Замок Пастыря

— О, душа беспокойная,

Сослужи и покой обретешь.

Руки обожгло болью, будто Георгий погрузил их в ведро с кипятком. Серебряный паучок зашевелился, неуверенно поднялся на ножки и принялся топтаться на одном месте.

— Вот так вот, — пояснил маг. — Если где-то прибыло, то где-то убыло, по-другому никак. Можно одну вещь в другую превратить, но никак нельзя создать что-то из ничего. И если хочешь дать чему-то жизнь, то сначала ее нужно отнять.

— А оно точно надо было, кутенка душить? — хмуро отозвался Тихон.

— Вчера пироги кушал, так по поросятам не горевал, — Георгий взял мертвого мопса, открыл окно и выкинул трупик наружу. — И когда в Манчжурии японцев рвал, тоже не раздумывал.

— Так это другое. Поросенка на убой для того и кормят. А япошки — то враги были.

— Сейчас я тоже пытаюсь одолеть врага, куда более опасного, чем все японцы вместе взятые. Или ты бы предпочел, чтобы я задушил в этом круге случайного человека?

Тихон не нашелся что возразить, только неуверенно переминался с ноги на ногу.

— В сущности, нет разницы, с какой целью отнимается жизнь, — продолжил Георгий. — Враг, не враг, специально, не специально — это все ложь, обман, и игра словами. Важен сам факт того, что ты забрал чье-то право жить, чтобы присвоить его себе или отдать кому-то. Ты мог думать что угодно, пока жил обычной жизнью, но теперь ты Посвященный. Учись видеть мир в правильном свете.

— А с кем сейчас воюем?

— С Апостолами. Я тебе про них рассказывал.

— Это которые кровь пьют?

— И не только.

— Да не волнуйтесь, не оплошаю, — Тихон похлопал себя по боку, где под полой скрывался крупнокалиберный револьвер.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Георгий. — Потому что если трусишь в последний момент, нам обоим конец, а с нами и еще сотням людей. Ладно, карауль пока. Мне тут еще долго.

Тихон ушел в свое купе, а маг принялся за дело. Сотворить фамилиара было мало, его следовало обучить.

* * *

Несколько часов спустя

После могильной затхлости Санкт-Петербурга и хаотичной суетливости Москвы, атмосфера Вятки, не смотря на мощный аромат лошадиного навоза, действовала умиротворяюще. Казалось, что местный провинциальный вокзал не стоял на месте, как положено зданиям, а тихонько поджидал где-то в сторонке, когда же подойдет поезд. А когда на перрон высыпали алчущие кипятка и обедов пассажиры, то подбоченился и вразвалочку подошел ближе с той нагловатой удалью, которая свойственна только торговкам-разносчицам на бесчисленных станциях и полустанках российских железных дорог.

— Пироги! Пироги горячие! Пять копеек штука!

— Чай из самовара! Чай из самовара!

— Черничка, клюква моченая!

Пассажиры, особенно едущие третьим классом, морщились от непомерно задранных цен. Торговки философски пожимали плечами и ухмылялись — дескать, куда вы денетесь. Кто посостоятельнее, те тонкой вереницей тянулись к вокзальному буфету, где немудреные и без усердия приготовленные блюда ценой соперничали со столичными ресторанами. Неподалеку несколько боевитых торговок с крупными бутылями мутноватой жидкости яростно спорили с группой воспитанного вида мужчин — судя по жестяным значкам на лацканах, членов Общества трезвости.

Георгий, хотя и рад был возможности размяться, бдительности не ослаблял. Его фамилиар ждал своего часа, прицепившись к днищу вагона, в котором ехала Вишневская. Но прежде чем внедрять его в купе, магу нужно было убедиться, что и она, и ее спутники покинули поезд.

