25.
Элари недолго пришлось размышлять о превратностях судьбы. Его попутчики постепенно оживились и он, — единственный раненый, — оказался в центре их внимания. Помочь ему было, собственно, нечем, но юноши, как могли, перевязали его ноги и грудь. Он попросил одежды поприличнее, чем лохмотья туники, но у них ничего не было. Они засыпали его вопросами, и Элари вдруг почувствовал себя старше их всех, — взрослым среди детей, может быть, потому, что видел и знал гораздо больше их.
Рассказывая о своих приключениях, он, впрочем, понимал, что есть вещи, о которых нужно молчать, — не только о своих любовных похождениях, но и о вещах, на вид безобидных, — например о том, что вождь сурами пощадил его. Или о корове. Это были его личные дела, и никого больше они не касались. Он много рассказывал о Жителях Пустыни, — тут пригодились длинные беседы с Суру, вроде бы ни о чем, — и его слушали с жадностью. Элари поражался их невежеству, и мысль о том, что благодаря войне он избежал призыва в армию, лишь сейчас пришла ему в голову. Начнись она всего недели на две позже — и он оказался бы в числе этих, ничего не понимающих ребят, — или, что куда более вероятно, в числе тех, из кого сурами сейчас резали окорока. И, кстати, если бы они не напали — он никогда в жизни не покинул бы пределов Айтулари, и, скорей всего, вскоре пал бы жертвой своей дружбы с Суру, окончив жизнь в тюрьме Председателя. Чрезвычайная Комиссия Государственной Безопасности уже сделала ему предложение, над которым он обещал поразмыслить, но которого не мог принять...
Простая мысль о том, что у любого явления, даже столь ужасного, есть и своя хорошая сторона, показалась Элари настоящим откровением. Он понял, что впервые после начала вторжения всерьез надеется выжить... и устыдился этого.
Он не сразу заметил, что солдаты спрашивают его советов, — как старшего, — а заметив, охотно воспользовался своим авторитетом. Сейчас его единственным желанием было ехать не останавливаясь до самой Си-Круаны, — и он легко убедил в этом солдат. Он убедил их свернуть и ехать окольными дорогами, когда главная оказалась забита беженцами. Он убедил их не останавливаться и не подбирать никого, сделав исключение лишь для трёх девушек, навьюченных узлами. Он убедил их не останавливаться, даже когда их пытались задержать, — всего несколько раз, и однажды им пришлось удирать от пуль.
В конце концов, окольные дороги оборвались и они вновь выехали на главное шоссе, — но основная масса беженцев осталась позади, и сама страна Председателя кончалась. Впереди простерлись голые равнины, — вначале поросшие травой, потом каменистые, они плавно поднимались вверх, к скалистой иззубренной стене хребта Лабахэйто. Уже хорошо была видна седловина Солнечных Ворот. Все, кто ехал, сейчас были впереди, идущие отстали, — их машина оказалась единственной на огромном пустынном склоне, наверное, последняя из всех, что проезжали здесь. Склонявшееся к западу солнце уже окрасило закатным золотом тянувшийся за ними длинный шлейф пыли и весь поднебесный мир.
Громады гор вблизи уже нельзя было охватить взглядом. Они возвышались над ними, словно грозовые тучи, но не туманные, а твёрдые, пугающе реальные, в рыжих рёбрах выступов и синих извивах провалов. Их острые золотые вершины вонзались в глубокую синеву неба на страшной высоте.
Элари оглянулся назад. Долина Айтулари лежала перед ним огромной чашей, наполненной невесомым воздухом. В нём, плавно спускаясь вниз, растворялась наклонная равнина. В этом призрачном море парили темные острова дымовых облаков, — уже не вверху, на одном уровне с ними, но на таком расстоянии их ужасная природа не осознавалась, и это было просто красиво.
Всё вместе, — пики хребта, вздымавшиеся над бескрайней равниной, простор, огненное спокойствие заката, — всё это вызвало у Элари странное ощущение сна, теперь очень счастливого, какие снились ему в раннем детстве, и он не хотел, чтобы этот сон кончался, он хотел снова быть малёньким...
