Восьмой медальон. Том 2

ВОСЬМОЙ МЕДАЛЬОН

Книга 2

Часть 1

Кинжал

На Везерхард опустилась тёплая летняя ночь. Серебрились в лунном свете воды Ривьеры, тихий ветерок пробегал по кронам деревьев.

Человек, который посмел бы бросить вызов патрулям и, выйдя из дома в этот час, очутился на улице Слёз, возле дома принца Ланделинда, изрядно удивился бы: хотя все окна были ярко озарены, не доносилось ни музыки, ни смеха гостей. Мёртвая тишина...

Внезапно ветви одного из клёнов качнулись, послышался шорох — и на землю спрыгнул какой-то человек, облачённый в одежду королевского стражника. Незнакомец был высок, строен и, судя по лёгкости, с которой он перемахнул через высокую ограду, очень молод.

Очутившись на улице, "стражник" бесшумно зашагал в сторону Ривьеры. На полпути ему встретился канцлер, сопровождаемый десятком охранников. Юноша в замешательстве остановился.

"Побеги только — вся эта свора кинется за тобой. Лучше уж сделать вид, будто ты выполняешь поручение наследника..."

Молодой человек двинулся навстречу мессеру Гумберту, замер в нескольких шагах от него и тихо произнёс:

— Принц ждёт вас.

— С государем всё в порядке?

— Король умер.

Канцлер издал горестный возглас и схватился за сердце.

— Простите, — вновь поклонился юноша, — мне нужно спешить. Монсеньор Ланделинд приказал сообщить о случившемся градоначальнику.

— Да-да, конечно... — пробормотал мужчина. — Идите...

Казалось, он был совершенно разбит горем.

Молодой человек воспользовался этим разрешением и торопливо зашагал дальше. Нырнув в один из переулков, он выглянул из-за угла. Канцлер продолжал стоять, согнув спину и прижав ладонь к груди.

"Что? — ухмыльнулся юноша. — За шкуру свою боишься? Да не трясись ты так! Всё будет хорошо".

Подбодрив подобным образом мессера Гумберта, он продолжил путь.

Теперь молодой человек вёл себя куда осторожнее: выбирал места потемнее (обитатели квартала Знати скупились на светильники ничуть не меньше остальных горожан, да и многим из них была по душе беспроглядная мгла, а не яркий свет), старался держаться в тени домов.

Наконец юноша очутился на площади Сватовства и, остановившись под статуей рыцаря, принялся ждать. Временами ему чудились чьи-то приглушённые голоса, изредка по земле скользили какие-то чёрные силуэты. Всякий раз он вздрагивал — и тотчас брал себя в руки.

Через полчаса ожидание молодого человека было вознаграждено. Из-за угла показались четверо мужчин в длинных чёрных плащах, подобных тому, в который был облачён сбежавший с маскарада "демон". В разгар лета такая одежда выглядела необычно, и у любого, кто встретил бы их, несомненно, возникла бы мысль: намерения у этой подозрительной компании отнюдь не мирные.

Юноша не выказал испуга и не обратился в бегство — напротив, взмахнул рукой в знак приветствия:

— Наконец-то!

Мужчины подошли к нему. Один спросил:

— Тебя никто не видел?

— Я встретил мессера Гумберта.

— Болван! Чем ты только думал?

— Он, похоже, ничего не заподозрил, — стал оправдываться молодой человек, — иначе приказал бы схватить меня...

— Всё равно! — перебил его собеседник. — Нужно было вести себя осторожнее. Ты ведь не пирожок с прилавка украл, а очень ценную вещь. Из-за твоей глупости судьба наша висела на волоске... И объясни, ради Авира, как вышло, что тебя чуть не поймали в доме принца!

— Это всё из-за барона да Рево. Он обернулся, когда я снял медальон с шеи герцога. По счастью, я сумел посеять панику и скрыться.

— Клянусь плащом Эстельфера, Рево порядком надоел нашему хозяину! Что-то он слишком часто суёт нос в дела, которые его не касаются...

Мужчина разразился проклятиями и страшной руганью. Молодой человек делал вид, будто слушает его, сам же краем глаза следил за тем, что происходит вокруг. А остальные "демоны" вели себя в высшей степени угрожающе: подходили всё ближе и ближе, пока двое не встали справа, а третий — позади юноши, отрезав ему все пути к отступлению. Конечно, можно было прыгнуть в реку, но едва ли нашёлся бы смельчак или безумец, готовый вступить в битву с быстрыми водами Ривьеры.

Внезапно мужчина умолк и пристально поглядел на молодого человека:

— Что с тобой?

— О чём вы? — пожал тот плечами.

— Похоже, ты напуган.

— Нет. С чего вы взяли? — произнёс юноша. Голос его дрогнул.

— У тебя рожа синяя, будто у мертвеца, — ответил мужчина. — Ладно, так уж и быть: отдашь медальон — проваливай на все четыре стороны. Никто тебя не тронет.

— Неужели? Значит, вы милостиво даруете мне жизнь... а об уговоре нашем — ни слова! Что же, я не дождусь обещанных денег?

— Поглядите на него! Настоящий волчонок: хвост поджал, а зубы скалит. Хорошо, сейчас мы расплатимся с тобой сполна.

Мужчины обнажили шпаги.

— Ах так?! — вскричал юноша. — Теперь-то я понял! Вы сразу задумали меня убить.

Ответом послужил дружный хохот:

— Ещё бы!

Вне себя от ярости молодой человек выхватил из-за пояса кинжал и метнул в грудь одного из противников. Тот охнул, пошатнулся; юноша, воспользовавшись всеобщим замешательством, оттолкнул его и бросился бежать. Раненый не удержался на ногах и полетел в воду. Остальные негодяи, даже не взглянув в сторону гибнущего товарища, пустились в погоню.

Молодой человек серой тенью скользил между домами. Преследователи держались в нескольких шагах позади и прилагали все усилия, чтобы настичь беглеца.

Почувствовав, что так просто от убийц не отделаться, юноша решился на отчаянный поступок. Свернув за угол, он остановился и, затаив дыхание, словно влился в стену одного из домов. Через секунду-другую мимо промчались злодеи, которые были так увлечены погоней, что ничего не заметили. Едва это случилось, молодой человек покинул убежище и помчался прочь.

Вскоре убийцы осознали свою ошибку.

— Стойте! — прохрипел главарь. — Кажется, мальчишка провёл нас.

— Куда он исчез? — протянул второй бандит.

— Демон его знает!

— Давайте разделимся и отыщем ублюдка! — воскликнул третий — судя по голосу, самый молодой. — Он не мог уйти далеко. Наверняка прячется где-то здесь.

— Что за чушь ты городишь? Видел, как молокосос орудует кинжалом? Если ты круглый идиот — получай клинок в брюхо. А я своей шкурой рисковать не хочу.

— Хозяин будет страшно разгневан...

— Да, ты прав. Как же быть?.. Ладно, давайте-ка обыщем ближайшие переулки. Хотя, думаю, затея эта глупая...

Убийцы вернулись к тому перекрёстку, где потеряли след беглеца. Там, понятное дело, никого не было.

Вдруг на стенах домов заиграли отсветы пламени, послышались чьи-то голоса.

— Ах, демон! — выругался главарь. — Похоже, мы наткнулись на патруль.

— И что теперь будем делать? — спросили его сообщники.

— Уходим, безмозглые ваши головы!

— Но ведь хозяин...

— Заткнитесь, идиоты! — рявкнул главарь. — После придумаем что-нибудь, сочиним сказочку, а сейчас нужно уносить ноги...

Улица опустела.

Через минуту из-за угла показался отряд стражников. Возглавлял его господин Бертгард. Мужчина был взволнован: то и дело кусал губы, нервно теребил в руках какой-то платок.

Иногда градоначальник начинал бормотать, обращаясь скорее к самому себе, нежели к спутникам:

— Что же происходит? Сначала камергер, после — герцог Эстерский. Да ещё и сам государь... Клянусь душой, настоящий клубок змей! Неужели мне одному придётся его распутывать? — Щека мужчины при этих словах стала дёргаться, губы сложились в кривую улыбку. — Нет уж, позвольте отказаться от такой чести! Пусть уж канцлер ищет злодеев... Хотя, нет. Постой! Что на тебя нашло? Когда ещё получишь такую возможность доказать всем, что и в самом деле чего-то стоишь? Только сейчас — и никогда больше...

Внезапно господин Бертгард замедлил шаг и поднял руку:

— Подождите!

Стражники замерли и удивлённо посмотрели на своего господина.

— Вы шестеро, — приказал градоначальник, — отправляйтесь в дом принца. Остальные пусть следуют за мной. Перед встречей с монсеньором Ланделиндом нужно спросить совета у одного человека...

Когда улица вновь обезлюдела, в свете луны возник беглец, чудом избежавший гибели. Появился бесшумно, точно из воздуха. Приложив ладони к губам, прошептал краткую молитву — боги в этот раз оказались к нему милостивы, — затем задумчиво посмотрел в ту сторону, куда отправился градоначальник.

— С кем это решил посоветоваться господин Бертгард? — пробормотал юноша — и затряс головой, словно отгоняя ненужные мысли. — Прекрати. Хватит на сегодня приключений.

Достав из-за пазухи медальон, молодой человек несколько раз подбросил его на ладони, прошептал:

— Хозяин будет доволен, — и растворился во мраке.

Глава 2

Господин Бертгард всегда изумлялся тому, с какой быстротой по столице разлетаются слухи. Казалось бы, только случилось что-нибудь важное, стряслась беда — и в следующее мгновение об этом судачат торговцы на рынке и зеваки, что разгуливают по набережной, через пять минут — квартал Ремесленников, а спустя полчаса — весь город. Сказал что-нибудь — и вот уже твои слова передаются из уст в уста; подумал — и мальчишки пересказывают друг другу, что на сей раз замыслил "дуралей градоначальник"... Быть может, сплетники обладают какой-то особой магией, доступной лишь посвящённым? Становятся меньше пылинки, если нужно проникнуть во дворец государя, и выше дерева, когда им хочется заглянуть в чьи-нибудь окна? А вдруг они понимают щебетание птиц, шёпот ветра, ропот речных вод?.. Как же градоначальнику хотелось постичь этот секрет! Как он завидовал кумушкам, которым не нужно было даже подниматься со скамьи, чтобы узнать обо всём, что творится в Везерхарде!

Вот и сейчас, идя по ночному городу, господин Бертгард с неудовольствием отметил, что во многих домах загораются огоньки свечей. Случись это в квартале Ремесленников, он, быть может, и выместил бы злость на ком-нибудь из наглецов, посмевших нарушить закон, но ссориться в час, когда скончался король, со знатными лотхардцами, наживать себе врагов... Нет, такой поступок был слишком неразумен.

Наконец градоначальник очутился возле отеля Рево. Поглядев на чёрные провалы окон, с недоверчивой усмешкой произнёс:

— Неужели здесь все спят?

Один из стражников проревел:

— Отворите!

С минуту никто не откликался. Затем заскрежетал ключ в замочной скважине, дверь открылась и на пороге появился слуга.

Градоначальник не стал дожидаться приглашения и вошёл в дом.

— Проводите меня к метру Энгерранду! — приказал он. — Я желаю с ним побеседовать.

В то же мгновение на верхней ступеньке показался Энгерранд со свечой в руке.

— Доброй ночи, господин Бертгард! Полагаю, вас привело сюда дело необычайной важности, иначе вы не стали бы нарушать закон, принятый тысячу лет назад, и врываться в чужой дом, словно какой-нибудь злодей.

— О да! — ответил мужчина. — Вы уже слышали о том, что произошло на маскараде в доме принца Ланделинда?

Молодой человек отрицательно покачал головой.

— Что ж, сейчас я всё расскажу.

Энгерранд проводил градоначальника в комнату, где обычно собирался вместе с Жоссом и Фердинандом, когда друзьям нужно было обсудить что-либо важное. Господин Бертгард пристально посмотрел на молодого человека и сказал, понизив голос:

— Нынешним вечером убили герцога Эстерского. Король попробовал найти злодея... и скончался...

— О боги! — схватился за голову Энгерранд. — Как такое возможно?

— Это кажется ночным бредом, не правда ли? Пронзить человека кинжалом во время празднества, на глазах короля и сотен придворных. Немыслимо! Но какой-то негодяй всё же осмелился совершить подобную гнусность... Неудивительно, что сердце государя не выдержало...

— А вы уверены, что короля не убили?

— Замолчите! — Господин Бертгард ударил кулаком по крышке стола. — О таких вещах не говорят вслух — и вы тоже помалкивайте. — Вскочив на ноги, он принялся ходить из угла в угол. — Побеседуем лучше о убийстве герцога. Представьте только, сеньора Герберта проткнули кинжалом ровно в тот миг, когда король пожаловал ему должность первого камергера! Понимаете, что это означает?

— Не совсем.

— Ему решили отомстить!

— Кто?

— Вдова прежнего камергера, наша несчастная сеньора Годелива!

— Неужели она, по-вашему, настолько глупа? — фыркнул молодой человек. — Или потеряла рассудок от горя?

— Конечно! Разве женщины в силах справиться с чувствами, сокрыть в глубинах сердца свою ненависть? Помните, как сеньора Годелива умоляла государя Хильдеберта отложить свадьбу принца, как разгневалась, получив отказ?

— И убили сеньора Герберта через несколько дней после женитьбы наследника престола, да ещё и в доме самого Ланделинда, — подхватил Энгерранд.

— Верно!

— А теперь задайтесь простым вопросом, господин Бертгард. Откуда сеньора Годелива узнала о намерениях короля? Неужели, по-вашему, государь сам рассказал ей, что желает сделать герцога Эстерского новым камергером? Могло такое случиться?

— Нет.

— Вот и я так думаю.

— Проклятье! — разочарованно вздохнул градоначальник.

— Впрочем, — улыбнулся Энгерранд, — это ничего не доказывает. Скажите, нет ли при дворе людей, от которых государь ничего не скрывал, которым поверял самые сокровенные тайны? Я слышал, у него были трое любимчиков...

— А ещё сеньор Геральд! — сверкнул глазами господин Бертгард. — Вот уж кто никогда не умел держать язык за зубами!

— Давайте не будем пока обращать внимание на капитана стражи, — поморщился молодой человек. Королевские фавориты — вот с кого нужно начать. Они ведь весьма честолюбивы, но не очень-то родовиты, верно? Вдруг кто-нибудь из этих сеньоров мечтал о должности камергера? Герцогу Эстерскому подобный титул, в сущности, ничего не давал — так, приятный сувенир., символ внимания со стороны короля. А вот выскочки, которые жаждут лишь одного — милости покровителя, перегрызли бы друг другу глотки, только бы возвыситься над остальными придворными.

— Вы плохо знаете этих глупцов, — возразил градоначальник. — Кто такой, скажем, барон да Люк? Лентяй и бездельник, которого занимают лишь две вещи: оружие и хорошенькие женщины. Ах да, ещё драгоценности, конечно! А Эрн? Главное для него — восхищение людей. Конечно, и от кошелька с тысячей-другой денариев не откажется, но деньги не задерживаются в его карманах — там постоянно свистит ветер. Полагаю, Эрн и сам не помнит, на что тратит золото государя.

— А барон ди Эбре?

Господин Бертгард пожевал губами, почесал затылок и медленно произнёс:

— Эбре, пожалуй, не так прост, как другие королевские любимчики. Странный человек, очень странный... Кажется, ему ни до чего нет дела, ходит с мечтательной улыбкой на губах, с отсутствующим взглядом. И вдруг — слово в слово знает, о чём болтают сплетники за его спиной, да и сам многое может порассказать. А ведь никогда не подумаешь, будто ему интересна вся эта придворная возня. Ходит в скромном кафтане, какой не всякий простолюдин согласится надеть, драгоценностей не носит, даже подаренных государем, зато живёт в роскошном доме, достойном герцога или графа. К дамам подчёркнуто безразличен, однако ухитрился жениться на красивейшей женщине Алленора...

— Неужели? — с живостью спросил Энгерранд.

— Да. Благосклонности этой дамы, сеньоры Генриетты, добивались сотни мужчин. Самых богатых, самых влиятельных! Чуть ли не каждый день лилась кровь — противники рубили друг друга на части. И вдруг сеньора Генриетта — такая неприступная, с улыбкой отвергающая любого! — соглашается стать супругой человека, которые даже порога её дома ни разу не переступил. Так, прислал коробочку с двумя перстнями и письмо. "Прошу вашей руки и сердца... Клянусь стать защитником вашим и опорой до того дня, пока смерть не разлучит нас..." Сколько людей говорили слова куда красивее и искреннее этих, но красавица была неприступна. И вдруг — идёт под венец! Чем объяснить подобный поступок?

— Магией, — усмехнулся молодой человек.

— Вот и при дворе так решили.

— А что было потом, после свадьбы?

Градоначальник развёл руками:

— Ничего. Понемногу разговоры утихли, о сеньоре Генриетте стали забывать даже самые пылкие поклонники...

— Как же так?! — воскликнул Энгерранд. — О красивейшей женщине Алленора позабыли?

— Представьте, да! Впрочем, она сама виновата: целыми днями сидит дома даже носа на улицу не высовывает. Ходят слухи, будто от былого его очарования и следа не осталось. А может...

— ...может, супруг слишком ревнив? — подхватил молодой человек. — Бережёт сокровище, словно дракон, и нарочно распускает глупые слухи.

— Так и говорят! — расхохотался господин Бертгард.

Вдруг смех его оборвался. Склонившись к Энгерранду, градоначальник прошептал:

— Я хочу, чтобы вы сходили со мной в дом принца. Своими глазами посмотрели на тело несчастного сеньора Герберта — вдруг заметите что-нибудь. Выслушали свидетелей. Познакомились с любимцами государя Хильдеберта и сравнили всё, что рассказал о них я, с собственными вашими наблюдениями.

— Благодарю за предложение, господин Бертгард, — ответил молодой человек, — но заговорит ли кто-нибудь из знатных сеньоров со мной — простым горожанином? Позволят ли мне подойти к телу герцога? Да и пустят ли в дом принца?

— Не тревожьтесь, — махнул рукой мужчина. — Отныне вы — человек из моей свиты, а значит, можете войти в отель любого аристократа, в любой дворец, даже в Хард, если понадобится. Поэтому ни в чём не сомневайтесь. Просто следуйте за мной. Вместе мы найдём убийцу — даю слово градоначальника!

"Если только поиски не поручат кому-нибудь другому, — подумал Энгерранд. — Кто знает, что за мысли роятся в голове принца Ланделинда?"

Глава 3

Вернёмся теперь к мессеру Гумберту, которого мы покинули в тот миг, когда он стоял, потрясённый известием о смерти короля, и старался, прижав ладонь к груди, унять бешеное биение сердца.

К стыду мужчины, вынуждены заметить, что в большей степени его тревожила собственная участь, а не смерть господина. Как поступит наследник, когда взойдёт на престол? Конечно, в былые времена всякий государь, едва заняв место на троне, менял и камергера и канцлера. Но где Ланделинд отыщет человека столь же преданного, столь же честного и знающего совё дело? У него ведь даже двора своего нет! Из кого же тогда выбирать?

"Нет, — стиснув зубы, думал мессер Гумберт, — вам без меня не обойтись, монсеньор. А если считаете иначе — не место вам на троне. Слишком уж глупы..."

На смену оцепенению пришла небывалая решимость, и мессер Гумберт быстро зашагал к дому принца. Войдя внутрь и взглянув на лица придворных — ещё недавно такие довольные и счастливые, а теперь мрачные, испуганные, растерянные, — мужчина почувствовал вдруг, как к глазам подступили слёзы. Государь, которому он служил столько лет, мёртв! Неужели кто-то посмел поднять на короля руку? Или это лишь случайность?

Сжав кулаки, мессер Гумберт посмотрел на придворных — и многим от этого стало не по себе.

— Где государь Хильдеберт? — звенящим голосом спросил канцлер.

Вопрос его остался без ответа.

— Я ещё раз спрашиваю... — вновь начал мужчина — и умолк, поскольку толпа расступилась, пропустив вперёд королеву Эрменхильду и Верховного жреца. Лица их были мрачнее тучи, однако канцлеру показалось, что печаль эта — лишь маска, за которой прячутся истинные чувства.

— Долго же вас не было, — сказала королева.

— Я спешил изо всех сил, Ваше величество, — ответил мессер Гумберт.

— Вот как? — усмехнулась Эрменхильда. — Мало же сил осталось в ваших ногах, прежде таких резвых. Когда нужно было получить награду из рук государя, вы всегда оказывались первым.

— Годы — страшная вещь, беспощадная... — пробормотал Верховный жрец.

"Ого! — подумал канцлер. — Похоже, мне хотят объявить войну. Не рано ли?"

Вслух он произнёс:

— Быть может, я сейчас не столь лёгок на ногу, как в юности, однако ничто не заменит мудрости, которая приходит лишь с годами. Мессер Ансберт должен знать это ничуть не хуже меня. Да и вы, Ваше величество, вскоре поймёте, прав я или нет... А теперь я желаю взглянуть всё же на моего несчастного государя.

— Это невозможно, — покачала головой Эрменхильда.

— Почему?

— Мой сын сидит сейчас подле его ложа.

— И что же?

— Он приказал никого не пускать в комнату.

— Но я ведь пришёл...

— ...чтобы отыскать негодяя, который убил герцога Герберта, — стараясь смягчить грубость улыбкой, перебила мессера Гумберта королева.

— Ах, да... — выдавил тот.

— Тогда идёмте. Геральд проводит нас.

— Нет-нет! Сперва я хотел бы порасспросить свидетелей — а все, кто здесь находится, являются таковыми, — и узнать, что же произошло... — Канцлер зловеще сощурился и прошелся по толпе придворных взглядом острым, точно клинок. — Кто-нибудь из вас, сеньоры, может рассказать, как был убит герцог Герберт.

Не без удовольствия канцлер отметил, что лица многих участников маскарада смертельно побледнели. Значит, власть его ещё достаточно сильна, чтобы наводить страх!

— Почему же никто не отвечает? — протянул он.

— Разве так допрашивают свидетелей? — послышался чей-то голос. — Да у всех языки прилипли к гортани! Простите, мессер Гумберт, но вы никогда не дождётесь ответа, если и дальше будете столь суровы.

Мужчина обернулся.

— Ах, это вы, сеньор Герлуин...

Граф Минстерский поклонился, подошёл вплотную к канцлеру и продолжил чуть слышно:

— Уверен, многие с радостью помогут вам разобраться в случившемся — но лишь при беседе с глазу на глаз, в каком-нибудь укромном местечке. Впрочем, лучше всего поговорить с бароном да Рево — никто лучше него не расскажет, как погиб герцог.

— Вы так думаете?

— Да.

Мессер Гумберт стал жадно вглядываться в лица придворных, стараясь высмотреть среди них Фердинанда, но так и не сумел его найти.

— Где же барон? — спросил он.

— Ждёт вас в одной из комнат, — хитро улыбнулся граф.

— Так ведите меня к нему!

Герлуин и мессер Гумберт направились к выходу. На пути их тотчас выросли двое стражников, однако, повинуясь едва заметному знаку королевы, неохотно отступили в сторону.

С минуту канцлер шёл за своим провожатым, пока тот не отворил дверь в какую-то комнату. В полумраке мужчина различил фигуру Фердинанда. Молодой человек сидел согнувшись, сжавшись в комок, словно в доме гулял ледяной ветер.

При виде мессера Гумберта Рево вскочил со скамьи и бросился ему навстречу.

— Успокойтесь, сеньор Фердинанд! — поднял руку канцлер. — Сядьте и расскажите всё по порядку. Как погиб герцог?

Молодой человек быстро заговорил:

— Я не могу понять, что стряслось! Да что я! Никто не сумеет объяснить, откуда в груди сеньора Герберта очутился кинжал! Только стоял, улыбался государю — и тут будто молния сверкнула, и он падает, пронзённый клинком... — Фердинанд поперхнулся словами. — Удар в самое сердце пришёлся — я собственными глазами видел. Просто немыслимо! — Он безнадёжно махнул рукой. — Только не это главное.

— А что тогда?

— Когда мы отнесли сеньора Герберта в комнату и уложили на кровать, какой-то негодяй запустил руку ему под одежду. Все отвернулись, и один лишь я обратил внимание на столь отвратительный поступок.

— Очень любопытно, — кивнул мессер Гумберт. — Вы сумели рассмотреть лицо злодея?

— Нет.

— Как же так?

— На лице у негодяя была маска. Едва он понял, что раскрыт, сразу бросился к выходу.

— И его не остановили?

— Нет. Больше того, кто-то помешал мне броситься в погоню!

— "Кто-то"? — изогнул бровь канцлер. — Что вы хотите этим сказать?

— Я и второго негодяя не разглядел — он прятал лицо под капюшоном. Да ещё и был одет в тот же костюм, что и сообщник. Я рассказал обо всём государю. Обыскали весь дом, однако ни стражники, ни слуги никого не нашли. И тогда король решил...

Молодой человек увидел, что граф Минстерский приложил палец к губам, и умолк.

— Что же решил государь? — подался вперёд мессер Гумберт. — Говорите!

Фердинанд неохотно ответил:

— Государь задумал отыскать убийцу с помощью магического медальона. Когда подошла очередь сеньоры Годеливы, ему вдруг стало дурно. Он повалился на пол и лишился чувств.

"Так-так! — подумал канцлер. — Кажется, след найден. Конечно, убийство герцога замыслила сеньора Годелива! Только вот к кому она обратилась за помощью? Не станет же почтенная дама метать кинжал в своего врага — значит, должны быть другие люди, замешанные в этом замечании".

Мужчина приготовился задать очередной вопрос, но тут в беседу вмешался граф Минстерский.

— Барон да Рево, — сказал юноша, — полагаю, был так потрясён, что не обратил внимания на одно весьма важное обстоятельство. Возле сеньоры Годеливы постоянно вертелись граф Артландский и герцог Греундский. Когда государь попробовал прочесть её мысли, первый что-то прокричал, а второй... — Герлуин покосился в сторону Фердинанда и продолжил: — Второй сделал несколько шагов вперёд...

— и укрыл сеньору Годеливы от взора короля?! — вскричал мессер Гумберт.

— Именно!

Канцлер повернул раскрасневшееся от волнения лицо к Фердинанду:

-Вы тоже видели это?

— Не могу сказать, — замялся тот. — Кажется, что-то припоминаю...

Мессер Гумберт махнул рукой:

— Уверен, так всё и было. Нужно немедленно отыскать сеньора Годерика и поговорить с ним.

— Герцога нигде нет, — поспешно произнёс Герлуин. — Я сам пытался найти его — всё без толку.

— Значит, он покинул дом?

— Полагаю, да.

— Но неужели государь не приказал запереть двери? — схватился за голову канцлер. — Разве получится найти злодея, если всякий может уйти, когда пожелает?

— Первое, что сделал Его величество после убийства сеньора Герберта, — потребовал, чтобы ни одна муха не вылетела на улицу.

— Куда же тогда пропал герцог? — не унимался мессер Гумберт. — Неужели стал невидимым?

— Может, и так, — чуть слышно ответил граф Минстерский.

Мужчина махнул рукой и, резко развернувшись, вышел из комнаты. Молодые люди поспешили вслед за ним.

Взбежав по лестнице, точно мальчишка, канцлер ворвался в залу и направился прямиком к сеньоре Годеливе.

Дорогу ему преградил мессер Ансберт:

— О боги! На вас лица нет! Неужто стряслось ещё что-нибудь?

— Удивляюсь, отчего вы так спокойны, — проворчал мессер Гумберт. — Государь использует магический медальон, гибнет из-за него, а вы так спокойны, будто не произошло ничего особенного.

— Я просто держу себя в руках, — ответил Верховный жрец.

Канцлер не стал выслушивать его оправданий, а вместо этого приблизился вплотную к сеньоре Годеливе и отрывисто произнёс:

— Где сеньор Годерик? Отвечайте!

— Я не знаю, — пролепетала вдова Хельменфельда.

— Не лгите!

— Клянусь!

Словно из-под земли, рядом с мужчиной вырос граф Артландский:

— Объясните, ради Авира, что всё это значит!

— Прекрасно! — сверкнул глазами мессер Гумберт. — Двое нашлись. Осталось выяснить, куда делся третий.

— Я не знаю! — всхлипнула сеньора Годелива. По щекам её покатились слёзы. — Клянусь, я ничего не знаю!

— Вы можете плакать, сколько угодно, — безжалостно ответил канцлер. — Я всё равно выведу вас на чистую воду. И герцога Греундского тоже.

За спиной его послышался голос, полный ядовитой насмешки:

— Вот как? Что ж, я всецело к вашим услугам. Можете начинать.

Мессер Гумберт обернулся и увидел Годерика. Глаза его полыхнули дикой радостью, по губам скользнула торжествующая усмешка. И тотчас сменилась гримасой разочарования — за дверью послышался голос градоначальника. Через секунду в зале появился и сам господин Бертгард в окружении стражников. Замыкал шествие Энгерранд.

"Вот демон! — выругался канцлер. — Ну почему ты не пришёл несколькими минутами позже, демон тебя побери?"

А затем с дружеской улыбкой двинулся навстречу градоначальнику.

Глава 4

Когда мужчины поравнялись, мессер Гумберт тихо сказал:

— Рад, что вы пришли, господин Бертгард. Я уже напал на след злодеев, однако и ваша помощь придётся весьма кстати. Советами столь мудрых людей не пренебрегают.

"Вот как? — усмехнулся градоначальник. — Значит, мне отведена далеко не первая роль, если верить мессеру Гумберту? Что ж, проверим, так ли это на самом деле..."

Пробормотав в ответ что-то невразумительное, он подошёл к королеве и Верховному жрецу и преломил спину в низком поклоне.

— Прошу прощения, Ваше величество. Должно быть, вас разгневало, что я пришёл так поздно. Однако мне подумалось, что лучше сперва как следует поразмыслить и лишь затем, сделав кое-какие выводы, предстать перед вами, изложить свои догадки, и, расспросив свидетелей, сделать вывод, на верном пути я нахожусь или же нет.

— Не нужно было так волноваться, — ответила Эрменхильда. — Мессер Гумберт — да и не он один — уже взялся за дело с таким рвением, что у нас нет сомнений: вскоре убийцу отыщут и отправят на эшафот.

Градоначальник помолчал немного, собрался с мыслями и заговорил так громко, что слова его разнеслись по всей зале:

— Уверен, найдётся немало достойных и мудрых людей, которым под силу отыскать злодея. Никто не знает всей глубины грязных замыслов, что рождаются в головах людей, лучше мессера Гумберта; никто не сумеет столь же ловко, как он, распутать узел, сплетённый из коварства и лжи, ненависти и честолюбия. Ни один человек, если речь заходит о делах магических, не сравнится с мессером Ансбертом — а я уверен, что без магии в убийстве сеньора Герберта не обошлось. Как же мне тягаться с такими мудрецами? И всё же... — тут голос господина Бертгарда дрогнул, — ...всё же я прошу поручить поиски злодея мне. Когда-то государь одарил меня своим доверием, назначил градоправителем Везерхарда — города, столь же ценного для него, как и сама корона, города, чьи жители никогда не предавали своих повелителей даже в те далёкие времена, когда самого Алленора ещё не существовало. Какую тяжкую ношу возложил на мои плечи государь — и сколь щедро наградил! Как же я смогу отблагодарить Его величество? Лишь поймав негодяев, что посмели убить первого камергера, а может, и злоумышляли против несчастного нашего короля!

Градоначальник умолк, и в воздухе повисло молчание. Придворные были потрясены столь пылкой речью. Никто даже предположить не мог, что господин Бертгард обладает таким красноречием. Королева растерянно посмотрела на Верховного жреца. Тот в ответ едва заметно пожал плечами. Канцлер скрежетал зубами от злости, а господин Бертгард стоял, смиренно опустив голову, точно ждал приговора.

В этот миг в дверях появился принц Ланделинд и звонко произнёс:

— Никто не сомневается в вашей верности, господин Бертгард.

Градоначальник обернулся и низко поклонился наследнику престола. Тот продолжил:

— Конечно, кому как не вам взяться за дело, от исхода которого зависит не только то, восторжествует ли справедливость, но и моя честь? — После некоторой паузы Ланделинд добавил. — Клянусь, я не обрету покоя, пока убийца не будет наказан.

При этих словах сеньора Годелива прикусила губу — женщине вспомнилось, как когда-то такое же обещание давал ей король Хильдеберт.

— Благодарю вас... — начал градоначальник — и запнулся, не зная, как теперь величать принца.

— ...монсеньор, — улыбнулся Ланделинд.

— Я счастлив служить вам!

Наследник престола милостиво кивнул в ответ.

Канцлер покосился на господина Бертгарда и не удержался от презрительной гримасы. Верховный жрец сжал за спиной кулаки. На обоих мужчин устремились торжествующие взгляды — всякому придворному, будь он даже начисто лишён честолюбия, доставляет несказанное удовольствие, когда кто-нибудь, вознесённый на вершину власти, вдруг терпит унижение. Если, конечно, несчастливец этот не твой покровитель или союзник.

Между тем, пока градоначальник произносил свою речь, а потом разговаривал с градоначальником, Энгерранд следил за участниками маскарада.

"Вот сеньора Годелива... — рассуждал он. — Смотри-ка, чуть с ног не валится от страха. Не может держать себя в руках. Куда уж такой трусихе замышлять злодеяние? Да она сейчас готова пожертвовать всем, только бы никто не решил, будто сеньора Герберта убили из чувства мести!.. А вот граф Артландский скорее разозлён, чем напуган. Глядит на господина Бертгарда так, словно хочет разорвать. Впрочем, он на всех так смотрит... Герцог Годерик бледнее обычного. Увидишь такого в темноте — подумаешь, будто демона встретил. Но при этом спокоен, даже ухмыляется иногда... Барон да Люк совсем не похож на того важного сеньора, что гарцевал перед носилками прекрасной дамы возле дома графа Минстерского. Перепуган до смерти. На королеву смотрит, как собачонка, которая ищет зашиты у хозяев. А что у него в руках? О боги, ожерелье! Откуда? Неужто король подарил? И ведь вцепился так, словно боится: отберут, коль скоро господина больше нет в живых. Прав градоначальник: на убийство Люк не способен. А вот сболтнуть лишнее вполне может... Кто ещё остался? Барон ди Эрн? Хм, вот уж кто даже не пытается делать вид, будто опечален. Стоит и красавицам улыбается! Не странно ли?.."

Принц тем временем подошёл к Верховному жрецу и сказал:

— Без вас, мессер Ансберт, господин Бертгард едва ли справится с возложенной на него ношей... — Затем обратился к канцлеру: — И на вашу помощь, мессер Гумберт, я тоже рассчитываю.

Глаза священнослужителя мрачно сверкнули.

— Отчего вы решили, монсеньор, — сказал он, — будто я на что-то способен?

— Господин Бертгард уверяет, что злодей применил магию.

— Это лишь предположения, — пожал плечами Жрец.

— Нужно их проверить!

— Господин Бертгард лишь понапрасну потеряет время. И я тоже.

Принц изумлённо посмотрел на мессера Ансберта — он не ожидал, что священнослужитель окажется столь несговорчив, — и на минуту задумался.

Вдруг из толпы выступил мужчина лет тридцати пяти на вид, высокий, худощавый, смуглолицый, с курчавыми иссиня-чёрными волосами, тонкими губами и крючковатым носом. Одет он был в тот же костюм придворного пажа, что и бароны ди Эрн и да Люк.

— "Так-так! — обрадовался Энгерранд. — Вот и третий любимец короля, барон ди Эбре. Послушаем, что он скажет..."

— Прошу простить за вмешательство в беседу, — громко произнёс мужчина, — но молчать мне не под силу. Ещё чуть-чуть — и монсеньор совершит страшную ошибку.

— Какую? — взволнованно спросил принц.

— Когда государю Хильдеберту стало дурно и он выронил из рук... — барон запнулся, — ...выронил какой-то предмет, сеньора Годелива вскричала: "Это же медальон моего мужа!", а государь ответил: "Не болтайте вздор!" — и лишился чувств. Что это, если не магия?

Вдова камергера покачнулась и схватилась за грудь, граф Артландский побагровел, бароны ди Эрн и да Люк быстро переглянулись, герцог Греундский отвратительно ухмыльнулся, граф Минстерский вперил в лицо Годерика пристальный взор, словно стараясь проникнуть в самую душу своего врага. Что же до Верховного жреца, по шее и щекам его пошли розовые пятна, а в глубине глаз полыхнула такая ненависть, какую не передать словами. Наверное, обладай мессер Ансберт силой демона бури Эстефора, от дома принца не осталось бы и камня, окажись демоном войны Эсморелем, все захлебнулись бы в крови. Но по счастью, он был лишь человеком и потому попробовал испепелить барона ди Эбре взглядом — без особого успеха, разумеется.

"Ну всё! — улыбнулся Энгерранд. — Теперь-то сеньоре Годеливе не избежать допроса. Любопытно, догадается она упасть в обморок или нет?"

Однако, к удивлению молодого человека, вдова вдруг пронзительно закричала:

— Да, у моего мужа был медальон! Я и не думаю ничего скрывать!

— Значит, супруг ваш пользовался запретной магией? — подался вперёд градоначальник.

— Коне...

Вдруг шею сеньоры Годеливы словно сжали невидимые пальцы. Вместо слов из горла её вырвался лишь приглушённый хрип.

Этой внезапной заминкой воспользовался Верховный жрец. Кинувшись к женщине, он прошипел:

— Вы что же, совсем из ума выжили? — Сеньора Годелива в ответ смогла только отрицательно покачать головой. — Если уж хотите рассказать о безобразиях покойного супруга, не кричите про них на всю залу. Об этом можно поговорить и в другом месте — таком, где услышат вас лишь люди, которым дозволено знать о подобных вещах. Вы согласны?

— Да, — просипела женщина.

Верховный жрец кивнул и, взяв сеньору Годеливу за руку, подвёл к принцу. Вместе с градоначальником и канцлером они направились к дверям.

— Никого не выпускайте, пока мы не вернёмся, — шепнул Ланделинд стражникам. — И обязательно запомните тех, кто пожелает покинуть залу.

Едва принц покинул залу, место у дверей занял Геральд. Лицо мужчины было мрачнее тучи. И как только государя угораздило так нелепо умереть? Ведь мог же король поручить всё ему, вернейшему слуге престола! Но не захотел — и поплатился за это... Что же теперь делать? Тем, кто не щадя живота своего служил любимому монарху, приходится туго, когда на престол восходит новый правитель — это понятно каждому, кто знаком с нравами при дворе.

"Хорошо ещё, что ты всегда был почтителен с принцем, — думал капитан стражи. — И с королевой тоже. Может, они вспомнят об этом?"

Он с надеждой посмотрел на Эрменхильду, но женщина так погрузилась в вои мысли, что не замечала ничего вокруг и даже не обернулась, когда за спиной её послышались тихие шаги.

— Ваше величество...

Королева подняла голову и увидела принцессу Аньелу.

— "Ваше величество!" — фыркнула она. — Через несколько дней так будут величать вас, не меня.

— Не говорите так, прошу вас!

— А что тут такого? — Королева скривила губы. — Всё равно когда-нибудь это случилось бы, так отчего же вы дрожите, будто лист на ветру?

— Но я ведь ничего не знаю. Ни обычаев Алленора, ни людей, которые здесь живут. Вы ведь поможете мне, матушка?

Эрменхильда гордо вздёрнула подбородок:

— Это зависит от воли вашего супруга!

— О! я непременно поговорю с ним! Он послушается меня, вот увидите!

Ответом девушке послужил короткий смешок.

Помолчав немного, Аньела вдруг всхлипнула и произнесла прерывающимся шёпотом:

— Я просто похолодела от страха, когда государь Хильдеберт принялся читать мысли придворных. Ему ведь для этого нужен был медальон?

— Да, — неохотно кивнула королева.

— Но зачем государь так поступил? Знаете, быть может, слова мои прозвучат глупо, но, по-моему, он и сам испугался до смерти. Словно увидел что-то... или кого-то...

— Мой муж никогда ничего не боялся! — перебила девушку Эрменхильда. — Давайте прекратим этот разговор.

— Хорошо, — опустила взор принцесса. — Но прошу вас, ответьте лишь на один вопрос. Неужели при вашем дворе дозволено пользоваться магией?

Королева изогнула бровь:

— А вас-то почему это так волнует? Может, вы сами знакомы с магическими ритуалами?

— Всякий хеллинорец, — быстро проговорила Аньела, — свято верит в могущество нашего бога. И достаточно лишь обратиться с мольбой к высшим силам — страстно, искренне, с готовностью пожертвовать жизнью, — чтобы небеса откликнулись на твою просьбу. Такова наша магия!

— Но ведь тогда выходит, что любой хеллинорец — маг! — рассмеялась королева.

По полу скользнула тень. Подняв взгляд, принцесса увидела, что за спиной королевы стоит герцог Годерик. Посмотрев ему в глаза, девушка тихо ответила:

— Да, это так.

Герцог улыбнулся уголками губ и пошёл дальше.

Глава 5

Войдя в комнату, где лежало тело герцога Герберта, градоначальник первым делом опустился на колени и начал молиться. Спутникам господина Бертгарда пришлось последовать его примеру, и какое-то время раздавался лишь монотонный хор голосов.

Отдав почести умершему, все поднялись с пола и посмотрели друг на друга. Первым заговорил Верховный жрец:

— Итак, сеньора Годелива, вы признались в том, что у сеньора Хельменфельда был магический медальон.

-Да, — беззвучно прошептала женщина. — Это правда.

— Что это был за артефакт?

— Я не знаю.

Верховный жрец пожевал губами, исподлобья посмотрел на сеньору Годеливу и... сокрушённо вздохнул:

— Очень жал. Вы могли оказать нам огромную услугу. А так, выходит, мы разволновались из-за пустяка.

— Не всё ли равно, знает сеньора Годелива, какой медальон хранил у себя её супруг или нет? — вмешался в разговор градоначальник. — Мне куда любопытнее узнать, где теперь находится артефакт. Он ведь исчез?

— Да, — ответила вдова камергера.

— Сеньор Хельменфельд всегда носил его с собой?

— Что за глупости вы спрашиваете! — вскричал мессер Ансберт. — Конечно, с такими вещами не расстаются ни на мгновение!

— А вы, стало быть, уверены, что это был настоящий медальон?

Верховный жрец гневно засопел. Как он мог допустить такую оплошность! Градоначальник между тем с торжествующей улыбкой продолжил:

— Возможно, мессер Ансберт, вы слышали имена и обладателей остальных шести медальонов?

— Нет, — угрожающе сдвинул брови мессер Ансберт. — А вам-то зачем знать об этом?

Не задумываясь ни на мгновение, господин Бертгард выпалил:

— Вдруг у сеньора Герберта тоже был магический медальон?

Верховный жрец расхохотался:

— Великолепно! У вас необычайно богатее воображение. Ещё минута — и вы придумаете настоящий заговор и сами же его раскроете. Только вот любой человек, хоть немного смыслящий в магии, только посмеётся над вашими домыслами. Конечно, не так уж сложно вообразить, что какой-нибудь злодей обезумел от жажды власти, денег и наслаждений и задумал отыскать семь медальонов. Только вот в чём беда: всякий, кто слышал о магии демонов и артефактах, ею напитанных, знает и одну простую вещь. Нельзя использовать разом несколько медальонов. Даже двух достаточно, чтобы погубить человека.

— Почему? — растерялся градоначальник.

Мессер Ансберт с важностью ответил:

— Можно и не читать древних трактатов, чтобы во всём разобраться. Представьте только, каким могущественным стал бы человек, сумевший собрать все семь медальонов. Да он получил бы силу, сравнимую с силой самого императора демонов! Как думаете, согласились бы на такое тёмные силы?

— Нет, наверное...

— Конечно же, нет! Император демонов хотел посеять раздор среди людей, отвратить их от истинной веры, превратить в рабов, а вовсе не создавать равных себе. Уж он-то никогда не допустит ошибки и не падёт, как Адемар, жертвой собственных учеников! И потому глупец, который возжаждет слишком многого, станет бесплотной тенью, покорным прислужником тёмных сил. Демоном иллюзий... Красиво звучит? Только вот твари отвратительнее не сыскать во всём мире! Артефакты сожрали душу человека — и выплюнули обратно извращённую, искалеченную, лишённую той чистоты, что подарили нам светлые боги. Омерзительную пародию на величайшее творение Авира... Слышали вы когда-нибудь о народах, что живут за морями и поклоняются умершим своим предкам? Там-то, среди этих дикарей, которые не постигли истинной веры, не открыли своих сердец Семи богам, и находят пристанище демоны иллюзий. — Мессер Ансберт содрогнулся от отвращения. — Неужто найдётся хоть один человек, что согласился бы стать подобной тварью? Нет, не верю! Люди могут мечтать о вечной жизни, о сундуках, полных золота, предаваться безобразнейшим порокам, грабить убивать. Но желать такого... Так закончить жизнь... Нет, ни за что!

После долгого молчания градоначальник спросил:

— А в Алленоре когда-нибудь появлялись демоны иллюзий?

— Да, — ответил Верховный жрец, — и не раз. По счастью, их быстро уничтожали.

— Всех?

— Да.

— Значит, мысль завладеть семью медальонами часто приходила в голову алленорцам?

— Ах, прекратите, в конце-то концов! — поморщился мессер Ансберт. — Это случилось в незапамятные времена, ровно тогда, когда служители культа Семибожья затеяли между собой войну. Куда уж было им думать о таких вещах? Они мечтали только о том, чтобы уничтожить друг друга, не замечали ничего, что творилось вокруг. По счастью, Гильберт Лотхардский догадался создать свой трактат, где поведал, чем грозят медальоны их обладателям, и остудил самые горячие головы. За одно только это ему нужно воздвигнуть памятники в каждом городе королевства!

— Но вдруг появился глупец, который не читал трактатов?

— Что ж, — пожал плечами мессер Ансберт, — тогда нам не о чем тревожиться. Через несколько дней он превратится в демона иллюзий. А уж я-то знаю, как навсегда избавить Алленор от этой твари!

Он с вызовом огляделся по сторонам, словно надеясь отыскать чудовище, с которым можно было бы сразиться прямо сейчас.

— В любом случае, заметил канцлер, раздосадованный тем, что о нём позабыли, — мы никогда не узнаем, был у сеньора Герберта медальон или нет.

— Почему? — спросил господин Бертгард.

— Я успел допросить свидетеля, и тот сказал, будто один из участников маскарада, одетый в костюм "демона", снял с шеи сеньора Герберта какой-то предмет.

— Это был медальон! — вскричал градоначальник.

— Возможно, — осторожно ответил мессер Гумберт.

— Уверен, так и есть!

— О боги! — закатил глаза Верховный жрец. — Пусть даже так. Неужели знание того, что кто-то убил герцога из-за медальона, поможет вам найти убийцу?

— Конечно. Тогда я, во всяком случае, смогу с полной уверенностью заявить, что сеньора Годелива невиновна.

— Благодарю вас, — с ядовитой улыбкой прошептала женщина.

— Больше того, я мог бы связать воедино два убийства — герцога Эстерского и сеньора Хельменфельда — и искать одного злодея.

— Хитро придумано! — понимающе кивнул священнослужитель. — Конечно, это куда проще, нежели гоняться за двумя негодяями сразу.

Канцлер с сомнением покачал головой:

— Вспомните, как убили сеньора Хельменфельда. Эта страшная картина до сих пор стоит у меня перед глазами. А теперь взгляните на тело сеньора Герберта...

Мессер Гумберт повернулся и указал рукой на кровать, где лежал труп несчастного герцога. В этот миг мужчина походил на преподавателя в Университете, наставляющего своих учеников.

Вдруг глаза его вылезли из орбит, в горле что-то заклокотало.

— О боги!..

— Что случилось? — спросил мессер Ансберт.

— Кинжал... Я ведь хотел извлечь из тела кинжал. А его там нет!

— Не ожжет быть! — вскричал градоначальник.

Одним прыжком он очутился возле кровати — и похолодел от страха. На том месте, где раньше виднелась рукоять кинжала, теперь зияла глубокая рана. Кровь на одежде казалась цветком, нарисованным неумелой детской ручонкой.

— Это же немыслимо... — прошептал господин Бертгард. — Невозможно...

Внезапно раздался скрежет. Сначала едва различимый, он становился всё громче и громче. Кто-то словно царапал дверь когтями. От звуков этих по лицам мужчин заструился ледяной пот, а сеньора Годелива и вовсе замерла с приоткрытым ртом. В глазах женщины застыл невыразимый ужас.

Первым в себя пришёл мессер Гумберт и, бросившись к двери, распахнул её настежь. У порога лежал окровавленный кинжал, а на стене чернели какие-то письмена, увидев которые, любой человек испытал бы отвращение — в каждой линии их, в каждом изгибе чудилось что-то грязное, скверное, гадкое.

Канцлер выглянул в коридор. Там никого не было. Тогда он наклонился, чтобы поднять кинжал. И не успел — первым оружие схватил господин Бертгард.

— Что демон побери, вы делаете?! — в гневе вскричал мессер Гумберт.

Градоначальник виновато улыбнулся, но кинжал так и не отдал. Вместо этого он начал внимательно разглядывать оружие, словно на рукояти могло быть написано имя убийцы.

— Право же, не могу взять в толк, каким умельцем нужно быть, чтобы бросить кинжал так ловко. Прямо в сердце угодить... Да ещё такой лёгкий, точно пёрышко. Рукоять большая, вся в завитушках... Разве такое оружие метнёшь через всю залу? Просто магия какая-то... Нужно будет осмотреть его повнимательнее.

Господин Бертгард спрятал кинжал за пазухой.

Канцлер задохнулся от гнева, но, заметив одобрительную усмешку на губах принца, спорить не осмелился.

— Думаю, больше здесь делать нечего, — промолвил Ланделинд. — Можно вернуться к гостям... И ради Авира, пусть кто-нибудь сотрёт со стены эту мерзость!

— Конечно, монсеньор! — кивнул мессер Ансберт. — Через минуту от неё и следа не останется.

"Как странно, — подумал господин Бертгард. — Никто даже не спросил, что здесь начертано. Неужели я один так мало смыслю в магии?"

Пока градоначальник, канцлер и Верховный жрец вели беседу у тела герцога Герберта, Энгерранд тоже не терял времени даром.

Поначалу молодой человек не сводил глаз с фаворитов короля Хильдеберта, однако те вели себя в высшей степени осторожно. Лишь однажды барон ди Эбре скрылся за расписной портьерой, однако через минуту вернулся и как ни в чём не бывало завёл беседу с другими придворными. Не ускользнула от взора Энгерранда и улыбка, которой обменялись герцог Греундский и принцесса Аньела. Такое поведение девушки казалось странным: отчего ей, и недели не прожившей в Алленоре, вздумалось вдруг выказывать Годерику свою благосклонность?

Посмотрев на графа Минстерского, молодой человек понял, что и того обеспокоил поступок принцессы: брови юноши были нахмурены, а губы плотно сжаты.

"Нужно бы поговорить с Герлуином", — решил Энгерранд, как вдруг за спиной его прозвучал знакомый голос:

— А обо мне ты, похоже, совсем забыл.

Обернувшись, молодой человек покачал головой:

— Нет, Фердинанд, не забыл. Просто не хотел привлекать лишнего внимания. На меня и так смотрят с недоверием, задаются вопросом, что за птицу притащил с собой градоначальник. Конечно, мне уже доводилось иметь дело с герцогом Греундским, графами Минстерским и Артландским, но с другими-то придворными я не знаком!.. Впрочем, раз уж ты оказался таким нетерпеливым, давай поговорим не в отеле Рево, за толстыми стенами, у которых, надеюсь, нет ушей, а прямо здесь. — Энгерранд понизил голос. — Видел, что случилось с сеньорой Годеливой?

— Конечно!

— Знаешь, отчего так встревожился Верховный жрец?

— Нет.

— Вдова камергера сама пользовалась медальоном мужа, — усмехнулся Энгерранд. — И прекрасно знала, для чего он был предназначен. Это во-первых. Во-вторых, она, похоже, неплохо изучила магию демонов. Ну и в-третьих, если уж нас из-за невинной шалости в Лотхарде чуть не лишили жизни, сеньору Годеливу следовало бы отправить на костёр...

— Мессер Ансберт не отважится на такой жестокий поступок!

— Конечно же, нет. Скорее, припугнёт злосчастную вдову Хельменфельда и вытрясет из неё всё, что только пожелает. Наверное, сейчас довольно потирает руки, радуется свалившейся внезапно удаче.

— Но как ты догадался, что сеньора Годелива сама пускала в ход тёмную магию? — спросил Фердинанд.

— Читал книгу.

— Какую?

Энгерранд скосил взгляд в сторону графа Минстерского.

— Ах, вот в чём дело, — протянул Рево. — Выходит, пока мы тряслись в сёдлах, сопровождая принца, ты и впрямь не терял времени даром.

— Благодари за щедрость владельца книги. Будь на его месте тот хитрющий маг, который за легенду о медальонах вытряс из наших кошельков все деньги, тебе пришлось бы продать все свои земли и отель Рево в придачу, чтобы просмотреть хоть несколько страничек... А теперь скажи-ка мне вот что. Как придворные относятся к фаворитам государя Хильдеберта? Ненавидят? Боятся?

Фердинанд замялся:

— Трудно сказать... Скорее, презирают.

— За что?

— Считают их глупцами. Выскочками, которые ничем не заслужили благоволения государя... Люк сходит с ума при виде хорошеньких женщин, Эрн только и думает, как бы понравиться толпе, мечтает, чтобы его встречали, словно самого государя, а Эбре... Признаться честно, не пойму, за что его так не любят...

— Хм! — почесал подбородок Энгерранд. — А ты-то презираешь Эбре?

Фердинанд в ответ передёрнул плечами:

— Сам не знаю. И ни за что не сумею понять, что в нём так нравилось государю Хильдеберту. Может, и сам король не смог бы этого объяснить.

— Занятно...— пробормотал Энгерранд. — А с Хельменфельдом Эбре ни разу не ссорился?

Рево схватился за голову:

— Ох, демон! С Эбре Хельменфельд был неразлучен, а вот с ди Эрном... — Он задохнулся от волнения. — В брата барона ди Эрн была влюблена сеньора Годелива — об этом весь двор знает!

— Её наказали?

— Нет. Хельменфельд простил жену и уговорил государя не причинять ей зла.

Энгерранд понимающе усмехнулся:

— Ну конечно! Не захотел наживать себе такого влиятельного врага, как королевский любимец. Верно поступил. Только об одном не подумал: если жена знает о магическом медальоне, она непременно разболтает обо всём любовнику.

— Значит...

— ...барон ди Эрн мог убить камергера, чтобы завладеть артефактом.

Рево прикрыл рот ладонью. Пусть молодой человек и жил при дворе много лет, он даже мысли не допускал, что один из аристократов осмелится поднять руку на другого, чтобы завладеть вещицей пусть и ценной, но всё же, как думалось Фердинанду, не идущей ни в какое сравнение с человеческой жизнью. Разве нельзя заплатить сотню-другую денариев какому-нибудь магу? Тот вмиг состряпал бы полдесятка артефактов!

— Не печалься, — попробовал утешить друга Энгерранд. — Это ведь лишь мои догадки. Я пытаюсь понять, зачем злодей поднял руку на барона Хельменфельда и не он ли убил заодно и герцога Эстерского. Согласись, найдётся очень мало людей, способных бросить вызов столь могущественным сеньорам, поэтому есть все основания считать, что записи в книгах жизней барона и герцога оборвались по вине одного и того же человека... Понимаю, ты глядишь на Эрна и думаешь: "Как такой дурачок мог убить стольких людей?" Твоя правда, он совсем не похож на головореза. Но, во-первых, мы всё же не в каком-нибудь захолустье, а при дворе, и здесь, уверен, многие нежные ручки — и женские ничуть не меньше мужских — выпачканы в крови. И если даже сам сеньор сидит дома и попивает вино, кто поручится, что один из врагов его в это время не корчится в предсмертной судороге? Почему бы барону не шепнуть пару слов королям кинжала и шпаги, чтобы те немного размялись? Кто же откажет себе в удовольствии засадить клинок в тушу жирного придворного да ещё и получить за это награду?.. Во-вторых, если сам Эрн и не замышлял злодейства, язык его может быть куда острее меча. Сеньора Годелива сболтнула лишнего любовнику, тот — братцу, братец рассказал обо всём какому-нибудь знакомому, ну а знакомый быстро смекнул: если я убью Хельменфельда, тупоголовые ищейки, пронюхав, что у камергера был медальон, решат, будто сеньора Годелива вместе с любовником — да, пожалуй, и с самим Эрном в придачу — пожелала завладеть драгоценным артефактом. Несчастных тащат в темницу, подвешивают к потолку, жгут калёным железом, ломают рёбра — и "злодеи" сознаются в своих преступлениях. "Убийцы" найдены — двор счастлив. А тот, кого следовало отправить на эшафот, жив-живёхонек. Разгуливает на свободе и придумывает новые козни. Так-то!

После краткой паузы молодой человек продолжил иным тоном:

— По правде говоря, мне жаль господина Бертгарда. Ведь сам же сунулся в пасть к демону ночи! Мечтает побыстрее найти злодея, доказать всем, как он умён, но из-за спешки своей допустит столько ошибок, что прослывёт глупцом.

— А по-твоему, лучше сидеть сложа руки? — возразил Фердинанд.

— Да. Разумнее ничего не предпринимать, чем совершать одну глупость за другой и увязать всё сильнее в липкой паутине, которую соткал злодей. Сейчас убийца затаится — не станет же он крошить придворных направо и налево. Пусть успокоится, решит, что никакая опасность не грозит, ошалеет от безнаказанности, отбросит всякую осторожность — и допустит ошибку... А что происходит сейчас? Господин Бертгард уже стал играть по правилам негодяя, когда взялся допрашивать сеньору Годеливу. А вдруг она так перепугается, что возьмёт на себя вину? Ты хочешь, чтобы невинного человека казнили?

— Нет, — выдавил Рево.

— Тогда давай помолимся Аллонету, чтобы он вразумил господина Бертгарда.

Энгерранд поднял взор к потолку и беззвучно зашевелил губами.

Между тем, герцог Греундский, заметив, что друзья о чём-то беседуют, осторожно приблизился к ним и стал прислушиваться, о чём идёт речь. Однако напрасно он бесшумно скользил по зале, кружил вокруг молодых людей, словно акула вокруг корабля. Энгерранд говорил так тихо, что Годерик не сумел разобрать ни слова.

Потеряв терпение, герцог подошёл к Энгерранду и, пожевав губами, произнёс:

— До чего же сумасбродны светлые духи, которым велено составлять книги судеб! Совсем недавно вас, метр Энгерранд, допрашивали канцлер и Верховный жрец, градоначальник держал в темнице, а государь подозревал в убийстве камергера. Зато теперь вы являетесь к принцу, словно к себе домой, дерзко смотрите на важных сеньоров, на которых прежде не смели поднять глаз, и, наверное, даже полагаете, будто получили право карать и миловать.

Энгерранд невольно улыбнулся:

— Отчего вы так решили, сеньор Годерик? Неужели я веду себя столь дерзко?

— Ещё бы! Я наблюдаю за вами с того мгновения, когда вы вошли в залу вместе с градоначальником, поэтому знаю, о чём говорю.

— Простите мне мою дерзость...

— Мне-то что! — передёрнул плечами герцог. — Просто будьте готовы к тому, что не всякий при дворе окажет вам почёт и уважение. Здесь и господина Бертгарда не жалуют, что уж тогда говорить о его прислужнике?.. А ты, Фердинанд, расскажи приятелю, как надлежит вести себя в разговорах с аристократами. Если он и дальше будет столь дерзок, получит шпагу в брюхо.

— Ого! — воскликнул Энгерранд. — Я ведь могу решить, что мне угрожают.

— Думайте что хотите!

— Но тогда, если со мной случится несчастье, виновным сочтут вас.

— Невелика беда!

— А разве того, кто нападёт на служителя закона, не ждёт суровая кара? Помнится, простолюдина за такое казнят, а знатному сеньору отрубают руку... — Энгерранд многозначительно посмотрел на герцога, затем с усмешкой добавил: — Да и, в сущности, все эти придворные, которые жмутся друг к другу, будто овцы, не выглядят слишком уж грозно.

— Не делайте поспешных выводов.

— Я всегда доверяю первому впечатлению.

— Напрасно.

— Чутьё никогда меня не подводило.

— Рано или поздно вы ошибётесь.

— А вы, я вижу, пытаетесь напугать меня.

— Вовсе нет.

— И кого из придворных мне следует бояться больше остальных? — спросил Энгерранд.

— Вы должны опасаться каждого, — ответил Годерик. — Понимаете? Лишь так вы сумеете сохранить голову на плечах.

Разговор этот, который казался Энгерранду всё более занимательным, был прерван возвращением градоначальника и остальных участников сцены, о которой мы уже рассказывали читателям несколькими страницами ранее.

— Вот и ваш покровитель явился, — состроил кислую мину герцог. — Лучше бы вам не связываться с этим болваном, но вы ведь никогда не послушаетесь доброго совета...

И он отошёл подальше, словно не желая стоять рядом с господином Бертгардом. Тот, впрочем, не стал надолго задерживаться в зале: поклонившись принцу, небрежным жестом подозвал к себе Энгерранда и произнёс:

— Нам здесь больше нечего делать. Можно уходить.

Молодой человек ободряюще улыбнулся Фердинанду, а затем поспешил вслед за своим "покровителем".

Глава 6

Градоначальник был слишком возбуждён, чтобы хранить молчание, поэтому через несколько минут Энгерранд знал всё, о чём мы поведали читателям в предыдущей главе. Господин Бертгард даже вознамерился прямо на улице показать кинжал, который отвоевал у канцлера, но вовремя одумался.

Впрочем, молодого человека рассказ спутника скорее огорчил, нежели обрадовал: слишком непоследовательно градоначальник вёл себя во время допроса, слишком невнимателен был.

"Поверить Верховному жрецу! — думал Энгерранд. — Какая глупость! Убийца превратится в демона иллюзий? А кто сказал, что он воспользуется обоими медальонами? Нужно было схватить мессера Ансберта за мантию и трясти до тех пор, пока он не выложил бы всё, что знает. И сеньора Годелива ещё о многом могла бы рассказать".

Когда же господин Бертгард рассказал об исчезновении кинжала и о событиях, которые за этим последовали, терпению молодого человека пришёл конец.

— И вы не выяснили у Верховного жреца, что означают слова на стене? — спросил Энгерранд.

Градоначальник хитро сощурился.

— Сомневаюсь, что мессер Ансберт ответил бы на мой вопрос, да и канцлеру не доверяю, поэтому и решил ничего не говорить им. Пусть думают, будто я не придал надписи особого значения. Но память-то у меня превосходная, и я, едва вернусь во Дворец правосудия, перепишу символы, которые увидел, на листок пергамента, а после обращусь за помощью к какому-нибудь знатоку, который всё мне разъяснит.

— Думаю, ничего у вас не получится, — покачал головой молодой человек. — В магии нет места для ошибок. Любая, даже крошечная неточность — и смысл надписи станет совсем иным.

Градоначальник раздражённо махнул рукой и умолк. Настроение его безвозвратно испортилось, и до самого конца пути мужчина не произнёс больше ни слова.

А путь этот, к удивлению молодого человека, пролегал вовсе не ко Дворцу правосудия, как можно было бы предположить, а к отелю Рево. Остановившись у дверей дома, господин Бертгард приказал отворить их. На сей раз слуги повиновались ему, словно своему хозяину — ни одно повеление Фердинанда не исполнялось ими с такой поспешностью.

Через минуту-другую Энгерранд уже сидел напротив градоначальника и жадно глядел на кинжал, который мужчина положил на стол.

