Король сталкеров. Общий файл

Король сталкеров

Глава 1.

Шилов Евгений Иванович. 1 декабря

2075 г. Прерия, город Высоцк, промзона

За бронированной дверью оружейного склада дозиметр замолчал. Зажглось аварийное освещение. На бетонном покрытии пола отразилась тусклая лампочка. Я выключил свой фонарь. Кругом чистота и порядок. Система очистки и вентиляции воздуха работает по-армейски надежно. В помещение не проникла даже мельчайшая радиоактивная пыль. Если бы все дома этого мертвого города имели такую защиту, его б до сих пор называли Высоцком.

Я бываю в этом отсеке только в исключительных случаях. Сегодня как раз такой. Клиент попросил что-нибудь эксклюзивное. И дело не в том, что он хорошо платит. Деньги — всего лишь деньги и ничего больше. Главное — человек. Единственный человек на Прерии, которому я задолжал.

Виртуальный экран визора обозначился тусклым светом.

— Вы вне сети, — констатировал механический голос.

Наверное, кто-то извне пробует до меня докричаться. Ничего, пусть подождет, дело превыше всего. Я вскрыл нужный ящик, не снимая его со стеллажа. Руки скользнули по гладкой поверхности. Сквозь перчатки гермокостюма угадывались знакомые очертания. Да и с чем его спутаешь — утолщенный ствол ВССК "Выхлоп".

Надеюсь, клиент будет доволен. Снайперская специальная крупнокалиберная винтовка с интегральным глушителем — незаменимая вещь для разведчика и охотника, особенно на планете с малоизученной флорой и фауной. Это конечно, примитивный, земной вариант. Машинка довольно тяжелая и давно устаревшая, но с легкостью продырявит самую толстую шкуру. Перед нею не устоит даже бронированный лоб пакицета.

К оружию прилагались четыре обоймы с патронами СЦ-130 калибра 12,7. Я сунул их в нагрудный карман. Запаянный цинк трогать не стал. В сторону отложил и мешочек из замши, в котором хранился прицел со старинной "цейсовской" оптикой. Надо будет, доставим вторым рейсом, но за отдельную плату.

На большей части этой планеты еще не ступала нога человека. Здесь можно встретить черт его знает кого: амфиционов, мегакотов, саблезубых медведей и тигров. Говорят, что в долине за скалистым хребтом, геологи видели некое подобие динозавра — животное с телом собаки и крыльями, как у летучей мыши. Слухи слухами, я им не особо верю, но в бытность мою рыбаком, мы как-то достали со дна залива вырванный с мясом клык. Был он чуть больше моей руки и так остро заточен, что распорол крыло донного трала, и лишь чудом, застрял в мешке. У боцмана при себе нашелся стандартный станер с последней версией "Следопыта". Это программа — каталог с описаниями и распознаванием животных — обитателей Прерии. По отпечаткам следов, фрагментам скелета и шерсти она моделирует облик животного с очень большой вероятностью. Так вот, исследовав этот бивень, "Следопыт" на экране выдал свое резюме: "Нет информации".

Вот почему, оружие на этой планете должно быть готово к употреблению, когда это надо хозяину, без всяких там, процедур распознания. Вот почему, каждый абориген, всеми правдами и неправдами старается раздобыть надежную "неучтенку". Самый простой способ — обратиться ко мне. С недавнего времени, на нелегальном рынке оружия я признанный монополист, или, как меня еще называют — "Король сталкеров".

В промышленном секторе города у меня нет конкурентов. Люди лихой профессии обходят его стороной не только из-за уровня радиации. Об этом проклятом месте ходит множество страшных историй. Загляните в пивной кабачок "Проба", поднесите стаканчик умудренному вином завсегдатаю. Может быть, он вам расскажет легенду о Черном Сталкере — вечном скитальце и грешнике.

В прошлой жизни звали его Исааком. Был он довольно зажиточным человеком, работал старшим диспетчером на АЭС и жил в элитном районе. Но, как часто бывает у богачей, влюбился Исаак в юную дочь своего начальника и помутился у него разум. По первому слову своенравной красавицы, зарезал диспетчер свою, ставшую нелюбимой, супругу. Не пощадил и сына — грудного младенца. Трупы закопал во дворе, а сам ушел на работу. В ту же ночь, на его смене и случилось землетрясение, эпицентр которого пришелся на красивый коттедж с башенками, где проживала его любовница.

Когда обреченный город вместе с питавшей его, атомной станцией, пали под ударом стихии, мало кто из жителей уцелел — в живых остался каждый десятый. Да только судьба хранила Черного Сталкера. Пощадили его и волны цунами, разрушительными потоками захлестнувшие южную оконечность материка и, даже, смертельная радиация. Побросав нажитое, люди бежали прочь от этого места. Исаак остался один. Господь дал ему бессмертие, но отнял покой.

Годы согнули великого грешника, иссушили остатки разума. Ему втемяшилось в голову, что, только собрав достаточное количество золота, он сможет купить себе прощение и покой. С тех самых пор, вот уже сорок два года, изможденный призрак Черного Сталкера бродит по мертвому городу, заходит в дома и квартиры. Все, что имеет хоть какую-то ценность, он тащит в свой кабинет на втором этаже, разрушенной взрывом, АЭС. И горе тому человеку, кто встретит его на своем пути...

Эту легенду я слышал в разных интерпретациях, но сдается мне, что придумал ее старый Кристофер Хард, чтобы отвадить людей от легкой, пусть и опасной, добычи. Прежде чем застолбить за собой делянку, он обрубал хвосты. И это ему удалось. Отчасти потому, что семя упало на благодатную почву: цунами и техногенная катастрофа 2033 года, оставили в генетической памяти аборигенов неизгладимый след.

Россия тогда ничем не помогла местной колонии. Более того, на долгие сорок лет бросила первых переселенцев на произвол судьбы, как и жителей всех остальных доминионов — малопривлекательных планет земного типа, предпоследнего, третьего уровня. Ей было не до того: мировой финансовый кризис отбросил страну на грань выживания. Полагаясь лишь на себя, люди Прерии вынуждены были бежать на восток неисследованного материка. Каждый порыв ветра, каждый сорвавшийся с неба дождь несли за собой новые и новые смерти. Был холод, был голод, был мор, был невиданный рост преступности. И все это на фоне вседозволенности и полного беззакония. Убивали за еду, за одежду, за крышу над головой. Власть и оружие стали синонимами.

К моему появлению на планете, междоусобные войны давно закончились. Аборигены Прерии очень неравноценно распилили остатки имущества, и распались на три основные региональные группы — три псевдо государства, относящиеся друг к другу по-прежнему настороженно. Самоназваний они не имели, зато для своих соседей... здесь, как говорится, всегда под рукой целая куча самых разнообразных эпитетов, самые безобидные из которых "волки" (с ударением на последнюю букву), "пхантеры" и "колхоз". Правда, в национальном собрании — ассамблее, где каждый из кланов имел постоянное представительство, депутаты обращались к своим оппонентам почти толерантно: "представители севера", представители "юга", "представители центра". Единственное, что как-то еще объединяло всех местных жителей — это активная нелюбовь к планете Земля.

Мои непосредственные соседи — волки, или южане — самые продвинутые в военно-техническом плане. Сюда изначально входили представители креативного класса: ИТР, управленцы, офицеры армии и полиции, а также те, кого называют творческой интеллигенцией. Официальных границ на Прерии нет, и никогда не было, но по факту их территория — это предгорья, участки равнин к западу от Большого Хребта и часть побережья залива. Здесь, до недавнего времени, были сосредоточены основные богатства планеты: нефтяные месторождения, вышки-качалки, кустарные заводы по крекингу, ряд других производств и, самое главное, — благоустроенные поселки. За все это и развернулись кровавые битвы не столь отдаленного прошлого. Это была война за право не просто существовать, но жить лучше всех. На стороне южан было множество факторов: интеллект, врожденная склонность к коллективизму, общая численность населения, количество техники, военных профессионалов. Но главным, решающим аргументом стало наличие лидера: хитрого, умного, беспринципного человека. Я имею в виду Кристофера Харда.

Ну, кто б мог подумать, что в рядовом инженере из США, работающем на Прерии по контракту, живет талант полководца и государственника? Свое право возглавить волков он заслужил смекалкой и личной доблестью. Впрочем, люди как муравьи, живут коллективным разумом. И когда обстоятельства требуют невозможного, коллектив вычленяет из серой среды яркого лидера.

Особенно часто такое случается там, где верховная власть валяется под ногами.

Хард не только отстоял право волков на лучшую жизнь, но быстро подмял под себя конкурирующие группировки и железной рукой навел на планете порядок по образцу и подобию своей исторической родины. Пхантерами, колхозом, как, впрочем, и самими волками, руководили теперь выборные шерифы с помощниками. Но, назначенных на избрание, избирали на назначение только с личного одобрения Кристофера Харда — теневого лидера нации. Сам он чурался публичности и с незапамятных пор пребывал в скромной, но многозначительной должности "мирового судьи". Даже жил на отшибе — на окраине старой столицы, в стандартном контейнерном мини-коттедже "ПГВ-ТСК". Стратегически правильное решение: только там могли вооружиться те, кого не устраивает существующий порядок вещей и его теневая власть.

Смельчаков не нашлось. Во-первых, между волками и воинственными, но бедными пхантерами — полукочевыми охотниками и скотоводами, буферной зоной стоял колхоз — люди земли. В ходе распила, они умудрились застолбить за собой основной объем сельскохозяйственной техники, оставшейся после катастрофы. А во-вторых, после апокалипсиса и, особенно, минувшей войны, слово "Высоцк" перекликалось в сознании аборигенов с земной Колымой. А кто туда по доброй-то воле?!

Ввиду отсутствия негров, суд линча на Прерии не прижился. Злодеев и прочих граждан, нарушивших букву закона, как ранее дезертиров, а также военнопленных, препровождали в распоряжение мирового судьи. А уж он, от душевных щедрот, "впаривал" и тем и другим реальные сроки исправительных и каторжных работ на зараженной радиацией территории, начинавшейся, кстати, в трех шагах от границы его коттеджа. Сам проверял, поскольку сейчас, там проживаю я, а памятный лист, остроумно названный "прейскурантом" до сих пор висит над моим рабочим столом в секторе "Г".

Мистер Хард не был бы мистером Хардом, если б и здесь не смог извлечь для себя реальную выгоду. В системе исполнения наказаний действовала гибкая система штрафов, скидок и бонусов, где каждый найденный рубль был приравнен к суткам отбытого срока. Исходя из "буквы закона", сталкер невольник, добывший, к примеру, золотое кольцо, мог смело рассчитывать на скидку в три месяца. Тому же, кто пытался такое кольцо утаить, срок увеличивался точно в такой же пропорции. Особенно ценилось все, что могло стрелять. Говорят, заключенный, отыскавший оружейную комнату местной полиции, отсидел не больше недели из очень большого реального срока.

В общем и целом, Кристоферу удалось вернуть мир и стабильность приютившей его планете и, даже, построить вполне жизнеспособный местечковый капитализм. До недавнего времени было так: пользуясь неустойчивым большинством, южане рулили в национальном собрании, всеми силами стараясь не допустить объединения центра и севера. Были у них для этого все рычаги экономического давления: нефть и патронный завод. Центр тоже безбедно существовал от урожая до урожая, снабжая планету фруктами, овощами, сырами, мукой, колбасами и вином — тянул свою лямку, бесплодно мечтая о скидках на топливо, пополнении технопарка и расширении пахотных площадей. А потрепанный в сражениях север менял на патроны мясо и молоко, обучал детей военному делу и жаждал реванша.

Но, как в любом отлаженном механизме, были и в этом обществе проблемные узлы и детали, скрытые даже от глаз Кристофера Харда. В горном урочище, в самом центре владений воинственных северян, некий продвинутый фермер колхозной прописки, начал выращивать травку. Травка "торкала" чище земной анаши, но без всяких побочных последствий для организма. Новинка пришлась по вкусу во всем обитаемом космосе. Фермер трижды удваивал цену, но по-прежнему, дважды в год, на оборудованной поблизости полосе, приземлялся челнок неизвестно чьей принадлежности и, не торгуясь, скупал на корню весь урожай.

На Прерии вошли в обращение несколько партий новеньких хрустящих банкнот, явно не местного происхождения, а в арсенале у пхантеров, которые были, конечно же, в доле, десятка два автоматов ГМ36-пп с комплектами съемных стволов, несколько запасных коробов и четыре станка для перезарядки пневмопатронов.

Наверное, это и было главной причиной того, что я оказался здесь. Если отбросить детство, это самый счастливый день в моей жизни. Я помню его до мельчайших подробностей. Еще бы, одни положительные эмоции после долгого воздержания!

* * *

— Ну, вот оно солнце Гаучо или, как говорят по-научному, "Небесный Пастух", — произнёс особист, когда ведомственный челнок вынырнул из последнего створа. — Смотри внимательней, Шён. Тебе ж будет лучше, если свыкнешься с мыслью, что видишь его с орбиты в последний раз. Сейчас мы нарежем последний круг и будем садиться. Скажу от себя: бога благодари за то, что сорвался с крючка после такого прокола. Не буду кривить душой, я за тебя не рад. Будь моя воля, списал бы в архив по-тихому, но начальству видней. На этой заштатной Прерии, найдены крупные залежи редкоземельных металлов, и оно посчитало, что ты еще можешь здесь пригодиться. Иди, получай шмотки, конвойный проводит.

РК-38 отделился от переборки и, блеснув хрусталиком глаза, встал за моей спиной. Старый знакомый. Я звал его Евнухом за вечную гладкость кожи, искусственный здоровый румянец и звуковое устройство, настроенное на тенор.

— К стене! — заучено вымолвил он.

Я привычно повиновался.

Контейнерный модуль нашей тюрьмы, располагался в самом конце хвостового отсека, где у нормальных шаттлов находится оружейка. Слева и справа хлопали электронные задвижки "кормушек", чтобы никто из сидельцев не догадался, кого провожают на выход в этом секторе космоса.

Много ли здесь наших ребят? — думал я, шагая по узкому тамбуру. — У скольких еще диких гусей войны, обрезаны крылья в таких же мобильных отстойниках, снующих у окраин вселенной?

— Шаг влево! — снова скомандовал Евнух, — лицом к стене!

Несколько раз мне доводилось стоять на месте моего конвоира, но только сегодня довелось испытать, что чувствует заключенный, вновь обретая статус полноценного человека. Корнями волос, каждой клеточкой тела, я видел и слышал, как в клинкетной двери открывается узкая амбразура, а из нее выскальзывает пакет со стандартной одеждой и моим персональным визором.

Здесь же, в присутствии автораздатчика, робот торжественно зачитал указ военной коллегии о досрочном освобождении, и с моих затекших запястий отслоились наручники. Самому особисту куда-то идти, да читать столь скучные тексты было, наверное, западло. Не такой это человек.

Процедура расконвоирования занимает обычно 15-20 минут, в зависимости от размеров планеты. Для солдата это целая вечность. Я спокойно переоделся в своей опостылевшей камере, в одночасье ставшей каютой: дверь в нее можно было теперь открывать по собственной воле.

Вот и все сборы. Здесь не было ничего, принадлежащего лично мне.

— Зайди в канцелярию, Шён, — сказал особист, появившийся на виртуальном экране, когда казенный комбинезон сел до размеров моего тела.

Наверное, случилось что-то нештатное. По внутреннему распорядку, я должен был находиться в каюте до момента посадки.

Надо же, и тут не везет! Впрочем, как посмотреть: пару часов назад у меня не было вообще никаких перспектив.

Я окинул унылые стены прощальным взором, вздохнул и поплелся на выход. В тамбуре никого не было. Мой рейтинг доверия вырос с нуля до тридцатки, и соответствовал теперь уровню пассажира.

Особист по-прежнему сидел за столом, но успел облачиться в парадную форму капитан-лейтенанта военно-космических войск. Судя по бейджику над карманом, его звали Крис...

— Черт бы побрал местных лодырей с их недоделками, — от души посетовал он, — космопорт принимает лишь по отчетам. Что-то у них с посадочной полосой. Поэтому будем садиться на пограничный пост контроля и дальней связи...

Я смотрел на него и думал: молодой, здоровый мужик. Что его сподвигло на столь горький кусок хлеба, на вечное заточение среди тех, кто в списках не значится, потому что взял на себя вину своего государства? Может, будучи пацаном, украл что-нибудь в коллективе, попал на крючок к дядькам, что сидят за вечно закрытой железною дверью, научился у них стучать, провоцировать и всю жизнь делать то, что прикажут в особом отделе?

— Представитель твоей конторы еще в Новоплесецке, — продолжал, между тем, Крис, — он входит в комиссию по приемке, поэтому вынужден задержаться, и будет на месте не ранее, чем через двадцать минут. Мне поручено выполнить кое-какие его обязанности, а именно: вернуть тебе ордена, медали и знаки различия, что я и сделаю, хоть это мне...

— Западло? — понимающе, хмыкнул я.

Особист закрутил шеей, ослабил форменный галстук, будто бы ему стало трудно дышать.

— Не то чтобы западло, — сказал он после длительной паузы, и продолжил, тщательно подбирая слова, — по уставу я должен встать, а это пока невозможно. Биопротезы в ремонте. Вернутся с оказией не раньше, чем через полгода. Если нет возражений, обойдемся без протокола.

— Валяй! — согласился я и, подумав, добавил, — прости за дурные мысли.

— Вот здесь распишись, здесь и здесь! — хмуро ответил он, подвигая ко мне журнал.

Я проставил в нужных местах свою неразборчивую закорючку, не снимая печатей, сунул в карман тяжелый пакет.

— Мы думали, тебя уже нет. Ты тот самый Крис, что взорвал себя вместе с...

— Да!— почти закричал он. — Не доставай, Шён! Пусть все останется в прошлом. Оружие получишь после посадки. Знаю я вас, бурсаков. Свободен!

Пограничный пост контроля и дальней связи представлял собой вросший в землю ангар, заросший деревьями и кустарником. Разрезая альпийский луг неровной диагональю, вдоль него пролегала взлетно-посадочная полоса. Ее можно было проследить примерно до половины, по отвалам свежескошенной зелени, а в середине пробега, беспомощной птицей застыл, красный от ржавчины, допотопный комбайн. Я видел такой в учебнике по истории. Чуть в стороне кружил пучеглазый коптер. Наверное, выбирал место для безопасной посадки. Картину венчали ослепительно белые облака, клубящиеся над вершинами гор, бездонное небо, незапятнанной синевы и чистый-пречистый ручей, устремленный куда-то вниз.

Крис матюгнулся и ушел на второй круг.

Такой она мне и запомнилась, первая встреча с этой планетой.

Когда мы повторно нырнули под облака у входа в ущелье, не было уже той новизны. Да и картинка сместилась, потеряла свою законченность. Комбайн оттащили в сторону. Подминая траву, по контуру полосы синхронно сновали два гусеничных вездехода. К небу летели ошметки жирной земли, какие-то зеленые выжимки и мутное марево выхлопов. Начальственный коптер нашел себе место у входа в ангар. Был он, как оказалось, более чем обитаем. Личный состав стоял в две шеренги, а перед строем бегал туда-сюда стриженый налысо человек и гневно рубил кулаком в такт каждому слову.

— Ну его на фиг, — мрачно сказал Крис, — нужно садиться подальше. Ты тоже там... как учили.

— Прорвемся, — ответил я, пожимая его руку, — мы живы, и это главное!

Через десять минут я уже получал инструкции. Представитель разведуправления торопился на важную встречу, и больше использовал не слова, а канал дуплексной связи. На виртуальном экране карты сменяли схемы, графики, фотографии, аналитические записки. Все что казалось мне важным и интересным, я скачивал в память, лишь изредка задавал уточняющие вопросы.

Этого человека я видел впервые. Не знал его имени, звания, степени допуска и подготовки. Впрочем, и он обо мне был наслышан лишь в общих чертах: только никнейм. Не уверен, что его посвятили даже в суть дела, после которого я загремел в "отстойник".

— Вот здесь, здесь и здесь, — небрежным взмахом руки, представитель приблизил участок карты и обвел его красным пунктиром, — зона наших жизненных интересов: рудники, шахты, горно-обогатительный комбинат. И есть устойчивая тенденция к тому, что эта зона будет все далее расширяться на север...

— Если можно, своими словами, — перебил я его, — устал от официоза. Что вообще представляет собой эта планета: какие есть континенты, и сколько? Мне здесь жить, и если я задам подобный вопрос кому-то из местных, могут упечь в психушку. Расскажите о людях: как живут, чем дышат? И еще... как я могу вас называть, хотя бы в рамках этой беседы?

— Зови меня Ник, — ухмыльнулся инструктор, — легко узнаю подопечного старшего прапорщика Григоренко, — первая мысль о себе! Что касается остального... — он выбрал к загрузке четыре файла — Вот! Прочтешь на досуге. Здесь история, геология, климат и, собственно, аналитика.

— А что-нибудь от себя?

— Сам знаю негусто. Могу повторить то, что услышал сам, на таком же инструктаже. Планета земного типа, наиболее близкая ей по параметрам. Разница в сутках 18 минут. Имеется спутник по типу нашей Луны, а, следовательно, приливы-отливы. Наклон оси существенно меньше, что сказывается на климате: он мягче из-за того, что поверхность прогревается более равномерно. Смена сезонов почти незаметна. Изменения в гардеробе самые минимальные: зима отличается от лета тем, что немного больше осадков и не так печет солнце. Особенно это заметно на материке. Он здесь всего один, очертания и размеры очень схожи с Южной Америкой. Если судить по земным меркам, север его в субэкваториальной зоне, а юг — это субтропики. Есть некоторое количество островов, но, по большому счету, мир почти полностью водный.

— И как же они называют эту свою луну?

— Так же, как ты сейчас. Солнце Гаучо — солнцем, луну — луной, грунт под ногами — землей. Стереотипы...

— Принято! — я с легкостью прожевал информацию, — можно сказать, что я уже местный.

— Местный?! — Ник брезгливо наморщил нос. По покатому лбу пробежала лесенка тонких морщин. — Грязные, вонючие дикари. Отстой. Девятнадцатый век. Ценность семьи, культ ребенка, активная нетерпимость к людям иной сексуальной ориентации... все это они высокопарно называют "культурой"!

— Да уж! — я сделал вид, что полностью разделяю его возмущение, хоть в глубине души очень симпатизировал этим аборигенам. Если, конечно, они действительно таковы, как утверждает этот (что душою кривить!) педераст. — Сколько их, сотня, две?

— Больше. Намного больше! Порядка пятидесяти тысяч!

— Они очень сильно мешают? — понял я общий посыл.

— Если бы просто мешали. В большинстве своем, они нас ненавидят, добиваются статуса доминиона и требуют долю прибыли от разработки природных ресурсов. Представителю Президента пока удается гасить вспышки сепаратизма. Но конфликт неизбежен. И твоя задача — сделать его управляемым, в нужное время, и в нужном месте...

На выходе из промышленной зоны, визор снова ожил. На прозрачном экране, наложенном на пейзаж, обозначились два пропущенных вызова. Оба от младшенькой.

— Слушаю.

— Отец... ой!.. Евгений Иванович, — пришел человек. Сказал, что по рекомендации мистера Харда.

Вот егоза! Нужно будет ее, как следует взгреть.

И тут мне стало как-то не по себе. То ли от этой крамольной мысли, то ль оттого, что с деревьев, уже подпирающих крышу соседнего дома, сорвалась, галдя, стая горластого воронья.

Синхронно с этими звуками, как по сигналу тревоги, я отпрянул к ближайшей стене. Сенсоры на запястье отозвались коротким зудом. Сектор обзора и чувствительность дифференциальной системы отыграли на максимум. Обозначились азимут и характер потенциальной угрозы: опасная близость движущихся объектов биологического происхождения.

Метрах в тридцати от меня, в распахнутом настежь подъезде четырехэтажного блочного дома, что-то происходило. Сначала донесся сдавленный хрип, похожий на человеческий, потом, задевая телами остатки дверей, на улицу, с воем, выкатились гривастая волчица огненно-рыжего цвета, а следом за ней — обезумевший выводок полугодовалых щенят. Обгоняя друг друга, стая бросилась наутек.

Волчицу я пропустил: худая, облезлая, наверное, до сих пор кормит. Не в том она состоянии, чтоб на кого-нибудь нападать, тем более — в месте лежки. Там, в подъезде, находится кто-то серьезнее и намного крупней. Судя по графике, объект как-то странно перемещался — вроде бы как летал на уровне третьего этажа.

Станером здесь, похоже, не обойтись. Я повесил его на пояс, достал из кармана обойму, передернул затвор. Кажется, мне представился шанс проверить в работе этот экземпляр ВССК. А Лия... взгреть ее все равно придется, хоть она, как и я подкидыш.

Вроде девчонка детдомовская, а никак не может привыкнуть к порядку. Правило есть правило, и в нем ни для кого не должно быть никаких исключений. Я не "Шило", не "Шен", не "отец", а Евгений Иванович Шилов. И останусь им до конца, как бы это кому-то не нравилось. Ведь фамилия, имя и отчество — это единственное, что оставили мне в наследство родители.

Нет, в этом подъезде явно что-то произошло. Нечто настолько ужасное, что даже реликтовая волчица бросилась наутек, забыв о своем выводке, при своем врожденном бесстрашии. Если бы не сдавленный хрип, в котором угадывалось человеческое страдание, я бы не стал заморачиваться, а тихо ушел. Но теперь это мое дело.

Семь килограммов земного веса на Прерии тянут, от силы, на пять. Для меня, бывшего чемпиона Восточного блока по греко-римской борьбе, "Выхлоп" вообще пушинка, и я управляюсь с ним одной левой рукой.

Приближаясь, я отслеживал цель, а она, судя по графику на экране, тоже отслеживала меня — по мере моего приближения, опускалась с этажа на этаж и зависла теперь над самым дверным проемом. Ну, явно неразумное существо, не имеющее ни малейшего представления о том, что такое светошумовая граната.

В шаге от входа я замер. Объект тоже напрягся. Я отступил на шаг от проема, достал из кармана "флэшку", разогнул усики, вырвал чеку и, выждав секунду, бросил ее вертикально вверх, внутрь помещения. Экран гермошлема на мгновение потемнел, динамики осеклись — сработали пороговые ограничители.

Когда автоматика пришла в норму, "в ушах" раздавался только истошный визг — невообразимо тонкий, у самых границ ультразвука. Да и монстр больше не прятался — натыкаясь на перила и стены, бессистемно метался в узком колодце лестничной клетки. Время от времени он порывался взлететь, но, залитое кровью, перепончатое крыло, крепко подпортила резиновая картечь, тело в воздухе делало "оверкиль" и только кошачья сноровка позволяла ему приземляться на задние лапы. Каждый такой неудачный бросок, щедро сопровождался новой порцией душераздирающих криков, от которых раскалывалась голова. Я выпустил в него всю обойму, только бы поскорей заткнуть эту визгливую пасть.

Кроме морды и короткой густой шерсти, в этом теле не было ничего от собаки. Двухметровая особь скорее напоминала австралийского кенгуру. Особенно хвостом и мощными задними лапами. Передние атрофировались, и безвольно спадали с широкой груди. Если это та самая тварь, о которой говорили охотники, то в этом они не правы. А вот крылья те да! Натуральная летучая мышь, если, конечно, они бывают такого размера. Не случайно волчица пришла в ужас. Она местная. В генетической памяти рода, сказано кто есть кто. Если б, к примеру, я когда-нибудь видел, как эта тварь в предсмертной агонии, пластает когтями три ряда кафеля разом, никогда б больше не рискнул пройтись по Высоцку, не имея в наличии ничего, серьезней стандартного станера.

Оно умирало долго, как и все существа на этой планете, исходило пузырящейся кровью, отдающей знакомым, земным духом.

Я достал запасную обойму, перезарядил карабин, осторожно протиснулся между перилами и натруженным хвостом поверженного врага. С внутренней стороны был он почти лыс. Значит, можно предположить, что бывший местный авторитет передвигался большими прыжками, опираясь на эту конечность, а крылья служили ему для экстренной эвакуации. Дельтапланерист, блин.

Было тихо. Никто, кроме меня, в этом подъезде больше не подавал признаки жизни. Оно и немудрено: труп человека, бесформенной кучей, валялся у входа в квартиру последнего, четвертого этажа. Судя по ранам на шее, кровь из него была выпита подчистую. Одежда на спине потерпевшего была разодрана в клочья, позвоночник в нескольких местах переломан. Это я рассмотрел детально потом, а пока... больше всего меня поразило то, что в правой руке потерпевшего был крепко зажат... обычный дверной ключ.

Согласитесь, за сорок лет, прошедших с момента трагедии, Высоцк перестал быть городом, в прямом понимании этого слова. Подходы к домам заросли деревьями и кустарником. Буйная растительность Прерии отнимает территорию у человека и постепенно приводит ее в свое первозданное состояние. Эти улицы и дома еще много веков не услышат детского смеха. Они давно обрели себе новых хозяев: стаи одичавших собак, дикие кабаны, аналоги земных лосей, косуль и волков стали в них не только заглядывать, но и устраивать лежки и логова. Даже осторожная фурия кружит где-то поблизости. Во всяком случае, я видел ее следы... и вдруг! Вдруг находится некто, претендующий на порядок в этом безумном хаосе, где никому, кроме него, в голову не пришло, что дверь должна закрываться на ключ.

Это его и сгубило. Запирая замок, он повернулся спиной к лестничной клетке, которую только что осмотрел визуально. А смерть навалилась сверху...

Я потревожил его тело, чтобы взглянуть в лицо. Человек — как человек, можно сказать, старик. Не чесан. Небрит. И все. Ничего не аукнулось в памяти. Не было даже ассоциаций на предмет похожести с кем-то. Умирая, он так и не понял, что же произошло. В открытых глазах застыло недоумение.

Под телом нашелся стандартный "джентльменский набор", без которого приличный абориген не выходит на улицу: станер и визор.

По ним можно будет определить владельца и написать его имя на могильном кресте.

Все пожитки покойного я временно определил в свой, изрядно полегчавший, нагрудный карман. Туда же положил этот ключ, предварительно высвободив его из накрепко сжатых пальцев.

Тело еще не успело закостенеть. Я поставил покойника на ноги, быстро присел, вскинул его на плечи и хотел уже двигаться к выходу, но попытку пришлось повторить. Из обрывков одежды на кафель упали два прозрачных пакетика с ценниками и пластиковый пенал с магнитной прищепой, размером и формами, напоминавший старинную флэшку без USB-разъема — скорее всего, радиомачок. А может, и нет — он был сейчас неактивен.

В первом пакете лежал золотой перстень-печатка, в другом — ажурные серьги с камнями. Оба изделия были украшены затейливой вязью, в которой угадывалась аббревиатура "НП" — "Небесный Пастух" — второе название Прерии и еще одна информация к размышлению.

Для посвященных это говорило о многом. Крупная партия золотых и серебряных украшений с такой гравировкой появилась на складе ювелирного магазина Высоцка в 2033 году, за неделю до землетрясения. Товар почему-то посчитали неходовым: всего-то успели продать чуть более сорока единиц. Так что, стоил теперь этот перстень целое состояние. Мало кто из местных аборигенов мог похвастаться таким раритетом.

Я покидал этот микрорайон самым безопасным маршрутом, избегая теснин и завалов. Ноша была не то чтобы тяжела, скорей неудобна. Неудачливый сталкер прикрывал собой добрую треть датчиков кругового обзора, а больше всего мне не нравится, когда не защищен со спины. Поэтому и я с ним тоже не церемонился. В самых гиблых местах перебрасывал со спины на плечо — и обратно.

Это не первый покойник, которого я нес предавать земле. В километре от Зоны, есть участок с рядами могил. Его основал Хард на пике своей судейской карьеры. Там хоронили и самих умерших заключенных, и тех, чьи останки они отыскали и вынесли из домов и завалов мертвого города. Не знаю, чем руководствовался старый Кристофер, составляя свой "прейскурант", но "похоронному делу" в нем отводилось место, в виде отдельной строки. Неопознанные человеческие останки, обозначенные на карте с привязкой к местности, приравнивались к золотому кольцу. "То же самое, но при наличии документов, или других объективных данных, идентифицирующих личность" — усиленное питание и скидка в два месяца от реального срока.

В общей сложности, за неполный месяц работы в промышленной зоне, пара аллей на этом погосте обустроена лично мной. Большинство этих могил навсегда останутся без табличек и надписей. Все-таки сорок лет! Под слоем ила и грязи даже скелеты давно потемнели. При них еще можно найти остатки одежды, золотые серьги и кольца, реже — пистолет или другое оружие. Но пластиковый бейджик — не самая необходимая вещь, которую человек забирает с собой, выскакивая из дома, чтобы спасти свою жизнь.

Далеко позади сыто горланило воронье — сегодня у них очень удачный день. Поначалу это сильно мешало, ведь мне, в большей степени, приходилось полагаться на слух. Потом помогло: что-то в их общем хоре мне как-то, вдруг, не понравилось. Я успел обернуться за пару минут до того, как черная тень закрыла собой пространство между домами.

Чудовище приближалась стремительными скачками, покрывая за раз, расстояние метров тридцать. Завалы, дома и кроны деревьев мешали ему полнее использовать крылья. Зато на открытых участках оно демонстрировала чудеса воздушного пилотажа.

Заметив, что я обернулся, и не застигнут врасплох, тварь огласила окрестности яростным воем. Судя по близости к ультразвуку, это сородич и близкий родственник того самого "дельтапланериста", которого я только что грохнул в подъезде. Обуянный жаждою мести, он спешил засвидетельствовать свою "лебединую верность".

Воронья армада, распадаясь на эскадрильи, разлеталась "на бреющем" в разные стороны. Такое не часто увидишь! Я тоже шагнул к ближайшему дереву, освободил плечи от груза, и вскинул свой карабин. Одного выстрела оказалось достаточно.

Мститель еще хлопал крыльями и сучил задними лапами, а я уже приступил к эвакуации. М-да, многовато приключений на сегодняшний день.

Покойник был водружен на штатное место только с третьей попытки. Нет, черт побери! Пора нанимать помощника: уже надоело ждать, когда этот сквалыга Хард выполнит свое обещание. Без надежного человека тут никуда. Робот-носильщик в этой местности не прокатит. Или встрянет куда-нибудь, или переломает копыта. Да и с блоком ориентации у него будут проблемы. Спутники здесь, понятное дело, летают. Но то, что они показывают — приблизительная картина. Реальное положение дел — информация не для всех.

