До и после Победы. Книга 1. Начало. Часть 2

С.В.Суханов

До и после Победы. Книга 1. Начало. Часть 2.

ГЛАВА 1.

... А куда применить эти моторчики, я уже знал.

Тракторы. По моим предварительным подсчетам, один трактор мощностью пятьдесят лошадиных сил заменил бы семьдесят лошадей — не только своей тягой, но и меньшими затратами на заготовку сена. Да еще учитывая, что трактор может пахать круглые сутки ... ну, если не будет ломаться, а лошадям требуется отдых — так и все сто. Хотя, для каких-то работ и не требуется такой мощности, соответственно, на лошадях они смогут выполняться параллельно, тогда как трактор — один. Ну, пусть заменит тридцать лошадей — все-равно выгодно. С соответствующей экономией трудозатрат — они переместятся из деревни на заводы, да и то — не в полном объеме, и чем дальше — тем выше будет экономия. И такое улучшение условий труда крестьяне наверняка воспримут более чем положительно. Ведь с крестьянством Западной Белоруссии все было непросто.

Тут сплелись несколько видов национализма, религий, последствия аграрных реформ, проводившихся чуть ли не с шестнадцатого века — так, еще в ходе реформ Сигизмунда II Августа здесь была ликвидирована община и установилось подворное землепользование. Все больше хозяйств работало не на свой прокорм, а производило товарные количества продуктов для продажи на рынке. Затем, при отмене крепостного права, местные крестьяне получили наделы большего размера и по меньшей цене, чем в центральных областях Российской Империи, а через несколько лет наделы еще увеличили, а выкупные платежи — наоборот — снизили, что тоже положительно сказалось как на относительном благосостоянии, так и на индивидуализме крестьян. В общем, все как обычно — бунт и сопротивление влекут за собой риск гибели, но могут дать и конкретные материальные выгоды — если не самим зачинщикам, которые, как правило, гибнут, то тем, кто их поддержал. Ну и рядом стоящим также перепадает — чтобы не поддерживали бунтовщиков и сидели спокойно. И это справедливо что для равнин, что для гор. Естественно, если не бунтуешь против совсем уж отмороженных лиц — те сотрут в порошок несмотря ни на что.

Но реформы продолжались и дальше. В двадцатом веке их было две — сначала столыпинская подвигала крестьян переселяться на хутора, затем, при польском правительстве, с двадцать третьего года хуторизация деревень снова возобновилась, а с двадцать седьмого выселявшимся на хутора давались кредиты сроком на пятнадцать лет на перенос усадьбы и мелиорацию земли. В целом по региону к тридцать девятому году было расселено около семидесяти процентов крестьянских хозяйств.

Но земли не хватало. При прожиточном минимуме более семи гектаров на душу, почти восемьдесят процентов дворов имело до десяти гектаров на всех домочадцев — деревня страдала от малоземелья, нарастало раскрестьянивание, переход в батраки. При этом слаборазвитая промышленность не могла предоставить работу всем, кто решил перебраться в город. При всем при этом на крупные латифундии приходилось более семидесяти процентов земли. А еще польское правительство проводило политику ополячивания — не только переводом белорусских школ в польские, но и прямой колонизацией — переселявшимся в восточные области полякам, прежде всего отставным или демобилизованным военным, предоставлялись наделы и ссуды, и всего за годы польской власти в Западную Белоруссию переселилось около трехсот тысяч человек — почти шестьдесят тысяч хозяйств, каждому из которых выделяли до сорока пяти гектаров земли, при том что десять процентов крестьянских хозяйств имело не более двух гектаров земли. Причем эти осадники составляли уже семь процентов населения — польское правительство пыталось прочно привязать "Кресы Всходни".

Естественно, большинство крестьянства с радостью встретило Советскую Власть, которая сразу же передала крестьянам один миллион — миллион! — гектаров пашни, ранее принадлежавшей помещикам, церкви и осадникам. А также десятки тысяч коров, свиней, лошадей, семенные ссуды общим объемом в восемь тысяч тонн зерна и ссуду и на покупку скота в сумме восемь с половиной миллионов рублей. При стоимости коровы 300-500 рублей. Про организацию ветеринарной сети, учебных заведений — тут можно бы и не упоминать — 5 областных лабораторий, 101 райветлечебница и 192 ветпункта были организованы только в сороковом, а также было открыто шесть школ механизации сельского хозяйства, пять двухгодичных школ среднего сельхозобразования, что уже в сороковом дало полтысячи агрономов, зоотехников, ветеринаров, да еще Наркомат земледелия БССР направил из восточных районов республики почти четыреста специалистов. Ну и еще тысяча тракторов в организованных МТС, с планами увеличения количества МТС до сотни. Деревню собирались поднимать. Всерьез и надолго.

Настолько надолго, что 6 марта 1941 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление "Об осушении болот в Белорусской ССР и использовании осушенных земель колхозами для расширения посевных площадей и сенокосов". Планировалось за пятнадцать лет освоить 4 миллиона гектаров земли в бассейнах Западной Двины, Днепра, Сожа, Немана, Припяти. При общей посевной площади в сороковом году чуть более пяти миллионов гектаров и общей площади республики в 227,5 тысяч квадратных километров. Правда, это планировалось сделать в том числе и за счет принудительного привлечения самих крестьян. Согласно закону от 3 марта 1936 года сельское население весной и осенью было обязано шесть дней в году предоставлять живую силу и гужевой транспорт, и государство активно привлекало крестьян к дорожно-мостовому строительству. И не только. На строительстве Днепро-Бугского канала работало около трех тысяч человек. Канал протяженностью в 196 км практически был построен заново за семь месяцев и начал функционировать с 4 августа 1940 года. А был еще оргнабор для торфяной, лесной промышленности, строительства, в те же ФЗО, ремесленные училища. И, хотя все эти работы оплачивались, далеко не все крестьяне были рады этой принудиловке. Но и отказываться было опасно — это было уголовное преступление.

Так, методом кнута и пряника, Советская власть и действовала. Причем кнутом пока старались особо не размахивать. Выслали несколько десятков тысяч осадников, работников лесной охраны, чиновников, ксендзов и зажиточных крестьян — и все. Даже создание колхозов не форсировали — к началу войны тут было чуть больше тысячи сельхозартелей, в которых состояло сорок девять тысяч крестьянских дворов, то есть менее семи процентов от их общего количества, и эти артели владели 467 тысячами гектаров пашни, что менее восьми процентов от общей площади. То есть средний размер колхозов составил сорок шесть дворов и двадцать шесть гектаров. Вообще мизер. Собственно, большинство колхозов было организовано батраками и малоземельными крестьянами — как раз доля хозяйств с землей менее двух гектаров составляло десять процентов от всех дворов в Западной Белоруссии. Казалось бы — таким людям прямая дорога в колхозы. Но и с ними отдельные "ответственные товарищи" умудрялись портачить, лишь бы заработать себе плюсиков за счет быстрой коллективизации. Портачили так, что КП(б)Б приходилось рассматривать эти вопросы на своих заседаниях — "О допущенных искривлениях при организации колхозов в Коссовском районе", "Об ошибках Пинского и других райкомов КП(б)Б и райисполкомов при организации колхозов", "О руководстве Давид-Городокского райкома КП(б)Б политической и хозяйственной жизнью района", "Об антипартийной практике в руководстве колхозным строительством секретаря Коссовского РК КП(б)Б Дворецкого". И так далее. Сначала накрутят организаторов коллективизации, а потом приходится их же осаживать.

Но — постановления-постановлениями, а крестьяне реагировали на перегибы, что называется, "не отходя от кассы" — резали скот, выходили из колхозов, да и кулаки прикладывали свою руку — были случаи, когда они входили в колхоз и потом агитацией разваливали его изнутри. И Советская власть вынужденно относилась к таким случаям пока в общем спокойно — камней преткновения хватало и без этого. Разве что убийства колхозных активистов, явная порча имущества и поджоги наказывались самым строгим образом, и высылка с Сибирь была наилучшим для кулаков выходом — ведь за слова "Как течет вода в речке, будет кровь течь с колхозников" — надо отвечать. Они и отвечали. Да и основной массе кулаков было просто западло идти в колхозы — как они порой говорили — "Лучше все побить, поломать, чем идти с бедняками в колхоз". Но против таких высказываний мер пока не принималось — середняки с землей от двух до десяти гектаров составляли шестьдесят процентов крестьянства, и они не спешили ни вступать в колхозы, ни выступать против них — "крепкие хозяйственники" выжидали. Еще бы — веками тут насаждалась и культивировалась единоличная обработка земли, хутор был мерилом достатка и успешности, и люди не хотели просто так отказываться от своих, пусть порой и скромных, достижений — общинный коллективизм, свойственный населению центральных районов России, здесь не играл значительной роли в деле коллективизации. А Советская власть не хотела настроить против себя эту массу, особенно в преддверии войны — она старалась действовать все-таки пряником — помимо передачи земли и скота прежде всего колхозам, организации МТС, на это была настроена и налоговая система.

В это время преобладали налоги в виде натурального продукта, то есть они большей частью взимались зерном, молоком, мясом, а не деньгами. Уже в тридцать пятом году средняя урожайность ржи и ячменя достигла здесь семи-девяти, в некоторые годы — и десяти центнеров с гектара, причем она поднималась до таких величин прежде всего за счет крупных латифундий, где понемногу внедрялась передовая агротехника. А в малоземельных хозяйствах урожайность могла быть и шесть центнеров. Правда, с учетом переходных процессов последних двух лет и особенностей их климата, урожайность тут просела, составив шесть-семь центнеров. Вот с этой величины колхозники и выплачивали налоги, причем система была довольно замысловатой, подталкивающей крестьян к коллективизации и механизации.

Так, для продвижения услуг МТС нормы для артелей, обслуживаемых МТС, были снижены на пятнадцать процентов. Но за вспашку колхозы тоже платили, только МТСам — 50-70 килограммов зерном или 500-700 килограммов картофеля за вспаханный гектар — в зависимости от типа почвы. За другие работы брали поменьше. При этом для единоличников стоимость была выше на тридцать процентов — еще один стимул вступать в колхозы.

Обязательные поставки по мясу для единоличников зависели от земельного надела и были от двадцати килограммов мяса для хозяйств с пашней до двух гектаров и до трехсот килограммов при пашне более двадцати пяти гектаров. Для дворов, вступивших в колхоз, устанавливалась единая норма в пятнадцать килограммов. То же и по молоку — единоличники сдавали по сто литров молока в год с одной коровы, колхозники — по пятьдесят пять.

Обязательные поставки государству по зерну для колхозов, обслуживающихся в МТС, составляли сто килограммов с гектара пашни, не обслуживающихся — сто пятнадцать, а для единоличников — все сто семьдесят пять килограммов с гектара. После выполнения обязательных поставок надо было еще расплатиться за услуги МТС, засыпать семенной фонд, фуражный, раздать зерно на заработанные колхозниками трудодни — ну а оставшееся можно продать на рынке, выручив живые деньги. Хотя порой даже на трудодень выходило менее килограмма, так что до продажи на рынке дело и вовсе не доходило.

Но это по колхозам. С кулаками же продолжали "воевать". Так, на начало сорок первого года в Западной Белоруссии было тридцать семь тысяч кулацких хозяйств, которые владели почти двадцатью процентами пашни. С сорок первого их начали прижимать уже усиленно. Во-первых, предполагалось резко увеличить нормы поставок зерна — до 240 килограммов, картофеля — 200 килограммов с гектара, мяса — 200 килограммов, тоже с гектара (а это вилы). Во-вторых, были введены предельные нормы землепользования в 10, 12 или 15 гектаров, в зависимости от местных условий. В итоге у 28 тысяч дворов обрезали 240 тысяч гектаров, которые переходили в государственный земельный фонд, а уже из него — малоземельным крестьянам или колхозам. В общем, тут нам подложили хорошую такую свинью — недовольных хватало.

Но по сравнению с немцами даже советские налоги на кулаков и перераспределения земель выглядели привлекательно. Уж про расстрелы активистов и евреев я молчу. Немцы стали восстанавливать поместья, возвращая туда в том числе польских помещиков, сбежавших или выехавших в тридцать девятом на запад. Более того — они начали завозить туда и немецких, и даже голландских колонистов. Когда мы сделали бросок на запад и затем на север, нам попалось несколько десятков таких, и когда я узнал про голландцев, я даже не сразу понял:

— Голландцы ... ?

— Голландцы.

— WTF ? То есть — ЧЗХ ?

— Что ?

— Что за хрень ? какие нафиг голландцы ?

— Из Голландии ...

— лядь ... они-то тут откуда ?

— Ну, тоже арийцы, да эти еще из голландских фашистов.

— Все ?

— Не все, но есть, как Вы говорите, и отмороженные, с десяток.

— А всего сколько ?

— Да с полсотни семей будет ... Что с ними делать ?

— Ну, отморозков — на карьеры, остальных ... да пусть хоть голландскому наших обучают ... О! Направим их в совхозы ! Поднимать наше сельское хозяйство. Точно ! Обмен передовым опытом ! Только обставьте это как обмен между трудовым крестьянством ... и этим настрого скажите, чтобы выдавали себя за насильно перемещенных лиц ... а то еще наши порвут. А разговаривать-то с ними как ?

— Почти все знают немецкий.

— А ну вот. Тогда — для обмена опытом, обучения наших немецкому и изучению русского языка. Приставьте к ним владеющих языком, хотя бы на бытовом уровне, ну и словари подыщите — хотя бы по сельскохозяйственной тематике ... а то как они будут опыт-то передавать ?

— Сделаем.

— Да, и в комсомол кого-нибудь потолковее примите — человек десять. Ну и в партию — если кто-то себя зарекомендует.

— Сделаем.

В общем, немцы собирались обживаться на нашей земле всерьез и надолго, для чего начали организовывать крупноземельные хозяйства, естественно, отрезая землю у наших крестьян. Нашим крестьянам такое, конечно же, не нравилось. Не нравились им и немецкие налоги. Так, немцы установили натуральный налог в 3 — 4 центнера зерна с гектара, 350 литров молока с каждой коровы, 100 килограммов свинины с одного двора, 35 яиц от каждой курицы, 6 килограммов птицы со двора, 1,5 килограмма шерсти с каждой овцы. Кроме основных взимался подушный налог — в среднем 100 рублей на человека. И это помимо реквизиций. Например, к началу сентября 1941 года оккупанты забрали у крестьян Брестского гебита около 4,5 тысяч тонн зерна, 3 тысячи голов крупного рогатого скота, 4,6 тысяч голов свиней и овец.

На этом фоне налоги, установленные советской властью, выглядели уже не такими уж и большими, тем более что немецкие фактически обрекали на голод малоземельных крестьян, которых будет становиться все больше — рабочий скот ведь тоже конфисковывали со свистом, соответственно, землю обрабатывать будет нечем, и крестьянам будет оставаться еще меньше продуктов. Но это прочувствуется только со временем — сейчас все еще только пытались свыкнуться с новой властью. Ну, из тех, кто сразу же не ушел в партизаны.

Так что нам надо было попытаться в своей налоговой политике выглядеть получше хотя бы немцев — выглядеть лучше советской власти, с учетом военного времени, мы даже не надеялись.

ГЛАВА 2.

Хотя все-таки получилось. Просто я вовремя вспомнил, как на чеках в моем времени порой печатали не общую стоимость, а отдельно стоимость и отдельно — налоги или акцизы. Получалось, что государство забирало чуть ли не половину того, что я платил. Уж не помню, за что именно это было, но тут очень пригодилось. Мы поступили так же — в дополнение к обычному налогу ввели еще и военный и указали их ставки раздельно. В сумме получалось чуть поменьше, чем у немцев, и значительно больше советских налогов, но никто не был в обиде — всем было понятно, отчего берут так много. Война. Тем более что мы внесли несколько пряников в нашу налоговую систему. Во-первых, слегка уменьшили налог мирного времени по сравнению с советским — как бы говоря, что вот победим фашистов — и налоги резко уменьшатся. Конечно, мы раздавали обещания, которые вряд ли сможем выполнить, но это хоть как-то согревало крестьянам душу. Гораздо больше душу им согревали изменения в подсобных хозяйствах. Мы разрешили их увеличить, причем существенно, что не только повысило приток продовольствия, но и резко увеличило поддержку среди самых широких слоев крестьянства.

Хотя с личными подсобными хозяйствами тут было все непросто — их и ограничивали в размерах, и с них брали, а порой и драли налоги. Согласно закону о сельскохозяйственном налоге от 01.09.1939 налоги с личных хозяйств уплачивались на основании средних норм доходности по отдельным видам посадок и скота. Так, для БССР доходность с гектара картофеля была установлена в 1300 рублей. Соответственно, если в семье было посажено пятьдесят соток картофеля, налогоблагаемая база получится 650 рублей — с нее и брали налоги. Независимо от выращенного урожая. Ну и так далее — корова — 600 рублей, коза — 40, свинья — 300, сад — 3000 за гектар — было определено около двадцати показателей для налогооблагаемой базы. Все эти базы складывались и по общей сумме высчитывался налог. Так, при общем рассчитанном доходе до 700 рублей колхозник платил 50 рублей, от 700 до 1000 — 50 рублей плюс по 8 копеек с каждого рубля сверх 700, от 1000 до 2000 — 74 рубля плюс 9 копеек сверх тысячи и так далее.

Но это было в первоначальном законе. Первого марта сорок первого вышли изменения. Так, гектар картофеля "подорожал" более чем в два раза — до 2800, и теперь те же пятьдесят соток давали налогооблагаемую базу уже 1400 рублей. Корова "подорожала" до девятисот, козы и овцы — до восьмидесяти за голову. Правда, изменилось и начисление налога. Так, теперь до сумм 700 рублей платили плоский налог — 8 копеек с каждого рубля, ну и вообще — налоговая нагрузка несколько сдвинулись с малодоходных к высокодоходным хозяйствам — хозяйства с вмененным доходом до тысячи рублей стали платить меньше, а более тысячи — больше. Причем стоимость на колхозных рынках, например, килограмма свинины или говядины была 20 рублей, картошка стоила полтора рубля за килограмм, молоко — два рубля за литр, десяток яиц — семь рублей. То есть, получалось вроде как и выгодно, потенциальная доходность была занижена — скажем, при надое в тысяча двести литров в год и при продаже молока на рынке колхозник мог получить доход с коровы в две четыреста, а не девятьсот рублей, как она облагалась. При урожайности картофеля в 70 центнеров с гектара и при продаже всего урожая на рынке колхозник получил бы десять тысяч рублей. Если бы, конечно, колхозник все продал бы на рынке. Только не получится — у покупателей просто не хватит денег, чтобы выкупить все объемы молока и других продуктов по сложившимся ценам.

Имелись и льготы. Наличие инвалидов в семье снижало налог наполовину. Отсутствие трудоспособных — вообще освобождало от налога. Также было освобождение от налогов, если трудоспособные уходили в армию, и в семье оставались только женщины и дети в возрасте до восьми лет. Хозяйствам с двумя и более детьми в возрасте до 12 лет — скидка в 15 процентов.

Вот если в колхозном дворе проживали трудоспособные, не являвшиеся членами колхоза, налоги наоборот повышались на 20 процентов. С единоличных же хозяйств налоги были выше в два раза, хотя налогооблагаемая база рассчитывалась так же.

Это так ... навскидку ... были и еще налоги, и окончательно с этим вопросом я еще не разобрался, поэтому в самом размере налогов с личных хозяйств мы пока ничего не меняли — надо было хотя бы обозреть объемы, на которые можем рассчитывать — важны были именно натуральные объемы поставок, а не рубли-копейки.

Например, получалось, что хозяйство надо переориентировать на картофель. Мне сообщили, что количество калорий с гектара картофеля в три раза больше, чем с гектара зерна. Правда, картофель сложнее выращивать и хранить — сложнее и посадить-выкопать, и потом все эти овощебазы — я помнил с советских времен про постоянные проблемы с хранением урожая, с гнилой картошкой в магазинах. И, хотя покупать ее приходилось редко, так как у родителей был огород, но иногда все-таки приходилось, да и в столовых картошка отличалась от своей в худшую сторону. И что с этим делать ? привязать отпускную цену к качеству картофеля ? скажем, магазины и столовые просто не будут принимать некондиционный картофель ... и весь убыток — относить на работников овощебазы. Ввести категории картофеля ? чтобы на плохой можно было снижать цену и он хотя бы уходил на корм свиньям. Или продавался населению, но по низкой цене ... как тогда быть с возможным мошенничеством, когда директор переведет нормальный картофель во вторую категорию, продаст его по нормальной цене первой категории, ну или чуть ниже, а разницу — в карман ? нужен, конечно, сговор с покупателем, чтобы тот расписывался в чеках за картофель второй категории ... так ведь сговорятся — как бабке не ходи ! Обоим ведь выгодно, хотя есть риск попасться на мошенничестве. Но — рисковали, рискуют и будут рисковать — даже в Китае моего времени расстрелы чиновников за взяточничество происходят постоянно — и несмотря на это — находятся все новые и новые чиновники, готовые рискнуть жизнью. Хранить продукты в самих хозяйствах ? В принципе, там зимой будет избыток рабочей силы — как раз смогут лучше ухаживать за хранилищами — перебирать, например, чтобы отделить начавшие гнить от еще нормальных, чтобы и те не загнили. Да и с испорченными продуктами будет проще — в деревне-то всегда найдется куда их деть — на корм скоту, например, или в компостные кучи — тогда не потребуется и возить это добро туда-сюда — больше-то подгнившие овощи никому не нужны ... В общем, от вопросов голова буквально пухла, так что многие моменты я откладывал на потом. Сейчас нужно вырастить картофель и куда-то его складировать — этим мы пока и занимались.

С колхозными рынкам тоже надо было что-то делать. С одной стороны, без них пока никак — количество товаров, отпускаемых у нас по карточкам, лимитировано, и вместе с тем рабочие могут получать и гораздо больше денег, чем они смогут потратить по карточкам. То есть нужен механизм удовлетворения этого спроса, иначе у некоторых людей может пропасть стимул к ударному труду. Да и более сознательных надо как-то поддержать. Так что пока рынки не трогаем. С другой стороны, самим крестьянам стоять на рынке и продавать свой товар не всегда есть время или возможность. Если только зимой, да и то — ехать из-за пары мешков картошки на весь день — если только с оказией. Вот и разводились спекулянты, которые выкупали у крестьян продукцию и потом перепродавали на рынке. С одной стороны — дело полезное, с другой — это не по социалистически, плюс происходит накрутка цен из-за дополнительного звена в цепочке продаж. Видимо, надо будет организовывать заготкооперативы, чтобы они выкупали продукты у крестьян по повышенным относительно государственных ценам и потом продавали на рынках. Может — сами рынки их и будут организовывать ? Тоже надо подумать.

Как и над механизмами регулирования цен, которых тут было не одна и не две, а целых шесть — государственные, коммерческие, среднеповышенные (sic!), образцовые, торгсиновские и рыночные. С этой мешаниной я пока не разбирался — ввели карточки — и на этом остановились, тем более что карточки были населению привычны — их и отменили-то недавно, да и потом то здесь то там периодически вводили. В общем — с ценами еще будем разбираться, пока надо было разобраться с их наполнением. И в текущих условиях только сельское хозяйство своей продукцией могло поглотить львиную долю спроса, поэтому крестьян — что единоличников, что колхозников — требовалось стимулировать. И я рассчитывал, что размер приусадебных участков будет таким стимулом, особенно если удастся его увязать с общей продуктивностью тех же колхозов.

Так, порядок жизни колхоза определялся его уставом, который как правило принимался на основе примерного устава сельхозартели, принятого в тридцать пятом на втором съезде колхозников-ударников — это был уже второй устав, принятый взамен первого, от тридцатого года. В уставе определялись и размеры приусадебных участков — от четверти до половины, а в отдельных районах — до одного гектара.

Согласно этому уставу, каждый колхозный двор в земледельческих районах с развитым животноводством может иметь в личном пользовании 2 — 3 коровы и, кроме того, молодняк, от 2 до 3 свиноматок с приплодом, от 20 до 25 овец и коз вместе, неограниченное количество птицы и кроликов и до 20 ульев. А республиканские власти могли принять другие нормы исходя из местных условий. Так, СНК БССР еще в марте тридцать третьего, то есть до принятия второго устава, принял постановление, что участок не должен превышать 0,5 га и мог засеваться только огородными культурами или ранним картофелем. Это было сделано из-за того, что все больше колхозной земли передавалось крестьянам в личные участки — то есть власти опасались, что в пределе колхозы снова могут выродиться в единоличные хозяйства.

Но процессы разрастания личных хозяйств в колхозах не останавливались, поэтому в тридцать девятом это снова повторилось. Причем во многом из-за того, что в ряде республик, особенно в Закавказье, люди лишь состояли в колхозах, получая налоговые преимущества колхозников, но не вырабатывали трудодней, зато получали основной доход от своих приусадебных участков. Я читал "Справку Наркомзема СССР о размерах приусадебных участков колхозников." от 15 мая 1939 года, где говорилось:

"Число колхозников, не выработавших ни одного трудодня в 1936 г., по СССР составляло 12,8%, в 1937 г. — 10,4%, число колхозников, выработавших до 50 трудодней, — 22,3% в 1936 г. и 21,2% в 1937 г"

"При наличии большого процента колхозников, не участвующих в работах колхозов, 90 тыс. колхозов пользовалось наемной рабочей силой. Привлеченная рабочая сила колхозов составляет 86 млн человекодней или по 1 тыс. дней на колхоз."

Правда, было непонятно — это одни и те же колхозы и привлекали, и имели колхозников с малой выработкой трудодней, или же это все-таки были разные колхозы ... так как там же говорилось, например, следующее:

"Незначительное участие отдельных групп колхозников в колхозном производстве объясняется значительными доходами, получаемыми от личного хозяйства. Так, в Грузинской ССР, в Кобулетском районе, в колхозе им. Молотова колхозник Василадзе, имея приусадебный участок 0,75 га (в том числе цитрусовые насаждения 0,45), в неблагоприятных условиях Западной Грузии в 1938 г. получил доход с приусадебного участка в сумме 18 тыс. руб., а от колхоза (при двух трудоспособных и выработанных 179 трудоднях) — 2 тыс. руб. Колхозник Курчагос Оглы, имея приусадебный участок 0,75, в том числе цитрусовых 0,4, получил доход от приусадебного участка 9 тыс. руб., а от колхозного хозяйства (при двух трудоспособных и 277 выработанных трудодней) — 3324 руб., колхозник Маниашвили Мурат, имея приусадебный участок 0,65, в том числе цитрусовых 0,33, получил с приусадебного участка 12 500 руб., а от колхозного хозяйства за 238 трудодней (при 2 трудоспособных) — 2556 руб. В колхозе им. Берия Махарадзевского района колхозник Пургеладзе Георгий только за цитрусовые (не считая прочего) получил доход с приусадебного участка 22 500 руб., а в колхозе с семьей — на 206 трудодней — 1794 руб."

Ну то есть если первый пример еще как-то можно было подвести под "выработавших до 50 трудодней" (179 делить на два — да и то с большой натяжкой), то чем второй и третий-то помешали ? Там ведь всяко больше ста трудодней на человека. Непонятно ... как непонятно — с какого фига там такие большие личные участки. А потом шли вообще "вопиющие" цифры:

"По данным Ленинградской обл., доходы в некоторых колхозах от побочных заработков и приусадебных участков составляют: Котов Петр получил от яблок из своего участка 1 тыс. руб., Федоров Иван — 2 тыс. руб., Петров Ефим — 2 тыс. руб."

Прямо "ужас-ужас !!!". Аж целых две тысячи рублей, ага. Нашли "сопоставимые" цифры, нечего сказать — двадцать тысяч и две. Про выработку трудодней и сколько получено от колхоза авторы записки вообще ничего не сказали. Причем это был уже не первый такой документ, где данные передергивались и подгонялись под нужные авторам или заказчикам документа выводы.

Ну а дальше — вообще песня:

"Вопрос: о минимуме трудодней в году. Целесообразно дифференцировать по зонам, меньше минимум следует установить в Северо-Осетинской, Чечено-Ингушской, Грузинской, Армянской, Таджикской, Казахской республиках."

А какого, спрашивается, фига, "целесообразно" ?!? С чего вдруг ? У них ведь там, судя по приведенным цифрам в доходах — и так все в шоколаде, так еще и минимум трудодней им скостить. Ну нормально ... В более северных районах СССР мало того что доходы со своих участков меньше — если сравнить те же приведенные 22 тысячи и 2 тысячи — так их колхозников еще дополнительно нагрузить колхозными работами. Не — нормальная такая "справедливость". Да их наоборот надо нагружать посильнее, чтобы выращивали больше витаминов по госценам. Скажем, если тому же Пургеладзе скостить участок в десять раз — он как раз будет получать с него те же две тысячи, что и Федоров, зато сможет больше времени работать в колхозе, чтобы, например, Иванов получил к чаю два дополнительных лимона по госцене. Так нет — "целесообразно", чтобы Пургеладзе работал на своем участке еще больше времени. Не, я понимаю, что у руководства СССР там полно родственничков, но только пусть потом не втирают про равноправие и справедливость.

В общем, может, я что-то и не понимаю, может, в южных регионах один рабочий день оценивается в половину трудодня из-за малоквалифицированной работы, но все это меня как-то возмутило. Еще больше возмутило принятое по следам этой справки постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР "О мерах охраны общественных земель колхозов от расхищения" от 27 мая 1939 года. Начиналось оно словами "ЦК ВКП(б) и СНК СССР устанавливают наличие серьезных извращений политики партии в области колхозного землепользования. Эти извращения выражаются в нарушениях пункта второго Устава сельскохозяйственной артели о нормах приусадебной земли, находящейся в личном пользовании колхозного двора, в сторону их незаконного расширения путем разбазаривания и расхищения общественных земель в пользу личного хозяйства колхозника."

И вот тут я не понял. Устав же был лишь в качестве примера, он так и был назван — "Примерный устав сельскохозяйственной артели" (утв. СНК СССР, ЦК ВКП(б) 17.02.1935)". Как можно нарушить то, что дано лишь примерно, в качестве ориентира — лично мне было непонятно.

Ну и, основываясь на этом постулате сомнительной законности, далее шло

"ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановляют:

3. Всякая попытка урезать общественные земли колхоза в пользу личного хозяйства колхозников, а равно всякое увеличение приусадебных участков сверх размеров, предусмотренных Уставом сельхозартели, будут рассматриваться как уголовное преступление, а виновные будут подлежать привлечению к суду.

4. Установить, что секретари райкомов партии и председатели райисполкомов, а также другие партийные и советские работники, допускающие разбазаривание общественных колхозных земель и увеличение размеров приусадебных участков колхозников сверх предусмотренных Уставом норм, будут подлежать снятию с постов, исключению из партии и отдаче под суд как нарушители закона."

Вот так вот. То есть не привязывают количество личной земли к результатам работы в колхозе, а тупо режут всем одинаково — и тем, кто действительно забил на общественные работы и занимался только своим участком, и тем, кто впахивал и в колхозе, и еще у себя на участке. Как и тем, у кого было много иждивенцев — тем работать в колхозе было невозможно, а вот на своем участке — очень даже нормально — дети, подростки, старики — они ведь вполне могли обработать и больший участок, чем говорилось в Уставе.

Ну что ж — вы хотите все "по уставу" ? Сделаем вам "по уставу", только потом не пеняйте. Раз говорится в уставе "в отдельных районах — до одного гектара" — вот и начинаем считать нашу территорию таким отдельным районом, соответственно, забиваем на постановления БССР о максимуме в полгектара — "в связи с военным положением" и все такое. Да и по остальным пунктам устава — количеству коров, коз, свиней — ничего не говорилось, значит, их уж точно можно "нарушать" — "что не запрещено, то разрешено". Ну, естественно, если за тобой стоит сила. Ее я и пытался увеличить за счет крестьянства. Оставалось "только" рассчитать нормативы, увязать их с общими нормативами, а, главное — убедить моих соратников принять эти изменения. Причем сам я рассчитать нормативы не мог — просто не знал достаточно сельскую жизнь этих лет. Как, впрочем, и других. Поэтому мог накосорезить. Так, были какие-то прикидки типа "на одного едока — по десять соток, одной корове, трем свиньям, десяти козам, десяти овцам, тридцать кур" — но все это надо считать с плановиками, финансистами и самими колхозниками, так что я сосредоточился именно на аргументации — сначала надо протолкнуть саму идею, а уж потом считать конкретику. И, как это не раз уже бывало, в качестве обоснования изменений я привел аргументы из существующих документов, в которых, наоборот, обосновывалась необходимость уменьшения личных подворий. Особый цинизм заключался в том, что почти все цитаты я приводил из речи Сталина.

ГЛАВА 3.

Сталин произнес свою речь 22 мая 1939 года на Пленуме ЦК ВКП(б), как раз посвященном вопросам охраны общественных земель колхозов от разбазаривания. Причем речь изъяли из машинописной стенограммы пленума, но, видимо, разослали как минимум секретарям обкомов — именно там ее нашли мои архивариусы, как я называл группу людей, которые впоследствии, как я надеялся, станут аналитической группой. Пока же они готовили справки, искали материалы, в том числе и программные речи деятелей государства и классиков марксизма-ленинизма — в это время опереться на них никогда было не лишним. А то, что эту речь не опубликовали широко, было понятно из самой речи.

Так, Сталин говорил следующее — "О трудоднях говорят. Некоторые нарисовали тут мрачную картину, что, дескать, колхозник прямо плавает в богатстве, а колхоз пропадает, так можно было понять из некоторых выступлений. Как это любят люди себя бичевать! Вчера еще писали рапорта о колхозах, газеты наши до хрипоты кричали о том, что колхозный труд — это величайшее дело, колхозы-миллионеры и проч. и проч., посмотрите хотя бы "Правду". А стоило поставить вопрос о том — а куда вас несет, товарищи (именно вас несет стихия, а не вы ею руководите, вот большевики в кавычках!), стоило поставить этот вопрос, как все сразу стали себя бичевать. Пошли разговоры о том, что ничего не стоил колхозный труд, трудодни не трудодни, а что все дело сосредоточено на колхозном поле, оттуда и доходы, и расходы и проч. Это ведь не что иное, как другая крайность, от слишком большой похвалы колхозам переход к слишком огульному охаиванию колхозов, колхозного труда. Это тоже ни к чему Это значит у людей якоря нет, их несет, как щепку: то в один конец, то в другой. Так тоже не годится."

Ну да, такое не для посторонних ушей. Хотя именно от такого человека-щепки и последовал первый вопрос, как только я озвучил свои предложения:

— Это что же, Вы считаете себя умнее Партии и товарища Сталина ?

Его-то я и начал прессовать, заодно разъясняя другим свои мысли. Он был специально приглашен на это расширенное заседание — я знал, что не смолчит, захочет быть святее папы римского. Ну так на нем и разъясним все ньюансы, и все будет выглядеть так, что остальные как бы и так все понимают, раз не задают вопросов — один дурак и нашелся.

— Разве я такое говорил ?

— Нет, но ...

— Вот именно — "НО". Вы, видимо, не учитываете, что тогда еще не было возможности внедрить такую взаимозависимость между личным и общественным. А товарищ Сталин, думаю, понимал, что сначала надо приучить людей к заботе об общественном, и лишь затем, когда человек научится этому делу — только тогда вводить и элементы частного, которое на самом деле становится уже не частным, а государственным согласно диалектике развития общества. Думаю, это вам понятно ?

— Понятно ...

Нихрена ему непонятно. А уж что там думал Сталин — никто не знает, в том числе и я. Но тут главное — напор. Просто так за таких людей никто говорить не станет — на это и был расчет. Так что надо продолжить.

— В чем же заключается диалектика нового этапа развития отношений частного и общественного ? Она заключается в том, что на примере частного молодое поколение приучается к труду. Ребятенка еще не выставишь на работу в поле, а в огороде он вполне может прополоть огурцы, или ту же клубнику. Думаете, дети не любят клубники ?

Мужики заулыбались, вспоминая, как дети ее "не любят", а я, уже в более благодушном настрое, продолжил:

— Вот — ваши улыбки — лучший ответ. И когда ребенок, точнее — будущий строитель коммунизма — сам прочувствует пользу от своего труда — для себя, для своей семьи, он затем перейдет от этого и к осознанию пользы для общества, и мы получим сознательного рабочего, крестьянина, который и дальше будет гордо нести знамя коммунизма !

Ф-ф-уххх ... меня понесло, и надо было немного снять накал, иначе скоро не выдержу. Поэтому я продолжил уже в более спокойном режиме:

— Но нельзя забывать и о другой категории — о людях преклонного возраста. Да, они уже не могут работать в полную силу на колхозных полях. Но на приусадебных участках, расположенных рядом с домом — очень даже могут. И не дело лишать их возможности быть полезным обществу, семье, коллективу. Надо дать им такую возможность. Вот поэтому, товарищи, и требуется более гибко подходить к вопросу о размере приусадебных участков колхозников. Ведь сейчас что происходит ? Не более полгектара на семью — и все. Причем независимо от семьи — и где два человека, и где двадцать — все-равно — "полгектара".

— Так ведь у нас равноправие ... !

— Верно, равноправие. Но оно должно быть не в размере земли, а в размере того труда, что может вложить в землю каждая семья ! Ведь товарищ Сталин говорил: "Сократить, довести до минимума приусадебные поля — это не выйдет. Коль скоро вы допускаете и приусадебные поля, и колхозные, так надо честно сказать, что приусадебное поле должно быть таким, чтобы оно кое-что давало колхознику, иначе толку не будет. И колхозное поле должно быть, и приусадебное, причем приусадебный участок ни в коем случае не может расширяться за счет колхозного поля. Ясно, что общие фонды приусадебных участков расти будут, коль скоро размножение происходит, люди размножаются, семьи делятся. Раз мы находимся в рамках сочетания личного хозяйства с колхозным, личные участки надо давать обязательно, честно надо давать, обманывать тут нельзя. Сказать надо мужику: сейчас условий для перехода на коммуну нет у нас. Значит, усадебное хозяйство остается, колхозное хозяйство остается, только имей в виду, дорогой товарищ, что у нас во главе угла будет стоять колхозное поле, его мы сокращать не дадим, наоборот, его надо расширять."

— Вот ! А если дать какому из крестьян участок по количеству едоков — то он и будет работать только на нем ! А вместе с тем продуктивность колхозной земли будет падать !

— Да, такая опасность может возникнуть. Но это не значит, что надо просто запрещать. Надо придумать такие правила, чтобы крестьянину было выгодно заботиться не только о своей, но и о колхозной земле ! На то мы и коммунисты !!! И мы не занимаемся хвостизмом.

— Чем ?

— Ну как же ? Такое надо знать. Владимир Ильич обвинял меньшевиков в хвостизме, что они "не руководят событиями, а волочатся, как на дровнях, за событиями, в хвосте за ними."

Я, честно говоря, и сам этого не знал, но Сталин упоминал этот момент в своей статье — вот он и пригодился.

— А ... ну да ... Как же крестьянина заставить-то ?

— Не "заставить", а заинтересовать ! Например, привязать налоги не только к размеру приусадебного участка, но и к продуктивности колхозной земли. Недоплатили государству обязательных поставок — компенсируй со своего участка. Вот и будет у крестьянина повод заботиться и о коллективной собственности.

— Так они просто уменьшат количество колхозной земли — вот обязательные поставки и снизятся !

— Так положением об охране колхозной земли это запрещено.

— Ну да ...

— Более того, тут тоже можно ввести еще один мотивационный момент. Например, сделать привязку размера участков к размеру колхозной земли. Скажем, общая площадь приусадебных участков должна быть не более десяти процентов от колхозной пашни. Именно пашни, а не всей земли. Тогда для крестьян будет прямая выгода разрабатывать новину, проводить мелиорацию земель — появится спрос на такие работы со стороны государственных организаций.

— Эдак они все и распашут. Пуп не надорвется ?

— Все не распашут — за этим должны будут следить те сами организации, чтобы разработка земли шла на научной основе, а не как левой пятке взбредет. И пуп не развяжется — в конце концов крестьянам придется делать заказы на механизированную обработку земли в МТС, а это — снова доход государству.

Была еще подспудная мысль, что это побудит крестьян увеличивать численность семей, то есть повышать рождаемость. Мне помнилось, что быстрый рост населения в Российской Империи был связан в том числе и с тем фактом, что в общинах земля распределялась по числу едоков в семье, и чем больше была семья — тем больше она получала земли. Тут был примерно тот же расчет — чем больше численность семьи — тем больше участок личного подворья. Но этот момент я держал в голове — тут еще мало кто задумывался о падении рождаемости — его тут не было даже в намеках — народ по инерции плодился как угорелый. Но дальше-то я помнил, что будет постепенный спад. Хотелось бы его отодвинуть. Да и просто дать народу хоть немного пожить чуть получше, чем до этого. Авось и вспомнят при случае все хорошее, что для них было сделано при нашей власти.

— А трудодни ?

— А с трудоднями — то же самое. Товарищ Сталин ведь говорил: "60% колхозников свыше 200 трудодней имеют в году. Вот наша опора. Вот большинство. Любое приведение в порядок, любое ограничение усадебного хозяйства встретит восторг со стороны этих 60% настоящих колхозников, которые более 200 трудодней дают в год, а многие 800, 600, 400. Причем группы эти растут из года в год. Вот наша опора. Здесь мы встретим полный отклик и полное понимание. А что касается приписанных 10%, которые в колхозе числятся, а ничего колхозу не дают, они сами вытряхнутся из колхоза с радостью. Что касается людей, которые в колхозе сидят и дают от 1 до 50 трудодней, их также вытряхнут с удовольствием, и мы будет приветствовать. Что касается следующей группы, которая дает от 100 трудодней, их примут, скажут: нет уж, работайте по-человечески, либо переселяйтесь в другие многоземельные районы, вам там большие просторы приусадебных участков могут дать... У нас земли на это не хватает.". Соответственно, если человек не вырабатывает трудодни — он просто уходит из колхоза — сам или по решению колхозного собрания. Вот и высвобождается земля — остальным ее будет больше. В дальнейшем, возможно, будем постепенно переходить на денежные формы выплаты налога, и тогда размер личных участков может еще вырасти. Например — колхоз организует у себя производство сыров, или колбасы — и вот пашню уже можно подсократить, увеличив личные участки — раз налоги выплачиваются — можно уже и изменить соотношение площадей. Естественно, минимум поставок в натуральных продуктах колхоз все-равно должен будет обеспечивать. А то кто-нибудь устроит у себя ювелирную мастерскую, и за счет этого все налоги и выплатит — такого быть не должно, продовольственная безопасность должна соблюдаться.

Народ задумался над словосочетанием "продовольственная безопасность". Обычно думали, как бы избежать голода, как бы обеспечить хоть какое-то количество товара в магазинах, а тут — не то чтобы о достатке, он подразумевается как бы сам собой, тут речь шла уже о минимально необходимом для независимости страны производстве продуктов. Так далеко еще никто не заглядывал — постоянные битвы за урожай заставляли смотреть хорошо если в завтрашний, но никак не в послезавтрашний день. И от таких вдруг нахлынувших перспектив дальнейшее обсуждение шло уже вяло, по инерции.

— Так ведь законом установлены нормы ...

— И снова цитирую товарища Сталина: "все законы стареют, самые хорошие законы стареют, надо, чтобы законы приспосабливались к жизни, к ее развитию".

Тут я, правда, вырвал эту фразу из контекста — там как раз говорилось о необходимости сокращения приусадебных участков. Но ту статью в глаза никто не видел, а я цитировал по бумажке — значит, откуда-то эти слова взялись. Ну не будет тут никто в здравом уме приписывать такому человеку какие-то слова. Вот и мне поверили.

— Но ведь постановление об охране наоборот уменьшало личные участки ...

— Не уменьшало, а приводило в норму. Но и то, смотрите — снова процитирую: "в 1936 г. 12,8% трудоспособных колхозников не давали ни одного трудодня. По СССР 12,8% трудоспособных колхозников не давали ни одного трудодня. Эта категория в 1937 г. сократилась на 2,4%. В 1937 г. таких колхозников было 10,4% вместо 12,8%. Эта такая категория, которая не растет, а сокращается. Это хороший признак." и еще цитата — "Если взять людей, имеющих от 1 до 50 трудодней в году, то таких было в 1936 г. 22,3%, от одного до 50 трудодней в году. Стало их в 1937 г., через год, 21,2%. Значит меньше, значит эта группа колхозников тоже такая группа, которая подверглась сокращению, не растет, а сокращается. За год — с 1936 по 1937 г. — сократилась" и еще цитата — "от 51 трудодня до 100 трудодней в году. Таких было в 1936 г. 18,3% от всех трудоспособных колхозников. Стало таких в 1937 г. 15,6%, меньше на 2,7%. Значит опять же это такая группа колхозников, которая не растет, а сокращается.". То есть смотрите что получается. Даже несмотря на чрезмерное в ряде колхозов увеличение личных приусадебных участков доля колхозников, что вырабатывали мало трудодней, сокращалась.

— Это что-ж, выходит, что напрасно стали ограничивать участки-то ?

Вообще-то напрасно, но такое говорить — лучше застрелиться.

— Нет конечно ! Партия ведь предвидит не только текущую ситуацию, но и ее развитие. И мы, как представители это партии, а также с учетом военного времени, должны идти еще дальше, повышая заинтересованность крестьян в увеличении товарной продукции и создании запасов для грядущего наступления Красной Армии.

— Так это что — временная мера ?

"Ну-ка-а-а-ане-е-е-ешна" ... нет ничего постояннее временного, хе-хе.

— Ну конечно временная, на военный период. А дальше — как решит Партия и Правительство.

Как решит это двухголовое создание — было в общем-то понятно. Что было пока непонятно, так это как нам выскользнуть из-под такого решения.

Тем более что в том же указе про единоличников было написано вообще что-то страшное:

"8. Ограничить полевую землю, находящуюся в пользовании единоличного крестьянского двора, в хлопковых районах — в поливных — десятью сотыми гектара, в неполивных — половиной гектара, в районах садово-огородных и свекловичных — половиной гектара, во всех остальных районах — до одного гектара, а приусадебный участок, находящийся в пользовании единоличного крестьянского двора, считая и землю, занятую под постройками, ограничить в поливных районах десятью сотыми гектара, во всех остальных районах — двадцатью сотыми гектара.

Все излишки земель против указанных норм как по полевой, так и по приусадебной земле единоличника прирезать к колхозным землям и обратить главным образом на пополнение приусадебного фонда колхоза."

Двадцать соток на огороды и строения и гектар поля — все, что разрешалось единоличникам. Правда, было непонятно — как это соотносилось с тем, что с приходом советской власти тут наоборот была раздача земли малоземельным крестьянам, причем происходила она уже после принятия того указа. Видимо, хотели сначала расположить к себе местное крестьянство. Ну и мы, соответственно, старались не нарушать этих традиций — после ликвидации помещичьих и церковных землевладений земли в госфонде еще хватало, и можно постараться привлечь единоличников в колхозы дополнительными плюшками в виде снижения налогов, механизацией работ, а не принудиловкой. Ведь даже после передачи миллиона гектаров земли крестьянам количество дворов менее пяти гектаров составляло более сорока процентов. Именно эти хозяйства прежде всего и были "целевой аудиторией" для коллективизации.

Правда, зачастую тут ей мешали природные условия — тут хватало небольших полей, зажатых лесами, болотами и валунами, затруднявшими сведение их в один клин, соответственно, на них будет сложно развернуться технике. Неудивительно, что здесь широко распространилась хуторская система землепользования. К тому же крестьяне, наконец-то получившие хоть сколько-то земли из рук советской власти, не спешили объединяться в колхозы — сбылась их вековая мечта вдоволь поработать на сравнительно больших полях, причем — своих, собственных. Понять их было можно, и отрывать сейчас землю от крестьянина, сгребая их в колхозы — значит, настроить крестьянство против себя. Поэтому мы не форсировали этот процесс, хотя мне уже рассказали, что в восточных районах БССР широко проводилась политика "стягивания", когда хутора сселялись в деревни — то есть там до воссоединения шел процесс, обратный хуторизации в Западной Белоруссии при польской власти. Хотя и тут он понемногу набирал обороты, да война его приостановила. Точнее, было приостановлено добровольно-принудительное сселение с подачи советской власти, но с началом войны стал набирать тот же процесс сселения, то есть дехуторизации, с подачи уже самих крестьян — возникшие банды стали все активнее терроризировать отдаленные хутора, так что крестьяне уже сами стали переселяться в деревни, где можно было хоть как-то организовать их защиту.

Еще и мы пустили в ход страшилки, как какие-то бандиты вырезали целые хутора, не оставив никого в живых. Тем более что такие случаи уже были, мы их только лишь раздули. Так что народ с хуторов переселялся все более охотно. Особенно с тех, откуда забирали в армию одного-двух человек. Правда, земля вокруг таких хуторов останется без присмотра. И, хотя мы ее все-таки распахивали, но безопасность работ надо будет еще обеспечить. Так, мы начали организовывать службу кинологов — попросту брали в нее хозяев собак, что были посмышленее, особенно собаки — будем охотиться на бандитов, авось к весне вычистим хотя бы в некоторых районах. Тем более что многие хуторяне шли в ДРГ — кому как не им зачищать бандитов, пока будут тренироваться на нашей территории.

В общем, коллективизацию мы не форсировали, за что получили обвинение в прищеповщине — "правоуклонистских тенденциях", в которых был обвинен в конце двадцатых Народный комиссар земледелия Д.Ф. Прищепов и его сотрудники. В течение всех двадцатых годов они проводили политику свободы выбора крестьянами формы землепользования, активно выступали за хуторизацию, мечтали сделать из БССР подобие Дании с ее развитым аграрным сектором, даже выдвинули лозунг "Беларусь — красная Дания". В общем, эдакий Бухарин-лайт. Их обвиняли в идее насаждения хуторов, кулацких хозяйств, недооценке сложной машинной техники, перспектив колхозно-совхозного строительства. Ну, тут-то я отбился легко. Уж кого-кого, а в игнорировании техники и развитии колхозов нас упрекнуть было нельзя — мы как раз и развивали эти направления. Так, мы начали активно прирезать колхозам и совхозам землю из пока свободных фондов. Более того — приняли указ, по которому земля единоличников, оставшихся без мужчин трудоспособного возраста — по причине гибели или призыва в наши войска — временно передавалась колхозам или совхозам — смотря что окажется поблизости. А за это семьи единоличников получали десять процентов от выращенного, что тоже зачлось нам в плюс от крестьян. Земли же лиц, ушедших в националистические формирования, конфисковывались, семьи сселялись в деревни, но в колхоз им вступать разрешалось — без этого им грозила бы голодная смерть — мы с самого начала старались не доводить народ до ручки, чтобы оступившиеся, из не самых отмороженных, могли дать задний ход, прийти с повинной.

А уж массовая распашка земель ... тут и говорить нечего. По сведениям, которые собирали наши политруки, комиссары и другие службы внутренней безопасности, именно наша деятельность по массовой распашке земли оказала большое влияние на единоличников. Они воочию увидели возможности социалистического строя по концентрации усилий на самых важных направлениях. А одним из таких направлений и было масштабное производство продовольствия в условиях, когда много работников отвлечено на боевые действия.

ГЛАВА 4.

Мы ведь что сделали ? Мы бросили на распашку полей танки ! Да, несмотря на ведущиеся боевые действия !

Понемногу пахать на танках мы начали еще в середине августа, и к концу месяца танковая страда шла уже полным ходом. Я помнил, что наши придут еще нескоро, поэтому не форсировал танковые прорывы, берег технику для оборонительных боев, больше используя ее в засадных действиях, контрударах, рейдах по тылам, чем в атаках на подготовленные позиции. Да и кадры так мало того что постепенно обучались — они просто оставались живыми. Мои соратники твердо были уверены в обратном — "Красная Армия скоро погонит фрица на запад !", поэтому тоже берегли технику, но для встречного удара. То есть, хотя и с разных сторон, мы пришли к одному выводу — технику пока надо поберечь. Точно так же, хотя и с разных сторон, но мы пришли и к выводу, что, раз есть техника, надо бы распахивать поля — я хотел обеспечить продовольствием нас, мои соратники — наступающую РККА. В общем, и тут наш мысли сошлись в одной точке.

Тем более что расчеты были не очень радостные. У нас уже было под сто тысяч населения, и мы рассчитывали еще увеличить это количество. А контролировали мы всего тридцать тысяч гектаров пашни. Один гектар зерновых мог прокормить двух, максимум — трех человек, картофеля — шестерых, то есть если располовинить посадки, то мы сможем прокормить как раз сто тысяч. Но мы предполагали, что количество людей еще увеличится. То есть предвиделся продовольственный кризис. Поэтому и были приняты такие экстраординарные меры. Ну еще бы — вокруг ведутся боевые действия, а мы пашем на танках. Зато эти сто единиц бронетехники, выделенной на сельхозработы, позволили увеличить площадь пахотных земель ровно в два раза. Ведь один танк по мощности равнялся как минимум четырем тракторам. Пахал он, правда, за двоих-троих, но все-равно выходило в среднем два гектара в час — вот сотня бронемашин за две недели и настрогала еще тридцать тысяч гектаров пашни. Часть засеяли озимыми, часть оставили под посадки следующего года, и оставалось только надеяться, что все это мы делали для себя, а не для немцев. Что ж — будет еще один повод упереться рогом на этой земле.

Как ни странно, по распашке нас ограничивали не сами танки, а плуги. Хотя и по танкам вскоре случилось проседание. Еще бы — работая по десять-двенадцать часов, в тяжелых условиях — техника ломалась, наши ремонтные мощности не поспевали, и все больше танков становилось на прикол. Это несмотря на то, что мы насобирали ощутимый запас агрегатов и отдельных частей для ремонта. Но все-таки плуги оказались самым главным тормозом по увеличению распашки.

Чтобы хоть как-то расшить это узкое место, мы, уже по привычке, создали штаб, который и стал координировать сельхозработы — как до того уже были созданы военный, производственный, продовольственный, коммунальный штабы. Так что дело было уже привычным.

Планирование пахотных работ по своей сути напоминало войсковую операцию. Каждый день штаб на основе сводок о наличии исправной техники и еще нераспаханных почв определял фронт работ на день, обсуждал сводки ремонтных работ, совместно с производственниками искал пути их увеличения. Летело все — от самих танков до плугов. Например, расход лемехов был очень большим — десять-пятнадцать часов — и приходилось ставить новый лемех, а старый отправлять в ремонтные мастерские. И это неудивительно — ведь лемех, расположенный внизу корпуса, принимает на себя при пахоте основную нагрузку — он отрезает и приподнимает пласт земли. Отвалы служили несравненно дольше, хотя их грудь тоже была не вечной — после полутора-двух сотен гектаров значительно истиралась, как и другие детали — ведь, по сути, почва — это, пусть и слабенький, но абразив. Так что приходилось слышать и такие диалоги:

— Нет ! Нельзя выпускать на это поле плуг без доски !!! Его ведь сразу перекосит, на такой-то почве !

— А что там за почва ?

— Тяжелая, да еще после дождей.

— Ну ладно, пришлем бригаду сварщиков — приварят временно какую-нибудь железяку. Заодно и колесо подкрепят, а то замотали чуть ли не веревками.

— Вот, правильно.

И, как это не удивительно, я понимал, что речь шла о так называемой полевой доске, что располагалась позади отвала — она как бы смотрела в сторону еще нераспаханного поля, почему и получила такое название. И не просто смотрела, а опиралась на вертикальную стенку борозды, разгружая корпуса плуга от изгибающих усилий, что возникали, когда тот поднимал и переворачивал пласт. Ни за что бы не подумал, что в плуге есть столько тонкостей и ньюансов, хотя, по сути, эта система работает в достаточно механически нагруженных условиях, так что удивляться-то тут особо и не стоит.

И ладно бы все эти элементы были бы взаимозаменяемыми. Нет, мы насобирали более семидесяти видов плугов, если учитывать еще и конные. Но и они не были равноценны друг другу — плуги имели разную специализацию, в зависимости от вида почв. Специализация определялась прежде всего формой отвалов. Отвалы с цилиндрической поверхностью ставили для пропашки легких почв — такие отвалы хорошо крошат и перемешивают почву за счет того, что цилиндрическая поверхность отвала как бы идет на отрезанную землю, сгребает ее перед собой, но практически ее не оборачивает. И та, начиная оборачиваться по поверхности под напором новых отрезаемых кусков земли, скручивается в цилиндр, при этом еще и сжимается, распадаясь на мелкие куски. А это хорошо не только для песчаных почв, которые все-равно никак не перевернуть из-за малой сцепляемости, но и при внесении удобрений, которые надо как следует перемешать с почвой. После них, в принципе, можно уже и не боронить или культивировать — почва раскрошена достаточно хорошо, чтобы идти по ней сразу сеялкой, которая сможет заделать зерна в такую пашню. Отвал с цилиндроидальной поверхностью — так называемый "культурный" — и крошит хорошо, и достаточно полно оборачивает пласт — его ставили на более тяжелые почвы, которые раньше уже пахались — старопахатные. А вот для новин старались применять винтовые и полувинтовые отвалы — они делали полный оборот пласта, клали дерн на дно борозды. Уже потом, весной, по этому полю с подгнившим дерном пройдутся культурными плугами, фрезами, боронами, чтобы окончательно разрушить слой дерна, раскрошить и разровнять поверхность — винтовые отвалы давали неровную поверхность с достаточно крупными комками земли, чтобы по ней можно было сеять сеялками — только если разбрасывать зерно вручную, когда оно сможет упасть на все эти бугры-неровности.

Так что, помимо износа деталей и механизмов, приходилось учитывать соответствие наличной техники и стоящих задач:

— Путь Т-34, тот, что без башни, берет сдвоенный восьмикорпусный ... да, из двух четырехкорпусных — и с ним обработает участок Д-42-1 ... ну и что что без дисковых ножей ... да, будет неровное поле — все-равно весной перепахивать ... а так он вообще будет стоять — на другом-то плуге лопнула рама — ее все-равно переваривать и укреплять ... гонщики блин ... Да. Все. — и работник штаба устало клал трубку телефонного аппарата — еще одно узкое место было временно расшито.

Проблема была в том, что на том плуге отсутствовали дисковые ножи, которые обычно устанавливались перед последним — крайним — корпусом и взрезали землю на десять-пятнадцать сантиметров. Без такого взрезания земля со стороны невспаханного поля осыпалась на дно борозды, а ведь по крайней борозде шло бороздное колесо — и оно, наезжая на эти холмики, ходило вверх-вниз — вспашка получалась гребнистой, неровной — придется крестьянам дополнительно разравнивать поле, чтобы на нем можно было работать механизмами, чтобы последующие вспашки давали ровную поверхность. Такой двойной работы мы и старались избежать, да вот не всегда получалось.

А тем временем работнику штаба уже надо было делать следующий звонок:

— Ну что ? Не починили ? Тогда пусть гонит к соседям — там как раз Т-26 встал на прикол — заменит его на сегодня ... нет, без предплужника пахать не надо — пустая работа, да и как потом дернину закопаем ? Ее надо сразу ... Да, отбой.

Предплужник — тоже важная часть плуга. Он срезает верхний слой и сбрасывает его на дно борозды, оставленной предыдущим корпусом, а затем уже сам корпус, перед которым установлен предплужник, отрезает остальной массив и переворачивает его, надежно закапывая верхний слой, загрязненный вредителями, возбудителями болезней, семенами сорняков и остатками растений — внизу за них примутся бактерии, которые превратят всю оставшуюся растительность в гумус, не дадут ей взойти новыми побегами. Соответственно, без него пахать, особенно новину, смысла не было, и если поблизости был фронт работ — лучше заняться им, а ремонтники тем временем установят предплужники — тогда можно будет и поработать.

И таких разговоров в день проходило несколько сотен — в штаб каждый час стекалась оперативная сводка о состоянии техники, выполненных работах, и на основании этой информации на места шли корректирующие указания. При нашем зоопарке плугов и гусеничной техники по другому и не получалось — только штаб видел всю картину, только он мог перекинуть временно свободные мощности и технику соседям. Или не перекинуть, если дорога занимала почти столько же времени, что и починка неисправности.

А плугов у нас было немеряно и разномастно. И все, как назло, прицепные — а других я тут и не видел. Я-то, в своем времени, привык к навесным, когда плуг крепится к трактору на гидравлике — поднял, развернулся, опустил — снова пашешь. Здесь же плуг волочился за трактором практически в свободном полете, удерживаемый на курсе лишь грамотными настройками регулировочных винтов на самом плуге, чтобы они соответствовали типу почвы и скорости распашки, и мастерством тракториста, который поворотами руля вовремя возвращал плуг на нужную траекторию, если тот отклонялся с пути из-за встретившихся более плотных участков. Пахота же на танке была особенно сложным мероприятием — мехвод ведь не видел, как там себя ведет плуг, поэтому приходилось сажать отдельного человека, который подсказывал, как двигаться, чтобы вернуть плуг обратно. Понятное дело, что качество пахоты, особенно поначалу, страдало — лишь ко второй неделе коллективы как-то приспособились к работе. Ничего, весной перепашем — все меньше будет работы. Были и попытки жесткого сцепления плуга к танку, но тут все упиралось в то, что по вертикали плуг должен был быть подвижным — неровности поля, пусть и небольшие, заставляли технику ходить вверх-вниз, пусть и ненамного. Но для жестко закрепленного плуга и того хватало — то он почти вылезал из земли, то наоборот зарывался слишком глубоко — мало того что качество пахоты становилось слишком неоднородным, так это приводило и к поломкам — как плуга, так и танка, когда "поднажать, а то что-то туго пошло" приводило к поломкам двигателя или КПП. На второй неделе работ уже опробовывались жесткие конструкции с горизонтальным шарниром из труб, которые позволяли плугу двигаться в вертикальной плоскости, но прочно удерживали от поворотов по горизонтали. Выяснилось, что и по горизонтали все-таки требуется оставлять какую-то подвижность, так как танк двигался не точно прямолинейно, поэтому возникали пропуски в пропашке. Так что механики уже ломали головы, как бы устроить рычажный механизм, которым сцепщик будет нивелировать такое движение танка, чуть подправляя ход плуга вправо-влево.

Его и так приходилось подправлять, настройками самого плуга:

— Только там почвы тяжелые, так что пусть крепят плуг на второе или даже третье левое отверстие в поперечине, чтобы перекос тяги был в сторону борозды и отрезало поменьше.

— Так пахота дольше будет ...

— Дольше-то дольше, да иначе и плуги можем поломать, и оборачивание пойдет слишком крупными кусками, а что там будет у нас весной с техникой — неизвестно, может, еще и лошадками придется пахать ...

— Так к весне фашистов всяко победим.

— Ну, может и не победим, но Берлин возьмем. Так ведь и остальную Европу придется освобождать — вот трактора и танки на запад и уйдут. Так что нарезайте пласты поменьше, под лошадок.

В общем, тонкостей в танковой вспашке вскрывалось просто море. Да и в планировании тоже все было непросто. Так, небольшие поля в несколько гектаров, окруженные близко стоящим лесом, не оставляли достаточно пространства, чтобы танк, да и трактор, мог развернуться с прицепным плугом — ему ведь надо было выехать с поля, проехать две-три длины всей конструкции танк+плуг — а это под пятнадцать метров, понемногу, чтобы плуг не завалился, разворачиваться в сторону поля, и уже затем вставать на борозду и начинать пахоту очередной полосы. Поэтому в таких полях волей-неволей приходилось оставлять по несколько десятков метров непропаханных концов, чтобы потом добить их более маневренной техникой, а то и коняшками. Да все-равно будет меньше работы.

Хотя, поначалу казалось, что применение танков резко, чуть ли не на порядок, ускорит работы, даже если с полей исчезнут все тракторы. Ну-ка — мощность двигателя даже Т-26 была минимум в два раза больше мощности самых распространенных тракторов. Казалось бы — топи педаль газа и паши во столько же раз быстрее. Фиг ! Плуги просто не были рассчитаны на такие скорости ! Пять-семь километров — вот их предел. Точнее, это был не предел — большинство держали и девять-двенадцать. Ну, подварить что там отвалится — и вперед. Правда, чем дальше — тем больше приходилось подваривать — ставить временные укосины, укреплять пластинами, болтами — плуги постепенно обрастали заплатками, но как-то держали такие скорости.

Пытались мы интенсифицировать вспашку и увеличением количества плужных корпусов, что тащил за собой танк. В это время самыми широкими тут были десятикорпусные плуги 10К-30 и их меньшие сородичи — восьмикорпусные 8К-30. С шириной захвата одним плужным корпусом в тридцать сантиметров, десятикорпусный давал ширину пропашки в три метра, восьмикорпусный — два с половиной. Эти плуги были спроектированы в первой половине тридцатых и выпускались Заводом имени Октябрьской революции специально под мощные гусеничные тракторы С-60, он же — Сталинец-60. Естественно, даже Т-26 со своим двигателем в 90 лошадиных сил был в полтора раза мощнее Сталинца, поэтому он вполне управлялся с этими "роялями". Проблема была в том, что эти рояли имели жесткую раму, которая не позволяла отдельным плужным корпусам отрабатывать неровности поля — пропашка становилась неоднородной по глубине. Поэтому их можно было применять только на очень ровных полях. Гораздо чаще нами стали использоваться сцепки из пары четырех— или пятикорпусных плугов — когда к трактору крепится один плуг, к этому плугу — другой, и так далее. Тем более что ВИСХОМ — Всесоюзный научно-исследовательский институт сельскохозяйственного машиностроения — уже разработал сцепку с двойным шарниром. Мы, правда, поначалу цепляли плуги либо на одном шарнире, либо вообще цепью, но уже на третий день от начала работ пошли и первые двухшарнирные сцепки, благо их "сложность" была по силам нашим подмастерьям. Так что пара пятикорпусных 5К-35 вскоре стала стандартной нагрузкой для наших пашущих танков. Были попытки прицепить и три плуга, но они давались лишь отдельным умельцам, поэтому, после нескольких неудачных попыток, когда из-за неравномерного движения танка и последующего перекоса одного, обычно последнего, плуга, в лучшем случае выворачивался шарнир сцепки, мы просто запретили тройные сцепки. Не до рекордов — кто мог и хотел, к тому времени уже попробовали такой тройничок — они-то и продолжили бить рекорды.

Но помимо прочности плугов преграды ставила и их конструкция. Ведь плугу надо перевернуть пласт, и форма его поверхностей рассчитана на движение с определенными скоростями. А если передвигать плуг с более высокими скоростями, то и его воздействие на почву станет более интенсивным. Так, было несколько попыток пахать на скоростях двадцать, и даже двадцать пять километров в час. Если плуг сразу не ломался, это было феерическое зрелище — комья земли черными фонтанами вырывались из-под плуга, разбрызгиваясь в сторону пашни на десять-двадцать метров — изгиб отвала был слишком большим для таких скоростей. Так что после первых же десятков метров такие скорости были запрещены — нам надо пахать, а не разбрасывать. Максимум — пятнадцать километров, на сухих почвах. И баста !

Но наши рационализаторы, сказав "Да, конечно, мы все поняли", тут же начали искать, как бы обойти это ограничение. Нашли. Погремели молотками в кузницах, пошкворчали металлом в литейках — и стали ставить менее крутые и более короткие отвалы, которые уже не так интенсивно отбрасывали грунт. За неделю нашли приемлемые формы для нескольких видов почвы, и стали каждый день выдавать по десять комплектов сменных деталей для скоростных плугов — оставалось только укрепить саму раму, сменить лемех, отвал — и можно работать. Потом, когда после нескольких часов работы повело три плуга, еще поставили более широкую доску, чтобы плуг сильнее опирался на боковую стенку борозды — и работа пошла уже на более высоких скоростях. Да и старые плуги оказались полезны — на повышенных скоростях они вдруг стали лучше разбивать землю повышенной влажности — сцепления частиц намокшего грунта уже не хватало, чтобы противостоять увеличившейся силе воздействия, и она начинала распадаться на мелкие кусочки.

Так что, за неделю-другую набив шишек и излечив детские болезни, мы уже вполне уверенно стали наращивать суточную пропашку даже при уменьшении используемой техники.

Причем пахота на танках оказалась полезной и еще с одной стороны. Мы порой настолько наглели, что проводили ее чуть ли не в километре от линии соприкосновения с немецкими войсками. Немцев звук танковых двигателей нервировал — им все казалось, что мы пойдем в атаку. Поэтому немцы начинали постреливать по нашим пахарям из гаубиц и минометов. И наличие брони оказалось очень кстати. А порой и танковые орудия, вроде бы и лишние на сельскохозяйственной технике, оказывали неоценимую помощь. Как-то мне довелось читать докладную об одном из таких случаев. Радиоперехват выдал короткий разговор между немецким арткорректировщиком и батареей:

— Что там эти русские делают ?

— Они пашут ...

— Пашут ... ??? Землю ?!?

— Землю. Под озимые. И под пар. И подо что там еще ...

— С ума сошли ... Дай-ка координаты.

Как следовало далее из докладной, через пару минут на мирном поле начали рваться снаряды, причем нашему мирному "бронетрактору" с пушечным вооружением они не понравились — через пять выстрелов его уже взяли в вилку. Со словами "ну чего они мешают ?" танкисты отцепили плуг, вернулись по полю чуть назад, вышли на директрису, с которой только и можно было вести наблюдение немецкому корректировщику, и всадили несколько осколочных в пару мест, где он вероятнее всего мог находиться — пару покрытых мелким лесом холмиков. А потом вернулись к работе. Видимо, демонстрация наших мирных намерений удалась, так как обстрел прекратился и экипаж смог продолжить свой мирный труд. ДРГ, прошедшаяся потом по обстрелянным местам, нашла обломки рации и следы крови — если и не убили, так как минимум ранили. Тут я даже не знал, чем больше гордиться — то ли хладнокровию, то ли тактической выучке танкистов, которые прочухали возможные направления наблюдения. А потом я прочухал ситуацию и заржал. Народ, находившийся на планерке, тоже похихикивал — уж больно необычная была ситуация. Потом я вспомнил советский анекдот про мирно пашущие тракторы и сеялки с вертикальным взлетом — и заржал еще сильнее. Народ с удивлением на меня посмотрел, а когда я им сквозь слезы рассказал анекдот, все, что называется валялись под столом. Анекдот мы, естественно, запустили в народ, разве что без упоминания вертикального взлета — чтобы не наводить на лишние мысли. Сержанта — командира боевой машины — повысили в звании и наградили, как и остальной экипаж. Заслужили, чо.

ГЛАВА 5.

В целом же с крестьянством было непонятно, куда двигаться. И единоличные хозяйства, и колхозы были двумя направлениями, которые пока мирно сосуществовали и собирались так действовать и дальше. Но по обоим вариантам были свои риски. Единоличники могли перестать давать продовольствие в товарных количествах, колхозы — потерять эффективность. И обоим ветвям не прикажешь, что и как делать. Начнешь давить — приказами или налогами — и сразу же потеряешь и в продуктивности, да и доверие опустится ниже плинтуса, и, как следствие, за меня не будут голосовать на очередных выборах, а ведь сельские жители сейчас были одной из основных страт моих избирателей — эдак меня быстро скинут. А уж проводить исследования новых подходов в сельском хозяйстве, новых возможностей для механизации ... не до исследований этим двум веткам — им сеять-пахать надо. Может, это и правильно, да только проглядывал в недалеком будущем застой, когда снова будем покупать продовольствие за границей. Для сельского хозяйства нужен был научно-промышленный локомотив. И таким локомотивом мне виделись совхозы.

Полностью подконтрольные сельхозпредприятия, организованные не сходом жителей, а властью, где можно было устраивать любые эксперименты, а при случае они станут противовесом и единоличной, и колхозной стихиям — дадут товарные количества зерна, если у тех вдруг возникнут какие-то непонятки — навроде той хлебной забастовки, что устроили кулаки в конце двадцатых — пока было неизвестно, сможем ли мы предложить деревне адекватный набор товаров, из-за которых она будет хотеть работать больше, чем ей необходимо для прокорма.

Конечно, с совхозами была проблема в том, что они могли быть неэффективны. Но тут уж можно поиграться с оплатой — ввести и сдельщину, и оплату за участие в научных экспериментах, за опробацию новой техники и технологий ведения сельского хозяйства — без личной заинтересованности может не выйти эффективных исследований — даже энтузиазм иссякает.

А так совхозы могут стать локомотивом в механизации сельского хозяйства.

Тем более что и Ленин в своих апрельских тезисах ратовал за "Создание из каждого крупного имения (в размере около 100 дес. до 300 по местным и прочим условиям и по определению местных учреждений) образцового хозяйства под контролем батр. депутатов и на общественный счет.".

Подняли мы и декрет "Об организации Государством посева хлебов" от 28 января 1919 года, в котором говорилось:

"2. Поля, находящиеся в пользовании отдельных лиц и коллективных хозяйств (коммун, трудовых товариществ и артелей) и не могущие быть засеянными ими в 1919 г., причисляются временно к фонду земель для государственного посева хлебов."

И на основании этого декрета мы выпустили указ о прирезании к совхозным и колхозным полям земель тех единоличников, кто по каким-либо причинам пока не мог их обрабатывать. Причины были разными, но от них зависело только то, временно или постоянно мы прирезаем эти земли. Если единоличник вставал на сторону немцев — он лишался земли автоматически, если же он был призван в нашу армию, то временно, да еще за это и приплачивали его семье — получалась как бы аренда.

В общем, мы посдували пыль в том числе и с совсем уж старых документов и, опираясь на них, стали издавать свои указы — закон, осененный временем — он более прочен. Хотя и более поздние времена пестрели желанием развить крупное сельхозпроизводство. Так, в 1928 году пленум ЦК ВКП(б) принял резолюцию "Об организации новых (зерновых) совхозов", в которой говорилось "утвердить задание на 1928 год с общей площадью вспашки, достаточной для получения в 1929 году 5-7 млн пудов товарного хлеба", а "к урожаю 1933 обеспечить получение товарного зерна от этих хозяйств в количестве не менее 1 650 000 тонн (100 000 000) пудов", причем все это — "на свободных земельных фондах", то есть предполагалась распашка новых земель. При общем сборе за 1927/28 в 77 миллионов тонн доля совхозов получалась вроде бы и небольшой — всего 1,6 миллиона — пять процентов. Но это виделось как первый шаг к действительно крупному товарному производству зерна.

Так, в двадцать восьмом в Сальских степях Северокавказского края был организован совхоз "Гигант". Размером сорок на семьдесят километров, из которых уже распаханных полей было менее десяти процентов, остальное — целина. И уже в двадцать восьмом они вспахали еще пятьдесят тысяч гектаров земли, а к тридцать четвертому площадь пашни достигла двух с половиной тысяч километров. Четверть миллиона гектаров одних только полей. Целый Люксембург. Вот к таким объемам мы и стремились. Правда, в тридцать четвертом Гиганта разукрупнили, оставив ему только пятьсот квадратных километров полей, ну так мы не доросли даже до этого объема — наши тридцать тысяч гектаров новой пашни — это всего лишь триста квадратных километров, так что нам было к чему стремиться, тем более что площадь только Западной Белоруссии составляла более ста тысяч квадратных километров.

Пока же, организовав на этих землях десять совхозов, мы стягивали в них технику, специалистов, стройматериалы, рабочую силу. Причем по тяговооруженности мы сразу же переплюнули Гиганта, в котором в первый год трудилось четыреста Катерпиллеров. У нас было всего сто семьдесят тракторов, зато сотня танков увеличивали их в пересчете по мощности еще в три раза. И опережающее насыщение совхозов техникой виделось нам пока единственным путем быстро выстроить третью опору нашей продовольственной безопасности. А, памятуя о многочисленных примерах неэффективности совхозов, я настоял, чтобы оплата труда производилась так же, как и в колхозах. То есть наши совхозы по сути были теми же колхозами, но с высокой, порой до ста процентов, долей средств, вложенных властями, а не самими колхозниками. Поэтому-то, не видя фактической разницы между этими формами хозяйствования в плане оплаты труда, в совхозы охотно шли малоземельные крестьяне, оставшиеся без кормильцев семьи единоличников, да и колхозники из малоземельных колхозов тоже становились работниками совхозов. С учетом практического равенства пахотных площадей я предполагал, что наша зависимость от единоличников и колхозов будет гораздо меньше, соответственно, нам не будет грозить хлебная стачка, и, соответственно, можно будет не проводить повальную коллективизацию или, еще хуже — реквизиции. Но тут, конечно, еще надо было считать и смотреть — в экономике, особенно местной, я еще был не силен, поэтому, возможно, напрасно дул на воду.

Пока же, помимо техники, мы насыщали совхозы специалистами — агрономами, ветеринарами, зоотехниками. Ну и практически вся живность, добытая нами, шла на совхозные фермы — наши ДРГ уже с начала августа начали делать рейды в том числе и для поиска бесхозной живности, каковой мы считали всю живность, что находилась на временно оккупированных территориях. Конечно, гребли не подчистую, оставляя крестьянам хотя бы по одной корове — остальное все-равно заберут немцы. Но, прежде всего, это были колхозные стада, а также скот, отбитый у немцев, ну и реквизиции у крестьян, вставших на сторону врага. Немало было и крестьян, которые желали переселиться под наше крыло, соответственно, их скот тоже вливался в совхозные стада — естественно, "на время", под расписку, что становилось еще одним якорем, привязывавшим часть населения к новым властям. Так что к середине августа проводка колонн скота на нашу территорию становилась обыденным явлением — с моей подачи их стали называть "корованами".

И взрывное расширение совхозных ферм стало очень наглядным примером преимуществ социалистических форм хозяйствования, позволявших быстро концентрировать усилия на отдельных участках. Правда, большую роль тут сыграла и трудовая мобилизация — после того, как было построено больше половины из намечавшихся оборонительных укреплений, все больше народа из нашей трудармии стало направляться прежде всего на помощь совхозам, затем — колхозам, а единоличники справлялись сами. Но и такая переброска сил впечатляла народ — в отдельные дни на совхозы работало до тридцати тысяч человек — мужчин, женщин, подростков, даже людей преклонного возраста — кому-то ведь надо вести учет, кормить работников. Тем более что за время строительства укреплений сформировалось много бригад, как правило, из живущих по соседству, выдвинулось много людей, проявивших какие-то организаторские способности, способных стать бригадирами, а то и краскомами. И вся эта масса с конца августа по первую половину сентября провела просто грандиозные работы.

Всего по состоянию на 1 января 1941 года в БССР имелось 7 миллионов 942 тысячи голов скота (не считая лошадей) — почти по одной скотине на человека. Из них где-то треть — крупный рогатый скот, остальное — козы и овцы. Мы к началу сентября освободили территорию длиной двести и шириной в среднем пятьдесят километров — узкую полосу, протянувшуюся от Пинска, но не включая его, на северо-запад — через Барановичи, до Гродно — общей площадью десять тысяч километров, что составляло десять процентов от территории Западной Белоруссии или чуть меньше пяти процентов от территории всей БССР. Немного, но и немало, к тому же еще по пятьдесят километров на запад и на восток были нам доступны рейдами ДРГ — тут уже была спорная территория — на каких-то ее участках была наша власть, на каких-то — немецкая, причем немцы понемногу выдавливались с нее. Так что в скором времени у нас будет уже треть по территории, но не более четверти населения западной Белоруссии, хотя где-то уже залезем и в восточную. Но это — все-равно под миллион человек — в конце лета-начале осени мы начали резко прирастать территориями и населением, после того, как прорвали блокаду и вырвались в немецкие тылы.

Так что стягивание скота на совхозные фермы стало одной из основных хозяйственных задач в этот период — к началу сентября только на совхозных фермах стояло уже под двадцать тысяч коров, хотя и фермами их еще нельзя было назвать — порой это был просто загон, даже без крыши. Фермы мы строили. Лесопилки, кирпичные и цементные заводы, рубка леса с конца августа работали почти только на фермы. Практически все запасы картона и дегтя пошли на изготовления толя — ничего другого в больших количествах для покрытия крыш мы изготовить просто не успеем. Но народ строил фермы даже не дожидаясь каких-то материалов — плетни из жердей и веток замазывали глиной, крышу покрывали соломой и корой — и заводили коров на постой — работники совхозов дорожили свалившимся на них богатством и относились к скотине как к большой драгоценности. Начало занятий в школах перенесли на середину октября и школьники массово включились в дело сохранения стад — каждой школе было выделено по десять-двадцать коров, чтобы давать школьникам молоко, хотя бы по стакану в день, поэтому учащиеся и учителя также активно возводили пристройки рядом со школами.

Ну, ладно — до первых морозов всю скотину разместим, даже сложим печки для обогрева — кирпича хватит. Так ее же, скотину такую, надо кормить ! Даже при минимуме в два килограмма сена на сто килограммов веса средней корове в день потребуется десять килограммов сена. Про молоко при этом можно будет особо не думать — литр, от силы — пара литров в день — это все, что выдаст корова на таком рационе. Хотя и на том спасибо. То есть на двести пятьдесят дней стойлового содержания (округляем вверх) одной корове потребуется две с половиной тонны сена. При продуктивности наших диких сенокосов в тонну-полторы с гектара, на каждую коров потребуется скосить по два гектара, и это — самый минимум.

Правда, осеннее сено, из старой травы, не слишком-то и подходит для кормежки — много вещества перешло в клетчатку, что плохо для молочной продуктивности. Да в и навозе после такого сена остается много семян, то есть удобрение тоже не очень-то хорошее, так как с ним на поле будет заноситься много сорняков. Но молодой травы взять уже неоткуда, так что берем что есть и не жужжим — пропустим перепрелый навоз через курятники, где куры выберут из него всякую живность, а заодно и часть семян — тоже должно получиться неплохо. А учитывая, что с голодухи коровы готовы жрать и солому, наше сено, если его хватит на весь сезон, покажется им деликатесом. Все познается в сравнении.

Соответственно, на двадцать тысяч коров нам потребуется скосить сена с сорока тысяч гектаров — четыреста квадратных километров. Вручную, косой, человек может скосить четверть гектара в день. Сто шестьдесят тысяч человеко-дней. Если вывести в поля двадцать тысяч человек, они управятся за восемь дней. Но не выйдет — слишком много других работ, да и все ли смогут работать в таком режиме — неизвестно. Конная косилка с шириной захвата в метр скосит такую же площадь за час. Это сто шестьдесят тысяч уже человеко-часов, или шестнадцать тысяч человеко-дней из расчета десятичасового рабочего дня. На те же восемь дней потребуется уже две тысячи человек и столько же конных косилок. Которых у нас в десять раз меньше. Тракторная же косилка с шириной захвата два метра в час скосит уже два с половиной гектара — в десять раз больше, чем конная, и в сто — чем человек с косой. Эти несложные расчеты еще летом, до того как у нас образовались такие большие стада, подвигли нас собирать косилки откуда только можно. Более того, начав с ремонта, мы уже пришли и к их изготовлению, осилив к концу августа выпуск уже трех прицепных тракторных косилок в день. А ведь каждая косилка — это минимум двадцать гектаров скошенной травы в сутки. Соответственно, изготовленные нами и собранные по окрестностям восемьдесят семь тракторных косилок давали каждые сутки полторы тысячи гектаров сенокоса каждый день — пятнадцать квадратных километров. Общий накос был меньше возможного из-за поломок и переездов с поля на поле. Двести семнадцать конных косилок добавляли еще тысячу гектаров. А ручную косьбу мы просто запретили, навязав как единоличникам, так и колхозникам добровольно-принудительную механизированную косьбу, за что они отдавали нам двадцать процентов сена, заготовленного на их землях, и это еще помимо десятипроцентного налога сеном с сенокосов, что они тоже платили. Просто работы предстоит и так выше крыши, так что нечего тратить человеко-часы на заранее непродуктивный труд, если есть возможность его ускорить. Хотя крестьяне в основном были не в обиде — все понимают, что идет война, да и сэкономленное время они могли потратить на подкашивание небольших лесных полян, тем самым компенсируя оплату и налог.

Такие же простые расчеты заставляли нас наращивать парк и другой сеноуборочной техники — ворошителей, механических граблей, сеноскучивателей. Их количество возрастало примерно по той же схеме — собрать по округе, начать ремонт, постепенно переходя и к изготовлению. С освобождением Барановичей мы уже начали прикидывать, какое из предприятий города приспособить под более серьезный выпуск сельхозтехники, но в конце августа мы освободили Волковыск, где находился специализированный завод по производству сельхозтехники, поэтому вопрос отпал сам собой.

Вот на что уходило много ручного труда, так это на сушку. Хотя по количеству осадков сентябрь уступает августу и тем более июлю, но менее жаркое солнце медленнее сушит сено, а дожди идут не такие интенсивные, как летом, поэтому, при меньшем количестве осадков, их продолжительность выше. Поэтому крестьяне активно строили сеносушилки самых разных конструкций. Где-то устанавливали длинные — метров по десять-пятнадцать каждый — домики из жердей и накидывали на них сено, чтобы оно лучше продувалось. Где-то строили полуоткрытые сараи с плоскими жердяными ярусами, на которых и лежало сено, а чтобы оно быстрее сохло — порой проводили понизу короб, через который от небольшой печки шли горячие газы — естественно, не внутрь помещения. А где-то просто устанавливали такие многоярусные полати в строениях, даже в домах — и сушили сено там. Народ готовился к зиме, отлично понимая, что теперь им не на кого рассчитывать. Но тут недостаток перестоянной травы оборачивался к выгоде — такая трава содержит меньше влаги, чем молодая, поэтому она сохла раза в два быстрее.

Таким образом, к началу сентября мы вышли уже на две с половиной тысячи гектаров накоса в день — двадцать пять квадратных километров, ну или квадрат со стороной пять километров, если бы все поля были вплотную друг к другу. Соответственно, в день мы обеспечивали минимумом кормов более тысячи буренок, а с учетом того, что мы занимались заготовкой кормов начиная с середины июля, пусть и в меньших масштабах, можно было рассчитывать, что мы прокормим и сорок тысяч коров, причем с рационом не десять, а как минимум пятнадцать килограммов сена в сутки. Это если исходить из производительности нашей техники. С территориями было сложнее — осталось мало полей, на которых можно было бы развернуться — один-два гектара — и надо ехать на следующее поле. Поэтому все чаще на такие поля мы стали запускать конные косилки, а прицепные, на тракторах, пошли на запад и на восток, на оккупированную территорию — ДРГ и бронегруппы оттесняли или истребляли немецкие гарнизоны, создавали периметр безопасности в десять-двадцать километров — и на поля выпускались тракторы, которые быстро скашивали траву, следом за ними шли конные грабли, которые сгребали валки свежескошенной травы в копенки, их потом грузили на прицепы или подводы и утаскивали на нашу территорию. Правда, вскоре оказалось, что немцы далеко не всегда пытались отдавить нас обратно — такое обычно случалось, если мы подбирались к какой-нибудь дороге или достаточно крупному населенному пункту. Поэтому мы начали понемногу отжимать территории и уже в нормальном порядке косить и сушить сено на них, вывозя уже готовый продукт.

С овцами было попроще — их минимальная потребность — килограмм сена в день — в десять раз меньше, чем у коровы. Так что, несмотря на то, что овец скопилось у нас уже в два с половиной раза больше, чем коров — пятьдесят тысяч, мы считали их по остаточному принципу. Хотя этот остаточный принцип даст нам уже зимой сто пятьдесят тонн шерсти и около пяти тысяч полушубков. Это только с совхозных овчарен. Колхозы и единоличники дадут налогами еще трижды от этого количества. Так что мы уже сейчас, несмотря на ведущиеся бои, возобновили работу на гродненском суконном комбинате — если считать, что при обработке будут потери даже в треть от этого количества, то все-равно получим четыреста тонн шерстяной ткани, и, например, если будем делать только драп плотностью в семьсот грамм на квадратный метр — это 280 000 квадратных метров ткани — 70 000 шинелей, причем очень плотных. Шинелей же полегче, с тканью в полкило на метр, выйдет уже сто тысяч. Оденем всех, ведь у нас еще есть и лен. Так что овцы были стратегическим ресурсом, в отличие от коз — попадавшихся нам под руку коз мы просто отдавали совхозникам в домашнее хозяйство.

Но в дополнение к сену была у нас и еще одна подпорка — кормовые дрожжи. Местные бумагоделательные и соломоцеллюлозные заводы, барановичский сахарный завод поставляли много отходов для местных же заводов по производству дрожжей, которых только на нашей территории было три, а на расстояниях пятьдесят-сто километров — уже целых десять. Так что даже без расширения территории мы могли рассчитывать на сто двадцать грамм дрожжей в день на одну совхозную корову. Но хотелось бы по-больше — хотя бы полкило, поэтому мы уже вводили в строй еще два цеха, для которых успели до войны завезти оборудование, но не ввели его в эксплуатацию. А промышленники уже присматривались к производству оборудования своими силами — если получится вводить хотя бы по цеху в месяц, кормовыми дрожжами будут обеспечены не только совхозные, но и колхозные фермы. А там, глядишь, дойдет очередь и до единоличников. Пока же, естественно, почти все дрожжи шли в совхозы — народ тут еще не проникся в массе полезностью этой добавки, а ведь полкилограмма дрожжей дают прибавку в надоях до пяти литров и до полупроцента жирности. Ну, если даже не пять, то хотя бы два-то литра мы получим, а это в дополнение к существующим трем — уже пять литров молока от одной коровы ! От двадцати тысяч — сто тысяч литров в день. И это только от совхозных, а нам ведь сдавали молоко — в виде налогов или обязательных поставок — и единоличники, и колхозники. Это и детям по поллитра в день, и на творог-сыр будет оставаться — для килограмма сыра надо от шести до пятнадцати килограммов, для творога — примерно семь. По маслу — из литра получается от двадцати до семидесяти граммов, в зависимости от жирности молока, сорта масла. То есть в нашем — властей — распоряжении может появиться неплохой "пряник", и ради этого стоило побегать как угорелым, расшивая узкие места.

А тут я еще закинул удочку микробиологам, работавшим на дрожжевых заводах.

Так вот — отвел я микробиологов на одной из планерок, и задал простой вопрос:

— А пенициллин можете сделать ?

— Это что-то из грибов рода Penicillum ?

— Наверное ...

— А из какого именно гриба ?

— Не знаю ...

— А для чего ? Что ожидается ?

— Антибиотик.

— "Убивающий жизнь" ? Что это ? Для консервирования ? Или ... какое-то бактериологическое оружие ... ?

— Нет — лекарство, против пневмонии и прочего ...

— Не слышали о таком ...

— Ну да — еще идут исследования.

— Хорошо, попробуем ... грибов этого вида в почве навалом ... надо будет у медиков попросить бактерий, чтобы смотреть, как на них будет воздействовать. А как вообще происходит лечение ? В человека вводится грибок ?

— Нет, грибок выделяет какое-то вещество — вот это вещество вводится в человека и убивает болезнетворные бактерии ... как-то ... тут, наверное, уже медики скажут.

— Когда надо сделать ?

— Вчера.

— Хм ... понятно.

— О! А еще — тетрациклин ... нет такого грибка ?

— Нет, не слышал.

— Жаль. А ... эм.... стрептомицин ... ?

— Да — это грибок из семейства актиномицетов. Тоже антибиотик ?

— Тоже.

— Хорошо. Но нужно подключать и медиков.

— Да, сведем с начальником медицинской службы, он выделит кого там потребуется. И прикидки по лабораториям тоже предоставьте.

— А сколько сможете выделить людей ? Надо хотя бы человек десять, лучше — пятнадцать ...

— А может — пятьсот-шестьсот ?

— Сколько ... ?!?

— Ну или тысячу ... дело очень важное.

— Настолько ?!?

— Настолько.

— Понятно. Нет, тысячу пока не надо — у вас ведь нет столько подготовленных микробиологов ? Или хотя бы лаборантов ?

— Нет.

— Значит, их надо будет готовить. Тогда для начала — человек двести. Как раз по десять учеников одному специалисту — будем натаскивать на опытах, тем более что там ничего сложного — одна внимательность, терпение и трудолюбие.

— И сколько они будут учиться ?

— Не меньше двух недель. Это если только готовить культуры и следить за условиями их роста. Да ! еще будет нужна стеклянная посуда. Тысяч двадцать хотя бы чашек ... с крышками.

— Думаю, освоим. А что — после двух недель — сможете брать уже следующих учеников ?

— Смочь-то сможем, но ведь и результаты надо будет исследовать, а тут и медики потребуются. Тут уже мы просто зашьемся, лучше бы этих первых подтягивать, ну, кто там окажется потолковее. Да мы понимаем важность дела, приложим все силы ...

— Отлично. За это вам скажут спасибо сотни и тысячи спасенных людей.

— Ух-ты ... приложим ... да ...

И ошарашенные микробиологи ушли переваривать новость, организовывать лаборатории и подбирать людей из предложенных кадровой службой кандидатов, точнее — в основном кандидаток.

ГЛАВА 6.

Но это так — получится, не получится — неизвестно. Хотя бы попытаемся. Вот что у нас точно получится, так это развитие совхозов. Народ уже начинал шептаться, что "вот мол как их развивают, вот бы и нам так". Но пока серьезных подвижек не было — мы ведь делали только первые шаги. Хотя уже подготавливались следующие. Коровы ведь дают навоз. Он же — удобрение. Килограммов по десять в день — за год выйдет под три тонны, если учитывать, что они будут гадить и на выпасах. Причем это — по минимуму, учитывая тот скудный рацион, что мы определили им на зиму. Так-то, наверное, смогут дать и пять тонн, если не больше. Но и три тонны, если их разбавить один-к-двум торфом, даст под десять тонн удобрений. И если вносить их из расчета хотя бы двадцать тонн на гектар, то наши двадцать тысяч коровок дадут удобрений на десять тысяч гектар — треть совхозных полей. В год. А ведь его, наверное, не надо вносить каждый год. Да и количество скота еще должно увеличиться. Так что я рассчитывал на повышение урожая зерна с шести хотя бы до восьми центнеров с гектара, что дополнительно прокормит порядка тридцати тысяч человек.

