Сновидец

Юноша вспомнил свой сон — он стоял на полянке совсем без ничего, отчаянно прикрывая руками самое дорогое — кажется, уши? — а вокруг тесным кружком стояли девушки и смотрели на него очень странно — словно хотели чего-то. Брр! Или не брр? Девушки же тёплые...

Вайми вздохнул. Совершенно непонятно, что интереснее — спать и видеть сны или видеть что-то наяву.

Согреваясь, он побегал по туманному берегу, потом с внезапной решимостью бросился в волны. Холодная вода мигом прогнала окоченение и сонливость, но вот ветер, когда Вайми выбрался на берег, стал настоящей пыткой. Он сжался в комок и дрожал, пока его кожа не обсохла, потом оделся, но теплее стало лишь бедрам. В животе вновь урчало от голода — а ничего съедобного вокруг не наблюдалось. Вайми решительно пошёл вверх по склону, ёжась и дрожа в туманном сумраке. Его чуткие ноги ощущали теперь каждую щербинку грубого, холодного и влажного песка пока ещё непонятно чьего берега.

...................................................................................................

Поднявшись над туманом, он увидел плато, рассеченное глубокой ложбиной, — из неё торчали темные верхушки деревьев. Вайми потратил полчаса, чтобы дойти до нее. На гребне высокого прибрежного мыса он вздохнул и сел, чтобы перевести дух. Долина здесь сворачивала, и между деревьев изгибалось широкое ложе мелкой, бурлящей вокруг камней реки. Недавно взошедшее солнце едва просвечивало в разрывах тяжелых пепельно-рыжих туч. На севере, над темной стеной леса, рваные облака кутали скалистый массив Ограждающих гор.

В порывах по-осеннему свежего ветра Вайми чувствовал сотни знакомых запахов. Осмотревшись внимательней, он понял, что ему повезло — его отнесло на северо-западную окраину мира и дня через три пути он сможет добраться до родного селения. Найров здесь не было, но раньше они тут жили: за рекой вдоль невысокого каменистого откоса тянулись остовы деревянных домов когда-то богатого селения — по два этажа, большие окна и высокие, обрамленные резными перилами террасы. Сейчас от жилищ остались лишь страшноватые осевшие коробки, зиявшие глубокой темнотой. Из высоченного, в рост человека, бурьяна, укрывшего их подножия, торчали остатки развалившихся изгородей. Почему отсюда ушли люди? Вайми не знал. Что там было в прошлом — моровая язва? Безумие? Никто уже не скажет. Прошло слишком много лет...

Спустившись, он вышел на когда-то добротную дорогу — её каменные плиты выкрошились и разошлись, местами вовсе исчезли под слоем лесного мусора. На обочинах выросла непролазная чаща колючего мелколесья, но и оно давно уже высохло, превратилось в ощетинившиеся мёртвыми ветками скелеты...

Никто уже давно не жил на этой земле. Вайми видел множество птиц, но не замечал ни зверей, ни даже их следов. И то, и другое было ему на руку, но юноша чувствовал возрастающий голод, а еды здесь, если не считать редких ягод кислянки, не нашлось никакой. Завтрак из них наверняка кончился бы маетой в животе, да и чтобы насытиться кислянкой, нужно потратить, самое меньшее, полдня...

Вайми вздохнул. От голода ему хотелось спать, но спать на голой земле, подобно зверю, забившись в глубину зарослей, он просто не мог. Его ноги почему-то постоянно мерзли, хотя он с самого детства ходил босиком по холодной земле и вовсе не страдал от этого.

Вайми поёжился, обхватив голые плечи, потом поднял голову. Как перед закатом, в небе кружили птицы — но не чайки, а почти сплошь воронье. Их торжествующий грай глушил все остальные звуки, и юноша невольно сжал кулаки. Вся эта земля была заброшенной, бесплодной, мертвой. Он знал, что родился в дни старости мира, и это вовсе не нравилось ему.

...................................................................................................

Из природного любопытства он решил заглянуть в развалины, но, подойдя чуть поближе, насторожённо замер, заметив там собак, судя по всему, диких. Вайми знал, что без оружия не сможет справиться с целой их стаей, и медленно попятился, не отводя от них взгляда, но это не помогло — одна из собак подбежала к нему, а за ней и остальные. Под их пристальными голодными взглядами юноше стало не по себе. Быстро оглядевшись, он понял, что уже не успеет добежать до ближайших укрытий.