— Как по-вашему, можно метнуть такое оружие через всю залу и попасть в самое сердце? — спросил господин Бертгард.

— Думаете, нельзя?

— Вы, я вижу, ничего не смыслите в кинжалах. Видите, какой у него клинок, какая тяжёлая рукоять?

— Вижу. Значит, им никак не поразить человека с пятидесяти шагов?

— Конечно!

— Ну, в любом случае от рассуждений ваших нет никакого толку.

— Это ещё почему?

— Разве удалось бы бросить кинжал так, чтобы ни один человек этого не заметил? Ведь и король, и наследник престола, и принцесса Аньела были повёрнуты к гостям лицом! Значит, с кинжалом этим всё не так просто, как может показаться на первый взгляд...

Не дожидаясь позволения, Энгерранд взял оружие и поднёс к самым глазам. Какое-то время пристально разглядывал, а затем вдруг схватил со стола кувшин, набрал в ладонь воды и плеснул ею на клинок.

Градоначальник охнул от изумления — на том месте, где поверхности металла коснулась влага, проступили жёлтые пятна.

— Что это? — спросил он.

— Магия, — ответил молодой человек.

Утекло немало дней после происшествия в старом замке, прежде чем Энгерранд сумел без содрогания вспоминать об увиденных тогда вещах, которые, без сомнения, именовались "колдовством" и "магией". В сердце мальчика словно калёным железом выжглись образы отвратительной фигуры на стене, картинок из книги и того, как одна из них внезапно ожила. Ветер, врываясь по утрам в окно, напоминал о клубах пыли, взметнувшихся к потолку пиршественной залы, а огонь в очаге — о пламени, в чьих языках исчезла древняя башня.

Впрочем, страх перед тёмными силами не помешал Энгерранду превосходно разыграть изумление, когда Добряк сказал, что какие-то негодяи сожгли заброшенный замок.

— Теперь, кажется, зеленодольцы избавятся от давнего страха, — сказал тогда Ансельм племяннику. — И никто больше не назовёт те места проклятыми.

Мальчик изо всех сил закивал в ответ, про себя же твёрдо решил: "Я больше никогда туда не вернусь..."

Добряк не ошибся. Вскоре голоса зеленодольцев всё чаще стали звучать возле самого пепелища. Самым отважным был Ансберт Силач, который целыми днями пропадал в лесу. На любые расспросы мужчина отвечал кривой усмешкой, и самые близкие друзья не могли понять, что он замыслил.

День бежал за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Сердце Энгерранда по-прежнему продолжало сжиматься всякий раз, когда речь заходила о старом замке. А вот несколько встреч м приятелями (мальчишки превратились теперь в подростков и могли теперь покидать отцовский замок под любым, даже самым незначительным предлогом) убедили его, что время изгладило из памяти Жосса и Фердинанда подробности страшного приключения. Энгерранд не понимал, как можно забыть такое, но беседуя с друзьями, видел, что те не только не страшатся встречи с тёмными силами, но и готовы вновь отправиться в их логово.

— Нужно бы ещё разок побывать возле этой старой лачуги! — всё чаще говорил Фердинанд.

— Теперь-то мы не побежим сломя голову прочь! — поддакивал Жосс. — Ожившая картинка... Подумаешь!

И видя, как бледнеет лицо Энгерранда, они начинали хохотать, словно безумцы...

Одним прохладным и дождливым осенним утром барон да Рево внезапно покинул замок. Фердинанд воспользовался этим, чтобы отправиться в Зеленодолье. Вырядившись в новенький кафтан, набросив на плечи плащ, подбитый мехом, натянув на ладони алые перчатки, он выбрал лучшего скакуна из отцовской конюшни и вместе с Жоссом помчался к посёлку.

Энгерранд встретил друзей у порога. Лицо его было мрачнее тучи.

— Ого! — воскликнул Жосс. — Ты, похоже, зол, словно демон ночи!

— Скучно? — с сочувствием спросил Рево.

— Да, — вздохнул Энгерранд.

— Сейчас мы развеселим тебя, — сказал слуга. — Забирайся в седло!

— Это ещё зачем?

Жосс загадочно улыбнулся, огляделся по сторонам и прошептал:

— Мы видели, как Ансберт Силач брёл куда-то с огромным мешком за спиной. Разве ты не хочешь выяснить, зачем он разгуливает по чаще в такую отвратительную погоду?

— Устроить слежку за Силачом?.. — почесал затылок Энгерранд. — Было бы забавно...

— Тогда садись быстрее!

Энгерранд не заставил просить себя дважды. Через минуту друзья уже мчались по лесной чаще, оглашая окрестности криками и звонким смехом.

Возле одного из деревьев Фердинанд придержал коня и сказал:

— Здесь Силач свернул с дороги.

И впрямь, в чащу уводила едва заметная тропка. На увлажнённой дождём земле можно было разглядеть следы, оставленные тяжёлыми башмаками мужчины.

— Дальше пойдём пешком, — сказал Рево.

— А как же наши кони? — быстро заговорил Жосс. — Вдруг с ними что-нибудь случится? Что мы тогда скажем господину барону?

— Придумаем что-нибудь. Уж сочинять небылицы ты умеешь не хуже меня!

Фердинанд взял коня под уздцы и повёл в лес. Деревья стояли стеной, ветви их, сплетаясь над головами подростков, походили на разноцветный полог, сквозь который с трудом проникал солнечный свет, всё вокруг поросло пышным кустарником. Вскоре Рево отыскал такое укромное место, что ни один человек, которому вздумалось бы в этот час путешествовать по лесу, не догадался бы, что в сотне шагов от дороги стоят, привязанные к буку, двое добрых скакунов.

Спрятав коней, друзья зашагали по тропинке, которую, как они думали, успел вытоптать во время своих частых прогулок Ансберт Силач. Через несколько минут им почудилось, будто неподалёку слышится громкое хлюпанье. Как-то раз Жоссу даже показалось, что среди стволов мелькнула человеческая фигура.

— Ну, теперь-то Силач от нас не уйдёт! — торжествующе рассмеялся Фердинанд. — Давайте поспешим.

Он пошёл ещё быстрее.

Энгерранд брёл позади приятелей и с опаской оглядывался по сторонам. Душу его терзали подозрения. Слишком уж легко удалось отыскать тропинку, слишком быстро получилось догнать Ансберта. И это хлюпанье... Дождь — слабый, по-настоящему осенний — пролился ещё утром, земля под деревьями вовсе не превратилась в липкую жижу, лишь стала мягкой, скрадывающей шаги. Приятели шли почти неслышно. Как же тогда Силач ухитряется так шуметь? Да ещё этот силуэт, который увидел Жосс...

Отчего-то подростку вспомнилось, как сам он несколько лет отправился вместе с загадочным стариком в горы, полные драгоценных камней, и как спутник внезапно исчез, словно и не существовал никогда.

Энгерранд открыл было рот, чтобы поведать о своих страхах друзьям — и не сказал ни слова. Вдруг над ним опять начнут подшучивать? Вновь вспомнят о его страхе перед старым замком? Захотят вместо слежки за Силачом отправиться к этому проклятому песту? Лучше уж помалкивать.

Между тем, в лесу становилось всё темнее. Серое покрывало облаков сменилось тучами, тяжёлыми и чёрными, словно вот-вот должна была разыграться летняя буря. Подул ветер — и швырнул в лица подросткам горсть пожелтевшей листвы. Ветви деревьев завели скрипучую песню.

— Не нравится мне это, — тихо произнёс Энгерранд.

В ответ никто не расхохотался и не принялся отпускать насмешливые замечания.

— Когда же мы догоним Силача? — жалобно спросил Жосс.

— И что ему понадобилось здесь, в лесной чаще? — прошептал Рево.

— Вы ведь мечтали об этом узнать! — пожал плечами Энгерранд. — Думали, прогулка окажется лёгкой и приятной? Вот и не жалуйтесь теперь.

Хрустнула ветка. Подростки вздрогнули.

Жосс пролепетал:

— Что-то я не хочу идти дальше. Может, вернёмся?

— Ещё чего! — вскричал Фердинанд. — Раз уж взялись за дело, нужно довести его до конца! Впрочем, если вы трусите, можете возвращаться. Дальше я пойду один.

И он ещё больше ускорил шаг. Энгерранд и Жосс печально посмотрели друг на друга — и поспешили вслед за Рево.

Ветер становился всё сильнее, начал накрапывать дождь, но приятели шли и шли вперёд. Наконец, деревья расступились перед ними. Увидев, где очутился, Энгерранд схватился за голову:

— Ох! И зачем только я пошёл с вами? Это же старый замок...

Подростки спрятались за дубовыми стволами и принялись рассматривать знакомый холм, который служил когда-то крепостным валом, и холмики поменьше — всё, что сохранилось от глиняных хижин крестьян. И, конечно, громадное пепелище — останки древней башни.

Только сейчас возле пожарища не было пустынно. На земле, держась за руки, сидели люди — полсотни, не меньше. Одни кутались в нищенские лохмотья, другие походили на крестьян, третьи — на купцов, четвёртые — на рыцарей... Возле них возвышались какие-то странные горы из всевозможных вещей: от деревянной посуды до платьев и мехов. Кое-где поблескивало серебро. Всего подростки насчитали восемь таких груд. Самая большая лежала посреди этого своеобразного человеческого кольца. Возле неё стоял мужчина в чёрном плаще, с изогнутым посохом в руке. Разглядев его лицо, Жосс и Энгерранд чуть слышно ахнули, а Фердинанд прикрыл рот ладонью, чтобы не закричать. Подростки узнали барона да Рево.

— Что тут творится? — заикаясь спросил Жосс.

Словно в ответ, барон поднял посох над головой и прокричал несколько фраз на странном наречии. Друзья не поняли ни слова, но сами звуки, издаваемые мужчиной, заставили их содрогнуться от отвращения. Зато участники этого странного действа склонили головы до самой земли, закачались, загудели...

Барон ударил посохом по земле. Воцарилась тишина. Подняв лицо к небесам, он что-то страстно заговорил. Взмахнул рукой — и голос его потонул в хриплом вое: все задрали головы и завопили так, словно были одержимы демонами.

Хлынул ливень.

Барон упал на колени, что-то прошептал и ткнул концом посоха в одну из "гор". Затем вскочил, словно вихрь промчался вдоль кольца людей, поочерёдно касаясь каждой из семи остальных груд вещей. Вернувшись на своё место, замер и вместе с остальными участниками ритуала, затянул монотонную песню.

Внезапно сквозь пелену туч прорвался багровый луч и скользнул по земле. Друзья увидели, как в воздух устремившийся струйка сизого дыма, — это занялась первая "гора".

— Как же так? — всхлипывая от испуга, произнёс Жосс. — Почему она горит? Дождь же идёт!

Вспыхнуло пламя — багровое, точно напитанное кровью. Поднялся невообразимый шум. Казалось, не люди издают эти звуки и не дикие звери, а существа, созданные злой волей императора демонов.

Жосс зажал уши, Энгерранд зажмурился. Только Фердинанд не отрывал взгляда от неподвижной фигуры отца.

Вдруг один из купцов, который бесновался пуще остальных, вскочил на ноги и бросился бежать, барон же пошатнулся и, схватившись за грудь, упал.

Открыв глаза, Энгерранд увидел, что Жосс и Фердинанд со всех ног мчатся к месту ритуала.

— Стойте! — завопил он что было сил.

Приятели и не подумали повиноваться этому приказу. Растолкав людей, они подбежали к барону да Рево. Фердинанд опустился на колени и, схватив отца за запястье, пробормотал сквозь слёзы:

— Отец...

— Сеньор... — лепетал Жосс. — Господин...

— Пусти! — прохрипел мужчина. — Со мной всё в порядке, дуралей!

— Вы ведь не умрёте?.. — покосился Фердинанд на кинжал, торчавший из живота мужчины.

— Закрой рот. Я и не такие раны получал... — Рево высвободил руку, взялся за рукоять, с рычанием вырвал кинжал и отбросил в сторону. — Вот и всё. Видишь?

Затем он огляделся по сторонам.

— А вы что стоите, будто истуканы? Почему не поймали негодяя, болваны?.. Да не бегите сломя голову! Теперь уж его не догнать, — добавил барон, увидев, что несколько человек кинулись в ту сторону, где скрылся беглец.

— Вы ведь будете жить?.. — вновь начал всхлипывать Фердинанд.

— Да заткнись ты, в конце-то концов! — рявкнул мужчина. — Думаешь, отца твоего так просто убить — пусть даже заколдованным оружием?

— "Заколдованным"? — повторил Жосс.

— Да.

Слуга бросил взгляд на кинжал — и взвыл от страха. Там, где клинок оросили дождевые капли, проступили жёлтые пятна.

— В сердце хотел поразить, ублюдок! — криво усмехнулся барон. И вдруг резко сел на земле. — Постойте! А вы-то как здесь очутились? Следили за мной?

— Что вы, отец! — затряс руками Фердинанд.

— Как вы могли подумать такое, господин? — подхватил Жосс.

— И многое увидели?

Подростки в замешательстве переглянулись.

— Что ж, — усмехнулся мужчина, — очень жаль...

Взгляд его обратился на Энгерранда, который успел уже присоединиться к друзьям.

— Это кто такой?

— О! — вскричал Рево. — Наконец-то, батюшка, я познакомлю вас с нашим спасителем! С тем, благодаря кому мы не погибли от голода! Вы ведь помните страшную зиму, когда я лежал на постели и не мог даже пошевелиться, а матушка ходила по замку, точно призрак, и не замечала, что из глаз её текут слёзы? Да и сами вы тогда едва взбирались в седло! Что случилось бы, не попроси мы помощи у зеленодольцев, представить страшно...

Внезапно барон схватил сына за руку и притянул к себе, а затем указал на Жосса и Энгерранда:

— Убейте мальчишек.

Прежде чем подростки поняли, что происходит, их повалили на землю. В воздухе сверкнул нож.

— Что вы делаете? — закричал Фердинанд.

— Не визжи, будто свинья, — сказал Рево. — Я и тебя приказал бы зарезать, если бы ты не был моим сыном.

— Ах так!

Вырвавшись из рук отца, Фердинанд поднял кинжал и приставил к своей груди. На ладони его показались капли крови — подросток был так взволнован, что невольно порезался.

— Эй, дурень! — Барон выпучил глаза от изумления. — Ты совсем рехнулся? Успокойся.

— И не подумаю! — ответил подросток. — Лучше уж умереть, нежели глядеть, как мой отец совершает поступок, недостойный благородного сеньора!

— Да что ты смыслишь? Это же слуга...

— ...и сын моей кормилицы! И... мой слуга, если уж на то пошло! Значит, мне и решать, как с ним поступить.

— Зато второй — безродный деревенщина...

— ...который выручил нас из беды!

— Ах демон! Да понимаешь ли ты, что случится, если эти молокососы разболтают обо всём, что увидели здесь? Лучше уж было подохнуть с голоду!

— Они ничего не расскажут.

— И как я родил такого тупоголового мальчишку? — вздохнул барон. — Только мёртвые молчат, понял?

— Тогда вы, верно, лишь обрадуетесь, если я погибну! — вскричал Фердинанд и, закрыв глаза, взмахнул кинжалом.

Пусть читатели не думают, будто он всерьёз задумал лишить себя жизни. Подросток лишь изображал решимость, надеясь, что всё же сумеет заставить отца отказаться от своего жестокого намерения. Но едва Фердинанд направил острие кинжала к груди, оружие вдруг словно зажило собственной жизнью и устремилось к самому его сердцу.

Рево зарычал, Энгерранд вскрикнул, Жосс зажмурился... Фердинанд почувствовал прикосновение стали к коже — и чью-то железную хватку на своём запястье.

— Благодарю вас! — прозвучал дрожащий голос барона. — Вы спасли этого болвана от верной гибели.

Фердинанд открыл глаза и увидел перед собой какого-то мужчину в потрёпанном дорожном плаще, с надвинутым на лоб капюшоном. Лица своего спасителя подросток не разглядел.

— Что за неосторожность! — словно беседуя сам с собой, произнёс незнакомец. — Магический кинжал — не игрушка для ребятишек, а поистине страшная вещь... — И вдруг обратился к барону: — Давайте отпустим мальчишек. Если сын ваш так за них заступался, стало быть, жизни их чего-нибудь да стоят.

— Не знаю... — произнёс Рево.

— Пусть дадут клятву, что будут молчать обо всём. Если не сдержат обещания, участь их окажется ужасна.

Из-под капюшона донёсся тихий смешок.

— Встаньте на колени, — приказал незнакомец, — коснитесь головами земли и поклянитесь всем, чем дорожите в этом мире, что ни слова не скажете о сегодняшнем обряде, кто бы ни спросил вас о нём.

Жосс и Энгерранд подчинились его повелению.

— Прекрасно, — кивнул незнакомец. — А теперь — уходите!

Подростки, не в силах поверить в своё счастье, побежали прочь.

— Погодите! — заметив усмешку на губах отца, закричал Фердинанд. — Я провожу вас. Мы ведь оставили лошадей в лесу — разве вы забыли?

— Слуга и сам может привести их в замок, — недовольно проворчал барон.

— Нет, — возразил подросток. — Вы же знаете, батюшка, что мой конь никого не слушается. Лишь я один могу с ним управляться. Жоссу это не под силу.

Мужчина прикусил губу и, подумав немного, выдавил:

— Хорошо, иди. И не забудь ещё раз напомнить этому мальчишке, — он указал на Энгерранда, — чтобы держал язык за зубами, если хочет жить...

— "Магия"? — после долгого молчания повторил господин Бертгард. — Положим, это я и сам вижу. Но вы-то откуда знаете, как проверить, напитан ею кинжал или нет?

Энгерранд торопливо пояснил:

— Приходилось сталкиваться с подобными вещами, когда я жил в Лотхарде.

— В самом деле? — сощурился градоначальник. — И вы сумели отыскать злодея, который это сделал?

— Нет, — развёл руками молодой человек и поспешил перевести разговор на другую тему. — Позвольте спросить, что вы теперь намерены делать?

Господин Бертгард в задумчивости почесал подбородок:

— Теперь у меня появился ещё один повод сходить к верному человеку, у которого я надеялся выяснить смысл надписи, начертанной на стене в доме принца. Пусть и на кинжал поглядит.

— Разумно ли это? Зачем посвящать стольких людей в наши тайны?

— На сей счёт не тревожьтесь! — ответил градоначальник. — Мой знакомый умеет хранить молчание...

"...хоть готов пойти на что угодно ради денег", — мысленно добавил молодой человек.

Внезапно мужчина сдвинул брови:

— Почему вы улыбаетесь?

— Да так, — пожал плечами Энгерранд. — Кажется, я знаю имя вашего "верного человека".

"А ведь и впрямь знает! — подумал мужчина. — Ты же сам когда-то выболтал всё, как последний болван, а он запомнил, о чём шла речь... К чему теперь скрытничать?"

И градоначальник тоже улыбнулся.

Глава 7

Когда следующим утром господин Бертгард отправился на встречу с мессером Этельредом, Везерхард показался ему мрачнее королевской усыпальницы. Солнечные лучи едва пробивались сквозь полотно взявшихся неведомо откуда облаков; дома имели вид серый и печальный, точно гробницы; изваяния на площадях глядели перед собой каменными глазами и отчего-то под их мёртвыми взорами всякому становилось не по себе; редкие прохожие шли опустив головы, некоторые чуть слышно обменивались парой-тройкой слов, а затем надолго умолкали.

Лавка мессера Этельреда встретила градоначальника не слишком учтиво: ставни на окнах были закрыты, а дверь заперта.

— Что за шутки? — проворчал господин Бертгард и осторожно постучался.

Раз, другой, третий...

Никто не отзывался. Потеряв терпение, мужчина изо всех сил заколотил в дверь, приговаривая при этом:

— Ах, негодяй! Вот как ты встречаешь своих покровителей? Погоди же! Завтра сюда явятся люди Верховного жреца, а через неделю мессер Ансберт разведёт на площади Искупления костёр!

За дверью послышался шум. Господин Бертгард сложил руки на груди и, поджав губы, замер в ожидании.

Заскрежетал замок, заскрипели плохо смазанные петли — и на пороге появился мессер Этельред. Поклонившись, хозяин лавки отступил в сторону.

— Что за демон вселился в вас? — спросил господин Бертгард. — Четверть часа мне, градоначальнику Везерхарда, приходится торчать на улице! Ничего себе! Я, конечно, терпелив, но это не значит, будто вам дозволено забывать о правилах учтивости.

Мессер Этельред печально посмотрел на гостя:

— Надеюсь, вы простите меня. Услышав стук, я решил, что в лавку ломятся королевские стражники...

— Так вы боитесь за свою жизнь? — изумился градоначальник.

— Да, — вздохнул маг. — Как видите, даже помощники оставили меня, еда узнали, что некий злодей убил государя с помощью магии...

— Кто болтает подобную чушь?! — вскричал господин Бертгард.

— Все.

— Проклятье! Сплетники совсем из ума выжили? Что взбрело им в голову? Почему они начали распускать такие слухи?

Градоначальник заметался из угла в угол. Полы его плаща вздымались так, словно в комнате гулял ветер. Маг следил за гостем испуганным взглядом.

Дождавшись, когда господин Бертгард немного успокоился, он произнёс дрожащим голосом:

— Теперь вы понимаете, отчего мне страшно? Каждый государь в первые дни своего правления пытается показать, как ревностно он защищает истинную веру. Думаю, монсеньор Ланделинд и так с радостью поджарил бы одного-двух "колдунов", чтобы запугать подданных, а уж теперь-то разгуляется вовсю — и неважно, правдивы слухи о том, что короля Хильдеберта погубили с помощью магии, или нет. А уж как обрадуется Верховный жрец! Такой подарок небес! Словно Семь богов решили наградить своего верного слугу!

— Принц не такой, каким вы его рисуете, — попробовал утешить несчастного мага градоначальник. — Он добр, великодушен и вовсе не собирается разжигать на площадях костры.

Мессер Этельред покачал головой:

— Пусть так, но тогда Верховный жрец непременно подчинит его своей воле. Я провижу, что Алленор захлебнётся в крови!

— Прекратите! — затряс руками господин Бертгард. — Не желаю слушать ваши зловещие пророчества!

— Вы должны бояться не меньше моего. Вдруг кто-нибудь узнает о вашем визите сюда? — Маг в ужасе закатил глаза. — Я-то, понятное дело, ничего не скажу, даже если буду болтаться на дыбе. Но ведь всегда отыщется негодяй, готовый пойти на любую подлость ради кошелька с денариями.

— Как видите, я не боюсь! И вам советую взять себя в руки. В конце концов, я пришёл сюда, чтобы просить вас о помощи, а не выслушивать жалобы.

— Я слушаю вас, — важно произнёс мессер Этельред. От недавних его страхов не осталось и следа.

Старательно подбирая слова, градоначальник заговорил:

— Вчера монсеньор Ланделинд оказал мне великую милость, поручив поиски злодея, который убил герцога Эстерского... Нет, не мне одному, к несчастью, но я всё же надеюсь, что Верховный жрец и канцлер не будут путаться под ногами... Когда мы трое в присутствии принца и сеньоры Годеливы беседовали у тела герцога, случилось событие странное и страшное.

— Какое? — насторожился маг.

— Взгляните, что я увидел, когда вышел в коридор... — Господин Бертгард извлёк из-под полы плаща листок пергамента и разложил на столе. — Вы можете прочесть, что здесь написано?

Мессер Этельред восхищённо выдохнул:

— У вас чудесная память! Хотя один символ изображён неверно, нет никаких сомнений в значении этого слова... — Он улыбнулся и произнёс, растягивая каждый звук: — "Эстекур"...

— И всё?

— Ха! — не удержался от насмешливого возгласа маг. — Вам этого мало? Хотите, чтобы кто-нибудь начертал имена трёх высших демонов, а не какого-то жалкого их прислужника, который всего лишь насылает на людей безумие?

— "Безумие"? — повторил вслед за собеседником господин. Бертгард. — Что бы это могло значить? Не зря же кто-то намалевал на стене имя демона... Как по-вашему, мессер Этельред?

Маг пожал плечами:

— Кто я такой, чтобы рассуждать о подобных вещах? Уж если вы не можете разгадать замысел злодея мне и подавно нет смысла ломать над этим вопросом голову. Всё равно не будет никакого толку.

Градоначальник поморщился — сейчас ему нужны были не льстивые речи, а дружеский совет.

— Для чего предназначен медальон Эстекура? — произнёс он.

— Этот артефакт дарует владельцу несметные богатства.

— Хм, я бы не сказал, что сеньор Герберт купался в роскоши... Значит, либо домыслы мои никуда не годятся, либо у герцога хранился совсем другой артефакт... А может, он просто боялся использовать магию?.. Эх, жаль, со мною нет метра Энгер...

Вдруг господин Бертгард заметил, с каким неподдельным интересом к его бормотанию прислушивается мессер Этельред, и прикусил язык.

"Опять чуть не проболтался! — с огорчением подумал он. — Что же такое творится? Словно Эстекур насылает на тебя безумие всякий раз, когда ты начинаешь приближаться к истине..."

Градоначальник посмотрел на мага, стараясь понять, какие чувства тот на самом деле испытывает. Если в преступлении замешаны служители тёмных сил, отчего бы мессеру Этельреду не оказаться одним из них?

"Показать кинжал, — раздумывал господин Бертгард, — или промолчать?"

В конце концов он всё же отбросил сомнения и, достав оружие, произнёс:

— Глядите, мессер Этельред, что я нашёл у дверей комнаты, куда перенесли тело герцога Эстерского!

Маг задрожал всем телом:

— Ох! Если кинжалом этим убили сеньора Герберта, я могу поклясться жизнью: в злодеянии замешан кто-то не только богатый и влиятельный, способный сам сотворить любой магический ритуал, но и близко знакомый с герцогом. Ведь чтобы напоить кинжал магией, недостаточно простого заклинания — тогда любой человек без труда мог бы убить своего врага. Нужна ещё кровь жертвы. Всего лишь несколько капель, чтобы смочить клинок, — и несчастной жертве остаётся надеяться только на милость богов.

— Кровь жертвы! — нервно рассмеялся господин Бертгард. — Вы хоть понимаете, мессер Этельред, как важно всё, что я услышал от вас? Клянусь, если я отыщу убийцу, вас будет ждать щедрая награда — и даже Верховный жрец не помешает мне сдержать обещание! Подумать только! Негодяй сам подарил нам подсказку. Должно быть, даже помыслить не мог, что метр Энгер... Ах, демон!

Мессер Этельред улыбнулся и сказал вкрадчивым голосом:

— Уже дважды вы порываетесь назвать имя какого-то человека, но не решаетесь произнести его. Почему? Разве я хоть раз дал повод усомниться в своей честности? Неужели похож на одного из тех сплетников, что и минуты не могут прожить без болтовни?

— Ладно! — махнул рукой градоначальник. — Не сердитесь. Лучше скажите, не просил ли вас кто-нибудь изготовить магический кинжал.

— Неужели вы считаете, что я замешан в убийстве герцога? — вытаращил глаза мессер Этельред. — Клянусь, я никогда...

— Я верю! — перебил его господин Бертгард. — Верю, не волнуйтесь! Знаю, что вы честный человек, и никогда по собственной воле не согласились бы создать оружие, будучи уверенным, что оно принесёт кому-нибудь смерть. Но вдруг вам угрожали, предлагали несметные богатства...

— Тогда мне пришлось бы согласиться, поскольку, как я говорил, лишь необычайно влиятельный сеньор, который не страшится ни государя, ни Верховного жреца, посмел бы воспользоваться заколдованным оружием. А таким людям не отказывают — хоть угрожают они, хоть обещают горы золота...

Градоначальник замер, поражённый внезапной догадкой.

"А что, если имя Эстекура было подсказкой? Коль скоро обряд стоит баснословных денег, провести его может лишь человек сказочно богатый. Тот, кто владеет медальоном демона безумия!"

Господин Бертгард поразился, отчего раньше не пришёл к этому простому и разумному выводу. Как же он сразу не догадался о смысле надписи? Только вот... Зачем убийце понадобилось помогать своим преследователям?

"Похоже, мерзавец решил поиграть с тобой, — позеленел от злости господин Бертгард. — Мол, вам никогда меня не поймать, так хотя бы воспользуйтесь подсказкой... Погоди, ублюдок! Я тебя даже из чертогов Эстельфера достану!"

Утвердившись в столь смелом решении, мужчина обратился к мессеру Этельреду:

— Я слышал, будто существует некий ритуал, с помощью которого можно узнать, кто владел той или иной вещью. Вы знаете о нём?

— Да, — без труда разгадав замысел собеседника, ответил маг.

— И сможете провести?

— Разумеется! Однако не забудьте об одной весьма существенной вещи. В последние дни кинжал слишком часто переходил от одного человека к другому. Положим, я смогу легко выяснить, в чьих руках он побывал прошлой ночью, но это ещё не будет означать, что человек этот — убийца...

— Неважно! — в нетерпении воскликнул градоначальник. — Обязательно нужно попробовать!

— Позвольте заметить, — опустил взор мессер Этельред, — что ритуал этот весьма опасен и сложен. Для проведения его нужно несколько бесценных компонентов...

— Понимаю! — отмахнулся мужчина и положил на стол увесистый кошель. — Теперь-то ничто нам не помешает?

— Нет, — выдавил маг и сглотнул слюну.

— Тогда начинайте!

Мессер Этельред подошёл к сундуку, стоявшему возле одной из стен, откинул крышку и достал сначала флакон с жёлтым порошком, а затем — три крошечных склянки, доверху наполненных какими-то жидкостями: чёрной, коричневатой и светло-серой. Прихватив также серебряную чашу, он сказал градоначальнику:

— Следуйте за мной, — и покинул комнату.

Спустившись по лестнице, маг остановился у шкафа, за которым, как мы уже говорили читателям, скрывался потайной ход — такой узкий, что не всякий человек сумел бы его преодолеть.

По счастью, господин Бертгард не страдал обжорством, поэтому без труда поднялся по лестнице и вслед за хозяином проник в крошечную каморку, имевшую четыре шага в длину и не больше трёх — в ширину.

Мессер Этельред зажёг свечу, и градоначальник увидел на стене несколько отвратительных рисунков.

— Кто это? — спросил он. — Демоны?

Вместо ответа маг скорчил страшную гримасу и указал на пол. Господин Бертгард посмотрел себе под ноги — и содрогнулся от отвращения: лишь сейчас он обнаружил, что находится посреди нарисованного белой краской семиугольника, в вершинах которого начертаны какие-то знаки.

— Прошу вас, сделайте шаг в сторону, — глухо произнёс мессер Этельред.

Господин Бертгард попятился и увидел, что до тех пор стоял на ещё одном из таинственных символов, который располагался в самом центре комнаты.

Маг поставил свечу на пол, опустился на колени, и, сложив ладони, прошептал несколько слов.

— Что это за символ? — не удержался от вопроса градоначальник.

Мессер Этельред приложил палец к губам. Затем осторожно положил кинжал на то место, где был начертан знак.

— Встаньте на колени и не двигайтесь, — прошептал он.

Господин Бертгард вновь повиновался. Волнение его с каждой секундой становилось всё сильнее, от тяжёлых запахов, висевших в воздухе, было трудно дышать, мысли в голове разбегались.

Мессер Этельред взял в руки флакон и принялся сыпать на пол жёлтый порошок. Вскоре мужчины очутились внутри этого своеобразного круга. Словно сквозь сон, градоначальник услышал монотонное бормотание мага.

Внезапно по частицам порошка пробежал огонь.

— О бо... — увидев это, начал было господин Бертгард — и в испуге прикрыл рот ладонью, вспомнив, что находится под крышей дома, где не принято взывать о помощи к светлым силам.

Маг угрожающе сверкнул глазами. Затем повернулся к знаку, расположенному справа от него, и зашептал слова, из которых градоначальник разобрал лишь одно: имя демона тьмы Эсмерея. Продолжая бормотать, мессер Этельред открыл одну из склянок и вылил часть её содержимого — светло-серую жидкость — в серебряную чашу. Остатками смочил поверхность кинжала. После проделал тот же ритуал, обратившись к символу справа, только на сей зелье, вылитое в чашу, имело коричневый цвет, а молитва вознесена к демону лжи Эстароту. Когда же настал черёд последней склянки, где плескалось чёрное снадобье, в комнате отчётливо прозвучало слово "Эстельфер".

Мессер Этельред умолк, но ненадолго. Продолжая стоять на коленях, он вновь зашептал имена демонов, перемежая их с какими-то безобразными, непонятными словами, и высыпал в огонь остатки порошка. Языки пламени из рыжих превратились в багровые. В их свете картины на стене словно ожили, задвигались, налились кровью...

— Эсмерей... Эстарот... Эстельфер... — беспрерывно слышал градоначальник имена трёх высших демонов.

И внезапно мужчина почувствовал, что в душе его пробуждается странное желание и сам он готов в любой миг склонить голову до самой земли и присоединиться к бормотанию мессера Этельреда.

По счастью, порошок в склянке иссяк. Мессер Этельред умолк. Некоторое время в комнате слышалось лишь его тяжёлое дыхание. Господин Бертгард с нетерпением и опаской ждал, что же последует дальше.

Наконец маг взял кинжал и погрузил в чашу с приготовленной во время ритуала смесью.

— Глядите... — произнёс он дрожащим от напряжения голосом.

С минуту ничего не происходило. Затем по поверхности клинка вдруг пробежала чёрная тень. И ещё одна, и ещё... Мессер Этельред плеснул немного зелья на клинок. Там, где остались капли, поверхность металла словно превратилась в зеркало, и господин Бертгард увидел крошечное изображение... хозяина дома.

— Что это? — пролепетал градоначальник.

Маг, довольный произведённым впечатлением, с улыбкой пояснил:

— Я последним брал в руки кинжал.

— Ах, вот в чём дело... — протянул градоначальник. — Выходит, следующим буду я?

— Да.

— Что ж, продолжайте!

Мессер Этельред с трудом подавил разочарованный вздох — стоило господину Бертгарду понять суть происходящего, как всякий страх вмиг его оставил. Теперь градоначальник разглядывал кинжал с таким видом, словно тот был свидетелем, из которого нужно во что бы то ни стало вытрясти нужные сведения.

— Что же вы медлите?

Маг торопливо протёр кинжал тонкой тряпочкой, окунул его в зелье, дождался, пока по клинку пробегут тени...

— Так и есть! — заключил градоначальник, увидев себя в "зеркале" из капель. — Только отчего-то я куда бледнее вас, мессер Этельред.

— В этом нет ничего удивительного. Следующее отражение и вовсе будет едва различимым — слишком много времени прошло.

— В самом деле? Так давайте поторопимся!

Магу и самому не терпелось узнать, чьё лицо теперь появится на поверхности клинка. Поспешно произведя все нехитрые действия, о которых мы уже рассказывали читателям, маг склонился над кинжал.

И выпучил глаза:

— Это же... Это же... — Спохватившись, спросил: — Кто это? Убийца?

Градоначальник прикусил губу от злости. "Болван! — думал он. — Какой же ты болван! Неужели не мог догадаться, что следующим будет метр Энгерранд?"

— Нет, это не убийца, — отрицательно мотнул головой мужчина. — Мой помощник — вот кто! Продолжайте ритуал.

— Не думаю, что мы увидим ещё кого-нибудь, — возразил маг. — Слишком много времени прошло...

— Плевать! — ответил господин Бертгард. — Продолжайте, я сказал!

Мессер Этельред пожал плечами, однако, видя раздражение градоначальника, спорить не осмелился. В четвёртый раз он опустил кинжал в серебряную чашу, а потом положил перед собой и стал ждать. Градоначальник пожирал сверкающий клинок взглядом, на лице его от волнения выступили капли пота.

— Наконец-то! — торжествующе вскричал он, увидев, что по клинку всё же пробежала едва различимая тень.

Мессер Этельред трясущимися руками схватил чашу и выплеснул на кинжал едва ли не половину её содержимого. В "зеркале" возникло бесформенное серое пятно. Каждую секунду оно чуть заметно двигалось, колыхалось, меняло очертания. Маг заговорил быстро и невнятно, однако ничего не происходило.

Градоначальнику почудилось, будто пятно начинает тускнеть. Испуганно вскрикнув, он выхватил остатки зелья на клинок.

Пятно задёргалось, точно живое, и стремительно почернело.

— Капюшон! — торжествующе завопил господин Бертгард. — Это же человек в капюшоне! Лицо своё прячет, ублюдок!.. Ну же, повернись, чтобы я получше тебя рассмотрел...

Впрочем, наслаждаться победой градоначальнику пришлось недолго. Через мгновение на том месте, где темнело изображение убийцы, остались лишь следы от капель, совсем недавно служивших господину Бертгарду и мессеру Этельреду "зеркалом".

— Всё, — прошептал маг. — Ваша горячность не позволила мне довести ритуал до конца.

— Не беда! — махнул рукой градоначальник. И добавил с кривой усмешкой: — Я выяснил, что хотел. Мы не сумели разглядеть негодяя, но я и без того знаю, как его зовут...

— Герцог Годерик! — шептал господин Бертгард, возвращаясь во Дворец правосудия. — Несомненно, это был он! Мессер Этельред может бурчать сколько угодно — плевать мне на его недовольство! "Не довёл ритуал до конца..." Ой, что за беда! Главное, что убийца найден. Осталось только доказать его вину...

При этой мысли торжество градоначальника поутихло. Нельзя же прийти к Ланделинду и заявить с порога: вот, мол, государь, я провёл магический обряд и... Да никакого продолжения и не будет! Сию же минуту бросят в темницу, а может, и отвезут прямиком на площадь Искупления.

Ох, сложное дело, очень сложное!..

Господин Бертгард почесал затылок. Как бы ему хотелось ни с кем больше не советоваться, самому вывести злодея на чистую воду, доказать всему Алленору, чего он стоит... Но ведь нужен мудрый совет, нужен... Никак не обойтись без помощи метра Энгерранда!

Придя к этому решению, мужчина тяжело вздохнул, а затем свернул в один из переулков и зашагал к отелю Рево...

Часть 2

Новый король

Глава 1

Пока господин Бертгард беседовал с магом, стараясь выяснить, кто погубил герцога Эстерского, везерхардцы тоже не сидели без дела. Каждый час порождал новые слухи, которые расползались по столице, словно дым, и затуманивали сознание горожан. В такие минуты даже самые разумные люди готовы были поверить любой небылице.

Говорили, что король пал от руки какого-то мага — столь могущественного, что даже Верховный жрец вынужден был сознаться в собственном бессилии и лишь беспомощно развести руками... Впрочем, кто знает? Вдруг на самом деле мессер Ансберт вовсе не испытывал желания спасать государя? Может, он надеется подчинить своей воле принца Ланделинда?.. Ах, несчастный, застенчивый юноша! Помните, как наследник волновался, когда ехал навстречу принцессе? До чего же был тогда мил и трогателен! И вот теперь, всего-то через пару недель, бедный ребёнок должен занять место своего отца на троне... Как жестоки бывают боги!

Однако через минуту всеобщее умиление сменялось лютой ненавистью. Говорят, герцог Хеллинорский намерен вернуться в Везерхард! Представляете? Мол, нужно поддержать зятя, помочь ему... Как же! Разве от такого негодяя дождёшься чего-нибудь хорошего? Наверняка потирает руки от радости и подумывает, не превратить ли юного короля в свою послушную куклу... О несчастный мальчик! Какая тяжёлая участь уготована тебе книгою судеб!

А ещё эта злодейка-принцесса... Проклятая еретичка! Вот кого надлежит бояться больше остальных. Люди знающие шепчут, будто Ланделинд в ней души не чает, да и сами вы видели, как на свадьбе укрыл её от ливня собственной мантией. Зачем, спрашивается? Пусть бы заболела, мерзавка, в постель слегла, и не случилось бы тогда злосчастного маскарада, и государь бы не умер, и герцог Эстерский — благородное сердце! — не получил бы кинжал в брюхо. Магический кинжал...

Откуда, кстати, убийца добыл такое страшное оружие? Не иначе, в деле этом замешаны весьма знатные особы. Вот, скажем, граф Артландский... Разве не мог сей бешеный пёс поднять руку на сеньора Герберта? Ещё как мог! Или сеньора Годелива... Та ещё змея! Как от злости зубами скрежетала, когда государь Хильдеберт — да снизойдёт на его душу милость Семи богов, — не пожелал отменить свадьбу нашего бесценного принца из-за смерти жирного борова Хельменфельда! А герцог Годерик?.. Только взглянешь на его бледную рожу, сразу поймёшь — уж он-то в магии знаток!..

Э, да что тут говорить! Все эти негодяи придворные без раздумий друг другу животы вспорют. С них станется.

Неясно только, зачем кто-то всю стену в доме принца испачкал. Письмена какие-то магические намалевал — да так жирно, что слуги едва смогли стереть эту мерзость. Посмеяться решил, ублюдок? Так мы тоже посмеёмся, когда наш добрейший монсеньор — ох, нет, Его величество Ланделинд! — прикажет тебе кишки выпустить, демоново отродье!

Прочем, понемногу воинственный пыл горожан иссяк, и мысли их стал занимать вопрос, волновавший также всех придворных: кого теперь сделает первым камергером новый король? Раньше-то казалось, что лучше должности просто не придумать. Знай реви себе, точно осёл: "Сеньоры, государь созывает вас на совет!" — и расхаживай повсюду с ключом на шее, словно корова с бубенцом. Будет тебе и почёт, и государевы милости. Однако сейчас-то любому дураку стало ясно: на такой должности не только можно золото лопатой грести, но и жизни лишиться. Поглядим-ка, кто теперь сунется в подобное пекло... Хотя, с другой стороны, странно всё это... Старики, как ни силились, как ни морщили лбы, не могли вспомнить, чтобы хоть раз камергер пал от рук убийцы. Не бывало такого! Что же сейчас-то творится? Странные вещи, страшные... Не иначе, не обошлось здесь без тёмных сил!

И, придя к этому вполне ожидаемому заключению, горожане вновь начинали обмениваться сплетнями о внезапной смерти государя Хильдеберта, о подозрительном бессилии Верховного жреца перед мощью таинственного мага, о намерении герцога Гарланда вернуться в Везерхард и взять власть в свои руки, о безграничной любви принца к своей еретичке-супруге, о магическом кинжале, о письменах на стене...

Когда вечером один из стражников, подслушавший, о чём судачат люди на улицах, пересказал всё господину Бертгарду, тот сперва чуть не задохнулся от гнева, а затем... глубоко призадумался. Если о надписи ещё могли проболтаться слуги принца, то откуда везерхардцам стало известно о магическом кинжале, можно было объяснить лишь предательством! Кто не сумел удержать язык за зубами? Наследник престола? Верховный жрец? Канцлер? Метр Энгерранд? Мессер Этельред? Нет... Остаётся только сеньора Годелива!

При мысли о вдове Хельменфельда градоначальник изо всех сил сжал кулаки и состроил страшную гримасу. Перепуганный стражник, опасаясь, что гнев господина обрушится на его несчастную голову, с подобострастной улыбкой произнёс:

— А ещё горожане твердят, будто монсеньор Ланделинд вызвал к себе капитана королевской стражи, громко кричал на него и грозился прогнать, если тот и дальше будет плохо нести свою службу...

— Пошёл прочь, — оборвал его господин Бертгард.

Стражника словно ветром сдуло.

Оставшись в одиночестве, градоначальник погрузился в раздумья и до самого рассвета просидел за столом, устремив в окно невидящий взор и пытаясь разобраться в своих путаных мыслях. Утро он встретил в каком-то полудремотном состоянии: сознание словно заволокло туманом, глаза сами собою закрывались, однако стоило этому случиться, как перед мысленным взором мужчины начинали мелькать увиденные за последние сутки всевозможные картины и образы, и тогда господин Бертгард вновь возвращался к действительности.

Но в конце концов градоначальник не смог противиться усталости и, склонив голову на грудь, уснул...

С рассветом на землю опустился туман — событие для летнего Везерхарда необычайное. Вскоре он развеялся, но солнце так и не выглянуло — в который раз за последние дни небеса оказались затянуты пеленой туч.

Люди, которых на улицах становилось тем больше, чем меньше времени оставалось до похорон короля Хильдеберта, ходили мрачные и сосредоточенные, но приближаться к дому наследника престола не спешили, лишь издалека наблюдали, как у дверей собирается толпа знатных сеньоров и важных священнослужителей.

— Смотрите-ка, — обменивались замечаниями зеваки, — вот Верховный жрец вышел. У-у-у, до чего мерзкая рожа! Корчит из себя разбитого горем, а на деле готов от радости лопнуть... А вон там, в одном из окон — видите? — королева Эрменхильда! Теперь-то уже не станет глядеть на простой люд с высока. Скоро, чай, поймёт сама, каково это — не отдавать приказы, а подчиняться. Ну и поделом ей!.. Ой, а это кто? Барон да Люк! Дрожит, будто не в усыпальницу пойдёт, а на эшафот. А барон ди Эбре! На мертвеца похож, ей-богу! Хо-хо!.. На плаху им дорога, между нами говоря.. Уж сколько денег из сундуков королевских высосали — не сосчитать! Погнули бы спину от зари до заката ради куска хлеба — ан нет, лучше поулыбаться покровителю, польстить, посмотреть в глаза щенячьим взором... Глядишь — и выпросили себе пригоршню монет или драгоценность какую... Ну да ладно. Смеялись над всеми? Теперь поплачьте!

Голоса становились громче, а шутки — злее. Всякий пытался произнести что-нибудь обидное, в каждом слове звучало нескрываемое торжество, слышались угрозы, словно придворные могли слышать, о чём болтают простолюдины.

— А вот и градоначальник явился! — хохотнула какая-то толстушка, завидев господина Бертгарда.

— Что-то морда у него зелёная, — ухмыльнулась её соседка, громадная баба с толстыми, точно брёвна, руками. — Боится, что ли?

— Всю ночь не спал! — подхватил стоявший неподалёку пузатый купец и жалобно заскулил, стараясь изобразить, какого страху натерпелся господин Бертгард.

— Думал, как теперь быть!

— Как шкуру уберечь!

Участники этого разговора расхохотались.

— Ну, наш-то новый государь милосерден, — вмешался юноша в одежде рабочего.

— Верно! — вскричали разом купец и толстуха. — Не чета прежнему — это уж точно!

— Главное, чтобы справедлив был, — прошамкал старик в богатой одежде. — Чтобы злодеев карал, окружал себя людьми честными и достойными...

Слова эти заглушил дикий вопль:

— Слава государю Ланделинду!

По какой-то странной случайности прозвучал он в тот самый миг, когда из дома вынесли носилки с телом короля Хильдеберта. Ланделинд, сопровождавший их, вздрогнул от неожиданности и метнул на восторженных простолюдинов такой взгляд, что, будь везерхардцы поближе, уверенности их в милосердии юного правителя изрядно поубавилось бы.

— Подождите минуту, государь! — произнёс Геральд, сгоравший от желания выказать свою преданность Ланделинду и заслужить его благосклонность. — Сейчас мои люди заткнут глотки этим горлопанам.

Юноша даже не взглянул в сторону капитана стражи и только едва заметно покачал головой.

— Но... — начал было мужчина.

— Разве вы не понимаете, что сейчас у нас есть дела куда более важные, чем драка с лавочниками и ремесленниками? — произнёс Ланделинд. — Скоро крикуны охрипнут и сами замолчат.

— Простите... Я не подумал об этом...

Молодой человек небрежно махнул рукой.

Геральд побледнел и прикусил губу. "Ах так! — подумал он, задыхаясь от гнева. — Щенок!"

Унижение капитана стражи доставило удовольствие не только придворным, но и некоторым его подчинённым — самым честолюбивым, которые подумывали втайне, что, быть может, начальник их впадёт в немилость, и тогда... О, чем Эстельфер не шутит! Вдруг кому-нибудь из них улыбнётся удача?

Геральд без труда прочёл эти мысли на лицах подчинённых — таких счастливых, точно самые смелые мечты их уже осуществились. А уж когда увидел краем глаза, как мерзко ухмыляется градоначальник, и вовсе чуть не лишился рассудка от ярости, которую, к несчастью, нельзя было выплеснуть на своего врага.

Похоронная процессия двинулась в путь. Навстречу ей высыпали всё новые и новые толпы, превращая улицы в берега, меж которых медленно текла чёрно-серая река, навсегда уносившая в небытие прошлое царствование, такое долгое, но оборвавшееся столь внезапно. Редко везерхардцам доводилось видеть, как хоронят государя, и теперь все глазели на происходящее разинув рты, затаив дыхание, словно перед взорами их разворачивалось какое-то необыкновенное представление.

Прошло не меньше двух часов с начала шествия, когда последний его участник скрылся под громадным куполом храма Авира. Народ окружил святилище, точно осаждённую крепость, и стал жадно вслушиваться в слова богослужения, в печальные песнопение, доносившиеся из-за толстых стен. Никто больше не кричал, не восхвалял юного государя, зато у многих глаза отчего-то увлажнились, а дыхание стало прерывистым, словно зрители — вот ведь глупость! — готовы были разразиться рыданиями.

Внезапно всё стихло. Везерхардцы увидели, как к небесам устремилась струйка дыма. Вскоре она превратилась в чёрный столб, подул ветер и понёс её в сторону Харда. Послышался детский плач...

Через несколько минут ворота храма распахнулись и на улицу начали медленно выходить придворные. Везерхардцы расступились, пропуская их. Ни одной насмешки не прозвучало, ни единого оскорбления. Горожане молча смотрели на храм Авира, где отныне должен был покоиться прах короля Хильдеберта...

Следующим утром двери залы, где прежний государь встречался обычно со своими приближёнными, оказались призывно распахнуты — Ланделинд решил собрать первый свой Совет. За дубовым столом были приготовлены места для четырнадцати человек, двенадцать из которых уже расселись на высоких стульях. Ими были дядя короля граф Эймарский, двоюродные дядья графы Эльтландский и Фотландский, принц Ландеронд, бароны ди Эбре, да Люк и Вальдеберт да Руст, носивший со дня злосчастного маскарада ещё и титул барона ди Атхельм, мессеры Ансберт и Гумберт, расположившиеся справа и слева от королевского кресла, Геральд, а также граф Минстерский и герцог Греундский.

Ровно в десять часов в коридоре послышались твёрдые шаги и в залу вошёл барон ди Эрн. На щеках его играл румянец, глаза блестели, словно самоцветы, а рука то и дело тянулась к огромному ключу на золотистом шнуре.

— Его величество государь Ланделинд! — провозгласил новоявленный камергер звенящим от напряжения голосом.

Через мгновение порог переступил и сам король. Одежда его была сплошь чёрной, а кожа — совсем белой; губы — плотно сжаты, взор — холодный и жёсткий. От взгляда этого даже Верховному жрецу и канцлеру стало не по себе. Всех вскочили со стульев, словно подброшенные невидимой пружиной, и почтительно поклонились.

"Вот демон! — думал каждый. — Что на уме у этого мальчишки? Притворяется он... или нет?"

Когда все вновь расселись по своим местам, Ланделинд медленно, задумчиво промолвил:

— В последние годы могущество Алленора стало таковым, что никто из соседей, что прежде то и дело грозили войной, теперь и помыслить не смеют о борьбе с нами. Напротив, клянутся в вечной дружбе... Толкуют, будто крестьяне на всех наших землях — даже таких, где и травинки прежде не росло, собирают ныне необычайные урожаи. О голоде они попросту забыли, наедаются до отвала... А уж как разжирели купцы! Как разбогатели ремесленники!.. И всё — благодаря моему отцу. Так говорят... — Он усмехнулся. — Однако мне очень хотелось бы знать, правда это или же чьи-то красивые, лживые слова.

— Разумеется, правда! — воскликнули разом графы Фотландский и Эльтландский.

— Вы так считаете?

— Да!

— Отчего же вчера везерхардцы так радостно вопили вчера, когда носилки с телом моего несчастного отца показались на улице?

Юноша пристально посмотрел на Геральда.

— Не обращайте внимания, государь! — ответил тот. — Забудьте об этой горстке сумасшедших, которые вечно всем недовольны. Мои люди без труда расправились бы с ними, отдай вы такой приказ.

— А если бы "сумасшедших" оказалось больше, чем вы думаете?

— Даже тогда ничто не остановило бы меня! Ради вас я готов пожертвовать жизнью!

— В самом деле? — изогнул бровь Ланделинд. — А вы не подумали, что стали бы говорить люди, если бы в день моего восшествия на престол пролилась кровь? Несомненно, это сочли бы дурным предзнаменованием!

Капитан стражи пожевал губами и выдавил с жалкой улыбкой:

— Ваше дело — приказывать, государь, моё — повиноваться.

Почувствовав на себе презрительные взгляды, он склонил голову и мысленно дал себе слово ничего больше не говорить. Лучше уж помалкивать, чем изрекать одну глупость за другой.

Неожиданно в зале прозвучал глухой голос барона ди Эбре:

— Если и есть в Везерхарде недовольные, так вовсе не по вине государя Хильдеберта. Куда смотрит градоначальник, чем занимается? Не он ли во всём виноват?

— Вы правы, — кивнул Ланделинд.

— Нет! — вскочив со стула, воскликнул граф Минстерский. — Градоначальник здесь ни при чём!

— Кто же тогда? — спросил король.

— Есть люди, которые всюду, где бы ни появились, начинают сеять раздоры. От них не дождёшься ничего, кроме неприятностей. Они способны лишь разрушать, но никак не созидать... Граф Артландский — вот яркий тому пример!

— И вы тоже правы...

Воодушевлённый замечанием Ланделинда, граф продолжил:

— Уж сколько неприятностей сеньор Готфрид доставил вашему отцу, государь! Сколько раз нападал на своих соседей, сколько раз сам просил помощи и защиты от недовольных горожан и крестьян! Баронов простой люд в графстве Артланд зовёт "демонами" — так страшатся их бесчинств! А что случилось совсем недавно? Настоящий бунт, зачинщиком которого оказался любимчик графа, барон да Фур...

— Верно, — с важным видом подтвердил канцлер, решивший, что подошло время напомнить о себе. — Я сам допрашивал барона.

— Вот кого следует винить в недовольстве народа! — подвёл итог граф Минстерский.

Подумав немного, Ланделинд спросил:

— И как мне, по-вашему, надлежит поступить? Покарать сеньора Готфрида?

— Да.

— А за что, позвольте узнать?

Хотя вопрос этот был произнесён насмешливым тоном, Герлуин решил не отступать и решительно ответил:

— Нет сомнения, что Эльмер да Фур действовал по приказанию господина. Если он сейчас томится в темнице — значит, там должен сидеть и граф Артландский.

— Полагаю, отец мой во всём разобрался, — возразил Ланделинд. — Будь сеньор Готфрид виновен, он не избежал бы наказания.

— После беседы с графом, — услужливо подсказал мессер Гумберт, — государь Хильдеберт отпустил его.

— Видите, сеньор Герлуин? Граф не злоумышлял против короны. Он не так глуп, чтобы полагаться на горстку простолюдинов, которых, помнится, без труда разогнала доблестная стража с господином Геральдом во главе.

Услышав слова короля, капитан встрепенулся и открыл было рот, чтобы ответить на эту похвалу, но вовремя спохватился и лишь склонил голову в знак благодарности.

— Всем известно безрассудство графа, — усмехнулся Герлуин, — равно как и его умение находить оправдание самым отвратительным и жестоким своим поступкам. Быть может, государь поспешил, когда поверил в невиновность сеньора Готфрида? Вдруг мессер Гумберт сумел бы узнать куда больше? И не только о бунте, но и о других вещах, весьма любопытных...

В этот миг со своего стула вскочил герцог Греундский.

— До чего же ты омерзителен, Герлуин! Неужели ты напрочь лишён чести и думаешь лишь о том, как бы уничтожить врага? Разве такой поступок достоин аристократа? Любой нищий благороднее тебя! — Лицо его исказила гримаса отвращения. — Конечно, мысль недурна: коль скоро человека, тебе ненавистного, не пригласили на Совет, можно очернить его, обвинить в злодеяниях. Пусть государь прикажет схватить его и отправит на пытки, а уж палачи любому развяжут язык. Умно... и отвратительно!

— Не суди по себе, Годерик, — ответил граф Минстерский. — У меня и в мыслях не было предлагать, чтобы сеньора Готфрида наказали за преступления, которых он не совершал. Я лишь хочу выяснить, сам Фур затеял беспорядки или же ему помогли... Согласитесь государь: если горожане готовы откликнуться на призыв какого-то заезжего барона, они и впрямь многим недовольны и готовы в любой миг схватиться за оружие. Тогда и в самом деле нужно всерьёз задуматься, не сменить ли градоначальника. Но если на улицы вышла кучка нищих, которых подкупил граф...

Герлуин махнул рукой.

— И чтобы узнать это, ты готов учинить расправу над таким знатным человеком, как сеньор Готфрид? Чудесный совет! А о том, как поведут себя другие аристократы, ты не подумал?

— Думаешь, они воспротивятся воле короля? — изогнул бровь граф Минстерский.

Герцог скривил губы:

— Думаешь, сейчас я скажу: "Да! Так и будет". Ошибаешься. Довольно играть в эти глупые игры — я не попадусь на твои уловки... Вообрази лучше себя правителем, который всего день как взошёл на престол. Неужто ты решился бы уничтожить одного из самых богатых вассалов и настроить против себя других, столь же могущественных? Наверное, даже безумцу такое не взбрело бы в голову! Зачем же давать такие опасные советы государю?..

Внезапно Ланделинд хлопнул ладонью по столу:

— Довольно!

Герцог тотчас умолк и сел на место.

— Если даже безумец не поступит так, как предлагает сеньор Герлуин, к чему было затевать весь этот спор? Неужто я, по-вашему, столь глуп, что не смогу прийти к верному решению?

— Простите, — прошептал Годерик.

— Мой отец давно во всём разобраться. Подвергать сомнению его решение я не намерен. Дальше продолжать этот спор нет смысла.

Граф Минстерский мрачно посмотрел на противника. Тот кусал губы от радости.

— Я догадываюсь, — промолвил король, — что жизнь простонародья не так уж сладка, и заметно отличается от того беззаботного существования, которое ведут многие придворные, однако невозможно, спрятавшись за стенами Харда, со всей уверенностью утверждать, что же на самом деле творится в королевстве. Поэтому я желаю собственными глазами увидеть, как живут люди и во владениях сеньора Готфрида, и в герцогстве Греунд, и в графстве Минстер — словом, во всём королевстве.

При этих словах присутствующие в растерянности переглянулись — никто не ожидал такого поворота событий.

Лишь Верховный жрец, казалось, был доволен. Потирая руки, он воскликнул:

— Вы поступаете мудро, государь, как и подобает истинному правителю! Однако позвольте заметить, что не одни лишь жестокие бароны являются врагами честных алленорцев. Куда опаснее те, кто пытается отравить души ваших подданных, напоить их сердца сладким ядом, который именуется магией... — Мессер Ансберт сделал многозначительную паузу. — Долг короля — защищать истинную веру...

Ланделинд улыбнулся:

— Вы, должно быть, тревожитесь, как бы любовь к супруге не заставила меня отступиться от Семи богов?

— Нет! — затряс руками Верховный жрец. — Я и помыслить о подобном не смею!

— Можете быть спокойны. Я навсегда останусь верен религии, которую исповедовали мои предки. А если кто-нибудь из придворных обратит свои молитвы к Луциану, он будет наказан. В Хеллиноре сжигали наших единоверцев, так почему бы мне не поступить так же?

Верховный жрец одобрительно кивнул.

— А если какой-нибудь хеллинорец начнёт поклоняться Сами богам, — пробормотал Ланделинд, — я буду счастлив...

И он мечтательно вздохнул.

Когда Совет подошёл к концу и участники его поднялись из-за стола, граф Минстерский, занимавший место подле канцлера, шепнул:

— Прошу вас, мессер Гумберт, уделите мне пару минут.

Получив в ответ едва заметное движение головой, он покинул залу и стал медленно спускаться по лестнице. Вскоре канцлер догнал молодого человека, и они, выйдя во двор, зашагали по дорожке к первому кольцу крепостных стен.

Убедившись, что поблизости никого нет, граф тихо сказал:

— Вы заметили, как разволновался герцог Греундский, когда я — всего-то! — предложил допросить сеньора Готфрида?

— Да, — ухмыльнулся мессер Гумберт. — Я уж думал, он бросится на вас, если спор продлится ещё немного... А вы, я вижу, нарочно предложили арестовать графа, чтобы поглядеть, как поведёт себя сеньор Годерик?

— Точно!

— Не слишком ли опасно играть в такие игры на первом королевском Совете?

— Если на то есть причина, почему бы и нет? Во всяком случае, теперь я уверен, что граф и герцог замешаны в каких-то тёмных делишках. Вы можете, конечно, возразить, что Годерик страшится сам оказаться когда-нибудь в руках палача, вот и старается сделать так, чтобы государь даже помыслить не смел о наказании столь важных особ, как сеньор Готфрид. Я, однако, так не считаю... — Молодой человек ещё больше понизил голос. — Вы ведь не забыли? Когда государь Хильдеберт воспользовался медальоном, граф Артландский закричал, а герцог сделал несколько шагов вперёд. Они погубили короля!

— Так вот почему вы решили припугнуть герцога. Признаться честно, я полагал, что в поступке вашем больше желания свести счёты с врагом, нежели мыслей о пользе Алленора. Простите меня за недоверие... Очень неожиданное и смелое решение...

Герлуин поклонился.

Канцлер печально покачал головой:

— Теперь я начинаю жалеть, что государь отказался от вашего предложения. Конечно, он хочет быть благоразумным, но, клянусь Авиром, на сей раз Алленору пошло бы на пользу, прояви Его величество юношескую горячность.

— Не печальтесь, мессер Гумберт, — сказал молодой человек. — Так даже лучше. Отыщите доказательства вины герцога и графа — и никто не посмеет сказать, будто их осудили несправедливо, вырвали признание в злодеяниях, которых они не совершали. Тогда сам король наградит вас, о горожане станут считать мудрейшим человеком в Алленоре.

— Так-то оно так... — почесал подбородок канцлер. — Только вот есть крохотное препятствие...

— Какое?

— Господин Бертгард... Могу я попросить вас о крохотной услуге?

— Конечно!

— Никому не говорите о том, что произошло на сегодняшнем Совете. Если только градоначальник начнёт путаться под ногами, все наши усилия пойдут прахом.

— Ну, с такой задачей я справлюсь без труда! — рассмеялся Герлуин.

— И ещё... Не шутите больше с королём, умоляю вас! Кто знает, как он поведёт себя в следующий раз?

— Хорошо, — кивнул юноша, а про себя подумал: "А лучше, не суйся впредь в это дело, верно? Хочу, чтобы все почести достались мне одному... Что ж, удачи, мессер Гумберт!"

Глава 2

Теперь, когда мы побывали в Харде и поглядели, как провёл Ланделинд первый свой Совет, настало время вернуться в отель Рево, где мы бывали не так уж часто с тех самых пор, как Фердинанд вместе с другими придворными оказался заточён в доме принца.

Всё время, пока хозяин отсутствовал, в доме безраздельно хозяйничал Энгерранд — Жосс едва не лишился рассудка, узнав о смерти короля и герцога Эстерского, и всё время, пока друг его вместе с градоначальником пытались выяснить, что же на самом деле произошло во время маскарада, метался по отелю, словно безумец, и задавался вопросом, как вызволить Фердинанда из-под стражи, словно именно на Рево пало подозрение в убийстве.

Когда Энгерранд и господин Бертгард вернулись, Жосс, увидев нахмуренные брови градоначальника, в первый миг решил, что дело совсем плохо, поспешно спрятался в своей комнате — он боялся услышать страшную весть, которую, несомненно, принёс с собой мужчина.

