Они выбрали ночь

Дядя хмыкнул и, положив ногу на ногу, похлопал по подлокотнику свежей городской газетой.

— Так уж и никаких? — прищурившись вновь поинтересовался он.

Проницательность человека не самая плохая черта, но вот проницательность сэра Вильяма казалась Джинксу сродни невыносимой болезни. Он ненавидел эту игру в кошки мышки, когда дядя заведомо зная ответ, все равно задавал вопрос, пытаясь уличить племянника во лжи.

— Не надо так нервничать, сынок. Я понимаю тебя. Никому не хочется делиться будничными неудачами, — отмахнулся Вильям, и его довольная улыбка скрылась за очередной порцией брильянтового дыма. Слегка горьковатый вкус рассеялся, обнажив желчную улыбку советника магистрата. Яркая обложка успешного и весьма образованного человека, за которой скрывалось слишком много дурного.

— Я не совершил никакой ошибки, — не совсем понимая слова дяди, сдержанно ответил племянник.

— Вот как? — удивился тот. — Тогда давай посмотрим, что на этот счет думают пронырливые газетчики.

Развернув газету, сэр Вильям на несколько секунд затих, штудируя ровные печатные строки новостей.

— Ага, вот. Нашел, — довольно крякнув, дядя нарушил тишину и начал: — Преступная обстановка в Прентвиле, если можно так выразиться, достигла своего минимума. Как утверждает магистрат и глава полиции, это результат кропотливой и достаточно сложной работы его подчиненных. Однако скептики считают, что преступность невозможно искоренить и подобная обстановка, лишь затишье перед бурей...

— Дилетантское мнение, — вставил Джинкс и тут же затих, готовясь к самому худшему.

Дядя никогда не совершал бесполезных поступков, и его хитроумная дуэль, обязательно должна закончиться грандиозной взбучкой.

— Глава полиции солидарен с тобой. Но иные насторожено относятся к подобным высказываниям, — не отрываясь от газеты, с железной выдержкой произнес сэр Вильям и продолжил читать: — Хотелось бы отметит и еще один интересный факт в работе полиции Прентвиля. Один из констеблей, затеял расследовать смерти скоропостижно скончавшихся горожан. Случай исключителен тем, что люди умерли своей смертью и нет в том, никаких признаков душегубства...

Дядя в очередной раз прервался.

Джинкс незамедлительно побледнел. Теперь он понял: к чему затевался разговор!

Дядя обо всем знал. И, к сожалению, городские слухи дошли до него посредством прозорливых писак, а не лично от племянника. Да и выставлено все было отнюдь не в лучшем свете.

Но как они узнали?!

Скрепя зубами, констебль затравлено покосился из-под лобья на сэра Вильяма.

— Я жду немедленных объяснений, мой дорогой, — требовательно заявил тот.

— Все совсем не так, — начал было оправдываться инспектор, но его прервал резкий жест.

— Хватит, я не хочу слышать жалких лепетаний. Служителю закона не пристало быть тряпкой. Говори четко и внятно. Иначе я сам докопаюсь до истины. Но тогда, поверь мне, тебе не поздоровится!

В таком словесном натиске благороднейший сэр Вильям был как рыба в воде. Он не терпел невнятных объяснений, совершенно не понимая, что под давлением его властной натуры, вряд возможно держаться более достойно, чем он требовал от собеседника.

— Дядюшка, все дело в обстоятельствах, — предпринял вторую попытку объясниться Джинкс.

— Вот как, — немного остыв, сэр Вильям снисходительно посмотрел на племянника. — Я не сомневаюсь, что меня ждет вполне занимательная история. Но у меня, к сожалению, нет времени слушать душещипательное предисловие. Меня ждут в магистрате, поэтому прошу тебя, будь краток.

Отложив газету с кричащим названием: 'Голос Прентвиля' в сторону, дядюшка, скрестив руки на груди, приготовился слушать.

— Это действительно невероятная история. Я сам до сегодняшнего дня терзался сомнениями: верно ли поступаю или поддался нелепым предположениям?!

