Режим бога. Зенит Красной Звезды

Толпа нас узнает с опозданием. Мы быстро протискиваемся ко входу, Завадский приветливо кивает патлатым парням у дверей и только тогда вокруг начинаются выкрики "Это же Селезнев!".

Внутри здания тускло горит несколько светильников, интерьер разглядеть в их свете невозможно, к тому же мы сразу спускаемся по довольно крутой лестнице в нижний зал и уже там осматриваемся.

Зал средних размеров, кресла со старой потертой обшивкой, сцена с белым экраном на задней стене — все, как в обычном доме культуре. На всем здесь налет времени и ветхости, лучшие годы этого здания давно позади. Места в зале публика занимает произвольно, билеты сданы на входе, и самые шустрые зрители уже плотно оккупировали ближние к сцене ряды. Завадский успокаивает нас — в этом зале лучше сидеть подальше от сцены, а то оглохнешь рядом с колонками. Находит подходящие места в перекрытом секторе "для своих", усаживает нас, а сам отправляется за сцену к друзьям. Мы расстегиваем верхнюю одежду, но не раздеваемся. Похоже, тут так принято. Зал на глазах заполняется людьми, на сцене суетятся какие-то парни, расставляя и налаживая аппаратуру. Публика сгорает от нетерпения, но ведет себя прилично. Правда, в зале очень шумно. Что и не мудрено — здесь исключительно молодежь, в основном студенческого возраста. Взрослого поколения нет вообще. Как рассказал нам Завадский, билеты нелегально распространяются в институтах, техникумах и ПТУ, реже в школах. Продают билеты молодые люди, которые имеют с этого заработок. В зависимости от группы и места проведения концерта цена билета колеблется от рубля до трех. Билет — это зачастую картонка или бумажка в виде приглашения на молодежный вечер отдыха. Ни цены, ни указания места проведения этого "вечера" — все сообщается на словах. Обман случается, но крайне редко, в основном, когда неожиданно переносится место концерта, а распространители билетов не успевают об этом предупредить покупателей.

Наконец, Завадский возвращается из-за кулис, и вскоре концерт с большим опозданием, но начинается. Ну, что сказать... не любил я никогда Гребенщикова, и видимо никогда уже не полюблю. Но надо отдать должное — публика затаив дыхание, слушала питерскую группу. Очень многозначительные, но непонятные тексты, и такой же многозначительный и загадочный Борис на сцене. Длинные волосы, повязка на голове, широкая простая рубаха — он в образе то ли хиппи, то ли мессии. Некоторые в зале подпевают ему, хотя пением это можно назвать с большой натяжкой — Борис скорее пафосно декламирует вибрирующим голосом свои замудреные тексты. Мне с высоты моих прожитых лет, немного смешно смотреть на все эти странные понты, и я тихо посмеиваюсь про себя, но ... "пипл хавает", и при этом, кажется, доволен до соплей. Помнится, читал где-то, что на одном из конкурсов Борис своим эпатажем довел жюри до белого каления — они в полном составе встали и покинули зал. А Гребенщикова за это потом исключили из комсомола. Не удивительно...

На одном особенно нелепом и пафосном Борином пассаже я не выдерживаю и начинаю тихо ржать, из-за чего Альдона толкает меня локтем в бок, хотя сама она при этом тоже улыбается. Песни Гребенщикова так похожи одна на другую, что их можно было бы петь без остановки, и никто не заметил бы перехода на новую мелодию. Слова, произносимые речитативом, временами напоминают какой-то бред сумасшедшего. Я пытаюсь напрячь свою память и вспомнить, что он такого замечательного еще создаст в ближайшие годы, но на ум не приходит ничего, кроме припева "Не пей вина Гертруда" и первой строчки "Под небом голубым". Впрочем, в последней песне и сами слова, и музыка вообще не Гребенщикова. ...А Борис в это время вещает со сцены что-то важное про карму, нирвану и прочие прелести, доступные лишь избранным просветленным умам. Все это конечно забавно, но уже начинает навевать скуку.

