Волчонок

— Ты, верно, забыла, кем именно сейчас являешься, моя дорогая?

— Что? Я....— Лисичка и не знала, что ему на это ответить. А ведь она от радости и правда об этом совсем позабыла.

— Вот-вот.— Обрадовался Питер, заметив её растерянность.— По-прежнему думаешь, что тебя там встретят с распростёртыми объятиями? Разве ты им нужна такой, какой теперь стала?

— Я....— Она вскинула рыжеволосую головку вверх, полностью уверенная в своей правоте и уже готовая выдать целую тираду по этому поводу, но он перебил её.

— А я так не думаю.— Твёрдо заявил он.— Даже если от тебя не откажется семья, то в лучшем случае тебя убьют одну, а в худшем ты заберёшь с собою на тот свет и всех своих родственников. Скрывать свою истинную сущность ты долго не сможешь, тем более, что люди уже догадались, что случилось с телегами и если ты вернёшься....— Он развёл руками.— В общем, у них к тебе будет гораздо больше вопросов, чем ты думаешь, хотя, с другой стороны, думаю, на твоё возвращение разговор у них будет короткий. Серебряная пуля в глотку или очистительный костёр. Так ты этого хочешь? Смерти себе и своим близким? Да? Да? Так я могу это быстренько устроить.

— Нет, нет, только не трогай их, пожалуйста, не трогай моих родных.— Испуганно выкрикнула Лисса, чуть подавшись вперёд.

Он слегка ослабил ворот рубахи, мгновенно успокаиваясь и несколько устыдившись своей неожиданной вспышки гнева.

— Короче, ты вольна уйти, но мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась в стае.— Проигнорировав и сами её слова, и мольбу, невольно в них прозвучавшую, закончил Питер.

После недолгого раздумья Лисса решилась. Она ужасно бы хотела, чтобы всё было по-другому, но поступить сейчас иначе она, увы, не могла.

— Хорошо, я останусь в стае, но только с одним условием.— Обессилено оседая на солому, проговорила она.

— Каким?— Подозрительно уточнил вожак, понимая, однако, что на этот раз победа на его стороне.

— Ты и твои... волки не будете, ни под каким предлогом трогать членов моей семьи.

Питер поспешно кивнул.

— Но у меня к тебе есть тоже своё ответное условие, которое ты не должна нарушать, ни в коем случае, если не хочешь чтобы я нарушил своё.— Он исподлобья взглянул прямо в глаза девушке, и его взгляд казалось, пронизал её насквозь.— Только твоё согласие на него даст тебе право остаться в стае и пользоваться всеми теми привилегиями, которые я могу тебе предоставить.

Лисса вопросительно вскинула бровь.

— И что же это?

— С этого мгновения ты должна забыть, как именно меня звали в прошлой жизни. Человека Питера больше не существует, да и никогда не существовало прежде, есть лишь истинный оборотень, им я раньше всегда и был. Кстати, теперь меня зовут весьма просто, Клык.

Лисса ещё больше удивилась, но говорить, что-либо по этому поводу не стала, а лишь в свою очередь согласно кивнула в ответ.

— Это справедливо.— Заключила она.— Я согласна. И ещё, вот только ты не дослушал меня до конца, не дав толком договорить. То условие, которое я тебе выдвинула, было не единственным. У меня есть ещё одно. Оно скорее и не условие даже, а так небольшое дополнение к нашему с тобой договору. Но, если ты не согласишься принять его, по своей воле я в стае не останусь.— Она резко вздёрнула голову и вызывающе взглянула на него.

Оборотень вдруг насторожился, это невысказанное пока ещё условие, ему отчего-то уже заранее не нравилось.

— И что же это за дополнение такое?— Медленно поинтересовался он.

Лисса собралась с духом и твёрдо произнесла.

— Не знаю, что ты там себе навыдумывал, но, то, что я остаюсь, надеюсь, не даёт тебе повода думать, что между нами, то есть мной и тобой что-то может быть. Моё согласие остаться этого отнюдь не означает.