Опершись на руку, дядюшка сощурился. Джинкс продолжал:

— Конечно же, в мире нет и быть не может потусторонних сил, однако те вещи, с чем мне довелось столкнуться — из ряда вон выходящее! Почивший с миром мистер Фрит был убит, а не стал причиной внезапной болезни. И если я пока не смог доказать этого, не значит, что мое утверждение ложь.

— А доказательство... — задумчиво протянул сэр Вильям. — Впрочем, знаешь ли, доказательство не единственный инструмент правосудия. Хорошо. Давай зайдем с другой стороны. Ответь мне, хотя бы на два простых вопроса: Очерти круг подозреваемых? Назови мотивы?

— Не смогу, поскольку убийца не принадлежит к нашему миру. А вот мо...

— Что?! Что я слышу! — дядюшка всплеснул руками. — Ты в своем уме! Какой потусторонний мир?! Ты что, все это время гоняешься за призраками? Неслыханное кощунство!

Сверкнув очами, сэр Вильям схватил газету и нервно смял ее. Таким раздраженным Джинкс никогда не видел своего дядю.

— Я не для этого рекомендовал тебя совету как умного и отзывчивого, а главного в меру рассудительного. По моему настоянию, Магистрат выбрал тебя констеблем. А в благодарность — ты запятнал меня! Если желаешь уподобиться городским бродягам, предрекающим конец света, я буду не против. Но перед этим позором, придется повесить форму констебля на гвоздь. Так что хорошенько подумай сынок. Я не желаю, чтобы ты подрывал свой, а главное мой авторитет столь безрассудными поступками.

Затушив сигару, сэр Вильям Мортон подхватил трость и, раскланявшись, быстро удалился, оставив племянника наедине с самим собой.

Мистер Форсберг проводил дядю тревожным взглядом и, запрокинув голову, закрыл глаза.

Эта встреча лишь подлила масла в огонь, еще больше запутав нить противоречий, накрепко поселившихся в голове констебля.

3.

Серый город казался чужим и знакомым одновременно. Шрам видел дома и улочки, которые были знакомы ему с детства, но давно уничтожены человеческой глупостью и желанием разрушить Прентвиль до основания, а на его месте построить новый шедевр архитектуры.

Жители тоже были знакомы мастеру. Однако их земляного цвета лица, при встрече с мастером не выражали совершенно никаких эмоций. Они словно не замечали его и сопровождавшего его кукольного проводника.

В отличие от Шрама, Ру-ру чувствовал себя как рыба в воде. Широко размахивая шарнирными руками, он не шел, а будто танцевал, умудряясь при каждом шаге выписывать невообразимые пируэты.

— Ты чего радуешься? — мрачно поинтересовался мастер.

— Мне неприятен ваш мир, — выпятив огромные рисованные зубы, кукла подмигнула Шраму и продолжила изящно приплясывать.

Впереди показались старые покосившиеся от времени дома из бесцветного, местами разрушившегося кирпича. На одном из домов висела треугольная вывеска, где выцветшей краской красовалась надпись: 'Спасаем от скуки. Лучший шепот в Принтвиле'.

— Странное развлечение, — почесал затылок Шрам.

— Чего ж тут странного, — не понял Ру-ру.

— Как шепот может развеять скуку? Бред!

— Ну почему же, — не согласилась кукла. — Здесь люди лишены связи с внешним миром. Не знают, что творится с их родичами. А шептуны за небольшую плату готовы услышать отголоски вашего мира. Перед днем Порока здесь тысячи страждущих.

Шрам покачал головой. То, о чем говорила кукла, было полнейшим абсурдом, по сути, лишенным всякого смысла. Он словно прогуливался по собственным снам, где самые необычные вещи казались реальными. Но в отличие от мира грез, здешние кошмары не исчезали без следа, а напротив, становились все более реальными.

Позже, Шрам припомнил убийство Джорни Крабса. В тот день его тоже посетила мысль, что он спит и произошедшее с ним — ночной кошмар.