Только услышав клятву друга в том, что Фердинанду ничто не угрожает и вскоре его, как и других "заключённых, выпустят на волю, слуга немного успокоился и лишь жалобно спросил:

— Когда Фердинанд вернётся?

— Потерпи до утра, — пожал плечами Энгерранд. — Ну... или до полудня...

Неверными оказались оба эти предположения: Фердинанд появился у дверей отеля лишь в час, когда солнце уже начало клониться к западу. Радость Жосса при этом событии невозможно передать словами. Можно было подумать, что ещё немного — и он пустится в пляс, бросится другу на шею... но молодой человек не стал делать ни того ни другого, зато вдруг обернулся и свирепо посмотрел на остальных слуг, собравшихся у порога:

— Что это вы разинули рты, бездельники? Не видите разве, что наш господин едва на ногах держится? А ну-ка, живо отправляйтесь на кухню и приготовьте ему завтрак!

Фердинанд со смехом вошёл в дом, Жосс бегал вокруг, точно пёс, соскучившийся по хозяину.

Когда друзья уселись за стол, Рево начал торопливо, но в то же время стараясь не упустить ни единой мелочи, рассказывать о своих злоключениях. Повесть эта оказалась такой длинной, что Энгерранд в конце концов пожалел приятеля и перебил его:

— У тебя язык заплетается. Лучше отдохни пару-тройку часов, а после, за ужином, мы продолжим беседу.

— Да! — подхватил Жосс. — Энгерранд дело говорит!

Фердинанд покосился на слугу: он-то полагал, что тот ни за что не успокоится, пока не дослушает рассказ до конца. Затем благодарно улыбнулся и, встав из-за стола, отправился в свою комнату.

Рухнув на постель, молодой человек смежил веки, однако не погрузился сию же минуту в сон, как можно было бы предположить. Вместо сновидений перед мысленным взором его стали одна за другой мелькать картины минувшего маскарада: "демоны" в чёрных одеяниях, герцог Эстерский с кинжалом в груди, искажённое от боли лицо короля Хильдеберта, хищный оскал канцлера в миг, когда в залу вошёл Годерик... А как он её покинул, ведь государь велел никого не выпускать? Ах, к тому времени Хильдеберт уже умер! Кто станет следовать повелениями покойного правителя?.. А ещё герцог улыбался Аньеле Хеллинорской...

Вместе с вихрем этих мыслей в сознание Фердинанда ворвался образ юной королевы. На платье её алело кровавое пятно — след, оставленный ладонью герцога... И ещё один, и ещё... Словно кто-то брызгал в девушку кровью... Затем возле Аньела появился Ланделинд в полном королевском облачении и прижал её к груди. Пятна стали расползаться и по его одежде, по ладоням, по лицу, по волосам...

Вдруг всё пропало, и лишь там, где мгновение назад стояли юные супруги, осталась лежать голубая атласная лента. С трудом ступая по липкому полу, Фердинанд подошёл к ней и поднял. На ладонях молодого человека выступили кровавые пятна. Он попробовал отбросить ленту, но не сумел, зато через несколько секунд руки его оказались испачканы в крови до самых локтей.

Вспыхнул свет: нестерпимо яркий, опаляющий лицо. Рево изо всех сил зажмурился, а когда вновь открыл глаза, увидел, что лента обратилась в пепел — и его руки тоже...

Фердинанд закричал — и проснулся. Первым делом поглядел на ладони. Убедившись, что с ними всё в порядке, шумно выдохнул.

Дверь распахнулась. В комнату заглянул встревоженный Жосс.

— Что случилось?

— Ничего, — сев на кровати, с напускным безразличием ответил Рево.

— А мне показалось, ты кричал....

— Померещилось, должно быть. Да и если кричал, что тут такого? И вообще, — тут Фердинанд прикрыл рот ладонью, словно стараясь подавить зевоту, — не мешай. Я спать хочу.

Жосс с подозрением посмотрел на него, а затем вышел из комнаты и осторожно притворил дверь.

Фердинанд вновь опустился на подушку, но вскоре понял, что едва ли сумеет вновь уснуть. Тогда он заложил руки за голову и принялся размышлять.

Что это был за кошмар? Откуда взялся? Порождение он больного сознания или же предупреждение, ниспосланное самими богами? А может, виной всему проделки демона лжи и коварства Эстарота? Жрецы говорят, будто он способен проникать в сновидения и вместе с Эстекуром доводить человека до безумия. Правда, сперва нужно найти негодяя, который совершил бы сложный магический ритуал... Но даже если допустить, что не тёмные силы всему виной, а светлые, о чём они хотели сказать?

Положим, не столь уж трудно понять, из-за чего одежда юных короля и королевы была выпачкана в крови. Ясное дело, небеса хотят предупредить: им грозит какая-то опасность... Хотя, быть может, светлые духи предначертали им не славные деяния, а страшные? Вдруг Ланделинд утопит Алленор в крови?.. Глупости! Он никогда не станет жестоким правителем — этот не по годам мудрый юноша! Или станет?..

Фердинанд в сердцах ударил кулаком по кровати.

"Ах, не так всё просто! Годерик в детстве тоже был совсем иным, не таким, как сейчас!"

И зачем во сне вдруг появилась голубая лента? Та самая, которую обронил барон Хельменфельд и которая, несомненно, принадлежала его любовнице. Отчего она почернела, обратилась в пепел? И по какой причине руки самого Фердинанда оказались сожжены? Неужели ему предначертано совершить какое-нибудь страшное злодеяние?

Молодой человек вскочил на ноги, несколько раз метнулся из угла в угол, а затем бросился в комнату Энгерранда. Тот, конечно, сразу отметил про себя встрёпанный вид друга, лихорадочный блеск глаз, но ничем не выказал своего изумления и ограничился лишь парой слов:

— Что стряслось?

Выслушав сбивчивый рассказ Фердинанда, он насмешливо фыркнул:

— Не знал, что ты веришь в сновидения.

— В такие — верю! — выдохнул Рево.

— И зря.

— Пойми, боги хотели нас о чём-то предупредить!

— О чём?

— Не знаю!

— Тогда не ломай голову понапрасну, а лучше задайся вопросом, какой смысл был посылать предупреждение тебе, если лента хранится у меня? Вот здесь, — Энгерранд похлопал себя по груди, — у самого сердца, будто владелица её — моя любовница, а вовсе не сеньора Хельменфельда! Это я думаю о ней каждую минуту, а не ты!

Уверенность, звучавшая в словах приятеля, передалась Фердинанду, и губы его невольно расплылись в улыбке.

— Так-то лучше! — кивнул Энгерранд. — Выброси всё из головы и выспись как следует, если не хочешь завтра, во время похорон, упасть замертво.

Рево последовал совету приятеля. На сей раз ни один кошмар не потревожил его, и рассвет молодой человек встретил бодрым как никогда.

Облачившись в траурное одеяние, Фердинанд поспешил к дому Ланделинда. Юный король встретил его весьма благосклонно и даже улыбнулся уголками губ. Многие придворные заметили это и почувствовали укол зависти, а граф Артландский даже шепнул одному из своих баронов, что не слишком-то прилично выказывать радость, находясь в нескольких шагах от ложа с телом отца. Так думал и сам Рево, поэтому предпочёл затеряться в толпе.

Похороны произвели на молодого человека тяжёлое впечатление: ему чудилось, что все вокруг думают лишь о собственной участи, о том, как бы не разгневать нового государя, а может, и стать новыми королевскими любимцами.

Домой Фердинанд вернулся в самом скверном расположении духа, поэтому Жоссу и на сей раз не удалось выслушать до конца рассказ о маскараде, да и о прощании с государем Хильдебертом тоже. Видя, как опечален слуга, Энгерранд сжалился над ним и поведал всё, что знал о трагедии в доме принца. А поскольку знал он не намного меньше Рево, Жосс сумел-таки утолить своё любопытство.

На следующее утро друзья завтракали вдвоём — Фердинанд не пожелал выходить из своей комнаты. Долгое время они молчали, но вдруг слуга склонился над столом и прошептал:

— Слушай, Энгерранд, мне что-то невдомёк: почему Фердинанд так горюет? Конечно, государь Хильдеберт был добр к нам, да и старый барон любил хвастать, что, мол, долгое время служил королю верой и правдой и стал бы главным его любимцем, если бы пожелал, — а мой господин слов на ветер не бросал. Но так мучиться, так убиваться... Не понимаю!

— А по-твоему, нужно радоваться.

— Да. Когда принц спешил на встречу с невестой, он не раз намекал, что считает Фердинанда другом и хотел бы видеть среди своих приближённых.

— Неужели?

— Клянусь, я ничего не выдумываю! Монсеньор...

— Государь, — поправил приятеля Энгерранд.

Тот пропустил замечание мимо ушей:

— ...Ланделинд сказал даже, что мечтает отправиться вместе с Фердинандом в Фотланд и побывать в нашей горной долине.

— Принцы часто забывают обещания, — заметил Энгерранд, — особенно когда становятся королями.

Но стоило молодому человеку усомниться в твёрдости намерений Ланделинда, как в комнату вбежал возбуждённый Герберт и закричал что было мочи:

— К нам прибыл посланец принца! — Затем добавил куда тише: — То есть... государя...

Следом за мальчишкой появился барон ди Эрн собственной персоной. Вид у новоиспечённого камергера был необычайно важный и самодовольный. Мужчина так выпячивал брюхо, что новенький кафтан в любую секунду готов был лопнуть.

Энгерранд встал и отвесил почтительный поклон. Барон на приветствие не откликнулся и сразу приступил к делу:

— Где сеньор Фердинанд? Этот болван, — указал он на Герберта, — говорил, будто отведёт прямо к нему, но зачем-то притащил сюда.

Глаза мальчишки заблестели от слёз.

— Не ругайте моего слугу, — бесшумно войдя в комнату, произнёс Фердинанд. — Ручаюсь, любой растерялся бы при виде первого камергера!

Недовольство Эрна вмиг испарилось, и он воскликнул:

— Ох, я так счастлив встрече с вами! Страшно рад!

Молодой человек посмотрел на ключ, украшавший грудь барона, и с притворной завистью произнёс:

— Государь столь щедро наградил вас, а я лишь сейчас узнал об этом. Примите мои поздравления!

— Благодарю... — смутился Эрн. — До сих пор не могу в это поверить... Но не завидуйте мне, нет, не завидуйте! Уверен, наш добрый государь и для вас приготовил достойную награду.

— В самом деле?

Барон протянул Фердинанду свёрнутый в трубочку лист пергамента:

— Послание от государя!

Молодой человек пробежал взглядом несколько строк и с улыбкой произнёс:

— А ведь вы оказались правы! Знаете, о чём здесь говорится? Меня просят немедленно явиться в Хард. Конечно, я сию минуту отправлюсь туда!

Выслушав это обещание, Эрн раскланялся и, пожелав Фердинанду удачи, удалился. Едва за ним закрылась дверь, Энгерранд затряс ладонью у себя перед носом и вскричал:

— Фу, до чего же омерзителен этот любимец королей! И за что государь Хильдеберт был к нему так благосклонен? Почему Ланделинд вздумал сделать камергером? Хотелось бы мне, чтобы Эрн оказался убийцей, но, к несчастью, это невозможно! Заискивать перед теми, кто имеет хоть какую-то власть, и унижать слабых — вот всё, на что он способен. Держи ушки на макушке, Фердинанд! Если окажется, что король не намерен пролить на твою голову золотой дождь, барон теми зубами, которые минуту назад обнажал в улыбке, вцепится тебе в глотку.

— Я и сам это знаю, — усмехнулся Рево.

Придя в замок, Фердинанд направился в залу для приёмов — он решил, что именно там король должен встречаться со своими подданными. Однако, к изумлению молодого человека, стражники, стоявшие у дверей, заявили, что не видели государя с самого утра. Тогда Рево поспешил к покоям Ланделинда — и вновь потерпел неудачу.

— "Что за шутки? — раздражённо подумал он. — Неужели я был приглашён для того, чтобы поиграть с королём в прятки?"

После непродолжительных раздумий Фердинанд решил отыскать камергера и потребовать у него объяснений, но тут одна из дверей отворилась и в коридоре появился Вальдеберт да Руст.

Рево бросился навстречу барону. Тот, завидев его, распахнул объятия:

— Хо-хо! Вот так встреча! Дайте-ка угадаю, зачем вы пожаловали сюда. Хотите увидеться с государем, верно?

— Так и есть, — ответил молодой человек.

— И, конечно, не можете найти? Неудивительно! — Барон лукаво подмигнул. — Его величество, едва закончился Совет, отправился в библиотеку и не выходит оттуда уже целый час. Представляете? Дед его целыми днями возился с гончими и борзыми, вечно вонял мясом и кровью; отец в юности души не чаял в мечах и доспехах, с утра до ночи просиживал в Оружейной палате. Зато государь Ланделинд закопался в книгах, словно не править Алленором собрался, а учиться в Университете!

Мужчина расхохотался так, что стёкла задрожали. Фердинанд пробормотал:

— Да, занятно... — и быстро зашагал к библиотеке.

Ланделинд в этот час и впрямь походил на прилежного студента, которые, по правде говоря, были большой редкостью: сидел за столом, на котором в несколько стопок были разложены толстые фолианты, и листал книгу с пожелтевшими от времени страницами и расписанной золотом обложкой. Услышав шаги, он быстро поднял голову и с непритворной радостью воскликнул:

— Ах, вот и вы!

Фердинанд поклонился.

— Как хорошо, что вы пришли так скоро! — продолжил юноша. — Я и надеяться на это не смел — вот и решил занять себя чем-нибудь.

Он указал на стопки книг.

— Надеюсь, моё появление не помешало вам? — ответил Рево.

— Напротив, вы пришли весьма кстати. Знаете, что я сейчас читаю? "Хроники Алленора" знаменитого Эбера да Мон, величайшего собирателя легенд о правителях древности — и сплетен о тех государях, в чьи времена ему довелось жить. Конечно, книга эта немного отличается от летописей придворных историков, но отчего-то я верю именно ей. Во всяком случае, когда речь заходит о событиях, которые Эбер да Мон видел собственными глазами. А летописцы... — Ланделинд фыркнул. — Сегодня утром я напомнил им, каким великим правителем был мой отец. Разумеется, так они и запишут в своих трудах.

— На сей раз лгать им не придётся, — заметил Фердинанд.

— Возможно, — ответил юноша. — Но вот в чём беда... Историкам ведь волей-неволей придётся поведать, при каких обстоятельствах я взошёл на престол. Умолчать об этом никак не выйдет. А если над летописями нашими смеются, не верят ни единому слову, зато ловят каждую фразу сплетников, подобных Эберу да Мон, не выйдет ли когда-нибудь, что предки сочтут меня убийцей?

— Что вы, государь! — потрясённо воскликнул Рево. — Кому может прийти в голову такая безумная мысль?

— Если преступник не будет найден, простонародью это покажется подозрительным. Поползут слухи, из них вырастут легенды, а после какой-нибудь новоявленный Эбер да Мон напишет в своей "Хронике": "Короля Хильдеберта убил собственный сын..." И даже отыщет доказательства! Упомянёт вскользь, что несчастье стряслось в моём доме, что по какой-то причине не маскарад не явились стражники государя, которым надлежит всюду его сопровождать... — Ланделинд немного помолчал, затем проворчал: — Да, капитан Геральд оказал мне добрую услугу. И чем только думал?

— Наверное, он просто выполнял приказ государя Хильдеберта.

— И тем самым нарушил свой долг? — сдвинул брови юноша. — Не оправдывайте сеньора Геральда, не нужно! Он всегда казался мне человеком не слишком смелым, да и не слишком умным тоже. А я хочу, чтобы трон мой окружали люди, которым я всецело могу доверять... Понимаете, что я хочу сказать?

— Да, — со вздохом ответил Рево.

— И что скажете?

— Не знаю...

— Разве же вы не рады служить мне?

— Я с готовностью отдам за вас жизнь, — ответил Фердинанд, — однако не могу похвастать, будто она дорого стоит. Чтобы защищать государя, нужно владеть оружием лучше всех в королевстве, а я не слишком-то умело обращаюсь со шпагой.

— Главное оружие человека — его смелость!

— К несчастью, мне ещё ни разу в жизни не довелось подвергнуть свою отвагу настоящему испытанию...

— А вы скромны, — произнёс Ланделинд. — И благоразумны.

— Просто предпочитаю не ввязываться в дела, которые могут оказаться мне не по плечу, — с поклоном ответил Рево.

Король усмехнулся:

— Что ж, спасибо за откровенность, сеньор Фердинанд! Надеюсь, другие придворные последуют вашему примеру и не станут лезть из кожи вон, только бы убедить меня в своей верности. Вам-то я доверяю, а вот им — едва ли...

С этими словами он вновь взял в руки "Хроники" Эбера да Мон и погрузился в чтение. Фердинанд понял, что на этом разговор окончен.

Выйдя из библиотеки, молодой человек постоял некоторое время в задумчивости. Мысли его были не слишком весёлыми. Пусть Ланделинд и не выказал ничем своей обиды, не могло быть никаких сомнений в том, что столь решительный отказ задел его самолюбие. Просить о защите — и получить в ответ жалкие оправдания: мол, я боюсь оправдать вашего доверия, поэтому, государь, терпите и дальше глупого и трусливого Геральда. Да здесь попахивает оскорблением!

Рассуждениями своими Фердинанд поспешил поделиться с друзьями. Жосс, выслушав его рассказ, горько вздохнул, а Энгерранд расхохотался:

— Ну всё! Теперь держись. Скоро ты узнаешь, каковы клыки у барона ди Эрн, да и у других придворных тоже. А о том, насколько остры зубы у нашего юного короля, можно судить уже сейчас. Удивительно даже, как он до сих пор ухитрялся их скрывать. Боюсь, через пару лет о благородном принце Ланделинде, таком чистом и кротком, никто и не вспомнит, зато все будут трепетать перед Его величеством Ланделиндом, страшным и свирепым.

— Прекрати! — поморщился Рево. — Будь всё, как ты говоришь, я уже сейчас томился бы в темнице.

— Значит, ты зачем-то нужен ему, — возразил Энгерранд. — А нужными людьми, понятное дело, так легко не разбрасываются. Думаю, Ланделинд не отказался от своих намерений. Не удалось сейчас — придумает ещё что-нибудь. Хитёр, демон! Расчётлив!

И почесав затылок, он добавил:

— Пожалуй, мы ещё успеем соскучиться по государю Хильдеберту. Добрейший был человек...

Глава 3

Вечером Энгерранд получил послание от господина Бертгарда. Градоначальник просил его немедленно явиться во Дворец правосудия.

— Хм! — пробормотал молодой человек. — Положим, я приду. А обратно как буду возвращаться, если к тому времени уже дадут сигнал к тушению огней? Мне совсем не хочется очутиться в тюрьме, а уж получить кинжал в спину — и подавно...

Гонец выслушал эту речь с бесстрастным видом. Повздыхав ещё немного, Энгерранд набросил на плечи свой любимый плащ и поплёлся в обиталище господина Бертгарда. Время от времени он вновь начинал ворчать, однако на стражника это не производило никакого впечатления.

"Смотри-ка! — с одобрением подумал молодой человек. — Оказывается, у градоначальника ещё есть люди, на которых можно положиться. Побольше бы таких!"

Едва Энгерранд переступил порог залы, господин Бертгард вскочил на ноги, словно подброшенный невидимой пружиной, и вскричал:

— Наконец-то! Я уже начал терять терпение!

— Я спешил изо всех сил, — заверил его молодой человек. — Но почему вы так взволнованы? Стряслось что-то необычайное?

— О да! — воскликнул господин Бертгард и указал на какие-то предметы, лежавшие на столе. — Взгляните, что нашли мои люди несколько часов назад!

— Это же... — Молодой человек подался вперёд. — Это кинжал, которым убили сеньора Герберта...

— Не совсем.

— ...и плащ — точь-в-точь, как на убийце!

— Плащ этот мои люди сняли с какого-то головореза, чей труп выбросило на берег Ривьеры. А в брюхе у него торчал кинжал.

— Ну и ну! — вымолвил Энгерранд. — Как же такое могло случиться? На клинке ведь даже пятна есть. Выходит, он тоже был отравлен. Выходит, оба кинжала принадлежали одному человеку — тому, кто убил герцога?

— Полагаю, да, — потирая ладони, ответил градоначальник.

Молодой человек какое-то время помолчал, несколько раз прошёлся по зале, поглядел на снующих у стен Дворца правосудия горожан, и этого хватило ему, чтобы вновь обрести здравомыслие.

— Странно, — сказал он. — Мессер Этельред говорил, будто создание подобного оружия стоит громадных денег. Кинжалов в наших руках уже два. Выходит, злодей обладает поистине сказочными сокровищами. Вы знаете такого человека? Я — нет. Да и какой знатный сеньор, кроме, быть может, графа Артландского, станет размахивать направо и налево магическим клинком? И не кажется ли вам странным, что день убийства герцога злодей решил вновь взяться за оружие? — Глаза молодого человека блеснули. — Да, похоже, я начинаю понимать...

Градоначальник с надеждой посмотрел на собеседника. Тот продолжил:

— Сразу несколько человек — и даже герцог Греундский — во время маскарада нарядились в костюмы "демонов". Один из них украл медальон — будем полагать, что именно за артефактами охотится злодей, — другой помог сообщнику бежать. Выбравшись из дома, они встретились — и завязалась драка. Почему, спрашивается?

— Наверное, тот, кто приказал убить герцога, решил избавиться от свидетеля, — предположил господин Бертгард.

Энгерранд покачал головой:

— Тогда он всех приказал бы убить. Не в этом дело... У мертвеца нашли какое-нибудь оружие?

— Нет. Однако ножны на его поясе были пусты.

— Ну и дела! — рассмеялся молодой человек. — Тогда этот "демон" никак не мог участвовать в убийстве сеньора Герберта!

— Проклятье, я ничего не могу понять! — простонал господин Бертгард.

— Представьте, как сложно пронести на маскарад, где любое оружие запрещено, даже один кинжал. Что вы сделали бы, замыслив убийство? Я, скажем, дал бы по кинжалу двум своим людям...

— И на самом деле убил герцога один человек, а медальон с шеи снял совсем другой! — радостно воскликнул градоначальник.

— Точно! И если бы государь не стал использовать магический медальон, а просто приказал обыскать "демонов", он ничего не обнаружил бы и решил, что убежал тот самый злодей, который совершил убийство.

— Ловко...

— Ещё бы! Ну а дальше, надо полагать, наш незадачливый грабитель явился на встречу, чтобы отдать украденный медальон своему господину или нанимателю, и угодил в ловушку. На него напали, он попробовал защититься. Одного противника убил, что было дальше — одному Аиру известно.

От радости градоначальник захлопал в ладоши, точно мальчишка.

— Всё сходится! — вскричал он. — Я ещё после ритуала у мессера Этельреда решил, что преступник — герцог Греундский. Это он метнул кинжал в сеньора Герберта! А сообщники его...

— О сообщниках и следует подумать в первую очередь, — резко произнёс Энгерранд. — Не странно ли, что герцог, как и они, нарядился в костюм "демона"? Глупость какая-то! Сам же навлёк на себя подозрения! Не слишком-то похоже на хитроумного убийцу...

— Быть может, герцог просто не ожидал, что кто-нибудь обернётся и увидит, как человек его крадёт медальон?

Молодой человек не стал отвечать на предположение собеседника. Тот насупился, но в глубине души и сам понимал, что говорит ерунду. Уж если решился на убийство — нужно подумать о любых мелочах. Это и пятилетнему мальчишке понятно.

Однако задетое самолюбие не только не позволило мужчине признать — в который раз! — свою ошибку, но и заставило решиться на поступок в высшей степени безрассудный.

— Демон меня побери! — прорычал он. — К чему теряться в догадках, если у нас есть два кинжала и плащ? Можно провести новый ритуал — тогда и поймём, верны наши предположения или нет.

— Постойте! — всплеснул руками Энгерранд.

Градоначальник не обратил на этот возглас никакого внимания. Выйдя из залы, он вернулся через минуту, одетый в длинный плащ с капюшоном.

— Куда вы собираетесь идти? — прохрипел молодой человек. — Опять к "верному человеку"? Желаете, чтобы все в столице решили, будто вы знаетесь с магами?

— Мы пойдём к мессеру Ансберту! — ответил господин Бертгард.

Настал черёд Энгерранда злиться. В какой-то миг в голове его даже мелькнула мысль: "И как только подобный глупец стал градоначальником Везерхарда?" — но молодой человек тотчас отбросил её и произнёс с несчастным видом:

— Хорошо, будь по-вашему. Посмотрим, что из этого выйдет.

Градоначальник и сам плохо представлял, о чём собирается говорить с Верховным жрецом. Потребовать провести ритуал? Так мессер Ансберт ответит, что слыхом не слыхивал о столь мерзостных вещах. Спросить, отчего умолчал о магическом клинке, о значении надписи на стене? Да, с этого, пожалуй, и следует начать беседу...

Понемногу в голове господина Бертгарда сложился замысел, достойный, как сам он полагал, демона лжи и обмана, и к дому Верховного жреца мужчина подошёл, будучи всецело уверен в успехе задуманного предприятия.

"Увидите, метр Энгерранд, на что я способен!" — окинув молодого человека насмешливым взглядом, подумал градоначальник и переступил порог. Энгерранд вместе с двумя стражниками, которых прихватил с собою господин Бертгард, остались ждать на улице.

Мессер Ансберт, между тем, вернулся с королевского Совета таким весёлым, каким не был уже очень давно. Ох, как же он позабавился! Двое юных глупцов, граф Минстерский и герцог Греундский, загрызлись так, что самому государю пришлось вмешаться, чтобы их утихомирить; канцлер поддакивал и кивал; Геральд нёс такую чушь, что хотелось зарыдать от смеха; остальные молчали и смотрели на короля, словно бараны... Неудивительно, что к твоим словам, думал священнослужитель, Ланделинд отнёсся с неподдельным вниманием. Конечно, небрежно взмахивал руками, губы поджимал, глаза выпучивал, да только разве его, старого хитреца, который десятки лет боролся с людьми посерьёзнее какого-то венценосного мальчишки, день как взгромоздившегося на трон, напугаешь такими шутовскими повадками? Насмешишь — только и всего.

Вот мессер Ансберт и веселился. А уж когда ему доложили о визите градоначальника, чуть было не расхохотался во всё горло.

"Вот и ещё один глупец явился!" — подумал он — и встретил господина Бертгарда дружелюбной улыбкой.

— Что привело вас в мой дом? За окном мрак, честные люди уже потушили огни...

— Я хочу задать вам вопрос необычайной важности, — ответил градоначальник.

— Спрашивайте, — великодушно махнул рукой Верховный жрец.

Господин Бертгард положил перед ним два кинжала:

— Вы можете сказать кому принадлежало это оружие?

— Кажется, — пожал плечами священнослужитель, — это ваше дело — искать негодяев, которые убивают людей с помощью кинжала и шпаги. Моя задача куда сложнее....

— По-моему, вы хитрите, мессер Ансберт! — выпалил градоначальник. — Уверен, вам прекрасно известно о ритуале, во время проведения которого можно увидеть образ владельца той или иной вещи!

Верховный жрец вздрогнул.

— Так-так! — протянул он. — Какие любопытные вещи я только что услышал. И от кого? От градоправителя, который должен помогать мне в борьбе с заразой, что именуется "тёмной магией", с болезнью, что расползается по Алленору зловещей тучей, затуманивает умы простонародья, заставляет поверить тупую чернь, будто достаточно пробормотать пару заклинаний, бросить щепотку-другую порошка, состряпать вонючее зелье — и обрести здоровье, счастье, богатство... И власть, конечно... Но эти бестолковые людишки не могут понять одну простую вещь: за помощь свою тёмные силы запрашивают непомерную цену. Вам ли не знать, какие страсти бушуют в недрах Везерхарда! В каждом уголке Алленора льётся кровь — и демоны посасывают её, словно какой-нибудь барон — вино. Людские страсти и желания — вот их пища, человеческие души — награда, за которую они готовы биться с Семью богами целую вечность. Уже давно император демонов добился бы своего, не соверши подвиг Хильперик Отважный. И мы, люди, волею небес наделённые властью, должны понимать: когда-нибудь, возможно, нам самим придётся пролить собственную кровь, чтобы зло не восторжествовало... Чтобы сберечь жизнь на земле...

— Прекрасная проповедь, — одобрительно произнёс господин Бертгард. — Только вот на вопрос мой вы так и не ответили.

Мессер Ансберт сокрушённо покачал головой:

— Вы, похоже, не поняли ни слова из моей речи. Что ж, скажу ещё раз — яснее: градоначальник Везерхарда должен бороться с тёмной магией, а не увлекаться ею.

— А что мне делать, — возразил господин Бертгард, — если никто не желает мне помочь? Если люди, которые смыслят в магии во сто крат лучше меня, ни слова не говорят о магических ритуалах, которые так пригодились бы в поисках убийцы, и делают вид, будто не поняли значения надписи на стене? И как же быть, если вы до сих пор, даже увидев кинжалы, не сказали, что они напитаны магией?!

Поглядев на собеседника, градоначальник не без удовольствия отметил, что лицо того исказилось от гнева.

— Это уж слишком! — сжал кулаки Верховный жрец. — За такие речи... за такие слова...

— Что вы сделаете со мной? — вызывающе спросил господин Бертгард. — Отправите на костёр?

— Нет. Кару для вас пусть выберет король...

— Чудесно! — пожал плечами градоначальник. — Идите к государю. Сомневаюсь, впрочем, что у вас что-нибудь получится. Ни вы, ни мессер Гумберт, похоже, не стремитесь поймать злодея, а Его величество Ланделинд не настолько глуп, чтобы чинить расправу над единственным человеком, способным докопаться до истины и выяснить, кто убил герцога Эстерского и сеньора Хельменфельда.

Взяв со стола магические кинжалы, мужчина резко развернулся и направился к двери, однако у порога его настигло шипение Верховного жреца:

— Кажется, я знаю, кто посвятил вас в тайны тёмной магии. Метр Энгерранд, верно? Мальчишка, который клялся, будто ничего не знает и знать не желает, а на самом деле, похоже, осведомлён обо всём не хуже Гильберта Лотхардского.

Господин Бертгард фыркнул в ответ, а затем вышел из комнаты. Оказавшись на улице, он первым делом встретился взглядом с Энгеррандом. Молодой человек был печален, словно заранее знал, чем окончится беседа с Верховным жрецом. Градоначальник невольно опустил взор, но тотчас гордо выпрямился и вздёрнул подбородок. Неужто он должен чувствовать себя виноватым перед каким-то мальчишкой?

— Вы добились чего-нибудь? — тихо спросил Энгерранд.

— Конечно.

— Это добрая новость, — кивнул молодой человек и умолк.

Некоторое время спутники шагали рядом, не произнося ни слова, но в конце концов градоначальник не вытерпел.

— Я спросил у Жреца про ритуал, — зашептал он, — и мессер Ансберт пришёл в ярость; потребовал объяснить, отчего ни слова не сказал про магический клинок — разъярился пуще прежнего и вновь ничего не ответил. Зато ничуть не удивился, увидев два кинжала. Даже бровью не повёл...

Без труда догадавшись, к чему клонит господин Бертгард, Энгерранд усмехнулся:

— У мессера Ансберта... простите, что рассуждаю об этом с такой лёгкостью... имелась только одна причина желать смерти герцога Эстерского — магический медальон. Я на собственной шкуре убедился, с какой силой Жрец хочет заполучить артефакты, — не знаю, правда, зачем ему это нужно... У барона Хельменфельда медальон был — он погиб. У герцога Эстерского, скорее всего, тоже... Думаю, разумнее всего будет узнать, у кого хранятся остальные пять, пока убийца вновь не взялся за дело...

— Вы правы! — радостно ответил градоначальник. — Я и сам думал об этом!

"Ну, так и займись поисками, — мысленно обратился к нему молодой человек, — а я, пока ты не натворил новых глупостей, попробую выяснить имя владелицы ленты, которую так неосмотрительно обронил барон Хельменфельд. Видимо, дальше ждать нельзя..."

Глава 4

Когда Энгерранд сообщил Жоссу о намерении сходить к метру Гвидо и узнать, возможно ли встретиться с купцом, поставляющим ко двору ткань, слуга чуть не задохнулся от счастья. Значит, он опять увидит прекрасную Жорсанду, а может, и перекинется с девушкой парой-тройкой фраз?..

Впрочем, Жосс не желал, чтобы друзья догадались о его чувствах, поэтому с безразличным — так он, во всяком случае, надеялся — видом спросил:

— Надумал-таки взяться за дело по-настоящему?

— Да, — ответил Энгерранд.

— И правильно! Давно пора! — Умолкнув на несколько секунд, слуга покосился по сторонам, прокашлялся, и лишь затем осторожно спросил: — Когда мы пойдём к метру Гвидо?

— Завтра утром. Незачем откладывать разговор... Надеюсь, метр Гвидо сам проводит меня к этому важному купцу или уж, по крайней мере, расскажет, как его найти.

Слуга встревожился.

— "Меня"? — переспросил он. — Почему ты так говоришь? Мы ведь пойдём вместе? Нельзя отправляться к метру Гвидо одиночку.

— Почему? Разве он — разбойник или убийца? Или ты боишься, что я не найду дорогу? Напрасно...

Жосс сжал кулаки и решительно заявил:

— Метр Гвидо не примет тебя — вот и всё! Думаешь, у него есть время на разговоры с человеком, которого он видел раз в жизни?

В словах этих имелась изрядная доля здравого смысла, поэтому Энгерранд не стал и дальше насмехаться над приятелем.

— Хорошо, — согласно кивнул он. — Готовься. Завтра будешь моим проводником, иначе я непременно затеряюсь в дебрях Везерхарда.

Слуга поспешно отвернулся, чтобы скрыть торжествующую улыбку на своих губах...

Всю ночь Жосс, в душе которого боролись надежда хоть одним глазком увидеть дочь метра Гвидо и страх, что даже в этой крохотной частице счастья ему будет отказано, ворочался на кровати. За окном сверкали молнии, рокотал гром, на землю падали тяжёлые капли дождя, но ближе к рассвету поднялся ветер, разогнал облака — и в комнату хлынули лучи восходящего солнца.

Молодой человек счёл это добрым предзнаменованием. За столом, позабыв свои ночные страхи, он болтал без умолку, не давал никому и слова сказать. Фердинанд и Энгерранд обменивались насмешливыми улыбками, но слуге не было до этого никакого дела. Пусть ухмыляются! Главное, что вскоре он увидит прекрасную купеческую дочь...

Через час друзья подошли к дому метра Гвидо. Хозяин встретил молодых людей у порога, словно был предупреждён об их визите. На лице его читалась такая скорбь, что сердце Жосса едва не выпрыгнуло из груди.

— Что с вами? — спросил Энгерранд. — Надеюсь, не случилось никакого несчастья?

Мужчина ответил со вздохом:

— Как сказать...

— О боги! — внезапно лишившись голоса, пискнул Жосс.

— Не бойтесь! — произнёс купец. — Никто не заболел, не умер — просто всем моим чаяниям пришёл конец... А я-то, болван, размечтался, как мальчишка!

Жосс поднял взгляд к небу и зашептал благодарственную молитву, Энгерранд, напротив, стал мрачен.

— Значит, дела ваши идут не слишком удачно?

— Плохо, очень плохо! — со страдальческим видом вскричал метр Гвидо. — Представьте только, молодые люди, после смерти короля Хильдеберта я отчего-то решил, что метра Вельгарда, этого ненасытного хищника, лишат хотя бы части его привилегий. Ан нет! Юный государь, похоже, наслушался дурных советов, и теперь негодяй Вельгард станет настоящим королём среди торговцев! В сущности, это ещё можно было бы пережить, но среди его друзей по какой-то странной случайности оказались все мои враги... Право, не знаю, как быть!

— Слова ваши приводят меня в отчаяние, — сказал Энгерранд. — Откровенно говоря, я надеялся с вашей помощью добиться встречи с метром Вельгардом и расспросить его об одной вещице...

— Помню! — кивнул купец. — Об атласной ленте.

— ...но поскольку ни с того ни с сего явиться к метру Вельгарду и начать задавать ему вопросы было бы поступком слишком дерзким, я надеялся заручиться вашей поддержкой. Но теперь...

— Не беда! — грустно рассмеялся мужчина. — Я помогу вам... Впрочем, нет. Скорее, вы окажете мне услугу.

— Какую? — удивился молодой человек.

— Метр Вельгард, — пояснил метр Гвидо, — любит, когда ему оказывают внимание, и если я преподнесу какой-нибудь подарок, поступок этот, быть может, сослужит мне добрую службу.

— Прекрасная мысль! — воскликнул Энгерранд. — Я готов хоть сию минуту отправиться на приём к "королю торговцев" и передать ему ваше подношение, да ещё и произнести речь, после которой метр Вельгард станет считать вас вернейшим своим союзником.

Купец улыбнулся:

— Нет, лучше я сам напишу письмо...

Мужчина не стал терять времени понапрасну, и вскоре послание — а вместе с ним и подарок — оказались в руках Энгерранда. Проводив молодых людей до порога, купец окинул их таким взглядом, точно отправлял на смерть, и шепнул:

— Когда всё закончится, пришлите мне весточку. Должен же я знать, как принял вас метр Вельгард...

— Непременно! — заверил его Энгерранд.

Друзья поспешили к жилищу могущественного купца. Энгерранд был задумчив, Жосс печален — он потерял всякую надежду встретиться с Жорсандой.

Дом — или, скорее, дворец — метра Вельгарда высился в самом сердце квартала Знати и выглядел даже внушительнее многих своих "знатных" соседей, однако подойдя поближе, молодые люди увидели, что первый его этаж занимают всевозможные лавчонки, а во внутреннем дворе царит такая страшная суматоха, какую ни за что не встретишь в обиталище аристократа.

Приятели едва смогли пробиться сквозь толпу слуг и работников и добрались до дверей. Там их встретил свирепого вида охранник и спросил, кто они такие и зачем явились в дом метра Вельгарда. Энгерранд с надменным видом назвал своё имя и получил в ответ небрежный кивок.

— Я здесь по просьбе метра Гвидо, — процедил он сквозь зубы. — У него есть важное дело к вашему господину. Суть дела изложена в этом послании.

Привратник наморщил лоб.

— "Метр Гвидо"?.. Хорошо, давайте сюда бумагу. Я передам её господину.

— Ещё чего! Вы полагаете, я доверю столь важное письмо какому-то лакею? Что за глупость!

— Хорошо, — прорычал привратник. — Я доложу о вас господину.

Когда он удалился, Энгерранд пробормотал:

— Странный молодчик... Я-то думал, что торговец и его слуги должны располагать к себе посетителей, а этот, клянусь Авиром, отпугнёт кого угодно! Не хотелось бы встретиться с таким в подворотне...

Прошло десять минут, прежде чем лакей вернулся.

— Господин согласился принять вас, — мрачно сообщил он. — Следуйте за мной.

Слуга провёл гостей через несколько комнат, битком набитых народом, свернул в один коридор, в другой, в третий — и очутился в громадной галерее, залитой солнечными лучами. Вдоль стен стояли прилавки, и возле них толпились сотни покупателей, богато одетых, возбуждённых, алчно разглядывающих товары... Чего там только не было! Дорогие ткани, расписные ковры и портьеры, склянки с редкими благовониями, пузатые кувшины, чаши, вазы, золотые и серебряные блюда, кинжалы, шпаги, пояса, пряжки, шнуры... И книги. Редкое множество книг! На мгновение Энгерранд забыл о цели своего визита — так ему захотелось остановиться возле одного из прилавков и полистать какой-нибудь фолиант...

"Что за чудеса скрываются под крышей этого дома! — подумал молодой человек. — Здесь была куплена атласная лента — сомнений нет никаких..."

— Останься в галерее, — шепнул он Жоссу.

Тот поднял на приятеля взгляд, ошалелый от всего увиденного, и беззвучно ответил:

— Хорошо.

Следуя за провожатым, Энгерранд поднялся на третий этаж, преодолел узкий мрачный коридор, затем ещё один... Слуга остановился возле массивной двери, отворил её — и отшатнулся. В проёме стоял, усмехаясь, молодой мужчина. Лицо его покрывала короткая борода, в глазах поигрывали лукавые искорки.

— Благодарю, — сказал незнакомец и, прошествовав мимо ошарашенного лакея, неторопливо зашагал по коридору.

Энгерранд проводил его задумчивым взглядом.

Придя в себя, слуга проскользнул в комнату. Через несколько секунд до слуха молодого человека донёсся пронзительный голос:

— Пусть войдёт!

Справедливо решив, что слова эти относятся к нему, Энгерранд переступил порог и, преодолев прихожую длиной в несколько шагов, очутился в большой квадратной комнате. Свет едва пробивался сквозь забранное решёткой оконце, стены были обиты серой тканью, в углах клубился сумрак. Посреди помещения высился дубовый стол. За ним восседал метр Вельгард — мужчина лет сорока, с выбивающимися из-под шапочки чёрными, словно смоль, волосами, носом, похожим на клюв хищной птицы, длинным выпирающим вперёд подбородком, высоким лбом. На пришельца он смотрел настороженно, точно волк; верхняя губа при появлении гостя слегка приподнялась, будто купец готов был в любой миг угрожающе оскалить зубы.

— Садитесь, — не ответив на учтивый поклон Энгерранда, сказал купец. — Что нужно от меня метру Гвидо?

"Ого! — подумал молодой человек. — Вот прирождённый делец! Ни единого лишнего слова..."

Поэтому и сам он ничего не ответил, лишь подошёл к столу и положил перед купцом письмо метра Гвидо и небольшой ларец, в котором лежал подарок.

"Король торговцев" пробежал глазами послание, заглянул под крышку ларчика — и одобрительно улыбнулся:

— Вижу, с метром Гвидо можно вести дела. Так ему и передайте... У вас всё?

— Нет, — ответил Энгерранд.

— Что ещё?

— Я хочу показать вам одну вещицу.

— Зачем?

Энгерранд запустил руку в карман, но какое-то предчувствие остановило его.

"Нет, постой! — решил молодой человек. — Если уж ты господину Бертгарду до сих пор не доверился, не стоит быть чересчур откровенным и с метром Вельгардом..."

Вслух он произнёс:

— Я никогда не помел бы потревожить вас, но дело у меня необычайно важное. Уверен, лишь такой человек, как вы, способен мне помочь...

— Да говорите уже! — проворчал купец.

— Некоторое время назад какие-то негодяи убили моего друга. Жестоко, бесчестно, под покровом ночи. Я поклялся найти злодеев, однако попытки мои, несомненно, потерпели бы не удачи, не вмешайся в это дело счастливый случай. Среди вещей моего несчастного товарища я обнаружил весьма дорогую вещицу — одну из тех, что можно купить лишь у вас. Несомненно, принадлежала она женщине, а поскольку приятель мой имел среди дам немалый успех...

— Рассказ ваш — полная чушь, — оборвал молодого человека метр Вельгард. — Любовница была знатной дамой? Значит, вы, простолюдин, дружили с аристократом? Погибни какой-нибудь знатный сеньор, я первым узнал бы об этом, только вот никто на ум не приходит. Разве только сеньор Хельменфельд... Вы рылись в вещах покойника? Чудесно! Даже наёмные убийцы не позволяют себе такого. По правде говоря, мне хочется вышвырнуть вас отсюда...

Купец наградил Энгерранда презрительной усмешкой, которая, как и ожидал молодой человек, оказалась похожа на звериный оскал.

— Но вы ведь даже не спросили, что за вещицу я нашёл!

— А это важно?

— Конечно!

— Тогда скажите.

Энгерранд пристально посмотрел на купца и произнёс:

— Это был кошель.

— Что? — переспросил метр Вельгард. Он, казалось, ожидал совсем других слов.

— Да, кошель, — повторил молодой человек. — Как две капли воды похожий на те, что я видел на прилавках в вашей галерее. Бархатный, расшитый золотом, усыпанный самоцветами... Впрочем, вижу, вопрос свой вы задали из обыкновенного любопытства, а помогать мне не намерены. Значит, и оставаться здесь больше незачем.

Энгерранд покинул комнату. Провожатый ждал у дверей, однако молодой человек даже не посмотрел на в его сторону и стремительно зашагал прочь.

— Куда же вы? — насмешливо прокричал слуга. — Заблудитесь!

Предсказание это не сбылось: через пару минут Энгерранд уже очутился у входа в галерею и остановился, чтобы перевести дух, а заодно понаблюдать за тем, что происходит возле прилавков. Вскоре взор его отыскал среди покупателей Жосса. Тот с видом знатока разглядывал кинжал с украшенной драгоценными камнями рукоятью. Неподалёку компания разряженных в пух и прах щёголей спорила о чём-то с продавцом благовоний.

Внезапно на глаза молодому человеку попались герцог Греундский и Адальгис. Годерик со скучающим видом смотрел по сторонам, сестра его осторожно касалась пальцами разложенных на столе тканей — алых, зелёных, жёлтых, голубых...

Энгерранд проскользнул в галерею, пробрался сквозь толпу и шепнул Жоссу:

— Видел герцога?

Слуга вздрогнул от неожиданности:

— О боги! Ты напугал меня... Конечно, видел.

— Давно они здесь?

— Появились ровно в ту минуту, когда ты ушёл вместе с привратником. Сперва с ними были двое слуг, но вскоре исчезли. Куда — не знаю.

— Тебя герцог заметил?

Жосс развёл руками:

— Сложно сказать. Мне показалось, будто увидели, но подходить не стали. Да и зачем им это, в самом-то деле? Я ведь простой слуга...

На этом разговор прекратился. Друзья смешались с толпой и вскоре очутились на улице. Тогда Энгерранд с улыбкой промолвил:

— Теперь ты можешь смело отправляться к метру Гвидо, чтобы сообщить радостную весть. "Король торговцев" принял подарок с благосклонностью.

— А лента? Про неё ты узнал что-нибудь?

— Нет.

— Ну вот!.. — огорчился Жосс.

— Зато я выяснил кое-что другое. Метр Вельгард сразу догадался, о чём я хотел его спросить. Похоже, он прекрасно обо всём осведомлён. Не странно ли это?

— Наверное, странно, — машинально ответил слуга.

Узнав, что встреча с купцом ни к чему не привела, он тотчас потерял интерес ко всему, кроме новой встречи с метром Гвидо. Вдруг на сей раз прекрасная Жорсанда всё же покинет свою комнату ради встречи с человеком, который, быть может, спас её отца от смерти?

Энгерранд догадался, о чём думает приятель.

— Поторапливайся, — похлопал он Жосса по плечу. — Метр Гвидо ждёт тебя.

На этом друзья расстались: слуга со всех ног помчался к мосту через Везер, Энгерранд медленно побрёл к набережной — ему хотелось ещё раз хорошенько обдумать свою беседу с метром Вельгардом. Неужели купец и впрямь обо всём догадался? Но ведь тогда ему, быть может, известно имя любовницы Хельменфельда... Да и хвастливая фраза — мол, я первым узнал бы о гибели любого аристократа — была произнесена неспроста...

Внезапно молодой человек ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Посмотрел через плечо, однако никого не увидел.

— Так-так! — пробормотал он. — Занятно...

Энгерранд продолжил всё так же неторопливо идти вперёд. Очутившись у самой Ривьеры, он постоял некоторое время, притворившись, будто бездумно смотрит на быстрые, мутные воды, затем осторожно скосил взгляд в сторону и заметил нескольких мужчин, которые прогуливались у реки с видом слишком беззаботным, чтобы это не вызвало у молодого человека подозрений.

Заложив руки за спину, Энгерранд двинулся навстречу незнакомцам, прошёл мимо и, достигнув площади Сватовства, свернул в один из переулков, где ютились лавчонки мелких торговцев.

Побродив по ним с полчаса, молодой человек не оглядываясь зашагал к отелю Рево. В нескольких шагах от дверей он будто бы случайно столкнулся с каким-то прохожим, обернулся, чтобы произнести слова извинения, и заметил на некотором отдалении фигуры незнакомцев, которых уже видел возле реки.

— Соглядатаи? — улыбнулся он. — А может, даже убийцы? Что ж, будем осторожны...

Глава 5

К любым вещам, даже самым удивительным, понемногу привыкаешь. Вот и Энгерранд, вернувшись домой после истории на развалинах старого замка, во время которой загадочный незнакомец спас его и Жосса от гибели, как ни в чём не бывало улыбнулся дяде и с аппетитом набросился на еду. Теперь он уже не дрожал от страха при воспоминании об отвратительном ритуале, не вздрагивал, представляя себе барона да Рево, облачённого в чёрный плащ, а вместо этого думал, словно о делах повседневных, будничных: "Наверное, отец Фердинанда изображал Эстельфера... Значит, обряд этот был посвящён императору демонов..."

Непонятно только, ради чего барону взбрело в голову проводить ритуал возле самого пожарища? Неужели место это и впрямь проклято для честных людей — и священно для тех, кто поклоняется тёмным силам? Кто же там раньше жил? Едва ли какой-нибудь могущественный аристократ...

"И верно, — согласился сам с собою Энгерранд, — зачем родовитому сеньору заниматься магией? У него ведь и без того всё есть. Конечно, в замке затаился какой-нибудь барончик, мечтающий о власти и золоте, — и обезумел от бессилия, решил, что император демонов поможет ему..."

Энгерранду понравились собственные мысли: подросток решил, будто рассуждает, как умудрённый годами мужчина, и на губах его заиграла самодовольная улыбка.

— Что это ты развеселился? — спросил Добряк.

Энгерранд неопределённо пожал плечами и произнёс:

— Я тут подумал немного... Как вышло, что ни барон да Рево, ни сеньоры, что жили когда-то в старом замке, не смогли захватить Зеленодолье?

К удивлению его, лицо дяди омрачилось.

— Я сам часто думаю об этом, — прошептал Ансельм. — Знаешь, временами мне кажется, что нас оберегают сами боги... а может, демоны... Конечно, на людях я посмеиваюсь о тех, кто твердит про "проклятый" замок. Но вдруг они правы?..

— А что за сеньор владел старым замком? — осторожно спросил подросток.

Добряк покачал головой:

— Не знаю. Наверное, барон да Рево может сказать...

"Теперь-то от этого разбойника и колдуна точно не дождёшься ответа, — огорчённо вздохнул Энгерранд. В памяти его возникло перекошенное от злости лицо мужчины. — А вот Фердинанд... Почему бы не спросить у него? Конечно, сам он едва ли ответит, но, быть может, выспросит всё у отца... Да, так и нужно поступить!"

Однако, строя свои планы, подросток поначалу упустил из виду об одном немаловажном обстоятельстве. Едва ли после всего случившегося барон будет столь же невнимателен к поведению сына, как раньше. Теперь-то он станет следить во все глаза! А если и отпустит на прогулку, непременно приставит к Фердинанду кого-нибудь из слуг — и уж точно слугой этим окажется не Жосс.

Впрочем, даже придя к подобной мысли, Энгерранд не слишком огорчился.

"Не беда! — решил он. — Скоро барону это надоест, наскучит, он потеряет бдительность — и Фердинанд непременно вырвется из заточения!"

В конце концов подросток решил положиться на волю Семи богов, и вскоре те проявили свою милость: уже через несколько дней, проснувшись поутру, Энгерранд услышал под окнами знакомый голос, насвистывавший какую-то песенку.

— Жосс! — рассмеялся Энгерранд и выбежал навстречу другу.

Лицо слуги сияло, словно солнце, восходившее над синими вершинами гор.

— Угадай, зачем я пришёл! — воскликнул Жосс и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Нет, вовсе не для того, чтобы разбудить тебя, лентяя, который валяется на кровати в такое чудное утро!

— Зачем же тогда?

— Барон поручил мне важное дело!

— Какое? — насторожился Энгерранд.

— Мой господин вспомнил вдруг, кому обязан жизнью, поэтому приглашает вас с дядей в наш замок! — провозгласил слуга. — Представляешь? Разве такое бывало раньше? Знатный сеньор зовёт в гости поселкового голову! Чудеса!

Не в силах выразить свой восторг словами, он взмахнул руками и подпрыгнул.

— Чудеса... — согласился Энгерранд. — А барон ещё не забыл, как по его милости...

— Не вспоминает даже! — заверил его слуга. — Конечно, когда мы вернулись, приказал меня выпороть, ну так это и правильно — незачем было нос совать, куда не следовало. Шкуру не спустил — и ладно!

— Правильно, значит? — проворчал Энгерранд.

— Да.

— А если бы всё-таки спустил?

Слуга почесал затылок:

— Что ж поделаешь? Господин — и всё тут!

— Не очень-то я хочу встречаться с твоим "господином".

— Как же так? — растерянно заморгал Жосс. — Тогда мне точно головы не сносить! Убьёт барон, непременно убьёт! Даже Фердинанд не выручит...

— Да не трясись ты! — нарочито громко расхохотался Энгерранд. — Пошутил я — не дурак ведь, чтобы злить такого грозного сеньора, как барон да Рево.

Слуга с шумом выдохнул:

— Хвала богам!

Когда о приглашении узнал Добряк, он целую минуту ошалело глядел на племянника и старался что-то сказать, однако сумел лишь выдавить несколько неразборчивых звуков. А после на губах мужчины расцвела улыбка и они засмеялся — звонко-звонко, словно враз помолодел лет на тридцать.

"Интересно, — подумал Энгерранд, — был бы дядя так же рад, если бы знал, чем промышляет барон да Рево?"

Впрочем, едва ли на сей раз барон замышлял недоброе. Зная о чувствах Фердинанда, он не посмел бы совершить злодеяние на глазах сына. Да и о правилах гостеприимства забывать не следует — обычаи эти священны для любого феодала, будь он хоть самым свирепым разбойником в Алленоре.

Хотя... Внезапно Энгерранду вспомнился старик нищий, а в ушах словно вновь зазвучал дрожащий от злости пронзительный голос: "Пусть Эстельфер разнесёт на куски замок барона да Рево! Мне отказали в приюте..." И подросток дал слово держаться настороже, каким бы обходительным ни был хозяин, какие бы пышные фразы ни произнёс, как бы он ни пытался выказать свою дружбу...

Барон встретил гостей радушно. Улыбался, болтал без умолку (никто бы не подумал, что он обладает таким красноречием!), рассыпался в благодарностях и даже — о боги! — извинился за свою неблагодарность: мол, давно следовало изъявить спасителям свою признательность, и не только на словах, но и на деле.

— Надеюсь, — говорил он Ансельму за пиршественным столом, — мы навсегда останемся добрыми соседями. Знаю, некогда между моими предками и вашими случилось... кхм... недоразумение — ну так людям свойственно ошибаться. Ручаюсь, больше такого не повторится. И если когда-нибудь — не приведи Авир! — с зеленодольцами случится беда, я тотчас примчусь на выручку. Даю вам слово барона Рево — а слову этому доверяет сам государь!

Добряк, слушая эти речи, млел от восторга. Как же красиво изъясняется барон! До чего благороден и честен! А зеленодольцы-то — вот глупцы! — относились к нему с опаской, вечно ожидали какого-нибудь подвоха, даже считали своим врагом...

Собеседники и сами не сумели бы сказать, сколько времени длился их разговор. Заскучавшему Энгерранду казалось, что прошла целая вечность. И ведь даже словом не перекинуться с Фердинандом, пусть тот и сидит напротив и едва сдерживает зевоту!

Но вдруг барон с заговорщицким видом огляделся по сторонам и произнёс:

— У вас удивительный племянник, метр Ансельм! Смышлёный, всегда готовый прийти на выручку друзьям, да и не из робкого десятка, как я погляжу. Клянусь Авиром, мало кто при дворе может похвастаться хотя бы двумя из этих достоинств! Уверен, с такими способностями племянник ваш заткнёт за пояс любого мальчишку-аристократа, да и с бездельниками, что обучаются в Университете, сумеет поспорить... О боги! Да его ждало бы блестящее будущее, родись он в семье какого-нибудь богача!

Добряк вздрогнул. Собеседник словно прочёл мысли, уже много лет мучившие его самого. Конечно, об Университете Ансельм даже мечтать не смел, но до чего было бы славно, очутись Энгерранд в какой-нибудь школе, где обучаются дети купцов и ремесленников!

— Мне больно даже вообразить, — продолжил барон, — что мальчишка, наделённый столькими талантами, навсегда останется в нашей глуши. И я подумал, метр Ансельм, что за доброту смогу отплатить, лишь позаботившись о будущем вашего племянника.

Энгерранд в ужасе уставился на Добряка; тот сглотнул слюну и выдавил с таким трудом, словно горло его сжимала невидимая рука:

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать...

Барон расхохотался:

— Хочу, чтобы ваш племянник покорил Везерхард! Сожри меня демон, если он не сумеет этого сделать! Пусть покажет жирным священнослужителям и безмозглым придворным, чего они на самом деле стоят!

— Но как?..

— Очень просто. Пусть я давно покинул столицу, у меня осталось там немало добрых друзей. Любой из них сделает всё, о чём я попрошу... Да, именно так! Барону да Рево ещё никто не говорил: "Нет!" И сейчас не скажет... А попрошу я, чтобы племянника вашего приняли в Университет — ни больше ни меньше!

— Это невозможно! — пролепетал Ансельм.

— Проклятье! Вы оскорбляете меня!

Рево нахмурил брови и сверкнул глазами так грозно, что Добряк, наверное, отскочил бы в другой конец залы, не сиди он у самой стены.

— Простите...

Барон махнул рукой:

— А, демон! Не бойтесь. Признаться честно, я часто говорю устрашающие слова, однако очень редко привожу свои угрозы в исполнение — в отличие от обещаний, запомните это хорошенько. — Он осклабился. — Видите? Вот я уже и не злюсь! А вы представьте-ка на минуту, каких высот достигнет Энгерранд... Ведь так тебя зовут?..

— Да, — буркнул подросток.

— Прекрасно... Ну а если даже двери Университета не откроются перед ним, — вновь обратился барон к Добряку, — всегда можно оставить его при дворе. Для начала — в качестве слуги. Незавидная участь, не спорю, но ведь это лишь первый шаг на тяжёлом пути, в конце которого племянника вашего будет ждать положение столь высокое, что герцоги и графы захлебнутся от зависти собственной слюной... Вы усмехаетесь? Зря. Если припомнить времена не столь уж далёкие, окажется, что король Хатберт, прадед нашего великого государя, во всём слушался своего брадобрея, а сын его потакал прихотям одного из поваров, которого — представьте только! — называл "братом"...

Внезапно мужчина прервал свой рассказ и пристально посмотрел на Добряка:

— Так вы согласны с моим предложением?

— Не... — начал было Ансельм.

— Отказываетесь?

— Нет-нет...

— Значит, согласны?! — вскричал Рево. — Хвала Авиру! И не вздумайте сказать, будто передумали, иначе я разгневаюсь по-настоящему. А теперь... теперь, надеюсь, вы согласитесь переночевать в моём замке...

Добряку и на сей раз пришлось согласиться с предложением барона, хотя он и почувствовал лёгкое раздражение. Неужели Рево считает, что любое его желание будет безропотно выполнено. Нет уж! Просто сейчас нет смысла отправляться в путь. На дворе уже сумерки сгустились, зачем же покидать надёжные стены замка? Да и почему бы хоть раз в жизни не улечься в большую кровать, на которой лежит не соломенный тюфяк, а мягкая перина? Наверное, уснёшь в мгновение ока...

Так и случилось с Ансельмом: очутившись в комнате, которую отвёл для него хозяин, мужчина тотчас повалился на постель — и через минуту негромко засопел.

А вот Энгерранд, оставшись в одиночестве, даже не взглянул в сторону сулящего отдых ложа. Подросток был страшно разозлён поступком Рево. Хорошенькие нравы у аристократов, ничего не скажешь! Решать судьбу человека, словно он какой-нибудь конь или, хуже того, скотина, которую продают на рынке! Говорить так, будто всё уже решено — и даже не спросить счастливого "студента", рад ли он подобному благодеянию!

Как ни пытался Энгерранд унять гнев, ничего не выходило. Больше того, к ярости его понемногу стало примешиваться беспокойство. С чего бы вдруг барон, несколько дней назад жаждавший крови, решил вдруг осыпать благодеяниями свою жертву? Совесть заговорила? Едва ли. У человека, который грабит мирных купцов и проводит жуткие обряды, её попросту не может быть.

Подросток долго ходил из угла в угол, думая, как бы уговорить дядю отказаться от "подарка". Вдруг ему почудилось, что за окном вспыхнул какой-то странный свет — и тотчас погас.

Энгерранд выглянул на улицу. Взор его обратился сперва на чёрную громаду леса, затем скользнул по крепостному валу и наконец остановился на трёх мужских силуэтах, темнеющих в полосе лунного света. На странных пришельцах были надеты длинные плащи, лица скрыты под капюшонами.

Словно почувствовав, что за ними наблюдают, незнакомцы подняли головы. Энгерранд поспешно отступил в глубь комнаты — и напрасно. Если бы он отважился ещё немного понаблюдать за мужчинами, то увидел бы, как один из них достал крошечный медальон, шепнул что-то — и утонул, растворился в клубах зеленоватого дыма.

— Нужно предупредить барона! — прошептал подросток и бросился к двери.

Вдруг чья-то рука схватила его за плечо, а рот оказался зажат холодными и твёрдыми, словно крючья, пальцами.

— Хочешь убийцу своего спасти? Забавно...

От звуков этого голоса колени Энгерранда подогнулись — он узнал человека, который защитил Фердинанда от магического клинка.

— Барон-то замыслил расправу над тобой учинить, — зашептал мужчина, — только не желал с сыном ссориться. Вот и задумал отправить куда-нибудь подальше и прикончить в укромном уголке. Он на такие дела мастак, всякий наёмник в столице знает имя барона да Рево. Что ж, не сдержал обещание — получит по заслугам... А сейчас...

В глазах у Энгерранда потемнело, и он, лишившись сознания, повалился под ноги своего "спасителя"...

Когда следующим утром в замок явился один из давних товарищей Рево по разбойничьим вылазкам, он нашёл двери распахнутыми настежь. Отовсюду слышались женские вопли, причитания и раздирающие душу рыдания. Взбежав по лестнице, мужчина бросился в комнату друга — и заревел вместе со всеми, увидев, что на кровати покоится безжизненное тело барона.

— О боги! — ударил он себя в грудь. — Что произошло?

— Мой дорогой супруг умер, сеньор Хельмар! — простонала несчастная вдова. — Умер, понимаете!

— Я вижу, вижу... Но как это случилось?

— Не знаю! Ещё вчера вечером он чувствовал себя прекрасно... а теперь лежит бездыханный! А мы... мы остались без покровителя, защитника... потеряли любимого супруга и отца...

Женщина захлебнулась слезами.

— Он не умер! — процедил сквозь зубы Фердинанд. — Его убили. Я это чувствую.

— Ах, что за глупости ты болтаешь! — всплеснула руками сеньора Рево. — Не слушайте моего сына, он, похоже, рассудка лишился...

— Ох, горе, горе! — покачал головой сеньор Хельмар и украдкой посмотрел на стоявшего у окна Энгерранда.

Подросток неотрывно глядел на искажённое жутко гримасой лицо барона, однако, почувствовав на себе чей-то взор, обернулся и увидел сеньора Хельмара. Тот поспешно опустил голову.

"И что ему здесь нужно?" — подумал Энгерранд, а затем вновь принялся всматриваться в лицо погибшего барона да Рево...

Глава 6

В последующие несколько дней никаких важных событий в жизни обитателей отеля Рево не случилось: градоначальник не приходил, соглядатаи тоже куда-то исчезли... Поэтому я предлагаю читателям на некоторое время оставить наших друзей в покое и узнать, как повели себя придворные, немного привыкнув к новому государю.

