3.И на всех одна звезда

Он не договорил, захлебнувшись.

— Динэ, — маг осторожно направил его подбородок вверх, заставляя встретиться с живой тьмой его глаз, — Потерпи немного. Я не стану тебя удерживать... Поверь, у меня хватает проблем!

Короткая усмешка, и почему-то ей Диниэр верит гораздо больше, чем любым уверениям. Больше, чем возможно верить.

— Но есть кое-что, что я должен буду тебе объяснить. А сейчас еще рано. Ты только начал приходить в себя. Подожди чуть-чуть... Не думай, не бойся, Динэ, ты не в тюрьме здесь.

Динэ... как странно. У эльфов не принято уменьшительное обращение, это почти оскорбление — исказить значение имени, но почему-то именно это ласковое прозвище сейчас словно пробило в нем что-то... даже в груди кольнуло. Диниэр обессилено сполз обратно на подушки.

— Я просто хочу домой, — прошептал он, опуская веки, и не увидел, как от этих слов по лицу мужчины побежала тень.

Когда темный ушел, чтобы все-таки отдохнуть оставшееся от ночи время, опять стало страшно. Он был бы рад даже Сивиллу сейчас, но парень не возвращался. Он боялся их всех, кроме девочки, однако не меньше он боялся тишины и одиночества, — они означали не только отдых, передышку, но и неизвестность, мучительное ожидание нового этапа истязаний. Диниэр до сих пор не был вполне уверен, что более реально: дом Фейта, или еженощное возвращение в пыточную камеру.

Вместо того, чтобы заставлять себя снова заснуть, собираясь духом перед очередным кошмаром, Динэ попытался проанализировать сложившуюся ситуацию — единственное, что он пока мог сделать. Маг прав, ему нужно подождать. Раны уже почти затянулись, ему надо лишь немного набраться сил, и он уже не будет настолько беспомощен и уязвим. А это уже немало! Возможно, тогда он хотя бы перестанет впадать в панику каждый раз как кто-нибудь входит в комнату, и тем более — когда к нему прикасаются.

И тогда он наконец узнает, лжет ли ему Фейт или в мире возможны и такие чудеса, как милосердный черный маг. Фейт... Пока говоришь с ним, смотришь в глаза — веришь всему, но Диниэр не мог не задаваться вопросом, для чего черному с ним возиться. Знает ли тот смысл знака, который эльф носит на шее, и больше не скрытого под волосами? Если знает, то не рассчитывает ли вызнать от него сведения о Стражах. Тогда конечно выгоднее расположить к себе, убедить в своих благих намерениях. Выхаживать тяжело раненого труднее и хлопотнее, зато не нужно рисковать ценным объектом при чтении памяти, и надежнее, чем допрос под пыткой. К тому же, он просто не выдержит ни того, ни другого — сойдет с ума. Динэ всхлипнул, обнимая себя руками.

'Духи ночи! Пожалуйста, пусть чудо случится! Я так хочу домой!'

Он не заметил, как соскользнул в сон, и на этот раз видел не замок Маур, а нежную зелень молодого леса у озера Тейме, дожидающийся его валун у звенящего прохладой ручья, где он просиживал часами, делясь с ними своими радостями и горестями, и тропинку к Альвэлинде...

* * *

Сивилл вернулся только под утро, потерянный и измученный, словно это он побывал в застенках. И как-будто мало ему досталось, первым на кого он наткнулся — оказался мастер Фейт. Судя по всему, он так и не ложился больше, с тех пор как Диниэр поднял всех своими криками. К своему удивлению, загодя насупившийся Сивилл выдержал предназначенный ему хмурый взгляд.

— Выпороть бы тебя хорошенько, — сообщил Фейт, потирая висок, — Да рука на убогого не поднимается! Долго думал, прежде чем по улицам ночью одному бродить?

Фейт ушел в больницу, а Сивилл остался стоять, не зная куда себя девать, постепенно переваривая возникшее вдруг непонятное чувство — вроде бы его опять ткнули носом в его никчемность, а ощущение такое, словно тебе невиданную драгоценность подарили. Щеки у него горели как от порядочных оплеух, а по губам бродила растерянная улыбка. Надо же, а он только теперь заметил маячок, который мастер бросил ему вдогонку, пока он себя поедом ел!

