Восьмой медальон. Том 2

Как ни пытался Энгерранд унять гнев, ничего не выходило. Больше того, к ярости его понемногу стало примешиваться беспокойство. С чего бы вдруг барон, несколько дней назад жаждавший крови, решил вдруг осыпать благодеяниями свою жертву? Совесть заговорила? Едва ли. У человека, который грабит мирных купцов и проводит жуткие обряды, её попросту не может быть.

Подросток долго ходил из угла в угол, думая, как бы уговорить дядю отказаться от "подарка". Вдруг ему почудилось, что за окном вспыхнул какой-то странный свет — и тотчас погас.

Энгерранд выглянул на улицу. Взор его обратился сперва на чёрную громаду леса, затем скользнул по крепостному валу и наконец остановился на трёх мужских силуэтах, темнеющих в полосе лунного света. На странных пришельцах были надеты длинные плащи, лица скрыты под капюшонами.

Словно почувствовав, что за ними наблюдают, незнакомцы подняли головы. Энгерранд поспешно отступил в глубь комнаты — и напрасно. Если бы он отважился ещё немного понаблюдать за мужчинами, то увидел бы, как один из них достал крошечный медальон, шепнул что-то — и утонул, растворился в клубах зеленоватого дыма.

— Нужно предупредить барона! — прошептал подросток и бросился к двери.

Вдруг чья-то рука схватила его за плечо, а рот оказался зажат холодными и твёрдыми, словно крючья, пальцами.

— Хочешь убийцу своего спасти? Забавно...

От звуков этого голоса колени Энгерранда подогнулись — он узнал человека, который защитил Фердинанда от магического клинка.

— Барон-то замыслил расправу над тобой учинить, — зашептал мужчина, — только не желал с сыном ссориться. Вот и задумал отправить куда-нибудь подальше и прикончить в укромном уголке. Он на такие дела мастак, всякий наёмник в столице знает имя барона да Рево. Что ж, не сдержал обещание — получит по заслугам... А сейчас...

В глазах у Энгерранда потемнело, и он, лишившись сознания, повалился под ноги своего "спасителя"...

Когда следующим утром в замок явился один из давних товарищей Рево по разбойничьим вылазкам, он нашёл двери распахнутыми настежь. Отовсюду слышались женские вопли, причитания и раздирающие душу рыдания. Взбежав по лестнице, мужчина бросился в комнату друга — и заревел вместе со всеми, увидев, что на кровати покоится безжизненное тело барона.

— О боги! — ударил он себя в грудь. — Что произошло?

— Мой дорогой супруг умер, сеньор Хельмар! — простонала несчастная вдова. — Умер, понимаете!

— Я вижу, вижу... Но как это случилось?

— Не знаю! Ещё вчера вечером он чувствовал себя прекрасно... а теперь лежит бездыханный! А мы... мы остались без покровителя, защитника... потеряли любимого супруга и отца...

Женщина захлебнулась слезами.

— Он не умер! — процедил сквозь зубы Фердинанд. — Его убили. Я это чувствую.

— Ах, что за глупости ты болтаешь! — всплеснула руками сеньора Рево. — Не слушайте моего сына, он, похоже, рассудка лишился...

— Ох, горе, горе! — покачал головой сеньор Хельмар и украдкой посмотрел на стоявшего у окна Энгерранда.

Подросток неотрывно глядел на искажённое жутко гримасой лицо барона, однако, почувствовав на себе чей-то взор, обернулся и увидел сеньора Хельмара. Тот поспешно опустил голову.

"И что ему здесь нужно?" — подумал Энгерранд, а затем вновь принялся всматриваться в лицо погибшего барона да Рево...

Глава 6

В последующие несколько дней никаких важных событий в жизни обитателей отеля Рево не случилось: градоначальник не приходил, соглядатаи тоже куда-то исчезли... Поэтому я предлагаю читателям на некоторое время оставить наших друзей в покое и узнать, как повели себя придворные, немного привыкнув к новому государю.