Я никогда не возвращаюсь с работы, тем же путем, по которому прихожу — это правило номер два. Реалии мертвого города ничего не позволяют планировать. Слишком многого здесь следует опасаться, и не только в завалах промышленной зоны. Местные хищники почти разумны. Они никогда не ведутся дважды на какой-нибудь дешевенький трюк. На Прерии поставить капкан, все равно, что подставить себя. Тварь будет дневать, ночевать, у приманки, но дождется тебя на пути отхода, чтобы переломать позвоночник. Это вам не столичный Ново-Плесецк, где оружие носят для "форсу", щеголяя им друг перед другом, как земные миллионеры табунами породистых лошадей.

Прерия поднялась после того, как изменились реалии на Земле. Мировой финансовый кризис, железным катком прокатившийся по

целому поколению, потихонечку схлынул. Пришла пора собирать камни. Россия подтянула штаны: в казне наконец-то зашевелилась копейка. Дальше больше: взрывообразный промышленный рост с небывалым профицитом бюджета, да таким, что втроем не украсть! Это было так неожиданно, что политики новой волны даже не сразу и сообразили, как с этим счастьем правильно поступить. Наконец, порешили не ломать вековых традиций и в точности копировать все, что делается в вотчине "старшего брата".

По примеру Единой Америки, Россия вспомнила о колониях. В новую волну геологических изысканий попала и третьеразрядная Прерия.

Изначально новые власти старались держаться подальше от аборигенов. Даже Новоплесецк основали по другую сторону Большого Хребта, на восточном побережье материка, в обход давно обжитых мест. Основали, как некий форпост в рамках новой волны колонизации под патронажем Президента России. Местных туда изначально не допускали. Нет, кордонов не ставили. Просто, кто ж возьмет на работу тупую скотину, что не в силах освоить даже простейший визор? Что касается аборигенов, те, в свою очередь, тоже не спешили протягивать руку дружбы новым властям, и держались подчеркнуто настороженно.

Так было последние семь или восемь лет, пока проводились изыскательские работы. Впрочем, старых элит никакие ограничения не касались. Люди с деньгами всегда находят общий язык. Часть из них предпочла сотрудничество: поставляли в Новоплесецк продовольствие и стройматериалы, помогали механизмами и людьми. Но остальные, а их было большинство, сплотились вокруг старого Харда, и искали свой шанс отомстить.

Нет, не в военном плане. На Прерии умели взвешивать шансы. Были и там умные люди, получившие достойное образование на Земле. Взять, к примеру, сына и дочь мирового судьи: один закончил Йельский университет, другая — юрфак МГУ. Пока существует золото и межпланетные сообщения, можно найти варианты.

Слухи о том, что "пришлые" что-то нашли, получили свое подтверждение еще до начала строительства шахт, рудников, комбинатов и прочей инфраструктуры. Многие прерианцы подряжались проводниками в геологоразведочные экспедиции не только из-за хорошей зарплаты. И вот тут-то сработала мина, заложенная под весь местный миропорядок еще на заре покорения дальнего космоса. По своему утвержденному статусу, Прерия числилась, хоть и малопривлекательной в инвестиционном плане, но планетой третьего уровня. В отличие от, так называемых, "территорий", которые юридически входили в состав России по аналогии с земным шельфом, или колоний, не имеющих собственного правительства, она считалась доминионом. То есть, централизованной автономией, можно сказать, — республикой, со всеми, вытекающими отсюда, правами, главное из которых: "совместное владение планетой, ее недрами и ресурсами на правах младших партнеров РФ".

Чтоб там ни говорили про тупость российских чиновников, но они первыми обнаружили юридическую дыру в своем инвестиционном проекте. На прерию зачастили правительственные челноки с юристами, консультантами и советниками. Начались подковерные терки.

Внешне, все оставалось по-прежнему. Пришлые продолжали активничать, не церемонясь со старожилами. Без консультаций с "младшим партнером" строился космопорт, ожимались участки охотничьих территорий у воинственных "пхантеров" и летние выпасы у немого "колхоза". "Волков" принципиально не трогали. Местные, молча, глотали обиды. Обошлось без эксцессов, если не считать таковым, пропажу в горах двух журналистов — ярых приверженцев содомитской любви.

Потом в одночасье все изменилось. В элитном районе Новоплесецка — так называемом, "Белом городе" — вырос шикарный дворец с надписью на фасаде "Парламентская ассамблея (переходное правительство) Республики Прерия". Что это было: пощечина, или вежливый реверанс?

Как впоследствии оказалось, полномочный представитель Президента России Аркадий Ильич Хоцянович, был неплохо осведомлен о сущности местных элит. Он нанес единственный личный визит — в резиденцию старого Харда. Просьба была тоже одна: "обеспечить хотя бы кворум". Что было и сделано.

На первом в новейшей истории, заседании "переходного правительства", Хоцянович присутствовал лично. Когда прозвучал самый насущный вопрос о том, что "надо делиться", взял ответное слово, суть которого сводилась к тому, что Россия не видит на Прерии централизованной автономии. Не видит и власти, в лице президента, избранного демократическим большинством.

На ехидный вопрос "что же он видит?", заданный кем-то из зала, представитель ответил:

— Фактически мы столкнулись с тремя государствами, относящимися друг к другу настороженно и враждебно. Я мог бы предметно поговорит с каждым из них и, в первую очередь, с теми, на землях которых найдены залежи РЗМ, но...

Тут последовала долгая пауза, в ходе которой южане, самые богатые и крутые, всей шкурой прочувствовали свою безысходную голожопость.

— Но, — закончил Аркадий Ильич, — не имею такого права. Прерия — субъект с непонятным статусом. И так будет до тех пор, пока вы не приведете свое внутреннее законодательство в соответствие с Конституцией нашей страны. Это работа долгая, кропотливая...

В перерыве заседания, депутатов пригласили откушать. В светлом, просторном зале были накрыты столы, между ними сновали официантки. В резной потолок колотили пробки земного "Шампанского". Потом каждому "представителю молодой прерианской власти" предложили сфотографироваться и получить депутатский бейджик, дающий бесплатное право на проживание в центральной гостинице города, а также — на прочие льготы.

Как сказал впоследствии Хард, "было такое чувство, как будто меня посчитали, и вставили в голову чип".

Тем не менее, это случилось. Местная власть обросла атрибутами: гимном, флагом, коррупцией и тюрьмой. Заключенных уже не бросали в зону радиоактивного заражения. Земли вокруг Высоцка года четыре, как пустовали. Наверное, потому, я купил их по цене бросовой вещи. Речь поначалу шла только лишь, об аренде дома и части промышленной зоны в окрестностях бывшей столицы.

Мировой судья был еще при делах, но уже перебрался в Ново-Плесецк, под присмотр лечащего врача. Свой диагноз он, конечно же, знал: лучевая болезнь. Слишком много бумажной наличности хранил старикан в своем несгораемом сейфе, слишком часто любил ее пересчитывать. А деньги — такая вещь, что они не всегда чисты перед совестью и счетчиком Гейгера.

Услышав от клерка о приходе столь неожиданного просителя, старый Кристофер почтил личным присутствием свой, вечно пустующий, кабинет и, даже, не торговался.

— Будешь платить по триста рублей в год, если, конечно, не крякнешь на исходе второго месяца, — сказал он, и цыкнул золотым зубом, — а поскольку такие случаи там не редкость, деньги прошу вперед.

Я достал из кармана пачку кредиток — свой доход за последний рейс, отсчитал нужную сумму и бросил на стол:

— Заверните.

Наверное, я ему чем-то понравился. Хард долго расспрашивал: кто я, откуда, как оказался на Прерии. Узнав, что я человек без роду и племени, а здесь чуть более года, был поражен безмерно:

— Да?! А мне показалось, что мы с вами когда-то встречались. Правда, это было очень давно.

Я молча пожал плечами.

Глава 2

Меня обнаружили в космопорту земного Плесецка — маленький кричащий комочек, завернутый в стандартный детский пакет. Я был мокрым, голодным и очень несчастным. Но никто не спешил успокоить меня и накормить. Увидев оставленный без присмотра "предмет" люди хлынули из зала билетных касс, матерясь, и давя друг друга.

Была зима. Шел первый год глобального общепланетного кризиса. Колоссальные инвестиции, брошенные на освоение новых миров, не спешили обернуться сверхприбылью. Финансовый рынок пал. Бунты, смуты и войны окутали старый мир. Слуги народа восстали против своих хозяев. От страха и безысходности люди убивали друг друга исподтишка. Взлетали на воздух дома, поезда, самолеты. Частенько бывало и так, что пакет с адской машинкой прятали в детской коляске.

О моем чудесном спасении мне часто потом рассказывала няня Альбина. Ее вызвали в космопорт, как дежурную по яслям интернату, сразу после усиленного наряда полиции и машин экстренной помощи. До сих пор вспоминаю этот родной, ласковый голос. Закрою глаза — и, кажется, рядом она. Гладит теплой ладонью мой непокорный чуб и вроде как удивляется:

— Я-то смотрю, а Женечка мой белугой ревит, ести просит, — с нажимом на круглое "о", рассыпает она горошины слов. — Ну, тут, как обычно быват, полиция да спецназ — оне у нас первым бесом. Отвели пассажиров подале: кто внешностью не показался — того мордой в сугроб. Двери-то все настежь пораскрывали, холодно Женечке моему, он еще больше заходится. Сиверко тоже, все сильней поджимат: худовато мне в кацавейке, а сердце так и зашаило!

В опустевший зал ожидания был запущен робот-сапер. Он достал из пакета сначала меня, потом, по порядку, все остальное имущество: бутылочку с молоком, три запасные пеленки, бумажный листок, на котором печатными буквами было написано: "Евгений Иванович Шилов".

Жизнь человека в то время еще, по старой привычке, ценилась. Людские ресурсы планеты таяли на глазах. Особенно это было заметно в странах восточного блока. Смертность чуть ли ни вдвое превышала рождаемость. Наряду с "естественной убылью", возрастали потоки космических эмигрантов. Наблюдался такой парадокс: чем хуже жилось на Земле — тем больше бюджетных средств выделялось правительствами по статье "освоение космоса". Миром было принято на ура российское "ноу-хау" — списки на выселение составлялись теперь тайной полицией по общему принципу: "социально активных" разбавляли "инакомыслящими" в пропорции семь к одному. Только на заштатную Прерию дважды выбрасывался колониальный десант — в среднем по десять тысяч сограждан в каждой волне.

Няня Альбина забрала меня к себе. Скольких трудов и денег это ей стоило — одному Богу известно. Мир к тому времени окончательно изменился. Разделился на две неравные части: пятнадцать процентов тех, кто имеет работу, и всех остальных, кто живет на пособие в четыре сотни рублей. Первые считались элитой, остальные — "болотом". Так что семей, как таковых, почти не было, особенно в болотной среде. Сожительство больше не оформлялось актами гражданского состояния, все матери числились одиночками, но дети рождались. Женщины шли на это, чтоб хоть какое-то время пожить в сытости. Ведь роль "алиментщика" брало на себя государство: для освоения новых миров, срочно потребовался человеческий материал, а его становилось все меньше. За своего первенца мать-одиночка получала единовременно три с половиной тысячи, за второго ребенка — еще пять. Плюс ко всему, размер ее собственного ежемесячного пособия автоматически вырастал на 300-600 рублей. Но не более. На этом халява заканчивалась. Каждый последующий ребенок — "это личное дело каждого свободного гражданина". Хочешь — рожай, если позволяют средства, но бери на себя все расходы. А кто ж на такое пойдет, если даже на первых двух выплаты прекращались по достижению каждым из них пятилетнего возраста? Так что сказка про трех сыновей у простого крестьянина, для нас, земных пацанов, обретала сказочный смысл, в том числе, и по этой причине.

Как только заканчивалась выплата детских пособий, матери отдавали детей в спецшколу, на полный государственный пансион. В своем большинстве, они это делали добровольно. Во-первых, не могли прокормить, а во-вторых, у властей было тысяча способов изъять любого ребенка из любой, даже самой благополучной семьи. По домам и квартирам шастали полчища омбудсменов, чтобы решить это дело: или взяткой на свой карман, или в пользу своего государства.

Наша семья не входила в состав креативного большинства, хоть никаких пособий не получала. В то далекое время, были еще люди, работавшие на малооплачиваемых должностях. Няня Альбина жила со своим мужем в небольшом деревянном доме, доставшемся им по наследству, у набережной реки Соломбалка. Своих детей у них почему-то не было. Кроме меня, в семье проживало еще два иждивенца: пес Лобзик и кошка Анфиса.

Этот дом, небольшой деревянный эллинг и забранная камнем река — самые первые воспоминания моего недолгого детства. И еще сон. Я видел его столь часто, что помню в мельчайших подробностях.

Во сне я, усталый и взрослый, привычно вхожу в небольшую прихожую. Откуда-то сверху падает рассеянный свет. Я снимаю пальто, водружаю его на вешалку, и надеваю на ноги теплые, мягкие тапочки. Передо мной комната с высоким светлым окном. За ним — крыши домов, синяя гладь залива и высокая белая башня с красным огнем наверху. Приподнявшись на цыпочках, я закрываю форточку, устало сажусь в большое удобное кресло, покрытое белым чехлом. В руках у меня газета. Я разворачиваю ее на первой странице.

Такой вот, удивительный сон. Никчемный и скучный для взрослого человека, мне он казался программой на будущее. "Когда вырастешь, станешь взрослым", — говорила няня Альбина, а мне представлялась эта комната с высоким, светлым окном.

Дядю Петю Зуйкова я тоже очень любил, но немного побаивался. Помню его глаза: светлые, чистые, немного навыкате. С окончанием ледохода, он неделями пропадал на лоцвахте — проводил морские суда по Северной Двине: от приемного буя до Соломбальского рейда. В редкие отгульные дни отмыкал дядя Петя пудовый замок, заводил свой деревянный "карбас" и уходил на промысел, по "заветным местам", коих у него было "немеряно", Когда наступала зима, и поверхность реки сковывал толстый лед, дядя Петя пересаживался на грузовой снегоход. Укладывал в небольшой прицеп пешню и большой деревянный молот, который называл почему-то "балдой". Все у него получалось весело, ловко и споро, в доме не переводилась рыба: треска, стерлядь, иногда — семужка. Даже читать он меня научил играючи, еще в пятилетнем возрасте. Наверное, чувствовал, что иначе нельзя — не успеет.

Беда в нашу семью заходила не торопясь, как положено полновластной хозяйке. Имелось у нее и обличье — тупая, слащавая морда дешевого "биоробота" серийного производства. Что там у него было от "био"? — до сих пор не пойму. Наверное, что-то от лошади. Тем не менее, потихоньку исчезли профессии грузчиков, продавцов, парикмахеров, медсестер, поваров. Эту работу теперь выполняли машины. Как следствие, в разных районах города возникали стихийные биржи труда. На государство надежды не было. Пособие по безработице выплачивали не всем — только людям от сорока до шестидесяти, имевшим не менее пятнадцати лет трудового стажа. Считалось что те, кто моложе, могли обеспечить себя, завербовавшись на одну из открытых планет, а о тех, кто шагнул за "черту дожития", согласно Закону о Праве, должны были позаботиться дети.

Почему я это запомнил? — да потому, что кризис рынка труда вплотную коснулся нашей семьи. Первой свою работу потеряла няня Альбина. Кто-то кого-то, как водится, "подсидел", дал взятку "на самый верх", и под сокращение попала она.

— Бог им судья, — сказал тогда дядя Петя, — ты, мать, не переживай: как-нить протянем свой век, поднимем мальчонку, выучим. Слышь, ты? — он перевел на меня смеющийся взгляд, — Евгений Иванович Шилов, чем пахана будешь кормить, когда пахан стареньким станет?

— Водкой, трящечкой и кулебяками, — лихо откликнулся я заученной фразой.

— Молодец! Сказ про Шиша осилил?

— Осилил.

— Обратно же, молодец! Ты, Евгений Иванович, в народную мудрость вникай, а компутеры со стрелялками от тебя не уйдут, где хошь достанут.

— Уж меня-то они точно с места не стронут! — успокоил он няню Альбину, а может быть, и себя самого. — Река — она ить, живая. Я ж в нее с малолетства вхож: все банки, все перекаты, все летучие отмели шкурой своей ощущаю. Какая машина осилит такое знание? — да никакая! И тебе, жонка, хорошее дело найдется. Надо будет, пока денежка есть, крупной коричневой соли побольше купить, да бочонков под турлук набондарить. Будешь треску заготавливать... впрок, а коль повезет, — на продажу.

Наутро пропал Лобзик. Он жил во дворе, за забором, в большой деревянной будке. Не визжал ночью, не лаял — увели вместе с цепью. Я нашел его шкуру с завернутой в нее головой, на помойке, рядом с мусорным баком. Каштанового цвета глаза были плотно запорошены снегом...

Буквально на следующий день, в магазинах подорожали хлеб, сахар и соль. По единственному государственному телеканалу сразу же выступил президент. От имени Народного Фронта, он назвал эти меры вынужденными. Экономика нашей страны, — повторял он каждые три часа, — тесно связана с мировым финансовым рынком. В связи с его глобальной депрессией, у нас не хватает средств даже на проведение очередных парламентских выборов. В конце выступления, он призывал граждан России отнестись ко всему происходящему "с пониманием". К тем же, кто стремится "раскачивать лодку", со стороны государства будут приняты самые строгие меры.

Ночью в городе что-то горело, кто-то в кого-то стрелял. В нашем районе надолго погас свет. Дядя Петя был на работе, а мы с няней Альбиной прятались в глубоком темном подвале. Я долго не мог уснуть — было холодно. Только под утро забылся на широкой бочке с треской. Очнулся от страшного крика.

Сквозь вентиляционное окошко было хорошо видно, как возле нашего эллинга двое оборванных дядек добивают ногами раненого полицейского. Вскоре он замолчал. Потом, судя по звуку, прилетел вертолет, и с неба ударила длинная очередь. Все заволокло дымом...

Из подвала мы вылезли только к обеду — уж очень хотелось есть. Было сравнительно тихо. Выстрелы переместились куда-то к окраине города. Улицу заполонили люди в военной форме. Они врывались в дома, уводили мужчин. К нам тоже зашли трое — дверь оказалась не заперта.

— Где папку прячешь, щенок? — беззлобно спросил громила в черной "балаклаве" и с толстым бронежилетом на животе.

— Я не щенок, а Евгений Иванович Шилов, — подумав, ответил я.

Дядьки захохотали:

— Быть тебе, парень, премьер-министром!

...Через день хоронили убитых. Их было много, особенно в нашем районе. Траурные мероприятия к ночи переросли в новые столкновения и погромы.

Как я теперь понимаю, людьми, явно, кто-то руководил. Они напали на местное подразделение МЧС, угнали оттуда несколько пожарных машин. Емкости для воды были тут же заполнены дизельным топливом с разграбленной неподалеку автозаправочной станции. "Пожарки" с истошным воем носились по улицам города, но действовали они по какому-то строго определенному плану: пускали тугие струи огня только в окна богатых особняков. Людей, что пытались спастись от пожара, и выбегал из дома на улицу, разрывала толпа.

Беспорядки то вспыхивали, то утихали. И так было до самой весны.

Дядя Петя дневал и ночевал на работе — охранял от погромщиков имущество лоцманской вахты. За это ему в два раза уменьшили жалование. В наш дом робко постучалась нужда. Оскудело меню, хлеб мы теперь покупали не в магазине, а меняли на рыбу у богатых соседей.

Как впоследствии оказалось, последние два года дядя Петя не просто работал. Он натаскивал на результат компьютерную программу. Бесстрастные самописцы фиксировали каждое действие лоцмана: курсы, реверсы, перекладки руля. Все это сопоставлялось с показаниями лага и эхолота в текущих координатах. Специально запущенный спутник "Pilot-1" оптимизировал данные, что теперь давало возможность осуществлять проводку десятка судов одновременно.

Интенсивность судоходства на нашей реке, естественно, выросла. Хозяин довольно потирал руки и подсчитывал барыши, а наш дядя Петя все больше оставался без дела. На его долю остались только несколько проблемных участков разветвленного русла — те, в основном, где были еще не достроены причальные линии.

Впрочем, как говорили соседи, ему еще повезло. Других представителей этой, древнейшей на севере, штучной профессии, сокращали безжалостно, и без выходного пособия.

— Нешто так можно с рекой? — вздыхал дядя Петя длинными, ненастными вечерами, — она ить, и отомстить может. Ладно, быват поймут.

Так и случилось. В районе Житовой кошки, Северная Двина в половодье частенько играет языками песка, и запросто может сбросить один или два на фарватер. Такие места опытный лоцман проходит во время морского прилива, или после того, как на них поработают плавучие земснаряды. Но "Pilot-1" в такие тонкости не вникал. И вообще, он больше года не обновлялся. Считалось, что судоходный канал на реке — суть величина постоянная.

Первой попала в беду самоходная баржа. Она села на мель за несколько метров от старого железнодорожного моста через Северную Двину — основной транспортной магистрали, связывающей город Архангельск с космодромом Плесецк. Следовавший за ней большегрузный танкер, груженый сырой нефтью, принял немного влево и увеличил ход. Он хотел без проблем обойти препятствие, но длинное тело баржи развернуло течением почти поперек русла. Последовал удар по касательной. Отброшенный в сторону нефтевоз прочно вписался в одну из несущих опор, вспыхнул и вскоре взорвался.

О последствиях той аварии долго судачили в городе. Взрыв был такой силы, что встречные потоки машин слились воедино. В общей сложности, в одной только аварии на мосту пострадало больше тысячи человек.

Самым крайним в случившемся назначили нашего дядю Петю. Его обвинили в компьютерном взломе и порче чужого имущества. Якобы он, в личных, корыстных целях, чтоб не попасть под новое сокращение, умышленно внес в программу "Pilot-1" недостоверные данные.

Версия прокуратуры была целиком и полностью высосана из пальца. Дядя Петя разбирался в компьютерном деле не больше пятилетнего пацана. Все это понимали, и в первую очередь — следователь. Но кто-то из большого начальства давил, требовал результат, и нужные показания были выбиты уже на следующий день.

Восемь лет исправительных работ на планете четвертого уровня, — гласил приговор суда. Впрочем, ни на какую планету дядю Петю, конечно же, не отправили. Его отпустили домой, умирать.

Я еле узнал в этой развалине с окровавленным, распухшим лицом, веселого и ловкого пахана. Он сгорел за неполные две недели. Просто лежал и молчал. Перед смертью нашел меня тускнеющим взглядом и шепотом произнес:

— Вырастешь — позаботься о ма-а-а...

Эх, дядя Петя, дядя Петя! Чем же измерить мою благодарность к тебе? Был бы ты жив — спал бы сейчас на мешке с кулебяками, а водку употреблял вместо компота. Вырос твой Евгений Иванович Шилов, заматерел. Была у меня мечта купить участок земли и построить свой дом — есть целых два. Потом появилась другая — стать владельцем большого острова. И это уже не вопрос. Подобрал подходящий, да с покупкой не тороплюсь. Ставки растут, и хочу я сейчас, стать обладателем своей персонально планеты, чтоб заселить ее хорошими человеками — такими как ты и мать.

В небогатом на события детстве, я помню каждого человека. Чуть хуже друзей — чуть лучше врагов. Со смертью отца их становилось все больше. Первым явился господин Обертас — высокий, улыбчивый человек со свинцовым взглядом покойника. Он назвался представителем мэрии по вопросам семейной политики, задал целую кучу невнятных вопросов и все о "процессе моего воспитания". Не сказав ничего путного, откланялся, оставив в моей душе очень неприятный осадок. На следующий день он появился опять, а с собою привел вислозадую тетку в потертой шубе "под леопарда".

Был вечер. Я замачивал в казане соленую рыбу. Няня Альбина стояла в прихожей и еще не сняла пальто. Она только что вернулась с "блошиного" рынка, где меняла на хлеб и муку оставшиеся в хозяйстве рыболовные сети отца. Самоходный карбас, деревянный эллинг и снегоход, ушли на покрытие судебных издержек, гонорар адвокату, организацию похорон.

— Вы по какому вопросу? — спросила она, устало взглянув на незваных гостей, которые мне откровенно, и сразу же, не понравились.

— Ухоженный мальчик, — тетка широко улыбнулась, обнажив оба ряда крупных зубов, отливающих бронзой. — Разрешите пройти к столу? Мне нужно заполнить кое-какие бумаги.

— Это Слепцова Наталья Гавриловна, омбудсмен, — пояснил Обертас и вежливо кашлянул.

— Проходите, — мать безразлично пожала плечами, — Женечка, принеси тете стульчик.

— Женечка! — с новой силой засюсюкала омбудсменша. — А есть ли у Женечки паспорт здоровья?

По-моему, няня Альбина все поняла. Я увидел ее глаза. Их переполняло отчаяние.

— Рано ему в школу, — беспомощно сказала она, — мальчонке нет и шести.

— А прививки? — вступил в разговор господин Обертас. — Из поликлиники нам сообщили, что вами не сделано еще ни одной прививки!

Сердчишко мое сжалось в комок. Оно уже осознало весь ужас происходящего: ювеналка!!!

Во времена моего детства это страшное слово прочно вошло в обиход. Агентства, желающие поживиться на коммерческом усыновлении здоровеньких русских детишек, наводнили страну и уже обрели правовую базу — нормативные документы, лежащие в основе функционирования этого криминального бизнеса. Система карательных органов получила полное право изымать любого ребенка из любой, даже самой благополучной семьи. Поводов для изъятия было более чем достаточно: непосещение матерью детской молочной кухни, отказ от прививок, аварийное состояние жилья, ремонт в доме, наличие в квартире домашних животных,

несвоевременное прохождение врачей в поликлинике, отсутствие детских игрушек, нахождение ребенка на кухне во время приготовления пищи, и т.д. и т.п.

— Вы позволите заглянуть в холодильник? — наседала Наталья Гавриловна, — я хочу убедиться, есть ли там молоко?

Мои руки одеревенели. Я выронил тяжелую дубовую табуретку и с грохотом шлепнулся на пол. Все замолчали.

— А-а-а!!! — заорал я, закатывая глаза, и задергался, засучил по струганным доскам стоптанной обувью.

— Что с ним? — встревожился господин Обертас.

— Бож-же ж мой! — няня Альбина упала передо мной на колени, серея лицом. — Да помогите же кто-нибудь! Ноги, ноги держите!

Ей никто не ответил. Всколыхнув занавески, по комнате пробежал сквознячок, в прихожей захлопнулась оббитая коже заменителем дверь. Незваные гости ушли, в спешке забыв на столе недописанный акт. Когда их шаги заскрипели по снежному насту, я прекратил истерику и прошептал:

— Пусти меня, мама. Я очень устал и хочу есть.

Няня Альбина опешила. Она долго и недоверчиво смотрела в мои глаза, наконец, строго спросила:

— Ты разве не знаешь, что обманывать нехорошо? — и все же не выдержала, рассмеялась, — ах ты ж, мой поросенок!

Это был самый последний день моего счастливого детства. Мы ужинали без хлеба. За морозным узором, размазанным по стеклу, хмурилось беззвездное небо. Нагнетая тревогу, размеренно тикали ходики. Только старая кошка Анфиса была, как всегда, вальяжна и безмятежна.

Я судорожно сглотнул, сказал, будто бросился в омут:

— Этот дядька в покое нас не оставит. Отдай меня в тот интернат, где раньше работала. Ты будешь меня навещать, а я...

Мать тихо охнула и опять зарыдала навзрыд.

С неделю она "наводила мосты", восстанавливала старые связи. Нашлись добрые люди: вспомнили, помогли. Персональный компьютер, и основы начального программирования, мне помогал осваивать дядя Сережа Трапезников — сослуживец и друг отца. Я успехом прошел медкомиссию, сделал полный набор нужных прививок.

Мое поступление было делом почти решенным, но вмешался господин случай: в интернате прорвало канализационные трубы. Собеседование было перенесено в здание городской мэрии и, пользуясь случаем, председательствовал на нем тот самый господин Обертас.

Меня он узнал сразу. Пока остальные дяди и тети задавали простенькие вопросы, он, молча вертел в руках мой паспорт здоровья. Штудировать там, собственно говоря, было нечего: обложка зеленого цвета с водяными знаками "А1" на каждой странице не давали повода для разночтений.

Когда подбивались итоги, председательствующий первым попросил слова. Начал он как истинный управленец:

— В условиях мирового финансового кризиса основным приоритетом нашего государства по-прежнему является защита материнства и детства, забота о подрастающем поколении. Как сказал Федор Иванович Достоевский...

Его внимательно слушали. Кое-кто даже записывал.

Речь Обертаса плавно скользила по накатанной колее. От насущных вопросов внешней политики последовал переход к проблемам и трудностям в освоении ближнего космоса.

— Кадры решают все! — сказал он и сделал долгую паузу для того, чтобы посмотреть на меня. — Поэтому к подбору и расстановке кадров мы должны подходить очень рачительно.

У меня засосало под ложечкой.

— Перед нами будущее Великой России! — с надрывом сказал председательствующий. — Каким оно будет, зависит от нас с вами, здесь и сейчас. Не мною замечено, что существующая система допризывной подготовки молодежи не отвечает современным требованиям. Это зависит от множества факторов, но в первую очередь — от слабого состояние здоровья человеческого материала. Физическое развитие девяноста процентов будущих защитников Родины не соответствует требованиям армейской службы. И эта скорбная цифра становится все больше и больше. Отсюда конкретный вопрос: кто из вас обратил внимание на паспорт здоровья Шилова? А1, допуск зеленый... это же уникальный ребенок!

Члены комиссии сконфуженно промолчали.

— В общем, так, — подытожил господин Обертас, — я только что позвонил в Плесецк, руководству кадетского корпуса военно-космических сил. За новым воспитанником скоро придет машина...

Няня Альбина ждала меня в коридоре. Я прошествовал мимо нее в сопровождении огромного дядьки в поношенном камуфляжном костюме. Нам даже не позволили попрощаться.

...Всю дорогу мой конвоир молчал, прятал горло в неуставной шерстяной шарф. Единственный раз, когда проезжали по ремонтирующемуся мосту, как-то странно спросил:

— Чке... чке-е-е... чке-е-э-э... ку-гук-к! Тебя как зовут?

Я еще и не думал смеяться, а уже получил затрещину.

— Чке-э-э-э!!! — угрожающе протянул провожатый.

— Евгений Иванович Шилов! — выпалил я.

Так мы и познакомились с начальником нашего бурсацкого карцера, дважды героем, старшим прапорщиком спецназа военно-космических войск России Иваном Петровичем Григоренко по кличке "Кугук".

Сдавая меня с рук на руки командиру нулевой роты, Кугук был немногословен:

— Чке-е-е... чке-э-э... Шен!

— Следуй за мной, Шен, — хорошо поставленным голосом скомандовал рыжий капитан-лейтенант.

Интересно, кому это он? — в поисках неизвестного Шена, я оглянулся и застыл в восхищении. Мозаичный пол огромного холла был выполнен в виде карты звездного неба. На черном граните — вкрапления хрусталя. Волны мягкого света падали с высокого потолка, придавая туманностям и созвездиям таинственность глубины.

Шагнув на Большую Медведицу, капитан-лейтенант сначала замедлил шаг, потом повернулся ко мне всем корпусом:

— Я что-то не понял, Шен, — сказал он, краснея лицом, — ты что, эт самое так, до вечерней поверки собираешься здесь стоять?

Под пристальным взглядом прозрачных глаз мне стало не по себе. Я неловко потоптался на месте, несколько раз обернулся, но все-таки решил уточнить:

— Вы это, дяденька, мне?

— Тебе, а кому же еще?

— Вы, наверное, с кем-то меня перепутали. Я не Шен, а Евгений Иванович Шилов.

Правая бровь на лице капитан-лейтенанта медленно приподнялась и застыла на месте, как будто ее заклинило. Он потрогал себя за кадык, несколько раз глубоко вздохнул, но все же вернулся, чтобы взять меня за руку:

— Пойдем-ка со мной, Евгений Иванович Шилов, — проскрипел он металлическим голосом.

Это был не робот, а человек, но не в нем ни капельки доброты. Сама постановка фразы, и тон, которым она была сказана, сулили мне в будущем очень большие проблемы.

Так и случилось. Казенные будни не отличались разнообразием:

— Отбой! — командовал командир-воспитатель после вечерней поверки, медленно перекатываясь с каблуков на носки казенных ботинок. — Всем спать, а Евгений Иванович Шилов пойдет, эт самое так, чистить сортир.

Сейчас даже и не вспомню, чего мне в то время больше хотелось, есть или спать? День в день, до глубокой ночи, я драил осточертевшие писсуары и унитазы, пока они не приобретали блеск первозданной свежести. Сверстники меня сторонились, пробовали приклеить пару обидных кличек, но я тут же кидался в драку и махал кулаками до полного изнеможения. После каждой такой схватки, следовали суд и расправа. Я зарабатывал в сутки по семнадцать нарядов вне очереди и почитал за праздник, если после отбоя мне предстояло мыть умывальник, или натирать коридор. Когда в нашей бурсе проводился очередной комплексный смотр, меня всегда назначали старшиной сортирной команды, ибо были уверены: работу я знаю в полном объеме, до мелочей, и ничего важного не упущу.

Количество, как известно, перерастает в качество. Уже на втором году обучения наши вечерние диалоги с капитан-лейтенантом Ворониным напоминали торги:

— Воспитанник Шен... гм-м... воспитанник Шилов!

— Я!

— Разобраться с туалетом на даче начальника строевого отдела. Сделаешь — пять нарядов вне очереди, эт самое так, — долой.

— Есть!

— Зайдешь в канцелярию за увольнительной.

В моем лице, сотрудники кадетского корпуса получили безотказную рабочую силу, а я, воспитанник закрытого учебного заведения — возможность бывать в городе.

К маме Альбине я вырвался с первой оказией, на стареньком скутере, когда-то принадлежавшем начальнику строевого отдела. Дел на его "барском дворе" было невпроворот, и он посчитал нужным снабдить меня средством передвижения.

Город рос, перестраивался — ширился, припадая к земле. Шеренги старых многоэтажек уступали место особнякам с многослойными бук-крышами. Под террасами зимних садов оборудовались шахтные лифты, ведущие из подземных и полуподземных ангаров к взлетным площадкам для новомодных коптеров. Дороги пустели: автомобильный транспорт становился уделом ретроградов и бедняков.

Берег реки Соломбалки, вдоль которого некогда проходила наша деревянная улица, был огорожен высоким забором и представлял собой огромную строительную площадку. У распахнутых настежь ворот стоял двухэтажный автобус и несколько патрульных машин. Прозрачный морозный воздух был густо пропитан запахом шаны. Приземистый полный мужчина из службы судебных приставов, лениво гонял по нижней губе электронную сигаретку с коричневым ободком вокруг фильтра. Из расстегнутой кобуры многозначительно выглядывала рукоять полицейского станера. Увидев, что я спешился, он недовольно поморщился и указал подбородком на табличку у входа: "Частная собственность. Не нарушать!"

