингинге, он торчал на лужайке Фигг, от нечего делать гоняя полукниззлов Арабеллы, а временами даже дрессировал кошаков, бросая им палку, словно каким-нибудь дворнягам. А заодно и беседовал с прохожими. Вернее, пытался.

Жители респектабельного лондонского пригорода обычно снисходили до бомжеватого вида мужчины по воскресеньям после церкви. Но даже в эти дни представители среднего класса хотя и явно бронировали себе место в райских кущах, но разговаривали с Флетчером через губу, а все общение сводилось к тому, что Мундунгусу просто совали в руку мелочь или отдавали поношенные вещи.

Такая брезгливость со стороны каких-то маглов так откровенно бесила, что Флетчер уже давно прошелся бы мелким гребешком по аккуратным коттеджам этих зазнаек, вынося все подряд просто из принципа, если бы не понимал: подобная акция стала бы для него в этом городке последней, а в ближайшие планы Альбуса Дамблдора исход Мундунгуса из Литтл Уингинга явно не входил.

Зачем он вообще отсвечивал в этом городишке, Флетчер понял только два дня назад, когда директор Хогвартса, пожевав губами, попросил Мундунгуса поболтать с дядей мелкого Поттера и убедить его отправиться всей семьей на побережье. А точнее, на один ма-а-аленький пустынный островок.

Оценив крохотную точку на разложенной Дамблдором карте Британии и запомнив номера шоссе, названия грунтовок и соседних населенных пунктов, Флетчер удивленно взглянул на директора Хогвартса:

— На фига такие оргии?

Дамблдор поморщился, как и всякий раз, когда Мундунгус переходил на жаргон, но все же счел нужным объяснить, что, мол, просто не хочет, чтобы маглы, живущие по соседству, были шокированы внешним видом представителя школы, который явится, чтобы торжественно вручить маленькому Гарри письмо из Хогвартса и все ему объяснить.

Флетчер, уже давно знавший, что к маглорожденным ежегодно ходит прилизанная волосок к волоску и затянутая в хороший классический костюм Макгонагалл, удивился:

— А чем Минерва может шокировать маглов? Шалунья Минни влезла в мини? Покрасила волосы в розовый цвет?

— Нет, — снисходительно улыбнулся директор, — к малышу Гарри отправится Хагрид.

Мундунгус, на секунду представивший себе, как полуграмотный, вечно заросший и нечесаный и регулярно поддатый человек-гора будет расписывать малышу Гарри прелести волшебного мира и важность хорошего образования, несколько раз громко фыркнул, пытаясь не рассмеяться.

Тем не менее, с Дурслем он ухитрился пересечься тем же вечером. Действовал Флетчер по отработанной схеме. Прицепившись к уставшему и какому-то дерганому Вернону и получив от последнего пару фунтов, Мундунгус параллельно втюхивал ему байку о том, как в молодости путешествовал по стране со своим несуществующем в природе приятелем-макаронником по имени Конфундо и пару недель провел на одном потрясающем островке на восточном побережье Англии.

— Какой там был воздух! М-м-м, — протянул Мундунгус. — Такая расслабуха! Только я, Конфундо, виски, море, чайки, тишина и покой.

Флетчер удовлетворенно заметил, как глаза поддавшегося заклинанию Дурсля сошлись к переносице, а затем вернулись к нормальному состоянию.

— Покой, — забормотал околдованный Вернон. — Да-да, конечно, покой. Безопасность. Остров — это безопасно. Где этот остров?

А уже сегодня рано утром Флетчера вытащил из постели раздающийся в камине голос Альбуса Дамблдора. Мундунгусу следовало срочно отправиться на этот самый островок, прибраться за переусердствовавшим Хагридом и вернуть Дурслей домой. Флетчер был человеком подневольным, поэтому нехотя собрался и аппарировал по известным ему координатам.

Островок, им же самим отрекомендованный Дурслям как рай на земле, потряс: покосившаяся хибара, вырванная с мясом дверь, разбитое стекло, какие-то деревянные обломки и металлический... крендель?!.. на полу. Тяжело вздохнув, Мундунгус по многолетней привычке тремя-четырьмя Репаро, не глядя, отремонтировал все, что было в комнате. Закончив с этим, он уже хотел подняться на второй этаж, как за его спиной вдруг раздались негромкие шаги.

Впечатленный общением с Хагридом, Дурсль-старший был не слишком готов к конструктивной беседе. Он просто орал. На человека, который отправил их в эту дыру. На человека, который к тому же, как теперь выяснялось, оказался волшебником.

Однако все еще могло закончиться мирно, если бы, когда мелкий Дурсль непредусмотрительно повернулся к нему тылом, Флетчер сначала не замер, уставившись на торчащий из зада пацана поросячий хвост, а потом совершенно неприлично не заржал и не наколдовал Дадли еще и пятачок, и острые копытца — для комплекта.

Разумеется, это была лишь шутка. Мелкая месть всем доставшим его до печенок жителям Литтл Уингинга в лице отдельно взятого, ни в чем не повинного Дадли Дурсля. И, разумеется, заклятие отменялось простым Фините Инкантатем. Да и вообще, в отличие от хвоста, присобаченного Хагридом, и пятачок, и комплект копыт пропали бы сами, всего через пару часов. Но перепуганным и взбешенным родителям было уже не до объяснений.

Через несколько секунд Флетчер стоял с вытянутой вперед волшебной палочкой, а Вернон Дурсль целился ему в лицо из охотничьего ружья. Да-да, тот самый металлический крендель на полу, который сам же Мундунгус столь непредусмотрительно и починил, оказался двустволкой.

Неизвестно, чьи бы мозги в итоге оказались размазаны по стене хибары ровным слоем, но в этот момент где-то на периферии зрения Мундунгуса мелькнула какая-то смазанная тень.

Тень молнией метнулась к Флетчеру и длинными когтистыми пальцами выбила из его рук палочку, после чего сам Мундунгус взасос поцеловался с деревянным полом. Поцелуй был настолько сногсшибателен, что в себя он пришел уже на улице, лежа носом в гальку, когда незнакомые ему голоса всерьез обсуждали, убивать его или нет, и если да, то каким способом это следует сделать.

* * *

Много раз Вернон и Петуния представляли себе, как они встретятся с их девочкой, с Мелиссой. Поэтому сегодня, когда в щель между двумя плохо пригнанными досками влетели шоколадные конфеты, они несколько минут неверяще смотрели на висящий в воздухе шоколад, а потом, не сговариваясь и отпихивая друг друга локтями, бросились к двери и, путаясь в замке и щеколдах, с трудом распахнули ее.

Петуния, помнившая Мелиссу лишь ребенком и привыкшая искать ее взглядом где-то на уровне коленей взрослого человека, посмотрела вниз, надеясь увидеть ее родное круглое, как у Лили, личико, но... Внизу никого не было. Вернее, нет. Был валяющийся на земле бродяга. Над ним возвышались двое мужчин-мутантов, которых Вернон и Петуния уже видели в хижине. Сейчас они, потеряв где-то клыки и длинные когти, ожесточенно что-то доказывали стоящим к Дурслям спиной молчаливому незнакомцу, одетому во все черное, и темноволосой юной девушке, еще совсем девочке, в обычных джинсах и простом светлом джемпере.

— Хватит! — девушка вдруг тихо и властно прервала спорщиков, которые неожиданно для Дурслей ее послушались. — Профессор прав. Убрать 'это' вы успеете всегда. Сначала нужно посмотреть, что у него внутри. Выпотрошить до основания.

Петуния в ужасе ахнула, с силой втягивая воздух и прикрывая рот рукой, и в тот же момент незнакомка повернулась на звук и радостно улыбнулась.

— Тетя! Дядя! — воскликнула она и бросилась было к Дурслям.

Петуния непроизвольно отшатнулась от этой красивой, но... взрослой, чужой и кажущейся опасной девушки. По движению рядом она поняла: Вернон отступил тоже. Неизвестно, что девушка прочитала в их глазах, но остановилась она мгновенно и, как-то грустно усмехнувшись, на долю секунды зажмурилась. Когда же она вновь посмотрела на Дурслей, ее улыбка, взгляд и вообще все выражение лица больше не были радостными, лишь вежливыми и какими-то... понимающими, что ли. Словно реакция Дурслей было как раз тем, что она и ожидала.

Мелисса и в самом деле была готова к тому, что встреча с родственниками, будет совсем не мажорной. И за это в очередной раз нужно было сказать спасибо Макнабб, которая, разумеется, не могла не обратить внимание на необычно возбужденное состояние своей юной подопечной, в котором та находилась последний месяц, и не поинтересоваться, а что, собственно, творится.

Узнав, что Мелисса, возможно, нашла своих кровных родственников, которых не видела уйму лет, Элисон пристально посмотрела ей в глаза и медленно произнесла:

— Знаешь, мои родители расстались, когда мне только-только исполнилось шесть. Первые пару лет после этого мы с отцом виделись по воскресеньям, потом он переехал в Северную Ирландию, а наше общение перешло в плоскость редких писем. Когда мне было двадцать, он со своей новой семьей был в Лондоне проездом и мы договорились поужинать в ресторане. Это был один из худших дней в моей жизни. Весь вечер, все эти три часа двадцать три минуты пятнадцать секунд, я ощущала, что не оправдала ожидания. И хотя он этого так и не сказал, было видно, что ему не нравится ничего: ни выбранный мной университет, ни будущая профессия. Да даже платье, модная стрижка и цвет волос. Самое забавное, что его жена, сидящая рядом, была почти полной моей копией. Видимо, в салоне мы показывали парикмахерам одну и ту же картинку в журнале.

Макнабб на секунду замолчала, а потом продолжила:

— Но больше всего меня вывело из себя то, что он разговаривал со мной, взрослой девушкой, собирающейся замуж, как с какой-то шестилеткой. Элисон, не вертись! Элисон, возьми салфетку! Элисон, не говори так громко! Апофеозом всего этого издевательства стали последние две минуты перед тем, как он пошел провожать меня до такси. Тогда он на секунду отвернулся к жене, которая отвлекла его каким-то вопросом, а когда снова поглядел в мою сторону — просто меня не узнал. Представляешь, стоит взрослый седеющий мужчина посреди ресторана, смотрит в упор на кожаный пояс на моем платье и причитает на все лады: 'Элисон, где ты? Где ты, Элисон!'

Уже спустя несколько лет, анализируя тот вечер, я поняла: он не издевался. Он искренне ожидал увидеть ту девочку, которую оставил. А расстался он с ребенком шести лет ста четырех дней от роду.

— Почему ста четырех? — не поняла Мелисса.

— После развода мы встречались два года по воскресеньям. В году пятьдесят две недели. Пятьдесят два умножить... — договаривать Макнабб не стала, поняв, что девочка уловила ход ее рассуждений. — И тогда же мне стало понятно, почему он потерял меня в ресторане. Он искал шестилетку. Росточком чуть выше пояса взрослого человека. Сколько лет вы не виделись с родственниками?

— Почти двенадцать.

— То есть тебе было два-два с половиной. Тогда не удивляйся, если тебя будут искать на уровне пола.

— Не до такой же степени! — воскликнула Мелисса.

— До такой. И вообще, не жди многого. Это будет встреча... — тут Макнабб на секунду запнулась, но все же произнесла это слово, — чужих друг другу людей. Любить двухлетку легко: маленький ребенок не доставляет особых проблем, не лезет со своим личным мнением. Покормил, поиграл, уложил спать — ай, как хорошо! Еще проще любить двухлетке. Его покормили, с ним поиграли, его уложили, поцеловали, погладили — ой, как здорово! Полная гармония с минимумом усилий. Пойми, ты можешь им не понравиться, поскольку они, скорее всего, воспитали бы тебя совсем по-другому. Под себя. А они могут не понравиться тебе: ощущения двухлетки и подростка — это две большие разницы.

* * *

— Это я, пчелка, — спокойно сообщила Мелисса, не предпринимая больше попыток броситься к Дурслям в объятия. — Честное скаутское.

— Д-да, к-конечно, — почему-то заикаясь, пробормотала Петуния и за себя, и за молчащего и тяжело дышащего Вернона, посмотрела на стоящего рядом с Мелиссой брюнета и неожиданно для себя визгливо воскликнула. — Снейп?!

— Увы, Петуния, — развел руками ее детский неприятель. — Надеюсь, ты в добром здравии?

Выглядел он настолько хорошо, насколько хорошо мог выглядеть тот Снейп, которого она помнила. Петунии даже стало как-то по-детски обидно. Нет, красавцем в общепризнанном смысле он так и не стал — задатков не было, но отъелся, на лице больше не торчал один только нос, а в глазах горела не та злоба и подозрительность вечно шпыняемого всеми ребенка, а ум, воля и какая-то ехидная насмешка.

— Я-то в добром. А вот ты! Ты что здесь делаешь? Ты, — она на мгновение замерла, вглядываясь в лицо объявившейся племянницы, пытаясь найти хоть малейшее сходство с Лили или с собственными родителями, и, не найдя его, неуверенно протянула, — ее отец, что ли?! Вообще-то, в масть.

— Слава Богу, нет! — хором выпалили ее собеседники под аккомпанемент громкого смеха своих приятелей.

— Мои любовные похождения и их возможные последствия мы обсудим как-нибудь в другой раз. Под хорошее вино, — прервал веселье Снейп и кивнул головой в сторону Флетчера. — Сейчас нам нужно вскрыть черепушку этой шестерке, пока не нагрянул кто-нибудь посерьезнее. Минут за сорок управимся?

Он вопросительно взглянул на Мелиссу.

— Одновременно или по очереди? — уточнила она, скашивая глаза на наручные часы. — Если одновременно, то вполне.

— Подстрахуешь меня, — распорядился Снейп и, отодвинув Дурслей, вошел в хижину, попутно возвращая нос и конечности высунувшегося из-за двери Дадли, в нормальное состояние.

С хвостом этот номер не прошел. Слегка удивленный, Снейп бросил несколько диагностических заклинаний на хвост младшего Дурсля, хмыкнул и поинтересовался у уже занесенного в комнату и усаженного на стул Флетчера.

— Давай колись, чем это ты его?

— А чего сразу я? — вызверился Мундунгус. — К Хагриду все вопросы.

— Тогда потом, — кивнул Снейп. — Этот своим зонтиком Барби мог колдануть все, что угодно.

— А кто такой Хагрид? — с любопытством спросил Йен Браун.

— Недалекий верзила! — ответил профессор зельеварения.

— Тупой полувеликан, — одновременно с ним брякнул Мундунгус.

— Да, ну! Правда, полувеликан? — изумилась Мелисса.

— Ну, да, — подтвердил Флетчер, понимая всю абсурдность ситуации, при которой он сидит в одной комнате со своими потенциальными убийцами и преспокойно обсуждает генеалогическое древо школьного лесника. — Мне еще дед рассказывал, что папаша Хагрида связался с великаншей. А ведь сам росточком был с Дингла. Говорят, его Хагрид в детстве на плечо сажал.

— Я-то думала, у него просто гигантизм, а тут надо же! — восхитилась девочка. — Кстати, в Хогвартсе почти все уверены, что ему просто в детстве костерост в молоко налили.

— Вот поставлю тебе 'Тролль' по своему предмету — будешь знать, как молоть чушь! — возмутился Снейп. — Что произойдет, если здоровому человеку дать выпить костероста? Или просто неправильно рассчитать дозу?

— Обижаете, профессор, — хмыкнула девочка. — Скончается он. От болевого шока. В страшных муках. Наблюдая, как растущие кости протыкают кожу. Если вовремя меры не предпринять.

В этот момент голос подал Финбар Уилан:

— Это все, конечно, познавательно. Но меня что, одного интересует, КАК человечек, росточком с Дингла, вообще смог вступить в, не побоюсь этого слова, противоестественную связь с великаншей?

Все одновременно замолчали, пытаясь сообразить, а действительно, как это можно было сделать? А Финбар продолжил:

— И вообще, меня исключительно смущает, сколь вольные нравы царят в вашем глубоко консервативном, ксенофобском обществе. Количество экзотов на один квадратный ярд просто зашкаливает. Полугоблин имеется. Теперь выясняется, что и полувеликан. Если выяснится, что есть еще полукентавр или полурусалка, я начну сомневаться, учебное ли это заведение или лаборатория доктора Менгеле(5).

— Насчет русалок не уверен, а вот кентавр один подозрительный на примете имеется. Очень уж его не любят в стаде, — протянул Снейп, задумчиво потирая лоб, а потом, словно очнувшись, резко повернулся к Мелиссе и скомандовал. — Готова? Тогда приступаем.

Девочка кивнула, заступила за спину Флетчеру и, положив руки с двух сторон его черепа, зажмурилась. Профессор поймал взгляд глаза Мундунгуса и заглянул в его память. А перепуганные до смерти Вернон, Петуния и Дадли Дурсль, ради их же блага накрытые звуконепроницаемым куполом, чтобы не услышать лишнего, сидели на скрипящем диване и расширившимися от ужаса глазами, смотрели, как Северус Снейп и Мелисса Эванс в четыре руки 'потрошат', как они сами выразились, мозги напавшего на них, Дурслей, волшебника.

Спустя полчаса, вынырнув из как ни странно девственно чистого, без малейших ментальных закладок, разума Флетчера, Снейп несколько раз тряхнул головой, словно насквозь промокший пес, и с интересом посмотрел на Мундунгуса.

— Знаешь, мне всегда казалось, что ты меня за что-то искренне не любишь. Это было странно. Я, конечно, не самый приятный человек, но с тобой мы пересекались от силы раза два. Теперь смысл твоих претензий понятен, хотя, конечно, твой приятель Джеронимо и сам нарвался. Я, знаешь ли, очень не люблю, когда в меня швыряются непростительными. Такой вот я чудак-человек.

Мундунгус лишь гневно сверкнул глазами и хотел было что-то выпалить, но Мелисса его оборвала.

— Информация по Конфундусу для меня нова, хотя, казалось бы, все лежит на поверхности. Полагаю, вы просто жаждете подарить мне дневники этого вашего старика Джерри, не так ли, мистер Флетчер?

— Если ты внимательно смотрела, девочка, — злобно выплюнул Мундунгус, — должна была запомнить, что на каждую хитрую задницу всегда найдется хрен с винтом.

— Запомнила. Оценила, — кивнула головой Мелисса. — А еще слышала, что в конце жизни ваш незабвенный учитель понял, что на каждый хрен с винтом всегда найдется задница с лабиринтом.

— Да-да, — нетерпеливо прервал обмен любезностями Финбар. — А если бы этот его незабвенный учитель — кем бы он там ни был! — прожил еще дольше, то с удивлением обнаружил бы, что на каждую задницу с лабиринтом всегда найдется хрен с винтом и путеводителем. Эту цепочку можно при желании продолжить до бесконечности. Давайте-ка, суммируйте для непосвященных.

Внимательно выслушав краткий пересказ, воспоминаний Мундунгуса, Финбар Уилан быстро посмотрел на часы, а потом и на Снейпа:

— Половина одиннадцатого. Сколько тебе понадобится времени, чтобы вытащить из мозгов этого красавца воспоминание о гипотетическом ограблении Гринготтса и очистить его от сопутствующего мусора?

— Мне нужен думосбор. И если мы прямо сейчас перенесемся ко мне в Паучий, то минут двадцать. Еще часа два на коррекцию памяти этого, как ты выразился, красавца, создание ложных воспоминаний и установление ментальных закладок. Кодовое слово сообщу тебе после, — Снейп посмотрел на Мелиссу.

— Отлично, — хлопнул в ладоши Финбар и тоже перевел взгляд на девочку. — Как быстро Оглаф сможет передать информацию руководству Гринготтс?

— Полагаю, практически сразу, — ответила она, все еще не понимая, к чему он ведет. — Они с Аргом в последнее время неплохо приподнялись.

— Предлагаю немедленно слить план ограбления гоблинам, — пояснил ей Финбар. — Во-первых, мы в дырах в системе безопасности банка сейчас совершенно не заинтересованы. Мало ли на свете Робинов Гудов! А во-вторых, у тебя завтра инициация магией. Дополнительные плюсы в резюме и лояльность гоблинов при спорной ситуации тебе точно не повредит. Согласна? Тогда погнали.

Перед тем, как отправиться вместе со связанным Флетчером к себе, профессор зельеварения посмотрел на Мелиссу и, слегка выпятив подбородок в сторону Дурслей, мягко сказал:

— Предлагаю преобразовать в кошмарный сон. Это будет более естественно, если кто-то все же решит пошерстить их память.

Мелисса на секунду прикусила губу, а потом медленно кивнула.

— Я тоже об этом думала. С мальчиком все просто — насмотрелся фильмов ужасов. Поменяем всех нас на каких-нибудь Фредди Крюгеров, Дартов Вейдеров, Чаки, а оборотни так оборотнями и останутся. Они в картинку укладываются. С дядей сложнее, но мы все у него ассоциируемся с животными. Этот — червяк, ребята — шакалы, ты — ворон, а я... — девочка грустно хмыкнула, — королевская кобра. У тети этого преобразуем в замызганного лепрекона, ребята будут немецкими овчарками, а вот мы останемся сами собой. Только ты будешь подростком, а я — несмышленой двухлеткой в бантиках. Полагаю, это приемлемо?

— Учитывая, что она знала нас обоих, вполне, — согласился профессор и, порывшись в кармане, протянул девочке какую-то визитку. — Еще поставь закладку, что первого сентября они должны приехать с Дадли по этому адресу. Пусть думают, что это какой-нибудь пластический хирург. Я думаю, к тому времени успею сварить что-нибудь от этого кретинского хвоста.

_____________________

(1) Настойка бадьяна — кровоостанавливающее, ранозаживляющее. Так Гермиона лечила раненого Рона.

(2) Английская пинта — приблизительно 0,56 литра

(3) Имеется в виду 'How do you do?' Эту фразу произносят при первом знакомстве.

(4) Разумеется, имеется в виду седьмая буква английского алфавита.

(5) Доктор Менгеле — нацистский врач, проводивший эксперименты над живыми людьми. В том числе, исследовал и репродуктивную функцию: разные виды кастрации и стерилизации.

ГЛАВА 5

...держитесь подальше от торфяных болот(1)

— Нам надо поговорить.

Мелисса вытащила палочку и посмотрела на Дурслей. Петуния, только что ошеломленно наблюдавшая, как ее давний неприятель с рыжим оборванцем в охапке буквально испаряется в воздухе, дернулась и чуть подалась в сторону, закрывая собой Дадли.

— Видимо, я чего-то не помню. Что, в глубоком младенчестве я обрывала крылышки мухам и собственноручно топила котят? Или рисовала миленькие пейзажики, вслух мечтая о Венской академии изящных искусств(2)? — брови девочки лишь чуть приподнялись, выражая недоумение, хотя внутри она еле сдерживала поднимающуюся волну раздражения, с трудом подавляя огромное желание просто стереть вновь обретенным родственникам память. Безо всяких расшаркиваний и приседаний.

Нет, Мелисса отдавала себе отчет, сколько они пережили за последний день, да и за предыдущие годы тоже, но все же рассчитывала на несколько более теплую встречу, учитывая, какой кровью — в буквальном смысле этого слова — ей дались их поиски.

В любом случае вопрос был риторическим, поэтому не успела смутившаяся миссис Дурсль на него ответить, как Мелисса глубоко вздохнула и покачала головой:

— Полагаю, нам одинаково неловко. Я тоже не знаю, как себя с вами вести и чего ждать, поэтому давайте так: мы, — девочка кивнула в сторону своих сопровождающих, — рассказываем вам одну историю, вы отвечаете на пару вопросов, а потом мы помогаем вам быстро и безопасно вернуться домой. И чтобы нам всем было проще... Тетя, вам известно о магических клятвах?

Действительно, о волшебных обетах, нарушение которых карается потерей магии или даже смертью, Петуния знала еще от сестры, поэтому облегченно выдохнула, когда после ее кивка Мелисса дала клятву, что ни она, ни один из ее людей, присутствующих в хижине, не имеют намерений причинять вред семейству Дурслей. А уж когда после этого девочка прямо из воздуха наколдовала несколько удобных на вид — куда лучше старого скрипучего дивана, стоящего в комнате! — кресел, и вовсе заметно расслабилась. Правда, в следующую минуту снова напряглась, услышав вопрос Вернона.

— А эти? — кивнул ее муж на мутантов за спиной Мелиссы. — Почему они не дают такую клятву?

— Они не волшебники, — коротко ответила девочка и, заметив промелькнувшее на лице Петунии беспокойство, пояснила. — Тетя, я не знаю, рассказывала ли вам Лили о магическом вассалитете и была ли в курсе, что подобное явление вообще существует, но если кратко: эти люди магически связаны со мной. Если я ручаюсь за них, а они нарушают данное мной обещание, то во время моей мучительной кончины их накрывает моим же магическим откатом, и наша развеселая компания в полном составе оказывается в аду на раскаленной сковороде. Так что...

Мелисса развела руками, словно демонстрируя весь масштаб незаинтересованности ее спутников в подобного рода эксцессах, затем уселась в одно из трансфигурированных кресел и взмахнула рукой. На кособоком столике перед ней появилась шахматная доска и фигуры. Через секунду в соседнее кресло опустился Финбар Уилан — тот самый человек, которого Вернон в свое время встретил в собственном же офисе, — и внимательно посмотрел на Дурслей:

— Итак. Уже много лет в магическом мире играют странную партию с неясной целью. Казалось бы, куда проще: цель — победа. Белые против черных. Добро против зла. Но все далеко не однозначно. Несколько лет назад, находясь в заведомо выигрышной позиции, черные, зевнув лишь одну фигуру, — Уилан картинно занес руку над доской и щелкнул пальцем по ферзю, который, упав, сшиб несколько рядом стоящих фигур, — пусть и самую сильную, растерялись, допустили множество ошибок и отступили, но белые при этом почему-то так и не поставили мат.

— Но... — запнулась Петуния, указывая на все еще перекатывающегося по небольшой дуге ферзя, — разве он был не игроком? Сестра говорила, он — главный.

— Сами себе ответьте на два вопроса, миссис Дурсль. Первый! Много ли знала... — он сделал небольшую, но многозначительную паузу, — пешка, пусть и самая что ни на есть белая? И второй! Полагаете, у черных была такая нехватка кадров, что 'главный' лично побежал давить мешающую ему мелочь? И кстати, в шахматах главный не ферзь, а король. Фигура слабая и за пешками через всю доску не охотящаяся.

— Да к чему вообще весь этот шахматный этюд? — вмешался Вернон, перебивая открывшую было рот жену. — И какое отношение он имеет к моей семье?

— Прямое: игра продолжается, на доске появляются новые пешки.

— Гарри?! — воскликнула Петуния.

— И он тоже.

— Кто еще? — глядя на Мелиссу, хором спросили Дурсли, подозревая, что сейчас прозвучит ее имя, поэтому ответ Финбара застал их врасплох.

— Вы.

— Мы-ы-ы? — протянули Дурсли и расхохотались, нервно поглядывая на своих собеседников, словно полагая, что они рассмеются следом, осознав, как нелепо звучат их предположения, и, не дождавшись, возмутились. — Бред! Кому мы вообще сдались? А главное, для чего?

Финбар, неопределенно улыбаясь, слегка наклонил голову в сторону продолжающей невозмутимо молчать Мелиссы и ответил:

— Для того чтобы вернуть на доску эту юную леди.

* * *

То, что она уже не на доске, Мелиссе стало понятно после истории с министерством магии после первого курса.

Тогда она очень долго думала, зачем нужно было так ее подставлять? Мелисса крутила и так, и этак, но вывод напрашивался неожиданный: она весьма неудобный для Дамблдора персонаж, поскольку не связана никакими долгами, клятвами, ничем ему не обязана и, несмотря ни на какие ритуалы, обладает свободой выбора. Ритуал ведь не пистолет, прижатый к виску. Скорее, хроническая болезнь. Неоперабельная аневризма, способная прорваться в любой момент, но не рычаг давления. Если поразмыслить, Дамблдор даже не мог быть уверен, что она умрет в нужный момент, а не отравится мышьяком на фоне какой-нибудь гипотетической несчастной любви в будущем, а значит, стоило ожидать новых попыток вернуть своевольную пешку на шахматную доску.

Они не заставили себя ждать.

Следующая попытка была предпринята в конце второго курса, когда директор Хогвартса, в силу своей прошлой профессии традиционно присутствовавший на экзамене по трансфигурации, заметил, что мисс Эванс явно переросла своих сверстников и предложил ей официальное ученичество.

Предложение было из тех, от которых здравомыслящие люди, особенно маглорожденные, обычно не отказываются: ученичество у Верховного чародея означало, что звание мастера, теплое местечко в магическом мире и хлеб с маслом и икрой в будущем были обеспечены. А клятва полного послушания, которую любой ученик должен давать своему мастеру... Ну, это же такие мелочи по сравнению с открывающимися перспективами!

Разумеется, Мелиссе подобное счастье и даром было не нужно.

Кроме того, с недавнего времени она вступила в переписку — спасибо Гризельде Мэрчбэнкс за протекцию! — с прусским светилом трансфигурации профессором Шульцом, отправив ему написанную с подачи Снейпа статью о трансфигурации еды в еду и результаты химического анализа стейка, полученного из черствой горбушки. Теорию, казавшуюся достаточно стройной, немец ухитрился разрушить всего лишь одной единственной коротенькой запиской:

'Вы полагаете, фройляйн, живому организму пойдет на пользу, если усвоенные из подобного мяса белки прямо в клетках вновь превратятся в углеводы? Или вы смогли составить формулу, меняющую вещество на атомном уровне? Тогда мне хотелось бы ознакомиться с расчетами и результатами вскрытия хотя бы одного существа, питавшегося подобным образом'.

Только тогда, а не после двух лет посещения уроков трансфигурации у Макгонагалл, до Мелиссы стало доходить, почему они в школе пользовались уже готовыми формулами превращения и почему их не учили составлять новые. Все было элементарно: и профессору Макгонагалл, и ученикам Хогвартса не хватало образования. И не магического, а магловского. И не школьного, а высшего.

Достаточно было провести простой эксперимент: трансфигурировать из камня двух лягушек — одну по зубодробительной формуле из учебника, а другую просто потоком магии — и препарировать обеих.

Первая лягушка полностью совпала с картинкой из учебника по зоологии, а вот о вторую, несмотря на то, что она также прыгала и квакала, как и первая, затупился скальпель. Видимо, маг, составивший сотни лет назад формулу по трансфигурации чего бы то ни было в жабу, убил не один десяток лет и умучил не одну сотню лягушек, чтобы в конечном итоге получить не правдоподобный и подвижный муляж, а вполне себе реальную квакушку, способную даже откладывать икру.

Теперь очень сомнительными казались утверждения некоторых хогвартских фанатов от трансфигурации, что мастер превращений, вроде Макгонагалл, не говоря уже о Дамблдоре, куда опаснее того же Флитвика, чемпиона Европы по магическим дуэлям, так как сможет убить противника, превратив его сердце, скажем, в камень.

Во-первых, им просто не хватило бы знаний по анатомии. А во-вторых, возможно, тот самый талантливый маг-вивисектор, исследовавший жаб, и смог бы, потратив полсотни лет и вскрыв пару тысяч трупов, вывести формулу трансфигурации человеческого сердца в... ну, во что-нибудь, вот только состояла бы она из такого количества слов и взмахов палочкой, что ни один противник не стал бы досматривать эту пантомиму до конца, а просто отправил бы незадачливого трансфигуратора к праотцам с помощью простенькой, но весьма эффективной Авады.

В общем, учитывая все это, а также то, что клятва послушания Дамблдору не укладывалась в ее идеальную картину мира, Мелисса, включив 'режим принцессы', от предложения директора вежливо отказалась.

В конце концов, стереотипы еще никто не отменял, и если у хорошеньких девочек окружающие и допускают наличие каких-никаких способностей, поскольку почти все они, не желая расстраивать маму-папу, учатся неплохо, то хорошеньким девушкам в мозгах частенько отказывают. А подросшая и начавшая оформляться, Мелисса была как раз где-то между 'какая умная девочка' и 'прелесть, какая дурочка'. Именно поэтому она смотрелась вполне органично, когда, мило покраснев, поблагодарила директора за высокую оценку и сообщила ему, что наука ее не интересует вообще. В конце концов, не все хотят перебирать пробирки и открывать радий(3). А для ее будущей карьеры... супермодели куда полезнее чары, чем трансфигурация.

— В каком смысле? — опешил Дамблдор.

— В буквальном. Видите ли, сэр, мода на женскую красоту постоянно меняется. Например, во времена Рубенса(4) были популярны дамы в теле, Кранахи(5) воспевали рахитичную красоту, Буше(6) восхищался изящными женщинами. Двадцать лет назад в моду вошли худенькие девочки-подростки, вроде Твигги, а сейчас спортивные, как Синди Кроуфорд. Постоянно поправляться и худеть только потому, что стандарты опять изменились, никакого здоровья не хватит. Так что чары — это то, что доктор прописал: волосы перекрасить, создать иллюзию пухлых или тонких губ, маленькой или большой груди.

— Колдовать при маглах запрещено! — возмутилась присутствовавшая при разговоре Макгонагалл.

— А дефилировать перед ними под чарами иллюзии нет, — пожала плечами девочка. — Да я со своими возможностями лет сорок буду востребована! Твигги удавится от зависти!

— То есть вы, — начала закипать профессор трансфигурации, — действительно хотите стать ходячей вешалкой для магловской одежды?

— Да! — радостно подтвердила Мелисса, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, и затараторила. — Всемирно известной и высокооплачиваемой вешалкой для изумительной красоты одежды, а не для этих маскировочных халатов, которые здесь по ошибке называют мантиями. Вешалкой-музой какого-нибудь кутюрье. Например, Валентино, или Армани, или Ив Сен-Лорана. Возможно, Дольче и Габбана. Но только не Готье! Нет, не Готье! Готье для меня слишком футуристичен, а я в душе все же консерватор. Хотя, если он когда-нибудь решит изменить себе, то...

Что бы именно произошло в случае измены Готье самому себе, договорить ей не дали, а выставили за дверь, порекомендовав на прощанье еще раз подумать над предложением профессора Дамблдора, ибо зарывать такой талант в землю — грех. Мелисса думать отказалась, возразив, что зарывать такую красоту в пергаменты — грех вдвойне, ибо красота спасет мир.

Снейп, узнав о произошедшем разговоре, откровенно смеялся, а вот Халид как-то неодобрительно хмыкнул и сказал то, что заставило их обоих окаменеть от изумления:

— Зря, мой недальновидный цветок.

— Зря? — Мелисса отмерла первой. — И как бы я потом справлялась с той замечательной клятвой, которую мне пришлось бы дать?

— Это только в наше время противные стороны с пеной у рта обсуждают текст клятв, внося кучу различных пунктов и дополнений, чтобы хоть как-то гарантировать их выполнение, а официальное ученичество предусматривает стандартный обет, формулировка которого неизменна уже веков тринадцать. Так что при должной практике справилась бы. И с блеском. Так же лицемерно и изящно, как монахи общества Иисуса(7) с многочисленными грехами своей паствы, — ответил арабский маг и замолчал, словно ожидая, что они сами должны догадаться, что конкретно он имел в виду.

— Казуистика(8)? — недоверчиво поинтересовался Снейп.

— И пробабилизм(9), — кивнул арабский маг. — Именно поэтому почтенного директора вашего замечательного заведения, давшего при вступлении в должность клятву о непричинении вреда ученикам, до сих пор не размазало магическим откатом. Он не считает, что вредит. Не верит в это. Причем тут вера? Ну, например, заклинание Орхидеус. Движение палочки и словесная формула одна и та же, но у кого-то получается чахлая роза, у кого-то кактус в горшке, а у кого-то букет ромашек. Или Патронус. Различный итог при прочих равных. Вывод: магия — это выражение представлений волшебника о мире. Если хотите, его веры в мир. Так и здесь. Вред — понятие растяжимое. Возьмем... Чем там вас регулярно пытаются напоить? Зельем доверия? Из чего оно состоит?

— Вода... — начал было перечислять Снейп, когда араб прервал его.

— Вот! Разве вода вредна? Нет, жизнь без нее невозможна!

— Но корень мандрагоры ядовит, — вмешалась Мелисса.

— Но он входит в состав множества лекарственных снадобий, — парировал Халид. — Значит, полезен, как и остальные ингредиенты этого зелья.

— А сам факт воздействия на психику, — нахмурился Снейп.

— А с каких пор доверие — это плохо? — деланно возмутился Халид. — Все люди — братья, все должны помогать друг другу.

— А если бы это была амортенция? — попыталась возразить Мелисса.

— Любовь — самое прекрасное чувство на земле, — отбил арабский маг.

— Яд? — подхватил Снейп.

— Тут ты и сам мог бы ответить, друг мой, — развел руками Халид. — Достаточно вспомнить, что клятва директора не менялась со времен Основателей. А это были те самые благословенные времена, когда солнце было ярче, трава зеленее и не считалось вредным пороть детей розгами, ставить их на горох, а в магических школах еще и...

— ...поить ядами на уроках алхимии, — понимающе кивнул Снейп, — дабы стимулировать желание быстро и правильно сварить антидот. А еще травить горными троллями и драконами на занятиях по боевой магии, в общем, растить суровых бруталов, готовых ко всему.

— В точку, о догадливый! — театрально поаплодировал арабский маг. — А главное, в те времена люди не были знакомы с творчеством замечательных последователей старины Игнатия(10)!

— То есть вы утверждаете, что обеты — фикция? — изумилась девочка.

— Нет. Я сказал, что обет — это вопрос веры, а человек с... — Халид на секунду замолчал, а потом обезоруживающе улыбнулся, — пластичной совестью почти всегда сможет найти лазейку.

— Почему же вы придерживаетесь клятвы, данной Северусу в отношении меня? Ваша совесть недостаточно подвижна? — невинно спросила Мелисса.

— Нет, звездочка моя, не жалуюсь. Гнется во все стороны, — усмехнулся арабский маг и кивнул в сторону профессора зельеварения. — Просто твой дальновидный друг заставил меня поклясться единственным, во что я верю: перерождением и вечностью. Это как если бы оборотень клялся луной, вампир солнцем, кентавр звездами, а человек кровью. Но... вернемся к первоначальной теме нашего разговора: к вере. Скажи, вот ты веришь в то, что слушаться вашего почтенного директора — правильно?

— Да сейчас прямо! — фыркнула Мелисса.

— Тогда стоило согласиться на его предложение. Клятва послушания средневекового формата для современного человека даже не клятва, а информация к размышлению. Велели выпить яд? Пей, но закуси безоаром. Приказали прыгнуть из окна? Прыгай, но не наружу, а внутрь. Предусмотрительно сказали прыгнуть наружу? Что, ты не наколдуешь внизу батут? Настойчиво попросили броситься на амбразуру стреляющего пулемета? Бросайся рьяно, не разбирая дороги, споткнись о камень, ударься головой и потеряй сознание. Нет, все же стоило потешить почтенного мистера Дамблдора и дать ему иллюзию контроля, глядишь, он бы и успокоился. А теперь вот думай-гадай, чем еще он захочет тебя прижать?

— Только, — голос девочки неожиданно сел, — родственниками. Если не забудет, конечно.

Не забыл.

* * *

— Дело в том, — пояснил Финбар, — что всё те же несколько лет назад эта юная леди уже принимала участие в игре. В качестве разменной пешки. Так получилось, что размен в том виде, в каком был запланирован, не состоялся. Ее неосмотрительно смахнули с доски и на какое-то время выпустили из вида.

— Погодите-погодите, — замахал руками Вернон. — Я, конечно, не гроссмейстер, но даже я знаю, что с доски снимают только 'съеденные' фигуры. Каким образом тогда она сидит тут живая и здоровая?

— В волшебном мире, дядя, шахматные фигурки живые. И их не убирают с доски. Их уничтожают, — Мелисса чуть подалась вперед и поймала взгляд мистера Дурсля, посылая ему довольно красочную картинку того, как волшебный белый шахматный слон сносит голову черной пешке. — Стирают в пыль. Не все хотят быть уничтоженными. Некоторые долго бегают по клеткам и прячутся за соседними фигурами. Лично мне чертовски повезло, что одна ладья столкнула меня на пол и дала возможность откатиться подальше и забиться на время под комод.

Девочка прикрыла глаза, обрывая зрительный контакт, и откинулась на спинку кресла, а Финбар, вновь вступивший в разговор, неожиданно спросил:

— Как вам автомобиль миссис Фигг?

Переход был настолько резким, что опешившие Вернон и Петуния неожиданно для себя принялись делиться переживаниями последних дней.

— Кошмар! В жизни бы не села в этот катафалк, если бы не совы!

— Я всего на две минуты забежал в дом за Туни и мальчиками, а чертовы птицы мало того что полностью загадили лобовое стекло, так еще и перепутали мою машину с насестом. Или на чем там они обитают?

— Сцена, достойная Лени Рифеншталь(11): толпа коричневых(12) сов как по команде поворачивает голову, не мигая смотрит на тебя круглыми глазами, протягивает правую лапу вперед и одновременно ухает!

— И в каждой чертовой лапе чертово письмо из этой чертовой школы! Ну, мы мальчиков в охапку и к Фигг.

— Почему к ней? — поинтересовалась Мелисса.

— А к кому? Уик-энд же был — все разъехались, а она ногу сломала. Уже пару недель не водитель. Как же ее развалюха провоняла кошками! Мне кажется, после этой поездочки нас еще пару недель все окрестные псы облаивать будут, — Вернон непроизвольно склонил голову к плечу и понюхал отворот пиджака, а потом, удивленно воззрившись на Финбара, как-то по-собачьи дернувшего носом, воскликнул. — Не так уж мы и пахнем!

— Нам хватило, — не согласился с ним Уилан, вспоминая, какими словами он материл и подчиненных, и в первую очередь себя.

То, что все планы по организации встречи с Дурслями полетели в тартарары, стало ясно далеко не сразу. Только через сутки дежурившие на выездах из Литтл Уингинга мальчики Финбара сообразили, что с поставленной задачей они не справились и Дурслей упустили. Молодые оборотни связались с Уиланом и, вырывая друг у друга сквозное зеркало, долго и упорно били себя кулаком в грудь, уверяя шефа, что ни из одной проехавшей мимо них машины Дурслями и не пахло. Полкиссами и шоколадом пахло. Куперами и стейком пахло. Потным констеблем и пивом несло. А уж как воняло книззлами! До слез!

Заново искать Дурслей пришлось уже Мелиссе. Разумеется, с помощью запрещенного ритуала магии крови. Сначала по карте Великобритании, потом по карте графства, а затем уже и по автомобильному атласу. Самым сложным был даже не сам поиск, а то, что в процессе нельзя было пить кроветворное, которое влияло на химический состав крови и увеличивало возможность ошибки. К моменту, когда Мелисса четко определила, где именно находятся Дурсли, ее уже мутило от кровопотери, и сейчас она с тоской представляла себе, в каком состоянии будет завтра проходить проверку магией родов, учитывая, сколько магических сил ей еще придется потратить на ментальную коррекцию разума родственников. А если они заартачатся и придется обходить собственную клятву, то — у-у-у! — даже думать об этом не хотелось!