Шальное было какое-то чувство, глупое: что все не просто хорошо, а настолько замечательно, что дальше и быть не может! Спать не хотелось. Юноша цапнул из вазочки печенье и вышел через заднюю дверь в сад, стряхнул ветки и листья с гамака, который вот уже несколько дней все забывали снять, и удобно в нем устроился. В голове царила блаженная легкость, и громадная каменная плита вроде могильной — куда-то исчезла с души... Умеет же мастер вот так — словом, взглядом! Даже страшновато становится, но с ним это как полет — ужас и восторг одновременно. И счастье... Вот бы самому так научится!

Там же в гамаке он и проснулся ближе к полудню, по-прежнему улыбаясь. Особенно после того, как обнаружил на себе плед, а на волосах криво нахлобученный венок от Ингер.

Радостное воодушевление не могла испортить даже необходимость снова возиться с эльфом.

— Да не сделаю я с тобой ничего! — с досадой бросил Сивилл, когда эльфенок привычно содрогнулся от его появления, — И не делал! Если ты меня так хорошо помнишь, то и это помнить должен тоже!

Диниэр отвернулся, как всегда, но неожиданно ответил:

— Адамантий на меня одевал ты. И ты меня им отдал, — тихо проговорил он. Как приговорил.

Но Сивилл решительно отказывался портить себе такой прекрасный день.

— Допустим. Да, я знал, что тебя отнюдь не для вручения даров провожаю, — и что? — спокойно спросил он, впервые прямо и ровно глядя в непримиримо сверкнувшие на него васильковые глаза, — Предположим, что это ты поймал бы меня на ваших границах, — неужели отпустил бы? Убил бы преспокойно и пошел обедать. Или передал бы вашим командирам и наверное совестью не мучился бы, как там меня дальше допрашивать будут. Так что хватит мне этим тыкать!

— Ты... ты... — Диниэр даже заикаться начал, поднимаясь на постели.

Сивилл пожал плечами.

— Я, и дальше что?

— Темный! — выдохнул скривившийся эльф.

— Ты тоже! — фыркнул неуместно развеселившийся Сивилл, и тут же пожалел об этом.

У эльфов глаза и без того большие, а из-за худобы Динэ они вовсе кажутся на пол лица, но оказывается они еще и так открываться могут! Сообразив, что не опять, а снова — натворил что-то до нельзя серьезное, Сивилл виновато передернул плечами и протянул руку, касаясь эльфенка тонким язычком своего поля и передавая ему частичку своей энергии.

Диниэр дернулся, ожидая неизбежного болезненного и довольно гадкого ощущения от вторжения чужеродной Силы, но вместо этого по жилам пробежала теплая волна, и даже слабость немного рассеялась... Он застыл в недоверчивом потрясении, но это чувство не узнать не мог и теперь просто не понимал, почему не заметил ничего раньше — ведь Ингер проделывала тоже самое по несколько раз на дню! И это значит... Динэ свернулся в комок, закрывая лицо все еще перебинтованными руками, внутри стало пусто.

— Ты... не знал? — растерянный Сивилл опустился рядом, против воли снова проникаясь к эльфенку бесконечной жалостью. Видно было, что тот просто убит, раздавлен случившимся открытием.

— Кто... — глухо раздалось из под бинтов, — Кто сделал со мной ЭТО?..

— Не знаю... — еще более потеряно отозвался Сивилл, — Честно не знаю! Да что такого? Ты же жив, свободен, поправляешься... Наоборот, хорошо, что мы тебе можем помочь!

— Уйди, а... Пожалуйста! Пожалуйста...

Сивилл никогда не думал, что будет так переживать из-за какого-то остроухого, (впрочем, у этого уши были сильно укорочены, что только подливало масла в огонь). Возможно, дело было в прочно завладевшем им против всякой логики и собственных слов чувстве вины...

