Битва за Эллиоты. Часть 5

9

Адмирал Вирениус ехал на автомобиле по улице города Дальний. Ему срочно понадобилось разобраться с большим количеством грузов. Которые были доставлены, в порт, с затонувших пароходов. И которые выгружались навалом. Но при этом имели маркировку японскими иероглифами. И адмиралу предстояло решить, что делать. Всё-таки пытаться разобраться на месте, что есть что, или всё скопом, не разбираясь, отправить в Порт-Артур. И тут он увидел возле одного из домов двух матросов. Причём в экипировке не флотского экипажей, а именно морских батальонов. Которые топтались возле дома, куда-то, поочерёдно заглядывая. И адмирал приказал остановить автомобиль. И первое что он увидел, выйдя из автомобиля, это были лежавшие возле лужи запёкшейся крови японская сабля и револьвер системы Смита-Вессона русской модели. Со 'шпорой', под спусковым крючком и надписью: 'Императорскiй Тульскiй оружейный заводъ' на верхней части ствола. И подняв, с земли револьвер, решив, что негоже оружию отечественного производства валяться на земле, адмирал направился к матросам. Которые, увидев адмирала, тут же застыли истуканами, по-уставному пуча глаза. И на вопрос адмирала, кто такие и что тут делают, матросы признались, что их оставили охранять от китайцев японок. Но обходя пост, они услышали непонятные звуки. Похожие на детский плачь, но на их окрики никто не отзывается. Так что матросы уже стали приходить к выводу, что это была кошка. И адмирал посмотрел на довольно большую, керамическую трубу, ведущую в подвал, и произнёс, на японском, благо в его доме жило несколько японок, и он научился более-менее разъясняться на этом языке:

— Ну и кто там у нас? — после чего зажёг зажигалку и поднёс е к трубе. И в свете языка пламени увидел мелькнувшее, в глубине детское, измазанное личико. Как ему показалось маленькой девочки. И Вирениус стараясь говорить, как можно ласковее, произнёс, всё так же на японском языке:

— Ты кто? И не бойся меня, я тебя не обижу.

— Ёсика.

— Ёсика, — повторил имя девочки Вирениус, и когда та кивнула, соглашаясь, то добавил, — У тебя очень красивое имя. А фамилия у Ёсики есть?

— Окада.

— Очень интересная фамилия. И что Ёсика Окада там делает?

— Я прячусь от гайдзинов. Тётя Ми не пришла. И папа сказал спрятаться от гайдзинов и ждать его.

— Понятно. И папу надо слушаться, — согласился адмирал, — А где мама, у Ёсики?

Девочка всхлипнула и голосом, готовым сорвать плачь, произнесла:

— Мама сильно, сильно заболела и меня привезли к папе.

— Понятно. Ты только не плачь, мама, наверное, уже выздоровела, — тут же попытался успокоить ребёнка Вирениус, а потом добавил, — Вот только, наверное, тут совсем неудобно прятаться. Да и, пожалуй, очень холодно и кушать хочется.

В ответ девочка снова всхлипнула. И адмирал сделал ей предложение:

— Слушай, а давай мы сделаем так. Тут недалеко есть дом, где живут тёти. Я отнесу тебя к ним. Они о тебе позаботятся. Накормят, согреют. И ты будешь там прятаться от гайдзинов, и ждать папу. А как он только вернётся, я скажу ему, где ты находишься. Согласна?

— Честно? — девочка снова выглянула в трубу и посмотрела на Вирениуса.

— Конечно честно, разве я буду маленьких девочек обманывать?

Ёсика внимательно взглянула на адмирала и протянула к нему свои ручки. За которые адмирал и вытащил девочку, которой было не больше трёх лет. И взяв её на руки произнёс, обращаясь к матросам:

— Ведите, к этому дому, потом вернётесь в батальон.

