Они выбрали ночь

Мастер беспрекословно подчинился.

— Спасибо, Куттер, — поблагодарил верзила и, достав из кармана пенсне, деловито надел его на нос. — Нуссс, начнем, — скрестив пальцы, он вытянул невероятно длинные тонкие руки над столом.

— Он пока ничего не понимает, — внезапно вмешался в разговор Ру-ру.

Внезапный удар ладони по столу заставил куклу зажать рот руками, расширив глаза до невероятных размеров.

— Не смей перебивать меня, и вставлять скабрезные фразочки, — не выразив ни единой эмоции, наставительно произнес верзила. И в очередной раз, машинально поправив пенсне, добавил: — В противном случае, негодник! Я буду вынужден вынуть из тебя дух и отправить твое тело на полку, засыпав нафталином.

Шрам покосился на куклу; Ру-ру застучав зубами и словно ища поддержки, испуганно закрутил головой. Мастер невольно улыбнулся. Мимика куклы была столь живой, что невольно создавалось впечатление, будто бы она ожила и стала походить на человека.

— Не пугай дух. Он ни в чем не виноват, — вступился за деревяшку старик. — Такова его сущность и нам от этого никуда не деться. Не так ли, мастер? — обратился он уже к Шраму.

В ответ гость лишь пожал плечами и чуть погодя ответил:

— Я вообще мало, что понимаю из ваших слов. И мне не очень нравиться общаться с незнакомцами. Даже если в гости к ним меня привела моя собственная поделка.

— О, конечно же, — сразу отреагировал собеседник. — Разрешите представиться. Я, сэр Заговорщик. А это — мистер Фонарщик, — указал он на старика. — Ну а нашего проводника, вы уже знаете. Малыш Куттер, очень не разговорчив. Но прекрасно дополняет наш бунтарский тандем.

— Тандем? — зачем-то переспросил Шрам.

Сэр Заговорщик кивнул:

— Совершенно верно. Мы задумали нечто великое, и нам необходима ваша помощь, мистер убийца.

Мастер нахмурил лоб и неловко дернул головой — в уголках бесцветных глаз возникла тонкая паутина морщин.

— Я давно отошел от дел, по причине...

— Мы знаем эту причину, мистер убийца, — Заговорщик довольно погладил редкую бороденку. — Вас прокляли, и теперь ваша кара — такие вот деревянные игрушки и внутренний страх вернуться к прежнему ремеслу.

Слова верзилы укололи Шрама в самое сердце, которого как ему думалось, у него не было вовсе. Но он ошибся. Грудь сдавила резкая боль, а перед глазами замелькали черно-белые круги. Воображение калейдоскопом живых картинок возвратило ему воспоминания давно минувших дней. Воспоминания — эти страдания и опустошения, обреченности и страха.

— Или я сплю, или... — осторожно начал Шрам.

Недослушав, сэр Заговорщик только замахал руками.

— Никаких или... Мы — это ваш единственный шанс на прощение. А вы — наш единственный шанс на победу. Третьего не дано.

Потупив взор, мастер уставился на изрезанную ножом поверхность стола. Глубокие рытвины, пересекаясь и накладываясь друг на дружку, создавали впечатление рабочего места мясника, с легкостью разрубающего своим огромным тесаком податливую плоть.

— Я хочу знать правду, — внезапно произнес Шрам.

На лице Заговорщика возникла одобрительная улыбка:

— Не сомневайтесь, мы не утаим от вас ни одной подробности. Верно, Куттер?

Здоровяк протяжно завыл, задрав вверх голову, словно волк перед началом долгожданной охоты.

— Нам пора, — взглянув на часы, крышка которых как почудилось Шраму, была из осины, Заговорщик убрал их в карман жилета.

4

Крохотный кабинет давил на констебля своими мрачными холодными стенами, нагоняя на служителя закона жуткую меланхолию. Последние сутки его не занимал ни голод, ни сон — только мерзкие мысли, приводящие в тупик бесконечных противоречий.