Однако самым тяжелым было в который раз объясняться с мастером Фейтом, — пожалуй тяжелее всего уже пройденного за сознательную и не очень жизнь. Юноша вспомнил прежнего господина даже с некоторой тоской: ну, запустит тот в гневе чем-нибудь, отколошматит мимоходом или арапником хлестнет, зато такого знания и власти в его взгляде не было! А этот даже ругает как-то по иному, что каждое слово бьет в душу, да настолько глубоко, что и не знал раньше, что так бывает. Или забыл. Сивилл сжал зубы, отгоняя непрошенные образы, и поднял голову, готовый к очередному убийственному едкому замечанию. Как всегда, абсолютно справедливому.

Но вместо него встретил лишь задумчивую улыбку, от которой стало необыкновенно тепло и спокойно.

— Сивилл, поверь, нет ничего глупее и бесполезнее, чем искать виноватых! От кого бы и когда Динэ не узнал обо всем, радости бы ему это не принесло, — Фейт слегка сжал плечо юноши, одновременно направляя его, — Будь пока с Ингер, она переживает за вас обоих.

Сивилл снова понурился, — вот уж кого он хотел расстраивать меньше всего!

Незамеченная улыбка, доставшаяся ему вслед, стала еще очевиднее. Конечно, парнишке тяжело, но Дамон был вынужден признать, что непрошенное разноцветное чудо его еще не разочаровало: старается, где-то терпит, и кажется, начинает отходить от мауровских порядков, Ингер воспринимает как маленькое божество, и даже на эльфенке ни разу зло не сорвал. Пришел сразу же и рассказал честно, признавая свою вину в нынешнем состоянии больного, хотя... Сивилл ведь не мог знать, что эльфу самому не известно о его приобретенных свойствах.

Парню невдомек, почему он не сердится, но разве только из-за бытовой необходимости Дамон предоставил мальчишек друг другу? Не на подобные ли откровенные разговоры и рассчитывал, когда оставлял их вдвоем? И бывшему Стражу, и бывшему помощнику некроманта — нужно учиться жить с тем, кто они есть.

А прежде — необходимо понять, кто они есть на самом деле, без специфического антуража и расписанных по вековому сценарию ролей.

Благие намерения! Куда ими выложена дорога известно всем.

Понимание никогда не бывает легким, его приходится выстрадать. Сивилл в отличие от Диниэра хотя бы не находился на грани безумия и изощренного эльфийского самоубийства. Все умные мысли хороши и полезны, но они не стоят простой истины, — для того, чтобы учиться жить заново, Динэ нужно согласиться жить.

С того времени, как он узнал об изменениях в своей сущности, эльфенок лежал, безучастно уставившись перед собой. Он даже не вздрогнул при появлении темного как обычно, хотя было заметно, что осознает его присутствие.

— Динэ, — позвал Дамон, но на голос, как и на прикосновения одновременно к руке и к разуму, тот отреагировал лишь редким движением ресниц.

Было ясно, что любые увещевания окажутся бесполезными: он их не услышит, а вложенные — сознание отторгнет как чуждые.

— Ты спрашивал кто...

В равнодушных глазах на мгновение промелькнуло что-то живое.

— Я.

— Зачем?.. — безжизненный шелест.

— Чтобы ты выжил.

— Зачем?...

— Затем, чтобы жил!

Ресницы дрогнули опускаясь, Динэ отвернулся, — говорить очевидное не имело смысла.

Больше Диниэр не произнес ни слова. Есть он тоже отказывался, не помогло даже вмешательство Ингер. Дамон накачивал его энергией, преобразуя ее и поддерживая жизнь тела, но эльфенок старательно и последовательно загонял себя в состояние 'Тропы'. В отличие от остановки сердца, оно было свойственно любому эльфу, не требуя никаких техник, и означало постепенный разрыв духовной и физической составляющей со смертельным исходом в итоге. Фактически это было растянутое во времени самоубийство, требующее лишь четко выраженной воли, сосредоточенности и терпения.