— Это из-за него? Да?— Гневно выкрикнул Клык.

— Отчасти.— Тихо произнесла Лисса, отводя от него взор. Она прекрасно поняла о ком именно сейчас шла речь, а скрывать очевидное было бы делом совершенно бесполезным.

— Я его ненавижу.— С ненавистью прорычал оборотень.

— А я люблю.— Парировала его возглас лисичка.

Клык бросил на неё испепеляющий взгляд, потом, молча, развернулся и выскочил вон, со всей дури хлопнув старой дверью, да так, что одна из петель не выдержала и сорвалась. Дверь безжизненно повисла лишь на одной, едва державшейся, болезненно при этом скрипнув.

А уже через несколько минут с неё сняли цепи.

Глава 12. Первая охота.

Если жестокость людей порой

выходит за рамки границ, то, что

уже говорить о том, какова может

быть жестокость нелюдей.

Порой человеческая жестокость

граничит разве что с безумием.

Она уже вот как несколько минут бродила среди них, но по-прежнему не всегда могла различить, где были просто волки, а где оборотни, разве что за редким исключением, когда разница была уж слишком бросающейся в глаза. Не все здесь конечно прохаживались в своём волчьем обличии, редкие представители стаи были и в обликах людей. Да и не прохаживались они вовсе, а напротив каждый их них, казалось, занимался своим собственным делом. Лисичка подумала, что среди этих полулюдей полузверей ей, по-видимому, придётся провести остаток своей жизни и содрогнулась. Мало того, теперь похоже она на самом деле была одной из них.

С волчонком всё было не так, с ним всё обстояло совсем по-другому. Но сейчас она уже старалась не думать о том, что могло бы быть, прошлого не вернуть. Вместе им теперь уже не быть никогда.

Первое время её не брали на охоту, оставляя в логове вместе с некоторыми другими женщинами, молодыми волчицами и волчатами, но долго так продолжаться не могло.

И вот теперь её время пришло. Наконец-то!

Привыкнув уже к вкусу тёплого сырого мяса, лисичка даже испытала некоторое возмутительное возбуждение при известии о том, что сегодня ей самой предстоит участвовать в охоте на зверя. Она не знала, на какого именно зверя им сегодня придется охотиться, но зайчатина, оленина и кабанина были для неё сейчас одинаково приятны. К своему удивлению она испытала какой-то вроде бы раньше не свойственный ей охотничий азарт. Возможно ли такое для человека со столь тонкой и ранимой натурой? Но, в первую очередь, наверное, надо не забывать о том, что теперь она уже была не совсем человеком.

Итак, как бы то ни было, теперь она бежала в стае, иногда мельком соприкасаясь рыжеватыми боками с кем-то из членов своей новой семьи, и испытывая от этого даже некое единение душ, несмотря на то, что некоторые её представители злобно скалились и огрызались, явно недовольные этими лёгкими прикосновениями. Нет, она, конечно же, не забыла и свою старую жизнь, но раз к ней уже не было возврата, то почему бы ей не попробовать жить по-новому. К тому же она всё же будучи изначально человеком по большому счёту им и оставалась, а человек, как известно, самое приспосабливающееся к любым изменениям существо....

Вот вожак впереди протяжно завыл, оповещая стаю о том, что след взят и добыча уже не за горами, и волки и полуволки тут же послушно растянулись в шеренгу, занимая отведённые заранее каждому позиции. Лисса, напрасно пытаясь обуздать своё дикое возбуждение, что было сродни разве что детскому восторгу, пристроилась в самом безопасном месте, то есть в хвосте, среди таких же, как и она, новичков. Сердце её резво стучало в волчьей груди, то и дело, грозясь вырваться наружу.

Первая охота, теперь она уже не будет просто нахлебницей не за что евшей свой кусок мяса....