А ведь еще можно добывать сапропель. Только это уже сложнее — нужны насосы и шланги, чтобы отсасывать его со дна рек и озер — тут пригодятся технологии и оборудование по гидродобыче торфа. Экскаваторами, наверное, копать будет менее удобно — вода создаст для ковша слишком большое сопротивление. Да и жалко расходовать их часы на добычу сапропеля, когда нам и на суше надо много копать — те же укрепления, или кюветы, чтобы сделать наши дороги проходимыми и в распутицу — сейчас мы как раз формировали несколько дорожных рот на базе осколков дорожно-эксплуатационных полков, располагавшихся в Лиде и Белостоке — до других мы не дотягивались. В них собирали дорожно-строительную технику, экскаваторы из самих частей и гражданских учреждений, технику из третьей отдельной роты механизации железно-дорожных работ, что располагалась в Барановичах — в ней ведь помимо железнодорожной была и обычная техника, да вот не успели, как задумывалось, ни развернуть роту в батальон, ни эвакуировать матчасть. Подверстали и ее. И все это железное воинство мы комплектовали личным составом, ремонтными средствами, и понемногу начинали улучшать рокадные дороги — где-то прокопать кювет, чтобы вода стекала в него с дороги, а не создавала на ней грязевые ванны, где-то укрепляли полотно щебнем или хотя бы песком. Тренировались. Могли бы, конечно, пустить эту технику на строительство тех же компостных ям и траншей, но пока рабочая сила была собрана, лучше воспользоваться ею — объемы сравнительно небольшие, чтобы из-за одной ямы гонять технику между совхозными дворами — пятьдесят-сто метров сотней человек можно прокопать за два дня, да еще заготовить дерн и глину, чтобы было чем укрывать от дождей и морозов. Торф тоже понемногу подвозили, чтобы было с чем смешивать хотя бы первые порции навоза — по зиме будем еще пополнять по мере необходимости. Тут важнее было разобраться с разбрасывателями, потому что делать это вручную, вилами — получится слишком долго. Наши механики уже взяли на обмеры парочку таких прицепных устройств и понемногу составляли производственную документацию. Если к весне удастся сделать хотя бы сотню таких механизмов, пусть и с деревянными бункерами, то можно будет считать, что механизация внесения удобрений достигнута — с производительностью десять тонн в час, с учетом загрузки трехтонных бункеров, мы бы разбросали этой сотней весь навоз за двести часов — две-три недели работы.

Но удобрение полей было не единственным направлением, по которому мы собирались двигаться в интенсивном развитии совхозов. Другим таким направлением стала механизация работы на фермах, и прежде всего — механизированная дойка. Тут еще были большие резервы для экономии трудоемкости. За день одна доярка вручную может подоить десять-двенадцать коров. С доильными же аппаратами такое количество коров доится уже за час — снова механизация дает чуть ли не десятикратный прирост. Поэтому мы пошарились на местных фермах и в крестьянских дворах и отыскали там в качестве образцов для копирования несколько марок доильных аппаратов — и шведские "Альфа-Лаваль", и немецкие "Вестфаллия", нашли и установки уже советского производства — двухткатные "Темп", которые в СССР выпускали с тридцать третьего, а трехтактные — с тридцать шестого.

Но, как и обычно, найти образцы — это даже не полдела. Нехватка ресурсов, материалов, методов, как и всегда, заставила нас двигаться небольшими шажками, постоянно соотносить свои возможности с потребностями. Внедрение доильных аппаратов оказалось тестовой площадкой, на которой мы разрабатывали методы внедрения новых технологий в сельском хозяйстве. Именно этот проект сделал в дальнейшем наши совхозы действительно работающим инструментом крупнотоварного производства продуктов питания и одновременно локомотивом внедрения технологий в сельском хозяйстве — остальные формы хозяйствования уже шли по проторенным совхозами дорогам. Хотя, казалось бы, к такому результату должна была привести массовая вспашка новых полей, как наиболее видимый и осязаемый результат нашей деятельности по развитию совхозов, но нет — именно доильные аппараты, сочетающие сложные технологии и производительность, и стали тем толчком, что сдвинул лавину преобразований в сельском хозяйстве.

Ведь казалось бы — что там сложного ? Сжимай коровий сосок, веди рукой вниз — из него течет молоко. Все просто. Я ведь представлял себе процесс именно так, на основе того, что видел при ручном доении. Оказалось, доильные аппараты работают не выдавливанием, а высасыванием молока, то есть молоко выходит не от сдавливания, а от создания разрежения. Первые попытки ускорить и облегчить доение, предпринятые еще в девятнадцатом веке, вообще предполагали вставлять трубки в соски — эти трубки, порой даже серебряные, раздвигали сфинктер соска и молоко текло само. Только для коров это было не очень хорошо, поэтому в том же веке появились и первые аппараты для дойки посредством вакуума, точнее — разрежения воздуха — под соском создавалось такое разрежение, сфинктер не выдерживал разницы давлений, разжимался — и молоко текло вниз.

Вот по такой принципиальной схеме все доильные аппараты и работали. Разница была лишь в деталях, хотя и они были принципиальны. Так, сначала мы планировали сделать двухкамерные трехтактные доильные аппараты, как наиболее щадящие для коров. Но там требовалось много резиновых изделий, а наши резинщики сейчас были заняты освоением все новых и новых резинотехнических изделий для техники. Поэтому в начале сентября мы сделали на пробу несколько однокамерных двухтактных аппаратов, в которых каждый из четырех доильных стаканов представлял собой открытый сверху и снизу конус, который и надевался на коровий сосок. Лишь сверху была резиновая манжета, которая при откачивании воздуха из стакана прижималась к вымени и удерживала на нем стакан. Снизу подсоединялась трубка, через которую периодически откачивался воздух и одновременно текло молоко — при откачивании воздуха сосок удлинялся, упирался в стенки стакана, и дальше разрежение действовало уже только на сфинктер, который открывался и выпускал очередную порцию молока. Потом, через полсекунды-секунду вниз впускался атмосферный воздух — и сфинктер вновь сжимался, до следующего цикла. Казалось бы, все просто. Но гадские коровы имели разный размер сосков, соответственно, если для одних наши стаканы подходили нормально и не слишком их вытягивали, то для других стаканы были великоваты, соски чрезмерно оттягивались вниз — а это и болезненно для коровы, и может привести к заболеваниям, так как повреждается внутренняя ткань. К тому же сам стакан порой сдавливал слишком длинный сосок снизу, не позволяя открываться сфинктерам полностью, отчего выдаивание было неполным и приходилось додаивать корову вручную. И если проблема с разной длиной сосков была решена изготовлением разных наборов стаканов для одного аппарата, то вторая проблема не позволяла достаточно полно механизировать дойку — она проходила всего в два-три раза быстрее, чем ручная.

Поэтому, как только к ноябрю резинотехники создали полный набор форм для использовавшейся нами техники, они приступили к разработке резиновых деталей двухкамерных доильных аппаратов. В таких аппаратах стакан имеет два объема — первый — между внешней стенкой стакана и внутренней резиновой трубкой, в которую вставляется сосок, и второй — подсосковое пространство. В первом объеме периодически возникает разрежение, во втором оно либо поддерживается постоянно, в двухтактных аппаратах, либо, в трехтактных, также чередуются то разрежение, то атмосферное давление. За счет периодически возникающей разницы давлений стенки трубки, охватывающей сосок, то сжимаются, когда в межстенное пространство впускается атмосферный воздух, а под соском — разряжение, то разжимаются под действием упругости самой резины, когда он оттуда откачивается в двухтактных. В трехтактных атмосферное давление может одновременно присутствовать в обоих объемах, но смысл не меняется — добавляется лишь стадия отдыха, когда на сосок не действует вакуум.

Так что принцип работы тот же, что и у однокамерных — раскрытие сфинктера под действием вытягивания и разрежения, но прямые, а не скошенные бока трубок уже не сдавливают сосок снизу и тот может раскрыться полнее, что ускоряет выдаивание. Причем сами стаканы и их резиновые детали подходят как для двухтактных, так и для трехтактных аппаратов — разница будет только в механизмах, управляющих пульсациями. Но трехтактный дает соску отдохнуть, что существенно снижает риск развития болезни у коров. Правда, впуск атмосферного воздуха под сосок приводит к дополнительному загрязнению молока микробами, но совершенно незначительному — если атмосферный воздух содержит три микроба на миллилитр, то молоко — пятьдесят тысяч микробов на миллилитр, поэтому можно было бы беспокоиться только о патогенных микробах, что могут попасть из воздуха. Но если такие микробы есть — наверное, узнаем и без молока. Трехтактные имеют еще и то преимущество, что их можно передержать на вымени без вреда для коровы, тогда как при двух тактах удлинение сосков приводит к тому, что аппарат начинает наползать на соски и вымя, их сообщение с выменем нарушается и молоко перестает в них поступать — происходит недодаивание, а то и травмы.

Дальнейшие испытания выявили еще одну особенность машинного доения — пульсирующие резиновые детали начинали выходить из строя — они трескались, становились жесткими, травмировали коров. Получалось, что эти детали были расходным материалом — именно поэтому первые полгода, до получения новых урожаев каучука с кок-сагызовых и гваюловых совхозных полей, мы массово применяли однокамерные аппараты. Позднее выяснилось, что за счет введения третьего такта отдыха резиновые трубки на трехтактных аппаратах изнашиваются медленнее, что стало еще одним доводом в пользу использования именно трехтактных аппаратов.

Все эти тонкости выявлялись постепенно — практически для всех это было новым делом. Тут-то и начали проявляться особенности людей. Ведь без натурных испытаний, экспериментов, полезность аппарата будет непонятна. Без предложений и замечаний конкретных пользователей будет непонятно — все ли мы учли, нельзя ли что-то улучшить. И тут без доярок было не обойтись. Кто-то отнесся к новой нагрузке с энтузиазмом, кто-то — с прохладцей или даже негативно — все это мы старались отследить, учесть, нивелировать. Так, освоение новой техники требует сил и времени, которое надо отнять от своей непосредственной работы. И пусть после этого она и улучшится, но время-то нужно уделить именно сейчас. И когда дело новое и неизвестное — возрастает риск того, что это время будет потрачено впустую. То есть работнику надо как-то компенсировать потери — в той же зарплате, что он недополучит, пока будет изучать новую технику.

Ладно, ввели оплату этого времени исходя из среднего заработка за прошедшие три месяца, тем более что речь шла о трех-четырех днях, к тому же часть этого времени человек снова станет работать. Ну да ладно — пусть получит побольше. Хорошо, дело сдвинулось. Но мы заметили, что некоторые работницы буквально насилуют коров новыми аппаратами, выдаивая их насухо, оставляя работать долго даже когда молоко уже не идет — не следят, заразы. А ведь сухое доение травмирует соски, приводит к болезням, но, что тоже немаловажно — еще до проявления болезней корова начинает отрицательно относиться к машинному доению, аппарат ее пугает, соответственно, она может вообще не даться себя доить. Естественно, доярка сразу же начинает валить вину на сам аппарат, но тут-то мы сразу указываем на других, что нормально пользуются новой техникой и их коровы доятся хорошо. К счастью, таких случаев было немного, но мы все-равно ввели штрафы за то, что корова перестанет доиться. Хотя она может это делать и под другим причинам, но тут уж будем разбираться в конкретных случаях, нам сейчас было главным запустить процесс и не подрубить его на корню плохими слухами, что "доилки портят коров" — мы специально разобрали несколько таких примеров в прессе, без указания имен, но с указанием размеров штрафов и повторением правильного режима доения.

Ладно, этот момент как-то урегулировали, стали доить нормально. Но нам-то ведь надо большего ! Нам нужны замечания и предложения ! Конечно, находились энтузиасты, которые сами их вносили, но мы решили еще и простимулировать этот процесс — стали доплачивать за каждое замечание и предложение, и в повышенном размере — за те, что позволили повысить качество конструкции, изготовления, удобство работы. Вскоре народ это дело прочухал, и они стали пачками приносить замечания и предложения, чуть ли не написанные под копирку. Жулики ! Грабят ! Но не сильно, поэтому по первым случаям мы, конечно же, премии выплатили — пусть и в убыток, только чтобы сохранить доверие. Но и правила изменили — если предложение или замечание часто повторяется у разных людей — премия меньше, если меньше повторяется — больше, если же поступило что-то уникальное — еще больше. Это отучило доброхотов "помогать" своим коллегам, а то если дать списать, то потом сам меньше получишь. Потом подумали, и разделили премию на части — сразу выплачивается где-то десятая часть, потом, если новшество решили внедрить — треть, а если оно оказалось удачным — оставшуюся часть — Комитет по изобретательству и рационализации — КомИР — отслеживал такие вещи. Большинство любителей дармовщинки отпало — суета не стоила затрат даже на написание списка, из таких остались разве что единицы, действовавшие из спортивного интереса — "копеечку, да урву". Но все-таки подавляющее большинство тех, кто продолжал вносить предложения, были истинными энтузиастами — они-то и стали получать большую часть премий за улучшение конструкции. Цены пока установили фиксированные, хотя и с градациями по степени важности, которая пока определялась достаточно произвольно — еще подумаем и над процессом согласования с рационализатором — вдруг оценщики что-то пропустили ? — и над привязкой к полученной выгоде. К тому же вознаграждение было не только денежным — мы популяризировали широкое движение рационализаторов, печатая в прессе сообщения и статьи либо о самих улучшениях, с упоминанием персоналий, либо же статьи о самих о рационализаторах. Заодно с получением массы рацпредложений мы таким образом рекламировали это дело и у молодого поколения, которое видело, что за дельные мысли и хвалят, и платят.

Существенную роль играло само мастерство доярок. Я-то считал, что для надоев важен только корм, а уж доить-то — чего там мудреного — знай себе дергай вверх-вниз. Нет, все тоже непросто. Например, чтобы корова начала доиться, надо помассировать ей вымя — иначе она может не пустить молоко в соски, они останутся пустыми, и дойки не будет. Ведь и теленок, чтобы покормиться, толкает мамку лбом в вымя — по сути, массирует его. При таком массировании в гипофиз поступает сигнал и в кровь выделяется окситоцин, под его действием мышцы расслабляются, и молоко начинает перемещаться под действием силы тяжести в нижние отделы молочной железы, а уже оттуда — к соскам. Если же корова испугана, нервничает, если ей больно — в кровь поступает адреналин, который блокирует действие окситоцина. Поэтому-то хорошие доярки и погладят корову, и дадут ей вкусняшку, и поговорят с ней ласково, и мух отгонят, чтобы не нервировали — в общем, проведут подготовку, во время которой успокоят корову. Но и потом чутко следят за ее состоянием — не становится ли ей больно, а если становится — снова погладят-успокоят — естественно, с таким подходом корова дает больше молока — просто ее альвеолы дольше разжаты — чистая физиология, но которую еще надо уметь пробудить. Сам окситоцин действует недолго — пять-шесть минут, поэтому доить надо быстро, а если корова недодоена — снова помассировать вымя и продолжить — тут уж машинная дойка позволяла все получить без повторных заходов. Но и количество доек влияет на объем молока — ведь чем меньше молока находится в вымени, тем активнее работают молочные железы, и наоборот — заполненное вымя дает сигнал, что молока вырабатывать не надо. Так что переход на трех-, а то и четырехразовое доение увеличивает выход молока процентов на десять-двадцать при той же кормежке (естественно, если для этого хватает питания). Из таких объяснений я и начал понимать, что да — многое зависит и от доярки.

И именно такие, ответственные к своему делу, и выдавали основной объем рацпредложений — добавить регуляторы давления, чтобы подстраивать режим работы под конкретную корову, повысить верхнюю границу диапазона пульсаций с шестидесяти до ста, а то и ста двадцати, чтобы увеличить скорость доения тугодойных коров, хотя обычно их отдавали в крестьянские личные хозяйства; то попросят добавить регулятор соотношения фаз и затем поиграются с ними, подбирая их под каждую корову. И по каждому рацпредложению — отчеты, доклады, новые рацпредложения. Работа шла, причем не только со стороны непосредственных исполнителей, но и со стороны науки. Так, увеличив с их подачи продолжительность искусственного освещения на фермах до шестнадцати часов, мы получили прибавку молока в среднем в пять процентов — просто позднее стал вырабатываться мелатонин, который тормозит все процессы в организме. Снова обычная биохимия, которой можно управлять. А биохомики не унимались, ставя эксперименты по режимам питания — какие микроэлементы влияют на продуктивность коров, жирность и вкусовые качества молока — работа была объемная, не на один год, но широкая выборка, которую предоставляли совхозные фермы, позволила в дальнейшем довольно быстро выявить основные зависимости — ученые получали прибавки в зарплате и звания, совхозники — дополнительные деньги, государство — молоко. Совхозы и в самом деле становились научной площадкой, демонстрировавшей правильность тезисов о производительной силе науки.

ГЛАВА 7.

С развитием совхозов хотя бы поутихли обвинения нас в возврате к частнособственническим отношениям, хотя и не совсем — нас продолжали обвинять в потакании частникам из-за того, что мы снизили налоги мирного времени. И, хотя общий налог был выше — за счет его военной части — "но мирный-то сделали меньше ! причем без согласования с центром !!! а закончится война — и единоличники заживут как им вздумается ?!? и как вы это все объясните ?" А мы-то откуда знаем ? До мирного времени еще надо дожить.

Но и с другой полярности нас тоже обвиняли, что якобы мы собираемся все обобществить, как только кончится война — "недаром же вы начали строить совхозы ! а народ-то вам и поверил — вот дурни !".

В общем, чтобы доказать, что ты не верблюд, надо было побыстрее закончить войну, причем — победой. Сейчас это явно не получится, поэтому оставалось только брать на карандаш особо крикливых.

Так мало того, что обвинения шли по экономической линии, нам же шили и политику ! Кто-то обвинял нас в троцкизме — в наших структурах работало много бывших членов КПЗБ — Компартии Западной Белоруссии, действовавшей тут до воссоединения в тридцать девятом. Потом ее руководителей увезли, да и рядовых далеко не всегда жаловали, считая их троцкистами. И тут — "раз они у вас работают на высоких должностях, значит, и вы сами — троцкисты". Естественно, с противоположной части спектра нас обвиняли просто в большевизме.

Ну и, до кучи, третьей плоскостью, в которой нам выдвигали обвинения, был национальный вопрос. Мы находились как бы между пятью националистическими группировками. Белорусские были восточнее, мы как бы находились за их спиной — соответственно, советское командование, особенно поначалу, считало нас продолжением этих сил. Тем более что с рядом вооруженных групп белорусских националистов мы договаривались о соблюдении нейтралитета, а некоторые группы, расположенные поближе, даже вливались в наши ряды — целиком отдельными подразделениями либо распределяясь по другим — тут все зависело от их состава и командиров. Так что со стороны, действительно, было сложновато разобраться.

Ну ладно — белорусский национализм. Нас ведь записывали даже в поляки ! Тем более что польского населения у нас хватало. Польские националисты здесь тоже были, но они находились западнее, особенно начиная с Белостокской области, где поляков по переписи было шестьдесят процентов. Украинские — южнее, и украинцы у нас тоже были. Естественно, никто не отменял обвинений в великорусском шовинизме, так как мы все наше внутреннее взаимодействие переводили на русский язык. Ну а уж то, что нас считали и юдофобами, и одновременно сионистами — тут вообще не было никаких сомнений. И никуда от всего этого не деться — здесь было замешано столько национальностей, политических взглядов и экономических разногласий, что всегда найдется тот, кому не угодишь. К счастью, пока подавляющее большинство народа нас поддерживало. Даже в еврейском вопросе. Ведь во многих населенных пунктах образовывался вакуум власти, когда наши — РККА, милиция, партийные органы — уже ушли, а немцы еще не пришли. Кое-кто из местных и пользовался этим моментом, устраивая погромы. Мы погромщиков практически не наказывали — лишь заставляли вернуть изъятое, если эти факты можно было доказать, ну и если случалось тяжкое телесное повреждение или убийство — наказывали более строго — отправляли на тяжелые работы на разные сроки. Но не смертной казнью — у них ведь тут были родственники. Из-за этого евреи были недовольны — "это потому что мы евреи, да ?", но особо не возбухали, так как мы практически получили от них карт-бланш после того, как выдали им на расправу несколько десятков карателей.

Тем более что после прорыва мы набрали их немало. Первые массовые расстрелы евреев, которые прошли в Барановичах, были организованы айнзатцкомандой 8 — подразделением айнзатцгруппы Б, под командованием доктора Отто Брадфиша. Но этих мы не застали. Зато, когда в начале сентября нам в руки попала в полном составе айнзатцкоманда 3 айнзатцгруппы А, мы их приняли с распростертыми объятьями. В этих командах было много антиеврейски и антикоммунистически настроенных поляков, поэтому сами немцы называли эти операции "самоочищение". Вот так вот — европейская, культурная нация подобрала удобоваримый термин для своих зверств. За что мы их будем бить сапогами по морде еще сильнее. Так что эти польские недобитки мало того что сами попали в передел, так заодно бросили тень и на остальных поляков — нам пришлось прекратить несколько польских погромов (когда такое вообще было-то ?!). Особенно горячими были объятья еврейского населения — его представители в основном и приводили приговоры в исполнение, естественно, после качественного допроса и протоколирования при свидетелях, чтобы было что выставить на нюрнбергском процессе, или что там будет вместо него.

Причем за право исполнить приговор в еврейских общинах шла серьезная конкуренция — претензий к немцам вообще и к ССовцам в особенности у евреев скопилось изрядно. Поэтому в команду исполнения приговора входило гораздо больше людей, чем было в группах вешаемых. Да и повешением это нельзя было назвать. Евреи пришли со своими подручными средствами, в основном — дубинками, а когда наши начали говорить им "Положено повесить, значит — надо вешать !" обратились с просьбой решить вопрос по своему. Причем обратились довольно мрачно. Ладно, людям надо хоть как-то заглушить свою боль, поэтому казни обычно были дикими и долгими. Прослышав об этом, некоторые из еще остававшихся в живых карателей запели так, что только успевай записывать. Некоторые даже заслужили повешение вместо того, чтобы быть забитыми — в живых тварей оставлять все-равно нельзя, тем более что незапятнанных среди них не оказалось — хотя некоторые и пели нам, что "мы ни ф чем неуыноуаты", но перекрестное сопоставление показаний — дело такое ...

В общем, на радостях, евреи даже внесли в кассу денег, золотых и серебряных изделий на круглую сумму, хотя мы на такое и не рассчитывали. Тем более что и немцы летом вымогали у них деньги и ценности — захватят заложников и называют стоимость выкупа — в Барановичах евреям пришлось собрать, со слов самих евреев, один миллион рублей, десять килограммов золота и сто килограммов серебра. А что делать ? Приходилось собирать и нести. Только немцы все-равно расстреливали заложников, порой даже до предложения о выкупе. Сейчас средства шли "На оружие. Только и нам дайте". Само-собой, ничего евреям как организованной силе мы выдавать не стали, а в армию они и так призывались — там и воспользуются. А деньги и ценности мы пока складывали — если деньги еще были как-то полезны для сохранения товарооборота, то ценности ... их ведь никуда не продашь и полезного на них ничего и нигде не купишь. Так что пусть пока полежат. Вот, внешняя разведка стала получать по мелочи, чтобы развивать зафронтовую агентурную сеть да выкупать наших из концлагерей, до которых пока никак было не добраться — и все. Но и то — только за сентябрь мы таким образом вытащили из ада более десяти тысяч советских граждан.

Ну, евреи — ладно — им просто некуда приткнуться, кроме как к нам. А вот белорусские и украинские националисты были серьезной силой. Так, девятнадцатого августа некто Тарас Боровец, он же — Тарас Бульба, провозгласил создание территориального округа Украинской Повстанческой Армии "Полесская сечь" (тут я немного растерялся — это та самая УПА или не та самая ?), а двадцать первого августа захватил Олевск — небольшой город на севере Украины, более чем в двухста километрах на юго-юго-восток от Барановичей и сто пятьдесят километров на юго-восток от Пинска. К этому моменту под его рукой было от трех до десяти тысяч человек и они занимались в основном диверсиями в тылу РККА. А когда Красная Армия начала выходить с юга Полесья, эти ребята и подсуетились — захватили город и провозгласили свою Олевскую республику, благо немцы в Полесскую котловину и не лезли — прошли по краю да выставили заслоны.

Собственно, у нас была такая же ситуация — захват города в период безвластья. Вот только мы ничего не провозглашали. Но это не помешало некоторым эмиссарам из центра обвинить нас в попытке создать свою республику. Ну что ж — тут оставалось только вспомнить высказывание "Обвинить меня в том, чего я не совершал — значит подать мне идею".

А эта Сечь развернулась более чем широко — похоже, мы с ними начали сталкиваться еще в середине августа, когда они не были Сечью — севернее Пинска происходили какие-то стычки с какими-то националистами — кого-то мы брали в плен, кто-то переходил на нашу сторону, наверняка кто-то перебегал к ним, но до конца — кто там и что — было непонятно. А тут они сами и выступили в своей газете "Гайдамак" — нам попало несколько экземпляров, так как они считали своей территорию от Олевска на Украине вплоть до Пинска и даже Слуцка уже в Белоруссии, а последний, на минутку, всего-лишь в ста километрах южнее Минска и на столько же восточнее наших Барановичей. Совсем обнаглели. Как, интересно, они потом делили бы территорию с белорусскими националистами ?

Ну, Сечь — ладно — с ними мы, кроме нескольких стычек, пока практически не пересекались. Так тут, под боком, были и белорусские националисты. Немцы еще до нападения на СССР создали в Польше военную организацию БНС — Белорусская Народная самопомощь — из пленных белорусов, служивших в польской армии. Еще были БСО — Белорусская Самооборона, БНП — Белорусская Независимая Партия, она же — Белорусская партия независимости. А может и не она — сам черт ногу сломит. Еще ведь было и эмигрантское правительство БНР — Белорусской Народной Республики, существовавшей тут в восемнадцатом.

Кстати, интересный момент — та же БНР поддерживалась западными странами, и если бы не эта поддержка, возможно, все эти национальные движения быстрее бы сошли на нет. Это исходя из последующего развития событий было понятно, что их борьба тщетна, а сейчас, в конце тридцатых-начале сороковых, границы перекраивались только так, соответственно, и националисты рассчитывали, что под них что-то будет перекроено. Тот же СССР переобулся перед войной в отношении поляков — если после воссоединения Белоруссии поляков, точнее, их активную часть, прессовали, то в сороковом, после быстрого поражения Франции, как только стала проглядываться близкая война с Германией, пошел уже другой разговор. В западной части БССР стали появляться школы на польском языке, надписи на улицах, на работу в учреждения стали принимать бывших польских служащих, учителей, начали выходить газеты на польском, польские писатели принимались в Союз советских писателей, открывались польские музеи. Ходили даже слухи о создании Советской Польши — наши пытались разыграть польскую карту, чтобы привлечь поляков на свою сторону в будущей войне. Не успели. Да и с литовцами наши водили хороводы. Так, после воссоединения Белоруссии Вильно был передан в БССР, но уже в октябре тридцать девятого его передали Литовской Республике — а она тогда была еще независимой ! — в обмен на ввод туда двадцатитысячного корпуса советских войск (повторю — в независимую республику) — СССР пытался держать немцев как можно дальше от наших границ. В сороковом Литве передали от БССР еще и Свенцяны, расположенные к северо-востоку от Вильно.

В общем, у националистов было достаточно поводов, чтобы надеяться урвать под себя какие-то территории — в том числе и у белорусских. Все было зыбко, все менялось. Правда, насчет белорусскости этих организаций были некоторые сомнения. То фамилии руководителей — той же БСО — какие-то то ли польские, то ли украинские — Родька, Витушка, то в качестве руководителя — еще и ксендз, то есть католик — как Винцент Годлевский в БНП. Среди белорусов, конечно, есть и католики, но не подавляющее же большинство ... В общем, как это часто бывает, за национализм в чужих интересах начинают печалиться люди, мягко говоря, не слишком близкие к этой самой нации.

Как бы то ни было, Сечь и БСО столковались и начали операцию по очистке Полесья от партизан и окруженцев. И если Сечь действовала еще как-то успешно, так как были далековато от нас, то БСОвцы с самого начала были под боком. Поэтому-то мы с ними имели несколько стычек, но дело быстро заглохло — деревни что поближе к нам, в которых уже были созданы отряды самообороны под эгидой немцев, просто перешли на нашу сторону, а из отдаленных, которым мы не могли обещать прикрытие от немцев, отряды быстро ушли на юго-восток — штурмовать Мозырь. Но там им рога быстро обломали — РККА прочно сидела в Мозырьском УРе, причем в лице 75й стрелковой дивизии, которая начала войну с самого первого дня, два месяца с боями отступала по Полесью от самой границы, и до сих пор еще сражалась. Ее-то БСО и пыталась сбить с позиций — по ночам ее бойцы подбирались к ДОТам, чтобы подорвать их зарядами из захваченных на местных карьерах динамита и аммонала. Наши были начеку. Подошедшая вскоре Сечь тоже ничего не добилась. После неудачного штурма мозырьского УРа к нам перебежало много людей из националистических формирований — они-то нам и понарассказывали подробностей.

Самое интересное, что немцы за всем этим копошением в Полесье наблюдали, но особо не вмешивались, тем более что оба националистических формирования установили с ними тесные контакты в надежде выгадать себе независимость, пусть и под немецким протекторатом. Ну а в интересах немцев было зачистить тылы силами националистов, чтобы не отвлекать свои войска от фронта. Ну, кроме охранных дивизий, войск СС. Да вот еще на нас им пришлось отвлекать все больше и больше сил. С войсками СС вообще получилось интересно. На юге Белоруссии они были представлены в том числе кавалерийской дивизией СС, которой командовал Герман Фегеляйн. Девятнадцатого июля два конных полка СС "Мертвая голова" свели в кавалерийскую бригаду СС. Они-то и собирались прочесывать Припятские леса. А тут — мы, со своими свежесформированными мехгруппами. То-то нам показалось странным большое количество конников, что попадались небольшими группами нашим ДРГ. А это, оказывается, были те самые ССовцы. Жаль, что мы не знали, что в конце июля в Барановичах был сам Гиммлер ... правда, тогда мы до него все-равно не добрались бы, хотя из-за перекрытия железных дорог на юге ему и пришлось потом делать крюк, чтобы объехать нашу территорию.

Стала понятна и та активность, с которой на нас набросились в августе. Дело было не только в нападении на тот сводный танковый батальон — Гиммлер осерчал из-за потерь среди своей конницы — вот и бросил на нас то, что было под рукой. А в Барановичах мы еще нашли и документы по операции "Припятские болота" — похоже, своими действиями мы вставили ей большой железный лом — мало того, что наши снайпера массово отстреливали и коней, и конников, так и остальные подразделения этих конных частей тоже страдали — и танкисты, и разведывательные подразделения, и артиллерия — немцы, точнее — СС — не ожидали здесь сильного сопротивления, а уж почему армейцы тем не сказали о массовых нападениях на тыловые и даже фронтовые части — загадка ... Поэтому СС сначала распределили свои подразделения на огромной территории, стараясь охватить как можно больше населенных пунктов и лесов, и в результате мы получили возможность бить их по частям без особого риска — разбросанные войска не могли быстро собраться в одной точке, чтобы зажать наши ДРГ после очередного налета или обстрела, поэтому мы выходили из-под удара сравнительно легко. Да еще и на востоке наши войска, вырвавшиеся после окружения в районе автострады Слуцк-Бобруйск, отвлекли на себя начиная с 27го июля до 8го августа несколько эскадронов и взвод артиллерии, а также танковый егерский взвод и пару самокатных разведэскадронов — по сути, кавполки СС были легкими мотопехотными соединениями со своими танками и прочей техникой — разве что коней было побольше.

Вот их-то мы в основном и отстреливали в августе. Еще бы — зайдут в какой-нибудь город крупными силами и затем рассылают по округе мелкие подразделения. А там — наши ДРГ, которым взвод-другой фрицев — на один зубок, хорошо если половина останется в живых и выберется из засады. Вот и таяли ССовцы. Судя по захваченным в Барановичах документам, сначала это было не очень заметно, но уже через пять дней после начала операции Фегеляйн забил тревогу — тогда-то немцы и попытались стянуть более серьезные силы. Мы тоже, когда смогли получить первых пленных и личные документы, взволновались — до этого-то просто отстреливали людей в черном — и ладно — до самих трупов далеко не всегда можно было добраться, чтобы посмотреть повнимательнее кто это нам попался — начинающим группам мы запрещали вступать в затяжной бой — обстреляли — и отходить, поэтому поле боя практически всегда оставалось за врагом, как минимум поначалу — нам ведь главное убить немцев, а не захватить территорию. Ну а потом, когда и фрицев стало поменьше, и наши группы за пять-семь засад нарабатывали опыт — тогда уже поле боя могло остаться и за нами, и информация потекла широким потоком. Я-то помнил, что ССовцы — это серьезный, чуть ли не самый страшный противник, и именно поэтому начал форсировать создание танкопехотных и артпехотных подразделений — чтобы хотя бы напоследок убить побольше фрицев. Но ССманы как-то себя проявляли не очень — фрицы и фрицы, порой даже маршевые роты и батальоны, что немцы подтягивали с запада, представляли большую опасность. Правда, они и действовали сплоченными группами, поэтому их только обстрелять из орудий — и зарыться в лес.

Так что ССовские кавалеристы не успели развернуться, хотя дел и наделали. Расстреливали, топили в болотах, убивали. Излюбленным приемом было сказать евреям, чтобы брали с собой ценные вещи не более двадцати килограммов и собирались для отправки в Палестину. Потом выводили за пределы населенного пункта и убивали. В этом им помогали 162-я и 252-я пехотные дивизии — они пытались блокировать нас с юга и юго-запада. Были и другие части. Так, в конце июля 322-й полицейский батальон зачищал Беловежскую пущу. До этого он охранял участок шоссе Белосток-Барановичи протяженностью 185 километров, где их заменила рота "Штутгардт" национал-социалистического автотранспортного (или механизированного) корпуса — полувоенной организации в составе НСДАП (да, помимо Вермахта и СС тут ошивалось еще множество военизированных организаций, так что, думаю, ту численность немецких войск, что обычно указывали историки, можно смело увеличивать на десять-двадцать процентов, если не больше). Всего батальоном было эвакуировано 34 населенных пункта и 6446 жителя, причем было расстреляно более двухсот коммунистов и активистов. Сами населенные пункты сжигались, жители расселялись в деревнях и городах за пределами Беловежской пущи. Причем реквизировнный скот перегонялся советскими военнопленными, они же убирали урожай, оставшийся на полях Беловежской пущи. В то время мы не смогли дотянуться до тех мест, а в конце августа этот батальон полег почти в полном составе, когда их бросили против нас из-под Минска, куда их перегнали сразу после зачистки пущи. Ну и рота автомобилистов-любителей тоже была раскатана по асфальту. А немцы все гнали и гнали на нас хоть какие-то подразделения, которые только могли собрать по округе. Так, в начале сентября на нас наступала даже одна из банд, что они собрали в районе Турова из уголовников и дезертиров. Там эта банда отметилась грабежами и погромами, но то — воевать с мирным населением. Против наших же подразделений эти вояки оказались слабоваты и залегли после первых же минометных разрывов, где мы их потом и собрали с поля. Правда, не всех — не больше половины, так как многие понимали, что им светит, поэтому оказывали сопротивление. Или не оказывали, а наши их убивали за предательство — кто ж разберет, что там на поле происходило ? Лично мне некогда. Тварью больше, тварью меньше — без разницы. Оставшихся хватило, чтобы порассказать все о своих подвигах. Немцы заняли Туров, расположенный в ста километрах на восток от Пинска, еще пятнадцатого июля, но вскоре оставили — так город и стоял почти без власти до середины августа. Скорее всего, не совсем без власти, так как пятнадцатого августа немцам пришлось штурмовать город. Снова. Кто там был — непонятно, возможно, как и у нас, сорганизовались местные и вышедшие окруженцы. И восстановили советскую власть — вот немцам и пришлось опять захватывать город. Точнее, штурмовали не немцы, а как раз собранные ими карательные отряды — больше не оказалось свободных подразделений. Их же потом отправили и против нас. Не вышло.

Но в Белоруссии шла не только карательная война — немцы активно врали. Так, фрицы собирали жителей и говорили им, что советская власть уничтожена, Красная Армия разбита, Ленинград, Киев, Орел, Курск и другие города уже заняты немцами, Москва в окружении, правительство — Сталин бежали на самолетах в Америку, командиры и комиссары разбежались. Так-то — попробуй еще, без радио и газет, и определи — правда это или нет. Поэтому-то разбрасываемые нами листовки со сводками боевых действий хоть как-то заполняли информационный вакуум, в котором находились жители. Действовали немцы и менее топорно — расстреливали все портреты Сталина, остальные же портреты членов Политбюро не трогали, заявляя населению, что "все эти люди наши — Молотов, Ворошилов — уже 10 лет работают на нас". Поэтому, когда мы входили в очередное освобожденное село, нас спрашивали — правда ли все это ? На что мы отвечали:

— Раз мы здесь — значит — неправда.

ГЛАВА 8.

А вот что "мы здесь" — это еще надо было выяснить, и прежде всего — нам самим. Насколько я понимал внутреннюю политику, нам надо было прояснить для народа нашу идентификацию в национальном вопросе, люди хотели выяснить — на каких позициях мы стоим. Как вопрошал Горький — "С кем вы, мастера культуры ?" Люди, правда, явно вопроса не ставили, он стоял в глазах — чего от нас ждать ? И нам надо было определяться более явно.

Националисты-то всех мастей, из оголтелых, почти сразу прочухали, что мы такое есть, особенно когда весь документооборот и обучение в школах начали переводиться на русский язык. Поэтому чем дальше, тем больше пошло покушений, так что охрану первых лиц, да и не первых, приходилось все время увеличивать — служба внутренней безопасности разрасталась лишь чуть медленнее, чем армейские подразделения, но без такого прикрытия нацики просто перестреляют у нас ключевые фигуры, и дело заглохнет. Да, вроде бы "незаменимых у нас нет", но пока найдется замена — пройдет сколько то времени, а дело-то будет стоять. Да и еще под вопросом — найдется ли замена. Ну и просто оставлять людей один на один с такой опасностью — не дело. Тех, кто смог и не побоялся выйти вперед в критические моменты, надо прикрывать, чтобы не было как в той же Новороссии. Так что служба охраны постоянно училась перекрывать сектора, выцеплять из окружения опасных людей, хотя и охраняемым тоже приходилось учиться — не закрывать сектора, да и просто грамотно передвигаться вместе с охраной, а это не такое уж простое дело — даже я, вроде бы посмотревший немало фильмов, порой резко куда-то сворачивал, увидев что-то интересное, и при этом не дав охране соответствующий знак, чем создавал ей дополнительные трудности — пока они перестоят свой порядок, пройдет несколько секунд, за которые может произойти что угодно. В общем, учились и охранники, и охраняемые. К счастью, покушающиеся были еще менее профессиональны, поэтому, хотя покушений и было уже несколько десятков, но пока мы обходились максимум царапинами. Например, меня пару раз ранили в руку, причем оба раза — в правую. Да свадьбы заживет.

В отличие же от националистов, основная масса населения пока терялась в догадках — вроде бы и коммунисты, но действуют как-то по-другому. Пока это различие частенько списывали на военное время — "припекло, вот и дают послабления". У нас же проблема была в том, что при более подробном рассмотрении ни одна из местных национальных идей нам не подходила. Да, мы пока сохраняли риторику интернационализма, но, как я понимаю, это было временно — подобного балабольства все уже наслушались, и если мы так и продолжим, то вскоре все от нас отвернутся — "И эти туда же". Правда, совсем отказываться от нее мы не собирались, планировалось лишь откорректировать ее в русле "все нации — братья, пока не докажут обратного", а то с немцами-то советская власть сильно обожглась, и мы не хотели наступать на те же грабли. Да, в каждой нации, даже у немцев, есть люди, которые будут относиться к нам хорошо всегда, но "не надо судить о нации по одному человеку".

Так что надо было выбирать. Вместе с тем, помимо польской, украинской, белорусской, русской идеи была еще идея западнорусизма, которая выдвигала тезис о единстве белорусского и русского народов. Этой же идее была близка идея малороссов, объединявшая русских и украинцев. То есть если первая идея не подходила потому что "это же поляки", а остальные три несколько разъединяли родственные народы, то западнорусизм, наоборот, объединял их, хотя и не сливал полностью — в нем белорусы считались этнографической группой общерусского народа. Как говорится — "едины, но неслиянны". Была, правда, и идея триединого русского народа, но она являлась главенствующей в Российской Империи, что, учитывая события последних двадцати пяти лет, ставило на ней крест. Пока. А вот концепция западнорусизма была эклектичной, собирательной, провозглашающей общее для всех трех ветвей — великороссов, белорусов и малороссов — основание, если посчитать украинцев тоже западной ветвью. И вместе с тем не измазанной официозом царизма. К тому же сюда, при желании, можно было подверстать и поляков, ну, тех, кто не настаивает на Польше "от можа до можа". То есть западнорусизм мог бы стать платформой, объединявшей основные нации, присутствовавшие в Западной Белоруссии.

И мне эта идея нравилась все больше и больше. Да, за бортом оставались те же евреи, цыгане, китайцы, но даже и поляки под нее могли бы подстроить свой менталитет, особенно те, которых записали в эту национальность по ходу дела, только чтобы увеличить количество "титульной" нации. Откуда тут цыгане и китайцы ? Ну, цыгане-то понятно — кочевой народ, а китайцы, скорее всего, еще с революции и гражданской, точнее — завезли-то их сюда раньше, еще при царе, когда русских уже стало не хватать, так как многие были на фронте, а ведь кому-то надо и трудиться, хотя бы на неквалифицированных работах — вот и везли китайцев через весь континент на запад. Ну а потом их прибрали к рукам большевики — деваться китайцам все-равно было некуда — вот и вступали массово в ЧОНы и прочие большевистские отряды — латыши с прочими прибалтами и китайцы гораздо проще относились к убийствам местного населения — они тут чужие, есть куда сбежать. А после Гражданской прошло уже слишком много времени, чтобы возвращаться обратно — вот многие и оставались. В Восточной Белоруссии вообще были организованы китайские колхозы и — кто бы мог подумать ! — даже цыганские !!! Ну да ладно — приспособились к белорусизации, приспособятся и к западнорусизму, тем более что по-русски разговаривать как-то уже могли все.

Сама идея возникла здесь чуть ли не в начале восемнадцатого века, во времена походов Петра Первого, причем в качестве реакции на постановление Замойского церковного собора Униатской церкви, постановившего приблизить грекокатолическое служение к римско-католическому. Хотя этот собор, пусть даже и не православный, был уже просто последней каплей в так называемом диссидентском вопросе — вопросе дискриминации неримскокатолического населения Речи Посполитой. Дискриминации не только православных — поляки притесняли и протестантов, и кальвинистов, и лютеран — а ведь Польшу окружали страны, в которых эти течения были как минимум сильны, а то и просто основными. Это как дразнить гусей — до поры весело, а потом ... В общем, Польша сама напросилась на разделы — не только этим, но и этим тоже.

Причем само название "белорусы" было не распространено еще и в начале двадцатого века. Как в 1903 писал этнограф Евфимий Карский:

"Въ настоящее время простой народъ въ Б?лоруссіи не знаетъ этого названія. На вопросъ: кто ты? простолюдинъ отв?чаетъ — русскій, а если онъ католикъ, то называетъ себя либо католикомъ, либо полякомъ; иногда свою родину назоветъ Литвой, а то и просто скажетъ, что онъ "тутэйшій" (tutejszy) — зд?шній, конечно противополагая себя лицу, говорящему по-великорусски, какъ пришлому въ западномъ кра?."

В общем, в дореволюционной России западнорусистские взгляды были доминирующими среди белорусского населения, хотя советская историография утверждала обратное. Правда, непонятно с чего — русские националисты и октябристы на выборах в III и IV Государственные думы получили в белорусских губерниях абсолютное большинство мест. Впервые же тезис о белорусском народе был сформулирован Ластовским в 1910 году. А звали Ластовского Вацлав — не очень белорусское, зато очень даже польское имя. "Все понятно". Этот "белорус" был активистом "Белорусской социалистической громады" — левой партии начала двадцатого века, потом — Председателем Кабинета Министров Белорусской Народной Республики, когда она почила в бозе — смотался на запад, где агитировал за независимую Белоруссию, потом каким-то образом — при таком-то послужном списке ! — работал при советах директором Белорусского государственного музея, и даже секретарем Белорусской академии наук. Хотя с его попытками агитации, то есть призывов к развалу СССР, он по идее должен был быть расстрелян сразу по прибытии в СССР. Но нет — видимо, кому-то он был нужен. Ну, понятно кому — в то время активно шла белорусизация, так что западнорусизм у советской власти был не в чести. Возможно, тогдашние руководители СССР хотели расколоть русскую нацию, чтобы она не стояла единым фронтом против нацменов, которых в высших эшелонах власти и репрессивных органах было уж слишком многовато. Как там говорил Бухарин на ХII съезде РКП(б) в двадцать третьем — "Русские должны искусственно себя поставить в положение более низкое по сравнению с другими, чтобы тем самым искупить свою вину перед угнетёнными нациями". Ну-да ну-да. Да взять ту же Громаду — кто там в руководстве был из белорусов — непонятно. Разве что Алесь Бурбис. А так — Вацлав Ивановский — он "Вацлав", понятно. Карусь Каганец — "каганец", ага ... к тому же полное имя — Казимир-Рафаил Карлович Костровицкий — ну чистокровный "белорус", да ...вот еще разве что братья Луцкевичи, да и те — из масонов. Кто там еще ? Алоиза Пашкевич — из польской шляхты, Франциск Умястовский — тоже под вопросом, потому как "Франциск". В общем — все как часто бывает и у нас — в националистах числятся какие-то левые люди — цыган, еврей, еврей — "все ж наши !". Да и остальные — вроде и свои, но надо бы и разобраться с их "истоками". Это как Кудрин (уже в сторону) — вроде русский, но по вере — иудей, а для человека такого уровня это не просто вопрос свободы вероисповедания — это уже политическое заявление, сразу понятно — с кем он.

А Ластовского-то убили. Сначала в тридцатом арестовали по делу "Союза Освобождения Белоруссии", отправили в ссылку в саратовскую область, в тридцать восьмом арестовали повторно, и уже с концами.

Так что с идеей белорусской нации в это время все было непросто — и продвигали ее сомнительные люди, и слишком многие все еще считали себя частью русской нации. Это уже в мое время все вроде как приняли сложившийся порядок, а здесь ... Поэтому-то меня все больше и привлекала идея западнорусизма. Под ее эгидой можно было отлично объяснить, почему мы ввели общение на русском, да и в дальнейшем ... в общем — надо было крепко думать.

Крепко думать надо было и по другим вопросам. Так, на нас вдруг свалилось много мощного оружия, но с его освоением были проблемы — людей не хватало. Прямо как в советское время — мало урожая — беда, много урожая — тоже беда.

ГЛАВА 9.

— Да, пятый ... да, слышу. Квадрат 17-4-улитка-2 ... длина триста метров ... на северо-восток ... десять-двенадцать километров в час ... Принял ! Отбой !

Лейтенант крикнул:

— Первое орудие ! Осколочным. Заряд три ! Азимут двадцать ! — и склонился над картой — как раз пока он считает более точно доворот и угол подъема ствола, орудие будет заряжено и примерно наведено в нужную сторону. Он выставил линейкой и транспортиром директрису от первого орудия до нужного квадрата, пересчитал все это в углы горизонтальной и вертикальной наводки, скомандовал точные угловые наводки, после подтверждения готовности — команду "Огонь !", сразу же, чтобы уменьшить интервал между выстрелами — "Зарядить !", и прокричал уже в рацию:

— Пятый ! Ловите выстрел !

Прошла почти минута, но "Пятый" выстрела не увидел. Видимо, упал куда-то в лес, причем далеко — батарея еще не делала с этой позиции выстрелов, а данные метеорологов были не слишком точные, поэтому лейтенант взял поправки с запасом, чтобы не задеть своих.

— Давай сейчас доверну на тебя ... да не сильно, не боись ... — и прокричал уже заряженному орудию — Первое орудие ! право пять огонь зарядить ! Второе, третье орудия — азимут двадцать, зарядить !

Вот, после второго выстрела от "Пятого" пошла информация о месте падения снаряда — взрыв встал метрах в трехста слева от двигавшейся по дороге немецкой колонны. Лейтенант пересчитал доворот для каждого орудия, так, чтобы они накрыли начало, середину и конец колонны соответственно — да еще учесть ее движение ! — скомандовал поправки и проорал — "Батарея ! Беглым по три с доворотом влево один огонь !".

Первые выстрелы ушли почти сразу — орудия были заряжены и только ждали команды. А последующие выстрелы пошли уже вразнобой, особенно отставало третье орудие, где расчет был пока еще слабо натренирован. Тем не менее, уже через пять минут от корректировщика пришла информация, что колонна разбита. Теперь предстояло еще больше работы — несмотря на нелетную погоду, требовалось перевести орудия в походное положение и быстренько смотаться с засвеченной позиции. А может, и не засвеченной, но лучше подстраховаться, хотя округа радиусом пятнадцать километров и останется на полчаса без артиллерийского прикрытия. Но за это время к ним не подберется ни одна колонна фрицев, поэтому риск невелик. В крайнем случае, ДРГ притормозят, а там уж и батарея снова будет готова открыть огонь. Еще хорошо, что стволы смотрели примерно в нужный сектор, а то бы снова пришлось доворачивать сами орудия, делать привязку — муторное это дело, менять сектор огня. Скорее бы уж остальные подтягивались. Хорошо хоть теперь поправки на ближайшие два-три часа примерно известны, так что можно будет тратить меньше снарядов на пристрелку, да и потом, если еще придется пострелять хотя бы в ближайшие два часа, их можно будет уточнить по ходу дела. Ну а если не удастся, там уж погода может измениться и придется снова нащупывать поправки пробным выстрелом "наобум". В наших бы не попасть — сейчас-то повезло, но всякое может случиться ...

А на дороге, проходившей через небольшое поле, стоял плач и стон. Еще при падении первого, пристрелочного снаряда калибра 152,4 миллиметра грузовики начали тормозить, а зольдаты выпрыгивать из кузовов. Но от небольшого доворота рукояток наводки не убежишь, хотя два первых грузовика и попытались. Но их выстрелами по колесам стреножила ДРГ, которая и навлекла на колонну немецких грузовиков эту беду. А потом на поле и дороге начали вздыматься огромные столбы взрывов. Даже если снаряд падал в сотне метров, это было хоть и относительно безопасным для немцев, но все-равно невероятным зрелищем, жаль только они вряд ли что-то видели вокруг, так как более близкие падения стеной осколков решетили грузовики и тела. Один из снарядов, упавших прямо на дорогу, смахнул с нее два грузовика, один из которых отлетел в поле, а другой, переворачиваясь через спину, впечатался в сзади идущую машину. Но больше всего поразило прямое попадание в грузовик, шедший в колонне пятым — грузовика просто не стало — вспышка, столб земли — и дымящаяся воронка. Только переднее колесо длинными скачками усвистало горящим шаром через поле.

И, пока оставшиеся в живых фрицы не пришли в себя, ДРГ вышла в поле двумя группами и провела зачистку — дострел, пленение оглушенных, сбор оружия. Было немного боязно ходить по месту недавнего обстрела, но артиллеристы вроде толковые, работали с ними уже не первый раз. Вон — даже второй пристрелочный положили аккуратно, не на головы ДРГ, как было у соседей. Кто только назвал это "дружественным огнем" ... ? Их бы под такой ... Хорошо хоть обошлось без жертв. Ладно, пора за работу — тут немцы в ближайшие два часа не сунутся.

Но они сунулись. Следом за пехотой шла танковая рота и еще одна пехотная — их передовой дозор выскочил из леса, когда ДРГ уже ушла с поля. Вид полного разгрома колонны грузовиков произвел на немцев тяжкое впечатление. Еще тяжелее им было видеть огромные, по три-пять метров, воронки от снарядов. "Опять сталинские молотки" — шептались солдаты. Они, конечно, рассредоточились по полю, выставили дозоры, пока несколько групп искали среди обломков и в поле выживших. Таких не было. А тем временем ДРГ уже наводила на новеньких "свою" батарею, которая успела сменить позицию и даже пострелять по заявкам другой ДРГ, из-за чего смогла открыть огонь не сразу — пришлось разворачивать пушки на старую цель. Зато стреляли сразу залпом, без пристрелки, с приличным накрытием — пехоту, что была вокруг разбитой колонны, просто снесло потоками осколков. Грузовики, что еще не выехали на поле, пятились обратно в лес, а танки стреканули вбок от смертельной дороги. Вскоре на поле уже не было живой души, поэтому корректировщик дал координаты в лесу — авось парой залпов кого и достанем.

Я ведь почему еще затронул проблему производства двигателей для тракторов — нам надо было не только поднимать сельское хозяйство. Нам надо было таскать технику. Тяжелую. Которой у нас стало вдруг очень много. Целых 438 гаубиц. Четыреста тридцать восемь. Гаубиц. Калибра 152-и-4 мэ-мэ. И по шесть боекомплектов к каждой.

Я сам обалдел, когда мне сообщили о захвате полигона с гаубицами и складов. Я еще подумал — ну, гаубицы и гаубицы. Пригодятся. Даже когда мне сказали, что их там много, я не особо насторожился — мы как раз сортировали освобожденных военнопленных — дел было по горло — каждого просветить, пристроить ... Но на всякий случай спросил:

— Сколько ?

— Более четырех сотен.

— Эм ... ?

— Точнее пока не посчитали.

— Да не — сколько Вы сказали ?

— Более. Четырех. Сотен.

— Оп-па ...

Этот полигон находился в десятке километров на юго-запад от Барановичей, и к началу войны там стояло четыреста восемьдесят гаубиц МЛ-20 — их предполагалось распределить по дивизиям ЗОВО. Но не успели. Не успели даже взорвать — ни сами гаубицы, ни боеприпасы. Так они немцам и достались — почти все и почти целехонькие — так, с десяток повредило — и все. Немцы их уже начинали понемногу разбирать — наверное, на пробу. Но вскоре движение по дорогам почти встало и гаубицы ждали нас. Но мы про них узнали только тогда, когда прорвали окружение и вышли к Барановичам. Точнее, непосредственно к гаубицам вышли наши ДРГ, когда о нашем прорыве немцам еще не было известно. Поэтому наши перещелкали из бесшумок полроты охраны, когда зашли на территорию в немецкой форме, остальная половина была добита в ходе боя — и гаубицы стали нашими.

А, на минутку, один снаряд гаубицы кроет площадь сорок метров по фронту и восемь — в глубину. Триста двадцать квадратных метров. Сплошного — с вероятностью девяноста процентов — поражения стоящих целей. Действительного, с вероятностью поражения в пятьдесят процентов — в четыре раза больше. Тридцать снарядов — и живого на гектаре остается немного. С учетом того, что каждый боекомплект содержит шестьдесят снарядов, из которых пятьдесят — осколочно-фугасные — мы можем одним орудием с его шестью б/к покрыть десять гектаров, а все 448 покроют более сорока квадратных километров. Это срыв, а то и отражение примерно четырехсот атак. Ну или накрытие четырехсот колонн — как получится. Да пусть даже двухсот атак — в первой половине сентября немцы и столько-то не смогут произвести — у них и на основном фронте проблемы. А дальше видно будет.

Да и против танков эта бандура вполне так ничего — даже при взрыве на расстоянии в десять метров осколки их снарядов могут пробить броню до тридцати миллиметров. То есть — почти у любого танка этого времени. А уж прямые попадания ... мне смутно вспоминалось, что примерно такие, а может и эти самые гаубицы и стояли на "Зверобоях" — советских самоходках СУ-152. Наши механики с военными, кстати, уже начали пытаться установить пушки на какие-то шасси. Уж не знаю, что у них получится — Т-26 этого монстра и не выдержит, наверное — съедет с катков после первого же выстрела. Разве что КВ, которых у нас было штук двадцать разной степени боеготовности, да может еще Т-34, если ей какие-то сошки приделать. Но и этого было бы немало. Да и без самоходного шасси эта гаубица, точнее — гаубица-пушка — имела угол горизонтального поворота в 58 градусов — почти по тридцать градусов вправо и влево, соответственно, вполне могла применяться и в качестве ПТО — сколько ни маневрируй, а довернуть рукоятку все-равно будет проще, и одна надежда только на промах. Правда, ее сложновато замаскировать -высота орудия больше двух метров. Зато поражает танки, особенно легкие, на дальностях до пяти километров — главное если и не попасть, то хотя бы положить снаряд рядом — там уж осколки сделают свое дело — пробить броню, сорвать катки и гусеницы, повредить орудие и пулеметы — после такого дождя осколков дел ремонтникам будет много, если вообще будет.

Да и против немецких пушек эти орудия тоже смотрелись очень прилично. Наиболее распространенная гаубица немцев калибра 15 сантиметров имела дальность стрельбы тринадцать километров. Наша же красава метала снаряды на семнадцать километров, то есть в контрбатарейной стрельбе мы имели преимущество. Вроде были у немцев и другие орудия, на двадцать четыре километра, но, насколько я понял, они и тяжелее, и их значительно меньше — десятки, может — сотня — мы их не встречали. Только слышали от пленных. Может, и пугают. Вот немецкие орудия калибра 105 миллиметров стреляли на девятнадцать километров — дальше наших. Но мощность их снаряда была существенно меньше — он давал сплошное покрытие метров на пятнадцать, не больше, а действительное — на сорок — наши на таких расстояниях давали сплошное. А это особенно существенно при стрельбе на максимальных дистанциях, когда разброс уже велик, и чтобы положить снаряд поближе к цели, надо выпустить их больше — и чем меньше сплошное покрытие — тем больше их требуется. А учитывая, что батареи могут быть окопаны — вероятность поражения на предельных дистанциях очень мала. И тут наши снаряды давали воронки диаметром в три раза больше, чем 105 миллиметров. То есть как минимум на пятьдесят подавленных батарей мы могли рассчитывать — если поставим службу корректировки с воздуха, с чем пока были некоторые проблемы.

Так что по сути нам страшна только авиация, поэтому мы старались ввести в гаубичные батареи хотя бы по одному крупняку — не подобъет, так хоть как-то помешает атакам. И, насколько я понимал, в моей истории эти орудия достались немцам и скорее всего активно ими использовались против наших. А здесь, получалось — немцам — шиш! — и даже наоборот — эти орудия еще будут по ним стрелять. Да мы костьми ляжем, но не допустим, чтобы они снова попали в руки немцев ! Я лично ножовкой по металлу буду разбирать их на куски !!! Ну, пока до такого мы не дошли, но на всякий случай с каждым орудием ездили по три куска взрывчатки, чтобы в случае чего сделать из смертоносной конструкции сырье для переплавки в мартене.

Но со всем этим еще предстояло разобраться — я пока просто не мог уложить в голове такой объем настолько мощного оружия. Это ведь надо переделывать всю тактику ... Изначально-то я предполагал, что мы так и будем бегать по лесам налегке. Ну, когда появились танки и самоходки — я считал это временным явлением, продолжая налегать в основном на тактику легкой пехоты, диверсионные действия — разве что приспособили к этому еще и орудия — буксируемые или установленные на бронированные шасси. Ну да, были у нас и гаубицы — наши и трофейные. Так боекомплект не вечен, брать его неоткуда, и рассматривались они соответственно как временное подспорье, не более того. А тут ... по триста шестьдесят снарядов на ствол ... не знаю, сколько этим можно воевать, если не атаковать укрепленные линии обороны, а отражать атаки и вести контрбатарейную стрельбу ... Наверное, много. И все это надо было осмыслить.

ГЛАВА 10.

Но тактика вырисовывалась не сразу, постепенно. С обороной понятно — ставим гаубицы в прикрытие опорников и в ус не дуем — только замаскировать, оборудовать несколько позиций, обеспечить транспортом — гусеничным, колесным или хотя бы копытным — чтобы перетаскивать пушки между позициями — и все. Ну, пристрелять по окрестностям — подготовить несколько рубежей заградительного огня, чтобы снизить требования к квалификации командиров и наводчиков. Да выделить пару человек на контрбатарейную стрельбу — расчет углов, поправок по новым целям. Но хотелось бы еще и усилить наших диверсантов — совместить мобильные ДРГ с немобильными гаубицами. Тут с людьми было похуже.

Артиллеристов-гаубичников было попросту мало. Исходя из девяти человек расчета, на всю эту ораву гаубиц потребовалось бы более четырех тысяч человек. Сейчас, в начале сентября, у нас активных штыков, участвовавших в непосредственном боевом контакте с противником, было чуть больше этого количества. Да, было море людей в учебных частях или пехотном прикрытии — недавно освобожденных военнопленных, вышедших к нам окруженцев, мобилизованных из местного населения — но весь этот народ только проходил первоначальное обучение по нашим методикам — всех грамотных в военном деле людей мы уже давно пристроили либо в воюющие подразделения, либо в качестве инструкторов на КМБ. Ну, ладно — подносчик снарядов — его обучить недолго — день, два, ну три — и человек начинает работать. Да и то — надо отобрать физически сильных, а они требуются и для ДРГ. А как быть с наводчиками ? Там уже надо соображать, причем быстро, надо иметь навык вращения рукоятками, надо уметь привязывать орудие на местности, делать расчеты, учитывать поправки — всему этому быстро не обучишь. А ведь гаубица — не пушка, гаубица стреляет в основном с закрытых позиций, откуда цели не видно, и тут уже для наводки нужна математика.

Обе проблемы — набор людей и их обучение — решали параллельно.

По людям пришлось пройти частой гребенкой. Собрали всех гаубичников, повыдергивали из бронечастей половину командиров и наводчиков-противотанкистов, благо за прошедшие месяц-полтора они успели подготовить смену, набрали отличников и хорошистов по математике, включая школьников старших классов — народа вроде бы было прилично, под тысячу человек, но большинство же еще надо обучить — настоящих гаубичников среди них было менее сотни человек. А ведь надо же и воевать. Поэтому около двадцати профессионалов ушло на войну в составе нескольких батарей, а остальные занялись обучением молодняка. И начали они с жесткого кромсания программы обучения.

Так, обучали прежде всего сокращенной подготовке данных для стрельбы — с точностью до пяти делений и дальности до 50 метров — по открытым целям вполне достаточно. Полную подготовку, когда точность доходит до одного деления и пяти метров, мы оставляли на потом — серьезные укрепления штурмовать еще не скоро, а задавить окопы, чтобы фриц просто не высовывался, подавить открыто стоящие ПТО — хватит и этого. Помню, на военной кафедре преподы любили пошутить — "Делим шестьдесят на три, получаем примерно двадцать — а нам точнее и не надо". И, в принципе, были правы — слишком много факторов влияет на полет снаряда, чтобы для первого выстрела требовалась большая точность расчетов — сделали на их основе пристрелочный — от него и пляшем. Налет без пристрелки нужен, по идее, для того, чтобы застать врага врасплох, когда сверху валится сразу же полный залп батареи, а то и дивизиона. Вот для таких вариантов стрельбы — да, нужен вариант полной подготовки данных — с учетом всех поправок и точными расчетами. Иначе, увидев пристрелочный выстрел, немцы насторожатся и залягут или смотаются. Если успеют — не всегда такое и возможно. Ну так на это есть пристрелка с переносом, когда пристрелочные выстрелы кладутся где-то поодаль — в километре-двух от цели, по ним определяются фактические поправки, а уж потом на их основе делается полный залп непосредственно по цели — на таких дистанциях условия почти совпадают, поэтому и можно использовать те же поправки на давление, ветер и прочее. Тоже вполне приемлемый вариант, который мы начали использовать совсем скоро.

А пока работали и по-простому, тем более что в нашей армии число "Пи" равно трем, причем, в отличие от косинуса, как в мирное, так и в военное время. И это не шутка — для упрощения расчетов круг разделили на шесть тысяч частей. Упрощение заключается в том, что это число имеет много делителей без остатка, что позволяет быстро выполнять устный счет. Кроме того, длина окружности становится равна шести радиусам, и предмет длиной в метр на дистанции в километр будет виден под углом в эту самую одну тысячную. Танк, соответственно — в пять-шесть тысячных — можно быстро определить расстояние до предмета известных размеров. Но из-за этого "Пи равно трем" в определении дистанции и расчетах изначально присутствуют ошибки в пять процентов, которые, тем не менее, на небольших углах несущественны. Так-то, по-хорошему, окружность надо было бы делить не на 6000, а на 6283 — но это уже неудобно для расчетов, хотя большинство иностранных армий — американцы, немцы — и делили окружность на 6400 частей. Умные больно. За что их, видимо, и били.

Но упрощения касались не только подготовки данных. Так, наводчик должен уметь управляться, например, с дистанционной шкалой. Точнее — шкалами, нанесенными на поверхности дистанционного барабана — каждая шкала содержит деления для пары снаряд-заряд, а одно деление всегда равно пятидесяти метрам по дальности — независимо от снаряда и заряда. То есть просто так новый снаряд и заряд не введешь — надо переделывать дистанционный барабан — добавлять или менять шкалу. Ну или на новых зарядах и снарядах стрелять по шкале тысячных, нанесенной на барабан — тут уж командир должен руководствоваться таблицами стрельбы. И вот, получив вертикальный угол, наводчик крутит дистанционный барабан, затем — устанавливает нужные значения на барабане уровня, позволяющем задавать более точные значения — ну, тут уж цена деления зависит от дальности, на которую стреляем — на одних дальностях деление будет равно трем метрам, на других — семи, и это для одного заряда-снаряда — для других пар на тех же дальностях цена деления будет отличаться — у нас за всем этим пока следил командир батареи, а не наводчик и даже не командир орудия — все для того, чтобы снизить требования к этим должностям. После этих манипуляций уровень наклоняется, теряет горизонтальность, и для наводчика наступает не менее ответственный момент — он крутит вертикальную наводку орудия и тем самым пытается вернуть уровень в горизонтальное положение — ловит момент, когда воздушный пузырек внутри стеклянной трубки окажется между рисками — все, ствол наведен примерно под нужным вертикальным углом. Вот на это наводчиков натаскивали сурово, так как тут уж их никак не заменить.

И это мы еще не даем поправок на угол места цели — если командир скомандует такую поправку — наводчик будет должен ее учесть. У как тут не запутаться ? Так что пока нафиг. Командир может рассчитать эту поправку — вот он и командует сразу конечное значение прицела, с учетом поправок. Но в наших, в основном равнинных условиях, этого можно и не делать, считая, что орудие и цель находятся на одной высоте. Так что этот момент мы тоже опускали, только упоминали на будущее — вдруг кому станет интересно уже сейчас.

То же самое — и для поправок по деривации — по идее, их надо бы выставлять на орудиях. Но поправки меняются от погодных условий, типа заряда, снаряда — поменяли заряд — надо поменять и поправки на деривацию. Наводчикам запутаться как нефиг делать. Так что командир говорит окончательную цифру прицела — уже с учетом этой поправки.

Соответственно, первоначальные требования к наводчикам существенно снижались — может вертеть колеса прицела, устанавливать нужные деления, поворотом ствола выводить воздушные пузырьки между рисками — все — наводчик ! А уж кто умеет работать с поправками — тот командир. Причем не орудия — батареи. Конечно, нагрузки на него колоссальные, поэтому быстрой стрельбой мы зачастую похвастаться не могли — было несколько батарей почти полностью из профессиональных артиллеристов — уж те работали по заявкам ДРГ, где нужна оперативность открытия огня, а зачастую и стрельба по движущимся колоннам. Вот те — да, мастера — сотню человек мы все-таки нашли. Остальные же батареи изначально предназначались для позиционных районов обороны, со стрельбой по подготовленным рубежам. Там недо-наводчики и подтягивали свой уровень. Только, боюсь, когда они уже окрепнут, закончатся снаряды. Ну да и ладно — постреляют немного — уже неплохо.

Так они и учились.

— Дальность двадцать !

И наводчики крутят рукоятки дистанционных барабанов, тем самым наклоняя и уровень — стеклянную трубку с жидкостью, в которой плавает пузырек воздуха. Затем — рукоятки вертикальной наводки, чтобы вернуть уровень обратно в горизонтальное положение и — "Готово !". А инструктор ходит и проверяет — как там готово — точно ли между рисками расположен пузырек, с правильной ли стороны выбран люфт на дистанционном барабане и на механизме вертикальной наводки — и в случае ошибки — "Повторить !" — и смотрит, что боец делает неправильно и тут же поправляет его действия. Да если даже все сделано без ошибок — пятьдесят-семьдесят повторов в течение дня, да на протяжении пяти-семи дней — тут любая обезьяна научится наводить орудие, не говоря уж о бойце РККА. Потом — то же самое, но к дистанционному барабану прибавляется манипулирование со шкалой уровня, позволявшей более точную наводку. А ведь есть и другие упражнения — привязка орудия, взятие направления на соседа. И все — по несколько десятков повторов в день. А неподалеку такие же упражнения проводятся и по другим специальностям:

— Заряд третий ! — и курсанты запихивают в гильзы пучки и мешочки пороха.

Проверка, команда "Высыпать ! Заряд пятый !" — и по новой. Раз за разом, день за днем.

Тяжелее всего было, конечно, подносчикам и заряжающим. Ну они и занимались сразу по несколько групп на орудие. Сначала они тренировались "стрелять" по одному выстрелу. Затем пошли "серии". Начав с трех "выстрелов", мы постепенно доводили их до десяти — более интенсивная стрельба пока не предполагалась — мы ведь не собираемся штурмовать сильные укрепрайоны, где требуется выпустить по несколько десятков снарядов за сравнительно небольшой промежуток времени — лучше этих людей подтянуть в других специальностях — том же снаряжении зарядов, а то и в наводке.

Ну и всем расчетом — перевод из походного в боевое и обратно. После сорока, максимум пятидесяти повторов действия начинали приобретать автоматизм. Помню, мы на военной кафедре в институте научились переводить гаубицу Д-30 довольно быстро — где-то на десятый раз получалось уже неплохо, и далее у нас этот навык только поддерживали. Но то в мирное время, а для войны мы тренировали серьезнее — быстрая смена позиций — уже вопрос жизни и смерти, как самого расчета, так и тех, кого он будет поддерживать огнем. Так что уже через неделю такого интенсива мы получали более-менее слаженно работающие расчеты — сама методика быстрого обучения была уже отработана на других специальностях, мы лишь, как обычно, отобрали только те навыки, которые минимально необходимы отдельным номерам расчетов и которым можно быстро научить за такое короткое время — всю же остальную работу скидывали на специалистов, которых все-таки хоть и немного, но было — нам главное быстро получить хоть как-то работающие команды, а уж потом нарастим "мясо" на этом бульоне. Так что вскоре все новые и новые расчеты и батареи начали отправляться на позиции, где, конечно же, продолжали тренировки. Уже со стрельбой.

А мы продолжали выискивать — как можно обойти некоторые моменты, чтобы из начальной программы обучения убрать учитывающие их правила. Находили. Так, хотя орудия и были новыми, но у них из-за небольших отличий в изготовлении стволов и нарезов уже существовал разнобой — небольшие различия в параметрах стрельбы. Значения были указаны в паспорте орудий, поэтому мы старались подбирать в одну батарею орудия с близкими отклонениями, чтобы избавить наводчиков еще и от этой головной боли — вводить поправки для своего орудия по его индивидуальным отклонениям — на первое время хватит и общей поправки батареи, которую командовал уже командир батареи — уж если он скомандовал "Уровень 24-10 прицел 84 !", то наводчики на всех орудиях столько и выставляют, а не, скажем, 24-08, 24-05 и 24-12. Причем эти поправки — только для одного диапазона прицела, то есть дальности стрельбы, на других дальностях могут быть свои поправки. И наводчикам все это приходилось бы запоминать — не только сами таблицы поправок, но и тот факт, что их вообще надо учитывать.

Так что, исключив из обучения только этот момент, мы снизили требования к обучающимся, а уж о сроках я вообще молчу — набралось более полутора десятков таких мелочей, которые мы смогли нивелировать или обойти такими административными мерами, иначе бы учили "наводчиков" и "командиров" вместо двух недель минимум три месяца, а то и больше. Да, в дальнейшем уже не все получится так обходить — те же поправки на разнобой начнут сказываться уже после первой сотни выстрелов, а после третьей их надо будет учитывать кровь из носу, иначе по цели будет стрелять только одно орудие батареи из трех. Но тогда уже наши недо-наводчики и недо-командиры либо потеряют приставку "недо", либо, если не пойдет, перейдут на другие специальности. Да и снарядов у нас всего-ничего — если на месяц хватит — будет просто отлично. Скорее всего, хватит и на четыре месяца — если по всем стволам, то получается в среднем по пять-шесть выстрелов в день. На каждый из 448 стволов. Но такой интенсивности стрельба вряд ли будет — немцы увязли на востоке, да и мы в ближайший месяц сможем ввести в эксплуатацию только сто стволов — на большее не хватит обученных расчетов, пусть даже и по нашим, очень куцым, программам. Так что расчетам еще месяца два-три минимум будет чем пострелять, даже если на нас насядут более плотно.

Командиры батарей тоже обучались по сокращенным программам, ведь разных моментов на батарее — по горло, и досконально изучить каждый — это заниматься минимум год, а то и два — не спросил, сколько сейчас готовят на командира батареи.

Взять то же определение наименьшего прицела. Ведь гаубичная артиллерия часто размещается за укрытием — холмом, лесом, зданиями. И чтобы снаряды за них не задевали, надо ставить прицел с таким расчетом, чтобы они перелетали через укрытие, иначе мало того что они не долетят до цели, так еще могут нанести урон нашим, если они находятся на этой преграде — на холме, или в лесу. И этот минимальный прицел — не угол визирования, его просто так буссолью не снимешь — ведь снаряды будут лететь не по прямой, надо учитывать и расстояние до преграды, чтобы параболическая траектория полета снарядов в нее не уперлась — она должна пройти выше. Причем с запасом — ведь снаряды летят мало того что по параболе, так еще и с рассеиванием, то есть надо учесть рассеивание снарядов на этой дальности, чтобы даже самый рассеянный из них ничего не задел — наименьший угол прицеливания еще повышается. Тут мы попытались ввести ограничения на выбор позиций, чтобы ближайшие преграды находились не более чем под определенным вертикальным углом, который зависел от требований по мертвой зоне обстрела батареи — даже табличку составили. Но эта административная мера быстро сошла на нет — слишком уж она уменьшала количество доступных позиций. Поэтому вскоре командиры уже в совершенстве владели методами определения наименьших прицелов, причем не только по батарее, но и по каждому орудию.

Лучше сработала наша идея по упрощению с параллельностью стволов. При размещении на позициях орудия надо привязать на местности, придать их стволам параллельность — для этого панорамы орудий наводят друг на друга и одновременно двигают стволами — разница между отметками должна быть 30-00 — три тысячи тысячных, или, как говорят артиллеристы — тридцать-ноль. А уж дальше командир батареи может строить нужный "веер" — сводить или разводить стволы — в зависимости от типа цели — по точечной, типа блиндажа или орудия, стволы батареи надо немного свести, чтобы увеличить вероятность поражения, а при площадной или вытянутой — развести, чтобы увеличить площадь накрытия — ну, тут все зависит от задач и количества батарей — если их несколько, то каждой могут нарезать часть площадной цели, и тут уж взаимное положение стволов одной батареи будет зависеть от того, как соотносится расстояние межу орудиями и площадь цели. Вот командиру батареи и надо уметь определить положение каналов стволов в зависимости от отметок на орудийных панорамах, наведенных на соседнее орудие, чтобы запараллелить — и потом уж играть стволами в зависимости от цели. И чтобы упростить задачу построения сходящегося или расходящегося веера, мы настрого указали ставить орудия на позиции батареи только через равные интервалы — двадцать метров — так двадцать, тридцать — так тридцать, а не так, чтобы между первым и вторым — двадцать, между вторым и третьим — тридцать — в этом случае, чтобы получить цепь разрывов с равными интервалами, второе орудие пришлось бы слегка довернуть в сторону первого, причем на разных дистанциях угол доворота будет различным. Ну и зачем нагружать командира батареи еще и этим ? Так что нефиг — равные интервалы — и точка ! Да, это ухудшает маскировку, затрудняет выбор позиции, но не так, как в случае с минимальным прицелом — у нас не настолько уж много мест, где нельзя было бы выделить ровный кусочек в пятьдесят-сто метров — как правило, если уж местность подходит для установки батареи, такой участок найдется. В крайнем случае — что-то немного срыть или подрубить — и порядок.

То же самое — и с поправками на расположение орудий на разных горизонтах — мы просто исключили этот момент из обучения — не так уж у нас много площадок, где разность высот между орудиями составит два и более метра, когда она становится существенна — уж всяко можно найти приличное место. А не нашли — копайте, но "орудия должны стоять на одном горизонте !" — это запомнить гораздо проще, чем изучать и запоминать расчет таких поправок.

Но поправки все-равно приходилось учитывать, мы только исключили часть из них из обязательного перечня. И, хотя это и облегчило задачу, начинающим командирам батарей поначалу приходилось тяжеловато. Поэтому, пока батарея занимала позицию, командир спешно готовил поправки для каждого орудия исходя из их взаимного положения на этой конкретной позиции — на разные дальности и азимуты — сначала для одного заряда, с максимальной дальностью до семнадцати километров — чтобы иметь возможность сдержать фрицев на дальних подступах, затем — для минимального — чтобы обеспечить свою оборону, если кто из немцев вдруг окажется поблизости. Ну а уж затем, если еще не поступили команды для стрельбы — на промежуточные заряды и, соответственно, дистанции. Имея такие черновые наброски как минимум по главному и, если успеет — по двум боковым направлениям стрельбы, можно было гораздо быстрее рассчитывать поправки для каждого орудия в зависимости от характера цели. А рядом сидели один-два стажера, которые наматывали на ус действия командира, и, если было время, сами под его присмотром рассчитывали поправки на промежуточные дистанции. А уж если со временем было совсем хорошо — начинали гонять батарею по вводным ее командира — естественно, без стрельбы, только чтобы потренироваться в расчетах и отдаче команд.

А ведь пересчет наблюдений в поправки — процесс не менее сложный. Начать с того, что ось стрельбы и ось наблюдения не совпадают — наблюдатель сидит, как правило, где-то в стороне. Соответственно, для него тот же перелет будет выглядеть как отклонение от цели вправо, а отклонение от цели вправо он будет видеть как взрыв за целью. Начало полярных координат для стрельбы и для наблюдения — в разных точках. И кто-то должен пересчитывать координаты из одной системы в другую. Наблюдателю и так есть чем заняться — следить за взрывами, прятаться от вражеских наблюдателей и снайперов, а то и сматываться с засвеченного места. То есть человек он занятой. Да и чтобы нагрузить его такими пересчетами, его надо сначала обучить. Причем повернуть ствол орудия гораздо проще, чем переместить наблюдателя на новую местность, куда будет вестись стрельба. Следовательно, на одну батарею требуется несколько наблюдателей, чтобы они отслеживали все сектора и зоны, по которым будет вестись стрельба. То есть обучать наблюдателя таким расчетам — это добавлять нагрузку на наших инструкторов, которых и так кот наплакал. Получается, что все расчеты необходимо вести командиру батареи. А для этого ему надо знать не только отклонение от цели, но и положение, координаты наблюдателя, чтобы пересчитать его углы отклонения в углы наводки батареи. Он может, конечно, для упрощения расчетов нарисовать угловой план, где будут отмечены координаты батареи, наблюдателя, и из каждой точки проведены направления, а если есть специально расчерченные целлулоидные круги — еще лучше. С таким планом трансформировать указания довольно просто. Если есть время и если есть координаты наблюдателя. А с ними тоже не всегда все хорошо — наблюдатель может и ошибиться, может переместиться под грузом внешних обстоятельств в виде артиллерийского обстрела его позиции или приближения немецкой пехоты — в общем, его координаты могут быть неточны, непостоянны, а то и просто неизвестны. А вот если бы он сообщал отклонения в общих координатах — большинство проблем было исчезло. Ну, кроме необходимости пересчета значений из общих координат в координаты относительно батареи. И ведь такие координаты были — это стороны света. Соответственно, если наблюдатель сообщит, что снаряд отклонился на пять метров на северо-запад — артиллеристам сразу станет понятно, куда он упал. Да, тут оставалась необходимость обучать наблюдателей определять стороны света, расстояния — но уж эти навыки нужны гораздо большему количеству людей, чем определение угловых координат — дальность и направление нужны и без артиллерии. Тем же ДРГ. Они-то прежде всего и стали поставщиками наблюдателей, точнее — артиллерия стала работать по их заявкам. То есть это технология как минимум двойного применения, да и в мирное время ориентирование на местности, снятие координат пригодятся — в том же строительстве, для разметки фундаментов и прочего. То есть тут намечается еще и "конверсия". Тем более что люди изучали ориентирование по карте и на местности уже два месяца — ведь ДРГ, с самого начала бывшие нашими глазами, должны не только видеть, но и понимать, где они находятся.

В общем, за две недели с момента обретения гаубиц были наконец набраны люди для сотни расчетов, учебные процессы ни шатко ни валко запущены, и в начале сентября они уже кипели и бурлили. Хотя и боевая работа давала жару.

ГЛАВА 11.

Как только наши артиллеристы увидели все это богатство, они сразу же сказали — "Хотим !!!" — и начали формировать расчеты. Естественно, это дело нельзя было пускать на самотек — все-таки наши воюющие подразделения уже были слажены и просто так из них уходить никто не даст, как и прихватить с собой гаубицу — ну куда, допустим, в арт-пехотном взводе — гаубица ? Что они с нею собирались делать ? Таскать с собою по полю ?

Но артиллеристы хотя и приняли виноватый вид, но больше для порядка и субординации — по глазам было видно, что если им не дать гаубиц, они их возьмут сами. Поэтому-то и договорились на первое время, что сначала только часть из них сформируют несколько расчетов, а остальные прежде всего обучат хотя бы тысячу артиллеристов, и уж потом смогут применять гаубицы по немцам. Поэтому-то инструктора так рьяно гоняли новобранцев на полигонах и в учебных классах — все боялись, что гаубицы скоро закончатся, как они закончились в первые дни войны, когда авиация бомбила колонны, танки прорывались на позиции, а порой и просто заканчивались снаряды и приходилось подрывать родимых.

Сформировали пока только двадцать батарей, на шестьдесят орудий. В каждой батарее только один умел полноценно высчитывать поправки, остальные — наводчики — могли наводить, снаряжающие могли закладывать заряды, заряжающие — заряжать — всех этих людей выдернули из танковых экипажей, а в них поставили новичков — обучаться. Каждая батарея была индивидуальна. Где-то все дела выполнял сам командир батареи, но у него были грамотные наводчики, где-то расчетами занимались старшина батареи и командир, выдавая наводчикам уже конкретные значения, где-то расчеты данных для стрельбы выполнялись расчетным отделением — мы лишь старались, чтобы в батарее хоть на каком-то уровне были бы грамотные люди — как минимум два — чтобы страховали друг друга и ускоряли работы.

Но все-равно, из этих шестидесяти орудий две трети было распихано по узлам обороны — прикрыть перекрестки дорог, чтобы немцы не смогли прорваться лихим рейдом. И люди тренировались, тренировались, и еще раз тренировались — переводу орудий из походного положения в боевое и обратно, стрельбе с закрытых позиций и прямой наводкой — мы понемногу тратили снаряды на обучение, так как боекомплектов было достаточно, поэтому даже если израсходуем один б/к на учебу — хуже не будет, иначе и остальные расстреляем впустую. Пока есть возможность. Надо ведь еще готовить корректировщиков — и воздушных, и наземных, а им тоже надо тренироваться — и заметить взрыв, что далеко не всегда просто, и определить отклонение, и выбрать позицию для наблюдения, чтобы с нее был виден выделенный им сектор. Да и само применение такого калибра требовало, наверное, централизованного управления — хотя бы в расчетах покрываемой ими площади и подвозе боеприпасов. Поэтому мы создали штаб тяжелой артиллерии — им ведь не только пушки, но и пехотное прикрытие, зенитное, транспортные средства, топливо — и все это надо учитывать, распределять, планировать маневр техникой и огнем. Дел много.

Хотя, конечно же, в своих тренировочных стрельбах мы старались совместить приятное с полезным, благо после прорыва хлипкой обороны мы вышли в почти не заполненные немцами тылы. Таким случаем было грех не воспользоваться — так сказать "раздвинуть границы возможного" — ведь чем больше мы сейчас отожмем территорий, тем больше у нас будет возможностей для маневра, в том числе и отступления. Заодно наши активные телодвижения помогут оттянуть часть немецких войск с фронта. И гаубицы сыграли далеко не последнюю роль.

Мы определили три направления — на восток, к Слуцку, на запад — Слоним-Зельва-Волковыск-Белосток, на юго-запад в сторону Бреста — Ружаны-Пружаны-Береза-Кобрин, и на северо-запад — Мосты-Скидель-Гродно. В каждом направлении получался бросок примерно на сто пятьдесят километров — вполне приемлемая глубина диверсионной операции, целью которой было лишь максимально нашуметь в тылах противника. На северо-восток, к Минску, и на юг, к Пинску, мы решили пока не соваться, чтобы не порвать штаны, ну и чтобы не слишком растревожить осиный улей. Хотя тот же Слуцк был лишь немного севернее района, в котором действовала 214я воздушно-десантная бригада — еще в начале июля ее закинули туда на грузовиках и с тех пор она проводила диверсии в тылу немецких войск на большой территории. Почти как мы — потому-то немцы считали нас таким же соединением. Ну, это была одной из их версий. Вот только советское командование что-то темнило — от совместной операции они отказались, точнее, высказались в духе "Ну, если у вас получится, мы поддержим чем сможем". Попахивает подставой — слишком неконкретные планы совместных действий. А может, просто не уверены, что найдут силы на такие операции. Поэтому-то и мы тоже не слишком рвались на восток — загонять своих людей в ловушку не хотелось. Так что мы пошли "на запад", отчего поползли слухи, что скоро начнется всеобщее наступление Красной Армии, а Берлин надо обязательно брать к седьмому ноября. Вырвавшись на волю и окрепнув, эти слухи взбудоражили все слои, так что нам пришлось говорить всем, что операция секретная и болтать о ней не следует. Что лишь еще больше разожгло слухи. А заодно заставило напрячься немцев — в самый ответственный момент битвы за Могилев они тормознули наступление и начали окапываться, готовясь отразить мощный удар. Ну, все это было нам на руку. Хотя и было уже несколько позднее. В конце же августа, снарядив первые батареи, мы отправили их в поход.

В каждом из четырех направлений мы сначала смогли выделить всего по три орудия — больше не было подготовленных расчетов. Потом подумали, и вдогонку послали еще по три — пусть учатся на немцах. С этими двадцатью четырьмя гаубицами мы и освобождали деревни и города. При дальности стрельбы в пятнадцать километров, да распределив их по обоим флангам наступающих групп — мы могли прикрыть фронт в двадцать пять километров, с перекрытием по центру. А больше и не надо — нам главное, чтобы нас не застали врасплох, ближней атакой, а остальное сделают тяжелые снаряды и завеса из ДРГ, в которые были включены и арткорректировщики. Собственно, гаубицы постепенно становились средствами усиления ДРГ. Естественно, они использовались и для наступления, и для обороны, но вот как дальнобойное мощное средство диверсантам они также очень нравились — под таким зонтиком они чувствовали себя еще более уверенно и, что самое главное, более нагло — когда тебя могут прикрыть от врага завесой сорокакилограммовых снарядов, можешь меньше заботиться об отходе — возможно, что после падения таких бандур с неба отходить придется уже немцам. А сами ДРГ при этом становились завесой на пути к гаубицам — даже при наступлении с нескольких сторон немцам потребуется не менее часа, чтобы добраться до батарей. Пять-шесть снарядов, выпущенные каждым орудием, поставят точку в любом таком начинании. А это — примерно те самые десять минут, что немецкие колонны будут находиться в пределах видимости наблюдателей. Пристрелочный — три минуты, второй, корректировочный — минута — и можно открывать беглый огонь. Главное, чтобы сами наблюдатели увидели разрыв снаряда, а то окажется где-нибудь за деревьями — и придется шкрябать по лесам и полям траекториями падения, чтобы они наконец увидели точку взрыва. И хорошо если при таком шкрябании никого из своих не заденут. ДРГ и гаубицы постепенно становились слитным организмом, действовавшим на площади радиусом до тридцати километров — ДРГ по-прежнему выходили из-под зонтика, но в случае чего быстро ныряли обратно — "Спасайте, братцы !". И братцы-артиллеристы спасали.

Проблема — если одной батарее надо стрелять по нескольким целям. Приемник-то на батарее один, и работать она может одновременно только с одним корректировщиком. Раций не хватало. Пришлось даже изъять радиостанции у пары десятков ДРГ, а сами группы поставить на второстепенные участки. Но с освобождением тыловых районов вермахта мы набрали аппаратуры чуть ли не на две сотни радиостанций или хотя бы радиоприемников — тут и настоящие радиостанции немцев, и бытовые приемники, радиотехники присматривались даже к Барановичской радиостанции мощностью 50 киловатт, что построили здесь еще при польской власти, и даже надергали уже оттуда каких-то блоков, благо помимо мощной радиопередающей аппаратуры, которую нам пока некуда было присобачить, там были и вполне нормальные радиолампы, хотя и по мощным лампам у меня были мыслишки сделать какой-нибудь радиолокатор — но это так, мечты, навеянные местной технической литературой, особенно журналами, где в тридцатых описывались опыты по радиолокации. А полторы сотни радиотехников днями и ночами паяли лампы и другие радиодетали, перематывали катушки на наши диапазоны — только чтобы увеличить выход радиостанций — к нам прибилось и несколько работников Минского радиозавода, выпускавшего до войны бытовые радиоприемники и другую радиоаппаратуру.

Так что каждую батарею мы смогли обеспечить хотя бы тремя наблюдателями, а в особо напряженных направлениях, с хорошими дорогами, по которым немцы могли быстро до нас добраться, их могло быть и до десятка. Ну, там и работало по две, а то и три батареи — штаб старался смещать их так, чтобы проходимая местность была прикрыта хотя бы тремя стволами. Конечно, было много мороки с распределением аппаратуры и ремонтом — ведь надо было, чтобы радиостанции одной группы работали в одинаковых диапазонах, поэтому немецкие радиостанции шли к немецким, наши — военные и самодельные — к нашим же. Пока справлялись.

Само наличие гаубиц на поле боя становилось фактом "in being". Прежде всего — против националистов, с которыми мы еще как-то собирались разговаривать — все-таки почти свои, не немцы. Когда мы им говорили, что "мы тут подкатили восемь гаубиц в 152 мэмэ и если вы не сдадитесь — мы просто все тут сейчас расехрачим к бебеням и ничего не останется, потому как снарядов у нас море" — националисты резко переставали хотеть воевать с нами, наоборот — вожаки дружно снимались с места и уходили куда-то вдаль, а рядовые и средний комсостав переходили на нашу сторону и вливались в наши ряды — кровь еще не успела встать между людьми, поэтому такие переходы воспринимались в общем скорее позитивно — так, были эксцессы со стороны некоторых наших бойцов, но дело решали небольшим пожурением — многие еще помнили гражданскую, соответственно, разные стороны баррикад воспринимались как временное явление.

С немцами было сложнее, особенно на восточном фасе, где были близко фронтовые, обстрелянные уже на Русском фронте части. Так, пришлось срыть пару ДОТов из укреплений Слуцкого УРа, прежде чем удалось прорвать ту оборону, которые немцы спешно организовали из тыловых частей, подперев их парой пехотных батальонов — последние были особо упорными в обороне, к тому же они привыкли побеждать, и чтобы переломить в них это нехорошее ощущение, нам пришлось выпустить более двухсот снарядов. Как нам рассказывали пленные, сначала среди немецких пехотинцев было больше недоумения — откуда это у русских, да еще в тылу — тяжелые гаубицы ? Некоторые даже полагали, что это резервные дивизии вермахта не разобрались в обстановке и лупят по своим. Только потом, когда гаубичные удары стали перемежаться прорывами штурмовых групп, да при поддержке танков, у немцев начала сквозить некоторая неуверенность — "Почему молчат наши противотанковые пушки ?". Пушки молчали потому, что к моменту начала атаки их позиции были стерты коротким налетом — просочившиеся ДРГ разведали позиции немецкой ПТО и дали по ним отличную наводку. Десять-пятнадцать снарядов — и батарея на время приходила в небоеспособное состояние, а потом на ее позиции врывались танки. Конечно, нам доставалось от огня ПТР, особенно по бортам или ходовой, но давить полностью оборону, смешивать окопы и их содержимое с окружающим грунтом — у нас просто не хватило бы снарядов. К счастью, не так уж много у немцев было ПТРщиков — их огнем было подбито семнадцать танков, ранено семеро и убит один танкист. Танки-то залатаем, а вот за танкиста ПТРщиков просто порвали — вывели перед строем пленных и забили прикладами. По нашим танкам лучше не стрелять.

В общем, Слуцкий УР был прорван, мы влились в город совершенно небольшими силами, оставшиеся части немцев, что засели в УРовских укреплениях, пока просто обложили ДРГ — и все — сил идти дальше просто не было. Командование РККА не поддержало наш прорыв — не хватило то ли сил, то ли доверия. В принципе, оба варианта мы вполне понимали и принимали — по Днепру, под Могилевым, вокруг Мозырского УРа шли ожесточенные бои, так что сил для наступления просто не было. Даже если бы и выкроили, то еще непонятно — что там напели командованию эмиссары, что засылались к нам для наведения контактов и взятия под свою руку. Контакты наводились, а вот со взятием под руку пока были проблемы — мы не давались. Подозрения, которые нам высказывались, я уже озвучивал — возможно, они же сообщались и при возвращении на большую землю. Командование, естественно, поверит своим, проверенным людям — тут даже не обсуждается. Ладно, оттянули на себя часть сил — и то хлеб. А доверие еще надо будет заслужить — это всегда дело не быстрое — когда еще наберется ворох полезных дел ...

Так что, пройдя немного за Слуцк, на востоке мы встали. Иная ситуация была на западном и северо-западном направлениях. Все боеспособные соединения немцев сражались на востоке. Как еще в самом начале войны заметил командующий 4-й армией генерал-фельдмаршал Г. фон Клюге: "Наши боевые порядки не глубоки. Мы не располагаем такими мощными резервами, как во время войны на Западе. Чем дальше мы будем продвигаться на восток, тем шире будет наш фронт и тоньше линия наших наступающих войск.". В первые дни войны это уже привело к тому, что немцам приходилось наступать компактными клиньями, между которыми оставались бреши, но и впоследствии отсутствие резервов привело к тому, что их неоткуда было взять — немцы по мере возможности перебрасывали дивизии, отдельные полки и даже батальоны для пополнения своих войск в районе Днепра — особенно тяжело им приходилось в южной полосе Белоруссии — частям приходилось следовать по северной половине и затем поворачивать на юг — ведь направление Брест-Слуцк мы перекрыли, заняв территорию, а Брест-Пинск — разрушением железной дороги, мостов и активными действиями ДРГ.