Здесь все было иначе. Каждый шаг, каждый вздох растекался во времени, создавая впечатление, что ты не идешь, а паришь в небесах.

Шрам покосился на дородную товарку с бледно-зеленым лицом. Женщина стояла у круглого каменного колодца и бездумно лила воду в ведро без дна. Она монотонно повторяла одни и те же движения: опускала ведро в колодец, поднимала на цепи и переливала воду в свое ведро, которое стояло на самом краю. Вода вытекала из-под ведра не тонкой струйкой, а настоящим водопадом.

— Полнейшая нелепица, — не отрывая взгляда, констатировал мастер.

— Ничего не поделаешь, это ее грех, — безучастно ответила кукла.

Следующий прохожий, повстречавшийся им на пути, оказался еще более странным, чем его предшественница.

Худощавый мужчина в старом потрепанном костюме с изорванными рукавами и толстой бордовой бороздой на шеи потерянно метался по улице, заглядывая в пустые окна и двери. Внезапно остановившись как вкопанный, он приложил руку ко рту и широко открыл рот, делая вид, что кричит во все горло. Но звука не было. Ни хрипа, ни стона.

Шрам проводил бедолагу удивленным взглядом, но так ничего и не сказал. Ру-ру заметив его взгляд, быстро пояснил:

— Он в краченскизх лесах детей потерял. Семь дней искал, бесполезно. В конечном итоге вздернулся прямо на осине.

— У той сумасшедшей с ведром, ведь тоже есть история, — догадался мастер.

— Разумеется.

— И каждый искупает свой жизненный грех в этом иллюзорном подобии города, — продолжил Шрам.

— Свой или чужой, какая разница, — отмахнулся Ру-ру.

Тем временем они вышли на Площадь часов. Здесь она сильно отличалась от той, которую помнил мастер. Втоптанная брусчатка поросла травой, часовая башня покосилась и готова была вот-вот обрушиться на голову, да и в целом стала гораздо меньше.

Вместо торговых рядов и лавочек со звонкоголосыми зазывалами, перед глазами Шрама предстали высокие эшафоты и гильотины. На фоне свинцового безжизненного неба, повинуясь пронизывающему ветру мерно, будто маятники покачивались высохшие трупы.

Приблизившись к одному из эшафотов, Шрам с интересом вгляделся в лицо жертвы сложившего голову на плахе. Он без труда узнал южанина, которого в свое время прозвали Иглой. Он с невероятной жестокостью убивал чужеземных богачей, протыкая им спицей глазное яблоко. Его поймали через год, после начала злодеяний — и вскоре прилюдно казнили неподалеку от квартала Отрешенных.

Пока Шрама поглотили далекие воспоминания, южанин вытянул руку в сторону и сам нажал на рычаг. Лезвие скользнуло вниз, и с хрустом отсекло голову убийцы.

Инстинктивно мастер заслонился рукой. Но кровавых брызг не последовало. Голова скатилась в плетеную корзину, наполненную гладкими желто-белыми черепами.

Тело убийцы обмякло. Шрам вопросительно уставился на Ру-ру, но тот упрямо молчал, загадочно улыбаясь и не сводя глаз с эшафота.

И в этот самый момент действо продолжилось.

Лишенное головы тело, самостоятельно встало на ноги и направилось прямиком к корзине. Руки вслепую зашарили, ища свою голову. Несколько черепков полетело вниз, под ноги Шрама и, упав на мостовую, раскололись вдребезги. Тем временем Игла поставил голову на место и опять лег на эшафот, а рука вновь потянулась к рычагу.

— Это похоже на злую шутку, — фыркнул Шрам и, развернувшись, отправился прочь, подальше от этого бессмысленного представления бесконечных страданий.

Зрелище и правду вызывало лишь отвращение и неумолимый страх, подкатывающий к самому горлу. На секунду Шрам представил хаос, который мог бы возникнуть, если бы жители Прентвиля хоть одним глазком увидели то, что ждет их после смерти. И как бы ты не отмаливал свои грехи — наказание было неотвратимым.