Перевал, — он же граница, — показался неожиданно. В сущности, перевала тут не было, равнина, — точнее, плато, — тянулась дальше за горами, плоская, как стол, а здесь был узкий перешеек её, стиснутый скалистыми отрогами. В самом узком месте он был перегорожен бетонным забором чуть выше человеческого роста. Возле дороги забор загибался внутрь, в короткий коридор, перекрытый с обеих концов шлагбаумами. За ним, сбоку стоял небольшой дом для часовых, — и всё. Артиллерийских батарей Элари не увидел, хотя и знал, что они стоят по обе стороны прохода, — столь искусно они были скрыты в скалах. У шлагбаумов стояли часовые, — солдаты Жителей Пустыни в таких же, как у Суру комбинезонах, и с такими же винтовками.
К удивлению Элари, их пропустили почти беспрепятственно, после чисто символического осмотра, — правители Жителей Пустыни приказали пропускать всех беженцев, мудро рассудив, что у них просто нет выхода.
Пока машина стояла между шлагбаумами, юноша осматривался. За забором возилось множество солдат — солдат Айтулари. Они рыли траншею и долбили амбразуры в монолитном бетоне. Дальше возвышалась древняя стена с единственными чугунными воротами. Она упиралась в крутые скалы и впечатляла даже на вид, — большое двухэтажное, под зелёной крышей, здание таможни казалось рядом с ней игрушечным. Стену облепили многочисленные, как муравьи, люди, приводя её в порядок. Перед ней, почти вплотную, стоял ряд серых железобетонных башен, уже более современной постройки, — похожих на шеи насторожившихся гусей. На скалах по обе стороны прохода тоже копошились тысячи людей.
Элари обернулся. Вся предгорная равнина лежала перед ним, — голая, открытая, бесконечная. Сюда никто не мог подобраться незаметно, и он решил, что сурами никогда не смогут пройти здесь, — ни сейчас, ни вообще когда-либо.
Когда они миновали белое здание таможни и внушительные ворота стены, Элари встрепенулся. Окруживший их пейзаж казался ему невероятным сновидением. Отвесные кручи красных скал по обе стороны прохода алели настоящим пламенем в лучах заходящего солнца. По дну ущелья разлилась густо-синяя тень, столь глубокая, что казалась мрачным туманом. Над ней высилась сплошная стена алого огня, испещренная синими провалами. Из них выступали башни, террасы, арки и лестницы, также ярко пылавшие, — целый фантастический город из пламени. Прямо впереди, в теснине Солнечных Ворот, сходились две стены: левая — огневая, правая — исчерно-синяя. Небо хмурилось и с востока над пылавшими скалами сплошной стеной шли низкие, быстрые серые облака. Зрелище было столь впечатляющим, что все они застыли в невольном молчании.
Когда скалы хребта расступились, Элари увидел разбросанные по равнине ряды палаток, мачты полевых радиостанций. Дальше, скрываясь за каменистыми отрогами, виднелись ряды длинных крыш, — гарнизонный городок Жителей Пустыни. Едва заметные дороги вели к укрытым в скалах складам оружия, и наверх, к артиллерийским фортам. Он не ошибся, — это место действительно было неприступным.
Потом всё это осталось позади и вокруг потянулась пустыня, — голая каменистая равнина с чёрными провалами круглых озер, разбросанных повсюду. Суру говорил, что вода в них сносна на вкус, но отравлена ядовитыми солями, и её лучше не пить. Элари представил себе толпы беженцев, бредущих под палящим солнцем через эту равнину шириной в два дневных перехода, — и содрогнулся. Ему и в самом деле повезло, но он не чувствовал радости, — один лишь жгучий стыд.
26.
Раньше ему никогда не приходило в голову, что пустыня может быть красива. Но испещрённая синими провалами бескрайняя открытая равнина была красива. Клочковатые лимонно-рыжие облака плыли, казалось, прямо над их головами. Далеко впереди, над невидимым отсюда морем, словно ало-золотые башни, неподвижно стояли кучевые облака.