Большинство старых домов были безжалостно снесены, оставшиеся стояли без электричества. Из печных труб уже не валил дым. Вместо дощатых причалов, эллингов и сарайчиков, до самого горизонта тянулась гранитная набережная.

Нашу комнату я узнал по занавескам на окнах. Она лишилась части внешней стены. Как язычок пламени, из провала свисал край домотканого коврика, на котором всегда спала кошка Анфиса.

Я вновь ощутил себя брошенным, беззащитным, затерянным в чуждом мире без единой родной души на миллионы парсеков вокруг, и был так погружен в себя, что не сразу увидел самое главное: здесь еще жили люди. Их выгоняли из квартир и подвалов, вели под конвоем к центру двора, где было выставлено полицейское оцепление. В основном это были женщины и старики, все на одно лицо: оборванные, чумазые, закопченные дымом костра. Я доподлинно опознал по протезу лишь соседа, что жил через дом — одноногого дядю Лешу.

Люди стояли плотной безмолвной массой. Перед ними выхаживал мой старый знакомый — господин Обертас. Он пристально всматривался в лица задержанных, и делал пометки на листочке бумаги, заботливо упакованном в пластиковый планшет. Пару минут спустя, нестройная процессия двинулась к выходу.

— Куда их? — спросил я у пристава.

— Этих-то? — охотно откликнулся тот, — известно куда: в богодельню. А ты, собственно, кто?

— Да... мамка моя здесь... когда-то жила. И я...

— Поня-ятненько...

Охранник еще раз, с подозрением взглянул на меня. Причастность к военной форме с надписью "Космопоиск" над правым карманом, немного его успокоила.

— Неплательщики, — неохотно выдавил он. — В общем, сам понимаешь...

— Женя, сыночек, Женечка! — резануло по сердцу.

Я настолько стремительно обернулся, что чуть не упал.

Мама Альбина рвалась из толпы, прижимая к груди маленький узелок. Боже мой! Какой она стала маленькой!

— Стоять!!! — тенорок Обертаса сорвался на визг.

Он схватил ее за руку и потянул на себя. Со старенького пальто на землю посыпались пуговицы. Скрипнув зубами, я подхватил с земли кусок промерзшего грунта и с наслаждением приложился к сытой, румяной роже. Когда вражина упал, успел еще пару раз ударить его ногой. Потом в глазах потемнело и резкая, невыносимая боль разорвала мое естество...

Вездеход я оставил на центральной площади бывшей столицы, обозначив его радиомаяком. Есть на ней довольно солидный пятак, расчищенный охотниками за металлом. Как и весь город, это место тоже когда-то носило имя первооткрывателя Прерии — пилота Дальней Космической Разведки (ДКР) Игоря Высоцкого. Этот участок промзоны почти что расчищен от последствий цунами, но дальше к заливу — сплошные завалы из обломков домов, деревьев, помятых машин, катеров, вездеходов и коптеров. Работы еще непочатый край!

По мере приближения к цели, дорога становилась все шире. Концентрация падала. Голову стали посещать посторонние мысли. И крутились они вокруг личности старого Харда и его удивительных откровений.

Увидев, что я задумался, старый Кристофер не стал торопить события.

— Мистер Кэш, — промолвил он в домофон, обращаясь непосредственно к клерку, — распорядитесь, насчет закуски и позаботьтесь о том, чтобы нашей беседе никто не смог помешать, особенно врач. Вас это, кстати, тоже касается.

После столь многозначительной фразы хозяин шикарного кабинета, казалось, утратил ко всему интерес. Он тоже о чем-то задумался, замолчал, сидел истуканом в старинном кожаном кресле, барабаня по кромке стола. На безымянном пальце правой руки красовалась золотая печатка с монограммой "НП" — "Небесный Пастух".

Наконец, на столе появилась закуска: дольки лимона, посыпанные сахарной пудрой, рыбный салат и жареные колбаски.

— Это для вас, — пояснил мистер Кристофер, подвигая ближе ко мне дымящуюся тарелку, — постарайтесь не поперхнуться, у меня имеются основания предложить вам хорошую сделку.

С переходом на "вы" он выудил из стола графин с золотистой жидкостью, наполнил хрустальные рюмки и пояснил:

— Корень женьшеня, только им и живу. Ну, за успех!

Я смахнул свою порцию как нечто мешающее дальнейшему разговору и застыл в ожидании. В словах мирового судьи таилась интрига. Это мне импонировало. Но старый прожженный лис не спешил раскрывать свои карты.

— Странное все-таки порождение... человек! — промолвил он, наконец, цепляя на вилку кружочек лимона. — В силу известных причин, я прочел почти все об авариях на АЭС: Фукусима, Чернобыль, Хинкли-Поинт, Сан-Онофре... вы кушайте, кушайте!

— Спасибо, не голоден, — я сделал рукой протестующий жест, — так что ж в человеке такого странного?

— Все, — выдохнул мистер Хард, и опять повторил, понижая голос до шепота, — все! Мне кажется, более того, я стопроцентно уверен, что земной человек — существо неземного происхождения. Ведь только ему не дано выживать на Земле в условиях повышенной радиации.

Я поднял глаза. Судя по ответному взгляду, старик не шутил.

— Не верите? — широко улыбнулся он, — насмотрелись голографических фильмов про рыб с четырьмя лапами и крыс размером с собаку? Так я вам скажу: если отбросить, как измышления и страшилки для обывателей, все в природе остается без изменений. Яблони растут, по осени плодоносят и роняют листву. Карпы в пруду светятся от повышенной дозы, но в положенный срок мечут икру, из которой на свет появляются точно такие же карпы. В общем, окружающая среда живет, а не выживает, ее радиацией не удивишь. И лишь человек, которого принято называть вершиной природы, по сути своей, на Земле изгой.

"Кто о чем, а вшивый о бане", — с досадой подумал я, но спорить не стал, лишь руками изобразил замысловатый жест, означающий солидарность с оратором.

— Настоящий хозяин не халявит там, где живет, — добавил я для солидности и пояснил, — я имею в виду людей.

— Халявит, еще как халявит, даже в собственном доме халявит! — с непозволительной для возраста живостью откликнулся старый Кристофер. — Строительство города, космодрома и атомной станции в сейсмоопасном районе, да не где-нибудь, а на побережье залива, открытого для цунами — это, по-вашему, что?

— Стереотипы мышления, — подумав, ответил я, — стремление сбиться в кулак перед лицом вероятной опасности. Поверьте мне, как профессионалу: человек всегда поступает так на всех неисследованных планетах, но судя по постановке вопроса вы, лично, считаете, что Прерия чем-то от них отличается. Ведь так, мистер Хард?

— Вы умеете слушать и слышите, — благосклонно кивнул мировой судья. — В наше время это большая редкость. Кажется, я в вас не ошибся. А потому, первый вопрос: вы видели мистера Кэша?

— Естественно я его видел.

— Он чем-то от вас отличается?

— Внешне ничем, — быстро ответил я, интуитивно выделив слово "внешне".

— Это замечательный человек, можно сказать, уникальный. Я хорошо знал эту семью. Его отец был хозяином ювелирного магазина в Высоцке, — старик потянулся к графину с наливкой, наполнил мою рюмку, подумав, отодвинул свою. — Так вот... Кэша вместе с сестрой случайно обнаружил отряд МЧС под одним из завалов, почти в эпицентре землетрясения. Ему было три, Марии — шесть с половиной. Больше никого не спасли. С момента аварии на АЭС, они пролежали там почти полтора часа, без средств радиационной защиты. У девочки через неделю выпали волосы. Еще через десять дней она умерла, а Кэш... у него до сих пор паспорт здоровья зеленый и уровень допуска А2. Что вы можете сказать по этому поводу?

Мистер Хард откинулся в кресле и победно взглянул на меня.

— Ну, если следовать теории парадоксов, это противоречие, а не ошибка. Ее нельзя объяснить вашим желанием сознательно исказить положение дел, — подумав, ответил я. — Скорее всего, она обусловлена незнанием какой-то детальной информации с моей стороны. Но с учетом всего, что сказано вами ранее, могу выдвинуть три постулата: Кэш родился на Прерии, а его сестра на Земле, у вас на руках есть какая-то другая статистика, и эта статистика дает основание утверждать, что родина человечества где-то здесь, под солнцем Гаучо.

— Черт бы тебя подрал, Шилов, — потрясенно вымолвил Хард и схватился за свой заветный графин, — черт бы тебя подрал! Восемь лет я вынашивал эту фразу, подходил к ней вплотную, но всегда отступал. Боялся, что меня не поймут или, хуже того, поднимут на смех. А ты так изящно и хирургически точно вскрыл за меня этот нарыв. Нет, сегодня я выпью. Сегодня я обязательно выпью!

Еще до того как графин опустел, мы с мировым судьей перешли конкретно на "ты". Он сам настоял на том, чтобы я называл его с глазу на глаз исключительно "Крисом", успел неподдельно обидеться на оброненного мной в разговоре "мистера Харда", а в знак нерушимой дружбы, грозился отдать в вечное пользование свой особняк и четырнадцать квадратных километров неиспользуемых земель, включающих город Высоцк вместе с промышленной зоной. Причем, не за деньги, а "в обмен на небольшую услугу".

Потом закончилась выпивка. Мы призвали к столу мистера Кэша, который повел себя очень неадекватно: вернулся пустой, в сопровождении доктора, а тот, в свою очередь, принялся ахать, охать и причитать. По его словам выходило, что я, бессердечный и пустой человек, нагло споил бедного мистера Харда, для которого режим — это образ жизни.

И тут в мировом судье проснулся тот самый вожак волчьей стаи, что когда-то поставил на уши эту планету.

— С каких это пор, — спросил он зловещим шепотом, — мое слово уже не закон?!

Судя по ответной реакции, давненько старик не вставал на дыбы. Проняло даже меня.

Но пьянка была безнадежно испорчена, и мы приступили к делу. Пред светлы судейские очи были призваны трое: советник, нотариус и юрист. Сам договор "купли-продажи" занял чуть больше странички, зато "небольшая услуга" вернее, ее описание — четыре полноценных листа.

Насколько я понял, депутаты "Парламентской Ассамблеи" давно уже приняли в третьем чтении "Закон о выборах Президента Автономной Республики Прерия". В самом разгаре предвыборные баталии. И в ходе этих баталий, кандидат, за спиной которого маячит мой новый друг, "попал в неловкое положение". В главном пункте своей программы, он громогласно пообещал установить в центре Новоплесецка точную копию памятника Игорю Высоцкому — человеку, нога которого первой ступила на поверхность планеты Прерия. Под этот проект были выделены немалые средства. Место, где раньше стоял бронзовый космолетчик, было тщательно отсканировано, но вот незадача! Ничего напоминавшего памятник, под завалами спутник не обнаружил.

Такая преамбула, получается. Скорее всего, деньги ушли налево. Иначе чем объяснить неслыханную щедрость мирового судьи, и завесу глубочайшей секретности над всем этим темным делом: найти, демонтировать, дезактивировать оригинал памятника и доставить его из зоны радиоактивного заражения к месту будущей установки?

Я смотрел на мистера Харда и не переставал удивляться. Хмель улетучился. От прежнего панибратства не осталось и тени. Место больного, словоохотливого, чудаковатого старика, занял теперь хитрый, расчетливый, жесткий делец, каждое слово которого было точным и выверенным.

Жизнь меня научила не доверять крючкотворам. Я внимательно ознакомился со своим экземпляром. Сразу же возникли вопросы.

— Как вы планируете сохранить это дело в секрете, если вся поверхность планеты просматривается с орбиты, и будут ли санкции, если кто-то об этом пронюхает?

Мои оппоненты переглянулись и дружно захохотали.

— Вы действительно во все это верите? — вытирая слезу, спросил адвокат с мордой карточного кидалы. — Спутники фиксируют только то, что позволено и только для тех, кому это дозволено. Все остальное — картинка, фикция. Да и как может быть иначе на планете, где только разведанных редкоземельных металлов в несколько раз больше, чем в иных секторах открытого космоса?

Так я, примерно, и предполагал. Поэтому, внешне обиделся, а сам, ухмыляясь в душе, сделал себе зарубку на будущее и срочно поменял тему:

— Техника. Без нее мне не справиться.

— Обойдешься своими силами, — холодно отпарировал Хард. — Уж поверь мне на слово, этого добра в Высоцке навалом. Есть даже запасы горючего. Другое дело, как сделать так, чтобы все оно вертелось, крутилось, ездило, летало и поднимало? — так в этом я тебе помогу. Есть у меня на примете один человек.

Прощаясь, он долго пожимал мою руку, и еще раз сказал.

— У меня фотографическая память на лица. Нет, я вас определенно где-то когда-то видел!

Чудит старикан! — подумалось мне тогда. Такие типы как он, надолго врезаются в память. Тем более — в профессиональную, такую, как у меня. Если я его не запомнил — значит, не видел, или не мог видеть по какой-то объективной причине. Например, был без сознания. Со мной такое случалось. И не один раз.

Я очнулся от боли, с трудом разлепил веки. Пахло больницей. Сквозь занавески на окнах пробивался солнечный свет. В крохотном помещении неестественно громко звучали слова:

— Перелом двух ребер, плюс сильный энергетический шок. Скорее всего, заряд был рассчитан на взрослого. Через три-четыре недели будет в строю.

— Чке-е-е... чке-э-э, — зазвучало у доктора за спиной, — а к-кто его так бил по лицу?

— Не думаю, что полиция. Мягкие ткани не повреждены, так что, ничего страшного. Сейчас обезболим, и пусть воспитанник спит, приходит в себя.

Жало электронной иглы вонзилось в правую руку, хрюкнул дозатор, и по телу волной прокатилось блаженство.

Когда доктор ушел, Кугук выключил свет, потоптался у двери, потом решительно пододвинул стул, присел у изголовья кровати и требовательно спросил:

— Пч-ч-ке-э-э?!

И я все ему рассказал: про няню Альбину и дядю Петю Зуйкова, про кошку Анфису и бедного Лобзика, про ненавистного Обертаса и свое появление на этой планете, одарившей меня домашним теплом, коротким, как здешнее лето. Говорил, срываясь на плач, захлебываясь словами, больше всего боясь, быть непонятым и осмеянным.

Старший прапорщик слушал, каменея лицом, ни разу не перебил. Только стиснул мою ладонь своей огромной лапищей, и молча ушел, даже не сказав на прощание своего знаменитого "чке-е".

Утром — ни свет, ни заря — в палату ворвался господин Обертас: небритый, потерянный, жалкий.

— Верни деньги, щенок, — заорал он, сотрясая щеками, — верни деньги, и тебе ничего не будет!

На крики сбежался проснувшийся медперсонал. Незваного гостя с огромным трудом выставили за дверь. Честно сказать, я был поражен: откуда такая силища в его сухопаром теле? — три санитара еле-еле смогли оторвать его руку, вцепившуюся в спинку моей кровати.

— Верни деньги, щенок! — долгим эхом гуляло по коридору.

Ближе к обеду пришел следователь. Из тонко поставленных коварных вопросов и того, что случилось утром, я догадался: у моего врага очень большие домашние огорчения. Действительность превзошла ожидания: кто-то, направленным взрывом, свел к нулевому уровню недостроенный особняк Обертаса, и выкачал всю наличность с его персонального счета в банке "Галактика". Энную степень защиты никто не взламывал. Съем денег производился с компьютера потерпевшего, из его личного кабинета на восьмом этаже городской мэрии.

Как такое могло случиться в круглосуточно охраняемом здании, следователь для себя уже прояснил: злоумышленник взобрался по тыльной непросматриваемой стене, проник в помещение через открытую форточку и тем же путем вернулся обратно, а значит, согласно его версии, должен был обладать отменной спецподготовкой и очень маленьким ростом. Я под эти параметры подходил идеально — по Архангельску ходило много легенд о супербоевиках из военно-космических сил.

Честного слова врачей, что прошлую ночь я пластом провалялся в кровати и, что человек с двумя переломами не способен на подобные подвиги, для сыщика оказалось почти достаточно. Он снял кое-какие копии с моей медицинской карты, но все-таки упросил лечащего врача сделать в его присутствии спектральный анализ крови на наличие в ней транквилизаторов.

Громкое дело заглохло само по себе. Я, конечно, догадывался, кто выступил в роли ночного мстителя. Но как человек с габаритами старшего прапорщика мог пробраться через стандартную форточку? — этот вопрос мучает меня до сих пор.

Я хотел его разрешить при первом удобном случае, благо такая возможность подвернулась уже через пару недель. Кости срослись, и за мной, отощавшим на больничных харчах, прислали из бурсы машину с неизменным Иваном Петровичем за рулем, но все мои попытки не то, чтобы задать вопрос, а просто вступить в разговор, решительно пресекались затрещиной.

Даже спустя девять с лишним лет, после спецоперации на планете четвертого уровня, когда нас, изможденных, израненных, исколотых заточками заключенных, эвакуировал реанимационный челнок, он ничего не сказал...

Глава 3

Когда-то я для себя решил, что с человечеством мне не по дороге, выбрал самый заброшенный уголок в обитаемой части вселенной, и строю теперь на нем отдельную от общества жизнь. Денег, заработанных за годы военной службы, хватило на покупку понравившегося участка — небольшой, по местным меркам, долины, окружённой со всех сторон вершинами гор. Лишь в одном-единственном месте, сквозь небольшое ущелье, по козьей тропе, можно было спуститься туда, где скучился мир людей, век бы его не видать! И вообще, жизнь скучная штука, но я к ней привык. Да и она, как будто, заточена под меня. Вернее, под мой несносный характер. Единственное, что может ее хоть как-то разнообразить — это работа — долгий процесс предвкушения конечного результата.

Вот и сейчас, полуденный зной начал потихоньку спадать, солнце только-только перевалило через зенит, а я разогнул спину. Управился раньше него. Закончил большое дело, которым был занят последние восемь дней. Остался последний штришок — и можно вытирать пот.

Отложив в сторону жестяную маслёнку, отступаю на шаг и тяну на себя массивный рычаг. Глухой стук, входящей в зацепление зубчатой передачи и негромкий рокот вращающихся шестерён, заставляют поморщиться. Износ они имеют приличный, но годик, а то и два, без ремонта протянут. Можно собирать инструменты.

Уходя, критическим взглядом, охватываю весь агрегат. Когда-то эти железки были частями космических спутников, челноков, орбитальных станций и больших космолетов. Потом они стали никчемным железным хламом. Но волей моей и руками, обрели новую жизнь. Стали нужной в хозяйстве вещью: водокачкой двадцать первого века.

Коротко принцип действия. Место здесь относительно ровное. Быстрый поток небольшого горного ручейка крутит водное колесо, в котором еще угадывается поперечный срез лопастей от турбины реактивного двигателя. Через систему зубчатых шестерён, это самое колесо приводит в движение одно из древнейших изобретений человечества — винт Архимеда. Тот, в свою очередь, поднимает воду, наполняя небольшую цистерну, из которой она самотеком поступает в длинный разнокалиберный трубопровод, цветастой змеёй ползущий через долину к большому металлическому сооружению.

В дни моей юности, никому б даже в голову не пришло назвать словом "дом" орбитальный ремонтный ангар, низвергнутый с высоты и небрежно поставленный среди куч железного мусора на задворках третьесортной планеты. Когда-то его приемные шлюзы сулили приют и надежду рукотворным скитальцам Космоса. Многим из них он подарил дополнительный моторесурс. Иным же, не повезло: их титановые тела утащили со стапелей в пункты, так называемого, "временного хранения".

"Все на свете выходит из строя, но не все обретает вторую жизнь", — когда-то сказал Гомер — ненормальный робот-пилот пограничного катера 312, которого мы, от великой скуки, учили писать матерные стихи. Интересный это был механизм, или, как у нас говорят, мех. Двухметровый громила с титановым экзоскелетом, вооруженный встроенным рельсотроном на пневмоподвесе, а не понимал простейших команд, отданных на человеческом языке. Скажешь: "Стреляй нах!" — и он зависал. Заводская программа, видите ли, запрещала ему использовать и воспринимать ненормативную лексику. Я мучился, наверное, пару недель, прежде чем он дал на-гора самый первый перл:

Взблядонешь и горя схватишь:

Через год оно родит,

Принесет таку хреновину —

На жопе не сидит.

Особенно умилило выражение "взблядонешь". Я, помнится, был тогда счастлив настолько, что поцеловал его в лысую голову и дал ему это великое имя...

О чем я?.. ах, да, об ангаре! Так что, будем считать, что ему повезло. Но прежде чем назвать его домом, мне пришлось основательно попотеть, избавляя внутреннее пространство от "пережитков прошлого". Несколько раз я затевал радикальную перестройку. Буквально на прошлой неделе, поделил его капитальными перегородками на три основных части: мастерскую, сарай и жилой блок.

Последний получился в два этажа, и настолько просторный, что эхо гуляет под сводами. Ну, еще бы: без малого пять метров от пола! На старушке Земле, не каждый из ныне живущих, может похвастаться такой широтой души. Впрочем, и я не волшебник. Кое-какие удобства и блага покинутой мною цивилизации, здесь не воспроизвести. Ими пришлось пожертвовать ради мечты, ради этого уединенного уголка, затерянного среди скал и долин пока еще дикой планеты. Снаружи ангар крепость, а внутри — почти полноценный дом, который построил Винс.

Для тех, кто не понял, Винс — это я — отшельник, педант и сухарь. Столь кратким, но емким прозвищем меня наградили в кадетской школе, еще до введения в обиход официальных никнеймов. Произносить сразу три слова: "Виктор Иннокентьевич Нестроев" неэффективно и утомительно; мальчишек по имени Виктор, на одном только нашем курсе было больше десятка. Вот и вышли из положения. Так и проникло во все метрики мое новое имя "Винс". Со мной, рука об руку, оно прошагало по жизни двадцатилетний путь. Верно служило и на Земле, и под землей — в укрытых от черного глаза, бункерах спецсвязи, и на пограничных космических катерах, снующих по закоулкам российского сектора колонизации. С ним вместе мы посетили не один десяток планет, и прочно осели на Прерии, где, как я очень надеюсь, пробудем остаток дней.

Усталость... привычная сладкая тяжесть ложится на плечи. Я люблю это состояние. Неторопливо бреду вдоль углов и изгибов водопровода, по душистому альпийскому лугу, усеянному разноцветными крапинками цветов. В такие минуты хочется снова писать стихи, хорошие, добрые, светлые. Ветерок обдувает лицо, дарит прохладу и свежесть. Шелест высокой травы, жужжание диких пчел и далёкий девчоночий смех, звонкий, как колокольчик. Это жена и дочка играют на детской площадке, которую я смастерил первым делом, сразу же после того, как я купил этот участок и переехал сюда.

"Симптомчик, однако!" — сказал бы по этому поводу Ксендз. Да я бы и сам не поверил, что когда-нибудь займусь такой ерундой.

И не просто займусь, а с любовью и вдохновением. Аскетизм — это привилегия сумасшедших и избранных. За годы военной службы я привык обходиться только самым необходимым. Услышанная когда-то старинная японская поговорка "самурай должен иметь лишь то, что он может забрать с собой", на долгое время стала моим жизненным кредо. Я прятался в нем, как робот-разведчик за своею броней. Но с рождением дочери, эта защита стала давать трещины.

Да что там качели с песочницей! Года четыре назад, я легко бы обошелся без многого, что есть у меня сейчас. Не крутился бы, как лопасти ветряка снабжающего нехитрое домашнее хозяйство электроэнергией...

Что-то сегодня они слишком медленно проворачиваются? — кажется, эту мысль я произнес вслух.

Услышав меня, родные смущаются и смолкают. Гадают, наверное, в каком я сейчас состоянии. Трудно им жить рядом со мной — раком-отшельником, которого в иные минуты, раздражает буквально все. Особенно люди.

Это не прихоть, не перекос воспитания. В детстве я был таким же, как все. А сейчас... если я вижу перед собой более трех, незнакомых мне, человек, в глазах начинает рябить. С болью в висках, появляется состояние общего дискомфорта, близкое к панике. В такие минуты хочется убежать, укрыться в своей "раковине", запереться на все замки и лежать, обхватив голову, постепенно обретая спокойствие, зная, что этот суетный мир не дотянется до тебя даже Глобальной сетью.

Знакомый эскулап говорил, что это приобретенный синдром, который пройдет сам. Примерно такое бывает у всех, кто больше пяти лет проработал в косморазведке. А с учетом моего случая...

Блин! Об этом ни мне, ни ему вспоминать не положено, я и сам не хочу, а оно само в голову лезет! И что мне со всем этим делать? — я пока до конца не решил. Нахлынет порой спонтанное чувство протеста, всколыхнется со дна души желание вырваться из этого круга. Иногда даже хочется бросить всё и улететь куда-нибудь далеко. Только я не один. Рядом со мной те, ради которых я, собственно говоря, и живу. Подвергать семью неоправданным трудностям, связанным с новыми и новыми переездами — это уже за пределами здравого смысла. Пусть родные не разделяет моего взгляда на жизнь — это их право. И оно ничем не отличается от моего права на одиночество.

Чтоб успокоить жену и дочурку, машу им рукой: все, мол, нормально, уровень угрозы на минимальном уровне. Да только они все равно уже не смеются. Ну и ладно.

Поворачиваюсь спиной, чтобы больше никого не смущать, и вновь обращаю свой внутренний взор к насущному: да, с ветром сегодня беда. Зато Солнца — хоть отбавляй. И как же я раньше этого не заметил? Надо было прямо с утра сделать переключение. Есть у меня для погожих деньков большая солнечная батарея с блоком ориентации. Я собрал ее из фрагментов, найденных на останках старинных спутников. Система "сельсин датчик — сельсин приемник" исправно поворачивает её вслед за Гаучо — солнцем планеты Прерия, или, как ее еще называют — Небесный Пастух. И, представьте себе, все работает! А ведь блок этот создан ещё в прошлом веке. Умели же предки все делать на совесть! Пусть он большой и не очень экономичный, зато поддаётся починке, в отличие от микро и нано электронных шедевров современной науки и техники. Наличествует в моем бездонном загашнике и такое дерьмо. Но оно ремонту не подлежит. Его можно только выбрасывать целыми блоками, предварительно меняя на новые. Вон, во дворе, за глухой стеной, набралась уже целая гора отбракованных неликвидов. Пока радует только то, что пока еще есть из чего выбирать. Не случайно в моем жилище такой громадный сарай. В нем в избытке хранится все, до чего не скоро дойдут руки.

Дело в том, что отслуживший свой срок, пункт ремонта и дозаправки, военные превратили в орбитальную свалку когда-то летавшего, барахла. Потом его, вместе со всем содержимым, опустили на эту планету и стали использовать как пограничный блокпост контроля и дальней связи. Освободили место для гарнизона из семи человек, разметили взлетно-посадочную полосу, обнесли участок рядами колючей проволоки. Здесь приземлялись немногочисленные челноки, чтоб провести ротацию, доставить запчасти, боезапас, партию геологов или ссыльных. Здесь началась и закончилась самая последняя командировка в моей военной карьере. Была она, кстати, связана с переносом секретного оборудования и самого этого блокпоста, в район нового космопорта. Попутно я занимался размещением на орбите спутников местной локальной связи и навигации, их привязкой к стационарным точкам, ибо этот участок Глобальной Сети был тогда еще девственно чист. В общем, довелось мне поколесить по этой планете и, даже, снискать среди здешних аборигенов репутацию "нужного человека", которая еще более возросла после того, как я перевез на Прерию супругу и дочь.

В своем большинстве, здешние люди были такими, как я — немногословными, замкнутыми. Жили в небольших деревушках по двадцать — сорок дворов. Оружие у всех взрослых мужчин — по факту. Нормальные мужики. Только все они почему-то убеждены, что сейчас на планете Земля проживают одни педерасты.

В общем, этот ангар я для себя присмотрел, когда он еще был блокпостом. Занимаясь демонтажем, сунул свой нос, куда только мог протиснуться. И понял, что это богатство. Было с чем сравнивать. Таким его и выставили на аукцион. И продали вместе с участком и со всем содержимым, на что я, честно признаться, в глубине души крепко расчитывал. Ведь без всего этого хлама, выжить на Прерии было бы трудновато. А так... мама с папой одарили меня руками, растущими из нужного места, начальной технической подготовкой. Преподаватели кадетского корпуса вбили в мозги знания. Теперь, используя этот ресурс, можно существовать, почти не завися от жизненных обстоятельств, прихотей окружающих, и местных властей.

А она, эта власть, как я успел убедиться, никогда и нигде не бывает хорошей. И терпят люди ее от собственной лени. Эх, человеки, выкидыши прогресса! Вы открыли створный эффект, научились летать к далеким планетам, а ничего, по большому счету, в этой жизни поменять не смогли. Всё те же конфликты внизу, на бытовом уровне, кровавые схватки за власть, деньги и сырьевые ресурсы на самом верху. А ведь двадцать первый век на исходе! Пора бы уже вырасти из коротких штанишек, ведь жизнь-то одна! Так нет, бегают, суетятся, захлебываются в мелких страстишках, убивают себе подобных. Совсем как местные муравьи: каждый тащит добычу в свою земляную норку, и ничего кроме протоптанных троп, из-за этой добычи не видят. А ведь кругом лес, и столько в нем всего удивительного!

Так... здесь осторожней! До белого сетчатого ограждения уже остаётся метров пятнадцать-двадцать. Наученный горьким опытом, останавливаюсь, чтобы проверить: на месте ли мой персональный датчик индивидуальной защиты?

Ага, все нормально, в кармане! Облегченно вздыхаю: можно идти дальше, без риска "попасть под раздачу" собственных систем безопасности. Сочетание мощного инфра и ультразвуков определённого частотного тона, очень неприятно на слух. Однажды радиомаячок случайно выскользнул из кармана, и я получил полноценную "дозу". Ощущение даже передать невозможно: всепроникающий ужас, резкая боль в ушах, полная глухота и сбивающийся ритм сердца — вот лишь неполный перечень того, что испытано мною тогда. Всё закончилось относительно хорошо: выкатившись из охраняемой зоны, я пришел в себя через пару часов и, первым делом, нашёл-таки свой радиомаячок. Но долго ещё мне снился в кошмарном сне тот незабываемый случай. Так что, система активной внешней защиты мною проверена на себе. А колючая проволока, что висела здесь раньше, так я ее передвинул подальше. Но и это еще не все: у входа в ущелье стоят четыре видеокамеры и, в случае нежелательного проникновения, начинают транслировать изображение прямиком на мой визор. Есть у меня еще и старая корабельная пушка. Самая настоящая, плазменная. Вояки оставили ее в куче металлолома, посчитав, что такое старье восстановить невозможно. Я сумел доказать, что это не так. Вот только с моими ресурсами, использовать ее по назначению вряд ли получится. Слишком уж много она потребляет электроэнергии. Максимум, два или три выстрела — и аккумуляторы сдохнут. Хотя как психологическое оружие, выглядит устрашающе, можно и не стрелять.

А вот и та самая большая бочка — конечная цель техосмотра. Здесь, собственно, и заканчивается водопровод. Пока я предавался воспоминаниям, вода обогнала меня, и теперь тонкою струйкой журчит внутри емкости. Судя по звуку, до полного наполнения ещё далеко. Ничего, подождем. Здесь в тени такая трава — так и манит присесть!

Кстати, с недавнего времени, стал за собой замечать, что в плане общения мне легче со своими железками, чем с дочерью и женой. Механизмы послушны, неприхотливы, им можно открыть душу. Те же, кого ты безумно любишь, не всегда тебя понимают. Я сейчас, как металл на изломе: постепенно теряю твердость. И черт меня дернул нарушить простейшую истину: уходя, уходи.

До недавнего времени я жил, как когда-то мечталось: вдали от людей, ни с кем посторонним не вступая в личный контакт (для этого, есть визоры и Глобальная Сеть). А потом задумался: имею ли я моральное право втягивать в это супругу и дочь? Покуда терзался в сомнениях, потихоньку закончил собирать коптер. Как будто судьба двигала мной! Нужные детали и комплектующие лежали на складе с самого края. Так и просились в руки!

Если глянуть со стороны, самоделка доверия не внушала. Но работала она очень неплохо, даже на мой привередливый взгляд. С трудом выдавала сто пятьдесят километров в час, но зато была экономична, надежна, неприхотлива. Практически любую поломку можно исправить в воздухе, "на ходу". Запас необходимых проблемных деталей у меня всегда на борту.

С тех пор понеслось, поехало! Вояжи через горы требовали некоторого количества горючего, которое сам я производить не мог, а для его покупки требовались наличные. Впрочем, вопрос "где взять?" вскоре решился сам по себе. Жена обросла знакомыми и подружками, и в тесном женском кругу как-то проговорилась:

— Ах, мой Винс починил газонокосилку!

— Что-нибудь сложное?

— Для него — нет. Он у меня специалист по ремонту.

Бабы хуже сорок, и самую никчемную новость тут же разнесут на хвосте. В общем, мой уединенный покой улетучился, как светлый утренний сон. Клиентов было не то чтобы много, но свободного времени они мне практически не оставили. Причём, у многих из них, я даже денег не брал за работу, втайне надеясь, что чувство неоплатного долга, в самом посконном смысле этого слова, не позволит их совести обратиться ко мне в будущем. Но ожидания чаще всего не оправдывались. "За что боролись, на то и напоролись", — говорил мой покойный отец.

Журчание воды в бочке, тем временем, прекратилось. Значит, осталось совсем немного до полного уровня. Поплавок, поднимаясь вместе с водой, всё сильней нажимает на рычаг автоматического отключения водоподъёмного механизма. Струйка воды из трубы истончается и пропадает. Всё работает как часы — можно и другими делами заняться. Сколько там у нас времени? — ого, почти четыре часа! Не заметил, как рабочий день пролетел! Пора убирать инструменты в сарай, на штатное место. А там, глядишь, и за козами надо будет идти.

Вот за это я и люблю неспешный уклад уединенной жизни. Всегда знаешь, что успеешь сделать то, что намечено. А что не успеешь, всегда можно перенести на завтра. Из-за этой уверенности в завтрашнем дне, нервы крепчают прям на глазах! Последняя мысль заставляет расслабленно улыбнуться.

По дороге в "инструменталку", прежде всего, проверяю приборы у двери аккумуляторного отсека (по старой армейской привычке, все помещения в доме я называю отсеками). Итак, что у нас там? — заряд восемьдесят процентов. М-да, маловато! Может завтра ветер будет сильней, а то так ведь, можно и без света остаться!