Отсутствие крупных боеспособных соединений приводило к тому, что немцам нечем было закрыть от нас западное направление — те роты и батальоны, что они наскребали на западе, обладали гораздо более низкой боеспособностью. Они были просто не обстреляны. Пару-тройку месяцев на фронте, да не на западном, а на нашем, да в победоносном марше — и они бы пришли в норму. Здесь же мы им такой возможности не давали. Так, у Волковыска немцы не успели как следует окопаться, поэтому, когда на поле начали рваться сорокакилограммовые чемоданы, фрицы насторожились. А когда их с третьего выстрела взяли в вилку — дружно сказали "данунахрен" и стали отходить. В общем, на их плечах мы проехались до Белостока, ненадолго заняв даже этот город. Так же дошли и до Гродно. Правда, вскоре нас там отрезали ударами с востока и запада, но мы успели пропихнуть туда более шестидесяти гаубиц, занять УР, а освобожденные военнопленные, снова получив в руки оружие, собирались умереть, но больше не попадать в плен — нескольких недель пребывания там им хватило. Правда, умирать мы им запретили — "А кто Берлин брать будет ?".

В общем, гаубицы оказались отличным подспорьем в освобождении территорий, даже несмотря на то, что мы к середине сентября смогли задействовать не более трети от доставшихся нам орудий. Но и сто пятьдесят стволов такого калибра качнули весы в нашу сторону, пусть и временно — немцы наверняка не оставят потерю таких территорий, тем более что западные области БССР уже были включены в состав Пруссии и генерального округа "Литва". То есть по немецким законам, мы уже вторглись на территорию Рейха. Они даже начали организовывать пограничную службу — то-то мы удивились, когда под Волковыском, включенным уже в Восточную Пруссию, мы обнаружили пограничников и таможенную службу. Вот фрицы ! Совсем обнаглели ! На ходу подметки режут. Наши бойцы такого тоже не ожидали, и когда пошли сообщения о взятых в плен людях в форме с петлицами в белой окантовке, мы поначалу все гадали, что же это за род войск. Немцам даже не поверили, что они пограничники. Потом, когда таких наловили уже прилично, все начали недоумевать — как же так ? нас ведь еще не победили, а уже делят ... ? Закономерным итогом сложившейся ситуации стала здоровая злость и твердое намерение черкануть границу по Ла-Маншу.

Ну, до Ла-Манша нам еще далеко, а здесь мы фрицев отодвинули серьезно — в некоторые дни до Бреста оставалось менее пятидесяти километров. Правда, пришлось откатываться, в том числе и из Белостока, но вот Беловежская пуща в итоге осталась за нами.

В этом нашем дранг-нах-вест были и проколы. Так, в один из дней установилась нелетная погода, поэтому наши колонны медленно чапали на запад без воздушной разведки. А где была наземная — неизвестно — обе ДРГ, которые должны были быть в том районе, потом божились, что они из своих квадратов "ни ногой". Как в таком случае они прошляпили целый пехотный батальон, они объяснить не смогли, но командиры пока отделались записью о проколе в "дело" — других командиров все-равно не было, да и эти зарекомендовали себя с самой лучшей стороны, поэтому кредит доверия, хотя несколько и поуменьшился, помог им остаться на своих местах. Если что-то подобное повторится — вот тогда уже будем принимать меры. По этим же соображениям остался на своем месте и командир дозорного взвода, что шел впереди колонны. По идее, именно он и должен был напороться на немцев. Если бы тупо не заблудился, свернув на какую-то левую дорогу. И комбат тоже остался на своем месте, и точно по тем же причинам — именно он пустил батарею МЛ-20 сразу за разведвзводом — "пока дороги не развезло, надо было пропихнуть как можно дальше". Ну да — звучало разумно, тем более что все уже как-то привыкли к нашим всевидящим ДРГ, к авиаразведке, да и подстраховался комбат — почти следом за батареей, метрах в трехста, шел бронепехотный взвод. И если бы одна из его машин не сломалась — все было бы хорошо. Но взводный принял неверное решение — стопарнул взвод и стал ремонтировать поломку. Вот за это он и слетел обратно в комоды — именно ему было приказано не спускать глаз с артиллерии, соответственно, пусть у него оставалась бы даже одна машина — он должен был следовать за гаубицами, оставляя технику на дороге — нашлось бы кому помочь, мы все-таки не отступали, а шли вперед. А так, оставшись на дороге одни, артиллеристы и напоролись на немцев. Точнее — это немецкий дозор вылетел из леса и с улюлюканьем накинулся на пушкарей — шесть мотоциклов, да с пулеметами — тем ничего не осталось, как, побросав свои пушки, залечь в поле и открыть огонь — больше для вида, так как ничего другого из винтарей с ручным перезаряжанием они сделать не могли. Да и те были лишь у половины — ну не хватало нам стрелковки. В итоге после двухчасового боя наши подошедшие танки орудия-то отбили, точнее — металлолом, в которых их превратили сначала наши артиллеристы, чтобы они не достались врагу, а потом еще и немцы добавили. Потом подтащили новые орудия, но время было потеряно.

Так что наступления с открытыми флангами, при отсутствии сплошного фронта приводило и к таким неприятностям. Правда, иногда их удавалось обратить во благо. Так, в одном из эпизодов немецкий батальон продавливал цепочку наших ДРГ на северо-восток, оттесняя их от Кобрина. Наши, огрызаясь, откатывались назад. Немцы, судя по последующим рассказам их пленных, уже возомнили, что вернулись "славные" дни начала войны, когда почти на всем Русском фронте они шли чуть ли не победным маршем. Ну, как им рассказывала их пропаганда. Марш продолжался недолго. Как только наши ДРГ наконец вошли в зону действия двух гаубичных батарей, немцам стало не до наступления — мощные взрывы расшвыривали марширующие колонны, вздымали тонны грунта вперемешку с элементами немецких тел — на три минуты полевая дорога, на которую обрушился огневой налет, превратилась в ад. И выйти из-под обстрела вбок немцы не смогли — их плотно обложили ДРГ, которых фрицы на свою голову отдавливали с основного направления. За полчаса батальон частично полег, частично сдался в плен, и лишь немногие выбрались из капкана. Сам капкан сложился случайно, но командование Кобринского направления учло этот опыт, и еще один немецкий батальон был похожим образом затащен уже под четыре батареи. Правда, батальон шел более растянутыми колоннами, поэтому огненным тазом накрылись только две первые роты, но немецкое наступление с юго-запада тут же прекратилось. Правда, и мы до Кобрина не дошли. А вскоре немцы выдавили нас и из Пружан — история повторялась — снова наши войска стояли на Ясельде, снова немцы пытались прорвать нашу оборону. Правда, сейчас и наши войска были другими, и немцы уже не те.

А ведь от Пружан до Бреста было шестьдесят километров — казалось, еще немного, и мы выйдем к границе СССР. По сути, мы освободили большую часть БССР — как минимум, западной. Наверное, можно будет что-то стребовать со Сталина за такие достижения. Ну, если и не стребовать, то твердо попросить. Как минимум — отказ от преследования моих соратников, если их, конечно, вообще будут преследовать ... хотя ничего нельзя исключать — помнится, после войны шли процессы — на память приходило дело авиаторов и ленинградское дело. Ну, еще дело врачей — но там вроде бы были те, кому было выгодно, чтобы поменялось руководство СССР и врачи со своими единоверцами могли бы выехать на историческую родину. Короче — дело темное. А уж с авиаторами или "ленинградцами" — еще темнее. Для меня. Уж в чем там была их вина — не помню, а может и не знаю, но лучше этот момент обговорить заранее. Как и мою реабилитацию ... правда, не факт, что мне простят расстрелы. С другой стороны — я — носитель знаний ... не, не должны ... но закрыть могут ... свободу перемещений под охраной ? Это в любом случае будет под охраной ... ладно, подумаю еще. Также — как максимум — хорошо бы сохранить боевые части, пусть даже и не под моим командованием. Производства тоже бы сохранить, как и систему обучения. Да и налоги с крестьян — все-таки мы их обещали от имени советской власти ... что тоже для меня не гуд ... Ладно — это я пока делю шкуру неубитого медведя. С другой стороны — надо иметь план на случай, если начнутся какие-то переговоры. А то сейчас все больше наезды и обвинения. Правда, мы и общались-то максимум с комфронта, да и то — через промежуточных лиц. С высшим руководством контактов не было, и не факт, что они о нас знают — может, им доложили о "своих" успешных действиях ... Как бы под это дело не избавились бы от лишних свидетелей — наверное, сейчас много кому хочется обелить свое имя ... может, конечно, и нагнетаю, но чем черт не шутит ... не зря же возникла поговорка — "жалует царь, да не жалует псарь". А до царя еще надо добраться — пусть и не самому, но хотя бы сведениям обо мне. А на этом пути преград более чем достаточно ... К тому же сказочек про доброго царя и плохих бояр я уже наслушался вдосталь, про все времена. Сразу же приходит на память противоположная поговорка "Каков поп — таков и приход". Да и разговоры о предательстве некоторых высших чинов ... а вдруг — правда, и попаду к такому, а он переправит меня немцам ... риск — причем уже не только для меня, но и для страны. Может — пока пересидеть тут, пока я недоступен "своим" ... Думать, думать и еще раз — думать. Тем более время пока есть, хотя оно и работает не на нас, точнее — не на меня — скоро немцы наверняка подтянут дивизии с запада, да и для наших каждый день, что они продержатся на фронте, будет им в копилку — соответственно, ценность наших частей вообще и меня в частности будет падать — еще бы — "Сами ведь удержались !". Ну да ... "сами" ... и ведь обратного не докажешь — внешне все так и выглядит.

ГЛАВА 12.

К этому времени мы уже восстановили примерный ход событий в первый месяц войны — по рассказам наших и немецких пленных, захваченным картам, донесениям штабов разных уровней, личным дневникам "зольдат" и "официров" — наши опера и военные спецы — разведчики, контрразведчики, штабные, аналитики — по крупицам собирали паззл. Паззл складывался захватывающий.

Гудериан, командир второго танковой группы немцев, обжегся на Бресте еще в тридцать девятом, поэтому вместо быстрого прорыва 2я танковая группа (далее — тг) обходила город с севера и юга. Она состояла из 24го, 46го и 47го моторизованных корпусов. 24й корпус — из 3й и 4й танковых дивизий (далее — тд), 10й мотопехотной и 1й кавалерийской. Эти шли южнее Бреста. 47й корпус шел севернее, в его составе были 17я и 18я тд, 29я мотопехотная дивизия. Ну и 46й корпус в составе 10й тд, дивизии СС "Дас Райх" и мотопехотного полка "Великая Германия" были в резерве. 2й тг были еще подчинены авиагруппа бомбардировщиков ближнего действия и зенитный артполк "Герман Геринг".

Оба танковых корпуса в первый день провозились с переправами — быстро переправились только "ныряющие" танки, которые могли преодолевать реки по дну. Остальные танки переправлялись в течение всего первого дня. Все мосты через Буг южнее и севернее Бреста были захвачены, причем командир 3й тд Вальтер Модель захватил их еще до начала войны. Но, несмотря на это вероломство, их грузоподъемности не хватало для танков, и немцы семь часов, до десяти утра, строили новые мосты. Ну и целый день переправлялись — подъезды к мостам оказались неспособны выдержать такую массу танков и машин — заболоченные низины быстро превращались в грязевое месиво, настолько, что тягачам приходилось вытаскивать застрявшие грузовики (читателю: все — РИ — реальная история).

А 17ю тд с самого начала преследовал рок — вечером под танком ломается мост и переправа снова тормозится — на пять часов. Тем не менее, уже в 11 утра 18я тд прошла от границы 25 км и столкнулась с нашей 30й танковой дивизией — дивизией поистине героической. Ее последующее противостояние с 17й и 18й танковыми дивизиями вермахта во многом предопределило дальнейшее развитие событий. Так, уже первое столкновение нашей 30й с немецкой 18й было для немцев болезненным. По сути, у деревни Пелище в полдень 22го июня произошел первый танковый бой. Танкисты 30й дивизии ночью 22го находились на стрельбищах, поэтому не пострадали от первых налетов. Они пострадали уже на марше, потеряв от налетов авиации около тридцати танков.

Пройдя Поддубно, расположенную в 20 км на юго-запад от Пружан и в 55 км на северо-восток от Бреста, танки вышли на перекресток дорог севернее Пелище, где им навстречу выдвигались из леса по дороге танки 18й танковой дивизии немцев. Так как немцы еще не успевали развернуться из походного в боевой порядок, им приходилось вести дуэли с превосходящими силами советских танков, поэтому в самом начале они потеряли с десяток машин, прежде чем смогли выплеснуться из леса широким потоком (читателю: это АИ, в РИ встречный бой проходил уже в развернутых порядках). Последующий танковый бой в двухкилометровом дефиле был жарким. Танки обеих сторон с ходу и остановок палили друг в друга, танкисты же, несмотря на ранения, продолжали сражаться. Так, майор Бандурко, будучи раненным, пересел из подбитого танка в целый и снова возглавил атаку своего батальона. Мощный натиск наших танкистов был на время остановлен налетом пикировщиков, но тут подоспел второй полк дивизии и сражение закипело с новой силой. Немцы, не выдержав натиска, стали откатываться, но и у нас потери были немалыми, поэтому преследования не получилось. Всего же на поле боя осталось более сотни танков — наших примерно пятьдесят штук (АИ; в РИ — 60), но и фрицев набили почти столько же (АИ; в РИ — порядка тридцати), причем эти потери были для немцев безвозвратными — так как поле боя осталось за нашими танкистами (РИ), немецкие танки, даже подбитые, были взорваны или сожжены. Славная была охота, учитывая, что нашим Т-26 с броней 15 мм противостояли тройки и четверки с броней минимум 30, а у последних моделей, либо старых, но с навесными экранами — и все 60 миллиметров. Тем не менее, немецким танкам пришлось отойти обратно к Видомле — фрицы были отброшены на десять километров. Танкисты полковника Семена Ильича Богданова показали себя более чем достойно, на равных сражаясь с превосходящим противником. Последующие дни лишь подтвердили их право называться Воинами.

Противостояние 30й и 17й+18й чем-то напоминало противостояние другой нашей танковой дивизии — 22й, только она сражалась южнее, с 3й и 4й немецкими тд. 4ю тд сдержал очаг сопротивления наших войск, и 3я тд выскочила на Варшавское шоссе, которое вообще-то предназначалось для четвертой — "кто первым встал, того и тапки". И на окраине Бреста она столкнулась с нашей 22й, выходившей из города — стороны попробовали друг друга на зуб. К вечеру 3я тд прошла всего 20 километров — ее остановил сгоревший мост, и дальше снова пошли только "ныряющие" танки. Хотя, по планам танки вермахта должны были пройти в первый день 80 километров — реальность не оправдывала их ожиданий.

Мы же с Лехой, похоже, в первые дни войны шарились в полосе наступления 17й и 18й танковых дивизий немцев, хотя это и неточно — посмотреть те места лично мы не могли, так как они все еще находились под немцами, а проследить по карте наш маршрут ... не знаю, насколько это реально — в первые дни мы только и делали, что мотались по лесам, пересекали открытые участки, снова ныряли в лес, и так как по местности шли бои, продвигались немецкие колонны, то наш путь становился довольно извилист. Вряд ли мы его повторим, да и незачем. И, скорее всего, именно с разведкой 18й тд мы столкнулись в первый же день войны, заставив ее потерять на нас время. А утро второго дня мы начали с радистов одной из этих дивизий. Они привольно расположились на солнечной опушке, метрах в пятиста от нас, поэтому Леха с удовольствием высадил по ним целый магазин из СВТ, разворотив заодно и их рацию. Возможно, этими выстрелами он и преломил ход войны. И я этого никогда не забуду, хотя никто больше и не будет этого знать. Но Героя он получит.

В предыдущий день 4я армия РККА, в которую входили упомянутые 30я и 22я танковые дивизии в составе 14го мехкорпуса, с трех часов дня начала создавать тыловой оборонительный рубеж на восточном берегу Мухавца — если к Бресту он тек почти с востока, то за Кобриным — уже с севера — как раз поперек немецкого наступления. На Мухавце же стоял и город Пружаны, в 35 км на север от Кобрина. Наша 205я моторизованная дивизия того же 14го мехкорпуса готовила оборону в районе Березы — почти в ста километрах на северо-восток от Бреста, в месте своей постоянной дислокации. Но в шесть вечера от верховного командования поступила директива о наступлении на противника утром следующего дня — 23го июня. Пришлось его исполнять. Но и ночью немцы атаковали под осветительными ракетами, а 30я танковая от них отбивалась, понемногу отходя на восток.

В шесть утра 23го во исполнение приказа наши части атаковали противника. Мало того, что в приказе ничего не говорилось о противнике, но вдобавок, 205я мсд смогла выделить для поддержки атаки лишь два импровизированных моторизованных батальона — не хватало автотранспорта. Ну и еще танковый полк — в составе наших мотострелковых, точнее — моторизованных дивизий было два моторизованных, то есть стрелковых, и один танковый полк, в танковых — наоборот, а в вермахте — в танковых дивизиях было один-два танковых полка и два стрелковых полка, а в моторизованных — два пехотных полка, без танковых полков — не учитываю другие подразделения. Остальные части продолжали организовывать оборону по Мухавцу и еще восточнее — по Ясельде у Березы-картузской. Скорее всего, дополнительную пехотную поддержку предполагалось организовать из подразделений 28го стрелкового корпуса, которые смогли отойти из Бреста, но у нас не было сведений о результате этой задумки.

Начав атаку с рубежа Видомля-Жабинка, наши танкисты сразу же подверглись сильному артиллерийскому противотанковому огню, а через полчаса налетело более шестидесяти "штук", которые начали непрестанно заходить на наши атакующие порядки. А потом с севера им во фланг зашли еще и танки 17й тд немцев. Правда, неполным составом — как говорили пленные из 17й танковой, один из батальонов задержался по неизвестным причинам (АИ; в РИ удар был мощнее). Может, как раз из-за Лехиных выстрелов они и не смогли вовремя получить приказов.

Пришлось отступать. Но отступали умело. Танкисты капитана Лысенко били немецкие танки из засад (РИ!), заставляя фрицев снова и снова разворачиваться в боевые порядки. Танкисты старшего лейтенанта Митюхина — неполный батальон — оказавшись в окружении, пошли на прорыв, разметали врага и вышли к своим. Мы откатывались к Пружанам (здесь и далее в рассказе про бои июня-июля под "мы" в основном понимается РККА). По фронту на нас давила 18я танковая, а 17я, как обычно, стала заходить с фланга, с севера — куда как раз направлялись и мы с Лехой — открытые места нас пугали. Так что злой рок в нашем — моем и Лехином — лице продолжал преследовать 17ю танковую весь день 23го июня. Может, это были и солдаты других частей вермахта, но вот пара посыльных на конях никуда не добралась — мы дуплетом выстрелили им в спины, а потом добили и лошадей, так как, похоже, одного фрица мы только ранили и он удержался в седле — пусть подыхает в кустах, уж сообщение вовремя точно не доставит. Еще была батарея легких гаубиц, остановившаяся на дороге с простреленными у двух автомобилей радиаторами, кухонный обоз, обстрелянная колонна из пяти грузовиков, которой пришлось спешиваться и "принимать бой", когда мы уже давно углубились обратно в лес. Мы как две броуновские частицы метались между лесными дорогами, перелесками, ручьями и болотцами. Причем наш путь определяли сами немцы — встретив их где-то, мы обстреливали дичь и затем обходили это место по широкой дуге. А там встречали других немцев, и снова — стрельба, дуга — только уже другая — мы тормозили продвижение подразделений, пусть не специально, просто заодно с убийством фашистов.

Тем не менее, уже с 9.30 (в РИ — с 7.30) за Пружаны начинаются бои, в 11.30 (в РИ — в 9.30) 18я тд немцев почти полностью захватывает город — за нами остается только южная окраина (АИ; в РИ нас выбили из города полностью). Но уже к полудню 30я танковая выбивает их оттуда — сотня танков (в РИ — 80) 30й танковой и подразделения 205й мотострелковой перегруппировались южнее Пружан и вдарили по немцам. Потеряв 30 (в РИ — 20) танков, немцы откатились из города на три километра (в РИ — остались на западной окраине). Немцам снова пришлось идти в атаку, терять время и танки.

Южнее, к западу от Кобрина, 22я танковая отбросила утром 23го пехотный батальон немцев, но затем попала под тройной удар — пикировщиков, 3й танковой и 31й пехотной дивизий вермахта. Под этим натиском она стала медленно отходить на Кобрин. За атаку они потеряли треть из сотни участвовавших в ней танков, зато смогли заправиться топливом на кобринском складе. К вечеру, прикрывая отход пехотных подразделений за кобринский канал, дивизия потеряла своего командира — генерал-майора Пуганова, который таранил своим танком танк противника. В дивизии оставалось 40 танков, и она шла к Пружанам, на соединение с 30й танковой.

В Пружанах же качели боев за город продолжались до восьми вечера, когда с юга, со стороны Запруд, по городу ударили части 3й и 4й танковых дивизий вермахта (РИ). Они быстро, за пару часов, преодолели выставленный на юг заслон, в котором снова отличился все тот же капитан Лысенко — засадная тактика становилась его коньком. А в десять вечера немцам в спину с юга последовал удар 22й танковой (АИ) — немцам срочно пришлось разворачивать танки на юг, да еще запрашивать подкреплений у оставшихся частей своих дивизий, что продолжали атаковать параллельно 17й и 18й тд, но южнее, вдоль варшавского шоссе от Кобрина к Березе. Пользуясь случаем, 30я танковая и 205я мсд снова выбили из города передовые подразделения 17й и 18й танковых. Но силы были явно уже неравны, и комдив 30й тд полковник Богданов отдал приказ отходить на северо-восток, вдоль шоссе Пружаны-Ружаны (в РИ дивизия была отброшена от города на восток — на шоссе вышли немцы). В итоге, чтобы захватить город, немцам понадобилось привлечь подразделения четырех танковых дивизий (РИ), а по силам — на город наступали три дивизии, если учесть, что 3я и 4я выделили чуть меньше половины своего состава (в РИ — меньше трети, т.к. бои для немцев были успешнее). Начиная с одиннадцати вечера, вытянув из города тыловые части, 30я и пробившаяся к ней 22я (АИ; в РИ они не соединились) стали откатываться на северо-восток, вдоль шоссе на Ружаны (АИ; в РИ отходили на восток и южнее), постоянно выставляя заслоны. К 2.00 24го июня (в РИ — к 19.00 23го) в Пружаны была переведена оперативная группа штаба немецкой 2-й танковой группы.

Наши же танки, успевшие заправиться на окружном складе в Оранчицах (РИ), активно маневрировали, устраивая засады на немецкие колонны — вскоре немцам пришлось идти группами танков в боевом построении, тратя время на перемещение по пересеченной местности (АИ; в РИ шли по шоссе быстрым маршем). Наши же смогли утащить за Ясельду топлива еще на одну заправку и перебраться самим. За мосты завязался бой, который продолжался всю ночь (АИ; в РИ немцы захватили мосты, тем же вечером 23го прошли 30 км на северо-восток до Ружан и ударили в тыл нашим частям, оборонявшимся по Ясельде). И наши, и немцы понимали важность моста на шоссе Пружаны-Ружаны — это была единственная на протяжении 50 км подходящая для немецких танков переправа через реку, а само шоссе было важно тем, что далее к востоку на протяжении пяти километров оно шло через болотистый участок — местность явно не для маневра танков.

Уже к утру 24го наши саперы смогли подтащить взрывчатку и повредить мост, а потом и окончательно обвалить его в реку. Немцы разинули рот и в период с 8 до 14 часов 17я и 18я танковые дивизии 47-го танкового корпуса атаковали наши войска (в РИ — они уже в районе Слонима, 50 км на северо-восток), однако успеха не добились — ночью и утром к Ясельде подходили части 55й сд — 107й стрелковый полк и 84-й легко-артиллерийский полк (в РИ воевали в Ружанах — за них бои шли еще два дня), и на подходе была 121я сд, которая вышла из Слонима к Ружанам. Правда, ей вскоре приказали двумя ночными маршами прибыть в Волковыск, находившийся в 65 км севернее Пружан и в 85 км восточнее Белостока, но в Ружаны прибывали и другие части — например, 143я сд. А в итоге и 121я частично поучаствовала в боях в Ружанской пуще, находившейся к востоку от Ясельды.

В 14 часов 24го июня после мощного артиллерийского и авиационного налета танковые дивизии 47-го немецкого танкового корпуса, наступлением которых руководил лично командующий 2-й танковой группой генерал Гудериан, начали атаку на 30-ю танковую, 205-ю мотострелковую и 107й сп 55й стрелковой дивизии, но сломить их оборону не смогли, и это вынудило его ввести в бой второй эшелон корпуса — 29-ю моторизованную дивизию (АИ; в РИ это происходило тоже 24го, но в районе Слонима, на реке Щара, в 50 км на северо-восток, и против частей не танковых, а стрелковых дивизий — 143й, 155, 121й).

Кроме того, понесшая катастрофические потери советская авиация продолжала огрызаться: около 10.30 советские бомбардировщики атаковали продвигавшуюся от Пружан на север колонны 17й тд, которые Гудериан пустил в обход, через Трухановичи, где был мост через Ясельду и кусок приличного шоссе длиной с десяток километров (в РИ — в 10.00 наши бомбили колонну 29й мд, двигавшуюся на Слоним). Эта бомбардировка приостановила ее продвижение, но в 15.00 24го июня немцы все-таки сбили слабый заслон у уже взорванного к тому времени моста через реку, к 18.00 навели понтоны — и танки начали понемногу перебираться на другой берег.

В 7 км южнее шоссе Пружаны-Ружаны 29я мд также к 18.00 24го июня прорвала оборону наших войск, отразила атаки на плацдарм на том берегу и начала наводить переправу для танков. Оборона на Ясельде, прорванная уже в четырех местах, начинала расползаться. Под влиянием слухов о немецких танках в тылу части, оборонявшиеся на Ясельде, стали отходить (РИ, но 23го) на северо-восток через Ружанскую пущу.

ГЛАВА 13.

В тридцати же километрах южнее 23го июня, когда еще шли бои за Пружаны, оставшиеся части 3й и 4й танковых дивизий в шесть вечера возобновили атаки на позиции нашей 4й армии вдоль Варшавского шоссе. Перед этим 3я тд захватила сначала Кобрин с его мостами, выбив оттуда 22ю танковую и части 28го стрелкового корпуса, затем вышла на шоссе, постоянно подвергаясь контратакам. Так, Восточнее Кобрина немецкий передовой отряд был неожиданно атакован советскими танками. Как писали сами немцы — "1-й батальон 6-го танкового полка 3й тд в 15.40 неожиданно сталкивается с русскими танками у Буховичей. Вражеские боевые машины вырвались внезапно из близлежащего леса и берут под обстрел немецкие колонны. Майор Шмидт-Отт немедленно разворачивает свои подразделения и в завязавшемся бою уничтожает 36 русских танков типа Т-26" (РИ, правда, со слов самих немцев, поэтому сколько там было подбито в реале — неизвестно). 4я тд подошла к Кобрину уже вечером — она наконец продралась через леса южнее Бреста, и все последующие дни этим двум дивизиям так и пришлось следовать гуськом по одной дороге (РИ).

Вечером слабые, потерявшие боеспособность и управление части 4-й армии за полтора часа были сбиты с занимаемых вдоль северного колена Мухавца позиций. Уже в 21.30 (в РИ — в 19.30) подразделения 3й и 4й тд достигли реки Ясельда в 35 км к северо-востоку вдоль шоссе, где наткнулись на оборону 205й моторизованной дивизии и 67го инженерного батальона, частей 6й сд, отступавшей по разным направлениям из самого Бреста (в лагеря на учения из Брестской крепости были выведены больше половины подразделений этих двух дивизий — 10 из 18 стрелковых батальонов, 3 из 4 артполков, по одному из двух дивизионов ПТО и ПВО, разведбатов и некоторые другие подразделения, так что с началом войны далеко не все оказались заперты в Бресте). Перед этим немцы с помощью авиации прорвали хлипкую оборону разрозненных частей 28го стрелкового (сумевшие выйти их Бреста части 6й и 42й сд) и 14го механизированного (22я, 30я тд и 205й мд) корпусов, что они пытались организовать на западном берегу Ясельды. Правда, первый прорыв к мостам был быстро купирован контратакой во фланг (АИ; в РИ такую контратаку части тех же 6й сд и 22й тд устроили 47му немецкому танковому корпусу уже восточнее — 24го на Щаре) — все-таки почти половина обеих немецких дивизий в это время находилась у Пружан, а пришедшие оттуда в это же время панические сообщения (такие были и в РИ) побудили командование 24го мотокорпуса вермахта развернуть на север еще часть сил (АИ). Тем не менее, второй натиск оказался удачным, вот только запоздалым — с востока к реке подходили части нашей 55й сд, которые еще в десять вечера 22го июня начали перебрасываться на запад, к Березе-Картузской, как раз и стоявшей на пересечении варшавского шоссе и Ясельды. Подпертые свежими и пока еще имеющими четкое командование частями, отступающие подразделения резко развернулись лицом на запад и, несмотря на бомбежку и обстрелы, начали окапываться. (АИ; в РИ передовой отряд 3й тд вечером 23го захватил мост через Щару (ее первое пересечение варшавским шоссе — в 50 км на северо-восток от Березы и Ясельды)). Но, пока эти части окапывались, основная тяжесть по сдерживанию противника легла на импровизированные моторизованные отряды 14-го и 28-го корпусов. (РИ).

На следующий день, 24го июня, 4-я танковая дивизия 24 июня получила приказ на отражение вражеских ударов между Березой-Картузской и Кобрином — оставленные в тылу разрозненные подразделения 4й армии атаковали транспортные пути немцев (РИ).

А 3я танковая вермахта продолжила пробиваться на восток. Как и соседей севернее — 17ю и 18ю танковые (АИ; в РИ они уже захватили Ружаны и подходили к Слониму) — ее тоже сдерживала оборона советских войск на Ясельде. В начале седьмого утра 24 июня 1941 года против частей, обороняющихся на этой реке около Березы, враг бросил свою бомбардировочную авиацию, провёл мощную артиллерийскую подготовку и возобновил атаки. Около 8 часов на одном из участков группе немецких танков 3й тд удалось прорвать оборону и выйти на Варшавское шоссе южнее селения Бронна Гура — в десяти километрах за оборонительным рубежом по Ясельде (РИ). Но тут их встретили танки 22й тд, вернувшейся ночью с севера, от Пружан (АИ; в РИ оборона уже посыпалась) — они успели пополниться с артсклада в Бронна Гура, поэтому встретили немцев плотным огнем. 24.6.1941 г. в 14 часов 3-я танковая дивизия противника вернув обратно свои ушедшие на север танковые подразделения, подтянув свою мотопехоту и артиллерию наконец прорвала наспех созданную оборону полка 55-й стрелковой дивизии (в РИ это произошло восточнее, на первом пересечении Щары и варшавского шоссе, где 55я держала немцев почти сутки). Только с помощью вновь прибывших в район Бронной горы (в РИ — Городище) стрелковых и артиллерийских подразделений дивизии при поддержки оставшихся 25-ти танков 22-й (в РИ — 30й) танковой дивизии противник к 18 часам был остановлен на реке Жегулянка в 15 км по шоссе на северо-восток от Березы (в РИ — на Щаре, в 50 км).

Всю ночь на 25 июня шел бой отрядов 55-й стрелковой и 205-й моторизованной на Варшавском шоссе вокруг Бронной горы против 3-й немецкой танковой дивизии. В Боевом пути немецкой 3-й танковой дивизии также отмечены ощутимые потери в бою в районе Бронной Гуры и Ивацевичей (в РИ это отмечено восточнее — "в районе Завинье, Мариново"). В семь часов утра советские пехотинцы под давлением танков начали отход. Лишь контратаками танкового отряда 22-й танковой дивизии через час противник был задержан на рубеже Нехачево (в РИ — Русиновичи — Тальминовичи, 70 км восточнее) где под прикрытием 55й пехотной и 22й танковой дивизий успели окопаться отошедшие ранее части 28го ск и отряда 205й мд в количестве двух тысяч человек (в РИ 4000 человек 205й мд еще занимали позиции по Ясельде — у местечка Селец — 8 км на северо-восток от Березы — тогда на них не давили немцы, которые прошли южнее и севернее, рубеж был оставлен самостоятельно) — немцы с трудом продирались по варшавскому шоссе, проходившему восточнее Ясельды через лесной массив, напичканный речками и болотами — наши войска уже в массовом порядке устраивали на лесных дорогах завалы из деревьев, прикрытые огнем стрелкового оружия, сжигали мосты, делали обстрелы колонн — немцам волей-неволей приходилось продираться основными силами по шоссе, в лоб. 22я танковая ввиду своей малочисленности действовала в основном из засад, устраивала заграждения на маршрутах движения немецких танков и периодические обстрелы колонн (действия 30й тд в РИ). Наконец, днем 25го, немцы все-таки пробились к Ивацевичам. Теперь им были доступны сравнительно открытые участки местности в северном направлении — они наконец-то могли зайти с юга в тыл нашим войскам, все еще державшим оборону на Ясельде против подошедших пехотных соединений вермахта (в РИ немцы еще вечером 23го зашли в тыл этому рубежу с севера, от Ружан, когда захватили мост через Ясельду к северо-востоку от Пружан).

Долгий штурм небольшого — 25 километров — участка шоссе, позволил немецким танковым дивизиям подтянуть свои колонны. А воспользовались этим мы. Вытянувшись вдоль варшавского шоссе в три-четыре ряда, не ожидавшие налетов с воздуха немецкие колонны стали лакомой добычей для 120го гаубичного артполка большой мощности. К этому времени он передислоцировался с полигона под станцией Лесной на 20 км к западу, занял позиции и вдарил по проходящему через болота и лес шоссе из всех своих двадцати четырех стволов калибра 203 мм. Эти орудия, конструкции времен еще первой мировой, были гаубицами Виккерс Мк-VI, но изготовленными на американском заводе "Midvale Steel and Ordnance Co.". Их стокилограммовые снаряды буквально стирали тысячи квадратных метров со всем, что на них находилось — более восьмидесяти килограммов осколков — если по чистому металлу — брусок сечением десять на десять сантиметров и длиной метр, разорванный на осколки, разогнанные пятнадцатью килограммами взрывчатки почти до тысячи метров в секунду, прошивали людей, лошадей, автомобили, противооткатные устройства орудий, их стволы и щиты, бортовую, а если взрыв близкий — то и лобовую броню танков, а потом все это дополнительно раскатывалось в стороны взрывной волной.

Корректировку вели с помощью трех кукурузников, которые еще до начала артобстрела полетали поодаль от шоссе, над самыми деревьями, примерно выяснили расположение отдельных участков со скоплениями техники, а уж потом, после пары пристрелочных, выполненных на пять километров правее, чтобы не спугнуть фрица — вдарили из всех стволов, распределив точки прицеливания орудий вдоль всего шоссе, чтобы первым залпом парализовать его на возможно большем протяжении. Конечно, после первых же взрывов немцы начали разбегаться в стороны от шоссе, но технику так быстро не сдвинешь, тем более что водители в основном старались сначала выпрыгнуть из кабины, отбежать метров на сто-двести, а уж потом начинали думать о своих транспортных средствах. В основном в стиле "Надо бы отогнать от шоссе, но жизнь дороже". За те полчаса, что наши артиллеристы получили в свое распоряжение, была стерта дорога с окрестностями на протяжении пяти километров — при скорострельности один снаряд в три минуты наши сумели выпустить двести сорок снарядов — по одному снаряду на каждые двадцать погонных метров дороги. При возможности поражения целей и за пятьдесят-семьдесят метров от взрыва, перекрытие было многократным, пусть даже снаряды ложились зачастую и не на само шоссе, а с отклонением — это даже увеличило потери среди немцев, которые успели разбежаться в стороны от шоссе.

Потом снаряды закончились, налетела немецкая авиация, но это было уже неважно — 800й полк подошедшей 143й стрелковой дивизии совместно с 55й и остатками танков из 22й танковой и 205й моторизованных дивизий под прикрытием одного дивизиона восьмидюймовок и гаубичного полка 205й мд опрокинул ошеломленных немцев и пошел кровавой метлой вдоль дороги. Мстить. По сути, почти вся третья танковая и частично — четвертая — перестали существовать. (в РИ 210й гап 23го июня поддержал одним дивизионом 800й полк при обороне у станции Бытень — 20 км на северо-восток от Ивацевичей). Еще и в сентябре местность не заросла травой, напоминая лунный пейзаж — немцы даже не стали разбирать тот металлолом, в который превратились их танки, орудия и автомобили — лишь отгребли его в стороны да соскребли останки своих товарищей и схоронили в общей могиле, увенчав ее огромным — в пять метров — крестом. Правда, кто-то его уже подорвал динамитной шашкой, а потом облил бензином и поджег, так что теперь о горе-вояках напоминал только торчащий из холма обломок.

ГЛАВА 14.

Итак, утром 25го июня 3я и 4я тд понесли под Ивацевичами существенные потери от артобстрела 203-мм гаубицами и последующей контратаки 22й тд, полков 143й и 55й сд — порыв немцев непосредственно на восток был остановлен. Но полсотни танков и три батальона мотопехоты успели уйти на север, в направлении Коссово-Ружаны, тридцатью километрами западнее 18я тд переправилась через Свислочь и выходила на шоссе Пружаны-Ружаны за спиной нашей 30й тд, а 29я мд вермахта ждала, пока 18я тд пройдет по узким лесным дорогам, одновременно прикрывая ее фланги в районе Свислочи, 17я тд продолжала давить на нашу 30ю, уже бывшую фактически в окружении, а частью сил обходила ее севернее, также целясь на Ружаны. А ведь они располагались в 45 км уже юго-восточнее Волковыска. В принципе, если бы 17я тд пошла на север, к Волковыску, она бы успешно перерубила основную магистраль отхода наших войск из Белостока. Но до Волковыска было более пятидесяти километров, тогда как до Ружан — тридцать-тридцать пять, но, что самое важное — все соединения 47го корпуса продолжали бы действовать в одном направлении, клином, тогда как при наступлении 17й на Волковыск она существенно бы разошлась с 18й, а сейчас немцы предпочитали действовать мощными узкими клиньями, чтобы охватить в котле максимальное количество войск, пусть даже между "пальцами" останутся промежутки с советскими войсками — их зачистят уже идущие следом пехотные дивизии армейских корпусов. Да и шоссе надо расчистить как можно скорее — двигаться по нему гораздо лучше, чем по второстепенным дорогам, да еще в обход, с крюком почти в сотню километров. Поэтому 17я танковая снова начала заходить с северного фланга, с запада, уже на Ружаны, тогда как 18я шла на город в лоб с юго-востока.

Севернее направлений, по которым наступали 24й и 47й корпуса, со стороны границы в направлении Волковыска еще одним клином продвигались 7й, 9й и 43й армейские корпуса — до города им оставалось 70 километров. Они охватывали с юга наши 10ю и часть 3й армии. С севера их обходили дивизии 8го армейского корпуса. И в такой обстановке 3я армия РККА еще предпринимает контрудар по 20му АК вермахта в районе Гродно. (РИ)

Тем временем еще севернее немецкая 7-я танковая дивизия 39-го мотокорпуса уже 3й танковой группы по шоссе Вильно-Молодечно почти без боя прорвалась к Вилейке, всего в 80 км на северо-запад от Минска. Советская 50-я стрелковая дивизия была сбита с позиций в районе Вилейка-Молодечно и начала отход в район Плещеницы. Вслед за 7-й танковой продвигалась немецкая 20-я танковая дивизия. Наступавшая со стороны Ошмян немецкая 12-я танковая дивизия 57-го мотокорпуса той же 3й танковой группы заняла Воложин в 60 км на северо-запад от Минска. В полдень столкновения шли уже на расстоянии 20-40 километров на северо-запад от Минска, причем к концу дня разведчики 64-й и 108-й советских стрелковых дивизий атаковали оперативную группу штаба 39-го мотокорпуса вермахта и захватили карту боевого развертывания группы армий "Центр". Немцы же налетели на штаб 13й армии — его командование вышло к своим только через два дня (все — РИ).

Таким образом, 3я танковая группа, действовавшая на северном фланге, была гораздо успешнее, чем 2я, действовавшая на южном — если 3й оставалось до Минска порядка двадцати километров (РИ), то 2й — 200 (АИ; в РИ — 100). Позднее мы узнали, что в трех подошедших с севера к Минску танковых дивизиях — 7й, 12й и 20й — было семьсот танков, из них половина — чешские. За братьями-славянами образовался должок. Но данные о северном фланге у нас были очень обрывочными, в отличие от южного.

Здесь еще днем 24го к Ружанам подошла главными силами 155я сд (в РИ — утром 24го — заняли оборону в 35 км на с-в от Ружан, на Щаре, у Слонима, при этом понесла большие потери от неожиданного удара во фланг от 17й и 18й тд), ближе к ночи подошел и 84й легкий артполк 55й сд, который за день ускоренного марша покрыл почти 80 километров — под периодическими налетами немецкой авиации, со сменами лошадей, реквизицией автомобилей, оставив по дороге половину матчасти — они успели. 143я сд частично еще продолжала прибывать на станцию Лесная (40 км на с-в от Ивацевичей) и в Слоним, а уже прибывшими частями выдвинулась за Щару, к Косово (в РИ — 24го заняла оборону на 25 км восточнее — за Щарой). Она-то и приняла на себя удар прорвавшихся на север от Ивацевичей танков 3й и 4й тд.

Танков было не более пятидесяти, но с ними шло три батальона мотопехоты — внушительная сила, которую к тому же поддерживали пикировщики. Немцы пробили неприкрытую рекой оборону 143й дивизии и двинулись дальше на север — к Ружанам. 143я же, отброшенная в лесной массив за Гривду, вскоре оправилась и провела контратаку, правда, зацепив лишь хвост немецкой колонны — мотопехотный батальон и с десяток танков. Бой в районе Косово продлился до вечера, когда точку в судьбе этого огрызка 3й тд вермахта поставили вернувшиеся танки 22й тд и 205й мд, участвовавшие в контратаке вдоль шоссе на Березу. К тому моменту у немцев уже практически закончились боеприпасы, и им оставалось только прорываться обратно на юг. Не получилось — к этому времени у них оставалось только два танка и менее роты пехоты, считая легкораненых, практически без боеприпасов — днем они как-то сдерживали атаки только при поддержке пикировщиков. Ушедшие же севернее две трети боевой группы увязли в боях за Ружаны — им в тыл после уничтожения "хвоста" и ударили отряды 22й тд полковника И. В. Кононова и 205й мд полковника Ф. Ф. Кудюрова, а также отряд 6й сд полковника Ф. А. Осташенко, а с восточного фланга — части 143й дивизии. Жалкие остатки 3й тд вермахта уже ночью прорвались на восток, к 18й тд, которая тоже вечером 25го июня побывала в окружении.

Это окружение было организовано в свою очередь окруженными у Ясельды советскими частями, которые не ждали у моря погоды, а пошли на прорыв через колонны 18й танковой и 29й мотопехотной дивизий немцев. Это привело, по словам Гальдера, к "временному кризису" (в РИ — под Слонимом). В ЖБД 47-го мотокорпуса немцев позднее было отмечено: "Противнику удается неоднократно прорваться на шоссе юго-западнее Ружан (АИ; в РИ — юго-западнее Слонима). Около 10.30 (АИ) одна из этих проводимых при поддержке многочисленных танков вражеских атак, сила и упорство которых все время увеличиваются, приводит к прорыву, сопровождающемуся уничтожением множества машин с горючим, которые двигались по шоссе для пополнения запасов топлива у танковых полков. В 11.30 противник пересек шоссе в восточном и юго-восточном направлениях. Тем самым частично обездвиженные и испытывающие недостаток боеприпасов части обоих танковых полков отрезаны западнее Ружан" (АИ; в РИ — в Слониме). Одновременно с востока, от Ружан, ударили части 155й сд, которая южнее Ружан еще только вступила в первые бои с той самой боевой группой 3й и 4й тд, что вечером 25го прорвалась к 18й тд. Все смешалось.

До полуночи 26го в штаб 47-го мотокорпуса потоком шли тревожные радиограммы из 18-й танковой дивизии. В конце концов, связь с дивизией прекратилась; в журнале боевых действий появилась запись: "Приходится предположить, что русским удалось уничтожить штаб 18-й тд..." (в РИ — такое сообщение было 24го, о событиях под Слонимом). Но — нет, штаб уничтожить не удалось, хотя частям 18й тд пришлось сначала занимать круговую оборону, а затем ждать, пока 29я мд подтянет свои колонны — и уже встречным ударом утром 26го они перерубили перемычку между собой. Как писали сами немцы — "противник не смог во второй половине дня расширить свой прорыв, атаки были повсюду отбиты с большими потерями. Наши потери тоже велики" (АИ; в РИ — то же происходило уже под Слонимом).

Но от нашей "тридцатки" досталось и "семнашке" вермахта, заходившей на Ружаны севернее. Двадцать танков 30й танковой дивизии утром 25го организовали фланговую атаку на автоколонну 47-го немецкого корпуса, двигавшуюся по дорогам на Ружаны. В одной из автомашин колонны следовал командующий 2-й танковой группой генерал-полковник Гудериан. Немецкие войска от удара советских танкистов понесли потери, самому Гудериану удалось чудом выскочить из опасного района (в РИ такое произошло 24го, на шоссе на Слоним, атаковала 22я тд). В итоге двухчасового боя на лесных дорогах 17я отбросила наш отряд обратно в леса, выставила заслоны и продолжила путь на запад, к Ружанам. Но там их уже с нетерпением ждали.

Всю вторую половину предыдущего дня — 24го июня — и ночь на 25е части 121й, 143й, 155й сд и 85го артполка 55й сд оборудовали позиции, а с утра 25го — отражали атаки передовых частей 18й танковой дивизии, наступавшей с юго-запада еще до ее временного окружения, 17й, наступавшей с запада и при этом получившей по сусалам от "тридцатки", и сводной боевой группы 3й и 4й тд, наступавшей с юга. С запада — от 17й и 18й — наши позиции прикрывала Зельвянка, протекавшая по западной окраине Ружан, а с юга, на расстоянии нескольких километров от Ружан — впадавший в Зельвянку безымянный ручеек, который протекал через овраг длиной более шести километров. Вполне надежная позиция. Поэтому, несмотря на мощные атаки, наши части стойко держали свои позиции (в РИ это происходило на Щаре, на вообще необорудованных позициях).

"Вражеские танки шли напролом. Вся надежда была на только что прибывших артиллеристов, и они в полной мере проявили свое воинское мастерство. Только во второй половине дня 25 июня (АИ; в РИ — 24го) 84-й артиллерийский полк уничтожил 14 гитлеровских танков.

Батарея лейтенанта Шомоди (политрук батареи Алексей Шлеев) стояла на прямой наводке против моста, которым пытались овладеть немцы. Атаки следовали одна за другой. Не сумев сломить упорное сопротивление советских воинов, немцы бросились искать брод через реку, и во второй половине дня нашли его в нескольких километрах севернее моста. Колонна фашистских танков, поднимая клубы пыли, потянулась к берегу реки. Создалась реальная угроза их выхода в тыл наших войск, оборонявших переправу.

Майор Воропаев (командир 84 АП) приказал лейтенанту Шомоди снять с позиций батарею и любой ценой преградить противнику путь на восточный берег. Батарея успела вовремя: один танк уже подходил к восточному берегу, другой был на середине реки, третий приближался к воде. Несколько танков двигалось вдоль опушки леса, подходившего вплотную к берегу реки. Батарея с ходу заняла огневую позицию и открыла огонь по танкам, преодолевавшим брод. Они были поражены первыми же выстрелами, а затем орудия ударили по машинам на опушке леса. Гитлеровцы, видимо, решили, что наскочили на засаду и, сделав по батарее несколько выстрелов, отошли в глубь леса. В это день они больше не пытались воспользоваться бродом" (в РИ — бой проходил на Щаре у Слонима, 24го июня; цитата по книге Акалович Н.М. "Они защищали Минск").

К вечеру 25го июня немецкие атаки выдохлись (как и в РИ, но 24го) и наши даже смогли организовать вполне успешную контратаку, которая и привела к временному окружению 18й танковой (в РИ Гудериану пришлось вводить в бой 29ю мд, сейчас — в РИ — она не могла выйти из Ружанской пущи — дороги были забиты подразделениями 18й танковой). А подоспевшие на помощь нашим войскам 22-я танковая дивизия полковника И. В. Кононова и действовавший с ней вместе отряд 6й стрелковой дивизии полковника Осташенко и части 205й мд неожиданной атакой во фланг 47-му немецкому танковому корпусу оттянули на себя значительные силы противника и едва не пленили самого Гудериана (в РИ это происходило 24го, восточнее, у Слонима, и тогда не было частей 205й мд, которая все еще держала оборону по Ясельде — фактически в тылу у немцев).

В междуречье Ясельды и Щары наши и немецкие части переплелись в огненный клубок.

ГЛАВА 15.

Днем же 25го был отдан приказ на отход 3й и 10й армий, которые находились в Белостокском выступе — 3я должна была выходить на Новогрудок, 10я — южнее, на Слоним. Причем части 11го мехкорпуса — 29я тд и 204я мд — держали позиции юго-восточнее Гродно до конца 26го июня, прикрывая отход остальных частей 3й армии.

Стрелковые дивизии с западного фаса Белостокского выступа начали отход тоже только 26го июня — а это, пардоньте, 50 км на северо-запад от Белостока, 120 км на запад-северо— запад от Волковыска, 220 км почти в том же направлении от Барановичей — это если считать по Осовцу, где оборонялась 2я сд. Да и остальным — 8й, 13й сд — мало что светило (все — РИ) — максимум, добраться до Супрасельской (или, правильнее — Супрасльской) пущи, находившейся севернее Белостока, если повезет — до Беловежской, на юго-восток от него же, ну, потом пройти дальше на юго-восток через Ружанскую пущу, перебраться через варшавское шоссе Минск-Брест, далее на восток — Пинскими болотами и там лесами-болотами до Гомеля. Мы, кстати, многих из этого потока все-таки перехватили или кооптировали в свои ряды из партизанских отрядов, что они начали образовывать, не надеясь выйти к своим.

К Волковыску сходились две колонны наших отходящих войск: одна с юго-запада — от городов Браньск, Свислочь, другая — с запада — из Белостока. И далее — на Слоним, Барановичи — двигались уже неуправляемые, разрозненные, но многочисленные остатки пехоты, моторизованных, артиллерийских и других частей. К 10.00 26.6.41 г. части 10-й армии головами колонн подошли к р. Зельвянка (РИ), и начали переправляться на тот берег (в РИ мосты были уже взорваны, переправы и местность уже были заняты немцами 25го июня — 29й мд).

Штаб 10-й армии расположился в районе Волковыска (Замковый лес северо-восточнее города). Однако находившиеся на острие немецкого пехотного "клина" на южном фасе Белостокского выступа передовые части пехотных дивизий 9-го армейского корпуса вермахта достигли уже местечка Свислочь в непосредственной близости Волковыска (РИ). Против них в районе города Свислочь остались прикрывать отход войск 10й армии 27я сд и 208я мд.

Так что немцам было кого перехватывать при отступлении наших войск с запада. Для этого и надо-то было перерезать дефиле между Волковыском и Мостами, стоявшими уже на Немане в тридцати километрах севернее. Да даже перережь они шоссе Белосток-Волковыск-Слоним — и все — советским войскам придется выбираться на восток по проселочным дорогам, что значительно замедлит их продвижение (в РИ так и было). Но шоссе еще действовало (в РИ было перерезано уже 24го у Слонима) — немцев не пускали к нему наши войска, защищавшие Ружаны.

При этом командир 9го армейского корпуса Герман Гейер даже не попытался перерезать дорогу Белосток-Волковыск ближе к Белостоку, а начал параллельное преследование наших отступающих войск (РИ). И это даже не моторизованными частями, что еще имело бы смысл, а пехотными частями, двигавшимися с той же скоростью, что и отступающие. Ну, если только сформирует подвижную группу, как часто это делали пехотные дивизии вермахта. Но до 26го он этого так и не сделал, продолжая продвигаться вдоль железной дороги Черемха-Волковыск. Естественно, наши такой подарок не упустили, продолжая отступать прямо на восток по удобному шоссе. В том числе по нему перебрасывались механизированные и артиллерийские части.

Немецкому командованию это естественно, не нравилось, поэтому утром 26го, потерпев неудачу с захватом Ружан, чтобы затем броском на северо-восток перерезать шоссе у Слонима и тем самым перехватить как можно больше советских войск, Гудериан все-таки решил поискать счастья севернее.

Сделай он это днем раньше — и нашим был бы кирдык — котел был бы обеспечен. Ведь на севере был Волковыск, через который проходило шоссе Белосток-Барановичи, удобное для отхода (в РИ оно было перерезано у Слонима уже 24го и наши отступали севернее по проселочным и грунтовым дорогам либо прорывались на юго-восток, поперек шоссе, по таким же неудобным дорогам, в АИ наши еще удерживают Ружаны — прямой путь к Слониму с юго-востока). Ведь еще 25го Волковыск был очень слабо прикрыт войсками. До войны в городе и его окрестностях располагались 7я танковая дивизия и 36я кавалерийская. В семерке было 51 КВ, 150 Т-34, 125 БТшек и 42 Т-26 — сила и мощь. Правда, для 76мм не было бронебойных снарядов (РИ), поэтому она могла использоваться только против двоек и троек, которые еще не экранированы. Но и то хлеб. Да и по четверкам, если удачно попасть, можно заклинить башню, проломить бортовую броню или порвать гусеницу — в общем, машины были не совсем уж беззубые. И вся эта сила и мощь утром 22го ушла на запад — выбивать фрица с нашей территории. Кавалеристы тоже имели не только лошадей — в составе этой дивизии был танковый полк с 64 БТ и 18 бронеавтомобилями. Тоже ушли. Правда, не все — ее конно-артиллерийский дивизион попал под воздушный налет вскоре после выхода из Волковыска (РИ), поэтому часть его пушек, что остались целыми, командование и приспособило к обороне города. Но основной костяк обороны в первые дни войны составили бойцы 204й дивизии, которая также дислоцировалась в Волковыске и 22го ушла на запад, но не вся — для двух тысяч человек не хватило оружия, поэтому они остались в городе (РИ). Понятно, без оружия много не навоюешь. То есть город был практически беззащитным — его единственной защитой было расстояние, которое отделяло его от немцев. Именно поэтому часть 121й сд 23го ночными маршами отправили на Волковыск — немцы продвигались гораздо быстрее, чем ожидало наше командование.

Так что, двинь Гудериан свои танки на север 25го — его никто бы не смог остановить. Утром же 26го такие силы уже нашлись. Во-первых — к городу подошли части 121й сд и начали занимать оборону на юг. Во-вторых, севернее 4й действовала 10я армия РККА. Ее 13й мехкорпус, находившийся в первые дни войны на юг и юго-запад от Белостока, уже в ночь на 24 июня получил приказ на отход. Подразделения корпуса шли двумя колоннами — 31я тд пробиралась через Беловежскую пущу в направлении на Новый Двор, расположенный в 30 км к северу от Пружан, остальные части — через станцию Свислочь, расположенную в 25 км на северо-запад от Нового Двора — еще 25 км на северо-восток — и будет Волковыск. В Свислочи нашу колонну встретил огнем немецкий десант. С помощью огня двух 45-мм пушек их вышибли с колокольни и чердаков, зачистили город и двинулись дальше (РИ). Пройдя на северо-восток чуть больше десяти километров, наши на опушке леса вблизи Мстиблово вырыли окопы полного профиля (РИ), отразили немецкую атаку пехотой, пережили налет пикировщиков и затем танковую атаку (скорее — атаку самоходками, что придавались пехотным дивизиям немцев — танковых частей в том районе не было) — все закончилось для немцев безрезультатно, с минимальными для нас потерями в несколько человек раненными — все благодаря траншеям полного профиля (РИ). С 31й тд было сложнее. К началу войны в ней был сформирован только один танковый полк — 62й, да и тот имел лишь несколько единиц бронетехники, а всего в дивизии было 38 Т-26, из них 18 — двухбашенных, учебных. В первый же день все танки были потеряны, и далее дивизия действовала как стрелковое соединение, да и то — в мотострелковом полку было по пять винтовок на взвод. 25-26 июня они приводили себя в порядок в Беловежской пуще, вбирали остатки 113й и 49й стрелковых дивизий, принявших бой у самой границы против шести пехотных дивизий двух немецких пехотных корпусов — 9го и 43го.

А группа генерала Ахлюстина — командира 13го мехкорпуса — утром 26го была готова встретить любого врага. Под его началом были 49я сд, 208я мд, часть 31й тд и другие части. Утром 26го июня они находились южнее Волковыска, на опушке Беловежской пущи, и к нему же были направлены части 6й кавдивизии и 4й тд, подошедшие к Волковыску с запада (РИ). Разведка велась кавалерийскими разъездами и немногими остававшимися у генерала самолетами.

Немцы, раздраженно наблюдая за уходящими на восток колоннами еще не сдавшихся военнопленных, стали заворачивать на север вместо 9го армейского корпуса, раз уж он не заворачивает, 43й армейский корпус Вермахта, который вечером 25го уже находился под Пружанами. Все предыдущие дни он практически не участвовал в сражениях, продвигаясь через Беловежскую пущу и практически не встречая сопротивления. Вечером 25го его 131й и 134й пехотным дивизиям была поставлена задача достичь передовыми частями трассы Слоним-Волковыск (РИ), чтобы помочь 47му мехкорпусу — его 17й танковой — пробить оборону советских войск (АИ; в РИ — для помощи 29й мд, которая уже сменила 17ю и 18ю тд, ушедшие дальше на восток, к Минску) и перерезать трассу, захватив Зельву.

Как обычно в таких случаях, пехотные дивизии сформировали подвижные боевые группы — посадили пехоту на штатный транспорт артиллерийских и противотанковых частей. 134я сформировала передовой отряд "Коницки", погрузив на автотранспорт артиллерийских и противотанковых частей пехоту, и отряд двинулся на север. Состав передовой группы был небольшой — рота истребителей танков, усиленная пехотная рота, подразделение тяжелой артиллерии и зенитный взвод. За ними следовали другие части дивизии — согласно графику, с 07.30 должны были прибыть авангарды следующих частей: 1 кавалерийский эскадрон, 1 самокатная рота, 1 взвод истребителей танков, 2 легких, пехотных орудия и моторизованный инженерный взвод — немцы явно крохоборили, добирая по сусекам все что только могло бы передвигаться сравнительно быстро. С 09.00 — пехотный батальон, с 16.00 — первые крупные маршевые колонны дивизии. (в РИ такой план был нацелен восточнее на 60 км и на день позже — 27го, но тогда немцы вовремя одумались и стали наступать полноценными пехотными дивизиями; здесь же, в АИ, наглость их действий подкрепляется близким расположением — 30-40 км — двух танковых и одной моторизованной дивизии).

Это все, что немецкая пехота могла пропихнуть на север — основная масса безнадежно вязла на второстепенных дорогах, по которым она продиралась через Беловежскую пущу — основные магистрали немцы отдали своим моторизованным и танковым дивизиям, которые увязли в боях на Свислочи и за Ружаны. Как писали сами немецкие пехотинцы — "страдая от невыносимой жары, пробивалась вперед дивизия. Повсюду стояли застрявшие моторные и гужевые транспортные средства. Между ними, утопая по щиколотку в песке, двигались колонны пехотинцев и ползли автомобили, совершенно не соблюдая походный строй. Не имело никакого смысла устраивать из-за этого разнос командирам. Каждый и так делал все, что было в его силах. Военный порядок — это не самоцель. Неплохо было уже то, что мы вообще двигались вперед." (РИ, заметки генерал-майора Гейера).

"Сильно растянувшись, дивизия продвигалась вперед, преодолевая трудности бездорожья. От этого можно было прийти в отчаяние: никакого сопротивления со стороны противника и тем не менее никакой возможности двигаться быстрее. Моторизованные подразделения не могли обогнать медленно ползущие колонны пехотинцев. Уже через несколько километров пришлось отказаться от попытки использовать полотно железной дороги, ведущей в сторону Волковыска, для быстрого преследования отступавшего противника силами истребительно-противотанкового батальона, усиленного штурмовыми орудиями и подразделением саперов. Очень быстро выяснилось, что полотно железной дороги оказалось слишком ухабистым для транспортных средств и крюки станин орудий могли сломаться."

Так что, отправив передовые соединения, 134я пд продолжала формировать и выпихивать на маршрут новые колонны. И, если бы не группа Ахлюстина — у них бы получилось. Но Ахлюстину поставили задачу ударить во фланг наступавшей на север 17й танковой. Маршрут к этому флангу шел на восток и пересекался с маршрутом передовых частей 134й пд. Причем за счет кавалерийской разведки 36й кавдивизии наши засекли противника первыми, поэтому за недолгий бой — всего два часа — смахнули первую немецкую колонну с дороги и уже собрались было двигаться дальше на восток, но тут с юга подошла следующая колонна немецкой 134й пд — пришлось воевать и с ней. Начинался двухдневный бой ахлюстинцев с пехотными дивизиями 43го армейского корпуса (в РИ они пробивали оборону этих корпусов 27го июня на фронте в 18 км, причем корпуса подтянули уже основные боевые силы, и несмотря на это — их боевые части были окружены, им пришлось отступать на восток).

У 43го моторизованного корпуса вермахта утро тоже не задалось. Так как часть подразделений 17й танковой еще участвовали в боях за Ружаны, то впереди танков 17й Гудериан решил утром 26го направить на север разведку из 29й моторизованной дивизии — ее мотоциклетный и разведывательный батальоны. Задачей 29-го разведбатальона была "разведка в районе Рудня-Конюхи-Зельва (в РИ — восточнее и севернее на 30 км — Слоним — Щара — Мосты — Пески — Зельва)". В свою очередь, 29-й мотоциклетный батальон в 10.35 26го июня (в РИ — 27го) получил приказ: "Достичь своей основной массой через Монцяки деревни Большая Кокотка (в РИ — севернее — Деречин Куриловице) и захватить мосты через Зельвянку (в РИ — через Щару) у Большой Кокотки и Озерницы (Езерницы) (в РИ — Кароле и Щары), в случае успеха — мосты в Зельве". То есть немцы двумя бросками собирались зайти в тыл нашим войскам, оборонявшимся в Ружанах, и одновременно создать условия для последующего прохода там танков 17й тд, а также перекрыть основной путь отступления наших войск из Белостокского выступа — шоссе Волковыск-Слоним (в РИ сам Слоним был захвачен уже 24го и речь шла о перекрытии всего 30-километрового прохода на восток между Волковыском и Мостами). Однако у немцев ничего не получилось — они наткнулись на отходившую из района Волковыска 29ю мд 6го мк (совпадение номеров немецкой и нашей моторизованных дивизий можно рассматривать как намек судьбы, был и еще один такой намек — в нашей 29й мд воевал и в РИ сдался в плен старший лейтенант Ющенко А.А. — отец одного из президентов Украины Ющенко В.А.). Немецкие батальоны и их отдельные подразделения неоднократно попадали в локальные окружения, несли потери, в итоге с трудом смогли прорваться обратно на юго-восток, к своим. Всего за день только разведбат потерял все 24 бронемашины (в РИ — 16, происходило севернее — тогда наши прорывались, а не оборонялись). Наши мотодивизии по количеству танков могли превосходить немецкие танковые — так, в 29й мд на начало войны было 183 танка БТ, 127 легких типа Т-37, -38, -40. Конечно, к 26му июня их стало гораздо меньше, но дивизия по-прежнему представляла собой грозную силу. Именно она, сойдя с шоссе на юг, остановила прорыв 17й тд и 29й мд вермахта — и если бы не эта немецкая разведка двумя батальонами, наши бы так и проследовали дальше на восток, получив удар по шоссе танковой дивизией. А многочисленные шныряющие немцы сначала притормозили отход нашей бронетехники, а затем насторожили командование 10й армии и оно стало спешно выдергивать из отходящих колонн артиллерию, пехоту, технику и лепить из этих частей и подразделений оборону шоссе к востоку от Волковыска. На нее-то днем 26го и наткнулись танки семнадцатой, когда они все-таки вышли из боев за Ружаны и прошли на север более двадцати километров.

ГЛАВА 16.

Итак, к утру 26го на шоссе Белосток-Волковыск-Слоним были нацелены несколько корпусов вермахта. 9й армейский шел почти параллельно шоссе, южнее него — 43й, чья 134я пехотная дивизия сформировала и отправила на север подвижный отряд, еще южнее — 12й АК. Ну и в тридцати километрах на северо-восток воевал 47й моторизованный корпус в составе 17й и 18й танковых и 29й моторизованной дивизий.

Вечером 25го июня к Ясельде прибыла первая из дивизий 12го армейского корпуса вермахта — 31я. Совершив за три дня марш в 110 км. Как отмечали сами немцы, "путь следования, особенно в лесах севернее Тевли, был настолько занесен песком, что о нормальном марше не могло быть и речи. Запряженные лошадьми повозки и автомобили увязали в песке. Приходилось использовать пристяжных лошадей, а сзади толкать повозки вручную, чтобы вообще сдвинуть их с места и провести через песчаные заносы. В силу необходимости часть имущества сгружали с повозок, и солдаты перетаскивали его вручную, а часть повозок и транспортных средств приходилось, не разгружая и тоже вручную, выталкивать из песчаного месива. С этой целью из состава рот были выделены постоянные группы "толкачей", сопровождавших транспортные средства. Дорога отвратительная, жарко, над колонной густые клубы пыли. Рота вынуждена часто делать остановки, так как транспорт не успевает за пехотой." (РИ)

Утром 26го (в РИ — вечером 25го) они двинулись дальше, в сторону Ружаны. Так как немногочисленные дороги были забиты колоннами 29й моторизованной дивизии, пехоте, как обычно, достались лишь условно проходимые дороги. От моста через болото проходила на север пешеходная тропинка длиной 6 километров до Михалин-Стари. По сторонам тропинки располагалась местность, совершенно непроходимая для транспорта, да и людям можно было передвигаться по ней с большой осторожностью. Но в Ружанской пуще еще оставались подразделения советской 205й механизированной и 6й стрелковой дивизий. Так как болотистая местность полностью исключала развертывание войск, немцы могли вести наступление только вдоль узкой дороги, почти что тропинки. Задача, возложенная на 2-й батальон 82-го полка, усложнялась тем, что тяжелое вооружение полка безнадежно отстало от ушедшей далеко вперед пехоты, и связь между выдвинувшимися вперед наблюдателями и огневыми позициями оказалась очень растянутой. Прикомандированный 3-й дивизион артиллерийского полка 31-й дивизии еще не смог развернуться на огневых позициях и изготовиться к ведению огня. 6-я и 7-я роты 2-го батальона выдвинулись по траншеям вдоль дороги на расстояние около 400 метров от Михалин-Стари. В 10 часов батальон должен был в сопровождении двух подтянутых на дорогу штурмовых орудий и под прикрытием огня шести противотанковых орудий, которыми достаточно густо была насыщена пехота, начать штурм населенного пункта. Уже во время подготовки 6-я и 7-я рота попали под массированный ружейный и пулеметный обстрел, который противник вел из местности, покрытой густым лесом и кустарником. Особенно же неприятным был для немцев огонь русских зенитных пушек. После вступления в бой двух немецких орудий советские подразделения начали отступать, причем, по словам немцев — "В арьергардном бою противник очень грамотно использовал особенности местности, сумев малыми силами задержать наступление и связав наши превосходящие силы. Наступавшие не смогли из-за болотистого характера местности развернуть силы и обойти противника с флангов. 2-й батальон доблестно и осмотрительно выполнил возложенную на него задачу. Потери, к сожалению, оказались значительными (28 убитых, 50 раненых)." (в абзаце использованы цитаты по книге "Пехота Вермахта на восточном фронте")

Как бы то ни было, днем 26го подразделения 29й моторизованной и 31й пехотной начали сменять части 18й танковой, которая до этого все пыталась пробить нашу оборону у Ружан. Немецкие танки наконец-то получили свободу. Пройдя 15 километров на юго-восток, 18я танковая ударила по Косово и в течение часа овладела городом. После этого она повернула на северо-восток и устремилась к Слониму, до которого было чуть менее сорока километров. Казалось бы — пара часов хода — и передовые соединения ворвутся в него. Не вышло. Сначала на пути оказалась оборона одного из батальонов 143й дивизии, а затем вокруг стало все больше и больше советской бронетехники, пока уже в половине четвертого с северо-запада на немецкие танки не набросились крупные — по несколько десятков — танковые цепи. Это 6й мехкорпус РККА, пройдя по мостам через Зельву, направлял часть своих колонн на юго-восток, чтобы как можно больше освободить шоссе на Барановичи для следующих колонн, а заодно подпереть оборону Ружан, которая только и не давала пробиться немцам к шоссе. Борьба советских и немецких войск между Слонимом и Волковыском разгоралась все сильнее.

Южнее же, на варшавском шоссе у Ивацевичей, начиная с самого утра 26го июня 4я танковая дивизия вермахта, вобрав в себя остатки третьей, яростно атаковала оборону советских войск, пока наконец не прорвала ее, отбросив наших к северу — за Гривду и Руднянку, и к югу — в болота под Ивацечичами. Все самолето-вылеты пикировщиков Ю-87 в первой половине дня были направлены именно на этот участок — немецкое командование требовало срочно расчистить путь на восток, освободив "танковое шоссе". Но это было непросто — мало того, что сначала требовалось расчистить пятикилометровый участок шоссе от обломков немецкой техники и засыпать воронки, оставшиеся после артиллерийского удара 203-мм гаубицами советского 210го артполка, так еще требовалось оттеснить от дороги вглубь леса мелкие подразделения, что мешали выполнять эту работу. Только в одиннадцать часов дня немцам удалось прорваться дальше на восток — к этому моменту советская артиллерия была частично выбомблена несколькими налетами пикировщиков, частично снялась с места и отошла на другие позиции.

Ю-87 — эта "летающая артиллерия", поистине пробомбила путь на восток, хотя у немцев тут и было-то в поддержке 2й танковой группы менее сотни пикировщиков. Но каждый нес по полтонны бомб и тысячу патронов винтовочного калибра — вполне хватало, чтобы нанести до пяти бомбовых ударов и выполнить полсотни обстрелов. Да при этом еще хватало времени как следует повисеть над целями — несмотря на то, что до аэродромов было более двухсот километров, 1я эскадра пикирующих бомбардировщиков была вооружена самолетами Ju-87R, а не -B, на основе которых и были созданы — если вторые имели дальность полета 600 километров и действовали бы тут уже на пределе, то эрки за счет дополнительных баков внутри крыла могли летать уже на семьсот километров, а с подвесными — почти на полторы тысячи, правда, с бомбовой нагрузкой только в 250 кг. Но тут подвесных не требовалось — четыреста километров полета в оба конца, и над целью остается еще триста километров — при крейсерской скорости в двести километров в час можно висеть полтора часа.

Правда, они столько не висели — отстреляются за 20-30 минут — и домой. А им на смену прилетают следующие 20-30 самолетов — непрерывный конвейер висел в воздухе с самого утра. Правда, это существенно снизило интенсивность налетов на другие участки — ту же Ружану или шоссе Белосток-Слоним — наши могли отходить в более спокойном режиме и, соответственно, быстром темпе — там порой охотились только мессеры, да пару раз высыпали груз горизонтальные бомбардировщики — немецкое командование пыталось замедлить отход наших войск, но было слишком много других мест, где требовалось наносить бомбовые удары.

Но и пикировщики сделали свое дело — почти двести пятьдесят самолето-вылетов не выдержит никакая оборона, даже подкрепленная крупнокалиберной артиллерией — один бомбовый удар вырывает пять-семь метров окопов, а немцы как правило попадали в круг диаметром тридцать метров, поэтому хоть одна из четырех 50кг, а то и единственная в 250, да в окоп попадала — сотня-полторы бомбовых ударов — и километр траншей становится пунктиром отдельных уцелевших участков, где оставшиеся в живых защитники в лучшем случае оглушены близкими взрывами. Отдельные стрелковые ячейки в этом плане были даже предпочтительнее, так как менее заметны по сравнению с четкими линиями более капитальных сооружений. Помогали и ложные траншеи — неглубокие канавки с намеренно неприкрытыми брустверами из черного грунта — они приняли на себя несколько десятков ударов, так как сверху мало чем отличались от обычных траншей. Но все-равно наши окопы были просто срыты, да и позициям гаубиц и ПТО досталось.

Но еще после первого налета пехота не выдержала и стала отступать. Хорошо хоть немцы, озадачившись уничтожением именно земельных оборонительных сооружений, ставили взрыватели бомб на фугасное действие — так бы наших при отходе выкашивало со страшной силой, даже если бомбы просто ставить на осколочное действие. Так у немцев была штука под названием "спаржа Динорта", названная по имени одного из командиров пикировщиков. В 50-кг бомбах в носовой части устанавливали шток длиной 60 см — с таким устройством бомбы взрывались примерно в тридцати сантиметрах над землей, увеличивая площадь накрытия осколками. Кстати, по поводу пресловутых сирен — они действовали не только на наших бойцов, но и на самих немецких пилотов, поэтому некоторые экипажи просто привязывали веревками деревянные лопасти пропеллера, что приводил в действие сирены. Это нам рассказывали и бойцы, которые далеко не всегда слышали пресловутый вой, и пленные немецкие летчики.

Так что 4я танковая дивизия вермахта с помощью пикировщиков к полудню 26го июня пробила себе путь по шоссе и рванулась на восток. Уже в час дня было захвачено предмостное укрепление на Щаре (15 км на северо-восток от Ивацевичей), сам мост, и создан плацдарм на противоположном берегу (в РИ это случилось уже 24го июня). Попытка двинуться на север, к Слониму, была пресечена 143й дивизией РККА и артиллерией 55й дивизии, наконец добравшейся сюда на конной тяге (АИ; в РИ она уже 25го воевала с немцами восточнее — на втором пересечении Щары с шоссе). Поэтому немцы, выставив против нее незначительный заслон, поперли дальше на восток. Далее последовал трехчасовой марш-бросок на шестьдесят километров, почти не прерываемый сопротивлением советских войск — и вот передовые отряды 4й танковой уже захватывают мосты через Щару — ее второе пересечение с шоссе, а заодно перерезают и железную дорогу Барановичи-Лунинец, идущую с севера на юг (в РИ немцы столкнулись здесь с частями 55й стрелковой дивизии с ее артиллерией, остатками 30й танковой, 6й и 42й сд — они сдерживали немцев более пяти часов; в АИ все эти части сражаются еще (для 30й, 6й, 42й) или уже (для частей 55й) западнее, а другие части еще не подошли). Но еще за двадцать километров до этого, у населенного пункта Вулька (Волька) часть подразделений сворачивает на север — к Барановичам.

В Барановичах размещался 17-й механизированный корпус РККА. Формирование части не было закончено. Подвижной матчасти не было, личный состав был вооружен винтовками на 30-35 %. Небоеспособной и невооруженной дивизии было приказано занять оборону в районе Барановичей. На линию обороны вышло 3000 человек, а остальные, до 6000 человек, были сконцентрированы в лесу в 18 км от Барановичей, все 6000 бойцов не имели оружия (РИ). На эту-то оборону и обрушились передовые части 4й танковой (АИ; в РИ Барановичи были атакованы 17й и 18 танковыми дивизиями, а когда те потерпели неудачу — привлекли еще и 4ю, но в РИ город обороняли еще части 121й, 143й и 155й стрелковых дивизий РККА, в АИ они обороняются западнее — под Ружанами, так как их еще не оттеснили на восток).

Но даже при такой своей слабости корпус успел организовать противотанковую оборону и уничтожить до сорока танков противника (РИ). Но потом немцы подтянули еще танковые части, части 10й моторизованной пехотной дивизии — и 17й корпус не выдержал натиска и начал отходить. К шести вечера 26го июня Барановичи были захвачены. (в РИ — на день позже, вечером 27го). Но и сам 24й моторизованный корпус дальше двигаться не мог — 3я танковая фактически разбита, 4я — потрепана, как и 10я моторизованная. К тому же корпус, растянувшись вдоль шоссе и в сторону Барановичей почти на сто двадцать километров, уже с трудом сдерживал фланговые атаки советских войск, отброшенных его ударом в стороны от шоссе. Клинч, пат и цугцванг в одном флаконе.

ГЛАВА 17.

Пока же 43й моторизованный корпус в лице 4й танковой (включенные в него остатки 3й тд далее не упоминаю) и 10й моторизованной совершали прорыв на восток и захват Барановичей, западнее — вокруг Ружан и южнее Волковыска — шла другая война, которую позднее назовут маневренно-позиционной. Впервые с момента начала боевых действий плотность советских войск достигла высоких значений — наши успели подтянуть в этот район с востока несколько дивизий второго эшелона плюс отходящие от Белостока войска постоянно укрепляли оборону. Если ранее дивизии растягивались на десятки километров, то на линии Волковыск-Ружаны-Слоним их фронт мог составлять и пять километров. Пусть дивизии были раздерганы по разным участкам, пусть многие направления прикрывались сводными отрядами, но высокая плотность войск была. И не только пехоты. С полудня 26го к Волковыску подходили танки 4й танковой дивизии, множество артиллерии, которую неспешно тащили тракторы, и часть этой техники заворачивали на юг — укреплять оборону. И наши силы продолжали прибывать. Так, днем 26го июня немецкая авиаразведка делала такие доклады:

"13.43 — 10 км восточнее Белостока — 48 грузовиков, 10 тягачей с артиллерийскими передками, 20 танков.

13.44 — 17 км восточнее Белостока — артиллерия на конной тяге, 16 артиллерийских тягачей, 53 боевых машины; 18 км восточнее Белостока — тягачи с орудиями, 3 грузовика; 19 км восточнее Белостока — 3 артиллерийских повозки (упряжки по 6 лошадей), 18 боевых машин; западная окраина Гродека — 29 артиллерийских тягачей с прицепами, 58 грузовиков, 5 танков.

13.46 — юго-восточная окраина Гродека — 28 моторизованных транспортных средств, 12 моторизованных артиллерийских тягачей; восточная окраина Гродека — 7 грузовиков, 4 танка.

13.58 — начало колонны 1 км восточнее Гродека — 206 грузовиков, 17 танков.

14.05 — от Волковыска на восток — 34 грузовика, 13 танков.

14.09 — окраина Зельвы — 8 грузовиков; 1 км восточнее Зельвы — 59 танков (в РИ — дополнение — "развернутым строем" — собирались идти в атаку на позиции 29й моторизованной дивизии, которая перерезала дорогу Волковыск-Слоним, в АИ они спокойно отходят — дорога не перекрыта).

15.34 — Слоним — 50 грузовиков (в РИ — обнаружены в Деречин — они обходили по проселочным дорогам Слоним, занятый фашистами; в АИ они могут двигаться по шоссе)"

(все — РИ, за исключением указанных в скобках изменений)

Силы у наших еще были. Заправляясь на полуразбомбленных топливных складах Волковыска, техника шла дальше на восток или же вступала в бой к югу от города.

Вот в эту-то все уплотнявшуюся оборону и тыкался Гудериан своими 17й танковой и 29й моторизованной в надежде прорваться к шоссе восточнее Волковыска. Немцы привыкли быстро протыкать оборону наших войск, поэтому первые неудачи этого дня отнесли на счет случайного фактора. И лишь к вечеру 26го у них стала созревать мысль, что что-то здесь не так (в РИ подобные бои были 24го восточнее — на Щаре под Слонимом, и тогда наших войск было меньше — только части трех стрелковых дивизий, хотя и прикрытые Щарой). Куда бы они ни тыкались, везде оказывались какие-то подразделения РККА, которые оказывали сопротивление. Вроде бы и небольшое — ценой потери пары танков здесь, бронетранспортера там — и оборона бывала прорвана. Но уже через пятьсот-семьсот метров оказывалась какая-то другая часть, чью оборону снова надо было прорывать. Да и казалось бы разбитая только что часть вдруг делала небольшой болезненный укус — то ударит во фланг мотопехотной роте, то нападет на обозную колонну, то обстреляет артиллеристов. О спокойствии в ближнем тылу говорить не приходилось, а зачистить его было нечем — все силы уходили на то, чтобы нащупать хоть какую-то щель в сорокакилометровой дуге, проходившей южнее вожделенного шоссе. Щели-то находились, но какие-то узкие, норовящие тут же затянуться ожесточенными контратаками советских войск, да и сам нащупанный проход вскоре упирался в другую стену, в которой снова надо было искать щель. Немцы увязли.

Гудериана не порадовал даже захват Ружан вечером 26го июня. Пехота 31й дивизии к четырем часам дня наконец прорвала оборону советских дивизий, ворвалась в город, была выброшена оттуда контратакой, снова ворвалась, снова была выброшена, опять ворвалась — и уже смогла удержаться — советским пехотным дивизиям надо было закрывать брешь к востоку от города, проделанную восемнадцатой танковой. Бои в городе плавно перетекли в ночные, и только к утру 27го последние советские подразделения откатились в лес к северо-востоку от Ружан. Пиррова победа, так как теперь их надо было выбивать и оттуда — шоссе от Ружан к Слониму шло как раз через этот лес. И на этом шоссе, только ближе к Слониму, весь предыдущий день шли бои 18й танковой дивизии вермахта с танковыми и пехотными частями Красной Армии — как 17я танковая и 29я моторизованная пытались продраться через поток отступающих к северо-западу от Ружан, так 18я танковая пыталась сделать то же самое к северо-востоку от заговоренного города.

И ведь целый день Гудериан получал донесения авиаразведки, в которых говорилось буквально следующее:

"Колонна противника из частей всех родов войск длиной 60 км движется с запада к Волковыску".

"На дороге Радек — Волковыск колонна всех родов войск, конец не виден".

(РИ)

Но его не насторожило, что конец колонны не виден — он уже списал русских со счетов (все это нам рассказывал попавший к нам в плен майор его штаба — взяли его в госпитале в Барановичах). И сейчас пожинал плоды своей самонадеянности.

Зря он списал и 30ю танковую, которую вытеснили из Ружанской пущи на северную опушку Беловежской — наши танкисты пришли в себя после боев предыдущего дня и снова неплохо вдарили по транспортной колонне 17й танковой дивизии вермахта — после этого удара немцы стали очень экономно расходовать топливо — ведь дороги были либо забиты войсковыми колоннами, либо подвергались обстрелам, так что поставок топлива до утра 27го июня не приходилось ожидать (РИ). Еще и этот момент снизил возможности 47го моторизованного корпуса. Как тут не вспомнить поговорку "Курочка по зернышку клюет" ? Мы же клевали Гудериана гораздо сильнее, вырывая целые куски мяса из плоти его танковых дивизий — понемногу, но часто. Советские войска желали сражаться несмотря ни на какие потери — и это было страшно. Ведь еще вечером 23го немцы отмечали: "Русские сражаются до последнего, предпочитают плену смерть (приказ политкомиссаров). Большие потери личного состава, мало пленных..." (РИ, донесение разведотдела штаба немецкой 9-й армии от 17.40 23 июня)

Гудериану не хватало тех пикировщиков, что с утра работали под Ивацевичами и восточнее. Только с трех часов дня он начал получать какую-то авиационную поддержку своих атак. Но и это не слишком помогало. Так, немцы отмечали, что "Несмотря на применение разведывательных частей, воздухоплавателей и разведывательной авиации, так и не удалось заставить замолчать русскую артиллерию" (РИ, бои за Гомель). Да и, в отличие от ситуации под Ивацевичами, где немцы прорывались на относительно узком участке, бои вокруг Ружан растянулись на кривой в 150 километров — по полтора километра на пикировщик. Неизмеримо мало, даже с учетом того, что немцы любили концентрировать удары на узких участках. Один из таких ударов привел к прорыву передовых частей 17й танковой к шоссе, где они быстро были зажаты в тиски отступавшими с запада подразделениями и полностью уничтожены (в РИ был полностью уничтожен, например, передовой батальон 17й танковой, когда он прорвался к Минску). Это была очередная чувствительная потеря — в 17й и так из двухсот танков, бывших на начало войны, осталась на ходу от силы треть — остальные были либо уничтожены, либо требовали ремонта и надолго вышли из строя.

День не задался и для 134й пехотной дивизии. Свой передовой отряд она фактически потеряла за два часа боев с группой Ахлюстина — две роты истребителей танков, усиленная пехотная рота, батарея тяжелой артиллерии и зенитный взвод — все это было раздавлено на маршах и в атаках. В дивизии еще оставались тяжелые средства — три артиллерийских дивизиона, две роты истребителей танков, инженерный батальон, батарея 8,8-см орудий, ну и, понятное дело, пехота. Вот только до середины дня 26го июня командир дивизии не смог восстановить связь с ушедшей вперед подвижной группой, поэтому эти силы продвигались на север в обычном режиме, в предположении, что передовые отряды, как и ранее, нормально продвигаются вперед — факты потери радиосвязи бывали и ранее, поэтому беспокоиться пока было не о чем. Да, были небольшие обстрелы колонн, передовые дозоры порой попадали в засады — но все эти мелочи быстро купировались. Первый тревожный звоночек прозвучал в час дня, когда с севера прибыли разрозненные остатки кавалерийского эскадрона — вторая группа попала в огневой мешок и была почти полностью уничтожена — еще минус сам эскадрон, самокатная рота, взвод истребителей танков, два легких орудия и моторизованный инженерный взвод (вся разнарядка сил по группам — из РИ). Но до утра следующего дня — 27го июня — ахлюстинцы занимались 17й танковой, поэтому немецкая пехота, приостановив продвижение на север, подтягивала свои тылы к деревне Новый Двор в тридцати километрах к северу от Пружан и в 25 км к югу от Волковыска.

Ранним утром 27го июня, так и не атакованная советскими войсками 134я пехотная дивизия возобновила продвижение на север, к Волковыску. Тут-то им в бок и ударила корпусная группа Ахлюстина. Немецкие части были растянуты вдоль дороги, поэтому не смогли организовать единого фронта — колонна была расчленена на несколько отдельных кусков, которые затем сражались сами по себе, не получая никаких приказов — радиосвязь из-за плохих погодных условий не работала, а проводная оказалась разорвана в нескольких местах (РИ). Что самое интересное, в пятнадцати километрах севернее передовые части 292й пехотной дивизии 9го армейского корпуса вермахта пересекли шоссе Пружаны-Волковыск и, ничего не зная о тяжелых боях, в которых увязла 134я пехотная дивизия, продолжили путь на северо-восток (РИ). Связь так и не работала, поэтому приказ командиру 9го корпуса Герману Гейеру доставили только полпервого дня с помощью посыльного на самолете (РИ). Но основная масса 292й дивизии еще продвигалась через Беловежскую пущу и ничем помочь не могла, а с передовым отрядом связи не было. Еще больше отставала 252я пехотная дивизия, но ей с помощью самолета смогли передать приказ, чтобы она выделила усиленный передовой отряд и отправила бы его на выручку 134й пд.

131я же пехотная дивизия того же 43го корпуса, в котором была и 131я, днем 26го просто не могла выслать на север подвижную группу из-за недостатка топлива (РИ), поэтому она продолжала продвигаться на северо-восток, примерно посередине между Новым Двором и Ружанами — немецкое командование всеми силами стремилось высвободить танковые и моторизованные дивизии из затяжных боев с крупными силами советских частей. И к утру 27го 131я пд уже готова была сменить 17ю танковую и 29ю моторизованную к северо-западу от Ружан — 47му моторизованному корпусу так и не удалось прорваться к шоссе, и теперь его планировалось отправить в обход — на юг и затем на северо-восток — в помощь 18й танковой, которая весь день 26го вела бои восточнее Ружан, к юго-западу от Слонима — Гудериану надо было снова собрать вместе танковый таран. Но утром 27го ожидаемой смены не состоялось — между 04.30 и 04.45 27 июня внезапно для немцев начались мощные советские атаки силами пехоты и танков (РИ). Под этот удар попали части 17й танковой и 131й пехотной — разведбатальон и пехотный батальон на грузовиках (в РИ были там). Атаку советских войск удалось остановить а потом и отразить, но ценой этой победы стали большие потери в обоих батальонах (РИ) — 17й танковой пришлось до полудня ждать подхода основных сил 131й пехотной, прежде чем танкисты смогли начать движение на юго-восток.

Это наступление к юго-востоку от Волковыска совпало с отходом группы Ахлюстина на северо-восток. В течение предыдущего дня она смогла уничтожить несколько окруженных подразделений 134й пехотной (в РИ эти подразделения в целом смогли вырваться, но в АИ 134я пд понесла больше потерь в тяжелом вооружении), но три более крупных группировки, получив приказ об отходе (из-за отсутствия радиосвязи их сбросили с самолетов — РИ), смогли на остатках патронов вырваться из котлов и отойти на восток, в направлении к 131й пехотной. Правда, все тяжелое оружие при этом было потеряно (РИ), так что о серьезной боеспособности 134й можно было и не мечтать — если только удерживать второстепенные направления. 252я же пехотная дивизия все еще сильно отставала. Таким образом, ни 26го июня, ни днем 27го 43й армейский корпус так и не смог выполнить своей основной задачи — сменить подвижные части 47го моторизованного корпуса на южном фасе Белостокского котла (РИ, но в АИ — с еще большими потерями). Блицкриг на юге Белоруссии потерял обороты. Но еще была возможность наверстать упущенное — с юго-востока, от Бреста, подходил 46й моторизованный корпус вермахта, бывший до этого в резерве.

ГЛАВА 18.

Но и их еще было чем встретить. Стрелковая дивизия, особенно из тех, что не попали под первые удары, ведь тоже была не совсем уж беззубая. Так, по штату 4/400-416 от 5 апреля 1941 г. она должна была иметь только сорокапятимиллиметровок 54 штуки — по 12 в каждом из трех стрелковых полков и 18 в отдельном дивизионе 45-мм пушек — три батареи по три двухорудийных взвода. 76-мм пушек — 34 штуки — по 6 в трех стрелковых полках и 16 в артполку. Еще 32 гаубицы калибра 122-мм — 8 в артполку и 24 в гаубичном артполку, 12 152-мм гаубицы в гаубичном артполку.

То есть всего — 156 артиллерийских стволов. Сила. Конечно, гаубицы не предполагались для противотанковой обороны — если только припрет. Припирало очень быстро — артиллерию разбивало и в оборонительных боях, и на маршах.

Причем, если поначалу потери были довольно велики — нашим приходилось и учиться, и передвигаться, то уже через пару дней боев, если удавалось организовать более-менее устойчивую оборону, размен шел уже в более приемлемом соотношении. Немцы ведь тоже далеко не всегда атаковали по правилам. Обычно они старались максимально быстро продвинуться вперед. Их передовые дозоры, состоявшие из пары-тройки танков и бронеавтомобилей, такого же количества бронетранспортеров, а то и грузовиков, нескольких мотоциклов, на очередном рубеже нарывались на наши позиции, огребали и с большими потерями откатывались к основным силам. Хорошо если был неповрежденный мост — как правило, немцы старались их осмотреть, поэтому большая часть передового отряда останавливалась перед ним — вперед пролетали только один — два мотоциклиста в качестве передового дозора. Тут-то их и расстреливали из орудий — как правило, наши ставили их вдоль дорог, потому что зачастую местность просто не позволяла выполнять неглубокие обходы танками, чтобы обойти эту позицию. А делать крюк в двадцать — тридцать километров — так там тоже могут обнаружиться советские части, так что лучше прорываться здесь. Немцы и пытались.

После передового отряда в атаку шли группы из пары-тройки десятков танков и до батальона пехоты. Причем обычно без артподготовки — артиллерия еще только подходила к рубежу или разворачивалась, да и то в неполном составе, иначе будет слишком мешать на дороге танковым и пехотным подразделениям. Если поблизости были пикировщики, то немцы их, конечно, вызывали, но не всегда получали их поддержку — они ведь могли не просто патрулировать местность или вести свободную охоту, они могли лететь по заявке других подразделений, да и патрулирование выходило бы слишком дорогим удовольствием. Так что танковый командир сначала старался решить вопрос теми силами, которые имелись в передовом отряде.

И вот танки выползали на поле и начинали продвигаться вперед — зигзагами, чтобы сбить прицел и постараться увести возможный выстрел на рикошет от борта. Им навстречу летели красные росчерки трассеров от бронебойных снарядов. Какие-то улетали вверх или в стороны, какие-то просто промахивались из-за маневров, ошибки в прицеливании или просто стоявшего над полем марева. Но некоторые попадали в ходовую, или пробивали броню, и тогда танк застывал — навсегда или на время. Немецкая же пехота, продвигаясь перекатами под минометным и пулеметным огнем, старалась не отстать от танков. И, кстати, охаянные впоследствии советские минометики калибра 50 миллиметров смотрелись очень даже неплохо — ведь с ними не надо высовываться под обстрелы из танков — знай себе кидай мины в ствол — заградительный огонь получался довольно плотным, пусть и на двести-семьсот метров — а большего и не надо. Так что порой пехота бывала отсечена от танков таким плотным огнем, а без пехоты танки далеко не всегда рисковали идти вперед — все-таки она гораздо глазастей, ей проще углядеть позиции противотанковых пушек и открыть по ним огонь из пулеметов, а заодно дать целеуказание и танкам. Да и у окопов танкам в одиночку делать нечего — из любой щели мог вылезти красноармеец и метнуть под гусеницу связку гранат.

Так что, за час-другой получив отлуп, немцы откатывались и начинали воевать по-настоящему — с артиллерийской и авиационной поддержкой. А организовать такой бой — дело не быстрое — надо и расставить артиллерию на позициях, и договориться с летчиками — когда там у них освободятся их машины — ведь таких атак производится везде и много, самолетов на все и сразу не хватает. А за это время наши либо успеют отойти, либо, понеся чувствительные потери, начнут зарываться в землю.

А то поначалу, как рассказывали сами военные, бывало и так:

"Ни разведчики, ни командиры, в том числе и я, — никто не догадался отрыть хотя бы неглубокие окопчики. Ни у кого не возникло даже мысли об этом. Мы еще не верили, что в нас будут стрелять и могут убить. Мы не прониклись сознанием опасности. Люди испытывали не боязнь, а любопытство и легкое возбуждение."

Слишком сильна была убежденность в том, что скоро Красная Армия погонит фашистов мокрыми тряпками. Части, еще не вступившие в бой, были полны оптимизма, настроение у всех было бодрое, и даже вид отступавших, как правило, не наводил на мутные мысли — мало кто будет верить, что и с ним может случиться что-то нехорошее. Отступавших, кстати, одни части включали в свой строй, а другие и пропускали дальше — просто не ожидали увидеть такого. Ну, это поначалу. Потом-то, уже на второй-третий день, понеся потери, таких сразу кооптировали в свои боевые порядки, тем более что и в боевом уставе говорилось, что в случае потери своих командиров, перемешивания частей "бойцы должны немедленно присоединиться к ближайшему подразделению, войти в подчинение его командира и упорно продолжать бой."