И стоило мне только подумать о скуке, как в зале начало происходить что-то совершенно непонятное. Раздался топот, захлопали двери, кто-то вскочил с места и резво побежал к дверям, а потом в зале и вовсе включили яркий верхний свет.

— Всем оставаться на местах! Милиция!

В зале началась легкая паника, поднялся шум, музыка на сцене смолкла, и музыканты как-то удивительно быстро свинтили за кулисы! Я смотрел на происходящее с большим интересом, но Коля моего веселья не разделял и почему-то отнесся к появлению милиции очень серьезно.

— Так, ребята, это милицейская облава! Идем за мной... Только без паники.

Ну, паниковать собственно никто и не собирался, нам же менты, как родные, но раз Николай считает, что лучше сейчас исчезнуть по-английски, то спорить с ним неразумно. В общем-то, действительно, пока нас с Альдоной народ не узнал, надо выбираться отсюда. Завадский тем временем уже ведет нас по каким-то узким коридорам и лестницам, мимо закрытых дверей. Алька крепко держит меня за руку и не отстает ни на шаг. Это счастье, что она сегодня не на высоких каблуках, а то бы точно ноги переломала в этих темных катакомбах. Мы пробираемся через подсобные помещения, пахнущие вековой пылью, но за очередным поворотом темного коридора, я неожиданно теряю из вида Николая, и мы с Альдоной остаемся одни. Начинаем метаться по коридору, не понимая, куда нам иди дальше, но вскоре попадаем на лестницу черного хода, и через минуту оказываемся на свежем воздухе. Свобода уже так близка, нам осталось только спуститься по широкой боковой лестнице, как вдруг...

— Опаньки...! А кто это у нас такой красивый и нарядный...?

Прямо перед нами вырастают пять крепких парней с красными повязками на рукавах. Дружинники! Добровольные помощнички... И отчего от них пахнет алкоголем??

— А ну стоять!

Один из мужчин пытается грубо схватить Альдону за рукав и тут же попадает на хитрый залом локтя. Кричит от боли. Двое бросаются на меня. Первого я встречаю резким джэбом в голову. Попадаю в нос. Бью вполсилы. Парень закрывает лицо руками, из-под пальцев начинает течь кровь. Второй машет руками, изображает из себя боксера. Я подныриваю под его удары, выдаю хлесткий апперкот. Два ноль. Пока я разбирался со своими соперниками, Альдона успела раскидать всех остальных. Мужчины стонут в сугробах и держаться кто за причинные места, кто за ноги. Лоу-кики — очень эффективный способ вывести из себя нападающих в зимних одеждах. Особенно если бить в голень, где почти голая кость.

Тем временем мимо нас по лестнице сбегает крепкий парень с всклокоченной шевелюрой и разбитой бровью.

— Атас, там менты!

Позади раздаются свистки.

Парень с ходу перепрыгивает через лежащие тела дружинников и несется дальше. Мы бежим за ним. Уж чего-чего, а бегать мы с Алькой умеем хорошо! Сворачиваем за угол и как угорелые летим в сторону жилых домов, на ходу обгоняя парня. Вдалеке вижу зеленый огонек такси и выскакиваю на проезжую часть, размахивая руками. Увидев Альдону, таксист притормаживает и весело спрашивает цитируя фразу Папанова из "Джентльменов удачи":

— "А что Динамо бежит"?

— "Все бегут" — отвечаю ему репликой Леонова — До Селезневской довезете?

— Ну, садитесь...!

К нам подбегает и парень, которого мы обогнали.

— А до трех вокзалов по дороге не подкинете?

— Давай, не оставлять же тебя здесь!

Парень плюхается на заднее сиденье рядом с Альдоной и болезненно морщится, хватаясь рукой за разбитую бровь. Кровь запачкала не только его лицо, но и куртку — водитель качает головой

— Куда тебе в таком виде на вокзал?! Тебя же сразу в милицию загребут! Ты что не местный?

— Из Люберец...

— Тебе бы где-нибудь умыться, да в божий вид себя привести... иначе до дома сегодня не доедешь...

Мы переглядываемся с Альдоной, и я, вздохнув, предлагаю бедолаге.