Дорога здесь шла очень ровно, и Элари незаметно задремал. Когда он проснулся, спустившееся к западу солнце светило слева, в щель между горизонтом и низко плывшей над ними огромной тёмно-лиловой тучей. Вся равнина стала светло-золотой в полукольце красных гор. Впереди она прогибалась, скатываясь вниз, в огромную, обрамленную песками котловину. Её дно было из ровной, словно выглаженной глины. На её восточном краю высились грозные барханы. Дальше они превращались в настоящие горы песка высотой с сорокаэтажный дом, и Элари смотрел на них, как во сне. Он не мог поверить, что эти невыразимо огромные и безупречно правильные массивы создал ветер.
Тучи на западе опустились уже совсем низко, горы потемнели, лишь по дну открытой на запад котловины на цепь барханов лился яркий алый свет и пески казались волнами раскалённой лавы перед гребнем сумрачно-фиолетовых гор. Серпы чёрных теней разделяли их гигантские холмы, как циркулем очертив полумесяцы острых вершин. Ветрено, пусто и угрюмо было в этой котловине. Потом тучи опустились ещё ниже, долина потухла, пески начали сереть и в сумерках приняли страшный свинцовый оттенок.
Лежавшая на дороге пыль в последних лучах заходящего солнца казалась багрово-фиолетовой, а дно котловины повсюду стало кроваво-красным. Вишневые отсветы легли на свинцовые склоны барханов. Зловещая дорога стелилась вдаль под ними, как путь мрачной судьбы в мёртвой стране, и у Элари до боли сжало сердце...
Солнце коснулось края земли, на несколько мгновений мир стал тёмно-пурпурным, потом коричневым и погас. Горизонт впереди темнел с каждой минутой. Но, как только они выехали из угрюмой котловины наверх, сразу сделалось светлее, хотя последние отблески заката уже гасли под приливом тяжёлых, коричнево-фиолетовых туч. Уса-Ю стала просто Тёмной Пустыней, — бесконечно однообразная равнина, песок и камни, ничего больше. Лишь на востоке всё тянулись огромные барханы, — более низкие, странно правильной пирамидальной формы, они бесконечными рядами уходили во мглу густеющих сумерек.
Элари начало клонить в сон, — сказалась многолетняя привычка ложиться вместе с солнцем. Но в тряской машине он никак не мог заснуть. Стоило ему задремать, как очередной жестокий рывок будил его, и в конце концов он просто отупел, глядя на мир слипавшимися, бессмысленными глазами.
Уже давно спустилась ночь, когда машина вновь запетляла по опасным извивам дороги, спускаясь вниз, к морю. На его берегу, словно россыпь драгоценностей, лежала Си-Круана, — удивительное созвездие огней среди моря мрака. Их путешествие закончилось незаметно. Элари не сразу понял, что машина уже стоит где-то на окраине городка. Стоило прекратиться тряске, как он растянулся прямо на досках кузова и забылся крепчайшим сном.
Глава 5:
На мертвом берегу
1.
Элари разбудил странный, зловещий рассвет. Кровавое марево туманного восхода озаряло свисавшие вниз драные клочья серых мохнатых облаков. На западе от гигантских прибрежных дюн поднимались косые столбы мутного отражённого света. В них парила необычайно крутая бледная радуга, — углом, а не дугой, как обычно. Пылевой радуги юноша не видел никогда, и даже не слыхал о подобном явлении — или, может быть, знамении? Все вокруг ещё спали, и ему было очень одиноко. К тому же, он замёрз.
Ежась от холода, Элари свернулся клубком, как собака, спрятал лицо в руки и снова незаметно уснул. Когда же проснулся, солнце уже стояло высоко — он проспал четырнадцать часов и очнулся в какой-то другой жизни.
Прежде всего, юноша решил вымыться, — он чувствовал себя нестерпимо грязным. Ему удалось уговорить солдат отвезти его к морю.
В первые минуты вид огромных валов, с грохотом катившихся на берег, напугал его, но чистоплотность скоро взяла верх. Элари и так плавал очень хорошо, а тут солёная вода сама выталкивала его. Она также жгла его ссадины, но юноша чувствовал, что вреда это ему не принесёт, совсем наоборот. Ободранные ноги не мешали ему плавать, и он резвился, пока не замёрз. На берегу его ждали неожиданные трудности, — соль стягивала кожу, а смыть её было нечем. Туника, которую он тут же выстирал и его волосы покрылись белым налётом, но это было всё же лучше грязи.