— Свою машину вы бросили, — продолжал тем временем Уилан, — а ваш собственный запах оказался полностью перебит кошачьей мочой. Поэтому мы встречаемся здесь и сегодня, а не в Лондоне и позавчера.

— Вы что, следили за нами?! — дошло до Дурслей.

— Разумеется, — спокойно подтвердила Мелисса. — И, предваряя ваше возмущение, замечу, что рунный амулет Гарри еще работает, а дядя Вернон в тюрьму уже не сядет. Так что от нашей слежки все пока только в выигрыше.

Повисла напряженная тишина, а потом Петуния прошептала:

— То есть ты и есть знакомый рунолог секретарши Вернона?

— Во плоти, — усмехнулась девочка.

— Момент! — взревел Вернон, в отличие от жены услышавший главное. — А за что это я должен был сесть в тюрьму?

— Как за что, мистер Дурсль? За убийство. Ведь в мистера Флетчера вы выстрелить все-таки успели, — вмешался Финбар и внимательно посмотрел Мелиссе в глаза, сосредотачиваясь на той самой сцене, которую они с Йеном Брауном застали, ворвавшись пару часов назад в хижину.

Девочка взмахнула рукой, выписала в воздухе несколько замысловатых значков, и в комнате вдруг возникли прозрачные фигуры Мундунгуса с волшебной палочкой наголо и Вернона, целящегося в него из ружья. А еще через мгновение из дула ружья неторопливо, как в замедленной съемке, вылетела пуля, которая несколько секунд спустя попала прямо в правый глаз иллюзорного Флетчера.

— Так что, мистер Дурсль, — продолжил Финбар, осторожно касаясь плеча белого, как смерть, Вернона, — если бы Йен, было бы так. Выстрел снайперский.

— Я стрелял первый раз в жизни, — прохрипел Дурсль-старший, судорожно хватаясь за горло, а потом тряхнул головой и быстро забормотал. — Но он же меня спровоцировал. И он ведь волшебник, значит, в нашем мире его просто не существует! Как можно сесть за убийство того, кого нет? Да и не знал никто, что он был здесь. Его можно было бы просто бросить в море и...

Последние слова он произносил уже полушепотом, словно осознав, что именно говорит и как это все звучит со стороны. Как ни странно, осуждать его никто не стал: Петуния просто взяла его за руку и крепко сжала, а Финбар и Мелисса лишь понимающе кивнули.

— Проблема в том, что, во-первых, кто-то, — Мелисса сделала небольшой акцент на этом слове, — все же знал, что он был здесь. А во-вторых, мистер Флетчер — полукровка. Его мать-магла в свое время оформила сыну полный комплект документов, чтобы иметь возможность получать на него магловское пособие: они были чрезвычайно бедны. Так что он такой же подданный короны, как и вы.

Какое-то время мистер и миссис Дурсль тяжело молчали, а затем Петуния подняла голову и спросила:

— Но зачем вот это все?

— Затем, что кто-то вдруг решил, что бывшая пешка еще может пригодиться, — ответил ей Финбар. — Правда, неожиданно обнаружилось, что она сама не слишком горела желанием возвращаться в мир больших шахмат: на провокации принципиально не велась, к дружеским беседам была не расположена, а препараты, изменяющие сознание, не принимала по религиозным соображениям. И вот тут этот кто-то, очевидно, вспомнил сам, а заодно напомнил и пешке, как в свое время в приступе великодушия обещал ей найти ее семью. Только представьте себе эту встречу, миссис Дурсль! Мистер Дурсль в камере, вы в шоке, Дадли в слезах, а посреди всего этого бардака стоит некто весь в белом и обещает бывшей пешке, обретшей наконец своих родных, решить все их проблемы. Видимо, предполагалось, что она будет обязана шахматисту до конца дней своих, радостно прыгнет на отведенную для нее клеточку и будет делать то, что ей велят.

— Почему 'предполагалось'? — Петуния шокировано посмотрела на племянницу и заплетающимся языком пробормотала. — А... что, ты бы... поступила... по-другому... в этом... случае?

Девочка с силой выдохнула сквозь плотно стиснутые зубы, а затем негромко, словно рассуждая сама с собой, заговорила:

— Как бы ты поступила, если? Кого ты больше любишь, папу или маму? Если бы я умирал, ты бы пожертвовал мне свою почку? Если бы одновременно тонули Дадли и Гарри, кого бы вы бросились спасать, тетя? — Мелисса в упор посмотрела на медленно краснеющую Петунию. — Подобные вопросы — великолепный способ заставить собеседника чувствовать себя или лжецом, или тварью, не правда ли? Так вот, я не знаю, как бы поступила. Потому что решение в подобных ситуациях, а тем более в условиях цейтнота, принимается под влиянием момента. И я очень рада, что сегодня мне не пришлось выбирать, кто я: сволочь или самоубийца. Да и в будущем хотелось бы свести возможность подобного выбора к нулю. Поэтому вы очень поможете и мне, и себе, если сейчас согласитесь на некоторые меры безопасности.

Дурсли согласились на все: и пройти ментальную коррекцию, и постоянно носить амулеты и магические маяки, и пропить курс лечебных зелий.

А потом в течение почти четырех часов Мелисса работала с их разумом, превращая воспоминания о сегодняшней встрече в некое подобие кошмарного сна, напичканного таким количеством резких звуков и пульсирующих световых вспышек, что легилименту, решившемуся погулять в этих уголках памяти обычных на первый взгляд людей, эпилептический припадок был практически гарантирован. Особенно, если этот самый легилимент подходящего пенсионного возраста(13).

* * *

Мелисса в простой ритуальной мантии из беленого полотна по-турецки сидела на большой кочке в обнимку с посохом и с тоской смотрела на расстилающиеся перед ней болота. Впереди, в тумане, угадывалась конечная цель ее путешествия — островок твердой земли, на котором когда-то возвышался замок Слизерина. Однако до него еще надо было добраться.

Час назад на эту самую кочку ее порталом доставил старик Гнарлак — хранитель сейфов рода Слизерин. Доставил, затем вытащил из жилетного кармана хронометр, щелкнув крышкой, посмотрел на циферблат и сказал, напирая на звук 'Ч' с такой силой, словно имел к нему персональный счет:

— Полагаю, что пятнадцати минут даже вам хватит с головой, чтобы осознать всю беспочвенность претензий наглой грязнокровки на род Великого Салазара. Удачи не желаю, поскольку не верю в нее ни на гран, но на утешительную чашку горячего какао с корицей и пастилой вы — так и быть! — рассчитывать можете. Она будет ждать вас в моем кабинете в Гринготтс. И помните... — подняв палец вверх, Гнарлак сделал театральную паузу, — с каждой минутой какао будет холоднее и холоднее, поэтому не затягивайте с возвращением.

То, что на этого конкретного гоблина она впечатления не произвела, Мелиссе стало ясно сразу. Сегодня утром Гнарлак, мазнув по ней недовольным взглядом, повернулся к ее поверенному и воскликнул:

— Это ваш претендент, Оглаф? Нельзя было найти кого-нибудь менее смазливого и более сооб... — тут он демонстративно закашлялся, — серьезного.

Чего именно добивался Гнарлак своими эскападами, Мелисса не знала, но сегодня, после двух напряженных дней поисков Дурслей, у нее не было ни сил, ни желания реагировать на идиотские выпады какого-то гоблина — будь он хоть трижды хранителем сейфов хоть самого Мерлина! — и доказывать ему, что претензии грязнокровки на среднюю ветвь Певереллов уже оказались совсем не беспочвенными: кольцо рода Кадма, невидимое, но увесистое, с восьми утра сжимало безымянный палец ее правой руки.

Поэтому сейчас, в красках представив себе, какой очаровательный, тихий, а главное, услужливый инфери выйдет из этого гоблина в будущем, она просто узнала у него пароль на возвращение в Гринготтс — им, видимо, чтобы придать девочке дополнительную уверенность в себе, оказалось слово 'самозванка'! — и, взяв кольцо-портал, равнодушно проследила, как Гнарлак отбыл в свой теплый кабинет.

За тот час, что прошел с момента, как гоблин отчалил пить какао, Мелисса уже попыталась пойти по пути наименьшего сопротивления и вызвать Кричера, чтобы он просто перенес ее с уже ставшей чуть ли не родным домом кочки к виднеющимся на горизонте развалинам. Но, видимо, Слизерин в свое время основательно защитил не только свой замок, но и всю прилегающую территорию: домовик либо вообще не слышал ее зова, либо просто не мог прорваться через охранные заклинания.

Осознав бесплодность своих попыток связаться с эльфом и еще раз оценив расстояние от ее кочки до угадывающихся вдали остатков крепостной стены, Мелисса скрипнула зубами и, подозревая, что такими темпами к концу сегодняшнего дня стешет их до основания, глубоко вздохнула: похоже, все будет сложнее, чем она могла себе даже вообразить.

Попытка заморозить болото тоже ни к чему не привела: чары почему-то не действовали. И именно на торфяные массы. Трансфигурацию чего-нибудь — например, чахлого куста, растущего на ее кочке, — в мост она по понятным причинам даже не рассматривала: в конце концов, она не инженер-мостостроитель, чтобы на коленке рассчитать все нагрузки.

Однако и другие варианты, по здравому размышлению, у нее все-таки имелись. Как минимум, два!

Во-первых, и это она успеет всегда, можно вернуться в Гринготтс, к уже покрывшемуся льдинками какао с размокшей пастилой, а во-вторых, попытаться аппарировать.

Первый вариант угрожал лишь ее самолюбию, а вот второй уже и жизни, поскольку знание теории пространственного перемещения и пара практических занятий со Снейпом никаких гарантий успешного результата не давало. Да, в эти пару занятий ее ни разу не распополамило, но и четко в заданные координаты она тоже ни разу не попала. А здесь промах будет фатальным — болота не простят ошибки и в полдюйма. Аппарировав, она вполне может оказаться где-нибудь в паре футов от цели по уши в... болоте, и даже 'мяу' сказать не успеет. Довольно проблематично активировать портал с забитым торфяными массами ртом. А кроме того, никаких гарантий, что прилегающая территория не накрыта антиаппарационным барьером, тоже не было.

— Да уж, если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, — пробормотала себе под нос Мелисса и замерла.

Что ж, вот наклюнулся и третий вариант. Помнится, мистер Степплтон(14) пробирался в самый центр Гримпинской трясины с помощью длинного шеста. Тоже совсем не безопасный вариант, но тут, если ее все же начнет засасывать, у нее хоть будет несколько секунд, чтобы проорать пароль, вернуться в банк и изгваздать дорогой, ручной работы, ковер в кабинете Гнарлака.

Обозрев окрестности и чахлую растительность, на соседней кочке она обнаружила молодое деревце подходящей высоты. Вытащить из рукава палочку, взмахом руки выкорчевать его и левитировать к себе было делом одной минуты. Освободить от веток и сучков — второй. Через две минуты Мелисса воодушевленно мерила получившимся шестом глубину трясины по периметру своей кочки, а еще через две что-то так резко выдернуло его у нее из рук, что только давняя спортивная подготовка помогла ей удержать равновесие, не рухнуть вперед и не окончить свою жизнь, захлебнувшись в вонючей жиже.

— Какого...

Девочка не успела поинтересоваться у Вселенной причинами произошедшего. Вселенная, не дослушав, поспешила дать развернутый ответ: на поверхности болота выросла еще одна кочка, которая после того, как с нее медленно стекла грязь, оказалась головой инфери.

Через секунду мертвяк, вцепившись одной рукой в шест, только что вырванный у Мелиссы, другой судорожно заскреб землю уже буквально у ее ног, пытаясь выбраться из трясины. Получалось у него плохо, поэтому в следующий момент, возмутившись, видимо, этим фактом, инфери открыл рот и, оскалившись черными, полусгнившими, но при этом поразительно острыми зубами, дико и пронзительно заверещал.

Похолодев от ужаса, Мелисса увидела, как из болота показалась еще одна голова, и еще одна, и еще. Цепляясь друг за друга, они — вопреки всем законам природы — довольно споро принялись продвигаться на визг сотоварища.

Тело осознало опасность быстрее разума. Метнувшись в центр кочки, Мелисса с силой воткнула свой волшебный посох в землю, одновременно посылая магический импульс в голубой камень, украшающий его навершие. Из той точки, где посох соприкасался с землей во все стороны побежали серебристые нити, которые, переплетясь друг с другом, мгновенно соткались в переливающийся кокон несколько футов в диаметре, который сомкнулся над головой девочки.

Мелисса, получив небольшую фору, стояла в центре этого сияющего купола, пристально наблюдая за десятком-другим инферналов, бросающихся на защитный барьер, и лихорадочно искала любой другой выход отличный от возвращения в Гринготтс. Вопрос о том, чтобы спалить всю эту нежить к чертям, перед ней даже не стоял: превращать свое возможное наследство — пусть даже это и развалины на болотах, кишащих мертвецами, — в локальный филиал ада ей не улыбалось.

— Сссмешшшная двуногая, — раздалось вдруг сзади тихое шипение.

— Сссейчассс зссахочччет сссжечччь.

— И оссстанетссся ни сссс чччем.

Резко обернувшись, девочка буквально в нескольких шагах от себя увидела двух крупных болотных гадюк. Прозрачных гадюк. Призрачных гадюк. Которые, закончив в этот момент свой странный диалог, начали его сначала:

— Сссмешшшная двуногая.

— Сссейчассс зссахочччет сссжечччь.

— И оссстанетссся ни сссс чччем.

Мелисса с трудом удержала свою челюсть от стремительного падения. Создать искусственный призрак существа, обладавшего душой, дело хотя и энергозатратное, но вполне обыденное. Любой некромант средней руки при должной практике сможет сотворить нечто подобное. Но искусственный призрак животного, пусть даже и такой, хранящий по сути, как автоответчик, лишь несколько сообщений! Автоответчик, сохраняющий 'работоспособность' почти тысячелетие! Это уже совсем другая лига, недоступная простым смертным. Видимо, старик Салли все же не возражал против возрождения собственного рода, раз оставил здесь столь оригинальную подсказку. Интересно, это все или...

— Кто они? — не особо рассчитывая на ответ, на парселтанге поинтересовалась она у призрачных гадюк, продолжавших гонять свой диалог по кругу.

По телам змей прошла переливчатая волна и они — словно переключился какой-то невидимый тумблер — зашипели:

— Жшшелавшшие зсссла Ссссалазсссару.

— Теперь сссслужшшат. Веччшшно, бесссконечшшно.

— Жшшелавшшие зсссла Ссссалазсссару.

— И много зссдесссь мертвецсссов? — Мелисса прервала очередной цикл.

Вновь волна и...

— Много разссс ссстолько.

— Хватит, чшштобы зссассстелить сссобой всссю трясссину.

— Много разссс ссстолько.

Мелисса на секунду представила себе степень непопулярности своего предка, а также уровень его могущества, позволивший в конечном итоге угробить всю эту свору и поставить себе на службу. Пусть даже и после смерти. Живое воображение мгновенно среагировало, подкинув картину болота, устланного трупами. Этакий ковер. Хотя, нет! Если учесть, что это все-таки болото, то гать.

'Гать?— девочка замерла, уставившись в одну точку. — А это мысль!'

* * *

Разумеется, подчинить себе всех мертвецов, нашедших последнее пристанище в топях Слизерина, Мелисса бы не смогла физически. Впрочем, для реализации ее плана вполне хватило полусотни инферналов, которые, подчиняясь движению ее палочки, хоть и очень медленно, но верно укладывались в трясине как дрова в поленнице, а по мере того, как Мелисса осторожно продвигалась по их спинам к заветной цели, перебирались вперед и вновь создавали из своих тел более-менее надежную переправу.

Путь до полуразрушенной крепостной стены, окружавшей развалины замка Слизерин, занял порядка пяти часов, и к концу этого вынужденного путешествия Мелисса была выжата как лимон. У нее болело все: руки-ноги, голова, даже корни волос и ногти, казалось, неожиданно обзавелись нервными окончаниями. Впрочем, это было не удивительно, учитывая, что ей, как тому Цезарю, пришлось делать одновременно несколько дел: балансировать на скользких от болотной жижи телах инфери, пытаясь при этом удержать на себе защитный кокон, созданный посохом, и с помощью палочки управлять всей этой кучей мертвецов.

Ступив, наконец, на твердую землю, Мелисса рухнула прямо на редкую сухую траву и несколько минут просто валялась с закрытыми глазами, переводя дух, потом с трудом поднялась и похромала в сторону почти до основания разрушенной каменной арки. Однако, не пройдя и пары шагов, она буквально носом ткнулась в невидимую глазу преграду: развалины оказались окружены защитным контуром.

Где-то четверть часа Мелисса носилась вдоль контура, исследуя его и ища возможные лазейки и слабые места. За это время она ухитрилась насчитать порядка двадцати охранных заклинаний, вплетенных в периметр, и это только те, которые были ей известны. Девочка даже нашла поддерживающий контур артефакт, вмурованный прямо в каменную кладку осыпающейся стены. И хотя лазеек не было, одно слабое место все же обнаружилось. Контур, похоже, не пропускал ничего, содержащее магию, поскольку ни она сама, ни управляемый ей Гнилозуб — как она мысленно обозвала того самого первого инфери, вырвавшего у нее из рук шест, — пробраться за него так и не смогли, но вот камешек, который она от досады пнула, пролетел сквозь невидимую преграду легко и непринужденно.

'А это вариант! — подумала Мелисса, пристально рассматривая переливающийся всеми цветами радуги артефакт. — Можно взять любой, подходящий по размеру камень, вырезать на нем снимающую охранные чары руну и, не активируя ее, запулить прямехонько в амулет. Теоретически энергии, излучаемой артефактом, должно хватить, чтобы активировать руну на камне и снять одно из защитных заклинаний. Вот только смысл? Даже если я смогу снять все те чары, что обнаружила, сколько их еще останется?'

— Нет, ну почему я не такой специалист по артефактам, как Халид, не маг-боевик с огромным опытом, как Сев, да даже не вор-профессионал, как учитель этого оборванца Флетчера! — воскликнула она разочарованно и запнулась на полуслове.

Какое-то время девочка напряженно обдумывала собственные слова, пытаясь сообразить, что именно ее зацепило, а потом, усмехнувшись, завертела головой в поисках подходящего по размеру булыжника. Таковых нашлось целых три. Несколько минут она, высунув от усердия язык, со всех сторон покрывала импровизированные снаряды рунными аналогами заклинания Конфундус, а потом встала на позицию и прицелилась.

Как ни странно, первый же камень угодил в яблочко. Собственная меткость так поразила Мелиссу, что от неожиданности она застыла, как соляной столб, и пропустила те десять-пятнадцать секунд, когда по защитному контуру прошла рябь и он отключился.

Во второй раз она благополучно промазала и с досадой сплюнула на землю, когда сзади раздался прерывающийся скрип, словно по стеклу скребли ржавым ножом. Вздрогнув от неожиданности, девочка обернулась и увидела трясущегося — да нет! — откровенно ржущего над ней своим потусторонним, пробирающим до костей смехом Гнилозуба.

Если бы не это, возможно последний камень тоже угодил бы в молоко, но насмешки полуразложившейся гнилушки послужили для девочки потрясающим по силе стимулом...

* * *

— Вы издеваетесь, что ли? — Мелисса со злостью треснула кулаком по массивной каменной панели с огромным количеством светящихся квадратов. — Да что я делаю не так?!

Преодолев защитный контур, она оказалась во внутреннем дворе замка и, с трудом пробравшись между обломками замковых стен, протиснулась в единственную уцелевшую дверь, ведущую, как выяснилось, в подземелья.

А вот сами подземелья оказались лабиринтом. Не то чтобы огромным и запутанным, но, тем не менее, Мелисса потратила добрых пару часов на то, чтобы добраться до этой самой панели, очевидно, скрывающей за собой проход в ритуальный зал Слизеринов.

Самым обидным оказалось то, что если бы она не сворачивала в боковые проходы по правилу руки, то избежала бы множества неприятных встреч и добралась до этого места гораздо раньше. Лабиринт был банальной обманкой, а кратчайшим расстоянием между двумя точками по-прежнему являлась прямая линия.

В тупиках и переходах лабиринта Мелисса с Гнилозубом — а этого инфери в качестве дополнительного аргумента она прихватила с собой, — повстречались и с боггартами, которые теперь имели внешность... Петунии и убеждали девочку выполнять все указания профессора Дамблдора ради общего блага и благополучия семейства Дурслей; и с привидениями всех мастей; и даже с небольшой стайкой одичавших домовиков, кинувшихся на Мелиссу с таким энтузиазмом, с каким голодные бросаются на краюху хлеба. И если с боггартами и призраками девочка с легкостью справилась самостоятельно, то в диалоге с эльфами решающую роль сыграл именно инфери: он просто оторвал домовикам головы в порядке общей очереди и радостно ими закусил.

А потом Мелисса уткнулась в эту самую панель. Очевидно, ее нужно было как-то активировать, чтобы пройти дальше, и девочка, готовая в каждую секунду отдернуть руку, осторожно прикоснулась к шершавой поверхности камня и послала слабый магический импульс.

На панели появились восемь квадратов, на которых на несколько секунд вспыхнули различные значки и фигуры, а потом медленно потухли.

— Да ладно! Тест на проверку памяти? Найдите пары одинаковых знаков? Ну, ладушки, — хмыкнула Мелисса, никогда на память не жаловавшаяся и склерозом не страдавшая, и секунд за десять активировала в нужном порядке квадраты, которые после воздействия магического импульса загорались белым светом.

Каменная плита на мгновение засияла так ярко и чисто, что у девочки потемнело в глазах, а когда она проморгалась, квадратов было уже шестнадцать. Мелисса слегка нахмурилась, подозревая, что что-то пошло не так, но, тем не менее, повторила процедуру с самого начала. Квадратов стало тридцать два. Потом шестьдесят четыре. Когда же после очередной активации на панели загорелись сто двадцать восемь квадратов, девочка не выдержала, треснула по стене кулаком и проорала тот самый вопрос:

— Да что я делаю не так?!

Ответа ей никто не дал: не считать же ответом издевательский скрип Гнилозуба, по ошибке именуемый смехом. Вдобавок ко всему она ухитрилась распороть руку об острый выступ на каменной стене и еще несколько минут угробила на то, чтобы, скрипя зубами от боли, остановить кровь и очистить и залечить рану. Когда же Мелисса вновь подняла глаза на ненавистную каменную панель, уже вполне серьезно размышляя над тем, чтобы просто разнести ее к чертям какой-нибудь Бомбардой, она с удивлением обнаружила, что один из значков... активирован, но горит не белым, как в предыдущих случаях, а красным. Видимо, на этот квадрат попало несколько капель ее крови, когда она, взмахнув рукой от неожиданности и боли, отпрыгнула от стены.

— Ну, и идиотка же я! — поняв, чем нужно было изначально активировать фигуры на стене, воскликнула Мелисса под довольное хрюканье Гнилозуба, подтверждающее ее нелестное мнение о себе самой, и, с тоской глядя на сто двадцать семь знаков, прошептала. — Сдохну ведь! От кровопотери!

Затем она на секунду прикрыла глаза, вспоминая в каком именно порядке были расположены оставшиеся фигуры, и, невербально разрезав ладонь, прикоснулась к тому квадрату, на котором был парный к уже горящему алым знак. Спустя несколько минут каменная панель, преграждавшая девочке путь, вспыхнула мягким цветом и медленно истаяла. Словно бы ее никогда не было.

* * *

Мелисса стояла в огромном круглом зале, в центре которого, за сияющим энергетическим барьером, возвышался камень рода Слизерин. Вокруг барьера концентрическими кругами расходились каменные панели с выдавленными на них рунами. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: если активировать руны в правильном порядке — барьер разрушится.

Но какой порядок правильный?

Мелисса медленно прошлась по залу, внимательно рассматривая каждую руну на каждой панели. Потом еще раз. И еще. И — хоть убей! — не видела никаких закономерностей. Это были стандартные англо-саксонские руны: Ур, Тир, Эар и так далее, и тому подобное. Только во время десятого прохода по залу в памяти девочки словно что-то щелкнуло и она, будто через вату, услышала тонкий, высокий голос, завывающий:

Ур — тур, великорог, свирепейший есть зверь,

Сражается рогами,

Прославленный скиталец пустошей,

Отважнейшее существо!

Мелисса замерла на секунду, а потом тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Однако оно тут же вернулось с новой силой: в памяти всплыла очередная строфа, произнесенная с еще большим пафосом.

Тир — Марс и путеводная звезда,

Всегда в пути, всегда во мраке ночи.

И не обманет никогда, укажет

Курс правильный в тумане и во мгле.

Перед глазами Мелиссы неожиданно возникла Батшеда Бабблинг. Именно она на самом первом уроке по Древним рунам, стремясь продемонстрировать всю красоту и величие своего предмета, на деле ухитрилась усыпить практически весь класс, декламируя эту древнюю руническую поэму(15) в различных переводах, включая свой собственный. Сама девочка, помнится, изо всех сил пыталась не вырубиться, сидя рядом с уже вовсю сопящим Люцианом, но строфа, воспевающая руну Эар, стала последней каплей и для нее.

Эар — земля могильная, внушает

Страх, отвращение живущим,

Разрушит радость, узы дружбы,

Лишь плоть остывшую с любовью примет.

'Что-то она тогда еще говорила? — Мелисса изо всех сил напрягла память, пытаясь выудить то, что могло остаться в подсознании во время того совершенно незапланированного сна на уроке. — Кажется... что с помощью этой поэмы можно выразить любую мысль, любое чувство. Достаточно лишь изменить порядок строф. Или вообще составить свою собственную. Так может... Может, и нет никакого определенного порядка рун? Может, просто нужно быть искренней?'

Она еще раз оглядела предлагаемый набор знаков и, решив, что терять ей уже нечего, выбрала пять знаков, ведущих к алтарю и наиболее точно описывающих ее сегодняшнее внутреннее состояние, вытащила палочку и, напитав по очереди руны Гифу, Тир, Нид, Эар и Йор(16), негромко продекламировала:

Дан свыше дар,

Последую за Марсом,

Превозмогу лишения и смерть,

И Йормунгарда, верю, что достигну.

Прошло несколько томительных мгновений, пока дорожка из последовательно загорающихся рун достигла магического барьера, а потом он стал расти и шириться, заставив Мелиссу инстинктивно прижаться к стене. Когда же барьер достиг последнего круга начертанных на каменном полу знаков, он неожиданно вспыхнул и рассыпался тысячами переливающихся искр, освещая каждый дюйм ритуального зала.

Путь был свободен, а на самом алтаре появилось кольцо рода Слизерин. Мелисса сама не помнила, как преодолела эти несколько шагов, помедлив секунду, взяла массивный перстень, увенчанный изумрудом, и надела его на средний палец правой руки, а в следующий момент невидимая сила швырнула ее, словно котенка, на камень, из которого в потолок прямо через ее тело ударил мощный поток магии, древней, как сам мир.

* * *

В красиво отделанном деревянными панелями кабинете банка Гринготтс, в уютном кожаном кресле, ерзая под тяжелыми взглядами Оглафа и Северуса Снейпа, сидел хранитель сейфов рода Слизерин и нервно посматривал на часы, на которых и часовая и минутная стрелки медленно, но верно стремились к двенадцати ночи.

— Вы же понимаете, что если она не вернется в течение трех минут, то вы труп? — скучающим тоном уточнил профессор зельеварения, вертя в руках свою волшебную палочку. — Виновны вы или нет. Просто, для общей гармонии.

— От себя замечу, коллега, — подхватил Оглаф, — что хоть и не смогу поучаствовать в вашем умерщвлении, но внутреннее расследование инициирую с радостью, да и скандал в газетах устрою знатный.

В этот момент часы начали бить полночь, а посреди кабинета закрутилась темная воронка, из которой на персидский, ручной работы ковер буквально выпала Мелисса. Она была бледна, глаза ее лихорадочно горели, а белая утром мантия была вся в пятнах грязи и крови. Окинув взглядом кабинет и увидев Северуса Снейпа, она протянула к нему руку:

— Кроветворное! Восстанавливающее!

Профессор мгновенно подскочил к ней и влил требуемые зелья ей в рот.

— Вот! С претенденткой все в порядке. Сейчас я позову лекаря и... — начал было Гнарлак и замер с раскрытым ртом, заметив, что на правой руке вернувшейся девочки изумрудным всполохом блеснуло кольцо Салазара.

— Претенденткой? — уточнила Мелисса, поднимая руку и показывая гоблину средний палец, то ли демонстрируя перстень, то ли посылая Гнарлака по всем известному маршруту, а затем неприятно усмехнулась. — Как корректно! А с утра я, кажется, была наглой грязнокровкой и самозванкой?

— Леди Слизерин, — с трудом заставил себя поклониться гоблин, осторожно продвигаясь к двери, — я должен пригласить директора Гринготтс...

И прежде чем гоблин успел выскочить из кабинета, он почувствовал, как его с силой впечатало в противоположную двери стену. А новоявленная леди Слизерин, призвав к себе кресло, удобно устроилась в нем, аккуратно расправив складки грязной мантии, словно бы это была не рваная тряпка, а бальное платье.

— Нет! — властно сказала она. — Ты ничего не должен директору банка. Ты должен мне. Поэтому не дергайся и отвечай на вопросы. Первое. Я хочу услышать те инструкции, которые должна была получить утром, но почему-то не получила.

Рассказывать не хотелось, но противиться воле главы рода, которому семья Гнарлака, состоящая на сегодняшний день из него одного, вот уже почти тысячу лет принадлежала с потрохами, гоблин не мог.

— Три испытания: родовые таланты, кровь, магия, — механически, как робот, отрапортовал он текст инструкций. — Ищите подсказки. Все не так, как кажется. Кроветворные и восстанавливающие зелья хранятся за каждым булыжником с монограммой Салазара.

— Неплохо. Владей я этой информацией, справилась бы куда быстрее и с меньшими потерями. Второе, — поймав взгляд гоблина, она вкрадчиво поинтересовалась. — Это было покушение на убийство?

— Не совсем! Я хотел сказать нет! — возбужденно затараторил Гнарлак, владей он своим телом, он бы сейчас интенсивно мотал головой и испуганно махал руками, отрицая любую вероятность подобного сценария. — То есть я полагал, вы поймете, что недостойны рода великого Салазара, и вернетесь.

— Кто не заинтересован в том, чтобы выморочный род Слизерин был восстановлен?

— Клан Гринготтс и... я, — выдавил из себя гоблин, бледнея.

— Причина?

— Если за тысячу лет не появится достойный претендент, содержимое сейфов отойдет в собственность банка, а я... — Гнарлак на секунду замолчал, а потом с чувством крикнул, — я буду, наконец, полностью свободен!

Мелисса задумчиво потерла висок, пытаясь хоть как-то унять головную боль. Свободен! Ему уже грязевые ванны принимать пора, к земле привыкать, а туда же — свободен!

— 'Нет рабства безнадёжней, чем рабство тех рабов, себя кто полагает свободным от оков(17)', — словно прочитав ее мысли, процитировал профессор зельеварения. — Вы же вроде пожилой гоблин. Уже поживший. Должны понимать: полной свободы не существует. Мы живем не на необитаемом острове, и каждый чем-то связан.

— Именно. Как кандалами, — медленно проговорила девочка, не замечая пронзительного взгляда профессора, и задумчиво добавила. — Думается мне, я была бы не самым плохим сюзереном для тебя. Во всяком случае, надеюсь, Оглаф всем доволен.

Мелисса посмотрела на поверенного, а он согласно кивнул.

— А что до содержимого сейфов... Там что, так много?

— Не денег, — ответил Гнарлак. — Книг и бесценных артефактов. На них уже есть покупатель.

— Что ж, — хмыкнула Мелисса, — он перетопчется. Оглаф, иди вызывай этого вашего директора банка. А ты, Гнарлак, можешь... свободно отправиться на торфяные болота Салазара. На ту самую кочку, где сегодня оставил меня. И абсолютно свободно располагать своим временем в пределах владений Слизерина.

Дождавшись, пока за поверенным закроется дверь, девочка встала, крестообразно перечеркнула правой рукой воздух, и перед ней маленьким черным торнадо закрутилась воронка, похожая на ту, из которой она вывалилась несколькими минутами ранее.

В ту же секунду Гнарлак, больше ничем не удерживаемый, рухнул на пол, а затем поднялся и медленно, упираясь изо всех сил, пытаясь сдержать непокорные ноги, пошел прямо к смерчу.

— Я выживу! — успел он с ненавистью крикнуть девочке прежде, чем воронка, поглотив его, схлопнулась.

— А это вряд ли, — меланхолично рассматривая узоры на ковре, пробормотала Мелисса. — Гнилозуб с обеда ничего не ел.

— Я не буду пока спрашивать, кто такой Гнилозуб, — мгновенно отреагировал Снейп. — Но мне хотелось бы знать, о каких кандалах ты упоминала? Магия рода что-то повесила на тебя?

Мелисса посмотрела на него и кивнула.

— Некий не признанный, но и не отсеченный Гонтами волшебник, как пиявка присосался к магии рода Слизерин. Чтобы исправить это, я должна провести ритуал. И либо полностью отсечь, либо признать его полноправным родичем. Проблема в том, что он разделил душу на энное количество частей. Поэтому в ближайшие годы моя жизнь будет проходить под лозунгом: 'Собери все кусочки души Темного Лорда и не получи прикольную Аваду в подарок!'

__________________

(1) 'Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот' — цитата из повести А.Конан-Дойля 'Собака Баскервиллей'.

(2) Имеется в виду Адольф Гитлер, который действительно неплохо рисовал и мечтал о карьере художника.

(3) Имеется в виду химик Мария Кюри. Вместе с мужем открыла радий и полоний.

(4) Питер Пауль Рубенс — фламандский художник.

(5) Лукас Кранах-старший и его сыновья Лукас Кранах-младший и Ганс Кранах — немецкие живописцы.

(6) Франсуа Буше — французский художник.

(7) Орден иезуитов.

(8) Диалектический прием схоластов, в соответствии с которым любой вопрос разбивался на различные детали и случаи, которые и рассматривались вместо решения вопроса в принципе, они создали положение, применяясь к которому всякий порок можно было не рассматривать как преступление. Например, дуэль всегда запрещалась церковью, и дуэлянты ставили своих духовников в затруднительное положение. В связи с этим один из иезуитских моралистов нашел следующее оправдание: 'Человек выходит рано утром из дому при шпаге. Разве это грех? Он направляет шаги к определенному месту — тоже не грех! Прохаживается взад и вперед, гуляет — все это совершенно невинно. Вдруг на него нападает противник; естественно, по праву самозащиты он выхватывает шпагу и обороняется; что бы затем ни случилось — неужели осудить его?'

(9) Пробабилизм или теория правдоподобия. Эта теория сводится к тому, что из двух представляющихся взглядов ни один не может считаться несомненно достоверным, а является лишь правдоподобным, и при разногласии авторитетов о дозволенности или недозволенности какого-либо поступка можно избирать любое их мнение и руководствоваться только им. Например, если дворянский сын желает смерти отца, который оставит ему наследство, это не считалось грехом: 'Позволительно сыну отвлеченным помыслом желать отцу своему смерти, — конечно не как зла для отца, но как добра для себя ради ожидаемого значительного наследства'.

(10) Игнатий Лойола (1491-1556) — основатель ордена иезуитов.

(11) Лени Рифеншталь — немецкий кинорежиссер, актриса и фотограф. Была одним из самых известных кинематографистов, работавших в период 30-40-х годов в Германии. Ее документальные фильмы, такие как 'Триумф воли' и 'Олимпия', сделали ее активным пропагандистом Третьего рейха.

(12) Форменные рубашки членов НСДРП были именно коричневого цвета. Именно поэтому нацизм называют 'коричневой чумой'. (Кстати, в фильме 'Семнадцать мгновений весны' рубашки были белыми потому, что в черно-белом фильме черная форма и коричневая рубашка смотрелись одним черным пятном).

(13) Частая смена световых импульсов действительно может (не обязательно, но может) вызвать эпилептический припадок. Этому в большей степени подвержены дети (по статистике до 30%) и люди пенсионного возраста (по статистике до 40%). (Сколько было Дамблдору в 1991 г.? 110? 112? Он не просто стар. Он — суперстар!)

(14) Персонаж повести А.Конан-Дойля 'Собака Баскервиллей'.

(15) Существующая на самом деле англо-саксонская руническая поэма. Я лишь попыталась придать прозаическому переводу стихотворный ритм.

(16) Дар (талант, способность), Марс (путеводная звезда), Нужда (лишения, испытания), Смерть (могильная земля), Йормунгард (мировой змей — символ равновесия добра и зла) соответственно.

(17) Известные строки немецкого поэта Иоганна Вольфганга фон Гёте.

ГЛАВА 6

Ограбление тысячелетия

Мелисса хмуро смотрела на пятерых почтенных гоблинов и недоумевала: 'Какого, собственно, черта здесь происходит?!'

Нет, она ни на секунду не допускала мысли, что члены совета директоров Гринготтса в полном составе решили поработать в ночь только для того, чтобы иметь возможность первыми ее поздравить. Они, конечно, сыпали красивыми словами, выражали уверенность в плодотворном сотрудничестве и восхищались ее способностями, но выглядело это весьма странно. Особенно на фоне того, что ей как не дали возможность пройти проверку рода Гонтов, так и не дают.

Разумеется, кольцо Гонтов она собиралась примерить самым первым, чтобы подстраховаться перед основными испытаниями, ведь предками Гонтов были как Певереллы, так и Слизерины. Но не сложилось. И по настолько смешной причине, что она даже поразилась, как все же похожи магический и магловский миры: хранитель сейфа Гонтов банально опаздывал на работу. Что там с ним произошло: заболел ли гоблин ОРВИ, проспал или просто потерял ключи от входной двери — Мелисса тогда даже не стала вникать, а, лишь мысленно просклоняв неизвестного ей непунктуального Бодрига на все лады, рванула по основному маршруту.

А теперь, спустя почти шестнадцать часов, ей рассказывают сказки дядюшки Римуса(1): мол, гоблин так и не объявился, поэтому, мы вас, конечно, поздравляем, но прибрать к рукам еще и род Гонтов сегодня не судьба. Кольцо в сейфе, сейф на замке, ключ у хранителя, а хранитель — незнамо где.

Мелисса посмотрела на сидящего рядом Оглафа.

Поверенный, казалось, многословные излияния собственного руководства не слушал вовсе. При первом же вежливом отказе в доступе к сейфу Гонтов, он вытащил из кармана сюртука обрывок пергамента, неловко пристроил его на остром, затянутом в темное сукно колене и теперь почти безостановочно строчил что-то огрызком карандаша. Пергамент, очевидно, был двусторонним, так как рука гоблина периодически застывала в воздухе, а сам он внимательно читал получаемые, скорее всего, от Арга — Мелисса краем глаза смогла прочитать несколько типичных для главы отдела ликвидации проклятий словечек, типа 'придурковатенький', 'журналистик', 'катастрофка' — сообщения и с каждой минутой мрачнел все сильнее. Тем не менее, взгляд Мелиссы он почувствовал и резко чиркнул длинным узловатым пальцем по собственной ладони. Некоторое время девочка не могла сообразить, что именно он хотел ей этим сказать, а потом в голове будто вспыхнула яркая лампочка. А действительно!

Мелисса перевела глаза на заливающихся соловьями директора банка и его заместителей:

— А что будет, если на правах старшего родича я потребую немедленного доступа к сейфу Гонтов, — девочка усмехнулась и неожиданно для всех перешла на гобледук, — 'увериться дабы: благополучен род сей, хранитель рачителен, вдосталь злата, в избытке сребра, а медяшек несть числа'?

От прямой цитаты из банковского 'Уложения, неизменного до конца времен' лицо главы клана Гринготт скривилось, словно ему пришлось съесть несколько фунтов незрелых лимонов вместе с кожурой.

— Столь умная и начитанная юная леди должна понимать: Бодриг не может возникнуть здесь с ключом наперевес лишь потому, что вы чего-то пожелали, — снисходительно улыбаясь, влез в разговор один из заместителей.

— Да ну? — деланно изумилась Мелисса. — А должен бы! Поправьте меня, если я ошибаюсь: по договорам, заключенным с Гринготтс до 1900-го года включительно, при высказанном полной формулой сомнении в чистоплотности служащего банка магия контракта создает стихийный портал в кабинет директора, где подозреваемый обязан появиться в течение часа и опровергнуть свою вину. Вы что, хотите меня убедить, что род, насчитывающий порядка пятисот лет своей истории, заключил с вами договор только в двадцатом веке?

В комнате повисло напряженное молчание.

— Или не хотите? — уточнила девочка, обведя взглядом неожиданно поскучневших собеседников. — Тогда единственное, что может объективно помешать неизвестному мне Бодригу прибыть сюда с ключом — как вы остроумно выразились! — наперевес, это его внезапная и трагическая кончина. Впрочем, даже если предположить, — не дай Мерлин, разумеется! — что с упомянутым Бодригом случилось что-то непоправимое, мы вполне можем обойтись и без него. Зачем нам, собственно, ключ, когда есть я — представитель сразу двух старших родов?

В этот момент кабинет озарился краткой огненной вспышкой. Из всполоха пламени на колени Оглафу выпал свернутый в трубочку пергамент, который он, не обращая внимания на недовольство, волной прокатившееся по лицам высокопоставленных гоблинов, спешно развернул. Спустя мгновение поверенный впервые за все это время поднял голову, откинулся на спинку стула, на котором сидел, и, протянув Мелиссе полученный им лист, ошарашенно выдохнул:

— А нас, оказывается, ограбили...

В руках девочки оказалась гранка статьи из готовящегося к печати утреннего номера 'Ежедневного Пророка':

'ТЕБЕ НЕ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА НИКОГДА!'

ДА НЕУЖЕЛИ?

'Тебе не выбраться отсюда никогда!' — этот рифмованный девиз банка Гринготтс известен всем гражданам Магической Британии и никогда не подвергался сомнению. Однако все когда-то случается впервые!

Из прошлого выпуска 'Пророка' наши читатели уже знают о том, что 31 июля грабитель-одиночка или группа грабителей дерзко проникли в казавшийся ранее неприступным Гринготтс.

Г-н Рикберт, пресс-секретарь банка, утверждает: ничего похищено не было. Тем не менее, из неофициальных источников нашему корреспонденту удалось выяснить: сейф ? 713, а именно туда хотели проникнуть грабители, был опустошен владельцем лишь за час до происшествия!

