В каждом из четырех направлений мы сначала смогли выделить всего по три орудия — больше не было подготовленных расчетов. Потом подумали, и вдогонку послали еще по три — пусть учатся на немцах. С этими двадцатью четырьмя гаубицами мы и освобождали деревни и города. При дальности стрельбы в пятнадцать километров, да распределив их по обоим флангам наступающих групп — мы могли прикрыть фронт в двадцать пять километров, с перекрытием по центру. А больше и не надо — нам главное, чтобы нас не застали врасплох, ближней атакой, а остальное сделают тяжелые снаряды и завеса из ДРГ, в которые были включены и арткорректировщики. Собственно, гаубицы постепенно становились средствами усиления ДРГ. Естественно, они использовались и для наступления, и для обороны, но вот как дальнобойное мощное средство диверсантам они также очень нравились — под таким зонтиком они чувствовали себя еще более уверенно и, что самое главное, более нагло — когда тебя могут прикрыть от врага завесой сорокакилограммовых снарядов, можешь меньше заботиться об отходе — возможно, что после падения таких бандур с неба отходить придется уже немцам. А сами ДРГ при этом становились завесой на пути к гаубицам — даже при наступлении с нескольких сторон немцам потребуется не менее часа, чтобы добраться до батарей. Пять-шесть снарядов, выпущенные каждым орудием, поставят точку в любом таком начинании. А это — примерно те самые десять минут, что немецкие колонны будут находиться в пределах видимости наблюдателей. Пристрелочный — три минуты, второй, корректировочный — минута — и можно открывать беглый огонь. Главное, чтобы сами наблюдатели увидели разрыв снаряда, а то окажется где-нибудь за деревьями — и придется шкрябать по лесам и полям траекториями падения, чтобы они наконец увидели точку взрыва. И хорошо если при таком шкрябании никого из своих не заденут. ДРГ и гаубицы постепенно становились слитным организмом, действовавшим на площади радиусом до тридцати километров — ДРГ по-прежнему выходили из-под зонтика, но в случае чего быстро ныряли обратно — "Спасайте, братцы !". И братцы-артиллеристы спасали.
Проблема — если одной батарее надо стрелять по нескольким целям. Приемник-то на батарее один, и работать она может одновременно только с одним корректировщиком. Раций не хватало. Пришлось даже изъять радиостанции у пары десятков ДРГ, а сами группы поставить на второстепенные участки. Но с освобождением тыловых районов вермахта мы набрали аппаратуры чуть ли не на две сотни радиостанций или хотя бы радиоприемников — тут и настоящие радиостанции немцев, и бытовые приемники, радиотехники присматривались даже к Барановичской радиостанции мощностью 50 киловатт, что построили здесь еще при польской власти, и даже надергали уже оттуда каких-то блоков, благо помимо мощной радиопередающей аппаратуры, которую нам пока некуда было присобачить, там были и вполне нормальные радиолампы, хотя и по мощным лампам у меня были мыслишки сделать какой-нибудь радиолокатор — но это так, мечты, навеянные местной технической литературой, особенно журналами, где в тридцатых описывались опыты по радиолокации. А полторы сотни радиотехников днями и ночами паяли лампы и другие радиодетали, перематывали катушки на наши диапазоны — только чтобы увеличить выход радиостанций — к нам прибилось и несколько работников Минского радиозавода, выпускавшего до войны бытовые радиоприемники и другую радиоаппаратуру.
Так что каждую батарею мы смогли обеспечить хотя бы тремя наблюдателями, а в особо напряженных направлениях, с хорошими дорогами, по которым немцы могли быстро до нас добраться, их могло быть и до десятка. Ну, там и работало по две, а то и три батареи — штаб старался смещать их так, чтобы проходимая местность была прикрыта хотя бы тремя стволами. Конечно, было много мороки с распределением аппаратуры и ремонтом — ведь надо было, чтобы радиостанции одной группы работали в одинаковых диапазонах, поэтому немецкие радиостанции шли к немецким, наши — военные и самодельные — к нашим же. Пока справлялись.
