Приказано выжить (Ирис)

Я тоже не хотела думать, что стоит за этим мрачным "там". Боялась.

Шел первый месяц осени, когда Райк счел карантин завершенным, и я снова получила право разгуливать по резиденции в свое удовольствие. Одновременно с этим младшие ребята подсуетились и устроили всем гильдейским сюрприз: сговорившись с отравителями, умудрились сварганить из подручных средств некое подобие перегонных кубов, и обрадовали утомленных передрягами людей первыми своими опытами.

Гильдийцы островок беззаботности посреди океана бушующего песка оценили и носов воротить не стали, даже наоборот. Истосковавшиеся по работе и самым простым радостям мужчины и женщины с нездоровым энтузиазмом набросились на выпивку. Кто бы стал их винить?

— Что это такое? — хмуро осведомился вернувшийся в резиденцию в середине ночи Аэон. Рядом с ним, такие же мокрые от бушевавшего ливня стояли Веритас и Тео.

— Дезинфекция души и тела, — многозначительно ткнул пальцем в потолок Райк, едва ли не больше всех налегавший на плоды трудов своих учеников. — Поллльзителлльная весчь, р-рекомдую!

— А нам? — тут же сориентировался Тео, сбрасывая плащ прямо на пол и избавляясь от любимой широкополой шляпы тем же путем. Я тихо подошла и подняла их с пола — развешу у камина, должны высохнуть до утра.

— Угощайтесь, — щедро обвел руками нехитро сооруженный стол отравитель. И куда делась вся его строгость? — За здравие наше, мать-перемать!

Тэо не отказался, Аэон и Веритас, раздевшись, тоже присоединились. Я села рядом с ними как с самыми трезвыми. Пить со всеми не хотелось (да и кто бы мне дал), сидеть в одиночестве наверху не хотелось еще больше и я решила сделать то, о чем мечтала еще с весны: растормошить алва и заставить рассказать о себе и своем народе хоть что-нибудь.

Тео выглядел как типичный алв: высокий, стройный, жилистый. Кожа отчетливо отливала золотом, глаза задранные к вискам были янатрно-желтыми, живые черные волосы, даже будучи распущенными, совсем не путались. И из них торчали острые кончики клиновидных ушей, с ровными рядами серебряных колечек.

Вроде и ничего такого, чтобы слишком выделять его из людей, но тем не мене с первого взгляда понятно, что он не человек. У алвов совсем не рождается полукровок, впрочем, как и у нас, детей Рассвета и Огня. Это миф, что от союза человека и алва, или существа иной расы, может родиться ребенок обеих кровей одновременно. Отец даже объяснял почему, но я не слишком хорошо поняла.

Когда алв смеялся, а делал он это часто, становилось заметно, что зубы у него не привычно-человеческие, плоские, а мелкие и острые, и их втрое больше чем у любого человека. Если приглядится еще пристальнее, то можно заметить и другие мелкие, но значимые отличия: по шесть пальцев на руках, тонкую пленку в глазах, позволяющую алву моргать гораздо реже, слишком длинное туловище. Остального разглядеть не позволяла одежда, а жаль.

Если бы кто-нибудь спросил у меня, сколько Тео лет я бы затруднилась ответить. Алвы не стареют телом, подобно людям, душа же и вовсе бессмертна... Однако за все своя цена. Дети Рассвета и Огня зависят от своих сатори, у алвов редко рождаются дети. Все справедливо.

Тео очень добрый. Пожалуй, из всех троих друзей самый добрый и смешливый — Веритас вечно подшучивает по поводу и без, частенько с изрядной долей иронии, а Аэон, попадись к нему не вовремя под руку, может так рявкнуть, что останется только глазами ошалело хлопать.

Вот и теперь, едва я подошла, как алв с удовольствием усадил меня на свои колени, потрепал по макушке, а потом принялся щекотать. Я смеялась и в шутку пыталась увернуться, или дернуть баловника за ухо, и видеть не видела каким взглядом смотрел на нас Отец.