Они покинули площадь и стали подниматься вверх по прямой узкой улочке.

— Видимо, нас всех ждет подобная расплата? — уточнил Шрам.

— Утихомирь свой пыл. Вскоре ты сам все поймешь, — уклончиво ответила кукла.

Остановившись возле ряда из толстых, заполненных вином бочек, в каждой из которых, торчала человеческая голова, Ру-ру деловито постучал по дереву, словно желая узнать — все ли хозяева дома. В ответ никто не отозвался. Плененные бочкой выглядели отнюдь не важно, но при этом были живы. Небритые рожи: рыгали, икали и распивали неприличные песни. Затем, отпив из бочки, они немного затихали и после недолгой паузы, опять начинали веселье.

— Не самый лучший способ бороться с пагубным пристрастием, — Шрам повернулся спиной и смачно плюнул в сторону.

— Разве? — удивился Ру-ру. — А, по-моему, вполне достойно. Умереть в собственных помоях. Пей, сколько хочешь... сначала вино, а затем — тони в дер...

— Не продолжай, — поморщился мастер. — Я знаком с этим извращенным лечением, которое было так популярно в нашем городе, лет двести назад.

— Да, — согласилась кукла, — раньше вы с непосредственной легкостью решали насущные проблемы общества.

Резко свернув в проулок, они оказались возле старой заколоченной крест-накрест двери.

Кукла заговорчески заозиралась по сторонам, и приложив палец к губам, издала некий шипящий звук. В ответ, Шрам равнодушно пожал плечами.

Условный стук в дверь очень сильно напомнил мастеру одну незамысловатую детскую считалочку, которая нет-нет, да и срывалась у него с языка в самое не походящее время.

Дверь открыл огромный слегка сутулый и весьма тучный увалень, в грязно-зеленой накидке. Рожа у него была вся изъедена глубокими рытвинами, но почему-то показалась Шраму ужасно добродушной: возможно, все дело было в ярко-голубых проникновенных глазах.

Здоровяк загадочно улыбнулся и пригласил гостей внутрь — не сводя пристального взгляда с кукольного мастера.

Узкий коридор напомнил Шраму корабельный трюм — с низким потолком и невероятно захламленный. И хотя он прекрасно видел в темноте и с легкостью различал очертания бочек и широких ящиков, его ноги несколько раз сами собой наткнулась на острые углы. Запах в узкой кишке неосвещенного коридора тоже был специфическим: сильно пахло вязким клеем и старой бумагой.

Тяжело дыша и несколько раз останавливаясь, чтобы откашляться, здоровяк так и не удосужился зажечь подсвечник, который он так бережно держал в руке.

В конце коридора произошла заминка — проводник долго копался в замочной скважине и когда ключ, наконец, повернулся и, щелкнув отварил дверь, изнутри показался тонкий лучик света.

— Ничему не удивляйся, — прошептал Ру-ру.

В ответ Шрам недовольно фыркнул, всем своим видом показывая, что уже давно ничему не удивляется.

Посередине небольшой комнаты, окна которой были плотно завешены ветхими портьерами, а в центре стоял широкий круглый стол, за которым сидело двое. Один — худощавый верзила средних лет с тонкой козлиной бородкой и весьма аристократичного вида. Второй — невысокий нервно вздрагивающий старик, в черном сюртуке с буфами. Единственное, что сильно выделяло эту странную, давно вышедшую из моды одежду — это огромные яркие пуговицы, сверкающие в полумраке комнаты не хуже настоящего золота.

Не обошел вниманием Шрам и еще одну престранную деталь интерьера. Проржавевший замысловатый фонарь был выполнен в виде миниатюрного маяка, стены и башня которого, светились изнутри тусклым светом.

Старик не сводя взгляд со светоча, покосился на мрачного гостя и зашамкал беззубым ртом.

Шраму эта компания показалась, по меньшей мере необычной, но покидать общество столь экстравагантных личностей было уже поздно.

— Ваше место, мистер, — просипел здоровяк и указал на обычный деревянный табурет у стола.