У адмирала тут же появилась мысль, как использовать в своих интересах японских женщин. И передавая им ребёнка, он тут же предложил японкам работу. Сходить в порт и по надписям отсортировать грузы. Получив за это оплату продуктами, которые явно им, в скорости и понадобятся. Буквально в ближайшее время. Но вот это сама сценка стала сюжетом для картины Верещагина 'Освобождение города Дальний'. На которой адмирал Вирениус, за спиной которого стояли два вооружённых матроса, передавал маленькую японскую девочку собравшимся во дворе дома японкам. Которые, хоть и выказывали адмиралу своё уважение поклонами, однако выслушивали его без страха. В отличие от видневшихся в дверном проёме и окнах женщин в корейских одеждах. На, едва видных, лицах, которых были видны страх и недоверие. А на заднем фоне картины находился город. Пусть и относительно целый, но явно недавно покинутый. И который, находился на берегу захламлённого, полузатопленными судами, залива. Где на плаву находился только стоящий на рейде миноносец 'Котака'. Под русским флагом.

И решив вопрос с трудоустройством второй группы японок, адмирал поспешил, решил вопрос с оказавшимися на занятой территории другими подданными микадо. Кроме остававшихся было в Порт-Артуре. Но их, уже подверженным 'стокгольмскому синдрому', пусть, что это такое ещё никто и не знал, кроме Вирениуса, адмирал трудоустроил первыми. Сразу же по прибытию в Дальний. И обосновавшись в здании управления порта, адмирал доверил этим японкам перевод трофейных документов, которые они прочитывали уже на русском языке. А за год бегло говорить научились практически все. И то, что они говорили, уже записывали писари. Что как надеялся адмирал, поможет ему получить дополнительную информацию. Но помимо однозначно гражданских подданных микадо, на занятой территории оказались те, кого можно было уже считать военнопленными. И это были не только военнослужащие или чиновники, которых оказалось относительно не много. Но зато оказалось захваченными много японских кули. И их собрали за городом в некоторое подобие концентрационного лагеря. Из расчёта перебросить в Порт-Артур. Но помимо их, на занятой территории, оказалось несколько госпиталей с медперсоналом, ранеными и, как оказалось большим количеством инфекционных больных.

И об этом адмирал узнал, когда поднялся на борт, лежавшего на мели госпитального судна 'Кобе-Мару'. Который контролировался десантной партией, во главе с кондуктором. И от принявшего командование кораблём лейтенанта, как оказалось, капитан судна был ранен, при взрывах, а старший помощник ушёл в госпиталь и не вернулся, адмирал узнал, что судно имеет пробоину в машинном отделении. И поручив, ставшему лейтенантом Власьеву, организовать подвод пластыря и откачку воды, чтобы потом принять на борт судна японские госпиталя, адмирал направился в каюту капитана. К капитану третьего ранга Иодзиро Саннохэ. Который встретил русского адмирала вымученной улыбкой, лёжа на койке. И адмирал, чуть склонив голову произнёс:

— Ирония судьбы Иодзиро-сан, я снова вынужден приносить вам свои официальные извинения. Но моей целью не было ваше госпитальное судно. Поэтому прошу, принять мои извинения, как за причинённый этому судну ущерб, так и за пострадавших на его борту. Я не знал, что ваше судно находиться в порту Дальнего. И посему не мог предотвратить возникший инцидент.

— Извинения принимаются, Андрей-сан, — морщась, произнёс японец, — И вы уж извините меня, что я вынужден принимать вас в таком состоянии. Проклятый осколок.

— Осколок? — переспросил адмирал.

— Да осколок, причём стекла, — подтвердил японец, — Я в момент взрывов находился на мостике. У нас как раз происходила выгрузка заболевших, которых мы привезли, когда вы, господин контр-адмирал, взорвали рейд. И один из взрывов произошёл буквально под днищем 'Кобе-Мару'. Как раз напротив того места, где я стоял.

— Сочувствую, Иодзиро-сан, — ответил Вирениус и поспешил узнать о том, что это за заболевшие, — Но что за болезнь такая, что ваше судно срочно погнали с архипелага?

— Тиф, Андрей-сан, — морщась, ответил японец.

— И насколько много таких заболевших, Иодзиро-сан? — нахмурившись, произнёс адмирал, — Неужели возможностей вашего судна не хватило, чтобы справиться с болезнью прямо на месте?

— Когда больных несколько сотен[14], то, никакого госпитального судна не хватит, — ответил, поморщившись Саннохэ, и спросил, в свою очередь, — А что вы планируете сделать с этим судном, Андрей-сан?

