Король сталкеров. Общий файл

Человеку дано чувствовать приближение смерти, это я понял на планете Зейц. Нас туда бросили на поддержку местного нефтепромысла от агрессивных действий десантно-штурмовых групп Объединенной Европы. Что там доподлинно произошло, начальство не объяснило: то ли мы по ошибке колонизировали чужую планету, то ли створный эффект сыграл с европейцами злую шутку и их занесло не туда. В те времена даже союзники цеплялись друг другу в глотку за самый никчемный шарик с зачатками атмосферы и приемлемой силой тяжести.

С диспозицией были хоть какие-то ясности. Общечеловеки прикинулись белыми и пушистыми, запросили аварийное приземление, захватили с наскока единственный полевой космодром и теперь продвигались вглубь территории, давя и рассеивая остатки разрозненных гарнизонов. А что могут отставники с легким стрелковым оружием против ударного авианосца, в котором представлены все рода войск, кроме подводного флота и надводных боевых кораблей?

Это был уже пятый случай захвата российской колонии нашими союзниками и партнерами. До сего времени в "недружественных действиях" были замечены только американцы, и наше правительство стандартно отплевывалось гневными нотами и долгими тяжбами в международных судах, а тут, вдруг, разродилось суровым приказом "ответить жестко".

Генштаб разработал план операции. Для "жесткого ответа" нам предоставили трофейный американский челнок, потерпевший аварию на одной из планет ближнего космоса, и восстановленный нашими механиками Кулибиными. Система распознавания "свой — чужой" у пиндосов и европейцев стабильно меняется раз в полгода, так что сроки еще не вышли. Это и было решающим аргументом в выборе средства доставки группы спецназа к месту конфликта. Во всем остальном было предписано действовать по обстановке.

Набилось нас в тот челнок ровно тридцать семь человек, не считая механика и пилота. Больше нельзя. Уставом запрещено сидеть вплотную друг к другу при прохождении через створы. Зато все коморки, шахты, льяла и потолочные перекрытия были под завязку забиты оружием и боезапасом.

В штате космического авианосца одно только авиакрыло — это две с половиной тысячи человек, а общая численность экипажа достигает шести с половиной тысяч. Сам по себе он автономен, но война слишком много жрет: коптерам, самолетам, танкам и самоходкам нужна ежедневная дозаправка, текущий и срочный ремонт, тонны боезапаса. Поэтому он в одиночку не ходит, а, как и в старые времена, тащит за собой внушительный хвост обеспечения и поддержки. Если считать по штыкам, соотношение сил явно не в нашу пользу, но никто из спецназевцев не считал, что идет на верную смерть, да и там, наверху, сидели не дураки. Так что были и у нас свои козыри: во-первых, эффект неожиданности, во вторых, новейшие системы вооружения, которые у противника будут нескоро, а в третьих, мы должны были нанести только первый удар, выдать что-нибудь эдакое, дабы наш МИД мог разговаривать с супостатом с позиции силы. Решающей силой дальнейшего противостояния должны были стать местные гарнизоны, вооруженные, обученные и отмобилизованные в процессе боев.

Мы выскочили из тоннеля в заданной точке и были приятно удивлены. На внешней орбите мирно вращался наливной супертанкер и его, чисто символическая, охрана. Сам же авианосец оседлал космодром Зейца и плотно занимался войной. С его опущенных аппарелей в небо взлетали управляемые ракеты, дроны, самолеты и коптеры. Снизу, из шахтных лифтов, на рыжую землю Зейца важно ступали БТРы, танки и самоходки.

Наш центральный компьютер щедро выплеснул на местные спутники связи новости глобальной сети, обновления, отклики на запросы, служебную и секретную информацию, личную почту. В ответ получил доверенный доступ. Сами колонии прямой связи с Землей не имеют. Электромагнитные волны безвозвратно теряются в створах.