Поскольку в памяти сановников, да и особ рангом помельче тоже, ещё сохранился образ кроткого, улыбчивого и любезного с каждым мальчишки Ланделинда, едва первый приступ страха и растерянности, какой охватывает привыкших к милостям придворных, если место на троне занял новый правитель, миновал, многие из них не только сумели перевести дух, но и начали втайне посмеиваться над потугами государя их запугать. Мало кто теперь дрожал при виде нахмуренного чела и поджатых губ юноши, а один острослов осмелился даже отпустить на сей счёт несколько до того дерзких замечаний, что, стань имя наглеца известно, он непременно окончил бы земной путь на площади Искупления. Однако у негодяя хватило ума сохранить свою личность в тайне, и первые дни нового царствования не омрачились кровопролитием.

Одним из тех, кто во весь голос нахваливал добродетели юного монарха и восторгался так, словно Ланделинд успел совершить уйму славных деяний, был барон да Люк, — и чем меньше оставалось таких людей, тем громче раздавался его голос.

Вот уж кто не боялся стать посмешищем в глазах толпы! Вечно разряженный в одежду, пестротой своей способную поспорить с оперением южной птицы, то и дело поглаживающий прикреплённую к поясу короткую шпагу, от которой, казалось, не было никакого толка в бою, зато вполне можно было бы прикупить какой-нибудь замок — так щедро и пояс, и ножны, и рукоять были украшены самоцветами, больше всего на свете барон любил выпятить груди и закричать во всё горло:

— Я скорее жизни лишусь, нежели расстанусь со своим оружием! Ведь меня им сам государь наградил...

А затем начинал искать взглядом короля...

Остроты, летевшие в лицо барону даже в те благословенные дни, когда он слыл первейшим любимцем Хильдеберта, заставляли его морщиться — но не более того. Когда наглецом оказывался мужчина, Люк так отвратительно ухмылялся, что противник немедленно терял голову от ярости, если же приходилось иметь дело с дамой, на лице королевского фаворита появлялось столь бесстыдное выражение, что щёки женщин начинали пылать от смущения, какой бы распутницей та ни слыла при дворе. Но самым странным было, что многие красавицы, даже замужние, вскоре после этого начинали сохнуть от страсти к барону.

Словом, в Везерхарде имелось немало желающих вспороть Люку живот, и он давно окончил бы свои дни в какой-нибудь канаве или отправился бы в бесконечное плавание по водам Ривьеры, не прикрывай его подобно щиту благосклонность монарха. Впрочем, будем справедливы: имелось у барона и несколько друзей — мелких феодалов, мечтавших благодаря его помощи обратить на себя внимание короля, да ещё остальным любимцам Хильдеберта, которым из осторожности приходилось сохранять видимость приятельских отношений. Никто ведь не знает, к кому государь питает большую привязанность. Поссоришься с другими фаворитами — и попадёшь в немилость...

С воцарением Ланделинда появилась надежда, что Люк поплатится наконец-то поплатится за свои дерзости, однако чувство это угасло, едва барон получил приглашение на первый Совет: все осознали, что положение фаворита, пока, по крайней мере, осталось столь же прочным, что и прежде. А ведь многие честолюбцы полагали, будто и сами могли бы занять почётное место подле государя. Один глупый юнец осмелился даже прошептать во время утех со своей возлюбленной:

— Эх, кабы удалось избавиться от Люка! Неважно, с помощью кинжала или злословия, — только бы не видеть больше ухмылке на его уродливой роже!

Стены Харда во все времена славились острым слухом. На следующее утро о речах болтливого мальчишки стало известно герцогу Греундскому, а тот, в свою очередь, передал их барону, заключив рассказ следующими словами:

— Против вас зреет настоящий заговор. Полагаю, пустить в ход оружие негодяи не посмеют, а вот убедить государя, будто вы — автор дерзостей, которые так его разгневали, могут попытаться. Следите за каждым своим словом, всегда будьте настороже! А лучше, совершите выпад первым, ударьте по врагам с такой силой, чтобы никто впредь даже не помышлял вступать с вами в борьбу.

Люк был растроган — он и представить не мог, что найдёт в лице герцога защитника.

— Благодарю, сеньор Годерик! — с жаром воскликнул он. — Не знаю даже, чем отплатить вам за доброту.

— Я всегда готов услужить своему другу, — улыбнулся герцог.

Не помня себя от радости, Люк пригласил новоявленного приятеля в свой роскошный дом на площади Сватовства, чтобы отужинать вместе. Годерик охотно согласился. Вслед за первым пиршеством состоялось второе — на сей раз во дворце герцога. До самой ночи друзья вели задушевные беседы. Барон хвастал богатством, поверял самые сокровенные тайны — мол, сегодня Ланделинд наградил меня милостивой улыбкой, королева Аньела рассмеялась над моей удачной остротой, — и рисовал в воображении грандиозные картины будущего своего величия; герцог помалкивал, отвечая сотрапезнику ничего не значащими фразами, многозначительными усмешками и ухмылками или же попросту коротким кивком головы.

На третий вечер, когда вино оказалось вкуснее обычного и барон выпил лишнего, остатки разума выветрились у него из головы. Почувствовав это, герцог поспешил коснуться темы, о которой Люк предпочитал помалкивать, — о странной власти его над прекрасными женщинами.

— Демон меня побери! — так начал разговор Годерик. — Хоть вы и мой друг, я страшно вам завидую!

— Неужели?

— О да!

— Почему? — спросил Люк.

— Подумайте сами. Какому мужчине придётся по душе, если дама, к которой он питает нежные чувства, отдаст сердце другому? Страшнее обиды невозможно представить! И всё же, дорогой друг, я счастлив видеть, что мало кому удаётся уберечься от ваших чар.

Барон скривил губы в самой безобразной своей усмешке.

— "Чар"?.. — переспросил он.

— Да, — понизив голос, ответил герцог. — Единственное, что утешает ваших завистников: при дворе есть ещё неприступные особы...

— "Неприступные"?! — хохотнул Люк. — Да они просто недостойны моего внимания — вот в чём дело!

— Хо-хо! Значит, всё зависит от вашего желания?

— Разумеется!

— Думаю, вы ошибаетесь, — возразил Годерик. — Ну как такое может быть, дорогой друг? Разве же людям дано повелевать чужими чувствами и пробуждать в сердцах любовь вопреки желанию самого Аламора? Едва ли один из Семи богов стерпит столь жестокое оскорбление.

— Но я-то жив, — простодушно ответил барон, — и в любой миг могу заполучить всё, что захочу! Даже ледяное сердце растает, стоит мне сказать лишь слово!

— Ого! — вскричал герцог. — Клянусь Авиром, меня пугает ваша уверенность!

Люк выпятил нижнюю губу:

— Я говорю как есть. Не в моих правилах скромничать или, напротив, набивать себе цену. А уж от лучшего друга ничего не могу утаить! Поэтому знайте: я надеюсь в ближайшие дни покроить сердце одной из блистательнейших женщин Алленора. Увидев улыбку её, многие сеньоры упали бы замертво от счастья, а мне... мне эта дама достанется без особых усилий. Даже скучно как-то... Пара фраз, небрежный жест — и вот она передо мной, валяется в ногах, молит, чтобы я взглянул на неё... Сделаю мерзавку своей игрушкой, а после, когда наскучит, выброшу...

— Вы жестоки!

— Нисколько. Эта разряженная в шелка дрянь всегда поступала так со своими любовниками. Пусть получит по заслугам.

— Но кто же она? Сожри меня демон ночи, если понимаю, о ком вы говорите!

Барон ухмыльнулся:

— Нет, дружище! Я не хочу кричать об этом во весь голос, иначе можно спугнуть дичь!

— Думаете, я разболтаю кому-нибудь? — побледнел от гнева герцог.

— Что вы! Просто не хочу спешить. Со временем вы всё узнаете. И ещё... — Люк огляделся по сторонам и хрипло прошептал: — ...ещё я боюсь, что кто-нибудь в этот миг стоит у дверей и слушает, о чём мы говорим...

Герцог подскочил на стуле:

— Как?! Что вы имеете в виду?

Барон нервно рассмеялся. Взгляд его в этот миг был поистине безумен.

— Всякий здесь подслушивает, подсматривает, следит за мной... Я давно понял это, с тех самых пор...

Люк оборвал себя на полуслове и закашлялся.

— Так значит... — заговорил было Годерик

Барон махнул рукой:

— Забудьте о том, что я сказал!

Друзья расстались, а уже на следующий день весь Хард узнал о грозных намерениях Люка. Придворные принялись гадать, кто же станет очередной жертвой барона. Граф Минстерский поспешил передать эту сплетню Фердинанду, не забыв прибавить во время беседы, что королевский фаворит совсем выжил из ума, коль скоро завёл дружбу с герцогом Греундским и открыл ему самые сокровенные тайны.

— В измене Годерика нет никаких сомнений, — уверял Герлуин. — Кому ещё мог проболтаться барон? Никому!

Рево в свою очередь поделился новостью с Энгеррандом. Тот несколько минут в задумчивости бродил по комнате, заложив руки за спину, словно судья, решающий участь преступника, а затем улыбнулся:

— Похоже, Люк и вправду способен очаровывать самых неприступных женщин. Помнишь, как-то раз мы ходили к графу Минстерскому? В тот день какая-то женщина упрямо ждала барона, не спряталась даже в минуту, когда всем чудилось, что вот-вот разразится страшная буря. А когда Люк появился, бросилась под копыта его коня.

— Помню, — ответил Фердинанд.

— А теперь послушай, что говорится в трактате. "Человек, который стал жертвой артефакта, пробуждающего необоримую страсть, непременно погибает, поскольку теряет всякую любовь к жизни..." Должно быть, Люк припрятал у себя один из семи медальонов!

— Почему ты так уверен в этом? Пусть даже у него и есть артефакт, но кто поручится, что это не жалкая копия, как у тебя?

Ответил Энгерранд словами из книги Гильберта Лотхардского:

— "Чем чаще люди используют тот или иной артефакт, чем больше становится душ, им покорённых, тем стремительнее возрастает его мощь. И сейчас, когда женщины пользуются уважением и почётом, а благосклонность их ценится превыше сокровищ, сила медальона демона ненависти Эсдетера увеличилась стократно". Так-то!

— Допустим, ты прав, — вздохнул Рево. — Что тогда делать? Предупредить Люка?

— Зачем?

— Ему же грозит опасность!

— А вдруг нет?

— Но вы же с господином Бертгардом...

— Это лишь наши предположения! Может, мы ошибаемся? Поднимем переполох — и станем посмешищем. То-то Верховный жрец обрадуется! Едва ли после такого предательского удара градоначальник будет столь же милостив ко мне, как сейчас.

Рево был потрясён неожиданной расчётливостью друга.

— Но представь, что вы не ошиблись! — вскричал он. — Тогда...

— ...тогда со смертью барона мы окончательно убедимся в своей правоте.

— Проклятье! — топнул ногой Фердинанд. — Значит, ты хочешь превратить Люка в приманку?

Энгерранд прищёлкнул пальцами:

— Отлично сказано!

В этот миг в комнату вбежал Жосс и провозгласил:

— Градоначальник идёт!..

Минуту спустя у дверей зазвучал требовательный голос господина Бертгарда. Фердинанд спустился навстречу гостю, Энгерранд уселся за стол и сделал вид, будто о чём-то размышляет. Лишь когда мужчина вошёл в комнату, он вскочил на ноги и низко поклонился.

— Вы слышали?! — тотчас обратился к молодому человеку градоначальник. — Барон да Люк похваляется своими любовными похождениями! Какой необдуманный поступок!

— Вижу, об этом знает весь город, — проворчал Энгерранд.

— Полагаю, так и есть.

— Проклятье! Дайте-ка, угадаю, к какому выводу вы пришли, господин Бертгард. Решили, будто у барона есть магический медальон, верно?

— Разумеется! — ответил градоначальник.

— Готов поспорить, не мы одни оказались столь догадливы.

— Да, — согласился господин Бертгард, — и это изрядно всё запутывает. Вдруг кто-нибудь захочет воспользоваться случаем и прибрать к рукам столь ценный артефакт?

— Позвольте, а кто, кроме нас, подозревает, что и Хельменфельд, и герцог Герберт погибли из-за медальонов? Кому известно о наших предположениях? Мессеру Гумберту... Сеньоре Годеливе... Верховному жрецу...Кому ещё? Возможно, графам Артландскому и Минстерскому, ну и герцогу Годерику, само собой... И всё!

— Хочу добавить, что граф Артландский впредь имеет полное право спать спокойно, — важно произнёс градоначальник. — Он-то и вправду ни в чём не виноват. Как вы и советовали, я решил поразмыслить над тем, как отыскать владельцев всех семи медальонов. Конечно, задача была не из лёгких, но к кое-каким выводам я в конце концов пришёл и теперь вполне уверен, что Верховный жрец не знает, кому принадлежат артефакты.

— Почему?

— Будь всё иначе, разве взялся бы мессер Ансберт допрашивать вас? Он ведь всерьёз рассчитывал, что нашёл медальон, открывающий любые замки!

— О да! И так расстроился, когда убедился в своей ошибке!

— Но знаете, что заинтересовало меня больше всего? — сверкнул глазами градоначальник. — Как мессер Ансберт сумел отличить подделку от оригинала? Он ведь не производил никаких обрядов, не читал заклинаний? Просто взял медальон в руки — и всё! Верно?

— Вы правы, — кивнул молодой человек.

— Я поговорил с известным вам человеком. И знаете, что он сказал? Подделка ничем не отличается от оригинала! Понимаете? Ничем!.. И поэтому мне очень хотелось бы понять, с помощью какого чуда Верховный жрец так быстро во всём разобрался.

— А ваш "надёжный человек" не сумел найти объяснений?

Господин Бертгард развёл руками.

— Простите, что вмешиваюсь в ваш разговор, — сказал Фердинанд, — но мне вспомнилось кое-что. Однажды герцог Годерик признался, что владеет точно таким же медальоном, как и твой, Энгерранд, и даже показал его нам. Не был ли тот артефакт настоящим?

— Ну и дела! — ахнул градоначальник. — И вы до сих пор молчали об этом?

Рево пожал плечами:

— Если бы я разболтал тайну герцога, что он подумал бы обо мне?

— Эх! — только и вымолвил господин Бертгард, вложив в этот возглас всё своё разочарование.

Энгерранд вздрогнул. Фердинанд, догадавшись, о чём подумал приятель, приложил палец к губам.

Градоначальник между протянул:

— Так-так...А ведь, коль скоро герцог сведущ в магии, он вполне мог бы оказаться убийцей... Этот безмозглый купец, Этельберт Верак, которому вздумалось умереть ровно в ту минуту, когда слово его могло решить, отыщем мы убийцу или нет, говорил, будто видел алую вспышку...

— ...и вы даже предположили, — заметил Энгерранд, — что поднять руку на камергера осмелился скромные горожанин, только-только приехавший в столицу...

— Ну а теперь я уверен, что злодей — герцог Греундский! Конечно, это он, переодетый в "демона", подстерёг Хельменфельда и убил его. Затем, в том же самом костюме явился на маскарад, где погиб сеньор Герберт. А теперь сдружился с бароном да Люк и выведал, что у королевского фаворита есть магический медальон... О боги! Неужели я нашёл ответ? Неужели негодяя ждёт возмездие — и всё только благодаря мне?!

Градоначальник расхохотался.

— Как вы собираетесь поступить? — спросил Энгерранд.

— Сию же минуту прикажу схватить герцога!

— А потом?

— Обыщу каждый уголок в его доме, переверну всё вверх дном, пока не найду медальон!

— И что дальше?

— Дальше... У меня хранятся бумаги, где слово в слово записано всё, сказанное купцом во время допроса. Из свидетельств Верака явствует, что убийца воспользовался медальоном Эстарота. Следовательно, можно будет допросить герцога с пристрастием! Послушаем, какие песни он запоёт!

— А вас не смущает одно крохотное обстоятельство? Зачем, по-вашему, сеньору Годерику применять тёмную магию? Разве в этом был хоть какой-нибудь смысл?

— Герцог сам всё объяснит во время допроса, — отмахнулся градоначальник.

— Хорошо... Но вдруг вы не отыщете медальон! Что тогда?

— Я порошу вас подтвердить, что вы видели в руках герцога артефакт.

— Ни за что! — вскричал Рево.

— Успокойся! — оборвал его Энгерранд. Затем с улыбкой сказал: — Вашему замыслу, господин Бертгард, не суждено осуществиться. Чтобы доказать вину герцога, голосов двух свидетелей слишком мало.

Градоначальник заскрипел зубами от злости, но однако возразить ничего не смог. Воспользовавшись его замешательством, молодой человек продолжил:

— Есть способ куда более разумный. У вас ведь предостаточно людей. При желании можно хоть за всем Везерхардом учинить слежку. Так давайте не будем спешить, а просто понаблюдаем, как поведёт себя сеньор Годерик. И с барона да Люк глаз не спустим — ему ведь угрожает опасность! Вдруг получится поймать злодея на месте преступления?..

Рево наградил друга гневным взглядом. Энгерранд хранил совершенную невозмутимость.

— Отличная мысль! — одобрительно кивнул господин Бертгард.

Пообещав, что впредь за домом герцога Греундского, как и за жилищем барона да Люк, будут следить стражники, переодетые в простолюдинов, он удалился.

Едва друзья остались втроём (Жосс, притаившись в углу, бессовестно подслушал всю беседу), Рево прошептал:

— Ну ты и демон!

— О да! — подхватил слуга. — Точно!

— Как всё вывернул, только бы превратить Люка в приманку!

— Несчастный барон! Вдруг герцог его убьёт?..

Когда Энгерранду наскучило слушать упрёки, он с улыбкой сказал:

— Ты ведь сам, Фердинанд, проболтался о медальоне — и, быть может, одним-единственным словом уничтожил своего "друга". Разве не так? С каким восторгом градоначальник ухватился за мысль, навеянную твоим неосторожным замечанием! И если уж ты столь благороден, отчего не рассказал заодно и о том, что у графа Минстерского есть трактат Гильберта Лотхардского? Дай-ка угадаю... Наверное, ты подумал: если проболтаемся, не видать нам больше этой книги, как своих ушей. И правильно! Господин Бертгард руку бы дал себе отрезать, только бы взглянуть, какие тайны поведал в своём труде знаток тёмной магии.

— Значит, — быстро догадавшись, к чему клонит Энгерранд, спросил Жосс, — вы с Фердинандом хотите ещё раз сходить к сеньору Герлуину и выяснить, нет ли в трактате упоминаний о том, как отличить настоящий медальон от копии?

— Именно.

— Когда пойдём к графу?

— Прямо сейчас!

Граф встретил гостей приветливо. В этот час Герлуин как раз готовился сесть за стол, и молодым людям, как ни сгорали они от нетерпения, пришлось разделить с ним трапезу.

После обмена ничего не значащими фразами юноша сказал:

— Слышали, какую мерзость совершил герцог Греундский? Поступком своим он опорочил всех благородных сеньоров Хеллинора! На месте Люка я вызвал бы Годерика и пронзил ему глотку. Благо, барон души не чает в оружии, все стены в доме украсил шпагами, мечами, кинжалами, алебардами и даже боевыми топорами, которыми когда-то орудовали наши предки, поэтому он без труда нашёл бы добрый клинок и продырявил негодяю шкуру.

— Вы, похоже, страшно злы на сеньора Годерика, — заметил Энгерранд.

— Нет, — возразил Герлуин. — Я справедлив.

Некоторое время в комнате царила тишина. Затем граф спросил:

— Что за дело привело вас сюда?

— Мы захотели проведать вас, вот и всё! — заверил его Фердинанд. — Негоже забывать человека, который оказал нам столько милостей: приютил в своём замке, защитил от преследователей, поделился книгой, за обладание которой многие не остановились бы даже перед злодеянием...

— Так вот в чём дело! — расхохотался Герлуин. — Понимаю. В последние дни произошло столько событий, что вы позабыли о трактате, а сейчас вновь вспомнили... Что ж, я от своего обещания не отказываюсь. И вы, и метр Энгерранд можете читать её, когда пожелаете.

— Тогда, с вашего позволения, я хотел бы прямо сейчас взяться за чтение... — начал было Энгерранд, но вдруг, слово осенённый какой-то мыслью, оборвал себя на полуслове. — Впрочем, быть может, нет никакой необходимости листать весь трактат... Не помните ли вы, говорилось ли там о способах, позволяющих отличить медальоны, сотворённые демонами, от созданных человеком копий?

— Нет, — с улыбкой ответил граф. Вопрос, похоже, ничуть его не удивил. — В книге об этом не ни слова... Хотя, как вы, должно быть, обратили внимание, там не хватает нескольких страниц...

— Постойте! — затряс руками Энгерранд. — Я не заметил, чтобы хоть один листок был вырван!

— Однако это так, — пожал плечами юноша. — Впрочем, раз уж вы не верите, давайте взглянем на книгу и выясним, кто из нас прав.

Молодые люди поднялись в комнату графа. Тот открыл сундук, взял фолиант и положил на стол. С торжествующим видом раскрыл его.

— Видите?

Энгерранд просмотрел несколько страниц и неохотно кивнул:

— Да, вы правы.

Листы из книги были извлечены мастерски, столь аккуратно, что обнаружить пропажу удалось бы, лишь дочитав до того места, где страниц не хватало.

— Неудивительно, что в первый раз я ничего не заметил... — прошептал Энгерранд.

Граф в ответ улыбнулся:

— Что ж тут поделаешь! Я не вижу смысла горевать. Не знаю, что написал Гильберт Лотхардский на вырванных листках, но в книге его и без того есть уйма любопытнейших вещей, о которых вам предстоит узнать...

Потерпев неудачу, друзья не стали надолго задерживаться в доме Герлуина. Попрощавшись с хозяином, они побрели к отелю Рево.

— А знаете, что самое мерзкое в этой истории? — внезапно обратился к спутникам Энгерранд. — Если на исчезнувших страницах и впрямь говорилось о чём-то важном, в тайны тёмной магии может оказаться посвящён любой человек, даже тот, кто в жизни не читал трактат Гильберта Лотхардского. И как тогда, по-вашему, отыскать убийцу? Вдруг это какой-нибудь священнослужитель? Купец? Даже слуга, худо-бедно умеющий читать? Видит Аллонет, никогда прежде я не сталкивался с такой головоломкой!

— Жалеешь, что мы вытащили тебя из Лотхарда? — хитро сощурился Фердинанд.

Энгерранд неопределённо пожал плечами:

— Не знаю... — и добавил чуть слышно: — Только бы нам всем не пришлось когда-нибудь об этом пожалеть...

Глава 7

Для Ланделинда не стала неожиданностью та лёгкость, с которой придворные, испугавшись поначалу, вновь обрели уверенность. Юноша и не надеялся, что всё пройдёт гладко, поэтому остался спокоен, даже услышав от барона ди Эрн оскорбительные слова, которыми наградил его какой-то негодяй и которые молва приписала Люку.

Когда камергер, приложив руку к сердцу, вскричал:

— Только прикажите, государь, и я отыщу негодяя! — Ланделинд пожал плечами и ответил:

— Разве нет у нас дел поважнее? Заставить придворных уважать себя можно достойными восхищения поступками, а не сведением счётов.

И вызвал казначея.

Тот явился на зов с видом важным и независимым, выпятив брюхо и поджав жирные губы, а вышел из королевских покоев через два часа, бледный, словно мертвец.

— Да этот мальчишка... — начал было он — и прикусил язык.

Барон ди Эрн поспешил пересказать обитателям Харда беседу короля с казначеем, приукрасив её некоторыми подробностями, порождёнными его пылким воображением, и с той минуты Ланделинд прочно восстановил пошатнувшийся было авторитет.

А уж когда юноша вызвал к себе Люка и отчитал его, уважение придворных к новому государю достигло поистине невообразимых высот.

Сказал же Ланделинд следующее:

— Я желаю, чтобы при дворе установились нравы чистые, чтобы порочному времяпрепровождению все предпочли жизнь добродетельную, какую рисуют в своих проповедях жрецы. Да, я понимаю вашу ухмылку: коль скоро Аламор даровал людям возможность любить, грех не воспользоваться его щедростью. Однако не забывайте: сделано это было вовсе не для того, чтобы человек превратил божественный дар в игрушку. Поступками своими вы можете навлечь гнев небес не только на себя, но и на весь Алленор. Посему я приказываю вам впредь укрощать свои страсти и желания, если, конечно, желаете и дальше служить мне верой и правдой.

Оставшись наедине с герцогом Греундским, Люк в сердцах воскликнул:

— Ах, не думал я, что государь наш — такой святоша!

Годерик расхохотался:

— Ах, дорогой друг, неужто вы до сих пор не заметили некоторых... кхм... странностей в характере Его величества?! Нет? Так я готов поставить чудесный перстень, который купил недавно в доме метра Вельгарда, против вашего кошелька, каким бы тощим тот ни был, что по ночам наши юные государь и государыня пренебрегают некоторыми вещами, безусловно важными для всякого, кто думает о благополучии Алленора. И этим вечером они вновь будут вести умилительные беседы, нежно держаться за руки, глядеть друг другу в глаза... Прекрасное времяпровождение, что уж сказать, однако же бесполезное!..

— О боги! — всплеснул руками Люк. — Прекратите болтать вздор!

— Вы не верите? Значит, согласны биться об заклад?

— Нет, и не думайте! Если государь узнает о нашем споре, мне не сносить головы! Да и вам тоже...

Решение барона оказалось благоразумным: если бы он решил ввязаться в спор с герцогом, то непременно проиграл бы — в тот вечер, как и во все предыдущие, Ланделинд и Аньела сидели на кровати и вели задушевную беседу. Юноша поглаживал своими холодными пальцами белоснежные ладони супруги, вызывая временами улыбку на её губах, и говорил:

— Только рядом с вами я преисполнен покоя... Я чувствую, как вы любите меня, верю, что всегда смогу положиться на вас, отыскать поддержку или утешение, если дела вдруг пойдут не так, как надобно...

— Вы так добры, — отвечала, опустив взор, Аньела. — Единственное, чем я могу отплатить вам, — помогать вам во всех ваших начинаниях...

— Ох, я даже слов не могу подобрать, чтобы рассказать, до чего же вам благодарен! Я так вас люблю...

— Я тоже...

После этих слов обычно супруги обменивались взглядами, полными любви, и на некоторое время умолкали.

Однако тем вечером, когда главные герои нашей посвети отправились с визитом к графу Минстерскому, Аньела после привычных первых фраз, которые доставляли королю такое удовольствие, внезапно произнесла:

— Ах, до чего утомляют государственные заботы! Даже мой батюшка, бывало, с ног валился от усталости, так что уж говорить о вас, дорогой супруг! Алленор ведь куда больше нашего скромного герцогства... Я так хочу помочь, быть чем-нибудь полезной, но до сих пор являюсь скорее обузой, нежели верным союзником... Ох, не нужно смотреть на меня так осуждающе! Вы, верно, подумали: "Чего не хватает этой девчонке? Неужели ей так хочется совать свой нос в дела Алленора?" Возможно, вы правы... Но я уже несколько недель живу здесь и даже зовусь королевой, однако так и не узнала как следует обычаев двора, не говоря уж о вещах более важных. Матушка ваше обещала посвятить меня во все тайны, однако со дня того злосчастного маскарада справляется утром и вечером о здоровье — и только! А повторить свою просьбу я никогда не осмелюсь... Ой, простите! Вижу, вы уже заскучали...

— Нет-нет! — заверил её Ланделинд. — Но неужто вам и в самом деле хочется расхаживать по Харду с видом угрюмым и надменным, как поступаю я, когда хочу припугнуть придворных? Клянусь душою, улыбка вам больше к лицу!

Аньела топнула ногой и воскликнула:

— А я не желаю, чтобы морщины раньше времени избороздили ваше чело, чтобы печаль забот легла на ваше лицо, чтобы взор вас затуманила тревога! Не хочу!

— Так что же мне сделать? — шутливо спросил юноша.

Аньела с воодушевлением заговорила:

— Первым делом я хотела бы получше узнать придворных. Вам ведь волей-неволей придётся избрать кого-нибудь из них себе в помощники — в одиночку не добиться великих свершений. Конечно, я уже оставила мнение о самых богатых и знатных ...

— И что же вы думаете о них?

— Я не нашла никого, кто сумел бы помочь вам нести бремя власти.

— Неужели?

— Да. Конечно, я не посмею утверждать, будто способна с первого взгляда распознать, что за человек передо мной, но, боюсь, подданные скорее доставят вам неприятности, нежели окажутся полезными. Граф Артландский, который громче всех кричал во время свадебного пира, кажется мне вспыльчивым. Наверное, живёт чувствами, а не рассудком. В Хеллиноре тоже есть такие аристократы, и от них нечего ждать, кроме хлопот... Барон да Люк на маскараде вышагивал так, словно он — самый блестящий вельможа двора, хотя, как мне рассказали, отец ваш не решался поручать ему даже самые простые дела. У нас в герцогстве таких придворных называют "чучелом"... — Аньела невинно улыбнулась. — Сеньору ди Эбре, похоже, ни до чего нет дела. Виной тому — высокомерие, которое он не в силах скрыть, как бы ни пытался... Вальдеберт да Руст — прирождённый смутьян. Как он возрадовался, получив титул барона ди Атхельм! Грезил об этом всю жизнь? Воевал с соседями? Значит, ни перед чем не остановится, только бы прибрать к рукам ещё какой-нибудь кусочек земли... Граф Минстерский поразил меня до глубины души. Служанка шепнула мне, будто владения его можно обойти пешком за пару дней, однако ведёт себя сеньор Герлуин так, будто графство Минстер размером с Хеллинор и потому с ним нужно считаться. Слышала, на первом Совете сеньор Герлуин затеял ссору. Возмутительно!..

— Но позвольте, — произнёс Ланделинд, поражённый наблюдательностью супруги, — неужели нет ни одного человека, который пришёлся бы вам по душе?

Аньела покачала головой:

— Нет.

— Как вы строги!

— Отец научил меня осторожности. Прежде всего я стараюсь разглядеть в человеке худое, и лишь затем хорошее.

— Что ж, это разумно... — выдавил юноша. — Хорошо, предположим, я рассказал вам всё о своих подданных. Что дальше?

— Дальше?.. Мне нужно понять, каковы нравы при алленорском дворе. Когда я жила в Хеллиноре, все наперебой кричали, что нет на земле народа веселее, остроумнее, любезнее жителей Алленора. Да и как было не поверить в это, глядя на угрюмые лица гвардейцев, которые всюду следуют за моим отцом, слушая наставления кормилицы и придворных дам — мол, нет ничего важнее умения скрывать свои чувства, хранить холодную учтивость со всеми, кроме батюшки и матушки?.. А до чего скучны были ежедневные молитвы в нашем храме — этой каменной громадине, где круглый год царит сырость, где нет места солнечным лучам, где под сводами гулким эхом, усиленным во сто крат, раздаются голоса священнослужителей... — Аньела невольно поёжилась. — И что же я увидела здесь? Никаких различий! Только ваш Верховный жрец пышет здоровьем, а наш — такой тощий и жалкий, что, кажется, вот-вот упадёт замертво... Впрочем, наверное, в Алленоре своих богов почитают куда меньше, нежели у нас — Луциана, и не слишком-то следуют их заповедям...

— Вы ошибаетесь! — гневно вскричал молодой человек. — Алленорцы готовы умереть ради Семи богов!

— Я обидела вас? Простите, — побледнев, прошептала девушка.

Ланделинду словно кинжал в сердце воткнули — столько боли прозвучало в голосе Аньелы. В порыве чувств он прильнул губами к ладони Аньела.

— Это я должен молить вас о прощении...

Какое-то время в комнате царила тишина. Первой молчание нарушила Аньела.

— Теперь вы видите, — сказала она, как важно понять мне жизнь при дворе? Я ведь могу одним неосторожным словом оскорбить кого-нибудь. Или надо мной станут насмехаться...

— Пусть только попробуют! — угрожающе сдвинул брови Ланделинд. — О да! Теперь я вполне осознал вашу правоту! Но как же нам поступить? Быть может, сводить в храм Семи богов?

— Нет, — грустно улыбнулась Аньела. — Выдержать такое испытание во второй раз мне пока не под силу. Когда-нибудь, привыкнув к вашим обычаям, я, конечно, осмелюсь на подобный шаг, но сейчас, боюсь, ничего не выйдет.

— Что же вам мешает?

— А что не даёт вам уверовать в Луциана?

— Вера в Семерых богов, — ответил Ланделинд.

— А вдруг Луциан и есть один из них?

— Это невозможно. Разве допустил бы он тогда бесчинства, которые сотворили ваши жрецы, смотрел бы спокойно, как они разрушают храмы, убивают ни в чём не повинных людей?

— Человек часто ошибается, — возразила Аньела. — Герцог Фальк решил, что в поступках своих следует воле Луциана, но кто знает, так ли это было на самом деле?

— Однако и обратное доказать невозможно. К тому сеньор Гарланд поведал легенду о сыне Фалька, Гонтране, которого ваш бог заставил пожертвовать жизнью ради какого-то загадочного артефакта. Это ничуть не похоже на учение культа Семибожья.

— Верно, ибо культ этот придумали сами люди. Разве доводилось вам встречать Авира, Аллонета, Аламора? Нет? Зато Луциана видели — и не единожды. Вот лучшее доказательство истинности нашей религии!

Молодой человек криво усмехнулся:

— Я мог бы привести десятки возражений, сотни доводов, чтобы убедить вас в своей правоте, однако не буду этого делать. Вы и сами всё поймёте, если сходите в дворцовую библиотеку и прочтёте книги, которые посоветует вам мессер Ансберт.

— Возможно, слова мои удивят вас, однако я верю лишь в то, что видела собственными глазами. Кто поручится, что книги ваши не состоят из одной лишь лжи или глупых выдумок? — Аньела вызывающе посмотрела на Ланделинда. — И потому запаху пыли в крошечной комнате я предпочла бы аромат цветов среди бескрайних полей, а столу, заваленному трактатами, — дорожный экипаж!

— Значит, вы хотите отправиться в путешествие?

— Да.

— И увидеть собственными глазами, как живут алленорцы?

— Так и есть!

— Почему же вы раньше этого не сказали? Я и сам мечтал отправиться в путь, но боялся оставить вас в одиночестве...

— Ах, одиночество мне точно не грозило бы! Ваш первый камергер, барон ди Эрн, просто шагу не даёт ступить и ведёт себя так, словно я какая-нибудь несмышлёная девчонка.

— Да ведь это я приказал ему оберегать вас! — расхохотался Ланделинд.

— Ох, тогда повелите барону впредь не вертеться подле меня, а заниматься тем, ради чего он находится при дворе!.. — воскликнула Аньела. Затем в задумчивости произнесла: — Хотя, если честно, я не могу до конца понять, каковы при вашем дворе обязанности камергера. У нас он всего-то и делает, что следит за хозяйством да прислуживает моему отцу, а вот Эре держит себя так, будто он — второе лицо в Алленоре... И ещё громадный ключ на его груди... Символ это или же настоящий ключ от какой-то двери, существование которой вы от меня скрываете?..

Ланделинд смутился и опустил взор.

— Что с вами? — спросила девушка. — Я спросила что-то, о чём мне знать не положено?

Молодой человек покачал головой:

— Нет.

— Тогда...

Внезапно пламя свечи дрогнуло, чуть слышно затрещал фитиль — и комната погрузилась во мрак. Это избавило юношу от дальнейших расспросов. Когда принесли новые свечи и беседа возобновилась, он сделал вид, будто позабыл, о чём шла речь, и с усмешкой спросил:

— Значит, вы твёрдо решили отправиться в путешествие?

— Да.

— Предупреждаю, это будет отнюдь не увеселительная прогулка. Быть может, даже придётся повесить одного-двух негодяев...

— О, я не боюсь подобного зрелища! — перебила молодого человека Аньела.

— В самом деле? — удивился тот. — Что ж... Тогда, полагаю, через несколько дней можно будет отправиться в дорогу. Поглядим заодно, в каких цитаделях живут наши вассалы...

По губам юноши скользнула хитрая улыбка, смысл которой Аньела разгадать не сумела. Зато это, быть может, получится у наших читателей, если они припомнят беседу, происходившую между Ланделиндом и Фердинандом, когда молодые люди спешили навстречу герцогу Гарланду и его дочери...

Наутро Ланделинд вызвал Эрна и потребовал сию же минуту доставить в Хард барона да Рево. Камергер, разумеется, с необычайным рвением взялся за дело — и через час Фердинанд уже входил в королевские покои.

— Помнится, — сказал Ланделинд, — как-то раз, не столь уж давно, мы любовались чудесными пейзажами Алленора, и вы тогда сказали, что нет на свете места прекраснее горной долины, где стоит ваш замок. Так ведь всё было?

— Верно, государь, — ответил Фердинанд.

— После ваших слов я втайне поклялся увидеть её, чего бы мне это ни стоило. И вчера я подумал: какой смысл тянуть с выполнением обещания? Сейчас самое время отправиться в путь! Поделился своими мыслями с королевой, и она не только согласилась со мной, но и сама пожелала увидеть Алленор.

— Значит, вы намерены путешествовать вместе с государыней?..

— И не только с ней! У короля должна быть великолепная свита! Сегодня же объявлю придворным свою волю! Даже мессеру Ансберту прикажу, чтобы собирал вещи.

— Постойте! — взволнованно произнёс Рево. — Кто же тогда останется в столице? Кто будет заниматься государственными делами?

— Ох! — махнул рукой Ланделинд. — Желающие всегда найдутся. Скажем, моя матушка... Да и сановников брать с собою незачем... — Молодой человек зловеще сощурился. — И если уж говорить откровенно, я надеюсь, что после моего путешествия нечистые на руку министры сами покинут двор — и наступит порядок, какого прежде не видывали... Впрочем, разговор не об этом. Вы могли сопровождать меня в качестве капитана стражи, однако, к несчастью, пренебрегли этой честью. Проклятье, я до сих пор слышу отовсюду советы! Мол, бросьте злодея в темницу, вырвите язык, отрубите голову!.. Ваше счастье, что я не злопамятен и готов позволить вам искупить вину.

— Что от меня нужно?

— Езжайте в Фотланд и приготовьте свой замок к приёму моей свиты.

— О боги!

— Что такое? — нахмурился король.

— Он ведь совсем крошечный! Под ним даже сотни человек не уместится!

Ланделинд пожал плечами:

— Мне всё равно.

— Ах так! — потеряв голову, вскричал Фердинанд. — Вы, стало быть, желаете унизить меня перед придворными? Что ж, я приму вас и королеву Аньелу, а остальные... остальные пусть ночуют под открытым небом!

— Как вам будет угодно, — ответил юноша. — Надеюсь, в путь вы отправитесь завтра же утром?

— Да.

— Чудесно.

— Но сперва позвольте узнать, когда вы сами намерены покинуть столицу.

Ланделинд взял со стола подсвечник и повертел в руках... поднял взор к потолку... посмотрел в окно... пожевал губами — и наконец ответил:

— Не знаю. Через день?.. Через месяц?.. Может, через полгода?.. Право, я ещё не решил!

— Что ж, я понял, — опустил голову Фердинанд.

— Прекрасно. Тогда можете идти. Поспешите в свой замок — и не забудьте: я очень на вас рассчитываю.

Рево поклонился и медленно вышел. На глаза ему попался Эрн, изо всех сил кусающий губы, чтобы подавить улыбку.

"Прав был Энгерранд... — с грустью подумал Фердинанд. — Проклятье, вечно он прав!"

Ланделинд же, едва комната опустела, откинулся на спинку стула и рассмеялся, чрезвычайно довольный своей "шуткой"...

Чтобы оправиться от столь сокрушительного удара, Фердинанд, не желая выказать перед друзьями глубину своего отчаяния, добрых два часа бродил по городу: успел побывать на всех набережных, заглянул на площадь Искупления и даже постоял немного в храме Аламора, пока не набрался смелости вернуться домой.

Шагал Фердинанд медленно, словно в отеле Рево его ждали палачи, а когда пройти оставалось совсем немного, опустил голову и начал глядеть себе под ноги — точь-в-точь провинившийся ученик. Остановившись у дверей, он набрал воздуха в грудь, несколько раз глубоко вздохнул, поднял взор — и увидел носилки с гербом герцога Греундского.

Белоснежная рука откинула занавеску. В полумраке молодой человек увидел лицо прекрасной Адальгис.

— Брат говорил, вы встречались с государем, — улыбнулась девушка, — а сейчас бледны, будто мертвец... Король зол на вас?

— Нет, — покачал головой Рево. — Наоборот, он слишком добр ко мне и сегодня оказал величайшую милость...

— Какую? — быстро спросила Адальгис — и прикрыла рот ладонью, словно устыдившись собственного любопытства.

Очарованный её смущением, Фердинанд с трудом вымолвил:

— Государь разрешил мне побывать в Фотланде, в моих владениях, где я не появлялся целых семь лет... Но постойте! Отчего мы разговариваем на улице? Прошу вас, идёмте в мой дом...

— Вы забываете о приличиях, сеньор! — рассмеялась Адальгис. — Со мною нет ни матушки, ни брата, так как же я откликнусь на ваше приглашение?

— Похоже, я совсем потерял голову!

— От счастья, надо полагать? Что ж, тогда поспешите разделить его с друзьями. Они ждут вас с нетерпением. Только что в одном из окон я увидела лицо метра Энгерранда... А вот и он сам, — добавила она, увидев, что на пороге появились Энгерранд и Жосс.

Молодые люди поклонились. Девушка небрежно кивнула в ответ.

Вдруг глаза её странно заблестели.

— Ах, как удивительно! Знаете, что мне вспомнилось, сеньор Фердинанд? Несколько дней назад я побывала в лавке одного купца с юга, который только-только добился права торговать в столице... Товары у него просто изумительные... Брат завёл с ним беседу, и — вот ведь неожиданность! — выяснилось, что купец родом из тех же мест, что и вы, и даже встречался несколько раз со старым бароном да Рево.

Фердинанд вздрогнул.

— По правде говоря, — продолжила Адальгис, — я узнала вещи, от которых едва не лишилась чувств. Оказывается, вы чуть было не погибли от голода, а метр Энгерранд помог вам. Какое благородство! Теперь брат мо понял, из-за чего между аристократом и простолюдином может вспыхнуть дружба...

— И кто же этот купец, так хорошо обо всём осведомлённый? — процедил сквозь зубы Рево.

Адальгис прижала ладонь ко лбу, нахмурилась...

— Ох, я позабыла его имя! — покачала она головой.

— Очень жаль...

— Зато дочь его — вот ведь умора! — зовут, как и нашу государыню... — Девушка посмотрела в глаза Энгерранду и пропела: — Аньела... А теперь — простите. Мне нужно спешить. Я ведь должна встретиться с королевой.

Отдав короткое приказание носильщикам, девушка опустила занавеску.

— "Аньела"? — переспросили Жосс и Фердинанд.

— Да, Аньела, — мрачно ответил Энгерранд. — Дочь Силача...

Глава 8

После смерти грозного барона да Рево, как ни жестоко это прозвучит, Энгерранд вздохнул с облегчением. Отчего-то подросток решил, что теперь жизнь в горной долине пойдёт своим чередом — спокойно и размеренно. Никто не поднимет отныне руку на честных купцов, к развалинам старого замка больше не явятся люди со всех концов графства, чтобы творить свои безобразные ритуалы. Владычеству тёмных сил пришёл конец...

Фердинанд первое время ходил сам не свой, всё клялся отыскать убийцу и разрезать его на куски. Жосс вторил приятелю и советовал обратиться к друзьям несчастного барона, чтобы затеять облаву, — неясно только, на кого именно. Энгерранд помалкивал, хотя мог бы на многое пролить свет. Какое-то внутреннее чутьё советовало ему держать язык за зубами.

Со временем горе Фердинанда поутихло. Он даже начал находить некоторое удовольствие в новом своём положении, ведь по достижении пятнадцати лет стал полноправным хозяином в своих владениях. В поведении юноши появилась некоторая заносчивость, жесты стали властными, словно у короля.

— Вот это настоящий сеньор! — закатывая глаза, восклицал Жосс.

Энгерранду подобные перемены не пришлись по душе. Однажды, когда приятели гостили в Зеленодолье, он имел неосторожность сделать Рево замечание. Завязалась ссора — первая за все годы дружбы. Фердинанд выбежал из дома, вскочил в седло и помчался прочь не разбирая дороги. Жосс укоризненно покачал головой — неясно, впрочем, кто именно заслужил его осуждение, — проворчал что-то себе под нос, а затем бросился догонять господина.

— Что за глупцы! — в сердцах воскликнул Энгерранд, провожая их взглядом.

— Ты ничем лучше, — заметил Добряк.

"А ведь и правда, — подумал юноша, — какой демон тебя укусил? Причина-то была пустяковая", — но, не желая признать неправоту, с обиженным видом фыркнул и вышел во двор. Прошёлся по дороге до единственной в посёлке площади, где когда-то Ансельм чуть было не лишился своей должности, грустно вздохнул... Не следовало ссориться с друзьями, не следовало!

Внезапно Энгерранд заметил, что навстречу идёт, помахивая корзинкой, Аньела, дочь Силача.

— Вижу, ты повздорил со своим драгоценным сеньором Фердинандом, — остановившись в паре шагов от юноши, сказала она. От платья девушки исходил лёгкий аромат каких-то цветов — сладкий, дурманящий. — Этот грубиян чуть с ног меня не свалил. Неблагодарный! Быстро же забыл, кому обязан жизнью...

— Помолчала бы ты! — грозно произнёс Энгерранд.

— Фу, какая неучтивость! — лукаво сверкнула глазами Аньела. — Водишься со знатью, а манеры — словно у слуги!

И вдруг добавила так печально, что у юноши сжалось сердце:

— Не грусти. Вы скоро помиритесь, ведь дружбы, подобной вашей, во всём Алленоре не сыщешь...

Энгерранд впервые поглядел на неё с интересом. И почувствовал вдруг страшное волнение. Сердце бешено заколотилось в груди, кровь прихлынула к щекам, кончики ушей вспыхнули, словно от жгучего стыда...

— Так ты, значит, хотела утешить меня? — сглотнув комок, выдавил юноша. — Прости, я вёл себя грубо... — Затем вдруг смущённо засмеялся и сам не понял, как пробормотал: — Вообще-то... знаешь ли... обычно я веду себя с отменной учтивостью...

— Я нисколько не обиделась!

Всё внутри юноши вспыхнуло от непередаваемой радости:

— Правда?!

— Честно!

— Слава богам!.. Но что это мы стоим?.. — вновь забормотал Энгерранд. Он сам не понимал, что происходит, но был не в силах умолкнуть. — Проклятье! Не хочу, чтобы все глазели на нас! Пойдём куда-нибудь, поболтаем... К речке, например... Ну, знаешь, туда, где влюблённые по ночам шепчутся...

— "Влюблённые"?

— Ну да! — не своим голосом ответил юноша.

— Звучит заманчиво...

— Только... — прохрипел Энгерранд. — Знаешь... Мне что-то выпить захотелось — аж мочи нет!

Не говоря ни слова, Аньела извлекла из корзинки флягу, наполненную тёмной жидкостью. Юноша никогда не встречал такого напитка, но в тот миг он готов был глотнуть даже яда, только бы избавиться от мучительной жажды.

Выпив немного, Энгерранд облегчённо вздохнул:

— Эх, хорошо! Спасибо!

Девушка улыбнулась — сторонний наблюдатель решил бы, что насмешливо, однако юноше эта улыбка показалась полной нежности; одарила насмешливым взглядом, а Энгерранд ощутил невыразимое блаженство.

— Идём, — сказала Аньела.

Энгерранд сделал несколько шагов, затем вдруг остановился, пару раз тряхнул головой... и осторожно взял спутницу под руку. Так они прошли через весь посёлок, выбрались за ограду и двинулись дальше — туда, где серебрилась узкая лента руки. Уселись на берегу и принялись болтать обо всём, что приходило на ум, любоваться, как в солнечных лучах обрывки облаков окрашиваются в багряный цвет, как по травяному морю пробегают, вздыбленные ветром, "волны", слушать жалобные крики птиц, предчувствующих близкую бурю...

Несколько часов пролетели, словно одно мгновение.

— Пора возвращаться, — сказала Аньела.

Энгерранд молча поднялся, взял её под руку и побрёл к посёлку. Из груди юноши то и дело вырывались жалобные стоны. Попрощавшись с девушкой, он долго провожал её взглядом, а затем поплёлся домой.

Добряк встретил племянника у порога.

— Где ты был? Ходил в замок, чтобы помириться с друзьями?

Энгерранд вздрогнул. С глаз его словно спала пелена. Вспомнилась недавняя ссора с Фердинандом и Жоссом, зато мысли о дочери Ансберта куда-то испарились, будто не сидел он с ней у реки полдня, не разговаривал, не любовался чудесами природы...

— Странно... — прошептал юноша.

— Так вы помирились? — не унимался Ансельм.

— Нет.

— Как же так? — огорчился мужчина. — Почему?

— Я не ходил в замок! — с неожиданной злостью вскричал Энгерранд. — Разве это так сложно понять?!

Он бросился в свою комнату, рухнул на кровать и зарылся лицом в подушку. Поворочался немного, а затем провалился в тяжёлый, вязкий сон, в котором смешались разом явь и вымысел. Перед взором его замелькали изуродованное яростью лицо сеньора да Рево, силуэт загадочного незнакомца, который сперва спас от гибели Фердинанда, а после убил барона, друзья, кричащие что-то перекошенными от злости губами, Аньела с поистине неземной улыбкой, такая прекрасная, что просто слов не отыскать... А затем — зала в старом замке, полная мужчин и женщин в богатых одеяниях... Все стоят на коленях перед тремя незнакомцами в чёрных плащах... Впрочем, какие же это незнакомцы? Они ведь как две капли воды похожи на... Эстельфера! Один вздрагивает — должно быть, услышал своё имя — и поднимает взор, смотрит на Энгерранда. Глаза его — чёрные, точно бездна, в которой нет ни конца, ни края. И вдруг под ноги императору демонов бросается Аньела, глядит в лицо, словно собачка, шепчет что-то на непонятном наречии, целует край плаща...

От зрелища этого всё внутри Энгерранда перевернулось от гнева. Подскочив на кровати, он распахнул глаза и посмотрел вокруг себя безумным взглядом.

— О боги! Что же с тобой творится?..

Сквозь щели в ставнях свистел ветер, слышался скрип деревьев. Раздался хруст сломанной ветки. На дворе разыгралась настоящая буря.

"Что же будет с Аньелой? — подумал юноша. — У Силача ведь такой старый дом..."

И поразился собственным мыслям. В прежние времена он только обрадовался бы, случись с домом Ансберта несчастье — мужчина думал лишь о том, где бы раздобыть денег, а на вопросы и насмешки отвечал так, словно разговаривал с маленькими детьми:

— Главное — разбогатеть! А уж на что потратить свои сбережения, я придумаю.

Дом Силача тем временем ветшал, крыша протекала, стоило пойти даже крошечному дождю, двор зарастал травой...

И вот сейчас боги решили покарать этого скрягу и лентяя! Нужно радоваться, что справедливость наконец-то восторжествует!

Но что же будет с Аньелой?..

Энгерранд сжал ладонями голову, пытаясь избавиться от нахлынувших мыслей о девушке, однако образ её с поразительной настойчивостью вновь и вновь возникал перед мысленным взором. Словно какое-то наваждение, бороться с которым у юноши не было сил...

Едва дождавшись рассвета, Энгерранд выбежал на улицу и бросился к жилищу Силача. Всюду на земле валялись ветки, какие-то обломки, одно дерево оказалось сломано у самого корня... Зато дом Силача стоял целёхонек, словно повелитель ветров Атидаль оберегал его.

На порог вышла Аньела.

— Ты волновался за меня?

— Да...

— Спасибо...

Вчерашняя история повторилась с необыкновенной точностью: вновь Энгерранд и Аньела сидели у реки, говорили о чём-то, любовались пейзажем, слушали щебетание птиц. А вечером, когда Энгерранд вернулся домой и попробовал воскресить в памяти подробности минувшего дня, у него ничего не вышло. Несколько обрывков бесконечной, бессмысленной беседы, кривая улыбка на губах девушки, странный блеск глаз — такой появлялся иногда у Силача, когда мужчина погружался в мечты о несметных сокровищах... И всё...

Энгерранд попытался прибегнуть к помощи рассудка, отыскать хоть сколько-нибудь разумное объяснение происходящему, но не сумел. Неужели он стал жертвой наваждения? С трудом верилось, что Аньела способна творить магические ритуалы. Да и кто в Зеленодолье может их знать? Хотя, с другой стороны, в нескольких милях от посёлка лежат развалины старого замка, где совсем недавно творились зловещие обряды. Вдруг Ансберт посещал эти сборища и рассказывал о них дочери?..

Юношу передёрнуло.

На следующее утро Энгерранд отправился навстречу с твёрдым намерением расспросить обо всём Аньелу, но едва увидел её, растерял всю свою решимость. Имеет ли он право выдвигать столь оскорбительные обвинения? Или, скорее, не оскорбительные, а глупые... Да, именно так! Разве может девушка, похожая на светлого духа, помогать отцу творить злодеяния?.. Впрочем, и Ансберт, пожалуй, не такой уж плохой человек. Может иногда пустить в ход кулаки, повздорить с кем-нибудь, но творить магические обряды... Чушь!

И вместо вопроса с губ юноши внезапно слетели слова:

— Я тебя люблю...

— И я тебя тоже... — почти беззвучно ответила Аньела.

"Вот всё и разъяснилось... — с необъяснимой горечью подумал Энгерранд. — Но... неужели это и есть настоящая любовь? Странно..."

Смех девушки выветрил последние сомнения из его головы. Казалось, мир вокруг перестал существовать, скрылся за беспроглядной пеленой, и на земле остался только один человек... нет, не человек, а божество, заменившее разом и солнце, и воздух, и небо над головой... Аньела...

Добряк молча наблюдал за тем, что творится с племянником. С одной стороны он, вполне оправдывая своё прозвище, всегда был мягок, не вёл себя подобно другим жителям посёлка, которые следили за каждым шагом своих детей и, предпочитая словам действие, то и дело хватались за палку, и даже когда Энгерранд доставлял хлопоты (а случалось подобное очень редко), не начинал строить из себя тирана, а ограничивался одной-двумя фразами или укоризненным взглядом. Он был уверен: племянник сам всё поймёт и впредь не совершит глупостей. С другой же стороны, на сей раз Ансельм просто не знал, что сказать, а если и пытался завести беседу, тотчас умолкал, заметив невидящий взгляд Энгерранда. Даже на вопросы о приятелях юноша лишь безразлично пожимал плечами.

— О боги! — шептал Добряк, когда племянника не было дома. — Неужели вы позволите разрушить такую прекрасную дружбу? Вразумите этих глупцов, прошу вас!

В конце концов, желая понять, в чём причина такого поведения Энгерранда, мужчина решился на поступок, который в глубине души считал отвратительным: попробовал проследить за племянником. А узнав истину, испытал такое облегчение, что, не в силах сдержаться, сказал во время ужина:

— Ну и дела! Я и помыслить не смел, что так чувствителен к чарам Аламора.

— О чём вы говорите, дядя? — рассеянно спросил Энгерранд.

— Аньела — прекрасная девушка...

— Да, — согласился юноша.

Лицо его при этом осталось совершенно бесстрастным.

— Я я-то столько дней мучился, места себе не находил!

— Мне жаль... — ответил Энгерранд. И повторил тем же тоном, словно говорящая кукла: — Мне жаль...

— О, это же чудесно! — в восторге вскричал Добряк. — Вы ведь питаете друг к другу такие чувства... такие чистые, нежные! Даже на долю аристократов редко выпадает такое счастье.

— Мне — выпало...

Ансельм пристально посмотрел на племянника. Тот словно пребывал в ином мире, где не было места для дяди, докучающего своей глупой болтовнёй.

— О чём ты думаешь? — осторожно спросил он.

— Об Аньеле...

— Ах да, верно!.. А о Жоссе ты когда вспоминал в последний раз? А о Фердинанде?..

Энгерранд вздрогнул. Лицо его стало злым, глаза мрачно засверкали.

— Я хочу спать, — резко встав из-за стола, сказал он и выбежал прочь.

Добряк только рот раскрыл: конечно, влюблённые, если верить легендам, совершают временами необъяснимые поступки, но неужели им положено впадать в ярость всякий раз, когда разговор заходит о тех, с кем они ещё недавно были дружны? Неужели Аньела до такой степени завладела сердцем Энгерранда? Пусть даже так, но разве может чувство привязанности столь быстро смениться ненавистью? Быть может, всё это — происки Аламора? Дань, которую жестокий бог собирает с тех, кого "одарил" своим вниманием?

"Нужно бы потолковать с кем-нибудь, кто лучше тебя знает, что такое любовь, — после долгих размышлений решил Ансельм. — Скажем, с Эрвелиной... Она жила с мужем душа в душу и, конечно, сумеет всё разъяснить..."

И Добряк поспешил к ней.

— О племяннике хочешь поговорить? — впустив гостя в дом, спросила женщина. — Мальчишка подрос, а ты этого не заметил. Вот и бегаешь теперь посреди ночи, будто безумец.

— Как же мне не сходить с ума? — грустно усмехнулся Ансельм. — Ничего не пойму, только путаюсь в догадках...

— А что тут понимать? Влюбился твой племянник, разве не ясно?

— Не верю, что любовь может так менять человека!

— Ещё как может! — уверенно ответила Эрвелина. — И в зверя превращать, и в безумца, и в страшного злодея, и ещё много в кого. Только любовь-то эта не настоящая, вот в чём беда!

— Как это?

— Околдовали Энгерранда...

— Ну конечно! — усмехнулся Добряк. — Когда нельзя что-нибудь объяснить, только и остаётся кивать на тёмные силы: мол, они всему виной.

— А ты губе не криви да нос не вороти. Лучше послушай. Уже, наверное, забыл, как к нам лет десять назад, когда ещё муженёк мой был жив-здоров, купец какой-то приезжал? Кажется, он говорил, будто из самой столицы путь держит. Ясное дело, мы его к себя пригласили — думали, что-нибудь толковое расскажет. А гость-то наш напился допьяна и принялся нести всякий вздор: про горы, где драгоценных камней больше, чем в сундуках у короля, про реки, чьи воды похожи на жидкое золото. Мы слушаем — выхода другого нет, не гнать же болтуна за дверь, да и рот не завяжешь. Только и ждать, когда же сон сморит. И вдруг гость наш заводит речь о магии. Уставился на меня и говорит: "А знаете ли вы, красавица, что я могу влюбить вас в себя, если пожелаю?" — "Ещё чего! — отвечаю. — И не стыдно вам такую чушь при муже моём говорить?" — "Ах! — ухмыляется. — Да разве же, будь у меня подобное желание, я бы всем о нём разболтал? Нет, я не глуп! Просто угостил бы вас чудесным напитком..." И ставит передо мною склянку с каким-то зельем. "Убери-ка эту мерзость, — говорю, — пока я бутыль твою не разбила!" Дурочка была... Нет чтобы выспросить побольше, разузнать... Ну да ладно! У купца-то глазки заблестели. Причмокнул губами и шепчет: "Впрочем, в столице, откуда я родом, придумали кое-что получше волшебных напитков. Всего-то и нужно выбрать жертву, прошептать коротенькое заклинаньице — и самая гордая дама повалится к вашим ногам. Что требуется? Один крошечный предмет..." И показывает медальон — знаешь, вроде тех, что наши зеленодольцы на шее носят, только рисуют обычно птицу какую-нибудь или зверя, а на том — слова и знаки какие-то непонятные. Я ничего не разобрала. "Значит, заклинание нужно? — спрашиваю. — А какое?" И тут вдруг муж мой, проклятый болван, очнулся да как завопит: "Ах ты, демоново отродье! Пил в моём доме, жрал за четверых, а теперь ещё к жене пристаёшь?!" И склянкой с зельем — об пол! Купец перепугался, вскочил — и вон из дома. А за порогом уже Силач ждёт. Вот ведь лисица! "Не угодно ли вам переночевать в моём жилище? Кровать свою не пожалею для такого важного гостя!.." Словом, устроился гость наш на ночлег у Ансберта. И кто знает, не вздумал ли и там болтать о зельях да медальонах? У Силача денежки уже тогда водились. Вдруг взял он да и купил удивительный медальон? И заклинание выведал... Понимаешь?

— Понимаю... — прошептал Ансельм. — И как мне быть?

— Откуда мне знать? Придумай что-нибудь. Ты же у нас — "голова"...

Два дня Добряк ходил сам не свой, а затем не нашёл ничего лучшего, как пересказать племяннику беседу с Эрвелиной. И поначалу с радостью заметил, что взгляд того наконец-то стал осмысленным. Однако уже через минуту юноша словно забыл обо всём услышанном и, отвернувшись, устремил взор в окно — в ту сторону, где находился дом Силача.

— Ты понял, о чём я говорил? — спросил Ансельм.

— Да.

— Вдруг Аньела напустила на тебя колдовские чары?

— Глупости!

— Ты уверен в этом?

Энгерранд встал со скамьи и направился к дверям. Тогда Ансельм, впервые в жизни потеряв голову от гнева, бросился вслед за ним, схватил за плечо и закричал, что было сил:

— У Силача есть волшебный медальон! Слышишь ты меня, болван?!

Юноша вырвался и толкнул дядю в живот:

— Замолчи!

От неожиданности Добряк чуть не упал. Открыв рот, он посмотрел на племянника глазами, полными слёз. Во взгляде мужчины смешались боль и ужас.

Вдруг Энгерранд вздрогнул всем телом, каким-то неестественным движением схватился за грудь, запустил руку сперва в один карман, затем в другой и прошептал:

— Волшебный медальон?.. — Сжав виски, медленно опустился на колени и повторил: — Волшебный медальон...

А после поднял на дядю испуганный взгляд и спросил:

— Я совершил что-то ужасное?

Добряк жалко улыбнулся:

— Нет, что ты!..

— Вы обманываете меня! — вскричал Энгерранд. — По лицу вашему вижу!

— Клянусь! — с каким-то отчаянием воскликнул Добряк. — Ты просто ни о чём не хотел говорить, с утра до ночи где-то пропадал... И не желал мириться с друзьями!

Юноша схватился за голову:

— Ох! Жосс! Фердинанд! Они, наверное, давно забыли о нашей ссоре, а я... я... Вот ведь дурак!

Он выбежал на улицу — и нос к носу столкнулся с Жоссом. Тот был бледен и едва держался на ногах, словно в те страшные дни, когда в Алленоре свирепствовал голод.

— О боги! — вскричал Энгерранд. — Что с тобой?

Слуга печально посмотрел на него и прерывающимся голосом произнёс:

— Наша госпожа...

— Что с ней?!

— Она умерла прошлой ночью... Теперь сеньор Фердинанд остался совсем один...

Слова эти будто стрелой пронзили сердце Энгерранда. Вот, стало быть, к чему привела глупая размолвка из-за какого-то пустяка. В тот миг, когда Рево нуждался в поддержке, в помощи, лучший его друг занимался демон пойми чем!

— Я должен идти в замок! — сказал юноша Добряку.

Тот поспешно произнёс:

— Да, конечно!

Энгерранд виновато посмотрел на дядю:

— Простите меня...

Ансельм в смущении махнул рукой. Юноша, увидев это, рассмеялся и прошептал, задорно сверкнув глазами:

— А потом, когда я вернусь, вы расскажете мне всё о волшебном медальоне! Обещаете?

— Даю слово, — ответил Добряк. — А теперь — поторопись...

Энгерранд поклонился на прощание, словно отправлялся в дальний путь, и бросился догонять Жосса.