Собаки рычали и подходили всё ближе — не меньше дюжины. Вайми охватила паника. Он не знал, что делать — то ли звать на помощь, то ли проснуться...

Он потратил на эти размышления несколько драгоценных мгновений, затем, опомнившись, поднял тяжелый, остроугольный обломок скалы. О том, имеет ли это смысл, он не думал.

Первую прыгнувшую к его горлу собаку он встретил широким взмахом, ударив камнем по косматой голове, и собака далеко отлетела. Но второй пёс прыгнул под замах и камень скользнул по жёсткой шерсти загривка. Удар когтистых лап в грудь сбил Вайми с ног, он грохнулся спиной на каменистую осыпь и взвыл от боли. Горячие зубы псины скользнули по щеке, едва не разорвав её, потом он схватил пса за горло и отпихнул от себя пасть, врезав ему камнем по носу. Псина с визгом отскочила, но тотчас на него бросились сбоку, пробороздили ногу, как каленым железом по коже. Едва он попытался повернуться, его тут же укусили за плечо и он, ударив наугад, выронил своё неудобное оружие. Длинная морда потянулась к шее, нацелившись поперёк горла. Вайми сунул пальцы в оскаленную пасть и изо всей силы рванул вверх и вниз, услышав, как хрустнула челюсть. Но в него вцепились сразу с нескольких сторон, начали рвать — и он совсем обезумел от боли.

Бешено крутанувшись, Вайми разбросал вцепившихся в него собак, вскочил на ноги, схватил одну из них за хвост и загривок, и, высоко подняв над головой, со всей силы приложил о камни. Ещё одна собака отлетела, получив роскошный пинок в косматый бок. Тут же ему бросились на спину. Зубы вцепились в шею сзади, прокусив кожу, и с мучительной силой впились в мышцы под ней.

Вайми опрокинулся на спину, ощутив, как между ней и камнями хрустнули кости собаки, но это не помогло. Дико заорав, он схватил её за передние лапы и, наконец, сорвал с себя, чувствуя, как зубы раздирают мясо. Перебросив тварь через плечо, он, уже совершенно озверев, перехватил её поудобнее — и начал изо всех сил молотить ей остальных, словно дубиной...

Это было страшное оружие отчаяния. Но он услышал резкий, дикий визг, потом визг оборвался... он размахивал обвисшей тушей, как мешком, раздавая удары направо и налево. Терзавшая его стая внезапно попятилась... злобный рык сменился визгом... ещё удар... ещё... и ещё... быстро мелькающие ляжки, шум бега — и всё стихло.

Отбросив бездыханное тело — собака, похоже, сдохла от испуга — юноша увидел, что в ручье ничком лежит вторая мертвая собака с разбитой головой — она смогла доползти до самых кустов прежде, чем издохнуть. Остальные псы бежали. Лишь один, с окровавленной пастью, пытался ползти, жалобно скуля. Вайми хотел добить его, но не смог. Его охватило тоскливое, мутное омерзение. Настоящая схватка была совсем не похожа на сражения его мечты — боль, грязь и отвращение к своей беспомощности перед чужими, причиненными тобой же страданиями...

...................................................................................................

В племени Вайми славился как непревзойденный спорщик, но в рукопашной он мог похвастать скорее яростью, чем умением — и понял, что дешево отделался, когда, шипя от боли, промывал множество сильно кровивших, но, к счастью, неглубоких ран. Оставалось надеяться, что среди рвавших его псин нет бешеных.

Но от него пахло кровью, и он не мог скрыть свой след.

...................................................................................................

Солнце уже село, и долина внизу погрузилась в голубоватый, призрачный полумрак. В высоком небе лениво ползла необозримая лавина облаков, пылающих печальным рыжеватым золотом. Под ними, далеко на западе, темнели зубцы Ограждающих гор. Вайми лежал на гребне скалы, прижавшись животом к холодному камню и судорожно вцепившись руками в неровный край обрыва. Сегодня ему исполнялось восемнадцать — возраст совершеннолетия, но он не думал об этом.