Судя по четкой картинке, которую мы начали получать с поверхности Зейца, европейцы пришли сюда не пугать, не заявлять о своих правах, а, как будто, к себе домой, всерьез и надолго. Небольшая бригада роботов заливала супер бетоном взлетную полосу и запасную посадочную площадку. Наверное, для своего наливного танкера. А может, и нет — космодром был захвачен со всей инфраструктурой, включая заправочный комплекс. Уж чего-чего, а горючего на Зейце было в достатке, местами — сочилось из-под земли. Роботам помогала группа переселенцев из приземленного неподалеку пассажирского лайнера. Несколько человек в другом конце космодрома занимались гражданским строительством: все пространство вокруг было уже заставлено сборными домиками и надувными полевыми палатками. Всего пассажирских лайнеров было два, общей вместимостью четыре тысячи потенциальных жертв.

До сих пор не могу понять, почему эти хваленые легионеры так глупо подставились? Может, они были уверены, что Россия опять утрется, или считали, что мы не решимся атаковать космодром из боязни нарушить конвенцию "О неприкосновенности пассажиров и судов гражданского космофлота"? А мы на это пошли. Как сказал перед боем Икуб, "Наглость должна быть наказана. Спецназ не прощает".

Есть тысячи способов захватить военный объект, который болтается на орбите. Мы выбрали самый простой: запросили заправку. Там даже не поинтересовались, зачем челноку с плазменным двигателем так срочно понадобилось авиационное топливо, а сразу назвали номер приемного шлюза и пригласили в гости командный состав. Было ровно двенадцать часов по местному времени, обеденный перерыв.

Через десять минут робот-пилот, подчиняясь жесткому алгоритму, повел супертанкер на аварийное приземление в то самое место, где, раскинув свои аппарели, плевался огнями авианосец. И никто не мог ему помешать: обезоруженный экипаж, включая последнего стюарда, был загружен в аварийную шлюпку и тоже шел на посадку в районе, который, по нашим прикидкам, еще контролировали местные гарнизоны. Мы дали им шанс не из человеколюбия. Просто подумали: вдруг среди европейцев найдется русский механик Кулибин, который сумеет взломать нашу программу?

Когда над тобой зависают 500 тысяч тонн авиационного керосина вперемешку с соляркой, стрелять бесполезно.

Европейцы и не стреляли: в надежде, что танкером управляет пьяный пилот, они до последнего взывали к его разуму. Мы восполнили за них этот пробел дистанционным направленным взрывом.

На космодроме не в раз осознали, нависшую над ними, опасность. Переселенцы продолжали работать, лишь изредка бросая наверх беспечные взгляды. Солдатики высыпали из столовых и, продолжая жевать, обменивались ехидными замечаниями. И только когда рвануло, те и другие включили скорость. Но было поздно. Борьбе за живучесть здесь уделяли остаточное внимание. Огненная река легко настигала всех, чтобы мгновенно переварить и гнаться за новыми жертвами.

Небо заволокло клубами черного дыма. Только авианосец, непотопляемым островом, еще возвышался над этим локальным Армагеддоном. Жидкое пламя терпеливо бурлило у подножия аппарелей в ожидании шанса проникнуть внутрь — наверное, вахтенный штурман, пусть с опозданием, но все же, успел захлопнуть клинкетные переборки. Я думаю, он понимал, что уже обречен. Даже челнок не может взлететь без должной герметизации корпуса — не даст автоматика.

Авианосец начал крениться еще до первого взрыва. То ли обмякла одна из несущих стоек, то под ней выгорел грунт. И только когда сдетонировал боезапас на одном из самоходных орудий у выхода из шахтного лифта, процесс пошел веселей. Неубиваемый монстр тяжело завалился на бок и зарылся носом в огонь. Его крупное тело долго еще содрогалось в конвульсиях, а взметнувшаяся ввысь аппарель, медленно опускалась под силой собственной тяжести, безнадежным взмахом руки.