Но что это?!

Лучше бы уж она ею навсегда и оставалась! Ведь того что случилось впоследствии она совсем никак не ожидала, уже и вовсе окончательно было позабыв каким именно образом она и сама оказалась в данной стае....

Горстка молоденьких девчонок с громким визгом кинулась в рассыпную. Но где уж тут их двум хоть и резвеньким ножкам тягаться с четырьмя крепкими волчьими лапами.

Лисса ещё по инерции бежала, не в силах отвести взгляд от кровавого зрелища, что предстало её глазам. Охота? Нет, бойня! Кровавая, бессмысленная бойня, жертвами которой стали молодые девочки, такие же, как и она, отправленные родителями в лес по ягоды. Только сделано это было, как выяснилось, зря. Теперь их уже никогда не дождутся дома ни к вечеру, ни на следующее утро, ни в любое другое время суток этого или даже следующего лета.

Огромные волки играючи преградили им путь и несколькими длинными прыжками настигли и повалили на траву.

— Нет!— Лисичка, парализованная ужасом, стояла посреди этого хаоса и отказывалась верить во всё происходящее, в то время как вся стая стекалась к тем первым, что уже пожинали свою кровавую жатву. Те, кто занимал место на более низкой ступени стайной иерархии, получая укусы, ползали вокруг, поскуливая, и ожидали своей очереди в принятии столь лакомого кусочка, как человечина. Охота!— Нет!

И тут она увидела его. Он был ближе всего к жертвам, на месте законного вожака. Лисса смотрела на него, не отрываясь, и вот он, словно почувствовав этот её взгляд, отнял свою окровавленную морду от бесформенной кучки мяса перед собой и посмотрел ей прямо в глаза. Кровь стекала по его оскаленной морде, брылам и капала на землю. Просто так капала, совсем обыденно, словно вода.

И Лисса не выдержала, вспомнив уже виденную ею прежде бойню, ту самую в которой она и сама стала оборотнем, громко закричала и, резко развернувшись, кинулась назад, прочь отсюда, подальше от этого ужаса невольным свидетелем которого она стала, не в силах хоть что-нибудь изменить. Или возможно ей только показалось, что она громко закричала. Но как бы там ни было, никто даже не повернулся в её сторону и только вожак провожал её долгим печальным взглядом, пока она и вовсе не скрылась из виду, и смутный силуэт её не растаял среди чуть розоватого отблеска утренней зари.

Она бежала, куда глаза глядят, бежала, не глядя по сторонам, стремясь лишь поскорее стереть из памяти весь тот ужас, что ей пришлось вновь увидеть и пережить. Но ей это никак не удавалось, память услужливо предоставляла ей видение кровавого месива, не думая о чувствах своей собственной хозяйки. И Лисса всё бежала, бежала, бежала, пока и вовсе не начала выбиваться из сил, а между тем рассвет давно уже сменился полным утром, а за тем уже и ранним днём.

Обессилев девушка на ходу перевоплотилась в человека, даже не почувствовав ставшую уже привычной боль. По инерции она пробежала ещё какое-то расстояние в своём человеческом обличии, как была, голая. Потом как есть нагая, остановилась и опустилась, рыдая, сначала просто на колени, уткнувшись лбом в мокрую землю, и не замечая даже, как само небо оплакивает вместе с ней её потерю, потерю веры в то, что она ещё сможет вести хоть мало-мальски нормальное существование. А через какое-то время она и вовсе завалилась набок, мокрая, нагая, грязная не столько телом сколько душой. А дождь всё омывал и омывал её своими слезами, что смешивались с её собственными, стремясь то ли успокоить её, то ли приласкать, а то ли и очистить от скверны, что липла к её телу второй кожей, проникала в самые глубины её чуткой души и не давала дышать полной грудью.

