Магда долго не могла понять, за что девчонка так ее ненавидит. Пока не перехватила как-то обожающий взгляд, устремленный Анхеликой в сторону Конрада. А потом нашла тетрадку, заполненную крупными каракулями, из которых она ясно поняла: глупая девчонка влюблена в Конрада!
А Конрад, естественно, не замечал маленькую замухрышку. И, возможно, Анхелика догадывалась о том, какие отношения связывают Магду с Конрадом? Влюбленные женщины чувствуют такие вещи. И влюбленные девчонки — тоже. Анхелика могла творить все эти гадости из-за элементарной ревности! Потому что понимала: у нее нет надежды заполучить Конрада. Нет и не будет, пока рядом — Магда.
К счастью, Анхелика была единственной ложкой дегтя в той бочке меда, которой стало для Магды супружество с Хельмутом. Ведь мало того — Магда стала графиней фон Шелль и очень состоятельной женщиной. Муж к тому же был тихим, непритязательным человеком, очень умеренным во всем, включая сексуальные желания. Он ничего от нее не требовал, кроме покоя и изредка — исполнения супружеского долга. Был снисходителен и щедр. А что еще нужно от мужа? Он обожал Магду, восхищался ее красотой и умом, всецело поддерживал ее в стремлении сделать научную карьеру и полностью доверял ей.
К тому же Магде повезло: оказалось, Хельмут когда-то учился в одном пансионе с братцами фон Шлипфенами. Магде даже удалось "посвятить" Хельмута в их великие научные планы и, гордый доверием, Хельмут старался "содействовать", как мог, использовал свои связи в среде высшей аристократии, а главное — субсидировал некоторые из наиболее дорогих подготовительных экспериментов. Конрада Хельмут просто не замечал: для него Конрад был ребенком. Он даже умудрился однажды сказать, что неплохо было бы поближе познакомить Конрада с Анхеликой: может, чего и получится. Магда тогда с трудом удержалась, чтобы не сказать все, что она думает об этой гадкой замухрышке Анхелике. Смолчала только потому, что уж это было уж слишком глупо — думать о Конраде и Анхелике, как о предполагаемой паре! Настолько глупо, что спорить с этим как-то даже стыдно.
Зато изменять Хельмуту после этого инцидента стало еще легче.
Глава шестая
1.
Конрад часто вспоминал "своего вампира" — так он называл того, кто убил его похитителя, кто вытащил из склепа, кто нес его по небу на волнах лунного света и бросил на пороге дома, на пороге ада. Нет, разумеется, Конрад не винил "своего вампира" в том, что тот отнес его домой. В конце концов, вампир не мог знать, какими чудовищами окажутся дядя Август и дядя Отто! Об этом и сам Конрад в тот момент еще не догадывался. Но все же Конрада не оставляло сожаление о том, что этот замечательный, прекрасный, могущественный вампир все-таки отнес его домой, а не забрал себе, не сделал бессмертным, таким же могущественным и прекрасным... А Конрад уж постарался бы стать таким же замечательным! И тоже убивал бы плохих вампиров. Если бы только его избавили от кошмарного детства...
...Интересно, а если ребенка делают вампиром, он потом вырастает? Или нет? А если нет — тогда это ужасно: вечность в теле ребенка. А с другой стороны — вампиры же сильные! Быть очень сильным ребенком — это здорово. Можно вычислять злых взрослых, которые любят мучить детей. И наказывать этих злых взрослых, пользуясь своей вампирской силой и неуязвимостью.
Конрад часто вспоминал "своего вампира" — и с первого взгляда узнал его, когда снова встретил.