Поскольку в памяти сановников, да и особ рангом помельче тоже, ещё сохранился образ кроткого, улыбчивого и любезного с каждым мальчишки Ланделинда, едва первый приступ страха и растерянности, какой охватывает привыкших к милостям придворных, если место на троне занял новый правитель, миновал, многие из них не только сумели перевести дух, но и начали втайне посмеиваться над потугами государя их запугать. Мало кто теперь дрожал при виде нахмуренного чела и поджатых губ юноши, а один острослов осмелился даже отпустить на сей счёт несколько до того дерзких замечаний, что, стань имя наглеца известно, он непременно окончил бы земной путь на площади Искупления. Однако у негодяя хватило ума сохранить свою личность в тайне, и первые дни нового царствования не омрачились кровопролитием.

Одним из тех, кто во весь голос нахваливал добродетели юного монарха и восторгался так, словно Ланделинд успел совершить уйму славных деяний, был барон да Люк, — и чем меньше оставалось таких людей, тем громче раздавался его голос.

Вот уж кто не боялся стать посмешищем в глазах толпы! Вечно разряженный в одежду, пестротой своей способную поспорить с оперением южной птицы, то и дело поглаживающий прикреплённую к поясу короткую шпагу, от которой, казалось, не было никакого толка в бою, зато вполне можно было бы прикупить какой-нибудь замок — так щедро и пояс, и ножны, и рукоять были украшены самоцветами, больше всего на свете барон любил выпятить груди и закричать во всё горло:

— Я скорее жизни лишусь, нежели расстанусь со своим оружием! Ведь меня им сам государь наградил...

А затем начинал искать взглядом короля...

Остроты, летевшие в лицо барону даже в те благословенные дни, когда он слыл первейшим любимцем Хильдеберта, заставляли его морщиться — но не более того. Когда наглецом оказывался мужчина, Люк так отвратительно ухмылялся, что противник немедленно терял голову от ярости, если же приходилось иметь дело с дамой, на лице королевского фаворита появлялось столь бесстыдное выражение, что щёки женщин начинали пылать от смущения, какой бы распутницей та ни слыла при дворе. Но самым странным было, что многие красавицы, даже замужние, вскоре после этого начинали сохнуть от страсти к барону.

Словом, в Везерхарде имелось немало желающих вспороть Люку живот, и он давно окончил бы свои дни в какой-нибудь канаве или отправился бы в бесконечное плавание по водам Ривьеры, не прикрывай его подобно щиту благосклонность монарха. Впрочем, будем справедливы: имелось у барона и несколько друзей — мелких феодалов, мечтавших благодаря его помощи обратить на себя внимание короля, да ещё остальным любимцам Хильдеберта, которым из осторожности приходилось сохранять видимость приятельских отношений. Никто ведь не знает, к кому государь питает большую привязанность. Поссоришься с другими фаворитами — и попадёшь в немилость...

С воцарением Ланделинда появилась надежда, что Люк поплатится наконец-то поплатится за свои дерзости, однако чувство это угасло, едва барон получил приглашение на первый Совет: все осознали, что положение фаворита, пока, по крайней мере, осталось столь же прочным, что и прежде. А ведь многие честолюбцы полагали, будто и сами могли бы занять почётное место подле государя. Один глупый юнец осмелился даже прошептать во время утех со своей возлюбленной:

— Эх, кабы удалось избавиться от Люка! Неважно, с помощью кинжала или злословия, — только бы не видеть больше ухмылке на его уродливой роже!

Стены Харда во все времена славились острым слухом. На следующее утро о речах болтливого мальчишки стало известно герцогу Греундскому, а тот, в свою очередь, передал их барону, заключив рассказ следующими словами:

— Против вас зреет настоящий заговор. Полагаю, пустить в ход оружие негодяи не посмеют, а вот убедить государя, будто вы — автор дерзостей, которые так его разгневали, могут попытаться. Следите за каждым своим словом, всегда будьте настороже! А лучше, совершите выпад первым, ударьте по врагам с такой силой, чтобы никто впредь даже не помышлял вступать с вами в борьбу.