Сейчас расследование обстоятельств инцидента проводится исключительно силами Службы безопасности банка Гринготтс без привлечения сотрудников Аврората и Департамента охраны магического правопорядка Министерства, хотя и существует мнение, что этот вопиющий случай — дело рук неустановленных темных волшебников.

Остается лишь задаваться вопросом: почему преступники так легко, не встретив на своем пути разрекламированных гоблинским поэтом препятствий и избежав обещанных им же кар, покинули банк?

В принципе, это объясняло все, включая стойкое нежелание руководства Гринготтс подпускать Мелиссу к сейфу Гонтов, исчезновение некоего Бодрига, рабочий раж сотрудников банка и даже неинформированность Оглафа, который весь вчерашний день с восьми утра безвылазно провел в кабинете Гнарлака, ожидая возвращения Мелиссы с болот, и у которого просто не было времени отслеживать прессу или собирать сплетни.

Какое-то время девочка обдумывала прочитанное, а потом серьезно спросила, обращаясь уже только к директору Гринготтса.

— Мне произнести полную формулу объективного сомнения?

— Не имеет смысла, — мгновенно отреагировал гоблин. — Несколькими часами ранее мы провели поисковый ритуал по крови. Результата он не дал. Бодриг мертв.

— Хранилище Гонтов обокрали?

— Неизвестно. Но мимо проходили. И послание на двери сейфа оставили.

— Послание? — Мелисса на секунду замерла, а потом подозрительно сощурилась. — Не 'здесь был Джерри', часом?

При этих словах директор банка отрицательно покачал головой, чуть подался вперед и вперил тяжелый взгляд в сидящую напротив него девочку.

— Мы получили эту, — он сделал акцент на данном слове, — информацию от вашего поверенного. И, кстати, как раз 31 июля. А если учесть, что в сейф Гонтов без ключа может попасть только старший родич...

— Которым 31 июля леди Слизерин еще не являлась, — подхватил Оглаф и спокойно продолжил, — тогда, полагаю, к вознаграждению за столь полезную и своевременную информацию, предоставленную банку, стоит приплюсовать солидную сумму компенсации за необоснованные и оскорбительные подозрения. Особенно, если господа настаивают на магической клятве...

Господа не настаивали.

— Чудно! В таком случае... — начал было Оглаф, но Мелисса его перебила.

— В таком случае, проводите меня к сейфу Гонтов. И захватите опись хранимого там имущества. Надеюсь, хотя бы она не потерялась?

Дубликат инвентаризационной описи, по счастью, обнаружился в канцелярии банка. А вот внесенного в реестр в августе 1943-го года за двадцать третьим, последним, порядковым номером золотого кольца с простым камнем, на котором был выбит равносторонний треугольник с вписанной в него окружностью и высотой, проведенной к основанию, в сейфе не было.

Разумеется, никого из гоблинов это обрадовать не могло. Лишь на лице Оглафа можно было заметить проблески энтузиазма. Поверенный Мелиссы, видимо, уже в красках представил себе, как будет торговаться с советом директоров банка и что удастся с них стрясти за то, чтобы новоиспеченная аристократка не отправилась плакаться на печальную судьбу в пахнущее сладкими духами костлявое плечо вездесущей Риты Скиттер или — что гораздо хуже! — в служебную мантию какого-нибудь доблестного сотрудника Аврората.

А вот Мелиссе, казалось, и дела не было до того, что родовое кольцо, за которым она, в сущности, сюда и явилась, украли. Все те несколько минут, пока Оглаф и несколько высокопоставленных гоблинов проводили инвентаризацию более чем скромного имущества Гонтов, она простояла у входа в хранилище, уставившись на оставленное грабителем послание.

Им оказалась вовсе не надпись, а картинка. Рисунок. Этакий магический вариант магловского граффити, при первом же взгляде на который девочка не сдержалась и совершенно неаристократично прошептала:

— А-а-хре-е-не-еть!

— Вы знаете, что это означает, — раздался за спиной голос директора Гринготтса.

Он не спрашивал. Он утверждал. И подозрительности в его голосе прибавилось. Девочка глубоко вздохнула и полезла в рукав мантии за палочкой.

— Я, Мелисса Эванс, леди Слизерин, леди Певерелл, клянусь, что ни словом, ни молчанием, ни делом, ни бездействием не причастна к исчезновению и возможной смерти гоблина Бодрига и происшествию, случившемуся в банке Гринготтс тридцать первого дня седьмого месяца сего года. Пусть магия будет мне свидетелем!

Сказав это, она развернулась и, обнаружив за своей спиной не только главу клана Гринготт, но и начальника Службы безопасности, и Оглафа, в глазах которого — очевидно, счет за данный Мелиссой обет он банку все же выставит! — просто мелькали значки галлеонов, зажгла неяркий Люмос, демонстрируя истинность клятвы, а заодно и подсвечивая подмигивающих и ухмыляющихся с массивной двери хранилища кота и мышь:

— Разумеется, я знаю, что это означает. Как и любой маглорожденный и магловоспитанный волшебник. Прошу знакомиться, господа, Том и Джерри...

* * *

Литтл Хэнглтон был самой настоящей занюханной дырой.

Пятнадцать-двадцать коттеджей, примостившихся между двумя холмами, часовенка с прилегающим к ней маленьким кладбищем и паб под оригинальным названием 'Висельник', существующий исключительно за счет проезжающих мимо туристов, направляющихся на побережье.

Честно говоря, Мелисса тоже с удовольствием проехала бы мимо и даже не на побережье, а просто мимо, но, к сожалению, ей было нужно именно сюда.

Так получилось, что спустя пару дней после того самого знаменательного первого августа более-менее отдохнувшая и восстановившаяся после почти полутора суток бодрствования Мелисса вновь явилась в банк по просьбе собственного поверенного и уже вассала, которому просто-таки не терпелось похвастаться успехами на ниве шантажа клана Гринготт.

Шантаж, надо сказать, удался на славу.

Оглаф ухитрился не только выбить приятную компенсацию морального и материального ущерба, без которой девочка в принципе могла бы — хотя лишними эти деньги точно не были, ведь восстановление замка Слизерин обещало вылиться в астрономическую сумму! — обойтись, но и добился главного. Директорат банка согласился скрыть от широкой общественности возрождение двух выморочных родов и имя счастливицы, их возглавившей. А кроме того, гоблины поклялись приложить все силы для того, чтобы данная информация, максимально быстро и незаметно пройдя все положенные инстанции, тихо-мирно осела в архиве Министерства магии на самой дальней полке. При решении этого вопроса Мелиссе сказочно повезло в том, что любые сведения, касавшиеся прервавшихся к моменту образования нынешнего Министерства родов, предоставлялись в ведомство вручную и исключительно письменном виде и не были включены в чары автоматического магического оповещения. В общем, гоблины могли и собирались спустить все это на тормозах. В обмен, разумеется, на схожую любезность: Мелисса Эванс должна была напрочь забыть о том, что сейф Гонтов кто-то когда-то грабил.

В тот момент, когда девочка ставила свою подпись на магическом договоре о неразглашении, в дверь кабинета Оглафа поскреблись и на пороге появились лучащийся довольством Арг и незнакомая Мелиссе ...гоблинка? ...гоблиниха? ...в общем, представительница прекрасной половины расы гоблинов в длинном полосатом декольтированном платье.

Данная представительница прекрасной половины красотой отнюдь не блистала. Даже по гибким стандартам собственных соплеменников. Косящие в разные стороны глаза-щелочки, жесткие, непослушные рыжие космы, похожие на спутанную металлическую проволоку, и исключительно длинный, загнутый вперед нос, который громко шмыгал с периодичностью раз в две секунды.

— Уфч!

Кроме того, вдобавок ко всей своей неземной привлекательности, это чудо еще и носило не гоблинское, даже не волшебное, а магловское имя — Кунигунда.

— Как-как?! — изумилась Мелисса, которая даже в самых оригинальных своих фантазиях не смогла бы представить себе гоблина-христианина, следующего римскому канону.

Воспитывавшаяся в католическом приюте, девочка была вынуждена в добровольно-принудительном порядке познакомиться с определенным набором святых. И хотя обе Кунигунды были не слишком известны широкой публике, но монахиня, регулярно проводившая с приютскими питомицами душеспасительные беседы, упоминала их довольно часто. Дело в том, что две эти магловские королевы(2) были канонизированы в том числе и за то, что, выйдя замуж, отказали супругам в брачном ложе и дали обет целомудрия.

Правда, они еще и за прокаженными ухаживали, и золотушных лечили наложением рук, да и государствами своими достойно рулили, пока их венценосные мужья сублимировали нерастраченный супружеский пыл на поле брани, но монахиня напирала только и исключительно на целомудрие, поскольку самым страшным ночным кошмаром руководства католического приюта, учитывая становящиеся все более вольными год от года нравы, была принесшая в подоле воспитанница.

Впрочем, родители конкретно этой постоянно дергающей носом ...гоблинки? ...гоблинихи? ...в общем, женской особи расы гоблинов католиками — хвала Мерлину! — не являлись. Просто ее папенька, которым, как выяснилось между шмыгами, был тот самый испарившийся хранитель сейфа Гонтов, в свое время начитался Вольтера(3). Поэтому и назвал появившихся у него впоследствии дочерей Кунигундой и Жанной(4).

Тут эта жертва литературы восемнадцатого века неожиданно для Мелиссы сунула руку в декольте и положила на стол Оглафа небольшой потрепанный томик в рваной, дышащей на ладан обложке.

— Вот. Уфч! — снова шмыгнув носом, сказала она — Это ваше.

Девочка чуть приподнялась со стула и, не дотрагиваясь до книжки (мало ли какие магические сюрпризы могли на нее навешать), прочитала тисненое заглавие: 'Вольтер. Избранные произведения'.

— Да чистенькая она, госпожа! Как слезка младенчика! — хмыкнул Арг в ответ на ее недоверие и неожиданно пропел на неизвестный мотив, барабаня пальцами по столешнице. — Сам прове-ерил! Сам дове-ерил! Сам! Сам! Сам!

— Ага, и сам видел, куда эту книженцию еще совали и сколько раз? Сам сова-ал! Сам доста-авал! Сам! Сам! Сам! — в тон ему подхватила Мелисса, а потом посмотрела на стремительно краснеющую Кунигунду и, кивнув на книжку, поинтересовалась. — Ну, и почему это мое?

Оказалось, в августе 1943 года Бодрига, занятого в тот злополучный день в оценке полученных Гринготтсом по долгам артефактов, вызвали в Аврорат. Причем громовещатель доблестных защитников магической Британии визжал настолько истерично, что тогдашний начальник отдела ликвидации проклятий пнул своего подчиненного в камин с такой скоростью, что последний даже не успел снять защитные перчатки и поставить на стол поглощающий магические эманации контейнер, куда как раз собирался сложить обработанные предметы.

Вывалившись в зале допросов, гоблин, крепко прижимающий к груди волшебную тару, обнаружил там не только авроров, но и сотрудников Департамента охраны магического правопорядка Министерства, и... Морфина Гонта, которого не видел уже лет десять. О чем, надо сказать, жалел не слишком сильно, поскольку последние представители Гонтов были, на субъективный взгляд самого Бодрига, буйными сумасшедшими: они регулярно устраивали скандалы, периодически отсиживали в Азкабане за нападение на маглов и волшебников всех мастей и окончательно расстроили и без того находящиеся в упадке дела некогда могущественного рода.

А в тот день и без того не отличавшийся стабильностью Морфин, казалось, полностью свихнулся: он бросался на авроров, пытался задушить представителей Министерства и собственного поверенного и орал. Орал, как резаный, брызгая слюнями во все стороны, бешено вращая глазами и призывая покойных Марволо и Меропу, которые, как ему, видимо, казалось, находятся здесь же, полюбоваться на зарвавшихся грязнокровок.

Честно говоря, Бодриг, с трудом оторвавший скрюченные пальцы Морфина от собственной шеи, искренне недоумевал, почему встреча проводится в зале допросов Аврората, а не в обитой чем-нибудь мягким палате Мунго в присутствии целителя.

Впрочем, узнав, что его господина обвиняют в убийстве троих маглов, понял, что позвали его вовсе не для того, чтобы посокрушаться над бренностью всего сущего в целом и хрупкостью человеческой психики в частности, а чтобы он, приняв по описи собранные аврорами в лачуге Гонтов шмотки и забрав у Морфина кольцо рода, поместил их в хранилище.

Что Бодриг, собственно, и проделал, чудом спася большой и указательный пальцы правой руки от зубов окончательно сбесившегося Морфина, а заодно возблагодарив всех гоблинских — да и человеческих до кучи! — богов за то, что у начальника отдела ликвидации проклятий Гринготтса столь деликатный и чувствительный слух.

— А причем тут слух его шефа? — не поняла Мелисса.

— Ну, — замялась было ее собеседница и шмыгнула носом. — Уфч! От кольца просто за милю несло темной магией! Уфч! Отец говорил, будь он без перчаток, мало бы ему не показалось. Уфч! А тут так повезло! Уфч! И ему, и мистеру Гонту.

— Ему понятно, — задумчиво сказала девочка, — а в чем повезло Морфину?

— Уфч! Так контейнер же! — воскликнула Кунигунда, словно удивляясь такой недогадливости. — Мистеру Гонту не вменили хранение проклятых предметов. Уфч! Он отделался лишь пожизненным, а не поцелуем дементора.

— Да уж! Фантастическое везенье! — саркастически заметила Мелисса. — А авроры были такими тупыми, что не почувствовали, что кольцо — опасный артефакт?

— Госпожа, я встречал подобненькое, — влез в беседу Арг. — Пока такие вещички находятся на теле какого-нибудь счастливчика, они маскируются его собственной аурой. Нынешние человеческие волшебнички в массе своей почувствовать это не в состояньице.

Какое-то время, девочка молчала, размышляя о событиях тех дней, а потом спохватилась и вновь указала глазами на все еще лежащий перед ней том:

— Ну, а книжка? — напомнила она о первоначальной теме беседы.

— А ее тоже забрали из дома Гонтов. Уфч!

Мелисса недоверчиво хмыкнула:

— Магловскую книжку? Из дома убийцы маглов?

— Ну, мистер Гонт кричал, что это, мол, принес тот помолодевший магл, которого он убил. Да, и отец сомневался: не походил мистер Гонт на книгочея, — ответила Кунигунда и, шмыгнув носом, продолжила, говоря с каждой секундой все тише и тише. — Но авроры сказали — забирайте! Уфч! Он и взял... Только на время... Почитать... Уфч! Он был честным гоблином...

Мелисса бросила на 'Избранные произведения' несколько диагностических заклинаний, не обращая внимания на закатившего глаза Арга, всем своим видом демонстрирующего, что томик абсолютно безопасен, а затем, не обнаружив ничего криминального, взяла книжку в руки и неторопливо пролистала ее.

Книга была самой обыкновенной. То есть абсолютно. Правда, по нынешним временам антиквариат-антиквариатом — все же издание конца прошлого века. Видно было, что читали ее много и часто: томик просто пестрил пометками, подчеркиваниями и непонятными значками. Но больше всего внимания неизвестный хозяин книжки — а Мелисса очень сомневалась, что ее полоумный двоюродный дед зачитывался творениями французского вольнодумца! — уделил предисловию. Очевидно, особенно его заинтересовал абзац, рассказывающий о псевдониме автора.

'Arovetli'(5) — латинская анаграмма имени остроумного француза — была обведена в рамку, рядом с рамкой поставлен знак равенства, после которого четким, красивым, даже изысканным почерком было приписано 'Voltaire' и стояло аж три восклицательных знака: 'Arovetli=Voltaire!!!'

Да, это действительно было забавно! Впрочем, какая, по большому счету, ей, Мелиссе, разница, кто владелец книги и что именно он пытался найти у Вольтера? Куда больше девочку сейчас интересовало, зачем Арг притащил сюда эту шмыгающую носом жертву родительской начитанности?

Все оказалось просто. Слухи о краже из сейфа Гонтов, разумеется, никуда не просочились, но внутри банка циркулировали со страшной силой. Чтобы прекратить пересуды, нужно было найти виновного. Обвинять уже сто раз успевшего сгнить в могиле вора Джеронимо было глупо, а гипотетического маглорожденного, разукрасившего дверь сейфа, по имени Том — если он вообще существовал в природе! — нужно было еще отыскать. И если Мелисса, холодея от ужаса и всеми правдами и неправдами стараясь убедить себя, что Томов(6) на свете — вон, взять хоть бармена в 'Дырявом котле'! — вагон и две маленькие тележки, предполагала, кто именно мог ломануть гоблинов, то клан Гринготт, руководствуясь тезисом 'Банк неприступен!', пошел по пути наименьшего сопротивления и назначил виновным Бодрига — гоблина из другого клана.

По большому счету, Бодригу — если, конечно, поиск по крови был произведен правильно! — было уже все равно. Не все равно было семье Бодрига. Жена и обе дочери пропавшего хранителя сейфа в мгновение ока и со свистом вылетели из родного клана с формулировкой 'За нелояльность': его главе и представителям вовсе не улыбалось веками слушать шушуканье за спиной и наблюдать, как на них косятся соплеменники. Будущее всех трех ...гоблинок? ...гоблиних? ...в общем, трех гоблинских дам рисовалось исключительно в мрачных тонах.

— И что вы хотите от меня? — напряглась девочка.

— Я прошу найти тело моего отца, госпожа, — прошептала Кунигунда, уткнувшись взглядом в стол.

Мелисса мгновенно выставила вперед руки.

— Стоп-стоп-стоп! По пунктам. Во-первых, я вам не госпожа: вассальную клятву вы мне не давали. Во-вторых, если вы не заметили, я как раз поставила свою подпись на договоре о неразглашении обстоятельств дела вашего отца. И нарушать его в ближайшие, — на мгновение она запнулась, подсчитывая, — ну, да, три года не намерена! В-третьих, как я должна искать тело? И наконец, даже если — подчеркиваю, если! — я бы и могла это сделать, то, простите, зачем? Мне-то какая в этом выгода?

Какое-то время царила гробовая тишина, а потом гоблинов прорвало: и Оглаф, и Арг, и Кунигунда говорили громко, быстро и перебивая друг друга.

Как оказалось, выгода Мелиссе была самая что ни на есть прямая.

В мире гоблинов царил весьма своеобразный патриархат: женщины занимались только и исключительно домашним хозяйством. Правда, в понятие этого домашнего хозяйства у гоблинов входил весь дом целиком: от фундамента до крыши.

Грубо говоря, дамам-гоблинам предлагалось собственными ручками построить для своего избранника этот самый дом — причем, чем больше и затейливее постройка, тем сильнее любовь! — и содержать его в идеальном порядке, не отягощая разум гоблинов-мужчин такой прозой жизни, как протекающая черепица, шатающиеся стены, скрипящий пол и так далее. Ибо гоблины-мужчины размышляли исключительно о глобальном: о вселенском господстве, о вопросах войны и мира, о том, как заработать все деньги на свете. Ну, может, еще создавали потрясающее по красоте холодное оружие и мощнейшие по силе артефакты. Но кто сказал, что у гоблина не может быть маленького безобидного хобби?

— У вас ремонт на носу, госпожа! — увещевал поверенный давящуюся смехом Мелиссу, представляющую себе в этот момент толпу женщин-гоблинов в строительных спецовках и ярких касках, матерящих подрядчиков на все лады.

— А тут три — три, госпожа! — особы, каждая из которых с пеленочек училась строительной магии и, поверьте, мантикорку на этом съела! — подхватывал Арг.

— Вам же это выгоднее будет, госпожа, чем нанимать работниц со стороны! — шмыгала носом Кунигунда, упорно отказываясь называть Мелиссу по фамилии. — Нам же иначе только помирать. Уфч! Мама уже в возрасте, а нас с Жанной все равно замуж никто не возьмет — изгои ведь. Уфч! Мы с радостью дадим вам вассальную клятву и полностью возьмем на себя заботы по восстановлению вашего родового гнезда. Уфч! Да и потом будем поддерживать его в порядке!

— И не нужен им никакой скандал! — снова подключался Оглаф. — В клан их не вернут: это же все равно, что расписаться в своей полной несостоятельности.

— Глава их на это не пойдет, — согласно кивал головой Арг. — Ему конфликтик с Гринготтами — себе дороже.

— Мы просто хотим похоронить отца! Как положено! Со всеми ритуалами! — Кунигунда шмыгнула носом в последний раз и разрыдалась.

В общем, сопли и слезы ни в чем не повинной Кунигунды стали последней каплей, и Мелисса согласилась.

* * *

Уже на следующий день семейство Бодрига дало ей вассальную клятву, и они всей толпой отбыли на Слизеринские болота: кто-то оценить масштабы предстоящего строительства, а кто-то провести поисковый ритуал в скрытом и защищенном всеми возможными чарами подземелье замка, не опасаясь, что в самый ответственный момент из ниоткуда возникнут бравые авроры и заметут чертящую пентаграмму и бормочущую заклинания на латыни Мелиссу в Азкабан.

Надо сказать, не слишком опытная некромантка не особо верила в стопроцентный успех своего предприятия. Все же искать живое существо — это одно, а мертвеца — совсем другое. Тем не менее, 'Зеркальный коридор' — а именно этот ритуал на стыке некромантии и демонологии она использовала — сработал. Видимо, большую роль сыграло то, что искомый 'труп' был относительно свежим: с момента предполагаемой смерти Бодрига не прошло и недели.

Тень гоблина, возникшая в установленном на сигиле зеркале, показала последние минуты жизни Бодрига достаточно четко и подробно. Выяснилось, что похитили его в Лютном переулке всего за два дня до ограбления. В тот момент гоблин вышел из лавки 'Боргин и Бэрк', купил у пробегавшего мимо чумазого пацаненка 'Ежедневный Пророк' и, завернув за угол, успел лишь развернуть газету и взглядом ухватить дату выпуска 'двадцать девятое июля', как ему в спину прилетел мощный невербальный Ступефай.

Потом потерявшего сознание гоблина аппарировали в какую-то неизвестную ему местность. Единственное, что он успел заметить, придя в себя после перемещения, так это мелькнувшее среди кустов, через которые его несли, не слишком ухоженное магловское шоссе и выцветший на солнце дорожный щит: 'Добро пожаловать в Литтл Хэнглтон!' Именно тогда гоблин попытался освободиться, но похитивший его волшебник даже не стал заморачиваться заклинанием, а просто приложил дернувшегося Бодрига головой о дуб, мимо которого как раз шел.

В следующий раз, гоблин очнулся на пороге какой-то полуразвалившейся хижины. Похититель пинком открыл покосившуюся дверь и с размаха швырнул Бодрига в стену. Поцеловавшись с каменной кладкой, гоблин снова отрубился.

Оставшиеся до смерти дни Бодриг провел, лежа лицом в стену, периодически теряя сознание и приходя в него, умирая от жажды и стараясь не шевелиться: каждое движение вызывало спиральные желто-черные круги перед глазами и тошноту до рвоты. Похититель к нему практически не приближался. Лишь пару раз, всплывая из небытия, Бодриг чувствовал, как он что-то делает с его волосами — то ли гладит, то ли дергает. Его мучения прервала Авада, зеленоватый отсвет которой он увидел на стене, очнувшись в последний раз.

Вынырнув из зеркальной глубины, Мелисса некоторое время приходила в себя. Потом, проанализировав увиденное, она поняла: шансы найти тело Бодрига минимальны. Единственная зацепка — дорожный указатель. Гарантий, что потерявшего сознание гоблина больше никуда не аппарировали, нет, но, возможно, следует смотаться на экскурсию в этот самый Литтл Хэнглтон и поискать увиденную в отражениях лачугу. И если им повезет — хотя 'везение' в данном случае не то слово! — и гоблина бросили или похоронили там, то посох, один из камней навершия которого изначально настроен на поиск разлагающейся плоти, должен будет его почувствовать. Как компас. Правда, почувствует он и дохлых мышей, и раздавленных дождевых червей, не говоря уже о похороненных на местном кладбище людях. Но это уже другой вопрос: в конце концов, определять размер и ауру захоронения она уже умеет неплохо. Даже хорошо. Во всяком случае, Халид ею доволен.

Именно поэтому сейчас, прижимая к боку, невидимый для маглов посох, Мелисса стояла на главной — да что там, единственной! — улице Литтл Хэнглтона, и крутила головой во все стороны, пытаясь определиться с направлением движения.

Рядом с ней практически подпрыгивал от нетерпения невысокий усатый толстячок в шортах, обмахивающийся ярким бумажным веером, этакий колобок на ножках, и терпеливо ждала шмыгающая носом грустная старушка в легком платье с розочками и пластмассовыми красными бусами на шее.

— Что за прелестненькая штуковинка! — неожиданно громко восхитился колобок и ткнул пальцем куда-то вверх, а потом, подумав секунду, добавил. — А, кстати, да... Что это за штуковинка?

Мелисса посмотрела в указанном направлении и не сдержала удивления.

— Черт возьми! Это же гиббет(7)! Вариация виселицы, — пояснила она, поняв по лицам Арга и Кунигунды, скрывающихся под гоблинскими чарами отведения глаз, что слово 'гиббет' им ни о чем не говорит. — Видимо, поэтому и деревушка так и называется(8), и паб.

Обойдя несколько раз вокруг столба и пожалев, что, учитывая траурный характер мероприятия, она не взяла с собой фотоаппарат, Мелисса мысленно успокоила себя, рассудив, что без скелета преступника этот гиббет смотрится как-то ненатурально.

— А он мог бы там быть, — раздался за спиной чей-то голос.

Поняв, что последнюю свою мысль она все же озвучила вслух, Мелисса обернулась, встретилась глазами с пожилой дамой около семидесяти, очевидно, местной жительницей, с дружелюбным любопытством смотрящей на нее и ее спутников, и уточнила:

— Скелет какого-нибудь средневекового душегуба, мэм?

— Нет, современного, — усмехнулась неожиданная собеседница. — Да, Фрэнк у нас, говорят, во время войны целую семью укокошил. Так его тогда чуть не линчевали: сунули в гиббет, мол, пусть его судьбу птицы решают.

— Какой Фрэнк? — машинально спросила Мелисса вместо того, чтобы выяснить у аборигенки, есть ли в округе полуразрушенные хибары, и тут же мысленно обругала себя.

В конце концов, ей было глубоко наплевать, что там за Фрэнк и кого он там грохнул, а эту даму, судя по всему, соскучившуюся по сплетням, теперь вряд ли удастся быстро заткнуть.

— Так Брайс же! Я-то сама поселилась тут только в конце пятидесятых, но старожилы говорят, его из гиббета уже полиция достала. Ну, наручники надели, увезли в столицу графства — все чин чином. Всё, думали, не вернется Фрэнк. Повесят уж по закону. Но нет, выкрутился, — подтверждая все опасения Мелиссы, затараторила местная сплетница, а потом вдруг резко осеклась, кивнула в сторону хмурого седого мужчины, который, опираясь на крючковатую палку, споро хромал по противоположной стороне улицы, и оглушительно прошептала. — Это он! Фрэнк! Выполз опять!

В этот момент пробегавшая мимо ватага самых обыкновенных деревенских мальчишек с растрепанными волосами, ссадинами на локтях и коленях и потертым, видавшим виды, футбольным мячом неожиданно изменила маршрут и, пристроившись за стариком, начала во всю мочь горланить явно самопальную песенку:

Есть старик у нас в Хэнглтоне

В детстве тайно от всех он курил на балконе,

Поскользнулся, упал

И на клумбу попал

Прямо в заросли красных бегоний.

Презабавнейший вышел скандал!

Вырос он и пошел на войну:

Честь британцев в Египте(9) была на кону.

Но в тылу он напился

И в канаву свалился

И, хромая, вернулся в страну.

Вот такой вот герой получился!

Стал работать садовником он:

Перепутал однажды компост и бетон.

Им удобрил, полил

И в асфальт превратил

Клумбы, грядки и ровный газон.

Он, должно быть, бегониям мстил!

Все над ним потешались подряд,

А хозяева выгнали (так говорят).

Отомстил, отравил

И в тюрьму угодил,

Но пять дней — и вернулся назад:

Замечательный в Африке яд!

Старик изо всех сил старался не обращать внимания на потешающихся над ним пацанов, хотя периодически не выдерживал, грозил сорванцам своей клюшкой и даже срывался погнаться за ними, но, прохромав пару шагов, неизменно останавливался, а потом вновь шел в нужном ему направлении. Мальчишки тем временем продолжали орать, а почему-то резко разонравившаяся Мелиссе дама, шипеть ей на ухо:

— Ага, освободили за недоказанностью. Не оправдали, то есть.

— Однако, непочтительно тут у вас относятся к маньяку-убийце, — вмешался в разговор посерьезневший Арг, видимо, тоже обескураженный увиденной сценой.

— А за что его уважать? — вскинулась местная сплетница.

— По этому поводу, мадам, мне вспоминается старый анекдотец, — хмыкнул гоблин. — Встречает как-то один джентльмен человека с ножом и спрашивает: 'Зачем тебе нож, идиот?' А тот и отвечает: 'Не идиот, а Ваша Милость!' 'В смысле?' — не понял джентльмен. 'В том смысле, что к человеку с ножом нужно обращаться: Ваша Милость!' Думается мне, все вы тут прекрасно знаете, что этот ваш Фрэнк ни в чем не виновен. Иначе поостереглись бы дергать тигра за усы.

— Ничего подобного! Это он! Он убил Риддлов! А не какой-то там Гонт, на которого он пытался свалить вину и которого, говорят, к тому моменту уже лет двадцать никто не видел!

Аборигенка выпалила все это на одном дыхании, а потом резко кивнула, словно заново обдумав собственные слова и еще раз согласившись с ними, будто припечатывая: 'Так-то, мистер! И не спорьте со мной!'

— Кого-кого он убил? — медленно спросила побледневшая до синевы Мелисса и подняла на даму глаза.

— Так Риддлов же! — опешила собеседница.

— И кого он в этом обвинял? — заторможенно уточнила девочка.

— Так Гонта!

На какое-то время Мелисса замерла, уставившись невидящим взглядом в пространства, а потом так же, как в банке, не сдержавшись, прошептала:

— А-а-хре-е-не-еть!

После чего, резко оборвав беседу и больше не обращая на шокированную даму никакого внимания, развернулась и направилась вслед за стариком, хромающим в сторону огромного и, видимо, когда-то роскошного дома на холме.

___________________

(1) 'Uncle Remus: His Song and His Sayings' — одна из частей сказок американского писателя Джоэля Харриса, основанных на негритянском фольклоре и объединенных одним рассказчиком — дядюшкой Римусом.

(2) Кунигунда Люксембургская, жена императора Священной Римской империи Генриха II Святого, и Кунигунда Венгерская, жена польского короля Болеслава V Стыдливого. (Император с королем, кстати, свои прозвища тоже получили в том числе и за то, что блюли себя, на сторону не бегали и бастардов не плодили. И кажется мне, поляки личной жизнью своего 'круля' были недовольны больше, чем подданные Римской Империи личной жизнью своего императора).

(3) Речь идет о героине повести Вольтера 'Кандид, или Оптимизм' по имени Кунигунда.

(4) Персонаж поэмы Вольтера 'Орлеанская девственница'.

(5) Настоящее имя Вольтера — Франсуа-Мари Аруэ. Вольтер — это латинская анаграмма французского 'Arouet le j(eune)', что означает Аруэ-младший.

(6) Первый выпуск 'Тома и Джерри' вышел в 1940-м году. Изначально серии демонстрировались в кинотеатрах перед основной картиной. (Полагаю, Тот-Кого вполне мог видеть кота и мышь и пошутить таким макаром).

(7) Гиббет — вид виселицы: высокий (10 м и выше) деревянный столб с перекладиной, с которой свешивалась короткая цепь с железной решеткой или клеткой. Клетки были очень разными — от простой цепи с ошейником до сложных антропоморфных конструкций, фиксирующих все части тела. Расчет был на то, чтобы труп качался на ветру, издавая характерные звуки, притягивая мух и птиц. Подвешивание в железной клетке или решетке было широко распространено именно в средневековой Англии, а затем и в колониях. Чаще всего к этому приговаривали разбойников, пиратов, убийц и похитителей скота. Такое наказание, нечто среднее между пыткой и казнью, сохранялось в карибских и американских колониях Британии, где ему подвергали рабов.

(8) Литтл Хэнглтон можно перевести на Великий Могучий, как Малый Висельтон, от to hang — 'вешать'.

(9) Речь идет о Северо-Африканской военной кампании Великобритании во время Второй Мировой войны.

ГЛАВА 7

Скелеты в шкафу

Фрэнк Брайс в свое время действительно свалился с балкона: тут песня местных мальчишек не врала. С того самого балкона, который опоясывал Риддл-хаус на уровне второго этажа. Произошло это в по-летнему жарком апреле 1926 года, когда Фрэнку оставалась всего пара месяцев до его девятилетия.

Брайс вообще всю свою жизнь прожил в поместье Риддлов, за исключением того недолгого времени, когда во время Второй мировой его призвали в действующую армию. Мать Фрэнка работала в особняке кем-то средним между экономкой и кухаркой, а отец — мастером на все руки. Закупить, привезти, починить, вскопать, полить — все это входило в обязанности Брайса-старшего.

Впрочем, Брайсы не были единственной прислугой: довольно сложно обойтись в таком большом доме без горничной. Но вот горничные в Риддл-хаус как раз и не задерживались, меняясь с завидным постоянством. Молоденькие и в большинстве своем хорошенькие, они то выскакивали замуж и беременели, то к неудовольствию миссис Мэри Риддл начинали строить глазки сначала ее супругу, а затем и ее подросшему сыну — Тому. Но если за поведение и нравственность умеющего держать себя в руках мистера Риддла она была спокойна, то Том, выросший исключительным красавчиком и, по слухам, перепортивший добрую половину девиц графства, беспокоил.

Ну не улыбалось миссис Риддл в один пасмурный и дождливый день обнаружить на собственном пороге какую-нибудь деревенскую красотку с лезущим на нос животом и пропорционально растущими вместе с этим самым животом претензиями в адрес ее сына. Еще больше ей не хотелось провоцировать Тома на подвиги в собственном доме. Тем более что будущее его уже определилось: он был помолвлен с девушкой по имени Сесилия.

Земли этой очаровательной юной особы, довольно обширные, но заложенные, граничили с владениями Риддлов, которых, надо сказать, не слишком смущало, что после свадьбы сына им придется выплачивать долги новоявленных родственников. Ведь у Сесилии было одно несомненное достоинство, с лихвой перекрывающее все возможные издержки: она была единственной дочерью престарелого барона Ч...тона. А весьма обеспеченным, можно даже сказать, богатым, Риддлам для полного счастья не хватало сущей малости — наследуемого титула.

Несмотря на все свое состояние и солидный вес в местном обществе, они были всего лишь эсквайрами, поэтому женить сына на разорившейся баронессе, обеспечив будущим внукам дворянство с солидной историей, было куда проще, дешевле и почетнее, чем купить новый, ничего ни для кого не значащий титул. Ч...тонов подобный расклад тоже устраивал более чем: ведь в этом случае они не только расплачивались с долгами, но и получали возможность сохранить собственную фамилию.

Однако для того, чтобы все эти планы воплотились в жизнь, Тому в период жениховства следовало вести себя весьма и весьма аккуратно. В конце концов, он был не единственным представителем местного джентри(1), претендовавшим на руку Сесилии. Да, самым богатым, что стало главным аргументом в его пользу в глазах потенциального тестя. Да, самым красивым, что определило все для юной и трепетной невесты. Но не единственным — увы! Соседи тоже дураками не были и, что те шакалы, ждали малейшей оплошности со стороны Тома, чтобы с криком 'Акелла промахнулся!' вырвать из зубов Риддлов столь ценную добычу.

В общем, учитывая расклад, миссис Риддл взяла сына в оборот. Том, надо отдать ему должное, все прекрасно понял и поклялся прекратить загулы в родном графстве, а его мать со своей стороны обещала сыну нанять в дом что-нибудь этакое, на что в здравом уме и твердой памяти не бросится ни один нормальный человек.

Задача оказалась не из простых: все же внешность для девушек обычно важна, поэтому откровенные страшилы миссис Риддл не встречались. В течение тех полутора лет, что Том ухаживал за Сесилией, приглашая ее то на пешую, то на конную прогулки, горничные разной степени смазливости продолжали сменять одна другую, пока наконец в феврале 1926 года к Мэри, решившей после воскресной службы прогуляться по Литтл Хэнглтону, не подошло истощенное и косоглазое нечто с бледной, почти желтой кожей, одетое в странный застиранный до бесцветности плащ, и робко не поинтересовалось, а не вакантно ли сейчас место горничной в Риддл-Хаусе.

Звали это самое нечто Меропой Гонт.

* * *

Вообще, Гонты, их полуразвалившийся дом, входная дверь которого вместо рождественского венка обычно украшалась трупом ядовитой змеи, а также связанная с этим семейством чертовщина были в деревушке притчей во языцех и страшилкой для детей. Местные кумушки, ругая собственных отбившихся от рук чад, частенько пугали их, разумеется, не всерьез:

— Не будешь слушаться — отдам тебя Марволо Гонту!

Однако несколько месяцев назад одна мамаша, поймав сына на каком-то проступке, в сердцах ухитрилась брякнуть подобное в присутствии самого Гонта, при этом выразительно тыча в старика пальцем. Почему ухитрилась? Да потому что Марволо, высокий и мрачный человек со спутанными седыми волосами, кустистыми бровями и злобной, будто звериный оскал, усмешкой, появлялся в деревне раз в месяц, а его детей, Морфина и Меропу за все эти годы вообще видели лишь однажды.

Честно говоря, фразу эту несдержанная миссис брякнула шепотом и на ухо провинившемуся отпрыску, но Гонт, как оказалось, обладал слухом летучей мыши. Старик, не дойдя до продуктовой лавки — конечной цели его визитов в Литтл Хэнглтон — всего пары ярдов, неожиданно развернулся и, собирая дорожную пыль и грязь полами длинной, черной, похожей на сутану хламиды, медленно направился к бледнеющей с каждым его шагом женщине. Подойдя вплотную, Гонт оценивающе осмотрел вцепившегося в материнскую юбку напуганного пацана, словно взвешивая и измеряя его, а потом вынес вердикт:

— Мелкий и малокровный. Для полноценного жертвоприношения нужно что-то поупитаннее. Но на малый ритуал сгодится, — тут старик в упор взглянул на замершую женщину и, мерзко ухмыльнувшись, спросил. — Сделка?

Та, остолбенев от подобного предложения, несколько секунд могла лишь беззвучно открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыбина, а затем, схватив в охапку заревевшего в голос сына и посулив ненормальному старику все кары небесные, спешно ретировалась. А хохочущий Гонт кричал ей вслед с какой-то веселой злобой:

— Думай впредь, что несешь своим помелом, дура магловская!

А вечером большая часть мужского населения Литтл Хэнглтона, основательно разогретая возмущенным отцом несостоявшегося участника 'малого ритуала', разглагольствующим о проклятых язычниках и сектантах, местным лавочником, внезапно осознавшим, что после визитов этого психа у него постоянно не сходится баланс, и шотландским виски, решила прогуляться к дому Марволо, чтобы вежливо потребовать у него объяснений.

Прихватив с собой в качестве решающих аргументов пару топоров и вилы и освещая себе путь качающимся на промозглом осеннем ветру фонарем, они гомонящей толпой направились к холму, где в леске и притулился хлипкий домишко Гонтов. И... всю ночь метались в каком-то странном одурении, сначала безуспешно высматривая среди деревьев эту чертову развалюху, а потом и тропинку, ведущую назад, в деревню. Напрасно! И дом и дорожка как сквозь землю провалились!

Очухались они лишь утром, неожиданно обнаружив себя стоящими на коленях в местной церкви и яростно молящимися под настороженно-недоуменным взглядом викария, пришедшего на свое рабочее место.

Что в точности происходило ночью, не мог сказать никто. В памяти сохранились лишь разрозненные куски воспоминаний: густой, как клейстер, ночной туман, не дающий вздохнуть полной грудью, безжалостно хлещущие по лицу ветви деревьев, колючие кусты, цепляющие и рвущие одежду, испуганные, лихорадочно блестящие глаза товарищей по несчастью и страшное, пробирающее до самого нутра шипение.

Кое-кто смог припомнить еще и пронзающие тьму разноцветные яркие лучи, а кто-то — непонятные обрывочные фразы: 'Массовое воздействие... Парселтанг... Обливиэйтора бы сюда... Сами разберемся... Посадят... Но ведь не убили никого... Несколько лет на нижних уровнях... Увести!'

Выслушав сбивчивые рассказы прихожан о ночных событиях, викарий вызвал констебля. Тот, как ни странно, оказался уже в курсе произошедшего и, глядя сквозь пострадавших ничего не выражающими остекленевшими глазами, механически отрапортовал: Гонты, отец и сын, были арестованы и увезены прибывшими из Лондона сотрудниками Скотленд-Ярда, дело закрыто. Точка!

Риддлы об этой истории, разумеется, слышали, но, будучи людьми весьма образованными, ни в какую мистику не верили. Кроме того, с Гонтами они практически не пересекались и лишь на уровне слухов знали, что дочка Гонтов, оставшись в одиночестве после ареста отца и брата, еле сводит концы с концами. Именно поэтому в этот февральский день миссис Риддл видела перед собой не дочь скандально известного сектанта-маргинала, а потенциально дешевую рабочую единицу подходящей наружности.

В общем, смерив взглядом отчаянно конфузящуюся девушку, она резюмировала:

— Но только с испытательным сроком!

Брайсы, увидев новую служанку, были ошарашены, хотя ничем свое изумление не показали, мистер Риддл лишь кивнул, на мгновение вынырнув из-за вечерней газеты и снова спрятавшись обратно, а Том-младший, для которого все девушки на свете делились на три категории: красивые, умные и 'мисс, у вас потрясающие глаза' — воскликнул:

— Мисс, у вас потрясающие глаза!

После, широко улыбнувшись зардевшейся от смущения и удовольствия горничной, он склонился к матери и прошептал так тихо, что никто кроме нее и тайком пробравшегося в гостиную и притаившегося за разлапистым фикусом Фрэнка не слышал:

— Особенно левый.

В общем, Меропа оказалась попаданием в десятку: исполнительная и тихая, она обладала неожиданно хорошими манерами, а главное, была некрасива.

Так некрасива, что Том, к удовольствию миссис Риддл, после того сомнительного комплимента на постоянно краснеющую в его присутствии служанку внимания больше не обращал, как не замечал и жарких влюбленных взглядов, которые та украдкой на него бросала. Более того, он даже имя ее не потрудился запомнить, называя то Европой, то Каллиопой.

