Студент листал страницы и зависал над картинками иллюстраций.
— По описанию — Группер, каменный окунь, а по виду — Сибас!
— Так что, готовить мне его или куда?
— Не знаю. Давайте попробуем...
— Ладно, вечером запеку на ужин. Умрём во сне счастливыми!
После обеда сходили пересчитали кирпичи. Мало — насчитал чуть больше полусотни. Нужно копать, но не охота. Погода улучшается. Появившиеся утром чайки делят территорию и борзо расхаживают везде, где вздумается и абсолютно не боятся человека.
Одну, особенно наглую и крупную, пытавшуюся, растопырив крылья, клюнуть Колю, Петрович отфутболил протезом. Не взлетела! Пернатое застряло на протезе в виде чучела убитой чайки на протезе. Такой каламбур.
Наглость пернатых стала раздражать — вооружил Петровича дробовиком, сам достал Маузер и пачку патронов, разложил по кармашкам снаряжённые на заводе обоймы, одну опустошил в 'Боло'. Вот так мы теперь и гуляем — при форме и оружии с тачкой. Насобирали раковин и плоских камней, сложили их в кучку — позже перевезём к дому.
Прошли мимо змея — странно, шкура практически растворилась и стала пахнуть несколько меньше чем вчера. Ещё так пару дней и ничего не останется.
Вышли на самую оконечность, тут был обточенный волнами и временем скальный лоб, с которого было удобно рассматривать весь наш островок и отмель с уходящей в воду грядой камней. Мы здесь особо не ходили. Коля вытащил свой бинокль и стал наблюдать, я было уже хотел его позвать идти дальше, но он сам подбежал ко мне, придерживая болтающиеся на шее футляр и бинокль.
— Дядя Витя! Дядя Витя, там — вон!
— Где?
— Там!!! Отсюда не видно.
— Что ты там углядел?
— Вон там! — Он тыкал пальчиком в сторону камней, стоявших редкой цепью среди волн.
— Где?
Непонятливому мне Коля разъяснил:
— Ну вон там же — два больших камешка, а рядом такой как палочка лежит.
— Дай бинокль.
Коля протянул мне всю свою сбрую.
— Ты не устал её таскать? — Сам понимаю, устал, но не признается. — Давай как захочешь посмотреть, я тебе его верну, а нести бинокль до дома буду я. Ладно?
— Ладно.
— Давай я присяду, а ты мне пальчиком покажешь, где оно твоё "там", чтобы я направление лучше понял.
Коля вытянул руку, а я пристроился поверх его головы с биноклем и действительно, увидел что-то неясное оранжевое рядом с камнями в воде. Волны то закрывали, то переливались через предмет и не давали чёткой картины.
— Ну-ка, Коля, принеси мне две раковины, вон те, что побольше.
Коля быстро сбегал и подал мне старые побелевшие от солнца и соли ракушки.
— Коля, я тебя попрошу: возьми раковину и, когда я скажу, положи на то место где ты стоишь.
Первую раковину я положил на точке наблюдения. Сверяясь с биноклем я направлял мальчишку от себя и немного вправо.
— Так, Коля, ещё пару шагов вперед и пол шага назад. Обратно и вот так. Да! Клади ракушку.
Коля опустил ракушку на горячий камень.
— Дядя Витя, зачем мы ракушки сюда положили?
— Мне тоже интересно! — Из-за спины спросил вернувшийся к нам Петрович.
— На посмотри — азимут мы раковинами отметили.
Петрович, как и я, оказался менее наблюдательным.
— Вон там, где три камня — в воде оранжевое пятно. — Теперь уже я протыкал пальцем воздух.
— Как вы думаете это что?
— Не знаю, если не унесёт — ночью будет отлив, сходим посмотрим. А раковины нам чтобы не блудить, мы на их место фонари поставим и пойдем по маячному створу. Так что нам нужно отдохнуть, набраться сил и, как говорится, вперёд за новыми приключениями. Пошли ближе к дому — снасти собирать и ловушку проверять.
На обратном пути мы прихватили обе плиты, оставшихся от менее удачливых моих соостровитян, и привезли их домой.