Через несколько минут поисков он заметил на краю перрона двоих сопровождающих Вишневской — встреченного вчера в вагоне-ресторане молдаванина и крепкого русоволосого бородача. Оба стояли, облокотившись на ограждение, и молча курили дешевые вонючие папиросы. Курильщиками оба были заядлыми, даже издалека Георгий обратил внимание на пожелтевшие от табака пальцы. Он не удивился тому, что эти двое не пытались что-нибудь купить или пойти в буфет. Точно напротив них на рельсах стоял вагон первого класса — их вагон. И Георгий бы поставил сто рублей на то, что они стерегут именно то окно, которое ведет в купе их хозяйки. Ну что же... если потребовалась наружная охрана, значит внутри никого.

Он тоже для отвода глаз сунул в рот папиросу и послал мысленный приказ фамилиару. Серебряный паучок, которому душа мопса временно придала подобие самостоятельной жизни, заструился между деталей вагона. Он сплющивался в тончайшую фольгу, когда требовалось протиснуться через щели, и восстанавливал исходный облик, если нужно было карабкаться. Конечно, наткнись он на любое защитное заклинание, ему бы тут же пришел конец. Те охранные завесы, что возводили вокруг себя маги везде, где бы они ни оказывались дольше, чем на день, гарантированно уничтожали фамилиаров. Встреться на пути паучка что-то подобное, и расследование можно было считать успешным.

Но защиты не было.

Паучок протек внутрь и распластался у самого пола под койкой. Его тельце сплющилось до толщины папиросной бумаги, а ножки вытянулись так, что оплели все купе. Ничего. Пусто.

Это был нонсенс. Немыслимо. Никогда, ни один адепт тайного искусства не оставит свое пристанище, даже временное, без защиты. Георгий представил, смог бы он оставить свое купе открытым всем взглядам, и невольно содрогнулся.

'Неужели ошибся?!'

Нет, еще не факт. В отсутствии защиты тоже был смысл. Само наличие охранных чар говорило о том, что тут есть, что охранять. Кажется, подобной хитростью пользовались некоторые купцы, которые ставили в конторе надежный, но пустой сейф, а кассу хранили под половицей или за тумбочкой.

Несколько секунд Георгий соображал, что делать, после чего велел фамилиару закрепиться под оконной рамой, оставив от своего тельца самую малость, а всю прочую массу вытянуть в тончайшую нить, которая бы тянулась через половину состава — до вагона, в котором ехал маг со слугой. Вряд ли с его помощью удастся подслушать что-то важное. Если Апостолы настолько хитры, что скрываются на виду у всех, то даже наедине между собой говорят шифрами, или вовсе не ведут никаких компрометирующих бесед. Однако само наличие слежки может заставить их занервничать.

Георгий затушил папиросу и отправился в буфет. Слежка слежкой, но он ничего не ел со вчерашнего дня. От Тихона, которому было велено принюхиваться к воздуху на предмет запаха крови, пока вестей не было так что... о, легка на помине.

— Простите, леди, могу я присесть?

— О, господин Летичев? — Мария Вишневская расцвела радостной улыбкой, или очень правдоподобно ее изобразила. — Я думала, вы заглянете раньше.

— Хорошего понемножку, а то разнежусь, — Георгий сел за стол напротив нее, демонстративно проигнорировав ее третьего сопровождающего, крупного светловолосого мужчину средних лет, и немедленно прогнал подскочившего официанта за блинами. — Вы знаете, когда я последний раз был в Вятке, меня попытались ограбить в двадцати шагах не более чем в пяти шагах от вокзала.

— Какой ужас, — Вишневская покачала головой. — Но ведь только 'попытались' а не ограбили?

— Вас послушать, так мог быть иной исход, — Георгий подпустил в голос толику обиды. — Нет, будь это просто рабочие, пошедшие на лихое дело от нищеты, я бы их отпустил, и подал по червонцу на душу... но это были экспроприаторы!

— Неужели террористы?!

— Они самые! В общем, пришлось немного поработать револьвером, а потом еще тащить всех четверых в участок.