Само наличие гаубиц на поле боя становилось фактом "in being". Прежде всего — против националистов, с которыми мы еще как-то собирались разговаривать — все-таки почти свои, не немцы. Когда мы им говорили, что "мы тут подкатили восемь гаубиц в 152 мэмэ и если вы не сдадитесь — мы просто все тут сейчас расехрачим к бебеням и ничего не останется, потому как снарядов у нас море" — националисты резко переставали хотеть воевать с нами, наоборот — вожаки дружно снимались с места и уходили куда-то вдаль, а рядовые и средний комсостав переходили на нашу сторону и вливались в наши ряды — кровь еще не успела встать между людьми, поэтому такие переходы воспринимались в общем скорее позитивно — так, были эксцессы со стороны некоторых наших бойцов, но дело решали небольшим пожурением — многие еще помнили гражданскую, соответственно, разные стороны баррикад воспринимались как временное явление.
С немцами было сложнее, особенно на восточном фасе, где были близко фронтовые, обстрелянные уже на Русском фронте части. Так, пришлось срыть пару ДОТов из укреплений Слуцкого УРа, прежде чем удалось прорвать ту оборону, которые немцы спешно организовали из тыловых частей, подперев их парой пехотных батальонов — последние были особо упорными в обороне, к тому же они привыкли побеждать, и чтобы переломить в них это нехорошее ощущение, нам пришлось выпустить более двухсот снарядов. Как нам рассказывали пленные, сначала среди немецких пехотинцев было больше недоумения — откуда это у русских, да еще в тылу — тяжелые гаубицы ? Некоторые даже полагали, что это резервные дивизии вермахта не разобрались в обстановке и лупят по своим. Только потом, когда гаубичные удары стали перемежаться прорывами штурмовых групп, да при поддержке танков, у немцев начала сквозить некоторая неуверенность — "Почему молчат наши противотанковые пушки ?". Пушки молчали потому, что к моменту начала атаки их позиции были стерты коротким налетом — просочившиеся ДРГ разведали позиции немецкой ПТО и дали по ним отличную наводку. Десять-пятнадцать снарядов — и батарея на время приходила в небоеспособное состояние, а потом на ее позиции врывались танки. Конечно, нам доставалось от огня ПТР, особенно по бортам или ходовой, но давить полностью оборону, смешивать окопы и их содержимое с окружающим грунтом — у нас просто не хватило бы снарядов. К счастью, не так уж много у немцев было ПТРщиков — их огнем было подбито семнадцать танков, ранено семеро и убит один танкист. Танки-то залатаем, а вот за танкиста ПТРщиков просто порвали — вывели перед строем пленных и забили прикладами. По нашим танкам лучше не стрелять.
В общем, Слуцкий УР был прорван, мы влились в город совершенно небольшими силами, оставшиеся части немцев, что засели в УРовских укреплениях, пока просто обложили ДРГ — и все — сил идти дальше просто не было. Командование РККА не поддержало наш прорыв — не хватило то ли сил, то ли доверия. В принципе, оба варианта мы вполне понимали и принимали — по Днепру, под Могилевым, вокруг Мозырского УРа шли ожесточенные бои, так что сил для наступления просто не было. Даже если бы и выкроили, то еще непонятно — что там напели командованию эмиссары, что засылались к нам для наведения контактов и взятия под свою руку. Контакты наводились, а вот со взятием под руку пока были проблемы — мы не давались. Подозрения, которые нам высказывались, я уже озвучивал — возможно, они же сообщались и при возвращении на большую землю. Командование, естественно, поверит своим, проверенным людям — тут даже не обсуждается. Ладно, оттянули на себя часть сил — и то хлеб. А доверие еще надо будет заслужить — это всегда дело не быстрое — когда еще наберется ворох полезных дел ...