Люк был растроган — он и представить не мог, что найдёт в лице герцога защитника.

— Благодарю, сеньор Годерик! — с жаром воскликнул он. — Не знаю даже, чем отплатить вам за доброту.

— Я всегда готов услужить своему другу, — улыбнулся герцог.

Не помня себя от радости, Люк пригласил новоявленного приятеля в свой роскошный дом на площади Сватовства, чтобы отужинать вместе. Годерик охотно согласился. Вслед за первым пиршеством состоялось второе — на сей раз во дворце герцога. До самой ночи друзья вели задушевные беседы. Барон хвастал богатством, поверял самые сокровенные тайны — мол, сегодня Ланделинд наградил меня милостивой улыбкой, королева Аньела рассмеялась над моей удачной остротой, — и рисовал в воображении грандиозные картины будущего своего величия; герцог помалкивал, отвечая сотрапезнику ничего не значащими фразами, многозначительными усмешками и ухмылками или же попросту коротким кивком головы.

На третий вечер, когда вино оказалось вкуснее обычного и барон выпил лишнего, остатки разума выветрились у него из головы. Почувствовав это, герцог поспешил коснуться темы, о которой Люк предпочитал помалкивать, — о странной власти его над прекрасными женщинами.

— Демон меня побери! — так начал разговор Годерик. — Хоть вы и мой друг, я страшно вам завидую!

— Неужели?

— О да!

— Почему? — спросил Люк.

— Подумайте сами. Какому мужчине придётся по душе, если дама, к которой он питает нежные чувства, отдаст сердце другому? Страшнее обиды невозможно представить! И всё же, дорогой друг, я счастлив видеть, что мало кому удаётся уберечься от ваших чар.

Барон скривил губы в самой безобразной своей усмешке.

— "Чар"?.. — переспросил он.

— Да, — понизив голос, ответил герцог. — Единственное, что утешает ваших завистников: при дворе есть ещё неприступные особы...

— "Неприступные"?! — хохотнул Люк. — Да они просто недостойны моего внимания — вот в чём дело!

— Хо-хо! Значит, всё зависит от вашего желания?

— Разумеется!

— Думаю, вы ошибаетесь, — возразил Годерик. — Ну как такое может быть, дорогой друг? Разве же людям дано повелевать чужими чувствами и пробуждать в сердцах любовь вопреки желанию самого Аламора? Едва ли один из Семи богов стерпит столь жестокое оскорбление.

— Но я-то жив, — простодушно ответил барон, — и в любой миг могу заполучить всё, что захочу! Даже ледяное сердце растает, стоит мне сказать лишь слово!

— Ого! — вскричал герцог. — Клянусь Авиром, меня пугает ваша уверенность!

Люк выпятил нижнюю губу:

— Я говорю как есть. Не в моих правилах скромничать или, напротив, набивать себе цену. А уж от лучшего друга ничего не могу утаить! Поэтому знайте: я надеюсь в ближайшие дни покроить сердце одной из блистательнейших женщин Алленора. Увидев улыбку её, многие сеньоры упали бы замертво от счастья, а мне... мне эта дама достанется без особых усилий. Даже скучно как-то... Пара фраз, небрежный жест — и вот она передо мной, валяется в ногах, молит, чтобы я взглянул на неё... Сделаю мерзавку своей игрушкой, а после, когда наскучит, выброшу...

— Вы жестоки!

— Нисколько. Эта разряженная в шелка дрянь всегда поступала так со своими любовниками. Пусть получит по заслугам.

— Но кто же она? Сожри меня демон ночи, если понимаю, о ком вы говорите!

Барон ухмыльнулся:

— Нет, дружище! Я не хочу кричать об этом во весь голос, иначе можно спугнуть дичь!

— Думаете, я разболтаю кому-нибудь? — побледнел от гнева герцог.