— Ладно..., поехали к нам, приведешь себя в порядок, а потом уже на вокзал.

— Спасибо, ребята! Извините, что руки не подаю — она в крови испачкана. Николай!

— Виктор! А это Альдона.

— ...Редкое имя! Прямо как Альдона Веверс из "Красных Звезд".

Парень занят своим оторванным рукавом и не видит изумленного лица Альдоны. Кажется для нее большой сюрприз, что кто-то в Москве знает ее фамилию. Я отворачиваюсь к окну и давлюсь смехом, чтобы не заржать в полный голос, изумленная Алька — это нечто...!

Через пятнадцать минут мы на месте, домчались с ветерком. Щедро расплачиваюсь с веселым таксистом, и зову за собой Николая.

— Пойдем, что ли, ...горемычный...

Охранник, вышедший покурить на улицу, видит нас с Альдоной, и удивляется второй раз за день. А Николай, обнаружив у дверей милиционера в форме, заметно напрягается. Шепотом спрашивает.

— Ребят, а мы где...?

— Не дрейфь, считай, что дома...

Но когда мы входим в ярко освещенный холл, все становится ясно без слов. Вся стена обклеена нашими фотографиями, вперемешку с разными знаменитостями. Парень открывает рот, рассматривая нас на фото, где мы стоим в обнимку с Тиной Тернер и Джоном Леноном.

— Так ты и, правда, Альдона Веверс...? А ты тот самый Виктор Селезнев?!

— Тот самый... Пойдем, потом рассмотришь. Сейчас будем тебе оказывать медицинскую помощь.

Альдона приносит для парня аптечку, заставляет его снять куртку с надорванным рукавом и отправляется в мастерскую Львовой искать нитки с иголкой. Я провожу Николая в туалет и вручаю ему пузырек с перекисью.

— Давай... Ты на электричку-то не опоздаешь?

— Да, успею... Прости, а что вы там делали, в ДК Русакова?

— То же, что и ты, "Аквариум" ходили слушать.

— А чего от ментов бегали, они вам вроде как... у-й-й...!

Ну, да... перекись на разбитую бровь — еще то удовольствие, сам знаю... Все это время я ловлю себя на мысли, что лицо этого Николая мне странно знакомо... Словно мы встречались с ним, и не раз, а вот где — вспомнить не могу, хоть убей. Он перехватил в зеркале мой задумчивый взгляд и понятливо поинтересовался

— Чего так смотришь, думаешь, мы встречались где? Вряд ли, ...я бы тебя запомнил...

— А как твоя фамилия, Коль?

— Расторгуев...

Теперь уже у меня натурально отвисла челюсть. Это Расторгуев?!! Любэ?!! Вот это ...кудлатое недоразумение?!! Расторгуев по-своему расценил мое молчание и хмыкнул

— Ну, не знаменитость пока, ...извини!

Спрашиваю, стараясь не выдать своего волнения

— Ты тоже музыкант? А в какой группе играешь?

— Вряд ли тебе знакомо ее название... Ты ведь из Ленинграда, а мы там не выступали. "Шестеро молодых". Не слышал? Ну, я же говорил...

Пока он заклеивает пластырем обработанную рану, я смотрю на него во все глаза. Нет, если конечно состричь эти длинные лохмы, то он станет вполне узнаваем, но пока от привычного мне Расторгуева в нем мало что есть. Даже голос пока другой, нет той знакомой хрипотцы... Расторгуев поглядывает на часы, боясь опоздать на электричку, а мне совсем не хочется отпускать его.

— Подожди, сейчас попробую организовать тебе машину...

Добираюсь до телефона и набираю "мамонта"

— Лех, ...тут такое дело... очень нужно одного хорошего человека в Люберцы отвезти. Он на электричку опоздал, а в эту дыру сам знаешь, никто так поздно не поедет. Сделаешь?

— А ты сам где?

— Да, мы в студии, потом расскажу.

— Ну, ладно, жди... Скоро буду.

Вот за что уважаю — ничего парню объяснять не надо. Перед Зоей неудобно, конечно, но у нее и самой рабочий день не нормированный, должна понимать.