Так что, пройдя немного за Слуцк, на востоке мы встали. Иная ситуация была на западном и северо-западном направлениях. Все боеспособные соединения немцев сражались на востоке. Как еще в самом начале войны заметил командующий 4-й армией генерал-фельдмаршал Г. фон Клюге: "Наши боевые порядки не глубоки. Мы не располагаем такими мощными резервами, как во время войны на Западе. Чем дальше мы будем продвигаться на восток, тем шире будет наш фронт и тоньше линия наших наступающих войск.". В первые дни войны это уже привело к тому, что немцам приходилось наступать компактными клиньями, между которыми оставались бреши, но и впоследствии отсутствие резервов привело к тому, что их неоткуда было взять — немцы по мере возможности перебрасывали дивизии, отдельные полки и даже батальоны для пополнения своих войск в районе Днепра — особенно тяжело им приходилось в южной полосе Белоруссии — частям приходилось следовать по северной половине и затем поворачивать на юг — ведь направление Брест-Слуцк мы перекрыли, заняв территорию, а Брест-Пинск — разрушением железной дороги, мостов и активными действиями ДРГ.
Отсутствие крупных боеспособных соединений приводило к тому, что немцам нечем было закрыть от нас западное направление — те роты и батальоны, что они наскребали на западе, обладали гораздо более низкой боеспособностью. Они были просто не обстреляны. Пару-тройку месяцев на фронте, да не на западном, а на нашем, да в победоносном марше — и они бы пришли в норму. Здесь же мы им такой возможности не давали. Так, у Волковыска немцы не успели как следует окопаться, поэтому, когда на поле начали рваться сорокакилограммовые чемоданы, фрицы насторожились. А когда их с третьего выстрела взяли в вилку — дружно сказали "данунахрен" и стали отходить. В общем, на их плечах мы проехались до Белостока, ненадолго заняв даже этот город. Так же дошли и до Гродно. Правда, вскоре нас там отрезали ударами с востока и запада, но мы успели пропихнуть туда более шестидесяти гаубиц, занять УР, а освобожденные военнопленные, снова получив в руки оружие, собирались умереть, но больше не попадать в плен — нескольких недель пребывания там им хватило. Правда, умирать мы им запретили — "А кто Берлин брать будет ?".
В общем, гаубицы оказались отличным подспорьем в освобождении территорий, даже несмотря на то, что мы к середине сентября смогли задействовать не более трети от доставшихся нам орудий. Но и сто пятьдесят стволов такого калибра качнули весы в нашу сторону, пусть и временно — немцы наверняка не оставят потерю таких территорий, тем более что западные области БССР уже были включены в состав Пруссии и генерального округа "Литва". То есть по немецким законам, мы уже вторглись на территорию Рейха. Они даже начали организовывать пограничную службу — то-то мы удивились, когда под Волковыском, включенным уже в Восточную Пруссию, мы обнаружили пограничников и таможенную службу. Вот фрицы ! Совсем обнаглели ! На ходу подметки режут. Наши бойцы такого тоже не ожидали, и когда пошли сообщения о взятых в плен людях в форме с петлицами в белой окантовке, мы поначалу все гадали, что же это за род войск. Немцам даже не поверили, что они пограничники. Потом, когда таких наловили уже прилично, все начали недоумевать — как же так ? нас ведь еще не победили, а уже делят ... ? Закономерным итогом сложившейся ситуации стала здоровая злость и твердое намерение черкануть границу по Ла-Маншу.
Ну, до Ла-Манша нам еще далеко, а здесь мы фрицев отодвинули серьезно — в некоторые дни до Бреста оставалось менее пятидесяти километров. Правда, пришлось откатываться, в том числе и из Белостока, но вот Беловежская пуща в итоге осталась за нами.