За агонией поверженного врага можно следить бесконечно. Мы и смотрели во все глаза, совсем позабыв о делах насущных и государственной принадлежности нашего челнока, за что и были наказаны. Из портального створа на мгновение вынырнул автоматический спутник дальней космической связи, завис, и тут же скрылся обратно. А наш центральный компьютер, подчиняясь сигналу распознавания, выдал ему последние новости Зейца, включая картинки с поверхности, сигналы бедствия, крики о помощи и прощальные письма родным. Такой вот, облом: вроде все сделано правильно: орбита очищена от иностранного мусора, "что-нибудь эдакое" вышло на славу, а начинать надо было с себя.

Честно сказать, мне было жалко смотреть на Икуба, хоть не любил я его я еще с курсантских времен, как своего антипода. Был он удачлив, везуч и ходил у начальства в любимчиках. Даже никнейм он придумал себе сам. В канцелярии бурсы больше недели бились над сложнейшей задачей: как назвать Иванова Ивана Ивановича в четыре — пять букв, так, чтобы было созвучно метрическим данным, и компьютер не зависал? Дальше "Ивива" дело у них не шло, а так, согласитесь, даже собаку назвать стремно.

Наконец, капитан-лейтенант Воронин Воронин не выдержал. На вечерней поверке поставил его перед строем и спросил не по уставу:

— Иванов, эт самое так, и как же прикажешь, эт самое так, тебя называть?

— "И" в кубе, товарищ капитан-лейтенант, сокращенно Икуб!

В этом ответе весь Ванька: лучший в учебе и спорте, светлый ум, президентский стипендиат, обладатель чемпионского пояса по смешанным единоборствам и острого, но поганого языка. Единственное, что Икуб так и не смог достичь — это начистить мне рожу. Он хотел этого не меньше, чем я — ему отмстить: за прозвище "Говночерпий", за насмешки, тычки и подставы, за то, что даже сейчас, он командует группой спецназа, а я, всего лишь, его заместитель. Но наши бесшабашные драки, начало которым положено еще в нулевой роте, стабильно заканчивались ничьей. Мы бились до полного изнеможения, когда уже не поднималась рука, чтобы ударить, или поставить блок. И каждый считал себя проигравшим потому, что не победил.

— Ну что, Шило? — мрачно изрек Икуб после трагической паузы, — мы обосрались, возрадуйся!

Никто, кроме него, не умел так тонко сместить акценты и противопоставить меня всему коллективу. Мне, конечно, хотелось дать ему в морду, но очень уж было обидно за дело, да и негоже выяснять отношения в присутствии подчиненных. Поэтому я проглотил, сделал вид, что пропустил этот выпад мимо ушей.

План операции предусматривал все, кроме удара по пассажирам и кораблям гражданского космофлота. Решившись на это, мы обретали статус международных преступников, подлежащих преследованию даже в своих государствах. Россия не Штаты. Она не станет никого покрывать. В это не верил никто.

— Может кто-то и обосрался, да только не мы, — сухо ответил я, когда утихла дрожь в кулаках, — нас здесь вообще не было. Единственные, кто мог бы донести до Земли, что на орбите Зейца общались по-русски, это экипаж танкера. Но они лишены права голоса. Я лично обыскивал каждого перед посадкой на шлюпку, и изымал все, что могло бы стрелять или говорить.

Икуб не был бы Икубом, если б не понял меня с полуслова:

— Все слышали? Этот челнок здесь никогда не был. Кто хочет что-то добавить по существу? Нет таковых? Тогда за работу.

Я высадил всех, включая механика и пилота, в том месте, где должна была приземлиться аварийная шлюпка танкера. То, что могло против нас свидетельствовать, включая системный блок бортового компьютера, было разобрано, вынесено и уничтожено. Ведь мы воевали уже не против кого-то, а за себя.

Остальное, как водится, выпало на мою долю. Я хотел уже вручную включать двигатели, но Икуб попросил выйти для последних инструкций. Не хотелось, но пришлось подчиниться.

Ванька стоял, прислонившись к левой несущей стойке. Я изучил его лучше себя, по движению глаз, уже не чувствовал — знал, куда и в какой момент, последует выпад или удар. Кто, как не я, смог бы тогда сказать, что это уже совершенно другой человек.