А вот маленький Фрэнк новую горничную уродиной не считал. Однажды вечером он, заглянув к матери на кухню хозяйского дома, увидел, как Меропа, набегавшись за день, дремлет прямо над чашкой горячего чая. И в этот момент, когда глаза ее были закрыты, а лицо расслаблено, она показалась мальчику неотличимо похожей на принцессу с картинки в старинной книжке сказок, которую ему как-то дала почитать миссис Риддл. Принцесса на той гравюре не была красавицей в общепринятом смысле этого слова: у нее не было ни голубых глаз, ни золотых волос, ни маленького носика, ни алого ротика. Но что-то такое неуловимое в ней все же было.

— Порода! — именно так, рассмотрев картинку, которую ей подсунул сын, миссис Брайс и объяснила ему это что-то.

Возможно, жаркой апрельской ночью это что-то смог увидеть и Том Риддл-младший, возвратившийся домой после встречи со старыми друзьями пьяным до полного изумления. А может, ничего подобного он, фальшиво и громко распевающий самую 'подходящую' для середины весны песню 'Джингл Бэллс', на самом деле и не заметил. А просто, добравшись с помощью горничной до собственной спальни, скинул неудобные лакированные ботинки, сорвал душный галстук и, попутно трахнув эту самую горничную, блаженно отрубился, начисто забыв в алкогольном угаре обо всех предшествующих событиях. Как о чем-то незначительном.

Кто не смог обо всем этом забыть, так это Фрэнк.

В тот вечер он долго слонялся по притихшему и уснувшему особняку, ожидая, когда припозднившиеся родители закончат чистить столовое серебро Риддлов. От скуки он залез почти под все диваны, вытерев собой пыль и обнаружив под одним закатившуюся туда гаванскую сигару мистера Риддла, а под другим шоколадную конфету в золотой фольге. Сунув конфету в рот, а сигару в нагрудный карман рубашки, Фрэнк отправился кататься на перилах лестницы, буквально отполировав их до блеска. После перегладил все фарфоровые статуэтки и провел пальцем по корешкам всех книг в малой гостиной на втором этаже, а затем вылез на балкон.

Там ему пришла в голову 'гениальная' мысль: пройтись по перилам, как гимнаст по канату в цирке-шапито, куда прошлым летом его возил отец. Правда, цирковой канатоходец, гуляя под куполом, изображал из себя лондонского денди во фраке, цилиндре, с сигарой и тростью, а у Фрэнка из всего перечисленного была только сигара. Но ведь он и не профессионал, так что тут с него взятки гладки.

Честно говоря, у него все получилось прекрасно! Ну, почти... Взяв в зубы сигару и тихонько мыча цирковой марш себе под нос, Фрэнк обогнул по периметру уже почти весь дом, проходя от одного витого столба к другому, когда неожиданно услышал странное сопение, раздающееся из-за приоткрытой двери в одну из спален. Обернувшись на звук, в свете прикроватной лампы, горящей в комнате, он увидел абсолютно голый розовый зад, ритмично дергающийся над задранным темно-синим подолом форменного платья.

Нельзя сказать, что Фрэнк был не в курсе того процесса, после которого появляются дети. В конце концов, брачные игры лошадок и коровок не были для деревенского мальчишки тайной. Но знать и видеть — это все-таки две большие разницы. В свои почти девять лет к сценам, которые сейчас называют '18+', он был морально не готов, поэтому, шокированный, дернулся, поскользнулся, потерял равновесие и свалился прямиком на куст красных бегоний, росший прямо под окнами кухни.

Услышав треск ломающихся веток, старшие Брайсы выглянули на улицу и обнаружили ошарашенно трясущего головой Фрэнка, сидящего с гаванской сигарой во рту на погубленном кусте.

Решив, что безмозглое чадо мало того, что пыталось курить, отчего у него с непривычки закружилась голова, так еще и экспроприировало для своих целей хозяйский табак, они всыпали сыну так, что он неделю после взбучки не мог сидеть ровно. Фрэнк же, сообразив, что за подглядывание в хозяйские окна получит в разы больше, так и не раскрыл истинную причину своего бесславного падения.

Впрочем, через некоторое время все тайное и так стало явным.

* * *

— Какая же ты дура! — рявкнула миссис Брайс так громко, что Фрэнк, как раз собиравшийся войти, передумал и замер, осторожно заглядывая в кухню из-за неплотно прикрытой двери.

Столь нелестной оценки, как оказалось, удостоилась Меропа. Произошло это после того, как экономка Риддл-Хауса увидела, что горничная пьет чай вприкуску с маринованным огурцом, макая последний в клубничное варенье.

— Он? — поднимая глаза на потолок, не унималась мать Фрэнка и, дождавшись робкого подтверждающего кивка, уточнила. — Когда?

— На святого Ансельма(2), -тихо ответила Меропа, верно поняв вопрос.

— Три месяца?! — экономка рухнула на стул напротив девушки и покачала головой. — Господь-вседержитель, какая дура!

Некоторое время на кухне стояла тишина, прерываемая лишь редкими всхлипами Меропы, а потом миссис Брайс решительно встряхнулась и деловито поинтересовалась:

— А он что?

— А он забы-ыл, — уже не сдерживаясь, разревелась девушка. — Я ему вчера напо-омнила о той но-очи, а он рассмея-ялся. Сказал, смешная шу-утка, Европа!

— А ты что?

— А я его лю-юблю!

— Дура! — вновь припечатала миссис Брайс. — У него же свадьба на следующей неделе! Кто ты, а кто он!

— Верно, — высморкавшись и немного успокоившись, кивнула горничная и тут неожиданно для экономки и ее сына, притаившегося за дверью, выдала совершенно сумасшедшую фразу. — Для Гонтов — это такой мезальянс! Мало того, что Том — самый обычный человек, так еще и мой род гораздо древнее и знатнее Риддлов.

— Что?! — выдохнула экономка и, вытаращив глаза, уставилась на, видимо, слегка двинувшуюся от переживаний девушку.

А та, словно бы не замечая, какое впечатление производят ее слова, продолжила лихорадочно бормотать:

— Отец, конечно, этого брака не примет. И брат тоже. Может быть, даже проклянут. Но миссис Риддл ведь тоже женщина! — Меропа подняла на экономку полные надежды глаза. — Она же должна понять и помочь, правда?

— Не вздумай! — прошипела миссис Брайс, понимая, что именно эта глупая девчонка собралась сделать. — Твое слово против его. Он им сын, а ты — приблудная. Вылетишь, как пробка из бутылки. Таись, дурочка! Чем дольше они не узнают, тем дольше ты тут прослужишь, тем больше денег скопишь, тем дольше сможешь прожить с младенцем без работы.

Разумеется, Меропа доброго совета не послушала. Тем же вечером она поднялась в спальню к миссис Риддл для серьезного и решительного разговора, а уже через четверть часа вновь появилась на кухне. Мертвенно бледная, с крепко сжатыми губами, стиснутыми зубами и неестественно прямой спиной.

— Выгнала, — то ли спросила, то ли констатировала очевидное миссис Брайс, собиравшая в тот момент поднос с чаем и нежнейшей выпечкой для молодого хозяина.

— Облагодетельствовала меня, потаскуху неблагодарную. Шлюху, не ценящую доброго отношения, — неестественно спокойным голосом сообщила горничная. — Выделила двадцать фунтов для скорейшего решения проблемы у повитухи и милостиво разрешила доработать до конца дня. После чего я, последняя представительница древнего и благородного рода Гонтов, должна оправиться в ту грязную и вонючую выгребную яму, откуда выползла.

— Ну, что будешь делать? -тронула ее за плечо экономка.

Долгое время Меропа молчала, словно обдумывая какие-то варианты, а потом подняла на миссис Брайс потемневшие от еле сдерживаемого гнева глаза:

— Дорабатывать, — прошипела девушка, усмехаясь той самой мерзкой ухмылкой, какой ее отец доводил окружающих до трясучки, и, подхватив поднос, направилась к двери. — Пятичасовой чай мастера Тома не может ждать.

А на следующий день все жители Литтл Хэнглтона, не жалея языков, обсуждали потрясающую новость: Том Риддл, обчистив родительский сейф, сбежал с косоглазой дочкой местного психа, бросив свою красавицу-невесту буквально накануне свадьбы. Правда, к Рождеству он уже вернулся обратно, яростно утверждая, что его опоили и околдовали, а в январе даже смог аннулировать свой скоропостижный брак, что, по слухам, стоило Риддлам немалых денег и в чем, по тем же слухам, принимал непосредственное участие и местный пьяница Билли Эверетин, разжившийся тогда кругленькой суммой.

Однако было уже поздно.

Пришедший в ярость, барон Ч...тон не оставил от репутации Риддлов камня на камне, а их соседи, дождавшиеся-таки своего шанса, его не упустили. Сесилия, проплакав пару недель, утешилась в объятьях другого молодого эсквайра. Может быть, не такого красивого, как Том Риддл, но гораздо более верного и куда сильнее ценящего честь, оказанную ему семейством Ч...тонов.

Гонтов же с тех пор не видели.

Лишь однажды, грозовой августовской ночью 1943 года, Фрэнк, возвращавшийся в Риддл-хаус после приятного вечера, проведенного в 'Висельнике' со стаканчиком янтарного виски, встретил недалеко от ворот поместья Морфина Гонта. Вымокшего до нитки, невменяемого, что-то громко шипящего и грозящего кулаком пронизываемым молниями небесам.

На следующее утро Риддлов нашли мертвыми, Фрэнка пытались линчевать, затем арестовали, а потом и отпустили. В появление Гонта так и не поверили. Тем более что он в Литтл Хэнглтоне больше никогда не появлялся.

* * *

Фрэнк Брайс тряхнул головой, отгоняя непонятно почему всплывшие в голове воспоминания, и, подслеповато щурясь, удивленно посмотрел на стоящую перед ним высокую девочку, пристально глядящую ему в глаза.

— Так чего вы, эт-самое, делаете-то тут, а?

— Жаждем осмотреть домик, почтенный! — кивая на торчащую посреди лужайки покосившуюся дощечку с когда-то ярко-красной, но давно поблекшей надписью 'Сдается! Недорого!', ответил ему дружелюбно лыбящийся колобок в шортах, маячивший за спиной девочки.

Мелисса на секунду зажмурилась, разрывая зрительный контакт со сторожем, а затем, тоже бросив мимолетный взгляд на табличку, усмехнулась. В то, что можно дешево снять огромный трехэтажный особняк обставленный, судя по изящной садовой мебели и вычурному фонарю из цветного стекла над витражной входной дверью, антиквариатом, верилось слабо. Да, дом, разумеется, расположен в деревенской глуши, а не в столице графства. Но, в конце концов, для некоторых арендаторов глушь отнюдь не недостаток, а преимущество. Девочка легко могла представить какую-нибудь обеспеченную пожилую пару, планирующую провести остаток жизни в спокойном и живописном месте, или начинающего молодого или не очень писателя, ваяющего вдалеке от соблазнов и суеты больших городов новый Великий Английский Роман. Она была права.

Старик Брайс за почти пятьдесят лет, прошедших после смерти Риддлов, насмотрелся и на молодоженов, ищущих уединения в свой первый, медовый, год. И на чахоточников(3), пытающихся поправить здоровье цельным коровьим молоком. И на родителей, вывозящих разновозрастных чад на свежий воздух. И на людей искусства всех сортов. Дольше пяти-шести недель в особняке не продержался никто. Именно об этом Фрэнк, ковыляя по дорожке и громыхая связкой ключей, и предупредил потенциальных арендаторов.

— Почему? — поинтересовалась Мелисса, с любопытством осматриваясь.

— Убийца, эт-самое, садовник, — раздраженно буркнул Брайс. — Мало вам, да? Вы ж знаете, эт-самое, кто я? Сплетница Флеминг просветила, да?

— Ага! — радостно подтвердил Арг и, картинно заламывая руки, пафосно произнес. — Вы — изверг, годами выдирающий сорнячки, уничтожая зеленые легкие планетки. Маньяк, устраивающий геноцидик всевозможным гусеничкам, жучкам, хомячкам и сусликам. А ведь у них всех могли бы быть детки! И у деток детки! И у их деток детки! Да и — как там говорится? — все мы божьи тварюшки и бла-бла-бла! Резюмирую: вы страшный человек, хомячков жалко.

Гоблин картинно всхлипнул и смахнул несуществующие слезы с глаз.

— Чего жалеть-то? Хомяк — это ж крыс, эт-самое, бесхвостый! — фыркнул старик с некоторым облегчением, поняв, что визитеры настроены дружелюбно и ни в чем его обвинять не собираются, а затем снял слегка заржавевший массивный навесной замок и распахнул входную дверь перед посетителями.

Шагнув через порог, Мелисса мгновенно остановилась и, с шумом втянув в себя воздух, зябко передернула плечами. В доме было прохладно. И это была вовсе не та благословенная свежесть, которую ощущаешь, войдя в полутемное помещение жарким летним днем. Казалось, в холле было градусов на семь-восемь меньше, чем на улице, а с лестницы, ведущей на верхние этажи, веяло чем-то знакомым. Сладковатым... Приторным... Смертью? Нет, понятно, что в доме произошло тройное убийство, но чтобы след остался спустя полвека?!

Размахивать посохом при Брайсе, накладывая на дом весь спектр известных ей диагностических заклинаний, Мелисса, разумеется, не могла, поэтому она на мгновение прикрыла глаза и максимально сосредоточилась на внутренних ощущениях. Совсем как на субботних занятиях с Халидом, когда арабский маг традиционно тащил свою ученицу на руины какого-нибудь старинного замка, или дома, или гробницы, и там девочке предлагалось без посоха и палочки определить, что именно и в каком количестве обретается в развалинах, а заодно запомнить реакцию собственного организма на каждый конкретный вид нежити.

Разумеется, первые результаты подобных экспериментов были, что называется, 'пальцем в небо', но со временем количество перешло в качество, и теперь Мелисса точно знала, что от искусственной нежити у нее начинает ломить висок, от инфери, да и вообще от любого неупокоенного трупа, крутить живот, а призраки всех мастей вызывали озноб и толпу марширующих по коже мурашек.

— Если, эт-самое, арендовать решитесь, то ставни-то я открою, доски уберу, а чердак, эт-самое, заперт и две хозяйские спальни на втором этаже тоже, да! — не обращая внимания на застывшую девочку, бубнил за ее спиной садовник, обращаясь к вошедшим следом Аргу и Кунигунде. — Туда не суйтесь. Да и вообще, эт-самое, лучше ничего не переставлять.

— И с чем связаны подобные ограниченьица? — поинтересовался гоблин.

— С тем, что хотя убийца и не садовник, — не давая Брайсу ответить, негромко сказала Мелисса, открыв глаза, — но домик с привидениями.

'Точнее, с одним, — мысленно поправила она саму себя. — Естественного происхождения, что замечательно, недавним, что хорошо, но непуганым, а потому наглым и весьма и весьма агрессивным, что довольно печально. Для арендаторов, разумеется!'

— Чувствительная, эт-самое, да? — удивленно хмыкнул садовник и обратился к Аргу. — Вы дочку-то послушайте! Я-то что молчал: ведь поначалу-то никто никогда не верит! Только потом всё, эт-самое, летает, всё взрывается. А все бегут и, эт-самое, орут, да! Нынешний-то владелец кого только, эт-самое, не звал на помощь. И полисмена. И священника. И даже, эт-самое, мы... ми... Мэдиума — вот! — какого-то притащил. Без толку! Ни сдать не может, ни, эт-самое, продать. Дом-то теперь все стороной обходят! Только мальчишки местные лазят. Крутости, эт-самое, добирают, да!

'Летает?! Взрывается?! Ну надо же! — восхитилась Мелисса. — По признакам полтергейст, а ощущается именно как привидение... Получается, при жизни этот призрак не был магом!'

О правильности этой гипотезы свидетельствовало не только то, что резвящаяся в особняке нежить ощущалась иначе, чем тот же Кровавый Барон, но и ее довольно разнообразные способности.

Дело было в том, что привидения волшебников редко развивали свои посмертные возможности, ведь их магический потенциал при жизни был несоизмеримо больше. Они превосходно понимали, что даже за века постоянных тренировок не смогут достичь и края того уровня, который у них когда-то был, а потому часто довольствовались крохами.

А вот чрезвычайно редкие, можно сказать, краснокнижные призраки маглов, при жизни волшебными возможностями не обладавшие, наоборот, развивались стремительно. В конце концов, такие привидения обитали в домах обычных людей, которые видеть и слышать нежить не могли по определению, а значит, им требовалось нечто куда более существенное, чем завывания потусторонним голосом или лязг призрачных кандалов, чтобы привлечь к себе внимание или защитить ту территорию, которую они считали своей.

— А мебель? Картины? — с интересом глядя на сторожа, продолжал начатый с ним разговор Арг. — Это ведь можно было распродать, чтобы хоть как-то окупить содержание этой махины.

— Так мебель-то покойный мистер Риддл, говорят, для миссис Мэри под дом заказывал, под размеры. Еще до свадьбы. Угодить, эт-самое, невесте-то хотел, да! Характер-то у нее был, эт-самое, о-го-го! Не кот начхал! — сторож с многозначительным видом поднял палец к потолку. — Ну, сейчас-то кое-что продали, конечно. Софу, эт-самое, пару диванов, французское бюро, пейзаж из гостиной, кресло-качалку, натюрморт из столовой. А остальное нестандартное, эт-самое, всё, да!

В момент, когда старик Брайс заговорил о продаже дома и распродаже имущества, температура в комнате понизилась еще сильнее, и Мелисса, четко уловившая холодную, яростную волну негодования и ненависти, направленную прямо на них, резко развернулась к гоблинам и скомандовала:

— Мистер Брайс хочет показать вам сад. И еще час будет хотеть.

— Точно, сами справитесь, госпожа? — уточнил посерьезневший Арг, а после подтверждающего кивка, сунул руку в правый карман шортов, вытащил оттуда щепотку какого-то серого порошка и неожиданно осыпал им попытавшегося возразить Фрэнка, резко щелкнув при этом пальцами.

Пыль смерчем закружились вокруг замершего старика, а когда осела, Фрэнк встрепенулся и преданно уставился на Арга, ожидая распоряжений. Гоблин не разочаровал. Хлопнув старика по плечу, он поинтересовался:

— А не покажете ли вы нам прекрасный здешний розарий, о, великий уничтожитель гусениц?

После того, как за садовником и гоблинами захлопнулась входная дверь, девочка легонько стукнула посохом о пол, делая его видимым, и медленно направилась на второй этаж.

* * *

— Раз-два-три-четыре-пять! Я иду тебя искать! — бормотала Мелисса, сканируя окружающее пространство. — Кто, как говорится, не спрятался...

Слабые эманации смерти ощущались везде, видимо, призрак развлекался по полной программе, ни в чем себе не отказывая, но сильнее всего тянуло как раз из запертых комнат.

Не особо задумываясь над вопросами морали и этики, Мелисса взмахнула рукой и одна из запертых дверей отворилась.

Сделав шаг вперед, девочка замерла на пороге, завороженно уставившись на дагеротипы и фотографии конца прошлого — середины нынешнего века, развешанные и расставленные по всей комнате. А в углу кучей валялись пыльные фотоальбомы: в кожаных переплетах, в картонных, с золотым тиснением, с серебряным...

Спустя несколько минут Мелисса уже сидела на полу по-турецки, положив посох на колени, и, закусив губу почти до крови, перелистывала пожелтевшие от времени страницы с наклеенными на них черно-белыми хрупкими снимками. Впервые в жизни она видела людей, про которых могла определенно сказать: 'Мы — кровные родственники!'

Нет, разумеется, она помнила Лили и знала Петунию, но похожа на них никогда не была. А здесь фамильное сходство было очевидно даже без подтверждающих документов и генетического анализа. Оно было просто написано на лице.

Незнакомые мужчины, женщины, дети и старики так же, как она сама, щурились, похоже улыбались и привычно морщились. А ее лицо оказалось почти идентичной копией юной Мэри Риддл, которая серьезно смотрела на девочку со своей свадебной фотографии, датированной мартом 1903 года, и ее не менее юного сына, красавчика с темными волнистыми волосами, улыбающегося со снимка, на обороте которого химическим карандашом было выведено: 'Том Риддл, 20 лет'. Отличались только глаза: цветом. Глаза Риддлов были светлыми.

— Может, серые? — задумчиво пробормотала девочка себе под нос.

— Голубые, — раздался сзади чопорный голос, который через мгновение перешел в оглушительный крик. — Это моя комната! Это мои вещи! Это мой дом! Во-он!

Не меняя позы, Мелисса, чуть приподняв ноги и уперевшись руками в пол, развернулась и с любопытством уставилась на давно ожидаемое привидение. В принципе, она и в спальню-то эту вломилась, чтобы призрак, явно защищающий свой ареал обитания, проявил себя во всей красе. Хотя, надо признать, вломилась удачно: в противном случае, вряд ли бы ей когда-нибудь выпала возможность полюбоваться семейными фотографиями.

Сейчас перед Мелиссой зависло разъяренное привидение женщины лет шестидесяти, в длинном платье, с ниткой жемчуга на шее и высокой строгой прической. Прозрачная дама, с каждой секундой увеличивающаяся в размерах, достаточно злобно смотрела на девочку, видимо, ожидая, что та завизжит от ужаса и, путаясь в собственных ногах, бросится наутек. Однако ее ожидания не оправдались. Мелисса приветливо помахала привидению рукой и радостно поинтересовалась:

— Как жизнь? Что нового?

Разумеется, это была провокация. Вопросы о жизни и новостях для давно умершего существа были форменной красной тряпкой. Призрачная дама не разочаровала: мгновенно уменьшившись и уплотнившись, она метнулась к девочке, явно намереваясь прошить ее тело насквозь. Впрочем, именно это Мелиссе и было нужно. Вряд ли агрессивная леди позволила бы наложить на себя диагностические заклинания, поэтому, чтобы определить, была ли ее смерть естественной или насильственной, обычной или от магических причин, такой импровизированный экспресс-тест был просто необходим.

Призрак серебристым метеором пронесся сквозь тело Мелиссы, и девочка настороженно прислушалась к себе. Никаких неприятных ощущений ни в сердце, ни в желудке, ни в легких. Значит, ни инфаркта, ни отравления, ни утопления, ни удушения, ни, тем более, огнестрела — ничего этого не было. Девочка ощутила лишь краткое холодное оцепенение и, как ни странно, легкую эйфорию. Дама умерла легко, быстро, безболезненно и... абсолютно здоровой.

— Авада? — потрясенно прошептала Мелисса, мгновенно вскакивая на ноги и резким движением посоха окружая растерявшееся отсутствием обычной реакции на свои действия привидение магической сетью.

Какое-то время призрак пытался прорвать контур, бросаясь то в одну, то в другую сторону, но каждый раз, обжигаясь и шипя от боли, возвращался в центр ловушки. Когда привидение успокоилось, девочка поинтересовалась:

— С кем имею честь?

Женщина метнула в нее грозный взгляд и скрестила руки на груди:

— Миссис Мэри Риддл. Хозяйка этого дома.

— Вот эта Мэри Риддл? — Мелисса кивнула на валяющийся на полу свадебный альбом начала века.

— Разве это не очевидно? — высокомерно хмыкнула призрачная леди, а потом, вероятно, вспомнив о манерах, которыми обладала при жизни, показала рукой на стоящий рядом с кроватью пуфик и предложила. — Присаживайтесь, юная леди. И представьтесь, будьте любезны.

— Мелисса Эванс, — удовлетворила ее просьбу девочка и, устраиваясь на пуфике поудобнее, еще раз уточнила. — Та самая Мэри Риддл, которая сунула Меропе Гонт двадцатку на аборт?

— Лучше бы я своими руками придушила эту неблагодарную уродливую тварь, разрушившую нашу жизнь! — мгновенно вызверилась прозрачная дама.

'Ну и норов! Если учесть, что у призраков все черты характера несколько блекнут, представляю себе, какого жара она могла дать при жизни!' — подумала Мелисса, а вслух поинтересовалась:

— Что, правда, такая уродливая?

Честно говоря, этот вопрос ее действительно занимал: из потускневших детских воспоминаний Фрэнка сложно было составить определенное мнение о реальной внешности Меропы Гонт. Миссис Риддл сначала опешила, словно бы удивляясь, что кто-то вообще может сомневаться в ее экспертной оценке, а потом кивнула головой в сторону большой кровати под балдахином.

— Левая тумбочка. Верхний ящик.

В указанном месте оказалась еще одна фотография. На ней ослепительно улыбающийся Том Риддл влюбленными глазами с обожанием смотрел на худенькую, почти прозрачную черноволосую и черноглазую девушку в белом платье в пол. На обороте летящим наклонным почерком было написано: 'Лондон, 1-е августа 1926 года. Счастливейший день! День свадьбы с моей ненаглядной Меропой. Мама, порадуйся же за нас и благослови!'

Что касается невесты, то она тоже старательно улыбалась в объектив и изо всех сил изображала счастье. Но ее лицо... Это было лицо приговоренного: пустые глаза, деланная невозмутимость и тревожное ежесекундное ожидание конца. Такие лица Мелисса видела у смертельно больных маглов, к которым она приходила с Северусом и Фенриром. Видимо, ничего хорошего от этого брака Меропа не ждала, а действовала из каких-то неизвестных соображений. Однако и уродиной она определенно не была. У нее были тонкие правильные черты, изящная шея, красивые длинные пальцы и шикарные волосы. Если бы не косоглазие, которое напрочь убивало всю прелесть ее лица, ее, пожалуй, можно было бы назвать привлекательной. Но когда один глаз юной леди смотрит на собеседника, а другой в Африку, говорить о красоте весьма и весьма сложно.

— А глаза у бабушки действительно потрясающие. Особенно левый, — пробормотала Мелисса и, глубоко вздохнув, воскликнула. — Господи, ну и семейка у меня! В анамнезе ни одной просто влюбленной друг в друга пары. Сплошной секс до брака, залеты и брошенные дети. Успокойте меня, а! Скажите, что хотя бы у вас с прадедом все было нормально!

— Ты! Ты отродье отродья отродья, что убило меня?! — свистящим шепотом прошипела неожиданно разучившаяся говорить на правильном английском миссис Риддл.

— Отродье отродья отродья? Бр-р-р, — девочка потрясла головой. — Мозголомная фраза. Если вы о грохнувшем вас Морфине Гонте, — кстати, я его уже почти понимаю! — то он мой дядя. Или двоюродный дед? Слушайте, как правильно? Все время путаюсь в этих степенях родства!

— Нет! Ты — дочь сына этой твари? — призрачная дама яростно ткнула пальцем в контур магической сети, указывая на фотографию в руках Мелиссы, и, зашипев от боли, отдернула его.

— Вас троих убил не Морфин, а мой вездесущий папенька? — мгновенно вскинулась Мелисса, улавливая главное. — Подождите, а как он ухитрился не получить метку предателя крови за отцеубийство?

* * *

В августе 1943 года на ужин в особняк на холме пожаловали незваные гости. Впрочем, один из визитеров, а именно Морфин Гонт, кажется, даже не понял, что куда-то явился, а тем более без спроса, так как просто стоял с отсутствующим взглядом и что-то шипел себе под нос, а второй — Том Риддл — незваным себя отнюдь не считал. Напротив, учитывая довольно близкую степень родства с семейством Риддл, предполагал, что хотя бы на элементарную вежливость и чашку чая рассчитывать сможет.

Однако мистер Том Риддл-старший даже не отвлекся от интереснейшей передовицы в вечерней 'Таймс', хмыкнув лишь, что нужно вызвать констебля. Тридцатишестилетний мистер Том Риддл, в данном случае уже средний, медленно и с чувством пилил бифштекс серебряным ножичком и делал вид, что в столовой, кроме него и его родителей, вообще никого нет. Хотя отца в его стремлении привлечь полицию и поддержал. А вот Мэри Риддл, неожиданно почувствовавшая опасность как для любимого сына, так и с грехом пополам собранной из кусков репутации семьи, была категорически против огласки, поэтому кинулась на амбразуру со всем пылом. Она не поленилась встать, сходить в кабинет супруга и предъявить незваным гостям заключение суда, датированное январем 1927 года.

В этом документе черным по белому было написано, что брак между Томом Риддлом и Меропой Гонт аннулируется, так как, во-первых, был заключен под принуждением. А во-вторых, мисс Гонт была беременна от другого мужчины(4), некоего Уильяма Эверетина, 1876 года рождения, письменное заявление которого прилагалось.

Миссис Риддл с чувством прочитала документ вслух, попутно в непарламентских выражениях комментируя, что именно она думает обо всей этой ситуации, о Гонтах и о самозваном внуке. После чего, величественным движением указав визитерам на дверь, она вернулась за стол, бросила на колени ослепительно белую салфетку и... вдруг поняла, что не может пошевелить и пальцем.

С трудом скосив глаза на мужа и сына, Мэри осознала, что они оказались в том же положении. А новоявленный внучок с фирменной мерзкой гонтовской ухмылкой, так дисгармонирующей с красивым риддловским лицом, стоял перед ними, крутя в пальцах изящную темную палочку.

— Еще сегодня утром я даже не знал, что вы живете в Литтл Хэнглтоне, — нарушил он молчание. — Этот визит был чистой воды экспромтом. Мне захотелось понять, почему все сложилось именно так, а не иначе. Почему я при живом отце...

Тут миссис Риддл не сдержалась и попыталась высказать свои возражения, но звук, с трудом сорвавшийся с непослушных губ, был не громче комариного писка. Юноша посмотрел на нее и рявкнул:

— Можешь подтереться своими бумажками, старая ты сволочь. У меня на лбу сто двадцатым кеглем написано, что появлением на свет я обязан вот этому куску дерьма, — и, махнув рукой в сторону ее парализованного сына, он повторил срывающимся от еле сдерживаемой злобы голосом. — Почему я при живом отце вырос в приюте? Почему я лет с шести вынужден был защищать свою красивую задницу от всякого рода высокопоставленных приютских благотворителей(5)? Почему я летом пашу на двух работах, чтобы заработать себе на приличные тряпки и на пожрать? Почему я четвертый год выживаю под бомбами в Лондоне, когда здесь, в провинции, у меня, оказывается, есть живущие в свое удовольствие и жрущие в три горла родственнички? И знаете, хрен бы у меня получилось и вырасти, и защититься, и выжить, если бы я не мог, например, вот так...

Он резко рубанул ребром ладони по воздуху, и миссис Риддл почувствовала себя так, словно ее огрели невидимой плетью. Еще удар. И еще. Судя по тихим стонам, срывавшимся с оцепеневших губ ее мужа и сына, они испытывали те же ощущения, что и она.

— И наконец, главный вопрос, — Том остановил экзекуцию так же неожиданно, как и начал. — Что мне теперь с вами делать?

Какое-то время он напряженно думал, а потом усмехнулся:

— Ну, что ж... Мене, текел(6), господа маглы!

* * *

— И что же он сделал? — подалась вперед Мелисса.

А сделал Том Риддл буквально следующее: вытащил из кармана обычный с виду кусок мела, нанес на блестящий паркетный пол два правильных круга — один побольше, другой поменьше — и окружил его неизвестными миссис Риддл фигурами. Видимо, рунами, поскольку призрачная дама предположила, что это была какая-то тайная нацистская символика, ведь некоторые из значков походили на символы подразделений СС с фотографий, активно тиражируемых в то время в газетах.

Затем Том повернулся к Риддлам и какое-то время оценивающе смотрел на них, будто решая, с кого начать. 'Посчастливилось' мистеру Риддлу-старшему. После резкого взмаха волшебной палочки мистер Риддл, все еще безмолвный и неподвижный, взмыл в воздух и перевернулся вниз головой. Подчиняясь направляющему движению руки собственного внука, произносящего в тот момент настолько зубодробительную фразу на латыни, что Мэри Риддл, несмотря на все свое классическое образование, даже не бралась ее повторить, он пролетел несколько футов по комнате, после чего его приземлили на спину точно в центре большого рунного круга.

А Том Риддл вытащил из-за пазухи маленькую черную то ли книжку, то ли тетрадку и, положив ее на грудь мистеру Риддлу, встал в малый рунный круг. Затем он протянул руку в сторону, и Морфин Гонт, до сей минуты пребывающий в каком-то своем мирке, вынырнул оттуда, достал из потертого и заляпанного какими-то пятнами рукава старомодного сюртука изогнутую деревянную палочку, увитую серебряными нитями, и протянул Тому.

— Авада Кедавра!

В тот момент, когда зеленый луч достиг груди пожилого джентльмена и прервал его земной путь навсегда, Том Риддл, глубоко выдохнув, рухнул на колени, а из его рта вырвался маленький, ослепительно белый сгусток энергии, похожий на шаровую молнию, который, зависнув на некоторое время перед его лицом, вдруг задрожал и завертелся вокруг своей оси, как стрелка компаса, поднесенного к магниту, а затем устремился к черной тетради, мгновенно впитавшись в нее.

Некоторое время бледный юноша стоял на коленях, пытаясь отдышаться, пока его будущие жертвы с ужасом смотрели на абсолютно неподвижного и, видимо, окончательно мертвого мистера Риддла-старшего. Потом Том все же смог привести себя в вертикальное положение, достал из кармана какие-то флаконы из цветного стекла и по очереди залпом выпил их содержимое. Краска почти мгновенно вернулась на его лицо, и он, видимо, нашел в себе достаточно сил, чтобы продолжить, поскольку велел Морфину вернуть тело своего деда на его законное место за столом, а сам снова повернулся к обездвиженным родственникам.

На этот раз его выбор пал на Тома Риддла-среднего.

— И? — поторопила Мелисса призрачную даму, погрузившуюся в страшные для нее воспоминания той ночи.

— Только это отродье направило на сына свою палку, как ненормальный Морфин вдруг очнулся, схватил его за локоть и стал что-то шипеть. Громко шипел, зло. Как гадюка какая-то или кобра. Из человеческих слов были только: 'да Меропа за тебя'. И еще рефреном: нельзя-нельзя-нельзя. Тот с брезгливой усмешкой стряхнул руку Гонта и сказал: 'Тогда он твой!' И посмотрел на меня.

Привидение вновь надолго замолчало.

— Вас тоже поместили в круг? — начала задавать наводящие вопросы Мелиссы, понимая, что в противном случае информация будет выдаваться в час по чайной ложке.

— Да, — кивнула миссис Риддл.

— И что положили вам на грудь?

— Кольцо.

— Какое кольцо? — сделала охотничью стойку девочка, практически не сомневаясь, что речь шла о фамильном кольце Гонтов, том самом, что украли из Гринготтса. — Вам удалось его рассмотреть?

— Мне было не до того! — вновь разъярился призрак. — Я думала только об одном, как спасти своего сына и защитить свой дом!

'Видимо, поэтому ты и не умерла окончательно', — отстраненно подумала Мелисса и, чуть сжав магическую сеть, чтобы прервать очередной всплеск ярости собеседницы, ледяным тоном произнесла:

— И все же я вынуждена настаивать.

— Кольцо как кольцо, — сдалась миссис Риддл, сжавшись и стараясь не касаться волшебного контура. — Из желтого металла. Возможно, золотое. Хотя вряд ли. Булыжники в золото не обрамляют.

В общем, ситуация слегка прояснилась. Судя по тому, что рассказывала призрачная дама, той августовской ночью Том Риддл воспользовался подходящим случаем и сотворил сразу два хоркрукса.

Причем после создания первого он утратил либо часть аналитических способностей, либо определенный кусок памяти. Поскольку ничем иным его суицидальное стремление сотворить второй якорь, принеся в жертву собственного батюшку, объяснить нельзя. И если бы Морфин Гонт вовремя не притормозил слетевшего с катушек племянника, тот всенепременно получил бы печать предателя крови за отцеубийство, да еще и умер бы от магического истощения в процессе создания третьего хоркрукса.

'Дело за малым: найти фонящую темной магией тетрадь и кольцо!' — подумала Мелисса и, резко поднявшись с пуфика, посмотрела на висящую перед ней миссис Риддл:

— Что ж, мэм... Давайте решать, что мы будем делать с вами.

* * *

Миссис Риддл, разумеется, была развоплощена.

Во-первых, она и сама устала от полувекового одинокого существования и желала отправиться к сыну, где бы он ни находился.

А во-вторых, Мелисса вовсе не была настроена оставлять в абсолютно незащищенном доме привидение, способное вытащить на белый свет уйму грязного фамильного белья.

Единственное, о чем попросило привидение перед уходом за грань, так это о том, чтобы девочка максимально защитила дом от вторжения и разворовывания, а по возможности, вообще его выкупила. Все же, даже несмотря на то, что Мелисса была 'отродьем отродья отродья', крови Риддлов в ней было куда больше, чем в нынешнем владельце особняка на холме — дальнем родственнике самой Мэри.

Мелисса обещала подумать и, хотя и не была уверена, что этот дом ей необходим, все же после развоплощения призрака потратила пятнадцать минут на то, чтобы нанести маглоотталкивающие и отпугивающие руны на косяки входной двери и черного хода.

В принципе, на этом дела в Литтл Хэнглтоне были почти завершены. Оставалось последнее: выполнить то, ради чего они вообще сюда приехали. Найти тело Бодрига. И, судя по всему, единственной подходящей развалюхой в округе была именно хибара Гонтов.

Нашли они ее достаточно легко. Нужно было всего лишь подняться на второй холм и у сломанного дуба свернуть на заросшую лопухами и колючей травой тропинку.

Когда впереди замаячила зияющая дырами крыша дома Гонтов, Мелисса почувствовала, как посох, настроенный на поиск мертвого тела, завибрировал: в зарослях крапивы недалеко от дома явно было зарыто что-то крупнее дохлого енота.

Подойдя к подозрительному месту, девочка одной рукой взяла ладонь Кунигунды, которая, очевидно, настолько прониклась серьезностью момента, что даже перестала шмыгать носом, а другой провела над землей. Да, сродство ощущалось.

— Здесь, — сказала Мелисса, очертив посохом примерный радиус.

Кунигунда, горько разрыдавшись, схватилась за портал и испарилась, чтобы через некоторое время вернуться вместе с матерью и сестрой и выкопать тело своего отца.

Арг проводил ее сочувственным взглядом и, щелчком пальцев убрав уже надоевшую ему иллюзию магла в шортах, поинтересовался:

— Ну, госпожа, по коникам?

Мелисса чуть подумала и отрицательно покачала головой.

— Сначала осмотрим дом, Арг, раз уж выдалась такая возможность. А заодно и дождемся наших дам. Думаю, поддержка и помощь им еще потребуется.

Гоблин согласно кивнул и вытащил из кармана медальон, украшенный разноцветными камнями. Подойдя к входной двери, он сделал несколько пассов рукой, внимательно следя за тем, какие камни начинают светиться и с какой интенсивностью. После чего повернулся к Мелиссе и, слегка нахмурившись, доложил:

— На входной двери ничего опасного нет, а вот в самом доме находится чрезвычайно сильный темный артефакт неизвестного назначения. Отсюда ничего про него сказать не могу: надо смотреть вблизи. В принципе, можно заходить, но ушки держать на макушке.

Они вошли в дом и оказались в темном, заросшем плесенью и покрытом пылью небольшом холле. Мощный поток энергии выбивался откуда-то справа, из-за обшарпанной, покосившейся, болтающейся на ржавых петлях двери. Осторожно открыв ее магией, Мелисса и Арг очутились в небольшой захламленной гостиной, в центре которой стоял сколоченный из грубых досок кривоногий стол. А на нем... преспокойно лежало кольцо из желтого металла с простым камнем, на котором был выбит равносторонний треугольник с вписанной в него окружностью и высотой, проведенной к основанию. То самое кольцо, числящееся за двадцать третьим порядковым номером в описи имущества сейфа Гонтов. То самое кольцо, которое стало хоркруксом после смерти миссис Риддл.

Мелисса только открыла рот, чтобы опять произнести это свое ставшее за последнее время сакраментальным 'А-а-хре-е-не-еть', как вдруг последовал жесточайший ментальный удар, снесший ей несколько уровней окклюменционных щитов, которые она, по совету Снейпа, поддерживала практически постоянно.

Появилось жгучее желание обладать этим кольцом, надеть его и никогда не снимать, уничтожив любого, кто лишь посмотрит на него. А в голове раздались голоса, которые сначала вкрадчиво обещали могущество, силу и богатство, клялись вернуть к жизни самых дорогих, самых близких людей, а потом стали откровенно угрожать, суля всевозможные кары и несчастья, если девочка ослушается его и не наденет кольцо. Голоса становились все громче и громче, вызывая пульсирующую боль в висках.

Сзади вдруг что-то взорвалось, раздался оглушительный крик и звук падения.

Не обращая внимания на происходящее вокруг, Мелисса, закрыв глаза и сосредоточившись, сопротивлялась, шаг за шагом восстанавливая свои ментальные щиты, пока наконец голоса из оглушающих не превратились лишь в шепотки на периферии сознания. Только тогда девочка позволила себе чуть выдохнуть и, смахнув со лба холодный пот, обернулась.

Арг в глубоком обмороке лежал на грязном полу, прижимая к груди обожженную и покрывшуюся волдырями руку, а справа весело горели старинный буфет, пара плетеных стульев и продавленный с торчащими во все стороны пружинами диван.

________________

(1) Джентри — общее название мелкопоместного нетитулованного дворянства в Великобритании. 'Прослойка' между йоменами и пэрами.

(2) День святого Ансельма — 21 апреля. Меропа ответила так, потому что в конце XIX — начале ХХ века простые люди (как Брайсы) часто ориентировались в датах не по обычному календарю, а по церковному.

(3) Изониазид, ведущий противотуберкулёзный препарат, был синтезирован в 1912 г., однако понадобилось больше сорока лет, чтобы установить его эффективность при лечении туберкулеза. Стрептомицин,

первый противотуберкулезный антибиотик, был открыт в 1944 г., а широко применяться стал лишь в середине 50-х.

(4) Брак в современной Англии может быть аннулирован по этим причинам. Что там было в 20-х — 30-х, уже другой вопрос. Я не юрист, и, если кто-то знает точно, что я не права, поправьте меня, пожалуйста.

(5) В Англии конца XIX — начала XX века в приютах действительно 'резвились' многие высокопоставленные педофилы.

(6) Мене, текел — неполная цитата из Библии (Ветхий Завет). 'Мене' — исчислено, 'текел' — взвешено. Эти слова в значении: все исчислено, ты взвешен на весах и найден очень легким. Том Риддл уже произносил эту фразу в гл.20 ч.1.

ГЛАВА 8

Ничего личного

Несколько лет назад, когда Гризельду Мэрчбэнкс 'ушли' с поста начальника отдела образования Министерства магии, она и представить себе не могла, что кто-нибудь когда-нибудь захочет вернуть ее обратно. Слишком своевольной и неудобной фигурой она была во время службы. И слишком уж ощутимо хлопнула дверью напоследок, ухитрившись за какие-то несчастные полгода не только сваять научно-популярную книгу о проблемах современного школьного образования на островах, но и издать ее на континенте.