Это случилось, когда Конраду Лиммеру было уже восемнадцать. Закрытую детскую военизированную школу он закончил с хорошими результатами: он был четвертым по оценкам в своем выпуске и первым по физической подготовке. Теперь Конрад учился в школе для молодых офицеров. Был выходной, их отпустили в город порезвиться и спустить пар. В прежние времена в школе с дисциплиной было строже. Но школьное начальство сменилось после прихода Гитлера к власти. Многое сменилось после прихода Гитлера к власти! Прежде в офицерской школе преподавали всякие там никчемные потомки благородных семейств, которые мундир носили для красоты, а в военной школе работали, потому что не способны были служить в армии, — так дядя Август говорил. А теперь к обучению подрастающего поколения воинов были приставлены настоящие профессионалы, ветераны, псы войны. Которые действительно могли научить молодых офицеров военной науке. И которые заодно понимали, что молодым ребятам хотя бы раз в неделю надо вырваться из казарменного быта и повеселиться, и тогда они в остальные дни легче будут исполнять дисциплинарные требования. Так что на выходные их отпускали. А поскольку школа была все-таки элитарной, деньги были у всех. И все радостной толпой устремлялись — кто в кабак, кто в бордель.
Конрад предпочитал кабак. Платить за женскую любовь для него не имело смысла: он и так нравился женщинам, они сами предлагали ему себя, причем было в нем что-то настолько привлекательное и неотразимое, что женщины соблазняли его прямо-таки агрессивно — Конраду это было даже неприятно, его это смущало и тяготило. Впрочем, он нравился определенному типажу: дамам, которые были способны агрессивно соблазнять и предлагать себя понравившемуся мужчине. Это были, как правило, крупные, сильные, румяные, с резким мускусным запахом. Иногда случались исключения из правила и соблазнительницы оказывались миниатюрны — но пахли они все одинаково. Его же привлекала в женщинах нежность, кротость, покорность, стыдливость, мягкий взгляд, тихий голос и слабый запах сухих цветов, исходивший от их платьев и блузок — такой была мама, такой была фрау Лизелотта — такую Конрад хотел себе жену. Но никак не ярую в любви, не мускусно-пахнущую — а большинство проституток в борделе, даже если таковыми не были, именно таких из себя изображали. Потому что с такими мужчине проще. Потому что большинству мужчин льстит, когда женщина сама хочет. А вот Конраду не льстило. Конрад хотел быть охотником. Хотел получать женщину, как добычу.
Так что он шел в кабак, где, конечно же, тоже были женщины, но помимо женщин — были друзья и выпивка. А выпить Конрад любил. Ему нравилось состояние опьянения. Да, терять над собой контроль опасно, становишься уязвимым. Но, когда ты пьян, сердце размягчается, на душу снисходит покой, и окружающий мир кажется куда более теплым, куда менее опасным. Заблуждение, конечно. Опасное заблуждение. Но оно стоит и риска, и тех денег, которые приходилось платить за выпивку.
В школе у него появилась своя компания — нет, не друзей, дружить Конрад не умел, потому что боялся кому-то постороннему доверять, боялся привязанностей, прекрасно сознавал свой страх и пресекал любые попытки эмоционального сближения, так ему было легче и проще — но приятели все же были, компания из одиннадцати парней, и ходили они всегда в один и тот же ресторан "Черный лебедь". Заведение было расположено в центре, роскошно обставлено, визиты туда стоили недешево, но зато там вкусно кормили, качественно поили, и ресторан делился на две зоны: подвальная, оформленная под классическую пивную, где можно было буйно веселиться, пить пиво и петь хором, — и собственно ресторан, где играл рояль, куда приводили приличных женщин, а не только шлюх, где заказывали шампанское и даже танцевали на небольшой площадке. Молодняк из военной школы действовал по настроению: или весь вечер сидели в подвале, или сначала шли в подвал, а потом, слегка набравшись — наверх, к приличным женщинам, танцам, шампанскому.
