Чайка с острова Мираколо

Как узнать, которая из них была настоящей?

Смущало еще то, что энергичные манеры Джулии казались ему смутно знакомыми. Цепкий взгляд сыщика невольно отмечал каждый наклон головы, улыбку, жест... Кого же она ему напоминает? 'Брось, — критически сказал он себе, — признайся, что тебе просто нравится на нее смотреть'.

Нравится — это было не совсем подходящее слово. В этой девушке, как ни в ком другом, он чувствовал отзвук своей души. До сегодняшнего дня. Нынешняя Джулия казалась до обидного чужой. Будто решила снова примерить роль обольстительной красавицы, как в их первую встречу.

Вспомнив ее наивное полудетское кокетство и то сногсшибательное розовое одеяние, Алессандро невольно усмехнулся. Потом спохватился, случайно поймав ее взгляд. Разумеется, девушка не могла не заметить его неприлично назойливого внимания. Прежняя Джулия, вероятно, смутилась бы и постаралась затеряться в толпе. Сегодняшняя светская львица, не колебаясь, приняла вызов. Ослепительно улыбнувшись, она направилась прямо к нему.

* * *

Я ждала этого праздника, как манны небесной. Так хотелось отвлечься от забот и волнений последних дней! Мы с Инес (а также другие домочадцы, знающие о нашей проделке) ужасно переживали, какое наказание придумает нам синьор Арсаго. Гроза не замедлила разразиться: тем же вечером зловредный Скарпа подстерег графа прямо на лестнице и что-то возбужденно зашептал ему в ухо. Нам было прекрасно видно их через открытую дверь салона. Инес, сидевшая рядом со мной, побледнела:

— Ой! Мне нужно срочно подняться к себе, — вспомнила она вдруг.

— Сиди! — процедила я.

С лестницы раздался хохот. Мы удивленно переглянулись. Дон Арсаго, махнув рукой, проврочал что-то, надвинул шуту колпак на нос и ушел. Проходя мимо двери, он насмешливо нам поклонился. Что, и это все?! Даже как-то обидно.

Еще обиднее было то, что я нисколько не продвинулась в своих поисках. Сколько я ни вертела в руках злосчастный план комнаты — никак не могла сообразить, где скрывается потайная дверь. Мне хотелось еще раз наведаться в кунсткамеру, но ключа больше не было, а Инес наотрез отказалась мне помогать. Что-то из увиденного в зеркале произвело на нее неизгладимое впечатление. Она беспрестанно молилась и в своей набожности переплюнула даже Ассунту, ежедневно бегая в церковь.

— Когда она грешить-то успевает, чтобы так часто и подолгу исповедаться? — насмешливо фыркала моя тетка.

Мы с ней на удивление сблизились в эти дни. Я знала, что донна Ассунта по-прежнему мне не доверяет, однако она защищала меня от досужего любопытства Джоанны и одергивала служанок, когда те начинали болтать всякую чушь: то у них на кухне молоко вдруг превращалось в кровь, когда я проходила мимо, то им слышались странные шорохи за моей дверью... В этом доме многие меня боялись.

Старое зеркало из спальни я утащила в гардеробную, прислонив его 'лицом' к стене. В таком виде оно казалось более безопасным. В небе народился новый блестящий серп луны. По ночам, лежа без сна, я слышала, как звенит его серебро. Море за рыжими отмелями Дито еще спокойно дремало, но уже через две недели я смогу их позвать. Стоит ли это делать? На кого я им укажу?

От гондольеров я получила еще два приглашения прийти в церковь святой Марины после полудня, и оба проигнорировала. Вся моя былая решительность куда-то испарилась. Чувство было такое, будто старый дом поймал меня в ловушку. Пульчино после долгих уговоров согласился подежурить на стеклянной крыше кунсткамеры, но пока тратил время впустую. Никто не входил в заветную комнату, никто не нарушал покой безделушек, дремлющих в лучах пыльного света.