До Британии нетленка легально не добралась: с ней ознакомились лишь заинтересованные лица в узких профессиональных кругах. Тем не менее, репутации Хогвартса был нанесен солидный урон. И хотя в официальном рейтинге европейских школ, составляемом Международной конфедерацией магов во главе с Дамблдором, он по-прежнему следовал сразу за прусским Моргенштерном и скандинавским Дурмстрангом, деля третье место с французской академией Бобатон, в неофициальном — в том самом, которым руководствуются волшебники, желающие дать своим детям действительно фундаментальное и всестороннее образование, — рухнул сразу на пять позиций и занял 'почетное' десятое место. И это еще при том, что в рейтинг по исключительно политическим мотивам не была включена ни одна советская школа колдовства.

Разумеется, после подобного демарша с Гризельдой, замахнувшейся на сакральную для магической Британии мантру о величии Хогвартса, перестали здороваться постоянные члены экзаменационной комиссии, некоторые представители Попечительского совета школы, а также бывшие коллеги, включая давнюю знакомую Миллисенту Багнолд, которая оказалась крайней и ситуацию переломить так и не смогла. В итоге вся эта история стоила ей должности министра магии.

И именно поэтому Мэрчбэнкс, проводящая свои дни за чтением художественной литературы и в походах по магловским выставкам, театрам и кинотеатрам, была несколько озадачена, когда пафосный и изумительно красивый черный филин, окольцованный платиновым ободком с монограммой Малфоев, принес официальный бланк председателя этого самого Попечительского совета с просьбой о скорой, по возможности, встрече.

Встретиться Гризельда не возражала. Во-первых, она, как Пятачок, до пятницы была совершенно свободна, а во-вторых, стало банально любопытно, что им могло понадобиться от ее скромной престарелой персоны.

Люциус Малфой ждать себя не заставил и объявился уже через два часа. Не менее пафосный и красивый, чем его собственная почтовая птица, он грациозно выступил из камина в гостиную Мэрчбэнкс, отвесил изящный полупоклон хозяйке дома и, повинуясь приглашающему жесту, элегантно опустился в предложенное ему кресло.

'Хорош чертяка!' — широко и, как ей казалось, приветливо улыбаясь, думала Гризельда, с удовольствием наблюдая за столь привлекательной мужской особью. Но, очевидно, с ее оскалом что-то было все же не так, поскольку невозмутимое лицо гостя приобрело недоуменное выражение, а рука непроизвольно скользнула по ряду пуговиц на сюртуке, словно проверяя, все ли они застегнуты.

— У меня что-то не в порядке, мисс Мэрчбэнкс? — светским, тем не менее, тоном осведомился Малфой.

Она лишь махнула рукой:

— А, не обращайте внимания на старушку! Возраст у меня сейчас такой: не догоню — так разогреюсь. А тут, — в который раз порадовавшись прожитой сотне с солидным гаком лет, позволявшей говорить что угодно и кому угодно, усмехнулась Гризельда, — есть, на что приятно посмотреть! Ничего личного!

В глазах Малфоя появилась смешинка, а сам он медленно встал и, слегка разведя руки в стороны, демонстративно повернулся вокруг собственной оси. После чего уселся на прежнее место и, щелчком пальцев сбив с рукава только ему одному видимую пылинку, непринужденно спросил:

— Вам было достаточно приятно, мисс Мэрчбэнкс, или... повторим?

— Пока... да, — томно выдохнула Гризельда и выразительно поиграла бровями. — Но ведь... еще не вечер?

Это, видимо, было уже слишком. Малфой от неожиданности подавился воздухом и закашлялся, а довольная Мэрчбэнкс, мысленно похохотав гипертрофированным смехом злодеев из магловских кинофильмов над наивным юношей, решившим на равных поиграть в словесный пинг-понг с ничего уже не стесняющейся пожилой дамой, отбросила наконец фривольный тон и деловито поинтересовалась:

— Так чему обязана, лорд Малфой?

Гость, надо отдать должное его самообладанию и воспитанию, пришел в себя практически мгновенно и сдержанно изложил суть своего визита. А заключалась она в том, что Попечительский совет Хогвартса и он лично, как его председатель, заинтересованы в том, чтобы Мэрчбэнкс вернулась в отдел образования министерства и заняла свое прежнее место в экзаменационной комиссии.

Гризельда задумчиво потерла подбородок и протянула:

— Ну, зачем это мне — понятно. Вернуться туда, откуда меня настойчиво попросили, и радостно поинтересоваться: 'Ну что, не ждали?' А вот вам это зачем?

— Чтобы узнать, что у Дамблдора в голове, — просто сказал Малфой.

— Мозги, — резонно заметила Мэрчбэнкс. — Фунта три — четыре с половиной. Точнее покажет вскрытие. Будете вскрывать — зовите.

Визитер на какое-то время замолчал, а потом странно усмехнулся:

— Вы не родственники с профессором Снейпом? Просто он дал мне точно такой же ответ. Буквально дословно.

— Умные люди и мыслят одинаково, — пожала плечами Гризельда.

— Ничего личного, но этот умный человек так и не смог сказать мне, что за междисциплинарный экзамен Дамблдор собрался вводить в Хогвартсе. А главное, зачем ему для этого экзамена потребовались волшебная тварь условно третьей, потенциально пятой степени опасности, а также магическое растение четвертой степени опасности. Вот его запрос в департамент магической флоры и фауны. Уже утвержденный запрос.

Малфой протянул посерьезневшей Мэрчбэнкс бланк с резолюцией.

— Условно третьей, — протянула Гризельда, разглядывая документ, — потенциально пятой... Он что, собрался притащить в школу детеныша мантикоры?

* * *

— Цербер? — прошептал профессор зельеварения, бледнея. — Вы притащили в школу цербера?! Существо пятой, высшей, степени опасности?!

Снейп неверяще уставился на своего непосредственного начальника. Нет, он подозревал, что ближайший учебный год будет, мягко говоря, сложным. Но чтобы сложности начались еще летом во время законного отпуска — это был явный перебор.

Однако Альбус Персиваль Дамблдор, видимо, так не считал и дергал профессора зельеварения с завидной регулярностью. То сварить какую-нибудь срочно понадобившуюся лабуду, то обсудить скорое возвращение в волшебный мир надежды этого самого мира Гарри-мать-его-Поттера, то просто поболтать по душам.

Однако сегодня старый кайфолом превзошел самого себя и вытащил его из постели давней знакомой, с которой они вместе учились в коуквортской начальной школе и с которой вот уже лет восемь встречались. Нет, ничего личного, просто активная дружба организмами от случая к случаю.

Случаи такие к вящему удовольствию Снейпа приходились на зимние и летние школьные каникулы, поскольку благоверный этой самой знакомой, сезонно работавший механиком на торговом судне в Бристоле, как раз в это время целовал жену в щеку, говорил ей сакраментальное 'Не скучай!' и сваливал в очередной трехмесячный рейс.

Может, если бы он сказал ей что-нибудь вроде 'Жди меня, и я вернусь!' или 'Не шали тут без меня!', то знакомая ждала бы и не шалила. Но — увы! — ей рекомендовали именно не скучать.

В качестве лекарства от скуки она выбрала Снейпа. Во-первых, он просто вовремя подвернулся ей под руку. Во-вторых, он еще в начальной школе доказал, что не болтлив и умеет держать язык за зубами. В-третьих, ей банально захотелось проверить народную мудрость о соответствии размера носа и... ну, вы понимаете чего.

Снейп не разочаровал: любовником он оказался неплохим, в Коукворте постоянно не жил, на саму знакомую и ее семью ему было по большому счету плевать, поэтому их сезонная дружба и продолжалась столько времени. А сегодня их на самом интересном месте прервал появившийся из ниоткуда куриный патронус Дамблдора, который и пригласил Снейпа на педсовет.

Магловская любовница патронуса, естественно, не увидела и не услышала, а сам Северус сразу подрываться не стал, — он в отпуске, черт бы вас всех подрал! — а сначала вдумчиво и не спеша доделал дело, затем полчасика подремал, потом принял душ и лишь после этого, распрощавшись со старой знакомой до следующего Рождества, все-таки отправился в Хогвартс.

На внеплановый педсовет он, разумеется, опоздал и с бурно обсуждающими что-то коллегами столкнулся уже у горгульи. Недовольная его опозданием, Макгонагалл критически оглядела его черные джинсы, клетчатую ковбойскую рубашку, которую он еще не успел трансфигурировать в мантию, и завязанные в хвост влажные волосы и не преминула съехидничать:

— У вас засос на шее, Северус.

Коллеги как по команде замолчали и с интересом уставились на профессора зельеварения, ожидая его ответа.

— И царапины на спине, Минерва, — сознался профессор зельеварения.

— Вы поэтому не почтили нас своим присутствием и заставили Альбуса ждать? — возмутилась заместитель директора.

— Кто-то же должен был подождать. Я не смог, — пожал плечами Снейп.

Спраут одобрительно хихикнула, Флитвик показал Северусу большой палец: так, мол, держать. А мадам Помфри, уже наметившая, какие зелья ей понадобятся в грядущем учебном году, самоутверждаться за счет Снейпа не собиралась, поэтому вытащила палочку и просто залечила отметину на его шее, попутно бросив Макгонагалл:

— Право слово, грешно так откровенно завидовать, Минерва!

Впрочем, остальные представительницы прекрасного пола упражнялись в остроумии изо всех сил.

— Казанова! — картинно заламывая руки, пафосно восклицала как всегда поддатая Трелони. — Герой-любовник!

— Лучше герой-любовник, Сивилла, чем герой-собутыльник, — влезла в разговор Роланда Хуч. — Хотя неожиданно!

— Да уж, кто бы мог подумать! — подхватила Септима Вектор.

— Что значит кто? — перебила ее Аврора Синистра. — Я всегда говорила, что настоящий мужчина должен быть чуть симпатичней обезьяны!

— Той, на которой он женат, — неожиданно твердым голосом отбрил ее молчавший до этого времени Квиррел и поставил тем самым в разговоре точку.

Профессор астрономии опешила. И не только она. Северус тоже пребывал в замешательстве. Интересно, с каких это пор Квиринус, во-первых, не заикается, во-вторых, не заикается еще сильнее в присутствии Авроры, в-третьих, не ловит каждое ее слово и не смотрит на нее собачьими глазами, и, наконец, почему он так странно вырядился?

Действительно, магловед, всегда одевавшийся достаточно демократично, в основном в магловские брючные костюмы, сегодня облачился в длинную, застегнутую на все пуговицы лиловую мантию с высоким воротником-стойкой, такого же цвета тюрбан и, что удивительно, учитывая стоящую на улице жару, плотные перчатки. В общем и целом, ни дюйма открытого тела, кроме лица, что наводило на мысли о кожных инфекциях разной степени гадостности.

— Вы здоровы, Квиринус? — осторожно поинтересовался Северус, прикидывая в голове, что именно, где и как мог подцепить школьный магловед.

Квиррел странно посмотрел на него, тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, а затем, пробормотав неразборчиво из-за скоропостижно вернувшегося на свое законное место заикания 'Д-д-да, к-коллега, р-разум-меется!', спешно ретировался.

Поразмышлять о странном поведении профессора магловедения Снейпу не дала Макгонагалл, чуть ли не пинками погнавшая его к директору. На винтовой лестнице Северус легким движением палочки преобразовал ковбойку в обычную для себя черную мантию и вошел в кабинет.

А потом около часа выслушивал довольно пространный монолог Дамблдора, трясущего немецким изданием опуса Мэрчбэнкс, о пошатнувшемся авторитете Хогвартса, о мерах, которые должны быть предприняты для его восстановления, и о роли каждого конкретного преподавателя.

В целом, Снейп был согласен с тем, что Гризельда оттопталась на Великом Светлом от души, а репутация школы оставляет желать лучшего. Вот только с момента выхода книги прошло уже два с лишним года, а чухнулся Дамблдор почему-то только теперь. Впрочем, сама идея междисциплинарного экзамена показалась Снейпу интересной и разумной. По словам Альбуса, этот экзамен должен был представлять собой что-то вроде полосы препятствий, где каждую преграду можно было преодолеть различными способами.

Например, огнекраб. Обойти огнекраба можно с помощью методов, изучаемых в рамках курса ухода за магическими существами, но и боевые заклинания, и чары, и трансфигурация могли быть использованы с тем же, а то и с еще большим успехом.

Или бразильская колючая лиана. С ней можно было договориться, выполнив определенный порядок действий, как это делают гербологи, или плеснуть на нее соответствующим настоем, который проходят на шестом курсе и который можно легко приготовить в полевых условиях.

По итогам подобных испытаний, можно было бы определенно сказать, к какой именно области магической науки студенты имеют большую склонность. Упрощенно говоря, кто-то будет проходить все препятствия, круша их направо и налево, и такому студенту в будущем прямая дорога в Аврорат. А кто-то, например, стукнутый бладжером потенциальный игрок в квиддич, просто призовет метлу и прилетит на ней к финишу.

Если все организовать правильно, то подобным экзаменом вполне можно было бы заменить существующие СОВ и ТРИТОН, поскольку, нынешние итоговые испытания объективной картины попросту не давали, ведь банальное везение еще никто не отменял. Студент мог быть дуб дубом, но напрячься, выучить один-единственный билет по предмету и вытянуть его.

В общем, Снейпа озадачили поиском подходящих испытаний по зельеварению для будущего экспериментального экзамена у четверокурсников и шестикурсников, а заодно торжественно вручили прозрачную склянку с плотно притертой крышкой, где колыхалась вязкая белесая жидкость.

— Что это? — спросил Северус, поднимая сосуд на уровень глаз и осторожно взбалтывая.

— Ну, в качестве одного из испытаний у нас в этом году будет цербер, — улыбнулся директор стремительно побледневшему профессору зельеварения и кивнул на склянку. — Сами знаете, его слюна ядовита, так что нужен антидот.

— Цербер? — оглушительно прошептал профессор зельеварения. — Вы притащили в школу цербера?! Существо пятой, высшей, степени опасности?!

— Щеночка цербера, мальчик мой! — поправил его Дамблдор. — Поэтому условно третьей степени. Ничего страшного.

После подобных откровений новость о назначении заики-магловеда Квиррела на должность преподавателя защиты от темных искусств была воспринята как нечто незначительное, равно как и просьба приглядывать за ним по мере возможности.

Когда ошарашенный Снейп буквально выпал из кабинета Дамблдора, у него последовательно сработал сначала медальон, сообщивший профессору зельеварения, что обычно весьма разумная мисс Эванс вляпалась во что-то дурнопахнущее, а через несколько минут и сигнальный браслет, что означало, что в его дом в Паучьем тупике кто-то вломился.

Учитывая, что допуск туда имела только вышеозначенная мисс Эванс, Снейп подхватился и практически бегом направился к границе Хогвартских антиаппарационных щитов.

* * *

Ворвавшись минут через двадцать в собственный дом, Снейп замер: по гостиной словно ураган пронесся! Кофейный столик был сдвинут с места, журналы рассыпались по полу, а у окна валялся опрокинутый стул. В любом другом случае ненавидящий бардак Снейп был бы в ярости от подобного отношения к собственному имуществу, если бы не знал точно — громить чужое личное пространство не в характере Мелиссы.

Она, пожалуй, вообще была единственным человеком, с которым он мог спокойно находиться длительное время в одном помещении. Это было проверено еще прошлым летом, когда в приюте Святой Анны циклевали полы и покрывали их лаком. Воспитанников девать было некуда, открытые сутками окна не спасали, а Мелиссе почему-то очень не хотелось дышать всей химической таблицей одновременно. Макнабб в то время уехала на какие-то тропические острова за годовой нормой витамина D, поэтому девочка осторожно спросила Снейпа, а нельзя ли ей как-нибудь перекантоваться в Коукворте.

Он, разумеется, согласился. И, разумеется, был в панике. Поскольку совместное проживание в одном доме с кем бы то ни было, пусть и с ребенком, совсем не простая ежевечерняя болтовня за чашкой чая.

Но все прошло как нельзя лучше. Девочка оказалась абсолютно самодостаточной и с легкостью занимала саму себя, не лезла с разговорами утром, когда Снейп, типичная сова, мечтал только об ударной дозе кофеина внутрижелудочно, ну, и чтоб его не трогали до полудня, и даже взяла на себя часть бытовых забот. Для нее не составило проблем готовить еду на двоих из тех продуктов, которыми Северус забил свой старенький холодильник, и в течение трех недель, что девочка обитала в гостевой спальне, по утрам на кухне стоял горячий кофейник и пара сэндвичей, а в холодильнике всегда можно было найти простенький суп, салат и жареный кусок какого-нибудь животного.

Поэтому сейчас Северус с недоумением смотрел на окружающий его бардак, пытаясь понять причину, вызвавшую его. Причина обнаружилась практически мгновенно. У фальшивой книжной полки, скрывающей за собой лестницу, ведущую в подвал, где он организовал домашнюю зельеварню, Снейп заметил длинный след, будто по полу волоком тащили что-то тяжелое и грязное, а рядом валялся окровавленный носовой платок.

Открыть проход и слететь вниз по ступенькам у него заняло несколько секунд. В зельеварне на варочном столе был разведен магический огонь, на котором на алхимической треноге уже дымился небольшой стальной котел, выпуская в воздух голубые спиральные завитки пара. Мелисса, бледная, как смерть, с огромными черными кругами под глазами, напряженно, не отвлекаясь ни на что и лихорадочно кусая губы, мешала варево, считая обороты и почти ежесекундно сверяясь с огромным магловским гроссбухом в ярко-оранжевом коленкоровом переплете.

Это был лабораторный журнал Северуса с уже готовыми рецептами экспериментальных зелий, которые он варил исключительно из любви к искусству.

— Что варим? — тихо, стараясь не сбить девочку со счета, спросил Северус.

Не отрываясь от котла, Мелисса только мотнула головой чуть в сторону. Профессор зельеварения перевел взгляд в указанном направлении и увидел, что на узкой продавленной тахте, на которой он дремал, когда сутками варил сложные составы, мешком валяется грязное и пахнущее горелым нечто.

Нечто оказалось Аргом, погруженным в глубокий, явно магического происхождения, сон, и вид у гоблина был весьма плачевный. Воткнутая в остроконечное ухо серьга, защищающая от ментального вмешательства, почернела и оплавилась так, что Северус не был уверен, что Аргу удастся сохранить мочку. В разорванном вороте рубашки виднелся кровавый отпечаток медальона, охватывающий шею и часть грудной клетки. Самого артефакта не наблюдалось, из чего Снейп сделал вывод, что медальон, предупреждая хозяина об опасности и пытаясь нивелировать вредоносное воздействие, причинил гоблину такую боль, что тот сам, собственными руками, буквально с мясом содрал его и отбросил куда подальше. Но больше всего пострадала правая рука: ожог был страшен. Кисть выглядела так, словно ее жарили на открытом огне, а потом обварили крутым кипятком для верности. Было видно невооруженным глазом, что при подобном раскладе восстанавливать ее функциональность придется долго и упорно.

— Противоожоговое? Гоблинская модификация? — уточнил профессор зельеварения, осторожно огибая стол и приближаясь к Мелиссе со спины.

— Сто двадцать пять, сто двадцать шесть, сто двадцать семь, и половина, да, — выдохнула девочка и вытащила черпак из котла.

Снейп тут же перехватил его у нее из рук и, подтолкнув Мелиссу к высокому табурету, придвинутому к столу, занял ее место. Девочка буквально рухнула на сидение и уронила голову на сложенные руки.

— Кто его так? — спросил профессор зельеварения.

— Вассальная клятва его так. Вассальная клятва, и ничего личного, — дрожащим голосом выдавила Мелисса и, порывшись в карманах, выложила на стол небольшой, размером со спичечный коробок, контейнер из гоблинского металла, очевидно, поглощающий магические эманации. — И вот еще...

Из последующего монолога стало понятно, что гоблин попал под ментальное воздействие такой силы, что все его охранные амулеты приказали долго жить, а он сам воспылал страстным желанием отправить собственную госпожу в лучший мир. Сделать это он решил, просто спалив ее к дракклам. Однако вассальная клятва вступила в противоречие с наведенными желаниями, и именно поэтому Арг, вместо того, чтобы запустить огненным сгустком в Мелиссу, просто стоял и тупо пялился на полыхающую жарким пламенем кисть.

Через пару часов, когда обработанного всевозможными заклинаниями и зельями гоблина уложили в гостевую спальню, Снейп и Мелисса спустились в гостиную, где профессор зельеварения кивнул на контейнер, который девочка все еще держала в руках и приказал:

— Открывай! Посмотрим, что это за гадость.

* * *

— В принципе, гадать, какую гадость Дамблдор притащит в школу можно до бесконечности. Подобная бумажка, — Гризельда Мэрчбэнкс помахала в воздухе бланком и вернула его Малфою, — дает ему право содержать в Хогвартсе любое существо и растение указанных степеней опасности. Поговорим о другом. Как именно вы собираетесь вернуть меня в министерство? Положим, с экзаменационной комиссией все ясно: ответственность за ее формирование лежит на Попечительском совете. Но Фадж... Дамблдор вовсе не мой фанат, а нынешний министр магии, говорят, целиком и полностью его креатура.

Лорд Малфой слегка скривился:

— Говорят! С тем же успехом Фаджа можно назвать и вашей креатурой, почтенная мисс Мэрчбэнкс. Это ведь вы своей книгой подняли волну, которая в результате смела пассивную во всех отношениях Багнолд, а значит, именно вы дали Фаджу шанс присесть в освободившееся кресло. Сможете доказать, что не действовали в интересах Корнелиуса?

— Даже пытаться не буду! Разумеется, в его, — иронично усмехнулась Мэрчбэнкс, — именно поэтому Фадж по каждому чиху и с завидной регулярностью пылкого влюбленного гоняет сов к Альбусу, а не к так якобы помогшей ему мне.

— Всего лишь слухи. Но очень и очень выгодные. Нам с вами, — Малфой поднял палец к потолку, — выгодные. Давайте откровенно? Да, Дамблдор — верховный чародей Визенгамота и президент Международной конфедерации магов, но как директор школы он обязан подчиняться министру магии. Однако в последние десять лет Багнолд почему-то полностью устранилась от дел Хогвартса. Я не знаю, чем именно Дамблдор ее прижал...

— Чушь! — решительно перебила его Мэрчбэнкс. — Миллисента Багнолд — человек кристальной репутации. Прижать ее нечем, все гораздо проще и сложнее одновременно. Победа в последней войне была пирровой: обе противные стороны понесли огромные потери, а конечных целей не достиг никто. Да, снизился уровень социальной напряженности, но лишь чуть-чуть. В целом же сохранился довоенный статус-кво. Все это означает лишь одно: рано или поздно вновь рванет. Дамблдор заявил Миллисенте, что сможет создать школу нового типа, предоставляющую равные возможности всем юным волшебникам, вне зависимости от статуса крови.

— Равенство — иллюзия! — резонно заметил Малфой.

— Альбус — мастер трансфигурации. Он иллюзионист по призванию, — парировала Гризельда, — и, надо сказать, весьма поднаторел в трансфигурации неудач в достижения и поддержании их в соответствующем виде. Кроме того, планируемые Альбусом преобразования на тот момент коррелировали с реформами, намеченными Багнолд. И это первая причина, по которой она предоставила Дамблдору карт-бланш и самоустранилась. И именно с этой причиной я лично была категорически не согласна.

— А была и другая? — полюбопытствовал Люциус. — Та, с которой вы лично были согласны? Какая, если не секрет?

— Не секрет. Вы, — ответила Мэрчбэнкс и, усмехнувшись, тут пояснила ошарашенному собеседнику. — Нет, не конкретно вы, лорд Малфой, а вы — природные британские маги древних родов. Нынешняя фактическая независимость Хогвартса была частью сделки официального министерства в лице Багнолд с одной стороны и Визенгамота в лице Дамблдора с другой. В результате этого договора выявленные пожиратели смерти из числа аристократии получили штраф и срок в Азкабане, а не смертную казнь с конфискацией. И прежде чем вы начнете повествовать мне об ужасах совместного проживания с дементорами, — я знаю, что вы с ними знакомы не шапочно! — замечу, что поправимо все, кроме смерти.

— У большинства пожизненное заключение, — с деланным спокойствием заметил Малфой, для которого эта информация была явно внове, — без права апелляции.

— Знакомы с термином 'окно Овертона'? Весьма любопытная магловская технология манипулирования общественным сознанием, при помощи которой то, что было неприемлемо для одного поколения, — Мэрчбэнкс посмотрела на потолок, словно отыскивая там подходящий пример. — Ну, скажем, каннибализм! Становится допустимым для их детей, возможным для внуков и нормой для правнуков. Да, в данный конкретный момент времени никого из ваших сидельцев освободить не получится, но не факт, что это не удастся сделать через пять, или десять, или пятнадцать лет. И у них может появиться шанс восстановиться самим и восстановить величие собственных родов. Тем более вы уже засуетились. Вон, выдвинули Фаджа.

— Я? — Малфой удивленно приподнял брови.

— Не я же! — развела руками Гризельда. — И не Дамблдор. Вы ведь меня только что уверяли, что слухи — это лишь выгодные нам слухи. В чем выгода, я, правда, так и не уловила.

— Честно говоря, Фадж был единственной кандидатурой на данный пост.

— Почему единственной? А Крауч? Скримджер? Боунс, наконец?

— Боунс заявила, что она не Геракл, чтобы разгребать за Багнолд авгиевы конюшни. Скримджер боевик, а не администратор. А у Крауча, — Малфой на секунду замялся, — пятно на биографии. Фадж же вполне амбициозен, чтобы согласиться, но не слишком дальновиден, чтобы верно оценить размер кучи, в которую вляпывается. Так вот. Слухи о том, что Корнелиус — не способная на самостоятельные шаги фигура, муссируются практически с момента его назначения. То есть уже год. Однако за это время министр никогда не писал Дамблдору по собственной инициативе и ни разу не просил совета. Наоборот, именно Верховный практически ежедневно посылает Корнелиусу сов со своими соображениями по текущим внутренним и международным проблемам.

— Что прекрасно вписывается в мою теорию о мастере иллюзий, — вставила Гризельда. — Альбус просто трансфигурировал собственную инициативу в инициативу Корнелиуса. Не удивлюсь, если он лично запустил эти слухи в массы. Для этого ему даже не нужно было напрягаться. Лишь пару раз по-стариковски вздохнуть за завтраком в школе: 'Ах, надо бы написать ответ Корнелиусу. Мальчик, конечно, очень старается, но...'

Малфой согласно кивнул и продолжил:

— Поначалу министр воспринимал эти разговоры с долей юмора. Потом они стали его раздражать. А вот после этого, — Люциус картинным движением сунул руку за отворот сюртука, вытащил из внутреннего кармана сложенную в несколько раз газету и протянул Гризельде, — он просто сбесился.

Мэрчбэнкс взяла в руки незнакомое периодическое издание под неброским названием 'Ты мне, я тебе'.

— Центральный разворот, — подсказал ей собеседник. — Вкладка.

— Это еще что такое? — удивилась Гризельда и зачитала вслух. — 'Безродная по отцу привлекательная Свинья со скорпионьим характером познакомится с таким же Крысораком. Жду тебя, мой мутант!'

— Это еженедельная газета объявлений, мисс Мэрчбэнкс, — произнес Малфой таким тоном, каким обычно разговаривают с умственно отсталыми. — То, что вы читаете, это брачный зов какой-то, pardonne-moi, маглорожденной дуры. А то, что вам следует прочесть, находится справа, а не слева.

Пожилая леди послушно перевела глаза в сторону, и ее брови медленно, но верно поползли вверх: на указанной странице были сканворды, судоку и... комиксы. Весьма талантливо нарисованные, но все же самые обыкновенные комиксы. Если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что до сегодняшнего дня Гризельда ни разу не встречала в магическом мире ни одного кроссворда, ни одной головоломки, не говоря уже о комиксах.

Героем этих черно-белых картинок был толстый усатый жук по имени мистер Бла, проживающий в комфортабельном многокомнатном дупле раскидистого дуба с великолепным видом на широкий ручей, протекающий у подножия дерева. Мистер Бла, судя по всему, был не очень самостоятельным насекомым, во всем полагающимся на мнение старого длиннобородого шмеля, который обитал на поляне вниз по течению и которого так и звали — Бамблби.

На самой левой картинке Бла стоял рядом с ночным горшком и чесал лысое темечко, размышляя, каким листом ему следует подтереться: кленовым или липовым? На следующей картинке, видимо, так и не сделав выбор, насекомое восклицало:

— А не спросить ли мне совета у мудрого Бамблби?

Далее жук осторожно спускался с дерева, на котором жил, писал послание на только что сорванном листе лопуха, сворачивал его в виде широкодонной чаши и отправлял вниз по течению. На предпоследней картинке Бамблби, без устали опыляющий только что распустившиеся цветочки, получал сообщение от своего нерешительного знакомого, скручивал лопух рупором и оглушительно орал на всю рощу:

— Кленовым, мальчик мой! Он не прилипает!

По закону жанра, совет, разумеется, запаздывал: на нижней правой картинке не дотерпевший Бла замачивал в утренней росе испорченные брюки.

— Бамблби? Мистер Бла(1)? Жестко и весьма и весьма прозрачно! Особенно, если учесть это очаровательное предупреждение: 'Все персонажи вымышлены, любые совпадения с реально существующими людьми случайны, и автор за них ответственности не несет!' — Гризельда откинулась на спинку дивана, на котором сидела. — Кто сотворил сей шедевр?

Мэрчбэнкс перевернула газету на последнюю страницу, чтобы посмотреть выходные данные и фамилию главного редактора, и на какое-то время зависла с отвисшей челюстью.

— Однако! — отмерла она наконец. — Маглорожденные?!

— Почему маглорожденные? — не понял Малфой.

— А кем, по-вашему, может быть главред по имени Утер Ньют Оуэн? Леммингом? Инопланетянином? — начала было бушевать Гризельда, но внезапно успокоилась и махнула рукой. — Хотя, что с вас взять, с чистокровного сноба! Имя Агата Кристи вам, разумеется, ни о чем не говорит? В общем, эта почтенная леди написала замечательный детективный роман — 'Десять негритят'. Не буду пересказывать весь сюжет, но ее убийца заманил своих жертв в ловушку с помощью писем, в которых подписался как Ульрик Норманн Оуэн.

— И в чем тут связь? — по-прежнему недоумевал визитер.

Гризельда закатила глаза и призвала из собственного кабинета клочок пергамента и остро оточенное гусиное перо. Покарябала что-то несколько секунд, а затем протянула Малфою лист, на котором старомодным почерком было написано следующее:

Ulrick Normann Owen = U.N.Owen

Utter Newt Owen = U.N.Owen

— Неизвестный(2)... — почти мгновенно сообразил Люциус. — Это объясняет, почему газету в министерстве регистрировали гоблины, а совы с посланиями на имя Утера Ньюта Оуэна возвращаются обратно. Его не существует.

Мэрчбэнкс согласно кивнула:

— Именно! Какой-то анонимный маглорожденный умник затеял долгосрочную игру против Дамблдора.

— Фадж полагает, что эти картинки...

— Комиксы, — поправила его Мэрчбэнкс.

— Пусть так, — согласился Малфой и закончил свою мысль. — Что это очередной шаг именно Дамблдора по дискредитации его, как министра магии.

— Ну, я бы так не сказала, — с сомнением протянула Гризельда. — Да, министр тут изображен слабовольным, простите, засранцем. Но мистер Бла — это, скорее, собирательный образ. На его место можно подставить любого высокопоставленного чиновника министерства без особой потери смысла. А вот ассоциация Дамблдор-Бамблби прослеживается куда четче. И престарелого шмеля, опыляющего — прошу заметить! — только что распустившиеся цветочки, можно заподозрить в чем угодно: от промывания мозгов до, опять-таки простите, педофилии.

— В любом случае, Фаджу лучше не знать о ваших умозаключениях, — заметил Люциус. — Министр в бешенстве и жаждет крови Дамблдора. Однако сейчас Верховный практически неподсуден и по определению свят. Трогать его в таких условиях — политическое самоубийство. Министру нужен повод. Любой. И поэтому он готов взять на работу в отдел образования хоть вас, мисс Мэрчбэнкс, хоть Гриндевальда, хоть Темного Лорда.

— Как раздражающий фактор? — усмехнулась Гризельда.

— Да, как постоянно маячащая перед глазами красная тряпка. И если вы правы, и эти еженедельные комиксы — игра против Дамблдора, то нам это на руку. Чем больше раздражающих факторов, тем больше будет вероятность того, что Верховный совершит ошибку.

— Что ж, — сказала Мэрчбэнкс после минутного размышления. — Я согласна, лорд Малфой. Возвращайте меня на причитающееся мне место.

Люциус удовлетворенно улыбнулся, а Гризельда вновь посмотрела на газету в своих руках и задумчиво спросила:

— А где печатается этот листок? Вряд ли на станках 'Пророка' или у Флориша... Расценки у них аховые. У Лавгуда?

— Ксенофилиус не признаётся, — отрицательно покачал головой Малфой. — Так что этот Неизвестный и тут решил остаться анонимом. Но знаете, что меня смущает больше всего, как финансиста? Если учесть тираж и мизерную, надо признать, стоимость одного экземпляра, получается, что окупаются только расходы на бумагу и распространение газеты на Косой аллее. Как только мы присовокупляем затраты на типографию, пусть даже по минимуму, Утер Ньют Оуэн тут же уходит в минус. Если так пойдет и дальше — он разорится.

* * *

'Если так пойдет и дальше — я разорюсь! — думал Утер Ньют Оуэн, в миру Люциан Боул, сидя в кафе Фортескью и подсчитывая, сколько денег ему придется выкинуть на издание 'Ты мне, я тебе', если к расходам прибавятся еще и затраты на типографию. — Точнее, мы с Эванс разоримся!'

Зимой и весной его спасала только Выручай-комната, предоставившая совершенно потрясающую, полностью оснащенную типографию, сейчас, во время каникул, выручает магловское копировально-множительное бюро, а еще темные ночи, беспалочковое Сомнио(3) на сторожа и такая же Алохомора на дверь. Еще четыре года до окончания школы они продержатся, а что потом?

Эванс, правда, говорила, что нащупала какой-то совершенно потрясающий вариант с рунами и, если все получится, то ко времени выпуска у них будет не только приносящая прибыль газета, но и технология, которую можно будет выгодно продать всем желающим. Но сначала ей надо довести рунограмму до ума и запатентовать ее. А чтобы запатентовать, придется стать мастером рун. А чтобы стать мастером рун, необходимо пройти многолетнее ученичество либо предъявить в гильдию три рекомендации от действующих мастеров и собственную оригинальную рунную цепочку. В общем, когда это еще будет!

А пока то, что они выпускают, на газету мечты никак не тянет. Люциан представлял все это совсем по-другому: серьезное аналитическое издание с огромными тиражом и аудиторией, но Эванс со своим гоблинским поверенным вернули его с небес на грешную землю, популярно, на пальцах, объяснив, что ни одно подобное издание, как говорится, со стороны не пройдет регистрацию в отделе информации и печати министерства.

— Но я хотел газету, в которой можно дискутировать по серьезным вопросам и поднимать важные для общества темы! — возмутился Люциан, увидев первый номер, в котором волшебники и волшебницы продавали кусачих книззлов всех цветов и размеров, обменивали стационарные вредноскопы на гадальные шары аналогичного размера и призывали на брачное ложе Красных Обезьян и Железных Тигров.

— Мистер Боул, а какую такую важную тему вы лично можете в вашем возрасте достойно осветить? — менторским тоном поинтересовался вредный Оглаф. — Допускаю... Нет, я даже уверен, что у вас богатый внутренний мир и интересные идеи, но восприятие все еще детское. Сейчас мы выходим в ноль, а для самовыражения у вас есть четыре страницы вкладыша.

— Именно, — подхватила Эванс. — Пока кроссворды, судоку, перепечатка магловских анекдотов, переделанных под нашу действительность, те же комиксы. Ты рисуешь классно! А через пару лет, когда охватим определенную аудиторию, можно будет публиковать фельетоны. Только с обязательным добавлением мелким шрифтом, что все герои и события выдуманы, а если вы кого-то узнали, то это только ваше больное воображение, так что не курите больше этой травы. Еще через какое-то время можно будет печатать рассказы об исторических личностях, потом раз добавим аналитическую статью, два, три, а там, глядишь, вкладыш мутирует в полноценную газету или журнал.

В общем, на сегодняшний день комиксы — это единственное, что примиряло Люциана с суровой действительностью. И то за главных героев, вернее за их имена, нужно было сказать спасибо придурочному Тимоти Бленкинсопу, который, как Эванс и грозилась на первом курсе, стал периодически за ними таскаться.

В принципе, он оказался нормальным парнем, забавным и не слишком противным, но была у этого гриффиндорского полукровки совершенно омерзительная, на взгляд Люциана, манера извращать имена и фамилии или придумывать ассоциативные клички. Просто хобби, и ничего личного. Иногда его клинило на какой-нибудь фамилии и он просто соловьем заливался, подыскивая интересные варианты.

Так было с Дамблдором. Тимоти месяц ходил и канючил на все лады: Дамблди-Бамблди-Бамблби-Хамблби. И все это было весьма забавно, пока дело касалось кого-то другого. Например, Вуда, последовательно побывавшего бревном, поленом и Пиноккио. Или Перси Уизли(4), который прочно стал Вихлюном. Но однажды дело дошло и до них с Эванс.

Целую неделю Бленкинсоп называл Боула то чашей(5), то миской, то амфорой, то еще какой-нибудь посудой, а один раз даже уткой, за что был проклят, а после выхода из больничного крыла, где вдосталь попользовался этими самыми утками, переключился на Эванс, которую тут же обозвал коноплей. Мол, это тоже растение, тоже пахнет и тоже глючное и прикольное. А после того, как Эванс совершенно спокойным голосом пообещала ему за 'пахнет' пробить с ноги в голову, выдал, что никакая она не трепетная травка, и даже не дохлая балерина, а самый настоящий армейский джип(6).

Эванс на несколько секунд зависла. Люциан буквально слышал, как крутятся ее мозги, обрабатывая ассоциации, которые он сам уловить пока не мог. А потом расхохоталась, заявив, несмотря на то, что он сам всего лишь изъеденный молью галстук(7), мозги у него работают совершенно шедеврально.

В общем, вскоре после этого Бленкинсоп переключился на младшие курсы, а Люциан тоже заразился этим его увлечением. Нет, он никого не оскорблял в лицо, просто мысленно начал подбирать людям соответствующие характеристики. Таким образом, Дамблдор в его голове навеки стал бородатым шмелем Бамблби, а вновь избранный министр магии мистер Фадж превратился в мистера Бла.

Комикс про двух этих товарищей возможно никогда бы не появился на свет, если бы Дамблдор не педалировал, как бы невзначай, тему своего влияния на нового главу магического ведомства и не подключил к этому педагогический состав. Особенно доставали Макгонагалл, каждый раз при отсутствии директора в Большом зале докладывавшаяся студентам, что, мол, профессора Дамблдора пригласил для консультаций министр, и Хагрид, тут же басивший, как из бочки, 'Великий человек Дамблдор!'

Просто пароль-отзыв, вашу мать. Дамблдор в министерстве! Великий человек Дамблдор!

Однажды Маркус Флинт, слывший на Слизерине первым сквернословом, не выдержал и, когда Макгонагалл снова поднялась, чтобы отрапортовать студентам о графике встреч директора, негромко, но так, чтобы услышали все слизеринцы, брякнул:

— Дамблдор в жопе!

— Великий человек Дамблдор! — со стола преподавателей отозвался в тот же момент Хагрид.

В общем, у кого как, а у Люциана на это перманентное 'Великий человек Дамблдор' за год развилась нервная почесуха, которая только было начала проходить, как вдруг пару недель назад здесь же, у Фортескью, когда Боул наслаждался шикарным клубничным мороженым и хорошей книгой, сзади вновь бухнуло:

— Великий человек Дамблдор!

Мороженое только усилием воли не вернулось обратно в креманку. Люциан обернулся и за соседним столиком увидел нечесаного и опухшего Хагрида и какого-то мелкого лохматого очкарика в растянутых магловских шмотках, глядящего на полувеликана влюбленными глазами.

'Ясно, обработка очередного маглорожденного идет полным ходом, — подумал тогда Боул и критически осмотрел пацана. — Нет, не наш клиент'.

Вообще, Люциан, по просьбе Эванс, летом периодически торчал на Косой аллее. Особенно в конце июля — начале августа. Именно тогда Макгонагалл приводила за покупками маглорожденных. Кстати, к обязанностям своим она относилась, по мнению Боула, из рук вон и частенько после покупки палочки откланивалась и оставляла детей и их родителей на Косой аллее одних. Некоторые бойко справлялись сами, а некоторые терялись. Тут-то на сцену и выходил Люциан.

За три года он познакомился с несколькими весьма перспективными маглорожденными. Перспективными не в плане магических сил, а в плане связей в обычном мире и разнообразных талантов. Именно поэтому Люциан считал настоящей победой то, что смог убедить некоторых из них, что на Гриффиндоре свет клином не сошелся.

А еще Эванс летом после второго курса столкнулась у Малкин с совершенно потрясающей девчонкой, мама, бабушка и прабабушка которой были потомственными гадалками и составляли изумительно точные гороскопы. Представляете, три поколения сквибов, развивающих конкретный дар! Это же настоящий клад! Девчонку удалось уговорить поступить на Хаффлпафф, и теперь именно она составляет еженедельные гороскопы, которые они публикуют в своей газете.

Но это лето было каким-то бедненьким на маглорожденных и магловоспитанных полукровок. Нет, Боул приметил было одну нагруженную книжками лохматую девчонку, но потом, посмотрев, каким безапелляционным тоном она командует собственным отцом, решил, что нет. Такого счастья ему лично не надо, а Эванс и подавно.

Вздохнув, Люциан откинулся на спинку плетеного стула и лениво рассматривал снующих мимо людей. Вдруг на противоположной стороне мостовой он заметил странную парочку, несомненно, пришедшую с другой стороны 'Дырявого котла'. Дама в хорошем летнем костюме и явно дорогом жемчужном гарнитуре тянула за руку мальчика лет одиннадцати. Тянула с упрямством вьючного мула. В сторону Лютного переулка.

_________________

(1) Игра слов. Dumbledore — Dumbledee — Bumblebee (шмель). Fudge — Blah — чепуха. Послать чашу (bowl) — послать сову (owl).

(2) Опять-таки игра слов. Сочетание U.N.Owen звучит, как Unknown, т.е. неизвестный.

(3) Сонные чары.

(4) Фамилия Weasley по звучанию похожа на Weasеl, что значит вилять, вихляться.

(5) Bole (фамилия Люциана) и Bowl (чаша, миска) — произносятся одинаково.