У изгороди, окружавшей посёлок, друзьям встретилась Аньела. Юноша скользнул по ней безразличным взглядом, что-то невнятно пробормотал и прошёл мимо. Девушка изумлённо ахнула и позвала:

— Энгерранд!

Не дождавшись ответа, она побледнела и, закрыв лицо ладонями, горько расплакалась...

Глава 9

Энгерранд не покидал замок Рево ни первый день, когда проводились печальные обряды, ни после, когда Фердинанд немного успокоился — или, скорее, погрузился в апатию, из которой его с огромным трудом удавалось вырвать друзьям — поначалу крайне редко, а затем всё чаще и чаще.

Впрочем, сам Энгерранд мучился ничуть не меньше: хоть он и сумел на какое-то время избавиться от любовных чар, полностью излечиться от них юноше не удалось. Уже через пару ночей во снах ему стала являться Аньела: рыдала, падала на колени, простирала вперёд трясущиеся руки, что-то беззвучно шептала, а однажды даже принялась плакать кровавыми слезами и кататься по полу. Тогда, проснувшись, Энгерранд едва не бросился прочь из замка — так ему захотелось вернуться в Зеленодолье и увидеться с девушкой. Лишь мысли о том, что виной всему — магия, остановили юношу.

"Зачем? — часто спрашивал он себя. — Почему Аньела так поступила? Неужели хотела любой ценой добиться твоей любви?.. А может, она ни при чём и случившееся — дело рук Силача? Уж он-то днём и ночью только и думает, как бы досадить дяде. Теперь вот и за тебя взялся..."

Раздумывая так, возвращаясь мыслями к Аньеле, Энгерранд с каждым днём всё сильнее желал вернуться домой, чтобы разобраться, кто прав, а кто виноват. Не будь друзья так измучены горем, он давно воротился бы в Зеленодолье — и вновь потерял бы рассудок, как происходит с человеком, который, не вполне излечившись от простуды, выходит на улицу в промозглую, ветреную погоду — и опять заболевает.

Поэтому, как ни жестоко прозвучат наши слова, несчастье в замке Рево оказалось спасением для Энгерранда.

Одним пасмурным утром, когда друзья сидели за столом и молчали, в залу заглянул один из слуг, носивший имя Этьен. Это был мужчина лет пятидесяти, с лицом, похожим на лисью морду, взглядом волка. При разговоре с господами голос слуги становился нежным и проникновенным, во время беседы с простолюдинами напоминал воронье карканье. Родись Этьен торговцем, он непременно сколотил бы внушительное состояние — и неважно, каким путём; будь знатного происхождения — от интриг его не было бы покоя придворным; окажись выброшен на самое дно человеческого общества — стал бы наёмным убийцей и достиг бы в этом деле вершин мастерства. Однако, к счастью, Этьен был простым крестьянином, которого старый барон по какой-то неведомой причине приблизил к себе. Он сопровождал любимого сеньора в разбойничьих вылазках, знал самые сокровенные тайны, а уж с хозяйством управлялся так ловко, что Рево нахвалиться не мог на своего верного слугу! Жители деревни при виде мужчины бледнели от страха, а Жосс молча ненавидел.

И вот, согнувшись в три погибели, Этьен подошёл к Фердинанду и забормотал слова, которые подслушал как-то раз в столице, в доме одного из старых придворных:

— Прошу великодушно простить меня, молодой господин, что осмелился потревожить вас в час грусти и печали, когда мыслями своими вы обращаетесь к душе несчастной нашей сеньоры...

Он остановился и выжидательно посмотрел на Рево:

— Что тебе нужно, Этьен? — спросил тот. — Говори, не бойся.

— Ах, пока — ничего, но я предвижу грядущие несчастья! — произнёс слуга ещё одну давно заученную фразу. — Умоляю, молодой господин, обещайте, что отнесётесь всерьёз к моим словам и не станете корить за трусость!

Не дожидаясь ответа, он продолжил совсем иным тоном:

— Сейчас не время горевать, молодой господин. Если бездействовать, можно потерять всё: земли, титул, даже саму жизнь. Понимаю, слёзы застилают вам глаза — так вытрите их и оглядитесь по сторонам! Вас окружают волки, демон меня побери! Людоеды, готовые сожрать любого, кто проявит слабость! Припомните-ка, разве кто-нибудь из сеньоров, которые рыдали на похоронах нашего любимого господина, явились почтить память вашей матушки? Нет, ни один не приехал! Вы не заметили этого, молодой господин? Напрасно. Уж я-то знаю, что на уме у этих негодяев: самые глупые сейчас потирают ладони в ожидании наживы, а те, кто поумнее, мчатся сейчас в столицу. Знаете, зачем? Хотят прибрать замок к рукам!

— Что?! — вскочил на ноги Фердинанд. — Какая чушь! Разве не вступил я в права наследования? Разве не мне принадлежат земли отца?

— Вы плохо знаете, по каким законам живёт Алленор, молодой господин, — вздохнул Этьен. — Замок этот и земли прежде были дарованы одному семейству, глава которого занимался до того безобразным разбоем, что о его бесчинствах узнал сначала граф Фотландский, а после сам король. Государь разозлился, злодея казнил, потомков лишил наследства, а владения его пожаловал вашему прадеду, славному рыцарю, чьё имя было покрыто славой после подвигов в войне с Хеллинором... Заметьте, молодой господин: король наградил — и он же отнял у провинившегося свой дар.

— Какое отношение имеют к нам дела столетней давности?

— Помните, батюшка ваш часто отлучался куда-то? — многозначительно посмотрел на юношу Этьен.

— И что?

— Думаю, вы не хуже меня всё понимаете...

— Ах, негодяй! — вскричал Фердинанд и схватил слугу за ворот. — Хочешь сказать, будто отец мой был разбойником?

Этьен даже бровью не повёл.

— Я был вместе с господином у развалин старого замка... — тихо произнёс он.

Фердинанд медленно опустился на скамью.

— Значит, кто-то из соседей знает о том ритуале?

— Не "кто-то", а все, — безжалостно ответил мужчина. — Свидетелей больше чем достаточно... Вас подвергнут пыткам, вырвут признание и казнят, а замок достанется одному из злодеев, которых несчастный ваш батюшка считал друзьями. — Покачав головой, он прошептал: — Никому нельзя доверять... Никому...

Рево посмотрел вокруг, словно затравленный зверь:

— Что же мне делать?

— Нужно ехать в столицу, к государю Хильдеберту! Броситься в ноги и молить, чтобы он подтвердил ваши права на земли и замок вашего батюшки!

— И это поможет?

— Думаю, да. Но нельзя терять ни минуты. Любая заминка, самая крохотная — и все мы погибнем!

— Постойте-ка! — перебил слугу Энгерранд. — Положим, Фердинанд...

— Сеньор Фердинанд, невежа! — прокаркал Этьен.

— ...опередит врагов и добьётся от государя подтверждения своих прав. Но что помешает государю отказаться от собственных слов, когда ему всё же расскажут...

Не дав Энгерранду договорить, слуга топнул ногой и завопил что было мочи:

— Проклятье! Помалкивай, мальчишка, и не суй нос в дела, которые тебе не по зубам! Наберись сначала уму-разуму... Нет, поглядите только, каков негодяй! Вздумал меня учить! Да я тебя...

Этьен закашлялся и, согнувшись пополам, погрозил юноше кулаком.

— Подумай, бездельник, — продолжил он осипшим голосом, — неужели сам ты взял бы и — раз! — признал свою ошибку? Выставил бы себя круглым дураком? Нет, не хочется? А уж король-то и подавно не пожелает стать посмешищем в глазах придворных. Хорошенькие дела! Вчера подарил замок — сегодня отобрал! Да он любой повод придумает, только бы не изменить своего решения! Понял, болван?

Энгерранд неохотно кивнул.

— Стало быть, и впрямь есть лишь один выход — сломя голову мчаться в столицу... — пробормотал Фердинанд.

— О да! — подтвердил Этьен.

— Прямо сейчас?

Слуга замялся:

— Ну... Пожалуй, лучше вам, молодой господин, набраться сил, а уж с рассветом отправляться в путь. Усните крепко-крепко, отдохните, а я меж тем всё приготовлю. Лучших лошадей из конюшни отберу, молодых, резвых... Сам-то, конечно, не смогу вас сопровождать — года уж не те. Только обузой стану в дороге. Пусть уж лучше Вильгельм вас, молодой господин, проводит: всё равно толку от этого бездельника никакого, зато как добраться до Везерхарда, знает не хуже меня. Ну а я здесь за порядком прослежу... Ко до столицы доберётесь, идите прямиком в дом, который наш господин когда-то купил. Там и станете жить, пока король вас не примет. Не робейте перед государем — вы ведь не крестьянин, как я, а знатный сеньор. Говорите смело, но с почтением — так, будто с отцом беседуете. Расскажите всё по порядку, напомните, как славен род Рево, сколько веков предки ваши служат трону...

Рево улыбнулся:

— Да, так я и поступлю.

— А деньги? — заметил Энгерранд. — Жить-то в столице на что?

— Опять умничаешь? — оскалился Этьен. — Я всё помню. Конечно, молодой господин, две тысячи денариев выложу перед вами на стол, когда наступит час отъезда. Ровно две тысячи... — И добавил, утерев рукавом набежавшую слезинку: — Всё, что батюшка ваш сумел накопить...

Наутро молодые люди собрались у ворот замка. Ветер гнал по небу свинцовые тучи, сыпал мелкий дождь. Провожать господина вышли лишь несколько слуг и с полдюжины крестьян — да и те встали в сторонке и о чём-то шептались.

"Не любили здесь старого барона, — подумал Энгерранд. — Ох, не любили! И ненависть эту на Фердинанда перенесли..."

Этьен вновь повторил — слово в слово — блистательную свою речь, вызвавшую накануне такой прилив сил у "молодого господина". Впрочем, Рево в наставлениях не нуждался — он и сам рвался в бой.

— Смотри, лошадь не загони, — шепнул на прощание Энгерранд, — иначе придётся до самой столицы пешком тащиться.

Фердинанд улыбнулся в ответ:

— Не тревожься. Не настолько же я безрассуден! И не скучай. Вот добьёмся встречи с государем, добьёмся справедливости — и сразу воротимся домой.

— Дай-то боги... — чуть слышно ответил Энгерранд.

Слова его утонули в страшном конском топоте: промчавшись по подъёмному мосту, Фердинанд, Жосс и Вильгельм пустили лошадей рысью и через минуту растворились в туманной дымке.

Энгерранд всматривался вдаль до тех пор, пока Этьен не произнёс:

— Возвращайся домой, мальчишка! Столько дней жил в замке, бездельник. Только ел и пил, а пользы никакой. И ведь не стыдно!

Юноша ответил на это гневным взглядом.

— Чего уставился? — рявкнул слуга. — Проваливай уже отсюда! Не мешай.

Не в силах больше терпеть, Энгерранд произнёс с деланной улыбкой:

— А вы ведь негодяй — да ещё какой!.. Помогали господину убивать мирных торговцев. Клянусь Семью богами, хозяин ваш заслуживал плахи!

И он быстро зашагал прочь.

Ошарашенный Этьен постоял несколько секунд с разинутым ртом, а затем негодующе фыркнул:

— "Мирных торговцев"? Да что ты смыслишь в таких вещах, молокосос!

Энгерранд этих слов не расслышал...

И вот, спустя семь лет, вновь Фердинанд, Жосс и верный Вильгельм собирались в путь — только на сей раз не в Везерхард, а в родной свой замок. Над землёй клубились тучи, изредка падали тяжёлые капли дождя. Вновь барона да Рево провожали слуги — печальные, угрюмые, растерянные. Госпожа Элоиза была похожа на собственную тень — если тень, конечно, способна проливать слёзы и причитать. Да и сами молодые люди отнюдь не спешили покидать стены дома, где прожили столько времени.

— Интересно, узнаю ли я замок?.. — пробормотал Жосс. — А нашу горную долину? А лес? Может, мы заблудимся? Вот ведь потеха будет!..

Энгерранд улыбнулся:

— Надеюсь, дорогу к Зеленодолью вы найдёте. Поглядите, что сталось с посёлком. Сам-то я никогда туда не вернусь...

Попрощавшись с другом, молодые люди пустили лошадей шагом и двинулись в путь. Прошло немало времени, прежде чем они исчезли за поворотом.

— Вот и остались мы с вами вдвоём, госпожа Элоиза, — сказал Энгерранд. — Словно в старые добрые времена.

— Вам бы всё шутить! — всхлипнула женщина и поспешно скрылась в доме.

Молодой человек постоял ещё немного, в последний раз окинул улицу взглядом — и заметил, что его пристально рассматривает какой-то мужчина.

"Опять соглядатай..." — со вздохом подумал Энгерранд.

Через мгновение с небес хлынули потоки воды и, словно сверкающая портьера, укрыли его от любопытных взоров...

Часть 3

Удар в спину

Глава 1

Прежде чем продолжить рассказ, я хотел бы напомнить читателям, что градоначальник, прислушавшись к совету Энгерранда, решил установить слежку за бароном да Люк и герцогом Греундский, дабы защитить жизнь первого и выяснить, не является ли убийцей второй.

Люди господина Бертгарда, переодетые в простых горожан, словно тени бродили за королевским фаворитом, а вот о Годерике вскоре стали забывать. Герцог оказался скучнейшим человеком: в сущности, уже через пару дней шпионы знали, куда он отправится в то или иное время. Зато барон вёл жизнь беспорядочную — и очень весёлую: мог встать с рассветом — а мог проваляться в постели до полудня; явиться ко двору — а через несколько минут покинуть его с видом в высшей степени занятым и начать без толку шататься по городу, заглядывая в такие места, куда не всякий простолюдин отважится сунуть нос; мог заглянуть в дом какого-нибудь придворного — неважно, приятеля своего или недруга, — и, пользуясь законами гостеприимства, наесться до отвала или совершить рейд по близлежащим торговцам и накупить себе всевозможных безделушек, драгоценностей и благовоний. Иногда Люк вдруг вскакивал в седло и начинал разъезжать по улицам с видом лихого рубаки — в этих случаях он пристёгивал к поясу самую длинную шпагу из своей внушительной коллекции и кинжал в дорогих ножнах, — а иногда вдруг натягивал на себя скромный костюм, приходил к воротам храма и бросал горсти монет под ноги нищим. Прознав об этом, самые сметливые из соглядатаев начали рядиться в ужасающие лохмотья.

Но подлинное веселье наступало, когда к Люку являлся барон Вальдеберт да Руст, и мужчины отправлялись в какой-нибудь кабачок или притон. Ух, что за кутежи они устраивали, как разбрасывались золотом! Будь Люк один, ему, наверное, быстро всадили бы нож под ребро, выпотрошили кошелёк и карманы и пустили бы в плавание по Ривьере, однако Руст, похоже, пользовался среди обитателей тех мест уважением — и приятели бесчинствовали и предавались поистине невообразимым безумствам.

Но пусть барон и проводил немало времени в обществе Вальдеберта, от взоров соглядатаев не укрылась, что, во-первых, он всё так же встречается с герцогом Греундским и дружба между ними лишь крепнет, а во-вторых, чаще других посещает домов посещает жилище барона ди Эбре.

Господин Бертгард, выслушав эти известия, особого значения им не придал, зато, состроив свирепую гримасу, проворчал:

— Чем шляться всюду за бароном, лучше бы от герцога ни на шаг не отходили! За кем, в конце концов, я велел следить?

— За Люком! — дружно ответили соглядатаи. — Ну... и за сеньором Годериком тоже...

— Болваны! — вздохнул градоначальник. — Запомните хорошенько: провалите дело — на следующий день отправлю собирать нечистоты. Под землю вас загоню, чтобы задохнулись от вони!

Услышав такое обещание, люди господина Бертгарда испугались не на шутку и с тех пор стали исполнять свои обязанности куда ответственнее: двое из них отныне сопровождали сеньора Годерика, остальные — Люка.

И вскоре обнаружилось, что не одного только градоначальника интересует, чем занят герцог: шпионы заметили, что с молодого человека не спускают глаз какие-то подозрительные личности, одетые нарочито скромно, тщедушные, с бледными лицами, бесцветными глазами. Головы их были вечно опущены, плечи — ссутулены. Издалека могло показаться, будто незнакомцы с ног до головы обсыпаны чем-то серым, чтобы не выделяться даже на фоне стен. Уловка, слишком хорошо знакомая, чтобы соглядатаи не признали в них соратников по цеху. Когда же стало ясно, что люди эти следят и за бароном да Люк тоже, служители закона пришли в страшное негодование.

Немедленно был составлен план решительных действий. С трудом дождавшись вечера, шпионы, сгоравшие от желания расправиться с соперниками, подкараулили одного из них, мерзкого коротышку, в укромном месте, связали, заткнули рот грязной тряпкой и поволокли к господину Бертгарду.

Градоначальник при виде странной добычи изумлённо вскинул брови:

— И кого вы поймали? Убийцу?

Самый смелый из соглядатаев ответил:

— Может, и так. Негодяй этот следил за бароном да Люк. Нужно бы прижечь ему руки калёным железом, чтобы развязать язык...

Несчастный жалобно замычал.

— Для начала, — сказал господин Бертгард, — выньте у него изо рта кляп, а уж как поступить дальше, я решу и без ваших советов.

Едва пленник вновь обрёл способность говорить, он пронзительно закричал:

— Как смеете вы так поступать со мной? Вы — негодяи! Проклятые висельники! Демоново отродье!..

— А ну-ка! — надвинулся на него градоначальник. — Что за дерзость! Это меня-то, столичного градоправителя, ты хочешь повесить на перекладине?

— Пусть вы даже сам король, это не даёт вам права так обращаться со мной! — не унимался коротышка.

— Да неужели ты такая важная птица?

— Ещё какая! — выпятил нижнюю губу пленник. — Я служу мессеру Гумберту!

Господин Бертгард задумчиво протянул:

— Ого!.. — и начал расхаживать по зале.

Коротышка, видя его замешательство, отвратительно захихикал.

Поморщившись, градоначальник приказал:

— Заткните-ка снова пасть этому негодяю... Пусть посидит здесь до рассвета. Утром скажете мессеру Гумберту, чтобы явился ко мне и забрал своего прислужника. Заодно и побеседуем с канцлером по душам... — Вдруг он грозно сверкнул глазами: — А скажите-ка, почему вы все собрались здесь и стоите развесив уши! Совсем про обязанности свои забыли? Идиоты! Что делал барон, когда вам вздумалось устроить засаду, знаете? А герцог где был? Отвечайте!

Соглядатаи опустили головы:

— Ну... мы думаем, за час-другой...

— Не "думать" вы должны, а знать! — со слезами в голосе вскричал господин Бертгард. -А вдруг барона убили? Что мне тогда делать?

В коридоре раздался топот тяжёлых сапог. В залу вбежал стражник — встрёпанный, с перекошенным лицом — и прохрипел:

— Канцлер... Пришёл мессер Гумберт...

— Чудесно! — хлопнул в ладоши градоначальник. — Похоже, он дорожит своими людьми, если так скоро явился сюда, да ещё и без приглашения!

— Это так, — прозвучал голос канцлера.

Через секунду мессер Гумберт переступил порог. Сопровождали его четверо королевских стражников.

Господин Бертгард склонил голову:

— Рад видеть вас...

— Зачем вы схватили моего человека и притащили сюда, словно он какой-нибудь преступник? — не ответив на приветствие, спросил канцлер.

— Признаться честно, мы так и решили...

— Что?! Да как вы смеете!

— Прошу вас, мессер Гумберт, возьмите себя в руки и приглядитесь получше к своему слуге. Неужели вы не видите, какое хитрое у него лицо, как бегают крошечные глазки, даже нос шевелится, будто он вынюхивает что-нибудь?

Канцлер почесал кончик носа, покачал головой и нехотя произнёс:

— Пожалуй, вы правы...

— И когда мои люди заметили, что он преследует барона да Люк и герцога Греундского, неудивительно, что поведение вашего человека, подкреплённое столь зловещей внешностью, показалось им странным. А как следует поступить в этом случае? Разумеется, арестовать негодяя!

Мессер Гумберт пожевал губами, покосился сперва на градоначальника, затем — на соглядатаев, столпившихся в углу, и протянул:

— А позвольте-ка узнать, господин Бертгард, отчего вы устроили слежку за герцогом?

Градоначальник широко улыбнулся:

— Вы на мгновение опередили меня, мессер Гумберт! Я и сам готов был задать тот же вопрос. Впрочем, полагаю, ни вам, ни мне ответ не нужен — оба мы прекрасно всё понимаем. И уж тем более я не стану раскрывать свои замыслы людям, которым положено безмолвно исполнять приказы, не задумываясь, ради чего им поручено следить за столь знатным сеньором, как герцог Годерик...

Соглядатаи тотчас поняли намёк и, развязав злосчастного коротышки, повели его к выходу. Канцлер подал знак стражникам, и те торопливо покинули залу.

Когда мужчины остались вдвоём, градоначальник со вздохом покачал головой:

— Разве можно быть столь беспечным, мессер Гумберт? Клянусь, временами мне кажется, что какой-нибудь уличный мальчишка проявил бы в поисках убийцы большую осторожность, нежели мы с вами... Вот сейчас, к примеру, объяви я во всеуслышание, что подозреваю герцога Греундского в злодеяниях, это могло бы привести к несчастью. Вдруг среди моих людей или стражников, которых вы зачем-то сюда привели, скрывается предатель? Тогда наши с вами усилия пошли бы прахом.

— Значит, — спросил канцлер, — вы тоже подозреваете герцога?

— Да.

— Почему же тогда не поделились догадками со мной?

— А вы? Неужели сложно было предупредить меня о том, что вы намереваетесь следить за сеньором Годериком?

— Так, по-вашему, во всём случившемся виноват один лишь я?!

— Нет, я и себя осуждаю... Впрочем, теперь-то какая разница? Коль скоро намерения наши прояснились, не лучше ли стать союзниками, как повелел государь?

— Я с самого начала надеялся, что мы станем действовать сообща, — быстро ответил мессер Гумберт.

Градоначальник сделал вид, будто не расслышал этого замечания собеседника, и продолжил:

— К несчастью, едва ли между вашими соглядатаями и моими завяжутся добрые отношения — сегодняшнее недоразумение на так-то просто забыть. Думаю, соперничество в подобном деле пойдёт не на пользу, а лишь во вред, поэтому давайте, мессер Гумберт, прикажем, чтобы эти молодчики хотя бы не мешали друг другу, коль скоро не могут действовать сообща, иначе они будут не следить за герцогом, а круглыми сутками думать, как бы досадить "противникам". И разумеется, упустят что-нибудь важное... Можно и вовсе оставить лишь моих людей...

— Нет! — невольно воскликнул канцлер.

— Вы не доверяете мне? — усмехнулся господин Бертгард. — Напрасно! Мне, признаться честно, безразлично, какой ценой будет одержана победа над злодеем: пусть придётся молить о помощи вас, мессера Ансберта... самого императора демонов, в конце концов, только бы найти негодяя! Проклятье, да я прокажённому ноги расцелую, если он скажет, кто убийца! Так неужели вам меньше моего хочется, чтобы восторжествовала справедливость?

После кратких раздумий мессер Гумберт ответил:

— Хорошо, будь по-вашему... Я не стану больше наблюдать за герцогом. Однако вы должны дать слово...

— Конечно! — вскричал градоначальник. — Клянусь жизнью, я буду рассказывать вам обо всём, что выяснят мои люди!

И мужчины обменялись рукопожатием, которое должно было придать хоть какую-то прочность этому хрупкому союзу.

Между тем, в час, когда соглядатаи господина Бертгарда волокли коротышку из вражеского лагеря во Дворец правосудия, барон да Люк покинул свой дом и неторопливо зашагал по улице. Выглядело это довольно-таки странно, ведь, как мы уже упоминали, наступил вечер и до сигнала к тушению огней оставались считанные минуты. Однако королевский любимец, похоже, не боялся ночных патрулей и продолжал медленно идти куда-то, словно совершал прогулку по своим владениям.

На одном из перекрёстков барон заметил небольшой паланкин, который несли четверо дюжих слуг. Нигде — ни на одежде, ни на занавесках — не было видно гербов, которые помогли бы определить, кому принадлежат носилки.

Когда паланкин поравнялся с Люком, крошечная ладонь приподняла край ткани и подала мужчине мимолётный знак. Барон вздрогнул от радости. В одно мгновение он очутился в носилках. Послышался женский голос, дрожащий от волнения. Затем всё стихло.

Паланкин продолжил свой путь: свернул сперва на улицу Слёз, затем — к площади Искупления, а оттуда — ещё дальше, к самой окраине квартала Знати, пока не остановился у какого-то дома, окружённого высокой оградой.

Барон спрыгнул на землю, подбежал к воротам и постучался: сначала — один громкий удар, через несколько секунд — два тихих, едва различимых.

Ворота отворились. Слуги внесли паланкин во двор. Люк, покусывая губы, торжествующе огляделся по сторонам, а затем скрылся в доме. Мгновение спустя зазвенел колокол на башне Дворца справедливости. Наступило время, когда на улицах Везерхарда должны были безраздельно властвовать ночные патрули...

До самого рассвета дом был погружён во мрак и безмолвие, однако едва небо на востоке окрасилось в розовый цвет, на улицу вышел Люк. От недавнего самодовольства мужчины не осталось и следа: он был страшно бледен, едва волочил ноги, временами лицо его кривила гримаса боли.

Очутившись в своём жилище, королевский фаворит начал медленно подниматься по лестнице, однако когда один из слуг попытался помочь, с такой силой оттолкнул его, что несчастный покатился вниз по ступенькам. Заперев дверь комнаты, мужчина рухнул на кровать и несколько часов пролежал в беспамятстве.

Изредка Люк принимался жалобно поскуливать и шептать что-то неразборчивое, несколько раз ладони его сжимались в кулаки, а зубы впивались в нежные губы — и тогда на подушке появлялось кровавое пятно.

С наступлением сумерек барон немного пришёл в себя: сумел подняться на ноги, впустил слуг, которые принесли ужин... Однако на щеках его рдел нездоровый румянец, а взгляд был страшен: глаза словно пылали каким-то неземным огнём, сверкали, словно россыпь самоцветов, метали молнии...

— У господина лихорадка! — решили домочадцы.

После ужина Люк уселся против окна, устремил взор в вышину — туда, где сквозь облака пробивался жёлтый свет луны, — и, замерев, стал смотреть на небеса и беззвучно шевелить губами.

— Должно быть, сеньор просит Авира о выздоровлении... — догадались слуги.

И тоже начали молиться.

Но они ошиблись: вовсе не о болезни своей думал барон и не о том, чтобы небеса исцелили его. Да и не видел Люк ни лунного диска, ни гонимых ветром облаков, даже от воспоминаний о том, что на свете существуют боги, не осталось и следа. Вселенной для мужчины был дом, где он провёл минувшую ночь, единственным божеством — дама, с которой он виделся вчера...

— Когда же мы встретимся опять? — прошептал Люк — и разрыдался. — Я добьюсь её любви... Добьюсь... Добьюсь!..

Вновь и вновь повторяя это слово, барон принялся трясущимися руками шарить у себя за пазухой, похлопывать по груди, запускать руки в карманы...

И вдруг издал жуткий вопль:

— Где же он?!

Затем добавил тише:

— Где? — и совсем беззвучно: — Где он...

По спине Люка пробежала дрожь, взгляд остекленел, губы приоткрылись... В мозг словно вонзили стальную иглу — и мужчина с глухим стоном повалился на пол.

Луна скрылась за облаками. Комната вновь погрузилась во мрак...

Глава 2

Первые лучи солнца уже позолотили крыши домов, когда к барону наконец вернулось сознание. Встав на четвереньки, он дополз до кровати и взобрался на неё с огромным трудом, словно то была неприступная скала. Так мужчина пролежал целые сутки, отказываясь от еды и вина; лишь иногда хватал со столика кувшин и начинал жадно глотать тёплую воду, будто странник, нашедший среди камней живительный ключ.

Нет нужды говорить, что соглядатаи господина Бертгарда места себе не находили от страха. Всякий раз, прежде чем отправляться на доклад к градоначальнику, они держали совет, стараясь придумать рассказ, который показался бы их господину правдоподобным.

— Только бы с бароном ничего не случилось! — говорили шпионы друг другу, прекрасно понимая, что гибель Люка оказалась бы и для них подобна смерти.

Каково же было счастье соглядатаев, когда одним чудесным вечером в дом Люка вошёл герцог Греундский — и появился вскоре на улице в обществе барона! Тот был печален, Годерик болтал без умолку, стараясь не столько развеселить приятеля, сколько выспросить у него, что же случилось несколько дней назад.

— Король был страшно встревожен вашим исчезновением, дорогой друг! — говорил герцог. — Он места себе не находил, даже о государственных делах позабыл.

— В самом деле? — раздражённо спросил Люк. — Отчего же он так и не послал никого справиться о моём здоровье?

— Откуда мне знать, что на уме у государя?

— А вы-то! Вы почему не приходили так долго?

Годерик ухмыльнулся:

— Признаться честно, я полагал, что дела ваши идут блестяще, поэтому несвоевременным появлением своим я лишь всё испорчу...

— "Блестяще"! — жалобно повторил барон. — Если бы!

— Неужто красотка так неприступна, что даже вы не сумели покорить её сердце? — изумился герцог.

— Нет, — ответил Люк.

— Значит, была покорна, точно овечка?

Барон отрицательно мотнул головой.

— Демон меня побери, что же тогда произошло?! — вскричал Годерик. — Клянусь душою, вы рассказываете какие-то поистине невероятные вещи! Ещё немного, и я решу, что хищник попал впросак и жертва оказалась вовсе не такой беззащитной, как он полагал...

Герцог выжидательно посмотрел на Люка. Тот прикусил губу и ничего не ответил. Дальнейший путь приятели проделали молча.

Когда они очутились у крепостных стен, Годерик сказал:

— Знаете, дружище, что за мысль пришла мне в голову? Нужно основательно встряхнуть придворных! Государь Ланделинд уже несколько недель восседает на троне, об отце его никто больше не вспоминает, однако Хард по-прежнему мрачен, точно в стародавние времена, когда короли знали толк в ратных делах, но ничего не смыслили в развлечениях. Может, закатить пирушку у вас в доме? Повеселимся на славу! Или... постойте-ка! Зачем тратиться самому? Барон Вальдеберт да Руст до сих пор не отпраздновал свой новый титул. Напомним ему об этом! Пусть устраивает праздник, если не желает прогневать богов!

— О да! — ухмыльнулся Люк. — Барон ди Атхельм должен быть щедрым, коль скоро получил в дар от короля такие чудесные земли!

— Тогда я сию минуту берусь за поиски Вальдеберта, — решительно произнёс Годерик.

Внезапно мимо приятелей вихрем пронёсся какой-то мужчина. Не без труда они узнали барона ди Эрн.

— Эй, господин камергер! — со смехом вскричал герцог.— Что это с вами? Демон ночи укусил за пятку?

Эрн остановился и, отдышавшись, ответил:

— Государь объявил, что уже через неделю отправится в путешествие по Алленору!

— Неужели так скоро? — потирая ладони, спросил Годерик. — Чудесная новость!

— Помнится, — пробурчал камергер, — когда государь впервые обмолвился о своём желании, вы не слишком-то обрадовались...

Герцог сощурился:

— Знаете... я подумал немного и решил, что государь не станет кружить по всему Алленору. Уверен, он отправится прямиком на юг. А мои владения, — махнул он рукой в сторону Ривьеры, — находятся далеко на западе, у самого моря. Ну а коли Его величество вздумает-таки взглянуть на мои земли, полагаю, к тому времени я успею навести в герцогстве такой порядок, что сам Аллонет задохнётся от зависти и рухнет с небес прямо нам под ноги...

— Хитро придумано! — восхитился Эрн.

— А вот кому всерьёз нужно бояться за свои шкуры, — криво улыбнулся Годерик, — так это графам Артландскому и Минстерскому. К ним-то государь обязательно заглянет. И ещё в графство Фотланд...

— Далековато!

— О, поверьте, в Фотланде стоит побывать!

— Зачем?

— Хотя бы ради того, чтобы взглянуть на скалу, где, по преданию, Хильперик Отважный одолел императора демонов. — Годерик вновь улыбнулся, а затем внезапно переменил тему беседы: — Вы не видели Вальдеберта да Руст? Мы хотим закатить пирушку в его доме, и решение государя пришлось весьма кстати. Повеселимся на славу перед дальней дорогой!

— Конечно, видел! — со вздохом ответил Эрн. — Эх, меня-то государь ни за что не отпустит. В последние дни и шагу не могу ступить по замку без его дозволения, а уж за стены Харда и подавно не сумею выйти... — После недолгих раздумий он прошептал, точно раскрыл страшную тайну: — Зато во время путешествия я останусь в Везерхарде — так приказал его Величество...

— Почему? — быстро спросил герцог.

Камергер развёл руками:

— Не знаю.

На этом придворные расстались: Годерик отправился на поиски Вальдеберта да Руст, барон ди Эрн взялся объявлять во всеуслышание волю монарха, а Люк отправился в королевские покои, чтобы засвидетельствовать Ланделинду своё почтение.

Государь встретил фаворита радостно (во всяком случае, если юноша и притворялся, то делал это столь искусно, что ни один человек не заподозрил бы его в неискренности) и даже подарил чудесный перстень, который Люк поспешно нацепил поверх своей зелёной перчатки. Взгляд мужчины стал преданным, словно у собаки: казалось, барон готов улечься, свернувшись, на полу и оберегать господина от непрошенных гостей.

И посетители не заставили себя долго ждать. Не прошло и нескольких минут, как Ланделинду сообщили, что о встрече с ним просит сеньора Годелива.

Очутившись в королевских покоях, вдова Хельменфельда повалилась на колени и произнесла с дрожью в голосе:

— Молю, государь, отмените своё приказание!

— Что такое? — изумился юноша. — Вы хотите, чтобы я отказался от поездки по Алленору?

— Как я могу быть такой дерзкой! Нет, я лишь прошу, чтобы вы позволили моему сыну остаться в Везерхарде.

— Почему? Пятнадцать лет — лучшее время, чтобы посмотреть мир. Поверьте, я сам убедился в этом. Сын ваш будет счастлив вырваться из каменного мешка, который зовётся Везерхардом и где невозможно дышать полной грудью...

— О, Ландеберт, конечно, в восторге! Но разве он, полный сил и юношеского задора, поймёт чувства своей матери, убитой горем? Ему и в голову не придёт, что я на несколько месяцев останусь одна в доме, который недавно был полон радости и смеха, а через неделю превратится в безмолвный склеп.

— Какие страшные вещи вы говорите!

— Но ведь это — правда... Клянусь, мною движет лишь страх остаться совсем одной, а не те чувства, о которых вы, должно быть, подумали, услышав мою просьбу. Будь я в силах проделать путь длиною в тысячу миль, двери нашего замка открылись бы перед вами и вашей прекрасной супругой. Это ведь высшее счастье — принять самого государя! Все мечтают о нём... Но после смерти мужа я чувствую ужасную слабость...

Сеньора Годелива задрожала и склонила голову до самого ковра, которым был устлан пол в королевских покоях.

Ланделинд добродушно усмехнулся:

— Хорошо, будь по-вашему!

Женщина вскрикнула и подняла на юношу благодарный взгляд, а затем, прошептав:

— Вы так великодушны, государь... — с необычайной лёгкостью вскочила на ноги и бросилась прочь из комнаты.

Король покачал головой:

— И зачем нужно было устраивать эту глупую комедию? Можно подумать, что я только и мечтаю учинить расправу над семейством несчастного Хельменфельда. У меня и в мыслях такого не было! Интересно, последует ли ещё кто-нибудь её примеру...

В то же мгновение появился барон ди Эрн и объявил, что у дверей стоит граф Артландский.

— Так-так! — вскричал Ланделинд. В глазах его заиграли лукавые искорки. — Становится всё занятнее.

Юноша положил левую руку на пояс, правой подпёр подбородок, плотно сжал губы — словом, встретил графа во всеоружии.

Сеньор Готфрид был серьёзен как никогда. На лице его читалось волнение; чёрный кафтан с редкими серебряными украшениями подчёркивал бледность щёк — обычно таких румяных.

— Что вам угодно? — резко спросил Ланделинд.

— Я хотел бы поговорить с вами...

— Так говорите быстрее! Я жду.

Люк нервно заёрзал на месте — ему показалось, что король немного перегнул палку. Однако сеньор Готфрид даже бровью не повёл и продолжил тихим ровным голосом:

— Вижу, государь, вы твёрдо решили отправиться в путешествие. Прошу, откажитесь от своего намерения, если вам дорога судьба Алленора!

Барон, желая подыграть господину, ахнул, словно сказанное графом повергло его в ужас.

Ланделинд зловеще протянул:

— Так-так! А вы не боитесь, сеньор Готфрид, что после столь дерзких речей я повелю бросить вас в темницу?

— Боюсь.

— И всё равно явились сюда, чтобы нанести мне оскорбление?

— У меня и в мыслях такого не было...

— Тогда потрудитесь объяснить, отчего вдруг я должен безвылазно сидеть в столице до последних дней своего правления.

— Горожане в тревоге, — ответил граф. — Два убийства, внезапная смерть вашего батюшки... Люди никак не могут забыть об этих несчастьях и боятся, как бы не случилось чего-нибудь ещё более ужасного. Разве можно в такой час покидать везерхардцев? Они совсем потеряют рассудок, если останутся без своего государя.

— Порядок в столице — забота градоначальника, — возразил Ланделинд. — Король же должен думать о каждом своём подданном — неважно, живёт тот в Везерхарде или в графстве Артланд.

— Но ведь Везерхард — сердце Алленора! — с пафосом вскричал сеньор Готфрид.

Король усмехнулся:

— Если из человека выпустить всю кровь, ему и сердце будет без надобности. А я ещё в детстве слышал, что бароны ваши только этим и занимаются. Бесчинствуют, режут всякого, кто попадётся под руку. Вот я и пожелал проверить, так ли всё обстоит на самом деле. Уж в графство Артланд загляну непременно! И вы либо отправитесь туда вместе со мной и наведёте порядок, либо заплатите кровью за кровь тех несчастных, которым боги уготовили столь печальную участь — жить на принадлежащих вам землях.

Граф прикусил губу. Видно было, что ему хочется сказать какую-нибудь дерзость, но в то же время и страшно. Кто знает, чего ждать от мальчишки, возомнившего себя великим правителем? Вдруг и в самом деле отдаст в руки палачей?

Внезапно сеньор Готфрид заметил, что Люк делает ему за спиной короля предостерегающие знаки, корчит гримасы одна страшнее другой.

"Похоже, дело плохо, — подумал граф. — Лучше не спорить..."

Придя к этому решению, он поклонился:

— Мне остаётся только повиноваться вам, государь. Клянусь, отныне нигде вы не встретите такого порядка, как в моих владениях! Только... позвольте мне сию же минуту отправиться в графство и подготовить всё к вашему приезду...

— Нет, — сухо ответил король.

— Но...

— Я желаю видеть вас среди своей свиты. Проклятье, если все вассалы обратятся ко мне с такой просьбой, придётся путешествовать в одиночестве! Нет уж... Да и едва ли тогда я сумею найти тех, кто сосёт кровь из простых алленорцев, и учинить над ними расправу.

— О государь!

— Не волнуйтесь, — сверкнул глазами юноша. — Не одни ваши земли я хочу посетить, но и графство Минстер, и графство Фотланд — пусть им владеет мой двоюродный дядя, на юге, как я слышал, с давних пор находят приют приверженцы тёмной магии.

По спине графа заструился ледяной пот.

— Я сделаю всё, что вы пожелаете... Позвольте мне идти...

— Идите! — кивнул Ланделинд.

Через несколько секунд граф уже мчался по коридору. Остановился он только у крепостной стены и прошипел:

— Проклятье! Неужели этот мальчишка обо всём знает? Но откуда, разорви меня демон ночи?.. И ведь как ведёт себя! Будто и вправду стал настоящим государем...

Глава 3

Пока барон да Люк наблюдал за встречей короля с графом Артландским и сеньорой Годеливой, герцог Греундский не терял времени даром: с лёгкостью отыскав Вальдеберта да Руст — благо, от громового голоса того сотрясались стены Харда, — молодой человек отвёл его в амбразуру окна, завязал дружескую беседу и, поболтав немного о ничего не значащих вещах, заметил как бы между прочим, что, пусть даже Руст и получил в дар от короля новый титул, никто отчего-то не спешит величать его бароном ди Атхельм.

Вальдеберт вмиг растерял свою весёлость и буркнул:

— Привыкнут!

— Долго придётся ждать, — возразил Годерик. — Да и кто знает, вдруг придворные уже позабыли о вашем триумфе? Столько всего случилось за последние недели...

— Верно, демон меня побери! — согласился барон.

Нахмурив брови, он стал сосредоточенно о чём-то размышлять, пока не пришёл к решению, на которое и рассчитывал герцог:

— Нужно устроить праздник!

— Верно! — подхватил Годерик. — Однако нужно поторопиться — государь-то велел собираться в путь!

— Два дня! — ответил на это Руст. — Через два дня всё будет готово! Клянусь головой, мы повеселимся на славу!

Слово своё барон сдержал. Через пару дней двери его дома с самого полудня были призывно распахнуты, хозяин, пёстрым своим нарядом словно желавший превзойти яркое оперение южных птиц, встречал гостей с такими радостными воплями, словно каждый из вновь прибывших подносил ему в дар не какую-нибудь безделицу, а по меньшей мере грамоту с ещё одним титулом. С губ его при этом не сходила улыбка, речь лилась беспрерывным потоком. В этот час мужчина заткнул бы за пояс любую сплетницу с городского рынка.

Когда последние гости — а ими оказались герцог Греундский и барон да Люк — появились в зале, все уселись за пиршественный стол. Годерик занял место по правую руку от виновника торжества, а вот королевский фаворит оказался зажат между графом Артландским и бароном ди Эбре. Первый был угрюм, второй задумчиво глядел куда-то в потолок, да и сам Люк, стоило ему усесться на скамью, устремил взор в глубь наполненного вином кубка и о чём-то задумался. Губы его сами собою сложились в горькую усмешку.

Разумеется, столь необычная троица, которая словно не на праздник явилась, а на поминальную трапезу, тотчас привлекла всеобщее внимание. Но если поведение графа, известного своим переменчивым нравом, ни для кого не стало неожиданностью, а к отрешённому виду Эбре давно привыкли, то несчастный вид Люка заставил одного из молодых людей, сидевших напротив, в порыве участия спросить:

— Вам нездоровится?

Люк промычал что-то невразумительное, и разговор прекратился — до тех пор, пока вино не ударило сотрапезникам в головы. Тогда всё тот же назойливый юноша подошёл к Вальдеберту и шепнул ему несколько слов.

Руст понимающе кивнул, а затем, пользуясь правом хозяина, с улыбкой обратился к Люку:

— Что с вами происходит, дорогой друг? Вы сами на себя не похожи!

Люк пожал плечами.

Не удовлетворившись столь лаконичным ответом, Вальдеберт продолжил:

— Клянусь, вы начинаете пугать меня! Где ваша всегдашняя весёлость? Где отвага, демон меня побери?! Если на пути вашем встало какое-нибудь препятствие, нужно разрушить его; коли случилось несчастье — встретить его с улыбкой на губах и с кубком в руке! Верно я говорю?

— Да, верно! — прозвучал нестройный хор голосов.

— Пейте с нами, дружище! Пусть позабудутся все печали! — заключил свою пылкую речь Руст.

Все схватились за кубки, словно призыв был обращён к ним. Люк сделал несколько глотков — и отставил чашу в сторону.

Вальдеберт нахмурился и пробормотал достаточно громко, чтобы слова его услышали в каждом углу залы:

— Это уж слишком... Можно подумать, будто друг мой напрочь забыл правила приличия. Наверное, в следующий раз я отправлюсь играть в кости с кем-нибудь другим...

— Да не сердитесь вы! — шепнул Годерик. — Похоже, наш приятель и впрямь болен. Значит, его нужно не порицать за грубость, а благодарить за мужество...

— Вот ещё! — скорчил гримасу Руст. — Его кислая мина портит праздник. Нет, ещё чуть-чуть — и дружбе нашей навек придёт конец!

И он принялся воинственно подкручивать ус.

Заметив это, граф Артландский в свою очередь прошептал несколько слов Люку. Тот поднял на окружающих невидящий взор, а затем схватил кубок и одним глотком осушил его. Вальдеберт одобрительно кивнул и в одно мгновение из лихого рубаки вновь превратился в радушного хозяина.

Но вдруг раздался голос барона ди Эбре:

— А ведь несложно догадаться, отчего друг наш так страдает. На пиру нет женщин — вот и весь секрет...

Люка словно хлыстом ударили. Резко повернувшись, он посмотрел на Эрна. Тот улыбался уголками губ.

— Глядите! — насмешливо воскликнул один из молодых людей, лица которого Люк не сумел рассмотреть из-за полумрака, царившего в зале. — Похоже, теперь-то мы угадали!

— Да! — подхватил другой юноша. — Это ведь так тяжело — несколько дней спать в одиночестве!

— Почему — "несколько дней"? — послышался третий голос.

— Потому что, — промолвил Эбре, — друга нашего впервые в жизни постигла неудача...

Люк заскрежетал зубами.

— Что я слышу! — выпучил глаза Руст. Душу его переполнял восторг — неужто и в самом деле Люк потерпел поражение. — Это правда, дружище?

— Конечно, правда! — донёсся возглас из глубины залы.

— Будь всё иначе, наш друг сейчас хвастал бы очередной своей победой!

— И впрямь, он же хвалился, что может покорить сердце любой красавицы...

— ...сделать своей куклой...

— ...а после, наигравшись, бросить!

С губ барона сорвался звериный рык. Схватив кубок, Люк швырнул его на пол с такой силой, что драгоценный сосуд разлетелся на части, и бросился к выходу. Поднялся невообразимый шум, раздались яростные крики и ругань, какую редко можно было услышать даже в самых отвратительных притонах столицы.

— Ублюдок! — завопил Руст и, схватив со стола нож, кинулся вдогонку за обидчиком.

Герцог Греундский сжал его запястье и приказал:

— Сядьте! Немедленно.

— А-а-а, проклятье! — в сердцах простонал Вальдеберт и погрозил кому-то невидимому кулаком. — Собачье отродье! Решено, завтра же пущу кровь...

— ...королевскому любимцу, — многозначительно посмотрел на него Годерик.

Ругательства застряли в горле Руста, словно кусок мяса. Медленно опустившись на скамью, он почесал затылок, поворчал немного для порядка, а затем махнул рукой:

— Ну и Эстельфер с ним! Пусть катится хоть к демону ночи в логово! А мы будем веселиться... Все слышали? Веселимся! Пейте, друзья, пейте!..

Выбежав на улицу, Люк некоторое время стоял, пытаясь унять жестокую дрожь, сотрясавшую его тело.

Из груди мужчины невольно вырвался стон:

— Ну почему?.. Почему?.. Куда же он подевался?..

Так он бормотал, похлопывая себя по груди, скрипя зубами от злости, а затем вдруг, словно повинуясь какой-то неведомой силе, сорвался с места и помчался по улицам, окутанным вечерним полумраком.

Соглядатаи господина Бертгарда, с удивлением взиравшие на странное поведение королевского любимца, вмиг потеряли его из вида — так неожиданно всё случилось. По счастью, топот сапог подсказывал им, куда в тот или иной миг держит путь обезумевший барон, поэтому шпионы ухитрились не сбиться со следа.

Люка они нашли на самой окраине квартала Знати: мужчина стоял возле одного из домов, неподвижный, словно статуя, и неотрывно смотрел в окно, из которого на землю лился тусклый жёлтый свет.

Тьма сгущалась, силуэт барона почти растворился во мраке, соглядатаи, спрятавшись за углом, следили за королевским любимцем во все глаза.

Внезапно тишину, царившую в доме, нарушил женский смех. Из окна брызнули звуки флейты — пронзительные, тоскливые, заставляющие сердце сжаться от боли. Барон сжал ладонями виски, застонал и упал на колени, да и шпионы едва удержались от того, чтобы, заткнув уши, не броситься прочь от источника необыкновенной музыки.

Трудно сказать, сколько времени длилась эта сцена: мелодия флейты, разрывающая ночное безмолвие, Люк, стоящий на коленях, и замершие за углом соглядатаи, — как вдруг на стенах домов заиграли отсветы пламени, зазвучали гулкие шаги и из-за угла показался всадник в чёрном плаще. Лицо он прятал под капюшоном. За незнакомцем следовали семеро слуг — все рослые, вооружённые до зубов.

Флейта испустила жалобный стон и смолкла.

Люк захрипел, словно был при смерти, и с ненавистью посмотрел на незваных гостей, затем он поднял взор — и на фоне освещённого окна увидел силуэт женщины. Лицо её было скрыто вуалью.

Хозяйка дома протянула руку в чёрной перчатке — и в нескольких шагах от мужчины на землю упал маленький предмет.

— Это он! — вне себя от счастья выдохнул барон.

Всадник, услышав его голос, приподнялся в седле:

— Кто здесь?!

Люк посмотрел сперва на предмет, лежащий так близко, затем — на женщину, после — на приближающегося сеньора и его слуг... Один раз, другой, третий... В этот миг он поистине был похож на безумца.

Наконец барон решился: быстро-быстро перебирая руками и ногами, подполз к заветной добыче, схватил её обеими ладонями, словно обезьянка, которую держала у себя королева Эрменхильда, поднёс к глазам — и взвыл:

— Не то... Не то!.. Не то!!!

Вопль его смешался со смехом женщины и грозным криком всадника:

— Держите негодяя!

Слуги метнулись к Люку. Тот в последний раз устремил взгляд на жёлтый квадрат окна, проревел:

— Ненавижу! — и кинулся бежать.

Соглядатаи тоже бросились врассыпную — им вовсе не хотелось попасться в руки незнакомца и его верзил-лакеев. Через секунду их и след простыл.

Тогда всадник откинул капюшон и расхохотался во всё горло...

Барон бежал не разбирая дороги, пока не очутился на берегу Везера. Тогда он медленно побрёл вдоль реки, вслушиваясь в неумолчный рокот чёрных вод.

"Что за демон вселился в тебя? — подумал Люк, когда рассудок окончательно вернулся к нему. — И что тебе кинула эта проклятая дрянь, эта змея?.."

Вновь поднеся предмет к глазам, он горько усмехнулся — это оказалась обыкновенная прямоугольная фишка для игры в "маску", как прозвали алленорцы одну прелюбопытную забаву, изобретённую одним из шутов при дворе герцога Фалька.

— Тварь! — выругался Люк и швырнул предмет в реку.

Едва различимый всплеск вдруг показался мужчине громким, точно набатный звон, крошечные брызги, сверкнув в лунном свете, ослепили, будто солнечные лучи. В груди стала медленно расползаться ледяная пустота, словно кто-то высасывал из мужчины самый драгоценный подарок богов — душу...

Домой Люк вернулся лишь к рассвету. Лицо мужчины казалось вылепленным из снега, в нём не было ни кровинки. Ноги он передвигал со страшным трудом, будто шагал по какой-то невидимой жиже.

Упав на кровать, королевский фаворит немигающим взором уставился в потолок. В сознании его царила странная пустота.

Перепуганные слуги позвали доктора. Тот целых два часа провёл у постели больного, а когда вышел из комнаты, только руками развёл:

— Боюсь, как бы господин ваш не лишился рассудка... Не оставляйте его одного, ни на минуту не оставляйте!

С этими словами лекарь торопливо покинул дом, словно боялся заразиться страшным недугом, от которого слёг барон.

К полудню о несчастье, постигшем Люка, знали уже все придворные.

— Так вот в чём было дело! — восклицали они. — Теперь-то понятно, что за муха укусила барона во время пирушки!

А Вальдеберт да Руст с важным видом говорил:

— Что ж, тогда я, пожалуй, прощу своего бедного друга и не стану требовать извинений за вчерашнее оскорбление. И больше того, помолюсь в храме Аламора за скорейшее его выздоровление.

И скромно опускал взор, когда кто-нибудь говорил:

— До чего же вы великодушны...

Вслед за обитателями Харда о болезни Люка узнали рыночные торговцы, а благодаря им — весь город. Разумеется, новость эту услышала и госпожа Элоиза — и поспешила поделиться ей с Энгеррандом. Молодой человек тотчас отравился во Дворец справедливости.

Господин Бертгард был мрачен как никогда и, коротко поведав о событиях вчерашнего вечера, заключил:

— Кажется, этот болван сделал всё, чтобы собственноручно лишить себя жизни...

— Ваши соглядатаи запомнили дом, под окна которого явился барон? — спросил Энгерранд.

— Разумеется! Сегодня они уже побывали там. Дом пуст. Соседи говорят, будто в нём никто не живёт, только раз в месяц появляется какой-то странный мужчина. Голову прячет под капюшоном, на кафтанах слуг нет гербов... Даму они не видели, звуков флейты не слышали... Чушь какая-то!

— Почему? — возразил Энгерранд. — Мало ли знатных господ и дам вьют себе уютные гнёздышки, где можно вдоволь повеселиться? И у всякого такого убежища непременно есть несколько дверей...

— Думаете, мои люди совсем ни на что не годятся? Да они избороздили все близлежащие улицы — и не раз! Нет там никаких потайных выходов!

— Надеюсь, они не позабыли о герцоге Годерике? Конечно, все кричат, будто Люк сошёл с ума, но, быть может, он просто напился в каком-нибудь кабачке до беспамятства и лежит сейчас ни жив ни мёртв, сжимает свою разнесчастную голову, которая раскалывается от боли. А слухи пустил, чтобы оправдать своё отвратительное поведение на пиру у Вальдеберта да Руст...

— Я верю своим людям — вчера Люк действительно походил на безумца! Лица у них были перекошены от страха и отвращения. Впрочем, вскоре мы узнаем, насколько правдивы эти слухи: всякий обитатель Харда захочет убедиться в сумасшествии барона и явится к нему в дом, чтобы справиться о здоровье.

— Да, верно, — вздохнул молодой человек. — Я и забыл о том, каковы придворные нравы...

Глава 4

Градоначальник не ошибся. Вскоре на смену изумлению пришло жгучее любопытство: всем хотелось поглядеть на безумца и убедиться в правдивости слухов или же опровергнуть их.

Интересно, думали придворные, чем сейчас занят этот дерзкий Люк, ещё несколько дней назад хвалившийся своей неограниченной властью над женскими сердцами? Наверное, лежит, уставившись в потолок, и пускает слюну — точь-в-точь как один из опальных министров, столетний старикашка, служивший ещё прадеду короля Ланделинда, до того мерзкий, что даже Семеро богов никак не желают принять его душу... А может, носится по дому, крушит всё и ломает, приводя в ужас лакеев... Или сидит и целыми сутками бормочет что-то себе под нос... А может — хе-хе! — горланит непристойные песни — говорят, такое тоже случается с выжившими из ума...

Ответы на любые вопросы можно было бы получить, просто разговорив какого-нибудь болтливого слугу, однако Люк досадил слишком многим придворным, чтобы хоть один из них отказал себе в удовольствии полюбоваться на врага, поверженного беспощадным недугом.

Первым, кто решился "проведать" больного, оказался барон ди Эрн. Выбрав час, когда Ланделинд был занят изучением бумаг, он с встревоженным видом вошёл в королевские покои и сказал:

— Вашему верному слуге, барону да Люк, вновь нездоровится, государь! Что же происходит? Несчастья так и сыпятся на его голову!

— Сходите и выясните, что на самом деле случилось, — рассеянно ответил юноша.

— Слушаюсь, государь! — радостно воскликнул Эрн.

Через четверть часа он уже стоял у порога и, состроив печальную мину, думал: "Только бы люк на самом деле лишился рассудка..." Мысли эти были, конечно, недостойны благородного человека, зато вполне подходили придворному, мечтающему избавиться от соперника.

Очутившись в спальне, камергер первым делом устремил взгляд на лицо барона — и невольно поморщился: конечно, в том, что барон болен и жестоко страдает, не было никаких сомнений, да и взгляд казался каким-то потускневшим, однако назвать его безумцем Эрн не осмелился бы.

"Спрошу-ка я что-нибудь... — решил он. — Поглядим, ответит мне Люк или нет..."

— О боги! Что с вами, дорогой друг?

От вопля Эрна задрожали стёкла. Слуга, стоявший у изголовья кровати, сделал предупреждающий жест.

Некоторое время Люк молчал, затем с трудом поднял взгляд на гостя и выдавил:

— Я болен... Болен...

— Но что случилось? — продолжил расспросы камергер. — Государь так встревожен, места себе не находит от волнения!

Услышав это, Люк приподнялся на кровати:

— В самом деле?

На щеках его выступил лёгкий румянец, по губам скользнула робкая улыбка. Слуги радостно переглянулись.

— Это правда? — не унимался Люк. — Скажите!

Мысленно отругав себя последними словами, Эрн процедил сквозь зубы:

— Да.

Барон глубоко вздохнул и, опустившись обратно на подушки, прикрыл глаза. Казалось, за одну только минуту он если и не исцелился полностью, то, всяком случае, прочно встал на путь выздоровления.

Эрн пожирал его взглядом и, скрежеща зубами от злости, думал: "Уж не ломаешь ли ты комедию, чтобы набить себе цену перед государем? Негодяй... Может, так и сказать Его величеству? Мол, фаворит ваш — первейший притворщик двора... Нет, нет, лучше так не делай! Подобная ложь слишком опасна..."

Не в силах больше терпеть счастливую улыбку Люка, камергер пробурчал на прощание несколько слов и покинул дом даже поспешнее, нежели десять минут назад, когда он входил в дом "безумца" преисполненный радужных надежд и не догадывался, чем обернётся эта встреча.

Желая хоть как-то поднять себе настроение, Эрн решил ничего не говорить другим придворным — пусть всякий, кто захочет проведать Люка, испытает столь же мучительное разочарование.

Новые посетители не заставили себя долго ждать.

Первым примчался Геральд — и вскоре выбежал на улицу взъерошенный, красный до кончиков ушей, словно с кем-то повздорил.

— И ради этого лицемера я покинул свой пост?! — вскричал он. — "Безумец", как же!

Следом явились трое баронов из свиты графа Эймарского — сам дядя короля считал ниже своего достоинства прийти к 2барончику, волею случая достигшему завидного положения", однако это вовсе не мешало ему сгорать от любопытства подобно всем остальным, менее родовитым аристократам. Затем пришёл граф Минстерский, за ним — двое любимцев графа Фотландского, давно мечтавшие променять своего господина на короля и ждавшие только удобного случая...

Словом, к вечеру в гостях у Люка побывала треть придворных, и всякого он спрашивал:

— Это ведь правда, что моя болезнь приводит государя в отчаяние?

В голосе мужчины при этом звучала такая надежда, что даже у самых заклятых его врагов с языка невольно срывался ответ:

— Да!

Люк счастливо улыбался, а придворные утверждались во мнении, что болезнь его — обыкновенная уловка, и, едва сдерживая ярость, спешили покинуть жилище хитроумного барона...

С наступлением ночи, когда стало ясно, что время визитов подошло к концу, соглядатаи господина Бертгарда поспешили во Дворец правосудия, чтобы поделиться своими наблюдениями с градоначальником.

— Занятно, — выслушав их, произнёс мужчина. — С Вальдебертом да Руст всё ясно — он если и пришёл бы, то лишь с оружием в руках. А вот почему Люка до сих пор не посетил герцог Греундский? Неужели забыл о лучшем друге? Он хоть из дома-то выходил?

— Выходил! — дружно ответили шпионы. — С рассветом явился в Хард — да там и остался!

— И барон ди Эбре не пришёл, и граф Артландский... Никогда не поверю, что участь барона им безразлична.

— Завтра они придут! А мы обо всём вам доложим!

— Вы уж постарайтесь! — расхохотался градоначальник и небрежным взмахом руки отпустил своих верных слуг отдыхать. Давно он не был в таком прекрасном расположении духа...

Ночью, когда обрадованные лакеи, позабыв о наказе доктора, разошлись по своим комнатам, Люку вновь стало худо. Громадный лик луны слепил холодным светом, опять мужчине чудилось, будто кто-то выпивает его душу. Сердце чуть билось в груди, ледяными волнами накатывал ужас, временами барон чувствовал на себе чей-то взгляд...

Через некоторое время наваждение прошло. Люк забылся мёртвым сном и очнулся лишь с рассветом, разбуженный громкими возгласами слуг. Открыв глаза, он тотчас зажмурился, ослеплённый солнечными лучами, и выругался:

— Будь проклят этот Авир! Совсем из ума выжил, длиннобородый старикан? Схватить бы за лохмы, стянуть с трона — знал бы тогда, как издеваться на людьми!

— Ох, господин! — запричитала одна из служанок. — Что вы такое говорите-то?! Небеса прогневаются...

— Плевать мне на богов! — хрипло рассмеялся барон — и поперхнулся.

С минуту раздавался страшный кашель, который не могли заглушить даже испуганные крики лакеев.

Когда приступ прошёл, женщина сказала:

— Вот видите!

— Заткнись, дура! — рыкнул барон. — Убирайся!

Служанка засеменила к двери — и в испуге вскрикнула: у порога стоял граф Артландский. Воспользовавшись всеобщей растерянностью, он стал свидетелем всей описанной выше сцены, от начала и до конца.

С невозмутимым видом сеньор Готфрид прошествовал мимо слуг и, усевшись на краешек кровати, обратился к Люку:

— Как же вы собираетесь исцелиться, если произносите столь безрассудные слова? Не лучше ли сперва воспользоваться помощью небес, а уж затем, если придёт такая охота, начать их оскорблять?

— Что вы хотите этим сказать? — удивился барон.

— Всё просто. Сейчас, например, вы лежите в постели, в душной комнате, куда набилась дюжина слуг, хотя могли бы воспользоваться благами Авира, о котором отозвались так пренебрежительно пять минут назад. Почему бы не выйти на улицу, чтобы искупаться в солнечных лучах? Это ведь они подарили жизнь людям и животным, растопили лёд, сковавший когда-то землю! А бог ветра Атидаль? Разве не приятно чувствовать, с какой нежностью он касается ваших губ, волос, щёк?.. Поверьте, это настоящее чудо — пройтись по городу летним утром!

— Значит...

— Вставайте с кровати, мой друг! Я не забыл, как вы пытались поддержать меня во время встречи с королём, и в знак благодарности исцелю вас!

Люк почувствовал необычайный прилив сил. Вскочив на ноги, он потребовал, чтобы слуги принесли лучший костюм, торопливо оделся и, не обращая внимания на причитания и мольбы домочадцев, вместе с графом вышел из дома. Вздохнул полной грудью — аж голова закружилась, — и счастливо рассмеялся. Сеньор Готфрид подхватил этот смех.

Вдоволь нахохотавшись, новоявленные друзья медленно пошли к площади Сватовства.

Какое-то время они молчали, затем граф спросил:

— Ну как, помогло вам моё лекарство?

— О да! — воскликнул барон.

— Что ж, чудесно, — усмехнулся сеньор Готфрид. — Знаете, прежде я редко желал людям добра, куда чаще думал: "Пусть все издохнут!" В каждом видел врага. И лишь с Хельменфельдом отыскал общий язык, поэтому и обезумел, когда узнал о его гибели, даже чуть не разругался с королём... Но в последнее время со мной происходит нечто странное. Клянусь головой, я любого, с кем когда-то повздорил, даже глупого мальчишку, графа Минстерского, готов простить, а может, демон меня побери, и попросить извинений! Теперь думаю: неужели стоило вести себя, будто последнему мерзавцу, ради какого-то клочка земли? А Хельменфельд ещё и подзуживал: дескать, сожри молокососа, пока он не встал на ноги, не упусти удобную минуту — вот и поплатился, должно быть, за подобные речи... — Мужчина пнул камешек, лежавший на дороге. — А мои бароны? Я ведь прикормил настоящих зверей! Сейчас даже рад, что государь решил навести порядок — самому мне с ними не совладать...