Когда дон Арсаго известил всех о маскараде, Ассунта лишь покачала головой и достала из сундука очередное черное платье. Я мысленно закатила глаза. Ее лицемерие иногда просто поражало! Она терпеть не могла донну Граначчи при жизни, но продолжала истово чтить ее память после смерти.

— Вам не кажется, тетя, что траур на маскараде — это уже чересчур? — осторожно спросила я.

— Пригодится на всякий случай, — ответила Ассунта мрачным тоном, полным недобрых предчувствий.

Я хотела возразить, но вовремя вспомнила, чем закончилась предыдущая вечеринка в доме Арсаго, и послушно умолкла.

Тем не менее, несмотря на излишнее усердие Алессандро ди Горо, донимавшего всех заботами о безопасности, и мрачные прогнозы Ассунты, вечер начался очень весело.

Я еще никогда не бывала в Венетте в Ночь Тысячи Огней. Вид Большого канала, озаренного всплесками яркого пламени, меня просто сразил. Казалось, никто не спал в эту ночь. Все дома были ярко освещены, отовсюду слышалась музыка. Мы тоже были готовы. По стенам салона развесили парадные гобелены, отчего они заново расцвели свежими красками. На тканях были вытканы фантастические чудовища: грифоны, дикие кошки с человеческими головами, пестрые тигры, драконы... При мерцающем, неровном свете свечей этот сказочный мир оживал и двигался. Повсюду расставили столики с вином, фруктами и прохладительными напитками, на террасе развесили фонари.

Наше настроение немного омрачила болезнь донны Арсаго, которая была так слаба, что даже не смогла появиться на празднике. Я растерялась, когда граф неожиданно предложил мне, как будущей хозяйке, взять на себя труд приветствовать гостей.

— А кого ему просить? Не Джоанну же, — хмыкнула Ассунта, помогая мне управиться с платьем. Ее старая неприязнь к донне Джоанне только крепла со временем.

— Тем более что ты почти уже член семьи.

'Надеюсь, что не удостоюсь этой чести', — подумала я, нервно разглаживая юбку ладонями.

Я так разнервничалась от свалившейся на меня ответственности, что изо всех сил старалась не ударить в грязь лицом. Гости прибывали один за другим, и через час у меня зарябило в глазах от шелков и бархатов всевозможных оттенков. Дон Арсаго был популярен в Венетте, а его дом славился хорошим винным погребом, так что на праздник явилась уйма народу. Парадная приветственная улыбка, кажется, навеки приклеилась к моим губам.

Мой взгляд, измученный разноцветьем, с удовольствием остановился на единственном строгом темно-лиловом камзоле — и в тот же момент я узнала дона Алессандро. Его легко было узнать, так как среди гостей он единственный был без маски. Держался в стороне, будто нарочно подчеркивая, что находится здесь не для развлечений. Я заметила, что в начале вечера он часто посматривал в мою сторону, однако подойти не решился.

В такую ночь, как сегодня, даме можно было самой проявить инициативу. Никто не имеет права торчать с мрачной миной посреди нашего праздника, пугая других гостей! В конце концов, хозяйка я тут или нет?

Думая так, я уже осторожно пробиралась сквозь толпу. Алессандро не сделал мне и шага навстречу, но его взгляд я чувствовала, как прикосновение. Сама не знаю, откуда во мне взялось столько храбрости. Будто легкое кружево, скрывавшее мое лицо, сделало меня неузнаваемой и немного чужой. Теперь я лучше понимала Джоанну! Маска дарила приятное ощущение свободы, граничащей с дерзкой бравадой. Гул веселых голосов, музыка и шелест праздничных платьев зажигали в крови пьянящую безуминку. Сегодня карнавал — значит, многое позволено!

Алессандро, судя по его строгой мине, так не считает.

— Добрый вечер, маска, — произносит он традиционную фразу. Белоснежная улыбка на мгновение освещает его лицо, но почти сразу гаснет. Словно свечу задули.

От его доброжелательного спокойствия у меня вдруг исчезают все заготовленные фразы. Любые возможные слова кажутся неуклюжими. Лучше бы он просто пригласил меня танцевать! Танец хорош тем, что не требует слов...