— Вернешься — примешь командование, — сказал он, и с собачьей тоской взглянул на багровые облака, клубящиеся над горизонтом.

— А ты?

— А меня сегодня убьют.

Я стал говорить, что все это блажь, но он отвернулся и зашагал прочь.

Шаттл я упокоил рядом с авианосцем. Вернулся назад пешком, на следующий день, когда Ваньку уже похоронили. И вот ведь какая хрень: боевые действия не велись, ошеломленные европейцы сдавались пачками, никто ни в кого не стрелял. А Икуба ужалила местная ящерица — плюгавая, ядовитая тварь. Он рассупонился, чтобы посрать, не заметив ее гнезда...

Старший прапорщик копал новую яму, потом углублял другую — подгонял ее под стандарт. Я вернулся в подсобку, привез на тележке последний гроб и две длинных веревки. Еще раз обыскал оба трупа. Облом. Все, что можно, они давно рассекретили.

Поминальное слово было коротким. Я поскреб по сусекам памяти и вспомнил бабку читалку, которую позвала мама Альбина, когда умер дядя Петя Зуйков. Сгорбленная старушка сидела у гроба, зажигала тонкие свечки и бормотала молитвы из толстой старинной книги. Мне было всего пять лет, но одна фраза, произнесенная ей нараспев, почему-то запомнилась. Ее я и повторил:

"Помолимся, братие, за воинов, животы свои положивших". Потом прочитал "Отче наш" и начал прилаживать крышки.

Честно сказать, я отвык от солдатской жизни. Годы в "отстойнике" отпечатались в памяти сплошным серым пятном. Работа на шхуне тоже не радовала экстримом, в моем понимании этого слова. Став королем сталкеров, я в основном занимался накоплением капитала, без особых нагрузок на психику. Иногда попадались зверушки вроде вчерашнего анампо, но я гасил их на автомате. Обленился, короче. Только сегодня хлебнул пайку адреналина.

Судя по минувшему бою, воевать я не разучился. Но вот с головой были проблемы. Слишком много информации к размышлению обрушились на нее с разных сторон. Факты не отстоялись, не выпал осадок истины, а надо идти за новыми. Может быть, ключ от квартиры Авена приблизит разгадку?

В баре нашлась пачка галет и банка рыбных консервов. Я пообедал тем, что послал мне Ник, заодно его помянул. О праздничном ужине думать уже не хотелось. Нужно было спешить, обернуться туда-сюда до возвращения Витьки. У него голова большая, пусть думает.

Я отогнал коптер поближе к подсобке, активировал первую степень защиты и оставил на стреме Старшего прапорщика, чтобы осваивал режим "часовой".

В городе было пусто. Куда-то исчезли охотники за металлом, промышлявшие здесь с утра. Ни одного вездехода. Наверное, люди услышали выстрелы и разбежались до выяснения. Как говорил подполковник Краснов на лекциях по психологии, "поведенческий стереотип".

Я вышел в Глобальную Сеть, от имени Авена определился по спутнику, сбросил карту его постоянных передвижений на свой виртуальный экран и открыл внутренний шлюз. По доверенному каналу наши визоры взаимоопределились. По земле расстелилась белая стрела указателя.

Сверяясь с бумажкой, оставленной им для меня, я выделил нужный маршрут, расставил контрольные точки, отмеченные на схеме жирными крестиками. Указатель качнулся, и отыграл влево.

По этому маршруту я еще не ходил. Не видел в нем ничего интересного. Он пролегал вдоль восточной окраины города, расположенной на возвышенности. Когда-то тут были дачи — щитовые разборные домики. Сохранились только фундаменты, да несколько административных строений из кирпича. Почти открытое место. Здесь волны цунами теряли свою силу. Они отступали, почти ничего не разрушив. Настоящий Клондайк для людей, оставшихся без жилья. Стены и крыши были аккуратно разобраны и перевезены на новое место еще во времена смуты.