Тут Георгий лукавил. Во-первых, последний раз в Вятке он был на прошлой неделе, тогда как описываемые им события случились полтора года назад, когда революционные бунты охватили всю страну, и на волне столкновений граждан с полицией и казаками немало революционеров, социал-демократов и просто бандитов решили поживиться. Во-вторых, грабили не его, а винную лавку, в противном случае невезучих грабителей, прежде чем волочь в полицию, пришлось бы смести веником в совочек. В-третьих, револьвер в тот раз он оставил в купе, и давать отпор террористам пришлось с помощью двух бутылок грузинского вина, одного стула и фунта ветчины.

И все бы обошлось благополучно, в том числе для экспроприаторов, но один из них не то по глупости, не то со страху, достал ручную гранату. От взрыва магу пришлось закрываться щитом из живого серебра, и речи о том, чтобы оставить нападавших в живых, уже не шло. Приказчика лавки, к счастью, нашелся повод пощадить, поскольку он в первые же секунды ограбления упал за прилавок, зажмурился и заткнул уши, и потому Таинства не нарушал, а больше покупателей перед самым закрытием не случилось.

— Я одного не понимаю, — Мария мило наморщила лоб, — а почему террористы напали на винную лавку? Вот в июне этого года газеты писали про ограбление казначейства в Тифлисе. Там понятно, там перевозились крупные суммы. А тут?

Георгий снисходительно улыбнулся.

— Госпожа Вишневская, вы поверьте мне на слово. В рядовой винной лавке к закрытию касса немногим меньше, чем в ином банке, а то и поболее. Вон, сами гляньте, — он кивнул на окно, за которым скандал между торговками и Обществом трезвости продолжал накаляться и уже привлекал на обе стороны зевак. Трезвенники явно оказывались в меньшинстве. — Пьянство в России настолько повально, что это даже бедствием назвать сложно. Четверть доходов императорской казны — доходы с торговли вином и водкой. Иной раз по улице десяти шагов пройти нельзя, чтобы не споткнуться о пьяного.

— Это ужасно, — Мария поджала губки. — Но ведь Общества трезвости работают! Я знаю, что и в Москве такие есть.

— Работать они работают, а толку? Бороться нужно с причиной проблемы, а не раздавать десяток книжек в месяц, и считать, что этого достаточно. Вот вы столько знаете разных фактов из географии. А вы знаете причину, по которой люди пьянствуют?

Вишневская выдержала паузу, чуть длиннее, чем следовало, и предположила:

— От низости нравов? От невежества? Может быть от лености?

— От отчаяния, — ответил Георгий. — Водка, особенно дешевая и плохая, очень быстро вводит в состояние беспамятства. Пьяному все безразлично, а особенно ему безразлична собственная беспросветная жизнь. И ваше непонимание этого — главная причина, по которой Россия в нынешнем виде недолго проживет.

— Мое? — Вишневская удивленно вздернула бровь.

— Высшего сословия, — пояснил Летичев. — Вы живете в разных вселенных, дышите разным воздухом. Вы не сидели ни с кем из них в одной траншее, не делили последний кусок полусгнившего хлеба. Вы ничего не знаете о людях, не понимаете их, хотя существуете за их счет. Посмотрите, что едят они, и что подано к вашему столу. Но они не будут терпеть вечно, уж поверьте, те беспорядки, что длились последние два года, были лишь прелюдией. Настанет время, и к вам придет расплата.

Вишневская молчала. Слишком долго, не меньше двух секунд. Ее лицо застыло, словно статуя, и не выражало ничего, только глаза на миг сощурились в две хищные щелки.

А потом она отвесила ему пощечину.

— Я была о вас лучшего мнения, офицер, — холодно произнесла она. — Но теперь прошу вас избавить меня от вашего общества.

— С радостью, — бросил Георгий через плечо, и пересел за другой стол. — Батюшка-то наворовал из казны... вся ваша порода такая, только подпусти к деньгам... а потом войну выиграть пытаются вагоном икон.

Вишневская более не удостоила его ни словом, ни взглядом. Георгий торопливо проглотил блины и чуть ли не бегом кинулся на вокзальный телеграф, откуда отправил телеграмму в Омскую епархию Тайного Синода.

ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ НОЧЬ ПОЕЗД ПРИБЫВАЮТ ГОСТИ ИЗ ПОЛЬШИ ВОЛЧЬИ ШУБЫ НУЖНА ВСТРЕЧА НЕ МЕНЬШЕ ТРИ ПО ТРИ ЖДУ ОТВЕТА ЕКАТЕРИНБУРГЕ ЛЕТИЧЕВ

Фраза 'волчьи шубы' была паролем, обозначающим Апостолов, 'встреча три по три' — запросом на отправку трех боевых троек. Если повезет, экзарх отнесется к посланию серьезно, и приведет воинов в боевую готовность. Трех дней достаточно, чтобы стянуть подкрепления из соседних губерний, если собственные тройки не могут прибыть по первому зову. Если же не повезет... придется справляться своими силами.

Вернувшись в купе, Георгий устало выдохнул. После остановки в Вятке от его сомнений не осталось и следа. С одной стороны, оказаться правым было приятно, но с другой, правота эта предвещала большие беды.

Следующие трое суток были для Георгия худшими в его жизни. По крайней мере, на данный ее момент. Неведомая завеса все еще застилала будущее от его взора, и при планировании пришлось положиться только на собственный ум и удачу. Вдвоем с Тихоном они разработали легенду, согласно которой ночью поезд должен был подвергнуться ограблению. От слуги не было проку в бою против таких противников, но ему отводилась роль прикрытия. Он должен был поднять панику, устроить стрельбу, после чего уйти из виду, а чуть позже — распространить легенду среди растерянных пассажиров, которые бы пересказали ее полиции и жандармам. Дать бой предполагалось ночью, когда поезд начнет сбавлять скорость при приближении к Омску, близ моста через Иртыш. Прямой звездный свет Апостолов усиливал, но октябрьское небо было затянуто тучами, а вот сумерки, и тем паче ночная темнота давала преимущество уже самому магу. Вдобавок, текущая рядом река могла стать решающим преимуществом.

Апостолы пока не появлялись. Первые сутки Георгий вообще не сомкнул глаз, опасаясь, что перегнул с провокацией, и что Вишневская раскрыла его сущность. Но она либо оставалась в неведении, либо, что вероятнее и хуже, готовила собственный ход. Но какой? И с какой целью? Этого Георгий не знал, и неведение выматывало его сильнее всего. Он теперь не покидал купе более чем на пять минут, отсылая Тихона по всем делам.

Но все равно заметил, что песок в коридоре вагона так и лежит.

На исходе третьего дня зашло солнце. Потом сгустилась темнота.

Пока еще было тихо, но напряжение продолжало нарастать, и даже сквозь неведомую завесу все отчетливее проглядывались угрожающие тени.

Наступила полночь.

Георгий прервал транс и в последний раз проверил оружие. Он намеревался выжидать до середины ночи. Именно в этот момент открывалось идеальное окно для контратаки.

Расплетенные по нескольким соседним вагонам нити живого серебра уловили движение.

'Наконец-то'.

— Тихон, пора.

Камердинер, до этого дремавший с кулаком под головой, открыл глаза и подскочил с полки. Шустро нахлобучил картуз, проверил барабан револьвера. Маг чувствовал его страх — пока еще контролируемый, но уже сильный.

'Он сможет выполнить свою роль — но только если не столкнется с Апостолами лицом к лицу'.

— Часы возьми, — Георгий протянул ему свои. — Начинай действовать ровно через двадцать три минуты.

У Тихона было несколько амулетов-змеевиков, которые Георгий смастерил буквально на коленке, из картонных коробочек из-под пастилы. Их требовалось раскидать во всех вагонах, до самого локомотива, чтобы усыпить пассажиров беспробудным сном. Топорная работа, но выбирать особо не приходится. Оставалось надеяться, что Тайный Синод поможет с последствиями. Но до этого еще нужно дожить. Ответной телеграммы в Екатеринбурге он не дождался.