Внутри мой ангар переделан и облагорожен, и поэтому его большие размеры неощутимы. Коридор казенного образца прорезает насквозь все здание. С правой его стороны — двери отсеков различного назначения с подсветкой из светодиодных ламп. Светильники под потолком сливаются в одну ослепительно-белую линию. Единственное украшение здесь — "наскальные" рисунки моей ненаглядной дочурки, напоминающие пока клубки ниток и разноцветные бесформенные пятна. Мы с женой специально не стали ничем отделывать коридор. "Пусть будет, — сказала она, — картинная галерея юной художницы".

Я открыл нужную дверь, разложил инструменты по стеллажам, придирчиво осмотрел помещение: все ли в порядке. В тамбуре аварийного выхода вытер масляное пятно.

Вот и все на сегодняшний день. Как говорят в армии, "личное время". На улице солнечный свет. Заворачиваю за угол, в сторону детской площадки. А вот и они, два единственно дорогих моему сердцу представителя человечества, жизнь без которых мне уже трудно представить: дочь и жена.

— Папа, папа, смотри: я сама это построила!

В песочнице красуется украшенный разноцветными камушками "сказочный замок".

— Умница! — наслаждаясь каждым мгновением, присаживаюсь на корточки и отряхиваю песок с ее покрасневших коленок, — Ты пойдешь с папой и мамой забирать козочек с поля?

— Да, конечно! — диссонансом звучит не совсем обычный для четырёхлетнего ребёнка ответ.

Мы уже привыкли к подобному лексикону Маши, ее недетской способности к длинным логическим умозаключениям. Скорее всего, это связано с отрезанностью нашей семьи от внешнего мира. Ведь, не считая меня и жены, единственным близким другом, с которым эта русоволосая и не по годам высокая девочка проводит много времени, является визор. Управлять она им пока не умеет, но с удовольствием смотрит самые различные передачи из Глобальной Сети, которые я ей настраиваю, исходя из собственных представлений о воспитании.

Это ли не счастье? Мы шагаем втроём, держась за руки. А куда — не суть важно: пусть это будет луг с сочной зеленой травой, где пасутся козы. В смысле, должны пастись, поскольку мне уже приходилось искать их по сигналам радиомаячков. И как этим рогатым чертям удается перегрызать верёвки из сверхпрочного углеволокна, я до сих пор не могу представить. Последний раз умотали аж на пару километров от дома. Благо в хозяйстве у меня имеется небольшой списанный вездеход, на котором когда-то перемещались крупные блоки деталей в процессе ремонта космических катеров. Сейчас я его использую вместо трактора для полевых работ. Ох, и наигрался я тогда в американских ковбоев...

— Пап, а куда мы идём?

— За козочками.

— А что они сейчас делают?

— Гуляют, наверное...

— А как козочки гуляют?

— Ходят по полю и кушают травку.

— Я тоже хочу кушать травку. Она очень вкусная?

Беда с этим возрастом "почемучки"! Вопросы сыплются как дождь из грозовой тучи. Перевожу "артобстрел" на жену:

— Мама, скажи Маше, трава очень вкусная?

Уж как-то в семье повелось, что в присутствии дочки я называю Светлану исключительно "мамой".

— Конечно, вкусная, — смеется она, — но не вся. Та, которую любят козочки, для человека невкусная.

— А почему?

...Со Светланой я познакомился на Земле, сразу же после окончания кадетского корпуса. Счастливый "несчастный случай" произошел благодаря визорам. Помнится, в этот день они только что появились в широкой продаже. Ну, само собой разумеется, в гипермаркете полный аншлаг.

Для нас, радиоэлектронщиков, эта штучка давно уже была не в новинку. Чешу я, значит, по улице, как говорится "на автопилоте", поглощённый поиском не помню уже, какой информации. А счастливая Светка только что выбралась из толпы и, неловко раскрыв коробочку, выронила ее содержимое. Не успела она порадоваться, что игрушка ее не разбилась и уже собиралась ее поднять, а тут я, не сбавляя наработанного годами строевого шага, чётко на нее наступаю. Что было! Хруст пластика, женские слёзы, мои мольбы о прощении и обещание завтра купить ей точно такой же визор.

Кто-то свыше распорядился, что с тех пор мы живём вместе.

Ловить коз по окрестностям нам не пришлось. Обе оказались на месте. Мы отвязали веревки и повели их к дому. Без пинков, понятно, не обошлось. И вообще, иногда мне кажется, что я несправедлив к человечеству. Худо-бедно, а за парочку сотен лет вышло оно за пределы земной атмосферы, а эти животные — как были упрямыми сволочами тысячу лет назад, так ими же и остались. Трава для них зеленей и вкуснее именно там, куда не пускает верёвка, а жрать хочется только тогда, когда нужно идти домой. Как будто целого дня не хватило!

Настроение было изрядно подпорчено. Вернувшись домой, я сделал еще несколько мелочей из числа "перенесенных на завтра" — стало полегче. Еще раз проверил бочку: все нормально, не переливается. Вот теперь можно и отдохнуть, благо уже начинает темнеть.

После ужина я, как обычно, валялся на своем любимом диванчике в спальном отсеке и слушал любимую музыку. Попутно просматривал почту и новостные страницы Глобальной Сети.

Со стороны это может выглядеть странным, учитывая моё негативное отношение к человечеству. Но надо же знать, что и где происходит, а то как заявятся в гости мои "сокамерники" по службе или, того хуже, друзья по кадетскому корпусу Ксендз или Шён, а я, блин, ни сном ни духом.

В общем, ничего не предвещало беды, как вдруг я услышал голосишко Марии Викторовны. (Мы со Светланой частенько называем так дочку; ну, как по-другому назвать столь рассудительного и вежливого человечка?)

— Папа! — сказала она требовательно, — я хочу с другими детками поиграть, и с роботом подружиться, и на рыбок в аквариуме посмотреть.

— Ладно, — капитулировал я, — только давай завтра, а то солнышко спать ложится, будет темно на улице, и рыбок ты не увидишь.

Дочурка с радостным криком сбежала по лестнице и помчалась по гулкому коридору:

— Мама, мамочка! А мы завтра пойдём рыбок смотреть, и с роботом знакомым играть!

Вот так! Улыбка еще не успела схлынуть с лица, а я уже помрачнел. Исполнение этого пожелания и связанные с ним перспективы, радости не сулили — одна нервотрепка. Это полет на коптере в деревушку за перевалом, встречи с людьми, которым от меня всегда что-то надо. И каждого следует обязательно вежливо поприветствовать, хотя так и подмывает послать в дальние дали. В общем — суетливость и скученность относительно большого числа людей на относительно маленькой территории. Всё это сменило моё вечернее умиротворённое настроение на чувство, которое испытывает герметичный бачок с водой, поставленный на огонь. А ведь ничего не попишешь — дочке необходимо общение, игры с другими детьми. Это я осознаю, как отец, что бесит больше всего.

А уж "рыбок смотреть и с роботами играть" — про это вообще отдельная песня. Месяца два назад, зарядившись успокоительным, я не стал, как обычно, дожидаться семью в кабине своего копетра, а принял непосредственное участие в походе по магазинам. Без свойственного жене фанатизма, а чисто в ознакомительных целях. Так вышло, что мы попали на открытие рыбной лавки. Очевидно для привлечения покупателей, в торговом зале был обустроен аквариум. Большой, во всю стену, в стиле земного кораллового рифа. Многочисленность его обитателей заворожила Машу. Почти час она разглядывала рыбок, прижавшись носом к стеклу. И никакими уговорами, никакими посулами, нельзя было заставить её сдвинуться с места. Пришлось пойти на военную хитрость. Зная ее любовь к различным хитроумным механизмам (от меня, видно, передалось), я сбегал в стоящий поблизости центр торговли и нанял там робота-носильщика серии "РНА". Это симпатичное (чуть не сказал, "существо") представляет собой большой полый шар на колесиках с рукою-манипулятором. Конструкторы его снарядили симпатичной улыбающейся мордашкой, простейшей "мультяшной" мимикой и способностью двигать глазами.

Серии "РН", "РНМ" и "РНА" были задуманы конструкторами не только как средства переноски и доставки покупок в пределах небольших городков, но и как хорошее развлечение для детей. Им ведь часто приходится, помимо своей воли, совершать скучные походы по магазинам — с родителями не поспоришь. Вот менеджеры и смекнули: если в торговом зале ребёнок не будет хныкать и проситься домой, товарооборот будет расти.

Робот-носильщик легко управляется дистанционно, с помощью пульта. "Выбор товара" — "купить" — "погрузить" — и машина кратчайшим путем подкатывает к нужной витрине, подхватывает манипулятором выбранный вами пакет и бережно опускает в свое бездонное брюхо. От такого процесса не оторвать и некоторых взрослых.

Маше носильщик поначалу не очень понравился, ведь чтобы на него посмотреть, ей пришлось отойти от аквариума. Зато потом ей в руки попал пульт. Поэкспериментировав с кнопками, дочурка пришла в восторг от ответных реакций смышленого робота. Всё оставшееся время она с ним не расставалась. Рыбки отошли на второй план.

С тех пор, наш обычный маршрут "выхода в свет" выглядел так: детская площадка — рыбная лавка — центр торговли. Ну и, попутно, мы со Светланой успевали еще кое-что: она — перекинуться сотней словечек с подружками и знакомыми, я — встречаться с клиентами.

Прохлада раннего утра развесила крупную, искрящуюся в первых лучах здешнего солнца, росу. Выйдя из дома, я умылся, зачерпнув ладонями воду из бочки. Ух, холодная! Новый день начинается, как и все остальные, на автопилоте: проснуться — умыться — вывести коз на пастбище — позавтракать.

Выполнив все пункты этой программы (ха! "программы"), переодеваюсь, иду к коптеру. Он стоит на лужайке, поблескивая влажными от той же росы, боками. Пока бортовой компьютер проводит углубленную диагностику, вспоминаю, что на сегодня назначена встреча с представителем местной "исконной элиты" Джозефом Хардом. Настроение падает.

Это далеко не последний человек на планете. Скорее — один из первых. Когда старый столичный город вместе с питавшей его атомной станцией, похоронила стихия, а местное население, побросав нажитое, бежало прочь от цунами и радиации, отец мистера Харда проявил чудеса предприимчивости. Ему удалось сколотить солидное состояние буквально из ничего. А уж о связях и говорить не приходится. Никто кроме него не сумел в те смутные времена дать своим детям платное образование на Земле.

Старик, говорят, сейчас не у дел и всем заправляет Джозеф. И, надо сказать, деловая хватка, доставшаяся ему по наследству, не подвела достойного отпрыска. В новое время он сумел настолько прирастить капитал, что нет на Прерии бизнеса, в котором он не был бы в доле. И я в это верю. А вот слухи о том, что он подмял под себя чуть ли ни половину Ново-Плесецка, поделил активы на части и оформил на подставных лиц — это, без сомнения, вымысел. Не для того с планеты Земля доставили технику и людей, чтоб ублажить местного перца. Вращался я в тех кругах, когда еще был нужен, насмотрелся на тамошний контингент. Такие акулы, что с десяток Хардов сожрут — не поморщатся. Один Хоцянович чего стоит! Это ж надо додуматься?! — заставить людей от сохи сочинять себе Конституцию! Ну, то, что, особого давления со стороны новых властей этот лис не испытывает, тоже похоже на правду. Нужен он представителю президента, потому, что удобен. Проще кормить от пуза одного человека, чем выплачивать долю всем. Впрочем, о младшем Харде сейчас что только ни говорят. Даже выпуски новостей местной сети начинаются с его предвыборных роликов. Ну, еще бы! — кандидат номер один на пост первого Президента земной колонии Прерия! Рекламный слоган: "скромен и аскетичен в быту" стал уже темой для анекдотов. Увидев его впервые, я тоже, кстати, подумал, что это юрист или секретарь...

Компьютер, тем временем, закончил тестирование. Все в полном порядке. Только топлива маловато, но для сегодняшней поездки хватит с лихвой.

Настраиваю визор на соединение со Светланой:

— Ты долго ещё?

— Трудно подождать минут?!

Ох уж эти женские "пять минут"! Они, как и "пара слов", почти всегда равняются часу. От нечего делать, переключаюсь на Глобальную Сеть: нет ли там чего интересного? — так... новостей куча, но все протухшие. Значит, ночью челнока не было. В чатах тоже никого из знакомых, потому как рано ещё.

Я трижды успел расстроиться и снова прийти в норму, а дамы так и не появились. Что, собственно, и следовало ожидать. Но только попробуй высказать им свое "фэ" — тут такое начнётся! Так что, себе дороже, нужно просто сидеть и ждать. Уж что-что, а ждать я умел как никто. Тут Джозефу до меня далеко.

А что? — по земным меркам это почетно, когда у тебя в клиентах будущий Президент. Лично мне до пятой ступени все, что о нем говорят. Хард всегда был хорошим заказчиком: за ценой не стоял, вовремя платил за работу, по первому требованию подвозил запчасти и комплектующие. Проблема в другом. Есть в наших с ним отношениях что-то от морального рабства. Руки у младшего Харда длиннее, чем у папаши — бывшего мирового судьи. В этом я убедился лично. Если бы не семья, я послал бы его к чёрту и умотал ещё дальше в космос — туда, где нет ничего кроме пограничных постов. А тут... впервые в жизни пришлось "прогнуться", принять чужие условия.

Справедливости ради стоит отметить, что наши отношения Джозефом после того случая не испортились. Напротив, через некоторое время, у меня появилась собственная мастерская недалеко от центра торговли и, даже, бесплатная охрана. И всё это, благодаря Харду. Ведь основная часть машин и механизмов, которые я ремонтировал, по факту, принадлежала ему...

Мои дамы появилась гораздо раньше, чем я рассчитывал. И это весьма удивительно. Супруга ведет за ручку Марию Викторовну. Обе ступают настолько легко, что, кажется, будто они парят над росой. Еще бы! Одеты мои красавицы, как на выставку моды в оранжерее. На Светке "ромашковое" платье — белое с желтыми пятнами. Машин наряд не менее впечатляющ. На ней сарафан василькового цвета — голубой в мелкую черную точку, и белая панамка с вышитым синим цветком. На фоне рассветного неба обе кажутся ослепительно ярким пятном.

Принимаю Марию Викторовну, подаю руку супруге. "Букет полевых цветов" грациозно рассаживается в пассажирском салоне. Дочка без умолку тараторит о своих ненаглядных рыбках и о любимом роботе с царапиной на левой щеке. Посещение городка для нее долгожданный праздник.

Включаю двигатели. Они откликаются едва ощутимою дрожью корпуса. Рукоятку шаг газа "на взлет" — и закрученный в вихри воздух срывает остатки росы с травы и цветов, заставляя их волнами пригибаться к земле. Коптер медленно поднимается в воздух и, подвластный моей воле, направляется к входу в ущелье.

Спустя час, мы уже подлетаем к деревне. Солнце ярко освещает несколько сот коттеджей, завезенных когда-то для колонистов первой волны. Их собирали как детские кубики, из типовых функциональных контейнеров "с", "к", "п", или "су". Разгрузят, к примеру, оргтехнику для АЭС из модуля "су" — и сразу его в строящийся микрорайон. Строители обдерут внутреннюю сепарацию — можно монтировать готовый санузел. Сухость, экономичность, рациональность во всем — это брэнд, стиль жизни, стержневая черта характера первых переселенцев.

Как будто бы в пику им, на общем невыразительном фоне сельского пейзажа, выделяются статью и широтой несколько нестандартных строений, отгроханных местными воротилами. Это новые хозяева жизни, выходцы из Новоплесецка, засланцы Земли. За то их и не любят на Прерии, что слишком продуманные, что на каждый вложенный рубль, у них изначально заложен весомый процент отдачи. Неважно, в чем это выражено: в комфорте или в деньгах. Они строят по-крупному, поскольку любят себя. У состоятельных граждан в моде двухэтажные особняки "под старину" из гиперпресованного кирпича и натурального дерева местных пород. Близость Большого Хребта и рассказы о днях минувших, их не пугают, а лишь заставляют вкладываться в сейсмоустойчивость. Стены, пол и, особенно, потолочные перекрытия, с избытком покрыты наноструктурной пленкой под цвет материала. Таких домов в городке два или три, и все они принадлежат пришлым. Сверху такие строения очень похожи на базы, склады и большие торговые точки — такие же плоские, овальные крыши. Отличие только в том, что на них никогда не садятся коптеры. Свой личный летающий транспорт на Прерии принято держать на земле, рядом с вездеходами, тракторами и другой сельскохозяйственной техникой.

Ближе к центру, во внутреннем дворе Дома торговли, находится моя ремонтная мастерская. Там я сажаю коптер, смотрю на часы. До встречи с Джозефом Хардом еще остается целая уйма времени. Можно заняться делом. Пусть, у моих милых дам будет сегодня насыщенный день, наполненный радостью и новыми впечатлениями. Пусть каждая их них останется при своих интересах.

Проводив "цветник" до ворот, возвращаюсь на рабочее место. Это маленькая клетушка три на три метра, плюс два в высоту. Здесь можно переодеться, присесть на скамейку, попить чайку. Иногда удается отремонтировать что-нибудь мелкое, электронное, что называется, "на коленках". Рядом с клетушкой навес десять на десять метров. Если начнется дождь, сюда можно, загнать коптер. Все остальное — испытательный полигон: участок в четыреста пятьдесят "квадратов", огороженный сеткой в человеческий рост.

Здесь я бываю раз или два в неделю, в зависимости от количества невыполненных заказов. Копаюсь в чужом металлоломе по уши в пыли и грязи. Делаю тупую работу, к которой душа не лежит.

Нет, надо что-то в этой жизни ломать, — не раз говорил я себе, — может подыскать для жилья какую-нибудь другую планету?

А дом? А сарай? — всегда отвечал трезвый голос со дна души. — В конце концов, ты уверен, что там, на другой планете, нет своего мистера Харда?

Ох, и угораздило же меня связаться с этими тракторами!

А начиналось все просто сказочно. Месяца три назад я заехал к очередному клиенту по вопросу ремонта его летающей рухляди. И в ходе переговоров, приметил ржавую груду металла, валявшуюся у него на заднем дворе. Опытным взглядом, я сразу же вычленил основные узлы и детали небольшого колесного вездехода.

Зная по опыту жлобскую сущность хозяина, я запросил за работу, чуть больше, чем обычно беру. Тот сделал вид, что плохо меня расслышал.

Покончив с ремонтом и подождав, пока этот куркуль проверит свою колымагу, я снова завел разговор об оплате. И как в воду глядел: раздался "плач Ярославны":

— Нельзя ли расплатиться попозже, после уборочной, у меня сейчас туго с наличными?

— Ладно, — сказал я, внутренне ухмыляясь, — раз туго, я согласен на бартер. Отдай мне вон ту железяку, только пусть она тут до эвакуации полежит.

Куркуль согласился, почти не раздумывая.

Это была неделя настоящего творчества, отдохновение для души. Я перелопатил всю домашнюю кучу металлолома в поисках подходящих деталей, и вдохнул-таки жизнь в это случайное приобретение.

На выходе получился вполне работоспособный вездеход. Он, конечно же, был далек от оригинала и выглядел страшновато, поскольку делать его пришлось из того, что должно летать, а не ползать, но со своим предназначением справлялся вполне. Путём небольшой доработки, я приспособил его для сельхозработ и, в ходе ходовых испытаний, вездеход зарекомендовал себя с самой положительной стороны.

И, надо сказать, эта машина понравилась не мне одному. Неожиданно посыпались просьбы:

— Винс, не могли бы вы одолжить на недельку свой трактор?

Ай да Светлана! С такой супругой, никакой рекламы не надо!

С деньгами в то время, у меня было почти никак. Подумав и подсчитав, я стал сдавать вездеход в аренду. С людей брал по совести. Сразу же выросла очередь из желающих. К моему удивлению, агрегат очень быстро себя окупил и стал приносить небольшую, но стабильную прибыль. Мой коптер забыл, что такое дефицит топлива — два раза в месяц я щедрой рукой заливал ему полные баки.

Дальше — больше. Я выписал с Земли несколько проблемных деталей. Их тоже пустил в дело: довел до ума небольшой транспортный вездеход, пылившийся в моем гараже. Доходы удвоились.

Потом у меня появилась мысль открыть пункт приёма металлолома от местного населения. Я взял в аренду кусок земли на окраине деревушки и стал возводить там что-то вроде ангара.

Закончилось все прозаично. Однажды, когда дочь и жена любовались рыбками, а я заправлял свой коптер, подошли ко мне несколько молодцов в форме охранников центра торговли, и весьма убедительно попросили проследовать с ними. Куда не сказали, но станер, направленный в мою сторону, выбора не оставил.

Мои конвоиры не были похожи на профессиональных военных и отличались от местных фермеров разве что габаритами. По дороге они смеялись, болтали между собой. Несколько раз прозвучало имя мистера Харда, но кто он такой, я в то время не знал и воспринимал это слово в переводе с английского.

В офисе меня обыскали, сдали с рук на руки, непосредственно, телохранителям. Двое из них проводили меня на третий этаж центра торговли, в добротно отделанный кабинет с кожаной мебелью. Там я увидел человека лет сорока, облаченного в строгий черный костюм. Он стоял у окна с бокалом напитка янтарного цвета, курил настоящую трубку и читал на экране визора какую-то информацию.

Небрежным жестом, он указал охранникам на дубовую дверь, а мне — на свободное кресло.

— Ну, здравствуйте, — сказал он, покончив с делами, надеюсь, мои ребята были с вами достаточно вежливы?

Вместо ответа, мои руки изобразили весьма обтекаемый жест: дескать, как вам сказать...

Лёгкая улыбка промелькнула на его загорелом лице:

— Не знаете кто я?

— Очевидно, тот самый Хард.

— Вы угадали. Но, судя по множеству признаков, имя мое вам мало о чем говорит. Зато я о вас весьма и весьма наслышан, Виктор Иннокентьевич Нестроев.

— Просто Винс.

— Нет не просто! — неожиданно вспыхнул Хард, — Если у вас на Земле в моде собачьи клички, продолжайте сходить с ума. Но не надо лезть со своим уставом в чужой монастырь, где живут люди, почитающие своих матерей и отцов. В разговоре между собой, мы позволяем себя называть только по имени-отчеству, то есть, так, как нас назвали родители. И в этой связи, у меня к вам появились вопросы, требующие немедленного разрешения. Они напрямую касаются ваших, Виктор Иннокентьевич, отношений с населением этого города. Не скрою, вы мне глубоко симпатичны. Ваши навыки и умения редкость в здешних краях, но для местных аборигенов вы — пришлый чужак, который вторгается в отлаженную годами систему, в чём-то её ломая...

— Простите, господин...

— Джозеф Кристофер Хард.

— Я не понимаю, о чем...

— Так вот, — Джозеф Кристофер не дал мне закончить, — все люди, живущие здесь, помогают друг другу. Я тоже не исключение. Ко мне обратился очень уважаемый человек. Он просит помочь сохранить свой бизнес, значимую часть которого вы имели неосторожность присвоить себе. Речь идёт об аренде тракторов и прочей сельскохозяйственной техники. В этом городе есть частная фирма, занимающаяся этим вопросом со дня его основания. Но тут на рынок выходите вы, даже не поинтересовавшись существующим положением дел, и бьете дешевизной. Доходы у добросовестного конкурента начинают стремительно падать, фирма терпит убытки, семьи рабочих остаются без средств, а это нехорошо.

Я попытался еще что-то сказать, но Хард опять перебил:

— Есть несколько вариантов решения этой проблемы. Человек, которого вы невольно обидели, настаивает на том, чтобы вы навсегда исчезли из города, оставив ему всю технику в качестве компенсации. Но если вы заплатите лично мне энную сумму, — он подошёл к столу и подвинул в мою сторону листочек бумаги, — я постараюсь урегулировать этот вопрос.

Сумма была из разряда астрономических, во всяком случае, для меня, и Хард это понял.

— Как я уже говорил, — произнес он отеческим тоном, — люди на Прерии помогают друг другу. Поэтому, имеется еще один вариант, продиктованный исключительно моим хорошим расположением к вам. Это трудно, но я постараюсь уговорить своего старого друга не очень сердиться на вас, если, конечно, вы мне пообещаете использовать имеющуюся технику только для личных нужд. Понимаю, и у вас семья, которую тоже нужно кормить. И чтобы никто не остался в накладе, я помогу вам обзавестись приличной ремонтной базой и местом парковки, а вы, в свою очередь, будете выполнять мои заказы по ремонту различного оборудования, естественно, в пределах возможного. Это все, что в моих силах.

— А если я откажусь?

Судя по ответной реакции, Хард был готов и к такому повороту событий:

— Ваше право, — сказал он со вздохом, — но в таком случае, оба трактора у вас отберут по суду, и это решение никто не сможет оспорить. Потому, что вас не найдут. Нигде. Ни на одной из известных планет.

— Мне можно подумать?

— К великому сожалению, я очень ограничен во времени. Улетаю в Новоплесецк. Завтра начнется регистрация кандидатов, потом предвыборная кампания... отвечайте здесь и сейчас.

Вот прицепился! — закипая, подумал я, — Ладно, первый вариант не самый плохой. Железяк я себе ещё насобираю. Магазины есть и в других городках. Правда Свете и Машке придётся обзавестись новыми друзьями. Но это всё-таки лучше, чем жить в постоянных долгах или "ходить под кем-то".

— Ладно, владейте, — с этими словами я встал с кресла, достал из кармана запасные ключи от своих самоделок и небрежно положил их на стол.

В лице господина Харда читалось недоумение. Он явно не рассчитывал на подобный исход. Ещё бы! Для местных аборигенов вездеход — признак достатка. Ведь это довольно дорогая игрушка. А я запросто отдаю целых два! Где-то внутри меня жалость потери боролась с торжеством победителя:

— Да черт с ними, с тракторами, — добавил я как можно небрежней, — спокойная жизнь дороже.

— Уверены? — Джозеф Кристофер Хард сумел быстро собраться и голос не выдал его растерянности.

— Да! — отчеканил я с чувством морального превосходства.

Он убрал ключи в ящик стола, нажал кнопку вызова. Охранник стоял за дверью.

— Проводите! — сказал ему Хард. — До скорой встречи, Виктор Иннокентьевич Нестроев!

Последние слова были произнесены с какой-то иезуитской усмешкой.

Я был встревожен и, как оказалось, не зря. Вернувшись в тот день, домой, обнаружил на дверях ангара записку, с издевательски-вежливой просьбой "еще раз все хорошенько обдумать и принять правильное решение".

Система слежения и безопасности была выведена из строя в самом проблемном месте — единственным точечным выстрелом из моей электромагнитной пушки.

А потом начался настоящий кошмар. Той же ночью у меня на участке приземлился коптер с шерифом и понятыми. Они разбросали груду металлолома и под ней обнаружили искусно укрытый тайник, а в нем — штурмовую винтовку, несколько станеров и крупную сумму денег, якобы похищенную из кассы торгового центра.

Утро я встретил в полицейском участке. Оно началось с визита Джозефа Харда.

— У маленького человека много болевых точек, — сказал он без предисловий. — Вы не хуже меня знаете, что по существующим в России законам, ребенок, достигший пятилетнего возраста, может быть изъят из семьи. Я не хочу вас ломать, Виктор Иннокентьевич Нестроев, и еще раз предлагаю сотрудничество. Забирайте назад свои трактора и считайте этот маленький инцидент последним предупреждением.

Так и появилась у меня, эта пресловутая мастерская...

Сегодня работа ладится. Был бы вчера такой же настрой, с пуском водопровода было бы покончено еще до обеда. Есть у меня такая примета: если в душе вдохновение — значит, день закончится хорошо.

Берусь за последний объект. Это робот-носильщик не очень удачной серии РНМ. У машин этого типа обычно хромает система радионавигации. Не глядя, меняю блок, завинчиваю корпус, включаю питание, беру в руки пульт и нажимаю на кнопку "слежение". В этом режиме, робот обязан следовать в полуметре за человеком. Вернее, не за самим человеком, а за сигналом, поступающим с пульта. Краем глаза замечаю парнишку, стоящего за оградой и с интересом наблюдающего за моими манипуляциями. Он часто приходит поглазеть, чем я тут занимаюсь. Поначалу я его прогонял, так как чувствовал себя очень неловко и не мог сосредоточиться на работе, но со временем как-то привык, и уже не обращаю внимания на этого одинокого зрителя в моём электромеханическом театре. Интересно, для чего он сюда приходит? На вид ему лет пятнадцать-шестнадцать, самое время за девчонками бегать, а он часами тут отирается.

Отхожу на шаг назад. Робот почему-то не слушается. Он не идет за мной, а начинает крутиться на месте с все возрастающей скоростью. Делаю шаг вперёд — и робот замирает как вкопанный. То же самое и в режиме ручного управления: по команде "вперёд" робот начинает вертеться точно так же, как в предыдущий раз.

Всё ясно: что-то с одним из двигателей. А ведь когда-то мне принесли этого носильщика на ремонт, и он бегал весьма хорошо.

Читаем "историю болезни".

Из-за неисправности системы радионавигации, робот не смог вернуться в центр торговли после доставки товара в дом покупателя. Он несколько часов кружил по городку, распугивая птиц и собак, врезаясь в препятствия, попадавшиеся на пути, пока не сели аккумуляторы.

Гм, вот и диагноз! Вновь разбираю корпус, нахожу выпавший разъём. Устранив неполадку, снова включаю режим слежения. Сделав в сопровождении носильщика несколько кругов по участку, нажимаю на кнопку "возврат". Сидя в тени на стульчике, наблюдаю, как машина повторяет пройденный путь в обратном направлении.

Достигнув точки включения, робот застывает на месте. Хорошо, молодец! Сколько там времени? — о-о-о! Пора переодеваться! Да и охранники Харда как всегда пунктуальны: ждут меня у ворот, красноречиво посматривая на часы. Ничего удивительного, если я опоздаю, в первую очередь, взгреют их.

Сегодня прислали каких-то новых: оба почти старики — суровые, немногословные, с холодком в потухших глазах:

— Нестроев?

— Угу.

От моей мастерской до служебного входа торгового центра, пять минут быстрой ходьбы, и на каждом шагу со мною здороваются незнакомые люди. Дамы склоняют увенчанные прическами головы, мужчины роняют короткое "быть добру".

Я шел и не переставал удивляться, пока за спиной не услышал:

— И тебе не хворать, Алвис!

Так кто же они такие, мои неприметные конвоиры? — вроде бы без оружия, а веет от них уверенностью и силой.

У торгового центра, как всегда, многолюдно. Люди приходят сюда не только, как покупатели. Это место общения, здесь можно назначить встречу, обсудить последние новости. Ведь то, что происходит на второстепенных планетах, не всегда попадает в Глобальную Сеть.

Моих почему-то еще не видно. Торчат, наверное, до сих пор у аквариума, гипнотизируют рыбок. Оно и к лучшему: пусть моя дочка никогда не узнает, что ее всемогущего папу — повелителя железок и микросхем — можно вести, как Жучку на поводке.

Я открыл знакомую дверь, взялся за поручень и хотел уже подниматься на третий этаж.

— Не сюда, — осадил меня кто-то из конвоиров, — нам прямо.

Железная дверь в конце коридора вела во внутренний двор торгового центра. Там было пасмурно. Сквозь дымчатый пластик навеса угадывался диск солнца Гаучо.

Я пролетал над этим районом на разных высотах. Всегда считал этот навес продолжением общей крыши и не мог даже предположить наличие здесь такой красоты!

Ухоженный зеленый газон представлял собой плантацию земных одуванчиков. По центру этой лужайки стоял небольшой особняк из белого кирпича. На открытой веранде сидел человек с желтым, одутловатым лицом и пил чай.

— Шевели копытами, — сказал кто-то за моею спиной, заметив, что я замешкался, — хозяин не любит ждать.

И я ступил на узкую прямую дорожку, выложенную желтыми плитами.

— Рад вас поздравить, Нестроев, — сказал незнакомец, когда я подошел ближе, — на этой планете вы становитесь очень востребованным человеком. Даже мне, неспособному отличить коптер от вертолета, понадобилась ваша помощь. Присаживайтесь. Не желаете чаю? Будем знакомы, Кристофер Хард.

Я завис, как бортовой компьютер при прохождении через портал. Сначала хотелось сказать, что коптер от вертолета мало чем отличается. Если брать за основу принцип движения, то это одно и то же. Только у вертолета один (или два соосных несущих винта), а у коптера их несколько, и все — небольшого диаметра.

Потом я решил объяснить, что добрые люди за помощью конвоиров не посылают, а еще отказаться от чаю.

Нужные фразы уже вертелись на языке, но знакомое имя, прозвучавшее из уст незнакомого человека, смело эти порывы как нечто второстепенное.

— Так вот он какой, этот монстр, — лихорадочно думал я, автоматически плюхнувшись на указанный Хардом стул, — с сыночком нужно держать ухо востро, а этот достойный папаша — тот, наверное вообще... того и гляди, по миру пустит!

— Ну, ну, не обижайтесь на старика, — "достойный папаша" пристально посмотрел на меня серыми, все понимающими глазами, — я же не виноват, что мои указания воспринимаются подчиненными слишком буквально. Мне действительно нужна помощь высококлассного специалиста в решении одной очень сложной проблемы. Речь идет о перемещении одного крупногабаритного нестандартного груза из зоны радиоактивного заражения туда, где живут люди.

— Вы говорите о мертвом городе? — спросил я с подозрением.

— Не такой уж Высоцк и мертвый, — возразил Хард. — В годы забвения, его улицы были для местных жителей единственным источником существования. Там добывалось все, без чего на этой планете не выжить: оружие, боеприпасы, стройматериалы.

Девяносто процентов техники, которую вы ремонтируете в своей мастерской, тоже, кстати, оттуда. Мне иногда кажется, — старик пожевал губами и окинул меня долгим взглядом выцветших глаз, — что если бы здесь, на Прерии не удалось отыскать залежи редкоземельных металлов, Высоцк так бы и остался центром цивилизации местных аборигенов.

Я молчал, лихорадочно соображая: как бы тактичней послать в дальние дали это ожившее приведение. Ну, никак не прельщала скорая перспектива стать такой же развалиной, как мой потенциальный работодатель. Но Хард будто бы снова прочел все мои мысли.

— Человеку свойственно преувеличивать степень потенциальной опасности, — сказал он со скрытой усмешкой, — особенно если что-то, до конца не изученное, угрожает лично ему. Не волнуйтесь, Виктор Нестроев, никто вас в зону насильно не загоняет. Речь, всего лишь, идет о перемещении одного нестандартного груза оттуда — сюда. И я хотел бы вас попросить разработать несколько вариантов решения этой задачи, исходя из имеющейся в наличии техники и ее состояния.