— Ну что я могу сделать с госпитальным судном, Иодзиро-сан? Ну, кроме как произвести спасательную операцию, погрузить раненых, из ваших госпиталей, и приказать отвести на буксире 'Кобе-Мару' в один из заливов бухты Керр, — ответил Вирениус. Уже отлично понимая, что больные тифом ему в Дальнем и даром не нужны. Поэтому необходимо как можно быстрее избавиться от всех японских госпиталей. Включая находящихся в них раненых, больных и всего их медперсонала. Для чего необходимо как можно быстрее поднять 'Кобе-Мару'. И использовать по назначению, как и те два госпитальных судна, чтобы выпроводить подальше всех, кто мог инициировать эпидемию. А там и уже пусть сами японцы заниматься своими проблемами. Тратя на их преодоление ресурсы. И адмирал поспешил добавить:

— Я намерен загрузить госпиталями как ваше судно, так и 'Косай-Мару' и 'Хакуай-Мару'. И отпустить те два судна. А вашу 'Кобе-Мару' перевести в дальнюю бухту залива Керр. Где оставить, в укрытом от волнения месте, на мелководье. Дабы и оно перешло под контроль вашего флота, — при этом японец удовлетворённо кивнул, а Вирениус продолжил, — Я очень надеюсь, что капитаны, остальных двух госпитальных судов, сообщат про ваше судно. И ваше командование пришлёт за ним пустое нейтральное судно. Которое и отведёт 'Кобе-Мару' в Чемульпо. Вас, Иодзиро-сан, такая постановка вопроса устроит?

— Вполне Андрей-сан, — ответил японец. И адмирал стал прощаться:

— Тогда, Иодзиро-сан, я позволю себе откланяться, мне необходимо отдать все необходимые распоряжения. До встречи, надеюсь, она будет не столь печальна, как эта.

— До встречи, Андрей-сан, я тоже на это надеюсь, — только и ответил японец.

[13] На вооружении японских офицеров, до появления револьверов тип 26, находились 4,2-линейные револьверы системы Смита-Вессона русской модели. И производства города Тулы. При этом официально в Японию, из России, попала только первая партия этих револьверов. Потом их доставляли в Японию контрабандным путём, через третьи страны.

[14] При осаде Порт-Артура, особенно во время стоянок кораблей на островах Эллиот и Мяо-Дао, согласно данным японской медицинской службы, на кораблях японского флота вспыхнула эпидемия тифа. Число заболевших в ряде случаев измерялось десятками людей на корабль. Как, например, особенно много заболевших было на канонерской лодке 'Джобу'.

10

Вице-адмирал Хиконодзё Камимура, командующий Объединённого флота Японии, находился в своём адмиральском салоне броненосного крейсера 'Идзумо' и предавался рассуждениям. Как говориться, смерть легка как пёрышко, а долг тяжёл как гора. И теперь, после гибели адмирала Того, этот долг перед императором, перед Японией, перед флотом, взвалился на его плечи. И нести его предстояло ему. Противостоя уже объединённому флоту гайдзинов. Которому он, по сути, в данный момент, мог противопоставить только два первоклассных броненосца, 'Асахи' и 'Сикишима'. Когда прошедшее сражение в Цусимском проливе показало большую устойчивость именно броненосцев первого класса к огню противника. И показали, что потопить такой броненосец можно только огнём тяжёлой артиллерии. А все весьма многочисленные броненосцы второго класса, такие как тот же 'Хизен', бывший британский 'Свифтшур', или пять 'гарибальдийцев', могут использоваться только для числа. При этом будучи весьма уязвимы для тяжёлых снарядов. Как, впрочем, оказались уязвимы для снарядов и оставшиеся в его распоряжении броненосные крейсера. Судьбы броненосного крейсера 'Ивате' и броненосца 'Ивами' были тому весьма яркими примерами. Особенно сейчас, когда русские снаряды перестали быть ничтожными по своим воздействиям на японские корабли. А превратились в жуткое, по своей разрушительной мощи, средство войны.