В тот вечер они начали с пива в прокуренном подвале, а потом поднялись в светлые залы ресторана, где пахло цветами и духами, и меланхоличный тапер играл какой-то медленный вальс. Поднялись, заняли несколько столиков, и начали нагло, хищнически оглядывать зал — искать хорошеньких дам, чтобы пофлиртовать с ними. Нет, ничего большего и никаких особых дерзостей курсанты себе не позволяли. "Черный лебедь" — не то место. Публика тут почтенная, так что с дамами — только флиртовать и танцевать, если только сама она не пожелает чего-то большего. Но некоторые желали. И несколько ребят с их курса уже завязали здесь серьезные романы с дамами зрелыми, богатыми, страстными и одинокими. И даже те, у кого уже были невесты, даже те, кто не мечтал о пикантной связи с незнакомкой, шли в "Черный лебедь", потому что хотели насладиться женским обществом. Прикоснуться к той красивой взрослой жизни, которая ждала их после окончания школы. Конечно, их ждала еще и война... Но она скоро кончится и они вернутся героями. Так что об этом нечего особо и размышлять.
Конрад засиделся в подвале дольше других. Ему хотелось напиться. И вовсе не хотелось танцевать. В конце концов, он остался один. Но потом за ним прибежал Эберхарт фон Грюненхофф: из всей компании он питал к Конраду больше всего расположения, находя его замкнутость и мрачность весьма загадочной, привлекательной и признаком настоящей мужественности. Эберхарт даже пытался Конраду подражать. И почти во всем следовал его примеру. Хотя слишком отрываться от коллектива боялся, и всегда шел туда, куда шло большинство.
Конрад думал — Эберхарт сядет сейчас пить с ним... Но тот восторженно залопотал:
— Идем, идем скорее наверх! Там такое, такое!!! Там настоящая богиня! Может, ты ей понравишься, ты им всегда нравишься... Идем же!
Вид у Эберхарта был счастливый и какой-то обалделый. И конечно, сам он не имел возможности понравиться богине, он и обычным-то женщинам не слишком нравился, уж очень прыщав был и сильно потел. И, сознавая свою неконкурентоспособность, Эберхарт всегда старался вытолкнуть вместо себя Конрада, и радовался его успехам — как своим.
— Пожалуйста, ну пожалуйста, пошли!
Отказать ему в его мольбе было бы, пожалуй, жестоко. К тому же Конраду показалось интересным взглянуть на "настоящую богиню" — прежде Эберхарт стеснялся выказывать такие бурные эмоции в отношении недоступных для себя женщин. Так что Конрад залпом допил то, что оставалось в кружке, и пошел наверх.
— Настоящая богиня! Мне кажется, она какая-то актриса, инкогнито... Мне кажется, я видел ее в синема! — продолжал верещать Эберхарт, пока они поднимались по лестнице. — Ее сопровождает сам Густав Лабе! Этот молодой наследничек, помнишь, газеты писали? Его дед, отец и дядя внезапно умерли от гриппа, и он один унаследовал все их заводы. Конечно, этот Лабе может себе позволить такую женщину. Но знаешь, она так явно с ним скучает, и когда наши — Бертольд фон Шаумбург, он наглый же такой, совсем бесстыжий! — в общем, когда к ней подкатили, она была совсем не прочь развеяться. А Лабе она явно в кулаке держит, он послушный, как собака, даже жалко смотреть. Она такая красавица, Конрад! Но несправедливо, если опять перепадет Бертольду. Пусть лучше тебе...
Она действительно была ослепительна, эта женщина. Высокая, тонкая, элегантная, вся будто состоящая из резких линий и четких изломов, из черного и белого, без полутонов. Белоснежная, ослепительная кожа, такая гладкая, просто сияющая — Конрад прежде не видел у женщин такой кожи! — и чернота узкого, предельно открытого платья, и чернота волос, скрученных в свободный узел на затылке, так что легкие завитки выбивались на висках и на шее, словно черным кружевом обрамляя бледное точеное лицо с высокими острыми скулами и узким, ярко накрашенным ртом. Этот алый рот, да еще великолепное рубиновое колье на шее были единственными яркими пятнами в общей черно-белой картине.
