Сновидец

— Хмм, — Вайми задумался. Вообще-то, самым большим выдумщиком и фантазёром в их компании слыл как раз он. Но без новых впечатлений его замечательное воображение начинало, увы, глохнуть — а от этого ему становилось почти физически плохо и он был готов даже на дерево в грозу залезть, лишь бы обогатить свой внутренний мир хоть чем-то. Хорошо ещё, что сочинял он истории быстрее, чем рассказывал — и нерассказанных в нем накопилось изрядно. Он немного порылся в них — и выбрал самую, на его взгляд, лучшую.

— Прежний я, — важно начал Вайми, устроившись поудобнее, — был великим героем, просто родился так давно, что никто этого уже не помнит. Так вот. Однажды солнце не взошло и никто не знал, как быть, потому что стало темно и холодно и только звёзды-души мерцали во тьме. Тогда Вайми решил спуститься с края мира и узнать, что случилось на его дне — там, где ночует солнце. Он дошёл до края, три дня ничего не ел и не пил, взывал к своему тотему-орлу и тот выполнил его желание — тот Вайми сам превратился в орла. Он спустился в пещеру внизу, и увидел, что солнце держит толпа демонов, ухватившись за лучи. Демоны все были ужасные — худющие, бледные, морщинистые, с редкими седыми волосами, глаза сплошь белые, без радужки и зрачков, а во рту — всего четыре зуба, но зато огромных, как ножи. И он увидел, что это трусы, не захотевшие умереть вовремя. "Что вы хотите? — спросил он их. — Зачем вы лишили наш мир света?" — "Потому что когда у вас день — у нас ночь, — ответили демоны, — а так как у нас больше нет ничего, мы хотим, чтобы у нас всегда был день, а у вас ночь, ибо так будет справедливо". "Холод и смерть — вот ваша справедливость!" — воскликнул герой Вайми. И бросился на демонов, бил их и когтями, и клювом, и крыльями и три дня длилась эта битва и не мог герой сразить гадов, потому что они были уже мертвые. И тогда превратился он в юношу и сильно дунул на солнце — и засияло оно ярко-ярко и обожгло демонов, которые с криком разбежались по щелям. А Вайми рассмеялся и снова превратился в орла. Левой лапой он сорвал с потолка подушку светящегося лишайника хи, который теперь служит ночником в каждой хижине, а правой — плеть халсы с черными горькими ягодами, унимающими лунную лихорадку, которую насылают демоны. И вернулся домой. А потом, вновь обернувшись юношей, пошел к краю мира, посек и сбросил вниз все лианы, которые заплели вход в пещеру, чтобы ветер свободно гулял в ней и солнце больше никогда не гасло. Вот и выходит теперь, что когда у нас день — у демонов ночь и они дрожат от холода, а на темя им капает холодная вода. А когда у нас ночь — у демонов день и солнце нещадно жжет их за грехи и они проклинают тот миг, когда решили украсть его. А герой Вайми вновь родился и рассказал вам всё это! — гордо закончил юноша.

