На первом уроке у нас был русский язык. Откровенно говоря, литература мне нравится больше, чем русский язык. Главное, не надо правил заучивать. Сиди и слушай, как жили писатели и как боролись пламенным словом с темными силами насилия и зла. По-моему, научиться грамотно писать можно без морфологии и синтаксиса. Присмотрись, где ставить запятые, двоеточия и другие знаки, и все в порядке. Ошибки ни за что не сделаешь. К чему заучивать правила, если я и так знаю, что запятые ставятся перед "а", "что", "если", "который"!

Но спорить об этом я не хочу. Раз уж выдумали правила, должен же их кто-нибудь учить. К тому же это совершенно не трудно. Память у меня прекрасная. Один раз прочту и уже знаю все назубок. Впрочем, я отвлекся и забыл рассказать, что у нас произошло на уроке русского языка.

Мы повторяли имя прилагательное. Если вы уже забыли, что это за штука, я могу напомнить: именем прилагательным называется часть речи, которая обозначает признак предмета и отвечает на вопросы "какой" или "чей".

Наш учитель подошел к доске, взял в руки мел и сказал:

— Назовите мне несколько прилагательных.

Над головами поднялся лес рук. Прилагательные

посыпались, как из мешка: качественные, относительные полные, краткие.

— Белый, розовый, зеленый! — выкрикивал один.

— Огромный, вкусный, красивый! — торопился второй.

— Бел, добр, могуч! — заявлял третий.

Не сумела пристроить свои прилагательные только Люська Джурыкина.

Поблескивая очками, она недовольно шептала мне:

— Абсолютно не интересуется моими прилагательными. Даже "апробированный" и "адэкватный" не берет...

Учитель исписал понравившейся нам частью речи всю доску, а битва прилагательных не стихала. Отталкивая друг друга локтями, прилагательные прыгали с парты на парту, пытались прицепиться хотя бы за краешек доски.

— Достаточно, — сказал учитель. — Опустите руки.

Там, где только что был лес рук, образовалась поляна с белыми бантами вместо цветов. Посреди этой поляны, будто невырубленный пенек, торчала чья-то одна-единственная рука. Я приподнялся и увидел Комара. "Почему этот рыженький симпатичный мальчик не хочет опустить руку? — подумал я. — Что он, лучше других, что ли?"

Учитель тоже заметил невырубленный пенек и спросил:

— В чем дело? Как твоя фамилия?

— Моя фамилия Комар.

— Что ты хочешь, Комар?

— У меня есть еще одно прилагательное.

— Но я же сказал — достаточно.

— Очень хорошее прилагательное.

Учитель усмехнулся:

— Так и быть, давай свое хорошее прилагательное.

Комар уклончиво посмотрел на меня и сказал:

— Лучезарный. Напишите, пожалуйста, лучезарный. а чуть не вскочил с места. Что он, в самом деле, издеваться вздумал надо мной на уроке?

Учитель крепче, сжал рукой мел и начал писать на краешке доски "хорошее прилагательное". Он вывел несколько букв, а затем вдруг обернулся, окинул класс сердитым взглядом. Прикрыв ладонями рты, мальчишки и девчонки хохотали. Я даже сказал бы — не хохотали,

а хихикали.

На Комара противно было смотреть. Он покраснел как рак; в одно и то же время он смеялся и плакал. Да, именно так! В его смеющихся глазах сверкали слезы.

— Комар, объясни, что все это значит? — спросил

учитель.

Комар икнул от страха и пробормотал:

— У нас в классе есть ученик... он Лучезарный... Учитель пожал плечами и подошел к столику, где лежал классный журнал. Он дважды прочитал все фамилии и недовольно сказал:

— Комар, ты что-то путаешь. Такого ученика у нас нет.

Спотыкаясь на каждом слове, Комар начал рассказывать. Если бы не урок, я убил бы этого ябеду на месте. Разболтал все до последней мелочи. Даже о том, что я пишу дневник, не забыл. По глазам ребят, по их смеющимся лицам я видел — знают всё и они.