Судя по описанию, работа была творческой, сложной. Это мне нравилась, все остальное — нет: никогда я себя не чувствовал так неуютно. А тут еще, за спиной выросли чьи-то руки. Незнакомец поставил на стол чашку с дымящимся чаем и тарелку с мясными колбасками.

— Благодарю вас, Кэш, — произнес мистер Хард, направляя слова в сторону этих рук, — а теперь, если есть возможность, соедините меня с Шиловым.

Я поперхнулся, не успев приложиться к чашке, а этот мерзкий старик снова спутал все карты:

— Это не кличка, — пояснил он с потаенной усмешкой, — мистер Кэш действительно англичанин.

И вот тут-то я по-настоящему психанул:

— Черт бы побрал мистера Кэша, вас и вашу работу в придачу! Вот не сдвинусь с этого места, не скажу ни единого слова, пока не услышу: о каком именно Шилове вы только что говорили...

Глава 4

Грунт Прерии аналогичен земному: слой чернозема, потом гравий и, наконец, глина. До песка я дорываться не стал. Сунул свой скорбный груз в погребальный пакет и спустил самокатом на дно. На кресте выцарапал ножом "Авен" — именно на этот никнейм был зарегистрирован станер. Его я тоже бросил в могилу — в чужих руках, именное оружие не стреляет.

Может это не по-христиански, но схоронив покойника, я сразу обрел душевный комфорт и вспомнил о человеке от мистера Харда. Кто он, очередной протеже, или долгожданный помощник? Кажется, Лия произносила слово "пришел". Это странно. Транспортная инфрастуктура на Прерии находится в зачаточном состоянии. Богатый клиент (а других друзей у Кристофера просто нет) всегда прилетает на личном коптере, с его ведома. Чужак здесь не проскочит. Он будет легко отслежен со спутников диспетчерской службой Харда. А тут "пришел". На моей памяти таких случаев еще не бывало. На всякий случай, решил уточнить:

— Этот человек... он еще ждет?

— Да, — отозвалась Лия, коротко, в моем стиле.

— Он действительно шел пешком?

— Последние полтора километра.

Значит, не дотянул. А заправлялся, скорее всего, под завязку, так, чтобы хватило и на обратный путь. Не он первый! Это типичный пример несанкционированного полета в отчужденную зону. Наверное, горе-пилот поленился, или не счел нужным, встать на учет у дежурного диспетчера Харда. Вот компьютер его и повел не по спутникам, а по картинке. Нет, это не богатый клиент.

— Заправь его из наших запасов, — распорядился я, — и помоги с буксировкой. Буду минут через сорок.

Когда я в скафандре, мой персональный визор служит в качестве ретранслятора. Оба источника звука я отключаю поочередно. Поэтому успел уловить последнюю фразу Лии, обращенную уже не ко мне:

— Вы слышали, Винс?

Винс?! Черт побери, кажется, она сказала именно так. Если это не совпадение, то очень большой сюрприз!

Витька Нестроев — друг моего бурсацкого детства, один из немногих, кто в самые трудные дни не дразнил меня "говночеопием". Наверное, потому, что и сам частенько хватал наряды вне очереди.

В отличие от меня, которого командир-воспитатель всегда называл "хроническим разгильдяем", Витька был положительной личностью. Да, именно личностью. Учился он лучше всех, знал, чего хочет от жизни, и кратчайшим путем, шел к поставленной цели. А наряды хватал по причине своей одержимости. Голова его, и карманы были полны микросхем, в мозгу протекали, только ему понятные, логические цепочки. Он мог запросто выйти из строя во время вечерней поверки и убежать в свой кубрик, чтобы проверить на практике то, что придумалось только что. Естественно, командир-воспитатель Воронин должен был реагировать на столь вопиющие нарушения.

"Гнобили" Витьку чисто формально, "любя". В основном, он мастичил и натирал деревянный паркет, дневалил, или мыл умывальник. Очень уж ценным кадром был Нестроев для любого из нас, особенно — ротного старшины. Смартфоны, эплоны и визоры, у младших воспитанников закрытого учебного заведения, безжалостно изымали. А Витька, за пару минут, на коленках, буквально из ничего, он мог сделать простейший мобильник, по которому мог позвонить каждый желающий — без "симки", и совершенно бесплатно. Наш ротный, очень любил пользоваться этой оказией, и часами болтал про любовь с какой-то взрослой девчонкой.

Еще в нулевой роте нас с Витькою поселили в одном кубрике, а в общей аудитории усадили за один стол. Наверное, потому, что мы с ним ни разу не подрались. Этого, естественно, мало, чтобы сдружиться по настоящему — слишком уж разными мы были людьми. Какую-то роль здесь сыграло мальчишеское понятие "свой". Окажись на моем месте любой другой, думаю, точно так же, Витька делился бы с ним передачами, которые приносили его родители в редкие дни посещений; после отбоя, когда еще не хочется спать, а выходить в коридор нельзя, заводил бы с ним разговор на общие темы. Но может ли вырасти настоящее братство на таком зыбком фундаменте? Думаю, нет. В кубрике нас было четверо, а сдружился Витька только со мной. И потом... учились мы вместе только первые два года. Потом, после специализации, Нестроев поднялся на пятый этаж к радиоэлектронщикам, а меня опустили в подвал, к спецназу, где ежедневно стреляют.

Мы стали видеться реже, но ежедневно общались по визору. Первые экземпляры этой системы связи поступили сначала в военно-космические войска, а потом в нашу бурсу, в качестве учебных пособий. Изделие представляло собой компьютер, мобильник, модем, дальномер, видеокамеру, тепловизор, и еще хренову тучу очень полезных мулек и наворотов, разлитых в один нанофлакон и размазанных по забралу шлема, скафандра, или защитным очкам. Виртуальный экран проецировался или в человеческий глаз, или на удобное расстояние перед ним.

Это сейчас визоры могут заменить человеку реальность. Легкое движение глаз — и городские трущобы, в его восприятии, легко превращаются в пустынный лунный пейзаж, а встречные люди — в эльфов, гномов и орков. А в те годы это была одна из простейших пассивных систем, экспериментальная разработка, заточенная на войну.

Витька прибор скопировал, упростил, уменьшил до обычных солнцезащитных очков, убрал лишнее, сделал его компактнее и надежней, в чем есть и моя заслуга. Я первым среди своих сверстников получил относительную свободу и скутер в придачу. Начальник строевого отдела, у которого я чаще всего батрачил, жил в новом спальном районе на окраине города. По дороге я заезжал в магазины наносистем, радиоэлектроники, ремонтные мастерские, стихийные рынки, частные адреса и по списку, надиктованному Нестроевым, покупал для него нужные детали и комплектующие. А когда мама Альбина тяжело заболела...

Это случилось сразу после того, как я загремел в больницу. Старший прапорщик Григоренко с трудом разыскал ее в городской богодельне, где концентрировался весь бесполезный человеческий материал. Не знаю, что там за документы он показывал персоналу, но ему разрешили забрать няню Альбину с собой, при условии полной оплаты всех, числящихся за ней, недоимок.

Заехав за мной после выписки, он был, как обычно, хмур и немногословен, мне про это ничего не сказал. После ранения в горло, он вообще говорил очень мало и только по существу. Я, конечно, заметил букет из пяти гвоздик, валявшийся на заднем сидении, но то, что он как-то связан со мной, даже удумать не мог. Да и не до того было. Я, взахлеб, рассказывал Ивану Петровичу про истерику Обертаса и визит строгого следователя, а он, молча, давил на газ. Судя по выбранному маршруту, мы ехали к нему на квартиру.

Раньше я думал, что наш строгий Кугук — человек бездомный и постоянно живет в кондейке при гауптвахте. Но месяца три назад мне довелось побывать у него в гостях, по вопросу починки водопроводного крана. Жил он в старинной пятиэтажке из белого силикатного кирпича рядом с центральной тюрьмой.

Такого, как в его холостяцкой берлоге, больше не увидишь нигде. Все пространство "однушки", включая поверхность мебели, было покрыто толстым, сантиметров пятнадцать, слоем слежавшейся пыли. От двери до вешалки, кровати и письменного стола, были прометены и до блеска вымыты "пешеходные дорожки" в метр шириной. Я, помнится, хотел было взяться за ведро и совок, но хозяин остановил:

— Чк-е-э, не трожь!

Притормозив у подъезда, старший прапорщик долго не выходил из машины. Все силился что-то сказать. Наверное, он волновался больше обычного: за чередой бесконечных "чке-э" и "кугук", я не сразу расслышал:

— Возьми цветы, понесешь.

Как ни странно, его волнение передалось и мне. Я поднимался по лестнице, и каждый мой шаг сопровождался дробной россыпью сердца. Предчувствие праздника, как давно я его не испытывал!

На своей лестничной клетке Иван Петрович не полез почему-то в карман за ключами, а нажал кнопку звонка. Дверь открыл незнакомый человек в белом халате.

— Пч-ке-э?

— Уснула под капельницей, — прервал предисловие врач, не дожидаясь сути вопроса, и тут же повернулся спиной. — Прикройте, пожалуйста, дверь, здесь сильно сквозит, — добавил он, уходя.

Честно сказать, я сразу же догадался, что увижу здесь маму Альбину, но что с ней, и в каком она состоянии?

В тесной прихожей мы вытерли подошвы ботинок о влажную тряпку. Пахло чистотой и больницей. Куда-то исчезли залежи пыли. Старинная люстра с канделябрами из начищенной бронзы, отбрасывала на паркет благородные отблески.

Прижимая к груди букет, на негнущихся, ватных ногах, я робко продвинулся в комнату. Старший прапорщик немного отстал и нервно дышал мне в затылок.

Я не ошибся. Мать лежала на огромной "барской" кровати, каких в нашем маленьком доме отродясь не бывало. На синей, с цветами, наволочке белело ее лицо. В уголках обескровленных губ — скорбные складки, на опущенных веках — тонкая сеточка капилляров. А если она умрет?! Я уронил цветы на мобильный стеклянный столик и жалобно протянул:

— Ма-а-мка!

Я ожидал всего, что угодно, только не этого. Она открыла глаза и, обращаясь к кому-то, стоящему далеко за моею спиной, отчетливо произнесла:

— Ты, Петя, не волнуйся. Я, быват, скоро...

Потом набежали сиделки и няньки и меня, плачущего, препроводили на кухню. Там кипятились шприцы, булькало какое-то варево. В углу, у окна, покрасневший Иван Петрович, тряс за грудки побелевшего доктора.

— Я не волшебник! — оправдывался эскулап. — Последние трое суток больная провела в карцере. Учитывая общее состояние, для нее это был почти приговор!

Когда эмоции схлынули, врач набросал на бумажке длинный перечень лекарственных препаратов и примерную их стоимость.

Таких денег у меня, естественно, не было. Судя по лицу Ивана Петровича, у него тоже.

И тут позвонил Винс. Звонил он, естественно, мне, но мой самопальный визор почему-то оказался у старшего прапорщика.

Размазывая сопли по скатерти, я поведал ему о своей беде.

Витька уже тогда был циничным прагматиком. В разговорах безжалостно отметал все, что не относится к делу. Он хоть и писал стихи, но были они какие-то... как бы точнее выразиться... технологичные, что ли? Что-то вроде:

Фешенебельность будет, неон,

Полимеры, стекло и бетон,

Слово "вечность" в глазах и витринах,

В черном небе скелеты антенн,

Идеал — голенастый шатен

И в ларьке за углом — мандарины...

Как это ни удивительно, но Витька, на этот раз, выслушал меня очень внимательно и даже сказал несколько сочувственных слов. Но сущность взяла свое. В конце он порекомендовал не паниковать и заняться делом. А именно: отксерокопировать и переслать ему копию списка, а также назвать точный адрес, по которому нахожусь и никуда оттуда не уходить.

Минут через сорок в дверь позвонили. На пороге стоял отец Винса. Я это сразу понял потому, что был он, как две капли воды, похож на своего сына. Да и характером он мало отличался от оригинала, ибо взглядом своим и видом, был уже далеко, где решал совершенно иные, известные только ему, проблемы.

Всучив мне пакет с лекарствами, старший Нестроев облегченно вздохнул. Иван Петрович попытался всучить ему всю наличность, что выгреб из своего сейфа, но тот отстранился и сказал, строго посмотрев на него:

— Отстаньте вы с этими глупостями. Не все в этой жизни можно измерить деньгами.

Вопреки обыкновению, я бросил свой вездеход у самых границ зоны, метрах в пяти от ворот дезактивационного комплекса. Сооружение представляло собой небольшой несколько передвижных армейских пунктов спец обработки, снятых с шасси и поставленных на фундамент. Где ими разжился пройдоха Хард? — сдается, что там же, в зоне. Проявил, так сказать, заботу о контингенте, ценой жизни нескольких человек.

Комплекс обслуживали сразу шесть роботов чистильщиков. Эти "ребята" не переставали меня удивлять. То ли их программировал человек, сопоставимый по знаниям с Винсом, то ли в их электронных мозгах появились зачатки разума. Посетив первый раз этот банно-прачечный комбинат, и столкнувшись там с целым расчетом обслуги, я, грешным делом, подумал, что они меня разорвут на ура, или, как минимум, станут друг другу мешать. К моему удивлению, этого не случилось. Никто из роботов не простаивал, каждый нашел себе дело по своей железной душе. Один отвечал за горячую воду, другой готовил раствор, третий занимался одеждой, четвертый — оружием и прочим железом, пятый — просушкой и, наконец, последний, которого я называл старшим прапорщиком, контролировал общий процесс.

Расчет встретил меня розоватым отблеском глаз. Стало быть, с собой я принес нечто близкое к норме. Оно и понятно. Сегодня дозиметр усиленно щелкал только в низинах. За сорок прошедших лет природа немного самоочистилась. Но все равно, соваться туда без гермокостюма было бы по-прежнему самоубийством. Реактор еще не уснул. И не скоро уснет. Из-под слоя обломков и ила, он все еще поддувает грязи в округу. Кроме того, по всей территории зоны

выходят из грунта тепловые и медленные нейтроны, и лучевая болезнь нарабатывается человеком незаметно, но гарантировано. Про них пока знают двое: я и Кристофер Хард. Ведь нейтронная дозиметрия громоздка и применяется очень редко, поскольку порождающие нейтроны процессы в природе нигде не встречаются. Их тут никто из людей не ждёт, а животные даже не замечают.

Похоже, что прав мировой судья. А я, ведь ему тогда не совсем поверил! После той памятной встречи неделю копался в сети — все хотел опровергнуть его измышления. Ан, нет! Восемьдесят процентов радионуклидов содержатся в поверхностном почвенном слое. Оставшиеся двадцать залегают еще глубже. Чем плодороднее грунт, тем меньше радиации накапливают растения. Ведь цезий — это аналог калия, стронций — кальция. И потому там, где не хватает питания, всегда востребованы радионуклиды. Если секач ест корешки, земляных насекомых, то в его мясе намного больше беккерелей, чем в любом травоядном, обрывающем листья с кустарника. Все животные, обитающие в этих местах, в той или иной степени накапливают радиацию. Но она им жить не мешает. Максимум, что может произойти: у одних зверей сокращается продолжительность жизни, у других — незначительно изменяется работа внутренних органов. Но на общее состояние здоровья это особо не сказывается.

Я плескался под душем и думал о Винсе. Больше всего на свете хотелось, чтоб это был он. В глобальной базе нет двойников. Если кто-то другой прошел регистрацию под этим никнеймом, значит, Витьки Нестроева больше нет. По нашей работе такое не исключено. Лично я был знаком с двумя Иноками, и оба нашли свою смерть хоть и на разных планетах, но при одинаковых обстоятельствах.

На выходе меня осмотрел старший прапорщик и, судя по цвету глаз, не нашел ничего подозрительного. Одежда, белье и гермокостюм были сложены аккуратными стопочками в выходном тамбуре. А вот оружие, боеприпасы, золотые украшения и оба визора у меня, как у сталкера, безжалостно изымались. Все это я мог получить в кабинете администрации, но уже как владелец, исполняющий здесь, обязанности мирового судьи. Неудобно, а что делать? Этот сложившийся коллектив жил по своему распорядку. Не в моих правилах ломать чужие традиции.

Винса я узнал со спины, по его знаменитой походке педанта — нечто среднее между строевым шагом и спортивной ходьбой. Он тащил к своему коптеру пару канистр. Почувствовав пристальный взгляд, остановился, аккуратно поставил на землю свою тяжелую ношу, и только потом обернулся.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Наконец, натура взяла свое. Витька нахмурился и сказал:

— Старый ты, списанный полковой конь! Помоги, что ли?

В общем, он вел себя так, будто мы с ним расстались только вчера. Дотошно осматривал технику, ремонтную базу, инструментарий, и пенял мне за то, что в моем беспокойном хозяйстве нет даже паяльника. Заглянули мы и в вотчину старшего прапорщика. Винс проинспектировал личный состав и спросил:

— Ты что, не помнишь курс БРТ? Почему не используешь чистильщиков для разбора завалов? Это ж армейская модификация. Они могут работать на зараженной местности. Нужно только вывезти их на объект, наладить инфраструктуру и выбрать на пульте опцию "Автономный режим".

Боевую робототехнику, не относящуюся к профилирующим предметам, мы проходили на третьем курсе. Краткий обзор, 16 часов: области применения, ТТД, как включить-выключить. Кажется, я, в это время, монтировал умные унитазы в новом особняке начальника нашей бурсы. Экзамен сдавал как все: по заранее выученному билету, который лежал на столе крайним справа, в верхнем ряду, как и обещал лаборант. В дальнейшем, на практике и в реальном бою, мне как-то не пришлось сталкиваться со средствами радиационный защиты, ибо спецназ для того и создан, чтобы их применял только враг.

Ничего этого я Витьке, естественно, не сказал, а скинул на его визор панораму промышленной зоны: мол, сам посмотри.

Ему оставалось только присвистнуть.

— Насколько я понял, это все, что расчищено на текущий момент. Почему ты начал именно здесь? — спросил он, после уважительной паузы.

— Интуиция, — честно признался я.

— А я бы полагался на логику. Давай исходить из того, что мы ищем памятник космолетчику, который открыл эту планету и первым ступил на нее.

— Давай исходить.

— Что делает робот-пилот, выводя аппарат на внутреннюю орбиту? — тоном заезжего лектора продекларировал Витька, и сам же ответил на этот вопрос. — Анализирует информацию с зондов и выбирает для высадки самую безопасную, в сейсмическом отношении, точку. Высоцкий наверняка установил там заявочный знак с государственным гербом и флагом. Чем тебе не место для памятника?

— Тем же самым руководствуются и проектные институты перед строительством атомной станции и привязкой ее к местности, — легко отпарировал я. — Без электроэнергии Высоцкого из бронзы не отольешь. Значит, он был установлен уже после нее. А заявочный знак... его ведь дешевле перенести? Знаешь, я бы не стал устанавливать памятник в непосредственной близости от АЭС. Все-таки это город, столица, годовщины со дня основания, праздничные мероприятия, детишки с цветами... вот ты бы послал своего ребенка прогуляться вокруг реактора? Кстати, как у тебя дела на семейном фронте, не дезертир?

— Да ты что?! — впервые с момента встречи Витька оттаял душой, — у нас со Светкой дочурка, Мария Викторовна, очень даже самостоятельный человек.

— Вот это по-нашему! — я нащупал в кармане пакет, достал из кармана золотые сережки, оставив ценник внутри, — тогда это ей от меня.

— Ты что?! — Витька опешил, — это ж целое состояние!

— Не все в этой жизни можно измерить деньгами, — сказал я словами его отца.

Мы посидели с ним за столом всего пару часов. Помянули родных и друзей, вспомнили счастливые времена. Каждый рассказывал только то, что посчитал нужным. Личных тем почти не касались. Разговор, в основном, крутился вокруг предстоящей работы.

— Найти бы школьный музей, или что-либо в этом плане, — между делом сказал Винс, — там должен быть стенд с панорамами города. Можно пройтись по уцелевшим квартирам, поискать фотографии первых переселенцев на фоне памятных мест. Не думаю, чтобы визоры были в то время распространены.

— Найдено ровно пять штук, — подтвердил я, — четыре за время, когда здесь хозяйничал Хард, и один я принес сегодня. Ты, кстати, не мог бы его взломать? Никнейм хозяина Авен. Меня интересуют маршруты его последних передвижений.

— С ним что-то произошло?

Вопрос был задан самым нейтральным тоном и, если б не огонек тревоги, блеснувший в глазах старинного друга, я бы оставил его без последствий. Пришлось отвечать:

— Сегодня я обновил последнюю версию "Следопыта". Внес в базу данных вот это милейшее существо. Если сходить к старшему прапорщику за встроенным видеорегистратором, ты мог бы взглянуть на последние мгновения его жизни.

— Не надо, — Витька до максимума увеличил изображение, — я видел такой след у периметра с моей внешней ограды.

— У тебя оружие есть? — с тревогой спросил я.

— Два станера — мой и Светкин. Есть еще один экземпляр плазменной пушки, но энергии в доме хватит на один плохонький выстрел.

— Станером его не возьмешь. К тому же, эта тварь умеет летать. Могу предложить "Выхлоп" без оптики.

— Сколько? — спросил Винс, белея лицом, и облизал пересохшие губы.

— Что "сколько"?

— Сколько стоит ВССК?

И тут я по-настоящему психанул:

— С каких это пор, товарищ Нестроев, русский солдат стал покупать у русского солдата оружие? Если ты не до конца понял, мы с тобой работаем в паре, на экстремально опасном объекте. Я лично заинтересован в твоей безопасности. Сегодня могу предложить только "Выхлоп" и полторы обоймы боезапаса, а завтра в твоем распоряжении будет целый армейский склад. Если, конечно, в твоем хозяйстве найдется скафандр и гермокостюм косморазведчика. В противном случае, в зону не отпущу.

Витька не стал ждать до утра. Я его понимал: усадил за штурвал своего коптера, связался с диспетчером Харда, запросил "зеленую улицу" и дал ему денег на три заправки, бо жрет "Торнадо-Х7" немеряно.

Когда мой гоночный болид скрылся за горизонтом, я связался с Винсом по визору, чтобы спросить:

— Светка стрелять умеет?

— Не поверишь, — ответил он, — лучше меня.

Внезапный визит Винса спутал все планы. Вместо работ по расчистке завалов, мне опять предстоял поход за оружием. Я подумал, и взял с собой Старшего прапорщика. Автономный режим

он воспринял спокойно. Ну, хоть бы одна эмоция отразилась на его меланхолической роже. Все-таки выход в свет! Не знаю, чем руководствовались разработчики роботов-чистильщиков, но конвейер их штамповал по образцу и подобию человека, которому все пофигу.

По мере продвижения к центру Высоцка, выражение глаз на лице моего механического помощника постепенно менялось к худшему. Они заиграли всеми оттенками красного цвета: от бледно розового, до оттенков яркого кумача, в зависимости от уровня радиации в том или ином месте. Представляю себя на месте бедняги, погребенного под завалами, которого извлечет на свет такой вот, ангел спаситель!

Впрочем, дело свое Старший прапорщик знал. Вел себя как заправский спецназовец. Шагал за мною след в след в труднопроходимых местах, стоял на атасе у ворот оружейного склада, тащил на себе (вернее, в себе) цинковый ящик с патронами и с десяток пустых обойм. Есть, оказывается, в его механическом чреве специальный отсек для переноски полезных грузов. Инструкция по эксплуатации, которую я отыскал в сети, была почему-то неполной. Страницы и целые главы были тщательно вымараны черной тушью. Мы с роботом освоили только режим слежения и режим ожидания. Режим самообороны активировать я не стал. Кто его знает, что там у этого робота на уме?

В общем, наш поход за оружием сложился удачно. Мы уперли со склада вдвое больше того, чем планировалось, сэкономили кучу времени, не сделав ни единого выстрела. Я шагал почти налегке и, даже, слегка пожалел, что прихватил из дома свой экземпляр "Выхлопа". В общем, сам Бог велел сделать кое-что из того, что стояло в завтрашнем графике, и я решил повторить вчерашний маршрут. Пройтись, так сказать, по "местам боевой славы", а заодно отследить маршруты передвижения покойного Авена, благо, его персональный визор, взломанный Винсом, лежал в моем нагрудном кармане, рядом с ключом от квартиры и пластиковым пеналом, который я продолжал условно считать радиомаяком.

Войдя в сеть под чужим именем и, сверяясь с письменной памяткой, оставленной Витькой, я ввел данные маршрутизатора за последние две недели в систему слежения робота. Виртуальную карту местности расцветили белые стрелы: от легких, пунктирных линий до нахоженных трасс. Ни одна из них не ступала за границы Высоцка. Значит, можно предположить, что до вчерашнего дня в этом городе был один постоянный житель.

Я наложил дополнительный фильтр, выбрав опцию "предпочтения". На схеме образовалось нечто вроде неясного треугольника. Вершина его рассеивалась в районе центральной площади и представляла собой туманное марево. Если Авен был сталкером, а это я мог утверждать с большой долею вероятности, то здесь он встречался с посредником, сбывал хабар, получал продукты и деньги. Судя по большому разбросу мест рандеву, напарнику Авен не доверял. А может, и не ему. А может, оба они не доверяли кому-то третьему. Зато основание треугольника было прописано более чем надежно. Оно ограничивалось двумя жирными точками, сравнительно недалеко отстоящими друг от друга. Одна их них — дом, а другая... вот ради другой точки, я и просил Винса взломать этот визор.

Получив новую вводную, Старший прапорщик задумался, а потом зашагал, подволакивая левую ногу. Зашагал мимо меня, назад, к оружейному складу. Сломался, что ли? Я дал команду "отбой" и еще раз сверился с записями. Нет, вроде все правильно,

да и робот возвратился ко мне походкой нормального человека. Но стоило пустить его по маршруту, чистильщик снова задурковал. И что-то мне в его поведении не понравилось. Он как будто не шел, а крался, вдоль гребня завала, то приседая, то поднимаясь на цыпочки. У края открытых пространств, долго стоял в нерешительности, потом их преодолевал, где ползком, где короткими перебежками. Я шел за ним, наверное, с километр. Потом до меня дошло: а ведь он, сволочь, за мною следил! Не робот, а тот, чью походку он столь досконально копировал.

Это, каким же надо быть самоуверенным, — досадовал я на себя, — находиться в скафандре косморазведчика со всеми возможными наворотами, и бездарно прохлопать элементарный хвост! Ладно, Авен. Судя по поведению, он был мужиком осторожным, но безобидным. Имел кусок хлеба и не лез в чужие дела, а поперся за мной от великой нужды: хотел на халяву обзавестись неучтенным крупным калибром — видать, припекло.

Обратился бы напрямую. Не проблема, решили бы этот вопрос. Король я, в конце концов, или не король?!

Старший прапорщик, между тем, начал карабкаться на кучу железного хлама, под которым угадывалась кабина военного коптера, лежащего на боку.

— Стоять!!! — заорал я, но он как будто не слышал и,

сделав пару шагов, грохнулся вниз.

Ну, все, "сходили за хлебушком"! И как его теперь доставать? Как говорил один знакомый американец, обучаемый мной основам русского языка, "zhopa, blya!"

В режиме кругового обзора, мой робот был обозначен красной мерцающей стрелкой. Я думал, она погаснет, однако, фиг вам! Мех продолжал двигаться по маршруту, и только команда "стоп" охладила его пыл. Вот же неразумное существо, сколько ему? — по паспорту сорок пять, а до сих пор не научился воспринимать голосовые команды!

С вершины, откуда обрушился Старший прапорщик, вдаль простирался узкий, извилистый коридор, явно рукотворного происхождения. В некоторых местах по нему можно было протиснуться только бочком. Виновник переполоха застыл в полуприседе, вцепившись лапищами в толстый железный лист, преградивший ему путь. В сантиметрах от правой ноги, вверх поднимался натянутый ржавый трос. Точно такой когда-то венчал рукоять газа моего первого скутера.

Это мне сразу же не понравилось, так как до боли напоминало растяжку. Был этот трос привязан к прорехе в металле слишком профессионально и на всем своем протяжении ничем не заклинен.

Я в таких случаях обычно использую углеволоконную леску под доминирующий цвет ландшафтного грунта, но... чем черт не шутит? Может, у Авена, или... кто еще здесь способен на такую подлянку — больше ничего не было под рукой?

Даже в статичном положении, старший прапорщик активно мешал. Он преграждал мне дорогу к другому концу троса. На скользкие плечи робота я вставать не рискнул. Чтобы проверить свою догадку, нужно было найти другую опору. Там, где завал был распахан задницей робота, под руки подвернулась железная бочка без дна. Я поставил ее понадежней, засыпал доверху грунтом, утрамбовал.

Работать пришлось левой рукой. "Подарочек" был заложен на уровне моей головы. Я вставил чеку на место, согнул, зафиксировал усики и спрятал гранату в карман, авось пригодится. Была она в заводской смазке. Явно из моего склада.

Где-то здесь должен находиться подкоп, — я придирчиво осмотрел стены траншеи, но ничего, похожего на растяжку, больше не обнаружил. Странно. Судя по почерку, мой оппонент — мужик пунктуальный. Я б на его месте... и тут я подумал, что и я б на его месте повторяться не стал. Да и нелогично ловить в подкопе того, у кого имеется ключ от замка. Будем считать, что чисто. Можно зализывать раны.

— Поди-ка сюда, олух! — сказал я Старшему прапорщику, подтверждая свои слова командой "возврат".

Робот послушно выпрямился, поставил железяку на место и зашагал, глядя поверх моей головы своими красными помидорами.

Ну что ж, хватанул дозу. А так... работоспособен вполне. Понимает команды правильно, но трактует по-своему. Черт его дернул ломиться по бездорожью?

На всякий случай, я решил его протестировать: ввел с пульта шестнадцатый код. Вниз, по центру экрана побежали колонки

букв и цифр, а с правой его стороны — зеленые галочки, подтверждающие исправность. Все в полном порядке, только последняя строчка прописалась оранжевым цветом. Я вчитался: "Боезапас — 64%".

Боезапас?! Какой нафиг боезапас! Я трижды обошел вокруг робота, но не нашел даже места, где можно было бы спрятать даже укороченный автомат. Ладно, потом разберемся. Текущий вопрос: что делать? Идти по маршруту, где можно нарваться на мину, или засаду? — перспектива еще та. А придется. И лучше это сделать вдвоем.

Я вышел в Глобальную сеть и выбрал из списка номер, по которому звонил чаще всего: целых четыре раза.

— Шесть, пять, два, три, восемь, девять, четыре ноля слушает!

Это типичный ответ Харда. Есть еще три междометия, которых ему с избытком хватает на весь разговор: "да", "так", и "принято".

— Мне нужен обзор сверху.

— Так!

— В самом большом разрешении.

— Так!

— Маяк включу по сигналу.

— Принято.

Ну вот, обошлось даже без "да". Только я успел это подумать, в ответ прозвучало:

— Есть новости.

Ну, если они есть, Кристофер найдет способ доставить их адресату.

Я хотел еще выйти на связь с Винсом, спросить у него, как активировать режим самообороны у Старшего прапорщика, но прозвучал сигнал. Надо идти.

Вид сверху я получал в режиме онлайн. Панорама была просто шикарной. Даже стальной тросик, что был когда-то звеном растяжки, спутник не только "видел". При желании я мог рассмотреть щетинку оборванной пряди и, даже, царапины на металле в месте, где крепилась чека.

Тропа, по которой двигался робот, делала два широких, дугообразных изгиба и обрывалась в месте, где когда-то был дом. Уцелела лишь часть стены и единственного проема, в котором стояло окно нижнего этажа. Судя по схеме из визора Авена, это и есть та искомая точка, которая ограничивала треугольник его предпочтений. Еще по одной вкладке, временно свернутой на верхней периферии экрана, я мог при желании ознакомиться с тем, что видят глаза Старшего прапорщика. Там не было ничего интересного. И не скоро предвиделось: ни в местах вероятной засады, ни в развалинах дома, признаков биомассы спутник не обнаружил.

Робот чистильщик попал в родную стихию. Он проходил узости, как ледокол — с треском и грохотом. Я не мешал, не сбивал его с толку своими командами. Просто держал в зоне видимости и контролировал со спины. И только когда он прошел вторую дугу, подтянулся поближе.

От робота до развалин оставалось еще метров, наверное, сорок. Я хотел уже переключиться на его систему слежения, как, вдруг, от единственной, уцелевшей стены, отслоилась широкая тень, и в сторону Старшего прапорщика ударила пулеметная очередь. Железная бочка, которую он намеревался выбросить из траншеи, вспучилась в его железных руках, вспыхнула ярким багрянцем и исчезла легкой полоской дыма — аннигилировалась в плазму.

Мой молчаливый напарник вздрогнул, качнулся и грузно осел...

Честно сказать, я и сам не заметил, когда успел приземлиться на пятую точку. Испугаться не испугался, но сердце затрепетало. Я это почувствовал сквозь толстую шкуру гермокостюма. Странно! Война для меня — давно уже ремесло, работа без левых побочных эмоций. Ненависть, страх, всплески адреналина — все это легко изживается где-то к концу четвертого курса, потому, что мешает. Нет, в этом смысле, я не совсем робот. Есть на душе чувство легкой досады, что счет 0:1 не в мою пользу, а в голове — здравое любопытство: что ж там за перец умудрился так ловко подсечь моего Старшего прапорщика? Вот тебе и подробный скан в большом разрешении! И ведь, спутник к ответу не призовешь. Сам виноват: где-то что-то недосмотрел.

Я еще раз прошелся взглядом по развалинам дома и не поверил глазам: у входа в узкий провал, на заводской платформе, стоял РПК последнего поколения. Верней, не стоял, а водил раскаленным стволом из стороны в сторону. Для тех, кто не понял, РПК — это роботизированный пулеметный комплекс — оружие сугубо оборонительное, поскольку питается исключительно от электричества. И чем выше мощность сети, тем солидней боезапас, его полетная скорость и сила воздействия.

Судя по фокусу с бочкой, Старший прапорщик принял на грудь от восьми до двенадцати грамм. Как он, кстати? Не утратил способности видеть?

На моем виртуальном экране, робот по-прежнему отражался неподвижной мерцающей стрелкой. Я развернул вкладку: из точки обзора вдаль по траншее тянулась рука моего меха. В районе предплечья, где у нормального человека изгиб лучевой кости переходит в запястье, она разошлась, раздвоилась. То, что откинулось вниз, до боли напоминало, солидных размеров ствол, намного серьезнее моего допотопного "Выхлопа".