Ведь именно недооценка возможности новых русских снарядов, вывела адмирал Того на мостик его 'Микасы'. Хотя вице-адмирал Дева, командовавший четвёртым японским флотом в Средиземном море, предупреждал, что русские снаряды стали другими. Но привыкший к тому, что русские снаряды обычно не разрываются, адмирал Того принял решение руководить флотом с самой верхней площадки носового мостика. Будучи защищённым, только связанными матросскими койками. Которые раньше давали надёжную защиту от редких, и тому же летящих крайне медленно, и не обладающих большой пробивной силой, осколков русских снарядов. Но стоило, практически в самом начале сражения, в правое крыло мостика попасть новому русскому двенадцатидюймовому снаряду, как тот разорвался на тысячи осколков. Буквально нашпиговавших окружающее пространство, обладавшими большой пробивной силой, осколками. И выкосивших весь штаб Того и смертельно ранивших его самого. Не говоря уже про то что, получив три снаряда двенадцатидюймовых снаряда в районе ватерлинии и броненосец 'Микаса', как и адмирал, покинул строй. Что бы теперь послы взрыва погреба шестидюймовых зарядов до конца войны остаться у островов Цусима. Вместе с пусть и спрямлённым, но всё так же затопленным 'Хацусе'. И даже поднятый и приведённый в Сасебо броненосец 'Ясима' можно было бы ввести в строй не ранее чем года через два. И это были все реально существовавшие броненосные силы японского флота.

Ведь даже, к тому же ещё и нуждающийся, в длительном ремонте, 'Хизен', уже нельзя было рассматривать как серьёзную силу. Не говоря уже про 'гарибальдийцев' пятого боевого отряда из состава четвёртого флота. Которые ещё в Средиземном море показали свою уязвимость для тяжёлых снарядов. Да и флагманский 'Ниссин' умудрился лишиться трёх, из четырёх своих орудий главного калибра. Которые оторвало в результате взрыва снарядов в канале ствола. Нет, чтобы избежать неприятных последствий, официально объявили, что были попадания русских тяжёлых снарядов. В результате, которых крейсер лишился трёх из четырёх восьмидюймовых орудий. Но адмиралы знали истинную причину подобных потерь. И теперь этот крейсер надолго вышел из строя. Пока не получит новые стволы. А это далеко не один месяц.

Вообще самоподрыв снарядов в стволах стал буквально бичом для японского флота. И выведенные из строя стволы орудий были ещё на нескольких кораблях. И только на броненосном крейсере 'Адзума', можно было точно сказать, что имело место попадание русского двенадцатидюймового снаряда в ствол восьмидюймового орудия. Погнувший ствол, который защитил крейсер, от проникновения русского снаряда в орудийную амбразуру башни. А сам снаряд, срикошетировав в палубу, разорвался уже там. Образовав огромную дыру. Но японцы скрывали подрывы снарядов в стволах своих орудий, сообщая что это были попадания русских снарядов. Так что благодаря и вот таким 'попаданиям' тоже, в его, адмирала Камимуры, распоряжении, осталось только два броненосца, четыре 'гарибальдийца' и три броненосных крейсера из состава второго боевого отряда 'Идзумо', 'Токива' и 'Како', некогда чилийский 'О'Хиггинс'. Броненосные крейсера 'Адзума' и 'Якумо' были повреждены на столько, что ввод их в строй был возможен только через месяц. Был, правда, ещё в составе третьего отряда броненосный крейсер 'Асо', некогда бывшая чилийская 'Эсмеральда'. Но без этого крейсера третий боевой отряд, на фоне возглавляемых 'Баяном' башенных потомков 'Якумо', пусть и только бронепалубных, а также и 'Аскольда', выглядел откровенно бледно. Хотя, при необходимости, поставить в линию 'Асо' было конечно можно. А вот с 'Асамой' явно придётся попрощаться до конца войны. Получив серьёзные повреждения в бою, и потеряв капитана и его помощника, крейсер направился не в Сасебо, а в Пусан. Где неопытный офицер, возглавивший крейсер, умудрился посадить его на необозначенную, на картах скалу. Проделав в днище две пробоины, причём одну длинной почти в восемь метров[15]. И превратив крейсер в береговую батарею. Добавив ещё одно головную боль для флота. Которому теперь предстояло защищать и лежащую на дне 'Микасу'. И после ввода в Порт-Артуре в строй 'Адмирала Посьета' ещё и 'Суво'. Который продолжал находиться в заливе Луизы, на Квантуне и который спрямили и теперь пытались заделать пробоины в его корпусе, чтобы откачать вод и привести броненосец в Сасебо. Даже такое откровенное старьё, в сложившейся ситуации становилось весьма ценным кораблём. Как, впрочем, было необходимо, и поспешить с подъёмом 'Таку'. Захват гайдзинами Дайрена мог означать что угодно.