Люди вообще излишне много значения предают прикосновениям. У нас с этим гораздо проще. В Семье я, братья и другие дети всегда спали вместе, вперемешку, в одной куче. Если по какой-то причине они не ночевали дома, то я спала с отцом, точнее на отце, уютно устроившись на его спине, тогда как ему удобнее было спать на животе. И это абсолютно нормально, так и должно быть. У алвов видимо тоже, потому что Тео поняв, кто я есть, не упускал шанса меня потискать. Ему, наверное, тоже не хватало простых прикосновений, существа которого в любое время можно обнять, погладить, не оглядываясь на чужое мнение, не боясь быть неверно понятым. Увы, для окружающих это смотрелось несколько необычно.

— Соскучилась? — игриво спросил он, прекращая пытку щекоткой.

— Соскучилась, — абсолютно честно отвечаю. — А ты?

— Спрашиваешь! Я за тебя волновался, боялся, как бы ты не заболела.

— Аэон сказал, чтобы больных ко мне не пускали. Мы с Греттой сидели взаперти эти месяцы.

— Знаю. Что-то к слову не видно этой ходячей воинственности. Где она? Неужто решила прогулять всеобщее добровольно-принудительное развлечение? Непорядок.

— Она выпила немного и пошла спать.

— Ага, знаем мы это "спать"... Ладно, впрочем. Надеюсь, что ты спать идти не собираешься.

— Покаты тут, совершенно точно нет.

— Вот и здорово!

Алвы не напиваются. Их организм выводит яд быстрее, чем он успевает скопиться в достаточном для опьянения количестве, от чего, мне кажется, Тео очень страдает. Это, наверное, крайне сложно, помнить такое количество всяческих ужасов и не иметь возможности забыться. Я бы точно страдала. Может быть, не знаю доподлинно.

А вот Веритас, спустя всего час, поднабрался изрядно и перешел к рассказам о своих многочисленных любовных похождениях, где фигурировали всевозможные особы женского пола от крестьянок, до принцесс. Остальные не отставали. Аэон пил много, как не в себя, но не пьянел, даже глаза блестеть не начали. Он пил, молчал и все смотрел на нас с Тео темным задумчивым взглядом, словно что-то решал.

— Как ты оказался в Рианоне? — аккуратно дергаю алва за гладкую прядку волос.

— На корабле приплыл, — улыбнулся он и отобрал свои волосы. — "Зеленая Дева" он назывался. Веселое было времечко: море, солнце, ветер и ни одной женщины вокруг. Истинная красота!

— Нее, — встрял Веритас. — Без баб грустно! Вот было у меня...

— Умолкни герой-любовник, — с усмешкой посоветовал алва, кивая на меня. — У нас тут ребенок, между прочим. А ты со своими пошлостями.

— Это не я пошлый. Это жизни пошлая! — со всей пьяной уверенностью заявил лысый.

— Еще бы!

— Так, мелкая, бегом наверх, — хмуро процедил Аэон.

Я обиженно посмотрела на него.

— Почему?

— Не для детей развлечение, вот почему!

— Но...

— Бегом!

Когда у него такой голос лучше послушаться. Я поплелась наверх, хотя губы от обиды дрожали, а к глазам подкатывали слезы. Вот так всегда! И никто не вступился!

В нашей с Греттой комнате оказалось пусто, ара, удалившаяся ранее под предлогом сна, явно им пренебрегла.

Я зло отметелила кулаками подушку, что пошло ей только на пользу и завалилась спать.

Как выяснилось позже, этот праздник был последним.

Спустя две недели вражеская армия вошла в город, буквально за ночь сметя городские стены. Еще бы, ведь их некому было защищать! Солдаты грабили, жгли, убивали... Только что толку? Грабить уже нечего, жечь бессмысленно, убивать почти что некого...

Гильдийцы защищались озверело, иного слова и не подберешь. Резиденции вмиг превратились в неприступные крепости, огрызавшиеся на любую попытку солдат их штурмовать. Кипящая вода, выплескиваемая за каменные стены, коими была огорожена резиденция, стрелы, отравленные и горящие — в ход шло все, что попадалось под руку, и наконец, солдаты решили, что им нечего тут ловить. Тем более, в городе полно и иных домой, более богатых, более роскошных и совсем беззащитных....

Да только не совсем.