— Что вы! Просто не хочу спешить. Со временем вы всё узнаете. И ещё... — Люк огляделся по сторонам и хрипло прошептал: — ...ещё я боюсь, что кто-нибудь в этот миг стоит у дверей и слушает, о чём мы говорим...

Герцог подскочил на стуле:

— Как?! Что вы имеете в виду?

Барон нервно рассмеялся. Взгляд его в этот миг был поистине безумен.

— Всякий здесь подслушивает, подсматривает, следит за мной... Я давно понял это, с тех самых пор...

Люк оборвал себя на полуслове и закашлялся.

— Так значит... — заговорил было Годерик

Барон махнул рукой:

— Забудьте о том, что я сказал!

Друзья расстались, а уже на следующий день весь Хард узнал о грозных намерениях Люка. Придворные принялись гадать, кто же станет очередной жертвой барона. Граф Минстерский поспешил передать эту сплетню Фердинанду, не забыв прибавить во время беседы, что королевский фаворит совсем выжил из ума, коль скоро завёл дружбу с герцогом Греундским и открыл ему самые сокровенные тайны.

— В измене Годерика нет никаких сомнений, — уверял Герлуин. — Кому ещё мог проболтаться барон? Никому!

Рево в свою очередь поделился новостью с Энгеррандом. Тот несколько минут в задумчивости бродил по комнате, заложив руки за спину, словно судья, решающий участь преступника, а затем улыбнулся:

— Похоже, Люк и вправду способен очаровывать самых неприступных женщин. Помнишь, как-то раз мы ходили к графу Минстерскому? В тот день какая-то женщина упрямо ждала барона, не спряталась даже в минуту, когда всем чудилось, что вот-вот разразится страшная буря. А когда Люк появился, бросилась под копыта его коня.

— Помню, — ответил Фердинанд.

— А теперь послушай, что говорится в трактате. "Человек, который стал жертвой артефакта, пробуждающего необоримую страсть, непременно погибает, поскольку теряет всякую любовь к жизни..." Должно быть, Люк припрятал у себя один из семи медальонов!

— Почему ты так уверен в этом? Пусть даже у него и есть артефакт, но кто поручится, что это не жалкая копия, как у тебя?

Ответил Энгерранд словами из книги Гильберта Лотхардского:

— "Чем чаще люди используют тот или иной артефакт, чем больше становится душ, им покорённых, тем стремительнее возрастает его мощь. И сейчас, когда женщины пользуются уважением и почётом, а благосклонность их ценится превыше сокровищ, сила медальона демона ненависти Эсдетера увеличилась стократно". Так-то!

— Допустим, ты прав, — вздохнул Рево. — Что тогда делать? Предупредить Люка?

— Зачем?

— Ему же грозит опасность!

— А вдруг нет?

— Но вы же с господином Бертгардом...

— Это лишь наши предположения! Может, мы ошибаемся? Поднимем переполох — и станем посмешищем. То-то Верховный жрец обрадуется! Едва ли после такого предательского удара градоначальник будет столь же милостив ко мне, как сейчас.

Рево был потрясён неожиданной расчётливостью друга.

— Но представь, что вы не ошиблись! — вскричал он. — Тогда...

— ...тогда со смертью барона мы окончательно убедимся в своей правоте.

— Проклятье! — топнул ногой Фердинанд. — Значит, ты хочешь превратить Люка в приманку?

Энгерранд прищёлкнул пальцами:

— Отлично сказано!

В этот миг в комнату вбежал Жосс и провозгласил:

— Градоначальник идёт!..

Минуту спустя у дверей зазвучал требовательный голос господина Бертгарда. Фердинанд спустился навстречу гостю, Энгерранд уселся за стол и сделал вид, будто о чём-то размышляет. Лишь когда мужчина вошёл в комнату, он вскочил на ноги и низко поклонился.

— Вы слышали?! — тотчас обратился к молодому человеку градоначальник. — Барон да Люк похваляется своими любовными похождениями! Какой необдуманный поступок!

— Вижу, об этом знает весь город, — проворчал Энгерранд.

— Полагаю, так и есть.