— Палыч, зачем они нам?
— Пока вместо гнёта будут, а потом посмотрим. Вещь сама в себе ровная тяжёлая — хош стол делай, хош ещё чего, я пока не придумал. Пока это просто камни.
Пока мои рыбаки решали, что им взять с собой, я быстро оснастил удилища катушками и намотал на шпули леску. Взяли мы стульчики и ведро: а вдруг улыбнётся удача?
В ловушку с высоким приливом натянуло течением рыбы. В кутце плескалось с десяток разных вполне больших рыбин. Шел высокий прилив и течение рвало из рук верёвку.
— Дядя Витя, там кто-то идёт! — неожиданно под руку сообщил Колька.
— Молодец, Коля, не зря я тебе бинокль выдал!
На противоположной стороне устало шёл молодой парень в грязном комбинезоне. Увидев что мы смотрим в его сторону — помахал нам рукой.
Стоим, ждём. А он, наверное, и рад бы быстрее подойти, да сил уже нет. Молодой бородатый парень. Подошёл, дышит тяжело. Поздоровался, смотрит с прищуром недоверчиво исподлобья.
Неожиданно первым заговорил Пётр.
— ВологОдский?
— По что спрашиваешь?
— Надпись у тебя знакомая.
На комбинезоне была видна затёртая надпись ВОЭК.
— А то!
Мы ребята ухорезы
Ухорезы ёжики
У нас в карманах не мука
А большие ножики!
В эти игры и я умею играть:
Атаман с овчины шапку
На дорогу положил,
Вынул ножик из кармана
И сказал: не побежим!
Парень бойкий. Знает слова 'на драчку':
Мужики не бегали
Да и я не побегу —
У меня могила будет,
За рекой на берегу.
Петрович у нас тоже не киселём мазаный:
Восемь месяцев не дрался
Кулаки заржавили.
Только вышли за ворота —
Фонарей наставили.
Стервец, льняная борода аж приплясывать начал:
А ничего я не жалею
И ничем не дорожу!
Если голову отломят,
Я корчагу привяжу!
Молодец студент, не уступает:
У Атамана нашего
Нож пошире вашего.
Нож пошире, подлинней,
Атаман побоевей!
Чумазый могёт:
Я мальчишка-хулиган,
Батька делает наган —
От телеги отымает
Колесо на барабан.
Пора эту растанцовку прекращать:
Стыла, стыла — не застыла
Кубена да Вожега,
Нож воткнули, повернули
Голова отложена.
Наглый бородач точно 'ухорез':
Нас побить, побить хотели
На высокой на горе,
Да не на тех нарвалися,
Спим и мы на топоре.
Молоти да молоти,
Как снопы увязывай,
В два удара зашибу —
Атаману сказывай.
— Что, ещё знаешь?
Ах, не ходите, не водите
Атамана своего.
У нас был такой "товарищ"
Мы зарезали его.
Из тюремного окошка
Вижу город Вологду.
Принеси, сударка, хлеба —
Умираю с голоду.
— Всё, заканчиваем песни. Пить наверное хочешь?
— С ура воды не пил.
— Как звать?
— Ярослав
— А по батюшке?
— Алексеевич. Ярослав Алексеевич Козунин.
— Очень приятно. А меня Дорофеев Виктор Палыч, мальчонку — Коля, а студент сам представится.
— Дроздов, Пётр Иванович.
— Такая беда — тебе к нам перебраться получится только ночью в отлив.
— Да не, я сейчас, только отдохну. Воды бы испить.
— Сейчас.
Я достал из ведра нашу пластиковую бутылку с водой.
— Лови, она у нас одна.
Ярослав крупными глотками вливал в себя воду. Ополовинив бутылку он прошёлся вдоль разлома.
— Вы тут рыбу ловите?
— Её, "стерлядь", да сил поднять мерёжу не хватает.
— Сейчас вытянем.
Не успел я моргнуть как новый знакомый стоял на нашей стороне.
— Атаман, а шпалер на боку фуфел кукольный или в масть?
— Не бзди — зачётная волына. Как положенцу уже здесь подогнали.
— Тоды ой! Дайте глянуть вашу "стерлядь"!