Все та же вечная троица во главе с Аэоном устраивала захватчикам нешуточные ловушки внутри города. Тео как-то не уследил и я увидела краем глаза план переоборудования какого-то особняка в некое подобие "Дома Смерти" о которых говорилось в книгах. Это где на каждом углу смертельные ловушки, темнота, ужас, настоящий лабиринт...

Те кто не ходил в эти диверсии мастерили бомбы из чего приходилось: гвоздей, щепок, старой кухонной рухляди, даже из мелких монет; но меня гоняли, мало ли. Я, научившаяся бояться огня и взрывов, не злилась.

Гретта уходила тоже. Храбрая ара просто не могла усидеть взаперти, ее не останавливали ни усталость, ни раны.

— Как вы передвигаетесь по городу? — как-то спросила я. — Ведь солдаты везде!

— Катакомбы к нашим услугам, — пожала та раненым плечом. И ушла, не пожелав даже моей помощи. Только нагребла самодельных бомб, сколько в карманах и поясной сумке уместилось.

Строго говоря, и мне отвлекаться было некогда: раненые шли непрерывным потоком. Одна я конечно не справлялась, Райк и его отравители оставляли мне лишь самых тяжелых, но и этого было слишком много.

Я никогда так не боялась потерять себя. Потому что уже почти не осознавала где реальность, а где боль, перестала понимать где граница, лишь раз за разом призывала ласковое тепло, потому что твердо знала: это того стоит.

Иногда удавалось поспать. Час, два, но не больше; не помню, ела что-либо или нет, это было неважно. Когда на несколько дней наступало затишье, я просто валилась в бессилии на кровать и спала-спала-спала... Потом, если оставалось время остервенело отмывалась, ела сколько влезало, и все начиналось заново, по бесконечному дурному кругу.

Не слыша разговоров, не понимая слов если ко мне обращались, я жила словно в пустоте, и кажется даже начала сходить с ума, потому что попеременно видела то отца, то мать, то братьев... Мелькали Адские Ублюдки, и Дьява что-то гневно орала мне прямо в лицо, а Сантьяго безжалостно бил по щекам, потом, верховным королем ужасов возникло лицо Эрсириса, до боли похожего на отца а значит и меня. Серые глаза смотрели холодно...

— Ненавижу тебя, — слабым голосом сообщила я.

— За что? Я всего лишь хотел взять свое, — вдруг ответил он. Странно, видения ведь не говорят?

— Это неправда.

— Это правда. Если они ее не признавали — пусть, но ты и я, мы ведь знаем правду, так?

Я хотела протянуть руку и ударить это лицо, в кровь расцарапать гладкие щеки, выдрать волосы, но рук у меня не было, были только смутные полупрозрачные очертания.

— Я не сдамся.

Он рассмеялся хриплым глубоким смехом, от которого меня наполнила дрожь ледяного ужаса: точно так же смеялся отец...

— Конечно, ты не сдашься! Я тоже буду бороться до конца, а мы ведь одной крови.

— Ты вовсе не сдашься, не сдамся и я. Мой враг, мы погибнем... рядом. — Вспомнила я строчки из песни.

— Именно так.

Я отвернулась от него и с удивлением осознала, что смотрю на себя откуда-то сверху. На свое распростертое на окровавленных досках пола тело, нагое и беззащитное.

Что это?

Праотцы...

Да я же... Умерла?

— Еще нет, — сказал весело Эрсирис. — Давай, возвращайся, рано тебе вслед за отцом. Мы еще споем.

Я не стала его слушать. Просто захотела и оказалась рядом с той собой, взяла в руки ее лицо, зажмурилась...

...болело буквально все. Тело билось в агонии, извиваясь и изгибаясь в немыслимых позах, в зубах трещала какая-то палка, ногти напрасно скребли о твердый пол... Кто-то держал меня. И звал.

Кто-то ждал меня.

Значит, я вернусь.

Конвульсии прекратились, я, обливаясь ледяным потом, бессмысленно таращилась в потолок и пыталась понять, что же происходит. На границе зрения мелькали какие-то тени, набатом в ушах гремел невнятный голос. Было больно. И неудобно, во рту что-то мешало...