В этом нашем дранг-нах-вест были и проколы. Так, в один из дней установилась нелетная погода, поэтому наши колонны медленно чапали на запад без воздушной разведки. А где была наземная — неизвестно — обе ДРГ, которые должны были быть в том районе, потом божились, что они из своих квадратов "ни ногой". Как в таком случае они прошляпили целый пехотный батальон, они объяснить не смогли, но командиры пока отделались записью о проколе в "дело" — других командиров все-равно не было, да и эти зарекомендовали себя с самой лучшей стороны, поэтому кредит доверия, хотя несколько и поуменьшился, помог им остаться на своих местах. Если что-то подобное повторится — вот тогда уже будем принимать меры. По этим же соображениям остался на своем месте и командир дозорного взвода, что шел впереди колонны. По идее, именно он и должен был напороться на немцев. Если бы тупо не заблудился, свернув на какую-то левую дорогу. И комбат тоже остался на своем месте, и точно по тем же причинам — именно он пустил батарею МЛ-20 сразу за разведвзводом — "пока дороги не развезло, надо было пропихнуть как можно дальше". Ну да — звучало разумно, тем более что все уже как-то привыкли к нашим всевидящим ДРГ, к авиаразведке, да и подстраховался комбат — почти следом за батареей, метрах в трехста, шел бронепехотный взвод. И если бы одна из его машин не сломалась — все было бы хорошо. Но взводный принял неверное решение — стопарнул взвод и стал ремонтировать поломку. Вот за это он и слетел обратно в комоды — именно ему было приказано не спускать глаз с артиллерии, соответственно, пусть у него оставалась бы даже одна машина — он должен был следовать за гаубицами, оставляя технику на дороге — нашлось бы кому помочь, мы все-таки не отступали, а шли вперед. А так, оставшись на дороге одни, артиллеристы и напоролись на немцев. Точнее — это немецкий дозор вылетел из леса и с улюлюканьем накинулся на пушкарей — шесть мотоциклов, да с пулеметами — тем ничего не осталось, как, побросав свои пушки, залечь в поле и открыть огонь — больше для вида, так как ничего другого из винтарей с ручным перезаряжанием они сделать не могли. Да и те были лишь у половины — ну не хватало нам стрелковки. В итоге после двухчасового боя наши подошедшие танки орудия-то отбили, точнее — металлолом, в которых их превратили сначала наши артиллеристы, чтобы они не достались врагу, а потом еще и немцы добавили. Потом подтащили новые орудия, но время было потеряно.
Так что наступления с открытыми флангами, при отсутствии сплошного фронта приводило и к таким неприятностям. Правда, иногда их удавалось обратить во благо. Так, в одном из эпизодов немецкий батальон продавливал цепочку наших ДРГ на северо-восток, оттесняя их от Кобрина. Наши, огрызаясь, откатывались назад. Немцы, судя по последующим рассказам их пленных, уже возомнили, что вернулись "славные" дни начала войны, когда почти на всем Русском фронте они шли чуть ли не победным маршем. Ну, как им рассказывала их пропаганда. Марш продолжался недолго. Как только наши ДРГ наконец вошли в зону действия двух гаубичных батарей, немцам стало не до наступления — мощные взрывы расшвыривали марширующие колонны, вздымали тонны грунта вперемешку с элементами немецких тел — на три минуты полевая дорога, на которую обрушился огневой налет, превратилась в ад. И выйти из-под обстрела вбок немцы не смогли — их плотно обложили ДРГ, которых фрицы на свою голову отдавливали с основного направления. За полчаса батальон частично полег, частично сдался в плен, и лишь немногие выбрались из капкана. Сам капкан сложился случайно, но командование Кобринского направления учло этот опыт, и еще один немецкий батальон был похожим образом затащен уже под четыре батареи. Правда, батальон шел более растянутыми колоннами, поэтому огненным тазом накрылись только две первые роты, но немецкое наступление с юго-запада тут же прекратилось. Правда, и мы до Кобрина не дошли. А вскоре немцы выдавили нас и из Пружан — история повторялась — снова наши войска стояли на Ясельде, снова немцы пытались прорвать нашу оборону. Правда, сейчас и наши войска были другими, и немцы уже не те.