Попыхтели, но вытянули. Рыбу течением прижимало к сетке и сопротивление потоку росло. Наконец низ кольца выскочил из воды. Вес не уменьшился, но тянуть в пролом перестало. Тут мы уже за кольцо перехватились и выволокли наверх, оставалось только развязать конус, вынуть камень и вытряхнуть рыбу.
В улове оказалось около десятка скумбрий, две колючки и три плоские рыбины, которые я по ассоциации назвал их 'лещами'. Этих чешуйчатых студент определил как пелагических рыб, а что это за зверь не пояснил.
Всё лишнюю рыбу в огород на удобрение. Взял этих лещей и ещё пару скумбрий из покрупнее и две из помельче для сравнения вкусовых качеств. На сегодня точно хватит. Печально — удочки мы так и не расчехлили. Знать сегодня не судьба.
Невод наш разложили на просушку, придавив камнями на всякий случай. Почистили рыбу и пошли все дружно мыться. К пруду. Поискал я одежду для нашего гостя. Он в рабочем засаленном комбинезоне к нам пришёл. Выбрали более или менее что нормально село. Трусы синие и "майку в полосочку". Шутить что только поперек они, полосочки-то, а не вдоль, не стал — зачем малознакомого человека обижать зря. Выдал ему шампунь, мыло и полотенце — уж больно он грязный был.
Я не тороплю, пусть человек успокоится. Сядем, выпьем стопочку под рыбку и все обстоятельно без спешки выслушаем.
Студент молодой: ему не понять — интерес не унять:
— Сам откуда?
— С Яхренги.
— Это где?
— Харовск, потом Кадниковский, от него день лесом. Посёлок.
— А я с Череповца.
— А вы? — Это уже мне, я так понимаю.
— Из тех же ворот что весь народ! — А нечего, тут вам не здесь. В детстве жил в той стороне — знаю местные порядки. Да хотя чего это я на парня напустился? Руки! На руках гайки заштампованы, но все равно видно. Сиделец. Предрассудки воспитания? Даже не знаю.
— Бабка с дедом у меня на Вологодчине были. Жил я там. — Этим и ограничился.
— Сразу видно вы — хозяин авторитетный. Вы не бойтесь, — понял он, что я его перстни разглядел. — Это я по малолетке отсидел и завязал совсем. Даже в Вологду переехал. А толку? И там стали доставать.
— Местные?
— Да нет, менты. Сначала участковый, потом пепсы. Я в автосервис устроился. Повадились сначала бесплатно служебные машины ремонтировать, а потом уже и свои начали пригонять. Девушка у меня — расписаться собрались. Ребёночек у нас будет. А тут значит работать не дают. Заказ срочный — взял денег вперёд, клиент заплатил. Приехали — им надо срочнее. Сказали машина Начальника. Я что, машину начальника не знаю? Начальник у них нормальный. Да все они нормальные! А эти ... — Он махнул рукой и продолжил:
— Как же "начальника" — брата его машина! Послал их — говорю позже. Я под машиной был, они, суки, подъёмник мне разблокировали, он и так плохо держал. Попугать решили. Машина на меня падает, понимаю всё — амбец! Машку стало жалко, маму, отца. Я только нормально жить начал. Так захотел жить. Выскочить из-под неё. Вот и выскочил.
Рассказчик помолчал, подумал и решился:
— Тут такое дело, начальник. Не один я здесь оказался..
Я напрягся. Чувствую — неладное.
— Проснулся я, а рядом машина шумит. Думал меня вывезли в лесок. Оказывается это нас всех разом непонятно куда вкинули. Сидят эти в той машине. Мент и брат его, обсуждают что-то, а окна-то открыты. Телефонами модными машут. Орут друг на друга. Ну я-то что, подошёл и спрашиваю: "Что почем, граждане убивцы?" Мент как заорёт. Руками замахал, вот бумагу в окно выкинул. И погнали они от меня.
Ярослав достал из кармана заляпанный чёрными масляными отпечатками пальцев сложенный вчетверо листок и протягивает мне.
— Что за Платформа такая? Станция или конечный пункт назначения?