Взяв в руки перо и макнув его в чернильницу, Джинкс достал чистый лист бумаги и решил вывести не ней замысловатый вензель собственных заблуждений, но вместо этого поставил жирную кляксу. Она получилась острой и размашистой, забрызгав практически четверть листа.

Отложив перо в сторону, он внимательно осмотрел чернильное пятно, словно его вид и размер имел для него огромное значение.

Задумчивый взгляд осмотрел смоляное творение и так, и эдак. Всего лишь пятно — никаких ассоциаций и намеков на правильное решение, а наоборот, предостережение, что верного ответа быть не может.

— Кажется, я все-таки схожу с ума, — устало заключил констебль.

В его голове возникла непреодолимая кирпичная стена, которую невозможно было не перепрыгнуть, не обойти. И за этой вымышленной преградой находились ответы на все вопросы. Там летал мистический ворон, готовый открыть любые секреты. Только Джинкс, к сожалению, находился по другую сторону преграды и здесь его, будто заключенного, сдерживали крепкие пуды дядиной власти и могущества.

— Да пошел ты, мерзкий инквизитор! — затравленный собственными мыслями, будто злобными псами, констебль смахнул лист со стола.

Внезапно, вскочив с места, мистер Форсберг подхватил с вешалки шляпу, трость и уже собирался выйти, когда его взгляд мельком коснулся злосчастного листа бумаги.

Сначала он не поверил своим глазам. Но когда лист оказался у него в руках — окружающий мир вновь перевернулся с ног на голову. Обычная на вид клякса, пропитавшая лист бумаги насквозь, с другой стороны выглядела точь-в-точь, как знакомая до боли злосчастная птица.

Рука служителя закона дрогнула. Подобное совпадение он видел впервые в жизни. Решение пришло как само собой разумеющееся, будто очевидное предсказание в чашке с кофейной гущей.

Уже через секунду Джинкс стоял в кабинете своего наставника мистера Ла Руфа. Для прагматичного и рассудительно старшего инспектора, к счастью, нисколько не напугало столь стремительное поведение его подчиненного.

— Я бы на вашем месте для начала отдышался, друг мой, — не дав возможности констеблю начать разговор, остановил его на полуслове Ла Руф.

— Но, я лишь хотел... — Джинкса переполняли чувства.

— Нет, и еще раз нет! — старший инспектор указал на стул, любезно предложив подчиненному для начала присесть и только потом, начать разговор.

Не став спорить, констебль подчинился.

Пригубив чашку душистого циарского чая, мистер Ла Руф приготовился слушать.

— Помните, мы говорили с вами о мистической составляющей преступления, — воодушевленно начал Джинкс.

Старший инспектор откликнулся и кивнул в ответ.

— Ну, так вот... Я, кажется, понял, что к чему. Смерть возницы, мистера Ларкиса Фритта — это не бред сумасшедшего и не моя куриная слепота заставившая поверить в несуществующий мистицизм.

— Очень интересно. Тогда что же это? — нахмурив лоб, поинтересовался наставник.

— Иллюзия. Обман. Желание запудрить нам мозги. Сбить с верного следа, — гордо выпалил Джинкс.

Ла Руф едва удержался, чтобы не разрыдаться от смеха.

Немного смутившись, констебль замешкался, и немного помедлив, все же продолжил:

— Я установил мотив преступника. Понимаете?! Все сходится! Они — хотят напугать жителей города. Беспричинная смерть. Ну как же. Все слишком очевидно. Ворон, который является орудием преступления своего рода предмет, способный напугать человека до смерти. Да что там человека, весь город!

— По-моему ваши домыслы нечто иное, как обычный бред, мой дорогой друг, — с некой грустью в голосе ответил старший инспектор.

— Возможно, — внезапно согласился констебль и, приблизившись к наставнику практически в плотную, добавил: — И все же у меня есть достаточные основания верить собственным мыслям. Простите, мистер Ла Руф, что не могу рассказать вам большего. Прошу лишь об одном — дайте мне адрес бывшего убийцы, Шрама. Я хочу поговорить с тем, кто, возможно, видел те же вещи, что вижу я...