Хорошо еще, что учитель сразу же разгадал, что это за штучка Комар. Он посадил Комара на место и сказал:

— Садись и не мешай другим. Полагалось бы наказать тебя, но так и быть, на первый раз прощаю.

Говорят, будто раньше в какой-то стране болтунам отрезали языки. Поручали это дело специально натренированным людям. Они усаживали болтунов в кресло и делали операцию даже без замораживания. "Ну-с, милейший, откройте рот, скажите "а". Тут уж болтуну ничто не поможет — ни угрозы, ни просьбы. Был язык, да сплыл...Жаль, что сейчас ничего этого нет.

После уроков учитель оставил меня в классе.

— Я получил письмо от Ивана Ивановича, — сказал он. — Он спрашивает о твоих успехах.

— Сегодня же только первый день занятий.

— Конечно, судить еще рано. Но я надеюсь, ты будешь учиться хорошо. Кстати, прилагательное "деревянный" пишется с двумя "н" — Исправь в тетрадке.

— Я исправлю. Это я поторопился — А больше Иван Иванович ничего не писал?

— Писал. Дневник твой он прочел и предлагает обсудить на литературном кружке.

— Неужели у нас будет кружок?

— Обязательно. А на первое занятие приедет Иван Иванович. Мы уже договорились с ним.

Я выбежал из школы радостный, взволнованный. Иван Иванович прочитал дневник! Будут обсуждать на литературном кружке! Ура!

Но радость была недолгой. Мое прекрасное настроение испортил Комар. Когда я подошел к дому, то увидел на нашей палатке номер шесть новую нахальную надпись: "Генка — лучезарный писатель". Нет, Комар не исправится даже в том случае, если ему вырвут, или, как сказала бы Люська, ампутируют, язык.

Глава двадцать четвертая

"ТЕТЯ ГЕНА". Я УЖЕ НЕ РЕБЕНОК. ЧТО ЖЕ ВЗВОЛНОВАЛО ОТЦА?

Пришла зима. Она забросала снегом лесные тропинки, остановила бег ручьев. И только Падун не желал подчиняться лютым морозам. Пенился, клокотал. Над Ангарой висел непроглядный туман. Скрылись и заречные сопки, и Пурсей, и раскинувшиеся по взгорью дома. Днем машины ходили с зажженными фарами, сигналили на поворотах, предупреждая об опасности.

В эти первые зимние дни между мною и бабушкой разгорелась настоящая война. Утром, когда я собирался в школу, бабушка снимала с гвоздя пуховый платок и подступала ко мне:

— Не смей без платка идти! Ишь, что выдумал! Сорок пять градусов на улице!

— Не надену платок, хоть убейте!

— А я говорю, наденешь!

— Не надену, не надену, не надену!

— Так ты так слушаешь свою бабушку! Ну, подожди!

Бабушка вынимала из чемодана солдатский ремень

отца и размахивала перед самым носом:

— Надевай сию же минуту!

В голосе слышались угрозы, просьба и слезы.

Волей-неволей приходилось подчиняться.

Бабушка надевала платок поверх шапки, протягивала его под мышками и завязывала на спине два крепких узла. Эти узлы доставляли мне немало хлопот. Бывало, отойду от крыльца — и давай разбинтовываться. Мучаюсь, пыхчу, даже слезы на глаза от злости набегут.

И вот однажды я не сумел распутать узлы. Мороз так прихватил пальцы, что я едва-едва отогрел руки в карманах, на самом теплом месте. Проклиная все на свете, я побежал в школу в платке.

К счастью, здесь еще все было тихо. По длинному коридору, разглядывая стенные газеты и карточки отличников, слонялся Комар. Он тотчас увидел меня, сощурил свои рыжие пронырливые глаза и церемонно поклонился:

— Здравствуйте, тетя Гена. Пожалуйста, раздевайтесь.

— Я тебе дам "тетю Гену"!

— Ах, почему вы такая строгая? Это вам совсем не идет!

Только я хотел отвесить Комару подзатыльник, дверь открылась, и на пороге в расстегнутом полушубке появился Степка. Вслед за ним, закутанная до самого носа платками, показалась Люська. Между прочим, Люська и Степка так и ходили вместе, как веревочкой привязанные: куда Степка — туда и Люська. Даже противно смотреть.