Несколько мгновений Конрад завороженно пялился на красавицу. Она действительно была невероятна. Прекраснее всех, кого ему случалось видеть в жизни. Прекрасней любой киноактрисы. Прекрасней мамы и Лизелотты... Хотя — вот странность! — в чертах этой женщины он заметил некое сходство и с мамой, и с Лизелоттой, возможно, именно поэтому она так пленила его.
Рядом с красавицей сидел Бертольд фон Шаумбург — откровенно счастливый, поглупевший от счастья, покрасневший от возбуждения, которое он не мог скрыть. По другую сторону от красавицы — угрюмый и бледный Густав Лабе, которого Конрад встречал пару раз в гостях у дядюшкиных знакомых, — сидел с окаменевшим лицом, словно не его унижала сейчас прекрасная женщина, флиртуя с наглым молокососом. Но, может, Лабе нравится, когда его унижают?
— Пожалуй, он уйдет сегодня с ней, если ты не вмешаешься, Конрад, — прошептал Эберхарт. — А почему все лучшее должно доставаться ему?
— Действительно, — пробормотал Конрад и уже сделал шаг вперед, когда краем глаза заметил что-то...
Профиль мужчины, сидевшего за столиков в тени колонны и тоже пристально смотревшего на красавицу.
Невероятно знакомый профиль.
Незабываемый.
Это... Это был тот вампир.
2.
Конрад оцепенел вторично. Красавица? Какая там красавица, черт с ней, будут еще красавицы... Но вампир, которого он видел в счастливых снах, звал в слезах после наказаний, его спаситель — его вампир!
"Мой вампир" — так называл его Конрад.
Его вампир был тут. Рядом. При электрическом свете он выглядел менее загадочно, чем при лунном, но однако же — он смотрелся таким красавцем, хоть в кино снимай! — и одет элегантно, даже роскошно, золотые запонки, булавка для галстука с изумрудом. И при этом умудряется не привлекать к себе внимания
— Эй, Конрад, ты куда? — разочарованно протянул Эберхарт.
— Старого друга увидел. Не мешай нам.
— А как же?..
— Отстань!
Долго думать Конрад не умел. Да и не было времени на раздумья: а вдруг вампир возьмет да и исчезнет? Он подошел к столику, коротко поклонился и даже щелкнул каблуками в знак почтения, затем — не ожидая приглашения сесть — сел напротив вампира и сказал:
— Я знаю, кто вы такой. Я помню вас. Вы убили вампира, который осиротил меня. Вы спасли мою жизнь. Я хочу, чтобы вы сделали меня таким же, как вы.
У вампира лицо ничего не выражало — ни удивления, ни гнева. Он просто смотрел на Конрада — не моргая, совершенно не моргая, как сова! — и размышлял о чем-то своем. Может, прикидывал, не поужинать ли глупым мальчишкой? Или просто собирался загипнотизировать Конрада и незаметно исчезнуть. Вампиры, судя по большинству свидетельств, это умеют. И будет Конрад сидеть, пялясь перед собой, пока его не приведет в чувство кто-нибудь из соучеников, заметивших его странное поведение. И тогда Конрад решил, что надо сказать что-то еще, как-то расположить вампира к себе.
— Я знаю, что я не достоин, во мне нет ничего особенного. Но я молод и силен. Я мог бы стать вашим помощником и убивать других вампиров. Плохих. Как тот, который убил мою маму, — тут у него голос чуть дрогнул и Конрад сам на себя разозлился, но он столько лет не произносил слово "мама", он просто забыл, как оно ощущается на языке и какой отзвук вызывает в сердце...
Вампир наконец моргнул. И улыбнулся.
— Я тебя вспомнил. Мальчик из склепа. Дикий упырь разорял деревню, где ты жил. Я слишком поздно узнал. И слишком поздно пришел, он уже убил твоих родных. Прости. А ты был храбрым мальчишкой. Мало кто из взрослых в той ситуации сохранил бы присутствие духа. А ты собирался защищаться. Вооружился... Ты и сейчас храбрый. Не побоялся ко мне подойти.
— Я мечтал о встрече с вами все эти годы. Я звал вас!