(6) Мелисса — Виллиса (вечно танцующий призрак умершей девушки, любившей, но не познавшей счастья в любви) — Виллис (американский армейский джип).

(7) Timothy — Ti mothy — Tie mothy (галстук, испорченный молью).

ГЛАВА 9

Совпадения

Люциан, задумчиво помешивая ложечкой тающее в креманке мороженое, пристально наблюдал за странной парочкой.

Да, невнимательному зрителю, пожалуй, могло бы показаться, что мальчик следует за дамой вполне добровольно, не протестуя и не возмущаясь. Но вот Люциан, порой сопровождавший отца туда, куда, по-хорошему, он в жизни бы не сунулся, и при этом вынужденный вести себя по возможности естественно, заметил и несколько скованную походку, и закаменевшее выражение лица, и падающую с каждой секундой скорость, и постоянное зависание у самых отталкивающих и неинтересных витрин, вроде окна кукольного магазина 'Феечка'.

Вообще, это было самое жуткое место на Косой аллее, на вкус Боула. Куда уж там Лютному!

Дело в том, что несколько лет назад они с отцом зашли в эту 'Феечку', чтобы выбрать подарок для кузины Люциана. Он до сих пор помнил, как замер под внимательным, немигающим взглядом нескольких сотен кукол. Ощущение, надо сказать, было пренеприятнейшим, и бушующая на улице гроза с молниями, отсветы которых заставляли стеклянные глаза игрушек светиться потусторонним огнем, комфорта тоже не добавляла. Да еще и истерика какой-то малявки, которая валялась на полу, колотя по нему кулаками, визжала и требовала от родителей срочно приобрести ей говорящую куклу как у какой-то счастливицы Джоанны, которую можно было стричь — куклу, разумеется, а не Джоанну! — хоть каждый день, а волосы все равно отрастали бы до первоначальной длины. Весьма продвинутые чары, надо сказать, и родители девчонки, видимо, не планировали такую дорогую покупку, поэтому она и закатила скандал, и довела себя до магического выброса.

Все совпало как в готических романах: на улице ярко блеснула молния, оглушительно громыхнуло, а по магазину пронесся резкий порыв ветра, и все те сотни кукол, что до этого чинно сидели или стояли на полках и в витринах, неотрывно следя за посетителями своими круглыми стекляшками, разом рухнули на спину, одновременно закатили глаза и дружно и громко сказали:

— Мама!

Люциан сам не знал, как в тот день не получил разрыв сердца и не помер молодым и красивым, но седым, и теперь обходил это место десятой дорогой.

А этот мальчишка вот уже минут пять усиленно пялился на витрину мордредовой 'Феечки'. И что там могло привлечь внимание уже достаточно большого пацана? Да ничего! Он просто тянул время и положительно не стремился в Лютный!

— Вызвать авроров, что ли? — пробормотал Люциан.

— Нет оснований, — раздался за его спиной негромкий голос. — Я хотел.

Обернувшись, Боул сначала увидел ярко-желтый униформенный фартук 'Фортескью'. Переведя глаза чуть выше, заметил бейдж в виде трех пересекающихся шариков мороженого, на котором вспыхнули слова: 'Здравствуйте! Я ваш официант!'

— А я ваш клиент! — усмехнулся Люциан и, посмотрев еще выше, констатировал. — Уизли, здравствуй! Устроился на лето?

Перси, а это был он, напряженно кивнул, видимо, ожидая, от Боула каких-нибудь комментариев, но Люциан, сообразивший, почему Перси был единственным Уизли, носящим относительно новые и целые мантии, лишь одобрительно хмыкнул:

— Давно сам себя в школу собираешь?

— Третий год, — ответил Перси и, предваряя вопросы удивленного Люциана, который за все это время ни разу не встречал среднего Уизли ни в 'Фортескью', ни вообще на Косой аллее, пояснил. — Сначала мёл полы в мастерской у Олливандера. Там у него какие-то свои тонкости: пользоваться магией для уборки вообще нельзя, даже эльфийской. А в прошлом году сортировал книги и оформлял заказы на складе у Флориша. Теперь вот дорос до работы творческой, с людьми. Во вторую смену я тут только эту неделю, а до этого работал утром. Мне, кстати, до обеда больше нравилось, ведь...

— На каникулах все спят долго и с утра меньше шансов, что тебя обсмеют знакомые. Что, были прецеденты? — закончив фразу за замявшимся и слегка покрасневшим Уизли, поинтересовался Боул и, не дождавшись удобоваримого ответа, посоветовал. — Плюнь и разотри! Любой труд достоин уважения!

Перси в который раз подивился тому, что проще всего его подработку воспринимают именно чистокровные с Рейвенкло и Слизерина. Возможно, им было просто все равно, но если они и обращались к нему, то были корректны и не дергали по пустякам. В отличие от родных братьев, называвших его этим летом не по имени, а исключительно 'Синдерелл', и студентов собственного краснознаменного факультета, которые, едва завидев среднего Уизли в форменном фартуке и с кожаной папочкой меню в руках, вальяжно и, как им, видимо, казалось, аристократично раскидывались на стульях, — а по мнению самого Перси, просто плюхались в раскоряку! — и, противно растягивая слово 'офици-а-ант', принимались самозабвенно его гонять.

Офици-а-ант, ложка в разводах — замените! Офици-а-ант, нож не режет — принесите другой! Офици-а-ант, сок чересчур холодный — подогрейте на пару градусов! Куда вы его понесли, офици-а-ант? Тут подогрейте! Или вы не волшебник? Как, вам нельзя колдовать летом?! А о чем вы думали, голубчик, устраиваясь сюда на работу! Дайте жалобную книгу!

Из-за этих 'дружеских' подколок Перси уже был готов на стену лезть, хотя изначально работа ему нравилась. А что? Непыльная, ненапряженная, оплачивается неплохо, да и свежие сплетни — куда уж без них! — можно было узнавать, так сказать, из первых рук.

Вообще, за эти три года Перси с удивлением обнаружил, что ни владельцы магазинов, где он подрабатывал, ни посетители не воспринимали обслугу всерьез.

Как только он надевал на себя рабочую одежду и брал в руки метлу или тряпку, коробку с книгами или каталоги, меню или поднос — он словно становился невидимкой: взгляд клиентов на нем не задерживался и приватные разговоры при нем не то что не смолкали, но даже тише не становились. Тут поневоле услышишь много нового и интересного!

Например, за время работы у Олливандера Перси узнал, из какого материала сделаны волшебные палочки замминистра магии, главного целителя Мунго, не говоря уже о паре-тройке министерских чиновников трубой пониже и почти четверти студентов Хогвартса. Кроме того, у лучшего изготовителя палочек всех времен было очень полезное хобби: после очередной продажи или техобслуживания он шел в подсобку, где скрупулезно заносил в огромную алфавитную книгу информацию о том, что и кому он сбыл, и делал весьма любопытные ремарки о чертах характера покупателя и его магических способностях.

Выводы эти брались не с потолка, а основывались на свойствах материалов, из которых был изготовлен проданный концентратор, большом жизненном опыте самого Олливандера и впечатляющей статистике, которую его семья собирала поколениями.

Нет, Перси вовсе не залезал в записи мастера специально. Более того, помня о всевозможных следящих и сигнальных чарах, он даже пальцем к ним ни разу не притронулся! Просто гулял туда-сюда с метлой мимо валяющегося без присмотра, часто в открытом виде, талмуда, выхватывая взглядом и по возможности запоминая любую доступную информацию.

Корнелиус Фадж. Замминистра. Средний потенциал. Трансфигурация. Карьерист не без способностей. Может неплохо руководить, но не в условиях стресса и цейтнота. Трусоват. Болезненное эго: не кантовать!

Гиппократ Сметвик. Главный целитель. Сильный маг. Чары. Гербология. Великолепный диагност. Добр, суров, остроумен. Исключительный циник — профессиональная деформация.

Долорес Амбридж. Начальник отдела регулирования магических популяций. Средний потенциал. Ярко выраженные магические таланты отсутствуют. Умная, хитрая и опасная стерва. Пойдет далеко и по головам!

Бартемиус Крауч. Начальник отдела международного магического сотрудничества. Очень сильный маг. Чары. Возможно, слабый менталист или эмпат: в разговоре специально коверкает имя собеседника и выводит из себя. Считывает реакции?

По мнению среднего Уизли, информации к размышлению тут было предостаточно! Впрочем, и Эванс согласилась с Перси, когда тот после назначения Фаджа министром в каком-то случайном разговоре заметил, что Олливандер о новом министре не слишком высокого мнения.

— Болезненное эго?— с интересом протянула тогда Мелисса и о чем-то задумалась. — Говоришь, не кантовать?

В общем, Перси, не будь дураком, старался запомнить все. На будущее.

Частично будущее наступило прошлым летом, когда он работал в книжном. Так совпало, что ему пришлось часто сталкиваться и с целителем, скупавшим все медицинские издания, появляющиеся в магазине; и с начальницей отдела регулирования магических популяций, которая, судя по ее заказам, тоннами читала пикантные дамские романы; и с начальником отдела международного магического сотрудничества, регулярно отоваривавшимся у Флориша и даже размещавшим у него заказы на магловские словари, справочники и энциклопедии.

У Бартемиуса Крауча действительно была либо склонность к магии разума, либо потрясающая интуиция. И он на самом деле маниакально перевирал имена собеседников. А поскольку каждую приобретаемую книгу Крауч осматривал чуть ли не под микроскопом, придираясь то к переплету, то к шрифту, то к формату, то к цене, у мистера 'Блориша' часто сдавали нервы.

— Мистер Глориш, что-то мне подсказывает, что цену на двадцатитомную Британскую энциклопедию вы завысили! — густым баритоном изрекал Крауч, на секунду замирал, бросая быстрый взгляд на начинающего багроветь от возмущения 'Глориша', а затем усмехался в топорщащиеся усы. — Ну да, процентов на пять-шесть! Как же так, мистер Плориш?

После этого 'Плориш' сдувался, поскольку Крауч почти всегда угадывал. Затем владелец единственного книжного магазина на Косой аллее обычно бурчал, что просто запамятовал, что у маглов сезонные, или праздничные, или еще какие-нибудь скидки, и перепоручал бесценного и ненаглядного — такого ненаглядного, что глаза бы его не видели, если бы он каждый раз не делал магазину месячную выручку! — клиента заботам 'Перри Уиззи'.

И 'Терси Тизли' справлялся. Ибо 'Перки Уизби' имел в анамнезе пять братьев и сестру, да еще и Бленкинсопа с его завихрениями. В общем, был человеком привычным и реакции выдавал правильные: никакие.

Мистер Крауч все лето проверял мальчика на вшивость, а в последний рабочий день расщедрился на признание, что тот был полезен, исполнителен и честен. И если к моменту окончания Хогвартса он не растеряет столь удивительные для современного поколения добродетели, мистер Крауч будет рад видеть его в своем отделе в качестве стажера. И вообще, следующим летом мистеру 'Уизерби' следует устроиться курьером в министерство.

К сожалению, в этом году средний Уизли с грандиозной курьерской карьерой пролетел: на работу в министерство брали строго с пятнадцати лет, а день рождения у Перси был только двадцать второго августа. Вот и пришлось ему надеть не форменную курьерскую фуражку, а яркий фартук 'Фортескью'. И бегать не по отделам министерства, а между столиками кафе. И вариться не в бурлящем котле министерских новостей, а собирать сплетни обывателей. Иногда весьма пикантные!

Например, что ЗОТИ в этом году будет преподавать заика Квиррел, который и Люмос с первого раза зажечь не в состоянии, а на должность хогвартского магловеда берут даму, читающую Джейн Остин и обожающую неширокие кринолины и быструю езду в коляске, запряженной двойкой вороных пегасов. При этом почтенная матрона ничего не знает ни о современных писателях, ни о теперешней магловской моде, ни о 'самобеглых экипажах' в восемьдесят лошадиных сил и выше, что учитывая ее собственный год выпуска — аж вторая половина прошлого века! — вполне логично.

А еще он услышал об огромной радости уважаемого аристократического семейства Лонгботтомов, чей наследник все же оказался волшебником. А ведь все эти годы Августа Лонгботтом регулярно шокировала окружающих, с неприличной откровенностью заявляя: внук — сквиб.

Подобные признания для леди ее возраста, статуса крови и воспитания фактически можно было приравнять к публичному стриптизу, поэтому чистокровные дружно решили: почтенная дама впала в маразм. И даже

Молли Уизли, демонстративно плюющая на традиции, в данном случае осуждающе хмыкала, не понимая, зачем заранее портить репутацию и ребенка, и семьи?

Перси же, пару дней назад обслуживая миссис Лонгботтом с внуком — пухлым, отчаянно смущающимся мальчишкой — и оценив цепкий взгляд этой пожилой леди, подумал: если колдунья из списка священных двадцати восьми, воспитанная в определенном ключе, выкидывает подобные коленца, возможно, на кону стоит нечто более ценное, чем какая-то там репутация.

А как вам такой пердимонокль: безуспешно старающийся сдерживать эмоции Драко Малфой, радостно докладывающий родителям о знакомстве у Малкин с каким-то магловоспитанным пацаном? Почему магловоспитанным? А дедукция! Обноски на нем магловские, а в сопровождающих не профессор Макгонагалл, а недоучка Хагрид. С тем же успехом мог быть и сквиб Филч. Почему он сам так радуется? Элементарно, Ватсон! Отец же в Хогвартсе познакомился с магловоспитанным брюнетистым волшебником в лохмотьях, которому по сей день может доверить и свою спину, и своего наследника! Разве нет оснований надеяться, что и у него, Драко, тоже так совпадет?

— А почему нет оснований? — Боул вывел из прострации погрузившегося в размышления Перси, пощелкав пальцами у того перед носом.

Дернувшись от неожиданности, средний Уизли моргнул и недоуменно уставился на Люциана, который, усмехнувшись, мотнул головой в сторону дамы, за которой наблюдал. Та, наконец, отклеила мальчика от витрины с куклами и вновь потащила к повороту в Лютный переулок.

— А-а-а, — поняв смысл вопроса, протянул Уизли. — Видел их сегодня. Их Макгонагалл оставила во 'Флориш и Блотс'. Это его мать.

— Видимо, о-очень любящая! — с иронией протянул Люциан. — Раз с таким завидным упорством тянет его навстречу опасностям и вероятной смерти!

Перси какое-то время молчал, а потом, бросив быстрый взгляд по сторонам, негромко произнес:

— Нет, полагаю, ее просто чересчур сильно уговаривали отдать сына в Хогвартс, вот и переклинило. Они, судя по всему, у маглов не из последних, поэтому дамочка и загоняла Флориша, требуя то сборники законов, принятых Визенгамотом, то последнее издание 'Кто есть кто в Министерстве магии', то справочник о нашей знати. И повторяла все время, как попугай: 'В волшебном мире моему сыну будет лучше, а мой долг — помочь ему ассимилироваться любой ценой!' Видимо, это и есть ее императив.

— Да у Флориша на эту тему не издания, а барахло, — хмыкнул Боул. — Подобные вещи надо брать в Лютном у...

— Вот затюканный Флориш их и послал. Далеко и надолго, — так же тихо подтвердил Уизли, — к Боргину.

— Погоди-ка, — до Люциана вдруг дошло основное, он сунул правую руку под стол, аккуратно вытащил палочку из рукава и наколдовал невербальное заглушающее, — ты всерьез полагаешь, что маглорожденных чем-то обрабатывают? Что ваша Макгонагалл ходит по домам волшебников-неофитов и прикладывает их родителей Конфундусом или чем покруче?

— Я не могу утверждать, но точно знаю, что право на ментальное воздействие она имеет. Более того, обязана, если получает отказ, — сказал Перси и, заметив недоуменный взгляд Боула, пояснил. — Я в этом году пытался устроиться курьером в Министерство, но по возрасту не прошел. Там на столе кадровика валялась раскрытая инструкция по работе с маглорожденными: ему, видимо, на ознакомление прислали, или что-то в этом духе... Ну, пока он демонстративно не обращал на меня внимания и делал вид, что страшно занят, перекладывая бумажки из одной кучки в другую, я и прочитал пару абзацев. Однако согласись, это логично. Вот если бы к нашим родителям пришли, допустим, фейри с холмов и сказали, мол, ваш ребенок особенный, мы его забираем, вы ему ни сову не сможете послать, ни навестить, ничего, думаешь, они бы так просто нас отпустили?

— Разумеется, нет, — пробормотал Боул, понимая, что отец лохматушки с книжками наперевес, которую он видел пару дней назад, скорее всего, тоже был под Конфундусом, поскольку ничем другим нельзя было объяснить то, что взрослый мужчина не шлепнул по заднице нагло командующую им дочурку, а с окосевшими глазами продолжал носиться за ней с сумками.

Тряхнув головой, Люциан посмотрел туда, где еще пару минут назад стояли дама с мальчиком. Там уже никого не было. Он перевел взгляд на Перси, а тот лишь пожал плечами:

— Официально все нормально. Она его мать. Она совершеннолетняя. Лютный — не запрещен к посещению. Что мы можем?

'Ничего мы не можем!' — подумал Люциан, чувствуя себя почему-то гаже некуда.

* * *

Судорожно стискивая палочку, Мелисса внимательно следила за выражением лица Снейпа.

Профессор зельеварения молча стоял посреди собственной гостиной, вцепившись руками в спинку кресла и уставившись потрясенным, немигающим взглядом на книжный шкаф.

Откровенно говоря, Мелиссе не по себе. Ей самой в этот раз было куда проще контактировать с кольцом: в конце концов, она уже знала, чего можно от него ожидать и по каким болевым точкам оно бьет. Разумеется, все это она подробно пересказала Северусу. Но проблема была в том, что это были именно ее болевые точки, а не Снейпа.

Хотя надо отдать профессору должное: от кольца Гонтов он ожидал всевозможных гадостных сюрпризов, поэтому, несмотря на то, что его полную двенадцатиуровневую ментальную защиту до сегодняшнего дня не смог пробить ни Дамблдор, ни Темный Лорд, ни сама Мелисса, у которой, по словам того же Северуса, в будущем были все шансы, приступил к исследованию, лишь основательно подготовившись.

Снейп вполне допускал, что все когда-то случается в первый раз, и на тот случай, если ему все же не удастся противиться зову кольца и захочется либо убить кого-нибудь, либо самоубиться с особым цинизмом, он временно отдал Мелиссе свою палочку, приказав бить Ступефаем сразу по площади, не целясь, если у него все же сорвет резьбу. Кроме того, он приклеил подошвы ботинок к полу и надел защитные перчатки из драконьей кожи, нацепив точно такие же на страхующую его девочку. Вдобавок профессор велел ей вдеть в уши создающие механические окклюменционные щиты артефактные серьги, предварительно окунув их в охлаждающее зелье — все же Мелиссе вовсе не улыбалось лишиться мочек, как Арг!

Лишь после этого девочка вытряхнула на потертый журнальный стол кольцо Гонтов.

— Пять минут — полет нормальный, никаких голосов, но четыре уровня долой! — бросая вопросительный взгляд на Мелиссу, вполне бодро прокомментировал Снейп, ухитрившись одновременно и сообщить ей о своих ощущениях, и поинтересоваться ее собственными.

'Однако! — мысленно присвистнула она. — При том, что средний уровень мастера защитной ментальной магии — десять щитов, сильного менталиста-универсала — семь-восемь, а подмастерье окклюменции в режиме, что называется, 'стэнд-бай' способен безболезненно поддерживать лишь четыре-пять! Обычный маг или мастер-легилимент уже бы нацепили побрякушку!'

Дальше Снейп был намерен поочередно опускать щиты, чтобы понять, на каком именно уровне всевозможные голоса начнут предлагать ему целый мир и пару коньков в придачу.

— Щиты восьмого уровня держат. Седьмого — держат. Шестого — держат условно. Шепот на периферии сознания. Пятый — голоса, — профессор на секунду замялся и с ноткой удивления продолжил, — Нет, не голоса... Один голос. Четвертый уровень...

Именно в тот момент, произнеся эти самые слова, он и застыл, шокировано уставившись на книжный шкаф. Глаза его становились все больше, а с лица постепенно уходили краски, придавая ему сходство с восковыми посмертными масками.

Девочка замерла, приготовившись. Лишь спустя томительных десять минут, показавшиеся ей вечностью, профессор тряхнул головой, сбрасывая наваждение и оцепенение.

— А вот это частично ложь, — как-то не в тему пробормотал он и, вновь переведя взгляд на Мелиссу, велел. — Попробуй на кольце поочередно Вингардиум Левиоса, Акцио и Локомотор.

Мелисса взмахнула палочкой, но артефакт даже не шевельнулся.

— Заклинания перемещения не действуют, что говорит в пользу того, что это действительно хоркрукс, — констатировал профессор зельеварения и практично заметил. — Эванеско из этой же категории, но проверять не будем. Один раз даже незаряженное ружье стреляет! А сейчас призови кипу(1) Иегуды Последний Стыд Потерявшего и положи туда кольцо. Потом отклеим меня и продолжим наши танцы.

— Что за Иегуда? — поинтересовалась девочка, бросая кольцо в прилетевший откуда-то со второго этажа омерзительного вида головной убор с намертво приставшими к подкладке клочками чьих-то седых волос и даже... кусочками скальпа?!

Как только артефакт Гонтов оказался в кипе, давление на ментальные щиты пропало. Северус облегченно вздохнул, вытирая холодный пот со лба и, отлепив себя, наконец, от пола, ответил:

— Ростовщик. Жил в Испании задолго до Статута. Считается сильнейшим врожденным легилиментом в истории. Мог обойти любые естественные и механические ментальные щиты, чем и пользовался, разумеется, безо всякого стеснения. Можешь представить, как сильно его любили и обобранные и пущенные по миру маглы, и маги, когда он вконец потерял берега и переключился на них. Но в один прекрасный день, когда над всей Испанией было безоблачное небо(2), Иегуде не повезло: нарвался на такого же врожденного окклюмента. Судили его Иберийским магическим конклавом в полном составе и приговорили к полной конфискации имущества и к ношению вот этой самой кипы. Символы, вышитые на подкладке, полностью блокируют атакующую ментальную магию, не влияя на способности к окклюменции. Пожизненному, кстати, ношению — заклятие вечного приклеивания им в помощь!

— И к посмертному тоже, — передернулась Мелисса, понимая, что седые колтуны принадлежат именно этому самому бессовестному Иегуде. — Откуда это у тебя?

— От Лорда, — призвав пергаментный блокнот с прыткопишущим пером, профессор зельеварения принялся исследовать кольцо, определяя наложенные на него чары и поясняя между взмахами палочки. — Он много путешествовал... Искал себя... Познавал мир...

— Разрывал могилы, — в тон ему подхватила девочка, придвинув кресло поближе к журнальному столику и устраиваясь поудобнее. — Грабил трупы.

— Не он такой — жизнь такая, — хмыкнул Северус, бросая беглый взгляд в летающий рядом блокнот, по странице которого резво бегало зачарованное перо, записывая выводы и наблюдения профессора. — Лорд был врожденным легилиментом. Значит, изначально оборонялся не щитами, а контратаками, а в спокойном состоянии постоянно находился в режиме поверхностного чтения мыслеобразов. Как по мне, удовольствие ниже среднего, учитывая, о какой фигне люди обычно думают. Лорд, разумеется, освоил окклюменцию и мог поддерживать весьма достойный уровень щитов, но для менталиста, заточенного именно на атаку, это труд. И труд тяжелый. Так что он был вполне заинтересован в подобном артефакте. Носить эту пакость после трупа или удалить остатки волос и кожи, чтобы определить скрытые под ними символы, не повредив их, не представлялось возможным, поэтому незадолго до своего падения Лорд приказал мне создать соответствующее зелье-растворитель.

— И ты его не изобрел, — констатировала очевидное Мелисса.

— Во-первых, мне в тот момент было уже не до изобретений: шпионаж — дело энергозатратное. А во-вторых, я когда-нибудь тратил время впустую? — деланно возмутился Снейп и профессорским тоном продолжил. — Я пошел по пути наименьшего сопротивления и сделал что, мисс Эванс?

— Отпороли подкладку кипы, скопировали символы и зеркально их отобразили, сэр? — не слишком уверенно предположила девочка.

— Почти. Отпорол подкладку кипы, положил сверху кальку, заштриховал простым карандашом и перевернул. Вышивка более выпуклая по сравнению с тканью, поэтому символы оказались прокрашены слабее, чем пустая поверхность, — объяснил Снейп и, в очередной раз взмахнув палочкой над кольцом, нахмурился. — Очень и очень странно...

— Что странно?

— На этом кольце не может быть ничего сверхъестественного по определению. Как я понял, все чары Лорд накладывал в возрасте шестнадцати лет, после чего доступа к кольцу не имел? — уточнил профессор и, дождавшись кивка Мелиссы, взял в руки парящий рядом блокнот и, быстро просмотрев сделанные записи, продолжил. — Каким бы Лорд ни был гением, но в школе он имел доступ исключительно к общедоступным источникам знаний и брал в основном не фантазией, а магической силой и рядом врожденных талантов. Об этом говорит самое первое заклинание, наложенное на кольцо. Да, оно действует аналогично атаке легилимента. Да, оно мощное и известно не широко. Однако я могу назвать как минимум два легальных источника, где его рассматривают во всех деталях. Оба можно найти в Запретной секции. Далее следуют рассеивающие внимание чары. Тоже очень сильные, но и они из школьной программы середины века. Потом идет заклятие, которое, начиная

с сороковых, проходит у студентов Хогвартса под кодовым названием 'моя прелесть'(3). За это отдельное спасибо доктору Толкину и маглорожденным!

— Накладывается на предмет и усиливает жажду обладания? Этого нет в программе, — заметила Мелисса, давным-давно прочитавшая все школьные учебники.

— Это сейчас, — не согласился Снейп. — Но в мое время его изучали перед ТРИТОНами на факультативе по продвинутым чарам, а во времена Лорда оно вообще входило в основный курс на пятом году обучения. И наконец, сильнейшие подчиняющие заклятия. Они единственные относятся к темным искусствам. И я точно знаю, где Лорд их взял, поскольку и сам прочел о них там же: в открытой части библиотеки Малфой-мэнора. Абраксас Малфой поддерживал с Лордом дружественные отношения.

— Раз все укладывается в схему, что странного ты увидел? — недоуменно спросила Мелисса, не улавливая, что именно беспокоит Снейпа.

— Здесь нет ни одного заклинания, вызывающего галлюцинации, — медленно протянул профессор, усаживаясь в соседнее кресло, а затем, посмотрев на девочку, попенял ей. — Кстати, почему ты не предупредила меня о галлюцинациях?

— Видимо, потому что не галлюцинировала, — резонно заметила Мелисса. — Ты из-за этого на четвертом уровне уставился на шкаф, будто привидение увидел?

— Именно его я и увидел, — бормотал себе под нос Снейп, глубоко погруженный в собственные мысли. — Мне явилась моя давно умершая мать и сообщила, что я опять ее разочаровал.

— Опять? — удивленно спросила Мелисса.

— О, я делал это много, много раз, — саркастически протянул Северус, — с самого первого дня, когда не оправдал ожиданий, ухитрившись родиться не голубоглазым и золотоволосым бутузом с розовыми пухлыми щечками, а черным, как головешка, недокормышем. Как будто у двух белокожих темноволосых и темноглазых особей могло появиться иное потомство! Плюс вырос угрюмым. Хотя и они с папашей не были душой компании! Плюс моя будущность зельевара оказалась под большим вопросом: неуживчивый я не нашел покровительства у Слагхорна. А ведь только полный ноль в зельях мог бы не расплеваться в дым с этим мудозвоном!

На последнем слове брови девочки от удивления поползли вверх, а Снейп, осознав, что именно брякнул, ухмыляясь, пояснил:

— Это не ругательство, это термин.

— Не подскажете точное определение, сэр? — картинно хлопая ресницами, попросила Мелисса.

— Что ж, сформулируем, — невозмутимый профессор потер подбородок, а потом поднял указательный палец вверх. — О! Это мужская особь млекопитающего или гуманоида, обладающая тестикулами, способными издавать богатый обертонами монохромный звук в частотном диапазоне, различимом ухом человека без специальных устройств.

— Но ведь и сам звон, — столь же выдержанно уточнила девочка, — полученный подобным способом можно обозначить этим термином?

— Несомненно, — с важным видом покивал Снейп, — но в современном английском языке такое толкование не является широкоупотребимым.

Какое-то время они серьезно смотрели друг на друга, а потом дружно расхохотались, осознав всю комичность ситуации.

— В конце концов, — Северус первым успокоился и принялся рассказывать дальше, — галлюцинация, сообщила мне, что я могу улучшить ее мнение о себе. Для этого мне стоит лишь надеть на руку кольцо и вернуть ее к жизни. Более того, я обязан это сделать, ибо то, что она лишилась магии и умерла до срока, целиком и полностью моя вина. Последняя сентенция и помогла мне прийти в себя, поскольку она частично ложная.

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что Снейп не так давно решил попробовать предъявить права на род Принцев. Разумеется, он явился в Гринготтс, где на него, как из рога изобилия, посыпалась неизвестная доселе информация.

Во-первых, — сюрприз! — Эйлин и Тобиас Снейпы оказались женаты не только гражданским магловским, но и магическим браком. Именно поэтому они, ненавидя друг друга, и ухитрились прожить вместе всю жизнь: ведь даже при разводе светском магический брак исключал возможность любых измен, иногда и после смерти одного из супругов.

Во-вторых, Эйлин, осознавая, что за связь с маглом ей грозит отсечение от магического источника Принцев, не стала ждать у моря погоды и провела ритуал сама и на своих условиях. Отрекшись от принципала(4) Тиберия — мага, давшего роду Принц фамилию и традицию называть мальчиков римскими именами, она привязала себя, своего мужа и будущего ребенка к магии жены Тиберия — волшебницы из племени гаэлов(5), в честь которой всех девочек рода с тех пор нарекали исключительно по-кельтски(6). Тем самым Эйлин хоть и очистила себя и будущего сына от родовых проклятий, но почти полностью лишила своих наследников возможности претендовать на магию рода Принцев, пока жив хотя бы один прямой потомок Тиберия.

Разумеется, за свое предательство она получила нехилый откат, почти втрое сократив сроки собственной жизни, а вот ее личную магию чуть ли не до донышка высосал сам Северус, еще находясь в утробе, как и неволшебные дети получая все необходимое ему для развития из организма матери.

Может, если бы во время беременности Эйлин жила в месте силы, вроде Хогвартса или Косой аллеи, она бы осталась волшебницей, пусть и слабой. Но Снейпы обитали в магловском Коукворте, и после рождения сына, оказавшегося весьма сильным магом, Эйлин стала почти сквибом, способным лишь на Люмос и варку некоторых простеньких зелий и настоев, к которым глупое махание волшебной палочкой не имело никакого отношения.

— Вот! Вот что сделала Меропа! — Мелисса подскочила с кресла и принялась взволнованно мерить шагами комнату. — Она тоже, будучи уже беременной, вступила с Риддлом в магический брак. Он ведь не женился даже спустя годы после гражданского развода и ее смерти! Она тоже сама отсекла себя от Гонтов, воззвав к магии Слизеринов, и привязала к ней будущего ребенка. Поэтому у нее было такое выражение лица на свадебных фотографиях! Она уже тогда начала стремительно терять магию! Не знаю, Лорд ли сильнее тебя, Меропа ли слабее Эйлин, но бабуля стала сквибом еще до родов. Именно поэтому дедуля сумел очухаться и дать деру: это не она перестала пичкать его амортенцией — это амортенция перестала действовать!

— Нельзя отрицать, что кое-что совпадает. Однако меня сейчас куда больше интересует, почему я галлюцинировал, а ты нет, — барабаня пальцами по подлокотнику, заметил Снейп. — В порядке общего бреда можно, конечно, предположить, что перед нами легендарный Воскрешающий камень из сказки барда Бидля, тогда твоя невосприимчивость к его воздействию легко объясняется юным возрастом и отсутствием потерь. А может, на кольцо было нанесено какое-нибудь зелье, к компонентам которого я более чувствителен? По идее, все уже выветрилось, но вдруг чудо?

— Принести распознаватель маркизы Монтеспан(7) и реактивы? — предложила Мелисса, готовая в любой момент рвануть в лабораторию, где на дальней полке пылилась инкрустированная драгоценными и полудрагоценными камнями рунная чаша, с помощью которой можно было классифицировать многокомпонентные зелья и яды и в чистом виде, и нанесенные на предмет.

Этот артефакт, учитывая его солидную стоимость, пользовался большой популярностью лишь у обеспеченных чистокровных студентов, но не у мастеров-зельеваров, поскольку без ошибок он работал лишь со снадобьями, число ингредиентов которых не превышало чертовой дюжины.

— Я сам себе распознаватель, — стянув перчатки, фыркнул Снейп и, взяв волшебную палочку в правую руку, осторожно прикоснулся ее кончиком к кольцу, не обращая внимания на подавшуюся вперед от любопытства девочку.

Методика Северуса напомнила Мелиссе способ, каким Халид научил ее определять тип нежити, обитавшей в заброшенных домах и на кладбищах: сосредоточиться, пропустить через себя окружающую энергию и эманации, сделать вывод. Единственное различие состояло в том, что Снейп использовал в качестве усилителя волшебную палочку, что было логично, учитывая токсичность многих ингредиентов.

Какое-то время профессор напряженно прислушивался к внутренним ощущениям, периодически отвлекаясь лишь на то, чтобы потереть левое предплечье или резко встряхнуть правой ладонью с зажатой в ней палочкой, словно стряхивая что-то неприятное и липкое.

— Метка реагирует? — осторожно спросила Мелисса. — Все-таки хоркрукс?

— Она реагирует на любые темные чары, — поморщился Снейп. — Как артритные суставы ноют перед дождем. Так что гарантию не дам. В конце концов, единицы волшебников выбирали такой вид бессмертия, а если и выбирали, то результатами своей деятельности не разбрасывались. Я первый раз исследую нечто подобное. Если и есть какие-то диагностические заклинания или ритуалы, способные дать абсолютно точный результат...

— Три, если говорить конкретно, — сообщила ему девочка, — но сейчас они не актуальны. Вообще.

— Значит, пока мы можем только предполагать. Что ж, из зелий только гоблинское средство для обработки сейфов и ячеек, — задумчиво протянул профессор и, заметив вопросительный взгляд Мелиссы, пояснил. — Многие хранят в Гринготтсе не только деньги или камни, но и тряпки, и книги. Волшебная моль и грибок — тот еще бич, уж можешь мне поверить.

— А материалы, из которых изготовлено само кольцо, могут влиять?

— Тесты мы, конечно, проведем, — сказал Снейп, поднимаясь с кресла, и, подойдя к секретеру, извлек из него какую-то коробку. — А вообще, неплохо бы посмотреть на кольцо через артефакторские гогглы. Вызывай-ка своего эльфа. Он присмотрит за нашим остроухим приятелем, а мы прогуляемся на Косую.

* * *

— Мама, не тяни ты меня так! Ты же мне руку вырвешь! Я не хочу туда! — тихо шипел Джастин Финч-Флетчли, из последних сил пытаясь держать лицо и не привлекать внимания абсолютно не вызывающих доверия окружающих.

Надо ли говорить, что мальчика совершенно не прельщала перспектива прогулки по темному загаженному переулку, одно название которого, казалось, было равноценно сакраментальному 'Не влезай — убьет'? Но собственная мать, нежданно-негаданно помахавшая рукой здравому смыслу, тянула его туда настойчиво и неотвратимо.

Началось все с того, что рано утром в особняк Финч-Флетчли заявилась незнакомая пожилая женщина и попросила уделить ей четверть часа. С виду это была старая дева с мерзким характером, возможно, сектантка. Во всяком случае, именно этим Джастин объяснил себе тогда ее застегнутый на все пуговицы старомодный твидовый — и это летом! — костюм с юбкой практически в пол, недовольно поджатые губы и какое-то неприятное высокомерие во взгляде.

В пользу того, что незнакомка была из чьих-то там 'свидетелей' или 'очевидцев' чего-нибудь, говорило еще и то, что она ухитрилась обойти мудреную сигнализацию, установленную по периметру особняка, просочиться мимо пары сторожевых доберманов, курсирующих по саду и заболтать верного дворецкого, способного оградить семейство Финч-Флетчли не только от незваных гостей, но и небольшого отряда наемных убийц. А талантом влезать без мыла куда угодно, по мнению родителей Джастина, обладали исключительно тараканы, коммивояжеры и желающие сеять слово Божье квадратно-гнездовым способом.

Шести лапок, впрочем, как и новомодного, сосущего все подряд, но лишь один раз, суперпылесоса, у незнакомки не наблюдалось, значит, визитерша просто жаждала поговорить об Иисусе, Иегове или... по кому там она фанатела?

По Мерлину, как оказалось. Во всяком случае, из всех всемогущих бородачей профессор Макгонагалл — так она представилась — помянула именно его, когда Джастин, прочтя вслух приглашение в якобы волшебную школу, покосился на родителей и, чуть приподняв брови, беззвучно сигнализировал:

'Больная!'

Отец согласно моргнул, а мама, вежливо и холодно кивнув гостье в сторону выхода, констатировала:

— Все это рекомендую поведать вашему психиатру.

— О, Мерлин! — еле слышно вздохнув, посетительница неожиданно для всех перекинулась в кошку и обратно и, вновь усевшись в кресло, уставилась на семейство Финч-Флетчли.

Что уж там она ожидала после своей демонстрации — цветов, оваций или громких возгласов — Джастин не знал. Во всяком случае, ни первого, ни второго она не получила, а вот третьим отец ее обеспечил.

— Вы с ума сошли?! — оглушительно чихая через каждое слово, возопил старший Финч-Флетчли, одним кенгуриным прыжком отскакивая на другой конец гостиной. — Являетесь к астматику с аллергией на кошек и превращаетесь в эту мерзкую тварь! Ах, вы не знали! А вам не кажется, что если вы чего-то не знаете, то следует спросить? Вы учитель со стажем или молоденькая профурсетка? Вы и на уроках такие штучки откалываете? У вас в классе что, нет детей с подобными проблемами со здоровьем? А в этой вашей школе арахисовое масло, случайно, на завтрак не подают? Или морепродукты(8) на обед? А несчастных случаев со смертельным исходом среди ваших учеников еще не было? Странно! Будут!

Глаза старшего Финч-Флетчли покраснели и заслезились, и он, чувствуя знакомое скрежетание в груди, захлопал по карманам, лихорадочно ища ингалятор Адама Бейтса. Мама Джастина бросилась к мужу на помощь, а сам мальчик безуспешно пытался дозваться дворецкого или кого-нибудь из горничных, чтобы выпроводить незваную гостью. Слуги, казалось, вымерли, а выпроваживаться по собственной инициативе визитерша, судя по всему, не собиралась. Нет, извинения хозяину дома она, разумеется, принесла, но вот линию свою продолжала гнуть, агрессивно рекламируя тот самый никому не известный Хогвартс и настаивая на поступлении Джастина в эту лучшую в мире магическую школу.

— Мистер Финч-Флетчли, — говорила она, — я всего лишь хотела доказать, что волшебство существует!

— Мне, знаете ли, начхать, — вдохнув лекарство, просипел отец Джастина, откашливаясь. — И вы свободны: у нас на сына другие планы!

— Может быть, стоит спросить, чего хочет сам Джастин?

— Джастин хочет поступить в Итон. Джастин хочет познакомиться с принцем Уильямом(9). Джастин хочет стать премьер-министром Великобритании. А вот в эту вашу шотландскую дыру Джастин не хочет, — отрезал младший Финч-Флетчли, ненавидящий, когда в его присутствии о нем говорили в третьем лице.

— То есть... как?

Макгонагалл выглядела искренне потрясенной, а Джастин хмыкнул: судя по всему, у профессора сегодня был ее первый раз. Первый раз, когда кто-то не захотел отправиться в сказку, которую она так ярко живописала. Нет, ну не думала же всерьез эта Макгонагалл, что он прямо-таки спит и видит, чтобы бросить все и уехать не пойми куда, неизвестно с кем, непонятно зачем?

— Вы ведь хотите учиться волшебству! — несколько секунд пожевав губами, с каким-то странным убеждением произнесла визитерша.

'Что, правда всерьез думала?!' — поразился Джастин и, мазнув рукой по груди, поправил под рубашкой старый дедушкин медальон, который с самого рождения носил не снимая и который в эту самую минуту неожиданно его оцарапал. Видимо, перекрутился.

— Представьте себе, не хочу! — раздельно, словно гвозди заколачивая, повторил он, все больше удивляясь такой феноменальной навязчивости.

Макгонагалл встала перед ним, вытащила из рукава длинную палочку из какого-то светлого дерева и, взмахнув ей перед его глазами, сказала:

— Вы ведь хотите, чтобы у вас была волшебная палочка?

— Послушайте, любезнейшая, — прервал ее отец Джастина, — мой сын вам уже ответил четко и внятно.

— Нет, возможно, от палочки бы я и не отказался, — все же признал Джастин, вновь поправляя все еще колющий его медальон, — но если ради этого нужно ехать в ваш непонятный Хогвартс, она мне и даром не сдалась!

А дальше началась какая-то чертовщина.

Вроде бы Макгонагалл согласилась с его доводами и начала собираться на выход, но перед уходом попросила стакан воды. До горничной так и не дозвонились, поэтому на кухню поплелся сам Джастин. В принципе, он был готов сгонять и в ближайший супермаркет за охлажденным Перье, лишь бы незваная гостья, вознамерившаяся сломать его будущую великолепную карьеру, уже ушла. А когда он вернулся в гостиную с запотевшим стаканом в руках, то отец с матерью, остававшиеся наедине с профессором какие-то три-четыре минуты от силы, огорошили Джастина неожиданной и 'радостной' новостью: он все же едет в Хогвартс!

— Не хочу, — резонно возразил им мальчик, подозревая, что между его отсутствием в гостиной и скоропостижно изменившимся поведением родителей есть определенная связь.

И это было лишь одно из многих его 'не хочу' за сегодняшний день. И на каждое подобное возражение он получал от матери один и тот же ответ: 'В волшебном мире тебе будет лучше, а мой долг — помочь тебе ассимилироваться любой ценой!'

Лютный превзошел все его опасения: клоака! И клоака опасная!

Они сделали не больше пятидесяти шагов по воняющей и раздолбанной в хлам булыжной мостовой, когда дорогу им преградили два ухмыляющихся типа бандитской наружности: шибздик и здоровяк, толстяк и качок. Этакий криминально-комический дуэт с заранее расписанными ролями.

— Глянь, Пит, какую мадмазель к нам занесло! — мерзко захихикал толстячок. — Мадмазель-стрекозель!

— Вижу, Пат, — в тон ему ответил здоровяк. — Да еще со стрекозленком!

— А не пожертвует ли очаровательная мадмазель...