Внезапно граф испытующе посмотрел на спутника:

— Как, по-вашему, удастся мне вымолить у богов прощение?

Барон, и без того удивлённый речами сеньора Готфрида, после судорожных раздумий выдавил:

— Авир милосерден...

— Э-э-э, он-то здесь при чём?! — поморщился граф. — Вы бывали когда-нибудь на проповедях мессера Ансберта?

— Конечно!

— И слушали, что говорит Жрец?

— Слушал... — не слишком уверенно ответил Люк.

— Тогда вы должны помнить, что нет ничего страшнее небесного судилища! Как представлю, что придётся держать ответ перед Аллонетом, колени так и подгибаются! И ведь не выругаешься, не скажешь, как нашему канцлеру: "Что ж ты, ублюдок, честных людей во всяческих мерзостях обвиняешь?" Всё видит Аллонет, всё знает — и слов на ветер не бросает...

— Да ладно вам! — махнул рукой барон. — Глупости какие-то!

— "Глупости"?

— Разумеется!

— Значит, вы смеётесь над моими опасениями? — обиженно спросил граф. — Смеётесь!

Люк с опаской на него покосился и подумал: "Эге! А не тронулся ли часом рассудком наш свирепый сеньор Готфрид? Взгляд у него какой-то странный..."

Граф между тем со злостью произнёс:

— А вам ведь не меньше моего нужно бояться смерти!

— Что вы сказали?

— Да-да, именно так! Где это мы с вами сейчас очутились? На площади Сватовства? Не здесь ли вы пропадали целыми днями, высматривая очередную жертву, которой затем суждено было погибнуть от ваших зловещих чар? И не по вашей ли прихоти десятки придворных дам лишились жизни?!

— Прекратите! — отшатнулся барон. — Вы сами не понимаете, что говорите!

— Отлично понимаю! — не унимался сеньор Готфрид.

— Хотя бы говорите не так громко...

— Зачем? Пусть весь Везерхард узнает о ваших преступлениях! Вы ведь так ими гордились!

Не помня себя от гнева, Люк схватил сеньора Готфрида за руку — и вдруг, замерев, устремил взор куда-то вдаль, мимо головы графа. Тот обернулся и увидел, что по площади медленно движется паланкин — тот самый, в который несколько дней назад садился барон и с владелицей которого провёл ночь.

— Кто это? — спросил граф Артландский.

Внезапно барон страшно закричал и повалился на землю. На губах его выступила красноватая пена.

— О боги! — вскричал сеньор Готфрид, склонившись над телом Люка.

— Вы... погубили... меня... — выдавил барон и, протянув руку, коснулся лица графа, словно хотел дать пощёчину, но не сумел найти в себе сил.

Сеньор Готфрид машинально провёл ладонью по щеке — и охнул. На пальцах остались следы крови.

— Негодяй! — прохрипел он и принялся трясти безжизненное тело. — Очнись, ублюдок! Что за шутки ты выкидываешь? Хватит притворяться...

Вдруг мужчина ощутил на себе любопытные взгляды. Подняв голову, увидел лица горожан, успевших обступить место трагедии плотным кольцом.

От мелькнувшей в мозгу страшной мысли граф похолодел: десятки горожан видели, как он поссорился с Люком — и как тот упал к его ногам, обливаясь кровью. Что же выходит? Его обвинят в убийстве!

Выпрямившись, сеньор Готфрид проворчал:

— Чего уставились? Расходитесь!

К удивлению мужчины, зеваки охотно выполнили этот приказ. Однако радость его оказалась недолгой — через мгновение в образовавшемся проходе появился господин Бертгард, а вслед за ним — десятка два стражников.

Нервно кусая губы, граф усмехнулся:

— Ого! Что вы здесь делаете — да ещё с таким внушительным сопровождением? Охотились за мной?

— Не всё ли равно? — улыбнулся градоначальник. — Я не стану отвечать на ваши вопросы, а вот вам на мои — придётся!

И он приставил шпагу к шее сеньора Готфрида.

Глава 5

Господин Бертгард полагал, что пленник, едва осознает, что произошло, поднимет страшный шум, станет кричать, что взять его под стражу можно было лишь по приказу короля, начнёт сыпать проклятиями и угрозами, однако сеньор Готфрид во время пути ко Дворцу правосудия ни разу не заговорил. Такая покорность вызывала удивление.

Лишь когда двери залы, где проводил судебные заседания градоначальник, открылись перед графом, тот спросил:

— Значит, я, по-вашему, убил барона?

— Да, — откликнулся господин Бертгард.

— Ну так это полная чушь!

Градоначальник усмехнулся:

— Вскоре мы выясним, как было дело, тогда и решим, справедливы мои подозрения или нет. Замечу только, что я доверяю своим людям.

Сеньор Готфрид состроил гримасу, полную отвращения:

— Значит, за мной следили!

— Увы, да! — развёл руками градоначальник.

После этих слов ярость графа наконец-то вырвалась наружу, и он закричал:

— И вы признаётесь в столь омерзительном поступке?! Негодяй! Ублюдок! Вы — ничтожество! Всю жизнь копошились в грязи, а потом вдруг по воле случая оказались у власти — и сразу решили, будто можете приказывать мне... Аристократу! Воину! Человеку, в чьих жилах течёт кровь королей!

Господин Бертгард только улыбался в ответ, чем приводил сеньора Готфрида в бешенство. Дождавшись, когда граф умолкнет, чтобы перевести дыхание, он тихо произнёс:

— Когда я брал вас под стражу, то следовал повелению государя. Он ведь поручил мне найти убийцу сеньора Герберта — я и нашёл... Не пытайтесь разыгрывать изумление, у вас это слишком плохо получается! Вскоре сюда явится мессер Гумберт — ему и вы и признаетесь во всём — и в убийстве герцога Эстерского, и в смерти Люка. Я же своё дело выполнил...

— Пусть канцлер сначала найдёт хоть какое-нибудь доказательство моей вины, а затем уж тащит в темницу! Я — граф Артландский, а не какой-нибудь простолюдин!

Господин Бертгард уселся в кресло, вытянул ноги и, поднеся к лицу ладонь, начал её разглядывать.

— Думаете, слов сотни свидетелей недостаточно, чтобы признать в вас убийцу барона? — спросил он.

— Что они могли увидеть?

— Ссору... То, как барон схватил вас за руку... И как вы ударили его кинжалом...

Расхохотавшись, граф потянулся к ножнам, желая доказать градоначальнику, что не брался за оружие — и похолодел. Пальцы его ощутили лишь пустоту.

— Что за шутки? — пробормотал мужчина. — Демон меня побери, куда он делся?

— Кто?

— Кинжал!

— Остался в теле барона, где же ещё? Впрочем, мои люди, должно быть, уже извлекли его... Хотите проверить?

— Да! — рявкнул граф.

Один из стражников вышел и вскоре вернулся, неся в руках окровавленный кинжал. Приглядевшись, градоначальник невольно вздрогнул, однако быстро овладел с собой и обратил на графа торжествующий взгляд:

— Ну, что вы теперь скажете? Так и будете отпираться?

Граф с облегчённым смехом воскликнул:

— Это не мой кинжал!

— Чей же тогда?

— Негодяя, который убил барона!

— А ваш в таком случае куда делся? — хмыкнул господин Бертгард. — Не можете объяснить? Значит, это и есть оружие, которым вы убили Люка, иначе давно уже рассказали бы, как выглядит злодей, или даже назвали его имя. Согласитесь, весьма трудно не разглядеть человека, который ударил кинжалом вашего собеседника.

— Ублюдок... — начал было, склонив голову, сеньор Готфрид, но в этот миг в залу вошёл мессер Гумберт.

Приблизившись к графу, канцлер вздохнул, словно родитель, огорчённый шалостями сына:

— Как же так, сеньор Готфрид? Вот уж не ожидал, что наши с господином Бертгардом поиски закончатся подобным образом. Конечно, всем известно, что вы часто бываете не в духе и в такую минуту лучше к вам не приближаться, но, клянусь, мы даже мысли не допускали, что один из самых знатных людей королевства окажется безжалостным убийцей...

— Значит, и вы поверили в эту ерунду? — процедил сквозь зубы граф.

— С трудом, — ответил мессер Гумберт, — с большим трудом! Впрочем, мы ещё поговорим — и, быть может, вы развеете все подозрения. В таком случае я немедленно принесу вам извинения...

Произнеся эти слова, которые ничуть не успокоили сеньора Готфрида, канцлер приказал своим людям:

— Отведите пленника в Тур! — а затем, когда зала опустела, обратился к господину Бертгарду: — Похоже, уловка наша удалась!

— Я так не думаю, — возразил градоначальник. — Даже если граф убил Люка — а у меня имеются сомнения на сей счёт, — вина его в остальных злодеяниях ещё не будет доказана. Не глупо ли ссориться с жертвой на глазах сотен человек? Главное ведь — заполучить медальон, а разве сумел бы сеньор Готфрид незаметно сорвать его с шеи Люка или достать из кармана при стольких свидетелях? Нет. Даже уличный вор на такое не способен!

— Вы правы, — согласился мессер Гумберт. — Я, признаться честно, сам удивлён, что в наши сети попалась такая крупная рыба. К тому же есть несколько важных обстоятельств, на которые никак не зароешь глаза. Во-первых, в день гибели Хельменфельда графа не было в столице — и людей, готовых подтвердить это, найдётся немало, ну а во-вторых, во время маскарада сеньор Готфрид наверняка вертелся в первых рядах — уж я-то прекрасно знаю его характер. Как же тогда он ухитрился метнуть кинжал? Придворные непременно заметили бы это...

"Шёл бы ты уже в Тур, болтун, и не мешал мне", — подумал господин Бертгард, вспомнивший об оружии, которое при появлении канцлера предусмотрительно спрятал под одежду.

Вслух он сказал:

— Я полностью согласен с вами. Однако нельзя делать поспешных выводов. Лишь когда вы, мессер Гумберт, хорошенько расспросите, — при этом слове градоначальник многозначительно посмотрел на собеседника, — можно будет решить, виновен ли он.

— О да! — воодушевился канцлер. — Уж я-то знаю, как выудить из человека правду! Барон Эльмер да Фур быстро во всём сознался, а ведь на теле его осталось всего-то пара-тройка шрамов и столько же синяков. Полагаю, и с графом сложностей не возникнет.

— Дай-то Авир! Надеюсь, вскоре ваш посыльный принесёт мне добрые известия.

На этом беседа оборвалась. Канцлер поклонился и быстро вышел из залы, градоначальник, едва шаги его стихли, отворил дверь и потребовал, чтобы кто-нибудь принёс кувшин воды.

Когда приказание было исполнено, мужчина извлёк кинжал, повертел в руках и со словами:

— Нет, ошибки быть не может! Таким же оружием убили герцога, — плеснул на клинок несколько капель воды и стал ждать.

Прошла целая минута. Ничего не происходило.

— Вот так дела... — разочарованно протянул господин Бертгард. — Значит, Люка убили простым оружием, а не магическим? Не может быть!

И он вылил из кувшина всю воду.

Но и теперь градоначальника ждала неудача — на поверхности клинка не появилось ни пятнышка.

Тогда мужчина уселся в кресло и задумался. Неужели граф Артландский действительно убил Люка — не ради медальона, а в припадке бешенства? Проклятье, в таком случае он сослужил дурную службу! Впрочем... Быть может, магический медальон остался у барона?!

Господин Бертгард вскочил, словно ужаленный. И как только он мог быть таким беспечным? Почему сразу не подумал об этом? Взялся допрашивать сеньора Готфрида вместо того, чтобы обыскать тело! Нужно было самому извлечь кинжал, не доверять столь важное дело никому, даже самым верным людям!

— Одна ошибка за другой, — чуть не плача, прошептал градоначальник.

Выйдя из залы, он направился в комнату, где на столе покоилось тело Люка. Стараясь казаться спокойным, обменялся несколькими фразами с соглядатаями, потом бросил взгляд на несчастного барона — и заскрипел зубами, заметив на шее узкий тёмный след.

"Кто-то сорвал цепочку с медальоном! — решил господин Бертгард. — Убийца! Что ж, во всяком случае, артефакт не попадёт в чужие руки..."

— Граф хватал барона за горло? — спросил он.

— Нет! — хором ответили шпионы.

— Уверены?

Самый юный из соглядатаев несмело произнёс:

— Ну... вообще-то... когда барон упал, граф начал трясти его...

— Так-так!

— ...и, кажется, держал за голову...

— В тот миг их уже обступили зеваки?

— Да...

— Но мы-то хорошенько всё рассмотрели! — вмешался другой соглядатай. — Всё увидели!

Градоначальник с сомнением посмотрел на него:

— В самом деле?

— Клянусь!

— Что ж, — кивнул господин Бертгард, — я поверю, но запомните, друзья мои: если окажется, что вы допустили оплошность, тела ваши долго будут болтаться между небом и землёй... А теперь — прочь отсюда! Нужно отнести тело Люка к нему домой — не вечно же оно будет здесь валяться. Притащите какую-нибудь доску или носилки. Живо, иначе я решу, что кому-нибудь из вас хочется волочить труп на собственном горбу!

Соглядатаи бросились выполнять приказание. Это позволило градоначальнику, оставшись на несколько минут в одиночестве, убедиться: никакого медальона у Люка нет.

— И ещё, — сказал он, когда шпионы вернулись, — позовите-ка сюда метра Энгерранда. Я и сам почти докопался до истины, но, демон меня побери, от хорошего совета никогда не следует отказываться!

Соглядатаям не пришлось звать Энгерранда — молодой человек пришёл в тот миг, когда они только-только покинули Дворец правосудия, волоча прикрытое куском толстой материи тело барона, чем немало удивил господина Бертгарда.

— Я уже знаю о гибели Люка, — объяснил Энгерранд своё внезапное появление. — Да и весь город, наверное знает. Подобное уже произошло совсем недавно: везерхардцы заговорили о безумии барона через минуту после того, как лекарь вынес свой приговор. Разве же это не удивительно?

— Да, — притоптывая от нетерпения, ответил градоначальник. — А теперь послушайте, что случилось на самом деле...

Он принялся сбивчиво рассказывать обо всём, что уже известно нашим читателям. Энгерранд слушал, чуть склонив голову и глядя куда-то вдаль, мимо собеседника, и когда тот умолк, долгое время не произносил ни слова.

Так и не дождавшись ответа, господин Бертгард сказал:

— Меня удивляет вот какая вещь: герцог Годерик, закадычный друг барона, так и не пришёл его проведать. Почему?

— Значит, имел на то причины, — пожал плечами Энгерранд.

— Какие?

— Об этом вы должны знать лучше меня. Я-то не отдаю приказания дюжине соглядатаев... Где был герцог, пока люк болел?

— Не выходил из Харда.

— Даже ночевал там?

— Должно быть, да, — не слишком уверенно произнёс градоначальник.

— А может, просто укутался в плащ подлиннее, накинул на голову капюшон — и выскользнул из крепости через какую-нибудь потайную калитку? Простите, господин Бертгард, но люди ваши ни на что не годятся. Помчались за бароном, когда тот учинил скандал на пирушке, и даже не подумали, что нужно остаться и проследить, как поведут себя гости. Вдруг именно герцог Греундский уселся на лошадь, взял с собою слуг и отправился к дому, где сестра его доводила Люка до безумия? А предмет, за которым бросился барон? Ясно же, что он решил, будто это — медальон, тот самый, с помощью которого он надеялся покорить очередную жертву! Медальон демона ненависти... А люди ваши убежали, словно уличные мальчишки, хотя следовало остаться и выяснить, что за всадник явился и напугал Люка... Если то и впрямь был Годерик, следовательно, он знал, что никакого артефакта у барона нет. Вот и не приходил, коль скоро от дружбы с Люком нет больше никакой пользы.

Господин Бертгард ошалело уставился на молодого человека:

— И как только я сам не додумался?

— Я не обвиняю герцога, — поспешил охладить его пыл Энгерранд, — а лишь предполагаю, что могло произойти тем вечером...

— Нет-нет! Рассказ ваш звучит очень правдоподобно!

— Если хотите, я сочиню таких ещё дюжину, — попробовал обратить всё в шутку молодой человек.

Господин Бертгард остался серьёзен:

— И всё же... Предположим, герцог забрал медальон у Люка. Кто тогда убил барона? Граф Артландский?

— Может — он, а может — кто-нибудь другой, — уклончиво ответил Энгерранд. — Знаете, о чём я думал, когда слушал ваш рассказ? О странном происшествии, о котором вы, наверное, уже позабыли. Припомните, господин Бертгард, что случилось, когда вы, мессер Гумберт и мессер Ансберт спорили у тела герцога Эстерского...

— Кинжал куда-то пропал!

— Верно. А сейчас граф утверждает, будто не видел убийцу. А ведь существует медальон, дарующий невидимость...

Градоначальник посмотрел на собеседника так, будто в облике того на землю явился сам Авир, и широко улыбнулся. Похоже, теперь до разгадки тайны остался один шаг — и мужчина знал, какой именно.

Положив на стол кинжал, он сказал:

— Вот оружие, которым убили Люка. Если провести новый ритуал, мы обязательно увидим лицо злодея или хотя бы убедимся, что ни граф, ни герцог Греундский не повинны в этом преступлении. Допустим, у злодея нет медальона невидимости. Едва ли тогда он взялся бы за оружие. Скорее, подослал бы наёмного убийцу, мастера в своём деле. Тот подкрался бы к Люку — и дело с концом. Мы непременно увидим лицо наёмника — и, следовательно, убедимся в невиновности графа...

— ...если только сеньор Готфрид сам не рассудил так же, как и вы, — заметил молодой человек.

— Ну а если у злодея всё же есть артефакт, он никогда не отдал бы столь бесценную вещь в чужие руки. Напасть на барона мог лишь сам преступник — и тогда с помощью ритуала мы узнаем, кто же творит злодеяния.

— Речи ваши звучат заманчиво, — вздохнул Энгерранд, — но я предпочёл бы не ходить в логово мага, а попытаться всё же отыскать дом, где жила таинственная незнакомка. Осмотреться, хорошенько расспросить соседей...

Градоначальник затряс руками:

— Нет уж! Лучше воспользоваться верным средством!

— Хорошо, — не стал спорить молодой человек. — Надеюсь, вы позволите мне тоже взглянуть на магический ритуал?

Мужчина подумал немного — и милостиво кивнул:

— Так и быть.

Терять времени градоначальник не стал и, переменив "парадное" одеяние на серый плащ, вышел из Дворца правосудия и стремительно зашагал к дому мессера Этельреда. Обернувшись на полпути, он увидел, что Энгерранд отстал на добрый десяток локтей, и сказал с кривой усмешкой:

— Если вы будете едва волочить ноги, мы и к завтрашнему утру не узнаем имя убийцы!

Слова эти, как ни странно, оказались пророческими. Когда путники подошли к жилищу мага, они нашли дверь запертой. На стук никто не откликнулся.

— Неужели этот трус всё ещё дрожит от страха? — пробормотал господин Бертгард — и забарабанил так, словно хотел проломить дверь кулаком.

Внезапно на пороге соседнего дома возник какой-то старик, опиравшийся на кривую палку. Дребезжащим голосом он произнёс:

— Не шумите так, сеньоры! Мессер Этельред ушёл куда-то с час назад — я видел это собственными глазами...

Градоначальник в гневе затопал ногами:

— Ах, проклятье! Он нужен нам — и вдруг захотел прогуляться по городу!

— Лучше бы вам прийти завтра... — улыбнулся в усы старик.

— Да, так мы и сделаем! — с угрозой в голосе, неизвестно к кому обращённой, ответил господин Бертгард. — Обязательно вернёмся!

Энгерранд тем временем украдкой разглядывал незнакомца. Одно обстоятельство казалось молодому человеку странным: как ни щурился старик, как ни опускал взор, глаза его были по-юношески ясными, а губы — хоть и бледными, но удивительно нежными.

"Подозрительно всё это..." — думал Энгерранд, возвращаясь вместе с градоначальником во Дворец правосудия.

А господин Бертгард пыхтел, словно рассерженный барсук, и бормотал:

— Куда же запропастился мессер Этельред? Проклятье...

Глава 6

Теперь я предлагаю читателям посмотреть, что же делал мессер Гумберт, а вместе с ним — сам король, поскольку, посадив пленника в одну из камер Тура, канцлер помчался в Хард, чтобы доложить о случившемся, преувеличив, разумеется, свои заслуги и преуменьшив заслуги господина Бертгарда.

Едва ступив в обитель королей, мужчина понял, что слухи о смерти Люка уже просочились через три кольца крепостных стен: если стражники ещё старались хранить внешнее безразличие, то придворные трещали без умолку. Завидев мессера Гумберта, несколько устремились ему навстречу, однако канцлер состроил такую свирепую физиономию, что все они предпочли оставить свои вопросы при себе.

У самых королевских покоев канцлер заметил, что по пятам за ним следует Верховный жрец, однако не стал дожидаться, пока священнослужитель его догонит, и переступил порог.

Ланделинд при виде мессера Гумберта вскочил на ноги и воскликнул:

— Наконец-то! Я ждал вас.

— Простите, государь, — ответил канцлер, — я не мог пренебречь своими обязанностями в столь важном деле...

— Всё верно! — перебил его король. — Нужно было сперва взять преступника под стражу и позаботиться о том, чтобы он не сбежал... Но ответьте: неужели граф действительно совершил убийство? Или это пока всего лишь предположения?

— Обстоятельства указывают на виновность сеньора Готфрида... — уклончиво ответил мессер Гумберт. — Я пока предпочитаю не спешить с выводами...

— И это правильно, — одобрительно кивнул Ланделинд. — Но всё же, попытайтесь докопаться до истины как можно быстрее. Мне и без того пришлось отложить поездку по королевству. Не желаю, чтобы задержка оказалась слишком долгой.

"Так вот почему сюда спешил мессер Ансберт!" — догадался канцлер.

— Сделаю всё, что в моих силах, — заверил он юношу. — Но позвольте спросить... Имею ли я право... кхм!.. прибегать к любым средствам, чтобы добиться правды? Всё же, граф Артландский не последний человек в королевстве...

— Я понимаю. Конечно, постарайтесь обойтись без излишней суровости... Если только сеньор Готфрид не будет отмалчиваться.

Мессер Гумберт поклонился и вышел из покоев. У дверей стоял Верховный жрец, поэтому на сей раз избежать встречи с ним канцлеру не удалось бы при всём желании.

После обмена приветствиями мессер Ансберт быстро прошептал:

— Вы уже допрашивали графа?

— Нет.

— Хвала богам! Ваше промедление оказалось спасительным! Сперва нужно проверить кое-что — и я очень надеюсь на вашу помощь...

Мессер Ансберт склонился к самому уху собеседника и произнёс несколько слов — так тихо, чтобы их не разобрал никто, кроме канцлера.

— В самом деле? — выслушав его, сверкнул глазами мессер Гумберт.

— Да. Теперь вы понимаете? Пусть он посидит в тюрьме, хорошенько обо всём поразмыслит. Припугните его, если в том будет нужда, но ни в коем случае не прибегайте к пыткам...

Канцлер кивнул в ответ.

На этом мужчины расстались: мессер Гумберт направился в Тур, а Верховный жрец вошёл в королевские покои.

Низко поклонившись Ланделинду, он с встревоженным видом воскликнул:

— О боги! Что я узнал! Неужели вы, государь, откажетесь от своего намерения и не отправитесь в поездку по Алленору?

— Почему? — пожал тот плечами. — Я склоняюсь перед обстоятельствами, однако желание моё ничуть не стало слабее.

— Отец ваш был бы счастлив, если бы узнал, что вы решили навести в Алленоре порядок, усмирить феодалов, от которых так страдает простой люд...

Ланделинд улыбнулся уголками губ:

— Но куда больше душа моего батюшки обрадуется, если я накажу убийцу сеньора Хельменфельда.

— Коль скоро граф виновен, вы успеете покарать его в любой миг, когда пожелаете. Сейчас он сидит в Туре. Выбраться оттуда можно лишь в повозке, везущей на казнь. Стало быть, ничто не мешает вам пуститься в дорогу, а заботу о сеньоре Готфриде возложить пока на канцлера.

Король взял со стола подсвечник, повертел в руках — и вновь вернул на место.

— К чему медлить? — спросил он. — Если мессер Гумберт сумеет добиться от графа признания, накажем сеньора Готфрида — и дело с концом. Быть может, и надобности в поездке тогда не возникнет — как только весть о казни разнесётся по Алленору, самые горячие головы поймут, что со мною шутки плохи. Или я ошибаюсь?

Верховный жрец в раздумье пожевал губами.

— Не мне судить об этом, государь. Хоть вы и молоды, я всецело полагаюсь на вашу мудрость. Только об одном вы позабыли...

— О чём?

— О гневе богов.

— Хо-хо! Чем же я успел провиниться перед ними?

— Не только вы, — ответил священнослужитель, — но и ваш отец. Его величество Хильдеберт за всю свою жизнь так и не совершил паломничество к величайшей святыне Алленора — скале, где случилась битва Хильперика Отважного с императором демонов. Я-то решил, что сын исправит ошибку своего родителя, но вы, похоже, также готовы ступить на неверный путь. А боги страшно гневаются, когда человек не держит обещаний...

Ланделинд откинулся на спинку стула, запрокинул голову и расхохотался. Смех этот гулким эхом отразился от каменных сводов.

Верховный жрец побагровел от негодования:

— Своим весельем вы оскорбляете небеса, государь!

Отсмеявшись, юноша произнёс:

— Надеюсь, боги знают, о чём я думаю, поэтому не станут спешить с наказанием. Просто вы, мессер Ансберт, слово в слово повторили речь, которую мне уже пришлось выслушать два часа назад. От кого? От дражайшей своей супруги! И, как видите, вопреки её уговорам, решения я не изменил.

— Но теперь-то...

— Старания ваши напрасны! — махнул рукой Ланделинд. — Я останусь в Везерхарде, дождусь, пока не выяснится, виновен ли граф Артландский в злодеяниях, и если это окажется правдой, сам решу, какому наказанию его подвергнуть.

— Хорошо, я понял, — склонил голову Верховный жрец. — До чего же вы похожи на государя Хильдеберта! Он всегда говорил, когда бывал в плохом расположении духа: "Коль скоро боги даровали мне власть над Алленором, я должен заботиться о благополучии своих вассалов — и только о нём. А религия — дело жрецов..." Не думал, наверное, что с той же лёгкостью, с которой боги власть даровали, они могут её и отобрать...

Тем временем мессер Гумберт, окрылённый словами короля: "Конечно, постарайтесь обойтись без излишней суровости... Если только сеньор Готфрид не будет отмалчиваться", — в несколько минут преодолел пространство, разделявшее Хард и Тур, и направился в комнату коменданта, мужчины лет пятидесяти, которого заключённые, поразившись, должно быть, сходству его туловища с тем сосудом, к чьему содержимому он так любил прикладываться каждый вечер, прозвали "дядюшкой Фико". (прим. — Фико — по-алленорски "бочонок"). Настоящего же его имени не знал, пожалуй, даже сам канцлер. Между тем, добродушная улыбка, неизменно игравшая на жирных губах коменданта, и голос, похожий на урчание кошки, никого не должны были вводить в заблуждение: взгляд светло-коричневых глаз был жестоким, точно у хищного зверя. И между простолюдинами ходила зловещая молва, что с тех пор, как дядюшка Фико стал хозяином Тура — а случилось это семь лет назад, — узники стали умирать гораздо чаще, нежели при его предшественниках.

За то время, что прошло после визита в королевскую крепость наших героев, внутренний двор её, казалось, стал ещё грязнее, а тюремные служащие — ещё больше походить на призраков. И можно было решить, что дядюшка Фико, краснощёкий, пышущий здоровьем, — единственный живой человек в этом сумеречном царстве.

Завидев канцлера, комендант едва не опрокинул стол, за которым сидел, и, вскочив на ноги, низко поклонился. То обстоятельство, что мессер Гумберт час назад уже побывал здесь и получил положенную ему по статусу долю подобострастных речей и по-щенячьи преданных взглядов, ничуть мужчину не смутило.

На сей раз, однако, канцлер не стал выслушивать заверения в том, что "ни одна муха не пролетит в Тур, ни один червяк из него не выползет", а приказал сию же минуту проводить его в камеру, где томился граф Артландский.

Следует заметить, что камера, куда поместили сеньора Готфрида, была вполне сносной: ни плесени на стенах, ни грязи. Сквозь решётку лился солнечный свет, даже сырость — этот смертоносный бич для заключённых — едва чувствовалась.

— Хо-хо! — войдя в камеру, воскликнул мессер Гумберт. — А вас устроили по-королевски, как я погляжу!

Граф исподлобья посмотрел на него и выдавил:

— Да уж...

— Поверьте, для печали нет причин! — насмешливо продолжил канцлер. — Да и не к лицу вам жалобные стоны, ведь рыцарь должен твёрдо переносить любые невзгоды.

— Не вам судить о рыцарской чести! — фыркнул сеньор Готфрид. — В вашем проклятом Университете учат только хитрости да подлости!

И он презрительно сплюнул.

Мессер Гумберт ничуть не обиделся и с улыбкой ответил:

— Вскоре вы узнаете, чему научили меня мои наставники, а пока... пока я хочу просто побеседовать — без палачей, которые вырвут у вас признание, без секретаря, который это признание запишет, и даже без государя, который очень хотел бы услышать, что вы скажете в своё оправдание, но, к несчастью, не желает больше вас видеть...

Граф без труда догадался, что за смысл вложил в последние слова канцлер, и невольно вздрогнул. Мессер Гумберт заметил его волнение и криво усмехнулся.

Выбрав такое место, чтобы видеть малейшие проявления чувств собеседника, оставаясь при этом в тени, канцлер уселся на предложенную комендантом скамеечку и вперил взор в лицо сеньора Готфрида.

— Дела ваши плохи, — заговорил он. — Король разгневан. Убили бы кого другого, может и простил бы, но барон да Люк... Нет, государь слишком любил его, чтобы пощадить злодея!

— Не смейте так называть меня!

Мессер Гумберт хохотнул:

— Уж я-то имею на это полное право! А вы ведь боитесь! Так и дрожите от страха — значит, чувствуете свою вину.

Сеньор Готфрид задохнулся от возмущения.

— Молчите? — ухмыльнулся канцлер. — Зря. Лучше бы вам этого не делать. Признались бы сразу, рассказали, зачем подняли руку на несчастного барона да Люк. Последнее, впрочем, мне и самому известно...

— Ничего вы не знаете! Городите чушь, чтобы запугать меня, — и только понапрасну тратите время. Я не убийца и ни в чём сознаваться не собираюсь!

— Кто же тогда убил барона?

— Не знаю!

— Как же так?

— Я не видел злодея.

— Да ладно вам, сеньор Готфрид! Мы ведь не мальчишки, чтобы рассказывать друг другу небылицы. Вы стояли с бароном лицо к лицу — и не видели, кто ударил его в левый бок? Спереди, между прочим! Не сзади...

Граф прикусил губу. С какой-то беспомощностью огляделся по сторонам и произнёс, понизив голос:

— Но вы ведь не хуже меня знаете, что если применить магию, человек может стать невидимым...

— А вам-то откуда это известно? — сверкнул глазами мессер Гумберт.

— Об этом каждый ребёнок слышал!

— По-вашему, каждый ребёнок слышал про магические медальоны?

Сеньор Готфрид ничего не ответил.

Некоторое время канцлер сверлил его взглядом, затем ласково спросил:

— Что же с вами? Только-только мы подошли к самому занимательному месту, писарь взялся за перо — и вдруг вы стали немы, как рыба. Продолжайте, прошу вас! Вдруг вместе у нас получится разгадать головоломку, над которой я бьюсь столько времени?

— Думаете, я круглый идиот? — засопел граф. — Не вижу, куда вы клоните? Хватит притворяться! К демону ваши хитрости и уловки! Скажите прямо, что, по-вашему, я убил барона из желания завладеть магическим медальоном! Я прав? Отвечайте!

Мессер Гумберт холодно на него посмотрел:

— Не кажется ли вам, сеньор Готфрид, что задавать вопросы должен я, а вы — отвечать на них? Или мы внезапно поменялись ролями? Может, пригласить палачей, чтобы вы вспомнили, кем являетесь в данную минуту?

— Зовите, кого пожелаете! — рявкнул граф. — Только не нужно играться со мной! Не выйдет. Лучше пошевелите мозгами: на кой демон мне сдался медальон Эсдетера, если я могу явиться в любой притон и взять там столько девок, сколько захочу? Никто ни разу даже не пикнул, даю слово! Подумали хорошенько? Тогда зовите своих дружков-палачей, а я больше ничего не скажу...

Он улёгся на лавку и отвернулся к стене.

Мессер Гумберт проскрипел:

— Хорошо. Потерпите немного, и желание ваше сбудется.

— Хвала богам! — буркнул граф.

— Посмотрим, что вы запоёте, когда увидите раскалённые щипцы и крючья, — бросил на прощание канцлер. — Как негодяй!..

Когда дверь заперли, комендант, который во время беседы стоял у порога и потому не упустил ни слова, прошептал своим приятным голосом:

— Стало быть, господин, мне нужно приготовить камеру для пыток к приёму гостя?

— Не болтайте попусту! — оборвал его мессер Гумберт. — И уши не развешивайте. Ваше дело — следить за порядком в Туре. И больше ничего.

Дядюшка Фико разинул рот, сморщил лицо, словно готов был залиться слезами, а потом бросился догонять разгневанного канцлера.

Глава 7

Небеса на востоке только-только начали светлеть, а господин Бертгард уже был на ногах: мерил залу широкими шагами и спрашивал себя, где же мог запропаститься Энгерранд. И первые слова, которые он произнёс при появлении молодого человека, разумеется, были:

— Где вы пропадали так долго?

Энгерранд изобразил глубочайшее изумление:

— Я ведь, как честный горожанин, ждал, когда можно будет выйти на улицу, не боясь при этом попасться в лапы ваших свирепых патрулей! Или отныне мне разрешено пренебрегать законами?

Градоначальник предпочёл пропустить мимо ушей последнее замечание.

— Я уж стал терять терпение, — проворчал он и, укутавшись в плащ, приказал: — Идёмте!

Напрасно молодой человек уверял, что не следует ломиться к магу в такую рань, твердил, что мессер Этельред всю ночь занимался тёмными делишками и сейчас спит без задних ног, поэтому разбудить его окажется делом не из лёгких. Господин Бертгард оставался глух ко всем уговорам.

Через полчаса спутники подошли к лавке мага.

— Ну уж теперь-то я не уйду, пока не добьюсь своего! — грозно сверкнул глазами градоначальник и поднял руку, чтобы обрушить на дверь сокрушительный удар.

— Постойте, — произнёс Энгерранд.

Лёгкий толчок — и дверь отворилась.

— Прошу вас...

Градоначальник замер у порога и бросил вокруг себя настороженный взгляд.

— Что-то не так? — спросил молодой человек.

— Возможно... — ответил господин Бертгард, однако после долгих колебаний всё же ступил под крышу дома. Энгерранд последовал за ним, то и дело оборачиваясь, всматриваясь в каждый уголок коридора и маленькой прихожей, словно там могла притаиться неведомая опасность.

Так они добрались до первой комнаты, где ещё недавно хозяйничали помощники мага. Отдёрнув занавеску, мужчина заглянул внутрь. В помещении было пусто, однако в воздухе витали запахи, которые лучше всяких слов говорили: совсем недавно в лавке кипела работа.

Энгерранд вытянул шею и в свою очередь осмотрел комнату. На столе он заметил десятка два флаконов и склянок с какими-то снадобьями.

— Столько добра — и оставлено без присмотра...

Градоначальник кивнул в ответ:

— Я тоже удивлён. Не таков мессер Этельред, совсем не таков... Куда же он запропастился?

Мужчина позвал мага — раз, другой, третий, — однако никто не откликнулся. Тогда он подошёл к лестнице, укрытой от взоров неосведомлённых посетителей, ещё несколько раз выкрикнул имя хозяина и, так и не дождавшись ответа, начал подниматься наверх.

В этот миг случилось неожиданное: послышался топот ног, в комнату ворвались трое мужчин с кинжалами в руках, облачённые в чёрные плащи. Энгерранд без труда признал в них соглядатаев, которых впервые увидел после встречи с метром Вельгардом.

Один из них отвёл руку назад, намереваясь метнуть клинок в молодого человека. И не успел: господин Бертгард, зарычав по-звериному, разом перемахнул через несколько ступенек, очутился рядом с Энгеррандом, со страшной силой оттолкнул его — и сам рухнул, обливаясь кровью.

Молодой человек отлетел на несколько шагов и ударился спиной о полку. С неё посыпались флаконы и склянки. Стремительно вскочив на ноги, Энгерранд укрылся за выступом одной из стен. Случись это секундой позже, кинжал второго убийцы поразил бы свою цель.

Достав из-под полы плаща флакон с "невидимкой", Энгерранд прошептал заклинание и приготовился бросить это своеобразное "оружие" под ноги злодеям.

Между тем, одна из склянок, полная зеленовато-бурого порошка, прокатилась через всю комнату и остановилась возле градоначальника. Молодой человек предостерегающе вскрикнул, однако было слишком поздно: господин Бертгард схватил её и с хохотом швырнул в негодяев. Послышался звон, всех ослепила яркая вспышка, а затем вспыхнули языки тёмно-рыжего, почти коричневого пламени. Плащи убийц заполыхали. Те испуганно взвыли и кинулись прочь из дома.

Градоначальник вновь захохотал.

— Что вы натворили! — воскликнул Энгерранд. — Мы ведь не знаем, что было в склянке!

— Пусть издохнут, собаки! — невпопад ответил господин Бертгард. — Чуть не убили...

При этих словах молодой человек вспомнил, что градоначальник собственной грудью защитил его от клинка злодеев, и, покинув укрытие, подбежал к мужчине и склонился над ним.

Тот фыркнул:

— Пустяки! Я и не в таких передрягах побывал... — и, к ужасу Энгерранда, взявшись за рукоять, вырвал кинжал из раны.

— О боги!

— Чем голосить на весь дом, лучше помогите остановить кровотечение, — процедил сквозь зубы градоначальник.

Это замечание окончательно привело Энгерранда в чувство. Вскоре рана господина Бертгарда была перевязана тряпицей, и мужчина, чуть слышно постанывая, поднялся на ноги.

— А теперь — идёмте наверх.

Молодой человек потрясённо выдохнул:

— Зачем?

— Искать мессера Этельреда.

— Нет, нужно возвращаться...

— Ещё чего! — воскликнул градоначальник. — Не ради того я спешил сюда и чуть не лишился шкуры, чтобы отступиться теперь. Продырявили шкуру — и пусть! Переживу. А вот если мы не отыщем мага...

Вдруг Энгерранд перебил его:

— Глядите! Что это?

Градоначальник в изумлении выгнул бровь.

Молодой человек указал на то место, где недавно полыхал огонь:

— Видите?

Пламя давно погасло, оставив после себя горку золы странного бурого цвета. И зола эта, пока между господином Бертгардом и Энгеррандом шла перепалка, каким-то необъяснимым образом начала превращаться в комочки земли.

— Защити нас Авир... — прошептал градоначальник.

Молодой человек попробовал ответить — и не сумел. Лишь безмолвно наблюдал, как из земли появляются то ли ростки, то ли щупальца — этого нельзя было понять, пока над землёй не появилась голова самого отвратительного чудовища, какое только может породить человеческое воображение.

— Демон... — сглотнув слюну, выдавил господин Бертгард.

— Да, — беззвучно ответил Энгерранд.

А затем, стряхнув оцепенение, взялся за склянку с магическим порошком...

Уже через несколько минут после расставания с друзьями Энгерранд в полной мере ощутил, что такое разлука. Конечно, и прежде подростки не виделись иногда по несколько месяцев, но в том не было большой беды — главное, что Жосс и Фердинанд живут неподалёку, в замке, и, если понадобится, с ними всегда можно встретиться. А теперь? Смогут ли они проделать столь долгий, опасный путь? Как встретят их в столице? Получится ли поговорить с королём?.. Да и вернутся ли они назад? Вдруг окажутся так очарованы блеском столичной жизни, что забудут о каком-то деревенщине, которого — вот ведь глупцы! — считали своим другом?..

Вопросы эти мучили Энгерранда на всём пути из замка Рево в Зеленодолье. Как никогда он хотел увидеть дядю, поговорить с ним, успокоиться...

Внезапно сквозь пелену тумана, невесть откуда спустившегося на землю, юноша разглядел чей-то силуэт. Подошёл ближе — и узнал Аньелу.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Девушка опустилась на колени:

— Прошу, не прогоняй меня. Я чуть рассудка не лишилась, пока тебя не было в посёлке, а сейчас вдруг сердце подсказало, что вернёшься... Вот и вышла навстречу...

Энгерранд недоверчиво хмыкнул, сделал несколько шагов, намереваясь пройти мимо, сказал с безразличием в голосе:

— Поднимись. Ещё простудишься из-за меня...

И вдруг увидел взгляд Аньелы.

Колени Энгерранда подогнулись, в глазах потемнело. Не понимая, что творится вокруг, он упал к ногам девушки, схватил её за руку, прижал ладонь к губам и принялся шептать те глупости, которые так часто говорят друг другу влюблённые... Бесчувственным, холодным голосом...

— Вот так... — усмехнулась — а может, всхлипнула — Аньела. — Ты ведь любишь меня?

— Люблю...

— И не бросишь?

— Не... брошу...

— Обещаешь? — с какой-то обречённостью спросила она.

— Обещаю...

Девушка нервно рассмеялась, а затем прижалась к груди Энгерранда и закрыла глаза...

Очнулся Энгерранд, когда в лесу было уже совсем темно. Сквозь ветви виднелся громадный лунный диск, ветви деревьев отбрасывали на землю зловещие тени. Где-то вдалеке завыли волки, и юноше вспомнилось жуткое приключение, благодаря которому он познакомился с Жоссом.

Вновь встречаться с волками — или с демонами — Энгерранду не хотелось, поэтому он вскочил на ноги и быстро зашагал вперёд. Вой приближался. В нём опять чудилась всё та же страшная злоба, которая когда-то заставила мальчишек повалиться на колени, но за несколько лет юноша повидал уже столько чудес, побывал в таких переделках, что сумел побороть волнение и даже усмехнулся.

Вскоре вдалеке замерцали огоньки.

— Хвала богам! — воскликнул Энгерранд.

И умолк на полуслове — из посёлка донёсся истошный женский крик.

Юноша вмиг позабыл о беснующейся в лесу стае и со всех ног побежал к Зеленодолью. Преодолел ограду, промчался по улице — и остановился возле собственного дома. У порога, обхватив колени руками, сидела Эрвелина; рядом стоял Силач и счищал грязь с обуви с таким сосредоточенным видом, словно не было на свете дела важнее. Со всех концов посёлка к жилищу Добряка спешили встревоженные люди.

При виде юноши Ансберт посторонился. Энгерранд зачем-то оглядел его с головы до ног заметил едва различимую усмешку, возбуждённый блеск глаз, даже мелкую дрожь пальцев...

— Чего уставился? — пробурчал мужчина.

Энгерранд вошёл внутрь — и зажал себе рот, чтобы не закричать во всё горло. Из глаз его брызнули слёзы.

— Дядя... — пролепетал он. — Дядя...

Медленно опустился на колени рядом с распростёртым на полу телом Ансельма, взял холодную руку, посмотрел Добряку в лицо... На сей раз из груди юноши всё же вырвался вопль — так поразил его ужас, застывший в глазах дяди, словно тот увидел перед собой императора демонов. Губы, на которых так часто играла улыбка, теперь были искривлены, искусаны, все в пятнах запёкшейся крови.

Зеленодольцы, столпившись у порога, наблюдали за этой сценой.

Энгерранд обернулся:

— Что это?.. Что здесь случилось, скажите!..

Никто не ответил.

— Значит, не хотите говорить? — звенящим от напряжения голосом спросил юноша. — Не желаете отвечать мне?.. Так и нечего здесь стоять! Убирайтесь! Вон отсюда!

— Возьми себя в руки, Энгерранд, — выступила вперёд Эрвелина.

— Да? Чудесно! Какой мудрый совет!.. — теперь юношу начал душить смех.

— Прекрати.

— Вы были здесь. Должны знать, кто убил дядю!

— "Убил"? — ахнули разом несколько человек.

— Да.

— Никто его не убивал, — вступил в разговор Эльдемар, лучший друг Силача.

— Вы откуда знаете? — быстро спросил Энгерранд. — Были здесь, да?

Мужчина фыркнул:

— Мальчишка совсем рехнулся! Я давно об этом говорю. С аристократами дружбу завёл, таскался к ним в замок, зерно наше им отдал, демонов сын! Может, не торчал бы столько дней у барона в гостях, ничего бы с Добряком не случилось. Понимает — вот и беснуется... Идёмте отсюда! Нечего здесь делать.

И он с важным видом удалился.

Зеленодольцы ещё немного потоптались на месте и начали расходиться. Когда Энгерранду показалось, что никого в доме не осталось, он закрыл лицо ладонями и затрясся от беззвучных рыданий.

Так прошло несколько минут.

Внезапно юноша услышал голос Эрвелины:

— Что, не наплакался ещё? Возьми уже себя в руки! Если бы Ансельм проливал слёзы над телами твоих родителей, когда в посёлок наш пришла страшная хворь, светлые духи давно написали бы последнее слово в твоей книге судеб. Поэтому — хватит реветь! Или не понял ещё, что сам можешь умереть?

Энгерранд резко обернулся:

— О чём вы?

— Разве дядя не говорил, что тебя околдовали?

— Говорил, — после некоторого раздумья ответил юноша. — Мол, у Силача есть магический медальон. Но это ведь глу...

Он вздрогнул и умолк на полуслове.

— Глупости? — произнесла вместо него женщина. — Уверен? Почему же ты тогда несколько дней ходил сам не свой? О друзьях отчего позабыл?

Юноша опустил голову и тихо сказал:

— Я сегодня опять Аньелу встретил. Ещё днём, когда возвращался из замка. Поговорили немного, а что дальше было — не помню. Очнулся только вечером...

— Магия! — убеждённо ответила Эрвелина. — Как есть магия! Уходить тебе нужно, понимаешь? Немедленно. Тебе и так-то жизни не будет, когда Ансберта выберут головой. Эта скотина ни одной обиды не забывает, и тебя не простил, уж поверь.

— Нет, — покачал головой Энгерранд. — Никуда я не уйду, пока не пойму, что случилось с дядей.

— Ну и дурак.

— Может быть. Но мне и идти-то некуда. Фердинанд и Жосс уехали в столицу и вернутся нескоро...

— Что за беда! Мало ли в Алленоре городов? Хоть куда беги — только бы подальше от Зеленодолья. Лишь тогда сможешь избавиться от страшных чар.

От подобной настойчивости в сердце юноши закралось подозрение: вдруг женщина заботится вовсе не о нём, а о собственной выгоде? Может, сговорилась с тем же Силачом?

— Ладно, — осторожно промолвил Энгерранд. — Наверное, вы правы... Но Зеленодолье я не покину, пока не провожу дядину душу на встречу с Аллонетом...

— Конечно! — ответила Эрвелина — как показалось юноше, чересчур поспешно. — Уж на этот-то счёт можешь не волноваться! Завтра утром устроим похороны, достойные самого короля! Да, пожалуй, Добряк и был для нас настоящим государем...

— Спасибо, — поблагодарил юноша. — Только...

— Что ещё?

— Я хочу побыть этой ночью в одиночестве.

Женщина пожала плечами:

— Дело хозяйское, — и вышла.

Тогда Энгерранд вновь склонился над трупом Ансберта, постоял немного, собираясь с решимостью, а затем... начал обследовать тело — вдруг на нём остались какие-нибудь следы, которые указали бы на причину смерти. Мысленно юноша молил дядю о прощении, убеждал, что иначе поступить не может. Конечно, он понимал, что едва ли найдёт раны, оставленные клинком, или следы от верёвки, но... кто знает?

И каков же был ужас Энгерранда, когда, перевернув тело с живота на спину, он увидел несколько круглых ранок — каждая размером с золотую монету. Словно кто-то вырезал куски кожи — да ещё и немного плоти прихватил.

Юноша отполз подальше, прислонился спиной к стене и пролепетал:

— Что это такое?

По щекам сами собой заструились слёзы, по телу пробежала дрожь, унять которую было невозможно. Энгерранд просидел очень долго, не в силах ни пошевелиться, ни даже подумать о чём-нибудь.

Наконец он выдавил:

— Значит, дядю убили...

И тотчас усомнился в собственных словах. Возможно, в дом пробралось какое-нибудь загадочное существо? Мало ли чудовищ прячется в лесной чаще? Наверное, это был зверь. Или... демон? Но как им удалось оставить такие раны? Невозможно... Во всём виноват человек!

"Не потому ли Эрвелина хочет, чтобы ты ушёл? — подумал юноша. — Да ещё и пообещала, что завтра же утром дядю похоронят! Боялась, что ты обо всём узнаешь..."

Поверить в такое оказалось слишком сложно. Сжав голову руками, Энгерранд зашептал:

— Успокойся... Не будь болваном... Думай хорошенько...

Он встал на ноги. Несколько раз прошёлся по комнате. За окном послышался волчий вой, который то удалялся, то приближался, а временами звучал так громко, словно звери бродили у самого посёлка.

Побродив из угла в угол, Энгерранд взял свечу и направился в спальню — сам не зная зачем. И вскрикнул от удивления: возле кровати лежала кучка земли, на которой отпечатался след чьей-то ноги! Память услужливо нарисовала образ Силача, чистящего у порога свои башмаки.

— Ах ты, мерзавец! — прошипел юноша.

Желание броситься в дом Ансберта и вцепиться его хозяину в горло было нестерпимым... Но вместо этого Энгерранд аккуратно завернул комочки земли в тряпицу и спрятал у себя на груди...

Наутро пришли Эрвелина и ещё трое женщин, чтобы вымыть тело Добряка и сменить старую его одежду на белоснежную пижаму. Энгерранд сказал, что управился со всем без посторонней помощи, хотя никогда не сумел бы объяснить, откуда нашёл в себе силы на то, чтобы самому совершить первую часть погребального обряда.

— Я же говорила, что мы всё устроим, — проворчала Эрвелина.

Юноша пожал плечами:

— Как видите, помощь ваша не понадобилась.

— Ну и Авир с тобой! — фыркнула женщина, словно рассерженная кошка. — Прошу только, не вмешивайся больше. Сделаешь что-нибудь не так, и отправится душа твоего дяди не к Аллонету, а прямиком к императору демонов. Хочешь этого?

— Нет, — беззвучно произнёс Энгерранд.

К полудню всё было готово, и зеленодольцы двинулись к реке — туда, где уже были собраны семь вязанок хвороста. Впереди шли четверо самых сильных мужчин, которые тащили носилки с телом Добряка, рядом с ними — Энгерранд, следом — несколько юношей и девушек в разноцветных одеждах, а позади них — остальные жители посёлка.

Подойдя к реке, мужчины положили свою ношу на землю. Вперёд вышел Фабиан Мудрец (он с давних пор проводил подобные обряды) и начал чуть слышно говорить слова молитвы — простые, незамысловатые, но заставлявшие сердца сжиматься от невольной грусти...

На минуту Мудрец умолк. Носилки с телом накрыли хворостом, поднесли горящую паклю. Едва появились первые завитки дыма, Фабиан вновь заговорил, и на этот раз вслед за ним слова молитвы подхватили и другие зеленодольцы.

Дым становился всё гуще. С юга налетел ветер — и серые клубы поползли к Энгерранду. Юноше нестерпимо захотелось кашлять, однако он неимоверным усилием воли отогнал от себя это желание. Только по щекам полились слёзы да голос стал хриплым.

Наконец костёр разгорелся во всю мощь. Взметнулись к небесам языки пламени, взмыл вверх столп дыма...

Через десять минут от Добряка остался лишь пепел. Кое-где вспыхивали багровые искорки, но и они быстро гасли.

— Прощай, Ансельм, — промолвил Силач. — Можешь спокойно держать ответ перед Аллонетом. Боги любят таких, как ты. Ну а нам пора делом заниматься...

И зашагал прочь. Следом потянулись остальные зеленодольцы.

Вскоре у костра остались только Энгерранд и Эрвелина. Долго они молчали, глядели на потухший костёр, а затем юноша собрал пепел в глиняную чашу, вышел на середину перекинутого через реку моста и развеял прах по ветру...

Глава 8

До самого вечера Энгерранд предавался раздумьям. Что делать? Как поступить? Конечно, Силач чистил башмаки — ну так ведь днём прошёл дождь. Вёл себя странно — и что с того? Радость-то вполне понятна: столько лет ждал удобного случая, чтобы стать головой, и добился-таки своего... Впрочем, действительно ведь подвернулся "удобный случай": племянник в посёлке не показывается, Добряк беспечен, летом даже на ночь дверь не всегда запирает — вдруг кто-нибудь примчится просить о помощи... Ещё и Аньела... Что она в лесу делала? Зачем под дождём мокла? Неужели из-за любви? Смешно!..

Стоило Энгерранду подумать о девушке, и разум его словно помутился. На минуту-другую все мысли словно выветрились из головы, осталось только желание встретиться с ней.

С огромным трудом юноша справился с этим наваждением.

— Нужно уходить! — усмехнулся он, вспомнив совет Эрвелины. — А как, если ничего с собой поделать не можешь?

В этот миг за окном послышался шум.

— Что, нового голову выбирают?.. Или уже выбрали? Что ж, прекрасно...

Энгерранд вышел на улицу и направился к площади. Зеленодольцы и впрямь собрались, чтобы выбрать нового голову, и, окружив Ансберта, слушали, как тот говорит с красноречием, которому позавидовали бы королевские министры:

— Друзья, сегодня для Зеленодолья наступил день поистине судьбоносный! Боги взираю на нас с небес и ждут, какое мы примем решение: заживём лучше и богаче или же продолжим прозябать в нищете.

— Выходит, Авир тоже думает о богатстве? — со смехом крикнула Эрвелина.

— Конечно, — ничуть не смутился Силач. — Вопрос только в том, какой выбор будет ему угоден. Все вы помните, что когда-то, — мужчина прищёлкнул пальцами, — я предлагал заработать деньжат на продаже зерна, но наш добрый Ансельм воспротивился этому. И поступил верно! Заслужил благосклонность небес и выторговал для Зеленодолья несколько лет спокойной жизни. Но я-то не таков! Как ни пытаюсь, не могу подавить в себе мысли о богатстве... Поэтому лучше вам выбрать головой кого угодно, но только не меня...

— Кто же тогда должен им стать? — спросил Эльдемар.

Ансберт почесал подбородок, причмокнул губами и важно изрёк:

— Фабиан Мудрец — вот кто... Когда-то я славно поколотил его....

— О да! — всхлипнула жена Мудреца.

— ...а теперь раскаиваюсь в этом.

Отовсюду послышались крики:

— Да!

— Правильно!

— Верно говоришь, Ансберт!

— Ещё бы! — ухмыльнулся Силач. — Я всегда думаю только...

— ...о собственной выгоде, — выступил вперёд Энгерранд. — Конечно, к чему все эти заботы, вечные хлопоты, мыли о том, чтобы посельчане ни в чём не нуждались? Пусть этим занимается кто-нибудь другой, верно?

— Да, — ответил Ансберт. — Ты ведь слышал, о чём я толковал, мальчишка. Зачем тогда повторять то, что и без тебя всем понятно?

— Однако вы не сказали, чем собираетесь заняться, чтобы разбогатеть. Продавать фрукты? Кому они нужны в Фотланде! Скупать зерно и заламывать за него уйму денег? И без вас есть такие умники, тягаться с ними очень трудно. А больше и заняться-то нечем... Разве только воровать лес у барона да Рево...

Силач побагровел.

— Видите? — указал на него юноша. — Я прав! А ведь жадность его может погубить всех нас!

— Нет, вы послушайте! — заревел Ансберт. — Каков негодяй! Врывается на собрание, где ему и быть-то не положено, начинает нести чушь, оскорблять меня! Ты, мальчишка, совсем потерял стыд? Раньше я закрывал глаза на кое-какие твои проделки, но теперь... Нет больше я молчать не стану! Представьте только, друзья: этот поганец пытался приворожить мою дочь!

— Что?! — ахнул Эльдемар — и остальные зеленодольцы вслед за ним.

— Да! Моя несчастная Аньела лежит сейчас больная, мечется в бреду. И всё из-за этого сопляка!

— Что за глупости?.. — пробормотал поражённый подобной наглостью Энгерранд.

— "Глупости"? — переспросил Силач. — Значит, по-твоему, нет ничего странного в том, что моя дочь — и все это видели! — ходила за тобой, словно тень, не могла ни есть, ни пить, ни даже двух слов связать? Потом, было, пришла в себя — и я возблагодарил богов. Но едва ты умчался в замок барона да Рево, опять словно рассудка лишилась. Чуть что — в слёзы. На меня кричала! На родного отца! Из комнаты не выходила... Да что я рассказываю? О чужих несчастьях всякий знает... А вчера вдруг вскочила с кровати — и как завопит: "Он возвращается! Батюшка, он скоро придёт!" — и в лес. Ни остановить её не смог, ни догнать...

Мужчина вздохнул.

— Похоже, я понял, — усмехнулся Энгерранд. — Вы долго не решались пойти на убийство, но когда узнали, что я должен вот-вот вернуться, попросили Аньелу задержать меня, а сами довершили задуманное. Иначе зачем так нагло врать? На самом-то деле это меня приворожили!. Не знаю только, Аньела с помощью зелья или же вы сами благодаря магическому медальону.

Силач схватился за сердце.

На помощь другу пришёл Эльдемар. Состроив жуткую гримасу, он завопил:

— Заткните пасть этому ублюдку, пока я не свернул ему шею! Хотя постойте, о чём это я?! Пусть докажет свою правоту, если так в ней уверен! — Повернувшись к Энгерранду, он сказал: — Давай, сопляк, поведай, как убили твоего дядюшку!

Юноша обратился к Эрвелине:

— Когда вы очутились возле нашего дома, Силач уже был там?

— Да, — ответила женщина.

— И как себя повёл?

— Как бы получше сказать...

— Никак! — перебил Эрвелину Силач. — Лучше помолчи, я сам всё расскажу. Да, я был в доме. И первым нашёл мёртвого Добряка.

— А зачем вы пришли? — быстро спросил юноша.

— Нужно было поговорить с твоим дядюшкой.

— О чём?

— Тебе-то какое дело?

Энгерранд с грустной улыбкой вытащил из-за пазухи тряпицу с комочками земли, развернул и показал Ансберту.

— Вчера, когда я пришёл, вы чистили башмаки. Земля эта каким-то чудом оказалась в спальне — и на ней отпечатались следы ваших ног.

— Я и не скрываю, что был в спальне! — огрызнулся Силач.

— И земля уже была там?

— Да!

— Сомневаюсь. Комочки эти лежали у дальней стены, возле кровати. Случайно наступить вы на них не могли.

— Тьфу, демон! — выругался мужчина. — До чего настырен этот мальчишка! Хочешь знать, что я делал, да? Искал вот эту склянку... — Он достал из кармана флакончик с зелёной жидкостью. — Видите? Приворотное зелье!

Эльдемар испуганно вскрикнул. Зеленодольцы зашумели, стали указывать на Энгерранда пальцами.

Тот дождался, пока волнение немного уляжется, и с усмешкой произнёс:

— Значит, вы пришли с единственной целью: найти склянку с зельем? Как бы вам это удалось, если в доме был хозяин? Глупости! Вы или обманываете меня, или... — лицо юноши невольно исказила гримаса отвращения, — ...или, даже когда увидели, что дядя мёртв, не позвали на помощь, а начали рыскать по всему дому...

— Довольно! — рявкнул Ансберт. — Хватит нести чушь!

— Это не чушь, — произнесла Эрвелина.

— А что тогда? Какой-то паршивец так и норовит оскорбить меня! Сначала обвинял в убийстве, теперь говорит, будто я копался в вещах Добряка...

— Ты ведь сам во всём признался!

— ...а всё только для того, чтобы не признавать своё злодеяние, — пропустил замечание мимо ушей Силач. — Не всё ли равно, как я раздобыл склянку? Главное, в ней плещется зелье, от которого сейчас страдает моя дочь. И я заставлю мальчишку расплатиться сполна!

— До чего вы глупы! — торжествующе улыбнулся Энгерранд. — Говорите, будто я напоил Аньелу зельем, но флакон-то ведь полон! Никто его не касался.

Силач прикусил губу и вопросительно посмотрел на Эльдемара. Тот был растерян ничуть не меньше своего приятеля. Зеленодольцы, ещё минуту назад с ужасом глядевшие на склянку, теперь готовы были расхохотаться.

— А ты умён... — после долгого молчания протянул Ансберт. — Я и не подумал о таких вещах. Нашёл склянку — и решил, будто дело сделано. А была, значит, и ещё одна... Или даже несколько...

— Да хватит уже выдумывать! — воскликнула Эрвелина.

— Нет-нет! — пробормотал мужчина. — Клянусь, это зелье я нашёл в доме Добряка! И не ты ли, Эрвелина, научила мальчишку, как приворожить мою дочь?

— Я? — ахнула женщина.

— Да, ты.

— Откуда же я могла узнать такие вещи?

— Мы оба прекрасно знаем ответ.

— Ах, верно! Значит, ты всё же выспросил у того болтливого купца все секреты? Узнал про приворотное зелье?

— Узнал, — медовым голосом ответил Ансберт. — Сами боги были в тот день на моей стороне! Если бы тогда купец не пришёл в мой дом, сейчас я и понятия не имел бы, что нужно делать ради спасения Аньелы.

— И как следует поступить? — взволнованно спросил Энгерранд.

— Напоить зельем человека, который совершил приворот.

— Неужели это поможет?

— Конечно, — ответил Силач. — Чары исчезнут в тот же миг... Если говорить начистоту, я и не думаю винить тебя в столь низком поступке. Даже приятно, что сердце моей дочери пытаются завоевать, пусть и не слишком честным способом... Но на твою беду, мальчишка, я не желаю видеть тебя в своём доме. Поэтому выпей-ка зелья — и забудем обо всём. Согласен?

— Но я ведь ничего не делал! — вскричал Энгерранд.

— Лжёшь. В эту минуту Аньела мечется по кровати и шепчет твоё имя. Хочешь убедиться? Идём!

— Говорю же...

— А я говорю: выпей зелья! Веди себя как мужчина! Или хочешь всю жизнь оставаться сопляком, на которого ни одна женщина не взглянет, хоть плесни ей в глотку целую кружку приворотного зелья, хоть отвали тысячу денариев золотом?

— Я не...

— Только послушайте его! — топнул ногой Силач. — Что за детский лепет! До чего же противно иметь дело с таким трусом!

— Да! — подхватил Эльдемар. — Сначала натворил дел, а теперь не хочет за них отвечать!

Нашлись и другие зеленодольцы, которые поддержали Ансберта, обрушили на голову Энгерранда настоящий поток оскорблений и насмешек. Напрасно юноша пытался их перекричать, тщетно Эрвелина старалась их вразумить — через минуту все, даже Фабиан Мудрец, встали на сторону Силача.

А тот, воодушевлённый успехом, закричал:

— Заставьте мальчишку выпить зелья, друзья мои! Ещё немного — и моя дочь умрёт!

Какая-то старуха подскочила к Энгерранду и плюнула ему под ноги. Взявшиеся невесть откуда мальчишки начали швырять камни.

