Авантюристы, или на службе у короля

На пороге смущенно появилась Миолетта. Девушка была боса. Видно, уже легла, но внезапно решила посетить меня.

— Я подумала, — девушка засмущалась. — Возможно, вы станете моей наставницей? Аннет умерла, а я не хочу возвращаться домой. Это вас ни к чему особенному не обяжет, — поспешила объяснить она. — Будете наведываться ко мне порой, смотреть, как я живу. Матушка моя за это вам деньги будет присылать. Соглашайтесь!

— Но я ведь не благородного происхождения. Вас года на три всего старше. Как же я наставницей буду?

— И что? Я скажу, что у вас связи есть. Граф Кальконе пообещал мне приглашения на балы. Я скажу матушке, что это вы их достали.

— Но... — я все еще пыталась найти повод отказаться от предложения Миолетты. Затем махнула рукой. — Ладно, если поверит нам Патин, а ему король, стану я вашей наставницей. А если нет... Ладно, нечего о дурном думать. Поверят нам! Идите спать. Сладких вам снов. Завтра у нас трудный день.

Король поверил... только не Патину — Дирею. Мишеля ждал костер. Все произошло, как предрекал Дирей: толпа зевак, громко улюлюкающих что-то (им бы только зрелищ и подавай, чужие страдания — чем не развлечение?!), сам монарх, со спокойной совестью глядящий на муки невиновного. Бесконечная грязь, ни на мгновение не прекращающаяся ругань, чей-то злой смех, который будто-то бы пронзал меня насквозь и страшная горечь во рту.

Не знаю, зачем я пришла смотреть на казнь? Чего хотела добиться? Что и кому доказать? Палач читал обвинение: предательство, заговор против своего сира, попустительство, приведшее к убийству, использование магии смерти...

Что такое последнее, я не знала. Но всем приговоренным магам читали такое обвинение. На моей памяти сначала был Генрих, теперь и Мишель.

— Мишель, прости меня, пожалуйста... Я, правда, пыталась сделать хоть что-то... Правда... — сквозь рыдания шептала я, закрывая рот ладонью. Соседи — две толстые торговки с цветочными корзинками в руках — теперь до смерти буду ненавидеть запах фиалок — косились на меня с подозрением, но молчали.

— Приговор — сожжение! — внезапно закричал палач. — За все его грехи!

Толпа затопала, заорала:

— Ату его! Смерть отродью!

И тотчас, подчиняясь взмаху руки палача, огромный столб пламени взмыл в воздух, охватывая тщедушную после голодных недель в камере, фигуру. Сначала затрещали поленья, потом одежда... Я закрыла глаза, как тогда, когда смерть пришла за моими родными. Как тогда хотела не видеть. Но все равно видела. Каждое движение, слышала каждый вздох, чувствовала жгучее прикосновение огня к нежной коже. И боль...

На площади раздался звон колоколов.

Я заорала от отчаяния.

— Аааа...

Эпилог

И воздастся каждому за грехи его...

И проснулась.

— Успокойся. Все хорошо, — теплые руки обхватили меня. Мягкие, так хорошо знакомые губы тихо шептали на ухо. — Все в порядке. Мы живы, на свободе. Дирея казнили, да и не на костре вовсе — отправили на простую плаху. Все хорошо.

— Правда? — я недоверчиво после такого реально кошмара подняла на него заплаканные глаза. — Прости меня. Я, в самом деле, не знаю, почему так поступила, зачем? Тогда, в Ландезии будто что-то вселилось в меня. Мне казалось, я поступаю правильно. Но, если бы не Патин, ты бы пострадал от моей глупости! Погиб. И сейчас я будто бы ощущаю пепел на губах...

— Конечно, простил, — Мишель нежно провел ладонью по моему лицу, осторожно поцеловал все еще подрагивающие после кошмара губы. — Ты правильно поступила. Иначе один из планов Дирея все же удался бы. Истинный убийца моей сестры так и на свободе.

— Тогда почему мне так больно? — с глаз по щекам и подбородку катились слезы, но я даже не пыталась их остановить. Мишель провел рукой по моему мокрому лицу и еще крепче сжал в объятиях.

— Ты столько всего пережила... Это пройдет!

— Обещаешь?

— Обещаю!

А затем его губы на моем лице, на губах, поцелуи, что становились все более настойчивыми, тихий шепот: "Я люблю тебя" и животная страсть, что сметала все: мысли, воспоминания, страх...

Продолжение. История третья.