Комар воспользовался приходом дружка и снова начал ломаться:

— Познакомься, это тетя Гена.

Степка отстранил Комара рукой и недружелюбно

сказал:

— Довольно, однако, дурака валять! Надоело.

Вступилась за меня и Люська:

— Абсолютно нечего смеяться. Мы акклиматизируемся и тоже будем ходить в расстегнутых полушубках. Правда, Степа? Ведь я говорю абсолютно точно?

Люська села на корточки и начала развязывать узлы. Но бабушка потрудилась на совесть. Только Степка и сумел справиться с ними.

— Чуть зубы не обломал, — сказал он, выплевывая изо рта шерсть. — Просто морской узел.

Комар не пожалел языка. К концу уроков весь класс знал историю с платком. Ябедник, ябедник и еще раз ябедник!

После звонка ребята одевались подозрительно медленно. Они украдкой поглядывали на меня и прятали улыбки. Я не знал, что и делать. Дважды перематывал портянки, застегивал и снова распускал ремень на гимнастерке. Ребята не расходились. Они терпеливо стояли возле вешалки и ждали концерта.

Но концерт все-таки не состоялся. Произошла какая— то удивительная и загадочная история. Я засунул руку в рукав и не нашел там платка. Полез в другой рукав, вывернул карманы, заглянул под вешалку — все то же: платок бесследно исчез.

Неожиданная радость сменилась тревогой. Что скажет бабушка? Конечно же, она не поверит в таинственное исчезновение платка, а подумает, что я утопил его в Ангаре или сжег на костре.

Комар смотрел на меня во все глаза. Рыженький симпатичный мальчик даже подошел и начал ощупывать полушубок. Я дал Комару такого пинка, что он отлетел в сторону и растянулся у порога. ребята хохотали.

По дороге за мной увязалась Люська. Словарь в платье никогда не ходил домой со мною. Люська, как я уже говорил, нашла себе "более подходящую" компанию... Интересно, что она скажет теперь, какое оправдание найдет своим поступкам?

Но Люська, как видно, и не думала оправдываться. Поблескивая очками, она радостно восклицала:

— Адский холод! Зима абсолютно суровая!..

Возле моего дома Люськино красноречие как рукой сняло. Она умолкла, поглядывала из-под очков виноватым, растерянным взглядом. Мне почему-то даже стало жаль ее.

— Холод и в самом деле адский, — сказал я. — Это ты говоришь абсолютно точно.

Казалось, Люська даже не расслышала своих любимых слов на букву "а".

— Гена, ты на меня не рассердишься? — тихо спросила она.

— Ладно. Говори уж.

— Нет, ты скажи — абсолютно-абсолютно не будешь сердиться?

— Я же тебе говорю — абсолютно-абсолютно. Люська оглянулась, затем торопливо расстегнула пальто и неожиданно вытащила из-под рукава свернутый в комок платок бабушки.

— Бери, — зашептала она, — прячь скорее.

Я даже не успел поблагодарить Люську. Она повернулась на одной ножке и побежала прочь, размахивая руками,

Казалось, за Люськой гнались по пятам дикие, или, как сказала бы она сама, алчные, звери.

Никогда в жизни мне не было так обидно и так стыдно за самого себя. Я вошел в дом, швырнул платок в угол упал ничком на кровать.

— Генка, что с тобой, что случилось? — испуганно

спросил отец.

Но я все глубже зарывался в мокрую от слез подушку.

Отец постоял около меня, затем отошел, хлопнул кухонной дверью. Звон посуды, которую мыла бабушка стих.

— Зачем ты надеваешь на него платки? — услышал я шепот отца.

— То есть как это — зачем? — вспыхнула бабушка. — На дворе сорок пять градусов!

— Пусть будет хоть сто сорок пять! Я не хочу, чтобы из моего сына вырос сопляк!

— Паша, что ты говоришь? Неужели я хочу зла ребенку!

— Мама, он уже не ребенок. Пойми — не ре-бе-нок.

— Ты еще сам ребенок. Я из-за вас в Сибирь приехала.