Потом Элари долго глядел на прибой, чувствуя, как испаряется его хорошее настроение. Дело даже не в том, что всё вокруг было чужим, — всё было мертвым. Край плато напоминал руины, — рыхлые кривые выступы, скаты рыжей трухи, извивы оврагов. Сама мысль о зелени казалась тут дурацкой шуткой. Всюду его взгляд находил лишь щебень, оползни, груды треснувших пород — то, что геологи называют остаточной россыпью. Море было серо-зелёное, в мутной влажной дымке, на узкой глинистой полосе между прибоем и съеденными эрозией руинами берега лежали бурые груды гниющих водорослей, источавшие едкую вонь. В осыпях обрывов торчали причудливые трухлявые кости давно вымерших зверей. Ничего живого. Никаких птиц. Край света. Гиблое место. Тупик.
Элари чувствовал, что попал в ловушку. Поездка в город окончательно испортила его настроение. Си-Круана была просто россыпью одно-двухэтажных строений, расползшихся по берегам бухты без всякой определённой системы. Вода в бухте была мутной, буро-зелёной, цвета протухшей крови. В самом городе его больше всего поразила вонь, — груды отбросов лежали прямо по краям узких немощёных улочек. Построенные из замешанной на морской воде глины дома напоминали по виду покрытый инеем навоз. Потолки в них делались такими, чтобы только не ушибить голову. Окна без стекол, ставни и двери из щелястого, выбеленного пустыней дерева, — всё это очень древнее на вид. Здесь не было даже земли, — лишь песок пополам с грязью. Песок был повсюду. Прямо к окраине подступали барханы высотой в трёхэтажный дом и из-под их склонов виднелись остовы погребённых развалин. Невероятная толчея на улицах, постоянные крики, брань и драки, жадные тучи мух и пыли, — именно так, по мнению юноши, должен был выглядеть ад.
2.
Элари провел в Си-Круане лишь одну неделю, но она стала чуть ли не самой тяжёлой в его жизни. Дело было даже не в том, что он болел. Ссадины не доставляли ему особого беспокойства, — но он не мог ходить, чтобы не растревожить ранки, и не начать всё сначала. Когда твоё тело полно сил, сидеть на одном месте без дела мучительно, и он подолгу отжимался от пола кузова, — просто чтобы утомить себя. Он даже на миг не мог остаться в одиночестве, и это мешало ему больше всего остального. Но население Си-Круаны выросло в несколько раз, и найти жилье было совершенно нереально. Беженцы спали в кузовах своих машин, и юноша был рад, что у него есть хоть такое пристанище. Другим везло гораздо меньше, да и жизнь под открытым небом не очень его тяготила, — благо, погода была относительно сносной. Куда больше его угнетала обстановка в городе, — с каждым днём она всё больше накалялась.
Здесь не было Жителей Пустыни, — лишь их гарнизон в триста солдат, призванный поддерживать в городе хотя бы внешнее подобие порядка. Теперь они не решались выходить за ограду, и вся власть здесь принадлежала Председателю, — он прибыл сюда чуть ли не первым, вместе с прихлебателями и верной гвардией. Основное население Си-Круаны составляли беглецы из его государства, и теперь они были практически на положении рабов. Все, кто только мог, сбежали, но таких оказалось немного. Си-Круана была небольшим портом с десятком приписанных траулеров, — в первый же день они ушли в Байгару со всеми экипажами. На рейде остался лишь один большой пароход, — его прислали из столицы, чтобы вывезти гарнизон, если дела станут совсем плохи. Отдельные счастливчики владели тут парусными двухкорпусными лодками, на которых плавали Жители Пустыни, но пересекать на них море было довольно неразумно. Никаких сухопутных дорог из Си-Круаны не было — настоящий край света, ловушка. В обход моря, до Байгары, вел тысячемильный путь через скалы и зыбучие пески.