Не в силах больше терпеть, юноша бросился прочь. Вслед ему неслись разъярённые вопли. Ворвавшись в дом, он заперся и, прижавшись спиной к двери, постоял немного, чтобы перевести дыхание. Затем прошёл в спальню и выглянул в окно. Улицу озаряло пламя факелов, по стенам метались чёрные людские тени. Зеленодольцы словно вознамерились сжечь жилище Добряка — и Энгерранда вместе с ним.

Гул голосов становился всё ближе. Вскоре у ограды появилась толпа. Впереди вышагивал Эльдемар с горящей головней в руках.

— Выходи! — крикнул он.

— Зачем? — спросил Энгерранд.

— Сам знаешь.

— Лучше уж сгореть заживо, чем признаться в том, чего не совершал.

— Значит, хочешь превратиться в горку пепла? Не слишком ли смелое желание, молокосос? Подумай хорошенько. По-моему, тебе не очень-то понравится.

— Бросай свой факел, — произнёс Энгерранд. — Только придумай сначала, что ты ответишь Аллонету на небесном судилище.

— Да уж расскажу всё как есть! — хрипло рассмеялся Эльдемар. — Я-то всегда говорю правду!

Мужчина поднял руку, намереваясь швырнуть головню во двор, но вдруг к нему подбежала Эрвелина и схватила за запястье:

— Прекрати!

— Иди прочь! — оттолкнул её Эльдемар.

Женщина упала на землю.

В этот миг чей-то звучный голос, перекрыв шум толпы, протрубил:

— Остановитесь! Ради Авира, одумайтесь! Или вас околдовал демон безумия? Да если этот дом поджечь, через час от посёлка и следа не останется!

Все обернулись и увидели незнакомого мужчину, который восседал на могучем коне. Чуть поодаль замерли в напряжённых позах ещё несколько всадников. Позади них стояли две длинные телеги.

— Клянусь небесами, я потрясён! — продолжил незнакомец. — Мне говорили, будто здесь любой купец может найти пристанище на ночь, отдохнуть после трудного пути. И что я вижу?

Он воздел руки к небесам.

— Хвала Адукиру! — поднявшись на ноги, воскликнула Эрвелина. — Надеюсь, ваши слова, сеньор, образумят этих глупцов.

— Кто вы такой? — проворчал Эльдемар.

— Так-то ныне встречают гостей? — покачал головой купец. — Право, мне лучше поискать другое убежище... — И добавил с презрительной усмешкой: — Что взять с крестьян?

— Не говорите так! — взмолилась Эрвелина. — Двери наших домов открыты для любого, кому нужен ночлег. Я счастлива буду принять вас...

— Благодарю. Но не пожелает ли этот безумец, — указал на Эльдемара купец, — напасть и на ваш дом тоже?

— Надеюсь, после ваших слов никто больше не станет размахивать факелами... — Эрвелина посмотрела на толпу. — Вы ведь не хотите сжечь весь посёлок? Тогда расходитесь! Может, утром снова сумеете рассуждать здраво?

— А мальчишка в это время сбежит куда-нибудь? — проворчал Эльдемар.

— Не сбегу, — вмешался Энгерранд, который слышал весь разговор. — Вы ведь всё равно будете следить за домом.

— Будем, — пообещал мужчина.

— Тогда, господин купец, — сказал юноша, — быть может, вы исполните мою просьбу? За деньги, разумеется...

— Какую? — тотчас откликнулся незнакомец.

— Переночуйте у меня дома.

— Да вы смеётесь!

— Нет, и не думаю даже! Несколько часов — и всё, что успел накопить мой покойный дядя, станет вашим.

Купец почесал подбородок — и расхохотался:

— По рукам!

Как ни злился Эльдемар, как ни роптали зеленодольцы, никто не осмелился преградить дорогу купцу, его людям и примкнувшей к ним Эрвелине. Двое охранников заняли место у дверей, остальные, войдя в дом, расположились у огня, словно находились у себя дома.

Усевшись за стол, купец сказал:

— Чем вы не угодили своим землякам? Наверное, решили поиграть с магией? Лишь за такие вещи в Алленоре сжигают заживо.

Подобная проницательность показалась юноше подозрительной. Вспомнились слова старика-нищего: "Ты уже начал кое-что понимать. И теперь не станешь верить любому встречному..." Откуда вдруг такая доброта? Конечно, всякий купец мечтает о наживе, но всё же... Слишком уж легко купец откликнулся на предложение переночевать в доме, который в любое мгновение может превратиться в громадный костёр...

Однако выбирать не приходилось. В конце концов, сейчас охранники защищают дом от разъярённых зеленодольцев. Лучше не ссориться с гостем в столь важную минуту.

Поэтому Энгерранд ответил, пусть и не слишком охотно:

— В сущности, вы правы... Только в магии я ничего не смыслю...

И он кратко поведал мужчине о событиях последних двух дней.

— Занятная история, — усмехнулся тот, когда рассказ подошёл к концу.

— Очень.

— Что собираешься делать дальше? Положим, одну ночь я ещё могу побыть твоим защитником. А потом?

— Надеюсь, зеленодольцы успокоятся. Подумают — и всё поймут...

— Да ты, я вижу, совсем ребёнок! — расхохотался купец. — Был на волосок от гибели, но так ничего и не понял!

Энгерранд исподлобья на него посмотрел:

— Не говорите так.

— Я говорю правду, — возразил мужчина. — Сам посуди: ты пытался убедить всех в своей правоте, приводил всевозможные доводы, а люди поверили воплям какого-то сумасшедшего мужика. Почему?

— "Почему"? — повторил вслед за собеседником юноша.

— Им так легче.

— Легче?

— Они не хотят рассуждать. Повинуются только чувствам. Знаешь, с чего обычно начинаются крестьянские бунты — глупые, бессмысленные? Какой-нибудь горлопан завопит вдруг: "Бей господ!" — и все в тот же миг теряют последнюю частицу своего и без того скудного ума. Нужно только пробудить в толпе ярость — и всё. Дело сделано. — Купец развёл руками. — Надеешься, к утру всё уладится? Люди пораскинут мозгами и успокоятся? Наверное, так и будет. Только вот несколько человек, как я погляжу, всерьёз решили тебя убить — и мешать им никто не станет.

Эрвелина, до тех пор молчавшая, встрепенулась:

— Да, вы всё правильно говорите! Прошу, убедите этого упрямца, заставьте уйти отсюда!

— Я ведь говорил, что уйду, — заметил Энгерранд.

— Как же! Любому ребёнку ясно было, что ты и не думаешь покидать Зеленодолье!

Юноша невольно опустил взгляд.

Купец с сочувствием посмотрел на него и спросил:

— Если придётся бежать, куда отправишься?

— Не знаю.

— В больших городах придётся туго. На улицах там течёт своя жизнь, о которой в вашей глуши даже не догадываются. Вот, скажем, прошлым вечером на постоялом дворе мне встретился какой-то мальчишка одних с тобой лет. Хвастал, будто едет в столицу, кричал об этом на весь Алленор. А у самого из спутников — двое слуг, которые гордо величают господина "бароном"...

— Это мои друзья! — не вытерпел Энгерранд.

— В самом деле?

— Да. Они и в самом деле хотят попасть ко двору и поговорить с государем.

— Я понял это из разговора с ними. Такие глупцы! Выложили всё незнакомому человеку и даже не подумали, что, быть может, имеют дело с разбойником. Боюсь, в Везерхарде их будет ждать не слишком тёплый приём. Впрочем, все учатся на своих ошибках — и они тоже со временем поумнеют... — Купец бросил на юношу многозначительный взгляд. — Если даже аристократа ждёт тысяча препятствий, прежде чем он займёт достойное положение, что уж говорить о простолюдине? Кем ты станешь, когда попадёшь в город? Попрошайкой? Моли богов, чтобы нищие согласились делить с тобой добычу. Или, может, наёмным убийцей? Вряд ли. Ты, похоже, кинжал ни разу в жизни в руках не держал...

— Что за ужасы вы рассказываете! — схватилась за голову Эрвелина. — Разве нельзя устроиться на работу к какому-нибудь купцу? Честному, благородному — как вы!..

— Я не имею дел с людьми, в верности которых сомневаюсь. А даже круглый дурак не станет доверять человеку, с которым познакомился час назад. Нет, это не в моих правилах... Впрочем, — прищурил левый глаз купец, — кое-что я могу посоветовать. Раз уж тебя всё равно обвиняют в колдовстве, почему бы не пойти в услужение к магу? Я знаю одного, которому нужен молодой помощник. Расторопный, смышлёный — а ты, кажется, куда умнее многих мальчишек, которых я встречал...

— Ну уж нет! — решительно ответил юноша. — Я не хочу знаться с такими людьми.

— Подумай хорошенько... — прошептал купец.

Настойчивость эта вновь пробудила в душе Энгерранда утихшие на какое-то время подозрения. Слишком уж гладко всё выходило...

Увидев колебания юноши, Эрвелина поднялась со скамьи и сказала:

— Выйдем-ка на минуту.

Энгерранд подчинился.

Отыскав место, где не было никого из гостей, он сказал:

— Даже не пытайтесь уговаривать меня! Не хочу помогать магам!

— Болван! — топнула ногой Эрвелина. — Это же подарок богов! Разве не понял? Если уйдёшь из Зеленодолья, всё равно будешь жестоко страдать от разлуки с Аньелой. Может, и вовсе рассудок потеряешь. Только маг в силах излечить тебя. Поэтому, если дорожишь жизнью, и не думай отказываться! В конце концов, главное — прижиться в городе. Никто ведь не заставляет тебя вечно в лавке прислуживать! Наступит время — распрощаешься со своим "покровителем" и займёшься чем-нибудь другим...

— Бесчестно получается...

— Тьфу! Это тебе сеньор Фердинанд глупостей наговорил? Может, для аристократов такие вещи и важны, а у нас, простолюдинов, есть и другие заботы. А поступки наши пусть потом Аллонет судит.

— Странно всё это... Как-то чересчур уж просто...

— Говорю же: боги на твоей стороне!

— Или тёмные силы...

— А даже если и так? Что с того? Кажется, творить злодеяния никто тебя не заставляет.

— Сейчас — нет. А дальше?

— Что дальше будет, в твоей книге судеб записано. И знаешь, не думаю, что боги наградили тебя столькими способностями только для того, чтобы так скоро оборвать твою жизнь. Поэтому не дури-ка и не разыгрывай из себя рыцаря. Получил подарок от небес — бери, пока не поздно. Магу прислуживать лучше, чем сгореть в собственном доме.

Энгерранд задумался. В сущности, от предложения купца никакого вреда нет. Избавиться от приворота, завести знакомства в городе — что в том плохого? И перед друзьями когда-нибудь можно будет появиться не грубым деревенщиной, а важным горожанином...

— Хорошо, — вздохнул юноша. — Буду верить, что этот купец — посланник самих богов. Куда скажет идти, туда и пойду. К магу — значит, к магу!

Вернувшись к успевшему уже заскучать гостю, Эрвелина торжественно заявила:

— Уговорила-таки!

— Чудесно, — кивнул тот. — Тогда нужно собираться в дорогу. Помолиться, попрощаться с родным домом. Едва ли доведётся ещё раз побывать здесь...

Сердце Энгерранда сжалось, к горлу подступил комок, но он справился с этой секундной слабостью и ответил ровным голосом:

— После того, что случилось, я, наверное, и впрямь сюда не вернусь. Просто не захочу.

Вопреки надеждам Энгерранда, с рассветом возле дома вновь начала собираться толпа. Больше того, Ансберт и Эльдемар сумели пробудить в зеленодольцах такую злость на незваных гостей, помешавших торжеству справедливости, что теперь их не пугали даже мечи охранников.

— Похоже, придётся потрудиться, чтобы выбраться отсюда, — сказал купец, когда всё было готово к отъезду.

Едва путешественники появились на улице, поднялся невообразимый шум — это приятели Силача взвыли, словно демоны ночи.

Заметив в руках Энгерранда дорожный мешок, Эльдемар крикнул:

— Куда ты собрался?

Юноша ничего не ответил и уселся в телегу. Её тотчас окружили четверо охранников.

— Глядите! — взвизгнул мужчина. — Ублюдок хочет сбежать!

Со всех сторон зазвучали вопли:

— Негодяй!

— Трус!

— Предатель!

Вперёд выбежал Ансберт:

— Проклятый мальчишка! Хочешь, чтобы моя дочь умерла? Приворожил, а теперь уходишь? Ну так я силой заставлю тебя выпить зелья!

Слова его тонули в ревё толпы. Отовсюду к Энгерранду тянулись руки, словно зеленодольцы хотели разорвать юношу на части. Однако ярость их наталкивалась на поистине нечеловеческое спокойствие охранников. И когда люди купца двинули коней вперёд, зеленодольцы в испуге шарахнулись в разные стороны.

— Так-то лучше! — хохотнул купец.

Почувствовав, что добыча может ускользнуть, Силач схватил с земли камень и швырнул в одного охранников. Примеру его последовал Эльдемар.

Охранник без труда увернулся и, угрожающе сверкнув глазами, наполовину извлёк меч из ножен.

— Бей их! — испустил боевой клич Ансберт.

Камни полетели со всех сторон. Энгерранд сидел, согнувшись в три погибели, и молил богов, чтобы чей-нибудь шальной снаряд не угодил ему в голову.

Охранникам становилось всё тяжелее. На них сыпался настоящий каменный дождь, по лицам струилась кровь.

— Вот глупцы! — вскричал купец. — Так и напрашиваются на неприятности! Похоже, придётся взяться за оружие.

И он поднял над головой меч.

— Отдай нам мальчишку! — прохрипел Эльдемар. — Отдай — и убирайся! А нет — мы и тебя убьём!

Услышав эти угрозы, Энгерранд на какой-то миг почувствовал такую ярость, словно в него вселился сам демон ненависти. А затем вдруг, встав в полный рост, юноша посмотрел на толпу с невыразимой печалью. Ошеломлённые зеленодольцы замерли, и в наступившей тишине прозвучал его чистый, звенящий голос:

— Вы твёрдо решили убить меня? За что? Из-за чьих-то безумных обвинений? Из-за чьей-то зависти и злобы? Я мог бы ненавидеть, но на самом деле жалею вас... Подумайте, в конце-то концов! Если Ансберт хочет меня убить, значит, ему безразлична жизнь дочери! Верно? Аньела ведь так и не освободится от чар даже после моей смерти... Понимаете?

Потрясённые зеленодольцы переглянулись — и так и остались стоять на месте, провожая взглядами беглецов. Напрасно бесновался Ансберт — никто его не слушал.

Когда посёлок скрылся из вида, купец сказал Энгерранду:

— А ты и впрямь не дурак... Клянусь Эстельфером, совсем не дурак!

Охранники грубо расхохотались.

Юноша покосился на них и промолчал...

...Наконец-то, спустя много лет, Энгерранд встретился с чудовищем, подобным тому, из-за которого погиб Добряк. Было ли всё случившееся семь лет назад злым умыслом или же случайностью, виновен ли был во всём Силач или кто-нибудь другой?.. Молодому человеку хотелось бы получить ответы на эти вопросы, однако времени для размышлений не было — следовало сначала избавиться от ужасного демона...

...Достав из-за пазухи склянку, Энгерранд прошептал краткую молитву, а затем, подойдя к комочкам земли, из которых вырастали всё новые и новые щупальца, стал рассыпать порошок. Вскоре чудовище оказалось заключено в магическом круге, однако молодой человек на этом не остановился и вслед за первым начертил на полу ещё и второе кольцо.

Когда ритуал был окончен, Энгерранд сказал:

— Не знаю, насколько сильна моя магия. Демон может вырваться из круга в любое мгновение. Лучше нам убраться отсюда.

Господин Бертгард покачал головой:

— Сначала нужно выяснить, куда делся мессер Этельред.

— Вы с ума сошли! — вскричал молодой человек. — В магическом круге беснуется демон, сами вы едва на ногах держитесь — и всё равно не желаете уходить!

Ничего не ответив, градоначальник стал подниматься по лестнице. Громко выругавшись, Энгерранд последовал за ним. Мужчина зажимал рукой рану, иногда постанывал, но всё же упрямо двигался вперёд.

"Проклятье! — думал Энгерранд, сверля взглядом его спину. — Конечно, жаль, если маг погиб, но что мне делать, если и ты умрёшь?"

Дверь в комнату, где мессер Этельред принимал посетителей, оказалась чуть приоткрыта. Градоначальник толкнул её. Заскрипели плохо смазанные петли.

Кто-то жалобно замычал.

Господин Бертгард бросился внутрь, отодвинул занавеску, разделявшую комнату на две части, и увидел, что в углу лежит маг — связанный по рукам и ногам, с тряпкой во рту.

Заметив градоначальника, маг издал звук ещё жалобнее прежнего. Энгерранд подбежал к нему и освободил от пут. Кляп мессер Этельред выдернул сам.

— Что за негодяи напали на вас? — спросил господин Бертгард.

— Не знаю, — с трудом ответил маг.

— Они были в чёрных плащах?

— Да.

— Вот мерзавцы! — сжал кулаки градоначальник. — Даю слово, я выясню, кто они такие, и накажу по всей строгости закона!

— Сначала, господин Бертгард, — вмешался Энгерранд, — нужно всё же уйти хоть куда-нибудь. Вы ведь не желаете истечь кровью и не выполнить обещание, которое только что дали? Надеюсь, в доме есть чёрный ход...

— Разумеется! — откликнулся маг. — Нужно попасть в потайную комнату и нажать на рычаг в стене...

— Хвала богам! Ваша предусмотрительность пришлась весьма кстати. Не могу поручиться, что у дверей нас не поджидают убийцы, поэтому лучше туда не соваться.

— "Убийцы"?! — ахнул мессер Этельред.

— Именно. А ещё внизу беснуется демон...

— О Авир! — впервые в жизни обратился мессер Этельред к одному из богов. — Что вы успели натворить, пока я лежал здесь?

Градоначальник опустил взор:

— Я разбил склянку с каким-то зельем. Разгорелось синее пламя...

Маг не стал выслушивать дальнейшие объяснения. С воем он выбежал из комнаты и бросился вниз. Энгерранд предостерегающе вскрикнул, а затем бросился вдогонку. Вместе они скатились по лестнице и ввалились в комнату, где было заключено порождение мрака. Через несколько секунд к ним, пыхтя и отдуваясь, присоединился градоначальник.

Демон успел разрастись до громадных размеров. Щупальца его извивались, словно сотни змей, и едва умещались внутри магического круга. Глаза были чёрными, как сама бездна, взгляд их — вполне осмысленным.

— Ого! — нервно сглотнул слюну мессер Этельред. — Давно я такого не видел.

Он сделал несколько шагов вперёд.

Внезапно всех ослепила яркая вспышка. Что-то зазвенело, словно разбитый хрусталь. Щупальца чудовища метнулись вперёд. Одно из них обхватило мага. Тот успел произнести пару слов, но второе щупальце, точно петля, обвилось вокруг его шеи. Маг задергался, пытаясь освободиться. Тщетно.

Увидев, что молодой человек намерен броситься на выручку, господин Бертгард схватил его за руку:

— Не смейте. Ему уже не помочь... Уходим отсюда, нужно попасть в потайную комнату...

Однако едва градоначальник и Энгерранд сделали шаг в сторону шкафа, за дверью которого скрывалась лестница, демон выпустил свою жертву и устремил на них бездонный взгляд чёрных глаз. Тело несчастного мага с глухим стуком упало на пол. На спине его осталось несколько ран с золотую монету величиной.

Повинуясь внезапной догадке, Энгерранд прошептал:

— Не двигайтесь.

Градоначальник превратился в подобие каменной статуи, даже взор устремил в одну точку.

Вдруг на пороге появился стражник, за ним — ещё двое. Демон протянул к ним свои страшные щупальца и сжал так, что послышался хруст костей. В коридоре послышался полный ужаса крик — и щупальца устремились на этот звук.

Энгерранду и господину Бертгарду оставалось только неподвижно стоять на месте и наблюдать за происходящим. Покосившись на мужчину, молодой человек заметил, что тот беззвучно шепчет молитву...

Закончилось всё неожиданно. Демон ослабил хватку, обмяк, затем стал прозрачным, будто гигантское желе, — и разлетелся брызгами зелёной жидкости.

— Ну и дела... — вытерев лицо, пробормотал градоначальник. — Никогда не попадал в такую переделку...

Энгерранд молча кивнул. Ответить сил у него не нашлось.

Глава 9

Позволим градоначальнику и Энгерранду брести во Дворец правосудия, сами же посмотрим, что в этот час творилось в Туре.

Наступление нового дня дядюшка Фико отпраздновал привычным способом: отбив горлышко у бутылки с вином, осушил её. Затем подобная участь постигла ещё одну. Расположение духа коменданта, и без того приподнятое, стало просто прекрасным, и он — опять же, по давно заведённой привычке, — захотел поделиться своим счастьем с кем-нибудь из заключённых.

— Поглядим-ка, что поделывает наш добрый граф... — решил мужчина. — Должно быть, зол, словно демон...

И он, насвистывая песенку, зашагал к камере, где сидел сеньор Готфрид.

Стражники, завидев господина, вытянулись в струнку и приняли самый свирепый вид, на какой только были способны.

— Хе-хе! Отдохните-ка, ребятки! — похлопал их по плечам дядюшка Фико. — Не слишком-то весело охранять такого злющего узника, правда? Идите... идите отсюда!

Оставшись в одиночестве, он привстал на цыпочки и заглянул в камеру. Граф с угрюмым видом сидел на скамье и смотрел на зарешёченное окно.

— Хо-хо! — пропел комендант. — Уж не побег ли вы замышляете, сеньор? Даже не думайте о таких вещах! Из Тура не выбраться.

Сеньор Готфрид пробурчал что-то себе под нос и, не поворачивая головы, ответил:

— Посмеяться надо мной решил, ублюдок? Как же я ненавижу таких людей! Стояли бы лицом к лицу — дрожал бы от страха, зубами дробь выбивал. Зато сейчас, когда я сижу за решёткой, — глядите-ка, какой смельчак!

— Вы ничего обо мне не знаете, поэтому я не обижаюсь, — хихикнул дядюшка Фико. — Познакомимся поближе — тогда и поймёте, как были несправедливы ко мне. Вот сейчас, скажем, я пришёл, чтобы подбодрить вас...

— Неужели?

— Да. Вам ли грустить? Ля-ля! Это нам, простому люду, не на что надеяться. Попал в передрягу — молись богам! Вдруг помогут? А о людской помощи даже не мечтай. Но вот знатным сеньорам вроде вас...

Комендант сделал картинную паузу.

— Что? — повернулся к двери граф.

— У таких, как вы, всегда найдутся покровители или друзья, которые придут на выручку.

— Нет! — покачал головой сеньор Готфрид.

— Поверьте, за семь лет я многое повидал, поэтому знаю, о чём говорю. Просто наберитесь терпения, подождите немного...

С этими словами дядюшка Фико удалился, оставив узника в страшном смятении: каждую секунду отчаяние в душе графа сменялось надеждой, а та, в свою очередь, переходила в тревогу. Впрочем, если бы сеньор Готфрид мог видеть насмешливую улыбку на губах коменданта, он понял бы, что хозяин Тура даже не помышляет помогать заключённому...

Побродив по тюрьме ещё немного, дядюшка Фико вернулся в свою комнату. Решив, что обед уже не за горами, он открыл ещё одну бутылку из своих поистине неисчерпаемых запасов, наполнил до краёв огромную кружку и в несколько глотков осушил её — на сей раз для аппетита.

— Хо-хо! — вспоминая беседу с графом, усмехался он. — Вот славно будет, если у графа и в самом деле отыщутся друзья...

И боги, похоже, вняли тайным чаяниям коменданта: едва с обедом было покончено, явился стражник и сказал, что встречи с хозяином Тура ищет какой-то человек.

— Что он? — насторожился дядюшка Фико.

— Не знаю, — ответил стражник. — Но держится очень важно...

— Хорошо, веди его сюда.

Через минуту в комнату вошёл высокий мужчина средних лет. Одет он был не слишком богато, но в каждом движении, в каждом жесте чувствовалась привычка повелевать. Короткая борода придавала бледному лицу благородное выражение, лоб был изрезан глубокими морщинами.

— Итак, — резко произнёс незнакомец, — вы — комендант?

Голос его походил на воронье карканье.

Дядюшка Фико поклонился?

— Что вам угодно?

— Я узнал, что вчера в руки к вам попал очень важный сеньор. С ним обращаются подобающим образом?

— В Туре нет различия между богачами и бедняками, графами и мелкими баронами, — важно ответил комендант. — Это королевская тюрьма, и любой, кто имел дерзость оскорбить своими поступками государя, несёт наказание вне зависимости от своего сана и происхождения.

— Вы правы. Его величество справедлив, и если окажется, что кого-то бросили в темницу по ошибке или же по злому умыслу, виновных будет ждать жестокая кара.

Дядюшка Фико ухмыльнулся.

— Вижу, — пожал плечами незнакомец, — к уговорам вы прислушиваться не хотите. Что ж...

Не договорив, мужчина подошёл к коменданту и вложил ему в ладонь какой-то предмет.

— Лента?.. — пролепетал дядюшка Фико.

— Да.

— Так вы?..

— Посланец человека, которому вы обязаны нынешним своим положением.

— И что от меня нужно?! — взволнованно спросил комендант.

Гость улыбнулся:

— Сущие пустяки. Господин хочет, чтобы сегодня вечером вы приправили еду узника, в чьей судьбе он принимает участие, щепоткой порошка... — Едва уловимым движением он поставил перед дядюшкой Фико крошечный пузырёк. — Не бойтесь: это не отрава, а снотворное.

— Но...

— Большего вам знать не следует. — отрезал незнакомец. — До встречи!

И он бесшумно вышел.

Чтобы обрести спокойствие, коменданту пришлось выпить кружку вина из графства Эльтланд — лучшего и самого дорогого в Алленоре. Мысли его при этом были не слишком весёлыми. Конечно, у графа Артландского нашлись друзья, только вот от них точно не дождёшься денег — отдать бы сначала долги. Заикнёшься про награду — получишь в ответ: "Так-то вы служите своему благодетелю?!" Может, впрочем, оказаться, что покровитель и граф Артландский не друзья вовсе, а в склянке вместо снотворного — страшный яд. Ну и что? Хоть враги, хоть друзья — не видать золота, даже если настоящие приятели графа объявятся! Поздно будет. Да ещё и неизвестно, как к смерти узника государь отнесётся. Может ведь и разгневаться...

Время тянулось медленно. Казалось, вечер не наступит никогда. Дядюшка Фико не знал, чем себя занять. Даже вино в столь важный час потеряло для него всю прелесть.

Не в силах усидеть на месте, мужчина принялся бродить по коридорам. Всё ему не нравилось — и стражники вспомнили, что комендант умеет не только мурлыкать себе под нос, но и кричать. Да ещё и браниться не хуже их самих! Словом, пусть дядюшка Фико и не вернул себе хорошее настроение, зато сумел напомнить подчинённым, кто хозяйничает в Туре.

Когда подошло время ужина, комендант поспешил к камере графа Артландского. Остановившись у дверей, он стал расспрашивать стражников. Как поживает узник? Беснуется? Бранится? Грозит разнести Тур? Проклинает тюремщиков? Нет? Спокоен, словно ягнёнок? Вот ведь повезло с узником! Кто бы мог подумать, ведь сеньор Готфрид слывёт человеком свирепым и необузданным...

Едва дядюшка Фико заключил свою речь словами:

— Стены нашей крепости излечат от гордости любого аристократа! — принесли еду — не слишком обильную, однако вполне достойную такой знатной персоны, как граф Артландский. У многих простолюдинов при виде этой "тюремной" пищи заурчало бы в желудке.

Придирчиво осмотрев уставленное тарелками блюдо, комендант покачал головой:

— Вино забыли, оболтусы! Какой знатный сеньор будет за ужином лакать воду? Он ведь не собака! — Затем, увидев, что стражники опустили головы, добродушно усмехнулся: — Идите уж отсюда! Я сам исправлю вашу ошибку.

Провинившиеся поспешно удалились. Тогда дядюшка Фико выплеснул воду на пол, достал из-за пазухи бутылку и наполнил кувшин вином. Воровато огляделся по сторонам, убедился, что никто за ним не следит, и смешал снотворное с напитком.

— Вот так... Приятных сновидений, сеньор Готфрид...

Отворив дверь, он вошёл в камеру. Граф за весь день словно и не двинулся с места: всё так же сидел и смотрел в окно.

Дядюшка Фико поставил перед узником блюдо, прошёлся из угла в угол и сказал:

— Хе-хе! Только когда посидишь денёк-другой в темнице, откуда невозможно бежать, понимаешь, как прекрасен мир, дарованный людям Семью богами... Верно я говорю, сеньор Готфрид?

Граф промолчал.

— Ну что с вами? — протянул комендант. — Незачем хмуриться! Друзья-то ваши не сидят сложа руки.

— Откуда им взяться? — пожал плечами сеньор Готфрид. — Сегодня утром я почти поверил вам, но вскоре понял: вы нарочно пытались заронить в моей душе надежду на спасение, чтобы я сам пришёл к выводу, что друзей у меня нет... Убирайся!

— Хо-хо! — ничуть не смутился дядюшка Фико. — Взгляните-ка, что за еду я вам принёс! Ну же, хоть краем глаза взгляните! Как по-вашему, если бы в тюрьме не побывал ваш друг, разве смогли бы вы насладиться яствами, достойными короля, испить лучшего вина? Хе-хе! Прочие узники набивают сейчас желудки варевом, которое сгодилось бы на корм свиньям... Ешьте, пейте — и помните: если вы забыли о друзьях, это ещё не значит, что друзья забыли о вас!

Весьма довольный собой, он покинул камеру, с шумом затворил дверь — и затих. Некоторое время узник не издавал ни звука, однако в конце концов коменданту почудилось, что кто-то стучит по миске ложкой.

— Проголодался-таки! — шепнул мужчина. — Давай, хлебни вина...

В этот миг из-за угла появились стражники. При виде их дядюшка Фико поджал губы, правым плечом прислонился к двери, а левую руку упёр в бок. Поза эта не сулила его подчинённым ничего хорошего.

— Так-так! Вы, похоже, решили, что я всю ночь буду торчать здесь вместо вас? Бездельники! Выгнать бы вас — да жалко... Ничего-то вы больше не умеете, ни на что не способны...

Вдруг послышался тяжёлый топот. Через несколько секунд в конце коридора показался стражник, который днём докладывал коменданту о странном посетителе, и закричал:

— Мессер Гумберт идёт!

"Вот демон! — мысленно выругался дядюшка Фико. — И что ему здесь нужно? Спал бы лучше у себя дома..."

Растянув губы в жалкой улыбке, он вобрал голову в плечи и поспешил навстречу канцлеру. Тот небрежно кивнул в ответ на низкий поклон и спросил:

— Что с графом?

— Побушевал немного, но быстро успокоился. Мои люди своё дело знают. Мастера!

— Что ж, молодцы, — похвалил стражников мессер Гумберт. — Отоприте дверь. Я хочу поговорить с сеньором Готфридом.

Комендант беспомощно посмотрел на него.

— В чём дело? — изогнул бровь канцлер.

— Простите, — пробормотал дядюшка Фико, — но сейчас узника лучше не тревожить...

— Почему?

— Он так измаялся за день — не без моей помощи, разумеется, — что сейчас спит без задних ног, словно щенок...

Мессер Гумберт рассмеялся:

— Вот как? Тогда я согласен с вами — дадим графу немного отдохнуть. А наутро я приготовлю такой сюрприз, что сеньору Готфриду потребуется всё мужество, если он не желает лишиться чувств, будто трусливая девчонка... Вы должны помочь...

— Я к вашим услугам!

— Тогда идёмте. Я рассчитываю на ваше усердие.

Когда за дверью прозвучал крик стражника, возвестивший о появлении канцлера, граф Артландский как раз налил в кружку вина и сделал несколько глотков. Услышав голос врага, сеньор Готфрид вмиг растерял самообладание и в ярости сбросил блюдо с едой на пол.

Этого мужчине показалось мало.

— Проклятый ублюдок! — прошептал он излюбленное своё ругательство, а затем изо всех сил сжал кружку. Стенки её треснули, вино полилось графу на штаны. — Чтоб тебя сожрали демоны ночи! Зайдёшь сюда — голову проломлю!

Не замечая, что в коридоре воцарилась тишина, сеньор Готфрид продолжал бормотать угрозы. Однако вскоре он почувствовал слабость, мысли в голове стали путаться, челюсти свело зевотой. Прислонившись спиной к холодной стене, мужчина опустил веки — и, провалившись в непроглядную тьму, растянулся на скамье. Через какое-то время мрак этот стали разрывать крошечные огоньки: белые, жёлтые, красные. Блеск их резал по глазам, причинял настоящую боль... Граф негромко застонал во сне и даже приподнял руку, чтобы укрыться от бесконечных вспышек...

Вскоре мужчина понял: каким-то неведомым образом он очутился в царстве вечного холода и мрака и теперь мчится среди звёзд прямиком в чертоги императора демонов. Изредка взор его улавливал какие-то тени — и тогда граф вздрагивал всем телом...

Внезапно сеньор Готфрид очутился в просторных покоях. В потоках лунного света серебрились подсвечники, холодно сверкали самоцветы-глаза на ликах семи мраморных статуй.

Вспыхнул синим огнём нарисованный на полу семиугольник. Посреди него возник трон, на котором восседал, подперев ладонью щёку, молодой мужчина — бледный и черноволосый. На плечи его был наброшен длинный плащ, и языки пламени, касаясь тяжёлой ткани, рассыпались сотнями искр.

"Эстельфер!" — со смесью ужаса и обожания посмотрел граф на хозяина чертогов.

Тот прошептал:

— Наконец-то!

Затем, медленно поднявшись, сделал пару шагов, повелительно взмахнул рукой — и сеньор Готфрид упал на колени; протянул ладонь — и граф коснулся её губами.

При виде такой покорности император демонов рассмеялся и взъерошил мужчине волосы, словно тот был маленьким ребёнком.

— Рад повидаться с господином? — прошелестел его голос над самым ухом графа. — Ты славно потрудился. Пора отдохнуть. Скоро мы встретимся — и больше не расстанемся до скончания времён. Подожди ещё немного... А сейчас я должен забрать одну вещицу...

Эстельфер провёл рукой по шее сеньора Готфрида. Лицо его, словно у обычного человека, а вовсе не у повелителя тёмных сил, исказила гримаса недовольства.

— Где он?..

Сердце графа чуть не выпрыгнуло из груди — так напугал его гнев, прозвучавший в голосе императора демонов.

— Где?.. Ах, кажется, я знаю...

Пальцы Эстельфера прошли сквозь одежду, словно та была сшита из воздуха. Сеньор Готфрид почувствовал ледяное прикосновение к своей коже. Не осознавая, что делает, он схватил демона за запястье. Тот приглушённо зарычал.

— Вот ты каков? Не хочешь отдавать то, что принадлежит мне?

Глаза Эстельфера превратились в чёрные провалы. Увидев это, граф зажмурился, выпустил его руку, отшатнулся — и полетел в бездонную пропасть.

Со страшным криком мужчина ударился обо что-то твёрдое... и очнулся. Осторожно приподнял веки и увидел, что вновь находится в камере. Сквозь зарешёченное оконце на него глядела ущербная луна.

Испустив жалобный стон, граф поднялся на ноги. Голова раскалывалась, словно после пирушки.

— Что это было? — прошептал он. — Сон?

Чтобы успокоиться, он глубоко вздохнул и несколько раз прошёлся по камере. Остановившись возле окна, стал смотреть на ночные небеса... И почувствовал на себе чей-то взгляд.

Быстро обернувшись, сеньор Готфрид окинул взором помещение, однако никого не увидел. Быть может, стражники заскучали и решили понаблюдать за узником в замочную скважину?

— Кто здесь? — просипел граф.

В ответ, разумеется, не раздалось ни звука.

Некоторое время граф стоял на месте, испуганно озираясь. Голова его вертелась во все стороны, словно флюгер.

Вдруг мужчине почудились за спиной чуть слышные шаги. Он ощутил на шее чьё-то слабое дыхание. А в следующую секунду кто-то схватил его за руку холодными и твёрдыми, словно сталь, пальцами!

С пронзительным криком сеньор Готфрид отпрыгнул к самой двери и прижался к ней спиной, словно это могло защитить его от невидимого противника.

В коридоре замелькал свет факела, прозвучал недовольный, сонный голос:

— Этот убийца совсем рехнулся? Так вопить посреди ночи!

Граф открыл рот, но вместо слов с губ его слетел слабый стон.

— Да ладно тебе! — донёсся смех второго стражника. — Что тут неясного? Наверное, вспомнил о своих преступлениях — вот и кричит теперь, будто демоново отродье! Я и сам на его месте ещё не так бы взвыл!

— А ведь верно...

Стражники дружно хохотнули:

— Эй, граф! Завтра придёт мессер Гумберт — ему и рассказывай про злодеяния! А сейчас сиди-ка ты молча!

И всё стихло.

В прежние времена сеньор Готфрид непременно ответил бы на подобную грубость, его ругательства и угрозы долго отражались бы от сводов Тура, но сейчас мужчина попросту не обратил внимания на дерзкие речи стражников. Долго ещё он, прижавшись к двери, всматривался в сумрак, но так ничего и не увидел...

Наутро к сеньору Готфриду пожаловал комендант.

— Хе-хе! — воскликнул он с ласковой улыбкой. — Вам-то, я вижу, благоволят сами небеса!

Измученный долгими часами, проведёнными в ожидании рассвета, граф медленно поднял голову, посмотрел на дядюшку Фико покрасневшими глазами и ничего не ответил.

Тот обиженно надул губы:

— Вот и помогай после этого людям! Хоть бы поблагодарили... Ну да ладно, я понимаю — вам нелегко, вот и ведёте себя неучтиво. Поэтому и злиться не стану. К тому же, я ведь не просто так пришёл, а с радостной вестью: милостивый наш король ночью хорошенько подумал и решил, что, коль скоро вина ваша не столь уж очевидна, можно повременить с пытками. Представляете? Приказал отложить их на целые сутки! Везунчик вы, клянусь головой!

— Идите-ка вы прочь, — ответил сеньор Готфрид.

Дядюшка Фико укоризненно покачал головой, однако предпочёл не злить узника своей болтовнёй и направился к выходу.

— Ах, да! — бросил он напоследок. — Скоро явится канцлер. Надеюсь, с ним вы поведёте себя учтивее, нежели с вашим покорным слугой, к помощи которого относитесь так пренебрежительно...

Граф поморщился — встречаться с мессером Гумберт в час, когда ещё не вполне улеглось волнение, вызванное ночными происшествиями, ему совсем не хотелось. Лучше уж общество болтливого коменданта. Впрочем, выбирать не приходилось, да и дядюшка Фико успел уже выйти и запереть дверь. Оставалось только готовиться к очередному визиту канцлера.

Прошёл час, другой, третий... Никто не появлялся. За дверью царила мёртвая тишина. Графу казалось, что давно наступило время обеда, и он не раз с сожалением покосился на разбитое блюдо, которое так и не соизволили убрать тюремщики.

— Значит, вы, мерзавцы, решили уморить меня голодом? — ворчал сеньор Готфрид. — Или просто хотите вывести из себя? Запугать, чтобы я всё выложил? Даже не надейтесь, ублюдки!

Наконец, когда стали сгущаться сумерки, в коридоре раздался повелительный возглас мессера Гумберта:

— Отворите!

Сеньор Готфрид выпрямился, подбоченился, выпятил нижнюю губу...

— Опять явились, чтобы нести чушь? — так встретил он канцлера.

Тот криво усмехнулся:

— Ошибаетесь.

— Хвала богам! Тогда, сожри вас демон ночи выпустите меня немедленно!

— Не спешите, — тихо произнёс мессер Гумберт. — Сегодня я твёрдо намерен образумить вас и заставить во всём сознаться.

— Что ж, постарайтесь, если вам не жаль времени!

— Ох, мне и в самом деле дорога каждая минута. Я уже давно позвал бы палачей, но, к несчастью, государь всё не может решить, каким пыткам вас подвергнуть...

— Как же надоела эта ерунда! — нетерпеливо махнул рукой сеньор Готфрид.

— Я думаю так же, — ухмыльнулся канцлер — и подал знак стражникам: — Свяжите узника!

— А ну-ка! — рявкнул граф.

Возглас его не произвёл должного впечатления — через несколько секунд руки мужчины оказались стянуты верёвкой.

— Ведите нас, — приказал мессер Гумберт дядюшке Фико.

При виде такого спокойствия граф невольно похолодел от страха. Неужели канцлер и впрямь ни во что не ставит его жизнь, не понимает, что поступками своими бросает вызов аристократии? А мальчишка Ланделинд о чём думает? Полагает, что придворные лишь обрадуются, узнав о жестокой расправе?.. Хотя, пожалуй, так и будет — от негодяев и трусов, которые вертятся у ступеней трона, всего можно ожидать...

Мужчина был так растерян, что ни разу не огрызнулся в ответ на тычки и удары своих провожатых.

Процессия спускалась всё ниже. Воздух стал сырым, стены поблескивали от влаги. Однажды из-под самых ног коменданта выскочила жирная крыса.

— У-у-у, тварь! — добродушно выругался дядюшка Фико.

Наконец процессия очутилась у входа в подземелье — холодное и зловещее, освещённое двумя факелами. В свете их граф различил несколько железных дверей. К одной из них и подошёл дядюшка Фико.

— Здесь!

Канцлер кивнул:

— Открывайте!

Комендант с улыбкой вставил ключ в замочную скважину. Послышался громкий скрежет, заскрипели плохо смазанные петли — и взору сеньора Готфрида открылась безобразная картина.

Камни — чёрные, заплесневелые, сверкающие от капель воды... грязевая жижа вместо твёрдой земли под ногами... жалкий пучок соломы, а на нём — человек, прикованный цепью к стене, изуродованный, одетый в запёкшиеся от крови лохмотья, с гноящимися ранами на теле... Эльмер да Фур!

Граф вскрикнул.

Барон медленно открыл глаза, посмотрел на него и прошептал:

— Сеньор...

— Что с тобой?

— Меня...

Эльмер не договорил — один из стражников подскочил к нему и ударил по лицу. Барон слабо застонал и потерял сознание.

Граф изрыгнул несколько самых страшных проклятий, какие только знал, и рванулся было к несчастному Фуру, однако насмешливый голос канцлера словно пригвоздил его к месту.

— Дни барона сочтены. И знаете, отчего умрёт этот негодяй? Я объясню. Помните, недавно он осмелился бунтовать против государя Хильдеберта? Его заключили в Тур, допрашивали, но он так и не сознался, что действовал по вашему приказанию. А зачем нужен человек, от которого нет никакой пользы? Все о нём позабыли. — Мессер Гумберт развёл руками. — Не вспомнил о каком-то жалком барончике, который когда-то доставил столько хлопот, и государь Ланделинд. Вот и всё.

— Негодяй...

— Кажется, вы готовы повторить ошибку своего вассала. И ради чего? Ради какого-то медальона! У вас уже есть один — так захотелось ещё! К чему, ответьте, нужен был артефакт, дарующий любовь? Зачем понадобился медальон, открывающий любые замки? Из-за вашей жадности сейчас гибнет барон да Фур — и жадность погубит и вас тоже... Не упрямьтесь, скажите правду! Что случится, если юный государь, у которого голова идёт кругом от навалившихся на него забот, позабудет на время о графе Артландском, коль скоро тот не доставляет больше никаких хлопот? И что произойдёт, если никто не напомнит ему о вас? Взгляните ещё раз на барона да Фур — и подумайте, подумайте хорошенько...

Мессер Гумберт махнул рукой. Стражники схватили графа и поволокли наверх.

— Ох, и нагнали же вы страху! — с обожанием посмотрел на канцлера дядюшка Фико.

— Мне так не кажется.

— Ну... — замялся комендант. — У меня прямо-таки душа ушла в пятки... А граф — да, крепкий орешек. Он и не в таких переделках бывал...

— Помолчите, — отрывисто произнёс мессер Гумберт и пошёл прочь.

Ошарашенный дядюшка Фико проскулил:

— Простите, господин! — жалобно посмотрел вслед удаляющемуся канцлеру, а затем бросился догонять его, приговаривая вновь и вновь: — Простите, господин, простите!..

Глава 10

Хотя мессеру Гумберту и показалось, что замысел его не вполне удался, сцена, о которой мы рассказали несколькими строками ранее, всё же произвела на графа неизгладимое впечатление: конечно, сеньор Готфрид немало повидал на своём веку, однако он даже помыслить не мог, что один из ближайших соратников окажется в столь ужасном положении.

И кто поручится, что подобная участь не уготована ему самому?

"От этой скотины канцлера всего можно ожидать", — думал мужчина — и невольно содрогался, представив себя прикованным к стене, плавающим в отвратительной жиже, гниющим заживо...

Только бы очутиться на свободе... Тогда, столкнувшись в одном из укромных уголков со своей недавней жертвой, канцлер тысячу раз проклянёт себя за неосмотрительность, вспомнит обо всех угрозах и оскорблениях, которыми осыпал узника! О да! Можно будет отплатить мессеру Гумберту сполна, а после — умчаться в графство Артланд, в родной замок, который не под силу захватить даже тысячам воинов! Но сначала нужно выйти из Тура...

Предаваясь этим раздумьям, граф вдруг поймал себя на мысли, что, в сущности, ради свободы можно и рассказать канцлеру всё, что он знает о медальонах.

"Э, нет! — усмехнулся мужчина. — Не будь болваном! На это ублюдок и рассчитывает. Ждёт, когда проявишь слабость, чтобы выставить тебя убийцей — и выслужиться перед королём. Нет, пусть лучше удавится!"

Он так увлёкся, что не сразу заметил, как на пороге появился дядюшка Фико с блюдом в руках.

— Хо-хо! Пришло время подкрепиться.

— Неужели? — ответил сеньор Готфрид. — Разве не по вашей вине я чуть не издох от голода? Давайте уж, уморите меня! Доставь радость своему хозяину, плешивый пёс!

— Мессер Гумберт и потребовал, чтобы я накормил вас. Сказал, будто завтра вам потребуются все силы.

— Вот как?! Пусть сам жрёт свою стряпню!

Граф выхватил блюдо из рук коменданта и разбил о стену.

— Что вы делаете? — засопел дядюшка Фико. — На вас посуды не напасёшься, демон меня побери!

И он вышел, гневно топая ногами.

— Не возвращайтесь! — крикнул вдогонку граф. — В следующий раз я вас голову проломлю!

— Поглядим, что ты запоёшь, когда желудок начнёт сводить... — чуть слышно пробурчал комендант.

Слова эти оказались пророческими. С наступлением голод, и без того мучивший графа, стал поистине нестерпимым. Чтобы как-то его унять, мужчина сначала некоторое время расхаживал из угла в угол, затем улёгся на скамью и попытался заснуть. Ничего не вышло. Перед мысленным взором вновь возник Эльмер да Фур, за окном зловеще сверкали зарницы, к которым вскоре присоединились отдалённые раскаты грома. Да ещё и стражники болтали без умолку.

Не выдержав, сеньор Готфрид рявкнул что было сил:

— Эй, вы, заткните пасти!

Раздался взрыв хохота:

— Ой, друзья, лучше помолчим — граф гневается! Проявим уважение к смельчаку, идущему на смерть!

Затем всё стихло.

Гроза между тем приближалась. Молнии одна за другой вспарывали ночное небо, словно клинки вонзаясь в брюхо исполинской тучи, надвигавшейся с запада; громовые раскаты следовали один за другим. Уснуть, когда боги вздумали показать свой переменчивый нрав, было не только трудно, но и, пожалуй, непочтительно по отношению к обитателям небес, поэтому сеньор Готфрид поднялся со скамьи и вновь принялся мерить камеру шагами.

Внезапно графа ослепила синеватая вспышка. Он даже заслонил лицо ладонью, зажмурился и какое-то время постоял так. Затем осторожно приоткрыл глаза и осмотрелся. Ничего странного мужчина не обнаружил и лишь пожал плечами:

— Наверное, молния....

Стены содрогнулись от оглушительного грохота. Хлынул дождь. Молнии теперь разрезали небеса над самой крышей Тура. Одна из них сверкнула так ярко, словно ударила во двор самой королевской тюрьмы, и сеньор Готфрид вдруг различил в нескольких шагах от себя женскую фигуру. Через секунду видение исчезло.

Граф отшатнулся и стал выпученными от ужаса глазами смотреть перед собой. В этот миг во взгляде его не было ни частицы разума. С содроганием он ждал, что вновь увидит таинственную гостью, однако ничего не происходило.

На несколько секунд ливень прекратился. В наступившей тишине сеньор Готфрид услышал шелест одежды. Незнакомка ходила по комнате! Но ведь тогда... тогда получается, что это — не какой-нибудь демон, а... человек!

До конца осознать эту простую истину граф не успел. Холодные пальцы коснулись его шеи, скользнули по коже — и вдруг невидимая рука со страшной силой толкнула графа в грудь. Он полетел на пол и, ударившись головой об угол скамьи, разбил затылок в кровь.

С трудом сеньор Готфрид поднялся на ноги и прошептал:

— Да кто же ты, в конце-то концов?!

Над ухом его прозвучал короткий смешок.

— Скажи, кто ты!.. — словно сумасшедший, принялся повторять граф. — Скажи... Скажи!..

Никто не откликнулся на его мольбу.

— Кто ты?.. — продолжал бормотать сеньор Готфрид, пока возглас одного из стражников:

— Проклятье! Опять этому убийце неймётся! Наверное, боится во снах встретиться с душами своих жертв! — не привёл его в чувство.

И внезапно в этих насмешливых словах граф услышал такую горькую правду, что опустился на колени и впервые в жизни залился слезами. Как же он сразу не догадался? Смерть барона у него на руках и последующий арест, бесчисленные унижения, наносимые канцлером и служителями тюрьмы, страшная участь Эльмера да Фур, свидетелем которой он стал, появлёние ужасной незнакомки — всё это ниспослано Семью богами! Вот оно — небесное правосудие! И ведь не убежишь, не спрячешься ни в своём замке, ни на краю света...

Если только...

Сеньор Готфрид резко поднял голову. Глаза его сверкнули. Нет, не привык он склоняться перед кем-либо, даже перед самим Авиром! Желаете и дальше мучить? Уничтожить? Не выйдет!

Подойдя к одной из стен, мужчина отыскал трещину между камнями, извлёк оттуда медальон и криво усмехнулся:

— Хотели завладеть им, мессер Гумберт? Не получите, даю слово! Я ещё выберусь отсюда, слышите?!

И он спрятал медальон за пазухой.

Всё утро сеньор Готфрид ждал, что заскрипит ключ в замочной скважине и на пороге появится дядюшка Фико. Да не просто появится, а будет держать в руках блюдо со всевозможными тюремными "яствами". Однако ни того, ни другого не происходило, и мужчина, изнемогающий от голода и жажды, не раз проклял себя за проявленную накануне чрезмерную горячность...

Пришёл дядюшка Фико только после полудня. Взглянув не его лицо, граф на какое-то мгновение позабыл о еде — никогда комендант не был таким встревоженным и печальным.

— Боюсь, участь ваша решена, — поставив блюдо перед узником, горько вздохнул дядюшка Фико. — Утром я слышал, будто король приказал не щадить вас и вырвать признание любой ценой, а несколько минут назад примчался человек от канцлера и потребовал, чтобы к завтрашнему утру я подготовил камеру пыток к приёму "гостя". Как жаль... Думаю, первым делом мессер Гумберт применит раскалённые щипцы — так он поступил, когда пытал Эльмера да Фур... Поэтому подкрепитесь, прошу вас! И непременно попробуйте пирожки — аппетитные, ароматные, только что вынутые из печи. Клянусь, вы никогда таких не ели!..

Многозначительно посмотрев на графа, комендант удалился.

Сеньор Готфрид догадался, что в последних словах дядюшки Фико таится какая-то тайна, однако ему хватило выдержки ничем не выдать своего волнения. Усевшись спиной к двери, он принялся поглощать "лакомства" и запивать их водой. Лишь немного утолив голод (тот, конечно, никуда не делся, но стал не таким мучительным), мужчина взял с блюда пирожок — большой, румяный, покрытый хрустящей корочкой — и разломил напополам. Внутри оказалась мясная начинка. Граф чуть слышно выругался, но делать было нечего — пришлось съесть и это угощение.

Перед тем как разломить второй пирожок, сеньор Готфрид прошептал молитву, обращённую к императору демонов. И, похоже, Эстельфер её услышал: вместо начинки граф обнаружил свёрнутый в шарик листок пергамента.

Мужчина бережно расправил послание и прочёл:

"Дорогой друг!

Все мы, узнав о постигшем вас несчастье, едва не лишились рассудка от горя. Человек, всецело нам преданный, соратник наш, защитник и покровитель — и брошен в темницу? Смельчака, который отважился пойти против самого государя Хильдеберта, когда тот предал память погибшего от рук злодеев вернейшего своего слуги, хотят объявить убийцей, навеки запятнать его честное имя? Не бывать этому!

Долгое время мы молили — страстно, всю свою душу вкладывая в эту мольбу, — великих наших богов, чтобы те уберегли вас от беды, пока, наконец, не поняли: они не вызволят вас из Тура. Мы сами должны совершить сей подвиг!

Наберитесь терпения, дорогой наш друг. Стряхните цепи отчаяния и неверия, в которые заковали вас враги. Раскройте душу в пламенной молитве верховному божеству — а после примените тот чудесный дар, что по милости высших сил попал к вам в руки.

Комендант верен нам. Он поможет выбраться из камеры и выведёт во двор. Очутившись там, ждите, пока часовые не оставят пост у ворот — а это непременно случится. Тогда вам не составит труда выбраться из Тура. Под стенами будет ждать наш человек. Потайным путём вы проберётесь к Везеру и отыщете там лодку, на которой сумеете покинуть столицу...

Словом, мужайтесь! Все мы верим: не пройдёт и нескольких дней, как вы окажетесь в безопасности. А затем, собравшись с силами, сумеете отомстить врагам, желавшим вашей гибели. Да хранят вас боги!

Друзья".

Счастье графа было столь велико, что он едва удержался, чтобы не прижать письмо к губам. У него есть друзья! Есть соратники, готовые бросить вызов любому, даже самому королю! А коли так, берегись Ланделинд! Ты ещё не знаешь, с кем решил помериться силами...

Сложив листок вчетверо, мужчина спрятал его на груди, словно письмо возлюбленной.

Но радость быстро утихла. На смену ей пришли сомнения. Не проделки ли это канцлера? Может, он сговорился с комендантом и ждёт только минуты, когда узник применит медальон — сей "чудесный дар" "высших сил"?

Сеньор Готфрид вновь достал письмо и несколько раз внимательно прочёл.

"Нет! — решил он. — Канцлер здесь ни при чём. Он ведь не знает, что за медальон находится у тебя. Кричал же вчера, будто ты хочешь заполучить артефакт, которым владеет этот сопляк из Лотхарда... Болван!"

Однако, несмотря на все старания, окончательно избавиться от сомнений графу не удалось. И чем меньше времени оставалось до полуночи, тем сильнее он волновался.

— Только бы всё это оказалось правдой! — бормотал мужчина. — Только бы выйти на свободу!

Внезапно мужчине вспомнился совет "друзей". Раскройте душу в пламенной молитве верховному божеству. Верно! Так и следует поступить!

Упав на колени, он стал взывать к Эстельферу, просить о помощи, давать тысячи клятв и обещаний... Губы его мелко дрожали, по щекам катились слёзы, из груди то и дело вырывались сдавленные рыдания...

Несколько часов пролетели, словно одно мгновение. Молитва сеньора Готфрида оборвалась лишь с появлением коменданта. Услышав, как отпирается дверь, мужчина поспешно поднялся с пола, но ни малейшая деталь не ускользнула от внимания дядюшки Фико.

— Хо-хо! Вы, похоже, решили укрепить дух перед страшным испытанием? Что ж, молитесь! Конечно, мне ещё ни разу не доводилось видеть, чтобы Семеро богов творили чудеса. Скорее, на такое способны палачи, хе-хе! Но кто знает? Вдруг у вас получится достучаться до небес и обрести неслыханную силу? Молитесь... И поешьте заодно...

— Благодарю.

— Ого! Вот так дела? Неужто мысли о близких страданиях всё же превратили волка в ягнёнка?

— Пожалуй, да, — после некоторое паузы ответил граф. — И если уж завтра мне придётся испытать жестокие муки, я хотел бы попросить вас о маленькой услуге. Ваши стражники шумят по ночам, не дают спать...

Дядюшка Фико лукаво улыбнулся:

— И вы хотите, чтобы я приказал им вести себя тихо?

— Да.

— Что ж, — причмокнул губами комендант. — Могу пообещать: в эту полночь в коридорах Тура будет царить мёртвая тишина.

На этом разговор оборвался. Дядюшка Фико зачем-то прошёлся по комнате, заглянул в каждый уголок, внимательно осмотрел стены, потрогал решётки на окне.

— Ночь сегодня будет тёмная... — пробормотал он.

Уже очутившись у порога, комендант громко — так, чтобы услышали стражники, — сказал:

— Хе-хе! Мне жаль вас. Быть у вершины — и пасть столь низко! Признаете вину — опозорите честь рода; продолжите упорствовать — лишитесь головы. А что всему виной? Жадность людская, мечты о роскоши и богатстве, о власти над умами подданных и над душами прекрасных женщин. Впрочем, не вы первый, кто попался в сети, расставленные императором демонов...

И он подмигнул сеньору Готфриду.

Вечер граф опять посвятил молитве. Мужчине всё больше нравилась эта беседа с повелителем тёмных сил. Отчего-то он был уверен, что Эстельфер слышит каждое слово, и от подобных мыслей на душе становилось теплее.

"Да! — думал мужчина. — Я отдам всё, только бы увидеть мёртвым этого ублюдка канцлера!"

И представлял, как император демонов отвечает:

— Увидишь...

"Только бы дождаться, когда сдохнет мальчишка Ланделинд...", — мечтал он — и слышал едва различимое:

— Дождёшься...

Погружённый в эти сладкие грёзы, сеньор Готфрид едва не пропустил наступление полуночи. Только когда за дверью прозвучал голос коменданта, отдававшего какие-то приказания стражником, он прервал беседу с Эстельфером и прислушался.

Через минуту дядюшка Фико умолк. Раздались тяжёлые шаги стражников. Затем всё стихло.

Внезапно в окошечке возникло бледное лицо с выпученными глазами:

— Вы уснули, демон вас побери?! Ну же, поторапливайтесь!

— Проклятье! — вздрогнул граф. — Вы меня напугали.

Комендант состроил страшную гримасу:

— Быстрее! Дорога каждая минута!

Сеньор Готфрид помедлил немного и ответил:

— Отоприте дверь.

— Вот ещё! У вас и так есть ключ, отпирающий любой замок!

— Ах, да! — вздохнул граф. — Верно...

С явной неохотой он достал медальон и зашептал слова заклинания. Вскоре медальон стал испускать алое сияние, которое сначала окутало графа с головы до ног, а после словно растворилось в его теле.

— Готово! — прошептал комендант.

Сеньор Готфрид поднёс артефакт к замку, сделал шаг вперёд — и нос к носу столкнулся с дядюшкой Фико. В глазах того светился нескрываемый восторг.

— Что дальше?

Комендант протянул графу кинжал.

— Это ещё зачем?

— Сделайте вид, будто угрожаете мне смертью, — ответил дядюшка Фико. — Если вдруг нам встретится кто-нибудь, кричите, что убьёте меня. И гримасу состройте посвирепее, чтобы ни у кого даже мысли не возникло, будто мы разыгрываем спектакль.

— О, на этот счёт не беспокойтесь! — Граф приставил кинжал к горлу коменданта и со зловещей усмешкой приказал: — Идём!

Сообщники начали осторожно спускаться на первый этаж. Сеньор Готфрид ждал, что вот-вот из-за угла покажется какой-нибудь стражник и станет звать своих товарищей, однако им так и не встретилось ни души. О том, на что пошёл комендант, какое чудо — или злодейство — совершил, граф старался не думать.

Когда беглецы очутились во дворе, комендант приказал:

— А теперь спрячьтесь за тем выступом, — он указал куда-то в темноту, — и ждите. Скоро начнётся заварушка. Тогда вы сможете незаметно подобраться к воротам...

Прежде чем граф успел задать хоть один вопрос, дядюшка Фико исчез. Оставалось лишь последовать его совету. Осторожно, стараясь не издать ни звука, мужчина двинулся в ту сторону, куда повелел идти комендант, и вскоре действительно наткнулся на выступ в стене.

Место оказалось удачным, словно созданным для беглеца: оставаясь невидимым, сам сеньор Готфрид мог наблюдать за происходящим во дворе и у крепостных ворот. Этим он и занялся: затаившись, стал зорко следить за часовыми и ждать, когда же начнётся обещанный комендантом переполох.

На минуту граф задумался о том, что будет ждать дядюшку Фико, когда канцлер узнает о побеге. Однако участь хозяина Тура не слишком его обеспокоила — в конце концов, никто не заставлял коменданта помогать узнику. Да и действовал проклятый тюремщик явно не по собственной воле. Должно быть, получил немалую награду за своё предательство. Мысль эта вмиг уничтожила пробудившиеся было в душе мужчины угрызения совести...

Внезапно перед сеньором Готфридом выросла какая-то чёрная фигура, закутанная в плащ. От неожиданности граф отшатнулся и вжался спиной в холодную, покрытую влагой и плесенью стену.

Незнакомец приложил палец к губам и прошипел:

— Не бойтесь.

— Кто вы?

— Я пришёл помочь вам.

— Кто вас прислал?

— Друзья.

— Как вы сюда попали?

— После объясню. А сейчас — возьмите...

Незнакомец протянул руку, и на белоснежной его ладони граф различил небольшой прямоугольный предмет.

— Медальон?! — ахнул он.

— Да. Лучше вам стать невидимым.

— "Невидимым"? — нервно облизнул губы сеньор Готфрид. Глаза его заблестели.

— Именно. — Во мраке послышался короткий смешок. — Конечно, я потратил немало времени, чтобы создать этот артефакт, напитать достаточной силой. К несчастью, до Эсмерея мне далеко, но всё же на несколько минут вы сможете укрыться от взоров стражников — а большего и не понадобится.

Граф разочарованно крякнул.

Вдруг незнакомец очутился рядом и тоже прижался к стене, словно слился с ней.

— Сюда идут стражники. Молчите!

Сеньор Готфрид пережил несколько тягостных мгновений. Мужчине казалось, что кто-нибудь из часовых непременно посмотрит в его сторону — и всё будет кончено.

"Проклятье! — думал он. — А ведь комендант ни о чём не предупреждал! Нарочно так поступил, ублюдок? И о нежданном помощнике в письме не было ни слова. Кто он? Откуда взялся?.."

Когда патруль завершил обход и стало ясно, что и в этот раз опасность миновала, граф едва не сполз по стене на землю.

И тут до слуха его донеслись истошные крики, словно кого-то резали живьём. Выглянув из-за угла, сеньор Готфрид понял, что настал решающий миг: из крепости во двор выбежал какой-то узник, одетый в грязные лохмотья, за ним показался комендант, а ещё через несколько секунд — стражники, охранявшие камеру графа. Долгожданная "заварушка" началась!

— Стой! — вопил комендант.

— Держите негодяя! — ревели стражники.

Беглец в ответ визжал что-то нечленораздельное.

Незнакомец, увидев, что сеньор Готфрид так увлёкся невиданным зрелищем, что, похоже, не собирается действовать, потянул его за рукав:

— Пора!