— Этого я не знаю. Может только пересадка. И вообще теперь ясно, что ничего не понятно. Будем надеяться, что временное пристанище, пока душа не найдёт для себя новый дом. Что дальше было?
— Дальше я за ними по следу пошёл. Там холмы, я сначала и не понял что оно вот так. Море кругом. Брат его по газам, и погнал видно с перепугу. Я, когда вышел, там только пыль стояла. И вроде как в пыли автобус стоит. Я даже подумал эти придурки в автобус на остановке въехали. Автобус поворачивается, а у него на носу вот такой клюв. В мою сторону неспешно так чешет. Тут я в одиннадцатый номер запрыгиваю и ходу! В траву низинками за бугорки.
— Кто это был? Слон?
— Нет, в Африке бегает, большой.
— Жираф?!!
Хотел видно Ярослав сказать "Сам ты жираф!", но понял что спросил мальчишка. Не сорвалось с губ неприличное.
— Нет, я что, жирафов не знаю? Слово забыл. Ну с рогом на носу такой..
— Носорог?
— Ага, носорог, точняк! Огромный — как слон. Длинный как автобус. Монстра! Убёг я оттуда. Воды нет, жарко. Пошёл в эту сторону. Зря. Там остров больше. Только не пройти. Там перешеек узенький как дамба. Монстра не пропустит.
— С чего так решил?
— Я с горочки потом посмотрел. Он обратно вернулся, там у него круг вытоптан как на стадионе. Машину он в лепёшку растоптал.
— Далеко от нас?
— Я к вам целый день шёл. Километров двадцать точно есть. Там остров, по бокам горки каменные. Проход — там поле видно. Потом дамба каменная и земля так загогулиной. В воде каменьев много с одной стороны. Дальше всё прямо — трава да песок.
— Старых фундаментов и подвалов не видел?
— Один погреб видал на серёдке.
— И всё?
— Всё. Я думал может там колодец есть. Оказалось нету.
— Интересного или необычного ничего не примечал?
— Да нет. На берегу скорлупы яичной много.
— Тут тоже её хватает.
Колька подёргал нового за рукав, испачкал мазутой пальцы и теперь стоял, нюхал то в чём уделался.
— Коля, ты чего от Ярослава хотел?
— Дядя Витя, спросите у него он — такие песенки ещё знает?
— Какие песенки?
— Вы там пели на берегу.
— Частушки, что ли? Он знает, да я ему не велю их петь.
— Почему?
Как ответить ребёнку, что это живое наследие русского фольклора, причем не самое лучшее. Вологодские ухорезы в первую мировую под гармошки да на драчку в штыковую ходили, а дома на деревенских гулянках умудрялись вырезать народа больше чем на полях войны. Страшная это история. Не нужная.
Тут я себя поймал на мысли, а почему не нужная? За что мы сами себе табу на своей памяти ставим? Поковеркало нас, поломало. Куда ушло бесстрашие — в пьянки? Были нормальные люди, а потом всё свернуло в кровавую резню. Сколько героев было, при том, что населения в губернии не так чтобы и много было. Выходили в штыковую как на потеху, с гармонями да балалайками. Если вологодская махра доходила до окопов, там живых не оставалось. От того в советское время самым строгим считался вологодский конвой. Урки знали кого боятся. Вы сейчас спросите — почему об этом никто не знает. Потому что чужих не жалели и себя не берегли. Некому рассказывать стало. Всё наследство прошлого из Господина Великого Новгорода о ушкуйников бедовых.
Распиареные сейчас в книгах казаки да прочие бойцы на лошадках скакали. Три минуты и там, а махра шла неспешно, с вежеством и смерть не смотрела, а дышала в лицо. Это было страшнее психологически чем каппелевцы у Чапаева. Страшен штыковой удар, особенно когда народ с детства приучен к групповому бою с ножами. Такие в плен не берут и сами не сдаются. Хлещутся, пока вся кровь не выйдет. А для этого нужно привычку иметь и боли не бояться. Много вологодских, архангельских да костромских мужиков забрала Финская война, а за ней Отечественная. Опустели деревни, исчезли традиции. Но я этого ребёнку сейчас не скажу.