— Очень скромно, — улыбнулась Аютия. — Тогда сверх того я расскажу историю о пожелтевшем юноше. Жил да был на свете юноша прекрасной красоты, глаза его сияли, словно чистое небо, а волосы были как небо ночное. И кожа у него была белая-белая, как облака, — при этих словах Вайми насупился. Белый, как известно, злой цвет, цвет найров и демонов Нижнего Мира. Да и в лесу с белой кожей делать нечего: всех зверей распугаешь и сам в зубы пардусу попадешь. — Так вот, — с усмешкой глядя на него, продолжила Аютия. — Сверх звезды-души в небе, Создатель назначил каждому Глазу Неба земного покровителя — кому для присмотра, кому для защиты, а кому — и просто уюта ради, как уж кому повезет. Кого увидишь во сне, впервые познав любимую — тот и будет. Те, кому орел или пардус являлись, молчали да радовались. А те, кому кроты или змеи беззубые — понятно, огорчались. Тотем можно, конечно, и сменить, но больно уж это муторно: иди к Зверьим Скалам, три дня не ешь, не спи, только смотри на большой палец левой ноги, да проси Создателя поусерднее — и выйдет к тебе новый тотем. Только орлы из зарослей, понятно, не выходят, да и если пардус выйдет — радости мало. Небогатый в лесу выбор, это не сон всё-таки, так что кто к тебе выйдет — с тем и смирись. А юный Вайми, познавая подругу, ленив был и нелюбопытен и вышла ему покровителем панцирная мышь чи. И начали над тем все смеяться. Никакой жизни бездельному юноше не стало! Он и душе-звезде своей жаловался, слезы горстями проливая, и к Зверьим Скалам каждую луну ходил, отощал совсем от постов, зад и ноги отсидел, а на большом пальце выросла у него от тех взглядов мозоль — но каждый раз выходила к нему всё та же мышь чи, хоть убейся об эти самые скалы! Уж как Вайми ни старался — и в мыслях, и вслух проклинал чи, покуда не охрип, переловил и съел их немеряно — думал, видать, что чи-покровитель откажется от него из-за лютой обиды — да только всё напрасно. Чем упорнее он изводил чи, тем быстрей они к нему являлись. Да не только во снах, а ещё и наяву, прямо норки в волосах вили. И взбесился Вайми, как вешняя лиса, и возненавидел все тотемы вместе и каждый в отдельности, и несчетно часов тщился объяснить всем и каждому, что те тотемы есть глупость и суеверие несусветное — да только всё понапрасну. Где ему ответили злой и ехидной насмешкой, где — грубой бранью, а где — и кулаком по лицу его прекрасному. А где и ногой — в живот или под самый зад, для скорости. Дабы убирался злохульный покуситель подальше, да и речей позорных впредь не заводил. Пробовал Вайми кричать речи свои окаянные с дерева или со скалы, куда вдруг не влезешь — но и оттуда сбивали его добрые люди фруктами и другими плодами земными. И налился он желчью по самые уши, и стал весь желтый-прежелтый! — радостно закончила Аютия.

— Да я тебе сейчас ноги за уши заверну! — обиженно завопил герой сказания. Он даже вскочил, чтобы немедленно приступить к делу... и наткнулся на грудь довольно ухмылявшегося Найте. Аютия выглядывала из-за его крепкого плеча, злорадно хихикая.

— Полегче, друг мой, — сказал Найте, ухмыляясь.

— Или что? — нехорошим тоном спросил юноша.

— Или тебе придется потом ноги из-за ушей выпутывать, — Найте широко улыбнулся.

Вайми растерянно оглянулся на подругу — но Лина изо всех сил сохраняла невозмутимый вид. Изменница!..

— А между глаз? — ласково предположил он.

— А сдачи? — Найте пружинисто отступил на шаг. — И нас-то двое — а ты один и тот хиленький!

— Ага, ага, — пробурчал Вайми обиженно. — Куда мне... Он набрал побольше воздуха — и вдруг запел:

Найте был герой великий,

Найте знатный был охотник:

Бегал, обгоняя ветер,

Под водой бродил часами...

— Ты чё, сглазить меня хочешь? — изумлённо обиделся Найте и с нехорошим блеском в глазах медленно пошел к нему. На лице юного поэта возникло слегка встревоженное выражение. Он отбежал подальше, повысив голос:

На копье низал он хыков,

Панцирь чи ножом вскрывал он,

Бабочку разил стрелою,

Крылышек не повреждая!

Найте, сроду не попавший стрелой ни в одну мишень, несмотря на все усилия наставников (а также их пендели, лещи и подзатыльники) вконец рассвирепел. Он зарычал, обретя явственное сходство с пардусом — своим тотемом — и с диким воплем бросился на юношу.

Неугомонный поэт ловко взбежал с разгона на отвесную скалу, утвердился на крошечном выступе и продолжал петь, высоко подскакивая в те мгновения, когда разъяренный Найте пытался схватить его за ноги.

Десять дней та битва длилась,

Десять пардусов схватил он

За хвосты одной рукою,

Раскрутил, забросил в небо —

На луну они упали!

Метко брошенное Аютией большое яблоко поразило великого поэта в живот. Он вскрикнул, замахал руками, словно пытаясь взлететь — и, наконец, потеряв равновесие, упал прямо в объятия благодарного почитателя.