А уставы сейчас приходилось всем вспоминать со страшной силой, особенно то, что касается обороны. Как говорили сами военные, "вопросы наступления отрабатывались тщательно. На полигонах проводились учения с боевой стрельбой, пехота и танки продвигались вперед за разрывами настоящих боевых снарядов. Но эта выучка мало пригодилась в первые дни войны. Оборонялись на учениях реже, этот вид боя был не в моде, применялся при крайней необходимости и то лишь на отдельных участках. Наша оборона заранее считалась неприступной для любого врага. Отход, выход из боя, бой в окружении — все то, с чем пришлось столкнуться с первых дней войны, мы на учениях не отрабатывали. Даже мысль о таких действиях показалась бы в то время кощунством."

Вот так вот. Хотя про оборону в уставах — что полевом, которым руководствовались командиры начиная от ротного, что в боевом, предназначенном для отдельных бойцов, отделений, взводов и расчетов тяжелого вооружения — тоже говорилось, причем немало.

Так, боевой устав требовал следующего:

"33. Боец должен упорно обороняться и без приказа командира не отходить. Он должен знать, что чем ближе противник подходит к нашим окопам, тем больше возрастает уничтожающая сила нашего огня. Поэтому хладнокровный, решительный боец, пока у него есть патроны, недоступен для пехоты противника.

34. В обороне боец обязан расположиться так, чтобы быть незаметным для противника. ...

36 Танков противника бойцы не должны бояться: танки плохо видят и легко могут быть поражены.

Если танки наступают без пехоты, необходимо вести огонь по смотровым щелям и подбрасывать связки гранат под гусеницы. ...

Если танки наступают с пехотой, огонь по танкам должны вести только специально назначенные бойцы, а все остальные обязаны поражать метким огнем и гранатой пехоту, стремясь отделить ее от танков и уничтожить."

Полевой устав тоже не отставал:

"14. Оборона будет нужна всякий раз, когда нанесение поражения противнику наступлением в данной обстановке невозможно или нецелесообразно.

Оборона должна быть несокрушимой и непреодолимой для врага, как бы силен он ни был на данном направлении.

Она должна заключаться в упорном сопротивлении, истощающем физические и моральные силы противника, и в решительной контратаке, наносящей ему полное поражение. Тем самым оборона должна достигать победы малыми силами над численно превосходным противником.

27...В обороне танки являются мощным средством контратаки. ...

75. В оборонительном бою решение должно определить, где и каким способом противнику будет нанесено поражение и что нужно удержать, чтобы решить свою задачу в целом.

Принимая решение на оборону, необходимо определить тот командующий участок местности, от удержания которого зависит устойчивость всей обороны. Этот участок будет главным.

Поэтому оборона также основана на сосредоточении своих главных усилий на избранном направлении.

Главный участок обороны должен обороняться основной частью сил и средств.

Решение на оборону должно предусматривать тщательное использование условий местности, ее инженерно-химическое усиление, искусную организацию системы пехотного, противотанкового и артиллерийского огня и подготовку решительных контратак из глубины для уничтожения прорвавшегося противника.

При любых благоприятных возможностях решение должно предусмотреть переход в наступление для нанесения общего поражения противнику."

Ну и так далее. И наши сейчас все это активно вспоминали и старались применить на практике. Не всегда, правда, получалось как надо. Так, в БУ говорилось:

"309. Решительные результаты в поражении противника, приблизившегося к позициям взвода, достигаются одновременным метанием большого количества ручных гранат (3 — 5 на каждого бойца) с последующим коротким штыковым ударом.

Вместе с тем следует остерегаться производить необеспеченные огнем контратаки, особенно, когда противник не расстроен, многочислен и сохранил способность драться.

Однако командир взвода обязан воспользоваться каждым благоприятным случаем, чтобы решительной контратакой добить ослабленного и потрясенного огнем противника."

И вот в одном из боев командир взвода, не дождавшись подхода немцев даже на двести метров, повел своих бойцов в атаку. Правда, немцы не стали дожидаться рукопашной и отошли, но перед этим из автоматического оружия положили пятнадцать человек, да еще столько же оказалось раненными — из сорока человек во взводе осталось только десять. И взводного уже не накажешь — убили. Так что приходилось учиться и на таких печальных примерах.

А вот с окапыванием у наших все, в общем-то, оказалось хорошо. Я как-то представлял, что до войны и в ее начале устав и командование требовали применять одиночные стрелковые ячейки — этим с экранов и страниц прожужжали все уши. Херня. Ничего они не требовали. Ну, может какой командир по глупости и мог такое нести, но при этом он шел против уставов. Если только на основе этого пункта боевого устава:

"131. ... Оборудуя окопы, нужно помнить, что небольшое, но хорошо замаскированное укрытие предохраняет от поражения более надежно, чем большое, но легко наблюдаемое противником. Помимо основных позиций, необходимо отрывать запасные."

А в остальном БУ ни на чем таком не настаивал, и даже наоборот — упоминал ходы сообщения:

"133. ... Все бойцы отделения занимают позицию одновременно или последовательно по указанию командира отделения, выдвигаясь на нее только по ходу сообщения или скрытому подступу.

136. ... Распространение противника в ходах сообщения должно быть задержано разбрасыванием в них рогаток, ежей и других препятствий.

302. Окопные работы во взводном районе должны производиться непрерывно с момента занятия взводом района обороны укрыто от наземного и воздушного наблюдения. Последовательность работ:

а) расчистка обстрела и самоокапывание, устройство НП командира взвода, отрывка запасных окопов и противотанковых щелей;

б) отрывка ложных окопов;

в) отрывка ходов сообщений;

г) устройство убежищ.

Маскировка должна производиться одновременно с отрывкой окопов."

Не отставал и полевой устав:

"380. Инженерное оборудование местности производится, в зависимости от обстановки, в следующем порядке.

Работы первой очереди:

а) силами войск — расчистка обзора и обстрела, постройка окопов полной профили для стрелков, пулеметов, гранатометов, минометов и орудий с щелями для укрытия и запасными позициями; устройство противопехотных препятствий, приспособление местных предметов к обороне, постройка скрывающихся огневых точек для станковых пулеметов и пехотной артиллерии, обеспечение укрытого сообщения на важнейших участках;

б) инженерными частями — устройство важнейших командных и наблюдательных пунктов, противотанковых препятствий, установка прожекторов, обеспечение войск водой, постройка полевых дорог, необходимых для боевого и хозяйственного снабжения войск, и исправление существующих.

Работы второй очереди:

а) силами войск — устройство ходов сообщения с тылом, постройка запасных окопов, развитие работ первой очереди;

б) инженерными частями — постройка различного рода убежищ и запасных командных и наблюдательных пунктов.

Работы третьей очереди — развитие работ первой и второй очередей.

Все инженерные работы производятся в условиях тщательной маскировки как самого процесса работ, так и возводимых построек. Маскировка обороны в целом проверяется контрольными снимками с земли и воздуха.

В случае длительной обороны оборонительная полоса укрепляется железобетонными сооружениями и глубокими полосами искусственных препятствий."

Ну и в наставлении по инженерному делу пехоты РККА окапыванию был посвящен целый раздел. Да, начиная с индивидуальных ячеек, но вообще там говорилось "45. Устройство бойцами для себя отдельных ячеек с последующим их развитием называется самоокапыванием". Ну так я еще из восьмидесятых помню, что сначала — ячейка для стрельбы лежа, затем — с колена, затем — стоя, затем — траншеи. В сороковых было то же самое. Другое дело, что в начале войны далеко не всегда хватало времени развить систему обороны — подходили немцы и выбивали наших с позиций. Ну так это не то что "только отдельные ячейки — и ничего больше !" — это же совсем другое дело. Если есть время — откопал себе ячейку для стрельбы стоя, затем — противотанковую щель — отходящий назад отросток, а если две ячейки расположены близко — то делают парную ячейку, соединяя индивидуальные узким ходом. Правда, если все-таки было время на оборудование общего хода сообщения, то он стыковался с ячейкой через противотанковую щель, то есть ячейка была как правило вынесенной вперед, а не оборудованной в этом самом проходе. В таких окопах, действительно, было сложнее смотреть за командиром и товарищами — это в траншее с примкнутыми — оборудованными прямо в ее стенке — ячейками — отклониться назад, повернуть голову — и видишь и соседа, и командира. Но по телевизору упирали именно на отдельные ячейки. Да тьфу на этих "экспертов".

В общем, окапываться наши бойцы полюбили очень быстро — буквально после первого же боя. Да и артиллеристы не отставали — потери в расчетах всегда были выше, чем потери в орудиях. Порой одно орудие сменяло два-три расчета, прежде чем выходило из строя при прямом или очень близком попадании. Причем расчеты комплектовались даже из обычных пехотинцев — стрелять прямой наводкой — не такая уж сложная наука. Ну, потратят вместо одного-двух выстрелов три-четыре — это все-равно лучше, чем ползти с гранатой под танк. Правда, после третьего выстрела по орудию уже начинали вести сосредоточенный огонь, но еще выстрел-другой можно было сделать, да и более глубокое окапывание значительно снижало поражающие способности немецких снарядов. Шанс был.

ГЛАВА 19.

И вот, оставшись на четвертый день войны в среднем с двадцатью-тридцатью артиллерийскими стволами, стрелковые дивизии все еще продолжали оказывать отчаянное сопротивление. Правда, со снарядами было уже не очень. Так, по бронебойным снарядам для сорокопяток обеспеченность до войны составляла 91% — на одно орудие было 373 снаряда. При боекомплекте в двести снарядов — это почти два б/к, причем чисто бронебойных. Хотя, выходя из глубины на встречу с врагом, наши дивизии смогли прихватить хорошо если по одному боекомплекту. А в одном б/к бронебойных — только четверть, да и то были подозрения, что они не очень качественные — порой артиллеристы садили в борта чуть ли не со ста метров — и броня не пробивалась. А иногда — нормально. По бронебойным же для 76мм было гораздо хуже — до войны имелось всего 12 снарядов на ствол при потребности в 79 снарядов — то есть обеспеченность была 15%. Вот и садили наши по немецкой бронетехнике все чаще осколочными и шрапнельными на удар — тоже была вероятность если и не пробить, то повредить внутренности танка или ходовую. А каждый поврежденный немецкий танк — это как минимум одна спасенная жизнь. Но лучше всего по немецкой бронетехнике работали гаубицы. Уже на второй-третий день боев их начали выставлять на прямую наводку — заградительный огонь или конрбатарейная борьба оказались гораздо менее значимыми факторами, чем уничтожение танков — немецкую пехоту неплохо останавливал и пулеметно-минометный огонь, а артиллерия немцев участвовала далеко не в каждом бою — как уже отмечалось ранее, очень часто немецкие передовые отряды действовали без ее поддержки, и только уперевшись в достаточно прочную оборону, они подтягивали артиллерию и начинали обрабатывать ею наши позиции. Так что одну, две, а порой и три атаки можно было отразить и с применением гаубиц на прямой наводке. Пусть у них и не было бронебойных снарядов, но и осколочно-фугасные весом двадцать килограммов для 122мм гаубиц, а то и сорок килограммов для 152 причиняли немецким танкам боль и страдания. С такими снарядами практически не было промахов — даже при взрывах в паре десятков метров от танка осколки и ударная волна тяжелых снарядов рвали гусеницы, ослепляли смотровые щели, клинили башни, а уж если снаряд проламывал броню и взрывался внутри ... Немцев можно было бить.

Бойцы, уцелевшие к этому времени, уже совсем по-другому смотрели на фрица. Если перед первыми боями бывало шапкозакидательное настроение, то затем, после первых неудач, порой охватывало отчаяние — как говорили сами отступавшие, включенные в состав других частей — "Бить-то немца нечем. Патроны и те кончились. Да и винтовки не у всех... Было бы чем воевать, не отошли бы!". Но с патронами было плохо далеко не у всех, по-крайней мере у дивизий второго эшелона, что и задержали немцев на Ясельде и затем под Ружанами. По мере того, как нарабатывался опыт уничтожения живой силы и техники противника, его сменяла холодная злость, порой переходившая в безбашенный кураж, когда бойцы лихо ползли по полю навстречу танку, закидывали под него гранаты и при этом еще и возвращались обратно.

А в промежутках между боями помогали артиллеристам поправить крепление подсошникового бруса, очистить снаряды от смазки и пыли, сделать дополнительные окопы для укрытия расчета, организовать запасные и ложные позиции, замаскировать все штатными и подручными средствами. Я вообще удивился, когда узнал, сколько здесь штатных, или, как их называют здесь — табельных маскировочных средств. Только для индивидуальной маскировки бойца — летний маскировочный халат — длинная рубаха с капюшоном, летний маскировочный костюм — куртка с капюшоном и брюки, маска для стрелка в виде проволочного веера, куда вплетаются ветки и трава, маскировочная сетка. А еще маска-чехол для станкового пулемета, с которой он становился похож на заросшую кочку, маскировочная бахрома, маскировочные сети N4 и N5 — первая размером 2,5х10 метров для маскировки окопов и ходов сообщений, вторая — 10х10 — для маскировки техники. И во все это вплетались ветки и трава с того места, где находились позиции. В общем, на артиллерию не то чтобы молились, но заботились о ней как только могли. Хотя ... Так что вокруг орудий формировались небольшие коллективы, спаянные общим делом и проверенные в бою. Многие уже поняли, что целью немцев в бою является артиллерия — в отличие от нас, где даже в уставах было написано "Основной целью боя пехоты является уничтожение противника", поэтому делали все, чтобы ее уберечь. Да и танки с нею уничтожать гораздо легче. Хотя к 27му июня артиллерии уже оставалось мало и в ротах начали из добровольцев формировать группы истребителей танков — эти группы по три-четыре бойца, находясь в окопах, должны были подпускать танки на восемь-десять метров и забрасывать их связками гранат и бутылками с бензином, пока другие отсекают и заставляют залечь пехоту или ослепляют танк — стрельбой по щелям или постановкой дымовой завесы.

Главное — обеспечить подходы — либо по естественным неровностям почвы, либо прокопав канавы хотя бы для передвижения ползком. Хорошо, если у саперов оставался плуг-канавокопатель — прицепленный к трактору, нн позволял за час отрыть ход сообщения для переползания длиной километр-полтора. А без него такой ход отрывался исходя из расчета полчаса на один метр одним бойцом. Ход для перемещения согнувшись — сорок пять минут, стоя — час. Этими же плугами могли отрывать и ложные окопы, с плохой маскировкой. Да ладно плуги — у саперов были машины-дернорезки, и даже краскопульты для маскировки поверхности краской. Вот вам и шутки про покраску травы.

Так что по мере выбивания артиллерии пехоте приходилось все чаще вступать в противоборство с немецкими танками. Но в стрелковых дивизиях была не только артиллерия, там была и бронетехника. В автоброневой роте было 10 бронеавтомобилей — пушечных и пулеметных. В танковой роте — 16 танков — плавающих, а то и БТ-7. И даже в разведбатальоне было четыре танка. То есть стрелковой дивизии было чем выполнить контрудар, придержать фрицев при отходе на другие рубежи, да и поддержка в бою была ощутима, даже от бронеавтомобилей. Так, один вышедший к нам в середине июля боец рассказывал, как "Из леса на шоссе выскочил броневик. Фашисты не заметили его. Он подошел с фланга и почти в упор ударил по немецкому танку. Подбив его, броневик попятился назад, стреляя по другим машинам." Да это еще что — в противотанковых дивизионах были тягачи "Комсомолец" — бронированные, с пулеметом. И эти машины подходили не только для таскания пушек — по сути, это был пулеметный танк, танкетка, пусть и с броней всего в сантиметр, да и то лобовой — борта были по семь миллиметров. Но немцам и того хватало. Так, один из командиров рассказывал следующее:

"До батальона автоматчиков с десятком танков ворвались на передний край нашей обороны. Наши немногочисленные пушки, стрелявшие прямой наводкой, и истребители танков сумели подбить несколько вражеских машин. Но отдельные мелкие группы пехотинцев, не выдержав натиска, начали отходить. Положение становилось угрожающим.

В это время из-за безымянной высотки, что справа от шоссе, выскочил бронированный трактор-тягач "Комсомолец". На предельной скорости врезался он в самую гущу фашистских автоматчиков, стал давить их и поливать огнем из двух пулеметов. Ответная стрельба из автоматов не причинила тягачу вреда, пули отскакивали от его брони. Минут пять тягач, управляемый чьей-то опытной рукой, носился вдоль фронта, добивая тех, кто не успел обратиться в бегство. Вражеские танки стреляли по нему из пушек, но тягач, как заколдованный, оставался невредимым. Наша пехота приободрилась. А танки, видя, что автоматчики потерпели неудачу, начали отходить за железную дорогу, огрызаясь огнем."

Так что одна стрелковая дивизия могла иметь до сорока бронированных машин с пушечным или хотя бы с пулеметным вооружением. Это, напомню, в дополнение к 156 артиллерийским стволам. А ведь еще у пехоты была своя ПВО, которая могла вести огонь в том числе и по танкам. Зениток — восемь 37-мм, четыре 76-мм. Комплексных, то есть счетверенных, зенитных пулемета — по 6 в каждом из трех полков, 2 в артполку, 3 — в гаубичном полку, 1 — в батарее 76-мм орудий. Всего — 24 установки. Зенитных 12,7 мм пулеметов — по три в каждом из трех сп. Правда, средняя обеспеченность в ЗОВО орудиями 37мм была 16%, 76мм — 88%, счетверенными установками — 43%, крупнокалиберными — 25%. То есть и при так невысокой насыщенности их не хватало. Ладно хоть по ручным и станковым пулеметам обеспеченность была в районе 90%, как и по противотанковым 45-мм пушкам. А по 82 и 120 мм минометам — 113% и даже 130%.

Все это могло довести количество противотанковых стволов в стрелковой дивизии до двухсот штук. Правда, по рассказам, зенитные дивизионы всех дивизий ЗОВО на начало войны находились на полигоне в районе Крупки (восточнее Борисова, а он — восточнее Минска), и в дивизиях оставались только те средства ПВО, что были непосредственно в полках и батареях. Так ли было на самом деле — сказать трудно, так как у нас были свидетельства, что все-таки какие-то зенитки в 37 и 76 миллиметров участие в боях принимали — при отражении как воздушных, так и наземных атак. Возможно, на полигоне были все-таки не все зенитные дивизионы, возможно, да практически наверняка — в боях участвовали зенитные батареи ПВО. Так, нам точно было известно об участии в отражении танковых атак зенитных орудий 48й и 49й зенитных батарей ПВО, находившихся в Барановичах, да и Слонимская 50я батарея тоже участвовал в боях — в этом районе располагался 15-й район авиационного базирования — аэродромы с их батальонами и ротами аэродромного обслуживания, авиабазы, зенитные батареи. А рядом, в районе Кобрин-Пружаны-Ружаны-Ивацевичи располагался и 16й район. Так что зенитное прикрытие и противотанковую оборону наши войска получали еще и от этих частей. Да и восточнее, в районе Слуцка, был 19й район. И все это стреляло в том числе и по танкам.

Так что в 17й и 18й тд вермахта из первоначальных 420 танков к этому моменту на ходу оставалось не более 200. Ну, еще в 47м моторизованном корпусе был танкоистребительный дивизион из 27 САУ на базе Рено R-35 с 47-мм противотанковой пушкой. У нас же в районе Слонима действовали три стрелковые — 121я, 143я, 155я дивизии, часть 55й, 205я и 29я моторизованные, и еще танковые — помимо 30й и 22й, сражавшихся на южном фланге начиная с 22го июня, тут собирались и другие танковые дивизии, участвовавшие в предыдущие дни в боях под Гродно — 4я и 7я. И в каждой из этих десяти дивизий еще оставалось по тридцать-пятьдесят-семьдесят-сто стволов, которые могли работать по немецким танкам. Пусть снарядов и немного — по десятку-другому на ствол, но чтобы еще уполовинить танки у немцев — этого бы хватило. Так что, если бы не прорыв к Барановичам 4й тд вермахта, в которой после слияния с 3й тд было полторы сотни танков, учитывая и два танкоистребительных дивизиона с САУ Panzerjaeger I, а также подход свежего 46го моторизованного корпуса с его 10й танковой дивизией, имеющей 182 танка, и моторизованной СС Рейх — пожалуй, мы бы позиции под Слонимом и удержали бы. А так — приходилось откатываться на восток, к старой границе — многие были уверенны, что именно там высшее командование уже собрало мощные силы и вскоре о них разобьется немецкое наступление, после которого агрессор будет выкинут за границы СССР. Поэтому-то, несмотря на поражения и тяжелые потери предыдущих дней, большинство войск более-менее организованно отходило на восток либо ожесточенно участвовало в оборонительных боях.

Хотя в полевом уставе и говорилось, что "Наступательный бой есть основной вид действий РККА. Противник должен быть смело и стремительно атакован всюду, где он будет обнаружен.", но там же говорилось и следующее:

"14. Оборона будет нужна всякий раз, когда нанесение поражения противнику наступлением в данной обстановке невозможно или нецелесообразно.

...

22. Многообразие боевых условий не имеет предела.

На войне не бывает двух одинаковых случаев. Каждый случай является на войне особым и требует особого решения. Поэтому в бою необходимо всегда действовать, строго сообразуясь с обстановкой.

Красная Армия может встретиться с различными противниками, с их различной тактикой и с различными особенностями театров военных действий. Все эти условия потребуют особых способов ведения боя. Красная Армия должна быть одинаково готова к стремительным действиям в маневренных столкновениях и к прорыву укрепленного фронта при переходе противника к позиционной борьбе.

23. На различных этапах развития войны способы ведения боя не будут оставаться одинаковыми. В ходе войны условия борьбы будут меняться. Появятся новые средства борьбы. Поэтому изменятся и способы ведения боя.

Должна быть изменена тактика действий и должны быть найдены новые способы ведения боя, если изменившаяся обстановка того потребует.

В любых условиях и во всех случаях мощные удары Красной Армии должны вести к полному уничтожению врага и быстрому достижению решительной победы малой кровью."

В общем, несмотря на общий наступательный настрой, устав оставлял место и другим способам ведения боевых действий, в том числе и таким, которые не просматривались на момент создания устава — устав получался не догмой, а лишь руководством к действию. Ну а догматическим его делали конкретные люди. Но командарм-10 Константин Дмитриевич Голубев к таким явно не относился.

ГЛАВА 20.

Потерпев неудачу в решительных атакующих действиях предыдущих дней, он стал применять методы подвижной обороны, благо в том же уставе такое ведение боевых действий тоже было предусмотрено:

"417. Подвижная оборона применяется в тех случаях, когда подавляющее превосходство противника исключает ведение упорной обороны на нормальном, а также на широком фронте. Подвижная оборона преследует цель — за счет потери пространства выиграть время, необходимое для организации обороны на новом рубеже, для обеспечения сосредоточения войск на данном направлении или для обеспечения свободы действий войск на других направлениях...."

Голубев и организовал немцам подобную потерю времени. Тридцать километров от Ружан до Слонима наши отходили весь день 27го и половину 28го, организовав на некоторых направлениях до пятидесяти промежуточных позиций — порой следующий рубеж отстоял от предыдущего менее чем на двести метров — если находились удобные для засад позиции. Правда, такие близко расположенные рубежи использовались лишь для кратковременного — полчаса, максимум — час — сдерживания немцев — только чтобы они снова развернулись, потратили время на разведывание целей и снаряды на пристрелку — и отходить. Да, при этом нарушали ту же 417ю статью устава, где говорилось:

"Удаление промежуточных рубежей друг от друга назначается с таким расчетом, чтобы противник, по захвате одного из рубежей, был вынужден продвигать вперед весь свой боевой порядок, со сменой огневых позиций артиллерии, и организовывать заново наступление для захвата следующего рубежа."

Но, повторю, Голубев не был догматиком, и заставлял и своих комдивов использовать малейшую возможность задержать немцев хотя бы еще на пятнадцать минут, ведь каждая минута — это десяток, если не сотня бойцов, выскользнувших из захлопывающегося капкана. Причем Голубев и ранее проявил себя инициативным человеком, еще по итогам мартовских штабных игр ему была дана следующая оценка: "грамотно реагировал на изменения в обстановке, проявляя в этих случаях соответствующую инициативу". И здесь он дал команду на отход своей армии еще до получения приказа от Павлова (РИ) — просчитал ситуацию и сыграл на опережение.

А, как говорилось в том же уставе:

"15. Проявление инициативы является одним из важнейших условий успешных действий в бою.

Готовность взять на себя ответственность за смелое решение и настойчиво проводить его до конца является основой действий всех начальников в бою.

Инициатива подчиненных должна всемерно поощряться и использоваться для достижения общего успеха. Проявление инициативы не должно итти вразрез с общим замыслом вышестоящего начальника и должно способствовать лучшему выполнению поставленной задачи.

Разумная инициатива основана на понимании задачи и положения своего соединения (части) в целом и своих соседей. Она заключается: в стремлении найти наилучшие способы выполнения поставленной задачи в сложившейся обстановке; в использовании всех внезапно сложившихся благоприятных возможностей и в немедленном принятии мер против возникшей угрозы.

Смелое и разумное дерзание должно во всех случаях руководить начальником и подчиненными при вступлении в бой и при его ведении.

Упрека заслуживает не тот, кто в стремлении уничтожить врага не достиг своей цели, а тот, кто, боясь ответственности, остался в бездействии и не использовал в нужный момент всех сил и средств для достижения победы."

Вот эти положения он и приводил своим подчиненным, чтобы те реализовали его цели — сдержать, измотать немцев, не дать им стремительно прорваться к шоссе, по которому 10я армия выходила на восток. Ради этого даже стряхнули пыль с пункта 251 боевого устава пехоты:

"251. ... Успех засады зависит от находчивости, инициативы и решительности командиров и бойцов. Основное — внезапность. ... Атакованный противник должен быть уничтожен прежде, чем подоспеет подкрепление."

Так что наши подразделения все чаще организовывали краткие обстрелы из засад, в том числе с применением артиллерии вплоть до гаубиц, если были нормальные пути отступления. Все лучше, чем потерять орудие после очередного авианалета. А так — пусть фрицы побегают по лесам, пусть разворачивают цепи в сторону обстрела и пытаются наступать на уже оставленную позицию. А уж если еще и артиллерия начнет ее обстреливать — совсем хорошо. Дороги-то не резиновые, и на всех их не хватает, так что порой немецкая дивизия уже могла драться четвертый день, а некоторые ее части все еще находились за Бугом (РИ).

В общем, все по уставу:

"419. Войска, обороняющие промежуточный рубеж, должны нанести наступающему противнику потери, заставить его развернуться, потерять время на организацию наступления и, не вступая с ним в упорный бой, ускользнуть из-под удара. ..."

Наши войска так и действовали. Выставив на танкодоступном участке пару гаубиц, заставляли фрицев терять силы и время на развертывание. Танки, действовавшие короткими наскоками, вносили существенную неразбериху в головы немецких офицеров — то ли это очередная контратака, то ли заманивают в ловушку. Причем наши довольно быстро научились не подставляться под противотанковую артиллерию, атакуя немецкие танки только во фланг и только под прикрытием местности — холмов или деревьев, чтобы они закрывали наши танки от наблюдения, а, соответственно, и огня с дальних дистанций. А на ближние, чтобы обогнуть мешающее стрельбе препятствие, с артиллерией не особо и сунешься — гаубичный и минометный огонь быстро ставил точку в таких начинаниях. Тут главное было успеть посадить наблюдателей на деревья и протянуть до них провод полевой связи, чтобы была корректировка по конкретным целям. Ну да наши, особенно после финской, по деревьям лазали только так — многие немцы отмечали сильный огонь снайперов с деревьев.

Существенную помощь в обороне оказывали и многочисленные речушки, протекавшие в данной местности. Заняв оборону на восточном или северном берегу, наши артиллеристы и танкисты при атаке немцев затевали перестрелку с их танками и ПТО, в то время как пехота старалась замедлить продвижение немецких пехотинцев к реке. К сожалению, большинство рек можно было во многих местах перейти вброд, поэтому в конце концов немцы под прикрытием пушечного и пулеметного огня все-таки подбирались к реке, переходили ее вброд и старались зацепиться на нашем берегу — под прикрытием берега, кустов, травы они подбирались к нашим окопам и тогда завязывалась перестрелка гранатами и рукопашная схватка. Порой немцы брали верх, порой мы отбивали атаку — либо просто перестреляв всех, кто перебрался на наш берег, либо устроив контратаку после гранатного залпа — и тогда ошеломленных фрицев вылавливали в траве, закалывали штыками и забивали прикладами — мало кто был готов к отражению броска после внезапных взрывов гранат. И тогда оба берега усеивались трупами в немецкой форме.

Встретив сильное сопротивление, немцы пытались либо организовать более мощную атаку, либо попытать счастья в другом месте. Пока у них действовали передовые отряды, обычно ситуация развивалась по второму варианту — немцы нащупывали слабые места и старались в них просочиться. Но так как бои велись в этих местах уже третий день, немцы смогли подтянуть достаточно сил, чтобы пытаться пробить брешь сразу в нескольких местах. Поэтому-то чем дальше, тем все чаще нашим приходилось после боя отступать, оставив только слабые заслоны, чтобы немцы все еще думали, что мы держим оборону. Ведь было уже известно, что за пару-тройку часов фрицы подтянут артиллерию, закажут штурмовку позиций — и просто вбомбят нашу оборону в землю. А потом спокойно пройдут дальше. А так — наши основные силы займут следующий рубеж, немцы потеряют время и боеприпасы на обстрел практически пустых позиций. Сплошная выгода. Главное, чтобы следующая позиция была уже подобрана, ну и своим отходом не подставить соседей. С последним было пока не всегда гладко.

Туда, где фрицам в конце концов удавалось сбить нашу оборону по берегу реки, тут же подтягивались их саперные подразделения, которые наводили переправу — укрепляли дно гатью, клали новый настил на сожженный мост, а то и наводили понтонную переправу — переправляться через реки немцы, оказывается, умели очень даже неплохо, даже через Щару они навели переправу за шесть часов. Так что река никак не была непреодолимым препятствием для немцев, она могла служить разве что неплохим противотанковым рвом, но от пехоты не защищала, особенно если она наступала под прикрытием сильного артиллерийского и танкового огня — бродов и мелких мест хватало, а где их не было — там уж приходилось ждать, когда подтянутся саперы со своим оборудованием.

Причем, напомню, что фрицы наступали на превосходящие силы советских войск — против двух танковых, одной мотопехотных и двух пехотных дивизий вермахта, уже измотанных предыдущими боями, под Слонимом действовали три стрелковые, две мотострелковые и четыре танковые дивизии. Пусть еще больше измотанные, но уже понюхавшие пороха, обороняющиеся и злые.

Советские войска также широко применяли заграждения на дорогах, приспосабливая для этого даже неисправные автомашины и танки. Для прикрытия таких заграждений оставлялись небольшие группы с ручным оружием и иногда с отдельными противотанковыми орудиями (РИ).

Голубев же, слепив из этих соединений более-менее прочную оборону и постоянно пополняя ее новыми подразделениями из отступающих, продолжал вытягивать на восток свою армию. Удержав шоссе, он начал приводить в порядок движение по нему. Из немногочисленных оставшихся зениток через каждые три-пять километров, на открытых местах, были организованы кусты ПВО, в которых находились по одной-две зенитки артиллерийских калибров, несколько пулеметов, подготовленных для стрельбы по низколетящим целям и даже команды бойцов с самозарядными винтовками — главное — не дать фрицам обстреливать дорогу на бреющем полете. То же делали и для защиты мостов, переправ. Специально выделенные команды наблюдателей успевали за две-три минуты предупредить о приближении самолетов. В итоге, несмотря на постоянные налеты вражеской авиации, потери в людях были умеренными, в основном доставалось технике, которая не могла быстро съехать с шоссе. Да и немцы в эти дни еще не могли обеспечить постоянное давление с воздуха — слишком много было заявок от частей, старавшихся продраться через позиции и рубежи советских войск (в РИ серьезные налеты начались с 28го июня; а АИ, в связи с менее успешными для них боевыми действиями это могло произойти еще позднее).

Вдоль шоссе и проселочных дорог, идущих параллельно ему, было организовано полсотни автотранспортных колонн в десять-двадцать грузовиков, которые непрерывно подбрасывали отступающую пехоту и гражданских на двадцать-тридцать километров на восток, к сортировочным пунктам, где из военнослужащих формировали подразделения, а гражданских и раненных отправляли дальше. Специальные команды, расставленные вдоль шоссе, сгребали на обочину технику, разбитую при налетах немецкой авиации, засыпали воронки от бомб. На переправах организовали такие же специальные команды, которые восстанавливали мосты и понтоны после налетов вражеской авиации, а трактора помогали перетаскивать транспорт и технику через броды — непрерывность движения по дорогам была для Голубева не менее важной задачей, чем их удержание (в РИ подобное было в ограниченных масштабах и как правило на добровольных началах — если находился инициативный командир; здесь же, лишенное необходимости организовывать прорыв на восток через немецкие заслоны у Слонима и Зельвы, командование вполне могло озаботиться подобными моментами).

И снова — в уставе и на этот счет уже было подумано:

"427. Организуя отход, необходимо принять меры к отражению нападений авиации и подвижных частей противника.

Для этого надлежит: заблаговременно произвести перегруппировку зенитной артиллерии и пулеметов, усилить противовоздушную оборону теснин на путях отхода, не допускать скоплений войск, артиллерии, обозов в открытых районах. ...

Планомерность отхода облегчается отсутствием задержек в пути, для чего необходимо своевременно принять меры по очищению тыловых путей."

Укреплялась и оборона шоссе. Танки, которые уже не могли выдержать длительный путь, устанавливались в качестве неподвижных огневых точек, с минимальным количеством топлива, чтобы могли несколько раз сманеврировать на сотню-другую метров, а в случае возможности — отойти на следующий оборонительный рубеж.

Причем действия командующего уже не проводились вслепую — он более-менее представлял, где и что происходит. Согласно положению полевого устава

"18. Успешное управление боем требует постоянного боевого обеспечения войск. Бдительное охранение и непрерывная разведка предохраняют войска от внезапных нападений наземного и воздушного врага и обеспечивают им постоянную осведомленность о местонахождении, группировке и намерениях противника.",

Голубев уделил много внимания и разведке. При практически полном отсутствии авиации он смог организовать эффективную разведку с помощью конных дозоров. Использовались как конные подразделения стрелковых дивизий, так и подразделения 36й кавдивизии. При появлении противника в назначенных для дозора участках те, в зависимости от расстояния, сообщали по рации, сигнализировали ракетницами или отправляли посыльных. Неожиданность появления крупных немецких сил на каком-либо участке резко снизилась, а у нас, наоборот, появилась возможность быстро перекинуть маневренные группы, состоящие из танков и пехоты на автомобилях, а то и в виде танкового десанта, которые и притормаживали обнаруженные разведкой немецкие части.

И связь не осталась без внимания, причем в том числе и проводная — устоявшийся на пару дней фронт позволил применить ее в ограниченных количествах — вдоль путей отхода, где ее можно было держать под охраной проходящих частей от диверсионных групп противника.

Аппаратуры, в принципе, хватало. По штатам в стрелковой дивизии должно было быть 149 радиостанций — по 24 в каждом стрелковом полку, 64 в артполку, 6 в зенитном дивизионе 37-мм орудий, 4 — в батарее 76-мм зенитных орудий, 3 — во взводе связи. По факту их было меньше — укомплектованность составляла 60-70%. Тут еще накладывалась нехватка связистов. Но все-равно, в дивизиях было примерно полсотни работающих радиостанций. И — опять же берем устав и читаем:

"421. Основой системы связи в подвижной обороне является ось связи войскового соединения на всю глубину полосы обороны с пунктами сбора донесений (ПС) на оси.

В подвижной обороне широко используются радио, подвижные средства, и сигнализация. Применение проволочных средств ограничено.

Для своевременной подготовки связи на последующих рубежах обороны резервы связи эшелонируются. Резервы должны быть сильными и подвижными. На осевом направлении необходимо наличие подвижных подразделений для свертывания линий оси и в то же время для прокладки новых в глубину.

Пункты сбора донесений (ПС) развертываются в районах, намеченных для КП, и несут свою службу на последовательно обороняемых рубежах до отхода подчиненных штабов (КП) на новый рубеж.

Начальный ПС устанавливается в районе штаба (КП) соединения (части) на первом рубеже обороны. Одновременно ПС развертывается на очередном рубеже.

ПС отходит скачками.

ПС, кроме подвижных средств, может иметь радиостанцию, средства сигнализации."

Так что Голубев практически ничего не выдумывал, действовал по уставу. Тут главное было то, что он действовал. Да и устав оказался вполне подходящим инструментом если не на все, то на многие случаи жизни. Хотя лично мне как-то больше нравился предыдущий — временный полевой устав-36, чем полевой устав-39. В первом как-то более понятно было прописано — что именно требуется делать. Так, в ВПУ-36 про боевое охранение говорилось четко:

"234. Перед оборонительной полосой выставляется непосредственное боевое охранение. Задача боевого охранения — ..."

А в ПУ-39 фразы про то, что оно выставляется — переделаны в то, из чего состоит оборона:

"371. Развитая оборона на нормальном фронте состоит:

...

б) из позиции боевого охранения, выдвигаемой вперед на 1 — 3 км от переднего края основной полосы обороны;

...

376. Позиция боевого охранения служит для предупреждения от внезапного нападения противника, затрудняя ему ведение наземной разведки, и для введения его в заблуждение относительно действительного положения переднего края"

Когда я еще учился в институте, мне попалась книжка по составлению пользовательской документации. И там чуть ли не жирным шрифтом и большими буквами было написано, что необходимо вставлять в текст глагол, как прямое указание — что надо делать и что делать не надо. Иначе пользователь может просто пропустить какие-то моменты — "Ну да, есть такое — и ладно". И как раз ВПУ-36 следовал этому правилу, а ПУ-39 его нарушал.

Может, еще и поэтому положения уставов далеко не всегда соблюдались, особенно в первые дни. Так, в одном из рассказов промелькнуло "Гитлеровцы подобрались совсем близко. Прячась в складках местности, они рассматривали наш берег. У нас, оказывается, не было впереди ни разведки, ни боевого охранения. Фашисты воспользовались этим." Вот это "оказывается", произнесенное командиром, меня сильно потрясло. Ну, ладно — я гражданский человек, мало что понимающий в военном деле, может, и зря ворчу на новый устав. Главное, что Голубев понимал и применял это на практике. Голубев и многие из его подчиненных. И если бы не захват немцами Барановичей 26го июня, если бы не подход нового — 46го — моторизованного корпуса вермахта — ему бы удалось выйти практически сухим из воды.

ГЛАВА 21.

Тем временем севернее продолжал сворачиваться Белостокский выступ. Вечером 26го был оставлен Белосток, и утром следующего дня в него вошли немецкие части (РИ).

К середине 27го июня наши наконец вытянули шедшую на медленных тракторах тяжелую артиллерию, протащили через Волковыск (РИ) и Зельву (АИ; в РИ приходилось прорываться через немецкую оборону), и теперь лишь старались максимально долго держать пути отхода для пехотных частей, воевавших с первого дня войны западнее Белостока. Тем более что из Беловежской пущи под прикрытием ударов ахлюстинцев по немецкой 134й пехотной дивизии смогли выйти остатки 31й танковой, 113й и 49й стрелковых дивизий — группа полковника Калиховича из 31-й танковой дивизии 13-го мехкорпуса предыдущие два дня частично участвовала в боях с немецким 9м армейским корпусом, частично — собирала отходившие группы из 49-й и 113-й стрелковых дивизий, которые в основном укрепляли оборону к югу от Волковыска, а меньшая часть проходили мимо него дальше на восток, вывозя раненных (в РИ они начали прорыв 28го, немцы под их натиском оставили Порозово, но дальше отряду продвинуться не удалось, противник занял прочную оборону. Район прорыва был подвергнут массированной бомбардировке с воздуха и артиллерийскому обстрелу. Вечером 28-го июня был тяжело ранен Калихович, руководство группой взял на себя командир 62-го танкового полка полковник Шаповалов, к этому времени уже трижды раненный. Было принято решение: разбиться на мелкие группы и выходить на восток через Ружанскую пущу. Группа в которой были Калихович и Шаповалов (всего 46 человек) вышла к своим. Из Вязьмы она была отправлена в Москву.)

А прошедшие 26го июня через Волковыск танковые соединения стали весомым аргументом в удержании удобных путей отхода по шоссе.

4я танковая дивизия РККА к утру 27го сконцентрировалась в лесном массиве за высотами западнее Кошеле, 11 км южнее городка Зельва, на восточном берегу реки Зельва (в РИ была там 29го, после неудачных попыток прорыва по шоссе 27 и 28го июня). Именно их удар во фланг немецкой 18й танковой разблокировал пути отхода частям 121й, 143й и 155й пехотных дивизий, которые к утру 27го были выбиты из Ружан. Пехота начала отходить от рубежа к рубежу по направлению к Слониму, чтобы зайти за оборонительные позиции, которые были выстроены перед Слонимом в предыдущие два дня.

6й кавкорпус находился южнее Волковыска — его задачей было наскоками максимально придерживать пехотные немецкие части, пока наши занимают или оборудуют очередной рубеж после прорыва немцев на предыдущем. Пока это удавалось, так как подвижность немецких пехотных соединений и так была гораздо ниже, чем танковых или мотопехотных, к тому же основная масса транспортных средств этих пехотных дивизий была потеряна, когда те пытались атаковать наши позиции передовыми отрядами — подвижность немецких пехотных дивизий фактически сравнялась с нашими, так что конница оказалась отличным средством сдерживания. Ну, кроме тех немногочисленных передовых отрядов, что немцы, в принципе, могли бы собрать из остатков техники. Если им не было бы жалко своих товарищей — малочисленные отряды просто не имели шансов не то что остановить, но даже уцелеть, если бы попытались атаковать наши позиции или те колонны советских войск, что отходили на восток.

7я танковая дивизия РККА проследовала дальше на восток, и затем на юг — ей совместно с остатками 22й тд предстояло восстановить наше движение по варшавскому шоссе (в РИ 7я тд 27го была северо-восточнее Зельвы — готовилась пробиваться на восток). В танковых полках оставалось по 25-30 машин — остальные были подбиты, брошены из-за недостатка горючего, поломок — но оставшиеся, заправившись со складов в Волковыске, еще были готовы драться.

То есть в советских танковых дивизиях на 27е июня еще оставалось по 40-70 танков — получалось, что на три советских танковых дивизии — 30ю, 4ю и 7ю — под Слонимом приходилось две немецких, и общее количество танков было сравнимым — у немцев примерно на треть побольше. Правда, 7я участвовала в боях лишь частично, вместе с 22й ей предстояло драться южнее, где соотношение сил было уже похуже — если с 4й танковой вермахта они еще могли сравниться по количеству танков хотя бы на шоссе (часть ее танков ушла в Барановичи и на Щару), то приход немецкой 10й танковой с ее 172 танками резко менял баланс. Надо было спешить, пока она вся не подтянулась в этот район.

Но на шестой день войны наши танки кардинально отличались от тех, что были в ее первый день. Дело было в танкистах — они уже не перли напролом в лоб на противотанковые пушки, а стреляли с оборудованных позиций, из засад, ну или уж в крайнем случае участвовали в контратаках по прорвавшимся вглубь обороны подразделениям немцев. Эффективность применения наших танков существенно возросла. Теперь оставалось только выжать максимум из этих изменений.

Передовые части 46го моторизованного корпуса подошли к Ивацевичам днем 27го июня и тут же вступили в бои (в РИ подошли еще днем 26го, 27го были уже под Слонимом — 30 км севернее; в АИ дороги забиты 3й и 4й танковыми дивизиями, поэтому их проходимость меньше). Немцы бросили его на помощь 24му моторизованному корпусу — его 4я танковая и 10я моторизованная дивизии с трудом удерживали стокилометровый отрезок Варшавского шоссе и Барановичи. При всем при этом они даже попытались пройти дальше на восток, к Минску (в РИ они были уже в Слуцке — 90 км южнее Минска, а на Минск шли 17я и 18я тд, которые в АИ застряли под Слонимом в попытках замкнуть котел). Но части советского 17го мехкорпуса, выбитые из Барановичей 26го июня (в РИ — 27го) сдержали продвижение передовых отрядов — несмотря на то, что этот мехкорпус был еще в стадии формирования, в нем на начало войны уже было 108 пушек и 54 гаубицы, и как минимум половина этих стволов осталась целыми после отступления из Барановичей. А ведь там были еще и зенитки ПВО, которые пополнили артиллерийский парк мехкорпуса. Ну и бронетехники в корпусе все-таки немного было — 24 БТ, 12 плавающих танков, 31 пушечных БА-10, 4 пулеметных БА-20. К тому же те шесть тысяч человек личного состава корпуса, что не были вооружены даже винтовками (РИ), использовались в качестве рабочей силы — устраивали на дорогах многометровые завалы, делали засеки, строили окопы, блиндажи, были резервом для восполнения потерь — брали оружие выбывших из строя, относили раненых в тыл, участвовали в командах истребителей танков — подбирались к немецким танкам и бросали в них гранаты и бутылки с бензином, пока те, у кого есть оружие, отсекали и придавливали немецкую пехоту (в РИ быстрый прорыв на восток 47го моторизованного корпуса разметал эти невооруженные подразделения по лесам).

Так что путь немцам к Минску был пока недоступен, и 46й моторизованный корпус с его 10й танковой дивизией и моторизованной дивизией СС "Рейх" (лейб-штандарт "Великая Германия" остался в распоряжении главнокомандующего группой армий — РИ) были очень кстати — следовало додавить оборону советских войск к западу от Барановичей и все-таки замкнуть окружение вокруг войск, отходивших из Белостокского выступа. Дополнительные 172 танка на южном фасе будут никак не лишними.

Неплохо было бы продолжить и продвижение к Слуцку. Части того же 24го корпуса вермахта заняли плацдарм на восточном берегу Щары, перерезав железную дорогу Барановичи-Лунинец, но дальше пока не продвигались — были опасения, что и так растянутую группировку просто отрежут советские части, отходящие от Белостока (в РИ такое случалось не раз). Самое обидное для немцев, что еще 26го Слуцк оборонял только 161-й запасной стрелковый полк (в РИ — вместе с частями 55й сд, 14го мк, которые отходили на восток с боями; в АИ они все еще воюют на сто пятьдесят километров западнее, под Слонимом), правда, при поддержке трех отдельных зенитно-артиллерийских дивизионов, которые проводили учения в отрыве от своих дивизий (РИ) и были подтянуты в город с началом войны. Но немцам все-равно казалось — еще рывок — и город будет захвачен, ведь до него оставалось менее восьмидесяти километров. Но — слишком много советских частей выходило из Белостокского выступа, а 47й моторизованный и три пехотных корпуса, атаковавшие в направлении Волковыск-Слоним, все никак не могли перекрыть пути отступления. Поэтому немцы и тормознули свой порыв на восток, занявшись вечером 26го и в первой половине 27го июня вопросами обороны. (в РИ 4я танковая помогала 47му корпусу брать Барановичи. В АИ же 47й увяз западнее под Слонимом, и Барановичи пришлось брать всей 4й танковой, но ей это удалось быстрее чем в РИ, так как и советских войск там было меньше — стрелковые дивизии еще воевали под Ружанами и Слонимом).

К 27му же июня на слуцком направлении уже встал 20й мехкорпус (в РИ он защищал промежуток между Минским и Слуцким УРами, но тогда направление на Слуцк прикрывалось частями 55й сд и 14го мк — в АИ они все воюют западнее). Как и 17й, "двадцатка" тоже была мехкорпусом второй очереди сокращенного состава. Укомплектование этих мехкорпусов танками на лето 1941 года не предусматривалось. Тем не менее, в 20м мк все-таки было 100 пушек и 44 гаубицы, а также бронетехника — 13 БТ, 80 Т-26, 8 БА-10 с пушкой 45 мм, двумя пулеметами и бронированием 10 мм, 3 БА-20 с одним пулеметом и бронированием в 9 мм.

Теперь оборона Слуцка представляла собой крепкий орешек. До которого, впрочем, еще надо было добраться — в лесах вокруг варшавского шоссе между Ивацевичами и Барановичами завязались упорные бои.

Напомню, 46й корпус 26го июня отбросил советские части от шоссе, но свободного передвижения по нему так и не получил — наши подразделения постоянно атаковали отдельные участки и обстреливали проходившие колонны из стрелкового оружия и даже артиллерией. Немцам приходилось постоянно отвлекать силы на отражение атак и оттеснение наших войск от шоссе. Ночью бои не прекращались. Под покровом темноты наши пехотинцы просачивались между опорными пунктами противника и совершали нападения с разных сторон. В основном немцам удавалось отбить эти атаки, но несколько опорников были все-таки уничтожены. А утром 27го наши перерезали шоссе и на три часа остановили по нему всякое движение. Фактически, передовые части 4й танковой и 10й моторизованной, прорвавшие нашу оборону 26го и захватившие Барановичи и плацдарм на восточном берегу Щары, оказались во временном окружении. Их попытки атаковать в обратную сторону, на запад, были отбиты — ушедшие на восток немцы уже испытывали голод в боеприпасах, хотя с топливом у них было все в порядке — в Барановичах они захватили топливный склад первой категории — почти двадцать тысяч тонн топлива. Вот только танков у них было от силы тридцать штук — много было повыбито при штурме Барановичей и попытке прорваться сначала на восток, к Минску, а затем на запад — к Слониму. Немцы ухватили медведя за уши и теперь находились в неприятной ситуации. И это несмотря на то, что весь день 27го июня и первую половину 28го практически вся авиация люфтваффе была брошена на поддержку 24го корпуса — многочисленные леса отлично укрывали советские части от наблюдения, поэтому вместо прицельного бомбометания по факту приходилось выполнять площадные бомбардировки и обстрелы опушек, а как минимум треть вылетов приходилось вообще заканчивать ударами по запасным целям — по позициям советских частей севернее — под Слонимом, без должной разведки и подготовки. С соответствующим результатом.

Поэтому-то подход 46го моторизованного корпуса был для немцев таким долгожданным событием. Свежие части 10й танковой этого корпуса наконец прорвали нашу наспех восстановленную оборону по варшавскому шоссе, дошли до поселка Тартак и приняли живейшее участие в отражении атак на артиллерийский полигон, который немцы захватили днем ранее. Напомню, на этом полигоне до войны размещалось 480 пушек-гаубиц МЛ-20 калибра 152 мм с шестью боекомплектами на каждую (РИ), и наши части лишь начали их растаскивать, не дождавшись приказа на эти действия — на свой страх и риск. Много растащить не успели — орудий тридцать, не более, да и снарядов с зарядами — не более сотни боекомплектов. Но крови немцам эти стволы уже попортили, да и орудия советских дивизий получили второе дыхание — перед этими снарядами не мог устоять ни один немецкий танк, выходивший из строя даже при взрыве в двадцати метрах, а угол горизонтальной наводки в шестьдесят градусов делал эти пушки-гаубицы фактически мощным противотанковым средством. Единственный их минус — вес в семь с лишним тонн не позволял быстро менять позиции, а высота в два двадцать приводила к трудностям с маскировкой — даже если ее закапывали на метр вглубь, сверху еще торчало прилично, а дульный тормоз, как ни поливай землю, поднимал на месте выстрелов много пыли, обрывков травы, и это в дополнение к мощному облаку газов — после первого же выстрела немцам становилось понятно, где находится самый большой ствол. Так что наши старались начинать стрельбу из гаубиц уже после первых выстрелов из других стволов, когда поле боя уже будет хоть немного затянуто пороховыми газами и пылью — в этом случае выхлоп гаубичного выстрела хоть немного терялся. Правда, после второго-третьего, максимум — четвертого выстрела ужа начинала парить земля перед стволом, которую обильно поливали водой, чтобы хоть как-то уменьшить количество поднимаемой выстрелом пыли.

Натиск немцев на Слоним с юго-востока, по восточной стороне Щары, удалось сдержать, но сбросить их с шоссе ударом с севера не удавалось. Это получилось группировке советских войск, которые были отброшены от шоссе на юг. У них еще были три гаубицы калибра 203мм 210го ГАПа — все, что удалось сохранить после боев 25го июня, когда 24 гаубицы смешали с землей 3ю танковую и часть 4й танковой дивизий вермахта, после чего подверглись жестоким налетам авиации. Снаряды потом собирали по разбитым позициям других орудий, так что сейчас выходило по два десятка снарядов на ствол. К сожалению, не удалось установить надежную радиосвязь между северной и южной группировками, поэтому действия были несогласованы.

Сначала южане срыли гаубицами позиции мотопехотной роты 24го корпуса, сунулись в образовавшуюся прореху и натолкнулись на немецкую танковую роту. Три остававшихся у южан советских танка дорого продали свои жизни, разменяв их на семь немецких. А потом пехота начала воевать с остававшимися в немецкой роте пятью танками и подошедшей им на помощь мотопехотной роте с помощью гранат, бутылок с зажигательной смесью и одной противотанковой пушки, которую откопали на немецких позициях — близким взрывом ее перевернуло, но, как потом выяснилось, стрелять она могла. Ею-то и подбили сначала единичку, а потом, протащив по кустам на фланг — и тройку. К этому времени наша пехота смогла поджечь бутылками с бензином еще двойку и связкой гранат порвать гусеницу тройке, но добить ее не получилось — немецкая пехота подошла на помощь своим танкистам и отогнала наших — в завязавшейся перестрелке перевес оказался на стороне немцев, прежде всего за счет танкового орудия и пулемета. Но тут северяне, услышав звуки боя, на свой страх и риск пошли в атаку, смяли немецкую оборону и ударили в тыл фрицам, которые контратаковали "южан". Фрицев буквально сплющило между молотом и наковальней. Распределив трофеи, наши выставили заслон в сторону запада, а сами пошли на восток — счищать немцев с шоссе. У гаубиц еще оставались по три снаряда, поэтому, пока не налетели пикировщики, артиллеристы выстрелили их по заявкам пехоты, после чего подорвали гаубицы и присоединились к пехотинцам, пополнив их артиллерийские расчеты. Захлопнувшийся было капкан снова приоткрыл свою обманчиво приветливую пасть.

ГЛАВА 22.

Туда-то днем 27го и ринулись 7я и 22я танковые дивизии в надежде пошире разомкнуть его челюсти.

22я танковая, в которой оставалось меньше двадцати танков, заняла оборону по реке Щара и включилась в отражение атак с запада. А 7я пошла по шоссе на юго-восток — к Тартакам. Там действовали части немецких 4й танковой, 10й моторизованной и 10й танковой дивизий. Причем 10я танковая присутствовала в виде боевой группы "Полковник Томас", состоявшей из 7-го танкового полка (порядка 80 танков) 10-й дивизии, двух батальонов 69-го стрелкового полка этой же дивизии (в РИ — 71го полка 31й дивизии), инженерных, зенитных и противотанковых частей (в РИ ей еще были приданы три дивизиона артиллерии, два из них — тяжелых; но это было 29го, когда 10я танковая взаимодействовала с пехотными дивизиями 12го армейского корпуса; в АИ эта пехота наступала под Волковыском и усилить 10ю танковую не могла).

Советская 7я танковая генерал-майора танковых войск С.В. Борзилова представляла собой еще грозную силу. Колонна дивизии растянулась по шоссе более чем на двадцать километров, причем шла в два ряда (в РИ она была такой длины 29го, только в один ряд, но перед этим она два дня пыталась прорваться через немецкую оборону, да еще под налетами авиации). Впереди в качестве разведки и передового охранения шли части 4го мотоциклетного полка того же, что и танковая, 6го мехкорпуса. А мотоциклетные полки мехкорпусов представляли собой тоже немалую силу — там были не только 434 мотоцикла, но еще 30 танков и бронемашин, 45 орудий и 24 миномета. Конечно, на восьмой день войны от этого не осталось и половины, но то, что осталось, уже вполне владело навыками маневренной войны.

К тому же наши знали, что в Тартаке находятся немцы — сеть конных дозоров и авиаразведка докладывали в штаб о передвижении войск — после стабилизации фронта командарм-10 Голубев смог наладить службу разведки, подключив к этому и остатки авиаэскадрилий, находившихся в каждом из мехкорпусов. Голубев свел их в один авиаотряд и юркие и малозаметные У-2 постоянно сновали по-над самыми верхушками деревьев, чтобы поменьше попадаться на глаза немецкой авиации. Самолеты разыскивали воинские части, выясняли, что за колонны движутся по дорогам, передавали сообщения. Так что танкисты шли вперед настороже, поэтому, когда впереди завиделась колонна техники, наши мотоциклисты резко развернулись назад, а танки мотоциклетного полка раздались в стороны от шоссе. Но и немцы не дремали.

Боевая группа "Томас" шла на запад, к Волковыску, чтобы ударить по нему с тыла — она надеялась сделать то, что не удалось 4й танковой днем ранее. Немецкая разведка тоже докладывала о наличии у русских большого количества танков, поэтому впереди шли танковые подразделения, за ними — противотанкисты, потом пехота, снова танки (в РИ в голове колонн боевой группы были пехотинцы с несколькими танками). Как отмечал сам полковник Томас, "В середине дня 27 июня произошло тяжелое столкновение с русской танковой колонной. Вражеская разведка на мотоциклах и бронеавтомобилях была немедленно атакована и частично рассеяна, бронеавтомобили подожжены. Основная колонна русских вступила в бой. В конце концов наши и вражеские машины перемешались. Благодаря быстроте атаки передовые части русской колонны были застигнуты врасплох и уничтожены, в то время как пехота при поддержке наших танков атаковала занятое крупными силами противника шоссе, проходившее через лес на юго-восток от Слонима. Из-за недостаточной разведки численность противника была неизвестна, так что наше наступление к двум часам дня захлебнулось. Русские при поддержке артиллерии перешли крупными силами в наступление, так что 7-й тп и оба батальона 69-го пп пришлось отвести на позиции к северу от шоссе к деревне Лохозва. Отсюда можно было держать под обстрелом дорогу Слоним-Тартаки, однако нельзя было помешать тому, что противник, под прикрытием леса, через который она проходила, прорывался на восток. Тартаки удержать не удалось, но артиллерийский полигон к северу от них остался за нами. Удалось ввести в строй три из находившихся там орудий, но наши артиллеристы могли стрелять только прямой наводкой либо без арткорректировки, так как леса были насыщены пехотой противника. Беспокоящий огонь практически не задержал русских. Прорваться обратно к шоссе нет возможности ввиду малого количества боеприпасов".

(в РИ доклад звучал так:

"В середине дня 29 июня произошло тяжелое столкновение с русской танковой колонной, когда 71-й пп, наступавший двумя колоннами с одним танковым подразделением в составе каждой, нанес удар в разрыв между отдыхавшим в Деречине вражеским авангардом и отдыхающей дальше к западу основной массой противника. Остановившиеся для отдыха на дороге Золоцеево — Деречин вражеские танки были немедленно атакованы и подожжены. В конце концов наши и вражеские машины перемешались. Благодаря быстроте атаки передовые части русской колонны были застигнуты врасплох и уничтожены, в то время как пехота при поддержке наших танков и развернувшихся на южной окраине Деречина частей 29-го артполка атаковала занятое крупными силами противника Золоцеево. Из-за недостаточной разведки численность противника была неизвестна, так что наше наступление захлебнулось с наступлением темноты. Русские при поддержке артиллерии перешли крупными силами в наступление, так что 7-й тп и 71-й пп пришлось отвести на позиции на высоту 131 западнее Деречина. Отсюда можно было держать под обстрелом дорогу Золоцеево — Деречин, однако нельзя было помешать тому, что противник, отклоняясь от нее к северу и к югу, прорывался на восток"

).

Большую роль в отражении немецкой атаки сыграли пять танков КВ, что оставались у Борзилова. И он не стал останавливаться на достигнутом. Пробив путь по шоссе восточнее Слонима и выставив заслоны против Томаса, Борзилов двинул части своей 7й танковой дальше на восток и через три часа отбросил немцев и от мостов через Щару (ее второе пересечение с шоссе). В итоге наши войска, оттеснив передовые группы 4й, 20й танковых и 10й мотопехотной от шоссе к северу, получили прямой путь на восток (в РИ севернее Минска 7я тд вермахта была отрезана от своих тылов ударом стрелковых дивизий и два дня воевала фактически в окружении; здесь — в АИ — против немцев действуют в том числе и танковые дивизии, в которых есть КВ и Т-34).

А в это время западнее Щары шли бои.

К югу от Слонима между Зельвянкой и Щарой наши заняли протянувшиеся с запада на восток на тридцать километров позиции на холмах и под прикрытием речушек и болот. При плотности в пятьсот человек на километр, пять противотанковых пушек и два-три танка оборона получилась бетонной — немцы раз за разом шли на приступ и раз за разом откатывались. Порой доходило и до рукопашных схваток, но в итоге контратаками мы выкидывали фашистов с наших позиций. Очень помогали немногочисленные КВ, которые до поры до времени ожидали в укрытиях, а потом выходили на одну из позиций, подбивали два-три немецких танка, меняли позицию, снова подбивали — немецкие танки буквально усеивали своими чадящими тушками поля. Немецкая авиация была бессильна — лишь однажды взрыв бомбы повредил ходовую часть, танк так и остался на позиции, но еще сутки не давал немцам пройти дальше, так как помимо прочего был прикрыт пехотой и артиллерией. Всего пять КВ, размещенных на танкодоступных направлениях, создали южнее Слонима непроходимый монолит. А если кто-то и прорывался к нашим окопам, то там их встречали группы истребителей танков — гранатами под гусеницы и бутылками с бензином на крышу моторного отделения.

Южнее этого отрезка оборона шла с севера на юг, по Булянке, Руднянке и Гривде, протекавших к западу параллельно Щаре или впадавших в нее, но там больше действовала немецкая пехота — заболоченные и заросшие лесом пространства не позволяли немецким танкам совершать необходимые маневры. Ну и еще южнее — повторялась оборона Щары (это ее первое пересечение с шоссе).

Советское командование бросало в эти бои все боеспособные подразделения, чтобы только еще хоть сколько-то продержаться. Наши окапывались со страшной силой. Нормативы окапывания были перекрыты с запасом — погонный метр окопа полного профиля отрывался не за час, как по нормативам, а в два раза быстрее — наши отказались от рытья сначала вынесенных ячеек, затем отходящих назад противотанковых щелей, которые уже затем соединялись ходом сообщения — они стали рыть ячейки и потом сразу их соединять ходом сообщения — благо в уставе был прописан и такой вариант, когда ячейка встроена непосредственно в стену хода сообщения. Только за счет отказа от рытья противотанковых щелей скорость оборудования позиций увеличилась в три раза — просто за счет того, что народ меньше уставал, когда оборудовал индивидуальный окоп, предусматривавший еще и щель — с тех пор у тех, кто вышел из Белоруссии, и повелось рыть такие окопы, ну а глядя на них и остальная армия понемногу начала делать именно так. А в глубоких окопах потери гораздо ниже — когда параллельно идут несколько рядов траншей, их все надо разбомбить и разрыхлить артиллерией. А количество самолето-вылетов ограничено, как и количество снарядов для артиллерии — транспортные возможности фрицев не безграничны — и машин не так чтобы много, и дороги далеки от идеала, и по ним ведь надо проводить не только колонны грузовиков со снарядами, но и пехотные части, и тылы танковых дивизий. А восстанавливать окопы мы могли быстро, и выкурить нас оттуда было сложно. Правда, все сильнее чувствовалась нехватка боеприпасов, поэтому все чаще мы применяли шквальный огонь практически в упор и затем штыковую контратаку — главное — по максимуму выбить танки.

Голубев понимал, что с тяжелой артиллерией ему не выйти, поэтому перестал ее беречь и тратить на нее силы, поставил на позиции и садил из всех стволов до раскаленного металла — все-равно бросать. Немецкая пехота от такого плотного заградительного огня несла тяжелые потери, не выдерживала и залегала, а то и откатывалась. Так что контратаки были еще и продуктивны, особенно если удавалось отодвинуть цепь взрывов и тем самым отсечь передовые подразделения фрицев — тогда они оставались один на один с нашими бойцами, а после такого мало кто выживал, зато наши разживались трофеями — к вечеру 27го почти все пулеметы и почти половина винтовок, что стреляли по немцам, были немецкими же.

Немецкие самолеты тоже уже не могли безнаказанно бомбить советские позиции — наши применяли по штурмовикам и истребителям, работавшим в качестве штурмовика, сосредоточенный огонь из всех стволов — не только немногочисленных зениток, но и ручных пулеметов и даже винтовок. Под сотню стволов на самолет, из них с десяток пулеметных, а то и один-два зенитных — 12,7 или даже 37 мм — огонь получался плотным. Сорок-семьдесят пуль в секунду давали результат — в среднем с начала войны таким образом удавалось ежедневно сбивать два-три пикировщика, и еще столько же получали повреждения, требовавшие ремонта минимум один день. Количество сорванных атак тоже было существенным. Таким образом у немцев вдруг резко пошло на убыль количество пикировщиков. Двадцать два выбывших к этому времени пикировщика вырвали из расписания немцев более сотни ударов и обстрелов с воздуха в день — оставалось максимум четыреста на весь южный фланг. Мало того что это существенно снизило нагрузки на наши транспортные пути, так и основные силы авиации в эти дни немцам приходилось тратить на штурмовку и бомбардировку нашей обороны под Слонимом и Волковыском (в РИ всерьез бомбить шоссе от Белостока до Слонима начали 28го).

Поэтому отходящие колонны могли продвигаться относительно спокойно — два-три налета истребителями в час — это ерунда. Отход от Слонима, прерванный вечером 26го прорывом 4й танковой и затем 10й танковой дивизиями вермахта, снова возобновился. Наши выходили двумя маршрутами — непосредственно по шоссе от Слонима на восток, южнее Барановичей, и по грунтовым дорогам к востоку от Щары.

Существенную роль играли узкоколейки, проложенные вдоль шоссе. Первый участок длиной в 30 км начинался в 10 км к востоку от Щары, затем был десятикилометровый разрыв — дорога уходила на север, к Барановичам, и затем — еще участок в 40 километров в направлении Слуцка, до станции Филиповичи, где дорога заканчивалась — там до Слуцка оставалось 40 километров по шоссе или, как вариант — в десяти километрах на север была станция Тимковичи — конечная железнодорожной ветки, идущей от Слуцка — ее-то и использовали для переброски хотя бы раненных и больных, а также для доставки на запад топлива от Уречья — городка в 20 км на восток от Слуцка, где были топливные склады.

Колонны бойцов и техники потекли на восток. Голубев даже решил все-таки отводить артиллерию, что оставалась без боеприпасов или расчетов, да и бойцы, оставив себе лишь по десятку патронов, остальное отдавали тем, кто прикрывал их отход, а сами — пешком, по железной дороге, автотранспортными колоннами — двигались и двигались к старой границе.

Немцы все-таки стали пытаться мешать этому процессу — с пяти часов вечера 27го июня горизонтальные бомбардировщики начали проводить усиленные бомбежки шоссе на Слуцк и железных дорог, истребители на бреющем пытались обстреливать отходящие колонны, был даже налет двух групп пикировщиков по девять-двенадцать самолетов, которых немецкое командование оторвало от задач по штурмовке нашей обороны под Слонимом — фрицы уже просто не знали что делать — их силы расползались как тришкин кафтан. Надо было и задержать отходящие советские войска, которые практически в последний момент считай что вырвались из котла, и все-таки пробить советскую оборону, чтобы замкнуть-таки этот чертов котел. И сил ни на что не хватало — ни авиации, ни танков и артиллерии, ни пропускной способности дорог. Поэтому-то 27го они и заметались, стараясь решить обе задачи. И ни в одной не преуспели — давление с воздуха на нашу оборону ослабло, что, естественно, не способствовало ее прорыву, а налеты на коммуникации отходящих войск длиной в полторы сотни километров просто размазали усилия — бомбардировщики заранее отслеживались постами ВНОС и колонны укрывались в лесах, а налеты штурмовиков и истребителей чем дальше тем все эффективнее стали отражаться нашей уплотнявшейся ПВО — на запад потянулись зенитные дивизионы, что перед самой войной находились на учениях в Крупках, и теперь впервые с начала войны у нас появилась более-менее полноценная ПВО — расположенные через каждые пять-десять километров кусты крупно— и среднекалиберных зениток не позволяли как следует выйти над шоссе для бомбометания с высот, а крупнокалиберные пулеметы неплохо отгоняли более юрких истребителей. Дополнительных трудностей прибавляло немцам и то, что наши в массовом порядке цепляли на капоты машин и танков фашистские флаги со свастикой, так что пилотам было трудно определить, чья это колонна (РИ) — некоторые опасно снижались и попадали под обстрел, а некоторые шли искать другую цель, а потом еще и сообщали, что видели именно немецкие колонны. Так у командования вермахта появлялись еще и неверные разведданные о положении войск. Десятая армия, кажется, смогла выбраться из ловушки, пусть и с потерями. А ведь с запада накатывала и другая советская армия — Третья.

ГЛАВА 23.

После прекращения наступления на Гродно наши части сумели оторваться от наседавших немцев — когда они утром 27го пошли в атаку, то натолкнулись лишь на арьергарды — наши уже отходили основными силами за Свислочь, которая текла на север в 45 километрах восточнее Белостока и в 30 км западнее Волковыска и впадала в Неман в 25 километрах юго-восточнее Гродно. Но бросившиеся в преследование немецкие пехотные дивизии вскоре натолкнулись на все усиливавшееся сопротивление советских частей — их арьергарды начали все сильнее сопротивлялись еще на западном берегу Свислочи, чтобы дать остальным время переправиться и закрепиться на восточном берегу. Немецкие дозоры смогли достичь Свислочи только к вечеру 27го июня, и то только в нескольких местах (РИ).

11-й мехкорпус, входивший в состав третьей армии, был слабее 6го из 10й. Если в "шестерке" на начало войны было более тысячи танков, в том числе 450 Т-34 и КВ, то в одиннадцатом — 241. В его 29й танковой дивизии было 66 танков (2 КВ, 26 Т-34, 22 Т-26 и 16 ХТ), в 33й — 118 (1 Т-34, 2 КВ, 44 БТ и 65 Т-26), в 204й мотострелковой — 54 Т-26. Ну и еще 141 бронеавтомобиль — в 29й — 38 пушечных БА-10 и 20 пулеметных БА-20, в 33й — 47 и 25, в 205й мсд — 11 пушечных. Да в одной только 7й танковой из 6го мехкорпуса танков было полтора раза больше — 368 танков (51 KB, 150 Т-34, 125 БТ-5 и БТ-7, 42 Т-26). Корпус еще находился в стадии формирования, к тому же до 15% машин пришлось оставить в местах дислокации. К 25 июня в танковых дивизиях оставалось по 30 танков. Невеликая сила, но и воевали тут против нас только пехотные части — 3я танковая группа Гота шла севернее.

27го и 28го июня части 11го мехкорпуса Мостовенко отбили захваченные было немцами мосты в деревне Мосты (тройной знак, ага), создали плацдарм и почти два дня удерживали его, пока наконец не отошли на южный берег. Взорвать мосты было нечем, и наши до утра 29го продолжали удерживать немцев от продвижения на юг — держали северный фас бутылочного горлышка, из которого продолжали выходить наши белостокские части. Но и сами отходящие части были не лыком шиты — утром 28го они выбили немцев из Песков (8 км на юго-восток от Мостов) — северная ветка выхода была снова свободна (все — РИ), выход из белостокского выступа продолжал функционировать на всем протяжении в 30 км с севера на юг (АИ; в РИ уже с 24го июня с юга было перекрыта главная дорога — шоссе Волковыск-Слоним).

3я армия продолжала выходить на юго-восток, по направлению к Слониму — от Песков к нему шла удобная дорога длиной всего-то шестьдесят километров, по которой можно было быстро перекинуть тяжелую технику — танки, артиллерию — да и для автотранспорта она была гораздо более подходяща. Второй путь — почти на юг — 25 километров, и затем по шоссе Белосток-Слоним — до Слонима 35 километров — то есть по расстоянию фактически то же самое. Ну и множество проселочных дорог, по которым могли отходить пехотные части, правда, уже с форсированием рек — Зельвянки, Щары, ну и еще более мелких. Но на этих реках с интервалами пять-семь километров располагались броды или мосты, так что пехоте и конным повозкам преград фактически не было.

Правда, командованием ей был определен выход на восток — на Новогрудок, но восточнее линии, проходящей через Слоним, немцы прошли к югу от Немана уже на пятнадцать километров, заняв городок Дзенцель (Дятлово) — если конечной целью иметь Новогрудок, то этот Дзенцель пришлось бы либо брать либо обходить. Ну а раз на юге еще было отличное шоссе, то грех им было не воспользоваться, тем более что в этом направлении шло несколько удобных дорог (в РИ шоссе было перерезано, поэтому наши пробивались на восток — сбивали немцев, наводили переправы, при этом теряли много людей, техники и времени). Разве что выбили передовые отряды немцев и из Великой Воли — деревни, стоявшей на Щаре в сорока километрах на северо-запад от Слонима — там шла еще одна удобная дорога, так что имело смысл сбить оттуда немцев, пока они не закрепились. И затем, выставив заслоны на север, по этой дороге также покатились на восток части третьей армии (в РИ 3я армия пробивалась через немецкую оборону на восток и северо-восток — к Новогрудку). Но основные силы, особенно тяжелая техника, забирали южнее — направлением непосредственно на Слоним или чуть севернее — мосты через Щару, расположенные севернее, выдерживали только грузовые автомобили с нетяжелыми орудиями (в РИ тяжелую технику, в т.ч. танки, что еще оставалась к этому моменту, почти всю пришлось бросить при переправе через Щару).

И вот вечером 27го эти части стали накатывать на Барановичи. Захватившие их сутки назад немцы из 4й танковой и 10й моторизованной на волне успеха еще пытались сначала пройти на восток, к Минску, затем — на запад, чтобы ударить в спину нашей обороне под Слонимом. Оба порыва были остановлены, и тогда они попытались перекрыть пути отхода, выдвинувшись на север и заняв позиции вдоль восточного берега Мышанки. Многие наши колонны, вечером 26го и в ночь на 27е не знавшие о захвате Барановичей неожиданно наталкивались на немецкую оборону и пытались сходу ее прорвать. Бои шли на линии, протянувшейся почти на пятнадцать километров к северу от Барановичей. Сначала, пока не зашло солнце, немцам сопутствовал успех. Несмотря на массированные атаки советской пехоты, фашистам удавалось их отбивать с существенным для советских войск уроном. Раз за разом, в разных местах, советские подразделения пытались пробить неожиданную преграду на пути к старой границе. Немецкие пулеметчики не успевали менять ленты и стволы, пытаясь задавить огнем наступающую пехоту (в РИ подобные атаки были при попытках прорыва западнее — через Зельвянку).

Но чем дальше, тем меньше оставалось у немцев патронов, тем все успешнее становились наши атаки. То здесь, то там небольшие группы советских бойцов прорывались через немецкую оборону. Какие-то группы просто уходили дальше на восток, какие-то начинали атаковать немецкую оборону с флангов. Дело начинало пахнуть керосином. К часу ночи немецкая оборона оказалась рассечена на несколько несвязанных между собой очагов сопротивления. Просачивавшиеся советские воины все плотнее обкладывали немецкую пехоту танковой и моторизованной дивизий. Вскоре немцам пришло сообщение, что уничтожена их батарея тяжелых гаубиц. Патронов становилось все меньше, а помощи все не было и не было. Артиллерия в опорных пунктах имела уже по десять, хорошо если пятнадцать снарядов. Попытки танков прорваться к своей пехоте натолкнулись на многочисленные засады — в темноте разглядеть советских бойцов было невозможно даже при постоянном освещении ракетницами — то тут, то там расплескивались о броню ярким пламенем бутылки с бензином, порванные гранатами гусеницы закручивали танки на месте и, если рядом не оказывалось пехотной поддержки — танку приходил каюк — забивали насмерть со всех сторон и чем только можно.

А поддержки часто не оказывалось — казалось, сама природа стреляет по немцам — выстрелы шли отовсюду, так что немецкая пехота вскоре залегала на обочинах дорог и, выставив во все стороны свое оружие, пыталась выцелить в темноте хоть кого-то из русских. К двум часам ночи стало легче — прилетели запрошенные бомбардировщики и стали вывешивать над полями осветительные бомбы. Ну а к трем начало уже светать, и остававшиеся в живых фрицы на последних патронах прорвались обратно к Барановичам. Но потери в живой силе и вооружении были большими, так что ни о каких наступательных действиях барановичская группировка думать уже не смела. Весь день 27го она просидела тихо, дожидаясь помощи, отбиваясь от немногочисленных и слабых атак и наблюдая, как по дорогам к северу от города на восток двигаются нескончаемые колонны русской пехоты и техники, иногда разгоняемые налетами авиации, но после их ухода снова собиравшиеся в колонны, которые, казалось, нисколько не пострадали.

Они отходили по грунтовым дорогам по маршруту Слоним-Полонка-Домашевичи-Столовичи, где стояли в обороне уже части 17го мехкорпуса РККА, выбитого из Барановичей. 10я танковая дивизия вермахта, занявшая оборону западнее Барановичей, попыталась было перекрыть хотя бы этот — северный — маршрут отхода советских войск, но наткнулась на мощную противотанковую оборону и, потеряв более десятка танков, вернулась обратно на свои позиции — как мы не могли до конца додавить прорвавшиеся немецкие части, так и они не могли надежно перерезать все пути отхода. У обеих сторон было туго с боеприпасами, их берегли для последнего и решительного.

В принципе, от Столовичей уже можно было бы двигаться и на север, к Новогрудку — точке сбора третьей армии. Но Минск уже был практически захвачен третьей танковой группой Гота, и идти в такой обстановке на север — это залезать в очередной мешок. Поэтому войска отходили дальше. Часть продолжали идти своим ходом, часть садилось на станции Крошин, в десяти километрах к северо-востоку от Барановичей, на поезд, и их подбрасывали на тридцать километров на восток — до Городеи, откуда — 10 километров на юг до Несвижа и потом либо на восток, либо еще 25 километров на юго-восток, до Тимковичей — конечной станции железной дороги, ведущей дальше на восток. Ну, на восток больше отправлялись раненные и больные, а остававшимся пополняли боекомплект и отряжали на сооружение оборонительных позиций — было уже понятно, что немцы скоро не остановятся. Но часть наиболее боеспособных подразделений отправляли не на юг, а на северо-восток — к Минску. Тем более что по железной дороге проехать восемьдесят километров, пусть и ночью — пока еще было можно — специальные команды восстанавливали пути, разрушенные немецкой авиацией за предыдущий день, так что движение по железке еще сохранялось. Да и днем еще можно было двигаться — слишком много вылетов немцы делали по нашей обороне, поэтому зачастую составы проскакивали весь участок, так ни разу и не попав под налет. Тут были даже два бронепоезда, правда, они воевали под Минском, сдерживая танки Гота. Туда же направлялись и некоторые вышедшие из белостокского выступа пехотные части и артиллерия — если Гудериан подзастрял под Слонимом, то Гот фактически взял Минск.

ГЛАВА 24.

Севернее Немана дела обстояли следующим образом. Пока армейские корпуса вермахта наступали вдоль Немана, до его поворота после Гродно на север, и отражали атаки советских мехкорпусов, третья танковая группа Гота шла севернее. В этой танковой группе были два корпуса — 57й, в составе 19й танковой, 14й и 18й моторизованных, и 39й, в котором были 7я, 12я и 20я танковые и 20я моторизованная дивизии. В каждой из танковых дивизий было по 30-31му Т-4, совсем не было троек, зато много чешских Pz-38(t). В 7й — 167, 12й — 109, 19й — 110, 20й — 120. И это были неплохие танки, уж получше немецких единичек и двоек, которых в дивизиях тоже хватало — 53 двойки в 7й, 40 единиц и 33 двойки в 12й, 42 и 35 в 19й, 44 единички в 20й. Изначальные 25 мм лобовой брони чешского танка на многих машинах были удвоены, 15-мм бортовой были удвоены на менее чем на трехста танках. Правда, немцы жаловались на излишнюю хрупкость чешской брони, да и наши не раз отмечали, что она пробивается практически со всех ракурсов не только сорокопятками, но даже ручной гранатой удавалось проделать пролом в боку, если удачно попасть, а кроме того, такая броня и крепежный элемент давали много осколков внутри боевого отделения. 37-мм пушчонка и два пулемета составляли его вооружение.

В полосе наступления этих моторизованных дивизий тоже не все было гладко с дисциплиной — Гот отмечал, что "Конные обозы пехотных дивизий, несмотря на запрет, выезжали на дороги, отведенные для движения механизированных войск. В результате подходящие танковые дивизии именно в момент намечающегося успеха оказывались закрытыми на "своих" же дорогах обозами пехотных соединений". Тем не менее, немцы быстро захватили мосты через Неман — в Алитусе и Меркене. Оборона была прорвана, наши части раскиданы в стороны, и 39й мотокорпус почти что в пустоте рванул к Минску.

В полдень 25го июня передовые отряды немцев на некоторых направлениях были уже в двадцати километрах от Минска. Но такая поспешность приводила к неожиданным потерям. Так, разведчики 108й стрелковой дивизии РККА в ночном бою разгромили оперативную группу штаба 39го моторизованного корпуса и захватили карту боевого развертывания группы армий "Центр". Но и наши штабы страдали — так, тем же вечером был атакован и частично рассеян штаб 13й армии, что обороняла Лиду. То, что осталось от штаба, переместилось в другое место, а командир 13й армии появился в своем штабе только 27го июня. Но и это не все — немцы захватили часть документов армии, включая шифродокументы.

На защите Минска стояли 2й стрелковый корпус — 100я и 161я сд, и 44й ск — 64я и 108я сд. На них-то и шли три танковых и одна моторизованная дивизии 39го моторизованного корпуса вермахта.

44й корпус располагался на территории минского УРа и мог использовать часть его укреплений несмотря на то, что еще в тридцать девятом их вооружение было демонтировано и переброшено на новую границу, а многие ДОСы были закрыты специальными заслонками, через которые было невозможно проникнуть внутрь. Но корпус не имел соседа справа, поэтому немецкая 7я танковая дивизия 3й тг вермахта просто обошла позиции корпуса, тогда как 20я танковая штурмовала их в лоб. И это не прошло им даром — передовой отряд 20й танковой вермахта был разгромлен 64й стрелковой дивизией этого корпуса.

Навстречу же 7й танковой к северу от города выдвинулась 100я стрелковая дивизия. Так как в нем 26го июня не было артиллерии (подошла только 27го), бойцы массово готовили для борьбы с танками бутылки с бензином. Около часу дня на КП дивизии с минского пивоваренного завода была доставлена первая партия бутылок и бензин для их наполнения. "Противотанковое средство" тут же пошло в полки и уже в три часа дня, когда более пятидесяти танков пошли в атаку на позиции 85го стрелкового полка, бойцы подпустили танки к окопам и начали забрасывать немецкую бронетехнику этими бутылками с бензином — потеряв около двадцати танков, немцы откатились. Как и в следующий раз. Потом дивизии придали 151й корпусный артполк — 20 орудий калибра 152 мм, которые сразу же были выставлены на прямую наводку и сожгли восемь немецких танков. Но эта дивизия также не имела соседа справа, то есть уже с востока, поэтому вечером 26го июня передовой отряд 7й танковой стал обходить нашу оборону с неприкрытого фланга — немцы перерезали железную дорогу, отходившую из Минска на восток (все — РИ).

Несколько сбавила пыл немцев наша дальнебомбардировочная авиация — 26 июня она совершила по прорывающейся к Минску третьей тг 254 самолето-вылета.

27го июня на 64ю сд навалились уже две танковые дивизии — 12я и 20я (РИ) и ей на помощь стали перебрасываться подразделения 108й сд, которая занимала южную, еще не атакованную часть Минского УРа (АИ; в РИ 108ю сд атаковал 47й корпус вермахта — 18я тд, который в АИ еще под Слонимом). К вечеру 27го дивизия была частично рассечена (в РИ — сильнее), но ее отдельные части все еще продолжали сопротивление, используя в том числе и ДОТы минского УРа, а дополнительные оборонительные рубежи и контрудары подразделений 108й сд существенно притормозили порыв немцев и нанесли им значительный урон (АИ, в РИ дивизии сражались каждая на своем участке). А с юго-запада уже подходили составы с войсками, вышедшими из белостокского выступа (АИ, в РИ эти войска пробиваются через Зельвянку западнее Слонима или выходят своим ходом). К тому же на пятый день войны наконец удалось преодолеть излишний бюрократизм (АИ, в РИ на это не хватило времени) — несмотря на значительное количество в городе грузового транспорта, части и организации не выдавали его на нужды воюющих подразделений (РИ). Теперь же, ввиду непосредственной угрозы городу, никто уже не смотрел на возражения и грузовики забирали явочным порядком, под расписку (АИ). Мобильность оборонявших город частей существенно повысилась.

Оставленная в покое 100я сд и подошедший полк 161й стрелковой дивизии того же 2го стрелкового корпуса, в свою очередь, атаковали немецкую 7ю тд, причем вполне успешно. В ночь на 27 июня разведкой сотой дивизии было установлено, что немецкие войска оставили на переднем крае лишь подразделения прикрытия. По приказу командира корпуса 100-я и 161-я дивизии с утра 27 июня нанесли удар в северо-западном направлении. Застигнутый врасплох противник, бросая технику и вооружение, поспешно откатился на 10-14 километров. В журнале боевых действий 3-й танковой группы утром 28 июня появляется запись: "У XXXIX АК 7-я тд отрезана от своих тыловых колонн и вынуждена с боями освобождать свои линии снабжения в западном направлении". К тому же и с востока 7я танковая была атакована нашими танками при поддержке бронепоездов, так что этот и следующий день 7я тд была занята попытками восстановить связь с тылами и отбиться от контратак. Только на следующий день ей удалось восстановить целостность своих порядков. Как было записано в журнале боевых действий — "Вечером 29 июня 7-я тд восстановила связь со своими тылами после того, как она в течение 48 ч была отрезана и вынуждена была держать круговую оборону" (все — РИ).

Но еще к полудню 28го к Минскому УРу стали подходить части 20й моторизованной дивизии вермахта, которые начали сменять 12ю танковую. 12я тд сманеврировала к югу, прорвалась через позиции 108й сд, ослабленные передачей частей соседу — 64й сд, и к десяти часам вечера ворвалась в Минск (АИ; в РИ — в четыре часа, проломив оборону 64й; по другой версии в Минск ворвалась 20я тд), хотя изначально немцы его брать и не собирались — только окружить. Но так уж удачно легли карты (РИ). Ну, не совсем удачно — передовой отряд был разгромлен советскими частями — немцы настолько обнаглели, что после захода в город некоторые завалились в кафе выпить чашку кофе. Тут-то их и взяли тепленькими подошедшие советские танки, раскатав по окрестным улицам (в РИ такое случилось с передовым отрядом 47го корпуса Гудериана). Но следом шли новые силы, которые восстановили прорыв. Правда, это получилось не сразу. Первая группа танков вообще не дошла до Минска. Как отмечал штаб 44го корпуса:

"28.6.41 г. в 12 часов 444-й стрелковый полк был атакован несколькими группами танков противника. Главное свое воздействие противник направил на артиллерию и частично ее подавил, выведя из строя один дивизион легкого артиллерийского полка. Однако лишь небольшой группе танков противника (восемь танков) удалось прорваться на восток, и в 13 часов эти танки атаковали командный пункт 44-го стрелкового корпуса. В результате боя выведено из строя четыре танка, и 2 танка подбиты, которые были взяты с поля боя транспортерами на буксире. С нашей стороны на командном пункте оказались семь человек убиты, из них — три средних и старших командира, и двадцать два раненых. Из материальной части выведены из строя одна 45-мм пушка, четыре автомашины, а также имущество, находящееся в этих машинах. В течение дня, по донесению командира 444-го стрелкового полка, уничтожено до 45 танков противника..."" (РИ)

Немцы шли вперед, напарываясь на организованные советскими войсками танковые и артиллерийские заслоны. Вражеским танкам численностью до батальона, сопровождаемым пехотинцами на бронетранспортерах, не удалось их преодолеть без потерь. Четыре танка были подбиты, два бронетранспортера подорвались на минах, разбросанных в роще. Противник начал маневрировать. Через громкоговорящую радиоустановку немцы объявили, что Минск пал и все советские войска разбиты или окружены. (РИ, только наших обходили танки 18й тд).

Рассеченная надвое 108я стрелковая дивизия получила разрешение на отвод тылов в Волму, к востоку от Минска, где был оборудован довольно прочный противотанковый узел, имелась артиллерия, в том числе зенитная, а также небольшое количество снарядов. Под прикрытием батарейцев и бойцов с бутылками с бензином, имея в голове и хвосте танки и танкетки, колонна на большой скорости рванула вперед (РИ, только так отходил штаб 44го ск; в АИ корпус рассечен, но еще не полностью окружен).

На немцев тут же начали давить пехотные части, перебрасывавшиеся к Минску с запада по железной и автомобильным дорогам. 12я танковая вермахта, начав окружение, сама сражалась в полуокружении. Исход был неясен. К тому же восточнее Минска находилась 161я сд из 2го ск и, хотя ее часть воевала к северу от города с 7й танковой, в резерве оставалось еще немало сил.

Исход битвы решила нехватка снарядов. Как докладывал командир 44го ск — "подвоза с тыла совершенно не было. Посланные командиром 64-й стрелковой дивизии 15 машин за снарядами в Минск... не возвратились. Особенно острый недостаток сказывался в снарядах 152-мм артиллерии и совершенно отсутствовали гаубичные снаряды 122-мм..." Поэтому и 20я танковая дивизия, весь день 28го июня пытавшаяся пробиться через Минский УР, к вечеру все-таки проломила в двух местах оборону советских войск и устремилась к городу. Но потери в дивизии тоже были тяжелые — как отмечали сами немцы, "20-я тд вела в течение всего дня ожесточенные бои за ДОТы и понесла при этом большие потери. Погиб командир полка, еще 8 офицеров, ранен командир артиллерийского полка". Всего же прорыв позиций 64й сд обошелся немцам примерно в триста танков и бронемашин (РИ).

Утром 29го бои за Минск завершились. 2й ск — 100я и 161я сд — отошел на восток и занял оборону за рекой Волма — к этому времени в корпусе практически отсутствовали боеприпасы, горючее, продовольствие, не было транспорта и корпусных госпиталей. 44му ск сначала было приказано сражаться в окружении — с запада ожидался подход 3й армии, выходившей из белостокского выступа. Согласно планам советского командования — "части 3-й армии собираются в районе Столбцы и будут выведены в район Минска, Ратомка; 6-й механизированный корпус выводится через Столбцы, Пуховичи для последующего удара по тылам противника". Но немцы все сильнее сдавливали горловину выхода с северной стороны — передовой отряд 5й пехотной дивизии занял деревню Короли, находившуюся с юга от Немана в 15 км на восток от Мостов, переправился через Щару и занял господствующую высоту — дорога от Мостов на восток оказалась под огневым воздействием противника. 35я пехотная дивизия прошла еще глубже на юг, заняв Дятлово — а это уже 60 км на восток от Мостов, хотя и на той же линии. Но от Дятлово до Новогрудка — конечной цели выхода 3й армии — было уже 30 км, причем на северо-северо-восток — то есть прямой путь был перерезан (все — РИ). Поэтому командование, получив данные об этих продвижениях немецких войск, еще больше сместило на юг маршруты движения частей 3й армии — присутствовавший здесь уже несколько дней для координации между 3й и 10й армиями заместитель Народного комиссара обороны Г.И. Кулик совместно с заместителем командующего фронтом генералом И.В. Болдиным и командармом-10 Голубевым смогли-таки наладить это самое взаимодействие — где радиостанциями, где посыльными на самолетах У-2, бронеавтомобилях, мотоциклах, а то и вообще конными посыльными — секрет заключался в дублировании передач сообщений — не одним, так другим путем они доставлялись до адресатов (АИ; в РИ штаб Голубева потерял связь после того, как переместился 28го июня из-под Волковыска дальше на восток; в АИ ситуация более стабильна — удобные пути отхода еще не перерезаны). Смысла сидеть 44му корпусу в окружении уже не было, по-крайней мере в его северном крыле. Но и прорваться сквозь боевые порядки немецких танковых дивизий было непростой задачей.

ГЛАВА 25.

В полутора сотнях километров на запад от Минска, под Лидой, действовала 13я армия, в которую уже с началом войны включили 21й стрелковый корпус. Он состоял из 17й, 24й и 37й стрелковых дивизий, к которым прибивались отходившие части. Армии также были переданы 50я стрелковая дивизия и 8я птарб — противотанковая артбригада, в которой было 18 пушек калибра 107 мм и 24 — 76 мм. Эти бригады стали формировать перед самой войной. В 13й армии были даже танки помимо тех, что были в стрелковых дивизиях — 8 КВ сгрузили с эшелона, отходящие с запада части дали еще 15 Т-34 и 14 Т-26. 24го эту 13ю армию предполагалось использовать для помощи в контрударе под Гродно, но при выдвижении на запад она столкнулась с передовыми отрядами 57го моторизованного корпуса и затем отошла за Дитву, проходившую с севера на юг в 15 километрах западнее Лиды и впадавшей в Неман — за два следующих дня немцы потеряли на этом рубеже около 60 танков.

Да и первые столкновения с немцами были на редкость удачны. Так, на рассвете 25го июня передовое охранение 24-й стрелковой дивизии развернулось на восточном берегу рек Клева и Гавья, где и произошла встреча с головными отрядами 19-й танковой дивизии 57го мк вермахта. Части генерала Галицкого, своевременно заняв оборону на 18-километровом участке, встретили неожиданным огнем подходившую по дороге из Ошмян мотомеханизированную колонну противника, заставив ее развернуться и вступить в бой. Враг не выдержал сильного артиллерийского и пулеметного обстрела и отошел, оставив на дороге около трех десятков подбитых танков и бронемашин и до 50 автомобилей. В числе трофеев оказалось и свыше 40 исправных мотоциклов с колясками и пулеметами, которые были распределены между взводами пешей разведки полков (РИ).

В дальнейшем командование поставило задачу ударить немецким танковым дивизиям во фланг, но тот самый 57й моторизованный корпус так и не позволил этого сделать. В предыдущие дни он медленно продвигался через плохие дороги, а взорванные и сожженные мосты заставляли искать пути обхода. Но из-за этого промедления он удачно вышел к Лиде непосредственно перед контрударом советских войск. Еще днем 25го немцы заняли Воложин — город в 80 километрах на северо-восток-восток от Лиды и в 70 километрах на северо-запад-запад от Минска. То есть по сути немцы уже обошли 13ю армию с северо-востока. Ее 50я сд была сбита с позиций в районе Молодечно — городе в 30 км на северо-восток от Воложина. Дивизия начала откатываться на восток — к Плещеницам, расположенным в 60 км на восток от Молодечно и 55 км на северо-северо-восток от Минска.