'Тропой' уходили редко, гораздо реже, чем воспевают в легендах и балладах о несчастной любви. Даже отлетевшую душу некоторое время можно еще вернуть, — если сам дух не торопится в посмертие, и поэтому чтобы дойти до конца 'Тропы' необходимо по-настоящему, до самых глубинных и сокрытых побуждений отказаться от жизни, настолько — чтобы пересилить даже инстинкты.

Состояние, когда надежды нет, или она не нужна больше.

— Мастер, неужели вы не можете ничего сделать?! — никогда еще у Сивилла не было такого учения, и повторять его он не хотел совершенно.

— Сивилл, я конечно могу многое, но я не могу заставить хотеть жить! А теперь смотри, это тебе не Азаровская лаборатория, ее не восстановишь...

И Сивилл смотрел, учился смотреть... И понимал почему мастера следует называть именно так, и что такое настоящий мастер. А еще понимал, что даже если мастер сделает с ним тоже самое, что двое братцев из Маура с Диниэром, — то все равно теперь от него никуда не уйдет! На коленях умолять будет, чтобы не бросал, научил...

Позже, вымотанный Дамон устало объяснял ему, грея пальцы о заботливо подставленную хозяйкой кружку:

— Я могу сломать его, выдернуть обратно. Сбить с 'Тропы', но это ничего не даст. Обычно, умирающего легко удержать, потому что любой человек, да и нечеловек, в какой бы ситуации он не оказался, любит жизнь и в глубине души не стремится с ней расставаться. Привязанности, чувства, незаконченные дела — тоже нелегко отбросить. Но здесь, переломив его волю, я окончательно сломаю и его самого... Сейчас я могу только звать, но сомневаюсь, что он захочет вернуться...

Юноша слушал объяснения, широко распахнув глаза: если для мастера ЭТО 'легко', то что же тогда сложно?

Мрачное подобие лекции прервал пронзительный крик из комнат, кружка полетела в сторону.

— Ингер!!!

* * *

Вначале мысли метались как загнанные перепуганные зверьки. Диниэр панически вслушивался в себя, пытаясь понять, что же в нем изменилось. Что не так? Что успела исказить Тьма в его 'я', а что просто память о беспрерывных страданиях, раз за разом преподносящих лишь новую версию кошмара...

Не находил.

Он запутался, жадная бездна разлома в его душе стала еще шире и глубже. Тьма коварна... Что если она только затаилась? Какую страшную язву он теперь в себе несет...

Нет! нет!! не хочу... — Динэ мелко дрожал, уткнувшись в подушку, — Я не хотел этого... Со мной ЭТО сделали! Как и все остальное... Я поправлюсь! Я преодолею все, я же Страж... Я смогу! Только нужно чуть больше сил...

Но теперь все было иначе. Он больше не мог утешать себя хотя бы тем, что чтобы не творили с его телом, душа — оставалась незапятнанной.

Он тихо плакал. Он никогда столько не плакал, как теперь. Даже в самом раннем детстве. Среди Дивного народа, а тем более в его семье, — бурное проявление чувств не приветствовалось. Наставник и вовсе предал бы его публичному порицанию за такую слабость! Не пожалел бы лучшего из группы...

Да, он всегда хотел быть лучшим! Он всегда был лучшим! И самым гордым... Что осталось от его гордости, и почему так хочется чтобы хоть кто-нибудь его сейчас просто пожалел?

Пожалел?! Темный уже однажды пожалел его, и чем это обернулось... Теперь Диниэр со всей отчетливостью понимал, что должен был умереть. Он должен был умереть, потому что не смог исполнить долг Стража. Он должен был умереть прежде, чем от него остался лишь скулящий от страха и боли ошметок в руках палачей... Он должен был умереть прежде, чем маг Фейт его нашел и...

Он — не хотел умирать!!

Особенно теперь. Он снова отчаянно, до колотья в груди, хотел жить! Исподволь, незаметно, — и тело, и дух восстанавливались. Пусть понемногу, неуверенно, но упорно. Оказывается, он и правда поверил, что он в безопасности, что самое ужасное позади! Что он скоро сможет вернуться домой.