Фигурки найров казались крошечными с такой высоты, но острые глаза юноши различали их очень чётко, а их наглые шаги и лай собак звучали, казалось, совсем рядом. Вайми с испугом втянул холодный, полный гниловатой осенней сырости воздух. Оставалось лишь надеяться, что после недавнего дождя его запах не смог удержаться на голом камне.

Юноша с замиранием сердца увидел, как темная свора всё же задержалась на миг у приметной глыбы — той самой, с которой он полез на каменистую осыпь. К счастью, сильный ветер помешал им: погоня торопливо устремилась дальше.

Вайми с облегчением перевёл дух. Конечно, потеряв след, найры скоро повернут назад, а значит, мешкать здесь не стоит. Тем не менее, он ещё несколько минут, почти бесконечных, следил за ними. Когда дюжина солдат с их сворой скрылась за выступом скалы, Вайми торопливо вскочил. Плоский обрывистый гребень, давший ему убежище, был крут и высок, и спуск с его обратной стороны оказался много труднее подъема — ему пришлось слезать спиной вперёд, не столько выглядывая, сколько нащупывая опору. Порой камни выскальзывали у него из-под ног и потом долго прыгали вниз с замирающим стуком. Холодный ветер с неутомимым упорством бросал в его глаза пряди волос, цепенил голую кожу, таинственно и грозно шумел в кронах деревьев внизу. Вайми не считал времени. Когда он достиг осыпи у подошвы обрыва, сумерки стали уже плотными. Пронзительно-алый Сойан вдруг вспыхнул в разрывах лениво ползущих облаков, и от каждого камня, каждого дерева тотчас потянулись удивительно чёткие тени. Мягкий розовый отблеск лег на угрюмый ландшафт, и холодный ветер, казалось, утратил свою ярость.

Над далекими зубцами Найрских гор взошла луна, окрасив зеленоватым серебром полнолуния мягкие края медлительно ползущих туч. Серые пятна на её мутноватом диске напоминали оскал черепа, и Вайми невольно осмотрелся вокруг — приближалась ночь, время любящих мясо зверей, вроде пардусов и больших полосатых гиен. Ему вовсе не хотелось встречаться с ними, но в обманчивом свете, среди двойных теней оставалось надеяться только на слух, а равномерный шум ветра в кронах деревьев глушил все звуки...

Недовольно помотав головой, Вайми залез на громадную глыбу серого гранита и тщательно осмотрелся. Эта долина была гораздо обширнее той, по которой он шел днём. Далеко на востоке, где последние зубцы низких скал тонули в земле, она выходила на простор побережья.

Но здесь внизу всё скрывала чаща высоких деревьев с плотной тёмной листвой. Вайми никак не мог сообразить, сколько ещё осталось до селения, и как к нему вообще пройти в этой вроде бы насквозь знакомой земле. Его бил озноб и он знал, что вязкая, отупляющая тяжесть в теле не рождена одной лишь усталостью. Его раны воспалились, он чувствовал охвативший его жар и знал, что, скорее всего, умрёт. Тут никто не мог ему помочь. Дико хотелось есть, но он уже слишком ослаб, чтобы охотиться, и к тому же безоружен — легкая добыча. Вот стань он таким, как хотя бы неделю назад...

Вайми вздохнул. Увы — Реальность упорно не желала меняться в соответствии с его о ней представлениями, как бы сильно он этого не желал. Делай, что хочешь, случится, что суждено — такой подход совсем ему не нравился, но другого, увы, не оставалось. Он или вернется домой — или останется лежать где-то в округе, а что именно — решится этой вот ночью... или вечером уже...

Вдруг Вайми почувствовал, что за ним наблюдают. Он спрыгнул под глыбу и вздрогнул, прижавшись к её холодному боку. Свои не стали бы прятаться — если бы не решили, что могут спугнуть ему дичь. Юноша закрыл глаза и направил всё внимание в замерзшие уши — но услышал только шум ветра и с сожалением потёр их.