В течение ближайшей минуты Вайми Анхиз не издал ни единого членораздельного звука.

..........................................................................................

— Вы не люди, — печально сказал Вайми чуть спустя, догрызая роковое яблоко и жмурясь в объятиях подруги. — Вы... ик! — звери! — его передернуло и Лина участливо погладила его по голове.

В ушах у него до сих пор звенело от собственного нечеловеческого ржания: пока Найте держал его за руки, Аютия изо всех сил пользовалась тем, что он ужасно боится щекотки.

— Если бы не героизм этой доброй женщины, — он прихватил губами ухо Лины, — я бы... ик! — сдох. Разве это... ик! — по-дружески? — он укоризненно посмотрел на обнявшуюся хихикавшую парочку. В самом деле, не атакуй Лина этих садистов со всем пылом разгневанной юной души, его бы, наверное, разорвало от смеха. В лесу внизу царила необычная тишина — похоже, что усиленное скалами эхо распугало всех зверей на день пути вокруг. Соседи, впрочем, даже и не почесались: привыкли уже, что рядом с их домами то и дело образуется ржущая куча мала — и потом долго выясняет, где чьи руки и ноги. В темноте, правда, тут и там блестели глаза любопытных детей, очевидно, ждавших продолжения и Вайми чувствовал себя на удивление идиотски. Только кто в этом во всём виноват? Ну вот то-то... Нет, нельзя же так жить! Он скоро совсем отупеет в этой веселой компании — если прежде не свихнется. Нужно срочно сделать... а что?

Не замечая его мыслей, Лина внимательно рассматривала свою узкую крепкую ладонь.

— Почему пять пальцев, а не шесть? — вдруг спросила она. — И почему это красиво?

Вайми мгновенно завладел её рукой и тоже стал рассматривать. Очевидно, не найдя ответа, он поцеловал её и Лина вырвала ладонь, спасая её от щекотки.

— Почему мы все такие разные? — спросила она. — У тебя синие глаза, у Найте чёрные, у Ахета — зеленые, и он бледный, почти как найры. Кто-то золотой, кто-то бронзовый, кто-то просто смуглый. Мне кажется, что раз вы поколениями женитесь на двоюродных сёстрах, мы все должны быть похожи. У найров цвет кожи, волос и глаз всегда одинаковый. А у нас в племени не найти и двух, у кого они все совпадают!

— Разве это плохо? — удивился Найте.

— Нет. Просто... странно. Я чувствую, что так... не должно быть, но вот почему, откуда — не знаю. Интересно, какие мы были раньше? Ещё до того, как сложились предания?

— Наверное, мы жили в воде, — принялся рассуждать Вайми. — У нас нет шерсти, как у всех, кто живёт там, потому что шерсть мешает плавать. А раз у нас на голове есть волосы, то мы жили в воде... не целиком. Наверное, на мелководье. Все звери ходят на четырех ногах, мы — на двух. Значит, мы иногда плавали или ходили по дну, как цапли, и...

— И ели, как они, хыков, — невинно закончила Лина, но Вайми трудно было смутить.

— Может, и ели. Смотрите, — он подогнул босую ногу, показав довольно-таки грязную подошву. — У всех, кто живет на суше, ступни маленькие и нога плавно сужается к пятке. А зачем такая подошва, как у нас, если не для плавания или ходьбы по илистому дну? И потом, наши ноги созданы для мягкой мокрой земли. Ходить по камням и обломанным веткам нам больно.

— А туда мы залезли из трусости? — невинно предположила Аютия.

— А что тут такого? — удивленно спросил Вайми. — Меня, например, в детстве влезть в заросли камыша тянуло постоянно: пардус туда не пойдет, а крокодил застрянет. Идеальная ниша между водными и наземными хищниками.

— И стали храбрыми охотниками? — хмыкнул Найте.

— А что? — спросил Вайми. — Охотились и на уток, прыгая из всех тростников, рогозов и камышей одновременно, и на рыбу, окружая и загоняя её с нескольких островков и кочек. Да вспомни просто, что мы в рыбный день делаем! Одни, хорошие пловцы и ныряльщики, перекрывают вход в бухту с косяком или, если не в бухте, работают загонщиками, другие бьют собранную рыбу и вытаскивают её на берег. Все сыты на неделю — а уж весело-то как!