Продолжая лихорадочно соображать, откуда в разрушенном городе могла появиться электростанция, я следил за этой рукой потому, что она... двигалась, осторожно подтягивая к себе обрезок водопроводной трубы.

Что касается плана дальнейших действий, то он у меня был. И не один, а где-то в районе десятка. По части составления планов, я еще в бурсе слыл общепризнанным докой. Наверное, за эту способность, в спецназе меня всегда назначали заместителем командира штурмовой группы, прощая пробелы в теории и вопиющую техническую безграмотность. А я, в свою очередь, всегда недоумевал: почему самые дельные мысли посещают, в первую очередь, мою тупую башку? Неужели так трудно отбросить ненужное, выделить главное и наложить это главное на текущий момент с учетом ресурсов и предстоящих задач?

Взять, например, нейтрализацию этого РПК. Самый простой способ — обрушить участок стены, под которым находится его боевая часть. Но это не вариант. Тем самым, мы ставим крест на решении главной задачи: как можно скорей проникнуть в провал, рядом с которым он и торчит, как клизма, забытая в жопе.

Вот почему я сейчас не бегу, сломя голову, к складу, за ракетой и пускачем, а, затаив дыхание, наблюдаю за тем, что делает мой напарник. Если конструкторы снабдили его оружием, значит, вложили в память варианты его применения и решение типичных задач из практики боя.

Комплекс, конечно, новейшего поколения, но принцип его действия кардинально не изменился с тех давних времен, когда он стрелял пороховыми патронами. Пролети, к примеру, сейчас стая ворон, РПК их обнаружит, но не станет стрелять. Потому, что система распознавания целей поймет, что это вороны, и боевая часть останется обесточенной. В нашем конкретном случае, электроника сработала верно, хоть и довольно странно расставила приоритеты. Она посчитала, что Старший прапорщик гораздо опасней, чем я. Оптика целила в робота, оставив меня на сладкое, и только железная бочка случайно его спасла. Это тоже кажется странным, ведь комплекс никогда не промахивается. А может быть, был у него какой-то иной резон, что-то вроде предупредительной очереди? Нет, это смешно. Впрочем, не ознакомившись с ТТД, можно сколько угодно рассуждать о машине и ничего не понять. Особенно мне.

Одно я запомнил точно, и посчитал главным еще в бурсе. Комплекс, прежде всего, защищает не человека, не военный объект, а самого себя. Вернее — свои "глаза" — датчик движения. Это его болевая точка, настолько хрупкая хрень, что удачный выстрел из станера, может помножить на ноль все мульки и заморочки конструкторов. Вот почему, модернизацию РПК они начинают с датчика, а именно — с дополнительных средств активной его защиты. Антирадар, антискан, подавитель шумов, имитатор системных импульсов ложных целей — вот лишь малая часть того, что появилось на свет в корпорации "Ростехнологии", благодаря этому комплексу. Ну и, естественно, маскировка. Датчик может таиться внутри любого из кирпичей и, сквозь сетку мельчайших сотов, отслеживать нас со стены.

Будь у меня сейчас самый современный скафандр с последней версией визора, он бы отсек лишние цели. А так... стрелять придется не менее пяти раз. Если, конечно, комплекс позволит, если мы будем проворней, чем его электроника.

РПК еще не уснул. Картинка со спутника наглядно показывала, что он держит в уме тот участок траншеи, где последний раз видел Старшего прапорщика, ведь сигнал на уничтожение в систему не поступил. Робот тоже не мог не чувствовать, что он потенциальная цель. Уж ему-то, сконструированному для поиска людей и объектов в завалах, самый тончайший импульс, что глас Господень. Он тоже принимал меры: сдавал по траншее назад, продолжая тащить за собой, обрезок трубы. Дурак — дурак, а что-то задумал. Придется пожертвовать одним экземпляром ВССК, чтобы ему помочь, отвлечь на себя внимание комплекса. Я достал из винтовки боезапас, сунул пустую обойму на штатное место и, держась за нее двумя пальчиками, выбросил "Выхлоп" на бруствер траншеи.

Система мгновенно отреагировала. Остывающий ствол рванулся в мою сторону, скользнул равнодушным взглядом и откатился на прежнее место, ощетинившись шквалом огня. В груди опять защемило. Странно так защемило. Будто бы сердце открыло свой филиал в моем нагрудном кармане.

Старший прапорщик, как оказалось, времени зря не терял. Долю мгновения, что я ему подарил, использовал, как настоящий спецназовец. Он скользнул над бруствером, из левой его руки вырвалось пламя, и кусок битого кирпича, что лежал на оконном проеме, развеялся в пыль. Куда-то попал, но не совсем туда. Судя по скорой ответке, комплекс еще полон сил и здоровья. Участок траншеи над головой робота дымился ручьями расплавленного металла. Пока боевая ничья. Старший прапорщик менял дислокацию, все больше сдавая назад, держась за обрезок трубы, как за спасательный круг.

Пользуясь затянувшейся паузой, я решил провести ревизию в своем нагрудном кармане: пульт управления роботом, осколочная граната, лист с памяткой, ключ от квартиры, россыпь патронов... вот оно что!!! Флэшка радиомаяка, за которую я забыл "как за Паньковы штаны", была активирована. Мерцающий огонек подтверждал, что системой распознавания целей этого пулеметного комплекса, объект под названием "я", принят за "своего", что в корне меняло расклад.

Я поднял с земли пульт, выбросил руку в сторону Старшего прапорщика, и кнопкою "стоп" убил его наповал. Пусть полежит, отдохнет. Ведь, по большому счету, весь сегодняшний шум только из-за него. На картинке со спутника было видно, как оба ствола медленно прячутся в недра его ручищ. Ну что ж, будем знать, что в этом режиме, боевые системы робота возвращаются на исходную.

Комплекс тоже не скоро уснул. Пулемет, остывая, вздрагивал, рыскал стволом. Ни у него, ни у меня не было сегодня в остатке полноценного чувства победы. Только минут через пять загорелась сигнальная лампочка, распахнулась ниша в стене и платформа втянулась в развалины. Теперь можно идти. На объекте чисто. Был бы там человек, он бы не стал глушить активную оборону, а перевел управление на "ручное".

Узкий провал постепенно расширялся внутри. Низкий свод был подкреплен подручными материалами: обрезками бревен, досок, стальных труб, металлическими щитами. На земляном полу бессистемно валялись разноцветные провода. Часть из них поднимались вверх и змеились над моей головой, уходя в большую расщелину. Там, где виднелся кусок капитальной стены, был подъезд, или вход в подвал. Это я определил по остаткам колонн и перекрытию свода, когда-то существовавшему в виде бетонной плиты. Сейчас он валялся обложкой упавшей книги, раскрытой на произвольной странице. Кольца согнутой арматуры на разломе изгиба, дополняли мимолетное сходство. Дальше идти я не стал. Слишком опасно. Авен не был бы Авеном, если б и здесь не придумал что-нибудь нестандартное. А если со мной что-то случится, кто оживит Старшего прапорщика? Ведь Шилов своих никогда не бросает.

Стараясь ступать осторожней, я медленно сдал назад, подсвечивая себе, чем только можно. Там, где дневной и электрический свет сбивались в воздушный коктейль, глаза ничего

не видели. Мне приходилось стоять на одной ноге, и долго ловить в фокус свой старый след.

Выбравшись на этой ловушки, я внимательно осмотрел участок стены, где стояла платформа пулеметного комплекса. Это уже была не допотопная самоделка. Судя по срезам на кусках кирпича, валявшихся под ногами, и оплавленным комьям земли, здесь применялся промышленный лазер. Даже в метре от входа я не видел линию перехода, где натуральная кладка превращалась в металл, опыленный присадкой "Хамелеон". Верхних границ я тоже не обнаружил. Они проходили выше моих поднятых рук. Зато слева и справа все не только прощупывалось — сквозь затемняющий фильтр я навскидку определил размеры и толщину титанового листа. Он выдавался наружу сантиметров на десять и, по косвенным признакам, должен был подниматься вверх. Впрочем, это не трудно проверить. Есть у меня волшебный "сезам", открывающий эту дверь. Настолько простая хрень, что ее даже планом не назовешь.

Старший прапорщик был начеку. Сигнал активации он воспринял, как первогодок команду "подъем", и с прежним усердием принялся за расчистку траншеи. В его электронной памяти, эта задача считалась хоть и отложенным, но главным приоритетом. Держал он в уме и прошедшую перепалку с комплексом РПК — не выпускал из железных лап обрезок водопроводной трубы, что хрен его знает зачем, таскал за собой.

Теперь я видел вблизи, как, подчиняясь заданным алгоритмам, работает искусственный интеллект. Заглушка негромко щелкнула, но, вопреки ожиданиям, скользнула не вверх, а вниз. Салазочные пазы были обильно смазаны, рабочая поверхность не стерта и, даже, еще не испачкана. Наверное, недавно со склада. А там, за "сезамом", начинался настоящий тоннель. Стальная труба, диаметром в рост человека, уходила, с наклоном, вниз. С лицевой стороны она была не только обрезана, но тщательно отполирована и накрепко крепилась к стене нанокристаллическим клеем.

Судя по эволюциям, Старший прапорщик тоже почуял неладное. Он наконец-то избавился от своей постоянной ноши.

Я уже думал, домой, с собой заберет, ан нет, робот приладил свою железяку на бруствер траншеи и направил в мою сторону. Издали эта конструкция, очень напоминала реактивный гранатомет. Я бы купился. Для пущего сходства, мех посадил на трубу активную часть лазерного прицела. Вот тебе и старый дурак! Чем ответит новейшая электроника РПК в этой битве цивилизаций?

Из глубины тоннеля медленно выдвинулись две массивные направляющие, синхронно откинули амортизирующие опоры. А потом уже — чертом — пулемет на подвижной платформе. Замерцала подсветка пульта, замигал зеленый светодиод, пулемет развернулся, нашел главную цель, короб с боезапасом подался на смычку с замком... и тут я сыграл за своих, положив на его пути кусок кирпича.

На дисплее я видел часть головы и правую руку Старшего прапорщика. Фокус с трубой, прямо скажем, у него не удался. Комплекс зашелся в короткой холостой очереди. И замолчал. Система сообразила: что-то не так. Платформа рванулась в сторону, развернулась на месте, пытаясь освободиться от досадной помехи. Ей это почти удалось. Но тут мой верный помощник доказал, что он тоже спецназовец. Четыре мгновенных выстрела слились в короткую очередь. Чуть выше моей головы брызнули осколки стекла...

В подвал мы пробирались через тоннель. Старший прапорщик шел впереди. Важно ступал, с чувством исполненного долга. А что? — заслужил! Надо будет его наградить. Хотя бы пополнить боезапас. Вот, честное слово, сегодня свяжусь с Винсом...

Но он позвонил первым:

— Ты набирал мой номер?

— Да. Но сказать ничего не успел.

— Что хотел?

— Узнать, как дела. И еще уточнить, как включается режим самообороны у робота чистильщика?

— Выбери опцию "Автономный режим". И он активируется автоматически.

— Это я уже понял.

— Что еще? — кажется, Витька не в настроении.

— Я же спрашивал: как у тебя дела?

— Нормально. Есть новости. Вечером буду.

Опять новости. Какие же это новости, если потерпят до вечера?

Задвижка рабочего люка была приоткрыта. Тускло мерцал светодиод аварийного освещения. В зеленоватом сумраке, виднелись ступени лестницы и ее круглые поручни. Где-то внизу надрывался электродвигатель генератора. Робот небрежно двинул ногой, расширяя проем и, не сгибаясь, шагнул в неизвестность.

Глава 5

Как я и предполагал, не было в этом подвале мин, растяжек и прочих сюрпризов для идиота. Изначально считалось, что чужой сюда не пройдет. Старший прапорщик пробежался по комнатам, сунул нос во все уголки, и я убедился его и своими глазами, что можно спускаться и мне.

Интерес был. В подвале стоял коптер. Не престижная безделушка, типа моего "иск седьмого", а настоящая боевая машина: кокпит из прозрачной брони с плазменной пушкой и двумя шестиствольными пулеметными комплексами, на стреловидных крыльях — по четыре пилона для подвески ракетных систем и дополнительных топливных баков. В заднюю часть фюзеляжа я не заглядывал, но можно предположить, что вместо дивана и холодильника, есть там и кое-что посерьезней.

Знать бы еще, как он сюда попал?

Ответ где-то был. Но он не лежал на поверхности. Похоже, без Винса здесь никуда, но визор молчал. Не было связи даже со спутником, который висел надо мной. Все поглощал какой-то сверхмощный экран. И тут я почувствовал, что поплыл, как в бурсе, на экзамене по БРТ, когда мне случайно попался чей-то чужой билет.

Я усыпил Старшего прапорщика, чтоб не отсвечивал, отключил генератор и стал усиленно думать. Но в голову лезли самые очевидные вещи типа того, что коптер, защитный экран и оставшийся за стеной РПК не могут принадлежать ни местным аборигенам, ни новой колониальной администрации. А значит, с недавнего времени, на Прерии появилась какая-то третья сила, которая очень не хочет, чтобы кто-то о ней знал. И что-то небритая морда Авена никак не хотела ассоциироваться с этой вот, третьей силой.

Вот такой парадокс. С одной стороны, Авен за мной следил, ставил растяжку, был у него маяк с датчиком "свой — чужой". Он шел по тому же маршруту, но дальше провала в стене, где нет ничего, кроме пучка проводов, ему проникнуть не удалось. В этом я убедился, прежде всего. То, что раньше считалось железной дверью, было закрыто на три засова и заварено по швам изнутри. Да и не было в схеме его постоянных маршрутов этих координат. Все, что рядом, исхожено вдоль и поперек, а именно в этот подвал Авен спуститься не смог. Но очень хотел. Для сталкера такие места — верный кусок хлеба. Судя по золотым побрякушкам, которые выпали из остатков его одежды, он знал, что это не обычный подвал, а подземное хранилище банка, или ювелирного магазина.

Только все здесь разграблено до него. Двери у сейфов взрезаны лазером, широкие стеллажи из бронированного стекла разбиты ударами нечеловеческой силы, возможно рукой робота. От прежних материальных богатств, остался разве что дизельный генератор, кем-то заботливо восстановленный, смазанный, почищенный и подкрашенный уже после того, как здесь побывали волны цунами. Без него когда-то не обходился ни один магазин. Со светом и бывали частые перебои и, когда такое случалось, генератор включал охранную сигнализацию, которая, в те времена, еще не стреляла на поражение.

Я встал, обошел вокруг коптера, осторожно коснулся бронированной дверцы. Судя по вмятинам, ее пытались взломать. "Нет доступа" — отозвалась система.

Снаружи просматривалась только кабина пилота. Все остальное было укрыто за высокой бронированной спинкой. Но все-таки мне не верилось, что эту боевую машину стоило охранять с помощью роботизированного пулеметного комплекса. Если не ее, тогда что? Я еще раз окинул взглядом периметр помещения. Пол, стены и потолок обшиты стальными листами с напылением пластика "под гранит". Потолочные балки (на Земле по таким ходили поезда на магнитном подвесе) снизу подкреплены стальными колоннами — по одной у каждой стены.

Ну, ни единой зацепки для глаз! Жаль, но придется и мне уходить отсюда ни с чем. Тем более жаль, что в следующий раз в этот подвал так просто не попадешь. Так говорил мой жизненный опыт. Я хотел уже подниматься и будить Старшего прапорщика, но случайно столкнулся взглядом с отпечатком протектора армейских ботинок.

Вообще-то в этом подвале было изрядно натоптано. Но этот след отличался от прочих. Между рубцами подошвы "Вибрам" застряла обычная гайка, оставившая в пыли свой четкий рисунок.

Я проследил его до самой стены. След обрывался под ней. Каблук вместе с задней частью подошвы отпечатался в этой комнате, а все остальное — как будто бы сверху придавило стеной. То-то я и смотрю: вроде как помещение маловато, всего в четверть подвала!

Сказать, что я очень образовался, значит, ничего не сказать. Эта маленькая победа придала мне таких сил, что я, позабыв о жратве, промчался вдоль этой проклятой стены и ощупал ее сверху донизу. Потом повторил то же самое в обратном порядке. Да только бес толку. Ничего, даже внешне похожего на кнопку, или рубильник, ни мне, ни ему обнаружить не удалось. Я хотел уже браться за боковые стены, но во время вспомнил, что забыл включить генератор.

Ну, вот! Да тут и искать нечего! Вся эта стена представляла собой большой сенсорный выключатель. Пока она поднималась, я был стопроцентно уверен, что разом решу все проблемы и отвечу на все вопросы. Да только напрасно надеялся. Они нарастали, как снежный ком. Открывшееся пространство было кабиной шахтного лифта, в центре которой лежал мертвец и скалил желтые зубы. Нож с широкой костяной ручкой торчал из его плеча в области шеи.

Прежде всего, я обратил внимание на подошвы ботинок. Гайки в них не было. Потом всмотрелся в лицо. Смерть и седая щетина наложили на него отпечаток неузнаваемости, но разведчика не обманешь. С вероятностью в 99 процентов, я мог бы заявить под присягой, что это тот самый представитель нашего центра, что во время инструктажа просил называть его Ник.

Естественно, его обыскали. Расстегивали комбинезон и, даже, не потрудились вставить назад вывернутые карманы, но делали это очень поверхностно. Не знали, наверное, кто он такой.

Меньше всего на свете мне хотелось сейчас думать. Все самое очевидное и так бросалось в глаза. Ника убрали слишком легко, одним точным ударом. Тот, кто его нанес, был профессионалом,

но он не заканчивал нашу бурсу. Есть одна тонкость, о которой убийца не знал. Курсанты кадетского корпуса военно-космических сил все самое ценное прячут под левым погоном, или на левом плече. А он даже не вытащил нож.

Я снял перчатку, осторожно, чтоб не порезаться, залез в потайной карман и выудил оттуда тощий пакет. Для более тщательного осмотра еще не пришло время. Я поднял задубевшее тело, оттащил к коптеру. Потом разбудил Старшего прапорщика, приказал ему снять с платформы боевую часть РПК и доставить в подвал вместе с боезапасом. Как тупая рабочая сила, он сегодня незаменим.

Было бы, конечно, спокойней — вернуться домой через этот тоннель по знакомой траншее. Но боевой коптер — слишком убойная вещь, чтобы оставить ее неизвестно кому. Я достал из пакета карточку — "вездеход" и прижал ее правой ладонью к вмятине на кокпите. На виртуальном экране появился знак бесконечности, побежали колонки цифр.

— ФИОН, — продублировал механический голос, — Шилов Евгений Иванович, Шён, боевой идентификационный номер SE-99238, отдел 7, статус "агент", разрешен неограниченный доступ.

И дверца кабины плавно поползла вверх...

Я сделал, наверное, пару кругов над черным провалом, прежде чем крышка шахтного лифта вернулась на место. Пресловутая третья сила проявила себя с неожиданной стороны. Кругом автоматика. Местным аборигенам такое не потянуть. Судя по вложенным средствам и трудозатратам, здесь потрудилась организация, возможности которой внушают почтение. На Прерии это "Росгео", на Земле — разведуправление. Только там сначала транжирят деньги, а потом думают об отдаче.

В построении рабочих гипотез я был не мастак. Неблагодарное это дело. Истина никогда не лежит на поверхности. Оба варианта тут подходили, хоть в чем-то исключали друг друга. За геологов свидетельствовало наличие подземных коммуникаций, против — вся дурость этой затеи. Не станет частный инвестор спонсировать то, что не приносит прибыль. Если, конечно, его не заставили. Кто? — глупый вопрос! Ну, кто кроме нашей конторы может вывернуть наизнанку вольного человека без финансовых затруднений? Но и здесь все не так однозначно. Пятьсот аргументов за, и только один против. Огромное поле для размышлений, если учесть, что этот аргумент — я.

С момента моей высадки в пограничном пункте контроля и дальней связи, мне не нравилось все, что здесь происходит.

Совокупность телодвижений колониальной администрации и опекаемых ею геологов, очень напоминала большую финансовую пирамиду. Нет, я не сомневался, что на Прерии что-то нашли. Геологи чаще других обращались ко мне за "неучтенкой" и в личных беседах, рассказывали взахлеб, о подземных богатствах Большого Хребта. Но почему-то и космодром, и горно-обогатительный комбинат, и город Новоплесецк, и прочая инфраструктура — все строилось спустя рукава. Пилот рабочего коптера, приписанного к "Росгео" огребал пять тысяч рублей в месяц, а летал на таком старье, что диву даешься: как оно до сих пор не развалилось. Схема проста. Деньги изымались еще на Земле, а здесь происходит отмыв, с имитацией бурной деятельности. Грузы на Прерию шли щедрым потоком, но затраты отдаче не соответствовали. Нашлось место и для левого шахтного лифта, и для новейшего коптера с плазменной пушкой, не говоря уж об РПК.

Чем обычно заканчиваются подобные игрища? Да тем, что концы прячутся в воду. Прихлопнут сверху чем-нибудь ядерным, и поди потом, лет через сто, разберись, что и куда потрачено. Компактная скрытая база, такая как та, на которой я только что побывал, в этот план идеально вписывается. Челнок с вертикальным взлетом, соответствующий боезапас — и полный комплект. А повод найдется. Как там говорил Ник во время инструктажа?

— Конфликт неизбежен. И твоя задача — сделать его управляемым, в нужное время, и в нужном месте.

Пейзаж под крылом был уныл и привычен. Над домом, в котором из Авена выпили кровь, было черно. Сытое воронье дремало на крышах, ветках деревьев, в глубинах оконных проемов. Им уже и летать было в падлу. Второй "дельтапланерист", которого я порешил на открытом воздухе, был разобран почти до костей. Стаи местных гиен и шакалов больше не дрались за добычу, Они приступали к трапезе с разных сторон туши. Пищевая цепочка, как четки в руках мусульманина. Сегодня ты на вершине, а завтра внизу.

Жилые кварталы мертвого города хранили в себе множество тайн. Я пока не сумел раскрыть ни одной. Всегда на пути подворачивался покойник и путал все планы. Кем был этот Ник?

За что умер? Когда-нибудь я это узнаю. А сейчас его надо похоронить, пока он не провонял всю внутреннюю обшивку. Суматошный сегодня день. Для Ника все кончилось навсегда, для меня еще будет завтра.

По дороге на кладбище, я связался с Кристофером Хардом, сообщил, что обзор со спутника больше не нужен, и еще раз услышал его знаменитое "так".

Глобальная Сеть пестрела свежими обновлениями, завезенными рейсовым космолетом. Я их никогда не читаю, но сам этот факт вселяет надежду.

Захожу на почтовый сайт. Наконец то! "Посылка с планеты Земля, весом в 6475 грамм доставлена адресату в 11.35. С вашего счета списано 7200 рублей".

Звоню младшенькой:

— Лия, посмотри в холодильнике, свежие яйца есть?

— Еще полтора десятка.

— Не вздумай готовить яичницу!

Сегодняшним вечером у меня будет праздник.

Местные новости позабавили. Оказывается, мои дельтапланеристы обрели себе новое имя и теперь называются "анампо".

— А нам тоже! — сказал я Старшему прапорщику и пошел на посадку.

На кладбище пахло гарью и свежей землей. Здесь кто-то хорошо похозяйничал без меня. Наверное, ночью хоронили кого-то из местных, жгли костер и забыли его потушить. Выгорела сухая трава и четыре креста на могилах. Не беда, в регистрационной книге сохранились старые записи. Копия есть и у меня в визоре, можно будет восстановить.

Пока неуклюжий робот выбирался наружу и вытаскивал Ника через технический люк, я оценивал степень ущерба. Дверь подсобного помещения была взломана, замок исковеркан, не хватало одной лопаты.

Я выкатил из сарая тележку, погрузил на нее предпоследний гроб из тех, что когда-то были который берег для себя, крест и запасную лопату. Ведь Ник тоже солдат. А каждый солдат мечтает, чтобы его закопали по-человечески. Старший прапорщик шел сзади. Нес мертвое тело на вытянутых руках. Похоронные ритуалы основных мировых религий есть в памяти чистильщиков. При случае, они могут порадовать слух даже католической мессой. Только это, по-моему, извращение. Пусть грубо, пусть своими словами, но скажу что-нибудь сам. Зато от души.

От души получилось лишь выругаться. Да что ж сегодня за день?! На месте упокоения Авена зияла узкая яма. Грунт из могилы был выброшен зло и неряшливо. Как будто бы здесь рылась две огромных собаки. Крест был сломан и валялся метрах в пяти. Я, было дело, подумал, что тело похитили, но когда подошел ближе, увидел его. Авена сбросили в яму вниз головой. Ноги торчали наружу. В протекторе левого берца с рисунком "Вибрам" торчала железная гайка. Неисповедимы пути Господни!

Погребальный пакет был разорван и смят. Одежда разрезана на широкие полосы. Наверное, что-то искали. Скорее всего, золото. Я выдернул труп из могилы. Сквозь жидкие лоскуты обнажилось тщедушное тело с синей татуировкою на груди. Два самолета, стилизованный парашют со звездой и надпись "Никто, кроме нас!"

Уже ни на что не надеясь, я похлопал Авена по плечу. Там что-то было. Осторожно двумя пальцами, я достал сложенный вчетверо листок тонкой бумаги. На лицевой стороне было написано: "Для Шилова". Так вот почему он так неуклюже ставил растяжку.

Человеку дано чувствовать приближение смерти, это я понял на планете Зейц. Нас туда бросили на поддержку местного нефтепромысла от агрессивных действий десантно-штурмовых групп Объединенной Европы. Что там доподлинно произошло, начальство не объяснило: то ли мы по ошибке колонизировали чужую планету, то ли створный эффект сыграл с европейцами злую шутку и их занесло не туда. В те времена даже союзники цеплялись друг другу в глотку за самый никчемный шарик с зачатками атмосферы и приемлемой силой тяжести.

С диспозицией были хоть какие-то ясности. Общечеловеки прикинулись белыми и пушистыми, запросили аварийное приземление, захватили с наскока единственный полевой космодром и теперь продвигались вглубь территории, давя и рассеивая остатки разрозненных гарнизонов. А что могут отставники с легким стрелковым оружием против ударного авианосца, в котором представлены все рода войск, кроме подводного флота и надводных боевых кораблей?

Это был уже пятый случай захвата российской колонии нашими союзниками и партнерами. До сего времени в "недружественных действиях" были замечены только американцы, и наше правительство стандартно отплевывалось гневными нотами и долгими тяжбами в международных судах, а тут, вдруг, разродилось суровым приказом "ответить жестко".

Генштаб разработал план операции. Для "жесткого ответа" нам предоставили трофейный американский челнок, потерпевший аварию на одной из планет ближнего космоса, и восстановленный нашими механиками Кулибиными. Система распознавания "свой — чужой" у пиндосов и европейцев стабильно меняется раз в полгода, так что сроки еще не вышли. Это и было решающим аргументом в выборе средства доставки группы спецназа к месту конфликта. Во всем остальном было предписано действовать по обстановке.

Набилось нас в тот челнок ровно тридцать семь человек, не считая механика и пилота. Больше нельзя. Уставом запрещено сидеть вплотную друг к другу при прохождении через створы. Зато все коморки, шахты, льяла и потолочные перекрытия были под завязку забиты оружием и боезапасом.

В штате космического авианосца одно только авиакрыло — это две с половиной тысячи человек, а общая численность экипажа достигает шести с половиной тысяч. Сам по себе он автономен, но война слишком много жрет: коптерам, самолетам, танкам и самоходкам нужна ежедневная дозаправка, текущий и срочный ремонт, тонны боезапаса. Поэтому он в одиночку не ходит, а, как и в старые времена, тащит за собой внушительный хвост обеспечения и поддержки. Если считать по штыкам, соотношение сил явно не в нашу пользу, но никто из спецназевцев не считал, что идет на верную смерть, да и там, наверху, сидели не дураки. Так что были и у нас свои козыри: во-первых, эффект неожиданности, во вторых, новейшие системы вооружения, которые у противника будут нескоро, а в третьих, мы должны были нанести только первый удар, выдать что-нибудь эдакое, дабы наш МИД мог разговаривать с супостатом с позиции силы. Решающей силой дальнейшего противостояния должны были стать местные гарнизоны, вооруженные, обученные и отмобилизованные в процессе боев.

Мы выскочили из тоннеля в заданной точке и были приятно удивлены. На внешней орбите мирно вращался наливной супертанкер и его, чисто символическая, охрана. Сам же авианосец оседлал космодром Зейца и плотно занимался войной. С его опущенных аппарелей в небо взлетали управляемые ракеты, дроны, самолеты и коптеры. Снизу, из шахтных лифтов, на рыжую землю Зейца важно ступали БТРы, танки и самоходки.

Наш центральный компьютер щедро выплеснул на местные спутники связи новости глобальной сети, обновления, отклики на запросы, служебную и секретную информацию, личную почту. В ответ получил доверенный доступ. Сами колонии прямой связи с Землей не имеют. Электромагнитные волны безвозвратно теряются в створах.

Судя по четкой картинке, которую мы начали получать с поверхности Зейца, европейцы пришли сюда не пугать, не заявлять о своих правах, а, как будто, к себе домой, всерьез и надолго. Небольшая бригада роботов заливала супер бетоном взлетную полосу и запасную посадочную площадку. Наверное, для своего наливного танкера. А может, и нет — космодром был захвачен со всей инфраструктурой, включая заправочный комплекс. Уж чего-чего, а горючего на Зейце было в достатке, местами — сочилось из-под земли. Роботам помогала группа переселенцев из приземленного неподалеку пассажирского лайнера. Несколько человек в другом конце космодрома занимались гражданским строительством: все пространство вокруг было уже заставлено сборными домиками и надувными полевыми палатками. Всего пассажирских лайнеров было два, общей вместимостью четыре тысячи потенциальных жертв.

До сих пор не могу понять, почему эти хваленые легионеры так глупо подставились? Может, они были уверены, что Россия опять утрется, или считали, что мы не решимся атаковать космодром из боязни нарушить конвенцию "О неприкосновенности пассажиров и судов гражданского космофлота"? А мы на это пошли. Как сказал перед боем Икуб, "Наглость должна быть наказана. Спецназ не прощает".

Есть тысячи способов захватить военный объект, который болтается на орбите. Мы выбрали самый простой: запросили заправку. Там даже не поинтересовались, зачем челноку с плазменным двигателем так срочно понадобилось авиационное топливо, а сразу назвали номер приемного шлюза и пригласили в гости командный состав. Было ровно двенадцать часов по местному времени, обеденный перерыв.

Через десять минут робот-пилот, подчиняясь жесткому алгоритму, повел супертанкер на аварийное приземление в то самое место, где, раскинув свои аппарели, плевался огнями авианосец. И никто не мог ему помешать: обезоруженный экипаж, включая последнего стюарда, был загружен в аварийную шлюпку и тоже шел на посадку в районе, который, по нашим прикидкам, еще контролировали местные гарнизоны. Мы дали им шанс не из человеколюбия. Просто подумали: вдруг среди европейцев найдется русский механик Кулибин, который сумеет взломать нашу программу?

Когда над тобой зависают 500 тысяч тонн авиационного керосина вперемешку с соляркой, стрелять бесполезно.

Европейцы и не стреляли: в надежде, что танкером управляет пьяный пилот, они до последнего взывали к его разуму. Мы восполнили за них этот пробел дистанционным направленным взрывом.

На космодроме не в раз осознали, нависшую над ними, опасность. Переселенцы продолжали работать, лишь изредка бросая наверх беспечные взгляды. Солдатики высыпали из столовых и, продолжая жевать, обменивались ехидными замечаниями. И только когда рвануло, те и другие включили скорость. Но было поздно. Борьбе за живучесть здесь уделяли остаточное внимание. Огненная река легко настигала всех, чтобы мгновенно переварить и гнаться за новыми жертвами.

Небо заволокло клубами черного дыма. Только авианосец, непотопляемым островом, еще возвышался над этим локальным Армагеддоном. Жидкое пламя терпеливо бурлило у подножия аппарелей в ожидании шанса проникнуть внутрь — наверное, вахтенный штурман, пусть с опозданием, но все же, успел захлопнуть клинкетные переборки. Я думаю, он понимал, что уже обречен. Даже челнок не может взлететь без должной герметизации корпуса — не даст автоматика.

Авианосец начал крениться еще до первого взрыва. То ли обмякла одна из несущих стоек, то под ней выгорел грунт. И только когда сдетонировал боезапас на одном из самоходных орудий у выхода из шахтного лифта, процесс пошел веселей. Неубиваемый монстр тяжело завалился на бок и зарылся носом в огонь. Его крупное тело долго еще содрогалось в конвульсиях, а взметнувшаяся ввысь аппарель, медленно опускалась под силой собственной тяжести, безнадежным взмахом руки.

За агонией поверженного врага можно следить бесконечно. Мы и смотрели во все глаза, совсем позабыв о делах насущных и государственной принадлежности нашего челнока, за что и были наказаны. Из портального створа на мгновение вынырнул автоматический спутник дальней космической связи, завис, и тут же скрылся обратно. А наш центральный компьютер, подчиняясь сигналу распознавания, выдал ему последние новости Зейца, включая картинки с поверхности, сигналы бедствия, крики о помощи и прощальные письма родным. Такой вот, облом: вроде все сделано правильно: орбита очищена от иностранного мусора, "что-нибудь эдакое" вышло на славу, а начинать надо было с себя.

Честно сказать, мне было жалко смотреть на Икуба, хоть не любил я его я еще с курсантских времен, как своего антипода. Был он удачлив, везуч и ходил у начальства в любимчиках. Даже никнейм он придумал себе сам. В канцелярии бурсы больше недели бились над сложнейшей задачей: как назвать Иванова Ивана Ивановича в четыре — пять букв, так, чтобы было созвучно метрическим данным, и компьютер не зависал? Дальше "Ивива" дело у них не шло, а так, согласитесь, даже собаку назвать стремно.

Наконец, капитан-лейтенант Воронин Воронин не выдержал. На вечерней поверке поставил его перед строем и спросил не по уставу:

— Иванов, эт самое так, и как же прикажешь, эт самое так, тебя называть?

— "И" в кубе, товарищ капитан-лейтенант, сокращенно Икуб!

В этом ответе весь Ванька: лучший в учебе и спорте, светлый ум, президентский стипендиат, обладатель чемпионского пояса по смешанным единоборствам и острого, но поганого языка. Единственное, что Икуб так и не смог достичь — это начистить мне рожу. Он хотел этого не меньше, чем я — ему отмстить: за прозвище "Говночерпий", за насмешки, тычки и подставы, за то, что даже сейчас, он командует группой спецназа, а я, всего лишь, его заместитель. Но наши бесшабашные драки, начало которым положено еще в нулевой роте, стабильно заканчивались ничьей. Мы бились до полного изнеможения, когда уже не поднималась рука, чтобы ударить, или поставить блок. И каждый считал себя проигравшим потому, что не победил.