— Сколько-нибудь...

— Буквально все...

— В фонд помощи уважаемым...

— Питеру...

— И Патрику?

В любой другой день мать Джастина, возможно, среагировала бы иначе: позвала бы на помощь, или, схватив сына в охапку, попыталась бы убежать, или просто откупилась, сняв с себя все украшения и отдав все наличные деньги. Но сегодня... Сегодня эти две кривляющиеся, воняющие потом, разбойничьи рожи стояли между Джастином и его светлым будущем в лучшем для него магическом мире. А ее долг матери — помочь. Именно поэтому она резко наклонилась, выхватила первый попавшийся камень из брусчатки и швырнула в голову Питеру. Вернее, попыталась, потому что здоровяк плавным движением, столь странным для подобного верзилы, уклонился от летящего булыжника, одновременно выхватывая палочку и посылая в миссис Финч-Флетчли Инкарцеро.

За его спиной с жалобным звоном разлетелось стекло какой-то лавки, разбитое не слишком меткой миссис Финч-Флетчли, а сама она кулем свалилась на булыжную мостовую, по которой горохом застучали жемчужины порвавшегося ожерелья.

— Ну все, — с деланным разочарованием вздохнул толстяк Пат и констатировал. — Деньгами вы теперь не отделаетесь.

— Маглу в бордель. А пацан, похоже, маг. Его на ингредиенты, — распорядился Пит. — Такого товара давно не было — озолотимся!

И только тогда Джастин, горло которого словно сжимали невидимые тиски, сумел наконец заорать.

* * *

Халид надвинул на глаза гогглы со сменными зачарованными стеклами, обрамляющие окуляры по окружности и придающие своему хозяину сходство с фантастического вида жуком.

Несколько минут назад арабский маг поприветствовал неожиданных гостей в своей мастерской и провел их в дальнюю комнату, выходящую окнами в Лютный, а не на Косую. Там он поместил перстень Гонтов в рунный держатель, действующий аналогично кипе Иегуды, и, взмахом руки меняя линзы, принялся рассматривать кольцо в различных магических спектрах.

Изредка он отвлекался на Снейпа и Мелиссу, которые, стоя вокруг большого стола, внимательно наблюдали за его действиями:

— Так что, говоришь, ты с него снял, друг мой? — уточнил Халид уже в пятый раз.

— Ничего сверхъестественного! — раздраженно пожал плечами Снейп, которому уже порядком надоело бесконечно повторять одно и то же, но тем не менее вновь перечислил чары, которые были наложены на кольцо.

— Раз все так очевидно, зачем вы пришли с этим ко мне?

— Во-первых, мы могли что-то пропустить. А во-вторых, мне нужно точно знать, хоркрукс ли это, муаллим(10), — пояснила Мелисса. — По описанию, что мне дал призрак миссис Риддл, и ряду косвенных признаков — да.

— Перечисли признаки, — приказал Халид.

— На предмет не действуют заклинания перемещения, типа Акцио, Вингардиум Левиоса, Локомотор. Предмет не поддается механическому воздействию. Ни камень, ни оправа...

— Гвоздиком ковыряли? — перебил ее арабский маг.

— Оправу, — хмыкнул Снейп. — А камнем царапали бисквит.

— Какой? Зачем? — не понял Халид.

Все было просто. И Снейп, и Мелисса прекрасно осознавали, что человек, выкравший кольцо из банка и оставивший его на столе в лачуге Гонтов, — да, прямых доказательств того, что это был именно Темный Лорд, до сих пор не было! — мог в любой момент вернуться и проверить его сохранность. А вариантов, чтобы не подставиться раньше времени, было всего два.

Первый — вернуть кольцо на его законное место, что, учитывая какой кровью оно досталось, вообще не вариант. Второй — сделать точную копию и, наложив на нее предварительно те же заклинания и в том же порядке, а может, даже добавив от себя лично какую-нибудь редкостную некромантическую гадость, типа проклятья разложения плоти, подменить оригинал.

Кроме того, и флоббер-червь мог бы сообразить: заказывать дубликат придется у обычных магловских ювелиров и по фотографии.

Во-первых, тащить к местным артефакторам фонящее темной магией украшение, пытающееся подчинить любого встречного-поперечного, мягко говоря, недальновидно.

Во-вторых, гравировка на камне все же была символом так называемых Даров Смерти, а, по словам Снейпа, что в магической Британии, что на континенте существовали целые тайные и не слишком общества искренне верящих в легенду, рассказанную бардом Бидлем, и занимающихся поиском бузинной палочки, воскрешающего камня и мантии-невидимки. И это не говоря о фанатиках-одиночках!

В общем, взвесить кольцо, сфотографировать его в трех проекциях на фоне миллиметровой бумаги и сделать оттиски в куске обычного туалетного мыла проблем не составит, а хорошему ювелиру — которого, правда, еще нужно найти! — этого должно хватить для создания худо-бедно приемлемой копии. Вопросы возникли, когда они попытались определиться с материалами.

Судя по цвету металла и ощущениям Снейпа, это было золото. Причем очень высокой пробы. Карат двадцать(11) или еще выше. Столь чистое золото — металл пластичный и мягкий, легко поддающийся воздействию. Но оправа оказалась весьма стойкой. И это либо подтверждало, что перед ними был действительно хоркрукс, либо свидетельствовало лишь о том, что средневековый артефактор использовал какой-то неизвестный ныне сплав.

Те же сомнения возникли и с камнем.

— Зачем? — повторил вопрос своего визави Снейп и задумчиво ответил. — Чтобы четко определить минерал. Камень черный, блеск стеклянный. Под описание подходят фиолетово-черная разновидность флюорита, обсидиан, дымчатый кварц и меланит(12). Цвет черты(13) на неглазурованном фарфоре мог бы сузить количество вариантов. Однако камни твердостью семь и выше по шкале Мооса цвета черты не дают. Тогда получается, что это либо дымчатый кварц, либо меланит. Но если это все же хоркрукс, то любой из этих минералов становится тверже алмаза...

Халид в очередной раз сменил линзу в бинокуляре, посмотрел на кольцо и, покачав головой, полувопросительно-полуутвердительно произнес:

— Курс минералогии ты, видимо, брал в Штатах, мой образованнейший друг. Только этим можно объяснить, почему вы оба до сих пор не догадались, что это за камень. Хотя тобой, мой несообразительный цветок, я крайне недоволен! — подняв гогглы на лоб, он в упор посмотрел на Мелиссу. — Ты и без своего многоуважаемого друга можешь определить, что это за камень.

Нахмурившись, девочка перевела взгляд на кольцо. Молчание затягивалось. Халид тяжело вздохнул и покачал головой:

— Хорошо, подсказываю. Сколькими голосами говорило кольцо?

— Одним, — сразу же ответил Снейп и добавил. — Вкрадчивый баритон со змеиными интонациями.

В отличие от него Мелисса не была так уверена. Да, баритон с шипящими нотками звучал наиболее громко, практически полностью заглушая голоса и шепотки на заднем плане. Но они же все-таки были... эти голоса...

— Больше одного... — пробормотала она, а потом с силой стукнула себя по лбу и воскликнула. — Ну конечно, какая же я дура! Значит, изначально 'Гонт' — это не фамилия, не родовое имя, а указание на кольцо, на камень! Это морион(14), муаллим!

— Именно, — довольно хмыкнул арабский маг и пояснил недоумевающему профессору зельеварения. — В Штатах, друг мой, морион и дымчатый кварц не различают, что не совсем верно.

— Меня сейчас мало волнует несовершенство курса минералогии Бостонского университета! — отмахнулся от этой ремарки Снейп. — Хотелось бы понять, почему я галлюцинировал, а Мелисса нет? И почему мы слышим разное количество голосов? Я, на секунду, тоже менталист, а уж как окклюмент на данный момент и посильнее буду.

А еще ты зельевар и боевой маг, — добавил арабский волшебник, снимая с головы бинокуляр и бросая его на стол, и, хмыкнув, развел руками. — Но не некромант-демонолог! А морион веками был рабочим инструментов именно медиумов, некромантов и демонологов всех мастей. Морион считается наиболее широким из мостов между мирами. Он помогает вызывать духов из самой непроглядной тьмы забвения.

И да, именно морион описывал этот ваш бард Бидль. Но не простой морион, а 'одухотворенный'. Дело в том, что этот камень способен заключать в себе сущности демонического плана, и, если не ухаживать за морионом правильно, не промывать в проточной воде, не проводить очистительные ритуалы, призванные сущности останутся в нем навсегда, и вытравить их невозможно. Тогда, лишь полностью уничтоженный и расплавленный, морион прекратит существование, а его обитатели вернутся на свой план.

Действует такой 'одухотворенный' морион всегда подло, жестоко и грязно, отравляя жизнь всем находящимся рядом, доводя до безумия, вызывая галлюцинации, заставляя видеть самых любимых, самых близких, но навсегда потерянных. Именно поэтому ты увидел свою мать, а девочка никого: у нее пока просто нет дорогих ее сердцу покойников. А вот слышать голоса мориона способны лишь некроманты и демонологи. Лишь до них прибоем доносятся отголоски иного плана.

— Значит, все же хоркрукс, — сделал вывод Снейп. — В противном случае, я бы вообще ничего не слышал.

— Слава Богу, — облегченно выдохнула Мелисса. — А то я уже начинала сомневаться!

— А у почти полноценного подмастерья некроманта никаких сомнений вообще не должно было быть! — отрезал арабский маг и возмутился. — Сомневалась она! Есть целый ряд ритуалов, доступных тебе по магозатратам!

— Лишь изгнания осколка души и призыв демона, — возразила девочка. — Изгнание отпадает: хоркрукс станет непригоден для ритуала объединения, а я получу откат от родовой магии. Что до призыва, то маркиз(15), на призыве которого я собираюсь тренироваться, чьи цвета я ношу, на вопросы не отвечает: он — воин. А у меня нет ни времени, ни возможности, чтобы менять диету, гардероб и украшения на полгода-год(16)!

— Видимо, я поспешил, назвав тебя полноценным подмастерьем! Ты забыла о ритуале поиска частей по имеющейся? Плохо! — припечатал Халид и недовольно нахмурился. — Или он тебя тоже чем-то смущает?

— Человеческой жертвой, — признала Мелисса, посмотрев на арабского мага в упор, и передернулась, вспомнив весьма однозначную реакцию собственного организма на первые опыты в иеромантии(17): выворачивало ее тогда славно и долго.

— И? — неприятно усмехнулся арабский маг, зло сверкнув глазами и взмахом руки прервав кинувшегося было возражать Снейпа. — Она некромант-демонолог, а не белошвейка!

— Она, прежде всего, ребенок! — зашипел профессор зельеварения, мгновенно выхватывая палочку из рукава и вставая в атакующую стойку.

— Если ты не знал, у нее уже год, как установилась связь с луной(18)! Она — глава двух родов! Она не ребенок! — в руке Халида материализовался посох.

— Она не будет убивать! — с трудом удерживая на кончике палочки фирменную Сектумсемпру, ледяным голосом возразил Снейп. — Приносить в жертву невинных людей...

— Куда она денется! — перебивая его, рявкнул арабский маг и поднял посох для атаки. — Я не вечен — ты не вечен, а у нее война намечается, ей, возможно, придется посылать людей в бой и драться самой. Хочешь, чтобы она впала в ступор на поле брани? Кому нужен такой воин? Или ты хочешь, чтобы она требовала от вассалов того, на что не способна сама? И кому нужен такой вождь? Или ты, лично ты не сможешь принять ее с 'грязными' руками?

— Да клал я на эту 'гигиену'! Я сам не невинный агнец! — буквально взревел профессор зельеварения, формируя левой рукой щит. — Но ей вообще не показано убивать людей. Во-первых, это не женское дело. Женщины звереют куда быстрее мужчин. Я знаком с Беллатрисой — я знаю, что говорю! Во-вторых, у нее в анамнезе Темный Лорд. А гены пальцем не придавишь! Сам всю жизнь борюсь! И с желанием упиться до соплей и больше никогда не трезветь! И с желанием дать по роже Минерве так, чтобы юшка потекла! И с желанием отпинать ногами ублюдочных близнецов Уизли, регулярно обворовывающих меня и перетравивших полшколы! Детки из клетки, мать их Молли Уизли!

— Хватит! — Мелисса изо всех сил долбанула кулаком по столу, прерывая так и не начавшуюся дуэль рычащих друг на друга магов, кружащих по комнате подобно диким зверям. — Во-первых, сейчас не Средневековье. В двадцатом веке активно практикуют оптимизацию и разделение труда. Каждый делает то, что у него лучше выходит и получает за это заработную плату: руководитель руководит, воин воюет, убийца убивает.

Услышав подобный аргумент, арабский маг лишь закатил глаза и, фыркнув, сокрушенно покачал головой: с каждым поколением люди мельчали все сильнее и сильнее!

— Во-вторых, — чуть успокоившись, Мелисса подошла к Снейпу и, взяв его за руку, заглянула ему в глаза, — почему сразу невинных людей? Приговоренные к пожизненному заключению насильники, маньяки, убийцы подойдут? В Британии мораторий на смертную казнь. Почему-то мне кажется, родственники жертв будут только благодарны.

— Рад, что у тебя включились мозги, мой нежный цветок, — отставляя посох в сторону, заметил арабский волшебник.

Профессор зельеварения мрачно смотрел на них и молчал.

— Я не говорю, — осторожно подбирая слова, проговорила Мелисса, — что прямо сейчас, как тот Гамлет, пойду калечить всех подряд: и виноватых, и правых! Я вообще не знаю, смогу ли когда-нибудь кого-нибудь хладнокровно...

Снейп тяжело вздохнул и притянул ее к себе:

— Если такое вдруг произойдет, от трупа будем избавляться вместе.

Девочка облегченно выдохнула и, потеревшись щекой о его плечо, продолжила:

— И наконец, в-третьих. Этот ритуал сейчас не актуален. Несколько лет назад Арг, исследуя медальон Слизерина, провел нечто подобное гоблинского разлива и не обнаружил следов других хоркруксов. Отсюда можно сделать вывод: только два хоркрукса не находятся сейчас под сильнейшими чарами сокрытия. Один перед нами, а второй где-то на континенте. Скорее всего, в Восточной Европе, если принять по внимание слова Фенрира и давнюю активность ПСов вокруг Албании. Будь хоркрукс где-нибудь на Альбионе, вырванную из тела душу Лорда притянуло бы к нему, и папуля прорезался бы не через десять лет после развоплощения, а куда быстрее. Это также объясняет, почему украденный из банка хоркрукс просто бросили в доме, на котором не было ничего, кроме маглоотталкивающих чар. Страховка! Если что-то пойдет не так, Лорду не придется снова тратить десять лет на путешествие в Албанию и обратно.

— А если мы заменим кольцо, — понял профессор зельеварения, — Лорда в случае неудачи вновь ждет увлекательнейший вояж на континент.

— А мы получим несколько лет форы, — кивнув, подхватила Мелисса.

В комнате повисла тишина, прерываемая только прибирающимся на столе Халидом: зачарованным пинцетом вытащив из рунного держателя кольцо Гонтов, он убрал его в гоблинский контейнер, а держатель занял свое законное место на подвесной полке рядом с дверью. Когда же арабский маг закончил и повернулся к своим все еще напряженно молчащим гостям, в окно влетел булыжник, выбивая стекло и усыпая осколками пол, а на улице раздался отчаянный детский крик.

— Пит и Пат! Сколько раз я говорил им не промышлять у моей мастерской! Пёсьи выкидыши! — выругался Халид и, вновь материализуя посох, бросился к черному ходу, ведущему в Лютный, кинув на ходу схватившемуся было за палочку Снейпу. — Я сам!

Через несколько минут, за которые Северус успел простейшим Репаро починить оконное стекло и вернуть его на место, а Мелисса нанести на раму оригинальную рунную цепочку, призванную создавать перед предметом дополнительную защиту от механических повреждений, Халид вернулся в комнату, небрежно левитируя сразу четыре бессознательных тела: двух связанных Инкарцеро мужчин, явно имеющих отношение к криминалу, женщину в шикарных жемчужных серьгах в ушах и рваном розовом тряпье, в котором Мелисса с изумлением опознала костюм из последней коллекции Шанель, и мальчика лет десяти-одиннадцати.

Мужчин Халид, не особо заботясь об их сохранности, просто уронил на пол и зафиксировал, а женщину и мальчика осторожно усадил на стулья.

— И кто это? — поморщился Снейп, брезгливо разглядывая валяющихся на полу бандюганов.

— Пит и Пат. Насильники, маньяки, убийцы... Как ты и заказывала, звездочка моей души, — кинув нечитаемый взгляд на Мелиссу, усмехнулся арабский маг, роясь в одной из тумбочек и бренча какими-то флаконами.

Выбрав, наконец, запечатанный сургучом бутылёк, Халид не глядя пошарил в соседнем ящике и к удивлению Снейпа и Мелиссы достал оттуда самый обыкновенный магловский медицинский шприц.

— Что ты так смотришь, алмаз мой? — поинтересовался арабский маг у девочки, пробивая иглой пробку и, набирая в шприц ярко-красное зелье, ехидно улыбнулся. — Как ты верно заметила, сейчас не Средневековье. В двадцатом веке активно практикуют использование достижений технического прогресса.

— Что за зелье? — заинтересовался Снейп и ловко поймал неожиданно брошенный ему Халидом флакон.

— Остатки былой роскоши. Можешь забрать. Это зелье Ибн Сины(19), было известно в Европе, как 'Спящая красавица', — сказал арабский маг, подходя к валяющимся на полу Питу и Пату, и, взмахом ладони закатав им рукава потертых мантий, по очереди воткнул шприц в сгиб локтя. — Теперь эта шакалья отрыжка превосходно сохранится в моем подвале до нужного момента. Четверть века смогут пролежать тихо, мирно, безо всяких дополнительных хлопот, вроде еды и походов в отхожее место.

— Из-за этого зелья спящая красавица из сказки ухитрилась встретить принца во всем своем великолепии, лежа в чистом, сверкающем хрустальном гробу? — фыркнула Мелисса. — Или просто совпадение?

— Совпадение, — ответил ей вместо Халида саркастически ухмыляющийся профессор зельеварения, жадно разглядывая переливающиеся на дне флакона остатки снадобья и заранее предвкушая работу по его воссозданию. — Зелье тут ни при чем. Просто принцессы не гадят.

После того, как Халид складировал Пита и Пата в подвале, занялись женщиной и ребенком. Начали, разумеется, с мальчика — он, в отличие от дамы, был магом. И, разумеется, столкнулись с истерикой, которая только усилилась, стоило мальчишке мельком осмотреться и по достоинству оценить оснащение лаборатории мастера-артефактора: некоторые агрегаты и приспособления, в творческом беспорядке расставленные по комнате, поистине выглядели как натуральные средневековые орудия пыток.

— Не подходите к нам! — не слушая никаких увещеваний и загораживая собой женщину, оглушительно орал он, срываясь на визг. — Кто вы такие?! Сутенеры?! Черные трансплантологи?!

— Спасатели-рейнджеры! — рявкнула Мелисса и, залепив мальчишке животворящую пощечину, кивнула в сторону опешивших и недоуменно переглядывающихся Северуса и Халида. — Знакомься. Это Чип. Это Дейл.

Схватившись за щеку, мальчик замер с открытым ртом, а потом, заметив валяющиеся на столе артефакторские гогглы, неожиданно захихикал.

— А ты кто, Гаджет? — пробормотал он, кивая на них. — А где Монти(20)?

— А у нас недокомплект, — ухмыльнулась девочка. — Если будешь жрать как не в себя, то через несколько лет сможешь отпустить роскошные усы, сменить имя и, бешено вращая глазами, в самый неподходящий момент слетать с катушек: 'Сы-ы-ыр!'

— Заодно заведу ручную муху! — подхватил явно успокаивающийся ребенок и, осторожно поглядывая по сторонам, поинтересовался. — Так вы нам поможете?

Северус обреченно вздохнул присев на стул напротив мальчика:

— Возможно, — не стал отрицать он. — Но только если вы, мистер...?

— Финч-Флетчли, — представился мальчик. — Можно просто Джастин.

— Только если вы, Джастин, — согласно кивнул Снейп, — расскажете нам подробно, что именно с вами приключилось.

Выслушав рассказ, стремительно помрачневший профессор зельеварения внимательно посмотрел на мальчика:

— Вы мне кажетесь здравым молодым человеком, поэтому давайте без обиняков. В разум ваших родителей установили ментальную закладку, которая почему-то не сработала в вашем случае. Возможно, у вас есть какие-то способности к магии разума. Хотелось бы, конечно, знать, как Макгонагалл вообще ухитрилась что-то сделать в этом направлении, она не менталист...

— Артефакт аналогичного действия, — пристально глядя на мальчика, со знанием дела заметил Халид, зачем-то крутя гогглы, то поднося их к глазам, то снова опуская на стол. — Конфундус, затем воздействие на разум в течение трех-четырех минут, и превосходная закладка, срабатывающая на кодовую фразу готова. У нашего юного друга спусковым крючком, скорее всего, служило...

— Я не хочу, — вставила свои пять кнатов Мелисса.

— Именно, — кивнул Снейп. — Если бы вы, мистер Финч-Флетчли, сказали своей матери не 'я не хочу идти в Лютный', а, допустим, 'давай перенесем визит на пару лет', вы не оказались бы в подобной ситуации.

— Так вы поможете? — Джастин вновь спросил новых знакомых о главном.

Те как-то странно переглянулись, а затем Халид вынес вердикт:

— На определенных условиях, молодой человек. Спокойно! — он вскинул ладонь, мгновенно останавливая уже готовые вырваться возмущенные вопли. — Думаете, ваш почтенный отец, придя в себя, тихо и мирно отреагирует на подобное вмешательство в его жизнь? У него, как я понял из вашего монолога, есть положение в обществе, связи, наверняка и со спецслужбами. Мне в моем возрасте не улыбается новая встреча со Святой Инквизицией. Был такой опыт. Упаси Аллах его повторять. Да и моим друзьям вряд ли понравится общение с какими-нибудь яйцеголовыми умниками. Так, кажется, сейчас называют ученых мужей?

Финч-Флетчли был вынужден признать, что в словах пожилого мага есть определенный смысл: его отец бы так просто подобное унижение не проглотил бы. По большому счету, после этой истории и он сам, Джастин, мог вполне начать обживать какую-нибудь суперсекретную лабораторию или клинику в качестве подопытного кролика.

— И что делать? — выдохнул он.

— Все просто: вы лично приносите непреложный обет, что никому никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказываете о нас троих, а мой талантливейший коллега, — Халид чуть поклонился профессору зельеварения, — снимет с ваших родителей ментальные закладки, доставляющие вам столь серьезные проблемы, и устанавливает другие. Не пугайтесь, мой юный друг. Всего лишь запрещающие им упоминать о магии любым способом.

— Непреложный — это слишком, — не согласился Снейп, с удивлением замечая, как в глазах арабского мага вдруг вспыхнул довольный огонек. — Мальчика могут отлегилиментить — и здравствуй, о, дивный, лучший мир!

Джастин поежился: умирать не хотелось.

— Тогда поможет только вассальная клятва, — сокрушенно развел руками пожилой маг. — Ее обойти легилименцией нельзя.

— Вассальная?!— подозрительно протянул Джастин. — И кому? Вам?

— Ей! — араб ткнул пальцем в ошарашенную подобным развитием событий Мелиссу, одним движением бровей пресекая все ее возражения. — И замечу, что вам чертовски повезло, мой юный друг, чертовски. Впрочем, вы всегда можете отказаться, забрать свою почтенную матушку и с прощальным Обливиэйтом отбыть восвояси. Выход — там.

И он кивнул в сторону двери, ведущей в Лютный переулок.

— Я подданный Ее Величества! — возмутился Джастин. — А это шантаж!

— Чем скорее вы осознаете, что с момента получения письма из Хогвартса перешли под юрисдикцию магической Британии, тем будет лучше, — заметил Снейп и, с сочувствием посмотрев на мальчика, добавил. — Поймите, Джастин, ваша жизнь уже никогда не будет прежней.

Клятву Финч-Флетчли дал. Но лишь только после того, как Халид призвал из гостиной книгу по магическим обетам, дал прочитать ему страницу, посвященную вассалитету-сюзеренитету, и сообщил родовое имя Мелиссы: про основателей мальчик уже сегодня наслушался вдоволь и был удивлен. Но удивлен приятно. Потом профессор зельеварения провел все необходимые манипуляции с миссис Финч-Флетчли и обещал в ближайшее время заглянуть к ним на чай, чтобы с той же целью порыться в голове и мистера Финч-Флетчли. А затем, они распрощались и расстались почти друзьями. Перед уходом миссис Финч-Флетчли была так любезна, что обещала порекомендовать Мелиссу, очень вовремя восхитившуюся ее серьгами, своему ювелиру — настоящему мастеру своего дела и истинному художнику.

— Зачем он мне сдался, муаллим? — спросила Мелисса у Халида.

— Мне бы тоже хотелось это знать! — подхватил Снейп.

— Ментальных способностей у него, скорее всего, нет, — бросив быстрый взгляд на профессора зельеварения, ответил арабский маг и кивнул на гогглы, которые перестал, наконец, крутить в руках. — У него на шее очень интересный зачарованный медальон. Такие артефакты вешают сквибам-изгоям из древних родов, при отсечении от родовой магии лишь малым ритуалом, значит, оставляя их потомкам возможность вернуться.

— И? — не до конца поняла Мелисса.

— И можешь сказать своему муаллиму спасибо за имеющего высокое положение в магловском мире вассала из древнего магического рода, — хмыкнул профессор зельеварения. — Понять бы еще из какого рода!

— Разберемся, — в тон ему ответил арабский маг. — Не в пустыне живем. В крайнем случае, в четырнадцать сводите его в Гринготтс.

Какое-то время они молчали, слушая, как за окном завывает поднимающийся ветер, а потом Мелисса задумчиво протянула:

— Интересно, а Макгонагалл была в здравом уме, когда выбирала кодовые фразы? 'Я не хочу'! Верх кретинизма! Реакция его родителей была бы аналогичной, даже если бы Джастин заявил: 'Я не хочу колоться героином!'

— Да уж, — невесело усмехнулся Снейп, ярко представляя себе подобную картинку. — Тогда бы миссис Финч-Флетчли, роняя шпильки, рванула бы с ним по наркодилерам, восклицая в запале: 'Мой долг помочь сыну ассимилироваться в лучшем, магическом мире!' Нет, ну тут не поспоришь, волшебство бы он увидел! Хотя я молчу о последствиях. Нет, если бы я был вынужден ходить по домам маглорожденных и вносить подобные изменения в разум, я бы завязал реакцию родителей только на упоминание Хогвартса, магии и волшебства. Никак не на 'я хочу', или 'не хочу', или 'я лучше знаю', или еще что-нибудь в этом духе...

* * *

— Мам, пап, не надо меня провожать! — просительно протянула Гермиона Грейнджер, стоя на вокзале Кингс-Кросс перед колонной, ведущей на платформу 9 и 3/4. — Вам потом будет сложно вернуться обратно, придется кого-нибудь просить, а это неудобно! Я лучше знаю!

Родители привычно с ней согласились.

За последние полтора месяца они вообще почему-то стали очень покладистыми. Например, разрешили ходить с распущенными волосами, хотя до этого были настроены категорично: либо косы, либо короткая стрижка. А Гермиона всего лишь хотела быть, как все девчонки в школе! Или, наконец, сняли эту уродскую зубную пластинку, из-за которой — хотя в глубине души Гермиона и сомневалась! — она не могла найти друзей. Или скупили ей половину книжного магазина на Косой аллее, хотя обычно тщательно планировали семейные расходы.

Мистер и миссис Грейнджер поцеловали дочь на прощание еще несколько раз и отошли в сторону, ожидая, когда она все же пройдет через барьер. А ей было страшно решиться. Все же мисс Грейнджер была очень разумной девочкой с развитым чувством самосохранения, а влетать на полном ходу с нагруженной сундуками и чемоданами тележкой в бетонный барьер тянет на определенные проблемы с психикой. Именно поэтому она никак не могла решиться, толкая тележку то от себя, то к себе и прикидывая, какие именно травмы и сколько она получит в случае, если барьер неожиданно сломается.

— Ты или определись, или отойди в сторонку, — раздался за спиной незнакомый девичий голос.

Гермиона вздрогнула, оборачиваясь: перед ней, покачиваясь на каблуках, стояла высокая черноволосая черноглазая девочка лет четырнадцати-пятнадцати в школьной форме, похожей на обычную магловскую, но с форменным хогвартским галстуком на шее, и дружелюбно на нее смотрела. Очень знакомая девочка. Девочка, которую в этих обстоятельствах мисс Грейнджер никак не ожидала увидеть!

— Эванс, а ты что тут делаешь?! — возмутилась Гермиона.

Лицо Мелиссы вытянулось: она недоуменно оглядела незнакомую маленькую девочку, явно будущую первокурсницу Хогвартса, яростно сверкающую на нее глазами и, усмехнувшись, констатировала:

— Мы не знакомы. Откуда столько чувств?

________________________

(1) Кипа (ермолка) — традиционный еврейский мужской головной убор.

(2) Снейп иронизирует. Считается, что с фразы-позывного 'Над всей Испанией безоблачное небо', произнесенной в радиопередаче в 1936 г., началась гражданская война в Испании.

(3) 'Хоббит' был впервые издан в 1937 году.

(4) Принципал — глава провинции или провинциального города в Римской империи. Если кто не знал, Британия была провинцией Рима, и Лондон тоже был основан активными этими ребятами с гладиусами в руках.

(5) Гаэлы (гэлы) — кельтское племя, обитавшее в Хайленде и на части Гебридских островов. Гэльский язык по-прежнему сохраняется и используется в части Шотландии.

(6) Имя Эйлин (Айлин, Аэлин) кельтское.

(7) Атенаис де Монтеспан — фаворитка Людовика XIV. Считалась ведьмой и отравительницей. По слухам, участвовала в черных мессах, приносила в жертву младенцев и вызывала Дьявола.

(8) Кошачья шерсть и слюна, арахис и морепродукты — сильные аллергены.

(9) Принц Уильям, герцог Кембриджский, закончил Итон.

(10) Муаллим (араб.) — образованный человек, учитель, мастер, передающий свои знания.

(11) Каратная система была в Британии до перехода в ХХ веке на метрическую. В США действует до сих пор.

(12) Меланит — черная разновидность граната.

(13) Цвет черты — один из диагностических признаков минерала. Цвет минерала в массивном куске или в кристаллах может сильно варьироваться в зависимости от множества причин и часто не совпадает с цветом его черты. Цвет черты определяют путем царапания минералом по шероховатой белой поверхности, обычно используют фарфоровые пластинки, неглазурованную поверхность фарфора (бисквит), на которой и остаётся "черта" характерной окраски. Считается, что минералы твердостью семь и выше не имеют цвета черты.

(14) Морион — (от греч. Marrosys) мрачный, хмурый. Гонт — (англ. Gaunt) — мрачный, хмурый.

(15) Демоны по Книге Соломона делятся на князей, маркизов, герцогов и т.д.

(16) Там же написано, что для успешного ритуала нужно длительное время есть определенную пищу, носить амулеты с определенными рунами и одежду определенной материи и цветов (для каждого демона свои).

(17) Иеромантия (гаруспиция) — гадание на внутренностях животных.

(18) Имеется в виду: установился менструальный цикл.

(19) Абу Али ибн Сина (Авиценна) — средневековый персидский ученый, врач, алхимик и философ.

(20) В оригинале героев мультсериала 'Rescue rangers' (Спасатели-рейнджеры) Гайку и Рокфора (Рокки) звали Гаджет и Монтерей Джек (Монти) соответственно. Защитные очки Гайки внешне похожи на гогглы.

ГЛАВА 10

Вы не видели жабу? А Поттера?

Гермионе было пять, когда она впервые увидела Мелиссу Эванс. Нет, имени ее она тогда не знала. Просто в стоматологической клинике, где работали ее мама-папа, на стене был рекламный плакат. А уже на плакате эта Эванс.

Если честно, сначала Гермиона вообще не обратила на нее никакого внимания. Она была занята: рыдала в голос над собственным неправильным прикусом и перспективой того, что через несколько лет ей поставят пластинки.

— Но надо мной будут смеяться в школе, — выдыхала она между всхлипами, пытаясь убедить родителей, что брекеты ей не нужны.

В этот момент одна из посетительниц клиники, эффектная молодая дама, листавшая модный журнал в ожидании термина(1) и неприязненно поглядывавшая на издающую громкие звуки Гермиону, неожиданно посмотрела в глаза девочки и, указав ей куда-то за спину, сказала.

— И нет в этом ничего страшного! Вон, взгляни...

Обернувшись, Гермиона увидела тот самый плакат. На нем улыбалась черноволосая девочка с брекетами. Да так радостно и убедительно, словно уродливая конструкция на зубах являлась пределом ее мечтаний.

— И что? — недоумевающее всхлипнула она.

— Даже такая красотка носит пластинки и не ревет, как...

Как 'ты', или как 'дура', или как 'младенец', или как... — кто там еще может глупо и без повода реветь? — договорить женщине не удалось. Гермиона, сделав собственные выводы, почувствовала в груди странное, мгновенно разгоревшееся до состояния пожара, тепло. Плакат с черноволосой 'красоткой' неожиданно оторвался от стены и медленно спланировал на пол, а модный журнал в руках дамы порвался с оглушительным треском.

— Я не дура! — возмущенно закричала Гермиона, а родители поспешили увести ее подальше от посетительницы, ошарашенно смотрящей то на собственные наманикюренные пальцы, то на плакат на полу, то на летающие по холлу страницы журнала.

— Конечно, не дура, — успокаивали дочь мистер и миссис Грейнджер. — Ты у нас самая умная и самая хорошенькая!

Дурой она действительно никогда не была.

Ее родители, люди образованные, ставили интеллектуальное развитие дочери во главу угла и занимались им всерьез, поэтому пошла и заговорила девочка рано, уже в четыре пусть и по слогам, но громко, читала Бёрнса, а в пять бойко декламировала крепко-накрепко зазубренные сонеты Шекспира и старательно блямкала на пианино гаммы и 'Чопстикс'(2).

В классе она была единственной, кто уже умел читать и считать. В первый же день ее стали ставить в пример, а на ее парте появилось три наклейки в виде солнышка: за чтение, за счет и за рассказанный наизусть стишок. Стишком был двадцать третий сонет Шекспира. Быть лучшей Гермионе понравилось, поэтому то, что спустя несколько месяцев солнышко за 'стишок' перекочевало на стол некой Мэри-Энн Питерсон, бывшей по совместительству первой красавицей в классе, она восприняла как личное оскорбление и проплакала весь вечер. Родители резонно заметили, что, возможно, дочери стоило просто лучше подготовиться? Хотя, конечно, допустили, что и Мэри-Энн тоже могла сжульничать. Например, незаметно подглядывала в книжку. И то, и другое имело смысл. Гермиона стала тратить на домашние задания вдвое больше времени, а заодно принялась пристально наблюдать за одноклассниками: вдруг кто-то из них подглядывает, а кому-то подсказывают? Это же нечестно!

Через несколько дней солнышко за 'стишок' вернулось за свое законное место: Мэри-Энн, с выражением декламировавшая басню, неожиданно для себя запнулась на середине и так и не смогла продолжить, несмотря на подсказки одноклассников и учительницы. И, разумеется, к провалу Питерсон не имело никакого отношения то, что неотрывно следящая за ней Гермиона вновь ощутила тот странный жар в груди, когда подумала: 'Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Чтоб она все перезабыла!'

Вернув свое, юная мисс Грейнджер больше не собиралась ни с кем делиться восхищением окружающих взрослых, а к возможным успехам других стала относиться весьма и весьма ревностно: постоянно тянула руку; если спрашивали кого-то другого, всегда выскакивала с дополнениями или уточнениями, перетягивая одеяло на себя; никогда никому не подсказывала и списывать не давала.

Любви ровесников ей это, разумеется, не принесло. Заучка и зубрила — были самыми невинными кличками из тех, которыми ее награждали. Когда в семь у нее выпали передние молочные зубы, к этим наименованиям мгновенно добавились эпитеты 'фепелявая' и 'бежжубая'. Гермиона вновь прорыдала весь вечер, а спать легла с уже знакомым жаром в груди и навязчивой мыслью: 'Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пусть они растут быстрее!'

'Жар' сработал криво. Нет, зубы выросли за одну ночь, но куда длиннее, чем требовалось. Фепелявая заучка' и бежжубая зубрила сразу же трансформировались в заученную бобриху и зубрящую выдру.

— Зависть, — снова успокаивали ее родители, — к тому, что ты у нас самая хорошенькая, самая умная, и вообще лучше всех.

Однако быть лучше всех получалось только в школе.

А вот, например, в музыке, несмотря на регулярные занятия, дальше гамм и простеньких пьес дело у нее не продвинулось. В восемь Гермиона бросила это неблагодарное занятие, поскольку, по словам педагога, была чересчур зажата и руки у нее просто 'не шли'. В отличие от какой-то там его давней ученицы, которая в этом возрасте вообще только-только села за инструмент, но прогрессировать начала сразу, опережая программу на несколько лет.

Или в спорте, занятия которым кончились, даже не начавшись, в тот же год, что и уроки фортепиано. В свое время, насмотревшись по телевизору Олимпиады-84, Гермиона была поражена новым олимпийским видом — художественной гимнастикой. Ей до жути захотелось быть такой же красивой, выходить на ковер в блестящем купальнике и вытворять чудеса с шелковой лентой или мячом. Однако в спортивную школу, куда ее через два с лишним года бесконечных 'пожалуйста-пожалуйста' все же привели родители, Гермиону не взяли.

Тренерша весьма средних лет, но подтянутая и очень активная, завела Грейнджеров в спортивный зал, несколько минут посгибала Гермиону во всех направлениях и вынесла вердикт: гибкости не хватает и... зажатая, можно сказать, деревянная.

Если про 'зажатость' Гермиона уже слышала и смогла ее проглотить почти безболезненно, то от 'деревянности' чуть не заплакала от обиды.

— Ну-у-у... Вы еще и удар не держите, юная леди, — поморщившись, протянула женщина и перевела взгляд на старших Грейнджеров. — Спорт больших достижений не для нее. Любой. Но могу порекомендовать пару общеобразовательных школ, где у учениц есть возможность факультативно заниматься нашим видом, если вас, конечно, интересует именно он. Для общего, так сказать, развития тела, гибкости и пластики. Не наш уровень, конечно, хотя... Признаю, кое-где даже конкурента ухитряются готовить. Полюбуйтесь.

Она махнула рукой в сторону. Проследив направление ее жеста, Гермиона на противоположной стороне зала над трибунами снова, как и несколько лет назад в клинике, увидела рекламный плакат. И снова на нем была черноволосая девочка. Та самая. На этот раз без брекетов, но в расшитом гимнастическом купальнике и ярко-белых кроссовках. В грациозном прыжке она взмахивала шелковой лентой, извивы которой складывались в буквы, сообщающие всем умеющим читать, что держать себя в форме и побеждать юной спортсменке помогает именно эта спортивная обувь.

— Какой безусловно красивый ребенок, — задумчиво пробормотала миссис Грейнджер, давным-давно позабывшая о том инциденте в клинике.

— И безусловно талантливый! Эта Эванс, — тренер вновь мотнула головой в сторону плаката, — тонким слоем раскатала моих девочек на городских юниорских. Предметы ловила из любого положения. Даже неберущиеся. Как магнитом притягивала. Так что? Нужны вам координаты ее школы?

— Нет! — мгновенно отреагировала юная мисс Грейнджер и бросилась прочь из зала, возмущенная не столько тем, что эта мадам решила, что она, Гермиона, захочет быть на вторых ролях, сколько словами собственной матери, которая назвала какую-то там Эванс 'безусловно' красивой, в то время как она сама всего лишь 'у них' самая хорошенькая.

Над головами тренера и старших Грейнджеров, ошарашенно глядящим ей вслед, взорвалась лампочка, осыпая их стеклянной пылью.

Дома Грейнджеры тщательно продезинфицировали мелкие и неглубокие порезы, попутно возмутившись халатностью администрации спортивной школы, которая даже проводку починить не может, подвергая детей опасности, а затем всесторонне обсудили с дочерью ее сомнения в собственной привлекательности и талантливости и убедили ее, что внешность человека — не его заслуга, а лишь безусловно удачный набор генов. Что и красота, и физическая форма — преимущества временные. В отличие от интеллектуального багажа, который никто никогда не отнимет. А в этом плане их дочь может дать фору любому. Тем более какой-то недалекой гимнастке. Ведь спортсмены в большинстве своем умом не блещут, а Гермиона пошла и заговорила рано, в четыре читала Бернса, а в пять Шекспира и бла-бла-бла...

Согласившись с доводами родителей, Гермиона практически выбросила из головы эту Эванс с 'безусловно' удачным набором генов и нырнула в учебу, с одержимостью штудируя учебники, проглатывая груды дополнительной литературы и зазубривая все это богатство практически дословно, иногда даже не успевая осмыслить. Ее рука на уроках теперь почти не опускалась, длина домашних сочинений росла в геометрической прогрессии, а жар в груди стал постоянным спутником. Он стихал только на время сна, ну или когда Гермиона полностью выматывалась, однако почти всегда разгорался, стоило девочке только войти в класс — пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! пусть я напишу тест лучше всех! — или открыть книгу дома — пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! мне нужно все это запомнить!

Плакаты и журналы вокруг нее больше не рвались и не летали, лампочки не взрывались, а вот память улучшилась в разы. А еще у Гермионы неожиданно прорезался потрясающий нюх на наличие у окружающих шпаргалок. Она, казалось, насквозь видела содержимое карманов одноклассников, мониторила это содержимое со всем тщанием, а о нарушениях, кипя праведным гневом, информировала учителей. А как иначе? Все же должно быть честно!

Реакция последовала незамедлительно: заученная бобриха и зубрящая выдра эволюционировали в стучащую крысу.

Начальные классы Гермиона заканчивала первой ученицей, с огромным количеством фактов и сведений в голове, но под ядовитое шипение одноклассников и абсолютно без друзей, а потому в среднюю школу переходила с радостью, не испытывая ни ностальгии, ни сожалений. Однако там отношения со сверстниками тоже не сложились, а еще через год Гермиона искренне пожалела о том, что родители в свое время не взяли у пожилой, но активной тренерши координаты той школы или хотя бы не узнали ее название. Старшие Грейнджеры, решив, что учебные заведения пригорода, где они живут, все же слабоваты для их не по годам умной дочери, перевели ее в Коллегиальную школу для девочек на севере Лондона, и первого сентября 1990 года Гермиона очутилась... в царстве практически выброшенной из головы Эванс.