— Тогда зачем мы вылезли из родной болотины? — спросила Лина.

— Ну... не знаю. Может, нам там надоело и стало скучно... мне бы стало.

— А может, пришли найры и прогнали нас, — сказал Найте, и Вайми вдруг нахмурился.

— Может, и так. Значит, их уже тогда было больше.

Он ненадолго задумался, потом сел. Пламя костра мерцало, отражаясь, в его больших глазах.

— Найте, — тихо сказал он. — Ты знаешь, сколько нас было лет сто назад?

— Сотни две. А что?

— А двести лет назад нас было пятьсот или шестьсот. Нас становится всё меньше, просто так медленно, что никто этого не замечает. Но если так пойдет дальше, лет через тридцать нас не станет совсем! Даже сейчас уход соплеменника для нас — тяжелая потеря. А если мы потеряем сразу четверых, как восемь лет назад, то погибнет всё племя. Почему так получилось? Тут, ниже по реке, в зарослях есть развалины. Когда-то там был наш город, Найте! Что изменилось, что пошло не так?

— Ты хочешь сказать, — осторожно начал Найте, — что наш обычай уходить нас убивает?

Вайми посмотрел на него сразу зло и насмешливо.

— Сколько детей может выносить женщина, пока не придет её срок? Двух-трёх, не больше. А сколько она может родить за всю жизнь? Пять? Шесть? Тогда мы не вымирали бы!

— Но ведь дети рождались бы уродливыми и старыми! — Найте даже передернуло от отвращения. — Мы стали бы такими же, как найры, такими же карликами! Тьфу, брр!

— Может, они и уроды, но они живут и процветают — и вытесняют нас с нашей же земли, между прочим. Что же пошло не так? Когда-то мы жили в городе, а они были дикарями. Теперь всё наоборот.

— Мы не жили в городе. А если и жили, то так давно, что этого никто уже не помнит.

— Вот именно. Не помнит. Мы даже ведь не знаем, что забыли. Мы стали ленивыми — если дело не касается любви или охоты, но ведь без охоты просто не прожить, а любовь ещё и удовольствие. А чем ещё мы занимаемся? Мечтаем, болтаем, смотрим на звёзды? И мир утекает между наших пальцев!

— А что же ещё мы можем делать?

Вайми подумал.

— Я не знаю. Слушай: брат рассказывал мне, что когда-то, очень давно, наши предки подняли бунт против старости. Им захотелось всегда быть красивыми, и они нашли единственный выход — в ранней смерти. Они победили, но на деле потерпели поражение. Они отказались от будущего. Они жили лишь в "сейчас". И вот итог: наша короткая жизнь сделала нас дикарями — и понемногу убивает.

Глаза Найте изумленно расширились.

— Ты хочешь отбросить Обет Красоты? Отвергнуть всё, ради чего мы живём?

— Подумай, — мы живем, как звери, но ведь звери так не рассуждают! Какими же мы были, если даже сейчас не разучились мечтать?

— Ты хочешь вернуть прошлое?

— Нет. Не хочу. Я не знаю, что делать. Но я хочу узнать.

Глава 3.

Через несколько дней Вайми устроил изрядный переполох — притащил в селение пленника. Обычно найров убивали сразу, как только они попадались на глаза кому-нибудь из племени. Пленных брали редко — лишь чтобы посмеяться над ними, а потом тоже убить. Но у Вайми были иные намерения.

— Они говорят, — сказал он, переводя дух, — а значит, я могу выучить их язык. Наши старшие рассказали нам очень много, но вдруг найры знают что-то ещё?

Вайми выследил неосторожного найра, когда тот решил в одиночку поохотиться в лесу, угостил его тупой стрелой под дых, крепко связал обрывком лианы, а потом на руках, как ребёнка, принес в селение, вызвав взрыв восторга. С пленника содрали всю одежду — дабы доподлинно выяснить, чем же он отличается от Глаз Неба — и сейчас все рассматривали, щупали и щипали его.