Севернее, у Ошмян, действовали остатки 5й танковой дивизии РККА, до того уже понесшая потери в боях в Литве — под Алитусом и Вильнюсом — и они снова атаковали фрицев. Немцы с большими потерями отбили эту атаку (РИ). Как докладывали наши танкисты: "Командиром 9 тп был сформирован отряд под командой капитана Новикова, в состав которого вошли 4 БТ-7, 6 БА-10. В 6.30 25.6 отряд, достигнув восточной окраины Ошмян и установив движение колонны танков и мотопехоты противника, атаковал его с тыла. Противник частью был уничтожен, частью рассеян. Капитаном Новиковым в этом бою была захвачена легковая автомашина с документами одного немецкого офицера. Документы доставлены в штаб ЗапФ."

Несмотря на это, армия уже оказалась разорвана. Наши все-равно пошли в наступление, без 50й дивизии, но оно пришлось не на тылы 39го моторизованного, а на передовые части 57го. Контратаки приостановили немецкое наступление, но 21й стрелковый корпус был замечен немецкой авиацией, которая стала наносить по нему удары с воздуха, а на следующий день к городу уже подошла 161я пехотная дивизия вермахта, которая начиная с 26го июня повела наступление на город. К вечеру с нашей стороны в борьбу вступил бронепоезд N44, который под огнем смог эвакуировать несколько составов с боеприпасами, в том числе — на юг, в направлении Баранович (РИ). Хотя сами Барановичи уже были заняты (АИ, в РИ — вечером 27го), но эти боеприпасы очень пригодились нашим войскам, отступавшим из белостокского выступа. Сам же бронепоезд позднее пробился на восток через уже занятый немцами Молодечно (РИ). А вот эшелоны с танками, направлявшимися перед самой войной на запад для переформирования мехкорпусов, удалось разгрузить далеко не все — с платформ было снято несколько КВ, остальные же несколько десятков танков так и остались на путях (РИ).

К утру 27го нас выбили из Лиды. Но севернее корпус выпустил на поле боя танки КВ, которые позволили нашим войскам продвинуться вперед на 10 километров и занять Трабы (РИ). Успех небольшой, но он показывал, что немцев можно бить — именно из таких локальных побед и складывалась вера в нашу окончательную победу несмотря ни на что. Как отмечал Гот: "19-й танковой дивизии, совершавшей 25 июня марш через Вороново, Трабы на Минск, пришлось прокладывать себе дорогу через массы войск противника, отрезанные 18-й моторизованной дивизией и теперь пытавшиеся пробраться через Сурвилишки. Правый фланг 19-й дивизии, где находился командир корпуса, постоянно подвергался атакам противника при поддержке 50-тонных танков. Поэтому дивизия была вынуждена из длинной походной колонны развернуться фронтом на юг. До 28 июня она отражала атаки противника с южного направления..."

Но затем немцам на помощь 19й танковой пришла 18я мотопехотная дивизия — все возможности для продолжения нашего наступления были исчерпаны. А к вечеру стало известно, что корпус уже окружен с трех сторон, и он начал готовиться к отходу на юго-восток — на старую границу. И в этой обстановке после занятия немцами Минска Павлов отдает корпусу приказ на новый контрудар — он все еще надеялся вернуть Минск, хотя лучше бы было вытаскивать войска из нового — уже Новогрудского — мешка (в РИ это был уже почти что котел — танки 47го моторизованного корпуса, точнее — его 17й танковой дивизии — стояли 28го июня в тридцати километрах к юго-западу от Минска — у них закончилось горючее, хотя и 29го он не был плотно замкнут — части 18й и 20й немецких танковых дивизий 2й и 3й танковых групп не распознали друг друга и вступили в перестрелку, 18я "обиделась" и рванула дальше на восток — к Борисову (хотя его должен был брать Гот), а 17я тд все еще держала южный фас Новогрудского котла и в ее обороне были многочисленные прорехи, так как пехотные и моторизованные дивизии вермахта все еще пытались удержать наши части, прорывающиеся из Белостокского котла, так что советские части еще спокойно отходили из Минска длинными колоннами; в АИ все эти немецкие части еще пытаются пробиться у Слонима — 195 км к юго-западу от Минска).

Итак, 21й ск двинулся на восток. Отходящие 37-я и 24-я стрелковые дивизии, 8-я противотанковая бригада вышли к реке Березина у местечка Бакшты ранним утром 29 июня. Обмелевшая летом речка не представляла трудностей для форсирования вброд пехотой, но для техники имелся всего один мост у села Бакшты. На переправе скопились крупные массы войск, представлявшие собой лакомую цель для авиации. С 5.00 утра до самого вечера скопление людей и техники подвергалось жестоким ударам с воздуха. Часть техники все же удалось перетащить через реку по бродам на буксире тракторов и автомашин. Немало оставшихся в строю машин и орудий было переправлено в течение последующей ночи. Но путь дальше на восток был закрыт, а вечером 28го Командарму-10 Голубеву удалось установить связь с 13й армией и согласовать свои действия — 13я армия стала поворачивать на юг (в РИ часть подразделений строила оборонительные сооружения, часть шла на юг, часть пыталась пробиться на север и восток — в журнале боевых действий 3-й танковой группы 29 июня отмечалось: "Отдельные ожесточенные контратаки, по большей части силами танков. Напротив фронта LVII АК противник строит оборонительные позиции. Наши дивизии в течение многих дней подвергались атакам с юга, востока, юго-востока и севера. Все атаки были отбиты, врагу нанесены тяжелые потери, ни одному русскому не удалось пройти через позиции танковой группы. Взято 20000 пленных и перебежчиков (что касается последних, то 600 человек сдалось после огневого налета одной батареи реактивных минометов)").

Гот, захватив Минск, развернул 12ю и 20ю танковые дивизии на юг — надо было помочь пробиться 2й танковой группе Гудериана и заодно замкнуть-таки окружение вокруг частей, выходивших из-под Белостока и Гродно и сражавшихся в районе Слонима. (В РИ — Согласно первоначальному плану танковые группы Гота и Гудериана должны соединиться в районе Минска. Только после этого они могут совместно продолжить наступление в направлении Двины и Днепра. Но Гудериан забил на этот план и рванул 18й танковой дальше на восток, тогда как Гот добросовестно держал свой фланг. В результате Гудериан захватил мосты через Березину, но слишком растянул свои позиции, и много советских войск прорвалось через неплотные заслоны 17й танковой, а в первый день после занятия Готом Минска так и вообще от города спокойно отходили колонны длиной 10 километров).

Соответственно, 57й моторизованный корпус в составе 19й танковой и 18й моторизованной наседал с севера на советские войска, отходившие на юг через Налибокскую пущу восточнее Немана, протекавшего здесь с юга на север, и через Новогрудскую возвышенность, расположенную с запада от него (в РИ — 57й мк сдерживал атаки советских войск; в АИ эти войска не рвутся на север, а отходят на юг, так как там кольцо окружения еще не замкнуто — есть прореха почти в 200 километров). На обороне и зачистке Минска и окрестностей Гот оставил 7ю танковую и 20ю моторизованную дивизии.

Но попытки 20й и 12й танковых дивизий замкнуть кольцо окружения ударом от Минска на запад натолкнулись на серьезное сопротивление советских войск — 21го стрелкового корпуса, отходившего с севера, и 44го стрелкового, частично окруженного в Минском УРе. На реке Птичь, протекавшей в 8-15 километрах западнее Минска, немцев встречали сводные отряды этих соединений. Как говорилось в одном из донесений:

"29.6.41 г. до 11.00 был туман, в связи с чем противник огневой активности не проявлял. Наша артиллерия (третий дивизион корпусного артиллерийского полка) в течение всего дня вела огонь по противнику.

В 11.30 в районе Строчица переправились четыре танка противника. В районе железнодорожного моста Прилучки также переправился противник неустановленной численности. В это же время подходили к переправе у Строчица до 11 машин с мотопехотой и до 5 танков. Неоднократными атаками обороны переправлявшийся противник в районе железобетонного моста отбрасывался.

В 14.30 29.6.41 г. противник огнем орудий до 2-3 батарей (105— и 150-мм), трех батарей тяжелых минометов во взаимодействии с истребительной и бомбардировочной авиацией в течение 3-4 часов подавлял всю систему нашей обороны и особенно передний край, проходивший по берегу р. Птичь западнее Прилучки. Несмотря на неоднократные мои запросы о вылете нашей авиации, действий таковой в течение 29.6.41 г. не было. Под воздействием огня противника и беспрерывного действия бомбардировочной и истребительной авиации противника, длившихся в течение 3-4 часов, действия танков противника, просочившихся на наших флангах, оборона до 18 часов упорно удерживала западный берег реки и лишь с 18 часов, ввиду отсутствия командного состава, начал отход группами по лесам в направлении ст. Фаниполь.

В 18.30 я лично во главе всего личного состава штаба 44-го стрелкового корпуса повел контратаку вдоль железной дороги и восстановил порядки, удержал оборону с остатками собранного и уцелевшего отряда на вверенном мне участке, обеспечив направление шоссе Минск, Дзержинск." (реальное донесение, только его составил командир сводного отряда 47го ск генерал-майор С. И. Поветкин на основе обороны у Бобруйска — тогда они два дня сдерживали 3ю тд вермахта, причем гораздо меньшими силами)

Советское командование успело перебросить на север к Минску еще и части 20го мехкорпуса, который до этого организовывал оборону на Слуцком направлении (напомню — этот мехкорпус на начало войны был еще в стадии формирования и имел 100 пушек и 44 гаубицы, 13 БТ, 80 Т-26, 8 БА-10 с пушкой 45 мм). Его сводки также звучали оптимистично:

"В 6.00 29.6.41 г. группа противника в составе 6 средних танков, 40 мотоциклистов при 3 орудиях атаковала Самохваловичи с направления свх Прилуки, но была отбита и отошла с потерями.

29.06.41 г. в районе Подгой группа противника в составе 8 танков, 6 пушек и одного орудия противотанковой обороны перехватила дорогу Сеница, Гричино. Разведывательный дозор 20-го механизированного корпуса, действующий в направлении Подгой, с хода атаковал противника, подбил несколько танков, потеряв своих 2 танка. Один танк противника прорвался на ст. Фаниполь..." (в РИ — это донесения этого же 20го мк о боях 27го июня с 18й танковой дивизией вермахта у Столбцов).

Особенно ожесточенные бои развернулись у юго-западной окраины Минска. 26-я тд отражая немецкие атаки многочисленными контратаками, вывела из строя свыше 50 танков 39го моторизованного корпуса немцев и отбросила противника на несколько километров назад (в РИ — отбросили соединения 47го корпуса).

Теперь нашим войскам приходилось держать и восточный фланг — требовалось вывезти много раненных и тылы. Многим частям изначально в качестве конечного пункта был назначен Новогрудок, располагавшийся в 115 км на юго-юго-запад от Минска и в 45 км почти на север от Барановичей. 23го июня к нему начали стекаться отступающие тылы 3й и 10й армий, и тогда же город первый раз бомбили — до того в нем не было для немцев ничего интересного. К 25му, когда уже четко обозначился обходной маневр немецких моторизованных дивизий с севера, командование решило начать выводить эти массы на юго-восток, к Слуцку и дальше, так как на подступах к Минску уже шли бои, поэтому выводить их на восток было опасно. 26го, с захватом немцами Барановичей, процесс только ускорился.

Целые колонны — грузовиков, конных повозок, просто пешие — пробирались по дорогам на юг, шарахаясь в стороны при налетах и собираясь обратно после того, как стервятники улетят. Путь был нелегкий, особенно поначалу, когда еще присутствовал хаос — все ждали, что немцы вот-вот окружат их, поэтому старательно ломились на юг. Но вскоре Кулик совместно с Болдиным и Голубевым навели там относительный порядок — они не хотели деморализации своих войск, стойко оборонявшихся под Слонимом, и в этом деле забота о раненных — наипервейшее дело. Удобное шоссе на Барановичи было перехвачено немцами, поэтому использовалось максимум на половину своей длины. Но тут уже была Новогрудская возвышенность, болот было несравненно меньше, а вот дорожная сеть — наоборот — гуще, чем, скажем, западнее, в долинах и междуречьях Щары, Зельвянки и Роси, или восточнее — в Налибокской пуще.

Если по прямой, то от Новогрудка до железной дороги Барановичи-Минск было пятьдесят километров, с изгибами дорог — семьдесят. Поэтому часть колонн направлялась к ней, там народ подсаживался на составы и пробрасывался на восток километров на пятьдесят-сто — до Столбцов, Дзержинска, станции Фаниполь, а до захвата немцами Минска — и до него. Ну или пересекали железку и шли дальше — на юго-восток — до Могильно или Бобовни, от которых начинались отрезки хорошего шоссе, ведущего на восток — до этих пунктов от железки оставалось 15 и 25 километров соответственно, до станции Тимковичи — 40, от Дзержинска до железной дороги Минск-Бобруйск — тоже 40. Так что от Новогрудка в среднем триста грузовых автомобилей делали челночные рейсы — оборачиваясь туда-обратно за четыре часа и перевозя за один рейс десять-пятнадцать раненных, они за трое суток добросили до железной дороги почти двадцать тысяч раненных. А еще реквизированные у местных жителей пять тысяч подвод перевезли более десяти тысяч. Ну а дальше — либо раненных перегружали на составы, прокидывали дальше, там перевозили другими колоннами снова до железки — и уж по ней — вглубь страны, либо пересекали железную дорогу Минск-Барановичи и довозили до шоссейных или железных дорог — главное, было вывезти всех из-под Новогрудка. С 27го всех прибывающих с запада направляли сразу к железной дороге или дальше, так что от Новогрудка можно было уже вывозить тыловое имущество и эвакуировать местных жителей, кто хотел. Восточнее отправка раненных в тыл была еще не налажена — до тех мест еще не докатилось полное осознание войны, поэтому постепенно в лесах скапливались временные лагеря, которые постепенно рассосались только в начале июля. Но — большинство раненных было вывезено (в РИ, из-за необходимости прорыва через Зельвянку и Щару, их часто оставляли на попечении местных жителей, и избежать расстрела или отправки в концлагеря смогли далеко не все).

(В РИ Новогрудок и вся покрытая лесами Новогрудская возвышенность заполнились отошедшими с запада обозами, госпиталями, штабами, целыми частями и их остатками — пути на юг были отрезаны 47м моторизованным корпусом вермахта, поэтому отходить с раненными и обозами было невозможно; соответственно, немецкая авиация за три часа бомбардировки практически стерла с лица земли Новогрудок — старинный, упоминаемый с X века городок, бывшую столицу Великого Княжества Литовского. Уцелело лишь несколько каменных домов на окраинах и старинный храм Преображения Господня (он же Белая Фара). Жители разбежались по окрестным лесам и хуторам, а уцелевшие военные потянулись еще дальше на восток. Те, кто успел тогда выйти на рубеж Минского УРа, на сборных пунктах пополняли ряды дивизий 13-й армии или дальше к Березине.)

Именно отход госпиталей и тыловых обозов и прикрывали части, занявшие оборону фронтом на восток и отражавшие атаки танковых дивизий Минска, занявших город вечером 28го. В этот же день, только еще раньше, начал схлопываться и белостокский мешок.

ГЛАВА 26.

Из белостокского выступа продолжался лихорадочный выход наших частей. 85я стрелковая и 36я кавалерийская дивизии сдерживали немцев на рубежах по реке Свислочь, прикрывая отход 3й и 10й армий. Вечером 26го они получили приказ отходить на восток — к Роси, протекавшей в сорока километрах восточнее, через Волковыск (РИ). Но и из-за фронта немецких войск настойчиво выдирались из когтей окружения обойденные ранее немцами наши части и соединения. Так, генерал-майор С. П. Сахнов, командир отходившей из-под Гродно 56-й стрелковой дивизии, докладывал:

"...утром 27 июня я двинулся в направлении Мосты-Лунно. Подходя к м. Рожанка, встретились с вражескими войсками. Завязался бой, в котором вражеские части были разбиты. Мы захватили два малокалиберных орудия, несколько пулеметов и винтовок и 8 пленных, в том числе одного офицера. При допросе пленные отказались давать показания. Они были расстреляны, а полк продолжил движение по вышеуказанному маршруту. На всем пути полк неоднократно подвергался обстрелу с воздуха".

Не дойдя до Мостов примерно 4-5 км, 184-й СП снова столкнулся с фашистским частями. Завязался бой, который продлился с 15 до 22 часов 27 июня. В этом бою советские подразделения прорвали оборону противника, пробились к Неману и по захваченному мосту ушли на южный берег. (все — РИ)

Как чуть позднее отмечал генерал-полковник Гальдер: "Противник отходит с исключительно упорными боями, цепляясь за каждый рубеж. Своеобразный характер боевых действий обусловил необеспеченность тыла, где нашим коммуникациям угрожают многочисленные остатки разбитых частей противника. Одних охранных дивизий совершенно недостаточно для обеспечения занятой территории". (РИ)

А западнее Свислочи, уже оставленной нашими войсками, еще были советские части, которые отходили в Супрасельскую пущу — 2я, 8я и 13я стрелковые дивизии. Более того, наши сражались еще у самой границы, и не только в Бресте. Фон Бок записал в своем дневнике: "За сто километров от линии фронта, в Семятичах, 293-я дивизия продолжает сражаться за несколько сильно укрепленных дотов, которые ей приходится брать штурмом один за другим. Несмотря на сильнейший артиллерийский огонь и использование всех имеющихся в нашем распоряжении современных средств нападения, гарнизоны этих дотов упорно отказываются сдаваться".

Но они пробирались на восток и юго-восток уже разрозненными отрядами — утром 28го немцы наконец замкнули окружение вокруг Белостока, соединившись в Берестовицах — поселке в тридцати километрах на запад от Волковыска и в 60 км на восток от Белостока — 292я пехотная дивизия немцев наконец смогла подтянуть через Беловежскую пущу основные силы и проломила нашу оборону. Но это не далось им даром. Отход наших частей на южном фасе прикрывали 208я моторизованная дивизия из 13го мехкорпуса генерала Ахлюстина и 27я стрелковая дивизия. Правда, последней, как менее подвижной, вечером 27го дали приказ начинать отход на восток (в РИ — осталась прикрывать до конца, так как наши еще прорывались восточнее — у Щары), но утром 28го она еще поучаствовала в контрударе, который на пять часов прорубил в окружении коридор, по которому смогли выйти еще пять тысяч человек — бегом, толпой, по дороге и обочинам, параллельным дорогам — а потом немцы снова перерубили шоссе — и уже насовсем — находившиеся западнее попали в котел (в РИ Белостокским котлом, или мешком, названо окружение восточнее — между Береставицами, Ружанами, Слонимом и Мостами). Так что задачу прикрытия отхода на южном фланге выполняла 208я моторизованная дивизия под командованием полковника и настоящего кремень-мужика Владимира Николаевича Ничипоровича. В отличие от той же 29й моторизованной из 6го мехкорпуса, которая имела 275 танков (а это больше, чем в немецкой танковой дивизии), в 208й было всего 27 танков — 15 БТ, 1 Т-26 и 16 Т-37/38/40, ну еще 12 пушечных БА-10. Но они отлично справлялись и такими силами.

В этот и следующий день наши устроили немцам бег с препятствиями. Наши организовывали временные рубежи обороны, под прикрытием которых основные силы отходили все дальше и дальше на восток. На дорогах устраивались завалы, сжигались мосты, устраивались засады — и немцы раз за разом вляпывались в них, теряя солдат и технику. И, так как с запада на нас давили исключительно пехотные дивизии, которые и так не отличались подвижностью, то вскоре они стали продвигаться ее медленнее, так как, выделив в отряды преследования большую часть своей техники, они за два дня на этих засадах всю ее и растеряли — скорости движения окончательно сравнялись.

Оставшиеся без топлива советские танки, особенно тяжелые, также существенно замедляли продвижение немцев. Так, 27-го июня на дороге, проходящей через лес у д. Лесняки (10 км южнее Волковыска), одиночный танк КВ задержал продвижение 263-й пехотной дивизии 9-го армейского корпуса. Сильно заболоченная местность не давала возможности обойти храбрецов, а имеющаяся под руками у немцев артиллерия ничего поделать с танком не смогла. Все попытки расстрелять "Клима Ворошилова" заканчивались потерей орудий и расчетов. И тогда фашисты вызвали на помощь самоходку "Штуг" N 331 из 263-го дивизиона штурмовых орудий. Броня советского танка выдержала все попадания, но все же 75-мм бронебойными снарядами САУ удалось заклинить башню и повредить ходовую часть КВ. В итоге, обозленный бессилием что-либо поделать с русским танком, командир самоходки пошел на таран. (РИ)

Но командование в лице Кулика, сумев взять под свой контроль процесс выхода из мешка (АИ), озаботилось и проблемой топлива, сумев достучаться по рации до командования — в ночь на 27е 70 бомбардировщиков ТБ-3 выбросили в район Волковыска 150 тонн горючего (в РИ это было 30го, в районе Новогрудка). Тысячи единиц техники — от танков до мотоциклов — получили возможность проехать дополнительные сто-сто пятьдесят километров, где их ждали новые крохи топлива, подвозимые по железной дороге и на грузовиках со складов в Уречье — аж в двадцати пяти километрах от Слуцка, а от Слонима — и все сто пятьдесят. Ну, до Слонима его не довозили, а вот к железной дороге Барановичи-Минск — вполне — там всего-то сотня километров. Боеприпасы везли вообще из Бобруйска — а это аж двести километров. И ничего — все-равно было уже понятно, что немцы разбомбят склады — они их уже бомбили, так что сейчас растаскивали то, что еще уцелело. Конечно, много техники было и оставлено — не до всех добралось топливо, особенно к востоку от Волковыска, не все выдержали длительных переходов. Педантичные немцы потом пометили номерами все оставленные танки — в Белостоке был номер один, а в Волковыске — уже триста двадцать (в РИ — пятьсот). И еще пара сотен — к востоку, но там было уже много и подбитых — все-таки в Волковыске были топливные склады, пусть и подвергавшиеся бомбардировкам.

Так что автомобили, и особенно железные дороги, работали на полную, насколько это вообще возможно под налетами авиации — на восток везли раненных, гражданских и военных, на запад — топливо и боеприпасы. Так ладно на востоке, где наземные части немцев были еще далеко — железная дорога работала даже между Волковыском и Слонимом ! Проводя составы под частыми налетами авиации, а в последние дни — под артобстрелом и даже атаками небольших подразделений немецких войск, железнодорожники за четыре-пять часов пробрасывали на восток на сто-сто пятьдесят километров по тысяче человек за раз — военных и гражданских, буквально вытаскивая их из захлопывавшегося капкана. Паровозы и составы, поврежденные или разбитые налетами авиации, стаскивались с путей тракторами, и движение снова возобновлялось — мы (части, организованные уже мною), когда освободили этот район, насчитали с десяток разбитых паровозов и около двух сотен вагонов, валяющихся по обочинам железной дороги.

Как бы то ни было, мы (здесь и далее речь снова об РККА) откатывались. К вечеру 28го немцы были уже у Волковыска, где наши войска заняли позиции на холмах восточнее города и еще день сдерживали фашистов, пока те не подошли основными силами пехотных дивизий (в РИ город до 1го июля удерживали 208я и 29я мотодивизии, которые потом прорвались на восток через Зельвянку и далее отходили на восток мелкими группами, комдив-208 полковник Ничипорович перешел к партизанским действиям под Минском, объединив под своим командованием большие силы, в сентябре 42го отозван в Москву, получил звание генерал-майора, в 43м арестован по обвинению в провале Минского подпольного горкома — деятелям из Центрального Штаба Партизанского Движения не был нужен такой конкурент в лице отлично проявившего себя партизанского лидера, а главе новой службы СМЕРШ были нужны громкие дела, чтобы сразу о себе заявить; в 45м умер (по одним сведениям — расстрелян, по другим — объявил голодовку в знак протеста и вскоре умер), в 1952м (!!!) после ареста Абакумова и пересмотра возбужденных им дел реабилитирован. Последние танки 208й дивизии были расстреляны 4го июля, попав в засаду к востоку от Ивацевичей). Так что войска понемногу выбирались из одного мешка в другой, к западу от Минска — побольше и пошире. Первый-то все больше и стягивался, и захлопывался — с запада давили пехотные дивизии, с севера — другие пехотные — 28го они наконец заняли Мосты (в РИ бои еще шли, т.к. сюда отступали части не только 3й, но и 10й армий, так что Мосты были заняты только к 30му; в АИ многие из этих частей направлены южнее и советских войск здесь меньше), да и с юга, под Слонимом, у немцев наметился прорыв.

ГЛАВА 27.

Южнее шоссе, под Волковыском, на наши позиции наступали соединения 12го армейского корпуса — 31я и 34я пехотные дивизии (в РИ они были уже севернее шоссе). Утром 29го они подверглись сильным контратакам (в РИ — атакам при попытке прорыва на восток), поэтому штаб корпуса отдал приказ прекратить наступление (в РИ — "не начинать наступление"). Кроме того, немцы одновременно с наступлением на север поставили этому корпусу задачу сдвигаться и дальше на восток, чтобы высвободить танковые части. В течение второй половины дня 29 июня на рубеж Зельвянки вышел 107-й полк 34-й пехотной дивизии. В итоговой сводке группы армий "Центр" за 29 июня указывалось: "Частичный вывод 29 пд(мот.) предполагается на середину дня или на вечер 30.6. 34 и 31 пехотные дивизии — на участке Зельва, сев.-зап. Ружаны" (РИ, только в РИ они сменяют мотопехоту в обороне, а не в наступлении). Из-за их задержки в подходе 34й пехотной дивизии в боевых порядках немецких войск оставалась брешь в районе деревни Кошели (Кошеле) и севернее этого населенного пункта. Через эту брешь советские войска провели успешный контрудар по флангу 82-го пехотного полка, снова заставив немецкое командование вытянуть танки обратно на запад, чтобы не допустить разгрома этого полка (в РИ — через эту брешь из окружения вышла значительная группа советских войск, попутно нанесшая удар по флангу 82-го пехотного полка). На севере, в районе села Кракотка, преобладала открытая возвышенная местность, позволявшая просматривать и простреливать западное направление. Обладание высотой 193,1 непосредственно к западу от Кракотки имело решающее значение для удержания или потери этого участка обороны, поэтому немцы отчаянно атаковали эту высоту, раз за разом нарываясь на мощное сопротивление (АИ; в РИ эту позицию держали сами немцы). Но к этому времени наши уже глубоко закопались в землю, так что их сложно было выковырять оттуда ударами с воздуха, а в снарядах немцы испытывали голод уже начиная с 28го июня — для таких интенсивных боев им не хватало пропускной способности дорог.

Ну а наши, прочувствовав вкус обороны в надежных земляных сооружениях, уже более спокойно относились к авианалетам. Уже не было такого, что красноармейцы занимали в основном открытые позиции, используя для маскировки деревья, ямы и кусты, а рядом, на ровной местности, стояли артиллерийские орудия и отдельные танки. Нет, все было закопано и замаскировано. Так что, как отмечали сами военные, "Потери от авиационных бомбардировок и пулеметного обстрела с воздуха, несмотря на низкие высоты и абсолютное господство авиации противника, оказались очень незначительными" (реальные строки из доклада помощника начальника оперативного отдела штаба 2-го стрелкового корпуса капитана Гарана.). Бойцы тоже уже свыклись с этой напастью, причем настолько, что не хотели бы и покидать ставшие надежным укрытием многокилометровые окопы, особенно те, кто до этого побывал в составе походных колонн под авианалетом. Как отмечали сами бойцы, "Чем берут немцы? Больше воздействием на психику бойца, нежели какими-либо "ужасными" средствами, причиняющими урон. Его авиация господствует, но она не столько поражает, сколько пугает. Так и все его боевые средства. Часто наши бойцы отходят, не видя немцев, лишь под воздействием авиации, незначительных групп танков и часто только от немецкого огня артиллерии.". Да и сами немецкие летчики отмечали возросшую плотность огня ПВО из всех видов стволов, в том числе они с неудовольствием отмечали наличие множества счетверенных зенитных пулеметов на автомобильном шасси — такие огневые точки могли выходить из укрытий при приближении немецких самолетов и срывать атаки, а потом так же быстро уходить из-под ответного огня артиллерии или налета авиации — мало кто из пилотов мог хладнокровно пикировать по цели, когда навстречу несутся потоки пуль. Еще и этот момент существенно снижал эффективность налетов с воздуха — пехота чувствовала себя хоть как-то прикрытой. Устойчивости пехоте придавали и находящиеся рядом два-три танка. Изредка показываясь на поле боя, они как бы говорили, что командование помнит и заботится о бойцах. Ну и постоянные напоминания о необходимости прикрыть эвакуацию раненых придавали нашим бойцам решимости, а также грели душу — "если что, не бросят". И если бы не становившаяся все заметнее нехватка боеприпасов, мы, наверное, могли бы еще долго держаться под Слонимом. Уж по-крайней мере, пока немцы наконец-то не подтянут основные силы пехотных дивизий и их артиллерию.

Да и с немецкой пехотой мы уже научились разбираться. Все-таки немцы со своей идеей построения отделения вокруг пулемета сложили яйца в одну корзину. Наш автоматический огонь велся из нескольких точек — помимо ДП это были еще и СВТ. Его более равномерное распределение по фронту повышало вероятность поражения вражеских пехотинцев, тогда как немецкий пулемет в каждый момент времени стрелял только в одну точку, а остальной фронт был прикрыт гораздо менее плотным огнем винтовок с ручным перезаряжанием. В обороне это еще как-то работало — пулемет действовал на подавление сравнительно открытой живой силы, поэтому мог быстро переводить огонь с одного сектора на другой. При наступлении же цели были гораздо более защищенными и меньше в проекции, соответственно, ему приходилось сначала прицеливаться по амбразуре, делать пристрелочные выстрелы, вносить поправки и стрелять на подавление. Пять секунд на амбразуру — вынь да положь. А другие амбразуры в это время — совершенно неподавленные, и из них по наступающим ведется автоматический или хотя бы самозарядный — то есть все равно более плотный — огонь. Да и с мосинками можно стрелять более комфортно. Получалось, что у нас было больше автоматических стволов, соответственно, мы могли одновременно обстреливать самозарядным или автоматическим огнем больше точек фронта или сосредоточить на одной точке несколько стволов с разных направлений. И фрицы от этого очень страдали.

Страдали они и по другим причинам. Под Барановичами снова отлично выступила наша тяжелая гаубичная артиллерия. Как и 201й ГАП, разгромивший три дня назад 3ю танковую, скопившуюся на шоссе перед Ивацевичами, 301-й гаубичный артиллерийский полк большой мощности РГК имел на вооружении 36 203-мм гаубиц, только не английских, а уже наших Б-4. Этот полк перед войной находился на Обуз-Лесном полигоне. Получив в 16 часов 22 июня приказ штаба фронта на приведение в боевую готовность, полк начал выдвигаться на восток в район Снова — 30 км восточнее Барановичей, оставив на месте по разным причинам 3 гаубицы и 94 автомашины. К 28му он наконец добрался до места дислокации, развернул десяток гаубиц на позициях и прошелся по обороне, что заняли немецкие части, отброшенные отступавшими советскими войсками от шоссе на Слуцк. А потом на этот лунный пейзаж набежали злые красноармейцы с танками — целый батальон 10й моторизованной дивизии 24го корпуса 2й танковой группы просто перестал существовать — уж слишком он нависал над слуцким шоссе, того и гляди сделает рывок на юг и перережет его. А так опасность была временно ликвидирована и наши части могли отходить в более спокойной обстановке.

Дополнительным бонусом стало то, что высвободились танки нашей 7й танковой дивизии — они-то и встретили слитной контратакой 10ю танковую, вновь прорвавшую нашу оборону восточнее Ивацевичей. К сожалению, полностью уничтожить прорыв не удалось — одновременно в атаку пошли и танки боевой группы "Томас", что уже более суток сидела к западу от Барановичей, отрезанная от основных сил своей 10й танковой. На пять часов закрыть прорыв помогли две из трех оставленных в расположении гаубиц 301го ГАПа — ремонтники смогли ввести их в строй, и мощные разрывы, что начали вставать среди боевых порядков немецких танкистов, заставили их бодро прыснуть в разные стороны в попытке выйти из-под удара. Из-под удара они вышли, но оказались разъединены на две неравные части, которые сразу же были атакованы советскими войсками. Против немецких танков действовала в основном пехота — она выступала в качестве загонщиков, подталкивая в нужную сторону стальные тушки выстрелами из немногочисленных сорокопяток и мельканием касок среди кустов и неровностей почвы — немецкие танкисты чувствовали себя очень неуютно, когда рядом находилась вражеская пехота, которую не так-то просто и достать в перелесках да на заболоченной местности, а своя далеко не всегда могла прикрыть, поэтому медленно откатывались в течение двух часов, пока им в тыл не ударили те же танки 7й танковой.

Удар с тыла был не совсем уж неожиданным — сначала под атаку танков попали мотопехота 10й танковой вермахта с немногими противотанковыми орудиями. Так что немецкие танки успели развернуться в сторону новой опасности, но лишь затем, чтобы им с тыла начала заходить советская пехота. Дело запахло цугундером — несмотря, а точнее благодаря небольшой плотности наступавших, расход боеприпасов вскоре стал очень сильно настораживать немецких командиров. Так что после трехчасового боя в перелесках и болотцах немцы из боевой группы "Томас" собрались в кулак, проломили наши порядки и снова откатились на исходные, поближе к Барановичам, причем туда же отошли и части, что ранее пробили нашу оборону из-за Щары на восток.

По сути, потерянные группой Томас десяток танков были с лихвой возмещены двумя десятками из тридцати прорвавшихся с запада. Мы тоже потеряли порядка двадцати танков, но размен один-к-одному был выгоден именно нам, тем более что часть танков — как наших, так и немецких — ремонтники обещались в скором времени восстановить — поле боя-то осталось за нами.

Но ненадолго. Еще одну атаку сорвал огонь двух 203-мм гаубиц, удачно накрыв сосредотачивавшиеся для атаки немецкие части. Но потом вызванные немцами пикировщики разнесли позиции артиллеристов вместе с орудиями, и фрицы вновь прорвали нашу оборону на Щаре. Заделать прорыв уже не удалось — немцы закрепили плацдарм, наши смогли лишь на пять часов задержать их дальнейшее продвижение, уничтожив огнем трех 152-мм гаубиц наводившуюся понтонную переправу. Но к вечеру 28го июня немецкие саперы навели мост уже из подручных средств — немецкие танки начали перебираться на восточный берег. Севернее фрицы также прорвали в двух местах нашу оборону и вышли к реке, поэтому к четырем часам дня командование отдало распоряжения на отвод частей на восточный берег.

Но двухдневная оборона позволила в относительно спокойной обстановке вывести много частей из белостокского выступа, к тому же севернее дорога еще продолжала работать. Так что ценой пятисот убитых и более трех тысяч раненных, потери полутора сотен орудий и тридцати танков были спасены десятки тысяч, да и техники вывели изрядно. Тем более что и немцы потеряли тут более семидесяти танков, двадцати орудий и под три тысячи солдат убитыми и ранеными — а это почти что дивизия, если считать по тем, кто непосредственно участвует в атаках — в немецких дивизиях был очень высокий процент тылов и вспомогательных частей типа артиллеристов и прочих связистов. Ну и еще у них набралось потерь по мелочи — несколько пикировщиков и истребителей, полсотни бронетранспортеров и бронеавтомобилей, две сотни грузовиков и мотоциклов — чувствительный удар по блицкригу.

Но несмотря на то, что немцы перерезали путь отхода от Слонима на юг вдоль Щары и затем на восток, наши продолжали удерживать шоссе от Миловид (25 км на запад-юго-запад от Барановичей) и далее на восток — наши старались как можно дольше сохранять под своим контролем железную дорогу Барановичи-Лунинец. Несмотря на то, что сами Барановичи были уже захвачены немцами, эта группировка не могла отодвинуть наши войска слишком далеко на восток, поэтому наши обходили барановичский выступ с востока, возвращались обратно на запад к этой дороге, грузили на поезда раненных и гражданских — и отправляли составы на восток, к Слуцку, или на юг, к Лунинцу и от него — на восток, к Гомелю, получая обратно топливо и боеприпасы. Пинский склад боеприпасов — почти что 400 вагонов бомб, снарядов и патронов — был взорван 24го июня по приказу запаниковавшего начальника Пинского гарнизона (РИ), поэтому все необходимое везли с востока. Но немцы, постоянно наращивая свои силы на шоссе, постепенно оттесняли нас на восток — сорок километров от Миловид до железной дороги были пройдены ими за два дня, и к 30му июня этот маршрут перестал действовать. Но и немцы потеряли много сил — фактически, их вторая танковая группа потеряла 80% своего ударного потенциала, и если бы не третья, рвавшаяся от Минска на юго-восток, то можно было бы держаться еще два, а то и три дня, пока немцы не подтянут пехотные дивизии. Третья же могла отрезать наши еще боеспособные части ударом с севера через Несвиж в сторону Барановичей, а то и сразу на на юг, в направлении Слуцка, поэтому мы оставляли советскую территорию, с боями оттягиваясь назад и прикрывая отход тыловых колонн, гражданских, колонн с раненными и войск, временно потерявших боеспособность из-за утраты матчасти и недостатка боеприпасов. Ничего, еще сквитаемся.

(В РИ наши в конце июня пытались прорваться мощными силами на восток. В журнале 29-й мотодивизии записано: "28.6.1941 в связи с тяжелыми боями 29-й разведывательный батальон и 29-й мотоциклетно-стрелковый батальон вместе со 2-м батальоном 71-го полка были отведены на линию фронта обороняемую дивизией. Перед линией фронта дивизии скопилось много русских войск. Здесь имели место единичные случаи прорыва русских танков, которые бесчинствовали в тылу до тех пор, пока их не удавалось уничтожить. 15-й пехотный полк сдерживал неоднократные вражеские попытки прорыва через Зельвянку по обе стороны Зельвы, неся при этом большие потери" — то есть даже несмотря на то, что мы наступали, немцы несли большие потери. А уж если в таких условиях и при таком соотношении сил наступают они, то они будут нести еще большие потери, и обойти наших маневром не удастся — слишком большая плотность советских войск — встретят везде.

В последующие дни наши также прорывались на восток. Немец П. Карелл в книге "От Бреста до Москвы" так описал бои немецкой 29-й мотодивизии, усиленной 10-й танковой дивизией:

"29 июня в районе Слонима возникали стычки с прорывавшимися неприятельскими подразделениями. Советские части пытались именно здесь пробить брешь и выйти из окружения. Они постоянно скапливались в непролазных лесах и затем при поддержке танков и артиллерии устремлялись на восток, прорывая слабые боевые порядки дивизии. Кавалерийские эскадроны русских неслись юго-западнее деревни Озерница, невзирая на пулеметные очереди мотоциклетного батальона и 5-го пулеметного батальона, под крики "ура" снова и снова собираясь в группы равные по силам батальонам и полкам.

Немецкие части по численности существенно уступали русским. К тому же советские солдаты фанатично сражались, а во главе их встали те неустрашимые офицеры и комиссары, которых не коснулась паника первых поражений.

В ходе контратаки русские отсекли войсковую группу Томаса, пустили танки в тыл 1-му батальону 15-го пехотного полка и попытались отбить железнодорожный мост через Зельвянку. Они прорвались на передовые позиции разведывательного батальона. Оба немецких полка, 15-й и 71-й, из Касселя и Эрфурта, вели непрерывные бои. Труднее всего пришлось батальонам 15-го пехотного полка. 5-я рота заняла позиции в 2-х километрах от городка Зельва, где русских скопилось столько, что яблоку негде упасть. Происходившее потом и вовсе показалось немецким пехотинцам кошмаром. Советские солдаты перешли в атаку широким фронтом, двигаясь цепями, да так, что конца этим цепям не видно — два, три ряда один за другим.

... Но вечером они снова здесь. На этот раз при поддержке бронепоезда — это чисто русское изобретение, которое подходит, скорее, для гражданской войны, но не для современной военной техники. Закованный в броню паровоз тащит за собой площадки с установленными на них пушками и бронированные стрелковые вагоны. Пыхтя и стреляя, исполин выполз из Зельвы."

Много наших было и западнее — "Передовой отряд 292-й пехотной дивизии 9-го корпуса подошел почти к самой Зельве, но не решился атаковать населенный пункт, переполненный советскими войсками."

Затем с юга к позициям 29-й мотодивизии подошли части 31-й и 34-й пехотных дивизий 12-го армейского корпуса (в АИ они атакуют на север и пытаются сменить атакующие танковые дивизии, а не участвуют в обороне), а уже вечером и ночью они попали под удар отступавших на восток советских частей. В книге Ф. Хоссбаха "Пехота в Восточном походе 1941/42" описан бой 82-го пехотного полка 31-й пехотной дивизии в ночь с 29 на 30 июня: "...Около 21.00 начался ожесточенный бой на позициях 3-го батальона 82-го пехотного полка 31-й пехотной дивизии, а чуть позднее и на позициях 2-го батальона. На всех участках обороны батальонов не было ни одного места, где бы противник превосходящими силами не захватил обороняемых позиций. Используя слабые места в нашей обороне и незащищенные участки местности, русские прорывались и пытались ударами с тыла и флангов выбить подразделения обороняющихся батальонов с занимаемых позиций. Участие русской артиллерии было слабым. При этом противник поддерживал наступление своей пехоты танками и кавалерийскими частями.

(напомню — это все из РИ; в АИ немцам, наоборот, приходится атаковать все эти "превосходящие силы")

...

Многочасовая атака по всему фронту у Зельвянки была настолько сильная, что все остававшиеся незадействованными подразделения были брошены на усиление обороны полка. Прорывы фронта, схватки в тылу передней линии обороны, внезапные нападения на позиции обороняющихся, отсутствие боеприпасов у пехоты и артиллерии, сбои в связи — и в этой напряженной ситуации появились сообщения о крупных скоплениях русских войск в тылу полка в лесу, примыкающем к восточной окраине Кракотки.

У командира полка не было никакой возможности что-либо противопоставить этой новой опасности. Полк был буквально до последнего человека задействован на отражении фронтальных атак и ударов с флангов противника. Командир 5-го отдельного пулеметного батальона, который все еще находился в Кракотке, предложил прекратить, с его точки зрения бессмысленные ночные стычки, и с боем прорываться полком вместе с 5-м пулеметным батальоном на восток.

Веря в боевой дух своих солдат, командир полка ответил, что его полк будет до последней возможности удерживать вверенный ему участок обороны и что устранением опасности в тылу должно заниматься вышестоящее командование... Когда взошло солнце, выяснилось, что 82-й пехотный полк везде остался на своих позициях и, что прорыв окруженных русских частей был предотвращен. Вместе с тем подразделения полка не смогли предотвратить того, что, где по одному, где небольшими группами, но враг все же прошел через нашу растянутую оборону. Потери противника в живой силе (один только 2 батальон захватил 1600 пленных) и технике были большими. Особенно отличилась при уничтожении танков врага 14-я рота под командования лейтенанта Пиля.

В последующие два дня западнее реки Зельвянка было обнаружено много брошенного военного имущества противника... Эти три дня боев с 28 июня по 1 июля уменьшили численный состав полка на 150 человек. 2-й и 3-й батальоны, на которые и выпала основная нагрузка в отражении атак противника, потеряли 66 человек убитыми и 78 человек ранеными".

Ф. Гальдер записал в своем дневнике (также — РИ): "В центре полосы группы армий "Центр" наши совершенно перемешавшиеся дивизии прилагают все усилия, чтобы не выпустить из внутреннего кольца окружения противника, отчаянно пробивающегося на всех направлениях. Внешнее кольцо окружения, состоящее из танковых дивизий, замкнулось. Однако занято оно весьма незначительными силами.

Пройдет еще несколько дней, пока окажется возможным изменить группировку наших войск, создавшуюся в результате сложившейся обстановки, и продолжить наступление через дефиле в районе Орша, Витебск в направлении Смоленска (не ранее 5.7)..."

Хайдорн привел в своей книге доклад командира немецкой 29-й мотодивизии Больтенштерна: "На рассвете 30 июня с направления Кошели последовала мощная атака противника восемью волнами пехоты при поддержке танков. Противнику удалось продвинуться в направлении Клепачи-Озерница. Командир 107-го пп <34-й пехотной дивизии> доложил начальнику оперативного отдела штаба дивизии, что его полк больше не может удерживать позиции из-за больших потерь и нехватки боеприпасов. Командир сражавшегося на южном участке батальона погиб, командиры рот убиты или ранены. Связи с остальными батальонами нет..."

В итоге линия немецкой обороны на короткий срок была прорвана; немецкие войска сосредоточились на обороне ключевых населенных пунктов и узлов дорог (особенно Озерницы). В промежуточном донесении группы армий "Центр" говорилось: "Сегодня утром противник прорвался через Зельвянка южнее Зельва на правом фланге 34 пд. Затем был отброшен. Ведется контратака двумя полками по обеим сторонам Озерница. Такой же прорыв противника произошел в лесу северо-восточнее Зельва..."

— то есть в РИ у наших скопилось много войск, которые пытаются прорваться через немецкое окружение, зачастую ставя немцев в критическое положение, и быстро нарастить свои войска те не могут; в АИ часть этих наших войск, наоборот, сдерживает немцев, а часть отходит на восток, и у немцев все так же нет возможности существенно нарастить свои силы — это момент неизменен в обеих версиях истории

)

ГЛАВА 28.

Севернее же мы продолжали отходить. За 29е июня фронт резко откатился на целых 60 километров — от Волковыска к Слониму. Основная масса войск и артиллерии была уже выведена либо выходила с этих территорий, но их отход прикрывали подвижные засады и многометровые завалы на дорогах, а уж о сожженных или взорванных мостах можно было бы и не говорить — теперь от мостов тут оставались разве что взорванные или сгоревшие быки. Передовые отряды немецких пехотных дивизий еще как-то пытались преследовать отступающие советские войска, но постоянно попадали в засады, пытались атаковать, получали мощный отпор и откатывались в ожидании подкреплений. Наши же, оставив мелкие группы на автотранспорте — только чтобы пугнуть и сразу же отойти — оттягивали основные силы засад на новые рубежи — все-равно немцы либо прорвут оборону либо найдут брод, так что держаться за каждый рубеж смысла уже не было — кого смогли — тех вывели и вывезли. Так что через пару-тройку часов, подтянув силы, немцы били практически по пустым позициям, напрасно растрачивая снаряды, вылеты авиации и тратя драгоценное время — русские ускользали.

Основные же массы немецких пехотных дивизий, наступавших с запада, начинали понемногу вытягиваться вдоль основных дорог — лезть на проселки смысла не было, когда есть удобное шоссе, наконец-то предоставленное им, а не танковым дивизиям. Немцы, как и до этого, не отвлекались на зачистку местности, оставляя этот вопрос на потом — "все-равно никуда не денутся". Все их действия были подчинены одной цели — окружить и уничтожить как можно больше советских войск. А для этого надо было иметь как можно больше войск как можно восточнее. И немцы перли вперед, не распыляя свои силы на промежутки, оставляемые между своими дивизиями — сильных ударов оттуда не ожидалось, а с мелкими справятся наличными силами (РИ). Правда, с автотранспортом было не очень хорошо — много его погибло в передовых отрядах, раз за разом попадавших в засады, да и многочисленные танкетки на гусеничном ходу производства французской компании Женилетт, что широко использовались в истребительно-противотанковых ротах пехотных полков, часто выходили из строя. Но шагать по шоссе все-равно быстрее и приятнее, чем по песчаным дорогам, пролегавшим через леса. Огромную работу совершили немецкие саперы — за два-три-шесть часов они наводили понтонные переправы или даже возводили временные мосты взамен разрушенных отступавшей Красной армией — и немецкая пехота текла дальше на восток. Но все-равно скорость пехотных дивизий резко снизилась и наши войска сумели оторваться от их преследования.

Сложнее было с танковыми и мотопехотными дивизиями. К вечеру 29го июня они смогли ворваться в Слоним и перерезать шоссе. Правда, западнее города у нас оставалось от силы тридцать тысяч человек — арьергардные группы и те, кто еще выходил на восток, успев выскочить из белостокского котла. Проблемой было то, что с ними не было связи — командование все силы сосредоточило на выводе войск из новогрудского мешка и сдерживании немецких танков, наступавших в районе Барановичей и от Минска. Так что передовые отряды немецких танковых дивизий, резво рванув на север, 30го июня наконец соединились с пехотными дивизиями, наступавшими с севера — слонимский котел наконец-то замкнулся. Правда, еще дырявый — на пространстве в тридцать километров они смогли выделить всего двадцать танков и около тысячи пехотинцев — немцы все еще надеялись обогнать отходящие советские части, превратить новогрудский мешок в котел — уже третий по счету, поэтому все силы бросили именно на восток, к Барановичам.

Наши же, оказавшиеся в окружении, выискивали неприкрытые места и просто просачивались дальше. Правда, везло не всем — кто-то натыкался на засады или попадал под обстрелы авиации, но только за 30е июня на восток вышло еще двадцать тысяч наших бойцов и командиров, при этом один из стрелковых полков уничтожил мотопехотную роту немцев, хотя бы и усиленную батареей противотанковых орудий — наши просто смахнули фрицев с лесистого пригорка, атаковав его с фронта и одновременно зайдя батальоном с севера — первый час немцы сдерживали нашу атаку, а потом у них стали заканчиваться патроны и наши, залегшие было под огнем на поле и в перелеске, рванули вперед. Из немцев не выжил никто, а в их заслоне образовалась прореха в семь километров — шедшие параллельно подразделения оттеснили к югу еще один опорный пункт. Остальные заслоны были еще меньше — они походя, за час-полтора, сбивались или оттеснялись с пути, некоторые попадали под раздачу не по одному разу. (в РИ немцам поначалу редко когда удавалось поставить прочные заслоны, наши их сбивали или оттесняли и шли дальше)

Немцы же 30го июня пытались пробиться на восток через Щару к северу от Слонима, но леса представляли слишком уж хорошую преграду для их наступления — наши уже вполне хорошо освоили тактику засад, так что передовые отряды немцев постоянно огребали в своих попытках нащупать проход в нашей обороне. А таковых и не оказалось — везде их встречали группы бойцов с гранатами, бутылками с зажигательной смесью, порой даже с сорокопятками, а то и танками — такие группы собирались вокруг инициативных командиров и некоторое время еще держали свои позиции, чтобы с первыми снарядами крупнокалиберной артиллерии начать отход на следующий рубеж — оборудованных окопов тут сделать уже не успевали, максимум — стрелковые ячейки, и то не всегда в полный рост, так что оборона была ненадежной — без возможности маневра в укреплениях.

К вечеру 30го июня немцы уже пропихнули в Барановичи достаточно боеприпасов и пехоты, чтобы ударом на север еще раз подрубить пути отхода — они надрезали очередной ломоть шириной в сорок километров, чтобы поймать в свои сети хоть кого-то. Правда, прорубить территорию насквозь им не удалось — оставалась прореха километров в тридцать. Теперь в полуокружении оказались и советские части, отброшенные предыдущим вечером к северу от Слонима. К счастью, немцы двигались на север по шоссе, а не вдоль Мышанки, на которой стояли Барановичи, или Молчади, начинавшей свой путь на север к Неману в 20 км к северу от Барановичей. Да и местность тут была уже не такой болотистой, как западнее — все-таки Новогрудская возвышенность. Она же давала и множество удобных мест как для обороны, так и для просачивания дальше на восток. Но наши далеко не всегда просачивались — к северу у немцев ушел максимум батальон при трех десятках танков, поэтому через его позиции то тут, то там происходили прорывы наших подразделений. Да и сам батальон понес ощутимые потери — и пока прорывал нашу оборону к северу от Барановичей, и пока шел дальше — на дороге он столкнулся с несколькими группами, выходившими из окружения, поэтому, хотя поле боя оставалось за ним, но потери и повышенный расход боеприпасов не позволил ему вести интенсивный огонь по отходящим советским войскам. Все, что он смог — это занять населенные пункты до Городище и еще на пяток километров севернее, перехватив удобные дороги. Ну а русским дороги не особо-то и нужны, так что в промежутках в два-три километра между этими населенными пунктами наши выходили на восток 30го июня и 1го июля чуть ли не в полный рост.

Наступление же немцев от Барановичей на восток наткнулось на подготовленные позиции, так что в ту сторону они больше пока не ходили, стараясь нарастить свои войска прежде всего южнее — на Слуцком направлении — на два наступления сразу у них уже не хватало ни танков, ни пропускной способности дорог, тем более что наши подразделения, хотя и отброшенные от шоссе, также порой выходили на него и постреливали в проходящие колонны, а потом снова уходили в леса и шли по проселкам дальше на восток, чтобы снова выйти на шоссе километрах в двадцати — вдруг там уже свои. Ну а если немцы, то снова — пострелять, и обратно в лес.

Так что, несмотря на прорыв на шоссе, захват Слонима, попытки перерезать пути отхода, натиск немцев с запада нам пока удавалось сдерживать. Сложнее было с наступлением от Минска.

На северном фасе новогрудского мешка наши быстро откатывались под прикрытием арьергардов, завалов на дорогах и сожженных мостов. 1го июля Гот начал разворачивать 19ю танковую обратно на север, оставив для давления на нас только 18ю моторизованную — с запада подходили передовые отряды пехотных дивизий, поэтому он уже не опасался, что советские войска прорвутся на север, хотя между южным и северным фасом прорыва немецких войск в районе Молодечно 28го июня и было-то километров пятьдесят, поэтому Гот и двинул на юг 19ю танковую, чтобы не позволить нашим войскам ни пробиться на север, ни перебросить резервы на юг или восток, против своих же 12й и 20й танковых. Но Готу все-таки надо было вести наступление дальше, поэтому он старался как можно быстрее высвободить хотя бы одну танковую дивизию в помощь 7й танковой, что осталась к северу от Минска.

А оставшиеся танковые дивизии пытались сдавить мешок. С северо-востока наступала 12я танковая, под ее ударами 24я и части 64й стрелковых дивизий быстро откатывались на юго-запад — хлипкие оборонительные рубежи быстро проламывались немецкими танками, мы могли задерживать лишь передовые отряды, да и то не всегда. Уже несколько наших рот и батальонов попали в окружение, прорвали его, чтобы снова угодить, уже в следующее, или соединиться с другой окруженной частью. Немного помогала изрезанная, заболоченная и заросшая лесами местность — из-за нее немецкие танки не рисковали сильно выбегать вперед и постоянно останавливались, чтобы их могла догнать пехота. Но, пусть и на бронетранспортерах или грузовиках, она была более уязвима для внезапных обстрелов из стрелкового оружия, поэтому ей постоянно приходилось спешиваться, разворачиваться в цепь и отгонять советские подразделения от дорог.

Но и немцы несли потери — в самом начале своего забега их передовой батальон попал в артиллерийскую засаду, был серьезно потрепан, и смог продвинуться дальше, только когда наших начали обходить с севера. Затем, уже тридцатого, немцы три часа штурмовали позиции под Буцьковичами, в 50 км к западу от Минска, где наши успели оборудовать на высотах артиллерийские позиции. Немцы смогли сбить наших оттуда только после двух авианалетов пикировщиками, да и то — это не они прорвали оборону, а мы, выведя основные силы дальше на юг, снялись с позиций, причем незаметно — немцы еще полчаса утюжили их, прежде чем ворваться в оставленные окопы. На радостях они ломанулись в преследование, попали в засаду и, оставив четыре горящих танка, откатились обратно, тем более что наступала ночь, когда немцы старались особо по окрестностям не шариться, а наши, наоборот, развивали бурную деятельность, пропихивая колонны все дальше на юг, пока немецкая авиация их не беспокоила — понемногу советские воины становились ночными существами, хотя и днем поспать особо не доводилось — надо было либо шагать дальше, либо оборудовать оборону, либо отражать немецкие атаки. Дел хватало.

Так что, по сути, 12я танковая лишь гнала перед собой волну отступающих на юг советских войск. Гораздо опаснее были действия 20й танковой дивизии вермахта, которая наступала со стороны Минска вдоль железной дороги Минск-Барановичи — именно ее продвижение на юго-запад, к Барановичам, навстречу 2й танковой группе, могло бы отрезать хотя бы часть наших войск в новогрудском мешке. Ее передовые отряды шли вперед широкой загонной сетью, стараясь нащупать слабое место в обороне наших войск. Как таковой обороны не было — лишь наспех сооруженные окопы, зачастую для стрельбы с колена. Основой обороны были не они, а артиллерийские и танковые засады. К этому времени в район Дзержинска уже вышли подразделения танковых дивизий 6го и 11го мехкорпуса — из тех, что не участвовали в боях под Слонимом. Они-то и стали теми палочками-выручалочками, что встречали немецкие разведотряды неожиданными выстрелами почти в упор — наши танкисты, повоевавшие под Гродно, были уже "стреляными воробьями", поэтому не рвались сразу в атаку по открытой местности, а, уничтожив несколько единиц немецкой техники, отправляли танки по опушкам и прикрытым местам вперед и в стороны, чтобы отследить, что будет делать дальше немецкий командир. Вновь начнет атаку — ясно — рядом большие силы. Значит, надо срочно слать гонца к пункту связи, откуда уже по рации пойдет сообщение командованию. Ну а если начнет искать обход — тогда можно и поохотиться. Но гонца все-равно отправить. Даже трех — соседям и на пункт связи. Командование должно знать, где появился враг — может, что-то и увидит в этих проявлениях небольших количеств фрицев — они ведь как тараканы, везде снуют, и только отвернись — сразу же набежит толпа. Так что маневренной обороной первое время поползновения фрицев удавалось сдерживать. На оборудование мощных позиций не было ни времени, ни сил — того и гляди, челюсти 2й и 3й танковых групп все-таи сомкнутся где-то между Минском и Барановичами. К сожалению, амбразуры большинства сооружений минского УРа, что проходил здесь с севера на юг, смотрели в западных направлениях, да и находились на западных склонах и к западу от населенных пунктов — к отражению атак с востока они практически не были приспособлены. Даже пушки, если они еще есть, в полевом бою было никак не использовать, так как они были в тумбовом исполнении — ну куда бегать с этой тумбой ? Так что из ДОТов брали снаряды, ну еще снимали пулеметы, что тоже немало. Так что приходилось побегать, и хорошо если только гусеницами.

Но, несмотря на все усилия наших войск, к концу 30го июня 20я танковая уже прорвала нашу оборону, подошла вплотную к Дзержинску и напоролась на "бетонную стенку" из десятка КВ (В РИ — в итоговом донесении группы армий за 30 июня говорилось: "Использование 55-тонных танков и продвижение их друг за другом в 8 — 10 рядов показывает, что противник через Слоним намерен выйти из окружения по наилучшим дорогам в направлении на юго-восток"; в АИ эти танки не шарахались вправо-влево в поисках выхода из окружения, а прямым ходом шли на восток, к Минску). 20я танковая, и так сильно потрепанная в боях за Минск (в РИ — потеря 300 единиц техники; в АИ чуть больше из-за того, что к северу были переброшены подразделения и 108й сд в помощь 64й), потом — в попытках прорваться на юг на Слуцк, где она столкнулась с 20м мехкорпусом, и на юго-запад на Дзержинск, где она воевала с частями 108й и 64й стрелковых дивизий, а также подразделениями, выходившими из белостокского выступа, на этом "сломалась" — потеря за три часа еще трех десятков танков, пытавшихся вступить в перестрелку с русскими монстрами, доконала ударную мощь дивизии. Она встала, даже не пытаясь нащупать слабые места, и начала "подтягивать тылы".

Особо немецких танкистов деморализовала стрельба трех КВ-2 — их 152-мм снаряды оставляли от чешских 38-рок большую воронку с рассыпанными вокруг мелкими стальными ошметками, а ведь это были основные танки в 20й тд — в начале войны их было в дивизии 121 штука. Да и четверки разносились 15-см снарядами в невнятные слюни — шасси с кусками корпуса еще может оставалось на месте, а вот все остальное лежало рядышком живописными обломками. Причем четверок изначально было немного — 31 штука. Сейчас стало еще меньше. Единички в количестве 44 штук были хлипче даже "чешек" — воевать против русских монстров было нечем. Попытка немцев вывести на прямую наводку батарею ахт-ахтов закончилась накрытием батареи — сначала сосредоточенным огнем нескольких танков — ну не любили наши танкисты эти орудия — а затем подлетела еще советская бомбардировочная авиация — она гналась за колонной бронетехники, но не нашла ее, поэтому высыпала груз на передовые позиции немцев — тоже хлеб, особенно учитывая, что те готовились или уже шли в атаку, поэтому были так называемыми открытыми целями — для бомбардировки самое оно. Так что Гот разрешил двадцатке временно встать в оборону для подтягивания тылов, тем более что дивизия самостоятельно влезла в оперативное окружение — с трех сторон были советские войска — с запада — те, кто выходил из белостокского котла, с востока — отошедший из-под Минска 2й стрелковый корпус, и с юга — 20й мехкорпус. Так ведь можно и под раздачу попасть. Хотя наши в атаку тоже не рвались — имея в танках два-три-семь выстрелов, уже не до атак — отбиться бы — и то хорошо.

ГЛАВА 29.

1го июля новогрудский мешок схлопнулся — наши основными силами вышли к югу от линии Барановичи-Минск и стали оттягиваться на восток. Арьергарды еще вели бои с передовыми отрядами немецких танковых дивизий, наступавших с севера и запада, постоянно устраивая им засады и оттягиваясь на новый рубеж, но в общем и целом челюсти танковых клиньев щелкнули в пустоте. Да, в трех котлах еще оставалось порядка тридцати тысяч человек, но вышло-то не менее ста тысяч, да еще прихватив с собой какую-то технику — танки, орудия, автомобили. (в РИ Новогрудок был занят немцами только 4го июля, бои в Новогрудском котле продолжались еще несколько дней, хотя Фон Бок записал 2 июля в своем дневнике: "Ситуация с восточным "котлом" значительно отличается от той, которая сложилась с малым "котлом" на западе. Находящиеся в окружении русские части до сих пор серьезных скоординированных попыток прорыва не предпринимали. Остается надеяться, что у них не хватит для этого сил и в будущем. Конечно, существует опасность просачивания противника через наши позиции, особенно в юго-западном секторе фронта, где наши войска чрезмерно растянуты, но этого, как видно, не избежать...")

Кроме того, наши мало того что всунули в колеса блицкрига хороший лом, так еще нанесли немцам чувствительные потери, а, самое главное, хоть как-то научились воевать в современной войне с сильным противником. А то ведь еще до войны народный комиссар обороны, оценивая подготовку сформированных в 1941 году армейских управлений, отмечал: "Научившись организовывать взаимодействие родов войск и управлять войсками в стабильном положении, штабы теряли управление в ходе операции и не умели его быстро восстанавливать". Начиная с третьего дня наши и получили такое стабильное положение под Слонимом и Волковыском, что позволило им прийти в чувство и хоть как-то наладить управление войсками, которые выполняли две непростые и непривычные задачи — оборону и отход, тогда как до войны основной упор делался на наступление и преодоление водных преград. Ну, навыки преодоления преград пригодились и в отступлении, когда за небольшое время сооружалось несколько переправ, по которым массы войск перетекали через реки и заболоченные участки. Да и наступления и тут тоже требовались, в тех же контратаках или прорывах через заслоны, разве что первые попытки атаковать в лоб приводили к слишком большим потерям. Нам бы сейчас не атаковать, а уйти в глухую, пусть и подвижную, оборону. Но Павлов издал приказ проводить атакующие действия с целью освобождения Минска — хотел отмыться от неудачного начала войны. Хорошо хоть его приказ пришел с опозданием.

В итоге к востоку и югу от Минска собрались штабы и части четырех советских армий — 4й, отходившей с боями от Бреста (РИ), 10й, отходившей из-под Белостока (в РИ — окружена, прорывалась на восток мелкими частями), 3й, отходившей из-под Гродно (в РИ — то же самое), 13й (в РИ — частично отошла, частично окружена и выходила мелкими частями).

Командующие, получив бесценный опыт, резво взялись организовывать оборону и приводить свои части в порядок. В подразделения вливались отходившие группы бойцов, причем уже не смотрели, кто из какой части — кому попался, там и будет служить. Со складов выгребалось вооружение, топливо, боеприпасы, продовольствие и обмундирование — что сохранилось после бомбежек. Крепко получив в первую декаду войны, теперь мы готовились драться всерьез. Русские не сдаются.

Правда, много осталось и в котлах, в основном — стрелковые дивизии, вступившие в войну у самой границы:

2я сд — с 26го июня отходила от Осовца (то есть от самой границы, причем — дальнего выступа), к 3му июля остатки были в 40 км к западу от Минска (прошли 300 км !!!), затем выходили мелкими группами (в РИ 25 августа отряд в 250 бойцов вместе с прибившимися из других частей вышел к своим).

8я сд также отходила от Осовца, но заметных сил этой дивизии на восток не вышли (в РИ — отдельные группы продолжали сопротивление до конца июля).

13я сд воевала у границы, 24го отошла за Нарев, километров на сорок к востоку от границы, но в боях почему-то не участвовала и стояла на Нареве пару дней, 26го отходила в Супрасльскую пущу (к северо-востоку от Белостока), в большинстве попала в Белостокский котел.

86я сд была у самой границы и частично попала в белостокский, частично — в слонимский котлы, частично — успела выйти (в РИ — не пробилась через Зельвянку (севернее Слонима)).

27я и 85я сд воевали под Гродно и вовремя получили приказ на отход, поэтому успели выбраться из всех котлов и мешков (в РИ — 27я стояла насмерть на Свислочи, прикрывая отход, в августе немногочисленные остатки вышли вместе с группой Болдина; 85я — отходила на Мосты, Новогрудок, небольшие остатки вышли 15го июля к Могилеву).

49я, воевавшая уже к северу от Бреста, также в основном избежала мешков, включившись в группу Ахлюстина (в РИ — с ним же была блокирована в Беловежской пуще. Командир дивизии Васильев К.Ф попал в плен 30 июня в Минске или в начале июля 1941 года у Барановичей. Из плена бежал на следующий день после пленения, 11 июля 1941 года вышел к своим в районе Полоцка. 11 ноября 1942 года "за антисоветскую агитацию и преступную нераспорядительность по руководству воинской частью в боевой обстановке" приговорён к 10 годам заключения в ИТЛ. 11 октября 1944 года умер, отбывая наказание).

В качестве отступления от рассказа о боевых действиях РККА отмечу, что к середине июля до нашей — находившейся в тылу немецких армий — территории добралось уже несколько тысяч бойцов из этих дивизий, да и потом мы перехватывали разрозненные группы и одиночных бойцов, пробиравшихся на восток, а уж после начала нашего наступления в наши ряды массово вливались партизанские отряды, сформированные окруженцами. Ну и из лагерей освободили немало.

Возвращаясь обратно к РККА, можно отметить, что мехкорпуса и стрелковые дивизии из резерва Западного фронта вышли, пусть и с потерями.

(

В РИ 29го июня немцы закончили окружение армий Западного фронта. Ударные группировки 3-й и 2-й танковых групп соединились восточнее Минска. Двадцать шесть дивизий 3-й, 10-й и 13-й армий — полностью либо частично — оказались окруженными в Налибокской пуще.

Но наши все-равно выходили из окружения сквозь неплотные заслоны 17й танковой между Барановичами и Минском.

Так, в последних числах июля в районе Речицы вышел из окружения командующий 3-й армией генерал-лейтенант В.И. Кузнецов вместе с отрядом, состоявшим из командиров армейского управления и некоторой части войск. Несколько позднее прорвалась через вражеское кольцо небольшая группа штаба 10-й армии во главе с генерал-майором К.Д. Голубевым.

Штаб 10-й армии, отошедший из Белостокского выступа, был разгромлен при попытке перехода через шоссе Минск-Барановичи. Передовой отряд, в котором находились маршал Г. И. Кулик, прорвался на восток, при этом Кулик был ранен. В деревне он прожил около недели, затем продолжил выход из окружения, за это время его группа выросла до 200 человек. На поиски пропавшего маршала советским командованием были брошены специальные группы. 19 июля маршал Кулик вышел из окружения в полосе 21-й армии.

Части 2го ск — 64я и 108я сд, а также часть 8й птабр, что остались к западу от Минска, а не отступили на восток, были взяты под командование командующим третьей армией генерал-лейтенантом Кузнецовым — он приехал к ним на машинах с частью комсостава. В дивизиях еще оставалась артиллерия, 30го июня они сбили немецкие заслоны, при этом подбив несколько танков и взяв пленных, и прорвались на юго-восток.

24я стрелковая дивизия из 2го стрелкового корпуса у деревни Рубежевичи попала в "огненный мешок", но сумела его прорвать. 3го июля были под Дзержинском, где на укреплениях минского УРа, оставленных 108й сд, уже сидели немцы. Снарядов и топлива уже не оставалось, поэтому они уничтожили матчасть, разбились на отряды в 500 и 1200 человек, прорвали оборону и после похода в 350 км 16 июля вышли к своим в районе Мозыря. Части 17й и 37й сд этого же корпуса тоже просочились к своим более мелкими отрядами.

6й мехкорпус, в котором перед войной было более тысячи танков, потерял всю технику, его командир Хацкилевич погиб при попытке прорыва немецкой обороны в районе Зельвы в промежутке между 26 и 30 июня (по разным данным; напомню — это в РИ, в АИ он смог выйти).

11й мехкорпус — к вечеру 28-го июня под командой Д.К.Мостовенко осталось всего около 30 танков и до 600 человек, при попытках переправы через Щару пришлось подорвать танки, чтобы не достались врагу, дальше на машинах дошли до Новогрудка, откуда в ночь с 1 на 2 июля двинулись в район Столбцов. Дальше пройти одной колонной не удалось, поэтому разбились на мелкие отряды и пешком просочились к своим. Мостовенко вышел 14го июля южнее Бобруйска.

Наиболее организованными среди этих колонн были отряды во главе с генералом Никитиным, это управление 6-го кавкорпуса, часть 36-й кавалерийской дивизии, а также сводные группы дивизий 11-го мехкорпуса (то есть в отрыве от Мостовенко). Они прорывали выставляемые на их пути немецкие заслоны, оставляли на путях отхода небольшие отряды прикрытия и отходили к следующему рубежу. Вместе со штабом кавкорпуса находился командующий КМГ генерал Болдин, который за время боев под Гродно так и не сумел наладить взаимодействие с корпусом Мостовенко.

Позднее под командованием Болдина образовалась так называемая "Лесная дивизия" — на 4 июля, под Минском, это был отряд в 5000 человек, проделавший затем большой путь по немецким тылам — 11 августа под Смоленском из окружения вышло 1164 человека. За сорок пять дней рейда по вражеским тылам они уничтожили несколько немецких штабов, 26 танков, 1049 грузовых, легковых и штабных автомашин, 147 мотоциклов, 5 батарей артиллерии, один самолет, подорвали несколько складов, в том числе один с авиабомбами. Было истреблено свыше тысячи немецких солдат и офицеров.

Часть сил мехкорпуса — остатки 29й танковой дивизии — ушла в сторону Минска, в Налибокскую пущу, где уже скопилось много машин. Там она встретилась с диверсантами в форме советских командиров, в ходе перестрелки погиб генерал-майор В. И. Иванов. Остатки 29-й танковой дивизии натолкнулись на очередной немецкий заслон в районе деревни Большие Жуховичи Кореличского района, при этом были окончательно разгромлены; комдив-29 полковник Н. П. Студнев погиб.

13й мехкорпус.

Последние танки 25й танковой дивизии 4-го июля в районе станция Лесная (Обуза-Лесна) наткнулись на немецкую засаду и были расстреляны из противотанковых орудий. Выйти из окружения удалось только 28-го июля у реки Сож в районе Пропойска. Но при переправе через реку Сож командир 13го мехкорпуса Петр Николаевич Ахлюстин погиб.

208я моторизованная дивизия держалась в Волковыске до 1-го июля. В ночь на 2-е июля подразделения оставили Волковыск и начали отход. Комдив полковник Ничипорович находился с одним из полков, в котором оставалось не более 400 человек. Утром вновь последовали вражеские атаки, связь с управлением дивизии прервалась, неудачными оказались и попытки связаться с другими частями. К Минску полковник Ничипорович вывел только 60 человек, там перешел к партизанским действиям (ранее про него уже немного рассказывалось).

Остатки 14-го мехкорпуса — 22я и 30я танковые, 205я моторизованная дивизии — в окружение в основном не попали, были выведены на переформирование (467 человек начальственного состава, 1500 рядового и младшего состава, 150 подготовленных экипажей танков Т-26).

Рассеянный в боях у Барановичей 17й мехкорпус отходил мелкими группами на восток.

20й мехкорпус продолжал отступать на восток от Минска, на 7 июля "В 38-й танковой дивизии насчитывалось 3 тысячи человек, три гаубицы 152-мм калибра, в 26-й танковой дивизии 3800 человек, пять орудий, в 210-й дивизии — 5 тысяч человек, девять орудий. Кроме того, корпус получил ещё 10 орудий 76-мм и 45-мм орудий, но совершенно не имел средств связи."

Напомню — все это происходило в РИ.

)

При отходе все-равно много пришлось оставить. Главнокомандующий группой армий "Центр" Ф. фон Бок позже записал в свой дневник: "Дорога Белосток-Волковыск на всем своем протяжении являет сцены полного разгрома. Она загромождена сотнями разбитых танков, грузовиков и артиллерийских орудий всех калибров. Люфтваффе неплохо потрудились, обрабатывая отступающие колонны. Здесь противнику был нанесен тяжелый удар". Именно эту дорогу любили фотографировать немцы, демонстрируя разгром русских.

Но немцы все-таки прочувствовали, что здесь будет другая война. Штаб группы армий "Центр" доносил 29-го июня Главному командованию сухопутных войск: "Завершение уничтожающих боев на Востоке будет характерно отличаться от боев на Западе. Если на Западе и в польской кампании окруженные силы противника с окончанием боев в основном почти добровольно сдавались в плен на 100 %, здесь это будет происходить совершенно иначе. Очень большой процент русских укрылся в больших, частично не прочесанных районах, в лесах, на полях, в болотах и т.д. При этом целые батальоны с оружием являются небезопасными в таких районах... Причина этого кроется в том, что русские в основном уклоняются от плена". "Фелькишер беобахтер" писала : "Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падет мертвым в рукопашной схватке".

Ожесточенность боев сказывалась и на уровне потерь немецких войск. Так, вюртембергская 78-я пехотная дивизия потеряла 340 человек (РИ), остмаркская 137-я пехотная дивизия недосчиталась 2300 человек (в РИ — 700), рейнско-пфальцская 263-я пехотная дивизия доложила о потере 650 человек, а померанско-мекленбургская 292-я пехотная дивизия — 2550 человек (в РИ — 550; дивизии, понесшие потери больше, чем в РИ, участвовали в попытках прорыва нашей обороны под Слонимом и Волковыском, в остальных дивизиях — 31й, 34й — потери также были выше чем в РИ).

Танковые группы также понесли существенные потери. Так, согласно журналу боевых действий 3-й танковой группы Гота, она потеряла: "Убитыми: 98 офицеров и 1500 солдат, ранеными — 140 офицеров и 4700 солдат, пропали без вести 2 офицера и 146 солдат" (в РИ — 48 офицеров и 387 солдат, ранеными — 75 офицеров и 1111 солдат, пропали без вести 2 офицера и 146 солдат; потери в АИ больше, так как под Минском против 3й тг перебросили 108ю сд, затем 12я и 20я танковые развернули на юго-запад — окружать советские войска, выходившие из-под Белостока, прорываться на Слуцк).

2я танковая группа Гудериана понесла еще большие потери. Так, 47й корпус до 2.7.41 потерял: 17-я тд — 112 офицеров и 2812 нижних чинов — 18,4%. 18-я тд — 183 офицера и 4273 нижних чина — 27,8%. 29-я пд — 256 офицеров, 4970 нижних чинов — 37,3%. Корпус был практически небоеспособен, из 202 и 182 танков в нем осталось 40 и 50 танков соответственно.

(в РИ потери меньше — "41 офицер и 612 нижних чинов — 4,1%. 18-я тд — 73 офицера и 1273 нижних чина — 8,4%. 29-я пд — 56 офицеров, 970 нижних чинов — 7,1%", но там корпус быстро прорвался к Пружанам, Слониму, Минску и вел в основном оборонительные бои с пытавшимися выйти из окружения советскими частями, в АИ ему пришлось проходить весь этот путь, прорывая оборону и ведя встречные бои с советскими войсками).

24й корпус также понес большие потери — в его 3й и 4й танковых дивизиях из 134 и 177 танков осталось 10 и 50 (3я танковая попала под удар 24 203-мм гаубиц). Лучше всего чувствовал себя 46й корпус — в его 10й танковой из 182 танков осталось 112. То есть всего к окончанию приграничного сражения во 2й танковой группе осталось 262 танка. Из 877, бывших в нем в начале войны — пять дивизий танковой группы ужались почти до одной дивизии.

Всего же ГА Центр за 10 дней боев потеряла около 30 тысяч человек (в РИ — 15 тысяч). Но и успехи их были немалыми. Так, к середине июля они отчитались следующим образом: "Захвачено пленных — 153 898; захваченных и уничтоженных танков — 3200; орудий — 1609; захвачено самолетов — 339" (в РИ — "Захвачено пленных — 323 898; захваченных и уничтоженных танков — 3332; орудий — 1809; захвачено самолетов — 339"). Причем, судя по рассказам местных и нашим освобождениям концлагерей, в пленных они посчитали не только военнослужащих Красной армии, но и нахватанных по деревням лиц призывного возраста — мы заполучили много немецких документов, где такие люди проходили под грифом "военнопленный". Да, часть из них смогла призваться в армию по мобилизации в связи с началом войны, но послужить так и не успела.

Нашим же армиям, отступившим к востоку и югу от Минска, потрепанным, обескровленным, лишившимся большого количества техники, со скудными боеприпасами, в плане отдыха и восстановления не светило ничего — теперь им предстояло прикрывать развертывание армий Второго Стратегического эшелона.

ГЛАВА 30.

И перспективы прикрытия были не такими уж безнадежными. Так, помимо ста тысяч бойцов, из мешков вышли или отступили под давлением почти полтораста танков, три сотни орудий, более тысячи грузовиков. Да и немецкие дивизии понесли существенные потери. Ведь что значит, скажем, для 292й пехотной дивизии потеря двух с половиной тысяч человек ? Казалось бы — при численности в 16 860 человек — не так уж и много. А учитывая полевой запасной батальон в три-пять рот, то есть шестьсот-тысячу человек, который имела практически каждая дивизия — еще меньше. Но все не так просто. Дело в том, что эти потери — из "полевых" подразделений дивизии, то есть тех подразделений, которые непосредственно участвуют в бою — в атаке или обороне. Именно эти подразделения прежде всего определяют боеспособность дивизии, скажем, в наступлении, как наиболее актуальном для нас виде боя.

И тут уже можно считать. Пехотное отделение — 10 человек, все идут в атаку. Взвод — четыре пехотных отделения — сорок человек, а также командир взвода, минометное отделение — 3 человека, а еще штабное отделение и водители, как правило — конных повозок. Минометчики уже не так заточены на наступательный бой, а уж тем более водители. То есть из сорока девяти человек во взводе наступают только сорок, остальные — лишь при крайней нужде. Рота — три взвода, и еще командир со штабным отделением, и дальше еще веселее — три расчета истребителей танков с противотанковыми ружьями, обоз, два интендантских отряда, передвижная мастерская. То есть из двухсот человек роты непосредственно воюют по сорок человек из трех пехотных взводов — сто двадцать человек, то есть шестьдесят процентов личного состава. Ну, противотанкисты могут поддержать огнем, да и перемещаться по полю научены, но это все-равно не более семидесяти процентов личного состава, подготовка остальных для ведения наступательного боя уже хуже. Ну и так далее. В том же батальоне — три пехотные роты, штаб батальона, штабное отделение, взвод связи, саперный взвод, одна пулеметная рота, куда были включены и тяжелые минометы, обоз, передвижная мастерская. Снова — из 860 человек батальона полноценно могут наступать по 120 человек из трех пехотных рот — 360 человек. Это даже меньше половины. Если считать дальше — в полку — три пехотных батальона, в дивизии — три полка. То есть непосредственно в атаку дивизия может выставить 9 х 360 = 3 240 человек. Из 16 860 человек. Менее двадцати процентов. Все остальные — огневая поддержка, связь, тыловое обеспечение, командование для этих двадцати процентов. Конечно, в атаку могут пойти и разведка, и саперы, и полковые оркестры, и кузнецы, шорники из передвижных мастерских, и, если совсем уж припрет — подносчики боеприпасов, а на крайняк — минометчики, пулеметчики, артиллеристы. Да, их тоже обучали пехотному бою, но меньше, как меньше было и возможностей в нем попрактиковаться. Так что это будет уже не та атака, которую могли бы обеспечить люди, специализирующиеся именно на сближении и бое в окопах. А потери шли прежде всего за счет этих двадцати "полевых" процентов — остальные находились все-таки подальше от наших войск, их убивали меньше. Поэтому потеря двух с половиной тысяч из трех тысяч двухсот — это, фактически, разгромленная дивизия. Ну, пусть и не разгромленная, но все-равно потерявшая половину своей ударной мощи, причем пусть даже сохранившая артиллерию и станковые пулеметы — куда их теперь ? оставлять нестреляющими, а расчетам идти атаку ? ну так все и полягут, без огневого-то прикрытия. Устраивать перестрелку пока не погибнут все защитники обороны ? не хватит боеприпасов. Так что движение на восток продолжали дивизии, потерявшие минимум треть ударной мощи — теперь они могли проводить атаки на фронте не в три, а, скажем, только в один километр. А танковые, повторю — потеряли и все четыре пятых — и не только по танкам, но и по их пехотным полкам и бригадам — где что было.

Правда, лично для меня стало неприятной неожиданностью то, что реки для немцев не были такой уж непреодолимой преградой — их понтонно-мостовые парки позволяли преодолевать достаточно крупные водные препятствия. Я-то рассчитывал, что мы будем делать вылазки на оккупированную территорию, а база будет защищена реками-болотами. И первые же рассказы наших и пленных опрокинули мои расчеты. В том числе и поэтому в августе мы предприняли свое наступление — расширить территорию, чтобы было потом куда отступать. Хотя, если немцы возьмутся за нас всерьез, достанут везде. Единственная надежда — фронт оттягивает на себя все их силы и на нас их просто не хватает. Чем мы и пользовались.

А так — переправочная техника немцев представляла собой набор переправочных средств нескольких уровней, отличавшихся возможностями по переправке войск и грузов через водные преграды. Так, самой малой единицей была малая резиновая лодка размерами метр на полтора. Как отдельное переправочное средство она могла перебросить на другой берег трех-четырех солдат. Но гораздо эффективнее было ее использование в составе конструкций из нескольких лодок, благо саперный батальон дивизии имел их 36-48 штук. Так, три лодки позволяли перекинуть мостик через речку шириной до 14 метров — соединить лодки настилами — и вперед. А общая длина переправы из таких лодок могла достигать 336 метров, ну или несколько параллельных переправ при соответственно меньшей ширине преграды. А ведь из лодок можно было делать не только мостики, но и паромы. Составленные из двух-четырех лодок, такие паромы позволяли перебрасывать 50мм минометы с расчетом, мотоциклы, полевые кухни, радиостанции и 37-мм пушки. И сборка переправ была довольно быстрой — лодка надувалась за пять минут, а мост длиной в тридцать метров наводился за полчаса. То есть тридцать пять минут — и переправа работает.

Следующая по размеру штука — большая надувная лодка. Размер уже пять с половиной почти на два метра. Перевозит 10 человек — отделение, да еще с экипажем самой лодки, или станковый пулемет с расчетом, или 81мм миномет с расчетом, или пушку 37мм, или мотоцикл с водителем. Ну а 24 таких лодки в саперном батальоне дивизии позволяли выполнять уже более серьезные задачи — скомпоновать 12 паромов на две тонны, или шесть на 4,5, или 4 по 9 тонн, или понтонные мосты длиной 186 метров для переправы пехоты, или мосты длиной 84 метра на переправу транспорта весом до 2,3 тонн. Надувалась за 15 минут, то есть тоже быстро.

Понтоны — что на малых, что на больших лодках — могли перебираться через реку на веслах либо с помощью штурмового бота — еще одного средства для переправы. Это была обычная лодка с мотором, грузоподъемностью 1,7 тонны, причем вместе с экипажем в два человека.

Ну а дальше шло так называемое "мостовое имущество" — наборы понтонов жесткой конструкции, которые также можно было применять в разных сочетаниях. Так, мостовое имущество типа C имел 20 однотонных понтонов, 48 щитов настила, 8 опорных рам, 48 малых надувных лодок и 16 больших. Это имущество позволяло организовать мост длиной 70 метров и грузоподъемностью в 4 тонны, или 84 метра на 6 тонн, из них 42 метра — на понтонах, длиной 140 метров — на две тонны, ну и паромы разной грузоподъемности. Перевозилось все это добро на прицепах с помощью шести грузовиков и шести полугусеничных тягачей. А имущество типа B позволяло наводить мосты длиной 80 метров и грузоподъемностью 8 тонн, или 50 метров на 16 тонн — такие мосты наводились за 75 минут и позволяли переправлять через реки танки, и перевозилось это добро уже на 38 грузовиках и тягачах с прицепами. Специально для танковых дивизий были комплекты мостового имущества типа K, которое шло вместо комплекта В — в новых комплектах были уже стальные фермы, которые могли использоваться и для восстановления пролетов разрушенных мостов. Помимо этого были еще устаревшие комплекты А, оставшиеся с Первой мировой, комплекты H, взятые в Чехословакии.

В общем, немцам было чем преодолевать водные преграды. Напомню, саперные батальоны с указанными средствами были во всех дивизиях — что пехотных, что танковых. И численность саперных батальонов была под тысячу человек — три саперные роты и личный состав парков, который их перемещал и эксплуатировал, а для развертывания и свертывания привлекались саперные или даже пехотные роты. Так помимо этого саперные батальоны имели технику и инструменты для восстановления разрушенных мостов или постройке новых, но на сваях. Для этого у них были сваебойные устройства, мото— и электропилы, электродрели, разнообразный крепеж — прямо строительная бригада.

Но и это еще не все. В резерве главного командования были отдельные батальоны с легким секционным мостом типа Z длиной до 54 и грузоподъемностью в 33 тонны. Эти средства придавались армейским корпусам и именно по этим мостам переправлялись тяжелые орудия с гусеничными тягачами. Так что тяжелая артиллерия, хоть порой и с запозданием, но чапала вслед за своими дивизиями.

Не забыли немцы и про разведчиков. Разведывательные подразделения имели мостовое имущество типа D, перевозившееся на одном грузовике и позволявшее перебрасывать через реки их технику. Так что неудивительно, что разведподразделения немцев шарились повсюду. Как тараканы.

В общем, реки задерживали, но не являлись непреодолимым препятствием для немецких войск. Таковым они становились только если на другом берегу сидели наши бойцы и активно сопротивлялись.

ГЛАВА 31.

Поэтому неудивительно, что немцы продвигались вперед не только по центру Белоруссии, но даже по ее южному краю. Там образовался новый клин, в дополнение к тем, что немцы пытались вбить в направлении на Минск — получались как бы вилы, трезубец, на который немцы попытались насадить советские войска.

На юге, в районе Малориты (40 км почти на юг от Бреста) с первого дня войны сражалась 75я стрелковая дивизия 28го стрелкового корпуса 4й армии (командир — генерал-майор С.И. Недвигин). Там она сражалась с 1й кавалерийской и 255й пехотной дивизиями немцев, ну и на севере 75ю еще зацепила 4я танковая. И сражалась хорошо. Так, в одном из боев ее части уничтожили 21 автомобиль и около шестисот фрицев. 23го июня дивизия участвовала в общей контратаке, продолжала заниматься этим и дальше — как отмечал Гудериан, "В 20 час. 15 мин. я снова в своем штабе. Там я узнал о тяжелых боях на нашем правом фланге, где с 23 июня у Малорита 53-й армейский корпус успешно отбивал атаки русских". В конце концов дивизия была окружена — к немцам подошла еще и 267я пехотная дивизия. Но 26го июня 75я прорвала кольцо окружения и попыталась пройти на восток. Вырваться удалось не всем. Некоторые из них отошли в леса, перейдя к партизанским методам борьбы. В оперативной сводке группы армий "Центр" еще за 1 июля 1941 года отмечалось: "Один усиленный батальон 267 пехотной дивизии в Малорите и на перекрестке дорог северо-восточнее продолжает обороняться от вооруженных групп противника". Но основная часть сначала попыталась пробиться на Кобрин (50 км на северо-восток от Малориты) и затем на Пинск (120 км на восток от Кобрина), и, потерпев неудачу, повернула на юго-восток, 2го июля она вышла к Сарнам (185 км на юго-восток от Малориты, уже Украина, Ровенская область), где ее погрузили в эшелоны и отправили на Лунинец (100 км на север от Сарн, 50 км на восток от Пинска). Там она, совместно с частями 4й армии, на несколько дней уперлась рогом, прикрывая эвакуацию продовольствия со склада N 820 в Лунинце и горючего со складов в Лахве, в 20 км восточнее города. И только 8го июля, когда все было вывезено, начала, сдерживая наступление немецких войск, постепенно пятиться на восток, к Мозырскому УРу (160 км на восток от Лунинца).

В направлении же на Пинск (160 км на восток от Бреста), вдоль северного края припятских болот, развивала наступление 1я кавалерийская дивизия вермахта. Ей противостоял только 20й мотоциклетный полк 14го мехкорпуса 4й армии (напомню — по штату в мцп было 434 мотоцикла, 30 танков и бронемашин, 45 орудий и 24 миномета) и разрозненные части 6й сд. Под напором кавалеристов наши также отступали на восток. Немцев немного придержали под Дрогичиным, но к началу июля отошли уже к Пинску (а от него 100 км на север — и Барановичи).

В городе, кроме роты из мотострелкового полка НКВД и частей Пинской флотилии, изначально не было военных частей, поэтому обком партии создал истребительные отряды, которые оборудовали оборону к северу и западу от города, задерживали диверсантов, переодетых в форму Красной армии, сигнальщиков с ракетницами, а 30го июня даже вели в городе бой с просочившимися диверсантами и их пособниками — те внезапно открыли огонь с колокольни и чердаков. Но 1го июля (в РИ — 4го) город пришлось оставить, так как к нему подошли части 1й конной дивизии вермахта, 45й, закончившей штурм Бреста, и танки — теперь уже нацеленные непосредственно на захват города. Танки немецкое командованием перебросило туда после того, как забуксовало их наступление под Слонимом — решили, видимо, зайти с южного фланга (АИ). Вот только местность там для танков была еще менее подходящая, хотя танки и помогали быстрее пробить оборону наших войск, так что туда ушло уже три маршевых колонны из восстановленных после боев немецких танков. Ну, эта привычка немцев искать там где тонко была уже известна.

В Пинске создался и один из первых партизанских отрядов. Его командиром стал Василий Захарович Корж — партизан с двадцатилетним стажем (и это не шутка !). Он родился в 1899 году, а в 1921 в составе партизанского отряда Кирилла Орловского воевал с белогвардейскими и антисоветскими отрядами Булак-Балаховича и Бориса Савинкова (того самого, эсера — они на пару организовали БНР-2 — Белорусскую Народную Республику, только теперь уже не под патронажем немцев, которые к тому моменту уже ушли. Эти деятели сами вторглись на территорию Белоруссии, когда правительство СССР потребовало от Польши разоружить их отряды, до того совершавшие вылазки на территорию БССР — это уже после советско-польской войны). В первой половине тридцатых Корж — руководитель партизанского направления в органах НКВД БССР, потом год воевал в Испании, где был командиром партизанского отряда, в 1938м месяц просидел в тюрьме НКВД, но признания в шпионаже в пользу Польши так и не подписал. В общем — опытный кремень. И партизанский отряд был создан 26го июня, еще до занятия города немцами, а 28го он принял первый бой, когда устроил засаду к северу от Пинска на немецкую разведку — одну танкетку подбили гранатой, вторая с оставшимися фашистами отвернула обратно. Этот бой считается первым боем советских партизан (РИ).

А вообще количество партизанских отрядов ширилось. По примерным подсчетам советского командования и партийных органов, к августу в Белоруссии действовал уже 231 партизанский отряд общей численностью в двенадцать тысяч человек. Причем воевали неплохо. Многие отряды создавались в городах и поселках на основе партийных и комсомольских ячеек еще при приближении немцев к поселениям, так что они успевали даже повоевать в качестве народного ополчения, пока фронт не прокатывался дальше. Да если и прокатывался, но до него было недалеко, то совместные действия партизан и Красной армии продолжались.

Так, еще в начале июля один из отрядов сначала два дня держал мост через реку, затем, когда немцы все-таки прорвались, совместно с кадровым полком и при поддержке бронепоезда разгромил штаб немецкого полка, потом самостоятельно прижучил пехотное подразделение, слегка оторвавшееся от своей дивизии и вставшее на отдых на берегу реки, потом — еще один разгромленный штаб полка, два взорванных моста, диверсии на перегонах железной дороги. Ну а потом — еще один разгромленный штаб, и снова совместно с частями Красной армии — под видом местных жителей партизаны еще засветло пробрались в деревню, заняли позиции и с наступлением темноты открыли огонь по постовым, забросали гранатами школу, где немцы устроили казарму, а с двух сторон в деревню ворвались основные силы. Перебили почти всех фрицев, отжали у них тридцать пять штабных автомашин, около сотни мотоциклов и велосипедов, много документов и оперативных карт. За все это 6го августа командиры отряда получили по звезде Героя Советского Союза, остальные участники отряда тоже получили медали и ордена (в РИ — это действия отряда "Красный Октябрь" Октябрьского района; в АИ немцы туда пришли позднее).

Да на их фоне мы должны были бы, по идее, получить уже вагон наград ! Но пока как-то "не складывалось" — как нам говорили, "разобраться надо ..." (а я про себя продолжал — "... кто вы такие"). Даже Корж смотрел на нас подозрительно и совместные действия пока не торопился планировать, не говоря уж о слиянии наших сил, а уж о вливании мы и сами речь не поднимали. Хотя многие отряды если и не вливались в наши ряды, так по-крайней мере сотрудничали. Черт его знает, как тут было в моей истории — может, тоже так же, а может слухи так повлияли. Посмотрим. Награды, конечно же, не помешали бы — они довольно сильно поднимают боевой дух. Понятное дело, что воюем не ради наград, но, как говорили еще в царской армии — "Амбиции у офицера — как хер — не видно, но должен быть". Так что мы пока раздавали грамоты. Но надо будет подумать, как бы на них получить и наград.