'Недалекая' гимнастка оказалась еще и 'безусловно' умной: к своим одиннадцати годам она выиграла огромное количество интеллектуальных и спортивных соревнований, экстерном сдала экзамены за среднюю школу на максимально возможный балл и благополучно свинтила в какое-то неизвестное, но очень престижное закрытое учебное заведение.

Казалось бы, королева умерла, да здравствует королева! Но нет, и имя Эванс, и ее радостно скалящаяся красивая физиономия попадались Гермионе регулярно: и в спортивном зале школы на рекламных плакатах спортивной одежды, и в зале наград на кубках и фотографиях с церемоний награждения, и даже в ежегодниках и буклетах школы.

Гермиона, привыкшая быть первой и лучшей, оказалась в тени. Чувство это ей категорически не нравилось, и она спешно бросилась догонять, хотя в глубине души и понимала всю бесперспективность этого соревнования: результат Эванс превзойти было нельзя, даже повторить его она в силу возраста уже не успевала — только приблизиться. Но даже с этим возникли проблемы.

Сдать экзамены экстерном — не за всю среднюю школу, а хотя бы за пару лет — ей не разрешили. Преподаватели хотя и оценили старательность новой ученицы, но были уверены: программу старшеклассниц она сейчас не потянет. Они, разумеется, передумали. Правда, это стоило Гермионе нескольких часов бесконечных мысленных 'пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста', оставивших после себя адскую головную боль и... многодневную, почему-то пугающую до чертиков, холодную пустоту в груди.

На директора школы ее убедительности уже не хватило, а миссис Макнабб, как оказалось, защитившая на Эванс диссертацию, вообще не считала способности Гермионы чем-то выдающимся. Усидчивость — да, недурная память — возможно, но не более. Не помогли ни аргументы старших Грейнджеров, ни слезные просьбы самой девочки.

Так что перепрыгнуть через класс не удалось. И — в качестве вишенки на торте! — одноклассницы Гермионы восприняли ее претензии на лидерство как... плохую пародию на Эванс. Неожиданно для себя мисс Грейнджер обнаружила, что к этой Эванс, несмотря на ее очевидное интеллектуальное превосходство над ровесницами, эти самые ровесницы относились на удивление неплохо. А вот ее саму снова начали дразнить. И за вечно развевающуюся руку. И за километровые домашние задания и эссе. И за выученные впрок учебники. Дразнить, как и в предыдущих школах. Хотя нет, не так. Здесь заучка, зубрила и ябеда превратилась в 'Эванс-китайского-производства', 'Эванс-секонд-хэнд' и 'не-Эванс-бобра'.

В общем, и от этой школы, и от гимнастки с 'неправдоподобно' — так сказали родители, а они врачи, им виднее! — удачным набором генов Гермиону стало просто тошнить.

Целый год она прожила, что называется, от противного. Под девизом: только чтобы не как Эванс. Эванс дополнительно занималась спортом? Спасибо, не надо! Возьмем дополнительным искусство! Эванс углубленно учила латынь и греческий? К черту! Хватит и обязательного курса! Эванс прекрасно успевала в математике, но не любила физику? Физика — наше все! Доходило до маразма. Эванс на всех фотографиях с гладкой прической — и каждое утро в школьном туалете мисс Грейнджер, многословно уговаривая саму себя, что дело вовсе не в Эванс, а в том, что большинство девочек ходят с распущенными волосами, распутывала заплетенные матерью косы. К вечеру ее волосы, густые и непослушные, превращались в колтун.

Приход Макгонагалл она восприняла как благословение свыше! Экстернат? Награды? Медали? Пусть эта гимнастка-вундеркинд ими подавится! Она, Гермиона, волшебница! И может, именно поэтому у нее никогда не было друзей в магловской школе! Потому что она другая! Она лучше!

И вот теперь Гермиона находится на Кингс-Кросс, перед входом в иную, новую, волшебную жизнь, а рядом ней в хогвартской форме и зеленом галстуке стоит чертова вездесущая Эванс и задает идиотские вопросы! Откуда столько чувств? Да оттуда!

— Ты висишь, — имея в виду стены школьного зала наград, нехотя ответила Гермиона, понимая, что глупо фыркать на абсолютно незнакомого человека, как бы сильно он тебя заочно ни раздражал.

— Где вишу? — недоуменно вскинула брови Эванс.

— Мы любим королеву, — в полголоса пробормотала Гермиона первую строчку школьного гимна.

— И школе мы верны, — подхватила Эванс и тут же остановилась, окинув собеседницу проницательным взглядом, словно понимая, что Гермиона и сама была не против стать кандидаткой на 'повешенье', но не сложилось. — Что ж, мир тесен. Помощь нужна?

А вот это было уже слишком! Помощи от нее Гермиона не хотела ни при каком раскладе. В конце концов, то, что ее собственное имя так и не появилось в зале наград, не означало, что она дурее Эванс! Поэтому, совершенно по-детски буркнув 'Сама справлюсь!', Гермиона поспешно толкнулась багажной тележкой в магический барьер и скрылась на платформе 9 и 3/4.

А там царил настоящий бедлам: пожилые, взрослые и юные маги в разноцветных праздничных или темных школьных мантиях приветствовали друг друга, делились новостями, ловили убегающих кошек и улепетывающих жаб и суетливо сновали туда-сюда, маневрируя между летающих вокруг них сундуков и чемоданов.

— Бабушка, я потерял жабу! — донесся до нее грустный возглас толстенького мальчика ее возраста в съехавшей набекрень мантии.

Гермиона медленно пробиралась сквозь толпу, с трудом управляясь с нагруженной тележкой, и лихорадочно крутила головой, ища носильщика, или вокзального служащего, или хоть кого-нибудь, кто бы ей помог. Желающих не было, руки наливались тяжестью, а тележка с каждым шагом становилась все неповоротливее. Наконец у предпоследнего вагона она заметила мужчину в мундире, двойным рядом пуговиц напоминающем железнодорожную форму.

— Помогите мне с багажом! — решительно остановила его Гермиона.

Возможно, это было не слишком вежливо, но уставшей до чертиков девочке было не до реверансов, хотя когда железнодорожник, откинув со лба тяжелую гриву спутанных волос, окинул ее недовольным взглядом, она и добавила в конце слово 'сэр'.

Железнодорожник чуть скривился, но все же вытащил из рукава волшебную палочку, одним взмахом поднял в воздух весь Гермионин багаж и направился с ним в вагон, не говоря ни слова и не обращая ни малейшего внимания, идет за ним хозяйка вещей или нет. Девочка бросилась следом. Она уже поняла, что впечатление на незнакомого мага произвела неблагоприятное, и, решив хоть как-то его исправить, успела как раз к тому моменту, как носильщик, разместив ее чемоданы в одном из свободных купе, вышел в коридор и уже собирался уходить.

С громким криком 'Стойте, сэр!', привлекшим внимание пары подростков в зеленом и синем галстуках и уже виденного на платформе толстячка, обнимающегося сейчас с коричневой меланхоличной жабой, видимо, благополучно найденной, Гермиона сунула руку в карман джинсов и, судорожно выудив оттуда целую пригоршню медных монет, высыпала их в ладонь носильщика. Или проводника. Или кем он там был?

— На чай! — пояснила она, улыбнувшись остолбеневшему мужчине.

Мгновенно воцарилась оглушительная тишина. Все три мальчика и жаба, растерявшая большую часть собственной невозмутимости, ошарашенно уставились на Гермиону.

— Этого что, мало? — пискнула она, чувствуя себя не в своей тарелке и ежась под вымораживающим внутренности взглядом железнодорожника. — Вы хотите больше?

Тот же смотрел на нее так, словно прикидывал, швырнуть ли ей деньги в лицо, или высыпать на голову, или просто проклясть ее ко всем чертям. Однако ограничился тем, что картинно разжал длинные пальцы, медленно ссыпав монеты на ковровую дорожку, устилавшую пол коридора, и, бросив на девочку последний пристальный взгляд, словно сфотографировал, круто развернулся на каблуках и вышел из вагона.

— Маглокровка дает на чай Скримджеру, — с расстановкой, смакуя каждое слово, проговорил подросток в зеленом галстуке. — Холст. Масло.

— И? Что, у вас законодательно запрещено давать чаевые Скримджерам? — мгновенно ощетинилась Гермиона, сообразив, что попала впросак. — Мои родители всегда дают на чай и таксистам, и официантам, и носильщикам на вокзале. Никто не жаловался! И вообще, в мире маглов так принято!

— Принято давать на чай Главным аврорам? — театрально выпучив глаза, с веселым удивлением вступил в беседу синегалстучный и, заметив, что Гермиона не до конца понимает, о чем он говорит, защелкал пальцами. — У вас это, кажется, называется 'министр внутренних дел'.

'Мамочки!' — мысленно простонала девочка, а синегалстучный тем временем продолжил, обращаясь к подростку в зеленом:

— Боул, как думаешь, что он тут вообще делал?

— Возможно, лично проверял поезд, — пожав плечами, названный Боулом потерял интерес к Гермионе и направился к выходу из вагона. — Сегодня же святой день — возвращение блудного Поттера! Все должно быть и-де-аль-но!

— Дамблдор заставил? — последовал за ним второй подросток.

— Заставил, — задумчиво протянул Боул, словно пробуя слово на вкус. — Чересчур сильно сказано. Скорее, настойчиво попросил убедиться, что всеобщее достояние будет в безопасности.

— Убедился! Приняли за носильщика, оскорбили, дали на чай, — синегалстучный обернулся и бросил быстрый взгляд на разбросанные на полу монеты, пересчитывая, — двадцать девять... Нет, тридцать кнатов...

— Еще и тридцать? — на секунду замер у выхода Боул. — Как символично!

— Ты читал Священное Писание?— удивился второй подросток. — Влияние Эванс, не иначе! Если и Скримджер читал, то эта маглокровка так же символично повесится на соответствующем дереве, как только ей стукнет семнадцать. Готов поклясться двоюродной тетушкой Аделаидой!

— Той почтенной матроной ста двадцати пяти лет от роду, что том году завела любовника на век ее моложе? Который благополучно ее до смерти и за...

Что там сделал двадцатипятилетний жиголо с престарелой ценительницей молодого тела, Гермиона уже не разобрала. Подростки вышли на платформу, а она сама осталась в коридоре в компании толстячка и его жабы. Она недоуменно взглянула на мальчика:

— Почему это я должна повеситься?

Толстячок на секунду замер, а потом быстро забормотал:

— Скримджер — чистокровный маг древнего рода. И он третье лицо в стране. Его помощь маглорожденной уже сама по себе, — он заикнулся, словно подбирая слово помягче, — милость. А ты вместо благодарности сунула ему деньги, как прислуге. Да еще и мелочь. Да еще и при свидетелях. А он при исполнении. А ты спросила, хочет ли он больше. А это можно принять за взятку. Или за вымогательство. Он не простит.

— Я же не знала! Что меня теперь за это, проклясть? Убить? — возмутилась Гермиона, а затем, поняв по выражению лица мальчика, что подобные варианты вполне реальны, запаниковала. — Это варварство! Люди так не поступают!

— А мы не люди, мы — маги, — осторожно заметил толстячок, робко улыбаясь. — У нас свои законы: и магические, и светские. Дав свое согласие на учебу в Хогвартсе, ты согласилась им подчиняться.

— Это неправильные, несправедливые, людоедские законы! — вновь воскликнула Гермиона, словно от силы ее возмущения что-то могло измениться в мгновение ока.

В ответ на это толстячок лишь покачал головой, будто бы говоря, ну-ну, исправь, если сможешь. Или доживешь. Гермиона, смаргивая набегающие на глаза слезы, обреченно выдохнула:

— И что мне теперь делать?

— Не вылететь из школы раньше времени. Пока учишься — считаешься ребенком. За месть ребенку можно получить магический откат. И, конечно, найти покровителя. Чистокровного мага древнего рода, либо сравнимого по положению волшебника. Хотя... — он неловко передернул плечами. — Да нереально это все!

— Почему? — не поняла Гермиона.

— Сравнимый по положению — это первое или второе лицо. Министр магии или Верховный чародей. А аристократы... Уж и не знаю, кто может потягаться со Скримджером? Только, может, Малфои.

— А ты... — Гермиона замялась, вопросительно глядя на него.

— А я — Лонгботтом, Невилл, — представился мальчик, неверно ее поняв.

— Я не об этом, — Гермиона чуть ли не мертвой хваткой вцепилась в рукав толстячка. — Твоя семья чистокровная? Древняя?

— М-м-мы... мы-мы-мы... — глаза Невилла испуганно округлились, а сам он, заикаясь, отпрянул.

В этот момент коричневая меланхоличная жаба неожиданно решила проявить свой боевой и жизнелюбивый характер и, с громким кваканьем вырвавшись на свободу, бодро поскакала по коридору прочь.

— Тревор! — с явным облегчением вскричал толстячок и кинулся следом, бросив на прощание Гермионе. — Он все время от меня убегает!

Девочка проводила его напряженным взглядом, а затем, забившись в купе, так глубоко погрузилась в собственные невеселые мысли, что даже не заметила, как через некоторое время поезд, качнувшись, начал движение.

'Средневековье! Проклинать или убивать человека из-за недоразумения! А Лонгботтом — трус, хоть и аристократ! Правы были мама и папа, говоря, что любая аристократия рано или поздно вырождается: нелепые законы наследования, размножение только в собственном кругу, генетические болезни, слабоумие. И среди них искать покровителя? Среди таких вот толстых, заикающихся Лонгботтомов? Значит, остаются чиновники. Министр магии, который в любой момент может смениться, или Верховный чародей...'

В дверь купе постучали: на пороге стояла пожилая дама в белоснежном кружевном фартуке и такой же наколке на голове:

— Шоколадные лягушки, драже 'Берти Боттс', жвачка 'Друбблз', тыквенное печенье и сдобные котелки, — объявила она и поинтересовалась. — Хочешь перекусить, девочка?

Есть Гермиона не хотела, а вот повысить уровень эндорфинов в крови ей положительно требовалось. Поэтому она взяла у торговки одну шоколадную лягушку и тут же ее умяла, меланхолично глядя на проплывающий за окном пейзаж.

В упаковке с лягушкой оказался еще и вкладыш: небольшая пятиугольная карточка с портретом длиннобородого седого старика в сверкающих очках-половинках. Он жизнерадостно улыбался Гермионе и подмигивал то одним глазом, то другим, то обоими глазами сразу.

— Альбус Дамблдор, — прочитала она на обороте. — Директор школы Хогвартс... Считается величайшим волшебником нашего времени... Знаменит победой над Гриндевальдом... Хобби — камерная музыка и игра в кегли...

Стоп! Но ведь в письме, которое принесла Макгонагалл Гермионе, было зеленым по бежевому написано, что именно Дамблдор — Верховный чародей! То есть так необходимый ей покровитель будет находиться рядом, на расстоянии вытянутой руки! Ну, и как ей, во имя всего святого, привлечь внимание самого могущественного волшебника современности? Пригласить в боулинг? Сбацать на фортепиано колыбельную Моцарта, ее максимум? Потянет 'Спи моя радость, усни' на камерную музыку?

'Сегодня — возвращение блудного Поттера. Дамблдор попросил убедиться, что всеобщее достояние будет в безопасности', — всплыл в памяти Гермионы разговор двух старшекурсников, и она замерла.

Верховный чародей заинтересован в Поттере. Кроме того, Поттер, что называется, лицо медийное, раскрученное. Значит, заметен. И значит, она должна любой ценой оказаться рядом с ним, стать необходимой, и, по возможности, подружиться. И если для этого нужно будет даже поступиться собственными принципами: например, учиться за Поттера, или подсказывать ему, или давать списывать — она это сделает! Да она даже сопли ему готова вытирать, если потребуется!

Придя к подобному решению, Гермиона еще какое-то время сидела в тишине, обдумывая, под каким вообще предлогом можно, не привлекая внимания и не вызывая излишних подозрений, вломиться в каждое купе в этом поезде, а затем решительно встала с места и направилась на поиски всеобщего достояния магической Британии.

— Вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл потерял жабу! — зазвучал по Хогвартс-экспрессу ее звонкий деловой голос.

* * *

Мелисса сидела, обложившись рунными словарями, пергаментами и вырванными из магловских тетрадей листами в клеточку, и никак не могла сосредоточиться: поездка в Хогвартс-экспрессе в этот раз напоминала какой-то проходной двор. С того момента, как поезд тронулся, в их с Боулом купе вломились все, кому не лень.

Сначала заглянула Молли, та самая девчонка с Хаффлпаффа, составительница гороскопов. Она сунула в руки Мелиссы и Люциана очередные свои творения, как общие — для газеты, так и персональные, рассчитанные для каждого из них, пообещала им трудный год, а Люциану еще и исключительно тяжелый — можно сказать, без продыха! — день, и упорхнула к своим.

Потом забежал Бленкинсоп: быстро отчитался обо всех матчах 'Паддлмир Юнайтед', которые ему удалось посетить за лето, повесил на шею Мелиссе новый, специально для нее приобретенный фанатский шарф и так же спешно испарился.

Следом, что называется, на огонек забрел Джастин и сообщил Мелиссе, что это не волшебная сказка, а дурдом. Что в поезде бешеный ажиотаж вокруг какого-то шрама какого-то Поттера. Все хотят на него посмотреть и пощупать — шрам, слава Богу, а не Поттера! — и радуются, что он на лбу, а не на заднице, а то было бы неловко. Что парочка умников с Рейвенкло, забыв о здравом смысле и технике безопасности, принялась варить прямо в трясущемся купе движущегося поезда какую-то дрянь. Дрянь, вспенившись, выплеснулась из котла, прожгла мантии недозельеваров и провоняла все вокруг запахом тухлых яиц. Что какой-то чернокожий идиот с Гриффиндора везет тарантула, не соблюдая правил перевозки экзотических и опасных животных, а еще один альтернативно одаренный ноет на весь последний вагон, что потерял жабу. И даже не может точно сказать, ядовитый его квакун или нет. Альтернативно одаренный, кстати, тоже хочет поступать на Гриффиндор, поэтому он, Джастин, учитывая все вышеперечисленное, собирается на Хаффлпафф.

Затем, еле волоча ноги от усталости, заглянул попахивающий тухлыми яйцами Перси Уизли с новеньким значком префекта на мантии. Новоявленный староста к должности своей подошел весьма ответственно и вот уже целый день мотался по Хогвартс-экспрессу вперед-назад, разнимая драки малолеток, гоняя уединившихся старшекурсников и устраняя разнообразные ЧП: от пролитого стакана сока, до вышедшего из-под контроля зельеварческого эксперимента. Вид у Перси после подобной активности был настолько вымотанный, что Мелисса и Люциан хором, не сговариваясь, предложили ему пару сэндвичей и кофе из термоса.

Благодарно улыбнувшись, он вроде бы расслабился и уже протянул руку к крышке из-под термоса, куда Мелисса как раз наливала ему горячий напиток, как вдруг случайно коснулся ее ладони. Дернувшись, как от электрического разряда, он посмотрел на девочку расширившимися от изумления глазами, а затем, пробормотав, 'Эванс, ты, Мерлин милостивый!' — ретировался с такой скоростью, словно вылакал ведро магловским энергетиков.

Мелисса недоуменно перевела взгляд на такого же ошарашенного поведением Уизли Люциана.

— Ну, — пожал он плечами, — либо его накрыло большим и светлым 'чуйством' и он не смог с собой совладать, либо ты, как он и сказал, Мерлин милостивый, либо одно из двух.

После Уизли в купе последовательно сунули головы Роули, Селвин и Хиггс. Все трое лишь поздоровались и сообщили, что они в соседнем вагоне. Но если для Роули и Селвин держаться на некотором расстоянии было нормальным и естественным, то изначальное отсутствие рядом с Боулом Хиггса озадачивало.

Люциан лишь пожал плечами в ответ на невысказанный вопрос Мелиссы:

— Мой брат Галахад — мелкий и дешевый мстун.

Договорить Люциану не удалось. В купе буквально влетел капитан команды Слизерина по квиддичу Маркус Флинт, раздавшийся в плечах и вымахавший за лето до размера средней особи горного тролля, и, схватив Боула за воротник, принялся его трясти, как спелую грушу. Как оказалось, намеченная на лето помолвка Люциана с Фионой Флинт так и не состоялась.

— Не понимаю твоего возмущения, дорогой потенциальный шурин! — Люциану удалось, наконец, резким движением сбить пальцы Маркуса со своего воротника. — Не моя вина, что день моего четырнадцатилетия пришелся на школьные будни, а летом мой почтенный отец был не в состоянии провести магозатратный ритуал из-за тяжелой и продолжительной болезни.

В купе всунулась голова незнакомого краснощекого мальчишки:

— А вы не знаете, где найти Гарри Поттера?

— Нет, — с крокодильей улыбкой ответил ему Флинт, а когда дверь за испуганно отпрянувшим одиннадцатилеткой закрылась, вновь посмотрел на Боула. — Твой брат мог бы...

— Галахад лишь первый наследник! — зло перебил его Люциан. — Он может запрещать моему другу, своему вассалу, общаться со мной. Но я лично себя не на помойке нашел, чтобы при живом главе рода принимать благословение от волшебной палочки брата. Я такой же законный сын Гавейна Боула, как и Галахад, нравится ему это или нет!

— Чушь! — отрезал Маркус. — Ты просто воспользовался ситуацией, но если ты думаешь, что сможешь вечно откладывать помолвку, то...

— То что? Что же тогда произойдет, Флинт? — словно специально нарываясь, картинно всплеснул руками Боул. — Неужели Фиона, наконец, откажет мне? Я этого не переживу!

В следующий момент Флинт схватил его за горло и прижал к стенке купе:

— Ты думаешь, ты сам такой подарок? — зашипел он прямо в ухо Боула. — Если хочешь знать, моя сестра заслуживает кого-нибудь посолиднее, а не мальчишку на шесть лет ее моложе, даже не способного оценить оказанную ему честь. Фиона — прекрасная девушка, и...

Его вновь прервала открывающаяся дверь.

На этот раз на пороге стояли две девчушки: одна рыженькая, а другая со светлыми хвостиками. Увидев позу, в которой застыли Боул и Флинт, рыженькая испуганно ойкнула, прикрывая рот ладошкой, а блондинка все же не удержалась и осторожно спросила у спокойно наблюдающей за всем этим водевилем Мелиссы.

— Вы не видели Гарри Поттера?

— Мы слепые! — рявкнул Маркус, и девочки выскочили, как ошпаренные.

— Прекрасная. В темноте, и спиной к окну, — не давая Флинту продолжить свой монолог, съязвил Люциан, пытаясь вырваться из железной хватки. — И души меня нежнее, а то угробишь единственного живого претендента на такую большую честь.

Руки Маркус не убрал, лишь зафиксировал трепыхающегося Боула, предложив ему как следует подумать над собственным деструктивным поведением, перевел взгляд на Мелиссу и довольно спокойно, учитывая предыдущую эмоциональную сцену, поинтересовался:

— А ты чего молчишь, Эванс?

— Моя фамилия не Боул и не Флинт, — резонно заметила Мелисса. — Что ты хочешь от меня услышать?

— Какие-нибудь варианты решения проблемы, возникшей между мной и твоим, — Маркус голосом выделил последнее слово, — другом. Ты же умная, Эванс, придумай что-нибудь!

— Я мудрая, Флинт, — в тон ему ответила Мелисса. — Я даже не возьмусь.

Маркус фыркнул, снова тряхнул так и не осознавшего глубины своей вины Боула и продолжил светскую беседу.

— Ну а вообще? Как сама, Эванс? Чем занимаешься? — он кивнул в сторону книг и листков.

— Тебе правда интересно, Флинт? — вопросительно подняла брови Мелисса и, дождавшись его положительного ответа, начала рассказывать. — Пытаюсь создать рунный артефакт, желательно, печать или штамп, действующий на основе Протеевых чар. Или сквозного дневника. Или и того и другого вместе. Обычные сигнальные амулеты, вроде медальонов, монет и даже пуговиц, рассчитанные на пять-десять символов, не редкость. Их может зачаровать и ученик третьего класса. Этот же артефакт должен быть способен считывать и передавать массив из восьми тысяч символов, хаотически размещенных на определенной площади.

Маркус почувствовал, как его спортивные мозги закипели, а горло Боула под его рукой задрожало, будто Люциан пытался прокашляться или, что вероятнее, просмеяться. Мелисса тем временем продолжала:

— Сложность в том, Флинт, что формула-алгоритм, описывающая все необходимые мне действия, задается рунной цепочкой длиной в две с половиной общих магловских тетради в клеточку, если использовать только старший футарк. С оборотом, разумеется. Если комбинировать с младшим футарком — в полутора тетрадях. Вот я сижу и думаю, как разместить подобный объем на металлической печати или штампе размером хотя бы А3, а желательно А4? Нет, варианты есть, но для этого придется сочетать несочетаемое.

Какое-то время Флинт молчал, а потом хмыкнул:

— Эванс, при желании сочетается всё. Моя высокая, стройная бабушка прекрасно сочеталась с моим же приплюснутым и полноватым дедом, носила каблуки и замечательно себя чувствовала. Я люблю есть свежие огурцы, макая их в малиновое варенье. Один мой знакомый пьет кофе с солью. А в 1680 году на чемпионате мира по квиддичу после пяти суток игры снитч поймал загонщик и передал его ловцу своей команды. И им засчитали победу, потому что в правилах о подобном варианте развития событий тогда не было ни слова. Это лишь стереотип, что женщина должна быть ниже и меньше мужчины, что огурцы — овощ, а не десерт, что кофе сластят, а не солят, что загонщик машет битой по бладжерам, а не ловит снитчи.

Дверь снова открылась.

— Вы не видели...

— Не видели мы вашего Поттера, — не дослушав, утомленно сказал Флинт и неожиданно для себя услышал продолжение:

— ...жабу? Мальчик по имени Невилл потерял жабу. И я помогаю ему ее искать. Кстати, меня зовут Гермиона Грейнджер.

Все трое: и Эванс, и Флинт, и даже переставший дергаться в нежных объятиях Маркуса Боул — не мигая уставились на лохматую первокурсницу. Ту самую, которую Мелисса встретила перед выходом на платформу, а Боул уже в вагоне поезда.

— Невилл? Лонгботтом, что ли? Потомственный колдун потерял своего фамильяра? И попросил маглокровку его найти? — первым отмер Маркус и забросал Гермиону вопросами, с все возрастающим изумлением уточняя подробности столь идиотской для любого чистокровного волшебника истории, учитывая, что привязанного магически фамильяра нельзя потерять и он никогда, ни при каком раскладе не пойдет в руки чужого человека, а затем посмотрел на Мелиссу. — Вот, о чем я говорил! Всё сочетается! Высокая с приплюснутым, огурец с вареньем, кофе с солью, загонщик со снитчем, жаба с Лонгботтомом, Лонгботтом с недоразвитой маглорожденной.

— Я не недоразвитая! — заскрипела зубами Гермиона. — Наоборот! Я рано заговорила, рано пошла, в четыре читала Бернса...

Флинт недоуменно взглянул на Мелиссу.

— Шотландский поэт. Магл, — задумчиво просветила она его.

— ...в пять Шекспира...

— Английский поэт и драматург. Сквиб, — предусмотрительно прохрипел Боул, которого Флинт так и не отпустил.

— ...в восемь играла пьесы Моцарта...

— Немецкий маг, композитор, — сам себе рассказал Маркус и вдруг жизнерадостно заржал. — В общем, ты перебудила весь дом своей мелодекламацией...

— Я не это имела в виду! — начала было ошарашенная подобной интерпретацией ее слов Гермиона, но Мелисса их спора уже не слышала.

Она вдруг неожиданно четко представила себе ту самую печать, что она вымучивала для их с Люцианом газеты уже который месяц. Все так же выраженную символами старшего футарка, но с добавлением не символов младшего и даже не огама, а вязи. И записанную уже не рубленными, привычными линиями, а в стиле арабских каллиграфов, придающим сурам из Корана форму то листа, то цветка. Нетривиально, сложно, но... возможно!

Пару минут она сидела уставившись немигающим взглядом в пространство и просто молча барабанила пальцами по нижней губе, а потом, с уважением посмотрев на Маркуса, воскликнула:

— Ты знаешь, Флинт, что ты — чертов гений! Давай, отпускай уже Люца. Я подумаю.

— Над чем?

— Над нестандартным решением своей и вашей проблем. Может, что и получится.

Маркус медленно разжал пальцы, отпустив шею Боула, и тот принялся судорожно ее растирать, негромко проклиная Молли с ее предсказаниями и гороскопами и возмущаясь, что синяки от хваталки Флинта сведутся теперь только мазью декана, а у него, Люциана, нет никакого желания посвящать Снейпа в перипетии своей насыщенной личной жизни!

— Так вы не знаете... — вновь напомнила о себе уже забытая всеми Гермиона.

— Да не знаем мы, где эта мордредова жаба! — раздраженно отмахнулся от нее Маркус.

— ...где найти Гарри Поттера? — закончила она предложение.

Флинт, которого уже порядком задолбали вопросы о мальчике-который-выжил, перевел на нее мгновенно налившиеся кровью глаза и буквально проревел фразу, которая, как потом поняла Мелисса, оказалась пророческой:

— В заднице!

* * *

Братец, которого Мелисса увидела уже на распределении, впечатления не произвел. Невысокий, лохматый, с ленноновскими очками на носу и Роном Уизли на шее, юный герой действительно с первых минут оказался в заднице.

Уже в поезде он ухитрился поцапаться с самым близким своим — не считая, конечно, Мелиссы! — родственником в магическом мире, с Малфоем-младшим. Драко пришел к Поттеру сам, предложил ему руку дружбы, как родственник родственнику, помощь, как маговоспитанный магловоспитанному и покровительство, как чистокровный полукровному. Ни то, ни другое, ни третье принято не было. Полукровка в грубой форме отверг чистокровного родственника, демонстративно предпочтя ему общество предателя крови.

Новость о взбрыке героя моментально разнеслась по всему поезду, и если маглорожденным и полукровкам было наплевать на эти разборки, то чистокровные юные волшебники подобной эскапады не поняли и не приняли: в малочисленном магическом мире разбрасываться родственниками без веского повода считалось диким.

Мысли о том, что Поттер просто не был в курсе своего генеалогического древа, никто не допускал: его видели у гоблинов, а значит, юный герой имел возможность поинтересоваться и завещанием родителей, и родственными связями. Он этого не сделал? Значит, он либо не помнящий родства, а тут и до предательства крови недалеко, либо умственно неполноценный.

Теперь с почти стопроцентной вероятностью можно было предсказать: приличная по магическим меркам компания Поттеру уже не светит, на какой бы факультет он ни распределился.

А распределился он в соответствии с ожиданиями окружающих.

— Гриффиндор! — разнесся под сводами Большого зала голос шляпы, и ее возглас потонул в оглушительных криках студентов в красных галстуках.

— С нами Поттер! — надрывались близнецы Уизли так громко, что сидящий рядом с ними Перси был вынужден заткнуть уши пальцами.

— Фордж и Дред Очевидность, — фыркнул Роули, расположившийся напротив Мелиссы и Люциана вместе с Селвин. — Весь зал видел, что с ними Поттер. И собственно, что?

Наблюдавшая все это время не столько за Гарри, сколько за Дамблдором, Мелисса заметила, и как напряженно сузились за секунду до вердикта шляпы глаза директора, и как он пару минут поднял в приветственном жесте бокал, ласково улыбаясь своему юному протеже, усаживающемуся за стол Гриффиндора.

— А то, — тихо проговорила она, — что с этого года побеждать в факультетском соревновании будут они. А если в следующем году он попадет в команду по квиддичу, то и в нем.

— Хочешь сказать, он такой гений? — недоверчиво хмыкнул Люциан.

— Хочу сказать, он — бренд. Его раскручивают десять лет, Люц. Каждый год две обязательные статьи: на тридцать первое июля и на тридцать первое ноября. И это не считая простых упоминаний. Сочиняют целые серии детских книжек о Мальчике-который-выжил. Ты их читал? Вижу, нет. А я вот полюбопытствовала. Юный герой, укокошив мировое зло своей волшебной погремушкой, не остановился на достигнутом, а продолжил объезжать кентавров, убивать змей, обуздывать оборотней, побеждать драконов и спасать прекрасных юных волшебниц из рук озверевших троллей, призраков, гоблинов и темных магов. Попутно с блеском решая волшебные головоломки разной степени тяжести и загадки сфинксов всех пород, а заодно помогая квиддичным командам, занимающим последние места рейтингов, выигрывать и вновь обретать веру в себя.

— Мерлин, -закатил глаза Люциан. — Ты действительно осилила эти розовые слюни?

— Именно, — подтвердила Мелисса. А теперь скажи, для чего все это делалось? Уж, наверное, не для того, чтобы спустя пару лет в школу приперлась Рита Скиттер, взяла у всеобщего достояния интервью и обнаружила, что он, допустим, дуб в чарах. Или сидит на метле, как мешок с картошкой. Нет, его будут тянуть. Герой стал вывеской Гриффиндора? Значит, Гриффиндор — лучший факультет. Взмахнул палочкой Олливандера — отпиарил старика Гаррика. Сел на 'Чистомет' или 'Нимбус' — их продажи взлетели.

— Логично, — согласилась Селина. — Когда речь идет о деньгах, тем более о больших, кто позволит, чтобы на пути к ним встал какой-то там ежегодный кубок школы? А учитывая, что сам герой, скорее всего, не увидит из этих денег ни кната, то должен же он получить хотя бы моральное удовлетворение. А то перестанет брать барьеры, как послушная собачка.

— И наконец, — донесся до них голос Дамблдора. — Коридор третьего этажа закрыт для всех, кто не хочет умереть самой страшной смертью!

* * *

— И наконец, — закончив традиционную факультетскую речь, Снейп обвел тяжелым взглядом студентов Слизерина. — В коридоре на третьем этаже находится цербер.

Слизеринцы на секунду ошарашенно замерли, а затем взволнованно зашумели, выражая вполне законное недоумение подобными действиями руководства школы.

— Тихо! — профессор зельеварения одним жестом остановил нарастающий гул. — И департамент образования, и совет попечителей в курсе данного решения директора. Поэтому обсуждению оно не подлежит. Причина, по которой я вообще упоминаю об этом факте, проста: у меня нет ни времени, ни желания лечить укусы, приращивать оторванные конечности и выражать соболезнования и писать объяснительные письма родителям тех самоубийц, которые, несмотря на все предупреждения, могли бы захотеть удовлетворить собственное нездоровое любопытство.

Староста мальчиков поднял руку:

— Сэр, об этом факте можно упоминать? Например, в разговорах со студентами других факультетов?

— Нет, — ответил Снейп. — И хотя я почти со стопроцентной вероятностью могу утверждать, что студенты и Рейвенкло, и Хаффлпаффа будут в курсе данного вопроса, любого слизеринца, продемонстрировавшего собственную осведомленность за пределами помещений факультета, я буду считать нарушившим прямое распоряжение директора. Разумеется, он будет наказан мною лично. И уверяю вас, наказание ему не понравится. Вопросы?

Профессор зельеварения медленно осмотрел гостиную, задержавшись взглядом на Драко, отрицательно покачавшим головой, и Мелиссе, которая тут представила мысленно белый лист бумаги, на котором большими буквами было написано: 'Какой цербер: призванный, созданный или рожденный?'

Снейп, нахмурившись, задумался. Он лично слышал только о двух видах: магически созданная химера и уже рожденная от двух созданных. Взрослые особи этих двух видов друг от друга ничем не отличались, а вот призванный, очевидно, имел отношение к одной из специализаций Мелиссы...

Додумать не удалось. В комнате с негромким хлопком возник домовик Дамблдора и, дергая себя за уши и безостановочно кланяясь, вызвал Снейпа на педсовет в кабинет директора. Раздраженно выдохнув, Северус подошел к выходу из гостиной Слизерина и, на мгновение обернувшись, негромко распорядился:

— Всем спать!

* * *

Речь Дамблдора, если очистить ее от словесной шелухи, сводилась к следующему: Поттер — несчастная сиротинушка, с которым плохо обращались у маглов и которому каждый в Хогвартсе должен выказать любовь и особое расположение. Ничего, если мальчик на первых порах нарушит пару правил или не слишком твердо выучит домашнее задание. Не стоит спешить его наказывать или снимать баллы. Главное, чтобы мальчик был счастлив и почувствовал себя, наконец, дома.

— Вы согласны, коллеги? — спросил в конце своего монолога Дамблдор.

— Да, — вразнобой ответил преподавательский состав, включая даже слегка ошалевшего от услышанного Флитвика.

Лишь Снейп, сидя в своем привычном углу, промолчал, пытаясь уложить в голове столь откровенный, ничем не прикрытый фаворитизм.

— Северус, я не расслышал, — мягко пожурил его Альбус. — Вы согласны?

— Разумеется, нет, — хмыкнул профессор зельеварения. — Мистер Поттер будет получать то, что заслужит. Не выучит урока — получит 'Тролль' и отработку. Нарушит правила — потеряет баллы и будет наказан.

Минерва вскочила со стула и нависла над Снейпом, как орлица.

— Я знала, что все закончится именно этим, Северус! Вы, бесчувственный и циничный человек, просто не можете переступить через ненависть к его отцу, на которого он так похож! Разве вы не видите, как Поттер худ и мал? Не видите, что на нем болтается одежда? Откуда мы знаем, как с ним обращались его родственники? Может, они морили его голодом? Наказывали за магические выбросы? Или даже били?

Профессор зельеварения некоторое время рассматривал ее чуть сощуренными глазами, а затем невесело усмехнулся:

— Что ж, Минерва, по пунктам. Что Гарри Поттер ел за ужином? — на какое-то время он замолчал и вопросительно уставился на Макгонагалл, ожидая ответа, но, так и не дождавшись, понимающе хмыкнул. — Видимо, вы не обратили внимания, что странно, вы ведь так за него переживаете! Тогда я вам скажу: он положил на тарелку отбивную, куриную ножку, две ложки картофельного пюре и ложку овощного рагу. Ножку он съел полностью, пюре тоже, а вот рагу и отбивной в итоге побрезговал. На десерт наш заморенный голодом герой употребил небольшую креманку клубничного мороженого, не отказался от эклера и запил все это дело стаканом тыквенного сока. При этом он пользовался ножом, вилкой и даже вытер рот салфеткой.

— Ну и что? Нормальное количество еды для мальчика его возраста! — не поняла профессор трансфигурации. — Хорошо воспитанного мальчика, прошу заметить!

— Именно! — согласился Снейп. — Но если бы его морили голодом, то сегодня за столом Гриффиндора сидело бы не три чавкающих свиньи, — это, коллега, если вы не поняли, я о близнецах Уизли и только что примкнувшем к ним, но уже превзошедшем их Рональде! — а четыре. Любой систематически недоедающий человек, увидев заставленный едой стол, начнет наедаться впрок, ведь такой возможности может больше и не представится. И тут будет не до правил хорошего тона, не до ножа, не до вилки и уж тем более не до салфетки. Так что ваш Поттер не недокормлен. Он просто невысок и худ от природы, как его отец, на которого он так похож. Джеймс, если вы напряжете память, тоже был фут в шляпе, на коньках и в прыжке. Как и Лили — невысокой, хрупкой девушкой. По всем законам генетики у подобной пары не мог получиться Гаргантюа — только мальчик-с-пальчик, которого мы и видим перед собой.

В кабинете воцарилась мертвенная тишина, прерываемая лишь дыханием Макгонагалл, явно пытающейся подобрать контраргументы и не находящей их.

— Далее, — продолжил Северус. — Забитые дети — это настоящие волчата. Они очень осторожны, никому не доверяют и избегают любого физического контакта, потому что он приносит боль. Что же делает наш умученный герой?

Профессор зельеварения обвел глазами кабинет Дамблдора, словно ожидая, что кто-нибудь ответит на его вопрос.

— О, он радостно, судя по рассказам нашего многоуважаемого лесника, уходит неизвестно куда со здоровенным незнакомым мужиком, нечесаным и бородатым, носящим залатанные штаны и плешивую кротовью шубу, от которой за милю несет пролитым виски. Он пожимает руки всем желающим, что в 'Дырявом котле', что в Большом зале, обнимается с близнецами Уизли, а Рональд просто висит у него на плечах, не отрываясь, как детеныш гамадрила. Нет, Минерва, никто его и пальцем никогда не трогал. Максимум, что ваш несчастный сиротка получал в своей жизни, это подзатыльник.

— Какой тонкий психологический анализ забитого и голодного детства, Северус! — язвительно восхитилась Макгонагалл. — Богатый личный опыт? Часто подвергались домашнему насилию?

Профессор зельеварения, не ожидавший подобного выпада, на секунду болезненно зажмурился:

— Разумеется, Минерва. И не только домашнему. И вам это хорошо известно. Впрочем, полагаю, дочь священника, тоже немало может поведать о наказаниях за магические выбросы? Так там в Библии: 'Ворожеи не оставляй в живых'? — Снейп резко открыл глаза и придавил стремительно бледнеющую Макгонагалл немигающим, тяжелым взглядом. — Не хотите поделиться, как именно наказывал вас ваш батюшка, раз вы всю свою жизнь бежали от близких отношений, как черт от ладана? Что он такое с вами делал, раз вы тридцать лет думали, принимать вам предложение вашего покойного супруга или нет, и вышли за него замуж, только когда он фактически перестал быть мужчиной и был в состоянии лишь сидеть в инвалидном кресле, греясь на солнышке и пуская слюни? Ну что, коллега, померимся тяжелым детством?

Руки Макгонагалл непроизвольно трансформировались в кошачьи лапы и ее пальцы с длинными, острыми когтями уже практически достигли лица Снейпа, сжавшего в ладони неведомым образом появившуюся в ней волшебную палочку, когда их остановили громкие возгласы Дамблдора и Флитвика:

— Минерва!

— Северус!

— Это не спортивно!

Какое-то время профессора зельеварения и трансфигурации стояли друг напротив друга, еле сдерживаясь, а затем Снейп небрежным движением вернул палочку в рукав, сделал шаг назад и, неприятно улыбнувшись Макгонагалл, резюмировал.

— Вы все можете обращаться с мистером Поттером, как вашей душе угодно. Прыгать перед ним на цыпочках, падать ниц, целовать в лобик, дуть в задницу, но на моих уроках он будет получать ровно то, что заслуживает. И не потому, что он сын Джеймса, которого, как вы считаете, я до сих пор ненавижу, Минерва, а потому что мне плевать, чей он сын.

______________________

(1) Термин (немецкое слово, вошедшее во многие языки, ибо емкое) — установленное, назначенное время посещения, приема.

(2) 'Чопстикс' — 'Собачий вальс'. Вообще, в британском (именно в британском) английском 'Чопстикс', что дословно переводится, как 'палочки для еды', не только 'Собачий вальс', но и обозначение любой простенькой мелодии, которую может исполнить даже человек без музыкального образования.