За дверью послышались всхлипывания.

Отец успокаивал бабушку, но она не желала ничего слышать:

— Живите как знаете... Я тут чужой человек, я...

Кухонная дверь снова хлопнула. Отец вошел в комнату и стал возле окна, спиной ко мне.

После обеда он ушел на работу, а бабушка принялась собирать свои вещи. Я уже был не рад, что заварил такую кашу. Но делать было нечего. Бабушка складывала свои кофточки и юбки в чемодан с такой суровой решительностью, что остановить ее уже не мог никто на свете.

Незаметно подступил вечер. Я приготовил уроки и начал подшивать к гимнастерке воротничок. Бабушка несколько раз прошлась около меня, посмотрела, как я ковыряю иголкой белый лоскут, и вдруг вырвала гимнастерку из рук:

— Не понимаю, как вы будете жить без меня!Бабушка пришивала воротничок, снизу вверх поглядывала на стенные часы-ходики.

— Что это отца твоего нет?

Ветер бросал в окна мелкий сухой снег, глухо и неприветливо гудела тайга.

Отца все не было. Бабушка подходила к окну, припадала лицом к темному круглому глазку, спрашивала:

— Ты слышишь, Генка, кажется, кто-то идет?

Но отец пришел только в двенадцатом часу. Он отряхнул у порога ушанку, снял пальцами с бровей комки оледенелого снега.

— Ну и погодка! Ветер прямо с ног валит.

Бабушка принесла из кухни чайник, подвинула к отцу тарелку с пирожками:

— Что ты, Паша, так задержался?

Отец взял стакан в ладони, погрел руки и снова поставил на стол.

— Совещание у нас было, — сказал он и почему-то отвел глаза в сторону.

Встал, прошелся из угла в угол и начал молча раздеваться.

Неужели отца так расстроил разговор с бабушкой о платке?

Нет, видимо, платок был тут совершенно ни при чем. Я чувствовал — случилось что-то неприятное и, может быть, даже страшное.

О том, что взволновало отца и весь наш лесной поселок, я узнал только на следующий день...

Глава двадцать пятая

ЧТО ЗАМЫШЛЯЛИ СТЕПКА И КОМАР? КАК НАСТОЯЩИЕ ГЕРОИ. ПЕРВОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Говорили об этом всюду: в школе, в магазине; передавали друг другу страшную весть, встречаясь на лесных дорожках.

Два дня назад Гаркуша отправил Аркадия в далекий таежный поселок лесорубов. Аркадий уехал на тракторе и как будто в воду канул. Лесорубы передали тревожную радиограмму: "Почему до сих пор не прислали продукты? Все припасы кончились".

Что случилось с Аркадием? Замерз, сбился с пути, свалился в пропасть? Никто об этом ничего не знал. Гаркуша снарядил в тайгу еще один трактор и сам отправился по следу Аркадия. Прошли сутки, а Гаркуша все еще не слал весточки. Как видно, в тайге происходило что-то неладное...

Я хотел обо всем этом поговорить с лесным человеком Степкой, но он даже не захотел выслушать до конца.

— Ничего я не знаю, — сказал он. — Раньше времени трепать языком нечего.

Но я видел Степку насквозь. Он что-то скрывал от меня. На переменках Степка и Комар уходили в конец коридора, туда, где стоял большой, с тремя ветками фикус, и секретничали. Стоило мне подойти, разговор мгновенно стихал.

— Чо тебе, однако, надо? — неласково спрашивал Степка. — Иди своей дорогой.

Но так или иначе, я узнал, что замышляли Степка и Комар. Помогла мне в этом Люська.

На большой перемене она подошла ко мне и страшным голосом сказала:

— Гена, хочешь я расскажу по секрету абсолютную тайну?

Я не подал виду, что интересуюсь тайнами и секретами.

— Мне все равно. Говори, если хочешь.

Люська подозрительно оглянулась и зашептала:

— Степка и Комар идут сегодня в тайгу спасать Аркадия.

— Тоже выдумала! Кто тебе сказал?

— Я ничего не выдумываю. Я тебе авторитетно говорю. Они даже до конца уроков сидеть не будут.