Граф кивнул, а затем, захлёбываясь от волнения, пробормотал молитву, обращённую к демону тьмы, и приложил медальон к губам. Над землёй заклубился серый дым. Облако его надвинулось на графа и на загадочного незнакомца, скрыло их — и рассеялось при первом же дуновении ветра.

У стены никого больше не было.

Между тем стражники, охранявшие двор, ринулись навстречу беглецу. Тот бесстрашно кинулся прямо к ним, каким-то чудом проскользнул мимо, рванулся к воротам, где стояли четверо часовых. И толкнул одного из них в грудь. Часовой упал и выронил пику. Узник схватил оружие и с торжествующим криком ударил его по голове. Второму всадил острие в живот, третьему раскроил череп... Действовал злодей так ловко, словно с самого рождения учился военному делу.

Последний часовой отскочил на несколько шагов и приготовился к смертельной схватке.

— Схватите его! — дрожащим голосом говорил дядюшка Фико. — Поймайте этого негодяя!

Неожиданно всё вокруг озарилось ослепительным алым светом. Потрясенные стражники замерли. Беглец выронил оружие и со звериным воем повалился на колени.

Первым в себя пришёл комендант.

— Ну же! — заверещал он. — Вяжите мерзавца!

Стражники бросились на узника. Тот не сопротивлялся, только бормотал что-то на непонятном наречии и бешено вращал глазами. Дядюшка Фико без остановки отдавал приказания и осыпал преступника ругательствами.

Последний оставшийся в живых часовой робко подошёл к нему и промямлил:

— Господин...

— Чего тебе?

— Я... знаете ли... не очень-то в таких вещах разбираюсь, но вот... понимаете... как бы получше-то сказать...

— Что ты заикаешься? — топнул ногой комендант. — Говорить разучился, трусливая душонка?

— Да нет... просто тут такое дело...

— Тьфу! Не мешай! Иди к демону, если всё равно от тебя ничего не добьёшься.

Часовой собрался с духом и выпалил:

— Кажется, кто-то применил запретную магию!

Дядюшка Фико состроил изумлённое лицо:

— Когда?

— Да вот... — опять залепетал несчастный стражник, — ...вы же сами всё видели...

— Что?

— Ну... вспышку — яркую такую... Это же магия, правильно я думаю?..

— Пожалуй, так, — почесал затылок дядюшка Фико. — И что дальше?

Часовой пожевал губами, раздумывая над тем, стоит ли давать совет своему начальнику, — и промолчал.

Вдруг за воротами прозвучал протяжный, полный ужаса вопль. Стражники переглянулись, а затем, не дожидаясь приказания, бросились отпирать замки и засовы. Распахнули ворота, осветили всё вокруг факелами — и увидели распростёртое на земле тело графа Артландского. Неподалёку лежал какой-то предмет. То был медальон демона тьмы, который отдал сеньору Готфриду незнакомец в чёрном плаще.

Поднялась суматоха. Все забегали, начали размахивать факелами, искать что-то — а что именно, никто не мог бы объяснить.

— Нужно найти убийцу... — говорили друг другу стражники — как будто злодей дожидался бы, пока его схватят.

В этой бестолковой суете никто не заметил, как дядюшка Фико поднял артефакт и положил в карман...

Глава 11

— Я убью этого проклятого коменданта!

Таковы были первые слова, которые сумел произнести мессер Гумберт, узнав о гибели сеньора Готфрида.

Гонец, принесший ужасную новость, едва держался на ногах от страха и думал, что, наверное, смерть графа нынешней ночью окажется далеко не единственной. И потому невозможно передать то счастье, которое он почувствовал, когда канцлер, продолжая браниться и проклинать всех на свете, бросился вон из комнаты.

По дороге в Тур мессер Гумберт приговаривал:

— Надеюсь, негодяй успел подготовить камеру пыток. Коль скоро графа больше нет в живых, пусть сам отведает калёного железа!

Ворвавшись в королевскую тюрьму, мужчина направился в комнату дядюшки Фико. Тот, однако, бесследно исчез — должно быть, понял, какая участь его ожидает. Напрасно канцлер метался по Туру, напрасно стражники, мечтая выслужиться перед столь важной особой, заглядывали в каждый уголок. Всё было тщетно. Комендант как сквозь землю провалился.

Когда гнев поутих, мессер Гумберт вспомнил о несчастном графе. Тело служители тюрьмы по какой-то им одним известной причине перенесли в камеру и бережно уложили на скамью. Взглянув на него, канцлер взвыл от бессильной ярости. Не могло быть никаких сомнений, что убийство совершил тот же злодей, что расправился с сеньором Хельменфельдом. Только на сей раз мерзавец перешёл все границы! Кромсать тело одного из могущественнейших аристократов у ворот Тура — это же... это, знаете ли, просто плевок в лицо государю!

— Приведите стражников, которые охраняли графа, — потребовал мессер Гумберт.

Через минуту несчастные предстали перед ним — жалкие, дрожащие от страха. Голосами, похожими на блеяние ягнёнка, они поведали, что незадолго до полуночи пришёл комендант и приказал отправляться на первый этаж: мол, узники в общей камере ведёт себя подозрительно и, быть может, замышляют побег. Слово начальника — закон. Ни у кого даже мысли не возникло спорить и задавать вопросы.

И ведь комендант не ошибся! Вот ведь чутьё у демона! Узникам каким-то чудом удалось подпилить прутья решётки — и все эти душегубы ринулись на свободу! Один оказался поистине бешеным, словно был во власти тёмных сил, поэтому вырвался и бросился во двор.

— Насилу мы с ним справились! — говорили стражники. — Будто сам Эсмерей в него вселился. Честное слово!

Канцлер с трудом дождался окончания повести. Когда рассказчики умолкли, он махнул рукой:

— Заприте их! Потом решу, какого наказания они заслуживают. И не мешайте — мне нужно подумать...

Поразмыслив немного, мужчина заметно повеселел. И странное поведение коменданта, и последующее его бегство — всё указывало на то, что виноват во всём дядюшка Фико. Значит, оправдаться перед королём будет нетрудно. Кто же мог предположить, что в королевской тюрьме скрывается предатель? А коль скоро граф умер, так и не раскрыв тайну гибели барона да Люк... Выходит, он и в самом деле ничего не знал!

"Только бы не попасться королю в час, когда ему обо всём расскажут, — подумал канцлер. — Пусть кто-нибудь другой удостоится этой чести".

На губах мужчины заиграла предательская улыбка.

Кликнув одного из своих людей, он приказал:

— Сию же минуту отправляйся во Дворец правосудия. Скажи градоначальнику, что граф Артландский мёртв.

Стражник без труда разгадал замысел господина. Всю дорогу он ухмылялся и посмеивался, предвкушая, как господин Бертгард, потеряв голову при страшном известии, помчится в Тур, а оттуда — к государю.

Однако каково же было изумление гонца, когда во Дворце правосудия его встретили словами:

— Господин Бертгард не может никого принять. Он болен.

— У меня известие величайшей важности!

— Ну и катись с ним к демону! Убирайся!

— Пустите меня, говорю я вам!

— Наш господин велел любого, кто потревожит его покой, бить палками!

— Ах, негодяи!

— Мерзавец!

— Всё, моё терпение лопнуло! Я пожалуюсь на вас мессеру Гумберту.

— Ну и пошёл прочь!

Гонцу пришлось уступить. Подумав немного, он решил, что вовсе не выполнить поручение канцлера будет большой ошибкой, и с виноватой улыбкой произнёс:

— Ну хорошо, хорошо, будь по-вашему! Уйду я, только сначала послушайте, что за новость мой господин велел передать господину Бертгарду...

Он поведал о случившемся в Туре несчастье и побрёл обратно, страшно недовольный собой.

Градоначальник между тем даже не догадывался о ссоре у дверей Дворца правосудия. Впервые за несколько дней он крепко уснул. Поэтому стражники, повинуясь наказу лекаря, строго-настрого запретившего беспокоить раненого, и повели себя так несговорчиво с посланцем мессера Гумберта.

Если бы не помощь Энгерранда, градоначальник, быть может, и вовсе не вернулся бы в свою резиденцию. Большую часть пути от дома мессера Этельреда до Дворца правосудия молодой человек тащил своего "покровителя" на спине. Однако предстать в таком виде перед сотнями горожан господин Бертгард посчитал для себя слишком унизительным, поэтому, собрав волю в кулак, последние несколько сотен шагов преодолел самостоятельно. Только укрывшись от взоров просителей, он повалился на руки подоспевших вовремя стражников.

Уже теряя сознание, мужчина успел прошептать:

— Чтобы никто не знал о моей ране!.. Понятно, олухи? — а затем надолго лишился чувств.

Больше полутора суток он метался в горячке. Лекарь, которого привёл Энгерранд, хлопотал у постели больного, а стражники без устали твердили тем, кто искал встречи с градоначальником, что господин их слишком занят. Самых настойчивых выпроваживали силой.

Наконец стало ясно, что опасность миновала. Градоначальник пришёл в себя и даже начал отдавать приказания тихим, но властным голосом. Тем не менее, приближённые продолжали оберегать его покой — не из чувства преданности, конечно, а из желания выслужиться.

Смерть графа Артландского поставила всех в затруднительное положение. С одной стороны, господин Бертгард, узнав о ней, придёт в ярость. Вдруг здоровье раненого опять пошатнётся? Но и скрывать печальную новость тоже неразумно. Рано или поздно градоначальник поймёт, что его держали в неведении, и тогда гнев его будет ещё страшнее. Едва ли получится оправдать молчание заботой о здоровье дражайшего господина... Как же поступить?

В конце концов решено было дождаться рассвета — и тогда уж выложить всё господину Бертгарду.

С первыми лучами солнца самый отважный из стражников заглянул в покои градоначальника. Тот уже проснулся. Выхода не было — оставалось положиться на милость Авира и на слабость раненого...

Трудно сказать, действительно ли силы ещё не вернулись к господину Бертгарду, или же Авир на время усмирил его нрав, однако за всё время рассказа градоначальник ничем не выдал своих чувств. Выслушав стражника, он лишь пожал плечами:

— Так я и знал, что от мессера Гумберта одни неприятности. — Затем приказал: — Собирайтесь! Идём к государю.

Путь в Хард дался господину Бертгарду нелегко. Голова кружилась, несколько раз пришлось остановиться, чтобы собраться с силами. Однако мужчина продолжал упрямо двигаться вперёд и у ворот королевской крепости остановился в ту самую минуту, когда Ланделинд покинул свои покои и направился в залу для приёмов.

К удивлению градоначальника, среди обитателей Харда не было никакого волнения. Все вели себя так, словно не случилось ничего ужасного: смеялись, перебрасывались шутками, хвастались ночными "подвигами".

"Лицемеры! — с горечью подумал мужчина. — Если бы граф был в милости, сейчас вы заливались бы слезами..."

У дверей в залу его встретил Геральд.

— Что вам угодно?

— У меня неотложное дело к государю! — с важностью ответил градоначальник и, не дожидаясь позволения капитана королевских стражников, переступил порог.

Ланделинд восседал на высоком кресле, по обе стороны от которого, словно верные псы, расположились бароны ди Эрн и ди Эбре. Быстро оглядевшись, господин Бертгард заметил также графа Минстерского, герцога Греундского и Вальдеберта да Руст.

"Все в сборе, — подумал он. — И возможно, кто-то из этих господ убил сеньора Готфрида..."

Поклонившись, он обратился к королю:

— Прошу простить, государь, что не смог явиться раньше!

— Не беда, — улыбнулся юноша. — Мне сказали, будто вы захворали. Я, признаться честно, даже удивлён вашим появлением. Если опасность ещё не миновала, вам лучше не вставать с постели.

— Я пришёл, чтобы молить вас о милосердии. — Господин Бертгард опустил голову. — Ведь в несчастье, которое случилось прошлой ночью, есть и моя вина.

Ланделинд изогнул бровь:

— О чём вы говорите?

— Вы не знаете о том, что произошло с графом? — спросил потрясённый градоначальник.

— С графом?

— Да, сеньором Готфридом...

Юноша приподнялся в кресле и едва заметно качнул головой:

— Нет. Что случилось?

— Его убили, — почти беззвучно ответил господин Бертгард, только теперь догадавшийся, в какую ловушку попал по вине мессера Гумберта.

Все вздрогнули. Барон ди Эрн испуганно посмотрел на Эбре, тот — на короля. Вальдеберт разинул рот, словно обыкновенный простолюдин. Граф Минстерский метнул быстрый взгляд на Годерика. Тот в ответ мрачно сверкнул глазами.

— "Убили"? — растягивая каждый звук, промолвил Ланделинд.

— Да.

— Проклятье!

Ланделинд изо всех сил ударил кулаком по мраморному подлокотнику и, вскочив на ноги, закричал:

— И вы посмели явиться сюда?! Говорить так спокойно, словно погиб какой-нибудь бродяга, а не злодей, из которого я намеревался любыми способами вытянуть правду?!

— О таких страшных вещах нужно сообщать, опустившись на колени, — поддакнул барон ди Эрн.

Градоначальник исподлобья посмотрел на него.

— Именно! — продолжил король. — Проклятье! Теперь я убедился, что вы ни на что не способны! Ещё мой батюшка поручил вам искать убийцу, но с тех пор погибли ещё трое придворных — а вы только ведёте пустые разговоры и даёте обещания, ни одно из которых, похоже, не собираетесь выполнять. Пустая болтовня — и больше ничего!

— Государь...

— Так и есть! Я доверял вам, надеялся — и что получил взамен? Первые дни моего правления испачканы кровью! Нужно было положиться на мессера Гумберта — вот человек, который держит своё слово!

Ланделинд опустился в кресло.

— Можете казнить меня, государь.... — звенящи от негодования голосом начал градоначальник.

Юноша пренебрежительно махнул рукой:

— Зачем?

— Поверьте, на то есть причины! — прозвучал вдруг громкий голос — и в зале появился мессер Ансберт. — Господин Бертгард совершил гнусное деяние, за которое принято карать смертью!

Остановившись напротив градоначальника, Верховный жрец указал на него и продолжил:

— Вообразите только, государь, что сей человек, которому надлежит следить за порядком в столице, сам сеет смуту! На словах он всей душой предан вам, на деле же творит такие безобразия, что самое справедливое наказание для него — костёр...

Ланделинд затряс руками:

— Постойте! Не стоит разбрасываться такими словами, мессер Ансберт! Расскажите толком, что случилось.

Священнослужитель поднял на него взор, полный печали:

— Ужасное!.. Случилось нечто ужасное... Несколько дней назад ко мне прибежал какой-то юноша, до смерти перепуганный, и стал бормотать, будто к соседу его явились двое странных незнакомцев, и тот с помощью магии вызвал страшное чудовище. Говорил он убедительно, поэтому я не стал терять ни секунды: созвал своих людей и приказал молодому человеку отвести нас к месту злодеяния. Тот дрожал от страха, но ослушаться не посмел... Дом, где предавался мерзостям маг — вдумайтесь только! — стоял у самого берега Ривьеры: до квартала Жрецов — рукой подать, если выйти на берег, можно увидеть храм Адукира, в трёх минутах ходьбы — храм Святого Герберта, героя, всю жизнь отдавшего борьбе с порождениями мрака и погибшего в неравной битве... Понимаете, государь? Осквернение святынь — вот как это называется!

— В чём же вина господина Бертгарда? — нетерпеливо спросил король.

— Потерпите немного, государь. Вскоре вы всё поймёте... Когда мы вошли в дом, даже я на мгновение лишился самообладания — такая жуткая нам открылась картина. Полдюжины мёртвых стражников, в лицах которых не осталось ничего человеческого; маг со спиной, разодранной в клочья; лужи крови на полу; комочки земли, в которые обратился демон, когда насытился... И окровавленный кинжал... — Мессер Ансберт извлёк из-под мантии свёрток. — Вот он! С помощью этого оружия я узнал поистине ужасные вещи!

— И что же вы узнали? — произнёс Ланделинд, хотя успел уже догадаться, к чему клонит священнослужитель.

— Кинжал принадлежит господину Бертгарду!

— Ложь, — сказал градоначальник.

— Ах, значит, вы отрицаете, что побывали в доме мага? Ну так я сию же минуту докажу ваши вину! Поглядим, как тогда вы станете смотреть в глаза государю!

— Что вы собираетесь делать? — спросил господин Бертгард. — Неужели хотите провести прямо здесь, в королевском жилище, магический ритуал?

— Именно!

Верховный жрец с поклоном обратился к Ланделинду:

— Вы ведь не станете возражать, государь, если я постараюсь вывести преступника на чистую воду столь необычным способом?

— Нисколько, — заверил его юноша.

Градоначальник грустно улыбнулся:

— Я и не собираюсь отрицать, что побывал в доме мага. Но отчего так случилось? Не потому ли, что когда-то я приходил к вам, мессер Ансберт, с просьбой о помощи, а в ответ получил только длинную проповедь? Не вы ли подтолкнули меня на этот шаг, хотя, как оказалось, не только знаете многое о магических обрядах, но и сами умеете их проводить?

— Замолчите! — вскричал Верховный жрец. — Ваши оправдания кажутся смешными и жалкими! Лучше признайтесь: молодым человеком, который сопровождал вас тогда, был метр Энгерранд, верно? Ага, сразу видно, что я не ошибся! Прошу, государь, арестуйте негодяя, который до сих пор спокойно разгуливает по Везерхарду, хотя давно должен был обратиться в пепел!

— Какое мне дело до участи простолюдина? — фыркнул юноша. — Делайте с ним всё, что захотите.

Господин Бертгард побледнел.

— Государь! — воскликнул он. — Как вы можете такое говорить? Неужели вы забыли, что когда-то метр Энгерранд избавил лотхардцев от демона ночи? Ни один священнослужитель ничего не мог поделать, а он сумел! И сейчас изо всех сил помогает мне в поисках убийцы...

Пока градоначальник надрывался, Ланделинд шепнул несколько слов барону ди Эрн. Тот в свою очередь передал повеление Геральду. Капитан стражи чуть не задохнулся от восторга и бросился исполнять приказ.

Когда господин Бертгард умолк, Верховный жрец протянул с нескрываемым презрением:

— Какой позор! Только что вы признались в полном своём бессилии. Рассказали всем, что советуетесь с каким-то мальчишкой, который появился в столице пару месяцев назад. И, должно быть, вам и в голову не приходило, что его мог подослать убийца...

— Будь ваши предположения правдой, — ядовито произнёс градоначальник, — Его величество Хильдеберт не явился бы на допрос, который вы учинили, и не вырвал бы метра Энгерранда из ваших клешней. Или вы станете утверждать, будто он тогда ошибся?

Ланделинд подавил невольную улыбку — он вспомнил, как сам когда-то хотел предупредить Фердинанда об опасности. Мессер Ансберт до крови прикусил губу. На несколько минут участники спора умолкли — всем им нужно было перевести дух и собраться с мыслями. Придворные также воспользовались этой передышкой: начали обмениваться многозначительными взглядами, шептаться, строить догадки, кто возьмёт верх — градоначальник или Верховный жрец.

— Как бы то ни было, — первым возобновил разговор мессер Ансберт, — вы не раз обращались за помощью к магам. Метр Энгерранд неизменно сопровождал вас. Нет сомнения, что и сам он часто пользовался артефактами, напитанными магией демонов. Дальше закрывать глаза на подобные преступления просто недопустимо!

Спор разгорелся с новой силой. Верховный жрец кричал, размахивал руками, градоначальник ворчал сквозь зубы и пожирал врага взглядом, полным ненависти. Ланделинд следил за происходящим, подперев щёку кулаком, и временами посматривал на дверь.

Внезапно господин Бертгард пошатнулся и медленно опустился на одно колено. По лицу юноши скользнула тень беспокойства, однако вслух он сказал:

— Перестаньте притворяться!

— Я ранен... — прошептал градоначальник.

— Ранены?

— Да... Когда мы с метром Энгеррандом пришли к магу, на нас напали какие-то люди в чёрных плащах. Один метнул кинжал и поразил меня в грудь. Лишь милости Авира и помощи метра Энгерранда я обязан тем, что до сих пор жив...

Завершить рассказ мужчина не успел.

В залу с видом победителя ворвался Геральд и доложил:

— Ваше повеление выполнено, государь! Я поймал преступника и привёл к вам!

— Чудесно, — кивнул король.

Двое стражников приволокли Энгерранда и швырнули на пол рядом с градоначальником.

Благодаря болтливости Геральда, который был до того возбуждён, что не мог умолкнуть ни на секунду и то и дело повторял, что "проклятому мальчишке наконец-то поджарят пятки", молодой человек успел понять, что его ждёт, поэтому ничуть не испугался, когда Ланделинд сказал:

— Не так давно вас уже хотели отправить на эшафот. Тогда мой отец проявил милосердие, но, похоже, с тех пор ничто не изменилось. Вы по-прежнему пользуетесь запретной магией и доставляете одни лишь хлопоты. Последняя ваша выходка переполнила чашу терпения не только мессера Ансберта, но и мою тоже. Вызвать демона посреди бела дня, в столице! Такого ещё не бывало. Столько людей погибло! Костёр — вот единственное наказание, которого вы заслуживаете.

— Вы правы, государь, — ответил молодой человек.

— Вот как?! Вы, значит, и не собираетесь отпираться? Поразительная дерзость!

— Нет, я не хочу искать оправдание своим поступкам. Как вы решили — так и будет. Но перед смертью я желал бы закончить дело, ради которого отправился к магу... — Энгерранд достал из-за пазухи завёрнутый в тряпицу кинжал. — Человек, у которого мы надеялись узнать имя злодея, от чьей руки пал барон да Люк, погиб в сражении с демоном. Но ведь и мессер Ансберт, как мне сказали, умеет...

— Заткнись, негодяй! — взревел Верховный жрец.

Ланделинд поднял руку:

— Постойте-ка! Метр Энгерранд прав.

— Государь... — возмущённо запыхтел мессер Ансберт.

Юноша посмотрел на него невинным взглядом:

— Что-то не так? Вы ведь сами полчаса назад готовы были провести ритуал, чтобы доказать вину господина Бертгарда.

— Да... но... Со дня убийства прошло столько дней... Много людей прикасалось к этому кинжалу... Нет, мы ничего не добьёмся!

— Однако попытаться стоит. У вас ведь всё готово, верно? Тогда давайте немедленно приступим к ритуалу. И если вдруг получится во всём разобраться, я не только прощу вас, метр Энгерранд, но и одарю — щедро, по-королевски!

Мессер Ансберт пожевал губами и с тяжёлым вздохом ответил:

— Хорошо. Я проведу обряд. Но не питайте напрасных иллюзий — надежды на успех нет никакой...

Глава 12

Люди из свиты Верховного жреца принесли небольшой сундук. Мессер Ансберт достал склянки с уже знакомыми градоначальнику серой, коричневой и чёрной жидкостями, флакон, доверху наполненный жёлтым порошком. Один из помощников подал священнослужителю серебряную чашу, другой разложил на полу толстое полотнище с вышитым серебряными нитями семиугольником.

— Занавесьте окна, — тихо приказал мессер Ансберт и, дождавшись, когда повеление его будет исполнено, удовлетворённо кивнул: — Прекрасно. Можно начинать... Прошу вас, государь, встаньте рядом со мной...

Ланделинд вскочил с кресла и занял место рядом с ним. Верховный жрец быстро рассыпал порошок и беззвучно зашептал заклинание. Затем вдруг взмахнул широкими рукавами своего одеяния — и на полу вспыхнуло огненное кольцо.

Кто-то ахнул.

— Тише! — прошипел мессер Ансберт.

Господин Бертгард вспомнил, как сам, испугавшись, едва не обратился с молитвой к небесам, и с трудом подавил улыбку.

Не переставая бормотать заклинания, Верховный жрец быстро смешал три жидкости. За всё время, что длился ритуал, зрители сумели разобрать лишь три слова — столь непривычных в устах служителя культа Семибожья:

— Эсмерей... Эстарот... Эстельфер...

Градоначальник наблюдал за действиями мессера Ансберта с невольным восхищением. Мастерство его, несомненно, было куда выше, нежели у мессера Этельреда, в каждом движении чувствовалась уверенность.

— Глядите на клинок, — обмакнув кинжал в жидкости, сказал священнослужитель.

"Сейчас государь увидит тень... — попробовал вспомнить ритуал в доме мага господин Бертгард. — Жрец брызнет несколько капель... И тогда появится..."

— Метр Энгерранд? — поражённо спросил Ланделинд. — Да, так и есть! Это вы!

Неподдельный восторг юноши заставил мессера Ансберта самодовольно усмехнуться.

"Мальчишка... — подумал священнослужитель. — Всё такой же легкомысленный..."

Вслух он произнёс:

— Продолжим, — и вновь погрузил кинжал в чашу.

На этот раз ждать пришлось куда дольше. Ланделинд начал уже терять терпение, когда по клинку пробежала тень. Мессер Ансберт поспешно окропил кинжал своей волшебной смесью.

— Кто это? — сощурился король. — Ах, господин Бертгард... Надеюсь, в следующий раз мы увидим убийцу...

Верховный жрец покачал головой:

— Не думаю...

— Сейчас узнаем, кто из нас прав, — пожал плечами Ланделинд.

Мессер Ансберт вздохнул несколько раз, но ритуал возобновил. Градоначальник следил за происходящим со всё возраставшим подозрением. Мужчине казалось, будто действия священнослужителя отличаются от тех, что он видел в доме мессера Этельреда. Впрочем, как ни старался господин Бертгард, понять, что же именно мессер Ансберт делает не так, он был не в силах.

В третий раз ждать пришлось очень долго. Потеряв терпение, Ланделинд заёрзал на месте, однако грозный взгляд Верховного жреца словно пригвоздил его к месту.

Наконец по сверкающей в отсветах пламени поверхности клинка заскользили тени. Король придвинулся поближе, чтобы не упустить ни малейшей детали из того зрелища, которое должно было вот-вот открыться его взору, но вместо лица злодея увидел только размытое серое пятно. Через несколько секунд оно пропало.

— Что такое?! — возмущённо вскричал он.

— Я ведь предупреждал, — пожал плечами мессер Ансберт. — Времени прошло слишком много, да и метр Энгерранд, должно быть, постоянно держал кинжал при себе. Из-за него мы потеряли всякую надежду узнать, кто убил барона!

Ланделинд обратил на Энгерранда испепеляющий взгляд. Молодой человек выдержал его с поразительным хладнокровием.

В этот миг двери распахнулись — и присутствующие ахнули от неожиданности: в залу вошла королева Аньела. За ней следовал хеллинорский жрец, сжимая в руках толстый фолиант.

Опустив ресницы, девушка произнесла с виноватой улыбкой:

— Простите, государь, что прерываю ритуал... Клянусь, я не желала помешать вам и никогда не появилась бы здесь, если бы не была уверена, что могу оказаться полезной...

— Мы уже закончили, — пробормотал Ланделинд.

— И никого не нашли?

— К несчастью, так и есть.

— Но вы нисколько не сомневаетесь в том, что ритуал был проведён верно?

— Конечно! — удивлённо посмотрел на супругу Ланделинд. — Разве мессер Ансберт может в чём-нибудь ошибиться?

— И всё же, — произнесла королева, — на вашем месте я не была бы так в этом уверена. По счастью, у нас в Хеллиноре подобные ритуалы не редкость. Всякий аристократ знает о них. И чтобы помочь вам, я принесла трактат...

Аньела подала знак своему спутнику. Тот подошёл к Ланделинду и с поклоном протянул ему фолиант.

— Теперь вы и сами сможете проводить этот обряд, — сказала девушка. — И никто не сможет вас обмануть.

— Благодарю, — улыбнулся юноша. — Когда-нибудь, если выпадет свободная минута, я непременно полистаю вашу книгу.

Лицо мессера Ансберта, омрачившееся было при появлении королевы, прояснилось, зато Аньела, услышав ответ супруга, обиженно надула губы.

Чтобы как-то загладить свою вину, Ланделинд добавил:

— Благодаря мессеру Ансберту я сумел увидеть лица тех людей, которые держали в руках кинжал. Думаю, лучшего доказательства того, что всё было сделано правильно, не найти.

— И что теперь будет с несчастными, которые посмели вызвать ваш гнев? — спросила Аньела.

Юноша ненадолго задумался.

— Пожалуй, господин Бертгард не совершал столь уж страшных преступлений. Действовал он из лучших побуждений — пусть и не слишком умело. Разве можно наказывать человека лишь за то, что боги не даровали ему ни талантов, ни должной отваги и упорства? Пусть господин Бертгард поклянётся никогда больше не пользоваться магией демонов и отдаст все силы исполнению своих обязанностей, от которых его так необдуманно оторвал мой отец. Этого будет достаточно. А убийцу пусть ищет мессер Гумберт...

Градоначальник дёрнулся, словно его ударили плетью.

— Не спорьте! — поднял руку Ланделинд. — Четыре человека погибли, а злодея вы так и не нашли. Я не могу поступить иначе.

Господин Бертгард сжался, будто побитая собака. Метнув ненавидящий взгляд на Верховного жреца, он увидел, что священнослужитель утирает платком пот со лба...

И вскочил на ноги.

— Постойте! Я понял, в чём ошибка! Во время обряда нужно протирать поверхность клинка, но мессер Ансберт ни разу этого не сделал!

Рука Верховного жреца застыла в воздухе. Медленно повернувшись к господину Бертгарду, мужчина прохрипел:

— С чего вы взяли, что я действовал неверно?

— Я знаю, как следует проводить ритуал!

— "Знаете"! — фыркнул мессер Ансберт. — Откуда? Быть может, маг, к которому вы обращались за помощью, попросту морочил вам голову?

Энгерранд поспешил прийти на помощь своему "покровителю":

— Позвольте заметить, государь, что проверить, кто прав, совсем нетрудно. Достаточно заглянуть в фолиант, который вы держите в руках.

— Действительно, — протянул король.

Аньела чуть склонила голову. Хеллинорский жрец, повинуясь этому безмолвному приказанию, метнулся вперёд, словно змея, и обратился к Ланделинду мягким, похожим на мурлыканье голосом:

— Прошу простить за дерзость — меня ведь никто не спрашивал, — однако в трактате действительно говорится, что всякий раз перед возобновлением ритуала надлежит стирать с поверхности клинка капли магической смеси. Если же этого не совершить, все образы, которые можно было бы увидеть, рано или поздно смешиваются и превращаются в одно неразборчивое пятно...

— Вы знали об этом, мессер Ансберт? — отрывисто произнёс Ланделинд.

— Да.

— Зачем нужно было обманывать меня?

Верховный жрец быстро огляделся и прошептал:

— Я всё объясню... но не в присутствии придворных...

— Вы правы, — кивнул король. — Разговор, от которого может пострадать ваша честь, лучше продолжить в моих покоях. Заодно и принесёте извинения господину Бертгарду.

— Что?!

Ланделинд сделал вид, будто не расслышал этого гневного восклицания. Подойдя к градоначальнику, он виновато улыбнулся:

— Пожалуй, я поспешил с выводами. И вас, метр Энгерранд, раньше времени отправил на костёр... Следуйте за мной. Нас ждёт важный разговор...

Прежде чем войти в свои покои, король приказал стражникам, охранявшим вход:

— Никого не пускайте, пока я не позволю. Даже королеву Аньелу.

Долгое время он шагал из угла в угол, не произнося ни слова, пока, наконец, не обратился к мессеру Ансберту:

— Неужели нелюбовь ваша к господину Бертгарду так сильна, что вы пошли на обман, только бы досадить ему? И чего добились? Теперь придворные станут смеяться над вами, а на улицах примутся говорить: "Если уж Верховный жрец не гнушается прибегать ко лжи, нам-то зачем следовать учению, которое он проповедует?.."

— Я надеялся обмануть не вас, государь, а убийцу! — возразил священнослужитель. — Без сомнения, злодей — один из придворных. Значит, он вполне мог находиться в зале, когда мы проводили обряд. Вдруг негодяй даже стоял в нескольких шагах от вас и сжимал магический кинжал? Страшно представить, что могло бы случиться...

— Значит, — перебил его Ланделинд, — вы решили успокоить убийцу, усыпить его бдительность?

— Да.

Юноша почесал подбородок и, насмешливо сверкнув глазами, сказал:

— Видите, господин Бертгард! Мессер Ансберт не желал вам зла, да ещё и заботился о моей безопасности. Разве могу я сердиться на него?

Все улыбнулись.

Усевшись в кресло, король с важным видом произнёс:

— Теперь, когда все недоразумения остались позади, я хочу выслушать, что вы думаете о смерти графа Артландского.

— Я слышал, — первым начал мессер Ансберт, — что граф каким-то чудом выбрался за ворота. Стражники утверждают, будто видели алую вспышку. Следовательно, сеньор Готфрид воспользовался медальоном демона лжи...

— Исчез комендант Тура, — перебил его градоначальник. — Если он вступил в сговор с графом, то вполне мог передать сеньору Готфриду копию, подобную той, которая есть у метра Энгерранда.

— Действительно, — согласился король. — Но может быть и так, как сказал мессер Ансберт. Да и бегство коменданта может означать, что он испугался наказания...

Приотворилась дверь. В покои заглянул один из стражников и прошептал:

— Пришёл мессер Гумберт, государь. У него есть какие-то важные новости о смерти графа Артландского.

— Вот как? — радостно спросил король. — Пусть войдёт!

Стражник посторонился, и в комнату вошёл канцлер. Выглядел он таким измученным, словно не спал несколько суток подряд.

— Простите, государь, — слабым голосом произнёс мужчина. — Я был бы счастлив сказать вам, что нашёл убийцу, но, к несчастью, на сей раз меня постигла неудача... Впрочем, узнал я немало. Прежде всего, никто из служителей Тура так и не сумел толком объяснить, как сеньор Готфрид ухитрился незамеченным подобраться к воротам. Конечно, из камеры вырвался какой-то поистине ужасный узник, поэтому поднялся страшный переполох, но графа всё равно должно были заметить. Если только... — канцлер сделал картинную паузу, — ...если только сеньор Готфрид не применил медальон, дарующий невидимость.

Король звонко расхохотался:

— Ах, демон! Можно решить, будто граф был увешан магическими артефактами, словно какой-нибудь колдун древности! И как только мы не заметили этого раньше?

Мессер Гумберт удивлённо огляделся. Мессер Ансберт покусывал губы, господин Бертгард улыбался во весь рот, только Энгерранд оставался совершенно серьёзен.

Не дождавшись, пока веселье юноши уляжется, канцлер продолжил едва заметным раздражением в голосе:

— Я решил допросить коменданта, но тот бесследно исчез. Стражники, которые сторожили графа, сказали, что несколько раз, повинуясь приказу начальника. Больше того, он даже беседовал с сеньором Готфридом наедине — а значит, мог передать чьё-либо послание, обсудить план побега. Словом, нет никаких сомнений в том, что комендант сговорился с узником...

— Это очевидно, — заметил градоначальник.

— Но действовал он по чьей-то указке! На следующий день после ареста в Тур явился высокий мужчина средних лет, необычайно заносчивый. О чём с ним беседовал комендант, неизвестно, но я уверен, что именно тогда было задумано будущее злодеяние. Графа решили сперва вырвать из наших рук, а после убить...

— Это всякому понятно, — вновь проворчал господин Бертгард.

— Чтобы отвлечь стражников и проложить графу путь к воротам, комендант выпустил на волю одного из узников. Тот превосходно владел оружием и успел расправиться почти со всеми стражниками, охранявшими ворота. Лишь один остался в живых — и он-то и обнаружил, что рядом с телом сеньора Готфрида лежит медальон... А поскольку все видели алую вспышку...

— ...значит, у графа и в самом деле был медальон демона лжи...

— И демона тьмы тоже! — решительно заявил канцлер. — Однако и это не всё! Я попробовал допросить узника, который пытался бежать, но оказалось, что тот ни слова не понимает из моих речей! Только бормочет по-хеллинорски что-то бессвязное... Когда же я приказал отвести мерзавца в камеру пыток, он вдруг вырвался и с такой силой ужарился головой о стену, что проломил себе череп...

Канцлер умолк.

— Постойте-ка! — протянул мессер Ансберт. — Помните, государь, легенду, которую в день вашей свадьбы рассказал герцог Гарланд? Что там говорилось? Всякий хеллинорец, подобно сыну герцога Фалька, готов броситься в бездну по первому же слову своего бога! Разве смерть этого узника, который размозжил себе голову, не напомнила вам гибель Гонтрана? Без сомнения, здесь замешаны хеллинорцы...

— Я не хотел бы слышать от вас подобные обвинения, — быстро проговорил Ланделинд. — Кого вы подозреваете? Королеву?

— Что вы, государь! Но закрывать глаза на вещи...

— Никто и не собирается пренебрегать ими, — отрывисто произнёс король. Затем вдруг повернулся к Энгерранду: — А что вы думаете?

— Больше всего, — ответил молодой человек, — меня удивляет, что граф решился на побег. В сущности, никаких доказательств его вины не было. Испугался, что не вынесет пыток? Не думаю. Даже в минуту смертельной опасности рыцарь не должен забывать о чести. Так ведь воспитывают аристократов?.. — Сделав небольшую паузу, Энгерранд добавил: — И к слову, смерть графа всё же доказала, что он не убивал барона да Люк.

Верховный жрец сжал кулаки, мессер Гумберт болезненно поморщился.

Молодой человек неторопливо продолжил:

— Что же до бегства графа и его смерти... Конечно, графа обманули. Но я не думаю, чтобы он поверил чужому человеку. И уж тем более ни один глупец не стал бы использовать в присутствии магический медальон в присутствии незнакомца. А знать о том, что у сеньора Готфрида есть артефакт, мог только его друг. Или любовница...

— "Любовница"?! — вскричали слушатели Энгерранда.

— Да. Вспомните, к примеру, как яростно граф поддерживал сеньору Годеливу, когда та потребовала отменить свадьбу. И не он ли вместе с герцогом Греундским помешал вашему отцу, государь, когда очередь дошла до вдовы Хельменфельда?

— Вы правы! — воскликнул Ланделинд.

— Но это лишь одно из предположений, — заметив, как засверкали глаза короля, поспешно добавил молодой человек. — Можно ведь вспомнить и таинственную незнакомку, которая превратила барона да Люк в безумца... В любом случае, готов поручиться: граф прекрасно знал убийцу...

— ...если только злодей не провёл ритуал, с помощью которого узнал, кому принадлежат магические медальоны, — подхватил градоначальник.

Верховный жрец быстро понял, к чему клонит господин Бертгард, и ответил с притворным добродушием:

— Ну вот! Опять вы за своё! Поставьте себя на место убийцы. Если с помощью какого-либо обряда можно увидеть, кто владеет артефактами, разве стал бы злодей охотиться за ними? Да мы бы уже давно выяснили, кто он такой!

— А в трактате Гильберта Лотхардского ничего об этом не говорится?

— Не знаю.

— Как же так? Не может быть!..

Мессер Ансберт тяжело вздохнул и обратился к королю:

— Государь, позвольте на время покинуть вас. Господин Бертгард и метр Энгерранд полагают, должно быть, что я скрываю какие-то страшные тайны. Нужно излечить их от подобных иллюзий...

— Хорошо, — после некоторых раздумий кивнул Ланделинд. — В сущности, я узнал всё, что хотел. Можете идти.

Долгое время ни Верховный жрец, ни его спутники не решались начать разговор. Мессер Ансберт медленно шёл впереди. Голова его была опущена, спина согнута, словно священнослужитель разом постарел лет на десять. Когда мимо пронесли богато украшенный паланкин, он пробормотал:

— Какой демон придумал, что Верховному жрецу надлежит ходить по городу пешком? Проклятые обычаи...

Наконец господин Бертгард не выдержал.

— Позвольте узнать, мессер Ансберт, — сказал он, — вот о чём. Когда вы допрашивали метра Энгерранда, то с первого же взгляда сумели определить, что у него в руках не настоящий медальон, а копия...

— Не с первого взгляда, а с первого прикосновения, — поправил Верховный жрец. — Если бы вы хоть раз взяли в руки артефакт, напитанный магией демонов, то поняли бы, о чём я говорю.

— Значит, вам доводилось прикасаться к подлинным творениям тёмных сил?

— Да — и не раз.

— Когда?

Мессер Ансберт покосился на спутника:

— До чего неуклюжи ваши уловки! Ну подумайте хоть чуть-чуть! Один из медальонов есть у короля.

— А у вас?

— У меня — нет.

На этом беседа прекратилась. До самого дома мессера Ансберта никто не вымолвил ни слова.

Очутившись в жилище Верховного жреца, Энгерранд в первую секунду задохнулся от невольного восхищения. Конечно, он немало слышал о роскоши, в которой живёт священнослужитель, но такого обилия золота, серебра и самоцветов, дрогой мебели и пышных заморских ковров не видел нигде — ни в доме герцога Греундского, ни в обиталище королей.

Но подлинный восторг Энгерранд испытал, когда перед ним открылись двери библиотеки. Взору его открылись сотни, тысячи книг — пыльных, истрёпанных, с пожелтевшими от времени страницами, истрёпанными обложками... Вся мудрость, которую алленорцы копили веками, была заключена в стенах одной комнаты в доме Верховного жреца! Подумав об этом, Энгерранд почувствовал ревность. Почему подобное сокровище должно принадлежать одному человеку — да ещё и столь жадному, не желающему ни с кем делиться? Разве другие люди не мечтают проникнуть в тайны прошлого, не имеют права прочесть труды древних мыслителей? Какая несправедливость!..

Пока Энгерранд предавался раздумьям, градоначальник обратился к Верховному жрецу:

— Значит, здесь вы храните трактат Гильберта Лотхардского? Вот так — безо всякого присмотра?

— Вы ошибаетесь, — ответил мессер Ансберт.

Величественным жестом он откинул гобелен, украшавший одну из стен. Взорам господина Бертгарда и Энгерранда открылась небольшая дверь. Священнослужитель отворил её, согнувшись в три погибели, вошёл в крошечную комнатку и задёрнул занавеску. Послышался скрежет ключа в замочной скважине, какой-то скрип...

Через минуту Верховный жрец вернулся. В руках у него была толстая, истрёпанная книга.

— Вот он, трактат о тёмной магии!

Энгерранд ничем не выдал своего волнения, зато градоначальник бросился к мессеру Ансберту и едва не выхватил фолиант у того из рук.

Верховный жрец ухмыльнулся:

— Тише, тише! Ведите себя аккуратнее!

Положив книгу на стол, он принялся осторожно перелистывать страницы. Дойдя до середины, остановился и произнёс:

— Взгляните сюда.

Энгерранд и господин Бертгард разом склонились над фолиантом, едва не столкнувшись лбами, и прочли:

"Вот что говорится в древнем сказании о битве Хильперика Отважного с императором демонов: "И когда Хильперик взял в руки артефакт и собрался уже идти обратно, вдруг увидел он, что с севера движется чёрная туча. И задул ветер, и упал витязь на колени и закрыл лицо руками. А когда отнял ладони, увидел перед собою императора демонов. "Отдай мне медальон", — прошептал тот. "Никогда", — ответил Хильперик. Эстельфер схватил его, сжал горло ледяной ладонью, но и тогда не выпустил витязь бесценный артефакт. "Отдай!" — шипел демон, а Хильперик молил богов о помощи. И когда смерть была уже близка, услышал он голос самого Авира: "Убей себя... Окропи медальон своей кровью..." И обнажил Хильперик кинжал, и ударил себя в грудь, и приложил к ране артефакт, и швырнул его на землю. "Забирай!" И когда поднял император демонов медальон, взвыл он, точно тысяча ветров. Вспыхнул на нём плащ, полетели во все стороны искры. И вскоре обратился он опять в чёрную дымную тучу, от которой вскоре и следа не осталось..." С тех пор Эстельфер не может появиться на земле — вот каков был смысл принесённой в жертву жизни Хильперика Отважного. А сам артефакт отныне..."

Градоначальник перевернул страницу.

— Где же продолжение? — разочарованно спросил он. — Ничего нет — только какая-то картинка...

— Страницы вырваны, — развёл руками мессер Ансберт. — Нам остаётся только догадываться, о чём ещё хотел рассказать Гильберт Лотхардский.

— Проклятье! — простонал господин Бертгард. — Ну почему же нам так не везёт?

Неотрывно глядя на картинку, Энгерранд спросил каким-то неестественным, чужим голосом:

— Сколько страниц исчезло?

— Около пятидесяти.

— А когда трактат попал к служителям культа Семибожья?

— Сложно сказать, — пожал плечами мессер Ансберт. — Во всяком случае, мой наставник любил читать труд Гильберта Лотхардского — это я знаю точно. А ведь ему тогда было за семьдесят лет...

— Понятно... — прошептал молодой человек.

Верховный жрец кивнул в ответ и быстро заговорил:

— Один фолиант вы видите перед собой — и в нём не хватает страниц. Другой находится у одного из аристократов — и тоже, насколько я знаю, является неполным. Остаётся третий — тот, который хранится в Алленоре. Теперь вы понимаете, насколько важно, что узник, учинивший переполох в Туре, был хеллинорцем? Вспомните, когда начались все беды. С того самого дня, как государь Хильдеберт решил женить сына на дочери герцога Гарланда! Закрывать глаза на столь очевидные вещи — непростительная глупость. И знаете, что ещё я скажу? Мне кажется, что король всё больше поддаётся влиянию своей супруги. А это — поверьте! — грозит Алленору страшными несчастьями.

Верховный жрец рухнул в кресло, словно вконец обессилел.

— Подумайте над моими словами, — чуть слышно произнёс он. — Не забывайте: один из медальонов хранится у государя. А кто, по-вашему, осмелится поднять на него руку? Только герцог Гарланд...

Доводы священнослужителя показались градоначальнику убедительными, и он в испуге пробормотал:

— Как же нам быть? Государь и слушать меня не пожелает, если я скажу, что в деле этом замешана королева...

— Не знаю, — передёрнул плечами мессер Ансберт. — Это ваша забота, а не моя. Найдите доказательства — тогда и поглядим, не обратится ли любовь короля к супруге лютой ненавистью... А теперь оставьте меня в одиночестве...

Господин Бертгард поклонился и направился к выходу. Энгерранд с неохотой оторвал взор от книги и последовал за ним.

Оказавшись на улице, градоначальник пробормотал:

— Неужели Жрец прав?

— Я в этом не уверен, — ответил молодой человек.

— Почему?

— Мессер Ансберт слишком ненавидит хеллинорцев. Полагаю, он и сейчас о многом умолчал. Лучше забудьте его слова и подумайте вот о чём. Купец Этельберт Верак утверждал, что появлению демона, который убил Хельменфельда, предшествовала алая вспышка. Когда граф пытался сбежать из Тура, он тоже воспользовался медальоном демона лжи. Что это может означать?

— Что?

— Купец вас обманул.

— Не может быть.

— Я в этом уверен. Убийца — повторюсь ещё раз — знал, что у сеньора Готфрида есть медальон, открывающий любые замки. С самого начала он задумал превратить графа в орудие — и не ошибся. Только орудие это было направлено против государя Хильдеберта! Вспомните, когда король впервые использовал медальон Эстельфера. После жалобы сеньора Готфрида! Почему назначил виновником бунта Эльмера да Фур, а графа отпустил? Потому что, вне всякого сомнения, вновь применил магию. И наконец, во время маскарада сеньор Готфрид защитил сеньору Годеливу — и государь лишился чувств. Что могла скрывать вдова камергера? Если вспомнить, как яростно граф поддержал её просьбу отменить свадьбу, как самоотверженно кинулся на выручку, стараясь укрыть от взора короля, не останется сомнений, что их связывала какая-то тайна!

— Я слышал, сеньора Годелива была влюблена в брата барона ди Эрн, — доверительно прошептал градоначальник, однако молодой человек пропустил это замечание мимо ушей.

— Затем убили барона да Люк, — продолжил он. — И вновь графа использовали — на сей раз, чтобы на какое-то время отвлечь вас. Пустить по ложному следу. Возможно, скрыть некое важное обстоятельство, на которое мы непременно обратили бы внимание... Да и зачем было оставлять кинжал в ране? Не для того ли, чтобы мы помчались к мессеру Этельреду? Прекрасная получилась ловушка... Ну а сейчас, когда сеньор Готфрид стал бесполезен, подошла пора избавиться от него и забрать медальон.

— Допустим... — протянул господин Бертгард. — Но всё же, отчего вы решили, что Этельберт Верак солгал мне?

— Потому что сейчас он мёртв. Откуда злодей вообще мог знать, что существует свидетель? Как выяснил, что купец попал к вам в руки и рассказал о смерти Хельменфельда? Да и зачем нужно было убивать его? Разве купец мог вспомнить что-нибудь ещё? — Не дожидаясь ответа, молодой человек заключил: — Ну а теперь сопоставьте три факта. Кто-то чудесным образом пробрался в камеру и убил купца. Кто-то вытащил кинжал из тела герцога Эстерского и начертал на стене слово "Эстельфер". Кто-то вонзил кинжал в спину барону да Люк — и даже сеньор Готфрид ничего не заметил. Что из этого следует? Убийца пользуется медальоном, дарующим невидимость!

— Немыслимо! — выдохнул градоначальник. И в который раз произнёс: — Поистине, метр Энгерранд, вы — бесценный союзник!

Глава 13

Хотя доводы Энгерранда показались господину Бертгарду убедительными, сам молодой человек вовсе не был уверен в собственной правоте. Да и догадка о том, что злодеяния совершает тот из придворных, у которого есть медальон демона тьмы, по большому счёту, не имела особого значения.

Глядя на сияющее лицо градоначальник, молодой человек невольно испытывал угрызения совести.

"И долго ты будешь водить господина Бертгарда за нос? — спрашивал он сам себя. — Когда расскажешь об атласной ленте? О фолианте, что хранится у графа Минстерского?.. И о том, что много лет назад ты уже держал в руках трактат Гильберта Лотхардского и виде картинку, на которую не обратил внимания господин Бертгард..."

В памяти молодого человека в который раз воскресли пиршественная зала в старом замке, Фердинанд, произносящий своим звонким голосом слово "Эстельфер!", оживший демон...

Однако и на сей раз Энгерранд не отважился открыть господину Бертгарду все свои тайны.

"Ещё не время..." — так он рассудил.

На площади Сватовства союзники разошлись в разные стороны. Градоначальник направился к мосту через Везер, а оттуда — во Дворец правосудия; молодой человек не стал возвращаться домой и долго ещё бродил по кварталу знати, предаваясь раздумьям. Наконец в голове Энгерранда созрело какое-то решение и он стремительно зашагал к отелю Рево.

В дверях его ждала госпожа Элоиза — взволнованная, с раскрасневшимся лицом, мокрыми от слёз глазами.

— Ох, метр Энгерранд! — закричала она на всю улицу.

Молодой человек приложил палец к губам:

— Тише! — и увлёк её в дом. — Что случилось?

— Приехал слуга сеньора Фердинанда! — ответила женщина и, опустив взор, добавила чуть слышно: — Вильгельм...

— Вот так дела! — воскликнул Энгерранд. — Должно быть, сами небеса благоволят мне!

Затем нетерпеливо спросил:

— Где он?

— Отдыхает, — произнесла госпожа Элоиза. — Я уговорила его... Но прежде Вильгельм вручил мне письмо от сеньора Фердинанда...

Женщина передала молодому человеку запечатанный конверт. Энгерранд поспешно вскрыл его и стал жадно читать следующее послание:

"Дорогой друг!

Мне давно следовало взяться за перо и отправить весточку в Везерхард, однако я надеюсь, что ты простишь меня, если узнаешь: та же участь постигла государя Ланделинда, о котором я, очутившись в родном замке, совершенно позабыл. А ведь первое время злился на него и даже посылал проклятия - зато сейчас безмерно благодарен. Не окажись государь столь злопамятен, когда ещё я выбрался бы в наш далёкий Фотланд? Наверное, через семь лет. Или через четырнадцать? Или просидел бы в Везерхарде всю жизнь? Не знаю...

Первый день нашего путешествия не заладился с самого начала. Едва мы покинули столицу, хлынул ливень — да такой сильный, что дорога превратилась сперва в реку, а после — в болото. Конечно, в Алленоре потопом никого не удивишь, но в тот час я был так зол, что невольно разразился ругательствами, словно какой-нибудь Вальдеберт да Руст или — да сожрут его демоны ночи! — сам граф Артландский. Когда дождь прекратился, со страшной силой задул ветер — и Жосс сию же минуту простудился, точно какая-нибудь изнеженная девчонка. Пришлось нам остановиться на ночлег в первом же попавшемся трактире, напоить "больного" горячим вином и даже уложить в тёплую постель. Впрочем, сидеть у изголовья и воевать со шнырявшими под ногами толстыми мышами мы с Вильгельмом не стали, а вместо этого спустились в общую залу и принялись слушать, о чём говорят люди.

Внезапно, когда мне уже порядком надоела болтовня крестьян, в трактир ввалился какой-то толстяк в одежде купца, а вместе с ним — полдюжины таких громадных, свирепых охранников, что любые разбойники при виде их с воем умчались бы в лесную чащу. Позванивая кошельком, толстяк уселся за стол и стал отдавать трактирщику приказания таким тоном, каким сеньор Геральд отчитывает обычно провинившихся стражников. С каждой новой фразой голос его становился громче, трактирщик едва передвигал ноги от испуга, и это показалось мне весьма странным — обычно владельцы придорожных заведений сами не прочь пошуметь, а некоторые так и вовсе сущие демоны. Я шепнул пару слов Вильгельму, тот поболтал немного с одной из служанок... И знаешь, что выяснил? Оказывается, дерзкий купец служит метру Вельгарду! Поставщику королевского двора!

Какая-то неведомая сила (смею предположить, что имя ей — Любопытство) повлекла меня во двор. Там я увидел две телеги, набитые доверху товарами, а вокруг них — два десятка человек — и торговцев и охранников. Изумление моё возросло ещё больше. Что же везут люди метра Вельгарда? Такое сопровождение — и ради двух телег?

Признаться честно, ночью я не мог уснуть — всё старался разгадать мучившую меня тайну, — а наутро, ко всему прочему, и сам, подобно Жоссу, захворал. Впрочем, в дорогу мы отправились с рассветом. Никто ведь не знает, когда государю вздумается покинуть столицу, поэтому нужно было спешить. Купец к тому времени ещё не покинул трактир.

До полудня мы ехали мрачные, злые, молчаливые, но в какой-то миг Жосс оглянулся — и увидел, что за нами следуют трое всадников в чёрных плащах. Я приказал сделать вид, будто мы ничего не заметили, но Жосс — а вместе с ним и Вильгельм — то и дело оборачивались, да ещё и во весь голос строили догадки. Должно быть, незнакомцы поняли, что присутствие их обнаружено, и вскоре скрылись из виду... Впрочем, кто знает? Возможно, они следили за нами до самого Фотланда? Жосс предположил, что это — люди метра Вельгарда, но я считаю иначе. У охранников купца кони были мощные, сильные — с такими хоть сейчас в бой, а преследователи наши гарцевали на чудесных скакунах, подобных тем, каких отыщешь только в королевских конюшнях.

Словом, скучать в первые сутки после отъезда из столицы нам не пришлось.

Когда мы достигли границы графства Артланд, Жосс вдруг начал хныкать: мол, нам несдобровать, если сунемся в это обиталище демонов. С превеликим трудом я убедил его, что едва ли сеньор Готфрид расставил на каждом повороте своих людей, чтобы те дожидались нашего возвращения.

Стоны Жосса навели меня на шальную мысль: отчего бы не заглянуть в Лотхард и не поглядеть, как поживает новоявленный градоначальник вместе со своими жирными прихвостнями из Городского совета? Жосс взревел, как медведь, Вильгельм воздел руки к небесам и запричитал — точь-в-точь госпожа Элоиза. Меня это не остановило — и зря. Нет, мы, конечно, ступили на землю Лотхарда через Северные ворота, проехали по Торговой улице, надменно поглядывая на горожан... Но никто не обратил на нас внимания, представляешь?! В отчаянии я направился к самому зданию Городского совета, но и там ни один, даже самый жалкий горожанин не посмотрел в нашу сторону и не завопил: "Ой! Когда-то эти негодяи использовали запретную магию!" Пришлось нам скромно покинуть Лотхард, в который раз оказавшийся негостеприимным.

Понятное дело, злость моя на весь мир после столь пренебрежительного ко мне отношения стала ещё сильнее. Но знаешь, Энгерранд... Едва я разглядел вдалеке заснеженные вершины гор, понял, что через несколько часов окажусь среди родных мест, в нашем лесу, в долине, укрытой от всех ветров... Клянусь, в голове моей осталась лишь одна мысль: "Я возвращаюсь домой!" А когда я увидел замок, из глаз моих полились слёзы...

Впрочем, хоть я и был растроган, всё же заметил, что во владениях моих кто-то славно потрудился. Лес заметно поредел, и среди него появилась настоящая дорога, ведущая — куда бы ты думал? — к Зеленодолью.

В деревушке нас встретили, по правде сказать, словно злодеев: собаки залаяли, детишки бросились к своим домам, женщины заголосили, мужчины, как мне показалось, готовы были схватиться за вилы. Впрочем, когда крестьяне узнали своего господина, лица их заметно потеплели. Я великодушно простил невольную дерзость, мне в знак благодарности поклонились до земли, и на этом встреча наша закончилась.

Зато в замке нас ждал приём, о каком и государь не смеет мечтать: слуги чуть не кинулись целовать мне сапоги, а старый Этьен — растолстевший, в дорогом кафтане, какие носят разве что лакеи герцога Греундского, — ползал по полу, точно я был не бароном Рево, а самим Авиром. Прежде поведение его не было таким подобострастным, и это навело меня на некоторые подозрения. Которые я и выложил, едва мы остались вдвоём. Этьен вновь повалился на колени и стал бормотать сквозь слёзы — а раскаяние он разыгрывал, должен признать, весьма искусно, — что, дескать, если и совершал иногда неблаговидные поступки, то единственно ради моего благополучия. Чтобы я ни в чём не нуждался, жил в столице, как подобает знатному сеньору. Ну как было не простить верного слугу? И впрямь, деньги он высылал исправно — с этим не поспоришь.

Получив прощение, Этьен тотчас стал вести себя, словно хозяин. Слуги боятся его, словно души грешников — Аллонета: ходят на цыпочках, заглядывают в рот, ловят каждое слово, приказания бросаются исполнять прежде, нежели те слетают с губ. Клянусь, при моём батюшке такого порядка в замке не было. Что ж, ещё один повод закрыть глаза и уши и сделать вид, будто в карманах Этьена не звенят золотые монеты.

На третий день после возвращения я отправился в Зеленодолье. Встреча меня удивила: казалось, все вот-вот последуют примеру моих слуг и начнут валяться в пыли. Отчего вдруг грозные зеленодольцы превратились в покорных овечек, судить не берусь.

Говоря откровенно, мне показалось, что времена в посёлке наступили не самые благополучные. Некоторые дома обветшали, хотя иные и стали походить на жилища зажиточных горожан. На улицах — грязь и помои, словно в любимой нашей столице. Да и сами зеленодольцы ходят мрачные и злые. Из кабачка то и дело слышится ругань, в домах — женские крики и плач... Зрелище это меня огорчило — не такой участи я желал бы людям, спасшим мою семью от голодной смерти, совсем не такой...

Месяца три назад внезапно умер Фабиан Мудрец. Теперь новый голова — Эльдемар, друг Силача. Ох и растолстел он, хочу я сказать! Зато тётушка Эрвелина которая когда-то так помогала твоему дяде, совсем поседела и теперь чем-то напоминает мне колдунью. И глаза — печальные... Рассказала, будто Ансберт, перед тем, как в столицу перебраться, завёл знакомство с какими-то странными людьми. Я спросил: "Одного из них, случаем, не метром Гвидо зовут?" Она ответила: "Нет. Метр Гвидо — честный купец, а эти... эти даже на разбойников не похожи. Скорее, на магов..." Что им от Силача понадобилось — непонятно, но осведомлённые люди рассказали, будто как-то раз он ходил с новыми друзьями к развалинам старого замка. Даже не знаю, что думать...

И ещё. Ты, должно быть, станешь смеяться, но я всё же признаюсь. Среди людей в чёрных плащах, что нас преследовали, была женщина — так мне показалось. А когда мы проезжали через Лотхард, я и вовсе увидел носилки, а в них... Кого бы ты думал? Адальгис!

Понимаю, ты сейчас, наверное, хохочешь, называешь меня влюблённым дураком, но — демон меня побери! — с тех пор она снится мне каждую ночь. Ничего не понимаю...

На этом всё. Ещё раз молю о прощении за свою забывчивость и обещаю впредь так не поступать. Надеюсь, ты передашь вместе с Вильгельмом известия о том, что творится при дворе. Нужно встретить государя со всеми полагающимися ему почестями..."

Энгерранд быстро пробежал взглядом последние два десятка строк, в которых Фердинанд вновь и вновь извинялся перед ним и благодарил короля за возможность побывать в родном замке.

В комнату вошёл Вильгельм.

Улыбаясь во весь рот, он произнёс:

— Вы уже подготовили ответ, метр Энгерранд? Мне нужно возвращаться...

Госпожа Элоиза схватилась за сердце.

— Неужели тебе так дорог родной замок? — усмехнулся молодой человек.

— Да!

— Потерпи немного. Сначала я должен собраться с мыслями.

Вильгельм опустил голову.

Госпожа Элоиза встрепенулась:

— Да! Верно! Отдохните ещё чуть-чуть! — и бросилась на кухню.

Голос её ещё долго разносился по всему дому, не умолкая ни на мгновение.

Энгерранд между тем запер дверь, посидел некоторое время, подперев щёку ладонью, и со вздохом придвинул к себе листок пергамента.

"Думаю, — начал он медленно выводить слова, - в ближайшее время Ланделинду будет не до твоих благодарностей. Случилось слишком много событий, известия о которых вскоре просочатся и в нашу глушь. Барон да Люк убит. Графа Артландского взяли под арест, и когда он попытался сбежать, также стал жертвой злодея. На теле сеньора Готфрида нашли те же раны, что и у сеньора Хельменфельда. На нас с градоначальником напали люди в чёрных плащах и ранили господина Бертгарда. Мы чудом спаслись.

Но не это главное. Помнишь рассказ герцога Греундского о том, что некогда трактат Гильберта Лотхардского принадлежал бабке Годерика? Сегодня я увидел книгу, которой владеет Верховный жрец. В ней, как и в книге графа Минстерского, не хватает страниц. Но когда мессер Ансберт дал нам прочитать легенду о Хильперике Отважном, я вдруг увидел картинку, как две капли воды похожую на ту, которую мы когда-то нашли в старом замке и демон на которой внезапно ожил. Значит, у хозяев замка хранился трактат Гильберта Лотхардского — а сейчас он в руках у сеньора Герлуина.

Прошу тебя, узнай, кто жил в заброшенном замке. Я, в свою очередь, постараюсь расспросить герцога Годерика. А когда будешь возвращаться, загляни в Лотхардский храм Семи богов, отыщи тамошнего жреца, отца Эльмерия, и скажи, что я прошу его о помощи. Уверен, он многое знает".

Сложив письмо вчетверо, молодой человек прошёл на кухню. Вильгельм с блаженным видом сидел на скамье и разглядывал пустую бутылку вина.

При виде Энгерранда он вскочил на ноги:

— Уже всё? Я могу ехать?

— Отдохни до утра.

— Нет-нет! Господин ждёт меня.

С улыбкой покачав головой, Энгерранд отдал слуге письмо.

— Будь осторожен — произнёс он напоследок. — Почаще оглядывайся — вдруг за тобой следят люди в чёрных плащах? Не напивайся допьяна в трактирах и ни с кем не вступай в ссору. Ты-то полагаешь, что везёшь обычную бумажонку, а на деле от письма этого, быть может, зависит судьба Алленора...