Так она и лежала на холодной земле, которая словно отталкивала её своей холодностью, не желая становиться соучастницей того кощунства частью которого она невольно стала, пока почти совсем не окоченела. Очнувшись ото сна или забытья, в которое она недавно впала, почувствовав наконец-то холод, что охватил всё её тело, лисичка медленно, как в том же сне, поднялась, молча, развернулась, непроизвольно поёжилась от холода, и сначала просто пошла, постепенно всё ускоряя шаг, перевоплотилась по дороге в рыжую волчицу, и тогда уже, не спеша, лёгкой трусцой потрусила сама не зная куда.

Несколько дней она скиталась в полном одиночестве. Потом решила предпринять рискованный шаг и вернуться в свою родную деревню. Наверное, от страха, тоски и одиночества разум её затуманился, и она решилась на столь отчаянный поступок, который сама себе ранее обещала ни в коем случае не предпринимать, чтобы не ставить под удар ни себя, ни близких. Она попробовала убедить себя в том, что всё не так страшно как на первый взгляд кажется и деду ничего не угрожает, по крайней мере, никому хуже не будет, если она взглянет на него одним глазком. В любом случае возвращаться в стаю после случившегося ей очень не хотелось, а ничего другого придумать она не могла. В мире было только два места, в которые она могла вернуться, и это было наиболее важным и желанным из них. Так она и поступила.

В образе рыжей волчицы рано утром, когда ещё только-только занималась заря, она подкралась к околице, огородами приблизилась к родному дому и схоронилась в кустах, чуть сморщив нос от застарелого запаха гари и разлагающейся плоти, что то и дело пытался в него пробраться. Она не смотрела по сторонам, следуя лишь одной ведомой её цели. И ей даже посчастливилось увидеть деда, вот только радость её была недолгой.

Он вышел на крыльцо, обнажённый по пояс, как всегда прошествовал к колодцу, вытянул целое ведро колодезной воды, стал умываться и обливать пригоршнями ледяной жидкости своё разгорячённое тело. Лисса поняла, что он всё ещё по-прежнему, несмотря на так неожиданно свалившееся на него горе, не отказался от ежедневных упражнений, что придавали ему физическую молодость и бодрость духа. Девушка только порадовалась, что горе её утраты не заставило деда перестать вести привычный для него образ жизни и не вынудило погрузиться в своё горе с головой. В конце концов, она очень надеялась на то, что он сможет жить и без неё.

Она стояла и смотрела на деда, раздумывая, не выйти ли ей к нему сейчас, не признаться ли во всём, или быть может обратиться и сказать, что её не укусили, пусть дед скажет так всем в деревне, и они снова заживут прежней жизнью. Дед не откажется от неё, даже если узнает, что она стала оборотнем, ему приходилось сталкиваться с ними по долгу службы, и он видел в них то, чего не замечали другие.

Лисса всё ещё стояла и раздумывала над тем как ей поступить, а дед тем временем словно почувствовал её присутствие, её взгляд. Он резко обернулся и уставился именно в то место, где ниже травы, тише воды сидела она, его любимая внучка.

— Дедушка.— Сдавленно прошептала Лисса, когда ей показалось, что вот сейчас он сделает шаг в её сторону, он даже кажется, занёс для этого ногу.

Но Невер вдруг резко повернулся в другую сторону, словно что-то иное привлекло теперь его внимание, затем ещё раз бегло взглянул туда, где пряталась Лисса и, как ни в чём не бывало, принялся плескаться колодезной водой.

Спустя мгновение Лисса поняла, что заставило деда вернуться к прерванному занятию. Но странным для неё было то обстоятельство, что всё поведение деда говорило о том, что он словно бы знал, что она тут рядом и попытался оградить её же саму от неприятностей, сделав вид перед непрошенными гостями, что никого поблизости здесь вроде бы и нет, а он как и обычно занимается своим утренним туалетом.

Из-за дома вышли двое.

Один показался Лиссе смутно знакомым, второго она никогда прежде не видела. Но как раз именно он и заговорил первым.