В пятнадцать лет их было четверо — он сам, гибкий Маоней, ловкий и весёлый Найко и Алхас — тол­стоватый и не очень-то симпатичный, он знал о чувствах Вай­ми гораздо больше его самого. Их давно не осталось в живых — всех убили найры, — и Вайми понимал, что скоро может их увидеть: он ослабел от голода и замёрз уже так, что боялся уснуть. Но гораздо сильней голода и боли в неперевязанных ранах его терзал мучительный, палящий стыд — его глупое любопытство подставило под удар всё, чем он дорожил. Его племя, его дом, его друзья в смертельной опасности, и этого не исправить. Он мог кричать, рвать волосы, звать кого угодно — это ничего не изменило бы. Он мог лишь вернуться и предупредить соплеменников — но уже не знал, сможет ли их найти, да и вообще, стоит ли?

Вайми боялся признаться в этом даже себе, но ему не нравилось родное племя — точнее, царившая в нем скука и застой. Судьба дала ему больше, чем сородичам — и это ему тоже не нравилось. Но там у него осталась любимая, брат и друг. Конечно, они не умрут без него, но Лина бы страдала, это он знал. Так что он должен вернуться — и рассказать правду. Вайми не знал только, будет ли он потом жив. Он не представлял, где и как сможет искупить свою вину. Но вернуться к Лине — единственной близкой душе — необходимо. Иначе зачем ему вообще жить?

Вайми печально вздохнул и посмотрел вверх. Там, в разрыве между туч, вдруг вспыхнула его звезда — но одиночество от этого стало лишь сильнее. Звезда-душа казалась сейчас невероятно далекой — она смотрела на него, как на забытую в пустом доме игрушку. На миг ему даже подумалось, что все Глаза Неба уже там, со своими душами — а он тут один, брошенный и никому не нужный, в чужом враждебном мире. Захотелось полететь туда, наверх — и Вайми вздохнул ещё раз. Он долго и изо всех сил старался представить, что увидел бы, долети как-то до звёзд. Наверняка, его звезда не только самая яркая, но и самая большая — огненно-золотой шар больше даже его роста. И её свет не слепит, не обжигает — разве может ослепить глаза свет звезды, даже если подлететь к ней совсем близко?

А всё же, как плохо одному... Найры, конечно, уроды, но Айнату сейчас хорошо, у него хотя бы есть родители...

Вайми нахмурился. Всё, что у него осталось от родителей — деревянный квадратик, на котором отец, Аулай, вырезал портрет его матери, Лайны. От старости дерево потемнело и залоснилось, но рисунок до сих пор оставался чётким. Вайми носил его на шнурке, на шее, под подаренным Линой ожерельем из ракушек, на каждой из которых он нацарапал её собственный портрет в разном настроении. Лина с усмешкой навесила всю эту коллекцию на него — в знак того, что он её парень. К счастью, найры не озаботились содрать с него украшения, иначе он лишился бы и этого. Детей в племени воспитывали и учили девушки — парням не до малышей, они воюют и охотятся и берут в обучение уже подростков. Именно девушки хранили культуру племени — и, среди прочего, объясняли маленьким пока мужчинам, как правильно за ними ухаживать.

Вайми вздохнул ещё раз, вспоминая Нарайну, заменившую ему родителей, ушедших за край мира, едва ему исполнилось семь лет. Отца он, увы, почти совершенно не помнил, мать помнил мало — скорее, общее ощущение блаженства и тепла, каким она его окружала. Нарайна же, веселая круглолицая девушка, опекала его лет до тринадцати — и, в каком-то смысле, создала его. Именно она выучила его стрелять из лука, научила задавать вопросы, смотреть, думать — когда она ушла за край мира, Вайми едва не ушел вслед за ней. Два следующих года — до самой встречи с Линой — прошли, как в тумане, он боялся, точнее, стеснялся о них вспоминать, понимая, что вел себя невероятно глупо — да и вообще не слишком хорошо. С Нарайной ему всегда было интересно. Хотя уже тогда он задавал невероятное количество вопросов, она никогда не гнала его, всегда находила время выслушать, ободрить и утешить — а Вайми так страстно жаждел любви и внимания к своей особе! Теперь вспоминать об этом смешно — но тогда уже один скользнувший мимо взгляд казался ему невероятной трагедией. Именно Нарайна рассказала ему легенды о прошлом, мифы племени — а знала она их много, много больше, чем другие девушки и теперь Вайми подозревал, что немалую их часть она придумала специально для него. Она подолгу сидела с ним на скале, рассказывая о звёздах — о их именах и о тех, кто эти имена носил.