— Ну что, Шило? — мрачно изрек Икуб после трагической паузы, — мы обосрались, возрадуйся!

Никто, кроме него, не умел так тонко сместить акценты и противопоставить меня всему коллективу. Мне, конечно, хотелось дать ему в морду, но очень уж было обидно за дело, да и негоже выяснять отношения в присутствии подчиненных. Поэтому я проглотил, сделал вид, что пропустил этот выпад мимо ушей.

План операции предусматривал все, кроме удара по пассажирам и кораблям гражданского космофлота. Решившись на это, мы обретали статус международных преступников, подлежащих преследованию даже в своих государствах. Россия не Штаты. Она не станет никого покрывать. В это не верил никто.

— Может кто-то и обосрался, да только не мы, — сухо ответил я, когда утихла дрожь в кулаках, — нас здесь вообще не было. Единственные, кто мог бы донести до Земли, что на орбите Зейца общались по-русски, это экипаж танкера. Но они лишены права голоса. Я лично обыскивал каждого перед посадкой на шлюпку, и изымал все, что могло бы стрелять или говорить.

Икуб не был бы Икубом, если б не понял меня с полуслова:

— Все слышали? Этот челнок здесь никогда не был. Кто хочет что-то добавить по существу? Нет таковых? Тогда за работу.

Я высадил всех, включая механика и пилота, в том месте, где должна была приземлиться аварийная шлюпка танкера. То, что могло против нас свидетельствовать, включая системный блок бортового компьютера, было разобрано, вынесено и уничтожено. Ведь мы воевали уже не против кого-то, а за себя.

Остальное, как водится, выпало на мою долю. Я хотел уже вручную включать двигатели, но Икуб попросил выйти для последних инструкций. Не хотелось, но пришлось подчиниться.

Ванька стоял, прислонившись к левой несущей стойке. Я изучил его лучше себя, по движению глаз, уже не чувствовал — знал, куда и в какой момент, последует выпад или удар. Кто, как не я, смог бы тогда сказать, что это уже совершенно другой человек.

— Вернешься — примешь командование, — сказал он, и с собачьей тоской взглянул на багровые облака, клубящиеся над горизонтом.

— А ты?

— А меня сегодня убьют.

Я стал говорить, что все это блажь, но он отвернулся и зашагал прочь.

Шаттл я упокоил рядом с авианосцем. Вернулся назад пешком, на следующий день, когда Ваньку уже похоронили. И вот ведь какая хрень: боевые действия не велись, ошеломленные европейцы сдавались пачками, никто ни в кого не стрелял. А Икуба ужалила местная ящерица — плюгавая, ядовитая тварь. Он рассупонился, чтобы посрать, не заметив ее гнезда...

Старший прапорщик копал новую яму, потом углублял другую — подгонял ее под стандарт. Я вернулся в подсобку, привез на тележке последний гроб и две длинных веревки. Еще раз обыскал оба трупа. Облом. Все, что можно, они давно рассекретили.

Поминальное слово было коротким. Я поскреб по сусекам памяти и вспомнил бабку читалку, которую позвала мама Альбина, когда умер дядя Петя Зуйков. Сгорбленная старушка сидела у гроба, зажигала тонкие свечки и бормотала молитвы из толстой старинной книги. Мне было всего пять лет, но одна фраза, произнесенная ей нараспев, почему-то запомнилась. Ее я и повторил:

"Помолимся, братие, за воинов, животы свои положивших". Потом прочитал "Отче наш" и начал прилаживать крышки.

Честно сказать, я отвык от солдатской жизни. Годы в "отстойнике" отпечатались в памяти сплошным серым пятном. Работа на шхуне тоже не радовала экстримом, в моем понимании этого слова. Став королем сталкеров, я в основном занимался накоплением капитала, без особых нагрузок на психику. Иногда попадались зверушки вроде вчерашнего анампо, но я гасил их на автомате. Обленился, короче. Только сегодня хлебнул пайку адреналина.

Судя по минувшему бою, воевать я не разучился. Но вот с головой были проблемы. Слишком много информации к размышлению обрушились на нее с разных сторон. Факты не отстоялись, не выпал осадок истины, а надо идти за новыми. Может быть, ключ от квартиры Авена приблизит разгадку?

В баре нашлась пачка галет и банка рыбных консервов. Я пообедал тем, что послал мне Ник, заодно его помянул. О праздничном ужине думать уже не хотелось. Нужно было спешить, обернуться туда-сюда до возвращения Витьки. У него голова большая, пусть думает.

Я отогнал коптер поближе к подсобке, активировал первую степень защиты и оставил на стреме Старшего прапорщика, чтобы осваивал режим "часовой".

В городе было пусто. Куда-то исчезли охотники за металлом, промышлявшие здесь с утра. Ни одного вездехода. Наверное, люди услышали выстрелы и разбежались до выяснения. Как говорил подполковник Краснов на лекциях по психологии, "поведенческий стереотип".

Я вышел в Глобальную Сеть, от имени Авена определился по спутнику, сбросил карту его постоянных передвижений на свой виртуальный экран и открыл внутренний шлюз. По доверенному каналу наши визоры взаимоопределились. По земле расстелилась белая стрела указателя.

Сверяясь с бумажкой, оставленной им для меня, я выделил нужный маршрут, расставил контрольные точки, отмеченные на схеме жирными крестиками. Указатель качнулся, и отыграл влево.

По этому маршруту я еще не ходил. Не видел в нем ничего интересного. Он пролегал вдоль восточной окраины города, расположенной на возвышенности. Когда-то тут были дачи — щитовые разборные домики. Сохранились только фундаменты, да несколько административных строений из кирпича. Почти открытое место. Здесь волны цунами теряли свою силу. Они отступали, почти ничего не разрушив. Настоящий Клондайк для людей, оставшихся без жилья. Стены и крыши были аккуратно разобраны и перевезены на новое место еще во времена смуты.

Здесь было сравнительно чисто в плане завалов. Несколько мусорных куч уже превратились в пологие, приземистые холмы, поросшие кустарником и травой, внешне не отличавшиеся от доминирующего рельефа.

Белая стрела указателя привела к двухэтажному зданию из желтого кирпича. Оно с трех сторон охватывало широкий производственный двор, служивший когда-то парковкой служебного транспорта. Сквозь косые трещины в стенах, к солнцу тянулись толстые плети лиан. Они обрамляли хорошо сохранившийся щит с надписью "Водоканал".

Первой контрольной точкой оказалась чугунная крышка смотрового колодца. Я нашел ее, отодвинув упавшее дерево, закрывающее его своей высохшей кроной. Вот ведь какой прокол!

До этого дня я считал, что знаю Высоцк лучше всех на этой планете, а простейшая мысль о наличии здесь подземных коммуникаций, ни разу не посетила мою тупую башку. Спасибо тебе, Авен! Теперь я, кажется, понял, как тебе удалось обмануть спутниковый навигатор. В путешествии под землей визор вещь бесполезная. Ты просто оставил его дома, или временно отключил.

Я откинул тяжелую крышку. В свете уходящего дня, стали видны железные скобы ступеней и замшелая арка входа.

Внизу было сыро и жарко. Направленный луч фонаря метался в кромешной тьме, выхватывал из нее фрагменты кирпичной кладки, ряды притопленных труб и жгут силового кабеля, проложенный по стене, в метре от пола.

С моим небольшим ростом, путешествовать здесь было комфортно. Даже не пришлось нагибаться. Под ногами хлюпала вязкая жижа. Редкие капли воды срывались в нее со свода. В настоявшейся густой тишине, они звучали, как выстрелы. А так, по большому счету, под землей было довольно тихо. Представители местной фауны сочли это место непригодным для проживания. Во всяком случае, датчики на скафандре не уловили признаков чего-то живого. Визор я отключил. Система ориентации искала доступные спутники, без конца посылала сканирующий сигнал и беспокоила сетчатку глаза. Время остановилось. Я мерил его только шагами.

Подземный тоннель утомлял своей монотонностью. Был он, как улица с односторонним движением, которая вела только прямо. Не было в ней перекрестков, боковых ответвлений, лабиринтов и других смотровых колодцев. А закончилась она тупиком — глухой поперечной стеной. Я сначала ее увидел, потом обо что-то споткнулся и чуть не упал.

Луч фонаря нащупал три невысоких ступени, чуть дальше — компактный аккумулятор, нечто вроде рубильника и диодный прожектор на потолке. Все работало. Из тьмы проступил небольшой тамбур с закрытой наглухо дверью. Ее вогнали в пазы так плотно, что снаружи не проникало ни звука. "Уходя, гаси свет!", — гласила броская надпись. Когда-то здесь работали люди, и строили плана на завтра, и даже не сомневались, что оно, это завтра, настанет.

На уровне глаз висел пластмассовый ящик с надписью "Для ключей". На гвоздике болтался только один. Не густо. Я еще раз осмотрел помещение в поисках эксклюзива, но ничего нового не нашел. Трубы ныряли вниз, под ступени, пустоты заделаны заподлицо, кабель уходил в потолок. Нигде ничего не спрячешь.

Наверное, тайна находится с другой стороны. Зачем же тогда я искал ее под землей?

За открывшимся проемом было также темно. Сквозь узкую щель в плите перекрытия, пробивалась полоска света. Но она погоды не делала. Зато визор нашел сеть. Судя по схеме, я сейчас находился под лестничной клеткой первого этажа того самого дома, в котором нашел Авена. Белая стрела ожила, указала на контрольную точку. Она была где-то в тамбуре, в левой его стороне.

Пришлось возвращаться. Пустот за стеной не прослушивалось. Все кирпичи кладки издавали одинаковый звук. Я стал нажимать на каждый из них по очереди, слева направо и сверху вниз. Тоже безрезультатно. Этот сезам не хотел открываться.

Время шло. Щель в потолке начала отдавать ультрамарином, а я все экспериментировал. Не мог разгадать секрет этого скрытого механизма. Он мог повестись на свет, лазерный луч и, даже, на его цвет.

Может, ну его на фиг? — мелькнула трезвая мысль. — Зачем все усложнять? Ключ от двери лежит у меня в кармане, квартира рядом, над головой. Что может быть проще? — поднялся по лестнице, открыл, посмотрел. Я бы сделал это еще с утра, если бы Старший прапорщик не провалился в траншею. Как он там, кстати?

Я развернул вкладку с системой обзора робота. Судя по панораме, он ходил, нарезая круги вокруг трофейного коптера. Делал свою работу, как и положено часовому. И откуда во мне такая привязанность к этому железному дураку?

Я полез в нагрудный карман, и вместе с ключом, случайно вытащил сложенный вчетверо лист. Машинально сличил виртуал с бумажным оригиналом. Схема и там, и там была прорисована черным. Но Авен, на своем экземпляре, зачем-то обвел эту контрольную точку красным карандашом. Может, это подсказка?

Я снял с винтовки прицел, подобрал подходящий колер, и упрямо просвечивал швы, пока не услышал щелчок, похожий на выстрел игольного станера.

Неприметный кирпич откинулся в сторону, открыл небольшую нишу. Но и в ней не было информации, проливающей свет на происходящее. Я нашел только горсть золотых украшений с логотипом "НП", и старинный складной ключ для встроенных сейфов с магнитными пинами. Скорее всего — дубликат. И то ладно.

Из подвала наверх вела узкая лестница. Я пробирался к ней сквозь метровый слой мусора, нанесенного водной стихией. Ноги скользили по слою осадочной глины. На стенах, заросших мохнатой зеленью, терялся свет фонаря.

Ступени, ведущие вверх, были расчищены. Кто-то прошелся по ним совковой лопатой и вымел бетон. Деревянный проем сгнил и осыпался. На уцелевшей петле болтался кусок доски, бывшей когда-то дверью.

Это был совершенно другой подъезд. Вход в него был завален обрушившейся стеной. Забраться сюда с улицы можно было только по лестнице, через оконный проем третьего этажа. Даже если его завалило нынешним утром, я не здесь убивал анампо. На грязном полу не было пятен крови с осколками кафеля. Но стрела указателя упрямо звала вверх.

Я поднимался по лестнице, тяжелея ногами, и сердце отдавалось в висках в такт каждому шагу. Какая-то горькая радость пронзала мою душу. Она пила этот путь, как утренний кофе — маленькими глотками.

Память кричала, что когда-то давно я здесь уже был, но расчетливый разум солдата не мог в это поверить.

Вот здесь, — сказала душа, — если поднять глаза, ты должен увидеть трещину в штукатурке, а под ней стеклянный плафон, похожий на банку для консервирования, в которую мама Альбина закатывала варенье.

Я оторвал взгляд от выщербленной ступени, но ничего подобного увидел. Там не было даже дверного проема — лишь куча битого кирпича, и часть бетонной плиты, свисающей с потолка. Ее подпирал раскрытый двухстворчатый шкаф с проломанным верхом и слоем слежавшейся пыли на уцелевших полках.

Душа огорченно заныла, будто бы ее обокрали.

Что в стандартном подъезде может быть узнаваемым, кроме дешевизны? — думал я, обходя это препятствие, — в этом городе целый квартал сложен из кирпичей и плит перекрытия, отбракованных в ходе строительства атомной станции. Ну, висел бы на стенке похожий плафон, что бы это меняло? Ты здесь никогда не был. Это так же точно, как то, что твоя фамилия Шилов.

Но память не унималась. Она утверждала, что на лестничной клетке третьего этажа должен остаться след каблука, отпечатавшийся в бетоне, а возле квартиры справа — небольшая каверна с выпирающим из нее куском арматуры.

Я нашел и то, и другое. Постоял, опустился на корточки, расчистил руками памятку, оставленную неизвестным строителем, и громко сказал ликующей памяти:

— Ну, вот я и вырос!

Это был он. Тот самый дом из моего детского сна. Он вспомнился мне до мельчайших подробностей. Я, усталый и взрослый, привычно вхожу в небольшую прихожую. Откуда-то сверху падает рассеянный свет. Я снимаю пальто, водружаю его на вешалку, и надеваю на ноги теплые, мягкие тапочки. Передо мной комната с высоким светлым окном. За ним — крыши домов, синяя гладь залива и высокая белая башня с красным огнем наверху. Приподнявшись на цыпочках, я закрываю форточку, устало сажусь в большое удобное кресло, покрытое белым чехлом. В руках у меня газета. Я разворачиваю ее на первой странице...

Это в корне меняло жизнь. Отбросив сомнения, я взбежал по бетонной лестнице, на ходу доставая ключ с магнитными пинами.

Закрытая дверь была только одна. Я узнал бы ее из тысяч других, как бы ее ни исковеркало время. Не хватало лишь запахов. В каждом доме они свои, это вам подтвердит любой, мало-мальски исправный, химический анализатор. Ведь вместе с людьми, из него не уходит душа.

Пространство за низким порогом окутала темнота. Блики уходящего дня не проникали сюда с лестничной клетки. Их пожирал черный, густой мрак. Я повесил над потолком виртуальный экран визора, отключился от Сети, увеличил яркость до максимума.

Неживой, искусственный свет окутал прихожую. Ему много не хватало до идеала, до ностальгического "как было". Да и было ли? Если да, то не со мной. Сон мне навеян чьей-то любящей памятью.

Эту квартиру Авен изредка навещал. В ней было не то чтобы грязно — для нынешнего статуса дома больше бы подошло слово "запущено". Мусор не сметали в совок — его сгребали лопатой и бросали в ванную комнату. Там не было пола — плита перекрытия соскочила с несущей стены и провалилась на нижний этаж, туда, где когда-то над входом висел стеклянный плафон.

Что самое удивительное, на вешалке висело пальто. Оно больше напоминало пыльный мешок мышиного цвета с длинными рукавами, но я сразу его узнал. Подкладка частично сгнила и свисала из-под полы неопрятными лоскутами.

От карманов ничего не осталось. Я ощупал пальто сверху донизу, прекрасно осознавая, что это не раз делали до меня. Особенно тщательно проверил все швы, особенно на левом плече.

Полный голяк, третий раз за сегодня не прокатило. Но нельзя сказать, чтобы я совсем ничего не нашел. В распущенных шелковых нитях случайно запутался чек на оплату услуг ЖКХ. Синие буквы выцвели, расплылись, но были еще читаемы. Я водил по ним фонарем, все больше тупея. Этот чек был когда-то оплачен Шиловым Иваном Егоровичем, проживавшим в Высоцке, по улице Космонавтов 11/1, в квартире под номером 40.

Время клубилось в тесной прихожей столбами встревоженной пыли, а я все не мог поверить в реальность происходящего. Только шум за закрытой дверью, ведущей в жилые комнаты, заставил меня выйти из ступора. Я погасил экран, отцепил от пояса "флэшку", хотел, было, пустить в дело правую ногу, но передумал. Если это квартира Шиловых, я должен вести себя, как хозяин. Ну, кто в этих комнатах может быть, кроме ворон? Пару часов назад я пролетал мимо дома на коптере — они тут в каждом окне.

Я повернул до щелчка круглую хрустальную ручку, потянул дверь на себя. Воздух взорвался хлопаньем крыльев и возмущенным карканьем. Пол под ногами уходил под наклоном вправо — он был продолжением той же плиты перекрытия, что обрушилась в ванной комнате. Место разлома Авен прикрыл столешницей из черного мрамора.

Вопреки ожиданиям, здесь не было ничего узнаваемого и, в первую очередь — света. Солнце Гаучо катилось по взъерошенным крышам с правой стороны горизонта. Оконный проем был разрушен до самого пола. Город лежал подо мной, как войско, побитое в сечи. Свинцовая поверхность залива рябила барашками волн. Над блоками атомной станции курился светлый дымок. Огонь маяка не горел. Не хватало чего-то еще. Какой-то привычной точки, за которую очень хотел, но не мог уцепиться взгляд. Я подключился к сети, чтобы снять картинку на видео, но сразу же понял, что это не мой визор, и я это сделал зря. Номер Авена в Глобальной Сети искали, возможно, сканировали. Список неизвестных мне абонентов не помещался на виртуальном экране. Если хоть половина из них давешние гробокопатели, у меня на всех просто не хватит патронов. Да, похоже, эту квартиру я, по недомыслию, сдал. Вопрос только в том, как скоро ее найдут, с учетом того, что реальная картинка со спутника доступна лишь избранным.

У Старшего Прапорщика все было нормально. Его никто не искал. Я хотел еще позвонить Винсу, чтобы узнать, как у него дела, но сам нарвался на его вызов:

— Я почти у тебя, — доложил он из кабины моего коптера.

Стоит ли говорить, как я обрадовался!

— Слушай, Витька, — сказал я ему, — есть дело, которое я могу поручить только архангелогородцу. Лия тебе покажет посылочный ящик. Там больше шести килограммов соленой трески. Чем скорей ты ее замочишь, тем раньше мы сядем за стол.

— Заметано! А ты сейчас где?

Я скинул ему панораму мертвого города.

— Ни фига се!

Кажется, его впечатлило. Да и я приступил к делу уже в ином настроении. Приятно, черт побери, когда ты уже не один. Ведь с

Лией особо не поговоришь...

Я отключил навигатор, чтобы стрела указателя не путалась под ногами. Как-нибудь сам решу, что для меня сегодня важней.

Комната (я назвал ее залом) была пуста. Сначала я думал, что мебель выгребли сталкеры, ан, нет. Все было перенесено в спальню и компактно расставлено вдоль дальней стены. В свободном углу, куда можно было протиснуться только боком, стояла деревянная колыбель с игрушечным медвежонком на спинке. В нее были составлены ящики из письменного стола, папки с бумагами, книги и фотоальбомы. Я открыл первый попавшийся. С первой страницы мне улыбнулась семейная пара. Мужчина походил на меня. Да так, что не отличить. Был он на полголовы ниже своей супруги и, судя по полуботинкам на очень высокой платформе, считал это своим недостатком. Моя мама (а кто еще это мог быть, кроме нее?!) с пониманием относилась к мужнему "бзику" и, чтобы скрыть разницу в росте, положила голову ему на плечо. На руках у отца сидел голожопый бутуз в оранжевой распашонке. То, что это был я, подтверждала надпись на обороте: "Женечке 5 месяцев".

О своих родителях я знал только то, что они у меня были. А тут... зеркало памяти дрогнуло, белые пятна заполнили неясные ассоциации. Даже игрушечный медвежонок обрел там свой маленький уголок. Я перевернул его вверх ногами — он послушно сказал "бэ-э-э!"

Стоять у этой кроватки можно было до бесконечности. Усилием воли, я подавил поток нахлынувших чувств и спрятал фотографию в нагрудный карман. Помимо сугубо личного, в ней содержалась бесценная информация. Пара стояла на фоне вокзального комплекса местного космопорта. Напротив стеклянных дверей, ведущих в зал ожидания, возвышался бронзовый памятник.

Пилот ДКР Высоцкий стоял на каменном постаменте и протягивал людям планету, на которой крупными буквами было написано "Прерия".

Я снова протиснулся в зал, обошел его по периметру. Кресло стояло по центру стены, под обломками письменного стола. Было оно, естественно, без чехла, с потрескавшейся обшивкой. За его высокою спинкой скрывался пролом в смежной стене, тупо пробитый обычной кувалдой, валявшейся в соседней квартире, на куче битого кирпича.

Проблему своей безопасности, Авен решал основательно. Судя по волчьим повадкам, жизнь его научила не доверять никому. Этот загадочный человек сегодня открылся мне еще с одной стороны. Был он, скорее всего, из переселенцев первой волны и связан какими-то узами с нашей семьей. Сослуживец, а может, сосед. Чем еще можно объяснить столь трепетное отношение к чужой для него памяти? То, что он не был сталкером, в общепринятом смысле этого слова, я понял давно. Нет, мимо золота Авен, конечно, не проходил, но решал, по большому счету, совершенно другие задачи. На кого-то работал, но вот, на кого? И черт его дернул вчера выйти не в ту дверь!

Я отодвинул кресло. Нагнувшись, шагнул в невысокий проем.

В соседней квартире было еще темней. Окна были затянуты плотной прозрачной пленкой, покрытой снаружи присадкой "Хамелеон". Свет уходящего дня отражался от них, создавая иллюзию пустоты.

Эта комната была не жилой. Из-за трещин в стене в ней гулял постоянный сквозняк, поэтому берлогу свою хозяин перенес в спальню. Там стоял невысокий диван, заправленный на манер солдатской кровати, умывальник и пластмассовый тазик. Все из того давнего времени, когда я был пацаном.

В ванной Авен хранил оружие. Все в заводской смазке, все из моего склада. Собирая "коллекцию", он делал упор на серьезный калибр. Тихой сапой, "по-родственному", тащил сюда все, что мог унести. В основном, это были средства срочной доставки гранат, мин и ракет на голову потенциального потребителя. Боезапас хранился где-то отдельно, скорее всего, в подвале. Готовым к употреблению был только МСК "Гунн" с утяжеленным стволом и тремя коробами к нему.

Во всей этой квартире не было ни одной электрической лампочки, хоть генератор стоял в углу и ровно урчал. От сети был запитан только лазерный регистратор, не слишком продвинутый даже, для своего времени. Он писал на пространственный диск всего с четырех камер, две из которых работали автономно.

Архив был заполнен на две трети и запаролен. Естественно, я полюбопытствовал, но смог получить доступ к изображениям только с чужого визора, повторно засветившись в сети. Здесь тоже не обошлось без сюрпризов. Очень уж странно Авен расставил приоритеты. Одна из выносных камер была установлена в районе шахтного лифта, другая следила за дверью моего склада. И на каждый их этих каналов был зачем-то добавлен синхронный аудиовход. Что он хотел услышать внутри моего гермошлема?

Судя по первой записи, регистратор был установлен четыре недели назад. Меня в это время на Прерии не было — улетал на Землю за Лией. Поверхностный просмотр не принес других результатов. Я сначала скачал архив, потом отключил генератор и демонтировал DVR. На большее не было времени — нужно было спешить. Сначала с ближайших деревьев разлетелось в стороны воронье, потом где-то поблизости затарахтел коптер.

Из всех изобретений человечества это самая паскудная вещь. От самолета и дрона еще можно куда-то спрятаться. Этот же гад достанет везде, даже в глубокой щели под фундаментом дома. Зависнет у самой земли и будет тебя выковыривать медленно, методично, целенаправленно...

В общем, я поступил по-английски: поставил растяжки на обе входных двери и ушел тем же путем, по которому приходил. Принять бой в столь шатком сооружении — все равно, что закопать себя заживо. Пусть незваные гости ублажат свое любопытство. Может быть, они и отыщут что-то интересное для себя. Если я упустил что-то важное, сам виноват. Не станут же профессионалы в порыве бессильной злобы ломать целый дом, если есть куда приложить свои руки и головы. Интуиция говорила, что следующий визит они нанесут ко мне. Но сначала попробуют договориться.

Глава 6

Цивилизация — это отрава для человечества, но порой без нее никуда. Вот что бы я делал сейчас в аэропорту на своем самодельном коптере? Сидел бы незваным гостем где-нибудь на отшибе, ждал у моря погоды, ел галеты из бортового пайка, да разговаривал с домом. Частников сегодня обслуживают в последнюю очередь. А она нескончаема. На каждый взлетающий борт, приходится полтора первоочередника с логотипом "Росгео".

Честно сказать, я догадывался, что так примерно и будет еще километров за сто до Новоплесецка, когда перешел в зону ответственности тамошней диспетчерской службы. В небе не протолкнуться. Все коптеры этой планеты, как грачи по весне, стремятся в столичный аэропорт. Только выигрыш по скорости и высоте, из-за более высокого потолка и звериной мощности двигателей, помог избежать воздушных эксцессов.

"Торнадо-Х7" придуман для неисправимых лентяев. Если в своем аппарате я вечно был занят, что-то делал по мелочам (там повернул, там нажал, там переключил), то в этом пилотском кресле, впервые почувствовал себя пассажиром. Джойстики управления служили здесь, в основном, для контроля над двумя кибер-пилотами и тремя бортовыми компьютерами. Я отвечал лишь за встроенный бар.

Начнем хотя бы с самого кресла. Как только я в него сел, оно изначально подстроилось под форму моего тела. И так до тех пор, пока я не успокоился в самом удобном для себя положении. Подсветка панелей и сенсоров была хорошо различима, но она не бросалась в глаза, и меняла свою интенсивность в зависимости от степени освещенности пилотской кабины. А когда, по моей голосовой команде, менялся эшелон высоты, система сама регулировала общий и циклический шаг несущих импеллеров, их оптимальный наклон и стабилизацию.

Только все это не радует. Светка звонит через каждые полчаса. Держится бодрячком, а сама чуть не плачет. Тревожно у них там. Сидят, запершись, в темном ангаре, экономят электроэнергию, ждут своего всемогущего папу, который решает любые проблемы. Особенно трудно Марии Викторовне. Ребенок лишен детской площадки и своих ежечасных забав. А тут еще, куда-то пропали ее любимые козочки. Их унесло вместе с привязями и радиомаячками. В общем, полный атас.

Идя на снижение, я рассчитывал на самое худшее. В мыслях было одно: сесть безразлично куда, упросить хоть кого-то из летунов сделать крюк и забросить меня домой, или взять в руки винтовку и добираться пешком.

Действительность одарила приятною неожиданностью:

— Икс седьмой, посадка разрешена в четвертом квадрате. Начинаем тестирование, — сказал дежурный диспетчер и переключился на другой борт.

На интерактивном экране вспыхнула желтая точка, система координат с расчетной глиссадой. Показания датчиков сбились в пакетный файл, с дополнительной расшифровкой в моем визоре. Вертикальная и воздушная скорость, крутящий момент, давление в трактах и коллекторах, уровень масла, количество топлива, напряжение бортовой сети...

И тут позвонила Светка. У нее хорошие новости. Нашлась одна козочка — насколько я понял, самая вредная — белая, с черным пятном на лбу. Сама прибежала к ангару, орала дурным голосом, пока ее не впустили. Сидит сейчас в моей мастерской, тише воды. Не жрет ничего, даже "чупсики", которыми ее угощает Мария Викторовна. Ребенок тоже повеселел, не капризничает, а ждет папу, который "пообещал сделать ей робота". Точно такого, как тот, с которым она дружит.

Когда прозвучало "пока-пока", мой, в смысле, Шиловский коптер, стоял, подминая траву, напротив ремонтной базы. Возле борта дежурил колесный автозаправщик, ярко-морковного цвета. От грузового контейнера к топливному замку тянулся раздаточный шланг. Упершись в него грудью и расставив руки крестом, перед

шлангом стоял взъерошенный хмырь и ругался с, солидного вида, механиком в мятом комбинезоне и технических визорах на одутловатом лице.

— Срать я хотел на всех Алишеров Исмаиловичей, — свирепо орал механик, приступая вплотную к хмырю, и сжимая в правой руке динамометрический ключ, — у меня свой начальник! Я же русским языком повторяю: это правительственный лимит! Не отнимай время. Если сейчас же не отойдешь, отодвину по очереди!

На шум подтянулись скучающие пилоты. Даже те, кому в ближайшие сутки улететь не светило. Симпатии разделились. Одни изо всех сил ругали наземные службы и их адсорбационную установку, другие, наоборот, стояли стеной на стороне механика, пытаясь, тем самым, завоевать его личное расположение. Каждый стремился высказать все, что у него накипело.

Я не самый тупой, и сразу сообразил, что мне посодействовал Хард по протекции Шилова. Удивило не это: находясь чуть ли ни в центре толпы, я не испытывал привычного дискомфорта.

Поблизости от меня, несколько нескладных подростков играли в гейми-футбол. Мало того, что они орали. Со стороны это действо напоминало танец маленьких дикарей. Но в своем виртуальном мире все у них выглядело по настоящему: ворота, мяч, беснующиеся трибуны, арбитр и счет на табло. Только поле бежало на игрока со скоростью имитации шага и тот, кто сейчас колотил по невидимому мячу, мог вместо этого активировать опцию "дриблинг", "пройти", или "не пройти" защитника, отстоящего от него в реале, метров на двадцать.

В иное время, я б забился сейчас в кабину своего коптера, съел таблетку успокоительного и имел дело только с механиком. Сейчас же, не только сам подошел, но и первым спросил у незнакомого мне человека:

— Это кто?

Он, как и я, дистанцировался от скандала, и стоял в стороне, ожидая конечного результата. По внешнему виду летун, один из очередников.

— Это мои! — гордо ответил мужик, — работяги! Жрать, срать, в разные игры играть, да еще шмаль покурить — в этом деле у всех пятый разряд! А если серьезно, туристов прислали с Земли, выпускников закрытых спецшкол. Пока, вроде, на практику, а там — как себя зарекомендуют. Сколько их, никто не считал, но космолет был забит под завязку. До сих пор перевозят. Из космопорта сюда — катерами, автобусами, рыболовецкими шхунами, а отсюда уже, по объектам, — исключительно коптерами. Четыре часа здесь сижу. Жду, когда очередь подойдет. Пока тридцать пятый.

Шум мало-помалу стих. Механик вернулся с победой, которая далась нелегко. Он тяжело дышал и часто плевался. Массивные визоры съехали почти на затылок, но, судя по измороси на перепускных клапанах, процесс заправки пошел.

— Через сорок минут можешь взлетать. Под завязку забьешься! — Он подтвердил свое дело словами, и стал осторожно дуть на сбитые костяшки правого кулака.

— Тут видишь, какая беда, — напомнил я о себе и замолчал, подбирая подходящие фразы, чтобы, как можно ясней, выразить свои пожелания. Что делать? — отвык.

— Ну?

— Спешу я. Нельзя ли... ну это... плеснуть, чисто символически? Ну, так, чтобы километров на триста хватило? Ведь мне все одно... в общем, завтра опять сюда?

Механик задумался, оглянулся на автозаправщик, потом на толпу летунов, и сказал, как отрезал:

— Нет, не могу! У тебя, по лимиту, оплачен полный пакет на полгода вперед. Сюда включено техобслуживание, полные баки, услуги аэропорта, навигация, метеосводки и, даже, программный софт. К тому же, это теперь и мое личное дело. Пусть, падлы, сидят, и до посинения ждут, хоть тебе и недалеко. Куда, если не секрет?

— Сто километров на запад.

— Пограничный пункт контроля и дальней связи? — мгновенно сориентировался механик. — Так ты что, тоже корреспондент?

— Нет, просто я там живу. А причем тут "корреспондент"?

— Да трое из местной газеты, на таком же крутом коптере, с час назад у меня заправлялись. Тоже без очереди, по звонку самого Хоцяновича. Вот летуны и подняли бучу...

— И что ж там такое стряслось? — спросил я, холодея душой.

— Охотники пхантеры неведомую зверушку уконтропупили. Ты только представь: крылья, как у Змея-Горыныча, и прыгает, как кенгур. Фотки уже в сети.

Отлегло. Вытирая холодный пот, я побрел к пилотской кабине:

через двадцать секунд Светка выйдет на связь, что знает, расскажет.

— Не забудь подтвердить, что с отчетом ты ознакомлен, — крикнул мне в спину механик.

Набрав высоту, я вышел в Глобальную сеть, ознакомился с новостями. Труп похитителя коз красовался на главной странице всех поисковых систем. Вездесущие журналисты успели заснять и его, и группу охотников — "победителей Анампо". Почему "Анампо", да еще с большой буквы? Ладно, потом посмотрим...

Я увеличил изображение до натуральной величины в матричном измерении. Ну, да, точно такого зверюгу с утра завалил Шилов. Даже, кажется, двух. Возможно, они охотятся парами, а значит, главный вопрос не снят.

Переходы по ссылкам вели на страницу местной газеты. Рефреном статья, верней — интервью с заголовком "Он сказал Анампо", и фото в анфас бородатого мужика по имени Трис. Гм, редкое имя... у пхантеров таких не бывает. Они больше друг друга

по имени-отчеству. Ну что ж, почитаем.

Материал был подан живо, толково, а главное, познавательно. Особенно для меня.

Триса в миру звали Стручковым Сергеем Сергеевичем. Он пас отару овец на склоне горы, с другой стороны хребта, и с недавних пор, стал замечать пропажу молодняка. Охотник решил выследить злоумышленника и примерно его наказать. Вместе с напарником Штосом (ФИО не указано) и сыном его, Андреем, он решил устроить засаду.

Первые двое суток результата не принесли. По ночам было пасмурно. Преступник действовал так осторожно, что овцы в загоне не поднимали шум, но молодняк все равно пропадал. Очень странно вели себя сторожевые собаки. Они забивались в шалаш, где обычно ночевали охотники, и тихо скулили.