ГЛАВА 32.

Советское командование продолжало подбрасывать в спицы блицкрига довольно толстые бревна. 2 июля советская 214я воздушно-десантная бригада выдвинулась на машинах в леса вокруг Шацка, на полпути между Минском и Слуцком. С юго-востока от Минска 20й мк был подперт сводным отрядом, сформированным в Бобруйске: вторые отмобилизованные эшелоны 246-го отдельного саперного батальона — 365 человек, 273-го отдельного батальона связи — 345 человек (без командного состава), 21-й дорожно-эксплуатационный полк — 400 человек; Бобруйское военно-тракторное училище — 500 человек, управление 47-го стрелкового корпуса. (в РИ — этот сводный отряд оборонял Бобруйск, в нем было еще 1000 человек из 121й сд — в АИ они обороняются еще под Барановичами). В районе же Бобруйска (100 км на восток от Слуцка) ко 2му июля сосредоточилась 167я сд из 21й армии (в РИ — 30го июня заняла оборону по Днепру, 60 км восточнее, т.к. Бобруйск уже занят немцами). Оборона к югу от Минска была как-то законопачена.

Наши же части, вышедшие из мешков, в первых числах июля продолжали отступать по направлению к Слуцку (90 км на юг от Минска, 300 км на восток-северо-восток от Бреста; в РИ Слуцк захвачен еще 26го июня). Наши отступали от рубежа к рубежу. Занимали оборону, вламывали передовым подразделениям фрицев (в РИ они тоже частенько огребали), немцы подтягивали основные силы, высыпали на уже полупустые — с одним прикрытием — окопы тонны снарядов и бомб, врывались на позиции, почти никого там не обнаруживали, но иногда получали контратаку, начинали двигаться дальше, по пути попадая в засады, достигали очередного рубежа, где все повторялось (наши так отступали в РИ, только плотность войск была меньше, поэтому зачастую немцы их обходили).

Рельеф способствовал обороне — южнее слуцкого шоссе шла лесисто-болотистая местность, прекращаясь примерно за сорок километров до Слуцка, а севернее — Копыльская гряда — водораздел бассейнов Немана и Припяти. И там тоже хватало неудобьев, непроходимых для танков. Так что обойти нашу оборону было не так-то просто. К тому же наши массово устраивали завалы на дорогах, засады, внезапные нападения на колонны — шла "странная война", или, как называли ее сами немцы — "нечестная". Фактически, восемьдесят километров до Слуцка наши превратили почти в сплошную засечную черту, через которую немцам приходилось продираться с большим трудом, особенно 2й танковой группе, наступавшей с запада. 3я тг продвигалась к Слуцку с северо-запада, но вскоре она стала вытягивать свои войска обратно на северо-восток, к Минску, и 3го июля немцы ударили от него на юго-восток, в надежде отрезать отступающие войска уже у Бобруйска — они опять старались склепать большой котел, коль не получилось в первые разы.

И виной всему был Гитлер — он был абсолютно недоволен результатами первых сражений — Красная армия не уничтожена, а отошла, а ведь в немецкой стратегии ключевым элементом являлось уничтожение советских армий в первые же дни войны. Поэтому Гитлер просто запретил двигаться дальше на восток, пока не будут уничтожены наши приграничные армии (в РИ Гитлер указывал на Бобруйск как на конечный рубеж первого этапа войны — слишком далеко продвинулись танковые дивизии вермахта, оторвавшись от пехотных дивизий).

Но 2я танковая группа продолжала лишь неспешно продавливать нашу оборону. Оставшись с двумя сотнями танков против более чем сотни советских, да вдобавок еще минимум двух сотен противотанковых стволов, Гудериан с трудом и большими потерями пробивался на фронте в пятьдесят километров. Его танковые дивизии почти истаяли, постепенно превратившись в лучшем случае в мотопехотные, да и те, потеряв до трети из своих боевых частей, уже не обладали той пробивной способностью, что раньше, да и в маневре сильно потеряли, тогда как советские войска обеспечили плотность в полтысячи бойцов на километр фронта и минимум два ствола ПТО на тот же километр (в РИ немцы быстро продвигались прежде всего за счет обхода оборонительных рубежей наших частей, оборона которых была очень неплотной).

Понятное дело, что все эти пятьсот человек не сидели в окопах — минимум две трети были в резерве на случай контратак либо оборудовали следующие рубежи. Могли бы выставить еще больше, но боеприпасов не хватало, поэтому в районе Бобруйска находилось много частей, которые получали боеприпасы с бобруйских и гомельских складов, приводили себя в порядок и отправлялись на север — подпереть направление к востоку от Минска (в РИ слуцкое направление защищали только неполная 55я сд и части 205-й мд, 30й тд, остатки 6й и 42й сд; в АИ — эти же, отходившие с востока вдоль шоссе, а также 22я тд и дивизии 3й и 10й армий, пусть и не в полном составе, всего примерно 20 дивизий).

С координацией действий пока были проблемы — когда немцы прорывали очередной рубеж, не все соседние части получали приказ об отходе, поэтому по немецким тылам бродило немало советских подразделений, которые устраивали нападения на колонны, прорывы по различным направлениям, так что немцы терялись в догадках — то ли это окруженцы прорываются к своим, то ли это — наступление Красной армии. Тем более что наши-то твердо знали, что восточнее скапливаются мощные силы, которые скоро перейдут в наступление и погонят фрица обратно, вплоть до Берлина. И эта вера была настолько велика, что даже немцы, допрашивавшие наших пленных, порой начинали сомневаться — а не просчитались ли они в своих ожиданиях — ведь по их расчетам с ними сейчас воюет почти что вся Красная армия.

А мы еще и не начинали толком разворачиваться — это немцы скопили и кинули на нас все что было, оставив в резерве совсем крохи, тогда как наше командование планировало действия начального периода войны исходя из того, что немцы еще долго будут раскачиваться, поэтому мы успеем отмобилизовать армию. Тут уж наши просчитались, и мобилизацию приходилось вести в спешке. Точнее, некоторые дивизии начали приводить к штатам военного времени еще весной, и тогда же начали их подтягивать из внутренних округов поближе к границе — как ту же 167ю сд — руководству страны было понятно, что войны не избежать, и именно сейчас, когда немецкая армия находится на пике своих возможностей, но вот Генштаб как-то просчитался с ходом войны — немцы не стали играть в поддавки, раз уж их армия отмобилизована и готова, поэтому они не дали нам времени нормально отмобилизоваться и подтянуть силы — били со всей мощи и по частям.

Гудериан, пройдя еще немного на восток, уперся в дополненные полевой обороной укрепления слуцкого УРа, протянувшегося на 60 километров с севера на юг в сорока километрах к западу от Слуцка. И встал. С одними огрызками танковых дивизий пробить нашу оборону было уже невозможно (в РИ — лишь немного задержались — у нас не было ни полевых укреплений, ни достаточного количества войск). Несмотря на то, что УР начали строить лишь в 1938, а в 39м, в связи с изменениями в границах он был законсервирован, за первые дни войны его успели частично ввести в строй, а многокилометровые окопы, оборудованные жителями и военными, надежно прикрывали подступы к ДОТам. Гудериану снова пришлось ждать пехоту, которая еще либо шла на восток, либо занималась блокированием окруженных западнее советских войск. А силы там застряли немалые: 30 июня — 25 дивизий, 1 июля — 18, 2го — 15, 5го — 10, 6го — 5, 8го — 3. (в РИ — 30 июня — 30 дивизий, 1 июля — 21, 2го — 18, 5го — 15, 6го — 12, 8го — 6 — в АИ окружено меньше советских войск, поэтому немцы могут быстрее снимать свои дивизии и двигать их дальше на восток).

ГЛАВА 33.

Гот, как обычно, действовал успешнее Гудериана (АИ). 2го июля он начал снимать с зачистки новогрудского мешка 12ю танковую дивизию и разворачивать ее на юго-восток

(в РИ смог ее высвободить только к концу первой декады июля, т.к. в новогрудском котле было гораздо больше наших войск — в журнале боевых действий группы Гота за 5 июля имеется запись: "16.00 — По прямому приказу 4-й ТА 12-я тд и 53-й пп 14-й пд начинают наступление на запад для зачистки Новогрудского котла").

19ю танковую он направил на восток, к Минску, а за ней следом — и 18ю моторизованную, оставив работу по зачистке новогрудского котла подходящим пехотным дивизиям 5го АК. 7я танковая еще раньше находилась к северу от Минска, где она вела зачистку местности от советских войск, туда же он начал подтягивать 14ю моторизованную дивизию, которая раньше держала северный фас прохода от Вильно к Минску. Таким образом, 4го июля к северо-востоку от Минска образовалась группировка из двух танковых — 7й и 19й — и двух моторизованных — 14й и 18й — дивизий. А к югу от города еще за день до этого почти сформировался второй кулак — 12я и 20я танковые (в РИ 20я ведет зачистку местности к северу от Минска; в АИ ее развернули на юго-запад чтобы замкнуть новогрудский котел) и 20я моторизованная дивизии — Гот договорился с Гудерианом, что последний прикроет южный фас новогрудского котла (в РИ об этом договорились 30го июня), поэтому можно было высвободить свои дивизии для продолжения наступления, пока Гудериан будет неспешно продавливать советскую оборону, а пехотные дивизии 7го, 9го, 13го армейских корпусов 4й армии вермахта и 5го, 8го и 20го АК 9й армии — сдерживать попытки прорыва окруженных советских войск, производить зачистку и подтягивать свои части дальше на восток.

Гот начал наступление на юго-восток, к Бобруйску, еще 2го июля, не дожидаясь окончательной перегруппировки своих войск. Удар был сильным — в течение 2 июля части 20го мехкорпуса РККА и приданный ему сводный бобруйский отряд вели бои в районе Дукора (на юго-восток от Минска; в РИ — еще дальше — в районе Пуховичей, вели бои с частями Гудериана, а не Гота), где потеряли почти всю материальную часть. За два дня он был оттеснен к Осиповичам на 60 км на юго-восток. К тому времени в 38-й танковой дивизии 20го мк оставалось 3 тысячи человек, три гаубицы 152-мм калибра, в 26-й танковой дивизии 3800 человек, пять орудий, в 210-й дивизии — 5 тысяч человек, двадцать девять орудий. Кроме того, корпус получил ещё 10 орудий 76-мм и 45-мм орудий, но совершенно не имел средств связи (РИ, только данные на 7е июля и отходили на восток, к Могилеву, а не на юго-восток, но в АИ не было преждевременного взрыва мостов через Березину, поэтому не потерян артполк 210й дивизии и множество автомашин — в РИ они оказались отрезанными на западном берегу; из-за этого подвижность дивизии выше, орудий — больше (на 20 штук)). Но и Гот понес существенные потери. Хотя он и двигался вдоль шоссе, которое шло вдоль Свислочи, но река изгибалась, так что шоссе пересекало ее аж три раза, предоставляя нашим войскам удобные рубежи обороны. Да и лесисто-болотистая долина Свислочи не давала достаточно маневра. Ну а к северу от Осиповичей уже стояла в обороне 167я сд, за которую и занырнул 20й мк, оставаясь в качестве резерва и заодно приводя себя в порядок — по численности он со своими тремя дивизиями был уже ненамного больше даже этой стрелковой дивизии.

Но тут Гот сделал неожиданный ход — не переставая нащупывать в нашей обороне слабые места, он отвернул от Марьиной Горки (40 км от Осиповичей в сторону Минска) на запад часть сил, прошел 60 километров на запад по шоссе и вышел во фланг нашей обороне перед Слуцком. Располагавшаяся в лесах вокруг Шацка 214я воздушно-десантная бригада не смогла сдержать прорыв, оказалась в окружении и перешла к диверсионным действиям, только в конце июля выйдя в расположение советских войск (в РИ бригада так действовала юго-восточнее Слуцка начиная с 30го июня). Пронырливый Гот откровенно достал. К сожалению, на этом принесенный им вред не заканчивался.

Фон Бок еще раз напомнил Готу, что ему необходимо взять Борисов, так как его захват напрямую связан с выполнением главной миссии танковой группы. И Гот did it. Он рванул к Борисову (на Березине, 70 км к северо-востоку от Минска) и захватил переправы

(в РИ туда ломанулась 18я тд из 2й тг Гудериана — вместо того, чтобы заниматься уничтожением советских войск, он решил подрезать подметки у Гота и заполучить еще немного славы, благо еще с французской кампании, когда он и получил прозвище "Быстроходный Гейнц", привык забивать на планы и приказы командования; из-за этого рывка был захвачен плацдарм на Березине (который и так был бы захвачен, но Готом), но советские войска получили больше возможностей вырваться из окружения, чем они и пользовались — сил 17й танковой не хватало для полноценной блокады. "Орднунг", ага).

Ядром обороны города было Борисовское танковое училище в 1400 человек, правда, без танков и пушек. Его командир корпусной комиссар Сусайков, не получая никакой информации от командования, самостоятельно вел разведку на 40 км к западу от города. 27го июня его наконец официально назначают ответственным за оборону Борисова. Еще один отряд — из отступавших и ехавших с ним на поезде — собрал полковник Лизюков, который потом возглавил штаб обороны. Отступающие же подогнали и несколько пушек. Был там и Константин Симонов, который зимой опубликовал статью про те события. Лизюкова, кстати, зачем-то арестовали в начале 38го и выпустили только в конце 39го, после чего он преподавал в Академии механизации и моторизации (так что, в очередной раз — ну нахрен к ним соваться ! ради "арестуют-промурыжат-извините" ? да и то — в лучшем случае ...).

1го июля к городу подошла "пролетарка" — 1я Московская Пролетарская Краснознаменная дивизия, до того прикрывавшая в Орше, в 180 км восточнее, развертывание 20й армии. Эта элитная дивизия постоянно участвовала в парадах. В ее составе было 205 БТ, 24 плавающих танка, 39 бронемашин, ну и, как и в любой моторизованной дивизии — два пехотных полка по три батальона каждый. Вполне такая немецкая танковая дивизия, по пехоте даже и покруче некоторых. Правда, вместо того, чтобы выдвинуть эти части в первую линию, оборону у мостов продолжали держать сводные отряды под командой Сусайкова. Как докладывал сам Сусайков — "Прибывшая мотострелковая дивизия, несмотря на неоднократные мои требования, вчера и сегодня участия в боях не принимала".

Через несколько часов танки Гота из 7й танковой дивизии врываются в город и захватывают мосты (в РИ это сделали танки Гудериана из 18й тд). Хотя они были подготовлены к взрыву, но советское командование старалось сохранить их до последнего, для переправы отступавших из-под Минска советских войск.

Немцы получили плацдарм и переправу на восточный берег Березины. Еще 180 километров — и Орша, за которой начинаются так называемые "Смоленские ворота" — удобная дорога на Москву, вдоль северного берега Днепра, который за Оршей течет с востока на запад, а уже затем поворачивает на юг.

Вместо обороны по водному рубежу наши получили необходимость проводить атаки, чтобы выбросить немцев обратно на западный берег. Но, несмотря на все усилия, это не удалось, более того — ко 2му июля немцы расширили плацдарм до размеров восемь на двенадцать километров — на таком плацдарме можно накопить уже довольно много сил — хватит на прорыв практически любой обороны, и вместе с тем можно рассредоточить войска так, чтобы их не слишком гвоздили артиллерией и авиацией. Да и варианты по точке вскрытия плацдарма увеличиваются — можно выбирать. К тому же теперь дорогу на восток немцам преграждали несколько не самых крупных речек. Фрицы даже прорвали оборону 175го мсп — нашими было подбито несколько вражеских танков, но полк лишился почти всей своей артиллерии и начал отход. Его командир ввел в бой последний резерв — танковый батальон капитана С.И.Пронина, но и тот не смог остановить врага. С Чернявской переправы был переброшен батальон старшего лейтенанта С.А.Щеглова — бойцы молча, с винтовками наперевес, бросились в контратаку. Немецкая пехота сдрейфила и разбежалась, наши добежали до немецких танков, часть сожгли бутылками с зажигательной смесью, а остальные, оставшись без пехотной поддержки, также рванули назад. (бой из РИ, только с 18й, а не 7й танковой дивизией вермахта).

Так что немецкой 7й танковой тоже доставалось. За 1 и 2 июля они потеряли 28 танков. На следующий день наша дивизия получила роту тяжелых КВ, под три десятка Т-34, и устроила немцам небольшой разгром — во встречном танковом бою, в котором принимало участие до двухсот танков, немцы потеряли более шестидесяти единиц своей бронетехники (РИ). То есть всего за три дня боев 7я танковая потеряла половину своих танков из тех, что двинулись от Минска на восток. Причем потери были существенными по всей группе — как отмечал Гальдер, "3-я танковая группа к 4 июля потеряла около 60% боевых машин" (в РИ — 50% (запись от 4.07.41) — там Готу не пришлось делать работу Гудериана по окружению наших под Минском,). Немцы, правда, тоже уничтожили семь КВ, а всего за эти дни — около 80 советских танков.

В последующие дни "пролетарка" отступала с боями вдоль шоссе Минск-Москва, нанося "семерке" чувствительные удары. Так, 6го июля под Толочиным наши разгромили немецкую колонну. Как вспоминал присутствовавший там фельдфебель, "Внезапно появились они. Мы издали услышали гул двигателей, но все равно опоздали. Советские танки Т-26 и Т-34, ведя непрерывный огонь, продвигались параллельно нашей колонне. Уже через несколько секунд начался ад кромешный. Следовавшие в центре колонны три грузовика с боеприпасами взлетели на воздух. Жуткий взрыв разметал во все стороны их обломки. ... Никогда не забыть, как вопили несчастные лошади, попадавшие под гусеницы танков. Автоцистерна с горючим взорвалась, подняв огромный ярко-оранжевый гриб. Один из Т-26, совершая манёвр, оказался слишком близко от неё и тут же в одно мгновение сам превратился в пылающий факел. Царила ужасающая неразбериха. ... Помню, как вопили раненые, но недолго — пока один русский танк не проехал по ним гусеницами.". Немцы потеряли 200 человек убитыми, взято в плен 800 солдат и офицеров, захвачено 350 автомобилей и знамя 7й танковой дивизии (в РИ было захвачено знамя 47-го моторизованного корпуса, а разгромлена колонна 18й танковой).

Умелой подвижной обороной командир 1й мотострелковой дивизии Яков Григорьевич Крейзер все-таки оправдал свою фамилию (в хорошем смысле этого слова), а заодно дал армиям второго стратегического эшелона время занять оборону по Днепру.

В общем, прорываясь одной частью своих сил на северо-восток, к Смоленску, другую часть Гот отправил на юго-восток, к Бобруйску. Правда, ему пришлось отвлечь часть сил на прикрытие Минска — 1го июля он был атакован крупными силами советских войск, прорывавшихся из окружения (РИ). Группировка общей численностью более трех тысяч человек (в РИ — 5000) при поддержке остававшихся у них минометов и орудий ворвалась на южные окраины, заставив гитлеровцев отступить в центр города. Наши продвинулись с боями до Юбилейной площади, но полностью выбить фрицев из города не смогли, а потом стали заканчиваться боеприпасы, и наши отошли — уже на восток, через пару дней выйдя к своим (в РИ была и вторая попытка прорыва, но после первой отошли обратно на запад, тут же с той стороны подпирали немецкие танки Гота). Привязка немцев к хорошим дорогам существенно ограничивала их маневр. Как отмечал начальник штаба 4-й полевой армии генерал Блументритт: "Наши моторизованные войска вели бои вдоль дорог или вблизи их. А там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Целыми колоннами их войска ночью двигались по лесам на восток. Они всегда пытались прорваться на восток... Наше окружение русских редко бывало успешным".

Но наступление на Бобруйск тоже буксовало — свежая 167я стрелковая дивизия намертво уцепилась за Осиповичи — там находился окружной склад боеприпасов N 388 (3го разряда, на 500 вагонов), и его надо было раздербанить по войскам, чтобы не достался фрицам. Как и находившийся там же окружной склад горючего N 648 — советские войска в кои то веки, пусть и временно, не знали недостатка в горючем — все вывезти все-равно не получится, так лучше пусть сгорит в цилиндрах советской техники.

Вот своим поворотом на запад, к Слуцку, Гот вынудил наши войска оставить полосу УРа — снова пришлось вгибать фланги и затем подтягивать к ним середину, чтобы не оказаться в новом котле, да и Гудериан подсуетился — перебросил больше половины танков на южный фланг слуцкого УРа и прорвался дальше на восток, нацеливаясь на Погост к югу от Слуцка. Снова два немецких командующих собрались ковать котел. Но у Гудериана уже не было достаточно сил, чтобы сходу проломить нашу оборону — она продавливалась, но не протыкалась. А Гот, наступая в трех направлениях, получил растянутые тылы, особенно к северу от Слуцка — как только танковый кулак прошел на запад, 214я вдб навалилась на его коммуникации. Десантники громили тылы и временами полностью прекращали движение по дорогам (в РИ они поступали так с немцами под Бобруйском (причем делали это в ближнем тылу вермахта), примерно следующим образом:

— в районе Глуска взорван мост через Птичь;

— на дороги Минск — Слуцк и Слуцк — Бобруйск были посланы диверсионные отряды, которые устраивали засады, громили небольшие колонны врага. Был взорван мост через реку Солон, из-за чего движение вражеских колонн на участке Слуцк — Старые Дороги было временно задержано;

— 7 июля совершен налет на железнодорожную станцию Дороганово. Операция прошла успешно, было уничтожено 17 вражеских солдат;

— 9 июля совершен налет на колонну врага на шоссе Слуцк — Бобруйск;

— 10 июля разгромлен отряд гитлеровцев в Осиповичах;

— 13 июля отрядом под командованием интенданта 3-го ранга И. Кондратьева был уничтожен окружной склад в районе Осипович, оставленный нашими войсками при отходе. Склад был подожжен, пожар и взрывы продолжались в течение нескольких дней;

— 15 июля из засады на шоссе было уничтожено 5 автомашин противника;

— 18 июля проведен налет на станцию Марьина Горка — разгромлен эшелон с техникой и боеприпасами и гарнизон станции;

— отрядом под командованием майора Г.И. Лебедева уничтожен штаб 13-го пехотного полка гитлеровцев.

).

А про могилевское направление (на восток от Минска) Гот как будто бы забыл. Наши 100я и 161я сд 2го ск, отошедшие за Волму — всего-то 20 км на восток от Минска — несколько дней приводили себя в порядок, попытались атаковать, но были отбиты заслонами, оставленными Готом, приняли к себе прорвавшихся через Минск окруженцев. В 60 километрах восточнее, у городка Березино, воины 7й воздушно-десантной бригады 4го воздушно-десантного корпуса (того же, откуда и 214я вдб), оборудовали по западному и восточному берегам Березины оборонительные позиции (в РИ сдерживали немцев 6 суток примерно так: "2 июля противник прорвался к мосту через Березину. Командир огневого взвода 45-мм пушек лейтенант А. Г. Калмыков, подпустив танки поближе, с первого же выстрела подбил головную машину. На мосту образовалась пробка. Используя временное замешательство, взвод фланговым огнем из орудий расстрелял колонну и завершил ее разгром решительной контратакой совместно с парашютно-десантной ротой.").

Понятное дело, что про могилевское направление Гот не забыл. Ударами в северо-восточном и юго-восточном направлении от Минска он как бы охватывал войска на могилевском направлении. Южным ударом он заодно вскрывал с тыла нашу оборону, расчищая путь 2й танковой группе, чтобы затем, совместными усилиями, проломить путь дальше на восток. Гитлер требовал пленных, пленных было мало — и генералы хотели их набрать в новом котле. Эти удары были хотя и логичны, но не очевидны — слишком большим был разрыв между двумя клиньями — более ста пятидесяти километров. Хотя клинья начала войны отстояли вообще на триста километров. Но там танковые группы подпирались пехотными дивизиями, здесь же пехота безбожно отставала. Но и это еще не все — наши не догадывались об угрозе с севера — немецкие замыслы снова оказывались авантюрнее любых фантазий.

ГЛАВА 34.

Наши же пока еще верили в скорый перелом в войне. И на то были основания — пока четыре приграничные армии сдерживали фашистов, на Днепре сосредотачивались пять (пять!) армий Резерва РГК, включенные в состав Западного фронта.

Еще 27го июня Ставка приказала к исходу 28го занять 20й, 21й и 22й армиям занять рубеж от полоцкого УРа, по Дисне, Днепру. 1го июля эти, а также 19я армия передавались в состав Западного фронта. Всего в нем становилось 43 дивизии.

22я армия, в которой было 51й и 62й ск — семь стрелковых дивизий — занимала рубеж длиной 280 км вдоль Западной Двины, в том числе Себежский и Полоцкий УРы, Витебск. Причем она начинала там сосредотачиваться еще до войны — 112я дивизия была там уже до войны, она-то начиная с 1го июля и вела кровопролитные бои с немцами, прорывавшими оборону Северо-Западного фронта. 186я сд еще находилась в пути, остальные готовили укрепления.

Южнее, от Бешенковичей (70 км к западу от Витебска), с прикрытием Витебска с юго-запада, через Сенно (в РИ — восточнее на 50 км, тогда там было больше немецких дивизий), Оршу, Шклов и до Могилева, разворачивалась 20я армия — два стрелковых корпуса — 61й и 69й, и один мехкорпус — 7й. Общая длина обороны — 150 км, на одну дивизию приходилось 10-12 км — вполне неплохая плотность. А вокруг Могилева создавалась мощная система укреплений — 110, 172 и 53-я стрелковые дивизии 61го ск начали прибывать к городу в конце июня — начале июля. Войска 20-й армии поддерживали 38-я истребительная, 31-я и 28-я смешанные авиационные дивизии, бронепоезда N 47, 48 и 49. Ей же был передан 5й мехкорпус.

Сзади, по восточному берегу от Могилева эту армию подпирала, и затем создавала оборону далее на юг, до Быхова и Лоева (на юго-восток от Гомеля, у впадения Сожа в Днепр, общая протяженность обороны — 250 км), 21я армия — четыре стрелковых корпуса и два бронепоезда. Армия начала разворачиваться еще 27го июня, но из-за постоянных обстрелов и бомбежек подтягивание войск было замедленно

В районе Яновичи-Лиозно-Понизовье (30 км на восток от Витебска) сосредотачивалась 19я армия, задачей которой было подстраховать оборону Витебска. В ее состав были включены 25й и 34й стрелковые и 23й мехкорпус.

Таким образом, в районе Витебска получалась трехслойная оборона из соединений трех армий — 20й, на передовых позициях, 22й, в самом Витебске и 19й армий, располагавшейся к востоку от города.

Перебазировалась сюда и 16я армия, правда, ее 109я моторизованная дивизия осталась на Украине, 5й мехкорпус — передан 20й армии, а отдельная 57я тд (300 танков) — 19й армии, так что в самой 16й армии остались только 32й ск и 126й корпусной артполк. Но 16я и 19я армии еще не успели прибыть в полном составе из-за срыва графика перевозок, нарушенного налетами немецкой авиации и сменой режима работы железной дороги.

И все это окапывалось, строило оборонительные рубежи и заграждения. Командование фронта с 28 июня начало осуществлять меры по инженерному оборудованию рубежей Западной Двины, Дриссы и Днепра. Возводился основной противотанковый рубеж по линии Витебск, Орша, река Днепр, Речица, Гомель, Лоев. Вокруг Витебска, Орши, Могилева, Шклова, Жлобина, Рогачева и Быхова были построены предмостные укрепления.

Укреплялись и сами города. Вокруг Витебска был вырыт противотанковый ров, построено несколько оборонительных полос. В Орше по левому берегу Днепра был отрыт 12-км противотанковый ров, а в месте впадения реки Адров в Днепр сооружена плотина, что подняло уровень воды на три метра. Сильная полоса заграждений была построена в районе Могилева: противотанковые рвы, лесные завалы, надолбы, минные поля, отрыты окопы, ходы сообщений, блиндажи, огневые позиции артиллерии. За семь дней гарнизоном города, частями 61-го стрелкового корпуса и местными жителями вокруг Могилева были построены две линии оборонительных рубежей в радиусе около 25 км и глубиной свыше 20 км (все — РИ). Все магистральные дороги, ведущие в город, были перекрыты заграждениями, на отдельных участках наиболее вероятного продвижения противника установлены минные поля. У дорог были отрыты артиллерийские позиции и установлены замаскированные орудия. Въезды в город были перекрыты баррикадами, в нишах этажей домов на перекрестках улиц стояли орудия. На вторых и третьих этажах домов прорезались бойницы для ведения огня, на крышах устанавливались пулеметы для прострела близлежащих улиц. В полосе обороны 21-й армии также строились оборонительные сооружения на рубежах Быхов, Рогачев, Жлобин, Речица, Гомель, Лоев. Тыловая армейская полоса возводилась на рубеже Струмень, Чечерск, Гомель. Сильно укреплялся и Гомель. Вокруг города силами гарнизона и местных жителей вырыт 28-км ров, по господствующим высотам у дорог построены многочисленные дзоты, противотанковые заграждения, поставлены минные поля.

И по всей этой полосе были подготовлены к разрушению мосты, переправы, дороги. Но в первых числах июля командование стало посматривать дальше на запад, так как там также были удобные водные преграды. К той же Березине из дивизий отправлялись отряды, которые начали сооружать укрепления за западном и восточном берегах, прежде всего в районах мостов и бродов.

В общем, с начала, а особенно с середины июня, когда Гитлер не ответил на сообщение ТАСС от 14го июня, и уж тем более с началом войны, по Днепру накапливались огромные силы, поэтому, несмотря на неудачи первых двух недель войны, советское командование оптимистично смотрело в будущее и по-прежнему имело наступательные настроения. Тем более что тут скапливались и силы для его проведения — к началу июля по Днепру сосредотачивались еще четыре (четыре!!!) мехкорпуса — 5й, 7й, 23й и 25й. И вишенкой сверху — 57я танковая дивизия без одного танкового полка, который воевал на Украине.

Самым сильным соединением был 5й мехкорпус — 13я, 17я танковые (напомню — в танковой дивизии помимо двух танковых полков есть еще мотострелковый и гаубичный полки, разведбат, зенитный дивизион, батальон связи, автотранспортный, ремонтно-восстановительный, понтонно-мостовой и медицинско-санитарный батальоны) и часть 109й моторизованной — изначально дивизия разгрузилась на Украине и успела там вступить в бои, там же воевали разведбат и батальон связи. Всего в корпусе было 924 танка (в основном БТ-7 и Т-26), 213 бронемашин, 76 орудий калибра 76 — 152 мм, 11 зенитных орудий и 12 зенитных пулеметов, 16 минометов, 2892 автомашины, 177 тракторов, 366 мотоциклов. Все это добро прибывало под Оршу вплоть до 8го июля, когда корпус уже вел наступление. Также ему были приданы два корпусных артполка, в каждом из которых были 24 пушки калибра 122мм и 12 гаубиц 152 мм — один залп этих стволов крыл осколками полосу в пять километров длиной и двадцать метров глубиной, а десять залпов могли перепахать гектар оборонительных сооружений. При этом в боекомплекте орудий было 60 снарядов для 122мм и 40 для 152 — если бы не проблемы с транспортом и взаимодействием, немцам периодически наступала бы локальная хана.

7й мк был лишь немного слабее — 715 танков, в том числе 34 КВ и 29 Т-34, 118 бронемашин, 56 орудий калибра 76 — 152 мм, 24 зенитных орудия и 36 зенитных пулеметов, 85 минометов, 2617 автомашин, 100 тракторов, 730 мотоциклистов. В составе соединения находилась и 107-я корпусная авиационная эскадрилья, имевшая 15 самолетов-корректировщиков. В состав корпуса входили 14я и 18я танковые дивизии, 9й мотоциклетный полк, 1я мотострелковая дивизия, которая уж воевала восточнее Борисова совместно с 13й армией — именно в 1ю мсд был передан один из танковых полков 57й тд, оставив ту лишь с мотопехотой и артиллерией.

25й мк сначала сосредотачивался на Украине, но 3го июля поступил приказ на передислокацию в районе Жлобина, 80 км на северо-восток от Гомеля (в РИ сосредотачивался в 60 км восточнее Гомеля). В него входили 50я и 55я танковые, 219я моторизованная дивизии, 12й мцп. На начало июля в корпусе было только 185 танков БТ и Т-26, не хватало личного состава, орудий, автомашин, другого воинского имущества. В частях до начала войны успели пройти только подготовку одиночного бойца, к сколачиванию расчетов еще не приступали. Так что соединение было довольно "сырым". Тем не менее, его по мере сил накачивали людьми и техникой. Так, 8 и 9 июля он получил 20 37-мм зенитных орудий, три 45-мм противотанковые пушки, 6 станковых пулеметов, 450 колесных автомашин. Людей тоже тасовали, правда, не всегда в сторону увеличения. Так, 8го июля корпусу дали пополнение в 122 человека из частей брестского гарнизона. А через два дня из него было откомандировано 2131 человек неблагонадежных "западников". 10 июля прибыли корпусные части — инженерный батальон и батальон связи, 12го — два батальона в 64 танка Т-34.

23й же мехкорпус был самым слабым из всех. Его 48я танковая со всего 101 танком Т-26 сосредотачивалась в Невеле, 220я мотострелковая дивизия — в Лиозно, 30 км восточнее Витебска, ну а 51я танковая оставалась в районе Ржева и получила сколько-то танков только в середине июля, когда была преобразована в 101ю танковую.

И, пока эти силы подтягивались и разворачивались, "старые" армии, воевавшие с врагом с первых дней войны, продолжали воевать к югу (в РИ — уже к юго-востоку, между Березиной и Днепром) и востоку от Минска, прикрывая развертывание. И это — несмотря на то, что они уже были потрепаны и понесли потери как в людях, так и в технике. Правда, командование постоянно подбрасывало им подкрепления, а то и передавало уже подтянувшиеся из глубины страны дивизии.

Так, в 13й армии, сражавшейся к востоку от Минска, на Смоленском и Могилевском направлении, с начала войны были 50я, 100я, 164я сд, а 21й ск отошел из-под Лиды на юг и был выведен из ее состава. Зато "тринашку" стали поддерживать 7я воздушно-десантная бригада и 1я мсд — та самая "пролетарка" из 7го мехкорпуса. И, кроме того, с начала июля ей передавались еще дивизии, подходившие с востока — 110я сд (с 4го июля оборудует позиции в 20 км к северу от Могилева), 53я (в РИ 29го июня выгружена на станции Орша, зачем-то отведена на 170 км (и это по прямой!!!) на юго-восток к Рославлю, 3го июля возвращена на Днепр и начала занимать рубежи севернее Шклова на фронте в 12 километров) и 137я сд (26го июня начала переброску из-под Горького в Оршу, к 5му июля разгрузились 12 из 33 эшелонов). Все дивизии были не полностью комплектными — из 110й был изъят гаубичный полк, в 53й один полк остался в Гомеле, в 137й — два стрелковых батальона выгрузились в Кричеве и были включены в 7ю вдб, зенитный дивизион был уничтожен при бомбардировке, саперный батальон, как и у многих других дивизий, был отправлен на западные границы еще весной и там строил оборонительные рубежи.

Так что, несмотря на потери в уже бывших в армии ранее и некомплектность новых дивизий, их было много — аж 7 штук, в том числе одна моторизованная, и еще одна воздушно-десантная бригада. Это сила. Которой к востоку от Минска противостояли "всего-то" две танковых — 7я и 19я, и две моторизованных — 14я и 18я — дивизии вермахта. Ну и начали прибывать на грузовиках передовые части одной из пехотных дивизий. Не так уж и много

(в РИ помимо этих дивизий тут были еще 20я танковая и 20я моторизованная из 3й танковой группы, 17я и 18я танковые и 29я моторизованная дивизии из 2й танковой группы, 10я танковая и моторизованная СС Райх — то есть десять дивизий; две из них — 19я танковая и 18я моторизованная — наступали на Полоцк — 140 км на северо-восток от Орши, но это не так уж далеко — пара дней пути, а южнее Могилева — еще и 3я, 4я тд и 10я мд 2й тг — то есть всего наступало слитным фронтом тринадцать танковых и моторизованных дивизий; в АИ 12я, 20я танковые и 20я моторизованная 3й тг Гота наступают к югу от Минска, 2я тг — 3я,4я (то, что от них осталось),10я танковые, а также моторизованные — 10я и СС Райх — все еще пробиваются южнее Минска в направлении Слуцк-Борисов).

Пополнялись и части, воевавшие под Слуцком. Более того, в связи с постепенным схлопыванием сначала Новогрудского мешка, а потом и Слуцкого выступа, советское командование начало отводить с первой полосы истощенные части. Так, 30го июня с передовой был выведен 28й ск, в котором оставалось всего 12 000 человек и 21 орудие (в РИ — 9881 человек и 12 орудий). Ночным маршем корпус отошел к Бобруйску (в РИ — за три дня совершили марш в 180 км — под Пропойск, уже на реке Сож, за Днепром), где за последующие три дня принимал пополнения — численность его 55й и 143й дивизий были доведены до восьми тысяч человек (в РИ — до шести) — за счет отбившихся от своих частей и вновь мобилизованных — а также получали новую артиллерию, транспорт, тыловое имущество, боеприпасы — их снова стало почти положенная норма (РИ). Одновременно вокруг Бобруйска продолжали оборудоваться позиции.

Но и немецкое командование также было настроено в наступательном ключе. Неудачи к югу от Минска (АИ) немцы списывали на плохую проходимость территорий и слишком большое количество советских войск. Но они считали эти войска всем, что есть у советского командования — фрицы обнаружили штаб только одной новой армии в дополнение к уже известным.

Как отмечал 3 июля 1941 г. Гальдер:

"Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные силы."

Это потом он заноет — "Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен.".

Но пока же его настроение было радужным:

"Как только война на Востоке перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника, на первый план снова выступят дальнейшие задачи войны против Англии, к осуществлению которых тогда следует немедленно приступить. Такими задачами являются:

Подготовка наступления через территорию между Нилом и Евфратом из Киренаики и через Анатолию, а возможно, и с Кавказа через Иран. Первое направление, которое всегда будет находиться в зависимости от морских коммуникаций и поэтому останется подверженным всяким не поддающимся учету случайностям, будет второстепенным театром военных действий, который мы предоставим в основном итальянским войскам. С нашей стороны на этот участок будут выделены лишь две полные танковые дивизии (5-я легкая и 15-я) с приданными частями.

Операция через Анатолию против Сирии, в известном смысле при поддержке вспомогательной операцией с Кавказа, будет начата сосредоточением необходимых сил в Болгарии, что одновременно следует использовать для политического давления на Турцию, чтобы добиться разрешения на проход войск через ее территорию."

То есть раскат губ был по полной. Грубо говоря, немецкая разведка снова лопухнулась. Она и изначально-то насчитала у нас только 164 дивизии, из которых на 8е июля 86 стрелковых уже считались уничтоженными или потерявшими боеспособность, а из 29 танковых и моторизованных списала 20. А тут она снова прошляпила подход еще четырех советских армий (РИ). А все остальные армии — 3я, 4я, 10я, 13я — были им известны и считались уже сильно ослабленными соединениями. В принципе, это было правдой, но лишь отчасти — дивизии этих армий понемногу, но постоянно получали пополнения, технику, боеприпасы — советскому командованию было нужно еще немного времени, чтобы закончить сосредоточение новых армий, и прикрыть этот процесс могли только уже воевавшие "старички". А уж "новички" со своими более чем двумя тысячами танков как минимум в три, а то и в четыре раза превосходили по количеству танков немецкие дивизии. Да, три с лишним тысячи танков Западного ОВО не смогли сдержать почти две тысячи немецких, но сейчас и соотношение, и готовность воевать были уже другими. И вскоре неприятные сюрпризы заставят гитлеровцев снимать крупные части с других направлений. Немцы считали выигранным весь бой, мы же готовились к следующему раунду. Одному из.

ГЛАВА 34.

А пока шло сосредоточение и подготовка, "старые" армии продолжали понемногу отступать. И учиться, прежде всего — борьбе с танками.

Тем более что у немцев их оставалось не так уж много, а основной их тактикой было попытаться прорвать нашу оборону наскоком и, если это не удавалось (а часто так и бывало), найти незащищенные участки местности и обойти наши войска. Но сейчас таких незащищенных участков становилось все меньше — разве что к востоку, северо-востоку от Минска, где сражалась только 13я армия, да и то — с передачей ей новых дивизий оборона все уплотнялась. А уж к югу и юго-востоку от Минска, куда вышли все приграничные армии, немцы везде натыкались хоть на какую-то оборону — все-таки более ста тысяч бойцов на двести километров — по 500 на километр — тут все решает только грубая сила, так как любой прорыв быстро зарастает резервами. Поэтому немцы все чаще стали не выискивать проход, а все-таки проламываться через нашу оборону. Иногда, особенно со второго раза, когда они подтягивали артиллерию и согласовывали атаку с налетом авиацией, им это удавалось. Сгруппировав два-три десятка танков, фашисты прорывали нашу оборону. Вот только она уже не была тонкой цепочкой пехотинцев с пустыми тылами (как бывало в РИ сплошь и рядом). В тылу передовой линии немцев ждали группы контратаки, которые выдвигались к месту прорыва и старались отсечь пехоту, устроить заграждения на дорогах, остановить следующие группы немецких войск. Если это удавалось, то прорвавшаяся группировка уничтожалась, либо с большими потерями прорывалась обратно к своим — немецкая пехота, поддерживавшая танки, отстреливалась нашим огнем со всех направлений, а на танки устраивалась загонная охота. Конные отряды преследования вились на флангах, устраивали заграждения, обстрелы, обозначали угрозу окружения. Немецким танковым и моторизованным дивизиям остро не хватало пехоты, чтобы надежно взломать оборону и затем плотно запечатать фланги прорыва. Но передовые отряды пехотных дивизий вермахта уже подтягивались к Слуцку, поэтому наши постепенно отходили, пока была возможность.

Советские войска, отходившие к Березине (в РИ — к Днепру), перешли к тактике подвижной обороны. Ночью, когда гитлеровцы останавливались на отдых, наши части незаметно отходили к следующему рубежу обороны, где закреплялись, уделяя основное внимание дорогам, и утром встречали огнем подходившего противника. Колонны врага останавливались и были вынуждены разворачиваться в боевой порядок. Подтянув артиллерию и нанеся удары своей авиацией, противник начинал атаку. Когда немцы, проткнув оборону (в РИ — часто просто нащупав открытые участки), начинали обтекать фланги оборонявшихся советских частей и окружать их, наши выходили из боя и под прикрытием темноты, оставив арьергарды, отходили на 10 — 12 км на восток, где был готов новый оборонительный рубеж — он был уже недоступен для огня артиллерии, и немцам приходилось тратить время на смену позиций — наши действовали строго по уставу. Утром немцы атаковали арьергарды, тратили время, затем все-таки начинали движение, но опять встречали организованное сопротивление на очередном рубеже. В результате такой тактики темп продвижения гитлеровских войск к Березине (в РИ, повторю — то же самое было уже по направлению к Днепру) заметно снизился.

Не помогали немцам даже их хитрости с переодеваниями. Как рассказывал нам один десантник из 7й вдб — "На дороге показались три грузовика с красными флажками на радиаторах. В машинах ровными рядами сидели бойцы в советской форме, но наши разгадали хитрость — уж больно ровно сидели, а когда еще попробовали остановить криками "Хенде хох !" — переодетые фашисты повели себя недружелюбно и были расстреляны из орудий и пулеметов".

Бои шли по всему фронту, изогнутому на пятьсот километров (по прямой между флангами — триста).

Так, на севере, под Плещеницами (50 км на северо-запад от Борисова, 60 км на север от Минска) сражались части 50й стрелковой дивизии из 13й армии. Заняв оборону по господствующим на местности высоткам, ее воины огнем встретили продвигавшиеся к переправе у Зембина колонны врага. Особенно отличился второй дивизион 202го артполка, который уничтожил несколько вражеских танков и транспортеров, около двух рот пехоты, два орудия и подавил огонь двух тяжелых пулеметов противника. Противник обошел позиции советских воинов с двух сторон с наступлением темноты дивизия начала переправу на восточный берег Березины.

На юге — 9 июля пограничники 9-й и 10-й застав, воевавшие с немцами от самого Бреста, держали оборону на западной окраине Турова — 100 км на запад от Мозыря, 120 км на восток от Пинска и 280 км от Бреста. В течение пяти часов они сдерживали превосходящего по силе противника и только к исходу следующего дня отошли к селу Озераны, заняв оборону по берегу реки Уборть вместе с личным составом 3-й комендатуры. На этом рубеже пограничники держались до 12 июля, уничтожив в боях около пехотного полка врага (скорее всего, действовали вместе с другими подразделениями, оказавшимися здесь, так как численность погранзаставы — 64 человека, даже до войны). 14 июля пограничники отряда старшего лейтенанта Иванова сорвали попытку врага форсировать реку Припять. Особенно тяжелый бой провели воины погранотряда в начале августа у разъезда Коржевка, где благодаря их смелым и решительным действиям при поддержке бронепоезда был разгромлен полк 293-й пехотной дивизии врага (все — РИ).

По центру же, к востоку и северо-востоку от Минска, вглубь страны рвались две танковые и две моторизованные дивизии. Танками немцы пробивали себе путь, тогда как мотопехота прикрывала фланги и занималась окружениями. К сожалению, здесь плотность наших войск была недостаточна, поэтому немцы постоянно находили лазейки в обороне.

Тяжелый бой завязался у Петровичей (20 км на восток от Минска). Окопавшись на высотке по обе стороны моста, советские воины при поддержке артиллерии встретили огнем подходившую вражескую мотоколонну врага. Подбив возле взорванного моста несколько танков, они заставили врага отойти и развернуться для боя. Атаки чередовались с налетами авиации, но советские воины выстояли. Батарея 122-мм пушек капитана Хигрина была выдвинута на прямую наводку. Вместе с имевшимися 45-мм противотанковыми орудиями артиллеристы создали сплошную стену огня, через которую враг так и не смог в этот день прорваться в Петровичи. Заменив раненого наводчика орудия, капитан лично подбил несколько танков врага. А всего враг потерял у Петровичей 9 своих танков. К сожалению, и сам герой погиб. Вечная память. (в РИ бой происходил у Белыничей — еще 120 км на восток)

На Березине также шли бои. У деревни Пружанка (10 км на север от Березино — 90 км на восток от Минска (в РИ — уже у деревни Корытница — 30 км на восток от Березино)) рота из 4го вдк несколько часов отражала атаку 30ти немецких танков. Другая рота более семи часов сдерживала попытки немцев форсировать реку и начала отход только после того, как ее обошли с флангов.

С тяжелыми боями, преодолевая сопротивление войск 13-й армии Западного фронта, продвигалась к Днепру танковая группа генерала Гота (в РИ — Гудериана, в АИ она еще под Слуцком). Как отмечал Гальдер — "Главные силы танковой группы Гота (в РИ — Гудериана) продвигаются очень медленно, ведя упорные бои между Минском и Березиной" (в РИ — "между Березиной и Днепром").

Штаб Западного Фронта тоже не сидел без дела, анализируя обстановку и раздавая приказы. Для замедления продвижения немецких танков маршал Тимошенко потребовал от руководства 13й армии (в РИ — 4й) срочно осуществить следующее мероприятие: "Для преграждения возможностей действия противника со стороны Минска (в РИ — Бобруйска) в восточном (в РИ — северном) направлении организовать сплошную полосу заграждений на участке от реки Волма до реки Березина (в РИ — от Березины до Днепра) глубиной до 5 км. В первую очередь заградить проходы, дороги, поляны и другие доступные для танков проходы, применив завалы, мины, надолбы, фугасы..." — наши все еще пытались сохранить выступ к востоку от Минска, где находились 100я и 161я сд, хотя их все сильнее обжимали с флангов танки Гота — дивизии находились уже в полукоружении.

От всех армий, не только 13й, штаб требовал "немедленно приступить к организации службы заграждения ... Все мосты на дорогах, по которым движутся мотомеханизированные части противника, взрывать. В качестве заграждений широко применять лесные завалы, усиливая их противотанковыми минами, и прикрывать пулеметным огнем и противотанковой артиллерией. При прорыве танков противника ни в коем случае не оставлять без прикрытия место прорыва, а немедленно закрывать его, отрезая танки от мотопехоты, которая следует за ними."

И народ работал. Так, в той же 13й были созданы два отряда заграждения численностью по 2 — 3 саперных батальона — отряд полковника М.С. Овчинникова осуществлял свою деятельность на витебско-лепельском направлении, полковника И.Г. Старинова — на оршанском, борисовском, могилевском и березинском направлениях. Отряды минировали мосты, дороги, берега рек, при помощи местного населения устраивали лесные завалы, возводили противотанковые рвы. Были заминированы мосты через Березину (АИ, в РИ немцы ее уже форсировали во многих местах, а не только у Борисова), Друть, притоки Днепра. При приближении врага саперы осуществляли уничтожение мостов и переправ через реки. Только отряд полковника Овчинникова в период со 2 по 10 июля взорвал свыше 50 автомобильных мостов (все — РИ, только для Старинова происходило немного западнее). Как результат — генерал Гот (в РИ — Гудериан) докладывал командующему группой армий: "Противник на всем фронте наступления оказывает ожесточенное сопротивление, почти все мосты между реками Волма, Свислочь (АИ), Березина (в РИ — и Днепр), в особенности на шоссейных дорогах, разрушены".

Требовал штаб и налаживать связь между соединениями — "В результате недостаточного внимания вопросам связи со стороны командиров штабов и особенно начальников связи всех степеней зачастую нарушается связь с войсками, что затрудняет управление. Нижестоящие штабы, как правило, ждут связи сверху, не проявляя заботы о том, чтобы нарушенную связь установить снизу. Нижестоящие штабы, за редким исключением, используют службу делегатов связи с целью ориентировки об обстановке и получения своевременных указаний по дальнейшим действиям от старшего начальника. Требую от всех командиров, штабов и начальников связи иметь постоянную и надежную связь, используя для этой цели все технические и подвижные средства (провод, радио, машина, танк, конные и пешие посыльные и делегаты связи). При перерывах связи в обязательном порядке искать связь как сверху вниз, так и снизу вверх."

Так что, если с тактикой мелких групп у нас все было неплохо (когда хватало боеприпасов), то крупными силами мы воевать пока не умели. Единственное что спасало, в основном на юге — высокая плотность войск, когда в любой дырке сидит боец и ничтожит фрица.

Занимался штаб и совсем уж экзотическими делами. Так, для борьбы с танками противника на фронт самолетами было доставлено свыше 10 000 бутылок с зажигательной смесью.

Затем, немного подумав, штаб начал выдвигать на помощь "старым" армиям и "новичков". Про 167ю к северу от Осиповичей я уже упоминал. Но эта дивизия успела переместиться туда раньше всех. Остальные же новички по приказу командующего фронтом начали формировать и выбрасывать на запад передовые разведывательные отряды, включавшие стрелковую роту или батальон, саперный и артиллерийский взводы (а то и батареи, дивизионы). Перед ними стояла задача — разведка противника, ведение боевых действий с целью задержать его продвижение к рубежам обороны своих соединений (РИ), поддержка передовых дивизий 13й армии (АИ).

И уже 1 июля некоторым подразделениям нового Западного фронта пришлось пройти испытание огнем. Рота лейтенанта Ларионова из 514го стрелкового полка (172й сд), выделенная для проведения разведки на осиповичском направлении, в 10 км за селом Чечевицы встретила двигавшуюся навстречу разведгруппу противника. В завязавшемся бою было подбито несколько вражеских танков и бронетранспортеров. Но вскоре под натиском подошедших к врагу подкреплений советские воины были вынуждены отойти за Березину, успев взорвать за собой мост. Заняв оборону за рекой, рота при поддержке артиллеристов 174-го отдельного противотанкового дивизиона два дня сдерживала противника на этом рубеже (в РИ — действовали на бобруйском направлении, отошли за Друть — 40 км к западу от Днепра).

В начале июля и на разных участках прикрытия 21-й армии начались бои с разведывательными отрядами 3й танковой группы вермахта, стремившимися захватить переправы через Березину в районах Свислочи и Богушевичей. Но пока все их попытки срывались передовыми отрядами 21й и войсками 13й армии, занимавшими оборону (в РИ — 2я тг, переравы — через Днепр в районах Рогачева, Жлобина, войска — только 21й армии).

И силы продолжали прибывать на Березину и даже западнее — наши стрелковые дивизии тоже могли формировать сильные подвижные отряды, то есть такой способ действий был характерен не только для немцев. Так, 117я сд сформировала отряд, в который вошли 240-й сп, батальон 275-го сп, 707-й гап, дивизион 322-го лап, зенитный и истребительно-противотанковый дивизионы, 12 танков БТ. 1го июля она вышла из Жлобина (на Днепре) в сторону Березины, чтобы подкрепить нашу оборону в районе городка Свислочь, стоявшего на месте впадения Свислочи в Березину. Еще днем батальон немецкой мотопехоты из 3й тг (в РИ — 2й) при поддержке нескольких танков нащупал слабину в нашей обороне, переправился на западный берег реки и рванул вперед, расширяя плацдарм. Советское командование собрало все силы, включая мотострелковый полк из 20го мк, тут еще подошел этот передовой отряд — и совместными усилиями немцы были сначала отброшены к Березине, а в ночном бою окончательно разгромлены (в РИ произошло на Днепре).

Наши бронепоезда тоже отжигали. Экипаж одного из бронепоездов почти двадцать часов вел бой с прорвавшимися механизированными частями противника. В бою он уничтожил три легких и три тяжелых танка противника и 12 мотоциклов, потеряв 12 человек (в РИ — бой 5го июля на станции Ротмировичи). Но немцы были остановлены и затем блокированы подошедшими резервами.

Вообще, немцы не меньше нашего дробили свои силы. Если мы делали это из-за того, что еще не успели отмобилизоваться, то фашисты старались побыстрее проникнуть вглубь нашей территории, чтобы нарушить связность тылов и затем громить части, оказавшиеся в тактическом окружении — выйти еще можно, но придется прорываться с боем. Да, было много примеров, когда это приносило немцам успех. Но было немало примеров и обратного, особенно когда им противостояли сравнимые по силе и подвижности отряды советских войск. Так, 100я стрелковая (даже не моторизованная) дивизия сформировала моторизованный отряд (разведбатальон, отдельный противотанковый и зенитно-артиллерийский дивизионы, взвод батальона связи) подошел к одной из деревень, в которой уже находились пехотные подразделения противника, и неожиданным ударом с двух направлений отряд выбил гитлеровцев из деревни. Правда, при попытке пройти дальше наш отряд напоролся на подготовленную оборону.

И чем дальше, тем мощнее становились передовые отряды дивизий резерва — фактически, эти дивизии постепенно перетекали с рубежа Днепра на рубеж Березины. Так, в ночь с 3го на 4е июля четыре отряда силою один до полка, остальные по 100 — 200 человек каждый были высланы на машинах на направление Марьина Горка — Минск (в РИ — Шацилки, Паричи, Бобруйск) с задачей: действиями по тылам противника связать его действующие механизированные части в бобруйском (в РИ — рогачевском) направлении. Немецкие танковые и моторизованные дивизии продолжали наступать отдельными пальцами, между которыми мало того что многое ускользало, так туда можно было и отверткой ткнуть. Поэтому наши в очередной раз хотели как следует пошуршать по дырявым тылам фашистов, как будто тем мало было десантников из 214й вдб и выходящих из окружений советских подразделений и отдельных бойцов. Ж...тылы у немцев горели, и неплохо.

ГЛАВА 35.

Но они, казалось бы, этого то ли не замечали, то ли терпели со стоическим спокойствием — "вот подтянутся пехотные дивизии, и наступит благодать". Поэтому своими танковыми и моторизованными частями гитлеровцы ломились вперед и вперед.

Наши тоже пребывали в более-менее спокойном настроении. Южный фланг Западного фронта в общем уже не давал беспокойства — пока не подтянутся немецкие пехотные дивизии, сдерживать остатки моторизованных корпусов не представляло особых проблем. Тем более что на южном фланге немцам приходилось последовательно преодолевать несколько водных преград. От Слуцка на восток шли несколько относительно крупных рек — Случь, на которой стоял сам Слуцк, в 30 километрах на восток — Оресса, еще в 50 — Птичь, через 40 — Березина, на которой стоял Бобруйск, еще в 50 — Друть, которая впадала в Днепр у Рогачева, а севернее между ними было 20 километров, через 40 — Сож, на которой стояли Гомель и Чечерск. Причем все они текли преимущественно с юга на север или с севера на юг, то есть поперек движения немцев, а значит естественных препятствий для их наступления хватало. К тому же между этими реками были реки и поменьше, правда, порой они текли с запада на восток, но и в таком варианте они были препятствием для маневра по фронту.

И эти препятствия становились еще более трудными, когда на них занимали оборону советские войска. Помимо отступавших с запада армий ЗОВО, с востока постепенно подходили новые соединения. 167ю сд, занявшую оборону к северу от Осиповичей, вдоль южного берега Свислочи, я уже упоминал. Она прибыла раньше всех, так как ее начали перебрасывать поближе к границе еще в середине июня, до начала войны. А в первых числах июля в междуречье Березины и Днепра стала прибывать и 187я сд, которая 27го июня начала выдвижение из Харькова сначала в Чернигов, а затем была перенацелена на Могилев и затем выдвигаться на запад — к Березине (в РИ основная оборона шла по Днепру, с передовыми отрядами на реке Друть — тогда немцы уже захватили Бобруйск, то есть перебрались через Березину в ее нижнем течении). 3го июля ее передовые отряды начали прибывать на рубежи по Березине — севернее впадения в нее Свислочи (35 км на север от Бобруйска, 25 км на северо-восток от Осиповичей) — наши старались прикрыть правый — восточный — фланг 167й дивизии.

Почти успели. Протекающие в меридиональном направлении реки обычно имели высокий западный и низкий восточный берег — из-за вращения Земли текущая вода активнее воздействовала на западный берег, постепенно подмывая его, и одновременно отступала от восточного — она как бы постепенно смывала, сглаживала поверхность в направлении с востока на запад. Из-за этого восточный берег был далеко не всегда удобен для обороны — если на участках реки с обоими низкими берегами еще куда ни шло, то при высоком западном береге наша оборона просматривалась на значительную глубину, поэтому корректировка артиллерийского огня и налетов авиации были довольно эффективны. В том числе и по этой причине выгоднее было занимать оборону на западном берегу, хотя бы там, где берег высокий. С таких плацдармов сложнее отступать, но по другому получается еще хуже — немцы просто разобьют огневые точки артогнем с высокого берега и все-равно пройдут вперед. В этом плане Березина представляла собой даже более удобный рубеж, чем Днепр — ее берега были гораздо более болотистыми и заросшими лесом, так что наше командование окончательно решило использовать Березину в качестве очередного рубежа — первоначально быстрое продвижение немцев явно забуксовало к югу от Минска, а к востоку развивалось не так быстро, как в первые дни.

И для выравнивания фронта было бы хорошо отбросить обратно за Березину две танковые и две мотопехотные дивизии Гота, что рвались к северо-восток от Минска по направлению к Орше (в РИ, напомню, дивизий было больше). Да и пока не подошли пехотные дивизии, надо было попытаться уничтожить моторизованные силы, которые оторвались от пехотных дивизий почти на двести километров. В них, конечно, тоже было достаточно пехоты, но она уже порядком устала (ведь все время была на острие наступления), понесла потери, да и изначально ее было не так уж много. Самое время бить немцев по частям. Да и Тимошенко, назначенный 4го июля командующим Западным фронтом вместо Павлова (тот стал его заместителем; АИ) решил мести по новому, а не строить оборону на основе пехотных дивизий, поддержанных контрударами мехкорпусов (что, в общем-то было бы самым логичным после неудач первых двух недель войны). Ну да — "маленькое победоносное наступление" еще никому не помешало.

Тем более что отданный ранее Павловым приказ о переброске "пролетарки" к Борисову сильно сказался на дальнейших действиях — наши получили время на сосредоточение сил для такого удара — "пролетарка" хоть и откатывалась, но и не позволяла немцам двигаться на восток парадным маршем. Да и фланги немецкого наступления не позволяли им расслабиться. С юга немецкий клин на Оршу поджимала 13я армия, хотя ее постепенно и оттесняли от шоссе. К северу немцам тоже не было свободной дороги — путь на Витебск, чтобы зайти на Оршу а то и Смоленск с севера, преграждала 153я сд. В первой половине июня она была переброшена в Витебск, там доукомплектовалась до штатов военного времени, получила вооружение, технику, боеприпасы, и к 1му июля занимала позиции к югу от Витебска на фронте в 54 км, проходившем южнее Сенно в 17 км — от станции Комарово, и до Жестянки, 30 км на юго-запад от Бешенковичей. 5го июля к ее позициям вышли части 19й танковой дивизии вермахта (в РИ — 20й, 19я прорывается западнее Полоцка; в АИ 20я — к югу от Минска, а западнее Полоцка немцы не идут — нет сил).

Первое столкновение закончилось в нашу пользу. Небольшая группа немецких танков атаковала позиции дивизии. Саперы вовремя взорвали мост через реку, который ушел под воду с вражеской танкеткой и мотоциклистом. Зенитным огнем было сбито три самолета противника. За последующие два дня немцы так и не смогли прорвать оборону дивизии и стали смещать направление своего удара на восток. И в этот момент последовал контрудар наших мехкорпусов.

Основной удар наносил 5й мехкорпус по 7й танковой дивизии, прущей на восток по шоссе. Вспомогательный удар наносил 7й мк по 19й тд — только чтобы притормозить ее. Да и расположение соединений не позволяло быстро организовать другую конфигурацию удара — пятерка находилась к северу от Орши, наступать вдоль шоссе ей было самое то. А семерке потребовалось бы передислоцироваться еще на пятьдесят километров к югу, только чтобы выйти на него. Да и ставить два мехкорпуса друг другу в затылок — только терять время — пробивной силы это не увеличит, а дороги будут запружены. Так что семерка должна была идти на запад южнее Витебска.

Напомню, что в двух мехкорпусах было почти 1700 танков, из которых минимум 1400 могло принять участие а наступлении вот "прямо сейчас", а остальные — по мере того, как ремонтники будут вводить их в строй. И это — против менее 250 танков двух танковых дивизий вермахта. Да плюнуть и растереть. И если бы не сильная противотанковая артиллерия этих дивизий, если бы не проблемы с бронебойными снарядами для сорокопяток — основной пушки танков обеих дивизий -так бы все и было. Правда, из той же семерки более сотни танков Т-26 было уже растащено на охрану штабов и поддержку пехоты, а 44 КВ и 29 Т-34 были получены уже в районе сосредоточения и времени на их освоение практически не было. Но и четыреста танков в двух танковых дивизиях и более двухсот — в моторизованной — это большая сила.

7й мк начал выдвижение на запад еще 5го июля, как только был получен приказ. 40 км на северо-восток от Лиозно до Витебска, потом — 50 на запад до Бешенковичей — и на юг. Часть колонн направлялась на юг и раньше — от шоссе Витебск-Бешенковичи как бы начинали стекать на юг стальные колонны дивизии под прикрытием 153й сд, которая, несмотря на вклинения, в общем еще сдерживала напор 19й танковой и, начиная с 7го июля — 14й моторизованной дивизий — прошедшие в предыдущие дни дожди размыли дороги, существенно замедлив продвижение дивизий. (в РИ 7й мк прорывал оборону уже в сорока километрах на запад от Витебска, причем прорывался через шестикилометровое дефиле между Западной Двиной и озером Сарро, при этом еще форсировал Черногостицу). Причем комкор Виноградов самовольно изменил маршруты движения колонн — вдоль Двины он пустил только одну дивизию, вторую же направил южнее — через Крынки-Замосточье-Подданы-Сенно или -Тепляки-Пустынки — путь выходил более петляющим, зато не надо было подниматься к Витебску, так что то на то и выходило.

Удар нанесли утром 6го июля. Создали артгруппы дальнего действия, а в танковых и мотострелковых полках — группы поддержки в составе двух-трех артдивизионов. Вначале наступление развивалось успешно — наши сбили с позиций передовые отряды немецких дивизий. Но недавно прошли дожди, реки разлились, и темп продвижения упал, порой не превышая четырех километров в час, а раскисшие грунтовые дороги замедляли передвижение грузовиков еще сильнее, да и делегаты связи доставляли сообщения гораздо медленнее возможного. Вскоре практически каждую реку приходилось брать штурмом. Так, в одном из боев передовой отряд под командой полковника Васильева фронтально атаковал немецкие позиции на том берегу батальоном танков Т-34, а в обход направил батальон на БТ-7. Через час немцы, потеряв девять танков и несколько орудий, были разгромлены при наших потерях в пять танков (РИ). Но через пару километров была уже следующая речушка, на которой атаку пришлось повторить — там была уже сильная ПТО и продвинуться дальше наши не смогли.

Но и такую оборону в начале наступления еще прорывали, хотя и с большими потерями. Уже ночью дивизия оборудовала несколько переправ, утром начала форсировать реку, но наткнулась на такую же сильную ПТО из порядка трех дивизионов артиллерии на участке в два километра, а с рассветом появилась и немецкая авиация. Так что танкистам пришлось отойти в лес, танковая атака возобновилась только в четыре часа дня, когда мотострелковый полк смог овладеть западным берегом, но был остановлен сильным пулеметно-минометным огнем. Тут уж снова вступили в дело танкисты — некоторые танки, врываясь на позиции немцев, вызывали в их рядах панику и заставляли отступить. Правда, потом к немцам подошли еще танки, и наши вступили в бой уже с ними, закрепившись на достигнутых рубежах. Всего за этот день наши подбили 42 танка, один даже утащили к себе в качестве трофея, уничтожили 41 орудие, но и сами потеряли более 70ти машин. Потери огромные. Да и по людям только убитыми было более двухсот человек. Но, в кои то веки, советские войска обладали преимуществом в маневре — просто за счет большего количества танков они смогли сформировать несколько групп, которые, делая попытки форсирования в нескольких местах, все-таки нащупали два плохо прикрытых участка в немецких порядках. Точнее, наши уже переправились через реку, когда столкнулись с немецким разведывательным подразделением. Смяв его в лобовой атаке, наши танки зашли во фланг оборонявшимся на основном направлении фашистам. Немцы дрогнули и стали отходить.

Более-менее успешно действовал и 5й мк. Он еще не успел сосредоточиться к началу наступления, так как изначально был направлен на Украину, уже потом перенацелен под Оршу, и так получалось, что эшелоны, отправленные из мест постоянной дислокации последними, приходили сюда уже первыми, так как шли уже по прямой. А части, уже прибывшие на Украину, снова грузились в вагоны и прибывали с опозданием. Да и то не все — мотострелковая дивизия корпуса большей частью осталась воевать на Украине. Из-за этого наступление отодвинули на день, но и 6го мехкорпус был не готов настолько, что ему пришлось сливать из танков топливо, чтобы обеспечить им хотя бы их часть, так что он рванул в наступление только передовым отрядом — остальные до часу дня ждали топлива и только потом бросились догонять.

Боевая группа под командованием И.П. Корчагина, состоящая из 33го танкового полка, мотострелкового полка и артполка 17й (советской, у немцев тоже есть тд с таким номером, в РИ как раз воевала здесь, в АИ — еще под Слуцком) танковой дивизии 5го мехкорпуса слитным ударом атаковала не успевших перейти к обороне немцев из 7й танковой и те начали беспорядочный отход

(в РИ эта атака была под Лепелем (на северо-восток от Орши), до которого наши добирались через лесисто-болотистую местность со множеством речек, дожди размочили дороги, колесные машины и артиллерия постоянно отставали, и тем не менее группу смогли собрать и она провела успешную атаку. В АИ нам не надо атаковать на Лепель (тогда это наступление было нацелено в тыл немецким войскам, которые наступали на Полоцк), и наши наступают вдоль шоссе Минск-Орша, где проще с дорогами).

Генерал Павлов, выступавший в качестве координатора этого удара, пока не добился каких-то успехов — дистанция между полосами наступления дивизий была великовата, чтобы можно было говорить о каком-то взаимодействии соединений. Пока единственное, чем он мог помочь — это как-то наладить работу тыла, где, как и на фронте, хватало недостатков. Так, в изданном на третий день наступления приказе говорилось (РИ):

"Опыт двухдневных боев механизированных корпусов показал следующие недочеты в ведении танкового боя:

1. Мелкие танковые подразделения (рота, взвод) во время наступления двигаются большей частью по дорогам, в колонне, один танк за другим. При встрече с противотанковой артиллерией обычно головной танк выводится из строя, а остальные, вместо того чтобы быстро развернуться, атаковать и уничтожить противника, теряются, топчутся на месте и часто отходят назад.

2. В действиях отдельных подразделений и частей отсутствует маневр. Напоровшись на противотанковый рубеж или заграждение, танки пытаются их атаковать в лоб или отходят, не используя присущей им маневренности, не обходят противотанковые укрепления и не ищут обходных путей.

3. Отсутствует взаимодействие танков с пехотой и артиллерией. Артиллерия не прокладывает дороги танкам и пехоте, стреляет по площадям, а не по конкретным целям, недостаточно метко уничтожает противотанковую артиллерию противника. При встрече танков с противотанковой артиллерией и инженерными препятствиями пехота не помогает им преодолевать их. Необходимо даже с самыми мелкими танковыми подразделениями посылать пехоту для того, чтобы она помогала танкам своим огнем подавлять противотанковые орудия и преодолевать противотанковые укрепления, а затем танки должны прокладывать путь пехоте.

4. Командиры полков и дивизий вместо массовой и решительной атаки противостоящего противника высылают без нужды много различных разведывательных и охраняющих групп, распыляют свои силы и ослабляют танковый удар.

5. Преступно обстоит дело с донесениями и информацией. Командиры частей и соединений находятся в танках, теряют свои рации для связи с вышестоящими штабами. Никто не несет ответственности за информацию вышестоящего штаба. Часто сведения о противнике, о состоянии своих частей, характере и формах боя искажаются, перевираются и приносят вред. В тылу много разнообразных слухов, причем при проверке оказывается, что никто ничего не знает, один передает со слов другого. Даже разведывательные органы, высылаемые с целью добыть достоверные данные боем, докладывают командованию неверные данные и со слов других, вместо того, чтобы доносить то, что выяснил личным наблюдением и боем. И никто за это не привлекается к суровой ответственности.

6. Приказ об отрядах заграждения и наведения порядка в тылу не выполняется. Дисциплина марша не соблюдается. Одиночные машины без руководства и конкретной необходимости сотнями катают по дорогам, обгоняя друг друга и нарушая нормальное передвижение. Бойцы одиночками и целыми толпами бродят в тылу, не находя себе места.

..."

В общем, было над чем работать. Кстати — в моей истории вроде бы Павлов был арестован и расстрелян (в РИ — арестован 4го июля, расстрелян 22го июля), а тут он еще командует, хотя и с понижением — Тимошенко поставил его начальствовать над танковыми силами Западного фронта (в РИ так и предполагалось), что и неудивительно — танкист ведь, и довольно толковый — я позднее видел его довоенные докладные записки по развитию бронетанковых войск. Возможно, менее катастрофичное развитие событий не дало оснований для его ареста — наступление на южном фланге "он" все-таки сдержал, Гудериана остановил, ну а то, что Гот быстро прорвался к Минску — это уже вина Северо-Западного фронта — именно он стремительным домкратом отошел от границы на север и пропустил немцев. Получается, Павлов — наш должник. Вот только не знает об этом и, наверное, не узнает никогда.

ГЛАВА 36.

На южном фланге 4го июля советские войска оставляют Слуцк. Несмотря на то, что он стоял на очередном удобном рубеже — реке Случь — наша оборона тут представляла собой опасный выступ на запад длиной более ста километров, если считать от Бобруйска, и шириной в основании также под сотню. Но с севера продолжали давить 20я танковая Гота и подходили пехотные дивизии немцев, с юга переправился через Случь и начал подрезать выступ Гудериан с остатками своих танков, а в запада также подходили пехотные дивизии. Становилось жарковато.

К тому же 5го июля Гудериан начал попытки форсировать Орессу, протекавшую в сорока километрах к востоку от Случи — он с боями, сбивая заслоны, прошел по шоссе от Погоста в 30 км к югу от Слуцка до Любани, находившейся в 30 км восточнее и, похоже, уже намеревался так переть прямо до самой Березины. Часть его артиллерии, шедшей в передовых порядках, совместно с авиацией нанесли массированные удары по артиллерии и боевым порядкам частей, окопавшимся на восточном берегу и затем немцам удалось вклиниться в нашу оборону. Но полностью взломать ее фрицам в этот день не удалось. В журнале боевых действий 47го моторизованного корпуса сложившаяся ситуация описывается так:

"В ровной, полностью просматриваемой противником долине реки шириной несколько сот метров 40-му сп после ожесточенных боев удается силами одной роты образовать небольшой плацдарм. Однако затем противник, используя значительное превосходство в артиллерии, пресекает все попытки перебросить подкрепления через реку и громит собравшиеся на западном берегу для переправы части 40-го сп. Передовые части несут большие потери от артиллерийского огня. Противник располагает как минимум тремя артдивизионами, из них по меньшей мере одним тяжелым, и занимает на восточном берегу многочисленные полевые укрепления, напоминающие ДОТы" (в РИ — эпизод при форсировании Днепра).

Попытки нащупать слабину в наших боевых порядках также не увенчались успехом — головные танки посланного в обход к югу отряда попали на заминированные участки и, потеряв на минах несколько машин, немцы откатились обратно (в РИ происходило под Слуцком 27го). Севернее же помимо самой Орессы пришлось бы форсировать еще и ее приток, к тому же это междуречье заросло лесом и, согласно указаниям советского командования (РИ), было превращено в сплошную засечную черту — немецкая разведрота, последовательно попав в несколько засад, устроенных у завалов на лесных дорогах, с трудом вырвалась обратно на западный берег.

Так что немцам пришлось ждать прибытия основных сил артиллерии, и лишь на следующий день они позволили подавить нашу артиллерию, оттеснить советские войска от Орессы на три километра и начать наводить переправу. Оборона была прорвана к вечеру и танки устремились на северо-восток — к Бобруйску. Плохо было то, что еще не все наши части отошли даже от Слуцка, не говоря уж про то, чтобы пересечь Орессу и выйти дальше на восток. Советскому командованию срочно пришлось бросать в бой не до конца сосредоточенные соединения.

Но и немцы несли большие потери. Так, в 3й танковой дивизии, в которой после разгрома под Ивацевичами (АИ) оставалось менее двух десятков танков (это уже с учетом восстановленных) и которая действовала как моторизованная пехотная дивизия, скорее даже полк, был сплошной падеж офицеров. Под огнем оказался командир дивизии генерал-лейтенант Вальтер Модель, тяжело ранен командир мотопехотного батальона майор Кратценберг и убит его заместитель капитан Ортс (в РИ — в бою близ Калиты, восточнее Слуцка, 27го июня), в неразберихе боя своими же был тяжело ранен командир отряда полковник Линнарц (в РИ — 27го июня, при переправе по мосту через Птичь), убит подполковник Луни (в РИ — при попытках форсировать Березину 28го).

Да и наши части постоянно переходили в контратаки. Как отмечали сами немцы — "Русские местами большими толпами атаковали наше правое крыло, с криками "ура" вклинились в оборону наших передовых частей, но были отбиты и под прикрытием внезапно появившегося тумана отступили и спрятались в ямах, из которых вели разрозненный, но точный ружейный и пулеметный огонь по приближающейся нашей пехоте. В связи с этим возникли потери убитыми и ранеными..." (в РИ — из ЖБД 3й тд за 29е).

Помимо этого, на коммуникациях как прорвавшей нашу оборону 2й танковой группы, так и в более глубоких тылах, все активнее начинали действовать не только партизанские отряды, но и соединения РККА, заброшенные туда специально для таких действий. Так, в леса восточнее Случи в начале июля прибывала 204я воздушно-десантная бригада (входила в 1й ВДК, передана из состава Юго-Западного фронта). Как и ее аналог из 4го ВДК — 214я ВДБ — эта также имела 3000 человек личного состава, 20 плавающих танков, 10 бронемашин, 12 45мм орудий, 6 76-мм орудий, 130 пулеметов (165 станковых, 108 ручных и 6 12,7-мм зенитных), 24 82-мм миномета, 288 ранцевых огнемета и 113 самокатов. А с такими силами можно много чего наворотить. Но командование использовало и другие легкие подвижные силы Западного фронта. Еще 27го июня Жуков передал в штаб Западного фронта следующий приказ Ставки: "... Пятое. Конницу отвести в Пинские леса и, опираясь на Пинск, Лунинец, развернуть самые смелые и широкие нападения на тылы частей и сами части противника. Отдельные мелкие группы конницы под водительством преданных и храбрых средних командиров расставьте на всех дорогах". К Пинску конники не поспели, но западнее Случи уже разворачивались массовые действия советской конницы из 36й кавдивизии, вышедшей из Белостокского мешка.

Но немцы, несмотря на свои горящие тылы, перли вперед — Гудериан и командиры его дивизий все еще горели желанием взять реванш за то, что так бездарно растратили ударную мощь своей танковой группы (АИ). Поэтому советскому командованию пришлось формировать сводные группы из стрелковых дивизий и бросать их в атаки по флангам прорывающейся на восток 2й танковой группы.

Первой из таких дивизий, прибывших в Бобруйск, была 117я сд. Она прибывала в Бобруйск начиная с 5го июля (в РИ — 3го в район Жлобина — 60 км на восток-юго-восток от Бобруйска). Еще не успев занять оборону, комдив-117 Чернюгов получил задачу создать боевую группу и нанести контрудар по тылам прорвавшихся немецких войск.

7го июля отряд из четырех стрелковых батальонов, нескольких дивизионов артиллерии и 12 танков БТ разведвзвода пошел на запад, тогда как остальные части занимали оборону в подготовленных укреплениях у Бобруйска, местами сменяя выводившиеся за Березину части приграничных армий — их требовалось пополнять, довооружать, да и просто дать отдохнуть. Отряд выдвинулся на запад, вступил в бой с прорвавшимися немцами, много наших орудий и машин пострадало от артиллерийского огня, а, самое главное, немцы начали обтекать наших с флангов — танки были заведомо быстрее пеших воинов. Заняв оборону, наши на два дня блокировали шоссе Глуск-Бобруйск, пока, не расстреляв все снаряды, в ночь на 10е июля не прорвались на юг

(в РИ при наступлении на Бобруйск 117я сд столкнулась во встречном бою с 10й мд, была окружена, прижата к болоту и потеряла 2324 человека, 48 танков, 2 бронемашины, 81 орудие, 49 минометов, 203 пулемета, 29 тракторов, бронепоезд N 16, 387 лошадей).

Советские войска уже более спокойно относились к окружению — даже вновь прибывшие сумели пообщаться с уже повоевавшими, да и командование организовывало лекции с привлечением бойцов и командиров приграничных армий — опыт понемногу перетекал к новичкам. Вначале окружение неплотное и через него можно прорваться — в первый день — как правило, а дальше — по обстановке. Подразделениям 117й это удалось. И, хотя этот контрудар и не остановил немецкий прорыв, но немцам все-таки пришлось отвлечь на его парирование часть своих сил, которые им очень бы пригодились в наступлении на Бобруйск. Хотя и они вряд ли бы помогли — наши были готовы к встрече.

Это ощутили и немцы, когда попытались сходу овладеть городом. Передовой отряд 3й танковой был почти полностью уничтожен на подходе к Бобруйску. Как писали сами немцы: "4-я рота 6-го танкового полка (оберлейтенант фон Бродовски) по дороге, не обозначенной на картах, на максимальной скорости подъехала прямо к Бобруйску. Рота прорвала противотанковый заслон, поскольку не имела возможности съехать с дороги. Так танк за танком катились во все усиливавшийся огонь противника, на Бобруйск. Русские орудия почти невозможно было обнаружить, к тому же отдельные танки были так хорошо замаскированы в высокой ржи, что они вели огонь по 4-й роте с минимального расстояния. Вот застрял первый немецкий танк, второй наскочил на мину, следующие три были подбиты русскими танками. Пехота отстала, ее продвижение затруднялось из-за огня русской дальнобойной артиллерии. Русские сосредоточили огонь на вырвавшиеся вперед танки 4-й роты. Утром перед началом наступления рота насчитывала 13 танков. Теперь один за другим они застывали в огне и дыму. Только три наших танка вернулись из этого смертельного марша 4-й роты 6-го танкового полка!" (в РИ — бои у Жлобина). На этом 3я танковая дивизия вермахта и закончилась — в ней осталось несколько танков, сводный дивизион артиллерии и около батальона пехоты — дивизия так и не смогла восстановиться после того, как, находясь в скученных порядках на шоссе под Ивацевичами, попала под удар полка 203-мм гаубиц (АИ). Звезда Моделя потускнела.

Не дольше промучилась и 4я танковая, также потерявшая много танков в боях под Ивацевичами. Как отмечали сами немцы: "Дивизия начала атаку двумя боевыми группами. Правая боевая группа несколько продвинулась вперед, но затем атака была остановлена из-за сильного сопротивления противника. Левая группа немедленно пришла к катастрофе. Пехота на мотоциклах, которая должна была сопровождать танки, завязла в глубоком песке и не вышла на линию атаки. Командир танковой роты начал атаку без поддержки пехоты. Направление атаки, однако, было полигоном гарнизона Бобруйска, где были установлены мины и вырыты окопы. Танки напоролись на минное поле, и в этот момент по ним открыли огонь артиллерия и противотанковые пушки. В результате атака провалилась. Командир роты был убит, и 11 из 13 наших танков было потеряно. К полудню этого "черного" дня батальон потерял 22 танка, практически все что было! Эти потери не покрывало и уничтожение или захват 19 русских танков, 21 орудия, 2 зенитных и 13 противотанковых пушек. Противник оказался намного сильнее, чем ожидалось". (в РИ — описание атаки 3й тд на Могилев, потеряно половина остававшегося состава батальона, запись полковника в отставке Хорста Зобеля). Немцы постарались в очередной раз прорваться с кондачка, без подготовки, и опять огребли.

Эта попытка прорыва к Бобруйску была лебединой песней второй танковой группы — на этом она просто закончилась. В ее 3й, 4й, 10й, 17й и 18й танковых дивизиях еще оставалось полсотни танков — от единиц до четверок. Из почти тысячи танков на начало войны. Но, потеряв столько техники за две недели боев, немцы отчетливо понимали, что ловить тут уже нечего. Да, еще полсотни подбитых и сломавшихся танков могут быть введены в строй в течение десяти дней, и еще сотня — за месяц, да еще столько же, если не больше, готовилось к перегону из Германии и Чехии. Тогда и можно будет снова повоевать. Но на ближайшие две-три недели о подвижных танковых соединениях на южном фланге Белоруссии можно было забыть. Разве что 12я и 20я тд 3й тг Гота, действовавшие к югу от Минска, еще были способны на подвижные действия, но у Гота и к северо-востоку дела обстояли неважно, и куда он двинет свои дивизии — вопрос.

К тому же с десятых чисел июля начала ухудшаться обстановка на коммуникациях в южной Белоруссии — немцы начали отмечать повышение активности "партизан" и "недобитых советских частей". А это были уже мы, ага ))). Хотя были и первые две категории, но вот обстрелы аэродромов из минометов, разрушение мостов с уничтожением их охранения, обстрелы колонн и поездов, в том числе с применением артиллерии — тут уже работали мы, и чем дальше, тем все интенсивнее. Немцы уже начинали обращать на нас внимание, вот только все их силы пока были отвлечены на прорыв обороны советских войск по Березине — они надеялись дойти хотя бы до Днепра, используя те силы и запасы, что пехотные и остатки танковых дивизий притащили с собой до того, как были закупорены транспортные артерии южной половины Белоруссии — на северные 2я тг и 4я армия пока могли не рассчитывать, так как они интенсивно использовались 3й тг и 9й армией.

Так что на Бобруйском направлении немцам требовалось подтягивать пехотные подразделения, и только потом продолжать наступление. Эти соединения были не так уж далеко — их передовые части уже штурмовали, а, когда наши начали отход — преследовали советские войска, оставляя на каждом рубеже все новые и новые могилы. Неделя — и к двенадцатому-тринадцатому июля выйдут к Березине. Но впереди их ждал Бобруйск, который наши успели превратить в сильноукрепленную крепость. Как впоследствии отмечали сами немцы — "В течение дня становится ясно, насколько сильную позицию представляет собой бобруйский плацдарм. Дивизии обнаружили перед собой мастерски отстроенные полевые укрепления, великолепно замаскированные, глубоко эшелонированные, с искусным использованием всех возможностей организации фланкирующего огня" (в РИ — отчет 7го АК о штурме Могилева; у Бобруйска, по восточному берегу Березины, наши — сводный отряд 47го стрелкового корпуса генерал-майора С. И. Поветкина — сдерживали немцев два дня, причем гораздо меньшими силами и практически без укреплений, так еще умудрились 30го контрударом захватить обратно Бобруйскую цитадель !!!). Еще бы — руку к организации обороны приложил сам Карбышев (в РИ он оказался в окружении, 8 августа при переходе через Днепр был контужен и захвачен в плен, погиб в плену в феврале 45го; в АИ — отходит вместе со всеми в плановом порядке).

ГЛАВА 37.

А к северо-востоку от Минска немцы — в лице Гота и четырех дивизий его 3й танковой группы (напомню — в РИ тут было девять дивизий 2й и 3й тг) — старались выстроить очередное подобие клиньев. Только сейчас мы уже не воспринимали эти бои как приграничный конфликт — уже было понятно, что, несмотря на предыдущие попытки, опять нашлись 'вумные', которые считали, что у них 'наконец-то все получится'. Поэтому 'относились' к ним соответственно. С ними дрались.

В отличие от 7й танковой вермахта, которая шла вдоль московского шоссе, 19я танковая шла параллельно ему в 50 километрах севернее, с трудом продираясь через местность. Как отмечал Гот: "Последствия неправильной оценки противника стали проявляться особенно тогда, когда начались дожди. Если раньше войска и машины сталкивались на марше с трудностями, связанными с преодолением песков, пыли и жары, то теперь неукрепленные дороги превратились в бездонные болота, где безнадежно вязли тяжелые машины. И вместо быстрого, как надеялись, овладения Оршей 19й танковой дивизией, наступавшей в первом эшелоне, потребовалось два дня для того, чтобы добраться до Рудного, то есть пройти 90 километров. Дивизия потеряла боеспособность, так как ее колонна, постоянно прерываемая застревающими машинами, сильно растянулась. Кроме того, русские использовали полученное время для первого планомерного разрушения мостов. Сказалось и то, что танковая группа не выслала охранения к Западной Двине..."

(в РИ — продвижение 7й танковой на Витебск, добираются до Лепеля — 40 км к северу от Рудного; в АИ тут вместо шести танковых и трех моторизованных действует всего 2 танковые и 2 моторизованные дивизии, поэтому немцы не зарываются).

То есть захватчикам все время что-то мешало — то 'морозы', то 'плохие дороги'. 'Бедняфки' (с). Стоило их и пожалеть. Сначала уничтожить, а потом пожалеть. Да мы и вообще люди жалостливые, да. Ибо нехер к нам лазать — дома сидите, целее будете.

Так что ко всем этим неурядицам добавился еще один 'природный' фактор, который немцы и прочие завоеватели стараются поначалу не замечать — русские. Лишь после того, как завоеватели как следует огребут, они начинают задумываться, что 'что-то тут не так'. Вот и наша 50я сд, которую отодвинули частью на север, частью — на восток, не сдавалась, постоянно устраивая засады и завалы на дорогах — климат у нас такой, русский. (в РИ 50ю сд оттесняет на север 20я мд, в АИ она к югу от Минска). Это именно 50я сд заняла переправы через Березину у Зембина (25 км на северо-восток от Борисова), что позволило выходить на восток советским частям с техникой и тяжелым вооружением (в РИ это не удалось — Зембин был захвачен 7й тд вермахта; в АИ 7я тд наступает по московскому шоссе (в РИ там наступала 18я тд)). Позднее наших все-таки оттеснили от переправ, и отрезанный от основных сил отряд 50й сд так и остался к северу от Борисова, действуя на нервы и коммуникации фашистов — что 19й танковой, а потом 14й моторизованной, наступавших севернее, параллельно шоссе, что 7й танковой и 18й моторизованной, наступавших южнее, вдоль шоссе.

'Канал' в лесах, который прокладывали себе шедшие на восток друг за другом 19я танковая и 14я моторизованная, поджимался 'пятидесяткой' не только с юга, но и с севера. Там также сражались части 50й сд, разрезанной пополам. Хотя они понесли потери, утратили часть вооружений и техники, но еще вполне могли огрызаться. Так, 202й артполк устроил засаду у деревни Нивки (в северу от Зембина), был серьезный бой у деревни Липск — в итоге Гот решил не идти на север, к Лепелю, и стал заворачивать северный клин своих дивизий все больше к востоку (в РИ немцы захватывают Лепель 3го июля — у них просто больше дивизий, риск гораздо меньше).

А ведь в начале июля в Лепеле находились только курсантский полк Лепельского артиллерийско-минометного училища, отошедшие на восток остатки Виленского пехотного училища, пограничники и некоторые подразделения 37-й стрелковой дивизии, прорвавшиеся сюда из-под Лиды (в частности, 103-й отдельный противотанковый дивизион и 58-й саперный батальон). Именно поэтому еще вечером 27 июня командир 62-го стрелкового корпуса генерал-майор И. П. Карманов (в полосе которого оказался Лепель) начал направлять к Лепелю сформированные из подразделений 186й и 153й сд боевые группы (в РИ — отдал приказ удерживать Лепель в стиле 'денег нет, но вы держитесь' — на эти дивизии наступали 19я, 20я, 7я танковые и 18я моторизованные дивизии), имея задачей успеть эвакуировать военные склады (в РИ сделать это полностью не удалось — 7я тд захватила Лепель 3го июля). И одновременно склады разносились по всем соединениям, которые только могли до них добраться. Так, там неплохо попасся 7й мехкорпус — 2го июля 'из Лепеля вернулся транспорт с боеприпасами. Получено 200 000 45-мм снарядов и 76-мм. 37-мм зенитных и крупнокалиберных патронов — нет...'. В последующие дни корпус начал направлять в тот район разведотряды с десяток танков, чтобы прикрыть транспортные колонны и заодно вовремя отследить появление немцев (в РИ начиная с 3го июля они наталкивались на немцев и отходили).

В журнале боевых действий 186й дивизии описан бой ее 290го стрелкового полка, высланного в качестве отряда для защиты Лепеля к югу от города: "В ночь с 4 на 5.07.41 Лепельское минометное училище без приказа оставило передний край обороны — левый фланг 290 сп остался открытым.

Трижды вводя ударную группу в контратаку 290 сп в районе Рудни сбрасывал противника в р. Эсса, но открытый фланг и подошедшие резервы противника не дали возможности закрепиться на берегу.

В боях 5.7.41 г. полк потерял до 40 % личного состава и до 40 % уничтожено матчасти. В бою ранено два командира батальона капитаны Доценко и Жевлаков, пропали без вести военком полка — батальонный комиссар Денисов и начальник штаба капитан Савельев. Героической смертью погиб командир 1 пульроты мл. лейтенант Ягупов, который прикрывал фланг полка. Командир 1 дивизиона 327 ап капитан Пашкин, будучи тяжело ранен в голову, до конца боя оставался в строю и маневрированием огня сдерживал противника, чем обеспечил выход 290 сп.

9.07.41 г. полк получил приказ отойти на новый рубеж..." (в РИ — бой в ночь с 7го на 8е под Бешенковичами с 20й мд (а рядом 186ю сд атаковала и 20я тд)).

Южный клин — вдоль шоссе — помимо подразделений 50й сд с севера пожимали, уже с юга, советские 100-я и 161-я стрелковые дивизии 2-го стрелкового корпуса, которые занимали позиции южнее Борисова на западном берегу рек Волма и Березина, при этом левофланговая 100-я дивизия потеряла соприкосновение с противником. В журнале боевых действий 2-го стрелкового корпуса записано, что "Весь день 2.7.41 г. на всем фронте корпуса противник не появлялся, и только вечером 2.7.41 г. были замечены разведывательные части противника северо-западнее м. Червень. Командир корпуса, несмотря на имевшийся приказ командующего 13-й армией отойти за р. Березина, решил без давления противника не отходить и боем задерживать и изматывать части противника. Местность этому в максимальной степени способствовала, так как на всем пространстве между реками Волма, Березина тянулись большие лесные массивы..."

Странность этого решения была в том, что немцы и не собирались лезть в эти дебри. Но эта странность оказалась полезной, когда началось наступление 5го мехкорпуса — стрелковым дивизиям также была поставлена задача ударить с юга по шоссе, чтобы отрезать немцев от Борисова и далее на восток. Тем более что оборону к югу от Березины уже занимала 187я сд (в РИ там должны были обороняться как раз 100я и 161я сд, но они вовремя не отошли, в результате участок оказался не прикрыт советскими войсками).

И вот, 6го июля, когда с фронта, вдоль шоссе, 7ю танковую вермахта атаковал наш 5й мехкорпус, всем этим дивизиям была поставлена задача атаковать московское шоссе с юга и с севера.

7я танковая дивизия вермахта уже понесла существенные потери в боях в районе Алитуса, затем — севернее Минска, к концу июня в его 25м танковом полку осталось только два батальона из трех. Однако к началу нового наступления часть танков удалось вернуть в строй, 30 июня был восстановлен и третий танковый батальон. К началу июля на вооружении дивизии было 149 танков (включая 11 Pz.IV) из 265 танков, имевшихся в ней на 22 июня 1941 года. Причем безвозвратные потери на 30 июня составили всего 25 танков и была вероятность ввода в строй еще 90 танков в течение недели, максимум — двух. К тому же как раз 6го июля дивизии был придан 101й отдельный батальон огнеметных танков (около 70 танков). Правда, и потери с начала июля были большими — семерке приходилось прорывать оборону сначала сводного отряда Сусайкова, затем — драться с 'пролетаркой' — выбытие танков пока заметно превышало их ввод.