Разве можно как-то объяснить внезапное ощущение узнавания, душевной близости, которое чувствуешь к совершенно чужому человеку? Нет, слова — они как ржавое зеркало, в котором толком и не разглядишь собеседника.

Жаль, что Алессандро танцевать явно не расположен.

— Ну, не будьте же так серьезны! — вкрадчиво начинаю я. — Дон Арсаго прав, говоря, что тяжелые мысли заразительны. Глядя на вас я, пожалуй, тоже стану мрачной.

Серые глаза смотрят на меня долго и пристально — слишком долго и чересчур пристально.

— Это у вас получается прекрасно, — наконец отвечает он, и от его голоса мне вдруг становится холодно. Таким тоном можно заморозить целую лагуну.

— Что вы имеете в виду? — невольно спрашиваю я, хотя понимаю, что лучше было не уточнять. Разговор опять свернул куда-то не туда. Почему-то с Алессандро у меня это случается часто.

— А вы не замечали? — говорит он почти сердито. — Вы, как зеркало, отражаете собеседника! С Инес вы ведете себя мягко и сердечно, зато с Рикардо становитесь насмешливой и остроумной. Бьянка считает вас весьма разумной девицей, а Джоанна отчего-то видит в вас такую же кокетку и сплетницу, как она сама. Это странно, не правда ли? Даже интересно, какая вы на самом деле! Кто вы на самом деле, Джулия?

Мое праздничное настроение лопается со звоном, как стеклянный бокал. Я уже жалею, что подошла. Хочется скрыться куда-нибудь от его ищейской проницательности и умения видеть гораздо больше того, что ему хотят показать.

По крайней мере, у меня хватает самообладания, чтобы улыбнуться:

— Ладно, знаете что? Я вижу, вам здесь вовсе не скучно, так что прошу прощения. Пожалуй, я оставлю вас наедине с вашей невероятной прозорливостью. Всего доброго!

И быстро отступаю, стараясь, чтобы мой уход не выглядел как бегство.

— Джулия! — слышится сзади, но я не останавливаюсь. Наоборот, ускоряю шаг.

Сам того не зная, Алессандро наступил мне на больную мозоль. Вчера в первый раз после происшествия в кунсткамере я решилась посмотреться в зеркало. Мне же нужно было подготовиться к маскараду, так? Я долго вглядывалась в свое лицо, со страхом замечая изменившиеся черты. Я действительно изменилась или мне показалось? То, что скулы стали острее, а в глазах поблескивает золото, как у паурозо?

Как влияет на человека связь кьямата? Те обрывки сведений, которые мне удалось выудить у святых сестер, не давали точного ответа. Я впервые осознала, насколько была неопытна и наивна. Как ребенок, играющий на отмелях во время отлива, не подозревая о том, что море может поглотить его с головой. Поначалу магия была для меня просто игрой. Наша связь с Пульчино возникла так давно, что казалась чем-то естественным, как дыхание. Но Карита — это другое. Могла ли я измениться после долгих утренних бдений у логова паурозо? Кто я сейчас? Что станет с моей личностью?!

'Да нет у тебя никакой личности, — утешал меня Пульчино, когда ему особенно досаждали мои метания. — Ничего ты не изменилась. Как была робкой простофилей, так и осталась'.

Но недавно я вдруг поняла, что Пульчино тоже изменился. В нем появилась осознанность. Нормальные чайки жили как бог на душу положит, Пульчино же научился задумываться о своих поступках.

— О чем вы грустите, прекрасная донна? Такая красивая девушка в эту ночь не должна предаваться печали, — произнес кто-то у меня за спиной.

Оглянувшись, я увидела незнакомого кавалера в пестром камзоле, плаще и черной бархатной полумаске. Понятия не имею, кто он. Сегодня на празднике было так много новых лиц, что я совсем запуталась. Кажется, этого человека я видела в начале вечера рядом с Инес. Или с Джоанной? Не помню. Поди разберись в этой кутерьме!