И вот, прошлой ночью, им, наконец, повезло. За пятнадцать минут до рассвета, на фоне луны, Трис заметил неясную тень и выстрелил наудачу. В ответ раздался то ли вой, то ли визг, от которого у него "чуть не лопнула голова".

Когда забрезжил рассвет, пхантеры обнаружили перед оградой загона ярочку, которую злоумышленник пытался украсть. Она была цела, невредима, но "как будто спала". Судя по траве, испачканной кровью и царапинам на камнях, раненый зверь уходил в сторону перевала большими скачками. Взяв с собой альпинистское снаряжение и "оружие посерьезней", охотники поспешили за ним.

По мере восхождения на вершину, следы встречались все чаще, становились отчетливей. А уже у границ ледника, зверь отдыхал. Там натекла огромная лужа крови.

С горы он спускался, тормозя телом и крыльями, цепляясь когтями за выступы скал. Но где-то, наверное, промахнулся, сорвался и валялся внизу. Тогда, первый раз, в бинокль, удалось его рассмотреть. Зверь лежал, откинув одно крыло, уткнувшись мордой в траву. Тело было покрыто гладкой, короткой шерстью, в которой преобладал пепельный цвет, и формой напоминало австралийского кенгуру. Особенно, задние лапы и хвост. Охотники думали, что он уже сдох, но чтобы не рисковать, Штефанов потревожил его пулей.

Ага! Штефанов — это, наверное, Штос, или его сын.

И тут начиналось самое интересное, слова самого Триса, взятые корреспондентом в кавычки. Ну, типа, прямая речь:

"Зверь повел себя очень странно. Он не стал забиваться в расселину, или искать другое укрытие, а рывками заскользил по поляне в сторону большого ангара, помогая себе взмахом перепончатого крыла. Другое было надломлено и волочилось за ним на лоскуте кожи. Так ведет себя дикая утка, уводя охотника от гнезда".

Остальное все предсказуемо. Пхантеры забили костыль, прикрепили к нему страховочный фал и, держа оружие наготове, по очереди спустились в долину. Дальше, собственно, — "час расплаты": за овец, за ярочку, за свои бессонные ночи.

Позабавило только одно. Наивный корреспондент предложил бородатому Трису, как виновнику торжества, сделавшему главный, контрольный выстрел, дать имя собственное "этому неизвестному зверю".

Охотник подумал, засмеялся и "произнес по слогам":

— А-нам-по!

Вот такая история. Она объясняла главное — причину, по которой вооруженные чужаки проникли на мою территорию. Все остальное я видел и так, потому, что уже кружил над долиной. Труп анампо был легко различим на фоне зеленой травы. Он лежал метрах в сорока от колючей проволоки, ограждающей внешний периметр дома. Никаких журналистов поблизости уже не было.

Приземляясь, я распугал стаю прожорливых меацидов —

диких собак с повадками падальщиков, и семейную пару местных орланов, упивавшихся еще не запекшейся кровью. Чуть поодаль

примерялась к добыче стая голодного воронья.

Периметр ограды не пострадал. В месте, где паслись мои козы, сиротливо торчал колышек с оборванными веревками. Беда на них навалилась действительно сверху. Значит, нужно пересматривать всю систему защиты. Но это потом.

Широкий, извилистый след тянулся до горизонта, к подножию каменистой вершины. В местах, где животное отталкивалось от земли, дерн прорезали глубокие узкие полосы. Справа — метра по полтора, слева — на треть меньше. Похоже, что зверь прихрамывал после падения со скалы. Мне стало его даже немного жалко. Ведь этот экземпляр анампо непричастен к смерти моей козы, у него железное алиби. Где-то затаился второй.

Через три таких следа, я нашел гильзу от патрона СЦ-130 калибра 12,7 — точно такую, что сидела сейчас в магазине моей винтовки. Похоже, что "Выхлоп" на этой планете скоро заменит станер.

Свистящий рассерженный визг, раздался справа от места, где охотники спускались в долину. Ему вторил вороний ор, многократно повторенный в теснинах, но этот давящий звук не порождал эха. Он будто бы впитывался камнями. Я отступил назад, обошел по дуге выдающийся скальный язык и щелкнул затвором. Интенсивность визга повысилась. Он теперь царапал мой мозг откуда-то слева, где все заросло высоким кустарником.

На моем бытовом визоре были только гражданские гаджеты. Старый я сдал вместе с оружием, начиная новую жизнь, о чем сейчас пожалел. Сунул бы баталеру пару кредиток, — думал я, поднимая с земли камень, — и бедным бы был у меня этот зверушка, достал бы из-под земли.

Впрочем, первый же брошенный камень произвел на него впечатление. Кустарник раздвинулся, и откуда-то снизу показалась лысая голова, размером с футбольный мяч, со змеиными, жалящими глазами. Раскрылась бездонная пасть, обнажилась гребенка зубов, и новая порция ультразвука стиснула мозг.

Я вскинул винтовку. Голова мгновенно отпрянула, там, внизу, что-то тяжело заворочалось. Нагнувшись за еще одним камнем, я всего на какой-то миг отвел свой взгляд от кустов, но чуть было не опоздал. Анампо мгновенно атаковал. Так, как это умеют только дикие звери: расчетливо, холодно, наверняка. Надо мною нависла широкая тень, дохнуло зловонием, и я стрельнул навскидку, будучи твердо уверен, что куда-нибудь попаду.

С обоймой мне повезло. Наверное, там находился боеприпас с индексом ВПС и повышенными пробивными характеристиками. Он не смог завалить зверя, опрокинуть его на спину, но хотя бы остановил. Я отпрянул назад, и тяжелое, мощное тело рухнуло на траву, вплотную к моим ногам. Он был еще жив, не опомнился, не отошел от приступа боли, да я и не дал ему этого шанса — стрельнул в упор, в голову, между глаз.

Солнце склонялось над горизонтом. Я сидел, пересчитывал патроны в обоймах и досадовал на себя. Почему-то казалось, что один я потратил впустую, "можно было не так". В сети колотилась Светка, слала мне вызов за вызовом. Наверное, что-то чувствует.

Итого шесть, — подытожил я, поднимаясь, — маловато, а вдруг, там еще один?

Логово анампо представляло собой подкоп под каменным языком. Не было даже подстилки из веток мха — здоровый минимализм. Только сквозь узкую щель в потолке, пробивался солнечный свет. В углублении у задней стены лежали четыре яйца.

Одно было совсем свежее, еще исходило паром. Я разбил его первым, и только потом отозвался на Светкин вызов. Увидев ее лицо, коротко сообщил: "Скоро буду". Она тоже не стала ничего уточнять — привыкла уже к моим закидонам.

Как я и предполагал, о том, что случилось в нашей долине. Светка ни сном, ни духом. Да, она слышала выстрелы, шум пролетающих коптеров, но ответственность за ребенка сильней любопытства. Даже баррикаду за дверью она начала разбирать только после того, как я покинул кабину "Торнадо" и ступил на зеленый луг.

Первой из заточения вышла Мария Викторовна. Она осторожно ступила через порог. Ее не по-детски серьезный взгляд скользнул по моим глазам, отпрянул, снова вернулся, стал жадным и ищущим, и две прозрачных слезинки юркнули в ямочки на щеках.

— Папка! — закричала она и бросилась мне на шею, — папка вернулся!

Светка застыла в дверях, схватившись за сердце. Я тоже чуть не упал. Никогда на моей памяти Маришка не называла меня так пронзительно просто. Да и сам я держал ее на руках только в младенческом возрасте и только один раз: когда забирал из роддома.

Вот моя точка опоры! Вот она, у меня на руках! Этот серый, никчемный мир застыл на ликующей паузе. Только где-то за дверью истошно орала коза, да Светка, опершись спиной о косяк, почему-то плакала.

Я достал из комбинезона Женькин подарок и вложил в маленькую ладошку.

— Это что? — встрепенулась Маришка, — а зачем тут иголочки?

— У мамы спроси, — привычно ответил я.

Закончился миг волшебства, навалились заботы. Начинать, пожалуй, надо с козы. Потом сходить на разведку к месту, где ждет погребения "неведомая зверушка"...

— Мама, зачем здесь иголочки? — спросила Мария Викторовна, выскользнув из отцовских объятий.

— Бож-же, какая прелесть! — жалобно всхлипнула Светка.

И тут я нутром почуял, что если сейчас повернусь и уйду, будет разрушено что-то огромное светлое, созданное, как будто, из ничего, но настолько важное для меня, что мир подождет.

Я снял со спины винтовку, поставил ее у стены и присел на траву.

— Чтобы в ушках носить, — сказали мы в унисон: слово в слово, интонация в интонацию.

Стало невыразимо смешно. Первой хихикнула дочка. Светка тоже не смогла удержаться. Прикрывая ладонью нижнюю часть лица и, глядя поверх меня испуганными, извиняющимися глазами, она издала короткий, похожий на кашель, звук.

Нет, это уже было выше моих сил! Я повалился на спину и дико захохотал, от изнеможения всхлипывая и, суча по траве, нечищеными ботинками.

Маришка стояла рядом, и смотрела на меня сверху вниз.

— Как это... в ушках носить? — требовательно спросила она.

— Нужно дырочки сделать в ушах, — терпеливо пояснила Светлана и присела перед нею на корточки, — вот, посмотри, как у мамы. — Видя, что я все еще захожусь в приступах смеха, она поспешила на помощь.

— Нет, — сказала Мария Викторовна, — я так не хочу! Делать дырки в ушах это больно и негигиенично. И потом, ВЫ же обещали мне робота?!

Она сознательно выделила это короткое "вы", давая понять, что и я, и Светка, теперь для нее — единое целое, и всегда должны говорить в унисон.

Я хотел, было, пояснить, что на эти сережки можно купить пару десятков роботов, но сам по себе придумался более приемлемый вариант. В конце концов, Шилов не обеднеет, если выделит одного чистильщика для защиты моей семьи.

— Папа привезет тебе робота, — сказал я, глядя ребенку в глаза, — даже лучше того, с которым ты подружилась. А эти блестящие штучки... ты можешь отдать их маме, раз у нее уже есть дырки в ушах. Так будет честно?

— Нет, — улыбнулась Маришка, — так будет не честно. Так будет справедливо.

Такой вот, она у нас рассудительный человек. Совсем уже взрослый.

Я лежал и смотрел в глубокое небо, примеряя свой старый, обжитый, внутренний мир к новому душевному состоянию. По-моему, он обретал какое-то равновесие. Дочь и жена сместились с ближайшей орбиты и заняли в нем центральное место, степень моей личной свободы немного потерпела в правах, но, черт побери, все это мне пока нравилось.

— Ой! — всполошилась Светка, — а я ведь сегодня ничего не готовила! Может, пойдем на кухню?

— Ну, м-а-амочка, — с французским прононсом затянула Мария Викторовна, — там стра-а-ашно!

Насиделись они взаперти. Судя по выражению глаз, только

супружеский долг гонит Светку к домашнему очагу.

— Ужин можно на костре приготовить, или в салоне коптера. Есть там кое-что из продуктов и электрическая плита. А насчет света, сейчас что-нибудь придумаем, — поднимаясь, сказал я.

— На костре, на костре, на костре! — завизжала Маришка.

Через двадцать минут возле дома пылал костерок, в котелке кипятилась вода, на решетке для барбекю набирала объем упаковка армейского хлеба.

Еще не стемнело, можно заняться делом. Все у меня сейчас получалось легко и просто, без привычных копаний в себе. Пока Светка готовила ужин, я решил проблему со светом: сделал простейший байпас, подключил наш ангар к силовой установке коптера и поставил на подзарядку рабочие и резервные батареи из своего аккумуляторного отсека. А это не так уж мало, если учесть, что большую часть времени мне приходилось двигаться в темноте.

На большее замахнуться не удалось. Дурманящий запах гречневой каши с тушенкой и луком, убил наповал все рабочее настроение. Ну, его в баню, коза подождет до утра. Целей будет.

После ужина, я перебрался к себе. Упал на кровать, перебирая в уме события минувшего дня. Потом озаботился главным вопросом: где можно добыть комбинезон и рабочий скафандр косморазведчика? Хотелось не только увидеть Высоцк, но и пощупать его своими руками, разжиться бесхозным металлом. Там его должно быть намного больше, чем на моем складе. Стоп! На моем складе! И тут меня осенило: а ведь эта огромная хрень, которую я иногда, по привычке, называю ангаром, когда-то летала в космосе! А значит, должен же где-то быть аварийный шлюз, или люк, а при нем декомпрессионная камера?!

Я хотел уже, было, вставать с кровати, искать в сети схемы и чертежи, но тут появилась Светка и погасила свет. В кои-то веки поднялась в мою комнату, нырнула под одеяло и спрятала мокрый нос у меня на груди.

— Я знала, что ты вернешься! — прошептала она.

Переходную камеру я отыскал там, где меньше всего ожидал — под полом своей мастерской. На орбитальном пункте ремонта и дозаправки, она была предназначена для внутренних нужд — мелких ремонтных работ на внешней обшивке. По сравнению с главным приемным шлюзом, вмещавшим в себя три челнока сразу, она смотрелась на схеме смешно, как прыщик на заднице у слона. Чуть больше ходовой рубки пограничного катера, на котором мне довелось когда-то служить. На ней, этой самой камере, мой дом и стоял. При обустройстве бывшего пункта контроля и дальней связи, ее закопали в землю для лучшей остойчивости. А уже погранцы, чтобы не спотыкаться, сверху накрыли досками переходной люк. В общем, впереди предстояла большая работа по выносу полок и стеллажей, демонтажу оборудования.

Это утро началось как обычно. Я умылся холодной водой из своей безразмерной бочки и пристроил на новом пастбище нашу единственную козу.

Вчерашнее состояние не прошло. Тесный, привычный мирок по-прежнему преломлялся в моей окрыленной душе и обретал в ней новые краски. Все, что осталось от меня бывшего — это кондовая педантичность. Шагая по лугу, я строил планы на день, расставлял их по приоритету. По всему выходило, что, прежде всего, нужно предать земле семейную пару летающих монстров, или, как минимум, оттащить их подальше от дома. Пережившая стресс коза, уперлась копытами в землю и отказывалась кушать траву дальше детской площадки.

Да и в воздухе стало подванивать. Запах гниющей плоти не способствует общему пищеварению, а я ведь, еще не завтракал.

И, наконец, это опасно. В местах, где кучкуются падальщики, всегда появляются крупные хищники. Им-то, как раз, совершенно необязательно знать, что где-то поблизости пасется коза и водятся двуногие звери, на которых тоже можно охотиться.

Светка проснулась, когда я закончил возиться с проводкой и уже сматывал кабель. У нее свои планы, где единственный пункт — это поездка в город. Я ее понимаю. Наш холодильник совсем отощал. Впрочем, мы с ней вчера оба сошлись во мнении, что безопасность важней. Так что, сегодня ее вопрос у меня под номером два.

— Денег, кстати, совсем не осталось, — осторожно сказала она.

В иное бы время я помрачнел и таскал в себе эту проблему, как занозу в душе. А сегодня нашелся философский ответ под стать моему новому настроению:

— Когда кончаются деньги — кончается все: и продукты, и патроны в обойме, и даже веревка. Были бы мы, а деньги найдутся.

Коптер уже стартовал, сделал круг над детской площадкой, а она все стояла с раскрытым ртом. Да что о ней говорить? — я и сам себе удивлялся. Там, где люди живут натуральным хозяйством, головой много не заработаешь. Дефицит презренных наличных всегда был моей болевой точкой. Но сегодня как-нибудь выкрутимся. Джозеф мне задолжал. Если этого на продукты не хватит, полезу в кабалу к Шилову. Отбатрачу. Будет скафандр — будут и деньги.

Шутки шутками, а на погребение двух анампо, ушли почти все запасы веревки. Я сбросил их туши на дно неглубокой расселины в границах Большого Хребта. Думал управиться за час, а ушло все полтора. Нет, по части перемещения тяжестей, мой самодельный коптер даст сто очков вперед любому "Торнадо". Будем надеяться, что в ходе "выхода в свет", он наверстает упущенное. А иначе, с такими темпами, мне сегодня скафандр не достать. Впрочем, это не главное. Зато у Марии Викторовны будет сегодня праздник. После стресса и долгой отсидки в темном ангаре, ей обязательно нужно и рыбок своих посмотреть, и с роботом поиграть. Детство. Без этого никуда.

Я приземлился на площадке у своей мастерской. Хотел наведаться в кассу, но деньги пришли сами, в лице моего озабоченного работодателя.

— Есть дело, — процедил Джозеф и огляделся.

Пришлось мне по-быстрому спровадить своих, отдав им на растерзание все, что было у меня при себе: шестьсот рублей, ровно на три заправки. На душе стало погано.

— Ну? — произнес я, с явным неудовольствием в голосе.

Но кандидат в президенты сделал вид, что этого не заметил. Ему, наверное, было не до таких мелочей.

— Винс, вы уверены, что нас не подслушивают? — строго спросил он и посмотрел на меня в упор.

Ну вот, наконец-то цивилизация докатилась и до этой планеты! Скоро здесь будем востребованы и мы, радиоэлектронщики.

— Вешать "жуков" на одежду слишком уж нерентабельно, — осторожно сказал я. — Эффективней прослушивать офис. Но для того, чтобы не быть голословным, мне нужно вас просканировать. Пройдемте в мою мастерскую. Я сейчас соберу сигнально-поисковый детектор из того, что есть под рукой.

Он шел за мной, как большой ребенок, послушный и робкий.

Как я и ожидал, ничего подозрительного моя самоделка не обнаружила.

— Чисто, — подтвердил я.

У Харда загорелись глаза.

— Винс, вы не могли бы продать мне этот прибор, или сделать точно такой же? — спросил он, заворожено глядя на сигнальный светодиод. — Я хорошо заплачу.

Подобные безделушки паяются на коленках за десять минут. Поэтому я уточнил:

— "Хорошо" — это сколько?

— В Глобальной Сети такие приборы продаются по двести рублей за штуку. Но, судя по отзывам покупателей, нет у меня уверенности в чистоплотности продавца. Если вы не согласны на эту сумму, добавлю еще пятьдесят. За срочность и эксклюзив.

Каждый из роботов, прошедших через эту площадку, приносил мне сорок рублей дохода. А тут, две с половиной сотни почти ни за что! Естественно, я был согласен. И пока мой "цветник" тратил шиловский капитал, я усиленно пополнял семейный бюджет. Хард стоял в стороне и рассказывал разные страсти.

По его словам, последние две недели в местных элитах начался настоящий мор. Люди умирали скоропостижно, от непонятной болезни, в самом расцвете сил. Сильнее всего потрепало воинственных пхантеров. Их депутатский корпус недосчитался сразу четырех человек. С политической карты планеты в одночасье смахнуло всех лидеров Народного Фронта, выступавших за немедленную приостановку работы "Росгео" на исконной территории северян, вплоть до предоставления им расширенной автономии.

В окружении Хоцяновича усиленно делали вид, что заботы и чаяния местных аборигенов целиком в компетенции переходного правительства, что их это дело интересует меньше всего. Поэтому злого умысла никто не заподозрил. Люди подумали, что началась эпидемия, причина которой — вирус, завезенный с одной из планет дальнего космоса. Такое на Прерии случалось и раньше.

В Новоплесецке началась паника. Депутаты парламентской ассамблеи срочно покинули обжитые номера центральной гостиницы Белого Города и разъехались по регионам. Но мор продолжался. И опять, в основном, умирали лидеры, наиболее радикально настроенные к новым колонизаторам.

Первым, кто предположил, что имеет место прослушка, был, конечно же, старый Хард. Он и посоветовал сыну обратиться ко мне.

— Отец просил передать, — между делом, сказал Джозеф, — чтобы вы с Шиловым особо не рекламировали работы по поиску памятника. Кое-кому на Земле это очень не нравится.

Я не стал ничего уточнять, просто буркнул, что, типа да, приму к сведению. Старик ничего не говорит просто так. Он что-то знает, но вряд ли поделится такой информацией даже со своим сыном.

Мои дорогие обернулись за час. К этому времени я успел получить новую должность — начальника службы информационной безопасности с окладом триста рублей в месяц, и довести до ума два довольно приличных сигнально-поисковых детектора. Можно было б и больше, да кончились нужные микросхемы. В правом кармане ощущалась приятная тяжесть. Ведь Джозеф всегда платит мелкими.

К обеду мы были уже дома. По дороге Светлана рассказывала, смеясь, как Маришка прощалась с мехом из супермаркета.

— Ты хороший, — сказала она, — но у меня скоро будет свой собственный робот. А любить сразу двух, это несправедливо.

Мне почему-то было совсем не смешно, а стыдно за этот двуличный мир, где прямота души считается недостатком, и люди, взрослея, стараются от него, как можно скорее, избавиться.

Пусть моя дочка подольше задержится в детстве, — думал я,

приземляясь у детской площадки. — Может, в новом своем состоянии мне удастся хорошо заработать и купить ей достойное образование? Вот разобьюсь, а выцыганю у Женьки самого симпатичного чистильщика!

В общем, день удался. После обеда мне удалось даже вздремнуть. Но приятные сюрпризы на том не закончились. Когда я приступил к разбору завалов в своей мастерской, Светка с Маришкой вызвались мне помогать, а я, вопреки обыкновению, не отказался. Втроем мы закончили эту работу за сорок минут. Еще с полчаса я подбирал код к цифровому замку и был, в итоге, вознагражден. В "подвале" нашлись сразу два гермокостюма для работы в открытом космосе и новый аккумулятор.

Светка первой высказала здравую мысль обустроить в "этой бендежке" просторный подвал для домашних консервов и сразу же, приступила к осмотру новых владений. Идея мне тоже понравилась. Пока мы с женой намечали места для будущих полок и стеллажей, Маришка скользнула вниз по вертикальному трапу, и в кармане промасленной робы, валявшейся в дальнем углу, нашла пять тысяч рублей одною бумажкой. Нет, поистине, деньги идут к деньгам! Пожалуй, впервые я покидал свой дом со спокойной душой.

Новоплесецк сверху напоминал вытянутую подкову. Город постепенно застраивался, набирал этажи. Аэропорт был почти пуст. Я добился до полного бака, пополнил запас продуктов, перекинулся парой слов со знакомым механиком.

— Студенты вчерашние жгут, — сказал он с усмешкой, — троих уже, нынешним утром, обратно на Землю выслали. Выпили, покурили — на баб потянуло. Пхантеры насчет этого народ строгий. Повезло бедолагам, могли и не добежать. Сам-то как? Со зверушкой неведомой разобрался?

— Разобрался, — ответил я. — Еще одну завалил. В пещере сидела, на яйцах.

— Все мы на яйцах сидим, — усмехнулся механик, — и ждем своего охотника.

Шилов был вне сети. Робот носильщик задерживался. В небе над новой столицей было пестро от перистых облаков. Из под колес соседнего коптера, спрятавшись в зубчатых листьях, выглядывал земной одуванчик. Он тоже пустил корни на этой планете и верит, что все у него наладится.

Я не стал беспокоить диспетчера старого Харда. Робот пилот знал маршрут лучше меня. Весь путь он проделал в режиме "инкогнито", и только над самым Высоцком я взял управление на себя. Захотелось самому посмотреть на этот разрушенный город, с которого начиналась жизнь и трагедия Прерии.

В небе я был не один. Еще один флаер военного образца кружил над пятиэтажками, явно что-то высматривая. Увидев мою машину, он тут же припал к земле и ушел в сторону погасшего маяка. Я тоже не стал нарываться на грубость и тоже ретировался.

На знакомой лужайке меня встретила Лия. Не знаю почему, но в присутствии этой девчонки я чувствовал себя не в своей тарелке. На вид, лет пятнадцать — шестнадцать. Но была в ее взгляде какая-то затаенная боль, плюс недетское знание жизни. И вообще, эта "младшенькая" была ни капельки не похожа на Женьку.

— Здравствуйте, Винс, — сказала она, — отец попросил вас заняться треской. Пойдемте, я покажу...

Шилов вернулся, когда я снимал готовую рыбу с огня, и было совсем темно. Над крышей протарахтел незнакомый коптер и по-хозяйски уселся рядом с моей самоделкой. (Да сколько же их у него?!)

Лия просветлела лицом и стремглав выскочила из дома. По-моему, ей тоже рядом со мной неуютно.

Пока Женька плескался под душем в своем дезактивационном комплексе, у меня было все готово. Рыба охлаждалась в судке, а картошка томилась под крышкой. Тут главное — разность температур в сочетании ингредиентов. Волокна трески, картофель и яичный желток в жидком сливочном масле, уже попадая на ложку, становятся лакомством и не приедаются никогда.

Когда Шилов вошел в дом? Я этого не услышал. Просто, обернувшись на дверь, увидел его, сидящего на скамейке под вешалкой. Обыкновению вопреки, был он задумчив и строг. Я пробовал его расшевелить — тщетно. Он взглянул мне в глаза, грустно и виновато, и тихо спросил:

— Ты со мной, Витька?

— Да, — говорю, — разве не видишь?

— Нет, ты не понял...

— Садись, философ, к столу, — оборвал я его, — и дочку свою зови. Если картошка остынет, я тебе морду набью!

Он засмеялся, если можно назвать смехом старческий, дребезжащий тенор, и, честное слово, мне стало не по себе. Через пару минут вошла Лия, стала раскладывать еду по тарелкам. Да только пропал аппетит. Во всяком случае, у меня.

За ужином Шилов молчал. Увидев, как неохотно я ковыряюсь

в своей порции, вышел из-за стола, вынул из холодильника запотевшую бутылку спиртного и два граненых стакана. В них полилась жидкость золотистого цвета. Судя по количеству пузырьков, неразведенный спирт. У девчонки округлились глаза.

— Бум, — сказал Женька, — что бы там ни было, бум! И чтоб не в последний раз!

Еда стала закуской. Уже и не помню, куда подевалась Лия. Наверное, ушла спать. Постепенно наладился разговор. Я начал с себя, и в подробностях рассказал обо всех перипетиях минувшего дня. Почему-то казалось, что это важно.

После упоминания о студентах, Шилов насторожился. А когда я поведал о сегодняшней встрече с молодым Хардом, и вовсе перестал есть.

— Мне тоже скрывать нечего. Ну, кроме того, что я, Витька, здесь неспроста. Можешь мне плюнуть в рожу, но прежде чем это сказать, я навел о тебе кое-какие справки.

Женька отодвинул тарелку и посмотрел нам меня извиняющимися глазами.

— Тоже мне, удивил! — флегматично сказал я. — А что в нашей конторе бывает спроста? Ты хочешь сказать, что конфликт между местными и приезжими давно на Земле запланирован и ты здесь для того, чтобы сделать его предсказуемым?

Он отшатнулся:

— Что-нибудь знаешь?

— Тебя хорошо знаю. Контору знаю. Думать умею. Вижу, что вокруг происходит. Достаточно? Или ты хочешь спросить, на чьей стороне я собираюсь играть? Отвечу как на духу: буду играть вместе с тобой, на стороне местных.

Лучший способ мобилизовать моего старого друга, собрать его воедино из мелких сомневающихся осколков — как следует, озадачить. И Женька обиделся. Он всегда в таких случаях обижается.

— А как ты определил, что я на их стороне?

— Да ладно тебе! — сказал я ему северным слоганом, — просто предположил. Вспомнилось кое-что. Не тормози, рассказывай, какие у тебя заморочки?

Только Шилов закусил удила:

— Нет, ты давай договаривай! "Вспомнилось кое-что" — это не ответ.

— В конторе предполагали, что ты родился на Прерии.

— Не может такого быть!

— Я это точно знаю. За полгода да выпуска, в секретном отделе бурсы, мы с Ксендзом заполняли офицерские карточки на предмет присвоения первого звания. За неделю оформили всю вашу роту. Ну, кто где родился, ФИОН матери и отца, какую прошел подготовку, рекомендации, резюме. Почерк у нас оказался лучше, чем у всех остальных.

— Ну?

— Баранки гну! В твоей карточке так и было написано: место рождения — предположительно Прерия. "Предположительно" — в скобочках. Я это точно помню, сам заполнял. Наверное, они сопоставили дату землетрясения и твоего появления на Земле, со списками первых...

— А про родителей? — перебил меня Женька, — там ничего не написано?

— Было и про родителей. Отец, опять же предположительно, Шилов Иван... отчество я запамятовал, но что-то на букву "е"...

Ефимович... Ермолаевич...

— Егорович, — хрипло сказал Женька.

— Точно Егорович! Ты-то откуда...

— Дальше!

— Ну, и мать, Анна Христофоровна Шилова, урожденная Хард.

— Хард?!

— Хард!

Я сначала не понял, что его так удивило, потом докатилось и меня.

— Твою мать! — сказали мы в унисон.

Наконец-то мой друг стал человеком. Он не только блеснул глазами, но еще и окинул меня уничижительным взглядом:

— Что же ты, падла, раньше молчал?

— Я то, как раз, все на бумажечку выписал, и спрятал ее под левым погоном. А вот где был ты за полгода до выпуска? Ну-ка давай, вспоминай!

— Ну да, — согласился Женька, — военная стажировка, переросшая в подавление бунта на спутнике Цевеса, потом орбитальный госпиталь. Когда я вернулся на Землю, выпускался следующий курс. Погоны получал вместе с ними.

— А меня упрятали в бункер. Даже не знаю где. За пейзажными окнами лес, пение птиц. В столовой — заброшенный пруд с дикими утками. Я выучил наизусть, какая из них, когда и куда поплывет. О том, что умер отец, узнал через три года и попросился в разведку. Бумажечка износилась. Она сгорела в каюте вместе с катером 312 и всем остальным экипажем. В живых остались только я и Гомер. Меня отбросило взрывом, а бот... хрена ли ему будет? Он вылез из-под кучи того, что, в принципе, не может гореть, когда я очнулся...

— Тебе уже хватит! — мрачно сказал Шилов и убрал бутылку под стол, — пойду, посмотрю, уснула ли Лия.

Да, хватит. Я вспомнил про месяцы одиночества, когда два спаренных солнца светили для меня одного и чуть не поймал приступ. Все! О прошлом ни слова. Нужно ломать тему.

Женька вернулся через пару минут, и со вздохом уселся на стул:

— Кричит, — сообщил он. — Все еще кричит...

— Сколько ей? — машинально спросил я, все еще думая о своем, — странная она у тебя. Младшенькая, а одна. Где остальные, с матерью?

— Вообще-то у Лии другое имя, — со вздохом сказал Шилов, — но мы вместе его забыли. Я купил ее на Земле. Вернее, украл. Дал денег хозяину частной клиники, чтобы молчал, и подкупил охрану. Девчонка лежала в реанимации после удаления почки. У нее очень редкая группа крови — четвертая, отрицательный резус, не каждому подойдет. Поэтому, успели отрезать только одну.

Мы помолчали. Я ждал продолжения, а Женька просто задумался.

— Это все, что я о ней знаю, — закончил он, наконец.

— Понятно, — я отметился только этим промежуточным словом, а что тут еще скажешь?

— Не обращай на нее внимания, — со вздохом, добавил он. — девчонка не только тебя боится. Во всех, кроме меня, она видит потенциального покупателя своей драгоценной почки. С месяц назад, Лия первый раз засмеялась. А когда ты приперся пешком, позвонила и, наверно от страха, впервые назвала меня отцом. С тех пор так и зовет... ладно, еще по одной — и спать. Мы оба сейчас не в форме.

Все в доме проснулись в четыре утра от громких и частых выстрелов. Кто-то недалеко, палил в белый свет с четкостью метронома. Мы с Женькой похватали оружие, а Лия спряталась под кроватью.

В тени освещенной площадки, на которой стояли коптеры, маячила чья-то тень. Короткими перебежками, прикрывая друг друга, мы подобрались ближе. Это был бот — обычный тупой чистильщик. Как оказалось, Женька вчера активировал у него режим "часовой" и забыл отменить опцию.

В кого этот дурень стрелял, мы решили выяснить завтра, в смысле, уже сегодня, когда расцветет, да только опять не срослось. Где-то возле дезактивационного комплекса поднялся такой тарарам, что пришлось одеваться. Короткие вспышки пламени, вырывающиеся из стволов, были направлены в сторону зоны. Ответный огонь не прослеживался.

Я уже примерно представил, что это может быть, Шилов еще нет.

— Сколько у тебя чистильщиков?

— Шесть, — подумав, ответил Женька и тоже врубился, — слышь, че это они?

— А ну-ка проверь на своем визоре, сигнал тревоги не поступил?

— Поступил.

— И у них поступил.

— Что теперь делать?

— А что делает командир в таких случаях?

— Отменить?

— Погоди, нужно еще разобраться в причинах. Не станут же роботы...

— Шилов! — донеслось из зоны обстрела, — ты меня слышишь, Шилов? — Наверное, тот, кто кричал, отследил нас по ПНВ. — Уйми свою гвардию, Шилов, есть разговор!

— Разговор у него, — проворчал Женька, увлекая меня к стене ближайшего блока, — другого времени не нашел! Между прочим, отыскал я следы нашего памятника...

По-моему, он еще не проснулся.

— Ты тоже... нашел время, — осадил я его, и крикнул в ночное пространство, — ты один?

— Двое нас, — отозвался знакомый голос, — привет, Винс!

— По-моему, это Ксендз, — озадачил я Шилова, — вот только, с какого бы хрена его сюда занесло?!

— Я ведь тебе, по большому счету, не успел ничего рассказать, — с досадой, ответил он. — Но ты уж поверь моему опыту, скоро здесь будет не протолкнуться от выпускников нашей конторы.

Да, это был Ксенофонтов Димка, собственной, как говорится, персоной, такой же бесшабашный и моложавый, только в висках добавилось седины. Его напарника я никогда раньше не видел. Оба они рядились под местных сталкеров, хоть и отличались от оных вооружением и земными повадками. Метрах в пяти от нас, ранние гости почтительно расступились, пропуская шеренгу, шагающих в ногу, чистильщиков.

— Ни фига себе, раритет! — ухмыльнулся Ксендз, — я думал, что тут у вас, как минимум рота спецназа. Так угощали — головы не поднять!

— Стивен, — представился его молчаливый напарник и пояснил, — Это не имя, никнейм. Мама с папой звали Иваном. Вам можно не представляться, наслышан.

— Что за срочность такая? — недовольно спросил Женька, — не могли до утра подождать?

— В том то и дело, что нет. Хотели инкогнито, без единого лишнего глаза, а видишь, как вышло? Теперь весь Высоцк знает, что Стивен в гостях у Шилова, от которого ему приказали держаться подальше.

— Ладно, пошли в дом.