На этот раз, услышав давно забытое имя, наставник отреагировал более спокойно.

Отставив в сторону чашку, Ла Руф некоторое время задумчиво отбивал пальцами по столу монотонный ритм, а затем, резко встал и подошел к секретеру. Его пальцы зашарили по многочисленным полочкам. Наконец на стол легла толстая пачка слегка пожелтевших толстых карточек. Надев крохотные круглые очки и плюнув на пальцы, старший инспектор стал быстро перебирать бумажную стопку.

Искомый документ оказался в самом низу. Осторожно поднеся карточку почти к самым глазам, Ла Руф бережно осмотрел ее поверхность, с такой тщательностью, словно пытался обнаружить на ней необратимые изъяны.

— Довольно таки странный случай в моей практике, — констатировал старший инспектор и, вернувшись к столу, протянул карточку констеблю. И немного поразмыслив, пояснил: — Тот случай действительно стал исключением. И я вероятнее всего по собственной глупости отверг его слова. Но все, же поверил в них. Единственный раз в жизни.

Положив карточку во внутренний карман пиджака, Джинкс низко раскланялся и вышел прочь. Он был почти счастлив. Наперекор всем запретам его дяди и скептическим суждениям жителей Прентвиля, ему все-таки удалось ухватить единственно возможную зацепку в этой череде совершенно непонятных, чуждых по своей природе событий.

5

Вблизи пугающей своими острыми гранями скалы, в окружении плакучих ив и вечно зеленых кипарисов притаилось небольшое озеро приятного бирюзового цвета. И лишь прекрасные многоголосые трели птиц и легкий ветерок нарушали покой этого сказочного места. Здешние края смело можно было назвать долиной счастья, куда так хотелось попасть простым смертным. Умиротворение и покой царили здесь, не пуская в свое владение тьму и непереносимый холод. Однако бывали минуты, когда над радугой и залитой лучами солнцем поляной, появлялись несколько темных пятен, и тогда мир замирал, осторожно прислушиваясь к тихим голосам непрошеных гостей.

— Ты знаешь, что эти деревья помнят еще год тысячи болезней. Когда города пылали огнем, а чумные столбы выселись практически над каждым кварталом? — произнес певучий женский голос.

— Жизнь кипариса столь длинна? — искренне удивился мужской баритон.

— Чуть больше двух тысячелетий, — тут же откликнулась собеседница.

Показавшись из тени, мужчина осторожно подошел к берегу озера и, стараясь не замочить остроносые лакированные ботинки, быстро заскочил на большой плоский валун.

Одет незнакомец был со вкусом: темно-синий фрак с раздвоенными фалдами, черные бриджи, белый жилет и рубашка, — картину дополнял белый шейный платок и 6-дюймовый накрахмаленный воротник.

— Что, боишься запачкаться? — продолжая оставаться в тени деревьев, поинтересовался женский голос.

— Я всегда стремился к идеальности. К тому же речная жижа не очень-то смотрится на лакированной поверхности.

— Ты всегда рассуждаешь о подобных мелочах? — собеседница искренне удивилась.

— Все начинается с малого, Улула — без капли самоиронии ответил мужчина.

Сделав шаг вперед, девушка оказалась рядом с Высшим. Ее длинное серебристо-черное обтягивающее платье украшенное ажурными рисунками птиц, прекрасно подчеркивало совершенную фигуру. Лицо девушки скрывала привычная серая вуаль.

— Я всегда поражалась складу твоего ума, Щеголь , — промурлыкала она.

— А мне всегда была приятна такая лесть, — приветливо улыбнулся мужчина. И в один миг его голос изменился, став более требовательным: — Но только не сегодня, Улула. Зачем ты отвлекла меня от дел. Что за редкая и ненужная поспешность?!

Девушка сверкнула карими глазами, подведенными сурьмой:

— Я хотела узнать, чем мы провинились, перед Всеединым?

— Провинились?! — удивился Щеголь.

— Зачем он прислал в Прентвиль, Вещего? — взгляд девушки сузился, словно она пыталась прочитать ответ в глазах собеседника.