Синьор вежливо поклонился:

— Смею надеяться, у меня есть кое-что, что развеет вашу печаль, — сказал он, передавая мне сложенное письмо.

Я не сразу решилась его взять. А вдруг это тот самый поклонник, который так настойчиво звал меня встретиться в церкви святой Марины? 'Если в письме назначено очередное свидание, я просто припру этого красавчика к стенке, сорву с него маску и потребую объяснений!' — сердито подумала я, разворачивая конверт. Однозначно, на меня повлияли хищные повадки паурозо.

От волнения строчки письма прыгали перед глазами. Записка была короткой — лишь несколько размашистых строк.

'Как ты, Джули? Я постараюсь вернуться к празднику. Береги себя. Твой преданный брат Рико'.

Я вздохнула с огромным облегчением. Всю злость и тревогу как рукой сняло. Да я готова была расцеловать этого чудесного человека, который принес мне такую счастливую весть! Рико возвращается! Наконец-то! Я прижала драгоценное письмо к груди. Незнакомый вельможа с улыбкой смотрел на меня.

— Стало легче?

— О да, спасибо! Но мне срочно нужно домой!

Нужно приготовить все к приезду Рикардо. Собрать ужин, растопить камин в спальне... Я стрелой метнулась к террасе. Где наша гондола? Где Фабрицио? Мой новый знакомый, едва поспевая, вышел следом за мной.

— Фабрицио уехал, госпожа, — сказал один из гондольеров, одетый в черный камзол и красные чулки — цвета графа Арсаго. — Просил передать, что отправился встречать молодого господина.

Надо же, как некстати! Я притопнула ногой с досады. А вдруг Рикардо уже дома? Ну почему, почему он не известил нас заранее?! Я бы украсила комнаты, распорядилась подать печеных крабов, оливок по-асколански и вина — все, как он любит...

— Если вы желаете отправиться в дом Граначчи, для меня будет честью услужить вам, — поклонился черно-красный гондольер, широко улыбнувшись. Его зубы блестели в свете факелов.

Прекрасная идея! Я с благодарностью ухватилась за его руку, забираясь в гондолу. Суровый окрик с террасы заставил нас обоих замереть на месте:

— Джулия?

Из оранжевой сетки освещенных окон выступил черный силуэт донны Ассунты. Я в радостном нетерпении помахала письмом:

— Это от Рикардо! Он возвращается! Я сейчас же еду домой!

— Что ж, давно пора, — невозмутимо согласилась Ассунта, подбирая край покрывала и влезая в лодку следом за мной. — Завтра я пришлю за вещами. И когда графиня поправится, не забудь навестить ее, чтобы поблагодарить за оказанную милость.

Мне было не до светского этикета. Рикардо здесь, наконец-то я его увижу! Дорога до дома промелькнула как во сне. Темнота Большого канала таяла в черном бархате ночи, в глубине его ярко горели отражения факелов и светильников. Когда весло погружалось в плотную воду, по ней шли золотые складки, словно по ковру.

Дом Граначчи был самым темным и тихим на улице. Почти все слуги ушли праздновать к родным, так что светились лишь два окна внизу и один факел на причале. В его свете тускло поблескивала цепь. Я с раскаянием подумала, что совсем забыла сегодня о Карите. Не испугал ли ее праздничный шум, взрывающиеся шутихи?

Ладно, это подождет. Сейчас все мои мысли были заняты предстоящей встречей. Нужно найти людей, проверить запасы, зажечь побольше огней...

Сзади послышался шум и плеск. Оглянувшись, я увидела, как Ассунта вдруг споткнулась, упав на колени. Гондольер поднял руку с занесенным ножом, лезвие которого блеснуло тускло и зло. Он с размаху ударил ее в спину. Послышался стон, хрип. Я онемела.

Это дурной сон. Этого не может быть. Однако 'гондольер', пинком отшвырнув тело в сторону, уже направлялся ко мне. Нож в его руке был черен от крови. Я хотела крикнуть, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука. Мои ноги внезапно ослабли, будто из меня вынули все кости. Неуклюже попятившись, я споткнулась о звякнувшую цепь.