И мы снова направляемся на кухню пить чай, вызывая этим легкое чувство дежавю. Альдона уже пришила рукав расторгуевской куртки и сейчас снова накрывает на стол. Спрашиваю Николая, зачем он убегал, если не играл на сцене?

— Смеешься?! Да потом не отмоешься! Знаешь, сколько ребят исключили из института и комсомола за это дело...

— За то, что они на концерт ходили?!

— Подпольный концерт! Не забывай об этом. Да, и просидеть до утра в кутузке — тоже мало удовольствия. Так что проще было с боями прорываться и уходить дворами...

Потом мы обсудили с ним сегодняшний недосмотренный концерт, поржали над Борискиным пафосом, и к приезду Лехи практически подружились. На прощанье я не утерпел и попросил Леху щелкнуть нас на Полароид. Один снимок подарил Расторгуеву, другой оставил себе. На память.

Догадливый "мамонт" оттащил меня в сторону и поинтересовался

— За тобой заехать, или ты сам на такси доберешься?

— Доберусь. И Альдону сам отвезу. Ты главное, этого парня доставь в лучшем виде, а за меня не беспокойся.

Проводил парней до дверей, мы пожали с Расторгуевым друг другу руки.

— Ну, звони если что, может, пересечемся где, Москва большая деревня!

— Прощай Виктор! Спасибо за все...

На том и расстались. Ну, а наверху меня уже поджидала Альдона, моя боевая подруга! Не сговариваясь, мы отправились сразу в кабинет, проводить испытания дивана. Диван оказался удобным, а моя Снежная Королева очень темпераментной. ...С каждым разом она все больше входила во вкус, доводя меня до финала ничуть не хуже Веры или Анны. Ох, черт ...завтра же в Москву из Тольятти возвращается Анна... Мысль о соблазнительной итальянке, с которой нам так и не удалось пообщаться наедине, подстегнула мое не в меру живое воображение и я снова потянулся к Альдоне, завершая наш короткий "антракт". Ловко перевернул Альку на живот, искушающе провел губами по выступающим позвонкам ее спины и прикусил нежную кожу шеи. Девушка приглушенно застонала от удовольствия...

— -

Одна из самых знаменитых тюрем России — Лефортово — расположена почти в центре Москвы. Но найти ее совсем не просто. С улицы огромное здание прикрывает жилой дом, а к колючей проволоке над стенами народ у нас давно привык. Леха подъехал прямо к желтому К-образому строению. Припарковался у входа. Из будки при воротах сразу вышел охранник в форменной шинели. Сквозь стекло узнал меня в лицо, удивленно покачал головой глядя на "Мерседес", но тем не менее повелительно махнул "мамонту" рукой.

— Суки — выругался Леха, но сдал назад — Вить, я тут буду до упора тебя ждать. Если что — пойду на таран

— Таранов нам не нужно — я отстегнул ремень безопасности и открыл дверь — Если через пару часов меня не будет — звони в приемную Щелокова. Но думаю, все будет хорошо

У проходной меня уже ждал Лунц. Адвокат держал в руках темно-синюю спортивную сумку.

— Что у вас там, Марк Яковлевич? — поинтересовался я

— Черный индийский чай, сигареты, печенье, белье — ответил Лунц, нажимая кнопку звонка.

— Какие сигареты?? У него инфаркт был!

— Для сокамерников — пояснил мне Лунц, еще раз нажимая на кнопку

Дверь, наконец, открылась и мы зашли в небольшой коридор, который был разделен решетками на несколько помещений. В первом стояло несколько стульев и облезлый стол. На столе лежали бланки. Лунц поставил сумку на стул и принялся заполнять документ собственной ручкой. Это были бланки свидания. Я тем временем рассматривал плакаты на стенах, в которых рассказывалось что можно, а что нельзя класть в передачи.

— Нам еще повезло — произнес Лун, аккуратно выписывая буквы — В понедельник свиданий нет, но нам почему-то разрешили. В другие дни — тут битком людей, очереди по три-четыре часа...