Особенно злились немцы на 7ю бригаду ПВО. Бригады ПВО были довольно крупными соединениями. Каждая бригада, имела в своем составе 5 зенитно-артиллерийских дивизионов (60 орудий среднего и 12 орудий малого калибра), зенитно-пулеметный дивизион (27 крупнокалиберных пулеметов), прожекторный батальон, полк (или батальон) ВНОС, в котором было от трех радиорот, рота связи, дивизион аэростатов заграждения (81 аэростат), авиационный отряд. Один зенитно-артиллерийский дивизион был способен прикрыть войска двухслойным огнем на площади 2 км по фронту и 2,5 км в глубину, соответственно, пять дивизионов могли прикрыть суммарно уже полосу в 10 километров в ширину и 2,5 в глубину. Ну и по наземным целям зенитчики также могли работать. Так что 7я бригада сначала отличилась в обороне Минска, уничтожив за 22-26 июня 11 самолетов врага (а уж сколько самолетов было повреждено и сколько прицельных атак сорвано — неизвестно, но явно немало), затем — под Борисовым, куда передислоцировалась незадолго до занятия немцами Минска. Причем уже во время передислокации она столкнулась с танками семерки, но зенитчики быстренько развернули орудия и нащелкали более десятка машин — фрицам пришлось откатываться. И в дальнейшем бригада была эффективна в борьбе с танками, хотя насчет ее возможностей защитить войска от немецкой авиации были нарекания со стороны Сусайкова — командира борисовского гарнизона. 2го июля он докладывал, что 'Имеющаяся в моем распоряжении бригада противовоздушной обороны оказалась очень малоэффективной и к тому же за последние 2 дня имеет много потерь.' Но, несмотря на все эти потери, бригада продолжала исправно выбивать немецкие танки. И она смогла сохранить несколько орудий вплоть до контрнаступления, хотя, если бы оно задержалось еще на пару дней, все орудия были бы уже уничтожены. Так что немцам для мести не хватило самую малость — буквально пары-тройки дней.

ГЛАВА 38.

5й мехкорпус начал свое контрнаступление в ночь на 5е июля, еще не сосредоточив до конца свои силы. Мосты через реку Бобр были взорваны 'пролетаркой', так что приходилось выискивать броды и наводить переправы. При этом немцы тоже еще шли в наступление. Нащупав в ночь с 4го на 5е июля броды в нескольких километрах севернее и южнее шоссе, они продолжили наступление, фактически вышли за спину 'пролетарке', оборонявшейся вдоль шоссе, и тут-то им во фланг и ударил 5й мехкорпус. Передовые части, не успев занять оборону, были растерты в пыль, находившиеся за ними части заняли оборону на плацдармах, но тут западнее Бобра в атаку перешли соединения 44го стрелкового корпуса. 'Пролетарка', возвращенная обратно из 44го ск в 5й мк, также перешла в атаку, ударив по южному плацдарму вдоль восточного берега Бобра. Немцы продержались всего сутки. Северный плацдарм крякнул под слитным ударом остальных частей 5го мк, продержавшись всего несколько часов. Путь на запад был открыт, и наши соединения полились рекой, попутно сбивая встреченные колонны и подразделения 7й танковой дивизии вермахта. Вскоре боевые части закончились и пошли ее тылы. Еще немного — и 'семерка' была бы просто выпилена из штатного расписания вермахта.

Но за ней шла 14я моторизованная дивизия — она-то и спасла танкистов от полного разгрома, встав в глухую оборону за несколько километров восточнее Борисова, в надежде заодно сохранить и плацдарм. Тут-то ей в тыл и ударили с юга части 100й и 161й стрелковых дивизий, да и с севера наступление перешли части 50й сд — командованию удалось восстановить с ними связь с помощью посыльных самолетов. Причем штаб армии, в которой находились эти дивизии, знал об их положении даже меньше, чем штаб фронта. Так, прибывший в штаб фронта 7го июля начальник оперативного отдела 13 й армии полковник Иванов с удивлением узнал, что в контрударе участвуют и их ослабленные предыдущими боями 44 й и 2 й стрелковые корпуса (РИ). Управление соединениями было еще не на высоте.

Казалось бы, еще немного — и группировка фрицев на шоссе к северо-востоку от Минска как минимум покатится обратно. Но тут Гот — южная группа его войск — наконец прорвался на восток через Волму у деревни Червень, к востоку-юго-востоку от Минска. Первые попытки немецкой 20й моторизованной дивизии переправиться через реку были отбиты совместно частями 161й сд и 20го мехкорпуса, но немецкую пехоту подпирали танкисты — 20я танковая дивизия вермахта навела понтонную переправу через Волму и переправила на восточный берег два танковых батальона. Прорыв произошел как раз с началом наступления советских 100й и 161й дивизий на север — дивизии, нацелившиеся на окружение немцев на шоссе, сами оказались в полуокружении. Ситуация стала еще серьезнее, когда Гот повернул свои части на север, по междуречью Волмы и Березины — ситуация к северо-востоку от Минска становилась для немцев критической, и Гот решил не развивать наступление дальше на восток, а сначала срезать слой советских дивизий, находившихся восточнее Минска, ну и заодно купировать угрозу с их стороны своим дивизиям, наступавшим на Оршу. К счастью, Гот пустил вперед танковую дивизию. Она была сформирована недавно, недостаточно оснащена машинами, а, главное, в ней еще были плохо организованы разведка пути и строгое соблюдение порядка движения. Естественным следствием стали многочисленные засады, в которые постоянно попадали ее передовые группы. Тем не менее, к 8му июля положение 100й и 161й дивизий становилось уже критическим — пришлось отступать. Самое обидное, что им удалось перерубить шоссе западнее Борисова — немецкий гарнизон оказался отрезанным и два дня сражался в полном окружении. Но, несмотря на это, советским войскам не удалось ни уничтожить его, ни даже хотя бы отбросить на западный берег Березины — плацдарм остался за немцами. Положительным результатом наступления вдоль шоссе был практически полный разгром 7й танковой и большие потери 14й моторизованной дивизий — к наступательным действиям они точно не были способны.

Похожий результат оказался и в проходившем севернее противостоянии 7го мехкорпуса и 19й танковой и 18й моторизованных дивизий вермахта. Корпусу требовалось еще добраться до немцев, поэтому, начав выход из места сосредоточения 5го июля, полноценные атаки пошли только 7го — помимо собственно перемещения крупных сил, требовалось преодолеть еще и полосу заграждений, созданных нашей же 20й армией — снимать мины, растаскивать завалы, зарывать рвы, строить переправы через искусственные затопления — наши вообще-то собирались обороняться, а тут — мощное наступление, все планы — к чертям. Тем не менее, 7го июля части 7го мехкорпуса отсекли передовые части 19й танковой фрицев от ее тылов. Как отмечали сами немцы — 'Своего апогея атаки достигают ближе к середине дня, противнику удается прорвать оборону 19-й тд между Сенно и Липовичи-Толпино и отрезать тыловые части в районе Череи от основной массы дивизии. Благодаря отличной работе люфтваффе удается в середине дня облегчить положение находящихся под сильным давлением дивизий, причем последние смогли захватить высоты восточнее Сенно, создав предпосылку для дальнейшей атаки в южном направлении. Кроме того, во второй половине дня удается танковой атакой восстановить связь между группами в Сенно и Липовичах..."' (в РИ — выдержка из ЖБД 47го моторизованного корпуса, о боях 17й тд).

Огромную роль в отсутствии крупных успехов нашего контрнаступления сыграли люфтваффе. Как отмечали советские командиры:

"а) На участке танковой дивизии начиная с 12 и до 22 часов велась интенсивная и беспрерывная бомбардировка всего участка дивизии как передовых частей и командных пунктов, так и головных эшелонов парков и подходящих транспортов с горючим и боеприпасами.

В 18 часов одновременно с бомбардировкой около 100 средних и легких танков противника, прорвав организованную противотанковую оборону танкового полка на фронте Дубняки, Станюки и противотанковую оборону, организованную командиром корпуса на фронте по северной опушке леса северо-западнее и северо-восточнее ст. Бурбин, прорвались в направлении командного пункта командира корпуса и далее на Менютево, Бочарово, Теребени и нанесли удар по тылу главной группировки частей танковой дивизии, успешно продвигающихся в направлении Вятеро. Атака танков противника по тылам танковой дивизии была поддержана мотоциклистами силою до двух батальонов (около 800 человек) при большом насыщении противотанковыми пушками. В результате такого удара боевые порядки частей были нарушены и части отошли в различных направлениях.

Мотострелковый полк при поддержке батальона танков и одного дивизиона гаубичного артиллерийского полка с 15 часов 39 минут перешел в преследование отступающей мотопехоты противника в направлении м. Черея. Данных о дальнейших действиях мотострелкового полка не поступило.

б) танковая дивизия, нанося удар на Толпино, Бельняки, встречена организованным огнем с рубежа Толпино, Бояры. С 16 до 20 часов дивизией было произведено 5 танковых атак. В 20 часов атака должна была быть возобновлена вместе с подошедшими резервами командира дивизии, но в это время противник усилил действия штурмовой и бомбардировочной авиации до предела.

Таким образом, дивизия в течение пяти часов находилась под непрерывной интенсивной бомбардировкой и, проведя 4-5 танковых атак, требовала пополнения горюче-смазочными материалами и боеприпасами.

К 20 часам командир дивизии решил, прикрываясь с фронта батальоном мотопехоты, отвести танки поочередно для дозаправки.

Таким образом, намеченная атака не состоялась, противник, тревожимый только разведывательными подразделениями, действующими в направлении Толпино, Бояры, отошел на м. Черея...

...3. Всех выявленных паникеров в танковой дивизии во время контратаки танков противника приказал арестовать и предать суду военного трибунала..."

(в РИ — отчет командира 5-го мехкорпуса генерал-майора И. П. Алексеенко о боях 8го июля)

Командующий 20-й армией генерал-лейтенант П. А. Курочкин также отмечал урон от действий немецкой авиации: "Успешные бои механизированных корпусов сильно осложняются отсутствием на поле боя нашей авиации. 23-я смешанная авиационная дивизия, имея 7 "миг" и 6 "чаек" и выполняя ряд задач фронта, совершенно не в состоянии обеспечить боевые действия механизированных корпусов. Противник безнаказанно и нагло бомбит наши части на поле боя и задерживает наступление".

В отчете штаба советской 17-й танковой дивизии также говорилось: 'При подвозе горючего и боеприпасов для заправки машин авиация проявляла исключительную активность в воздухе и тем самым не давала возможность произвести дозаправку.'

Отмечали наши и тактику действий передовых отрядов немцев, под названием 'еж'. Многие танки буксировали за собой противотанковые орудия, зенитно-пулеметные установки, а на броне находился отряд автоматчиков. При встрече с советскими войсками эта подвижная группа мгновенно разворачивалась в боевой порядок и обеспечивала своим танкам непрерывную поддержку артиллерийским и зенитным огнем. Высокая насыщенность поля боя противотанковыми стволами позволяла немцам наносить большой урон советским подразделениям, и даже отбрасывать их, несмотря на изначальное превосходство наших по количеству танков. Поэтому чем дальше, тем больше мы начинали прибегать к тактике засад и коротких контратак — просто все меньше становилось у нас танков, их наконец-то начинали беречь. А то ведь, согласно журналу боевых действий 5-го мехкорпуса, в результате боев 8-10 июля (в РИ — в районе Толпино и Цотово) потери составили:

'13я танковая дивизия — 82 танка, 11 машин, 3 трактора, 1 бронемашина.

17я танковая дивизия — 244 танка, 8 тракторов, 20 машин.

Отряд 109 МСД — 40 танков, 1 машина.

Корпусные части — 11 бронемашин.

Причины безвозвратных потерь бронетехники: 50% от авиации, 30% — ПТО и танки и 20% — вышли из строя или засели в болотах.

Убито: в 13 ТД — 40 человек, в 17 ТД — 48 человек, в 109 МСД — 10 человек, в корпусных частях — 40 человек.'

Но и у немцев потери были немаленькие. Как отмечал Гальдер: "На северном фланге 3й танковой группы противник предпринял ряд сильных контратак с направления Орша против 19й танковой дивизии. Эти контратаки удалось отбить, но многочисленные группы русских танков на флангах заставляют отступать. Наши потери в танках значительны, людские потери довольно велики..." (в РИ — контратаки против 2й тг и 17й тд, 'потери в танках незначительны', отступлений нет). За счет того, что поле боя зачастую в итоге оставалось за советскими войсками, немцы не имели возможности утащить свои подбитые танки, чтобы их потом восстановить. Ну а наши эти танки либо подрывали, либо утаскивали, благо в начале боев тягачей еще хватало, хотя для новых — более тяжелых — танков их было явно недостаточно, но для старых легких — более чем.

И, в общем-то, советское командование было довольно результатами боев и намеревалось продолжать давить фрицев, пока с востока не подошли их пехотные дивизии. А это — еще день-два минимум — вполне достаточно, чтобы окончательно выпилить обе танковые дивизии фрицев — 7ю и 19ю, хотя бы по танкам. Все-таки сказывалось почти десятикратное преимущество в бронетехнике.

Причем как раз выстреливал тот самый способ действий, который высшее командование отмечало как негативный — когда командиры частей отправляли слишком большое количество мелких групп танков в разных направлениях — и с целью разведки, и с целью прикрыть фланги. За счет этих мелких групп мы могли нащупать больше незащищенных участков в немецкой обороне и, пусть отдельные прорывы зачастую и не приводили к коренному перелому из-за проблем со связью и координацией действий, но каждый такой прорыв вносил в ряды немцев сумятицу, а порой и панику (РИ), что негативно сказывалось и на участках с сильной обороной — порой немцы их оставляли только при появлении слухов о русских танках на фланге или в тылу и отходили, порой бросая даже тяжелое вооружение (РИ). Как отмечали сами немцы — 'Бои в этот день особенно тяжелые из-за того, что русские ввели в бой множество тяжелейших танков. Единственным доступным орудием, способным наверняка с ними бороться, является 8,8-см зенитная пушка. Однако ширина полосы наступления и большое число танков не позволяют прикрыть этими орудиями все направления. Вражеские атаки нанесли, насколько известно, серьезный ущерб артиллерийским частям и колоннам 19й тд' (в РИ — ЖБД 47го мк за 8е июня, бои 17й танковой). К тому же такое рассредоточение сил снижало потери от авиации.

Так что, еще бы день-два — и эти четыре немецкие дивизии были бы растерты в порошок. Не сложилось — из-за коренных изменений к северу от правого фланга Западного фронта.

ГЛАВА 39.

На южном фланге Западного фронта ситуация для немцев была тоже 'не очень'. Несмотря на то, что наши откатывались из-за угрозы обхода с флангов, на направлении Слуцк-Борисов шли упорные бои. Так, 29я моторизованная дивизия вермахта, находившаяся в первых порядках наступавших вдоль шоссе войск, за первые пять дней июля потеряла порядка 300 человек убитыми, 1200 раненными, 150 пропавшими без вести (в РИ в боях за Смоленск за 14-19 июля дивизия потеряла 185 человек убитыми, 795 ранеными и 8 пропавшими без вести, а всего — 988 человек). Учитывая предыдущие бои под Слонимом, дивизия практически исчерпала свои возможности — немцам приходилось ставить в первые ряды уже совершенно нестроевых солдат — конюхов, шорников. Окончательно она сточилась в двухдневных боях за Слуцк. Как отмечалось в ЖБД 27го корпуса — 'Уже после наступления темноты 71-й пп ведет в высшей степени ожесточенные бои, неся тяжелые потери, поскольку противник ведет огонь из окон, подвальных окон и т. п., в том числе и из противотанковых орудий. Вспыхивают рукопашные схватки с использованием холодного оружия' (в РИ — выдержка из ЖБД о боях за Смоленск, который, в отличие от Слуцка в АИ, обороняли даже не фронтовые части, а наспех собранные из тыловых подразделений — немцы быстро прорвали оборону по Днепру и продвинулись к городу, поэтому в первые дни обороны его защищали именно такие части).

И если бы на Слуцк наступали только части 2й танковой группы, наши бы его, пожалуй, и удержали бы. Но к городу уже подходили пехотные дивизии — они-то и поставили точку в этих боях. Хотя это не было для них легкой прогулкой. Постоянные атаки на дороги окруженных и отходивших советских частей и подразделений сильно затрудняли подтягивание как самих войск, так и матчасти. Так, немцы отмечали — 'Положение с боеприпасами напряженное, армия не может организовать достаточное снабжение. Этот факт не позволяет ожидать быстрого успеха в боях за укрепленный плацдарм'. В самом городе немецкой пехоте также пришлось несладко — 'зачистка города штурмовыми группами, в составе которых действуют все огнеметчики корпуса, не приносит ожидаемого успеха. 31-я пд вынуждена возобновить планомерное наступление, назначенное сначала на вторую половину дня 5 июля, а после задержек в подготовке — на утро 6.7'. И, подводя итог, немцы отмечали — 'Штурм укрепленного плацдарма Слуцк представлял собой семидневную самостоятельную операцию против прекрасной долговременной оборонительной позиции, защищаемой фанатичным противником. Русские держались до последнего. Они были совершенно нечувствительны к происходившему у них на флангах и в тылу. За каждую стрелковую ячейку, пулеметное или орудийное гнездо, каждый дом приходилось вести бои. Несмотря на применение разведывательных частей, воздухоплавателей и разведывательной авиации, так и не удалось заставить замолчать русскую артиллерию'. (в РИ — из ЖБД 7го АК, штурмовавшего Могилев в 20х числах июля). Сказывалось и то, что первыми к городу подошли части 12го армейского корпуса, чьи 31я и 34я пехотные дивизии понесли большие потери еще в боях под Волковыском и Слонимом, а 45я, штурмовавшая Брест, помимо огромных потерь, вообще действовала южнее — в направлении Пинск-Лунинец.

В этих условиях советское командование решило нанести фланговый удар по немецким войскам, наступавшим на Бобруйск — прежде всего по их танковым дивизиям, благо те уже понесли огромные потери и к тому же завязли в боях на передовых оборонительных сооружениях Бобруйска, а между танковыми дивизиями и основными силами пехотных дивизий вермахта еще оставался зазор в сотню километров. Была высокая вероятность помочь обороне Бобруйска и заодно добить немецких танкистов. Тем более что силы пока были — по Березине от Бобруйска до Гомеля сосредотачивались части 66го ск — например, 232я сд прибывала сюда начиная с 5го июля (в РИ сосредоточилась западнее Гомеля к 4му июля). К северу от Бобруйска подходили части 63го ск, причем начиная еще с 28го июня (в РИ — начала сосредотачиваться по Днепру 27го июня — тогда прорыв немцев на южном направлении был стремительным — 27го они захватили Бобруйск). Командовал корпусом комкор Леонид Григорьевич Петровский — сын Г.И. Петровского, состоявшего в РСДРП с 1898 года, в 1913м ставшего аж лидером большевистской фракции в 4й Думе, но недолго — весной 1914го его лишили депутатского мандата и сослали в Сибирь, где после февральской революции он недолго побыл комиссаром Якутии, в мае 1917го приехал в Питер, и уже после октябрьской революции стал одним из создателей ВЧК и милиции — с ноября 17го по март 19го был наркомом внутренних дел, сменив на этом посту Рыкова. Именно Петровский подписал в сентябре 18го 'Постановление о красном терроре'. А затем, до 1939го, был партийным деятелем на Украине — именно в его честь Екатеринослав был переименован в 1926м в Днепропетровск. В 1939м подвергся критике за попустительство врагам народа, был снят со всех постов, но не арестован, в отличие от второго сына — Петра Григорьевича Петровского, который был арестован в 37м, хотя и до этого отбыл год в ссылке после того, как подписал письмо Рютина 'Ко всем членам ВКП(б)'.

В отличие же от своего брата, пошедшего по политической части, комкор Петровский так и шел по военной — еще со времени участия в штурме Зимнего (где он был вместе со своим братом), и даже чуть раньше — призван в 1917м, на момент революций служил младшим офицером в запасном пулеметном полку в Петрограде. Причем белорусские леса были ему уже знакомы — в двадцатом он участвовал в советско-польской войне и даже, будучи раненным под Лунинцом, был взят в плен и содержался в концлагере в Бресте, вернувшись в РСФСР по обмену пленными после войны. 1938м был исключен из партии и уволен из Красной Армии — предположительно, за политические ошибки — грубое, высокомерное отношение к подчиненным и продажу своей легковушки по спекулятивной цене — но не арестован, находился под следствием, вновь призван в РККА в 1940м. Но в боях показал себя с лучшей стороны, за что в июле 1941го ему наконец-то было присвоено новое звание генерал-лейтенанта.

И было за что. По результатам боев немцы назвали этот корпус 'Черным' — и не из-за якобы цвета одежды многих бойцов — будто бы это были зеки, которых бросили на фронт даже не успев переобмундировать — нет — немцы дали корпусу такое прозвище из-за урона, который он нанес фашистам. Еще бы — с таким отчаянным командиром по другому было бы невозможно. Так, в одном из эпизодов стрелковый полк долгое время не мог взять холм, на котором укрепились фашисты. Комкор не поверил объяснениям командира полка, что немцы ведут настолько интенсивный огонь, что и головы не поднять — Петровский поднялся на бруствер и стал ходить поверху вдоль окопов. Так он и прошел вдоль одного из батальонов этого полка — немцы действительно вели интенсивный огонь, вот только он был неприцельным — брали на испуг. Высота была взята почти без потерь.

К седьмому июля 167я сд этого корпуса уж несколько дней воевала севернее Осиповичей, сдерживая 3ю тг на рубеже Свислочи и в междуречье Свислочи и Птичи. 117я подтянулась чуть позднее и заняла оборону к северу — вдоль Березины — именно через ее позиции прорвались 20я танковая и 20я моторизованная дивизии — наши не успели организовать полноценную оборону, но даже в таком невыгодном положении сдерживали немецкие танки и мотопехоту два дня, не давая им прорваться через броды, и только подтягивание артиллерии и мощные авианалеты позволили немцам прорвать оборону, да и то — два раза наши сбрасывали фашистов контратаками в реку, причем один раз бойцов поднимал в атаку сам Петровский (РИ, только на Днепре и силами 167й сд).

В итоге немцы все-таки смогли создать устойчивый коридор, по которому пошли на север и отрезали наши 100ю и 161ю сд из 44го ск, ведущие наступление на север. К восьмому июля постепенно подтянулись и другие дивизии корпуса — 61я и 154я. Теперь уже Петровский попытался отрезать фашистов. Была предпринята разведка боем на левом фланге корпуса силами частей 117-й стрелковой дивизии, поддержанной огнем двух артиллерийских полков (322 ап, 707 гaп) и дивизиона корпусной артиллерии (546 кап). С рассветом 240-й стрелковый полк первым форсировал Свислочь (в РИ — Днепр), атаковал противника и, овладев городом Лапичи (в РИ — Жлобин), быстро устремился на север (в РИ — на восток, где после первых успехов был полуокружен и разгромлен немцами). Гитлеровцы, не ожидавшие такого удара, поспешно начали отходить. На западный берег реки переправился еще один полк — 275-й стрелковый. Немцы попытались ударить под основание прорыва силами 20й моторизованной дивизии (в РИ — 10й мд и 252й пд; в АИ пехоты тут еще нет), но 'мотористы' были втянуты еще в одно наступление, уже к востоку от Березины, так что их контратаки, хотя и продолжались двое суток, были отражены с огромным уроном для фашистов.

А наши тем временем продолжали наращивать ударный кулак, которым рвали тылы 20й танковой и 20й моторизованной. Следом за частями 117й сд на север ушла 61я, которая укрепила стенки выступа и подперла плечом 117ю, которая и наступала-то неполным составом — часть ее сил сражалась в окружении на восточном берегу Березины. Получался слоеный пирог — части немецких 20й танковой и 20й моторизованной окружили части 117й сд с востока от Березины, а части 117й и 61й окружили тылы тех же 'двадцаток' с запада от реки. Тут с запада стала подходить 252я пехотная дивизия вермахта, которая ударила от Пуховичей в бок нашим прорвавшимся к северу частям, но сразу же сама получила удар во фланг от 167й сд — к этому времени корпус подтянул приданные ему 387-й и 503-й гаубичные артиллерийские полки, 318-й гаубичный артиллерийский полк большой мощности РВГК — и они, особенно последний, с гаубицами калибром 203 мм, смешали наступающие немецкие части с землей, а то, что осталось — дочистили начавшие атаку батальоны — 252я за один день лишилась почти что пехотного полка.

Наши к 10му июля дошли до городка Червень, освободили его и взломали с юга полуокружение 100й и 161й. Но и обе немецкие двадцатки, прорвавшиеся за Березину, ударили с востока, разрезали нашу группировку пополам и прошли дальше на запад — им в спину дышали злые десантники из 7й вдб, до того занимавшие оборону в районе Богушевичи-Березино, прикрывая шоссе Минск-Червень-Могилев. Немцы все-таки выдрались, хотя и потеряли практически всю артиллерию и тылы — обе двадцатки остались лишь с третью пехоты и полусотней танков. Наши же уже намерились было наступать на Минск, но подходившие с его стороны части 137й и 263й пехотных дивизий 9го армейского корпуса вермахта быстро остудили этот порыв — если 137я, как и 292я того же корпуса, после потерь под Волковыском представляла из себя условно годную для наступления силу, то потери 263й не превысили тысячи человек — немцы могли как минимум держать оборону. А ведь следом шли почти целехонькие 17я и 78я пд 13го АК. В итоге, к юго-востоку от Минска наши купировали прорыв 20й танковой и 20й моторизованных дивизий, вернули себе восточный берег Свислочи и Волмы — до Минска оставалось 30 километров, но исчерпали боеприпасы и понесли потери. А ведь им теперь предстояло сражаться с подходившими пехотными дивизиями — семь-девять дней — и те подтянут артиллерию и основные силы. Наши стали окапываться и делать засеки. Частью сил. А остальные, за два дня перегруппировавшись, ударили от Пуховичей на Марьину Горку — город, откуда Гот начал 12й танковой свое продвижение на запад.

ГЛАВА 40.

Глубокой ночью 13 июля через Свислочь (в РИ — Днепр) тихо переправились группы наших разведчиков. В это же время полки первого эшелона дивизии подтягивались и скрытно располагались на восточном берегу, готовя различные средства переправы: рыбацкие лодки, сплавной лес и плоты. В районе Пуховичей из подручных материалов удалось восстановить взорванный пролет моста. Утром, с началом интенсивной двадцатиминутной артиллерийской подготовки, части 63-го корпуса начали форсирование Свислочи. В эти июльские дни стояла изнуряющая жара, мало спадавшая даже по ночам. Гитлеровцы, совершенно не ожидая нашего наступления, беспечно прятались от жары по домам в Пуховичах и Марьиной Горке. Они снимали с себя оружие, а иногда и обмундирование. В таком положении застал их наш первый огневой налет. (все — РИ, только бой шел у Днепра, за Жлобин)

Противник был настолько ошеломлен наступлением частей корпуса, что вначале почти не оказывал организованного сопротивления. И только после того как наши атакующие подразделения вышли на западные окраины Марьиной Горки, гитлеровцы опомнились. Укрывшись за железнодорожными насыпями, использовав водонапорные башни и каменные здания, они начали оказывать сопротивление, которое усиливалось с каждым часом. Во многих домах засели автоматчики — 'кукушки'.

К исходу дня дивизиям пришлось вести наступательный бой, в полном смысле слова выкорчевывая штыком и гранатой, расстреливая в упор засевших в домах и блиндажах фашистов. В этих боях отличились многие воины и подразделения. Батальон 437-го стрелкового полка первым ворвался в Марьину Горку. Когда на следующее утро враг предпринял попытку окружить батальон, то наши воины не только не отступили, но снова обратили гитлеровцев в бегство. Шесть раз поднимал капитан Баталов в атаку свой батальон, дважды дело доходило до штыковых ударов, и противник бежал. В результате такого упорства батальон отвлек на себя значительные вражеские силы, содействовал продвижению наших частей и полному освобождению Марьиной Горки. За героические действия командиру этого батальона капитану Баталову Федору Алексеевичу Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено звание Героя Советского Союза.

15 и 16 июля части 63-го корпуса продолжали с боями продвигаться на запад, не давая гитлеровцам задерживаться на выгодных рубежах и отбивая их неоднократные контратаки. Только на западном берегу реки Птичь (в РИ — Друть) противнику удалось закрепиться. Но и там немцы чувствовали себя очень неуютно — ведь в этой местности действовали бойцы 214й вдб — до 20го июля 63й ск совместно с ними и местными партизанами провели несколько удачных операций по уничтожению штабов, тыловых подразделений и даже уничтожению одного пехотного полка (в РИ были подобные операции, причем меньшими силами).

Командир 63-го 'Черного' корпуса Л. Г. Петровский почти непрерывно находился в частях, наступавших на главном направлении. Он придавал огромное значение контролю выполнения отданных приказов и одновременно всеми имеющимися у него средствами и способами стремился помочь нижестоящим командирам решить порученную боевую задачу. И бойцы не подкачали. Так, 21 июля командир 9-й батареи артполка 154-й стрелковой дивизии лейтенант Борода со своего наблюдательного пункта заметил на поле боя вражеское противотанковое орудие и немедленно открыл по нему беглый огонь. Несколько разорвавшихся снарядов заставили артиллерийский расчет гитлеровцев бросить орудие. Лейтенант Борода с несколькими бойцами захватил орудие и, развернув его, открыл огонь по отступающему противнику. Два дня спустя в бою овладел немецкой пушкой и открыл из нее огонь по врагу красноармеец Вершинин из 465-го стрелкового полка 167-й стрелковой дивизии. Подобных примеров мужества и героизма воинов 63-го стрелкового корпуса можно привести немало.

22го июля (в РИ — 30го) командующий войсками 21-й армии приказал 63-му стрелковому корпусу перейти к обороне — на фронте усилился нажим подходивших пехотных дивизий вермахта (в РИ эти дивизии снимались с блокирования и уничтожения окруженных советских войск медленнее, поэтому подходили они позднее, к тому же бои шли восточнее — немцам дальше идти). С переходом к обороне части корпуса приступили к инженерному оборудованию занятых рубежей. Отрывались танковые ловушки, окопы полного профиля, устраивались завалы, расставлялись противотанковые мины и малозаметные препятствия. Одновременно по приказу командира корпуса велась интенсивная боевая подготовка во всех подразделениях — и в тех, что стояли на передовой позиции фронта, и в тех, что находились в тылах и резервах. Особое внимание обращалось на обучение бойцов и командиров применению гранат и бутылок с горючей жидкостью. Начиналась почти двухмесячная Днепровская битва

(в РИ наши остановились за 25-40 км до Бобруйска, немцы 10го августа начали наступление, к 14му окружили 63й ск, Петровский лично вывел из окружения сначала 154ю сд (при этом был разгромлен штаб 134й пд и захвачены немецкие документы), а затем он вернулся за второй — 61й сд (остальные дивизии были выведены из состава корпуса ранее) и при ее выводе был смертельно ранен (перед этим отказался эвакуироваться присланным за ним самолетом, отправив на нем раненных бойцов; по выходу из окружения он должен был вступить в командование 21й армией)).

Южнее Бобруйска с теми же намерениями — добить танковые дивизии — действовал 66й стрелковый корпус. Правда, его сил было явно недостаточно для выполнения такой задачи, несмотря на то, что пять танковых и три моторизованные дивизии вермахта практически истаяли в предыдущих боях, да и в наступлении на Бобруйск с юго-запада участвовало только три танковых — остальные прорывались на Бобруйск со стороны Слуцка. Но все-равно — 232я сд была единственным полноценным соединением 66го ск. Включенный в нее 110й полк 53й сд до размеров дивизии нисколько не дотягивал, да и переданная из 4й армии 75я сд тоже была уже не полнокровным соединением, хотя и опытным — она вела бои с первого дня войны, постепенно отступая от границы через Припятские болота. Правда, стрелковый корпус был подкреплен 25м мехкорпусом, хотя, как я отмечал ранее, это было еще довольно 'сырое' и недоукомплектованное соединение, но все-равно — на начало июля в нем было 185 легких танков Т-26 и БТ, 12го июля прибыли 64 Т-34. Но к этому времени дивизия уже участвовала в боях. Да еще ее соединения постоянно раздергивали. Так, из 50й танковой дивизии в 219ю моторизованную этого же корпуса были переданы мотострелковый и артиллерийский полки. Да и потом танки зачастую использовались мелкими группами, для разведки — за несколько выходов было потеряно более тридцати танков — как от огня противника, так и надежно застрявшими в непроходимой местности.

Но наступать все-равно было надо. Наша оборона к югу от Бобруйска пока не испытывала давления со стороны немцев, и без наступления войска просто простаивали, тогда как рядом — в паре десятков километров — шли бои. Это не дело. В том числе и для этого нужны контратаки — чтобы задействовать все силы обороняющегося. Например, если немцы слитно атакуют на каком-то участке, то другие участки не подвергаются давлению и войска на них просто стоят, ну, может, отражают атаки незначительных сил. Так что, если эти войска двинуть в наступление, хотя бы и на небольшую глубину, то немцам придется отвлечь часть своих сил на отражение этой атаки — соответственно, они могут выделить меньше сил в своей основной атаке. А если все пойдет удачно — атакующих можно и отрезать от основных сил. Видимо, советское командование руководствовалось в том числе и такими соображениями. К тому же к востоку сосредотачивался еще один — 67й — корпус, хотя на 6е июля из состава его 102й, 151й и 132й дивизий в район Гомеля прибыло только по одному стрелковому полку, артиллерия и корпусное управление. Но сосредоточение шло с приличной скоростью, так что корпус если и не примет участие в наступлении, то как минимум подстрахует 66й на случай неудачи. Риск был невелик.

Так что 66й ск в лице 232й сд и при поддержке 25го мк атаковал вторую танковую группу южнее Бобруйска, с прицелом выйти на Любань, Погост, а то и отбить Слуцк. Поначалу наступление развивалось успешно — наши сбивали фланговые заслоны, перерезали несколько дорог, по которым 2я тг продвигалась на восток, разгромили несколько колонн. Но чем дальше, тем все больше усиливалось сопротивление немцев — подходившие 134я и 131я пехотные дивизии вермахта вставали в оборону, а затем все активнее начинали контратаковать подходившими основными силами, стараясь перехватить инициативу, чтобы уже самим выбирать место боя — где успели сосредоточить войска — там и атаковать, чтобы уже наши реагировали на действия немцев, перемещая свои части не туда, куда надо советскому командованию, а туда, куда 'укажут' своим наступлением немцы. А при равных силах догоняющий почти всегда отстает. К двадцатым числам наступление заглохло.

Но попытки советского командования переломить ситуацию на южном фланге Западного фронта произвели неизгладимое впечатление на немецкое командование. Гудериан назвал его 'наступлением Тимошенко' и насчитал в атакующих порядках не менее двадцати дивизий — у страха глаза велики. Командующий группой армий 'Центр' также с беспокойством отреагировал на начало наступления 'черного корпуса': 'Русские начинают наглеть на южном крыле 2-й армии'. ЖБД других соединений тоже пестрели сообщениями типа 'LIII АК был атакован превосходящими силами противника и вынужден перейти к обороне'. А также: 'На участке XXXXIII АК противник крупными силами атаковал 134-ю пехотную дивизию' (все — РИ).

Несмотря на все усилия, нашим не удалось переломить ситуацию и погнать врага на запад. ЖБД 21й советской армии отмечал постепенное ухудшение обстановки. Если в начале наступления в нем говорилось 'Противник, оказывая слабое сопротивление, отходит', то в последующие дни все чаще начинают встречаться фразы, упоминавшие 'упорное сопротивление противника'. Потери 21й армии в период с 5го по 20е июля составили 4900 человек, в том числе 889 человек убитыми и 2280 пропавшими без вести (в РИ — потери с 11 по 20 июля — 5801 человек, в том числе 989 человек убитыми и 2280 пропавшими без вести). Но и немецкие дивизии, особенно танковых групп, понесли ощутимые потери. Так, 2я тг окончательно превратилась в мотопехотные дивизии с небольшим вкраплением танков (в РИ безо всяких боев под Слонимом и Слуцком (АИ) в той же 17й танковой на 4 июля оставалось всего 80 из 239 танков) и участвовала в тех же боях на Березине в основном своей артиллерией и остатками пехоты, хотя артиллерия танковых дивизий была слабее чем пехотных — если пехота имела 36 легких 105-мм пехотных гаубиц, 12 150-мм полевых гаубиц, то танкисты — 24 гаубицы калибра 105-мм, 8 гаубиц калибра 150-мм и 4 пушки калибра 105-мм. А с учетом того, что в предыдущих боях танковые дивизии уже потеряли минимум половину артиллерии, их вклад был не так уж велик. К тому же два корпусных артполка, подтащенных советским командованием под Бобруйск, своими кувалдами калибра 203 мм неплохо проредили немецкую артиллерию — как минимум в первые дни, пока не посбивали наших арткорректировщиков. Помимо артиллерии, танкисты еще сформировали небольшой танковый кулачок из тридцати машин, который поучаствовал в одной из атак. Но все-равно, основную работу по захвату Бобруйска в последующие две недели выполняли пехотные части вермахта.

А безлошадных танкистов отвели на отдых в Барановичи, где они ждали новые танки, ездили в отпуска и занимались ремонтом техники — немцы попытались приспособить для восстановления своих танков местные депо и другие обрабатывающие заводы. Там-то мы (сформированные мною части) и застали эту братию во второй половине августа, немало покрошив их при освобождении города — танкисты тоже ходили в черной форме, поэтому наши бойцы поначалу принимали их за эсэсовцев и расстреливали не разбираясь кто есть ху. Конечно, под раздачу попали далеко не все оставшиеся в живых танкисты второй танковой группы — примерно треть находилась в отпуске или в госпиталях на территории Рейха, часть оставалась в своих дивизиях в качестве водителей бронированной и обычной техники, ремонтников. Но с тысчонку танкистов мы положили, и еще человек двести-триста попали в нам в плен. Так что помимо проблем с наличием танков немцы заимели и проблемы с наличием персонала для работы на них, а подготовить танкистов и ремонтников у немцев быстро не получится.

Так что к середине июля у немцев самой сильной из всех танковых дивизий осталась 12я танковая, которая еще в начале июля прошла на юг от Минска, затем — на запад, во фланг слуцкому УРу — со своими полутора сотнями танков она оказалась единственным танковым соединением ГА 'Центр', способным выполнять масштабные задачи, и в дальнейшем 'двенашка' доставила нам (тут снова про РККА) много проблем, в числе которых было окружение Бобруйска (в РИ к 4му июля в ней оставалось 209 танков из 220 на начало войны — дивизия участвовала в боях к северо-востоку от Минска — под Сенно и Лепелем — воевала с 5м и 7м мехкорпусами, окончательно переломив ход сражения в пользу немцев). Но о событиях конца июля-начала августа у нас было уже гораздо меньше сведений — прошло слишком мало времени, чтобы мы могли набрать достаточное количество свидетельств, показаний, документов для составления более-менее цельной картины.

Так, мы пока не выяснили ход, а уж тем более причины окружения и разгрома 172й стрелковой дивизии. До войны она дислоцировалась под Тулой, с началом войны в дивизию были мобилизованы не имевшие брони шахтёры и химики Сталиногорска, Богородицка и других районов Тульской области. К началу июля дивизию направили к Могилеву, где она несколько дней сооружала оборонительные позиции вокруг города, затем ее направили дальше на запад, к Березине, и там она в конце июля попала в окружение — как раз в середине августа мы освободили лагерь, где было много бойцов из этой дивизии. Ну ладно — химики — найдем куда их пристроить. Но шахтеры-то — куда их ? Что тут такого есть, что можно было бы покопать ? Надо будет озадачить местную геологоразведку. Вот станочники из 242й, попавшей под удар ГА 'Север', после освобождения встали к станкам — дивизия дислоцировалась под Москвой, поэтому доукомплектовывалась рабочими с московских заводов. Вообще, как мы заметили, в плен чаще попадали специалисты — связисты, артиллеристы, танкисты, водители — в общем, люди, гораздо хуже владевшие навыками пехотного боя. Пехотинцы хотя бы немного да научены стрельбе, окапыванию, поиску укрытий — они имеют больше шансов отбиться или ускользнуть от врага. Конечно, нам-то такое положение только в плюс, но каково Красной армии — терять столько спецов ... ?

Правда, немцы их тоже теряли изрядно — к концу августа уже более сотни немецких ремонтников и водителей обучали нашу молодежь работе с техникой — 'Мы же учим их работать на станках, а станки не будут стрелять по нашим'. Ну да, это сами немцы придумали себе такую отмазку. А то, что продукция, изготовленная руками обученных ими людей, будет потом стрелять в соплеменников этих фрицев — об этом они, как я понимаю, старались не задумываться. Ну, нам же лучше. Да и некоторые из пленных немцев, как оказывалось, были убежденными коммунистами, до поры до времени скрывавшими свои убеждения из-за возможных преследований. Ну, так они сами говорили — в голову-то не залезешь. Так что пусть будут 'коммунисты' — присматривать за ними все-равно будем.

Вот что делать со словаками, венграми и итальянцами — было совершенно непонятно. Потерпев фиаско со своим блицкригом, немцы стягивали к фронту все боеспособные части. Так, с начала июля в ГА 'Центр' было передано пятнадцать пехотных дивизий из резерва Верховного командования (в РИ — десять дивизий), готовились к отправке 2я и 5я танковые дивизии, также находившиеся в резерве. Правда, у них была та же проблема, что и с уже выбитыми в Белоруссии — не хватало танков. Обе дивизии участвовали в операциях на Балканах — против Югославии и Греции, соответственно, многие их танки на начало войны находились в ремонте или в составе оккупационных сил в Югославии, Греции, на Крите — в танковых полках пятой тд было чуть больше двадцати танков. 2я танковая пострадала еще серьезнее — после греческой кампании ее гусеничную технику отправили морем, где перевозившие ее транспорты подорвались на поставленных англичанами минах и затонули вместе с танками. Так что сейчас немцы спешно скребли по сусекам, формировали сводные группы и отправляли их на восток — именно эти группы и попадались нам в конце июля и в августе.

Так что немецкая пехота вся отправлялась на фронт — после потери многих танков фрицам приходилось методично прогрызать оборону советских войск, а в таком деле чем больше мяса — тем лучше. Поэтому тыл немцев горел, в том числе и нашими стараниями, отчего они и начали отправлять сюда своих союзников (в РИ на юге Белоруссии действовали словаки; венгры и итальянцы были в полосе ГА 'Юг'). Ну ладно — будут работать да обучать нас их языку — глядишь, что-то и выгорит.

ГЛАВА 41.

Наступление же немцев явно провалилось. Сначала 'танкистам' — Готу и Гудериану — не удавалось доказать, что необходимо быстро дойти хотя бы до Днепра, чтобы захватить мосты и плацдармы — немецкое командование опасалось, что большой отрыв от пехотных дивизий может привести к тому, что вырвавшиеся вперед танковые дивизии будут просто окончательно разгромлены. Потом, по мере высвобождения пехоты с уничтожения окруженных советских войск, командование все-таки разрешило частью сил продолжить наступление на Оршу. Но оно, как я писал ранее, прекратилось со встречным контрударом.

(В РИ немцы тоже не сразу решились продолжать наступление. Гудериан писал в своих мемуарах:

"9 июля ознаменовалось особенно горячими спорами относительно проведения предстоящих операций. Ранним утром на моем командном пункте появился фельдмаршал фон Клюге и попросил доложить ему обстановку и мои намерения. Он был совершенно не согласен с решением незамедлительно форсировать Днепр и потребовал немедленного прекращения этой операции, пока не подойдет пехота. Я был глубоко возмущен и упорно защищал свои действия. Наконец, изложив ему уже упоминавшиеся мною доводы, я заявил, что приготовления зашли слишком далеко и теперь приостановить их просто невозможно, что части 24-го и 46-го танковых корпусов в основном уже сосредоточены на исходном положении для наступления и я могу держать их там лишь очень непродолжительное время, иначе их обнаружит и атакует авиация противника. Я заявил далее, что глубоко верю в успех наступления и, если говорить в более широком масштабе, ожидаю, что эта операция закончит русскую кампанию уже в этом году. Мои целеустремленные разъяснения, видимо, тронули фельдмаршала фон Клюге. Хотя и неохотно, но он все же согласился с моим планом, сказав: "Успех ваших операций всегда висит на волоске".'

Обращу внимание на замечание о висящих на волоске операциях. В АИ волосок все-таки оборвался.

Гудериану вторил и Гот: начиная с 8 июля "стали непрерывно поступать тревожные сигналы о прорывах значительных сил танков противника. Хотя эти донесения оказались несколько преувеличенными, все же активность противника под Оршей вызывала у командования 4-й танковой армии некоторую озабоченность. 8 июля командующий 4-й армией приказал 2-й танковой группе прекратить форсирование Днепра и выйти на соединение с 3-й танковой группой, которая продолжала наступление на Витебск с юга. Однако настоятельные устные заявления командующего 2-й танковой группой, сделанные им 9 июля, о том, что операция по форсированию Днепра закончит русскую кампанию уже в этом году, одержали верх над предусмотрительностью..." — тут немцев насторожило наше наступление на Сенно и Лепель 5м и 7м мехкорпусами.

)

Но и тактика советских войск понемногу подтягивалась. Штабы были уже ближе к линии фронта, а не как в начале войны — за пятьдесят, сто километров — тут и не каждая рация достанет, и делегатами связи не набегаешься. Да и фронтовой штаб находился уже не в трех сотнях километров от штабов армий, как в начале войны, когда радиостанции армий до него зачастую просто не доставали — наши надеялись на проводную связь, которая с началом войны была зачастую перерезана немецкими диверсантами, да и немецкие самолеты чудили — выпускали на тросах кошки и, пролетая поперек воздушных проводных линий, обрывали провода (мы и сами нашли пару таких кошек, оторвавшихся от крепления после того, как они зацепились за крепкие предметы на земле, несмотря на то, что их концы были специально загнуты назад, чтобы скользили по поверхности).

Хотя, по идее, РККА имела линейку радиостанций, которая позволяла достреливать от Минска почти до границы — до Гродно было 250 километров на запад, до Белостока — 300 километров на юго-запад-запад, до Бреста — 320 на юго-запад. В принципе, характеристики аппаратуры позволяли поддерживать связь. Самой мощной радиостанцией была РАТ мощностью тысячу ватт в телеграфном режиме. Она предназначалась для связи между Генштабом и штабами фронтов, обеспечивая дальность до двух тысяч километров в телеграфном и шестисот километров в телефонном режиме. Вот только выпускалась она единицами штук в год — вроде бы больше и не надо (фронтов-то немного), но следующая по мощности — РАФ, при своих 500 ваттах в телеграфном режиме била на тысячу километров телеграфом и на 300 — телефоном. То есть на пределе она могла бы доставать от штаба округа до штабов армий — то, что нужно. Если бы только не атмосферные помехи, не действия противника, да и банальный недостаток радиостанций (в РИ — укомплектованность радиостанциями в звене Генеральный штаб — фронт -35%, в звене армия — корпус — 11%, в дивизиях — 62%, в полках — 77%, в батальонах — 58% — промышленность не поспевала за быстрым ростом числа соединений; еще бы годик-другой — и закупленное оборудование начало бы работать в полную силу, возможно, наконец приспособили бы нормально и массовое радиолюбительское движение, развернувшееся в стране еще с двадцатых годов, а то к нам попадали люди с длительным радиолюбительским стажем, но воевавшие в качестве пехоты — преступное разбазаривание человеческих ресурсов). Да и немцы, чуть завидев антенны, сразу набрасывались на них всеми силами — от авиации и диверсантов до банальных обстрелов артиллерией.

Так что вскоре все более-мене мощные радиостанции были выведены из строя. А сейчас, когда штабы сблизились, для создания устойчивых радиосетей было достаточно уже менее мощных радиостанций, которых и больше, и проще их маскировать и перемещать — теперь связь была уже более длительное время — главное, чтобы штабы и прочие абоненты не выпадали из зоны действия приема без того, чтобы не сообщить о предстоящем факте — тогда уж сообщения передавались бы через промежуточный узел — либо высланную специально радиостанцию, либо через находившуюся в данной местности радиостанцию какой-либо из частей. Наши все внимательнее относились к устойчивости связи — прочувствовали, насколько она важна для управления обстановкой.

Сильно изменилась и тактика нашей авиации. К сожалению, в первые дни войны советские ВВС были слишком растянуты вглубь страны — первый эшелон находился почти у самой границы — некоторые аэродромы были в зоне обстрела даже артиллерией противника. Второй располагался на удалении 250 км — а для И-16 это только долететь и тут же вернуться, да и то — для более тяжелых новых моделей дальности уже не хватало. Тут в первые дни могли работать разве что ЯКи да МиГи, но они были еще недостаточно изучены летчиками, так что те порой предпочитали вылетать на задания на знакомых еще не списанных И-16, оставляя новую технику на аэродроме — во многих полках было по два комплекта самолетов — старый и новый — и по одному составу летчиков — народ переучивался. Неудивительно, что столько самолетов было уничтожено на земле — на них просто некому было летать. Ну, это помимо проблем с воздушным наблюдением, координацией, способами применения авиации. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло — если категории счастья вообще применимы к войне — фронт быстро сдвигался на восток, поэтому чем дальше, тем все больше И-16х могло выполнять задания по прикрытию наших наземных войск. Третий эшелон вообще находился в 400-500 километров от границы.

Так что наши вступали в войну по частям, тогда как немцы, сосредоточив свою авиацию вдоль границы, воевали всем составом, обеспечивая еще и численное преимущество. Ситуация, сложившаяся на земле, повторялась и в небе. Так что, выбив нашу авиацию в двухсоткилометровой полосе вдоль границы, фашисты обеспечили себе там господство в воздухе, которым активно пользовались. Но недолго — уже с третьего-пятого дня войны сопротивление советской авиации все нарастало — подтягивались авиаполки, находившиеся в глубине страны и поэтому не попавшие под удар. Да и те, кто воевал с первых дней, проявляли чудеса героизма. Так, 1 июля в небе над Могилевым командир звена 161 го истребительного авиаполка старший лейтенант Н.В. Терехин, когда в воздушном бою израсходовал все боеприпасы, винтом своего истребителя отрубил хвостовое оперение гитлеровского самолета, тот потерял управление и столкнулся еще с двумя Ju 88. Терехин тем временем выпрыгнул с парашютом из поврежденного самолета и уже на земле с помощью местных жителей взял в плен экипаж одного из сбитых бомбардировщиков.

Немцы также отмечали сильное сопротивление наших летчиков. Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе, через 9 дней после начала войны отмечал: 'Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого... Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям'. Подтверждением этого стали первые воздушные тараны.

Один из полковников люфтваффе также говорил: 'Советские пилоты — фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание, ведомые либо собственным фанатизмом, либо страхом перед дожидающимися их на земле комиссарами'. Немцы — чудаки, еще не понимали, что только истреблением захватчика любыми способами мы, как нация, и выживали все предыдущие века.

Ожесточенное сопротивление наших летчиков привело к высоким потерям люфтваффе — только за первый день они потеряли до 300 самолетов, за первую неделю — 445 самолётов всех типов. Никогда до этого ВВС Германии не несли таких больших единовременных потерь. Как отмечали сами немцы, '...потери немецкой авиации не были такими незначительными, как думали некоторые. За первые 14 дней боев было потеряно самолетов даже больше, чем в любой из последующих аналогичных промежутков времени. За период с 22 июня по 5 июля 1941 года немецкие ВВС потеряли 807 самолетов всех типов, а за период с 6 по 19 июля — 477. Эти потери говорят о том, что, несмотря на достигнутую немцами внезапность, русские сумели найти время и силы для оказания решительного противодействия'.

Наши тоже понесли огромные потери. Так, если в 3м авиакорпусе Скрипко на начало войны было 136 ДБ-3 и 93 ТБ-3, то на 30е июня — уже только 80 ДБ-3 и 77 ТБ-3. Именно эти самолеты стали привлекаться для сброса топлива и боеприпасов войскам, выходившим из белостоксокго, а потом новогрудского мешка. Вообще же к началу июля в ВВС фронта осталось только 498 самолетов (374 бомбардировщика и 124 истребителя), объединенных в семь авиадивизий. Немного, поэтому самолеты и летчиков надо было беречь, тем более что уже приходило понимание — как именно это надо делать. Массировать удары. Так, первую половину дня бомбардировщики работали на бобруйском направлении, вторую — на борисовском (РИ). И это нововведение приносило результаты. Первые несколько дней войны немцы во время налетов нашей авиации не прекращали марша. В последующем при появлении советских самолетов их колонны останавливались и рассредотачивались, что значительно замедляло темп продвижения немцев на восток. Гитлеровское командование было вынуждено усилить зенитное прикрытие своих частей. Пришлось им усилить прикрытие и понтонных переправ — самого узкого места во всем их плане, тем более что советская авиация бомбила их все активнее. Так, в ночь на 4 июля уже около 50 самолетов ТБ 3 'работали' по переправам в районе Слуцка (в РИ — Бобруйска).

Немецкая авиация также выполняла налеты на коммуникации. Как отмечал начальник оперативного отдела 13-й армии С.П. Иванов: 'Вражеская авиация непрерывно бомбила эшелоны в пути и на пунктах разгрузки. Графики движения нарушались, нередко приходилось выгружать войска еще до прибытия на станцию назначения и вести их далее походным порядком'. Правда, это было только в первые дни — затем немцам все больше и больше приходилось переключаться на поддержку своих наступающих танковых дивизий — Гитлер требовал как можно быстрее устранить задержку под Слонимом (АИ), поэтому немецкие генералы, наплевав на стратегические цели, все чаще стали привлекать авиацию для проламывания обороны советских войск — нагрузка на железные дороги снизилась, что позволило более оперативно подтягивать резервы из глубины страны. Да и сами налеты порой бывали неэффективны. Так, в одном из докладов говорилось — 'Смоленск бомбардировался 7 самолетами, из сброшенных бомб около 60% не разорвалось.' (РИ).

Причем и по аэродромам игра шла не в одни ворота — наши отвечали фрицам взаимностью. Так, в первые же дни войны был разработан и утвержден план уничтожения вражеских самолетов на аэродромах на Северо-Западном направлении. В рамках этого плана рано утром 25 июня 236 бомбардировщиков и 224 истребителя нанесли первый массированный удар по 19 аэродромам. Враг, не ожидая такого удара, был фактически застигнут врасплох и не сумел организовать противодействия. В результате советские летчики успешно произвели бомбометание по стоянкам самолетов, складам горючего и боеприпасов. На аэродромах был уничтожен 41 вражеский самолет. Советская авиация в ходе этой операции потерь не имела. В последующие пять суток по этим же и вновь выявленным воздушной разведкой аэродромам было нанесено еще несколько эффективных ударов. По данным воздушного фотоконтроля, советские летчики, атаковав в общей сложности 39 аэродромов, произвели около 1000 самолетовылетов, уничтожили и вывели из строя 130 самолетов противника. 8 июля 1941 года Ставкой ВГК был организован массированный удар по аэродромам противника почти на всем советско-германском фронте. На рассвете этого дня соединения дальнебомбардировочной авиации нанесли удар по 14 аэродромам, а ВВС Северного, Северо-Западного и Юго-Западного фронтов — по 28 аэродромам. Всего было совершено 429 боевых самолетовылетов. На немецких аэродромах было уничтожено много самолетов, в том числе ВВС Западного фронта вывели из строя 54 немецких самолета.

Но силы таяли. На 6е июля оставалось только 103 истребителя и 150 бомбардировщиков. Прибывавшие из глубины части страны слегка выправляли положение. Причем особенно эффективными были некоторые части, в которых собирались летчики-испытатели. Например, такой частью был 401й истребительный авиационный полк под командованием подполковника С.П. Супруна. Прибыв под Могилев, летчики на истребителях МиГ 3 сразу вступили в воздушные бои с противником. Ведя бои над Березиной и Днепром, они наблюдали и анализировали действия фашистских асов, изучали сильные и слабые стороны вражеских самолетов с тем, чтобы выработать грамотную тактику и приемы ведения воздушного боя. За короткий срок летчики полка, по советским данным, уничтожили несколько десятков вражеских самолетов. Только подполковник Супрун за три дня боев сбил 10 немецких машин. Правда, 4го июля он погиб в бою с шестью немецкими истребителями, но одного с собой прихватил.

Немалую роль играли и зенитчики. Как я уже упоминал, каждая бригада ПВО имела в своем составе 60 орудий среднего и 12 орудий малого калибра, 27 крупнокалиберных пулеметов, 81 аэростат — каждый из пяти зенитно-артиллерийских дивизионов мог прикрыть площадь в пять квадратных километров, причем вооружены они были почти что по штату — разве что по зенитным пулеметам было проседание — 122 вместо положенных 225, ну и среднекалиберных зениток 76-85 не хватало 10% — было всего 357 орудий. Зато малокалиберные были все 112 — по штату. Вот Части ВНОС приграничных округов были недостаточно обеспечены средствами связи — если телефонная связь имела 75% матчасти, радиосредствами были обеспечены всего на 25%. Важные населенные пункты прикрывались двухдивизионными полками ПВО, в каждом из которых было 24 орудия среднего и 8 орудий малого калибра, 12 крупнокалиберных пулеметов, 6 зенитно-пулеметных установок.

Но, несмотря на все трудности, наши как-то отбивались от немецкой авиации, как минимум над стационарными позициями — больше всего потерь было при перемещениях войск. К тому же сдвиг фронта к востоку начинал все больше помогать нам и, наоборот, мешать фрицам.

Дальность полета Ю-87В — 600 км, в 1й эскадре были уже Ju-87R — самолеты увеличенной дальности — до 700 км, а с подвесными баками, но с нагрузкой только в 250 кг — до 1400. А от польских аэродромов до Волковыска — почти 200, до Барановичей — уже 300, до Слуцка — 400, до Бобруйска — все 500 — тут уже доставали только горизонтальные бомбардировщики, которые по окопанным войскам действуют еще менее эффективно чем пикировщики.

Так что немцы с начала июля перемещались на захваченные советские аэродромы — Ружаны, Пружаны, Барановичи, Пинск и еще несколько. Работать стало вроде бы снова эффективнее, но тут появились мы — сформированные мною диверсионные подразделения — и потери в авиации у немцев снова резко возросли.

В общем, мы и в небе отчаянно сопротивлялись, постоянно спутывая карты немцам. Да и советское командование все время подбрасывало пополнения. Так, по 16е июля в ВВС Западного фронта поступило 709 самолетов, причем и части, сформированные из летчиков-испытателей — помимо упоминавшегося 401го истребительного авиаполка Осназ на МиГ-3 на запад прибыл и 430й штурмовой полк Осназ на Ил-2, также составленный из летчиков-испытателей. Целью этих полков было не только переломить ход воздушной битвы, но и изучить методику работы немецкой авиации и продумать меры противодействия.

Так что — в небесах и на земле — Западный фронт оказывал немцам упорное сопротивление. И победа фашистам уже не казалась столь уж близкой. Напротив, отчаянное сопротивление наших войск подрывало боевой дух, внушало отнюдь не оптимистические мысли.

Как отмечал Гот (в РИ — Гудериан): 'Однако противник, как всегда, оказывал упорное сопротивление. Его войска действовали умело, особенно следует отметить хорошую маскировку, но управление боем еще не было централизовано'. Тот же Гот (РИ) в донесении от 13 июля в разделе 'Оценка русских' написал: 'Русский солдат борется не из страха, а из убеждения. Он против возвращения царского режима. Борется против фашизма, уничтожающего достижения русской революции'. В донесении от 19 июля: 'Упадка боевого духа в русской армии пока еще не наблюдается'. Генерал Гюнтер Блюментритт, начальник штаба 4-й армии: 'Поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения, русские стойко оборонялись'.

Также немцы отмечали: 'Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат. В России же эти 'азбучные' истины оказались поставлены с ног на голову отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в, казалось, безнадежнейших ситуациях. Вот поэтому половина нашего наступательного потенциала и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на закрепление уже имевшихся успехов'.

Мнение нижних чинов вермахта также было не слишком оптимистичным: 'Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума'. Один из солдат группы армий 'Центр' 20го июля (в РИ — 20го августа) сетовал: 'Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции. Сегодня дорога наша, завтра её забирают русские, потом снова мы, и так далее'. Другой вторил ему: 'Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и всё остальное?!'.

Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер: 'На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть'.

Артиллерист противотанкового орудия вспоминает о том, какое неизгладимое впечатление на него и его товарищей произвело отчаянное сопротивление русских в первые часы войны: 'Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!'. Гальдер также отмечал — 'На отдельных участках экипажи подбитых и неисправных танков противника покидают свои машины, но в большинстве случаев запираются в танках и предпочитают сжечь себя вместе с машинами'

Можно привести слова офицера, служившего в танковом подразделении на участке группы армий 'Центр: 'Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить...'

Гнетущее впечатление на наступающие войска производили и такие эпизоды: после успешного прорыва приграничной обороны 3-й батальон 18-го пехотного полка группы армий 'Центр', насчитывавший 800 человек, был обстрелян подразделением из 5 солдат. 'Я не ожидал ничего подобного, — признавался командир батальона майор Нойхоф своему батальонному врачу. — Это же чистейшее самоубийство — атаковать силы батальона пятеркой бойцов'. Хотя — казалось бы — чего тут самоубийственного — ну, обстреляли колонну — мы с Лехой такое и вдвоем совершали. Немцы — странные.

В середине июля (в РИ — в середине ноября 1941го) один пехотный офицер 7-й танковой дивизии, когда его подразделение ворвалось на обороняемые русскими позиции в деревне, описывал сопротивление красноармейцев. 'В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной Армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов'.

В общем, немцы находились в легком 'офигении', но еще на что-то надеялись. Их окончательный план стал понятен лишь с ударом с севера. В Белоруссии фрицы наступали тремя клиньями — на Оршу, на Борисов и на Могилев. Получался трезубец, вилка, на которую они собирались нанизать советские войска. А ударом с севера — отрезать их от основной территории и схарчить в ряде окружений. Правда, с потерей к середине июля большинства танков 2й и 3й танковых групп все три зубца окончательно затупились, и немцам оставалось только методично продавливать нашу оборону, но у них 'за лесом' были соединения ГА 'Север', которые 8го июля захватили Псков (РИ) и еще продолжали продвигаться на северо-запад. 13 июля 1941 года в Ставке Гитлера было принято решение отказаться от немедленного наступления на Ленинград (в РИ — на Москву) после достижения танковыми группами района Пскова (в РИ — Смоленска). На совещании высшего руководства вермахта было признано необходимым первоначально провести специальную операцию смежными флангами групп армий 'Север' и 'Центр' для разгрома невельской группировки советских войск, для чего часть сил 4й танковой группы (в РИ — 3й — 57й мк) направлялась на Великие Луки и Холм.

ГЛАВА 42.

Тем временем с начала июля на северном фланге Западного фронта и без того шли упорные бои. Основной удар пришелся на Себежский УР, который находился к северу от Полоцкого и был слабее последнего — менее восьмидесяти сооружений на фронте в шестьдесят пять километров, да и то многие строения были еще незакончены. Его обороняла 22я армия в лице 186й сд, затем она сдала позиции 170й сд, которая к концу 5го июля выгрузила в районе Себежа 16 железнодорожных эшелонов войск, остальные эшелоны еще были в пути. Выделенная в резерв 22й армии 179я дивизия доукомплектовывалась в Невеле — 95 км на юго-восток от Себежа и 90 км на северо-восток от Полоцка. Помимо задержек с сосредоточением на наши войска оказывал деморализующее влияние вид отступавших советских войск. Дивизионный инженер В.А. Иванов вспоминал: 'Идут и едут на подводах и автомашинах военнослужащие. С оружием и без оружия, босиком и обутые, с шинелью и без оной, с противогазом и без него. Перед нами грузовая машина, а в ней полный кузов военнослужащих и даже на подножках стоят и в кузове не сидят, а стоят... Почти все, как правило, без документов. Узнать что-либо почти невозможно. Солдаты сплошь и рядом отвечают, что 'всех разбили, один лишь я остался'. И так круглосуточно до момента встречи с противником'. Да и Конев отмечал — 'По шоссе навстречу нам двигался беспорядочный поток — машины, повозки, лошади, колонны беженцев и среди них немало военных. Все спешили в сторону Смоленска. Движение наших машин в направлении Витебска совершенно исключалось. Шоссе было забито. Я решил с офицерами штаба навести на шоссе порядок, дал команду всех военных задерживать, организовывать подразделения пехоты, отдельно собирать артиллеристов, танкистов и направлять всех обратно к Витебску. К моему удивлению, от Витебска в сторону Рудни двигались даже танки — несколько тяжелых КВ и несколько Т-26. Особенно странно было видеть отступающие танки новых образцов. Три таких танка КВ двигались на Рудню якобы на ремонт. Буквально угрожая оружием (просунув револьверы в люки механиков-водителей), мы остановили эти танки, кстати, они оказались исправными, и взяли их под контроль. Таким путем удалось к вечеру собрать около батальона пехоты, батарею 85-мм зенитных орудий и батарею 122-мм пушек армейской артиллерии.'

И к этому рубежу с запада двигались немецкие соединения. 3го июля на Себеж от Резекне повернул 56й моторизованный корпус Манштейна, но увяз в заболоченной местности — несколько суток саперные подразделения расчищали гать, забитую техникой, брошенной отступавшими советскими войсками. Поэтому первыми к укрепрайону подошли пехотные дивизии двух армейских корпусов 16-й армии ГА 'Север', которые впервые атаковали Себежский УР 6го июля. На следующий день немцы навалились уже в полную силу и вклинились в нашу оборону.

Чтобы не позволить им выйти в тыл 22й армии, Тимошенко приказал на следующий день контратаковать их силами отошедших сюда 5й и 33й сд 11й армии Северо-Западного фронта. К сожалению, эти дивизии были уже сильно потрепаны в предыдущих боях — артиллерии в них было не более сорока процентов, а станковых пулеметов и того меньше — всего десять. Немцы упредили контрудар, возобновив наступление утром 8го июля. 9го июля под натиском подошедшей моторизованной дивизии СС "Мертвая голова" пришлось оставить Себеж — наши вели бои за город даже в условиях обхода его с двух сторон. Эсэсовцы тоже понесли потери — более двух тысяч человек, в том числе выбыл из стоя и их командир Теодор Эйке, получивший серьезные ранения ног, когда его машина подорвалась на мине. Так что с учетом выбытия с начала войны уже шести из пятнадцати тысяч человек дивизию было решено вывести в тыл на переформирование. Да и Манштейн был ими недоволен — 'Мертвая голова', имевшая хорошую дисциплину на марше, оказалась очень слаба в тактическом отношении и способности быстро прорывать укрепленную оборону советских войск. Младшие командиры этой дивизии оказались неспособны быстро принимать правильные тактические решения на поле боя, из-за чего им постоянно требовалась помощь командиров вермахта. Еще бы — их ведь набирали из охранников концлагерей.

Через два дня наши начали оставлять и другие участки укрепрайона, но борьба за УР продолжалась до 14го июля — части 170 й стрелковой дивизии и гарнизоны долговременных огневых сооружений яростно отбивали атаки фашистов. Немцы обошли укрепрайон с флангов и появились в тылу нашей обороны, перерезав дороги, ведущие на Себеж, а советские воины продолжали сражаться и только по приказу отошли с занимаемых позиций. Да и советское командование, пользуясь тем, что позиции через Двину между Полоцком и Витебском еще не были атакованы немцами (в РИ этот рубеж уже прорван), спешно снимает два полка 186й стрелковой дивизии и возвращает из обратно под Себеж. На Двине снова остается только один полк 186й сд, на который приходится фронт обороны длиной 27 километров. Но его почти тут же пришлось снова укреплять частями и подразделениями, собранными буквально по нитке — к Двине подходили передовые части 6го армейского корпуса вермахта — в дело вступала пехота ГА 'Центр'.

Эти части уже плотно навалились на войска Западного фронта. На юго-западный фас советской обороны по Двине давил 23й армейский корпус, южнее шел 5й АК, еще южнее — вдоль шоссе Минск-Орша — 9й АК, которому существенно помогали недобитки из 7й и 19й танковых, 14й и 18й моторизованных — именно они составили ударный костяк, которым немцы собирались войти в прорыв, когда тот будет организован пехотой.

В этой ситуации немцы и собрались подрезать с севера советские войска. Как отмечал начальник Генштаба Сухопутных войск Германии: 'В настоящий момент наилучшие условия для развития успеха складываются на правом фланге группы армий 'Север' (в РИ — 'левом фланге группы армий 'Центр''). Поскольку правый фланг группы армий 'Север' успешно продвигается в направлении Великих Лук и таким образом создает противовес Великолукской группировке противника, танковой группе Гепнера (в РИ — '... группе Гота'), возможно, удастся фланговым ударом с севера взломать оборону противника в районе Великих Лук или даже Западной Двины (в РИ — 'Готу ... в районе Витебска') и тем самым создать предпосылки для крупного оперативного успеха. Если на юге противник отойдет за Днепр, то успех танковой группы Гепнера (в РИ — 'Гота') окажется особенно многообещающим, так как он позволит начать крупную операцию в южном направлении восточнее Днепра'. (напомню — в АИ группа Гота разбита на две части, которые наступают к юго-востоку и к северо-востоку от Минска)

К этому времени 4я танковая группа под командованием Эриха Гепнера уже шла от захваченного ими 9го июля Пскова на север, постепенно оттесняя 11ю армию, которая пыталась сдержать немцев между Чудским озером и озером Ильмень. Немецкий 41й моторизованный корпус (1я и 6я тд, 36я мд) шел на Лугу, а 56й (8я тд, 3я мд и злосчастная СС-Тотенкопф) — южнее, на Новгород — немцы стремились перерезать дорогу между Ленинградом и Москвой. Но на их пути, помимо 11й армии, еще стоял Лужский оборонительный рубеж. Это оборонительное сооружение длиной более трехсот километров протянулось от Нарвского залива до озера Ильмень и преграждало прямой путь от Пскова на Ленинград. Строительство началось еще в июне — сначала по инициативе Северного фронта, а потом, после 5го июля — это решение было одобрено директивой ставки ВГК. Десятки, а потом и сотни тысяч человек по десять часов в сутки копали траншеи и противотанковые рвы, устанавливали бетонные блоки, сборные броневые ДОТы, бетонные колпаки, тысячи мин в деревянных корпусах — быстро сделать металлические корпуса не получалось. Было протянуто даже электрозаграждение длиной сорок километров, для которого установили свыше трехсот километров высоковольтных проводов и построили 25 электроподстанций.

К моменту подхода немцев к обороне предполья сам лужский рубеж успели занять всего две стрелковые дивизии, одна дивизия народного ополчения, курсанты двух военных училищ — пулеметного и пехотного, по две тысячи человек каждое, горнострелковая бригада. На подходе была еще одна дивизия народного ополчения, в резерве — танковая дивизия, в которой к середине июля был всего 121 танк, из которых только три были КВ, остальные — легкие, и 44 бронеавтомобиля. Эти соединения не могли создать сплошную линию обороны — они и сами были растянуты на десятки километров, и несмотря на это между ними все еще оставались промежутки в 20-25 километров.

10го июля немцы ударили по 111й сд, которая держала оборону к северо-востоку от Пскова, и на следующий день вышли к реке Плюсса (90 км на северо-восток от Пскова), где лужский рубеж прикрывала 177я сд (до Луги оставалось еще 40 км). На несколько дней завязались ожесточенные бои — позиции по несколько раз переходили из рук в руки, немцам даже удалось вклиниться в нашу оборону, но 14го их снова отбросили за Плюссу. А тут и поступила директива Гитлера о развороте на юг. Гепнер пытался возражать, так как воздушная разведка немцев установила, что в низовьях реки Луга силы советских войск очень незначительны и есть шанс прорваться там дальше на север. Гитлер был непреклонен — Гитлеру надо было разбить советские войска, а не захватывать территории — не будет войск — территории сами упадут немцам в руки

(в РИ Гепнер повернул на северо-запад 1ю и 6ю тд 41го мк, за день прошел 180 километров и с помощью подразделений полка 'Бранденбург' захватил неповрежденные мосты через Лугу. Подошедшая 2я ДНО несколько дней пыталась ликвидировать плацдарм; в другом месте наоборот, уже немцы не смогли пробиться через оборону курсантов пехотного училища, поддержанных береговыми батареями).

Но вскоре Гепнер прикусил язык, а немцы в очередной раз убедились в 'прозорливости' и 'гениальности' своего вождя — как раз 14го июля советские войска начали контрнаступление под Сольцами (40 км на запад-юго-запад от Ильменя). Для этого наши подогнали туда еще три стрелковые дивизии Северного фронта и выделили четыре авиадивизии двух фронтов — почти триста самолетов. Немцы прозевали это сосредоточение — вопреки предрассудкам, они, особенно старшее поколение немецких генералов, довольно пренебрежительно относились к разведке. Так, командир 9го армейского корпуса (того самого, что в июне медлил с перерезанием шоссе Белосток-Волковыск (РИ)) генерал пехоты Герман Гейер говорил: 'Наша задача остается прежней, независимо от того, знаем ли мы местоположение врага'.

Контрудар пришелся в основном на 56й моторизованный корпус, который в предыдущие дни постепенно теснил 182ю стрелковую дивизию. Эта дивизия была одним из национальных формирований — созданная на базе дивизий эстонской армии, она имела из русских только полит— и часть комсостава — его постепенно заменяли с эстонского на русский, понемногу арестовывая национальный элемент, который мог начать сопротивление советской власти — наши ведь во время возвращения Прибалтики устроили там оранжевые революции, и, так как внешне все выглядело как свободное волеизъявление народа, то сразу всех менять не получалось. Поэтому действовали тихой сапой.

К сожалению, всех заменить не успели — уже после начала войны из этих экс-нац-формирований было довольно много перебежчиков — так, из 180й сд перешел на сторону немцев аж замначальника оперативного штаба дивизии. Да и перед этим, как нам рассказывали, порой русские командиры, кто поголовастее, отводили в сторону эстонских (или литовских, или латвийских) сослуживцев и спрашивали — что те собираются делать. Если те говорили что-то типа 'Это не наша война' — разоружали и отпускали — интернационализм был еще силен, а о лесных братьях многие и не задумывались, хотя они действовали с момента присоединения Прибалтики к СССР, более того — партизанские отряды под таким названием были еще во время Первой Русской революции 1905-1907 годов — и в Прибалтике, и на Урале. Даже первых скаутов так называли — может, с того и пошло. В общем — некоторых отпустили совершенно зря, хотя другие потом себя ничем не запятнали — и попробуй отличи, пока не проявили, а расстреливать всех подряд только за то, что 'теоретически, этот может выступить против' не каждый способен, а если кто и способен — живет недолго — свои же пристрелят для профилактики, а то вдруг и про них что-то 'подумает'.

Среди рядового состава 182й эстонцев было еще больше. Вообще, у дивизии даже обмундирование было не наше — бойцы продолжали ходить в форме эстонской армии, только знаки различия были уже советскими. Да ладно форма ! Оружие — и то было иностранное — в основном, английское, перешедшее от эстонской армии. Рядовой состав тоже перебегал к немцам — в одной из докладных отмечалось, что 'Значительная часть командиров и красноармейцев эстонцев перешла на сторону немцев. Среди бойцов царит вражда и недоверие к эстонцам.'. Но далеко не все эстонцы переходили к немцам, да и в дивизии служили не только эстонцы, но и евреи, русские, другие национальности. Так что дивизия дралась, сдерживала напор немецких танков. Так, в боях за Порхов (100 км на восток от Пскова) наши вычеркнули из списков живых более четырехсот фашистов третьей моторизованной дивизии, спалили более двадцати штурмовых орудий и танков. Но немцы продолжали продвигаться на восток — к городу Дно, и на северо-восток — к городу Сольцы, который был занят 14го июля. По этому-то корпусу и был нанесен удар.

Удар во фланг и тыл был бы для 56го моторизованного корпуса с его одной танковой, одной мотопехотной и одной пехотной дивизиями — довольно опасным, если не сказать хуже — еще за день до этого его фланг с востока был открыт на 70 километров, с запада, если бы не 41й моторизованный корпус — на 40 — немцы рассчитывали упредить возможные удары советских войск интенсивным маневрированием, чтобы подставлять под атаки советских войск свою оборону

(в РИ 41й танковый корпус ушел на северо-запад и 56й остался в городом одиночестве, с открытыми флангами, так что после четырех дней боев 8я тд с трудом выдралась из окружения, потеряв много техники и людей — ей пришлось восстанавливаться более месяца, сильно пострадали и тылы корпуса, сам корпус был отброшен на 40 километров, после этого контрудара немцы приостановили наступление на Ленинград до подхода основных сил 18й армии — контрудар советской армии под Сольцами стал одним из самых успешных в первый период войны. Наступление возобновилось 8го августа, причем немцы наткнулись на советские войска, которые и сами уже изготовились наступать, отчего бои были особенно упорными).

А так — два моторизованных корпуса хоть и с трудом, но отразили контрнаступление, и даже организовали небольшой котел, из которого, впрочем, наши быстро выдрались — немцы оставили здесь довольно небольшие силы, а сами на всех парах рванули на юг — 'отрезать ломоть' советских войск, мешавших продвижению ГА 'Центр' дальше на восток. А тут еще и генерал-лейтенант Пядышев — сначала руководивший возведением лужской линии обороны, а затем назначенный командующим лужской группировкой — был арестован за антисоветские суждения — в письмах покритиковал аресты среди РККА. Тоже — нашли время. Да, по мере насыщения линии обороны Пядышев становился уже менее нужным человеком. Ну и как на такое будут смотреть другие командиры — 'пока нужен — не трогаем, как только снизилась потребность в человеке — можем и арестовать', тем более что 'был бы человек — статья найдется'. Узнав об этих фактах, я в очередной раз поблагодарил себя же за то, что не стал сразу ломиться на восток — были сомнения, что с такими порядками я бы добрался хоть до кого-то. Слишком велик риск — и не только для меня лично, но и для тех знаний, что у меня есть. Похоже, придется и дальше заботиться о них самому. Ну. Их. Нафиг.

Так-то наши после ухода немецких танков на юг даже провели несколько успешных наступлений, сдвинув линию фронта более чем на полсотни километров. Псков не взяли — были остановлены подошедшими пехотными дивизиями, но успех окрылил советское командование и заставил смотреть в будущее еще более оптимистично — нам потом рассказывали бойцы, попавшие в плен после неудачи в реализации этих мечтаний, как им рассказывали о скором переломе в войне и взятии Берлина к сентябрю, ну край — к Новому году. Ну да, как же.

Буквально через несколько дней немцы своим поворотом на юг взяли — да и отрезали Полоцко-Себежский УР. Тем более что после того, как прошли шестьсот километров на северо-восток — еще двести пятьдесят-триста на юг — да ерунда ! Тем более что дивизии еще не полностью отошли от Пскова, а это минимум на пятьдесят километров ближе. Ну, разве что 36я моторизованная подзастряла в боях за Гдов, расположенный в ста километрах к северу от Пскова на берегу Чудского озера — она там на пару с 58й пд пыталась добить нашу окруженную 118ю сд — все пыталась, да все никак, так что с получением приказа плюнула и рванула вслед за своими танковыми дивизиями, заодно прикрывая их тылы от удара с севера. 118я, кстати, тут же отбросила 58ю и попыталась было отойти к своим на север, но передумала — и уже совместно с Чудской флотилией и подошедшими с севера советскими частями отогнала 58ю от Гдова на юг — недалеко, но город оставался у нас еще почти два месяца.

ГЛАВА 43.

А вокруг Полоцко-Себежского УРа вела бои 22я армия, на которую наступали несколько дивизий двух групп армий — 'Север' и 'Центр'.

23й армейский корпус ГА 'Центр' (в РИ — 57й моторизованный корпус) пытался прорвать оборону на южном фланге армии — через Дисну и Борковичи (50 км к востоку, северо-востоку от Полоцка) на Невель, с трудом преодолевая упорное сопротивление 98й стрелковой дивизии, держащих оборону на участке Дрисса-Дисна (40 км). Бои, начавшиеся 12го июля, продолжались до конца месяца

(в РИ 98я противостояла 19 танковой и 14й моторизованной дивизиям с 4го по 15 июля, причем оборона по реке была еще не до конца подготовлена, поэтому немцы сравнительно быстро форсировали Двину и все последующие бои шли уже к северу от нее; в АИ у наших было больше времени подготовиться и наступали не танковые, а пехотные части).

2й АК группы армий 'Север' наступал севернее, понемногу продавливая оборону 170й, 112й (РИ) и части 186й сд (АИ, в РИ она к востоку от Полоцка) в направлении Себеж (90 км почти на север от Полоцка), Идрица, Пустошка — эти города отстояли друг от друга на тридцать километров и вели прямо на восток. От Пустошки еще 70 км на восток — и Великие Луки, а 100 километров на юг, чуть на запад — и Полоцк.

13го июля соединения группы армий 'Север' вышли на рубеж Идрица, одновременно атакуя и позиции Себежского укрепленного района, которые они уже изрядно обошли с севера. Одновременно ГА 'Север' оттесняла к северо-востоку части 27 й армии Северо Западного фронта, постепенно отодвигая ее от 22й армии, у которой длина линии обороны достигла уже 280 км. Ее северный фланг оказывался все более открытым. Поначалу эту дыру пытались заполнить 5й и 33й сд Северо-западного фронта, которые ранее отошли из Прибалтики через боевые порядки той же 170й сд, были отведены на небольшое время в тыл и затем перекинуты на три десятка километров к северу, чтобы там хоть как-то придержать 290ю пехотную дивизию вермахта. Но затем их попытались передвинуть еще севернее, где они, несколько раз попав в окружение, к концу июля вышли в район Торопца (70 км на восток от Великих Лук), откуда были переправлены к северу, на воссоединение с 27й армией.

То же произошло и с 21м мехкорпусом. До войны он базировался как раз в Идрице, имея сто тридцать танков, из которых тридцать — огнеметных. 23го июня он получил еще сто орудий, 24го — 107 танков — БТ-7 и два Т-34. Этими силами 25го он выдвинулся на защиту Даугавпилса (150 км на северо-запад от Полоцка и 130 — на юго-запад от Себежа), но к 27му, когда он до него добрался, город был уже занят немцами, так что на следующий день наши пошли в атаку, даже ворвались в город, но в итоге были вынуждены отойти. К 30му июня в корпусе осталось всего 40 танков, причем 33 — в 185й моторизованной, остальные — в 42й тд, 46я тд вообще осталась без танков и воевала как стрелковая дивизия. Но и сами танкисты намолотили изрядно фрицев, более трехсот даже взяли в плен. Во время дальнейших боев корпус по-прежнему оказывал серьезное сопротивление и начал отход лишь по приказу командования, при этом разгромив колонну дивизии СС 'Тотенкопф' (РИ). Отходя с боями на северо-восток, он еще успел поучаствовать в середине июля в контрударе под Сольцами (а это 330 км на северо-восток от Даугавпилса).

Так что 22я армия, лишь ненадолго получив поддержку других частей, снова оказалась наедине с несколькими армейскими корпусами вермахта. Имея открытый правый фланг, 170я стрелковая дивизия начала отходить дальше на восток. На помощь 170й сд была выдвинута 179я сд, которая ранее входила в территориальный литовский корпус (и вообще была создана на базе дивизий литовской армии после присоединения Литвы к СССР), затем была отведена в тыл и пополнена. Именно ей удалось приостановить продвижение немцев у Идрицы и дать 170й подтянуть свои тылы и переформировать подразделения. Правда, к этому времени в 179й находилось не более двух тысяч человек — остальные либо выбыли в боях, либо, во многом — дезертировали — в первые дни войны бойцы литовской национальности даже устроили нападение на штаб. Как бы то ни было, на пару дней 12я пехотная дивизия немцев была остановлена (РИ).

К счастью, с юга 22я армия была как-то прикрыта 20й, а особенно ее 5м и 7м мехкорпусами, да и сам командующий 22й армией генерал Ершаков еще имел кое-какие резервы. Во-первых, 6го июля на станцию Невель (85 км на северо-восток от Полоцка, 50 км на юго-восток от Пустошки, 45 км на юго-запад от Великих Лук) начала прибывать 48я тд 23го мехкорпуса. Ее 85 танков (82 Т 26 и 3 Т 34) генерал оставил у себя как оперативный резерв, а к Идрице направил 214ю сд, которая была передана 22й армии и прибыла в Невель 8го июля. Она-то и остановила окончательно немецкое наступление на восток вдоль шоссе Себеж-Великие Луки-Западная Двина (в РИ ее двинули на юг, чтобы остановить прорыв 18й моторизованной дивизии, поэтому наших продолжали оттеснять на восток).

И тут-то с севера прилетел стальной лом в виде 4й танковой группы ГА 'Север'. Немецкие танки прошили с севера на юг неплотную оборону наших и так разрозненных частей, которые, получая танковый удар во фланг, просто отбрасывались с пути следования немецкой бронетехники. Спонтанные попытки создать оборону лишь ненадолго задерживали продвижение немецких танков. Бам! бам! бам! — 21й мехкорпус, 5я, 33я, 188я стрелковые дивизии вдруг утрачивали устойчивость, дробились на части, оказывались в окружении и начинали мелкими группами отходить на восток и северо-восток, одновременно прорываясь через заслоны, выставленные немецкими танкистами и мотопехотой. Для некоторых дивизий это было уже не первое окружение, поэтому они со стоическим спокойствием, чуть ли не взвалив оставшиеся орудия на спины, подавались небольшими колоннами в леса и болота, чтобы через пару-тройку десятков километров собраться из этих небольших ручейков в новый поток и попытаться прорвать заслоны на пути к своим. Как правило, это удавалось — находившаяся довольно далеко на юге цель не позволяла немцам оставлять сплошной заслон фронтом на запад, лесисто-болотистая местность оставляла множество скрытых проходов, а прихваченные с собой орудия давали возможность отбиться от небольших групп танков, а больших и не было — все шли на юг.

Отходящие отряды даже ускорили наше наступление от лужского рубежа, которое начало продвигаться вперед после ухода танковых частей вермахта, тем более что советское командование уже поднаторело в разыскивании таких отрядов самолетами — хочешь жить — умей вертеться. Немецкие же танки перли вниз. 170 километров от Порхова до Великих Лук немцы прошли всего за два дня. Заодно сделали небольшой — в 70 километров — выпад к востоку и захватили Холм (АИ; в РИ захвачен 2го августа) — чисто чтобы прикрыть восточный фланг. Хотя оттуда им пока никто не угрожал, но это был важный узел дорог в этой лесисто-болотистой местности.

Великие Луки были захвачены немцами 18го июля сравнительно быстро — в городе находились лишь тыловые части, штаб 29го стрелкового корпуса — 'литовского', но обе его дивизии, кто в них остались и не дезертировали, сражались западнее, также в городе были части ПВО, милиция, НКВД, ополчение — они-то и задержали немецкие танки почти на сутки, вырвавшись из окружения ночным прорывом

(в РИ город захвачен 19го, его обороняли более-менее полноценные части, что были оттеснены к нему по мере наступления немцев с запада, причем через два дня, после ухода из города 19й танковой дивизии вермахта — она была нужна у Смоленска — наши выбили немецкую пехоту и удерживали город до двадцатых чисел августа; в АИ эти части еще сдерживают немцев западнее, поэтому в обороне города не участвуют).

Направленная по тревоге из Невеля 48я тд встретила немецкие танки, обходившие город с запада, и пробиться к нему уже не могла, но и немцы были остановлены в десяти километрах к северо-востоку от Невеля.

К востоку от Витебска выгружалась 19-я армия, которую еще перед войной начали перебрасывать на Украину, но в начале июля ее передали Западному фронту. Соединения выгружались восточнее Витебска, от которого до Великих Лук по прямой было 120 километров. К 9 июля выгрузились только штабы армии и трех корпусов (25-го и 34-го стрелковых, 23-го механизированного), а также 220-я мотострелковая дивизия, 2 полка 134-й стрелковой дивизии, 1 полк 162-й стрелковой дивизии и некоторые части 158-й стрелковой дивизии. К середине июля здесь были уже в полном составе 220я мд, 134я, 158я, 162я сд, а 127я и 129я еще прибывали, причем их чуть ли не высыпали из вагонов на станциях в радиусе семидесяти километров, так что им еще надо было бы и собраться, но командиры, завидя бесхозные полки и батареи, прикарманивали их себе, хотя бы на время — пока кто разберется и вернет эти части обратно — их можно использовать в своих целях. 134ю и 162ю уже выдвинули к Витебску, чтобы прикрыть возможный прорыв с северо-запада — со стороны Идрицы. Остальные стояли на изготовке, готовые рвануть либо на юго-запад, вдоль шоссе Минск-Орша, либо на северо-запад — прикрыть Витебск и Невель

(в РИ Невель захвачен 19й тд 15го июля — она прорывается к западу от Полоцка; затем она идет на Великие Луки и захватывает их 19го; Витебск занят немцами 9-10го июля 20й тд и 20й мд, прорвавшими нашу оборону по Двине между Полоцком и Витебском (а южнее находятся 7я, 12я и 17я тд, вдоль шоссе на Оршу идет 18я тд; в АИ они все, кроме 7й — к югу от Минска и почти что неживые) — город обороняли чуть ли не рабочие; 19я армия, до конца не сосредоточившись, пытается остановить продвижение немцев на восток и постепенно отходит к югу и юго-востоку, оказываясь в окружении в районе Смоленска вместе с 16й армией).

Их-то и направили на север, отбивать Великие Луки. Но 4я танковая группа ломилась на юг, во встречных боях отбрасывая наши соединения в стороны, создавая небольшие котлы и двигаясь дальше. Своим хаотическим движением наши и немецкие части и подразделения превратили местность к югу от Великих Лук и востоку от Витебска в бурлящий котел — советские и немецкие войска постоянно сталкивались друг с другом, вступали в перестрелки, устраивали атаки и засады. Немцы начали вязнуть, терять темп, поэтому довернули восточнее, захватили Велиж (85 км на юго-юго-восток от Великих Лук), Демидов (еще 40 километров) и 22го июля ворвались в Смоленск (еще 60 км). (в РИ Велиж захвачен 13го июля 20й тд; 15го она в 80 км к северу от Смоленска — идет на восток, замыкая котел).

В это время у Смоленска была лишь 46я сд 16й армии, которую тоже начали перебрасывать сюда с Украины, как только в Белоруссии наметился кирдык. 152я сд этой же армии находилась у Орши, а 5й мехкорпус без моторизованной дивизии, оставшейся на Украине, был передан 20й армии для контрнаступления начала июля совместно с 7м мк. К тому же оборона города строилась прежде всего с расчетом отражения атаки с запада, поэтому немцы сравнительно легко прорывают ее оборону, но увязают в кровопролитных городских боях

(в РИ в Смоленск 16го врывается 29я мд, которая прорывает оборону между Оршей и Шкловом, сосед — 10я тд — движется южнее, а 7я тд 16го находится уже у Ярцево — 50 км почти на восток от Смоленска — то есть к середине июля наших не только плотно обложили, но и почти что окружили).

На минском направлении немцы тоже прорывают нашу оборону — они перебрасывают туда 12ю тд, которая до того воевала к югу от Минска (АИ) и сохранила больше всего танков — пусть основная их часть и чешские LT-38, но сконструированы-то они под руководством русского конструктора, так что в наших условиях бегали очень даже неплохо. К тому же тут были 7я и 19я танковые, 14я и 20я моторизованные, что не смогли добить наши 5й и 7й мехкорпуса. Из этих-то частей немцы и создали сильный кулак, сопоставимый с 4й танковой группой, шедшей с севера, да к тому же уже плотно подпертый пехотными дивизиями (в РИ разрыв между танковыми и пехотными дивизиями был до двухсот километров, что сильно напрягало немецкое командование, так что оно несколько раз порывалось отдать стоп-приказ, да Гудериан всех уверил в успехе). Так что немцы пробились вдоль шоссе к Орше и 25го практически замкнули окружение четырех армий — 16й, 19й, части 20й и 22й. Гитлер был вне себя от радости, на немецких солдат, офицеров и генералов пролился дождь наград и званий.

Вот только шкура медведя была все еще на нем, да и с востока подходили новые армии. Что там происходило после 25го июля мы пока толком не знали, но к концу августа Смоленск был пока еще наш — отбили, Полоцк оставили в середине августа (в РИ — 16го июля, причем тоже по приказу), немцы смогли удержать Псков после нашего наступления в середине августа (в РИ — контрудар под Старой Руссой), но на север пока не наступали (в АИ немцы не наступают еще и потому, что 4я тг воюет под Смоленском), хотя сделали попытку продвинуться на восток от Великих Лук в сторону Ржева — заняли Торопец, старую Торопу (100 к востоку от Великих Лук), но дальше пока не пошли — леса, болота, партизаны и части РККА напрочь сковали всякую возможность двинуться дальше. В Прибалтике еще держался Таллин и сдавать его пока не собирались (в РИ его оставили 28го августа — наша 8я армия была оттеснена в Эстонию и немцы в своей самонадеянности выделили для ее уничтожения всего две пехотные дивизии, за что вскоре жестоко поплатились — в ротах одной из них — 217й пехотной — через несколько дней боев оставалось 15-20 человек (из двухсот по штату), так что немцам потребовалось срочно перебрасывать туда еще три пехотные дивизии. В АИ эти дивизии нужны к северу от Пскова, чтобы заменить 4ю тг, отправленную к Смоленску; в РИ 4я тг в августе прорывает лужский оборонительный рубеж и после 20х чисел августа окружает наши войска у Луги, 8 сентября начинается блокада Ленинграда).

К востоку и югу от Минска дела для немцев тоже шли не блестяще. Они чуть не потеряли Минск, когда начали перебрасывать пехотные дивизии к северу, чтобы добить наши окруженные войска — тут же последовало наступление наших войск, которое немцы с трудом отбили — пришлось возвращать обратно две пехотные дивизии, которых, похоже, немцам и не хватило, чтобы окончательно запечатать Смоленский котел, так что тот был сравнительно быстро прорван. Могилев еще держался, Бобруйск оставили в конце июля, но в августе в его окрестности наведались с рейдом чуть ли не две кавалерийские дивизии. Южнее Могилева Днепр, а то и реки западнее еще были нашими (в РИ немцы на 200-250 км восточнее, к 6му августа — на Десне, чуть не доходя до Брянска, но взяли Ельню (70 км на восток-юго-восток от Смоленска)), а к северу немцы смогли удержать Оршу, но уничтожить наши войска севернее нее у них уже не получилось — те под ударами отходили, но окружать себя особо не позволяли. На Южном фронте немцы тоже топтались у Киева. Так что блицкриг провалился, и, по слухам, Гитлер приказал провести мобилизацию чуть ли не пяти возрастов, поснимать бронь с рабочих, привлечь на работы больше гастарбайтеров, увеличить выпуск танков и боеприпасов — что-то там про 'сплотимся перед угрозой с востока' (в РИ — наоборот — производство вооружения снижалось до конца 1941го года — рассчитывали быстро победить).