— Коракс, — одними губами произнес Щеголь и замолчал.

Соскользнув с валуна и забыв о лакированных ботинках, он медленно приблизился к самому берегу и уставился на собственное идеальное, моложавое лицо.

Ровная поверхность озера, показав Вечному его отражение, внезапно изменилась — несколько десятков листьев подавшись внезапному пронизывающему ветру, упали в воду, родив широкие круги.

— В здешних краях никогда не бывало скверной погоды, — заметил разодетый франт.

— Никогда, — подтвердила Улула.

Щеголь повернулся к ней лицом — его взгляд казался затуманенным, словно он втянул в себя аромат травы чун-чун.

— Ты же знаешь, Весник появляется когда...

— Когда мы нарушаем закон вечности! — незамедлительно докончила девушка.

Собеседник согласно кивнул. И вновь отвернулся, задумчиво уставившись на водную гладь.

— Но мы не вмешивались в дела смертных. Они нам ни к чему. А последнее пари, было одобрено Высшим! — отрапортовала девушка.

— А олисийцы?

Вздрогнув, Улула недовольно фыркнула:

— Я так и знала, что это их рук дело!

— Я этого не говорил. — Щеголь присел на одно колено и осторожно прикоснулся пальцем к самой поверхности воды, отчего зеркальная пелена снова исказилась. — Я лишь предположил. Но что такое предположение по сравнению с истиной, — тут же добавил он.

— Но мы не нарушали договор. Какой с нас спрос, если мы соблюдаем закон? — голос Улулы дрогнул.

— Тогда к чему эти бесконечные беседы и предположения? Не пойму. — Щеголь оказался перед девушкой, а на его худом, бледном лице засияла лучезарная улыбка.

Он медленно вытянул шею и нежно коснулся рукой нежной кожи, и прикрыв глаза, с жадностью втянул терпкий аромат ее духов.

Улула замерла, не смея пошевелиться. В отличие от дорианцев или олисийцев — в которых теплилось хоть что-то живое, Высшие никогда не были людьми. И сейчас девушка почувствовала эту разницу в полной мере.

Когда Щеголь приблизился к ней, она ощутила удушающий приступ обреченности и ее окутала волна необузданного страха. Смерть, вот с чем можно было сравнить его прикосновение. Девушка снова и снова пережила давно забытый ужас собственной гибели.

Ледяной голос прозвучал у нее в голове, словно оглушающий набат соборного колокола.

— Если не знаешь ответа, спроси у вечного кипариса. Ведь он живет на свете так долго! А меня не смей беспокоить по пустякам! Прощай.

Упоенный собственным красноречием, Щеголь разразился надрывным, желчным смехом.

Улула еще долго не решалась открыть глаза и, затаив дыхание, стояла на берегу озера, всей кожей ощущая холодный северный ветер. Зачем она решилась побеспокоить Высших? Чего пыталась добиться? К чему приведет ее необдуманный поступок?!

Неон предупреждал о последствиях! Но она решила быть выше чужих советов.

Сжав зубы, Улула лишь прокляла себя за подобную опрометчивость. Больше винить было некого.

6

Огонь в камине горел нервно, подрагивая и прячась между сухими круглыми паленьями, и даже пару десятков свечей не наполнили комнату желаемым теплом. Поежившись, Кайот несколько раз прошелся из стороны в сторону и, погрузившись в глубокое кресло, взял в руки толстый фолиант, и стал нервно перелистывать страницы.

— Не то, все не то, — сквозь зубы прошипел он.

— Ищи тщательнее, Рун, — поторопил его знакомый голос.

Вскинув голову вверх, глава Отрешенных зло уставился на кабанью голову. Сегодня она показалась ему более надменной, чем обычно. Каждый новый визит к предшественнику вызывал в нем приступ раздражения. Застывший между жизнью и смертью фантом бывшего главы Отрешенных начинал беседу с насмешек и издевательств, а Кайоту приходилось терпеть. Пока этот не упокоенный дух был полезен ему, придется скрипеть зубами и ждать того счастливого мига, когда он выкинет эту блохастую голову в сточную канаву.