Я закрыла глаза и некоторое время просто созерцала вспыхивающую разноцветными пятнами темноту под веками, хотя отдаленно понимала что кто-то меня тормошит. Пусть. Нет сил... Ни на что.

Через какие-то время, внезапно, оглушив на миг, вернулись звуки: бормотание Райка, чей-то взволнованный голос, шорохи одежды, стоны за стеной, громкие шаги на лестнице...

Я открыла глаза и огляделась.

— Очухалась птаха, — забухтел тут же Райк, привычно хмурый и недовольный всем миром.

Я блаженно улыбнулась:

— Ага-а...

— Дура.

Согласна, что уж там.

Оклемалась я быстро, если не считать тянущей боли в мышцах. Уже на следующий день вновь сунулась в лазарет, и Райк, поорав для порядка, махнул рукой, мол, делай, как знаешь. Вот я и делала.

И все думала о том, что мне приблазнилось. Правда ли говорила с Эрсирисом или просто выдумала этот разговор? А если и видела, то как, каким образом? Узнал ли он обо мне? Понял ли что осталась жива, что не сгинула вместе с Семьей?

Как бы точно знать, а то одни пустые думы до добра не доводят.

Странно, но дар теперь приходил ко мне намного легче. Больше не нужно было напрягаться, призывая тепло, стоило лишь вспомнить или подумать, и оно само в избытке заливало ладони.

— Все не как у людей, — ворчал на это Райх. — Иной кто надорвался бы, перегорел заживо, а этой дуре хоть бы что, ни страха, ни совести! Ишь себе еще и болтать успевает, словно и нее намедни ломало... Ирис! Умолкни! Работать мешаешь!

Я послушно умолкла, подумав, что и в самом деле что-то трещу без умолку, причем сама с собой.

— Не очень-то ты вежлив, старый ворчун, — веселым голос сказал кто-то стоявший в дверях лазарета.

Я обернулась:

— Тео!

Он шагнул вперед, прижимая к груди недвижимую правую руку, укутанную в темное тряпье, похожее на обрывок плаща, такой высокий и красивый, хотя золотая раньше кожа, теперь от боли и усталости стала пепельной.

— Подлатай меня, Ирис, будь другом.

— Конечно!

Я быстро стянула с него куртку и рубашку, наскоро промыла рану и призвала дар. Многого не понадобилось, уже через полчаса рука была как новая — и во многом этому способствовало не мое умение, а происхождение Тео.

— Кудесница, — похвалил алв, растрепав мне волосы. — Спасибо. Мне идти надо, скоро все решится уже.

— Что решится? — не поняла я.

— Дорий собрал армию, наконец-то. Ждем сражения.

— Сражения? Но ведь...

— Город в осаде? Не беда. Мы предполагаем, что наша армия ударит с запада, "котикам" прямо в левый фланг. Я и Аэон проведем людей по катакомбам и ударим в тыл.

— Сдурели совсем. Что может пара сотен гильдийцев против стотысячной армии?

— Уже не стотысячной. Гектор отвел часть полков на север, а не то б они с голоду передохли. Флот отошел тоже. Да и кроме гильдийцев пойдут еще и горожане из тех, кто вызвался. Все, мне пора, некогда лясы с вами точить. Ирис, не высовывайся, помнишь?

— Что я, враг себе? — не удержалась.

— Вот и ладно. Молитесь за нас!

Я не умею молиться. Я могу обращаться к предкам, отдавать дань уважения, но не молиться. И если в случае крайней нужды праотцы защитят меня, то вряд ли им есть дело до совершенно посторонних людей.

Но я попробую.

Они все ушли. Все гильдийцы, способные держать оружие, к утру исчезли, а я, спокойно спавшая, и не заметила. Отравители во главе с Райком ушли тоже, и осиротевший лазарет казался мне склепом: заброшенный, мрачный, пустой.

Резиденция так же, словно разом вымерла. Я беспокойно бродила из помещения в помещение, чувствуя странное свербящее беспокойство. Потом поднялась в пустующий лазарет, будто осиротевший без постоянного ворчания Райка, без привычного шума, возни, запахов готовящихся микстур и, вздохнув, занялась уборкой и сортировкой подручных инструментов. Хоть какое-то дело.