И тут, в такой тяжелой для всех обстановке, на большую арену выходим мы.

ГЛАВА 44.

Как я уже писал ранее, мы довольно громко хлопнули распахнутой дверью. К началу сентября нами были освобождены несколько крупных городов и большая площадь западной, а частично и восточной Белоруссии. Так, в ста километрах к востоку от Барановичей мы освободили Слуцк, к западу — Слоним (60 км), Зельва (еще 40 км), Волковыск (еще 30 км) и — временно — Белосток, от которого мы потом отошли, но все-равно до Волковыска оставалось еще 80 километров — практически вся Супрасльская пуща, находившаяся к востоку и северу от Белостока была нашей — массив лесов и болот размером сорок на восемьдесят километров, протянувшийся с северо-запада на юго-восток, где он плавно переходил в Беловежскую пущу. Ее мы тоже контролировали почти что полностью, только Гайнувка на западной опушке пущи осталась за немцами, да Пружаны (80 км на восток, немного к югу) немцы потом снова захватили, сделав вмятину на юго-западе нашей территории. Но к востоку от Пружан мы закрепились на Ясельде, протекавшей с северо-запада на юго-восток в двадцати километрах от Пружан. В сорока километрах на восток от Пружан находилась Береза-Картузская — ее немцы тоже снова захватили, но и там мы закрепились на восточном берегу Ясельды — город находился в прямой видимости. Да и в лесах-болотах между Кобрином и Пружанами с Березой хозяйничали наши ДРГ — немцы как-то держали дорогу и эти города, а чуть в сторону — и начиналась наша вотчина.

В сорока километрах на юго-восток от Березы линия обороны поворачивала на юг — там через двадцать километров находился Дрогичин, в тридцати километрах на восток — Янув, еще в пятидесяти — Пинск — мы все-таки решили захватить эту ветку железной дороги — она шла сквозь северную окраину припятских болот, к северу от нее тоже шли болота — немцам там все-равно будет сложно развернуть крупное наступление, а удерживать эту местность нашими ДРГ — напротив, сравнительно легко — так пусть будет у нас. Также мы отжали Лунинец, находившийся в шестидесяти километрах на восток от Пинска — по тем же причинам, к тому же от него к Барановичам шла железная дорога — эти сто километров стали для нас удобным средством перевозки грузов и войск.

Мы еще продвинулись на восток — километров на шестьдесят, и там фронт длиной 110 километров шел уже на север вдоль Случи до Слуцка — местность также была болотистой, удобной для обороны, чем немцы и воспользовались, отгородив южный фланг ГА Центр с запада этой рекой. И дальше к северу от Слуцка фронт, а скорее граница наших территорий, также шла через лесисто-болотистую местность — сначала 40 километров на север от Слуцка, а потом заворачивала на северо-запад и шла по Неману — город Столбцы на шоссе Минск-Барановичи был наш, Дзержинск, Ивенец ближе к Минску — немецкие, Копыль, Клецк, Несвиж, Городище, Новогрудок, находившиеся к западу от Немана — снова наши. В Налибокскую пущу, находившуюся к востоку от Немана, мы пока особо не лезли — несколько ДРГ делали туда рейды, выводя оставшихся в окружении бойцов и местное население — и все.

Итак, в сорока километрах к северу от Слуцка Неман тек на северо-запад, затем, через 160 километров, поворачивал на юго-восток, и тек так 120 километров, проходя к югу от Лиды — она на десять дней снова стала нашей, но потом немцы нас оттуда выбили, и Неман стал естественным разграничителем освобожденной и оккупированной территории. Затем он снова поворачивал — уже на северо-запад, и через 80 километров был уже Гродно, у которого Неман поворачивал на север. Вот в районе Гродно мы вылезли за Неман — в десяти-пятнадцати километрах от него к северо-востоку начиналась дуга лесисто-болотистой местности, огибавшей город на 120 километров — ее-то мы и сделали предпольем гродненского УРа — даже залезли на территорию Пруссии, в Августовскую пущу, ну, как это было о войны — после нападения немцы включили в состав Восточной Пруссии западные области Белоруссии вплоть до Волковыска, так что с немецкой точки зрения мы оттяпали уже часть германских земель. Ничего, утрутся. Августов оставался у немцев — нас остановили в двадцати километрах к востоку от города. И гродненский УР мы отбили только наполовину — как раз до железной дороги Августов-Гродно — там Бобр и его притоки давали хороший рубеж обороны с юго-запада. А от этой дороги еще шестьдесят километров на юг — и Супрасльская пуща — круг замкнулся. Географически. Так-то его немцы периодически прорывали — слишком мало у нас было войск, чтобы держать периметр в девятьсот километров и площадью сорок тысяч километров. Да, две трети из них составляли леса и болота, но были и открытые участки.

И особую проблему составлял Гродно. Он и Слуцк оттянули у нас половину наших сил — тридцать тысяч человек, причем двадцать тысяч были именно вокруг Гродно, так как он получался как бы на отшибе нашей территории, слишком выдаваясь на север и на запад.

Остальные территории требовали от нас гораздо меньшего внимания. Так, на юге, вдоль Припяти, нам по сути требовалось подпирать только вход и выход железной дороги — Дрогичин с запада и Житковичи с востока. Там-то мы и строили укрепрайоны, и держали почти по тысяче человек личного состава — три батальона (мы перекомпоновали оргштатную структуру частей под наши возможности, да и то — некоторые пока не дотягивали до нужного количества, а потом выявился еще полезный побочный эффект — большое количество наших частей заставляло немцев осторожничать — еще бы — по документам, данным разведки и радиоперехвата, немцы насчитали у нас двадцать пять дивизий. В принципе, примерно столько соединений у нас и было, вот только они были в два-три раза меньше советских по количеству людей (в РИ дивизиями такой численности мы вели наступление в конце войны), хотя по активности воздействия на фашистов — прежде всего за счет сильной диверсионной работы — мы, думаю, советские дивизии превосходили, ну или как минимум не отставали).

Вся остальная территория вдоль Припяти охранялась, по сути, еще тремя нашими батальонами и множеством групп самообороны, организованных в деревнях и городках — их мы пока не кооптировали в свои части, а вооружали и обучали как народное ополчение — обстановка была неясной и ссориться лишний раз с местными не хотелось. Принимали пока только тех, кто сам изъявлял желание, да и то — они оставались служить в этой же местности. Всего таким образом на этой южной линии длиной в двести километров между нашими западным и восточным укрепрайонами находилось порядка двадцати тысяч человек — предполагалось что они, в случае чего, подопрут их своими набегами и нападениями на фрицев, что попытаются наступать на том направлении. К северу от Припяти — что с западной, что с восточной стороны — на восемьдесят километров шли леса и болота — тоже местность, удобная к обороне.

Правда, на западном фасе, севернее Березы и проходящего через нее шоссе, немцы уже имели опыт преодоления нашей обороны, поэтому там мы держали десять батальонов — пять тысяч человек — на фронте в сорок километров. Зато южнее шоссе — только три батальона — даже случись там прорыв, немцам еще надо будет выйти к нашим значимым городам — замучаются месить торф и гоняться за диверсантами. Вот прорвись они севернее — и сразу же выходят к междуречью Ясельды и Щары — а там и Ружаны, и Слоним — туда их пускать нельзя.

На восточном фасе находилось тоже три батальона, но уже на фронте в два раза больше — в восемьдесят километров — за Случью уже начинала организовываться что-то типа партизанской республики под нашим контролем — малочисленные дороги среди лесов и болот мы прикрыли засадами и завалами, поэтому фрицы, вывесив таблички 'Ахтунг, партизаны !', туда не совались, так что эту местность можно было условно считать нашей. А вот дальше на восток, за Птичью, похоже, была такая же зона, но мы пока только наладили с ними контакт, о каких-либо совместных действиях и тем более вливании в наши ряды речи не шло — от нас далеко, к фронту близко, поэтому они имели связь с советским командованием, которое, напомню, к нам относилось с подозрением. Ну, на той территории была давняя традиция партизанских республик — еще во время немецкой оккупации в восемнадцатом году в районе Рудобелки местные организовали Рудобельскую партизанскую республику, на территории которой сохранялась советская власть. Эта же республика снова там возникла во время польской оккупации и просуществовала до ухода поляков в двадцатом году. Так что и сейчас там уже начинало образовываться что-то подобное (в РИ там была Октябрьско-Любаньская партизанская зона (Любань — не та, что в сорока километрах на юго-восток от Слуцка — восточнее была и другая Любань — до нее от Слуцка было 120 километров)). Вот как раз начиная от той Любани, что под Слуцком, мы оборудовали опорные пункты, вязали их в укрепрайон, и держали там около двадцати батальонов, сотню танков, шесть батарей МЛ-20 — немцы были близко и могли начать на нас масштабное наступление — немасштабные прощупывания шли до начала октября.

К северу от Слуцка с запада на восток шла Копыльская гряда — местность также удобная для обороны — увалы и возвышенности перемежались лесными массивами и болотами (в РИ позднее здесь образовался Слуцко-Копыльский партизанский район) — требовалось прикрыть УРами только несколько участков, где проходили шоссейные дороги — 10 батальонов, да в предполье, в качестве разведки и диверсантов — еще три. Дорога Барановичи-Минск прикрывалась также десятью батальонами — это направление было еще одним из самых вероятных для наступления фрицев. Дальше на север наша территория прикрывалась Налибокской пущей, лежавшей к востоку от Немана (в РИ тут образовалась налибокская партизанская зона) — пяти батальонов на 80 километров было достаточно — в основном там требовалось патрулировать территорию, устраивать завалы и засады, да вести разведку предполья на предмет появления крупных сил немцев. Следующие 120 километров, что Неман после поворота с юго-востока тек почти по прямой с северо-восток на юго-запад, потребовали тридцать батальонов, 40 километров на северо-восток — еще двадцати. Ну а там уже был Гродненский УР. Южнее — в Супрасльской и Беловежской пущах — у нас было десять батальонов.

Итого, без гродненскго УРа, на обороне нашего периметра было задействовано 119 батальонов — 40 000 человек, качество которых зачастую оставляло желать лучшего. Естественно, в большинстве своем эти силы не были размазаны по фронту тонким слоем, а сосредотачивались по направлениям наиболее вероятного продвижения фрицев, грубо говоря — у крупных дорог, а остальные направления контролировались подвижными отрядами, засеками, засадами, дозорами — лишь бы отследить прибытие крупных сил, чтобы выдвинуться им навстречу и придержать засадными действиями и отходом по рубежам сопротивления до того, как мы стянем дополнительные силы.

ГЛАВА 45.

Именно так и было с гродненским укрепрайоном, который фрицы в последующие сентябрь и октябрь отсекали от основной территории три раза полностью и шесть раз — частично. Обычно они прорывали нашу оборону либо между Беловежской и Супрасльской пущами, либо севернее — между Супрасльской пущей и непосредственно Гродненским УРом. Как правило, это происходило, если с запада подходила одна-две пехотные дивизии, направлявшиеся на восток — немцы все пытались как бы мимоходом уничтожить, как они писали в своих докладах, 'неожиданно многочисленных окруженцев, оказывавших сильное сопротивление' — то есть нас. Так-то нас обложили чуть ли не шесть дивизий, но они были в том же положении, что и мы — для полноценного наступления людей не хватало, а как только кто-то собирал боевую группу силой один-два полка, временно оголялись отдельные участки немецкой обороны, через которые мы сразу же напускали на немецкий тыл уже не единицы, как обычно, а десятки ДРГ, и тогда немцам порой приходилось двигать свою боевую группу не в наступление, а на оттеснение наших ДРГ обратно, что не так-то просто. Были и успешные прорывы нашей обороны, особенно поначалу, пока мы не ввели в строй достаточно бронетехники.

Зато потом, с ноября, контратаки силой в двадцать-тридцать танков и самоходок ставили крест на первых успехах немцев и им приходилось откатываться обратно за Неман — попытки сохранить плацдарм приводили к тому, что мы просто подтягивали наши гаубицы МЛ-20, громили переправы и вообще всячески затрудняли подвоз продовольствия и боеприпасов — получалось, ни немцы не могут идти вперед со своего плацдарма, ни мы, точнее, мы и не старались сбросить их обратно в реку — пусть сидят. А мы пока прорвем их оборону где-нибудь в другом месте и совершим рейд по тылам. Так что даже успешные прорывы выходили им только дополнительными потерями.

Другое дело в упомянутых участках — там не было крупной реки типа Немана или лесных массивов, поэтому немецкая пехота чувствовала себя довольно уверенно, особенно если ей придавали сколько-то танков, штурмовых орудий или хотя бы самоходных пушек — пусть даже французских и на шасси французских же танков — все-таки артиллерийский ствол, да еще сам ездит — мы такое тоже очень любили.

Создали мы и шесть танковых батальонов по тридцать машин, которые по сути были частями для нанесения контрударов по прорвавшемуся противнику — с пехотой, артиллерией, минометами, разведывательным самолетом — эти части по сути были танковыми мини-дивизиями. Хорошо себя показали и снайперские взводы, которые засылались на местность, где наблюдался прорыв пехотных соединений вермахта — у меня в голове откуда-то засела фраза, что десять снайперов останавливают пехотный полк. Ну, полк не полк, а батальон они остановить могут — проверено на практике. А роту, если все снайпера с самозарядками, да при удачной позиции, да если не мешает артиллерия-минометы — половинят минут за десять. Уж треть выносят — это точно. Так что я, по привычке умножая потребности в два-три раза, и ввел снайперские взводы — один-два таких взвода эффективно стреножили немцев на фронте в два-три километра. Так что запомнившееся высказывание мы просто применили на практике, только в немного большем масштабе. И собирались его увеличивать — к концу сентября обкатывалась уже снайперская рота, тем более что у нас же набралось достаточное количество и штатных оптических прицелов — как наших, так и немецких, и прицелы собственного изготовления уже давали приемлемые результаты на дистанциях более полукилометра, а отдельные экземпляры — и до километра. В дальнейшем, чем чаще тем все больше, это средство усиления отдельных направлений стало играть все большую роль в наступлении или обороне на важнейших участках.

Да и до их прихода наши пехотные подразделения неплохо справлялись с удержанием немецких атак и даже наступлений. Зарывшаяся в землю пехота была довольно устойчива к артиллерийскому огню. А учитывая, что немцы не особо любили тратить снаряды на подавление 'партизан', да и основной фронт требовал их все больше и больше, то артподготовки были не такими уж интенсивными — десять-двадцать минут — и начинается атака, которую сначала встречает огонь штатных снайперов, потом — редкий винтовочный огонь — только чтобы подбодрить фрицев на атаку 'слабо укрепленного рубежа', ну а уж потом, когда их пехота приблизится к скрытой в траве колючей проволоке или просто небольшим противопехотным ежам, а то и волчьим ямам — косоприцельный пулеметный огонь из ДОТов. Естественно, вторая атака проходит уже по всем правилам, с учетом наличия сильной обороны — тут уже нам приходится повертеться, интенсивно пострелять, сходить в контратаки, вывести на поле боя пару-тройку танков — когда своя бронетехника находится неподалеку, пехота чувствует себя особенно уверенно. Главное, чтобы танкисты не подставлялись под выстрелы из немецких пушек, уж как минимум — не задерживались бы надолго на одной позиции — немцы довольно быстро засекали такие танки и стреляли довольно точно — пристрелочный выстрел, максимум два — и начинается стрельба на поражение. К сожалению, не всем танкистам хватало терпения, некоторые забывались, выезжали из-под прикрытия холмов или деревьев, и начинали садить с одного и того же места — зачастую итогом становился снаряд в бок. Но в основном, стреляя по наступающей пехоте с флангов, танки существенно замедляли ее продвижение, и у наших бойцов появлялось больше возможностей подстрелить фрица.

К сожалению, немцы после двух-трех безуспешных атак временно прекращали наступление на этом участке и либо подтягивали артиллерию, либо пытали счастья в другом месте. В итоге, рубеж — здесь или правее-левее — оказывался прорван, немцы начинали продвигаться вперед, чтобы через несколько километров упереться в очередной рубеж и начинать все по новой — мы намотали на ус опыт прошедших боев Красной Армии и активно его применяли. Тем более что немцам далеко не всегда удавалось сохранить силы до следующего рубежа, так как продвижение до него вовсе не было прогулкой — на наступающую пехоту накидывались злые осы.

Под конец сентября мы уже навострились останавливать такие прорывы в глубину нашей обороны, причем численность войск прорыва особо не имела значения — перестрелки в лесу обнуляют любое численное преимущество. Главное, чтобы было куда отходить. Как-то раз целая пехотная дивизия попыталась наступать на довольно узком фронте — три, может, пять километров. Шестнадцать тысяч человек, из которых только три тысячи с копейками — непосредственно пехоты ? Не смешите мои тапки ! Мы подогнали в район наступления около двадцати ДРГ — где-то с тысячу бойцов, которые за два дня, из засад, перещелкали этих немчиков. Ну, не всех, но под пару тысяч у них выбыло — временно или навсегда. Немцы еще попытались сформировать пехотные подразделения из всяких вспомогательных солдат, но эти-то против нас тем более никак не котировались. Особенно когда мы порычали двигателями танков — их наступательный настрой резко спал.

А так — два дня по округе стоял треск выстрелов. Щелк! — и фриц валится в канаву. Щелк! Щелк ! — и шустрик, который попытался было спрятаться в ней же, валится рядом. Все — пора мотать — и боец, не дожидаясь немецких минометов или, того хуже — гаубиц — резво соскальзывает с дерева и линяет в сторону. А в стороне тоже раздаются такие же щелчки. Или автоматные очереди, когда — из двух, трех стволов, да в упор по идущему в колонну друг за другом взводу ! — красота-а-а-а ... Первые пять-семь завалятся, остальные залягут и начнут беспорядочную стрельбу — а наши уже в глубине леса, или ушли по оврагу — короче, не достанешь. Если в засаде участвует больше народа, то могут и гранатами закидать — вот и еще пара-тройка фрицев небоеспособна. Две-три таких засады — и немецкий взвод начинает молиться о том, чтобы им только позволили выйти с раненными. Ну, мы же не звери, конечно же позволим. Если не получится добить. Тем более что рядом есть и другие взводы, которые, попадая в такие же засады, тем не менее могут зажать и наших. Вот если других взводов не было — не взыщите, живыми вы отсюда не уйдете, все подохнете. А то и танк выедет — тогда уж под его прикрытием можно повоевать подольше — не полминуты, а три-четыре — еще пару фрицев на тот свет отправим — все победа станет ближе. Ну, если рядом нет какой ПТО или местность уж больно открытая — так мы тогда и не высовывались — это фрицам надо наступать, а не нам. Так что место очередной стычки выбираем мы.

И мы выбирали. На второй день немцы взбесились и обстреливали леса из артиллерии чуть ли не сплошняком — фронта-то, с мощными укреплениями, нет, соответственно, нет ясной цели для артиллерии — и куда прикажете стрелять ? Вот немцы и начали ровнять поверхность земли — стреляли-то отовсюду, но понемногу. Пришлось пережидать, пока у них закончится боекомплект. Тем более что и немецкая пехота вперед идти не могла. Ну а как бэ-ка начал подходить к концу, тут-то фрицы и смекнули, что им просто не хватит снарядов, чтобы вырубить все леса в округе. Поэтому некоторые из самых борзых еще попытались после идти в атаку 'на кусты и деревья', а остальные, оттянувшись на пригорки, взяли в руки лопаты и принялись заглубляться — 'закреплять захваченную территорию'. Да бога ради ! у нас этих территорий — море, так что не жалко — все равно вы закончитесь быстрее. Но для порядка мы их потом все-таки окружили, и, посидев в изоляции с недельку, фрицы откатились ни с чем — устроили 'прорыв' и вылетели со свистом, оставив на память часть тяжелого вооружения.

Хотя поначалу, конечно, было стремно, когда более десяти тысяч наших бойцов оказались отрезаны в Гродно. Я два дня практически не спал, сидел в штабе, контролируя перемещение наших и немецких войск чуть ли не до каждого отделения, орудия и танка — все пытался прикинуть — сможем одолеть или еще надо что-то подкинуть. Успокоился, только когда наконец пришло сообщение о прибытии сорока МЛ-20 — ими-то мы и смахнули немцев в стороны — зарядившие дожди укрыли перемещение техники от воздушной разведки фрицев, хотя что при этом говорили сами артиллеристы, пропихивавшие свои восьмитонные бандуры через грязь, мне лучше не знать. Их и погнали-то туда в спешке, даже не до конца обучив. Это я, к своему стыду, запаниковал. Ведь и наступление на Гродно тоже продавливал я — уж больно беззащитным смотрелся город, и мы были так близко от него — ну как тут его не захватить. А возражения об отдаленности территории от нашего ядра я принял во внимание, его даже занесли в протокол совещания — тем более что такое возражение высказывали несколько человек, но и куш был очень уж хорошим — там ведь помимо самого города были еще и аэродромы, на которые успели перебазироваться люфтваффе — и азарт овладел большинством нашего штаба, правда, перевес был всего в один голос, но так мне хотя бы не пришлось применять 'начальственное решение' — в тот момент я бы приказал наступать даже если бы остался в гордом одиночестве. Но когда знаешь, что тебя кто-то поддерживает — работается легче, хотя и на злости — 'наперекор всему миру' — порой неплохо получается, разве что сильнее мешают сомнения 'а вдруг люди правы ?'. В общем — город взяли, аэродромы побили, самолеты захватили — а потом эту группировку и отрезали. Вот я и запаниковал — так подставить столько народу — век бы себе не простил, если бы с ними что-то случилось. Обошлось — после двух дней кризиса наземное сообщение с Гродно восстановилось. Потом снова прекратилось — нас опять отрезали. Но тогда я был уже спокойнее — и войск там было побольше, и укрепления уже начали вводить в строй, да и я тогда находился там — если что — пропаду вместе со всеми, и не будет ни перед кем стыдно.

Тогда как раз была одна из мощных атак — немцы еще не утащили к Днепру все свои тяжелые орудия, которыми они обстреливали Гродно в первые дни войны — вот с их помощью они и начали штурмовать оборону города. Снова.

ГЛАВА 46.

Так что Гродненский укрепрайон периодически оказывался в окружении. До войны он занимал по фронту 80 км и в глубину до 6 км, прикрывая государственную границу от Сопоцкина (30 км на северо-запад от Гродно) до Гонендза (80 км от Сопоцкина на юго-запад вдоль реки Бобр, до Осовца). УР находился в стадии активного строительства. По плану предполагалось пять узлов обороны, всего 28 опорных пунктов (606 долговременных сооружений) — 9 узлов в первой полосе и 19 во второй, но к началу войны было построено только 183 дота. На вооружении имелось 80 45-мм противотанковых и 20 76-мм орудий, свыше 300 пулеметов разных систем. В некоторых дотах перед войной были установлены пулеметы 'максим' на полевых станках, орудия полковой и батальонной артиллерии. Из-за недостроенности многих укреплений между дотами были большие не прикрытые огнем промежутки, отсутствовало проволочное заграждение.

Причем строительные работы велись большими силами — было привлечено 9 саперных и 6 строительных батальонов, 23й инженерный полк и 810й автомобильный батальон. Не менее 14 стрелковых батальонов и артдивизионов трех дивизий строили предполье. Численность этих частей превышала 25 тысяч человек. Вот только при этом многие укрепления строились прямо на глазах у немцев, так что те зачастую точно представляли где что находится, а что было скрыто от наблюдения, там уже работала агентурная разведка, а то и прямое предательство отдельных военнослужащих РККА, в основном — из западников. В том числе и по этой причине немцы сравнительно быстро прорвали оборону укрепрайона — многие объекты были нанесены на карты, причем с указанием степени их готовности и защищенности, в том числе были данные и по центру УРа, где глубина предполья составляла всего несколько сотен метров.

Помимо недостроенности укреплений, были недостатки и в плане действий на случай войны. Советское командование почему-то считало, что у них будет достаточно времени, чтобы успеть подвести войска прикрытия — без них бетонные коробки, даже если бы они были полностью достроены, вооружены и имели полный штат, были уязвимы в ближнем бою — если вдаль они видели хорошо, то вблизи были подслеповаты — остававшиеся мертвые зоны позволяли к ним подобраться и подорвать. Для этого-то и нужны силы прикрытия — сидеть в окопах рядом и отстреливать подбирающегося врага, ну а ДОТ прикроет на дальних подступах. Симбиоз. Так вот — наше командование рассчитывало, что немцы дадут ему несколько часов — согласно плану прикрытия полевые части должны были занять полевые укрепления через 3-9 часов после объявления тревоги. На эту роль были выделены две стрелковые дивизии — 56я и 27я. С тыла их подстраховывала бы 85я, для которой срок подхода был определен уже в 24 часа. Ее место в Гродно заняла бы 24я, располагавшаяся в Молодечно, ну а туда подтягивался 21й стрелковый корпус — 17я, 37я и 50я сд. И для ликвидации возможных прорывов назначался 11й мехкорпус. Гладко было на бумаге ...

Внезапность удара застала многие строительные части около самой границы — зачастую именно они и отражали первые атаки. Так, в одном из отчетов говорилось:

'К началу военных действий все инженерные части находились в пограничной полосе и в боях понесли большие потери убитыми и ранеными командно-политического состава и красноармейцев. Тяжелая инженерная техника (дорожные машины, компрессоры и другие) частью уничтожена артиллерийским огнем и авиацией противника, а частью оставлена. По состоянию на 24.6.41 г. 23‑й инженерный полк в районе Сопоцкин дезорганизован и рассеян, 10‑й инженерный полк основными подразделениями втянулся в бой на госгранице. По данным прибывающих с фронта военнослужащих управлений начальника строительства, все саперные батальоны стрелковых дивизий и стрелковых корпусов, работающие на границе, втянулись в бой и понесли большие потери, отдельные подразделения перемешались с другими родами войск'

Немцы взяли с места в карьер — после 15-минутной артподготовки рванули вперед. В ряде мест полоса предполья была преодолена штурмовыми группами на одном дыхании, и вскоре те начали методично подавлять и уничтожать ДОТы — части прикрытия просто не успевали добраться до полевых укреплений раньше фрицев. Для атаки на ДОТы немцы применяли штурмовые отряды с зарядами взрывчатки, самоходные мины, артиллерию, штурмовые орудия, огнеметы, и авиацию — не было разве что танков, которые рвались на восток севернее.

На северном фланге была немного другая ситуация — там строения УРа были закрыты от наблюдения лесом, немцы не смогли разведать расположение многих укреплений, поэтому пошли в атаку без артподготовки — артиллерия долбила по местам расположения войск, в том числе и в самом Гродно — немцы назвали этот вероломный артиллерийский огонь 'побудкой в гродненских казармах'. Уроды. Мы им это еще припомним, и не раз.

А огонь был мощным. Так, 8му армейскому корпусу вермахта помимо собственной артиллерии были приданы 14 дивизионов тяжелой и сверхтяжелой артиллерии, включая четыре дивизиона 210-мм гаубиц, дивизион 240-мм орудий и два дивизиона 305-мм орудий, а также полк реактивных минометов. 8ю пехотную дивизию этого корпуса, наступавшую на Гродно, поддерживало аж 29 батарей.

Несмотря на такую огневую мощь, наши смогли оказать сопротивление наступавшим немецким частям. Так, командир 28й пехотной дивизии вермахта писал: 'На участке укреплений от Сопоцкино и севернее... речь идет прежде всего о противнике, который твердо решил держаться любой ценой и выполнил это. Наступление по действующим в настоящее время основным принципам не давало здесь успеха... Только с помощью мощных подрывных средств можно было уничтожить один ДОТ за другим... Для захвата многочисленных сооружений средств дивизии было недостаточно. Гарнизоны укрывались при атаке в нижние этажи. Там их невозможно было захватить... Как только штурмовые группы откатывались, противник снова оживал и занимал амбразуры, насколько они были еще невредимы'.

Это сражался 9й ОПАБ, который занял свои огневые точки в ночь с 21го на 22е. В результате фрицы получили отпор и были остановлены по северному берегу Августовского канала. Но и у наших не обошлось без накладок. Саперные батальоны, занимавшиеся строительством укреплений, стали отходить в сторону ДОТов, но были приняты за немцев и обстреляны. Посланные отходившими саперами разведчики погибли, и тогда рядовой Алексеенко вызвался пробраться к ДОТам и объяснить им, что они неправы. Со второй попытки он переплыл на южный берег канала, добрался целым, там его приняли за немецкого лазутчика и чуть не убили, но он успел объяснить ситуацию, ему не поверили, пришлось пробираться обратно за новыми доказательствами — короче, он смотался туда-обратно три раза, пока в ДОТах не убедились, что это действительно отходят свои. В итоге наши держались до вечера 24го июня. Некоторые ДОТы держались и до 27го. Например, ПДОТ ? 54 под командованием лейтенанта В. Г. Мачулина. Гарнизон занял это сооружение также в 12 часов ночи с 21 на 22 июня. На рассвете увидели движущуюся в направлении ДОТа группу людей. Лейтенант приказал курсанту Евсееву уточнить, кто это. Курсант побежал в направлении группы, но не добежал, остановился — понял, что перед ним немцы, и повернул обратно. Немцы начали стрелять, и Мачулин приказал открыть огонь из дотовских пулеметов. Гарнизон ДОТа продержался до пятницы 27 июня, когда немцы подобрались к сооружению и взорвали его. В. Г. Мачулин и два курсанта попали в плен (РИ), откуда мы их и высвободили (АИ).

На других участках Гродненского УРа немцев также не ждала легкая прогулка — до 24го июня сражался гарнизон дота ? 55 (командир — лейтенант Торохов), держа под обстрелом сопоцкинскую дорогу, до 27 июня держались советские воины в дотах у деревни Новики, до 28го — ДОТ ?59 (командир — младший лейтенант П.Н. Гусь) — у наших закончились боеприпасы, но они отвергли предложение о сдаче и были подорваны немцами. Осовецкий укрепрайон, который граничил на юге с гродненским, также сражался до 28го июня и начал отход только после получения приказа.

Мы потом осматривали эти ДОТы — некоторые еще можно было либо восстановить, либо как-то приспособить к обороне, тогда как другие представляли собой просто груды бетонных развали — лишь выкопать да похоронить павших. Глядя на такое, мы отчетливо понимали, что сами по себе долговременные сооружения еще не панацея, поэтому одновременно с восстановлением ДОТов мы прорывали километры новых траншей и восстанавливали уже существующие, сразу же размещая там войска. А где требовалось — залезали уже и на противоположный берег или просто за границу, чтобы до ДОТов оставалось хоть какое-то приличное расстояние и немцы не смогли бы нахрапом приблизиться к ним, как, например, в случае наступления 256й пехотной дивизии, которая быстро преодолела пойму Волкушанки и обложила ДОТы. Да и восточнее, в Полоцком УРе, ДОТы также порой оставались без прикрытия и немцы сравнительно быстро их уничтожали. Так, в середине июля 6й АК в течение часа расстреливал артиллерией ДОТы. По воспоминаниям военного врача из 6-й пехотной дивизии Генриха Хаапе, удивление вызывал сам факт, что русские сооружения продолжали стоять в этом огне. Затем артиллерия перенесла огонь в глубину, и вперед пошли немецкие штурмовые группы. Только 18й полк 6й пд за полдня с помощью огнеметов и подрывных зарядов уничтожил пять ДОТов, а всего за день 6й АК уничтожил 32 ДОТа 'новейшей конструкции', и это несмотря на ожесточенное сопротивление их гарнизонов — немцы взяли в плен буквально единицы наших бойцов. Они-то и рассказали, что полевая оборона вокруг ДОТов осталась полупустой, немецкие штурмовые группы легко блокировали один ДОТ за другим. Несмотря на ожесточенное сопротивление гарнизонов, через несколько часов все было кончено.

В общем, без полевого прикрытия укрепрайоны слишком уязвимы. Но и немцам досталось — многие из них получили тут и землю, и кресты. Земли, правда, пару метров, и кресты — деревянные, но многие наши бойцы считали, что и этого им чересчур. Правда, плевали на немецкие могилы пока немногие, но еще меньше таких останавливали — если человеку надо отвести душу — пусть отведет, хоть так. Но радовались — все. Хотя ожесточения к армейцам еще не было таким большим, вот эсэсовцы — тех да, расстреливали на месте, как и летчиков — слишком много они расстреляли с воздуха колонн беженцев. Порой приходилось отбивать, чтобы хотя бы снять показания. Ну а потом, естественно, расстрелять. Доставалось и аэродромному персоналу — из техников со всех десятка захваченных нами за прошедшие два месяца аэродромов выжило чуть более сотни человек — они-то и передавали нам опыт общения с немецкой техникой.

А чтобы не повторялась подобная ситуация с быстрым прорывом укрепрайонов, на основе полученного опыта мы и опоясывали узлы обороны многокилометровыми траншеями. Приспособили к обороне и линию фортов, что строили тут с девятнадцатого века. РККА их использовала больше под склады, полагаясь в основном на новую линию укреплений, причем справедливо — многие форты были совсем уж старые, не способные противостоять современной артиллерии — ни по толщине стен, ни по укрытости от артогня — что навесного, что прямой наводкой. Ну и мы опоясывали их кольцами окопов и ДЗОТов, заодно укрепляя стены железобетонными подушками и добавляя стенки — например, в районе Августовского канала (20 км от Гродно на северо-запад) находились старые редуты — полукольцевые бетонные сооружения с трехметровыми стенами, бойницами, пороховыми погребами и казармой для размещения гарнизона. Его стены мы прикрыли каменно-земляными подушками, замаскировали, а в предполье напихали ДЗОТов для флангового и косоприцельного огня, и траншей.

Правда, обстрел из крупных калибров после первых боев нам уже не грозил — сначала мы во время рывка на север продвинулись по некоторым направлениям на сорок километров за Гродно, добрались до некоторых батарей и всех их либо уничтожили либо даже вывезли к себе. Но три батареи, в том числе одна — с орудиями калибра 305 миллиметров, оказались прикрыты немецкой пехотой, и с этой поддержкой нас чуть не выбили из Гродно — два дня бои шли на северной окраине, один раз немцы прорвались к центру, но были отброшены. И мы смогли окончательно их отбросить от города только после того, как заставили замолчать немецкую батарею — протащили на лошадках через лес и болото шесть минометов калибра 120 мм и насыпали на позиции артиллеристов более двухсот мин. Авиаразведка подтвердила, что два орудия сильно повреждены близкими попаданиями, а одно получило аж два прямых — а ведь двухпудовые мины с их почти пятью килограммами взрывчатки выгнут и разворотят почти любое железо. Оставшиеся батареи либо отошли сами, либо были уничтожены нашими ДРГ.

Так что до конца сентября, когда немцы начали подвозить из Франции артиллерию крупного калибра, мы чувствовали себя вполне уверенно, а к тому времени и ситуация уже изменилась — мы снова были готовы наступать. Пока же мы устроили с немцами тяни-толкай — ядро вокруг Гродно было прикрыто завесой из ДРГ, в которые ушли самые боеспособные воины, тогда как на позициях вокруг Гродно занимались подготовкой обороны, обучением и слаживанием свежесколоченные, сырые подразделения. И эта завеса постоянно колыхалась — то прижималась немцами почти к самой линии обороны, и тогда в дело вступала наша артиллерия, то мы отодвигали фрицев в стороны, прорывались в их тылы и устраивали короткие рейды с окружениями, а если получалось подтащить гаубицы — то и уничтожением окруженных частей — до роты, в паре случаев — до батальона. Курочка по зернышку клюет. Ходили в немецкий тыл и гаубичники, но только с уже слаженными расчетами и подразделениями прикрытия — они могли протиснуться через леса, нанести удар и выйти из-под облавы. Остальные же гаубицы пока были прикрыты совсем 'зелеными' бойцами, зачастую из недавно освобожденных военнопленных — среди них, конечно, были и старослужащие, но их навыки были заточены еще под тактику РККА — в основном атака, реже — оборона, тогда как мы больше упирали на оборону, рейдовые и засадные действия. А этому им надо было еще научиться. Вот и учились под прикрытием ДРГ, иногда вступая в оборонительные бои. ДРГ же шастали по предполью, растянувшемуся на пятьдесят-сто километров. Иногда они несколькими группами устраивали и наступления, зачастую — с открытыми флангами, и если бы у немцев было больше сил — нам было бы не сдобровать. При этом нам удалось еще пару раз затащить немцев в огневые артиллерийские мешки, когда фрицы, увлеченные наступлением во фланг 'крупной группе советских войск' попадали под раздачу гаубиц и ответный фланговый удар.

А под прикрытием этих боев местного значения мы налаживали производства, тем более что во всех освобожденных городах — не только в Гродно — хватало полезных предприятий и оставалось немало их работников — стремительное продвижение немцев на восток не позволило организовать советскому руководству сколько-то внятную эвакуацию из Западной Белоруссии, да и с Восточной не везде получалось гладко, особенно с Минском. Но нам его промышленный потенциал тоже пока не был доступен, так что мы довольствовались тем, что имели, тем более что и эти объемы мы пристроили к делу далеко не сразу.

ГЛАВА 47.

Например — стеклозаводы. Помимо уже существовавших у нас небольших заводиков мы освободили еще с десяток, причем один — довольно крупный стеклозавод 'Неман', находящийся к северо-западу от Новогрудка — чуть ли не третий по объемам производства стекла во всем СССР, да и в Гродно и его окрестностях было несколько заводиков. Гродненщину вообще называли родиной белорусской гуты (стеклянной мануфактуры) — первые гуты появились тут еще в шестнадцатом веке, а в 1612м году здесь пишутся первые научные труды по стеклоделию.

Именно стеклозавод 'Неман' вскоре дал нам приличные объемы бронестекла — мы ставили на самоходки и танки перископы, а не командирские башенки — те показали себя не с лучшей стороны — и слишком трудоемко, и опасно. Трудоемко — потому что требовалось проделать большой объем работ по гнутию и сварке толстых стальных листов брони для самой башенки, да еще в них проделать прорези, а потом все это приварить, причем требовалось снять люк над командиром, вварить на его место башенку, а уже на нее снова установить люк. Слишком большой объем работ по металлу — механообработке и сварке. К тому же башенка увеличивала высотку танка — он становился более заметным, а прорези, даже с триплексами, не защищали от попадания снарядов. Правда, пока у нас случилось всего два таких попадания, но и это я посчитал слишком большим количеством, если этого можно избежать. Поэтому мы и начали ставить перископические наблюдательные приборы. Для них, конечно, требовалось навертеть в крыше башни с десяток отверстий, зато сверху торчали лишь небольшие крышки — и высота танка практически не увеличивалась, и попасть в них было гораздо труднее. Ну а все остальное было уже спрятано за башенной броней — зеркало сверху, зеркало снизу — поначалу мы даже не закрывали триплексами, так как их не хватало — только на перископы переднего обзора, куда вероятнее всего залет пуль. Зато с десяток приборов отлично увеличивал обзорность из танка — мы даже начали заваривать наблюдательные прорези в стенках башен, чтобы увеличить снарядостойкость.

Но 'Неман' изначально оставался на нашей территории — расчеты показывали, что мы сможем его удержать. А вот то, что к северу от реки или к западу от Беловежской пущи мы планировали лишь взять наскоком на время, по максимуму вывезти оттуда людей и материальных ценностей — и свалить обратно в леса.

С Кобрином и Гайнувкой вообще ничего не получилось — не смогли занять их даже на время, с Лидой и Белостоком все вышло по планам — зашли, обчистили, ушли, а с Гродно не успели — далековато находился, поэтому зайти-то мы туда зашли, а потом нас отрезали, а потом оказалось, что все не так уж и плохо, и город мы можем удержать — так он у нас и остался. Временами я подумывал, что могли бы удержать и Белосток с Лидой, но — нет, сил бы уже не хватило — и так слишком широко распластались. Ладно хоть из Слуцка не ушли и он не оказался отрезанным, как Гродно — все-таки на востоке фланги были прикрыты лесами и болотами, да и неудобно немцам было заходить с двух сторон — не то что на западе, вокруг Гродно. С Пинском случилась та же ситуация, что и со Слуцком — взяли наскоком, немного огляделись и решили подзадержаться, пока не 'попросят'.

С Гродно же получилась уникальная ситуация. Сам город издавна был довольно крупным промышленным центром. В 1890 году только в Гродно насчитывалось более 70 фабрик и заводов, на которых работало более двух тысяч рабочих. После первой мировой войны и до воссоединения с Советской Белоруссией тут работало только несколько небольших предприятий — польские власти всячески зажимали развитие промышленности на восточных землях, рассматривая их только как поставщика дешевых сырья и рабочей силы. Сильный толчок промышленность города получила после воссоединения — здесь были реконструировано или построено с нуля более двадцати предприятий — новая электростанция, обувная, швейная и мебельная фабрики, хлебокомбинат, табачная фабрика, фанерный завод, завод металлических конструкций, велосипедный завод, типография, лесопильный завод, пивоваренный и мыловаренный заводы, суконный комбинат, учительский институт, польский театр, основаны исторический и областной архивы. В результате производство промышленной продукции в сороковом возросло в два раза по сравнению с тридцать восьмым. Кое-что было разрушено за первые дни войны, что-то сожгли немцы — как, например, богатую для того времени библиотеку Гродненского учительского института, насчитывавшую 50 тысяч томов книг. Уроды.

И все это запитывалось достаточным количеством электроэнергии. Развитие электрогенерации и электросетей началось здесь еще до революции — в 1899 году на шелкопрядильной фабрике введена в эксплуатацию динамомашина постоянного тока напряжением 110 вольт с паровым приводом для электрического освещения нагрузкой 73 ампера. В 1912 году в Гродно введена в эксплуатацию городская дизельная электростанция с двумя генераторами постоянного тока суммарной мощностью 94 кВт, а на улицах города были построены первые воздушные и кабельные линии электропередачи. Через два года мощность Гродненской городской электростанции увеличилась до 285 кВт. Польское правительство тоже развивало энергетику — к концу 1927 года в Гродно построены несколько отходящих от городской электростанции линий 6 кВ и первые низковольтные трехфазные воздушные линии электропередачи, а в январе 1928 года на Гродненской электростанции введен в эксплуатацию котлоагрегат паропроизводительностью 7 тонн/час и турбогенератор трехфазного переменного тока мощностью 1400 кВт с генераторным напряжением 6,6 кВ. В 1933 году вводится в эксплуатацию второй котлоагрегат и второй турбогенератор. Мощность электростанции возрастает до 2800 кВт. Вполне неплохо.

По территории Западной Белоруссии энергетика также развивалась уже длительное время, пусть и со взлетами и падениями. Так, в 1915 году в Гродненской Губернии работает 99 электрических станций суммарной мощностью более 6360 кВт. Протяженность воздушных линий электропередачи составила более 220 км, а кабельных — более 40 км. В течение 1915-1919 годов вводятся в работу электростанции в Слониме, Щучине, Лиде, Волковыске. В 1920 году в Гродно к электросетям от городской электростанции уже был подключен 541 жилой дом и 461 светильник наружного освещения. В период 1925-1936 годов на Гродненщине вводится целый ряд новых электростанций: в Скиделе, Ошмянах, Слониме, поселке Альбертин под Волковыском (на картонно-бумажной фабрике), Лиде, Волковыске. В 1922 пущена первая электростанция в Пинске. В Восточной Белоруссии также шло развитие — так, во второй пятилетке была пущена электростанция в Слуцке (я упоминаю только те города, которые мы освободили к этому моменту или которые оказались временно освобожденными, в остальных городах, пока находившихся в оккупации, энергетика также развивалась приличными темпами).

С приходом Советской Власти на запад все электростанции начали проходить процедуру модернизации и увеличения мощностей — в Гродно, Лиде, Слониме, Волковыске и других городах, а также выполнялся монтаж новых дизельных и гидроэлектростанций в ряде населенных пунктов. (В РИ за период оккупации немцы демонтировали и вывезли из БССР в Германию 1400 паровых и гидравлических турбин, такое же количество паровых котлов, 11 300 различных генераторов, большое количество трансформаторов и электромоторов).

В общем — хорошо что нас быстро отрезали в Гродно. Но что Лиду, что Белосток мы вывезли почти полностью.

В тридцать восьмом город Лида насчитывал 26257 жителей. К моменту воссоединения в Лиде было около 50 промышленных предприятий — фабрика резиновой обуви "Ардаль", фабрика резиновых изделий "Унигум", две фабрики сельскохозяйственных машин и приспособлений "Бэнланд" и "Поланд", фабрика по производству проволоки и гвоздей "Дротиндустрия", фабрика по производству пружин "Звуй" , фабрика по производству химических изделий "Корона", две пивоварни, три фабрики конфет, три фабрики по изготовлению кафеля — "Танур", "Рааф", "Нэшер", две фабрики переработки шерсти, две по производству масла, шесть лесопилок, восемь мельниц, восемь пекарен, четыре типографии. А еще электростанция, железнодорожная электростанция, железнодорожное депо со своим станочным парком. Причем все это немцы уже активно начали вовлекать в свою деятельность, тем более что оборудование позволяло производить довольно сложные работы. Так, на обувной (!) фабрике 'Ардаль' немцы устроили мастерские по ремонту авиамоторов (!!!).

И все это надо было демонтировать и вывезти. Работали всем миром — город не собирался оставаться под немцами — те уже показали себя массовыми расстрелами. Так, 3 июля 1941 года был арестован и расстрелян 151 представитель интеллигенции, в основном — еврейской, а 8 июля 1941 года — 120 человек больных и медицинского персонала психиатрической больницы. Поэтому жители паковали узлы и чемоданы, грузили телеги, машины и вагоны, а заодно под нашим руководством создавали бригады по демонтажу и вывозу оборудования и ценностей. Колоннам и составам мы назначали ответственных с небольшой командой в подчинении — они отвечали за доставку груза от и до. И по транспортным путям тоже были ремонтные бригады и контролеры — первые восстанавливали пути, если их повреждали налеты авиации, а вторые отслеживали и докладывали в штаб о прохождении конкретных колонн и поездов. Бардака и косяков, конечно, хватало, но в общем и целом все срослось — так, несколько вагонов с оборудованием нашли только к ноябрю, да сгноили сто тонн муки, загнав состав в тупик и забыв про него — при тех объемах, что мы вывозили к себе, я считаю это просто отличным результатом.

То же было и в Белостоке — крупном центре текстильной промышленности, существовавшей тут еще до воссоединения и даже до революции. Из ста тысяч населения половина была евреями, и немцы сразу же стали решать их вопрос. 27 июня был прозван "Красной пятницей" — в этот день эйнзацгруппы убили 2000 белостокских евреев. За следующие две недели еще 4000 евреев были убиты в открытом поле около Петрашек. 29 июня нацисты приказали евреям организовать юденрат — гетто, которое всего за два месяца стало промышленным центром, где производились вооружение и текстиль для немцев. Юденрат также создал в гетто публичные кухни, две больницы, поликлинику, аптеки, гинекологическую клинику, скорую помощь, две школы и суд. Кроме того, была создана еврейская полиция.

Конечно, в городе находились не одни только евреи — было много и белорусов, и русских, и особенно поляков — многие из них тоже уже не горели желанием оставаться под немцами, а те, кто был всеми руками 'за', мы либо зачищали либо увозили к себе — оставлять их точно нельзя, так пусть будут со своими родными на нашей территории — родные-то не виноваты в их стремлениях служить немцам. Конечно, те, кто замарали себя в преступлениях, на снисхождение рассчитывать не могли. Так, мы прихватили городок Едвабно под Белостоком, где местные поляки через два дня после прихода немцев устроили натуральный еврейский погром — убивали своих соседей вилами, топорами, мотыгами. Ж-ж-жуть. Немногих оставшихся из 1600 евреев добили немцы 10го июля. И вот — до этих поляков добрались наши евреи. Жуть снова повторилась, разве что в меньших масштабах — мы успели вовремя вмешаться, некоторых зачинщиков и злостных участников успели судить, хотя приводить приговор в исполнение снова отдали евреям. Так что евреи были одной из наших серьезных опор — ну, из тех, кто был настроен просоветски, а это подавляющее число молодежи, получившей после воссоединения хоть какие-то перспективы, да и из более старших поколений таких было немало. Да еще я как-то мимоходом ляпнул про необходимость создания Израиля — и неожиданно получил поддержку не только евреев, но и местных жителей, кто евреев недолюбливал — если недолго, то можно пока и потерпеть. Хотя, что совсем странно, тут часто использовался русский язык. Так, еще в тридцать восьмом представители польского МИД и министерства национальностей и вероисповеданий отмечали: 'Хотя политика полонизации длится уже двадцать лет, во многих государственных учреждениях многие чиновники не только общаются между собой по-русски, но и с посетителями говорят только на русском языке'. Причем это отмечалось не только по Белоруссии, но и по Украине — в общем, по всем землям бывшей Российской Империи.

Так что народ спешно паковал чемоданы — как свои, так и те, что мы укажем — текстильное, энергетическое оборудование, котлы, турбины, станки, запасы сырья — эшелоны день и ночь сновали туда-сюда, пока мы удерживали фрицев на дальних подступах.

И ведь вывозили не только людей и оборудование, но и склады, как склады предприятий и торговые склады, так и военные склады ЗОВО.

ГЛАВА 48.

Складов тут оставалось еще немало.

(в РИ к 29 июня на территории, занятой противником, осталось более 60 окружных складов, в том числе 10 артиллерийских, 25 горючего, 14 продовольственных, 3 автобронетанковых. Общие потери к этому времени составили: боеприпасов — свыше 2000 вагонов (30% всех запасов фронта), горючего — более 50 тыс. т (50% запасов), автобронетанкового имущества — около 500 вагонов, продфуража — около 40 тыс. т (50% запасов), вещевого имущества — около 400 тыс. основных комплектов (90% запасов). Потери инженерного, обозно-хозяйственного, медико-санитарного имущества и средств противохимической защиты достигли 85-90% запасов фронта. Желание максимально приблизить запасы боеприпасов к границе привело к тому, что более 30 млн. снарядов и мин оказалось в угрожаемой приграничной зоне. Большая часть их впоследствии была потеряна. В АИ потери меньше, прежде всего за счет южного фланга Западного фронта).

Конечно, все эти склады и военные части достались нам в самом разном состоянии и комплектации. Так, склад горючего в Волковыске был почти полностью вычерпан сначала нашими, а потом немцами — осталось несколько тонн, что собрали по цистернам — но и то хлеб. Да и цистерны нам еще пригодятся — и металл, и емкости, по которым можно рассредоточить горючее. Разве что есть проблемы с их перемещением — зачастую для этого их надо разрезать, перевезти, сделать фундамент и сварить заново. Справимся. Аэродромы также были в довольно разбитом состоянии, то есть сразу сесть и полететь не получится. Но на них еще оставалось много разбитой техники — мы набрали аэродромного имущества на шесть полков, а разбитых самолетов — более тысячи — летуны и их механики потом более месяца сортировали это богатство, да пытались слепить кадавров — где-то взять поршень, где-то — цилиндр — и бац! — есть готовый мотор для И-16. А уж сколько восстановили самолетов — чуть ли не сотню — где-то переварить каркас или переклеить каркас — в зависимости от марки самолета, где-то — замотать обшивку, где-то — закрыть пробоины фанерой, порой просто воссоздавали обшивку заново — заводики по производству фанеры, мебельные производства — мы размещали ремонтные мастерские где только было подходящее оборудование. Правда, некоторые самолеты было стремно выпускать в небо — особенно если они горели продолжительное время — мало ли что там случилось с металлом каркаса — еще лопнет в полете. По идее, их вообще не надо бы ремонтировать, а пустить на запчасти — но некоторые излишне увлекались, всем хотелось полетать и у народа были опасения, что на всех самолетов не хватит. Ну и так далее.

И вообще, сейчас наша территория перекрывала полностью либо частично четыре района авиационного базирования — 4й в Лиде, 15й в Барановичах, 16й в Кобрине, 19й — в Слуцке. А каждый район — это управление самого района — рота связи и четыре зенитных батареи ПВО, и две-четыре авиабазы, каждая их которых — опять же — рота связи и четыре аэродрома, каждый рассчитанный минимум на полк — более тридцати самолетов, а где уже приняли новые но еще не сдали старые — и более шестидесяти, а также склады с бомбами, топливом, запчастями, техникой, бензозаправщиками, бензовозами, мастерскими, и прочими вещами, нужными батальонам аэродромного обслуживания. После подсчетов у нас оказалось почти два полных комплекта района авиационного базирования. И еще то, что захватили у немцев. А еще — стационарные авиаремонтные мастерские в Белостоке, Пружанах, Лиде, Барановичах, и одна подвижная — в Пружанах. Ну и до кучи — кислородно-добывающие станции в Лиде и Пинске. И авиационный склад в Лиде. В общем, авиаторам было на чем развернуться — оставалось только все это отсортировать и отремонтировать.

Тем более что ремонтного и станочного оборудования мы набрали тоже немало — помимо промышленных предприятий, много его — по нашим скромным меркам, когда еще недавно мы сидели фактически на голодном пайке — было и у военных. Так, в Барановичах находились 22я подвижная и гарнизонная 3го разряда автобронетанковые мастерские, в Белостоке — 23я подвижная и опять же гарнизонная, в Гродно — гарнизонная 2го разряда, как и в Слуцке, но ту успели вывезти практически полностью — нам достался ворох запчатей, пара прессов, несколько домкратов, с десяток сварочных аппаратов — все сломанные или выведенные из строя, но наши механики обещались починить минимум половину. Из Белостока мы вывезли 968-й окружной автобронетанковый склад, а в Гродно захватили 967й. Так что все эти склады стали полезным прибавком к нашей ремонтной промышленности — к началу сентября наши структуры по ремонту техники уже можно было так называть.

Да и строительная промышленность получила усиление. В Гродно дислоцировался 142-й строительный батальон со своей строительной техникой, да и по укрперайону мы ее собрали немало от других батальонов. Про 846-й окружной инженерный склад в Барановичах с его россыпями шанцевого и мастерского инструмента, лесозаготовительными, электротехническими, маскировочными средствами, средствами полевого водоснабжения я уже упоминал, а в Гродно было еще и отделение этого склада. В ту же копилку пошла техника и персонал и 6й ж.д. бригады в Барановичах — для ведения строительных, восстановительных и заградительных работ на их вооружении имелись экскаваторы, роликовые транспортеры, скреперы, мощные краны ПК-18,5 и ПК-45, путеразрушители типа "Червяк", мотовозы, дрезины, электросварочные агрегаты и агрегаты водоснабжения. Ну и до кучи — 16й дорожно-эксплуатационный полк в Белостоке и 17й — в Лиде — со своей дорожно-строительной техникой. Естественно, техника и персонал — еще не все, но и немало.

По боеприпасам тоже ситуация складывалась уже неплохо — ведь около 25% боеприпасов, сосредоточенных на Западном ТВД, находилось на расстоянии 50-200 км от государственной границы — и мы активно дербанили эти склады — обеспеченность РККА боеприпасами к началу войны в среднем составляла 85% двухмесячной нормы, или от 7 до 10 боекомплектов. Воюй — не хочу. Например, на станции Лесная нам достались остатки 387го склада взрывчатых веществ 3 разряда — через эти склады проходило снабжение войск противотанковыми и противопехотными минами, взрывчатыми веществами и средствами для взрывания — несколько десятков тонн разного взрывающегося и связанного с этим делом имущества. Разве что большинство складов все-таки подвергалось бомбежкам, их подрывали при отступлении, в лучшем случае — из них изымали боеприпасы, так что они стояли уже далеко не в той комплектности, что были до войны — какие-то здания разрушены, какие-то — просто пустые. Но, в среднем, где-то половина их оказалась в наших руках. Ну, те, до которых мы могли дотянуться — та же Гайнувка к югу от Белостока осталась для нас недоступной, а там ведь был артсклад 383 3го разряда — мы его смогли только немного побомбить, чтобы меньше оставалось у немцев — а то они уже повадились использовать против нас советское оружие — присылаемые с запада дивизии вермахта были не так укомплектованы, как дивизии первой линии, воевавшие с начала войны, поэтому они уже не брезговали и нашим оружием. А так — 856й артсклад 4го разряда в Гродно — наш, 843й 3го разряда в Бронне Гуре — наш. Даже в подорванном при панике 847м в Пинске нам что-то досталось — и стальные болванки, и множество цветного металлолома, да и целые снаряды находились, хотя стрелять ими мы уже опасались, поэтому разбирали на запчасти — металл отдельно, порох и взрывчатка — отдельно. И все эти склады были не такими уж маленькими — склады 3го разряда хранили до 500 вагонов, 4го — до 200. И это помимо складов отдельных воинских частей — полков, дивизий — там мы набрали чуть ли не в три раза по столько же.

ГЛАВА 49.

В той же базе Пинской речной флотилии мы обнаружили несколько десятков морских мин (в РИ подпольщики — группа Николая Чалея — стырила оттуда и передала партизанам четыре морских мины (ни и до кучи — 5 пулеметов, 46 винтовок, 18 ящиков патронов, 2500 патронов россыпью, 80 снарядов, 12 аккумуляторов, один радиопередатчик, 164 гранаты — тырили у немцев, точнее — у стоявших там венгров; другие группы тоже доставали оружие и боеприпасы, добывали и заряжали для раций партизанских отрядов аккумуляторы, доставали радиодетали)). А в каждой мине — сотня, а то и более двух сотен килограммов взрывчатого вещества — всего мы получили из них с десяток тонн ВВ — а этого хватит для снаряжения 25 тысяч мин калибра 82 миллиметра, а это — 2 500 000 квадратных метров пораженного пространства — ну или полоса длиной 250 километров и глубиной десять метров — по сути, накрытие двухсот атак силой до батальона. И это как минимум — мы считали исходя из гарантированного поражения, потому в расчетах операций брали радиус поражения десять метров, хотя по факту могло прибить в радиусе 60 метров — но это если повезет — мина давала в среднем пятьсот осколков, и на таком радиусе на один погонный метр окружности пришлось бы максимум два осколка, и то — если бы все они летели ровно вдоль поверхности земли, но такого, к сожалению, не было — что-то шло вверх, что-то — вниз. А ведь были еще и авиабомбы тоже с немалым запасом взрывчатых веществ, так что полоса смерти увеличивалась в два, в три раза. Правда, авиабомбы, особенно, крупные, мы пока решили попридержать на жирные цели типа мостов или опасные цели типа батарей, а взрывчатку брали из более мелких. Да и сдетонировавшие снаряды, а особенно их гильзы, дали нам под сотню тонн только цветных металлов — мы уже активно начинали выделывать из них гильзы для автоматов. И мы продолжали крохоборничать — собирали даже крупные осколки — металл-то там хороший! — и даже обломки ведущих поясков снарядов — там ведь медь !

Но помимо этого у нас был и не металлолом, а вполне нормальные гильзы, которые мы тоже начинали понемногу пускать на патроны. Так, одна гильза весом под восемь килограммов от гаубицы МЛ-20 могла дать почти две тысячи гильз от ТТ. Тысяча гаубичных гильз — и два, ну — полтора миллиона патронов ТТ — получите и распишитесь. Мы, напомню, захватили только под Барановичами две тысячи шестьсот боекомплектов по шестьдесят снарядов в одном б/к — упаримся стрелять. Тем более что в том же Пинске еще во время Первой мировой местные фабриканты выделывали гильзы для русской армии, и местные этот момент помнили, так что моя 'блажь' с выделкой своих патронов вдруг получила опору — и в виде прецедента, и в виде ресурсов.

Так что мы сейчас активно приспосабливали прессы из депо и прочих мастерских на вытяжку гильз — народ пока уговорил меня начать выпуск гильз из латуни, которую легче вытягивать, хотя и стальные гильзы тоже обещал не забрасывать, тем более что уже что-то начинало получаться, и если бы не свалившиеся нам на голову запасы цветных металлов, дело быстро бы довели до ума. Но я пока решил не продавливать массовое производство стальных гильз — судя по общему настрою, люди этого просто не поймут, устроят итальянскую забастовку — и дело все-равно заглохнет. Вот когда латунь начнет заканчиваться, а войне конца-края не видно ... думаю, еще пару месяцев — и народ дозреет и до стали — тогда и внедрим новый материал парадным маршем. Главное — не выпускать из виду проработку этой технологии, а то под предлогом 'да ведь скоро уже победа' — могут и задвинуть ее в угол. Вот тут я с них не слезу. Ладно хоть оболочку пуль решили все-таки делать стальной, тем более так это было сделано и на патронах от ТТ, разве что мы делали без плакирования томпаком — все-равно заржаветь не успеет, а разница в силе трения в канале ствола скомпенсируем навеской пороха.

Порох мы стали брать из тех же зарядов от МЛ-20 — более чем два килограмма с каждого позволяли набить четыре тысячи патронов ТТ, естественно, переделав порох в патронный — три мастера за неделю проработали вопросы с засыпкой — ведь в артиллерии порох применяется в виде трубок или крупных пластин, чтобы сгорал постепенно и не разорвал орудие, да и отдачу так можно уменьшить. В стрелковом оружии он применялся в более мелком виде, не говоря уж о составе. Так, для мосинок в старых патронах использовался порох Пл-10-12 — в виде квадратных пластинок толщиной 0,1 и стороной 1,2 миллиметра. В новых — марки ВЛ — винтовочный легкий, или ВТ — винтовочный тяжелый. А в патронах ТТ — вообще марки ВП или П-125 — первый — пруток диаметром треть и длиной полтора миллиметра, второй — вообще трубка длиной миллиметр, диаметром чуть меньше миллиметра, да еще с внутренним каналом в десятую миллиметра. Так еще и буква 'П' в названии марки обозначала 'пористый' — при изготовлении его смешивали с селитрой, которую затем промывали водой — селитра растворялась и в порохе оставались мелкие поры. '125' — это столько вводили селитры — 125% от объема пороха, то есть он получался довольно пористым. Все для того, чтобы он быстрее сгорал и давал резкий импульс — тогда как, например, для винтовочных или гаубичных импульс старались сделать помягче и мало того что частицы делали покрупнее, вплоть до трубок, так еще порой вводили флегматизаторы — например, камфару.

В современных винтовочных вообще было два вида пороха (как и два вида пуль) — ВЛ и ВТ — винтовочный для легкой пули и винтовочный для тяжелой. Легкая и тяжелая пули различались ненамного — первая весила девять с половиной грамм и была длиной 28,5 миллиметра, вторая — почти двенадцать и длиной 33 миллиметра. А вот пороха размерами не различались никак — те же трубки длиной пару миллиметров диаметром меньше миллиметра и каналом с одну-две десятых миллиметра. Насыпка была практически одинаковая. То есть различия были именно в составе пороха, но мы их пока не выяснили. Хотя скорости пуль все-таки различались — легкая летела со скоростью 860 метров в секунду, тяжелая — 800. То есть по идее выходило, что пороха были одинаковые, раз при одинаковом весе давали разную скорость, причем наблюдалась зависимость от веса пули. Но их зачем-то все-таки назвали по разному. Загадка.

Так что для пистолетных пуль мы подбирали и размеры, и насыпку методом научного тыка — размочим в спирте или ацетоне трубки артиллерийского пороха, как следует размешаем, продавим с помощью мясорубки — не шутка ! — через пластинку с отверстиями, задающими диаметр, высушим, разрежем получившуюся соломку на крупинки — и давай пулять. В итоге где-то за неделю мы подобрали нужный размер зерен, при котором траектория полета пуль на дистанциях в полторы сотни метров примерно совпадала с полученной ранее — мы ориентировались на такие дистанции боя, отдавая более дальние на откуп винтовкам, пулеметам, минометам, пушкам — в общем, автоматами — только выкашивать фрица на ближних дистанциях, тем более что автоматическое оружие пока шло преимущественно не линейной пехоте, а ДРГ, которые работают по немцам накоротке. Эту-то насыпку и стали использовать, разве что поднастроить станки одной из табачных фабрик — их мы использовали для набивки гильз порохом. Оборудование же для изготовления пороха сделали быстро, благо подобный опыт с другими порохами — что вытащенными из снарядов других систем, что уже самодельных — был — как в плане лабораторных работ, которыми занимались всего три человека, так и в плане перехода к полупромышленному изготовлению — на внедрении в массовый выпуск работало уже два десятка человек, а на самом выпуске — под сотню. Так что пошли у нас патроны с еще одной маркой пороха — уже шестой или седьмой — по количеству источников пороха. Ну и ладно — главное чтобы траектории пуль были похожи.

Моя любимая тема — горючее — тоже получила мощное развитие. Про окружной склад 1го разряда в Барановичах я уже отмечал, как и про Волковысский 3го — первый достался нам почти в целом состоянии — более десяти тысяч тонн топлива и масел, второй — несколько тонн — но тоже нормально. Под Пружанами мы взяли склад 3го разряда в Оранчицах — его, правда, наши подорвали при отступлении — но и там несколько десятков тонн осталось. В Моньках — 30 км на северо-восток от Белостока, Лиде, Мостах, Аульсе под Гродно мы взяли склады 4го разряда на одну тысячу тонн каждый, а в недоступной нам Гайнувке добили бомбардировкой то, что там оставалось. До Кобринского склада мы не дотянулись даже бомбардировщиками — сильная ПВО и истребительное прикрытие, зато разбомбили склады 5го разряда на пятьсот тонн в Бельске и Черемхе — городках между Кобрином и Белостоком. Разбомбили и склад 2го разряда в Молодечно — там фрицы захватили почти четыре тысячи тонн горючего и масел, и как минимум половина сгорела после нашего налета — придется теперь фрицам тащить топливо из Германии, а то уж больно они повадились ездить на дармовщинке.

Ну и помимо топливных складов и складов боеприпасов нам достались и другие полезные учреждения. Так, по медицине — гарнизонные санитарные склады в Пинске и Волковыске, санитарно-эпидемические лаборатории в Белостоке и Гродно, военные госпитали в Слуцке, Волковыске, Лиде, Березе, Пинске, Гродно, Барановичах, Белостоке — всего на 1750 коек, но нам отошло чуть более полутора тысяч. Ну и медицинского оборудования набрали изрядно. Окружные продсклады — Барановичи, Белосток, Гродно, остатки, то что не подъели и не вывезли наши во время боев и при отступлении — Лунинец, Слуцк, отделения в Лиде и Волковыске. Ну и до кучи из Белостока и Лиды мы вывезли архивы, что не были вывезены и уничтожены нашими при отступлении.

И вот все это надо было вывезти, разместить, учесть, сохранить, применить. А помимо этого — приспособить и промышленность освобожденных городов, из которых мы не собирались уходить.

ГЛАВА 50.

Про Гродно я уже рассказывал, в других городах ситуация была примерно такой же. Так, в Волковыске были литейный завод, два кирпичных завода, черепично-кафельный, две лесопилки, мукомольный, пекарни, электростанция, скотобойня и несколько мелких производств, паровозное депо, причем тут бегали немецкие и американские паровозы — польское правительство озаботилось в двадцатых. Причем большинство этих паровозов осталось здесь же — железнодорожники до последних минут пробрасывали дальше на восток составы с воинскими частями и жителями, при этом многие паровозы либо не успели выбраться на восток до того, как была разрушена дорога, либо были разбомблены в процессе своей героической работы (в РИ паровозный парк был полностью эвакуирован). Ну, мукомольный, пекарни, скотобойни — с этим было понятно — это так и продолжало работать у нас по специальности. А вот, например, кафельный можно было попытаться сориентировать на выпуск свечей зажигания — в них ведь тоже есть керамика. Или изоляторы.

Про крупный цементный завод к северу от Волковыска — на 40 тысяч тонн цемента в год — я ранее упоминал. При нем же — своя электростанция, причем построена еще до революции, причем мощная — на 2,4 мегаватта и напряжением 3000 вольт, паровые экскаваторы, а грузы доставлялись до своей железнодорожной ветки по канатной дороге (!!!) длиной несколько десятков метров (в РИ действовала до 1959го года). Он также продолжил выпускать цемент, который сейчас массово пошел на строительство укреплений, как и цемент других заводов и заводиков, расположенных на нашей территории — помимо довольно крупных, хотя и далеко не таких как Волковысский, цементных заводов в Гродно и Барановичах, тут были и заводики на триста-пятьсот тонн цемента в год — немного, но с ними общее производство цемента подходило к семидесяти тысячам тонн в год — почти двадцать тонн в сутки. А это — восемь кубометров цемента, или двадцать четыре кубометра бетона или, более наглядно — сплошной параллелепипед три на четыре и высотой два метра. В сутки.

В принципе, этого было бы достаточно для постройки одного пулеметного дота, хотя в Наставлении для инженерных войск от 1940го года объем железобетонной кладки указывался в 70 кубометров, но такой ДОТ был более высокой стойкости к обстрелу — вплоть до гаубиц калибра 150 мм. Для нас это был все-равно не вариант — строить по одному доту в сутки — это очень мало — нам надо было много и быстро. Поэтому мы пока ограничились изготовлением железобетонных элементов для защиты амбразур и фронтальных проекций — чтобы наши укрепления было сложнее разобрать из танков и орудий, поставленных на прямую наводку. Зато такие элементы мы стали делать полупромышленным способом, а на позиции их только подвозить и устанавливать. Таким образом мы оборудовали в сутки порядка семидесяти амбразур — по опыту приграничных боев мы уже знали, что если пехоту отсечь от танков, то сами по себе танки становятся уже доступной добычей для нашей пехоты, снующей по окопам и ходам сообщений.

Артиллерийские доты мы сразу решили не делать — в качестве ПТО мы уже активно использовали переделанные из танков САУ, которые высовывались на одну-две минуты, делали несколько выстрелов и перемещались на другую позицию — подловить такие кочующие огневые точки довольно сложно — пока разглядишь откуда ведется огонь — она уже отстрелялась и свинтила — ищи ее потом. Так что на некоторое время насчет ПТО мы были спокойны, поэтому-то немецкая пехота представляла для нас наибольшую опасность. Потом, скорее всего, немцы что-то да придумают — например, рассадят везде наблюдателей, чтобы они секли узкий сектор и при появлении там самоходки тут же докладывали выделенным огневым средствам. Хотя и этих тоже потребуется немало — наскребут ли — еще вопрос. В общем — сложно пока сказать, что они придумают, исходя из того, что средств борьбы у них не так уж и много. Ну, это на поле боя — так-то опасными были и гаубичная артиллерия, и авиация, но там уже были свои методы борьбы — например, насыщение УРов и узлов сопротивления хотя бы крупнокалиберными пулеметами, в ущерб остальным подразделениям. А учитывая, что немцы не могли выделить на нас много авиации, ущерб был невелик — не как в первые дни войны. К тому же наши ДРГ следили в том числе за пролетами самолетов в немецком тылу — были эдакими выносными ВНОСами. А по артиллерии средств противодействия тоже были — бомбардировка позиций немецкой артиллерии, да и контрбатарейную борьбу никто не отменял.

В общем — бетон пока полностью уходил на строительство укреплений, хотя я и закинул мысль про изготовление сотовых строительных блоков — прессовать, или продавить бетон через матрицу, чтобы внутри блока образовались воздушные пустоты — должно выйти неплохое теплоизолирующее средство — хотя бы для однослойной наружной изоляции, а то народа много, а жилья мало — в одном только Слониме до войны жило более пятидесяти тысяч человек (в РИ из них погибло 44 418 человек), а сейчас, с эвакуацией населения из близкой к освобожденной нами территории — и под сотню. В других городах и поселках ситуация была не лучше — если в середине августа нас было примерно тридцать тысяч человек, включая гражданских, то к середине сентября — минимум миллион, а, скорее всего — под два — мы ведь освободили больше половины Западной Белоруссии, где до войны проживало более четырех миллионов человек. Конечно, воссоединение, а затем война сдвинули с мест много населения, но уж два миллиона-то на нашей территории быть должно, тем более что сдвиги были в обе стороны. Так что в скором времени я предполагал, что у нас разразится, как это назовут позднее, гуманитарная катастрофа, а сейчас это называли бы бедствием, голодом, и как-то еще.

Поэтому-то мы старались перевести промышленные предприятия в режим круглосуточной работы. В том же Слониме крупная картонно-бумажная фабрика 'Альбертин' работала уже денно и нощно, выпуская бумагу, картон, которые должны были пойти прежде всего в строительство — толь, гидроизоляция, теплоизоляция. Слонимский лесопильный, понятное дело, тоже работал на полную мощность, как и мясокомбинат — в 1927 на базе частного скотобойного пункта была построена городская бойня, затем в ходе нескольких обновлений она превратилась в мясоперерабатывающее предприятие 'Кресс-экспорт', ежегодно перерабатывающее 40 тысяч голов свиней и 10 тысяч голов телят на консервы, ветчину в упаковке, грудинку, смалец. В Барановичах тоже был крупный мясоперерабатывающий комбинат — он был снабжен современным оборудованием, обеспечивающим машинную переработку мяса, холодильником, а также собственной железнодорожной веткой, и работало на нем около 200 человек. Естественно, вся эта механизация не была бы возможной без электричества — в Волковыске электростанция, построенная еще немцами в 1917, обновлялась сначала польским, затем — советским правительствами, в Барановичах тоже была электростанция — ее мощность еще до воссоединения была 1,3 мегаватта. Это помимо электростанций, работавших на конкретных предприятиях в самом городе и его окрестностях — некоторые мельницы, кожевенные заводы, столярные мастерские имели свои генераторы на самом разном оборудовании — от паровых котлов до дизельных генераторов и небольших ГЭС, тогда как другие питались из общей сети.

Причем, не без гордости я отмечал, что тут уже есть много советского оборудования. Так, на деревообрабатывающих предприятиях было уже не только оборудование, оставшееся со времени польской власти, но и, например, циркулярные и гонторезные станки Минского завода 'Коммунар', которые он начал выпускать еще в двадцатых. Его же камнедробилки и бетономешалки уже широко использовались в строительстве, а, скажем, насосы — на крахмальных заводах. Та же ситуация была и на других предприятиях — там уже работали металлорежущие станки Минского завода 'Энергия', который начал их выпуск с 1927го года, сельхозмашины Витебского завода 'Красный металлист', станки Витебского же завода имени Коминтерна, льнопрядильные машины и различные станки завода 'Двигатель революции', который ранее специализировался на ремонте оборудования, а станки стал выпускать после реконструкции. Или сложные металлорежущие станки и насосы другого завода — 'Пролетарий', а Минский завод им. Кирова выпускал протяжные, центровальные и гидравлические ножовочные станки. Использовались тут и электромоторы Могилевского Завода имени Димитрова, который начал их выпускать в 1936, а центробежные насосы — чуть позднее. Перед войной ему, кстати, было поручено освоить выпуск авиамоторов, даже завезли оборудование, но, насколько я понимаю, ввести в строй не успели и скорее всего эвакуировали, как и, например, витебские заводы. А вот Минские, скорее всего, вывезти не успели вовсе — слишком быстро был захвачен город.

Да что там говорить — на швейных предприятиях, в мастерских, ателье, да и по домам стояло уже немало швейных машинок произведенных предприятиями Белметаллотреста, организованного в 1927 году — он объединил несколько металлоборабатывающих предприятий восточной Белоруссии, что позволило ввести специализацию производства и, соответственно, повысить выпуск продукции — предприятиям теперь не требовалось распылять свои силы на изготовление разнообразных изделий и машин, а централизованная помощь грамотными инженерными кадрами давала возможность быстро наращивать производственные мощности. Такую же централизацию проводили советские власти и в западной Белоруссии. Например, вместо 49 небольших кожевенных заводов на территории западных областей Белоруссии было создано 12 крупных предприятий, которые были оснащены новой техникой. Укрупнения шли и в других отраслях промышленности. Как результат — производство спичек увеличилось более чем в 3,5 раза, кожаной обуви — почти в 2,5 раза, выпуск шерстяных тканей возрос на 169,2%. Значительно увеличились добыча торфа, производство сельскохозяйственных машин, мебели, культурно-бытовых товаров, строительных и других материалов. Всего же к концу 1940 года в Западных областях БССР действовали 392 промышленных предприятия, на которых было занято около 40 тысяч человек.

И многие из этих предприятий достались нам. Так, из двенадцати кожевенных девять оказались на нашей территории либо были вывезены в начале сентября и сейчас разворачивались в производства — потребуется много обуви и одежды, поэтому мы переводили эти производства на две и даже три смены, благо что у нас образовался переизбыток скота и весь его мы не прокормим. Задачу облегчало то, что начиная с сорокового года тут шло большое строительство промышленных предприятий и, хотя многие из них были порой на стадии котлована или фундамента, выбор производственных помещений или пусть даже площадок пока позволял размещать эвакуированное с временно оккупированной территории оборудование и разворачивать на этой базе новые производства. И, насколько я понимаю, такая же работа шла и к востоку от главного фронта — наши вывозили оборудование на восток, и не всегда в чистое поле, как любили писать про эвакуацию — зачастую уже были готовы фундаменты и даже корпуса — пресловутый 'недострой', которым, помню, частенько шпыняли сталинскую власть с начала Перестройки. Возможно, 'недострой' и закладывался именно на случай эвакуации, а критиканы просто как обычно передергивали историю. Или просто желание себя показать существенно опережало их знания.

Как бы то ни было, мы пользовались таким же 'недостроем'. Например, сейчас на одной из таких площадок мы размещали вывезенный из Лиды завод сельхозмашин, на других — например, Белостокские суконные фабрики. И уж тем более мы активно пользовались функционирующими предприятиями.

Немцы, впрочем, тоже уже начали попытки возобновить их работу или вывезти к себе оборудование. Так, в Волковыске начали было работу механизированная бойня и колбасная фабрика, правда, пока на десятую часть мощности — еще мало кто соглашался идти к ним работать, да и оборудование было частью выведено из строя, к тому же и подпольщики постоянно что-нибудь ломали. Так что эти предприятия часто простаивали, как и большинство остальных — так, из 69 спиртзаводов работало только три, да и то — в Белостокской области. Немцы вообще собирались тут неплохо нажиться. Я уже упоминал про пограничную службу, которую они ввели в Волковысске, прирезав все что западнее к Восточной Пруссии. Но и восточнее, и западнее 'новой границы' они понемногу начинали осваивать оттяпанные у нас богатства — только в Белоруссии в первые дни под немцами оказалась территория в 126 тысяч квадратных километров, где было 1075 предприятий (приведены цифры из РИ, в АИ — меньше, но ненамного). Для обеспечения продовольствием вермахта немцы создали Центральное торговое общество 'Восток', которое занималось заготовкой сельскохозяйственной продукции. В генеральном округе 'Беларусь', и в районе тыла группы армий 'Центр' действовал 21 филиал ЦТО 'Восток' и 'Восток-Центр' с 146 отделениями, а также около 5,5 тыс. баз, складов, магазинов и пунктов приема сельхозпродуктов и фуража (в РИ в 1941 только из колхозов минского округа было вывезено в Германию 40 тысяч тонн пшеницы и ржи, 16 тысяч тонн овса и ячменя). Для вырубки и вывоза леса было образовано монополистическое объединение, в которое вошли 'Западноевропейское объединение лесного хозяйства' и 'Общество балансовой древесины' (в РИ за 1941-1942 года в Беларуси было заготовлено немцами 1,7 млн кубометров древесины).

Создали они и грабительскую политику по отношению к рабочим — набор на предприятия нередко был принудительным, через обязательную регистрацию на бирже труда, продолжительность рабочего дня достигала 10-12 часов, однако администрация могла увеличивать его, отправляя рабочих за саботаж в концлагеря. Заработная плата квалифицированного рабочего составляла примерно 60 марок в месяц, чернорабочего — 1 марку в день, притом что рыночная цена на хлеб доходила до 6 марок, скромный обед в чайной стоил 3-5 марок, пара туфель — около 35 марок. Ограблению оккупированных советских территорий способствовала и денежно-кредитная политика гитлеровцев. Фашисты широко использовали выпуск необеспеченных денег. С этой целью они установили систему параллельного обращения двух валют — советской и оккупационной. Однако официальный курс марки был крайне завышен: 10 рублей за 1 марку, что почти в 5 раз превышало довоенный курс. Тотальному грабежу содействовала и налоговая политика оккупантов. Существовали две формы налогов — государственные и местные. Частные и государственные предприятия платили налог с оборота, прибыли, подоходный. Население облагалось подушным, административным налогами, страховыми сборами, налогом на оплату старост улиц. Вводились налоги на окна, трубы, налоги на котов и собак. Про высокие налоги с крестьян я уже рассказывал ранее. Так что большинство тех, кто ранее поддерживал приход немцев, быстро подзаткнулось, а остальные просто еще сильнее стали ненавидеть фашистов. Немецкий порядок все больше походил на бетонную плиту.

ГЛАВА 51.

Самым крупным освобожденным городом на южном фланге был Пинск. Причем крупным он был издавна — расположение на транспортных путях — сначала водных, затем — еще и железнодорожных — этому способствовало. Так, в конце XIX столетия здесь было 54 фабрично-заводских заведений с общим числом работающих свыше 4 тысяч человек — главные мастерские Полесских железных дорог (1500 рабочих), фанерно-лесопильный завод и фабрика сапожных гвоздей (700 рабочих), спичечная фабрика (500 рабочих), судостроительный завод (160 рабочих), стеариновый завод (90 рабочих), 3 табачные фабрики (180 рабочих), чугунно— и сталелитейный завод (35 рабочих), пробочные фабрики (260 рабочих — изготовление пробок было довольно серьезным делом, в двадцатых годах даже существовал трест Центропробизоль — пробочной и пробкоизоляционной промышленности, который делал в том числе — внимание! — и капсюли (по технологии — та же металлическая пробка)), фабрика химических продуктов, 4 маслобойных завода, 3 кожевенных завода, 4 пивоваренных завода, 2 мыловаренных завода, 10 круподерен, 6 разных мельниц, гильзовые фабрики, фабрика струн, фабрика халвы, костеобжигальный завод, фабрика толя, ламп, соды и другие.

К началу войны тут было пятнадцать предприятий — фанерные заводы, спичечная фабрика, леспромхоз, лесосплавная контора, молочный завод, типография, мясокомбинат, мармеладная фабрика, судостроительный завод, речной порт. И еще шестнадцать промышленно-кооперативных артелей — артели системы 'Облмногопромсоюза' (именно так — '...много...', а были еще, например, 'горразнопромсоюзы' — через '...разно...'), а также 'Красный металлист', 'Стахановец', 'Новый путь'. На предприятиях было занято 4,2 тысячи рабочих. За последний полный довоенный год они выпустили промышленной продукции на 14,6 миллиона рублей, артели — 9,2. То есть артели были практически сравнимы с государственными предприятиями. Та же артель 'Красный металлист' была образована из литейной артели, организованной еще в 1929м, и выпускала металлические кровати, печное чугунное литье, посуду из жести, железные оси к телегам. Да и в плане образования Пинск был довольно развитым городом, а после воссоединения тут были открыты педагогическое училище, фельдшерско-акушерская школа, электротехникум связи, областной драматический театр, музей, еще семь школ. А всего перед войной в нем проживало более сорока пяти тысяч человек, почти половина — евреи, а также десять тысяч белорусов, по шесть тысяч русских и поляков. Естественно, оккупировав город, немцы начали с расстрелов евреев — только седьмого августа они расстреляли восемь тысяч человек (в РИ за годы войны в Пинске было расстреляно 38342 человека). Так что остававшиеся в живых порой подходили в нам и говорили — 'Вы если соберетесь уходить, сообщите нам, мы тоже уйдем'. Но мы уходить не собирались. Это — наша земля, наши люди, и наша производственная база.

Из производств самым ценным для нас был судостроительный завод. Он был основан в 1885 году. К концу 19 века на заводе работало около 300 человек, тут строили пароходы и ремонтировали суда. Во время Первой мировой войны он был практически разрушен, а его имущество конфисковано кайзеровскими войсками. При польской власти тут разместили базу речной флотилии ВМФ Второй Речи Посполитой, а на остатках пароходостроительного завода развернули ремонтные мастерские, на базе которых в 1939 году и создали вновь судостроительное предприятие — были заново построены механический цех и цех по ремонту газогенераторных двигателей, дизельный цех, а всего на заводе работало двести человек. С началом войны все это богатство попало в руки немцев, хотя многие суда и земснаряды были затоплены — постепенно мы их достали, отремонтировали и ввели в дело. Зато станки почти все были целыми — а их направленность на обработку крупногабаритных стальных деталей существенно расширила нашу танкоремонтную базу.

Расширили ее и пинские железнодорожные мастерские при депо. Долгое время по размеру и оснащенности они соперничали с Барановичскими — так, в 1909 году общая площадь зданий мастерских составляла уже 4181 квадратный сажень, там работало 1202 мастеровых и 730 рабочих — литейная, колесная, для ремонта колес, котельная, электростанция, мостовые краны, химическая лаборатория для исследования материалов, поступавших на железную дорогу — мастерские были довольно плотно упакованы, и потом, после разрухи, также быстро развивались, ну а после воссоединения получили новый импульс. Да и остальные предприятия имели станочный парк — взять ту же спичечную фабрику — там ведь находилось почти двести станков, поэтому она имела развитые службы по их ремонту и наладке — одних слесарей был целый цех. Или городской водопровод — его начали развивать в 1937, к 1939му пробурили несколько артезианских скважин глубиной 62 метра, имелась насосная станция, проложены десять километров труб — и все это еще до воссоединения. А после него приказом ?094 от 16 апреля 1940 года по Народному Комиссариату Коммунального Хозяйства БССР утверждено решение о строительстве в 1940 году в городах Белосток, Брест, Пинск, Гродно и Ломже объектов водопровода и канализации — соответственно, в города завозились трубы, бурильные станки, насосы, готовились специалисты для создания и дальнейшего обслуживания всего этого хозяйства — а тут снова — и слесарные, и сварочные, и токарные работы — и для всего этого устанавливались станки и оборудование, обучались и завозились с востока специалисты. Ну, буровое оборудование и трубы пошли геологам, а вот остальное мы начали пристраивать к ремонтному делу — прежде всего танков.

ГЛАВА 52.

Частично танкоремонтную службу мы скопировали с немецкой. В каждой танковой роте вермахта была ремонтная секция из девятнадцати человек, у которой были два однотонных полугусеничных тягача, две ремонтные летучки и один грузовик с запчастями. Эти секции занимались не слишком трудоемкими починками, требующими затраты времени до половины дня. В дополнение к этому в танковых полках была ремонтная рота численностью до двухсот человек. Рота состояла из штаба, двух ремонтных взводов, эвакуационного взвода, секций ремонта вооружения и радиооборудования и секции запчастей. В роте были восемь ремонтных летучек, двенадцать тяжелых 18-тонных полугусеничных тягачей, 4 танковых транспортера, 2 самоходных 3-тонных подъемных крана, 2 электрогенератора на прицепах, металлорежущие станки, инструменты и приспособления, оборудование для газо— и электросварки, кузница. На базе полковой ремонтной роты развертывали ремонтные мастерские, в которые оттаскивали танки с более серьезными повреждениями. Одновременно рота восстанавливала до сорока танков со средним временем ремонта в две недели, хотя если не было запчастей, то танк мог ждать там и месяц. Ну и помимо этих штатных структур полкам и даже батальонам, находившимся на важнейших участках фронта, могли придаваться отдельные ремонтные и эвакуационные роты, находящиеся в резерве командования сухопутных войск. В особенно трудных случаях танки приходилось отправлять на находящиеся в глубоком тылу танкоремонтные заводы, которые возвращали их в строй даже после очень тяжелых повреждений. Но во время польской и французской кампаний в тыл отсылали только около пяти процентов поврежденных танков, а подавляющее большинство машин исправляли на фронте.

Проблемы начались, когда немцы напали на Советский Союз — мощности ремонтных подразделений танковых дивизий просто перестало хватать, поэтому все больше танков приходилось отправлять в Германию для ремонта в заводских условиях, а это мало того что дополнительно загружало транспортные коммуникации, но еще и на длительное время танки оказывались не на фронте. Так помимо этого, танковые предприятия оказались загружены ремонтными работами, а не производством новых танков. Так что танковые части быстро таяли, скукоживаясь чуть ли не до мотопехотных. Да и с автотранспортом была та же проблема, а ведь впереди была осень с ее распутицей (в РИ из почти 500 тысяч автомашин, тракторов и мотоциклов, которыми располагала Восточная армия в начале войны, к 15 ноября оставались на ходу только 15 %, или около 75 тысяч).

Так что немцы, чтобы снизить перевозки между Германией и фронтом, начали приспосабливать к ремонту танков местные предприятия. Например — депо и вагоноремонтные заводы и мастерские — мы застукали их за этим занятием и в Барановичах, и в Пинске, и в Волковысске, и в Белостоке, и в Гродно — везде немцы ковыряли свою технику на нашем оборудовании. Так что мы захватили не только обученный персонал ремонтных подразделений с их техникой и оборудованием, но и получили начальные сведения о технологии ремонта на конкретных предприятиях. К сожалению, мы не могли дотянуться до Минска, где немцы также разворачивали деятельность по ремонту танков (в РИ немцы организовали ремонт танков на вагоноремонтном заводе).

В РККА организация ремонта была понята на уровень выше. В ротах и батальонах ремонтных подразделений не было, а в каждом из двух танковых полков дивизии была ремонтная рота, и в дивизии — ремонтно-восстановительный батальон. То есть, если у немцев ремонтные мощности были спущены на уровень взводов, то в Красной Армии они были подняты на верхние уровни — считалось, что мелкие поломки танкисты устранят сами, и более серьезный ремонт, как и эвакуация танков, будет выполняться более централизованно — командованием полка или дивизии. В принципе, тоже разумно — это позволяло маневрировать силами по восстановлению танков. К тому же неудивительно, что у немцев возникали проблемы с продвижением частей вперед — когда каждой танковой роте требуется тащить за собой еще и ремонтников — это снижает ее подвижность, хотя нагрузка на танкистов — да, снижается.

У нас пока самым крупным подразделением был танковый батальон в составе тридцати одного танка — я ввел привычные мне размеры подразделений, содрав их с Советской Армии — так и управляться проще, и быстрее проверим командиров в реальных боевых условиях, и возможные потери будут меньше — в случае ошибки командир взвода угробит, скажем, не пять, а только три танка, и повышается маневренность подразделений, а с учетом нашего упора на тактику засад — это позволяет легче протащить танки через считающуюся танконедоступной местность — грубо говоря, поверхность для последнего танка во взводе перед ним размесят только два, а не четыре танка. И вместе с тем для тактики коротких уколов больше танков, по идее, и не требуется.

Но, вместе с тем, мы спустили ремонтные подразделения на уровень рот — в танковой роте мы ввели ремонтное отделение, которое имело оборудование для текущего ремонта — натянуть-сменить гусеницу, что-то подварить, поменять электрогенераторы, прокладки и что там по мелочи, ну и эвакуировать танк — машины все-таки часто застревали, поэтому мы ввели в роту один тягач — наш или немецкий. Предполагалось, что отделение будет основной ремонтной силой и возьмет на себя многие функции, которые ранее выполняли танкисты — это и снизит нагрузку на самих танкистов, и на предъявляемые к ним требования — а это, как я неоднократно упоминал, и ускоряло обучение — человеку не требуется изучать многое из того, чему обычно учат танкиста, да и просто расширяло базу для пополнения танковых подразделений — меньшее количество материала быстро могут изучить большее количество человек.

И пока такое соотношение вполне себе работало — даже если в роте требовали ремонта половина танков из десятка, то и в таких случаях ремонтники становились как бы начальниками ремонтных бригад, а рабочими в этих бригадах становились сами танкисты — тут еще шло и параллельное обучение операциям, пусть и не всем и не в комплексе. Ну, хоть так — все-равно лучше и быстрее не получится. А в батальоне был ремонтный взвод, который имел на вооружении уже три тягача, подъемный кран, сварочное оборудование, небольшие узлы и агрегаты для замены — тут мы пока частично продублировали функции ротных и батальонных ремподразделений, так как было непонятно, как сделать лучше.

Но уж за двигатели — их замену — отвечали более высокие инстанции — мы уже организовали ремонтный штаб, который и управлял потоками ремонтных мощностей и запчастей — скажем, идут где-то интенсивные бои — туда подгоняются запасные агрегаты и ремонтники, закончились бои — они идут в другое место — пока мы еще не могли обеспечить все подразделения достаточно мощными ремонтными силами, поэтому приходилось ими маневрировать что, конечно же, давало большую нагрузку именно на логистику, так что без накладок не обходилось. Собственно, и батальонный ремвзвод точно так же был уже инструментом комбата — он мог отправить его на наиболее критичный участок боев своего батальона, усилив находившиеся там одну-две роты.

И пока на этом остановились — нам не надо перемещать крупные танковые силы, поэтому тылы спокойно протаскивались вслед за своими подразделениями. Такое приближение ремонтников к танкистам снизило нагрузку на последних — у них появилось больше времени для отдыха. К тому же близость крупных ремонтных мощностей, что мы организовывали на местных предприятиях, давало, в отличие от РККА, надежду на быструю оборачиваемость бронетехники между фронтом и тылом и вместе с тем не требовало держать в боевых частях большого количества опытных ремонтников, как это было в вермахте. Все-таки 'игра на своем поле' — большое подспорье. А выполнять танковые прорывы мы пока не собирались, так что перед нами не стояло задачи тащить серьезные ремонтные базы вслед за наступающими танковыми частями. Пока и так сойдет, а там посмотрим.

Основные же усилия пока были направлены на ремонт доставшейся нам бронетехники. Перед войной в ЗОВО было 2900 танков, в том числе новых, не бывших в эксплуатации — 470 машин, требующих среднего ремонта — 385, требующих капитального ремонта — 323. По маркам танки распределялись так — около 600 танков семейства БТ, 117 танков KB, 266 Т-34, а остальное — Т-26 разных модификаций и сколько-то плавающих танков. А также 479 бронеавтомобилей — 343 средних, пушечных, и 136 легких. И из этого добра к нам попало примерно две тысячи танков и четыреста бронеавтомобилей — мы как раз в конце августа-начале сентября вышли в районы основных танковых боев под Кобрином-Пружанами, под Гродно, под Барановичами и Слонимом, так что от выбора разбегались глаза

(в РИ согласно 'Ведомости наличия и потерь материальной части частей ЗапОВО по состоянию на 1.8.1941 года', за четыре декады войны Западный фронт потерял 164 танка KB, 370 Т-34, 58 Т-28, 1200 БТ, 1684 Т-26, 110 'химических' танков, 221 плавающий и 777 бронеавтомобилей). Да чего там — в Лиде мы нашли на запасных путях целый эшелон с Т-34 — наши успели с него снять только два танка, а у немцев руки еще не дошли осваивать чужую технику — они уже сняли несколько танков, но они находились неподалеку — фрицы к ним примеривались.

КОНЕЦ Книга 1, часть 2.